Камень любви

Глава 32

На небе ярко сияли звезды, но на востоке уже проявилась алая полоска зари. В воздухе висел тяжелый, раздиравший ноздри запах крови. Рядом возвышалось родовое знамя, воткнутое древком в раскисшую землю: на тяжело обвисшем зеленом полотнище — головы семи белых волков, хранителей Чаадара [28].

Она лежала на грязной, мокрой кошме, а к ее шее приник Киркей… Увидев, что Айдына очнулась, оторвался от нее и, сплюнув наземь багровую слюну, пробормотал с угрюмым видом:

— Тебя стрелой ранило. Если б кровь сгустилась в комок, его по жиле могло бы унести в голову или в сердце. Это верная смерть, поэтому я отсасывал комки твоей крови, пока рана не закрылась.

Айдына оттолкнула его. Попыталась встать и упала навзничь. А прямо над головой затеяли свой хоровод огненнокрылые хыс-хылых. Кто-то подхватил ее на руки и понес. Точно не Киркей. Она видела лишь пластины железной кирасы перед глазами и точечные заклепки на них. Поднять голову не хватало сил. А Киркей остался позади. Он стоял по колено в сухой траве, с бурой коркой на лице, сжимая в одной руке обломок меча, а в другой — островерхий шлем. Конский хвост на шишаке слипся то ли от крови, то ли от грязи.

Киркей становился все меньше, меньше. А перед ней в мертвенном свете луны открывалась степь — рыжая, бескрайняя степь, усеянная телами воинов. По ней бродили кони, бряцая удилами, выли псы, одуревшие от запаха крови. А огромный ворон, сидевший на древнем камне, вытягивал голову, оглушительно каркал и размахивал крыльями — созывал жадную до мертвечины черную братию на страшное пиршество…

Она собралась все-таки с силами и глянула в лицо того, кто нес ее на руках, и удивленно прошептала:

— Отец? Откуда ты?

Но Теркен-бег молча опустил ее на траву. Рядом журчал ручей. И Айдыне показалось, что сквозь шум воды она услышала ласковый голос:

— Айдына, малышка моя!

И то ли дуновение ветерка, то ли мягкое касание руки окончательно вернули ей сознание. Она приподнялась на локтях. Рядом — ни отца, ни матери, а все тот же Киркей в окровавленном куяке, но уже без шлема. А на востоке занималась заря, и клочья тумана таяли, опадая на травы холодными росами.

— Джунгары ушли, но ненадолго, — сказал он. — Скоро вернутся! А у нас почти не осталось воинов!

— Мирген жив? — тихо спросила Айдына.

— Жив, — ответил он неохотно. — Ончас не спускает с него глаз. Люди боятся спуститься с горы. Старики говорят, уходить нужно из этих мест. Старухи плачут: надо спасать детей. А то некому будет продолжать род.

Айдына с трудом села, привалилась спиной к камню. Небо, деревья, вода — все кружилось, плыло перед глазами. Но она пересилила слабость и тихо сказала.

— Поведу людей в острог. Орысы [29]нас защитят.

— Орысы? — Киркей вскочил на ноги, глаза его гневно сверкали. — У тебя совсем пустая голова, Айдына! Орысы хуже ойратов! Они заберут наши земли, займут наши пастбища!

— Зачем нужны эти земли и эти пастбища, если наш народ исчезнет? — не сдавалась Айдына. — Мирон говорил, что возьмет моих воинов на службу и освободит от ясака. Нам нужно снова встать на ноги, и я пойду на все, чтобы спасти тех, кто остался. Наши воины уже не способны сражаться. Их слишком мало теперь, многие ранены или искалечены…

— Мирон? — еще больше взъярился Киркей. — Думаешь, он помнит тебя? Три раза кобылы в табунах ожеребились, а твой орыс так и не появился! Сбежал, как трусливый заяц!

— Сбежал, — с вызовом посмотрела на него Айдына, — но у него свои заботы. Он показал себя настоящим алыпом в схватке с джунгарами. Если бы не его помощь, наши кости давно растащили бы по степи стервятники!

И, помолчав мгновение, добавила:

— Я покажу ему сына!

— Ты преступила закон предков. Принесла ребенка от врага, — лицо Киркея покраснело от ярости. — Орыс заберет Миргена, наденет на шею не крест железный, а петлю Мончых-хат [30]. Заставит забыть веру, язык и обычаи своего народа. А ты никогда не станешь его женой, потому что тогда тебе придется принять веру орысов. Но наши вожди не могут поклоняться чужим богам. Тогда они не вожди, а поганые лисицы!

— Я буду говорить с людьми, с чайзанами, — гордо вскинула голову Айдына, — спрошу совета у стариков. Как они скажут, так и будет. А Мирон должен знать, что у него есть сын.

Киркей глянул сердито и протянул ей руку.

— Вставай!

Но она отвела ее и строго сказала:

— Коня подведи!

И когда тот исполнил приказание, с трудом, но вдела ногу в стремя и вскочила на Элчи, которая волновалась, перебирала ногами и фыркала, чувствуя запах крови.

Киркей удержал ее за луку седла.

— Твой отец Теркен был мудрым бегом, но он погиб, когда захотел шертовать орысскому хану.

— Ты забыл, кто убил Теркена? Не орысы, а подлый мунгал!

— Это боги вложили в руку Ирбека кинжал, — скривился Киркей. — Они не прощают измены. От мести богов нет спасения!

— Ты угрожаешь мне? — Айдына свысока посмотрела на него. — Если мне друг угрожает, то что тогда ждать от джунгарского контайши? Он уничтожит наш народ в отместку за поражение. У нас два пути, Киркей! Или погибать, или идти под руку Белого Хана орысов. Я так и скажу своим воинам, своему народу. Но повторяю: если они решат иначе, то так тому и быть. Пусть наша кровь останется в родной земле, а тела прорастут полынью! — и хлестнула Элчи камчой.

Та с места рванула в галоп. А Киркей долго еще стоял и смотрел вслед Айдыне. По лицу его текли слезы…