Каменотес Нугри

3

Нугри еще спал, когда встала Мимута. Медленно, без пламени горели кирпичи. Неприятный запах дыма носился по каморкам.

Разделив дневную порцию хлеба среди членов семьи, Мимута разбудила детей. Выдав им по кусочку лепешки, она послала мальчиков на пастбище собрать навоз, а девочек за травой и ветками. Только старший сын был освобожден от этой работы, потому что должен был отправляться к писцу в Фивы.

Нужно было итти за водой. Мимута взяла кувшин и вышла из хижины.

Солнце уже взошло. Сбежав с пригорка к пруду, она зачерпнула воды, умылась, вымыла ноги.

Она уже поставила кувшин на голову, чтобы уйти, но подошли женщины-соседки. Начались обычные утренние разговоры о домашних делах.

Мимута сказала, что вчера муж принес зерно и масло и теперь можно не волноваться за завтрашний день.

– Надолго ли? – прервала ее соседка. – Каждый раз мы ведем такие разговоры, а спустя две-три недели бегаем друг к дружке за кусочком хлеба.

Вернувшись домой, Мимута взяла из бочки несколько горстей зерна, рассыпала их на зернотерке, смочила водой и принялась растирать продолговатым камнем: получалась грубая мука с отрубями.

Сделав в муке ямку, Мимута налила туда воды и прибавила к муке вчерашнего теста. Когда тесто было готово, она стала делать круглые толстые лепешки.

Кирпичи в очаге сгорели, Мимута положила лепешки на раскаленные камни и покрыла их горячей золой.

– Ну, работа кончена, – проговорила она вполголоса и стала одеваться в праздничное платье.

Мимута надела на себя белую одежду, сандалии из листьев папируса, блестящие стеклярусные браслеты на кисти рук и на лодыжки, широкое ожерелье из бус на шею. К волосам она приколола красную ленту, подвела ярче, чем всегда, глаза и накрасила губы.

Полюбовавшись на себя в бронзовое зеркальце, Мимута пошла будить Нугри.

– Вставай, – сказала она. – Солнце уже высоко.

Нугри смотрел на Мимуту. Нарядная, она быстро двигалась по каморке и говорила:

– Я хочу итти с тобой в Фивы. Чего мне бояться? Давки? Но я хочу видеть старого Рамзеса-Миамуна – жизнь, здоровье, сила!

– Ты говоришь, женщина, не понимая, что говоришь! – вскричал Нугри. – Разве хорошо детям тащиться в жару по пыльной дороге? Толкаться в толпе на улицах? Подумай, Мимута!

– Я хочу видеть старого Миамуна!

– Пусть будет по-твоему. Ты его увидишь, клянусь Амоном! Но детей с собой не возьмем.

– Я это решила еще вчера, – сказала жена, – когда вынимала из сундука две одежды – одну для тебя, а другую для себя.

Кени зашел за Нугри. Узнав, что с ними пойдет Мимута, он нахмурился.

Однако не стал возражать.

Они шли по краю мягкой пыльной дороги. Толпы народа тянулись к городу. Нугри и Кени жалели, что затеяли прогулку в такой знойный день.

Мимута старалась казаться веселой, хотя платье ее запылилось, синие волосы утратили свой цвет, сандалии потускнели. Она подшучивала над мужем и над Кени, часто утиравшими пот с лица.

Поднявшись на холм, они в восторге остановились. Город сверкал на солнце, как огромная коробка, наполненная драгоценностями. Мутно-зеленый Нил лежал в песчаных берегах.

– Как прекрасен город Амона! – с восхищением вскричал Нугри.

Они вошли в Фивы. Разноязычным говором шумели улицы и площади, запруженные толпами народа в праздничных одеждах. Здесь были жрецы с бритыми головами, в длинных белых одеждах; негры с блестящими черными волосами, из которых торчали страусовые перья; смуглые иудеи в длинных красных одеждах. Толпами шли египтяне в новых париках, окропленных душистым маслом. Пробегали юноши. Все спешили к храму Амона, куда должен был прибыть фараон. А женщины и девушки стояли у домов с букетами цветов, зелеными ветвями и гирляндами в руках.

Нугри, Кени и Мимута шли гуськом. Мужчины дружно работали локтями, пробиваясь к храму Амона.

Однако дойти до первых рядов им не удалось. Внезапно толпа встрепенулась, послышались приветственные возгласы:

– Слава тебе, наш бог Рамзес-Миамун!

Началась сильная давка, из толпы взметнулись вопли страха, боли и отчаяния, послышалась ругань.

Нугри и Кени охраняли Мимуту от напора толпы. Если бы не они, Мимута едва ли уцелела бы в этой давке.

Когда приветственные крики усилились, Нугри и Кени подняли над толпой Мимуту. Она увидела скороходов, разгонявших с пути толпу. За ними шли военачальники и телохранители-наемники из разбойничьих азиатских племен. В руках телохранителей сверкали мечи. Наконец показалась золотая колесница, запряженная арабскими конями. На ней стоял Рамзес, тощий высокий старик с властным выражением желтого лица. Он был в коротком набедреннике и золотом переднике. С его плеч свисала длинная полотняная одежда с короткими рукавами, ноги были обуты в остроконечные сандалии. На белом головном уборе с красными полосами сверкала золотая змея. По древнему верованию, она предохраняла фараона от убийства.

– Слава Рамзесу-Миамуну, вечноживущему богу!

– Жизнь, здоровье, сила!

Крики не умолкали.

За Рамзесом ехали колесницы: с царицей, с сыновьями и дочерьми фараона, с крупными сановниками. На головах их красовались парики, а щеки и губы были покрашены.

Распахнулись массивные ворота храма, и в глубине открылась колоннада.

Выбежали босые жрецы с бритыми головами и распростерлись ниц. Так они лежали, пока фараон сходил с колесницы. Потом главный жрец Амона встал, а за ним остальные жрецы. Склонив головы, они молча ожидали приказаний фараона.

– Идем, – шепнула Мимута, – я устала.

Голова у нее шла кругом.

Они стали выбираться из толпы.

– Теперь ты довольна? – насмешливо спросил ее Нугри.

– Молчи!

Нугри понял, что неосторожно сказанное слово может навлечь беду на всю семью, и замолчал. Кени безмолвно следовал за ними.

Когда они вышли из города на дорогу, ведущую к деревне, Мимута сказала:

– Ты спросил меня, муж, довольна ли я? Да, я довольна. Я видела старого человека, которого называют богом и который, должно быть, верит, что он бог. Но увы! Этот бог умрет так же, как исподний нищий.

– Я рад, что твои мысли – мои мысли! – воскликнул Нугри.

А Кени тихо сказал:

– О, если бы все думали так же, как вы!