Камень Шамбалы, или Золотой век

- Оги Валентайн, - произнес Вадим.

- Да, он, - и Джой рассказала мужу все, что с ней произошло.

После этого он несколько минут молчал, а потом неожиданно рассмеялся, сказав:

- Да, на небесах сидят явно не дураки.

- Это ты к чему? - удивилась Джой.

- К тому, что этот рисунок должен был попасть именно ко мне. Ведь я специалист по трансформации тонких энергий или, проще говоря, теоретик магии.

- Думаешь, поэтому и Кардалеон не появляется?

- А зачем? Ты уже давно должна была догадаться и передать мне этот рисунок.

- Что же ты будешь с ним делать?

- Займусь его изучением, тем более что мне теперь известно, чей именно это пароль.

- Будь осторожен, - сказала Джой, - в этом рисунке скрыта огромная сила.

- Я это понял сразу, иначе не пытал бы тебя.

- Тогда удачи, - и Джой поцеловала мужа в щеку. Ей действительно стало легче оттого, что Вадим взял часть тяжелой ответственности на себя. Теперь уже не только она одна на Земле могла противостоять Валентайну.

16.

- Полковник, вы останетесь вместо меня, - Оги Валентайн спокойно смотрел в глаза стоявшего перед ним навытяжку офицера Армии Земли Султана Вахитова.

- Слушаюсь, - ответил тот.

- Да прекратите вытягиваться передо мной в струнку, - мягко сказал хозяин виллы, затерявшейся где-то в горах, - вы вполне уважаемый и самостоятельный человек, и мы с вами знаем друг друга не меньше...

- Сорок один год, - отчеканил полковник.

- Вот именно, - все так же успокаивающе кивнул Валентайн, - и все это время вы ведете себя как солдат на плацу, хотя уже давно стали моей правой рукой. Садитесь.

Офицер немного расслабился и сел в мягкое кресло. Оги несколько минут рассматривал его, анализируя ситуацию.

Среди его помощников с Сатурна были очень умные люди, гораздо умнее этого офицера, но у них не было главного качества: баланса между дисциплиной и умом. Поэтому, хотя Валентайн и просил полковника не вытягиваться в струнку, именно это качество делало Султана Вахитова наиболее подходящей фигурой для работы заместителя. Оставляя за этим человеком свои полномочия, Валентайн мог отправиться хоть в другую галактику и спать там совершенно спокойно.

- Я уезжаю по своим делам на пару недель, - наконец заговорил он, - когда именно, не знает никто, кроме меня. Цель поездки столь значительна, что пусть тут все горит огнем, но ехать я должен. За время моего отсутствия вы должны: первое, организовать для наших людей восхождение.

- Разве это возможно снова? - удивился полковник.

- Да, на вершине Джомолунгмы я создал Черную Лестницу. Она появляется в четырнадцатую лунную ночь каждого месяца с часу до четырех утра. В этом интервале наши сотрудники могут совершить восхождение. Компьютер зафиксирует их результаты. Но помните, такая лестница существует только на Джомолунгме.

- Я понял, - сухо сказал полковник.

- Второе, на нашем балансе сегодня уже три миллиарда экю. Однако этого недостаточно, чтобы нарушить действующую на Земле финансовую систему. Пусть Лоренцо и его группа продолжают свои операции в игровом бизнесе, но под вашим жестким контролем. Лоренцо хотя и умен, но слишком азартен. Не давайте ему зарываться.

- Слушаюсь.

- Третье, соберите мне всю информацию, какую сможете, об Алексее Григорьевиче Милованове. Это отец Джой Селиван. Все остальное вы знаете, это текучка.

- Я все выполню.

- Хорошо, я уезжаю сегодня вечером. Значит, сегодня же приступайте к своим обязанностям. Вот приказ, - он протянул собеседнику лист бумаги. Тот взял бумагу, резко встал и, слегка поклонившись, вышел из кабинета.

После этого Валентайн позвонил Джой и сообщил ей, что связи с ним не будет целых две недели, поскольку он едет в свой любимый охотничий домик и телефон с собой не берет.

Он понимал, что Джой вряд ли ему поверит, но и поймать его на лжи она не могла.

Вечером спэйскар уже нес его к огромной пустыне, так и не утратившей своего названия, полученного задолго до Потопа. Гоби была видна даже из Космоса огромное блестящее море без воды.

Спэйскар высадил своих пассажиров где-то на берегу этого моря, и Валентайн, оказавшись на земле, ошеломленно уставился в безграничную безжизненную даль, с ужасом думая о том, что вскоре ему предстоит отправиться туда.

Ни спэйскары, ни аэротакси, ни какие-либо другие воздушные суда в Шамбалу не ходили, как, впрочем, и вообще никакая техника. Таков был закон этого места. Только живое могло туда проникнуть, если, конечно, его ждали в Шамбале.

Привыкший к комфорту современной земной цивилизации, Оги Валентайн изумленно разглядывал узкие улочки монгольского городка. Научные достижения будто обошли это место стороной, и было трудно поверить, что здесь знают что-нибудь об аэронавигации и космических судах, приземлявшихся невдалеке.

Стайка чумазых ребятишек вылетела из-за ближайшего угла с визгом, догоняя друг друга и чуть не снося на пути прохожих. Глинобитные с примесью камыша дома прилипали друг к другу, будто куски пластилина. Причудливо изогнутые улочки порой заканчивались тупиками, чего Валентайн не встречал за всю свою жизнь.

В гостинице, где он остановился, не было даже ванной, не говоря уже о телевизоре и холодильнике. В довершение ко всему палящее солнце и незнакомый язык, который он слышал вокруг, повергли путешественника в психическое оцепенение. Вряд ли у него хватило бы духу получить здесь необходимые сведения, если бы к нему не подошел невысокий монгол в национальной одежде. Он неожиданно обратился к Валентайну со словами, произнесенными на чистейшем, если это слово применимо к многосоставному языку, юнилэнге:

- Я вижу, вы немного растерялись в Дзале, - название древнего города прозвучало очень необычно в устах местного жителя, - очевидно, я мог бы помочь вам.

Оги Валентайн, не имеющий обыкновения доверять первому встречному, изучающе оглядел незнакомца, но прочитать что-либо на улыбающемся круглом лице было невозможно, и ему ничего не оставалось делать, как сказать:

- Я был бы вам очень благодарен, если бы вы объяснили мне, как попасть в Шамбалу. В гостинице, где я остановился, никто не может мне ответить на этот вопрос.

При слове "Шамбала" глаза молодого монгола из раскосых превратились в круглые, но потом еще больше сузились, излучая смех:

- Шамбала, Шамбала. Еще три тысячи лет назад здесь, - он махнул рукой через город, прилепившийся к отрогу Гобийского Алтая, в сторону пустыни, - проходила шоссейная дорога, по небу туда-сюда летали аэрокары, наш город процветал благодаря туристам, хотя многим не нравился этот постоянный балаган. Но однажды ночью все радиостанции и телепрограммы передали, что Правитель Шамбалы Пресвитер Иоанн - запретил в районе Шамбалы движение транспортных средств, в связи с ухудшением экологической и психической атмосферы. Это вызвало жуткое недовольство в мире.

- А кое-кто начал делать прогнозы о грозящем очередном потопе, - подхватил Валентайн.

- Откуда вы знаете? - удивился общительный собеседник.

- Что же еще можно подумать, когда духовный центр человечества отказывает человечеству в общении?

- Хм, верно, - монгол задумчиво посмотрел на Валентайна, а потом также охотно продолжил: - Многие пытались проникнуть туда на машинах или аэротакси, но к своему удивлению обнаруживали, что, пересекая некую невидимую границу, они оказывались далеко от того места, с которого начинали путь. Пилоты аэрокаров почему-то садились где-то в Индии, а водители автомобилей частенько просыпались в России. Постепенно дорогу занесло песком, и она осталась только на картах для тех, кто способен идти пешком или на верблюдах.

- Интересно, интересно, - произнес Валентайн, - а у вас есть такая карта?

- Пожалуйста, - в руках незнакомца, словно по волшебству, оказалась карта, - десять экю.

- Десять? - ошеломленно спросил путешественник.

- И это недорого, - улыбнулся тот.

- Понятно, чем вы тут живете, - проворчал Оги, протягивая деньги и забирая карту.

- Но это еще не все, чем я могу вам помочь, - заявил монгол.

- Могу себе представить, сколько будет стоить все остальное, - снова буркнул европеец.

-Вам это будет стоить столько, сколько стоит питание одного человека и корм для одного верблюда на время пути в Шамбалу.

- Уж не хочешь ли ты стать моим проводником? - удивился Оги.

- Если вам будет угодно, - раздалось в ответ.

- Бесплатно?

- Почему же? Я уже давно собирался посетить Священный Город, да все не находил средств. А за ваш счет я мог бы это сделать.

- Постой, постой, но если ты ни разу не был в Шамбале, то...

- Я не был? - монгол рассмеялся. - Как вы думаете, сколько мне лет?

- Ну, около шестидесяти, - произнес Оги не очень уверенно.

- Я так и думал. Европейцы никогда не могли даже приблизительно оценивать наш возраст.

- Сколько же вам?

- Двести.

- Что? Сколько? - Валентайн сделал шаг назад, чтобы как бы заново оценить собеседника, но закончил осмотр словами: - Не может быть.

Монгол в ответ звонко рассмеялся, показав ровные зубы, и ответил:

- Тем не менее, еще сорок лет назад каждый год я сопровождал в Шамбалу по три каравана. Так что опыта мне не занимать.

- Что ж, - сдался, наконец, Валентайн, - будь по-вашему, я согласен.

- Меня зовут Алдар Дзул, - протянул свою руку незнакомец.

- Оги Валентайн, - ответил рукопожатием европеец. - Завтра в гостинице "Входные ворота" в номере четыреста семь я жду вас в девять часов утра. Обсудим все, что необходимо для путешествия.

- Договорились, - и Алдар мгновенно растворился в толпе.

17.

Я сижу перед монитором компьютера в своем офисе и отрешенно нажимаю клавиши, управляющие изображением древнего индейца, пытающегося разобраться в тайнах одного из городов Майя.

Одновременно мой мозг решает уравнение, в котором Оги Валентайн становится совершенно неизвестной величиной на целых две недели. После его звонка я не нахожу себе места, пытаясь понять, куда и зачем он скрылся. Где-то в глубине сознания бьется будто бы верный ответ, но моей логике он кажется абсолютно невероятным, и я приберегаю его напоследок.

С момента его исчезновения прошло всего два дня, и я чувствую, что в самый важный момент выбыла из игры. Это обидно и досадно.

В конце концов, Валентайн не должен иметь ко мне претензий, а уж о доверии я не говорю. Разве мог он заподозрить меня в предательстве?

Мои мысли мечутся от недостатка информации. Я не знаю, что он думает обо мне, я не знаю, куда и зачем он поехал, я не знаю, почему пропал Кардалеон, я ничего не знаю.

Между тем, индеец из компьютерной игры дополз до середины одной из пирамид, но здесь вместо награды его ждет препротивный сюрприз: все входы с грохотом перекрываются камнями, и в помещение низвергается водопад. Я лихорадочно заставляю индейца искать выход, нажимая на разные камни, но делать это все трудней, поскольку вода уже добралась до его рта. Торопливыми движениями одеваю стереошлем. Разработчики игрушек знали, что делали - одновременно играть и думать о чем-то другом не получается, нужно целиком погружаться в компьютерные события, иначе утонешь, разобьешься, будешь съеден или еще что похуже.

Надев шлем, вижу внутреннее пространство пирамиды глазами индейца. Собственно, теперь тону уже как бы я сама. Иллюзия полная. Шум, свет, пространственные ощущения. И все посторонние мысли улетают прочь, поскольку я попадаю в экстремальную ситуацию. Рот уже заливает вода, я ныряю и все еще пытаюсь найти скрытый рычаг, и, когда уже понимаю, что ничего не могу сделать, ору в отчаянье:

- Да пропадите вы пропадом со своей игрой!

В ответ подъем воды прекращается, и я чувствую, как огромный водоворот захватывает меня и несет по каким-то лабиринтам. Несколько минут нахожусь почти без сознания, а, открыв глаза, обнаруживаю себя среди россыпей золота и бриллиантов. Но я помню, что мне здесь нужен только один ключ. Довольно быстро нахожу его и снова погружаюсь в лабиринты в поисках выхода и нового входа. На время снимаю шлем, и тут же возвращаются мысли о Валентайне, хотя теперь прежнее решение уравнения не кажется мне столь уж невероятным. Даже наоборот. Именно оно мне кажется наиболее вероятным.

В этот момент происходит сразу три события: звонит видеофон, мой индеец оказывается "на приеме" у анаконды невероятных размеров, и - поверить не могу мой третий глаз ловит излучение моего ангела-хранителя.

Я замораживаю индейца вместе со змеей, поставив их на "паузу", не обращаю никакого внимания на переливы видеофона, зато с лихвой воздаю Кардалеону:

- И это называется ангел-хранитель? Да кому ты нужен? В то самое время, когда я не знаю, что и думать, его не сыщешь днем с огнем.

- Здравствуй, Джой, - слышу я спокойное заявление в ответ на свою тираду. Ну, конечно, вежливость превыше всего.

- Здравствуй, Кардалеон.

- Ты стала слишком эмоциональна.

- Да нет, что ты, - с явной иронией говорю я, - у меня для этого нет никаких причин. Жизнь моя течет спокойно и размеренно.

- Даже игра, в которую ты играешь, говорит о повышенном возбуждении, будто не замечает моей иронии ангел.

- Это я успокаиваюсь на сон грядущий, чтобы не привиделось кое-что пострашнее.

- Ну, ладно, ладно, не распаляйся.

Я чуть не реву от нарушенного одиночества, которое так нужно было нарушить. Теперь, когда это произошло, все мое нервное напряжение вылилось наружу.

- Так ты полагаешь, Валентайн, или как его там, отправился за камнем? когда я немного успокаиваюсь, спрашивает Кардалеон.

- Полагаю, да. Ведь о камне говорят как об эмиссаре Солнечного Логоса на Земле, и если его отсюда забрать, цивилизация Земли рухнет.

- Возможно, возможно, - прозвучало в моей голове, - но разве он знает, где камень?

- А вот это уже вам лучше знать, поскольку мне, кроме мифа о Шамбале и какой-то башне, где хранится "Семеричный Пылающий Огонь", ничего неизвестно.

- А этот миф известен Валентайну?

Я задумываюсь на секунду и твердо произношу:

- Ну, конечно. Ведь в проспекте музея Истории об этом написано.

- Чудесно. Значит, он на пути в Шамбалу.

Я чувствую, как с моих плеч падает груз разрешенной задачи, но тут же спохватываюсь:

- А что будет, если Валентайн получит камень?

- Перемены произойдут, но какие, мы не знаем, ведь этот камень не принадлежит Земле. А охраняют его земляне, по крайней мере, бывшие...

- И будущие, - подхватываю я.

- А? - Кардалеон задумывается, а потом до него доходит. - А, в смысле того, что для Земли они - будущее.

- Вот именно.

- Да, конечно. Так вот, они не знают, что делать.

- То есть? - я изумлена.

- Видишь ли, аналогичные камни есть не на всех планетах Солнечной системы. Там, где они находятся, бурлят страсти, но не из-за камней. Наоборот: камни находятся там для сдерживания конфликтных ситуаций. Например, так называемая Вторая мировая война была выиграна Россией именно благодаря "Огню". С его помощью была смоделирована суровейшая зима, когда армии Гитлера подошли к Москве. После этого исход войны был предопределен.

- А что еще делал камень?

- Он был использован еще только раз в истории человечества, во времена глобальной войны между Белыми и Черными Магами Атлантической эпохи. Результатом его применения стал предыдущий Всемирный Потоп.

- И все? - я удивлена.

- Что "все"? - переспрашивает ангел. - Тебе мало потопа?

- Да нет, я не о том. Неужели камень использовался всего два раза за всю историю человечества?

- Мне кажется, это немало, если вспомнить, что единственная задача камня заключается в том, чтобы нейтрализовывать конфликты, угрожающие планете в целом.

- А разве Гитлер был такой угрозой? - спрашиваю я.

- Ты забыла о разрабатываемом им ядерном оружии.

- Ах, да.

- А между тем изо всех политиков конца Кали-Юги только Гитлер мог нажать на ядерную кнопку.

- А как же Хиросима и Нагасаки?

- Пугало, не более того. И ведь оно сыграло свою роль, иначе мир так и не знал бы о том, что за игрушка появилась в его руках. Ведь по испытаниям, проводимым где-нибудь в океане, не скажешь, насколько опасно это оружие. А вот два города - это убедительная демонстрация полноценной опасности. Тогда-то все поняли, чего надо бояться. А попади бомба к Гитлеру, он бы не остановился на двух городах. У нас есть все основания полагать, что, поскольку его армия физически не могла бы завоевать всю Россию, он превратил бы ее в ядерную пустыню, а потом то же самое сделал бы с Америкой.

- Жуть, - я зябко повожу плечами.

- Именно поэтому был использован камень.

- И очень своевременно, кажется.

- Абсолютно своевременно. Общеизвестно, что, если бы война продлилась еще несколько месяцев, ядерное оружие у Германии было бы готово. Мало кто понимает, что на самом деле оставалось меньше месяца до этого события, и уж совсем никто не поверит, если я заявлю, что применение камня за четыре года до этого события не позволило ему произойти.

- Фантастика.

- Тем не менее, это так. И поэтому мы теперь стоим перед дилеммой.

- Какой же?

- На Земле установился порядок. Люди живут спокойно, справляясь без особых усилий со всеми конфликтами. На Сатурне ныне прямо противоположная ситуация, и камень там нужнее, чем здесь. Однако Солнечный Логос молчит, и мы в недоумении, что же нам делать: отдать камень Валентайну или нет.

- Но ведь это опасно для Земли.

- Сейчас этого почти никто не заметит, но когда-нибудь снова придут времена, когда "Семеричный Огонь" снова будет необходим здесь.

- Да, проблема. Жалко камешек-то, - соглашаюсь я и продолжаю слушать, как Кардалеон разворачивает передо мной узор своих размышлений.

А еще через час я лечу к космопорту, откуда спэйскар отвезет меня поближе к Шамбале. Сидеть дома, когда вокруг что-то происходит, я уже не могу.

18.

- Внимание! - Лоренцо повысил голос. - Начали!

Около пятидесяти сотрудников его отдела сидят перед компьютерами в большом светлом помещении. После его команды каждый провел кредитной карточкой по специальному декодеру, вмонтированному в устройство, сопряженное с компьютером. Это движение вводило пароль для входа в империю игорного бизнеса.

Каждая карточка предопределяла наличие и величину средств на счету игрока, а значит, пределы возможных ставок. После каждого круга игры центральный компьютерный сервер-крупье игорной фирмы производил взаиморасчеты, перекидывая деньги со счета на счет.

Электронный игровой аппарат поддерживал связь с сервером при помощи радиосигналов определенного спектра волн. Поступая в компьютерный центр, сигнал дешифровывался, позволяя участвовать в любой игре, находясь в любой точке планеты.

Лоренцо неторопливо начал обход своих сотрудников. "Какие же они разные, в который раз улыбнулся он. - Вон Гарри - любитель древней игры "Однорукий бандит", он эмоционален и при каждом выигрыше стыдливо краснеет, а при проигрыше бледнеет. Или Лоран, - он взглянул на чернокожую красавицу, - она ругается, когда ее партнеры по покеру совершают оплошности, а, когда ей что-то угрожает, молчит как рыба и собрана как леопард перед прыжком".

Лоренцо заглянул через плечо высокого астеничного парня с пышной шевелюрой:

- Что, Леон, пасуют?

- Да, ты понимаешь, - раздалось возмущенно в ответ, - я уж к ним и так, и сяк, ну никак не хотят играть.

- А деньги-то у них есть?

- Есть, конечно: заядлые преферансисты, все трое. К тому же директора банков и компаний. Но никак не хотят пускать меня к счетам своих компаний, а их личные сбережения я уже почти выбрал за четыре дня.

- Ну-ну, - похлопал его по плечу Лоренцо, - дерзай. Нам их деньги не помешают. До атаки еще полчаса.

- Да, я знаю. Спасибо, - молодой человек уткнулся в игру.

Начальник отдела подошел к пятерым сотрудникам, сидевшим вокруг круглого стола.

- Лао, - обратился он к китайцу, возглавлявшему эту группу, - кто поддерживает рулетку?

- Насколько я успел понять, "Северный промышленный банк".

- Кто? - Лоренцо уставился в экран портативного игрового устройства. Там действительно сообщалось, что выигрыши обеспечивает вышеуказанный банк.

- Вот это удача, - потер ладони черноволосый итальянец, - будьте сегодня предельно осторожны. Во время атаки не зарывайтесь, но заставьте их на завтра подготовить солидную поддержку.

- Будет сделано, шеф.

Лоренцо бросил беглый взгляд на большое табло, занимавшее почти целую стену зала, и отметил для себя, что за полчаса игры общий баланс управляемых им счетов фактически не изменился. Потери были столь незначительными по сравнению с основным капиталом, что можно было не придавать им никакого значения, тем более, что это всего лишь разминка. За первый час игры его сотрудники вовлекали в крупную игру своих партнеров, будь то частные лица, между которыми сервер был лишь посредником, или непосредственно игровая фирма, отвечающая своими ставками перед игроками.

Лоренцо несколько лет вместе с Оги Валентайном тщательно анализировал деятельность игровых компаний, в результате чего были выявлены сорок игр, в которых участвуют очень крупные деньги, а также была создана система управления сигналами электронных игр, что позволяло обманывать сервер, извлекая любые выигрыши.

И теперь, вот уже три месяца, разработанная ими система успешно работала в глобальных масштабах.

Естественно, игорные фирмы всячески защищали себя от мошенников, особенно после введения закона о легализации воровства и мошенничества. Этот закон значительно стабилизировал имущественную и финансовую устойчивость граждан и фирм, снизив эффект неожиданности от потерь. Кроме того, теперь от воровства страдали только благополучные фирмы, которым не грозило разорение, поскольку размеры краденого ограничивались законом.

Появление нелегальных мошенников вычислялось очень быстро, и к ним применялись жесткие гражданские меры наказания: конфискация и работа на ограбленную фирму в течение определенного числа лет.

Однако Лоренцо с Валентайном изобрели такую систему, когда даже оператора поймать было трудно, не говоря уже о главных действующих лицах. Итальянец очень гордился ею, и действительно, было чем гордиться.

Когда сервер посылал свой сигнал с шифром очередного хода, этот сигнал принимался сервером-дублем, стоявшим в отделе Лоренцо. Сигнал дешифровывался как обычно, затем на дубле делался следующий ход и на мониторах операторов появлялись рекомендации тех или иных ходов. Лоренцо создавал сервер-дубль годами, подгоняя вероятности ходов под ходы сервера-оригинала. И теперь Оги Валентайн обладал сервером, как две капли воды похожим на оригинал.

Если, предположим, играли в рулетку, то игроки из команды Лоренцо наверняка знали, на какую цифру выпадет выигрыш. Если же это были карты, то операторы знали карты своих противников. Оставалось только правильно рассчитать психологию партнеров, ставящих на банк игры те или иные суммы. Но и это было сделано. Лоренцо был доволен.

В помещении механический голос начал отсчитывать секунды, оставшиеся до атаки.

За прошедший час операторы должны были не только вовлечь противников в игру. Нужно было настроить дубль-сервер на радиоволновый спектр новых электронных игровых аппаратов, которые покупались отделом Лоренцо каждый день, так же, как каждый день менялись счета в банках, открываемые на предъявителя. Эта мера предосторожности была необходима, поскольку каждый аппарат имел собственный спектр волн, что позволяло игровым фирмам отслеживать своих пользователей.

Через секунду голос бесстрастно произнес:

- Атака!

Мониторы перед глазами операторов погасли и снова зажглись, сервер замигал лампочками. Настоящая игра, как ее называл Лоренцо, началась.

19.

- Да нет же, Эдди, - твердо говорю я, - если мы будем прокладывать туннель здесь, то попадем к Альфе Гидры, а зачем это нам?

Помощник оторопело смотрит на карту, потом на монитор, затем на меня:

- А как же по-другому? Ведь ближе к Скорпиону ничего у нас нет.

- А вот тут ты не прав, - убеждаю я его, - я думал, ты за ночь найдешь нашу ошибку. Смотри, - я указываю карандашом на карту, - мы до сих пор считали, что каналы, пронизывающие наше окологалактическое пространство и связывающие сингулярности, хаотичны, однако...

- Господи, - слышу я возглас Эдди, - да как же я раньше не заметил!

- Вот-вот, - щурю я добродушно глаза.

- Неужели теперь можно с большой долей вероятности рассчитывать местонахождение таких каналов?

- И это главное, - произношу я с улыбкой.

- Невероятно, - восклицает мой собеседник, - получается, что все космическое пространство пронизано такими каналами, которые связывают между собой определенные точки. Но почему?

- Ну, это детский вопрос, - отвечаю я. - Любой организм имеет аналогичные каналы. У человека их вон сколько: нервы, кровеносные сосуды, лимфатическая система, а Земля - это ведь только снаружи реки, а внутри целые системы таких каналов. Геологи давно уже обнаружили взаимосвязь между залежами различных руд, нефтяными озерами, резервуарами газа, вулканами и гейзерами. Все это капиллярные системы круговорота веществ.

- Неужели и такие огромные пространства, как Вселенная, имеют аналогичное строение?

- А чего же ты хочешь? Твоему мозгу требуется кровь?

- Ну, конечно, - улыбается помощник.

- И не просто требуется, а своевременно и определенного качества, иначе...

- Каюк, - дополняет меня Эдди красноречиво.

- Вот именно. Так же и во Вселенной. Засорились каналы, испортили кровь, не дали кислород, нарушили обмен веществ - каюк.

- Фу, ну и ну.

Я смотрю на него - молодой, красивый - и говорю:

- За нервишками своими следи, а то каналы от возбуждения перекроются и тоже, как ты там сказал...

- Каюк, - догадывается он.

- Он самый, - добиваю я его. - Теперь вот что, - перевожу разговор в другое русло, - если все так, как я говорю, то в районе Беты Змееносца есть другой выход из сингулярности Геркулес четыре, у которой, собственно, мы сейчас и болтаемся. Но меня беспокоит другое.

- Что именно, Алексей Григорьевич? - Эдди смотрит на меня бараньим взглядом, поскольку его мысли безнадежно бредут за несколько переходов позади моих.

- Меня беспокоит направление движения в этом канале.

- То есть?

- Что ты как маленький, - взываю я к его самолюбию, - расслабься и мысли масштабно, по вселенским меркам.

- Есть мыслить по вселенским меркам.

- Вот так-то! - улыбаюсь я его ретивости и продолжаю объяснять:

- Жидкость по сосудам может течь как в одну, так и в другую сторону, это-то, наверно, ты знаешь.

- Угу, - подтверждает он мою догадку.

- Так и здесь. Куда направлен вектор - к нам или от нас? Информации явно недостает, - я внимательно смотрю на карту, где не хватает целого куска Вселенского трубопровода, по которому можно было бы определить направление потока на нужном отрезке.

- Будем рисковать? - доносится до моих затуманившихся мозгов.

- Ишь ты, рисковать. Опять нервы.

- Так как же иначе. Первый всегда рискует.

- Это ты считаешь, что это риск, а по мне - так это прогулка по бульвару с дочкой. Тоже мне риск, - я перехожу на официальный тон. - Передать по каравану: ждать сигнала о прибытии в район Беты Змееносца. По получении сигнала выполнить маневры по коду шесть. Все!

- Слушаюсь, - Эдди выходит из каюты и возвращается через несколько минут с компьютерной распечаткой маршрута. Я просматриваю текст и удовлетворенно киваю головой:

- Молодец! Действуй! - я подписываю лист, а еще через несколько минут ощущаю привычное втягивание в сингулярность: значит, с направлением потока нам повезло. Важно не ошибиться в расчетах и не пропустить ни своего выхода, ни пространственного канала четвертой степени плотности. Чем выше плотность материи, тем ниже степень плотности, ей присвоенная. Минералы, например, имеют первую степень, межпланетное вещество Солнечной системы - вторую, а межзвездное - третью, остальные степени относятся к веществу между скоплениями звезд различной величины, а также скоплениями скоплений.

Чувство легкости в сингулярности невероятное, поскольку душа и тело функционируют в одном диапазоне скоростей.

Когда-то считалось, что при входе в пространственные каналы человек погибнет, но эмпирически все оказалось не так.

Сильно изменялась пространственная форма человека, его тело сворачивалось к сердцу, резко увеличивая плотность и фактически превращаясь в шар, величина которого зависела от степени плотности пространственного канала. Казалось бы, такое уплотнение и есть смерть, однако, взаимосвязь этого процесса со временем была такова, что человек продолжал находиться в полном сознании, поскольку защита тела, благодаря возросшей плотности, возрастала.

Более того, сам человек своих превращений не замечал, а видеть их мог только наблюдатель, находящийся вне сингулярности. Ученые связывали этот эффект с некоторыми пространственно-временными деформациями.

Так или иначе, но человек теперь преодолевал огромные расстояния в Космосе, не совсем понимая, как ему это удается.

Оказавшись у Беты Змееносца, мы сообщили о своем переходе каравану, и уже через несколько минут на своем мониторе я увидел восемь точек корабли-проходчики Инженерного Космофлота Земли.

- Внимание! - говорю я в микрофон. - Построиться в боевой порядок.

Точки на мониторе выстроились полукругом относительно центра отмеченной на мониторе окружности.

- Приготовить РПК-4СП для запуска, - на мониторе появились доклады о готовности "ракет проходных для каналов четвертой степени плотности" на всех восьми кораблях.

- Старт!

По две точки с каждого корабля устремились к невидимому центру окружности, но достигли его не одновременно, а по очереди, и как будто проложили диаметр своими взрывами.

- Пустить зонд! - снова командую я, и на мониторе от нашего корабля отделяется точка. Ее поведение ясно указывает, что там, куда попала первая ракета, образовался новый пространственный канал.

Через несколько минут зонд исчезает в образованной нами сингулярности, которая способна вывести любой корабль в район Большой Медведицы.

Работа закончена, и мы отправляемся на ближайшую базу за новым заданием.

Незадолго до отхода ко сну, когда мы сидим с Эдди за чашкой кофе на одной из баз-астероидов, болтающихся недалеко от Дракона, мой помощник возвращается к прежней теме:

- Я вот все думаю, командир, - говорит он задумчиво, - если бы в моем теле какие-нибудь клетки стали копать новые каналы, как бы я к этому отнесся?

- Это ты к тому, что мы пробиваем новые пространственные каналы в теле Вселенной?

- Да, да.

- Ну, я бы сказал, что ты еще нескоро умрешь, - шучу я, но Эдди не удовлетворен этим ответом.

- Но ведь эти клетки действуют сами по себе, независимо от моего желания.

- А вот тут ты не прав. Меньшее не может познать большее, и маленькая клетка не научится копать каналы, пока ты - большее - не укажешь ей, где именно копать.

- То есть вы думаете, что бы мы ни делали, все согласовано с Высшим Разумом?

- Я бы сказал, установлено Высшим Разумом, как мы устанавливаем для своих организмов чем, когда и как питаться.

Эдди надолго погружает свои мысли в чашку с кофе, а потом произносит:

- Фундаментально!

- Не волнуйся, - говорю я, - когда клетки твоего организма избороздят тебя каналами до такой степени, что ты станешь разваливаться, тебя это уже не будет интересовать.

Он задумчиво смотрит на меня и произносит:

- Надеюсь!

Я встаю и иду к дверям своего номера, когда в голове раздается отчетливый зов:

- Возвращайся на Землю! Возвращайся на Землю! - и то, что я слышу, подтверждается светящейся надписью, как будто в моем мозгу стоит неоновый рекламный щит.

И тогда я понимаю, что в моей жизни происходит нечто исключительно важное. Возможно, сама ее цель наконец-то откроется мне, и я найду то, что ищу сотни лет. Впервые у меня появляется нечто вроде предчувствия свободы.

20.

Когда часами смотришь в спину движущегося перед тобой проводника, качающегося между горбов верблюда, возникают разные мысли и чувства. И одно из них - желание убить.

С другой стороны, если сделать это, то вместо его спины мне придется обозревать бескрайнюю пустыню, как это теперь делает монгол. Я не уверен, что этот пейзаж будет лучше той картины, которую я наблюдаю сейчас.

Меня удивляет только одно: как он ищет дорогу в этом краю? Я что-то слышал, конечно, о том, что зрение у жителей пустыни и тундры исключительное и дает им возможность ориентироваться по мельчайшим деталям. Впрочем, этого все равно не понять, пока сам не попробуешь. А пока поневоле приходиться верить, поскольку вот уже целый день я не вижу ничего, кроме барханов. Но мой проводник, очевидно, отличает их один от другого, потому что здесь больше нечего и не с чем сравнивать для определения маршрута.

Есть, конечно, еще солнце, которое, впрочем, не нуждается в особом упоминании.

Там, куда я попал, в поле зрения попадает не так уж много предметов: спина проводника, задняя часть одного верблюда и голова другого, дюны, и оно - Солнце. И последнее среди этого перечня занимает отнюдь не последнее место. Оно есть, и все. О нем можно думать, что оно милосердно или, скорее, беспощадно. Что оно издевается или рыдает, глядя на твои страдания, что оно громогласно хохочет, или жалит как скорпион, а также ласкает, бьет, доводит до бешенства, ввергает в сон, дает и отнимает жизнь, обнимает... И все это будет правдой, ибо оно есть и все, такое же неизменное, независимое от тебя и абсолютное, как сама Истина.

Иногда, оглянувшись назад, я чувствую сильное желание повернуть своего верблюда. И не потому, что устал от неизвестности, которая ждет впереди, а только лишь потому, что сзади есть еще один объект, на котором можно сосредоточиться - следы, наши следы.

А вообще я только сейчас кое-что понял: пустыня - чудовищный вампир, самый страшный из всех возможных. Человек, привыкший потреблять информацию во множестве и перерабатывать ее, вдруг сам оказывается чуть ли не единственным объектом информации в океане ее отсутствия, и этот океан высасывает из человека все: воду, чувства, мысли. И выходит, что по пустыням двигаются иссушенные мумии. Вот именно то слово, которое подходит к моему теперешнему самоощущению. А я-то думаю, на кого я похож...

Можно возмутиться, начать кричать, скакать, бегать, но здесь тебя быстро успокоит лучший психотерапевт - пустыня.

По крайней мере, каждому заведомо ясно, что крики и прыжки производят на пустыню такое же действие, как моль на груду металлолома.

Но порой все же хочется побыть человеком, а не мумией, и тогда я стегаю верблюда и ору, но пустыня не только вокруг, но и подо мной, и передо мной. Ни верблюд, ни проводник никоим образом не реагируют на мои выходки. Они - часть этого резервуара пустоты, того вампира, который уже обглодал меня до костей.

Обеда я ожидал как манны небесной, но этот человек-пустыня, которого в городе, кажется, звали Алдар Дзул, а здесь не более чем мистер Небытие, не доставил мне и такого шанса развлечься. Единственное, что порадовало мой взгляд, это саморазогревающийся обед - хоть какой-то отблеск цивилизации. За время стоянки была сказана лишь пара фраз.

И вот теперь, когда одна из неизменных деталей пейзажа начала заметно клониться к западу, что меня бесконечно удивило, ибо я полагал, что здесь этого никогда не бывает, наконец-то произошло нечто. Но событие это, увы, безапелляционно отобрало у меня все, что позволяло сохранять бодрость духа философию и чувство юмора, на которое я мог опереться в положении вынужденного отшельника.

Незадолго до того, как это произошло, я с благоговением поглядывал на тени, которые стали отбрасывать дюны, как бы намекая на приближающуюся ночную прохладу. Настроение мое приподнялось в ожидании ночлега, и я что-то радостно крикнул Алдару, как вдруг вынужден был резко потянуть узду. Монгол ехал вперед, как ни в чем не бывало, но на моих глазах сначала голова его верблюда, потом его руки, лежащие на горбу животного, а потом и он сам исчезли с моих глаз, словно пересекли невидимую границу другого мира. Будто стена, отделяющая другое измерение, поглотила моего проводника.

Впервые за годы жизни на Земле на моем лице появилась по-настоящему глупая улыбка. Я кое-что знаю о магии, и говорю это без лишней скромности, но даже не слышал никогда, чтобы человек, да еще и вместе с верблюдом, могли бы исчезнуть без следа. Самое печальное, что и следов их за этой невидимой границей не было видно.

Мне стало не по себе. Остаться в пустыне одному, не имея возможности ориентироваться, несмотря на то, что карта у меня осталась, не очень приятно. И вряд ли кому-то понравится, когда из-под него выбивают стул, на котором он сидит. Для меня этим наглым предательским стулом был проводник.

Проводник - бандюга и уголовник, смертоубийца! Завлечь человека в пустыню и вот так бросить его, не сказав даже "прощай". Да и не бросить даже, а как-то неприлично смотаться в другое измерение. Разве настоящие проводники так поступают?

Вот здесь-то и покинули меня моя философия и юмор. Шутки кончились, и я остался один на один с пустыней.

Мне пришло в голову, что и я могу попытаться пересечь злополучную черту, за которой мой проводник покинул этот мир. Правда, рядом со мной не было никого, чтобы подписать мне гарантию благополучного завершения этого эксперимента. С другой стороны, ничего, кроме пути вперед, да цепочки собственных следов, манящих обратно, не оставалось.

Как раз тогда, обдумывая возникшую альтернативу, я ощутил, что ко мне возвращается способность размышлять, которую Солнце расплавило, а пески стерли в порошок. У меня возникла мысль о том, что пески пустынь состоят из стертых в пыль способностей людей размышлять. Следующей мыслью моего воспрянувшего мозга было, что мой путь, как-никак, лежит в Шамбалу, с которой связано множество самых невероятных былин и более вероятных небылиц.

Так что, возможно, я стал свидетелем, если не участником, одного из современных, но уже мифических событий.

Кроме того, прояснившееся сознание вернуло мне кусочки памяти, которые с некоторой досадой на мою глупость напомнили мне о цели моего похода. Память говорила, что цель эта столь значительна, что моя остановка перед какими-то мистическими преградами просто несерьезна. "Что же будет, когда возникнут проблемы посущественней?" - фыркнула она, и я послал верблюда вперед.

Не могу сказать, что испытал шок, когда мой нос со скоростью верблюжьего шага врезался во что-то твердое, но удивление мое было значительным. И тут мир перевернулся у меня перед глазами, ибо верблюд вместе с поклажей спокойно ушел вперед, в никуда, а я остался сидеть на песке, изумленно глядя на свое отражение в зеркале, откуда ни возьмись, появившемся посреди пустыни.

Мое отражение терло ушибленный нос, и я понял, что оно это делает не самостоятельно, а заодно со мной. Потом мы вместе, не отрывая друг от друга глаз, потерли место, на которое приземлились, падая с верблюда.

И вот первая мысль после верблюдокрушения: неужели я хуже верблюда? Ведь он прошел, а я нет. И этот человек, которого, кажется, звали Алдар Дзэлом, нет, Дзалом, черт... Дзулом, короче, этот монгол тоже прошел, и верблюда своего протащил, а меня оставил здесь. Ну, пусть не совсем одного, пусть этот тупой попугай в зеркале тоже как бы некто, но его даже и половинкой человека не назовешь, ведь это - всего-навсего мое отражение.

И очень печально, что оно ближе меня самого к Шамбале, находится по ту сторону невидимой границы, то есть в более достойном положении, чем я. Что ж, ревновать к своему отражению - это ново, но больше здесь ревновать не к кому. Это надо обдумать. Я начинаю всматриваться в свое отражение, и на миг мне кажется, что это не совсем я: будто лоб и глаза яснее, чище, мудрее. А может, это заходящее солнце играет тенями.

Но вдруг лоб моего отражения хмурится, губы складываются в узкую ленту, глаза застывают - как мне это знакомо! Похоже, это мое истинное лицо. Или нет, или тот другой с ясным взглядом и улыбкой в глазах - тоже я? Черт, ничего не поймешь.

***

Зеркало! Я прошла вдоль него метров сто туда и обратно, но, как я и думала, мое отражение в кожаных штанах, кофте и соломенном сомбреро не исчезало.

Я впервые попала в пустыню, и она меня восхитила. Боже! Какая тишина и покой, какая чистота мыслей и сознания. Никто и ничто не мешает самосозерцанию. И даже эта неожиданность, когда верблюд из-под меня исчез во внезапно появившемся зеркале, не удивила меня, а лишь заставила радостно восхищаться этим чудом. Действительно, поразительное произведение Творца!

Я сажусь на песок напротив самой себя и наблюдаю за отражением. Ощущаю, что оно непростое. Мне что-то нужно понять. И это что-то - я сама.

Опять встаю и подхожу вплотную к зеркалу, касаюсь пальцами прохладной поверхности, проводя ими вдоль линий своего лица, и неожиданно отражение оживает. То оно эмоционально, то рассудительно, то пускается в легкие авантюры, но затем сдерживает себя... Я понимаю, что передо мной проносится вся моя жизнь, точнее, я в динамике этой жизни, поскольку ничего, кроме меня самой, зеркало не показывает. И это любопытно - смотреть на то, как ты себя ведешь, вне зависимости от обстоятельств. Честно говоря, этот фильм мне не очень нравится, ибо его героиня - взбалмошная, бесцельная особа. Она делает то, что ей хочется, и пытается указать другим на то, что считает правильным. Порой она, конечно, мила, но что хорошо, то хорошо, а вот что поделать с остальным?

Не хочу быть такой, это - не я, это - не мое. Хочу быть мудрой и уравновешенной. Однако отражению явно не нравятся мои мысли. Оно делает кислую физиономию и разводит руками: "Что ж ты, мол, опростоволосилась".

И тогда до меня доходит: ведь и такая, и эдакая - все это тоже я. И нет никакой возможности вот так просто отбросить часть самой себя. Природа не терпит пустоты, и то, что я опустошу в себе грубо и бездарно, заполнится, может быть, даже худшими чертами, чем я имею теперь.

И я улыбаюсь. Улыбаюсь своему отражению, когда оно корчит мне рожи, улыбаюсь, когда кричит и бранится, улыбаюсь, когда недовольно чем-то... Тогда оно сначала недоверчиво, а потом все более открыто тоже начинает улыбаться мне, и, наконец, протягивает мне руки, позволяя мне пройти невидимую границу самопознания.

Теперь у меня есть шанс все, чем я недовольна в себе, не выбросить, но изменить своей любовью и мудростью. Теперь я знаю, что "Я есмь то". Верблюд, которого я взяла утром в Номе, ждет меня за зеркалом, как ни в чем не бывало. Я еду без проводника, поскольку не было времени его искать. Единственный мой путеводитель - карта. Но впереди ночь, и я устраиваюсь на отдых.

***

Зеркало начало мне надоедать. Уже битых два часа я смотрю на то, как мое отражение что-то пытается мне объяснить, но то ли у него это плохо получается, то ли я окончательно поглупел. В конце концов, я кидаю в зеркало ножом. Итог плачевный: нож теперь в другом мире. Это злит еще больше.

Я подбегаю к зеркалу и начинаю колотить его. Кого я бью в итоге, понять трудно, поскольку мои кулаки начинают основательно болеть, в то время как зеркало ничем не выдает своих ощущений. Зато отражение, кажется, рехнулось окончательно, превратившись в подобие радующейся, скачущей обезьяны, в глазах которой полыхает безумный огонь. Выплеснув свои эмоции, я замечаю, как моя обезьяна кроит еще одну рожу, означающую что-то вроде: "Вот так, мол, мы и живем".

Я плюю в ее сторону, чем вызываю ее полное удовольствие.

После этого в течение часа сижу, глядя на луну, восходящую с другой стороны зеркала. Этот пейзаж умиротворяет. Я понимаю, что попал под действие своего самомнения, которое органически не воспринимает, когда на моем пути кто-то намеренно ставит препятствия. Мысль об этом настолько вспенивает это самое самомнение, что когда я поворачиваюсь к зеркалу, отражение застывает в ужасе. Моя воля концентрирует всю свою мощь на самой сущности этого зеркала, и двойник убегает вдаль, схватившись за голову, и зеркало взрывается, позволяя мне пройти невидимую границу, за которой меня ждут мой попутчик, верблюды и нож. И мне радостно оттого, что "Я есмь".

21.

Зарывшись в магических талисманах, книгах, таблицах и справочниках по физике, Вадим сидел перед компьютером, пытаясь сложить воедино картину логоического пентакля Сатурна.

Сначала, хотя рисунок и показался ему сложным, он надеялся на быструю расшифровку его компонентов, что позволило бы составить звукосочетание - код вызова Силы.

Однако уже на этом этапе возникли трудности. И связаны они были с тем, что символика пентакля была не земная. Пришлось привлекать труды по инопланетным криптограммам и искать аналоги. Хорошо еще, что большая часть этих работ была сведена в один архив, которым можно было пользоваться как программой. Программа помогла Вадиму обнаружить некие приоритеты в сходстве имеющегося пентакля и прочих криптограмм, но их значения порой оказывались прямо противоположны.

Например, крест с окружностью наверху в одних случаях означал подчинение бесконечности "о" разуму "Т" (огню), то есть эмоции. С другой стороны, были правы и те толкователи, которые утверждали, что из беспредельности хаоса "о" возник разум "Т", что и есть безусловное достижение планеты.

Этот символ, кстати, почему-то входил в пентакль Сатурна, хотя и являлся издревле знаком Земли, что само по себе заставляло Вадима думать о близкой взаимосвязи этих планет.

При расшифровке пентакля очень важно было не ошибиться в трактовке символов, поскольку такая ошибка могла стоить Вадиму, как минимум, частичного безумия, оставляя вызываемой Силе возможность для маневра и ответной атаки.

Если бы не Джой, Вадим бы никогда не пошел на допуски, которые ему пришлось совершать во время анализа рисунка. Он понимал, что жена попала в чрезвычайную ситуацию, и с ее характером ни за что не остановится на полпути. Вадиму очень хотелось ей помочь, когда это будет действительно нужно.

Было еще, конечно, и любопытство ученого-исследователя, но его-то можно было приглушить голосом рассудка, вопиющего о возможной опасности.

Исчерпав все источники информации, которые были вообще доступны на Земле, Вадим выяснил, что Сила, пентакль которой он держал в руках, является все же не самим Логосом Сатурна, а его персонифицированным прототипом, живущим в тонком теле. Вадим пожурил себя за то, что не понял этого сразу, ибо Логос планеты не может непосредственно управляться одним человеком - человеческие звуки и символы не видимы и не слышимы для целой планеты, поскольку находятся в других диапазонах.

Нужна была промежуточная ступень - модуляция, позволяющая адаптировать язык одного уровня до языка другого. Символ именно такого посредника, представляющего интересы Сатурна в сферах разума, находился теперь у Вадима.

Оставалось немногое, но очень важное: по изображениям и смысловой их нагрузке, как он ее определил, обнаружить частоту колебаний и продолжительность звуков, которые необходимо произнести для вызова Силы. Проще говоря, нужно было выяснить заклинание, зашифрованное в пентакле. С этой работой компьютер справился быстро, даже пробормотав механическим голосом нечленораздельный набор букв.

Тщательно выслушав его ритм, интонацию, тональность, Вадим налил себе кофе и сел в мягкое кресло в другой комнате.

Ему было ясно, что сила, которую он может вызвать, опасна не только для него, но и для всей Земли. В ней была сосредоточена вся сумма эгоизма, которую лишь недавно начали изгонять с планеты. Основой тому служили неудовлетворенные желания в материальной и чувственной сфере. Разум в этой сфере играл всего лишь роль послушного слуги, составляющего алгоритмы исполнения желаний для своих хозяев. Это и был скрытый эгоизм, ибо обладатель разума тщательно вуалировал мотивы своих поступков, что невыгодно отличало его действия от неразумных, но естественных поступков животных.

Взгляд и мощь Силы представлялись Вадиму холодными и яростными. Мудрость и теплота в непродолжительной схватке вряд ли могли ему помочь против агрессивного противника.

Ко всему прочему примешивалось еще и то, что ученый не знал истинных целей этой Силы. То, что сообщила ему Джой о желании Валентайна разрушить цивилизацию Земли, было абстракцией. При столкновении с Силой он должен был знать истинные мотивы ее поведения. Жена что-то говорила о мести Земле за переход на Сатурн эпохи разделения. А теперь этот же принцип разделения, рассудок, лезет назад, чтобы хлопнуть дверью.

"Абсурд какой-то!" - вздохнул Вадим, вставая, и начав ходить по комнате. "Месть в космических масштабах. С другой стороны, почему бы и нет. Ведь что вверху, то и внизу". Он остановился у окна, глядя, как из-за темного горизонта выползает почти красный Плутон.

"Опять же, если говорить о переходе принципа с планеты на планету, то мы ведь имеем в виду не какую-нибудь бабочку. Это ведь так - аллегория. Перехода как такового нет. Просто Сатурн попал в сферу влияния тех полей, который прежде предопределяли состояние Земли. Тогда возникает видимость перехода, очевидная для бывшей там планеты и неочевидная для вступившей, то есть иллюзия перехода. На самом же деле сущность Сатурна изменяется, и она реагирует на произошедшее с ней изменение не как прежде, безразлично или дружелюбно, но резко и негативно, и воспринимает новый принцип не как дар, а как западню. Она, конечно, не может сознавать, что ее реакция есть результат влияния этого принципа. Охо-хо, - Вадим почесал за ухом, - ну что ж, по крайней мере, я теперь знаю неосознанную мотивацию этой Силы, а это важно".

Он повторил отдельные звуки заклинания, и начал в соответствии с ними чертить на полу гостиной пентакль, в центре которого в перевернутую звезду была вписана козлиная морда.

Когда рисунок был готов, Вадиму показалось, что в комнате потемнело. Он выключил все электрические приборы, расставил по углам пентакля свечи и начал произносить слова заклинания.

Когда он повторил их трижды, в комнате повисла невероятной тяжести тишина. Как будто кто-то давил на плечи ученого, стараясь вогнать его в землю. Единственным желанием Вадима было приказать Силе, чтобы она убралась подальше от Земли и уж, по крайней мере, не трогала бы Джой.

Однако теперь, когда на его плечах повисла многотонная тишина, и он начал обливаться потом, стало ясно, что он ошибся.

"Где же? Где?" - металась его мысль, а некто мучил его холодным взглядом, вдавливая одновременно в пол.

Вадим попытался открыть рот, чтобы повторить магическую фразу, но челюсти свела судорога. Однако разум все еще был свободен от полного оцепенения, и мысленно произнесенное заклинание поставило все на свои места.

"Вот почему мне не понравился ритм. Нужно было всего лишь поменять местами слова "Абума", - сознание ученого поплыло, - и "лит", и "Маха" и ..." - и упало в пустоту. Он так и не услышал, как в комнату ворвался ураган, предшествующий нисхождению Силы.

22.

Лоренцо смотрел на общее табло. Сегодня ему было не по себе. Интуиция игрока подсказывала, что все идет не так, как обычно.

Впрочем, первые полчаса атаки ничем не отличались от обычного течения вечерней игры. Двадцать миллионов экю распределились по счетам операторов, а вот дальше началось черт знает что. За пятнадцать минут их отдел выиграл больше двухсот миллионов экю, что вогнало Лоренцо в пот, ибо это не было результатом ходов, рассчитанных сервером-дублем. Но это было просто здорово! Это была настоящая игра, как в старые добрые времена, между людьми.

Его сервер-дубль не ошибался, но выигрыши и проигрыши были результатом чисто человеческих ошибок, что и это было самым интересным, с обеих сторон.

За следующие двадцать минут убытки составили сто миллионов. Лоренцо не знал, что делать. Бросать игру было глупо, поскольку выигрыш был велик, а значит, было, чем рисковать.

К тому же итальянца заинтриговала сама ситуация: неужели появился кто-то умнее его? Вот с этим гордость игрока мириться не желала, и он твердо сказал, отвечая на вопросительные взгляды операторов:

- Продолжить игру!

Болтанка баланса на табло продолжалась. Лоренцо вызвал специалистов-электронщиков и устроил совещание, в ходе которого нужно было понять, что происходит.

***

В полицейском управлении земель Хайленд стоит необычная тишина. Это тем более странно, что в конторе полно людей. Правда, напряжения, царящего сегодня здесь, управление до сих пор не знало.

За две недели трехэтажное здание превратилось во всеобщий аналитический центр финансов. И не мудрено. Крупнейшие банки и корпорации, Финансовое управление Полиции Земли, аналитики и специалисты в области экономики и электроники собрались здесь, чтобы решить, наконец, проблему утечки с банковских счетов колоссальных средств.

Однако руководил всем этим аппаратом не какой-нибудь министр, а Георгий Иванович Савинов - официальный мошенник и вор-профессионал. Три недели назад он явился к Тони Тасотти и изложил ему свой план борьбы с нелегалами. Тот выслушал его и сказал:

- Никуда не годится. А вдруг они не клюнут? Там же не идиоты сидят.

- Я сделал, что мог, - сухо ответил Жора и вышел.

А через несколько дней капитан снова вызвал его и сказал:

- Что вам нужно для проведения операции?

И еще через неделю полицейское управление было набито людьми и электроникой, как улей пчелами.

Сам Георгий Иванович почти не принимал участия в происходящем. Единственное, что он делал иногда, так это бросал в стоящий перед ним микрофон что-то вроде:

- Бура - сдайте карты. Рулетка, не изменяйте ход.

Эти замечания безукоризненно выполнялись операторами, отвечающими за ту или иную игру.

Взгляд вора-профессионала был очень сосредоточен и устремлен на огромное общее табло, на котором отражались результаты и ход всех игр, а также общий финансовый итог. Но, кроме этого, в центре табло находился круг из лампочек красного цвета. Над кругом стояла надпись "Уровень доверия оппонента", и сейчас горели только красные лампочки.

- Они проглотили наживку, - раздался в зале громкий шепот нескрываемого восторга.

Жора повернул голову и холодно оглядел некую длинноногую, излишне эмоциональную особу, которая тут же стушевалась под этим напряженным взглядом. Однако по всему управлению прошел гул.

- Попрошу тишины, - отчетливо произнес Савинов в микрофон. Гул стих, но голос, пропущенный через усилитель, добил его: - Глупо надеяться на легкую победу, проиграв несколько миллиардов.

После этого прежнее напряжение восстановилось. Савинова оно вполне устраивало.

***

- Значит, они вычислили аппараты, на которых мы сегодня играем? - уточнил Лоренцо.

- И не только аппараты, но и номера банковских счетов, - ответил Грэйс.

- Это естественно. Зная одно, нетрудно вычислить другое.

- Да, если имеешь доступ к центральному игровому серверу.

- Ты хочешь сказать, что за нами охотятся? - спросил Лоренцо.

- Видите ли, босс, - ответил инженер, - я мог бы подумать, что какой-то умник просто поменял цифры в программе сервера, и поэтому наш дубль перестал работать, но дело в том, что в происходящем я вижу совершенно определенную закономерность.

- Какую? - спросил Лоренцо.

- Все игры в один день начали давать другие результаты, нежели прежде, и какие результаты - я таких ставок и выигрышей отродясь не видывал.

- Это ты верно заметил, - подтвердил Лоренцо, - ставки странные. А ты что скажешь, Сэм? - обратился он к программисту.

Тот задумчиво посмотрел на начальника отдела и неторопливо заговорил:

- Если верить тому, что игрой кто-то управляет, то есть только один способ это сделать - изменять данные по ходу игры.

- Это как?

- Ставится дополнительный сервер, как бы продолжающий операции первого, но изменяющий их обычную последовательность. Вместо шести треф у вас появляется туз червей.

- Если это так, почему они столько проигрывают нам? - Лоренцо был раздражен: его схема перестала работать.

- Завлекают, - объявил Генрих-игротехник, - ты же этим занимаешься каждый день.

- Ну, хорошо, хорошо, - итальянец потер виски, собираясь с мыслями, - есть другие объяснения? Может это быть просто изменением программы?

- Теоретически - да, - ответил Сэм, - но практически... - он пожал плечами.

- На самом деле, - вдруг с оптимизмом заговорил Генрих, - то, что идут большие ставки, не совсем логично, если за нами охотятся.

- Почему? - оживился руководитель отдела.

- Да потому, что это сразу бросается в глаза. Логичнее было бы делать обычные ставки, мы бы просто сослались на перемену программы, а это вполне штатная ситуация.

- Точно, - подхватил итальянец.

Ему очень не хотелось прекращать игру, иначе он был бы вынужден продолжить замечание игротехника словами: "И прекратили бы на сегодня игру", но он сказал:

- Будем продолжать. Если программа изменена, и нам везет при таких ставках, то только ослы перестают играть.

После этого он вернулся в зал. Прибыль на табло возросла вдвое, и итальянец ликовал. Присмотревшись к отдельным результатам, он увидел, что основную прибыль дает рулетка, а прочие игры поддерживают баланс, исключая бридж и авторалли, в котором принимало участие восемь частных лиц. Эти две игры безнадежно проигрывали, и Лоренцо распорядился прекратить их, а средства перекачал на счет рулетки.

***

В полицейском управлении раздался одобрительный гул. Еще две красные полоски зажглись, отобрав процент у недоверия.

По залу пронесся приказ:

- Преферанс, скачки и мотогонки, начинайте проигрывать.

***

Через час Лоренцо снял еще пять игр, однако, баланс, в основном за счет рулетки, сохранялся, и он снова перекачал деньги туда.

Еще через два часа итальянец сам сидел за монитором рулетки, поскольку это была последняя игра, которую он оставил на сегодня, саккумулировав на ее счету все игровые деньги.

***

К Георгию Савинову подошел Тони Тасотти. Он улыбался.

- У вас большие успехи. Около четырех миллиардов экю сосредоточено на одном счету. Фактически, это все, что было выиграно ими. Осталось вытащить все эти деньги обратно.

- А вы что, не можете их накрыть в их центре? - спросил Жора, не отрывая глаз от табло, где "уровень доверия" вырос до шестидесяти процентов.

- Мы это сделаем, но деньги... Они могут в несколько секунд отправить их в другую Галактику, и как мы их будем искать?

- Логично, черт, - выругался мошенник, - тогда я продолжаю.

- Удачи, - кивнул Тасотти и отошел.

***

Впервые за многие годы Лоренцо был счастлив: он играл по-настоящему, по-крупному. Ему было ясно, что кто-то пытается выкачать из него все деньги, которые успел "заработать" его отдел. Но были два обстоятельства, позволявшие итальянцу договориться со своим инстинктом самосохранения, который что-то вопил об угрозе разорения и смертельной опасности со стороны Валентайна.

Во-первых, он обожал красивые решения, и его восхищало то, как его противник ведет свою партию. Никто из подчиненных не мог до сих пор с уверенностью сказать, что происходит, и это было гарантией того, что Валентайн не сможет обвинить его в безответственности, если произойдет что-то непредвиденное. Только Лоренцо понимал, что происходит, точнее даже не понимал, а каждой клеточкой своего существа ощущал, как его ведут. И этот ведущий, кто бы он ни был, вызывал восхищение тем, что не допустил до сих пор ни одной ошибки. Его игра и технически и психологически была совершенна. Она была сдержана и азартна, рискованна и расчетлива одновременно. Она не давала ни одного повода Лоренцо или его сотрудникам найти очевидную нелепость, что заставило бы их прекратить игру.

Этот гений на другой стороне "игрового стола" шел по грани между психологией и электроникой. А Лоренцо ждал, когда же он оступится, когда ошибется. И это была первая причина, из-за которой он не прекращал игру: ему важно было знать, есть ли предел мастерству его противника, а также то, как этот человек сможет вытянуть из него, из Лоренцо, целую кучу денег. Это было важно. Итальянец впервые столкнулся с талантом едва ли меньшим, чем его собственный. И этот талант проявил уважение и к нему, как к сопернику. Он был точен и аккуратен, его система была тщательно продумана и безотказно работала, но главное, в чем это уважение проявлялось - степень свободы Лоренцо.

Ему не составляло труда прекратить игру мгновенно. Электронный трансфертер стоял тут же на столе - стоило лишь нажать кнопку, и он - вне зоны риска, поскольку деньги в течение часа, пройдя через систему скрытых представителей в других Галактиках, окажутся снова на Земле, но уже не досягаемые для полиции. Кроме того, сложно было определить тот момент, когда его противник пойдет в атаку.

Уже раз двадцать итальянцу казалось, что пора остановиться, когда он враз проигрывал по миллиарду экю, но деньги тут же возвращались, вызывая в зале вздохи облегчения. И Лоренцо хотел понять - ему это действительно было важно сумеет ли он противостоять противнику во время его атаки, угадает ли момент ее начала, хватит ли у него психических сил, чтобы удержать свое внимание напряженным и не дать сопернику убаюкать себя.

Ведь они действительно были на равных: у него сервер, и у противника сервер, тот мог управлять системой выигрышей, но и Лоренцо мог делать ставки, неожиданные даже для этого сервера. Правда, в последнем случае игра уже не подчинялась никаким программам, а шла "вживую", как прежде в казино: попал, не попал. Но тогда риск был обоюдным, а хороший игрок - счастливый игрок. Лоренцо был хорошим игроком, и сегодня он испытывал свое счастье.

***

- Чего ты ждешь? - Тони Тасотти был возбужден и раздосадован одновременно. Игра длилась уже четыре с лишним часа, а ее баланс фактически не изменялся. Только "уровень доверия" медленно приблизился к семидесяти пяти процентам.

Георгий Иванович медленно перевел на него по-прежнему спокойные глаза и сказал:

- Мой соперник еще недостаточно устал и недостаточно мне верит.

- Как это недостаточно? - взвился капитан. - Он уже играет с вами целый вечер, да и табло говорит о достаточной степени доверия.

- Капитан, вы когда-нибудь играли в рулетку? - задал Жора неожиданный вопрос.

- Я? - Тони опешил. - А при чем здесь я?

- А притом, что в рулетке никакие формулы никогда не работали, сколько их не пытались изобрести, и тот, кто играет сегодня с нами, сидит за столом только потому, что знает это. В любой другой игре расчет возможен. Если бы вы хотя бы раз играли в рулетку, то знали бы это.

- Я что-то не пойму, - Тони был обескуражен, - к чему вы клоните?

- К тому, что там, где нет расчета, есть только одна возможность играть чувства или интуиция. Вы должны чувствовать крупье, волчок, шарик, игровое поле, партнеров, и чем лучше вам удается отточить свои ощущения, тем чаще вы будете выигрывать.

- Я снова не...

- Я только хотел сказать, - сухо перебил капитана Савинов, - что моя интуиция говорит мне: игру заканчивать рано, а правила здесь устанавливаю я, как мы об этом договорились, - и Жора повернулся к табло.

Капитан постоял рядом с ним несколько секунд и отошел, попав в руки к разным начальникам и специалистам, которых к руководителю игры не допускали, но которые, тем не менее, желали знать, почему не предпринимаются решительные действия.

***

И все же Лоренцо прозевал. Точнее, все произошло так быстро, что только решительные действия Султана Вахитова, неизвестно как оказавшегося в игровом зале, уберегли Оги Валентайна от полного разорения.

Поскольку ставки в сегодняшней игре были крупные, то, проиграв трижды по двести миллионов экю, Лоренцо не придал этому особого значения - такое за вечер случалось много раз. И он поступил в этой ситуации стандартно, поставив шестьсот миллионов экю, желая отыграться. Только теперь, когда эта ставка не сыграла, самый краешек его сознания запаниковал, но остальная часть напомнила, что и такая ситуация несколько раз имела место. Лихорадочно решая, поверить в очередной раз дубль-серверу или нет, он в последний момент сделал ставку сам, и через несколько секунд, когда стрелка остановилась, его прошиб холодный пот. Проигрыш в два с лишним миллиарда - это уже не шутка, а волчок уже крутился снова. Лоренцо пропустил несколько ходов, отчаянно наблюдая за игрой, и вдруг заметил, что уже три раза выпали те же номера, что и на дубль-сервере. Его дрожащие пальцы потянулись к клавиатуре, чтобы набрать нужную комбинацию цифр и цвета, когда мощная ладонь легла на портативный аппарат, и холодные бесцветные глаза уставились в глаза итальянца:

- Ты что, смерти хочешь? - Лоренцо впервые слышал, чтобы полковник почти визжал. - Прекратить игру! - заорал он. - Немедленно отправить остаток средств нашим представителям, - он нажал на клавишу "конец игры". Кто-то из сопровождения полковника тут же переправил остаток средств - полтора миллиарда экю - на другой счет, а еще через мгновение в зал ворвалась полиция.

Во всеобщей толчее Лоренцо, еще не пришедший в себя от игры, сказал обречено полковнику:

- Жаль, что вы не дали мне сделать этот ход.

- Ты что, так и не понял? - Султан чуть не сбил с ног полицейских, которые его держали. - Идиот! Это был бы, наверно, последний ход в твоей жизни, а так, он махнул рукой, - может, еще и поживешь.

***

В управлении полиции Георгий Савинов расслабленно сидел в мягком кресле и по глотку отпивал глинтвейн.

В зал доставили задержанных, одного из которых подвели к Георгию Ивановичу.

- Это тот, кого вы просили показать, - отрапортовал сержант.

- Спасибо, - ответил Жора и добавил: - Принесите еще глинтвейна для этого человека. - И, заметив недовольное лицо сержанта, успокаивающе сказал: - У него был трудный день.

Сержант отошел, а Георгий Иванович указал на кресло рядом с собой, сказав стоявшему перед ним итальянцу:

- Садитесь!

Два человека с интересом рассматривали друг друга и, после того как принесли глинтвейн, Савинов спросил:

- Зачем?

- Я не могу открывать чужих тайн, - ответил Лоренцо.

- Значит, все-таки организация, - вздохнул Жора, - а жаль, из вас вышел бы прекрасный мошенник.

- По-моему, я и так не плох, - возразил итальянец.

- Увы! - отреагировал оппонент. - Вы не знаете меры, молодой человек, и потом, если вы действительно любите все красивое, в частности, красивую игру, то этим можно заниматься легально.

- Это не входило в наши планы, - сухо парировал тот.

- И снова жаль. Когда к игре примешиваются посторонние обстоятельства, чувства либо взвинчиваются, либо притупляются, и тогда ты уже не игрок. Поэтому вы и проиграли.

- Я не проиграл, - напыщенно сказал итальянец, - нас грубо прервали.

- Я так и думал! - с досадой и в то же время с облегчением воскликнул Жора. - Вы слышали, капитан? - обратился он к стоявшему рядом с ними Тони. - Что я вам говорил?

Тот с сожалением покачал головой.

- Кто-то из начальства? - сочувственно продолжал спрашивать Савинов, снова обращаясь к итальянцу.

- Да, это полковник, - кивнул тот.

- Что ж, - вздохнул Жора, но тут же в его речи мелькнула искра воодушевления, - однако, у нас есть шанс разрешить наш спор. Ведь вы собирались ставить, когда вас прервали?

- Да, - сказал Лоренцо, загораясь прежним огнем. Казалось, что для него нет ничего важнее, чем решить вопрос: выиграл он или проиграл. - Я поставил бы на шесть черное все оставшиеся деньги.

- Проклятье, - воскликнул с досадой капитан полиции, - я этому вашему полковнику устрою сладкую жизнь!

- Неужели? - только и спросил Лоренцо Георгия Ивановича, и по его глазам уже понял правду, однако, следуя его кивку, взглянул на табло, где замерли цифры последнего розыгрыша. Там стояло восемнадцать красное.

Два чувства хлынули в душу итальянца: горечь поражения и восхищение этим человеком, который все-таки дождался своего часа, который не выиграл, может быть, сам, но заставил проиграть его, Лоренцо Тирандетти. И эти три хода, совпавшие с сервером, когда он не ставил, и четвертый, когда он сделал ставку, отпечатались в мозгу Лоренцо как шедевр интуиции человека, улыбнувшегося ему напоследок и неторопливо бредущего меж опустевших столов полицейского управления.

23.

После вчерашнего я довольно зол. Не люблю, когда на моем пути встают нелепые препятствия. Поэтому я с утра допытываюсь у своего проводника о вчерашних событиях, но он молчит как рыба, и меня это злит еще больше. Ну разве могу я поверить, что он вообще ничего не заметил, когда я отсутствовал, по крайней мере, несколько часов. Очевидная ложь заставляет меня сильно сомневаться в его лояльности по отношению ко мне, а, кроме того, подозревать, что истинной целью его миссии является наблюдение за мной, а не обычное паломничество в Шамбалу, в чем он пытается меня убедить.

Это подтверждается еще и тем, как легко этот монгол прошел вчера сквозь зеркало. Я уже не говорю о том, что неоднократные попытки прощупать его мозг заканчивались для меня головной болью. В общем, связался я с крайне подозрительной личностью, и мне это, с учетом прошедшего испытания, совсем не нравится. Но делать нечего. Вокруг пустыня, и выбор проводников здесь слишком ограничен.

Позавтракав, мы отправляемся в дорогу, и снова мое сознание убаюкивается мерно вздымающейся спиной проводника. Надоел.

Однако терпеть мне его еще больше суток. Он сказал, что завтра к обеду будем в Шамбале. Быстрее бы. Но это, к сожалению, невозможно. Верблюд, в отличие от машин, имеет всего две скорости: обычную и быструю. Так вот, на последней долго не продержишься. И дело не в том, что верблюд быстро устает, а в том, что то место, на котором сидишь, становится похожим по ощущениям на шлифовальный круг, а это, доложу я вам, не очень приятно.

Пролетел - нет, слово "пролетел" можно употребить для красоты, но на самом деле этот день тянулся также бесконечно, как бесконечны межпланетные перелеты в сравнении с мгновенными, межгалактическими - так вот, прошел и этот день. И перед сном я отнюдь не чувствую себя счастливым, ибо радости или даже удовлетворения от приближения к своей цели я не испытываю.

Кроме того, пару раз за прошедший день у меня возникало нечто, похожее на галлюцинацию: какой-то человек, внешне напоминавший меня, но без верблюда, отчаянно пытался убежать далеко вперед. Но, когда я кричал Алдару, указывая ему на маячившую впереди фигуру, тот говорил, что ничего не видит. Беглец же тем временем исчезал за барханами. По правде говоря, я все же решил в обеденное время поискать его следы, но ничего не нашел. Все это мне очень не нравилось. Главным инструментом в этой жизни я считаю свое ясное, кристально-чистое сознание, а этот померещившийся мне тип заставлял сомневаться в себе. Главное, уж очень он напоминал того, которого я видел вчера в зеркале, но все мои магические знания не могли объяснить этого артефакта. Поэтому, засыпая, я немного нервничал.

***

Сегодня Кардалеон весь переливается от радости. Он говорит, что мои успехи в области духовного совершенства оказались неожиданно для него на очень большой высоте, ибо я вчера стала человеком, имеющим полное самосознание, то есть, сумела признать в себе не только хорошее, но и плохое. Мой ангел говорит, что из-за этого наше взаимопонимание перейдет даже на новую ступень, не говоря уже о преодолении неудач последнего времени.

Весь этот длинный день в пустыне пролетел для меня почти незаметно, поскольку Кардалеон носился вокруг как курица с яйцом, созывая своих друзей, распевая гимны и дифирамбы, отчего я сперва смутилась, а потом долго по-доброму смеялась над традициями ангельского мира. Поэтому к вечеру, когда пришла пора спать, на душе у меня было легко и радостно. Лишь мысль об Оги Валентайне облачком проплывала по бездонному небу моих чувств, но уж если солнце за целый день не сломило ликования моей души, то Оги Валентайн не имел даже шанса добиться этого.

***

Проснувшись, я оглядел горизонт, и будь я проклят, если примерно в полукилометре от нашей стоянки на песке не сидел человек. Но в тот же миг, как я привстал, чтобы ткнуть в плечо своего проводника, вчерашняя галлюцинация быстро вскочила и бросилась бежать. Пока Алдар протирал свои узкие глаза, ее и след простыл. Обругав их обоих, я принялся за завтрак, и через полчаса злой, но удивительно хладнокровный, снова сжимал коленями горбы корабля пустыни.

Часам к девяти утра мой проводник начал проявлять признаки активности, что поначалу меня очень развеселило и даже обрадовало. Я даже подумал, что Шамбала появится раньше, чем предполагалось еще вчера, но через несколько минут радость моя поубавилась, ибо в глазах монгола я прочитал страх, и он популярно объяснил мне, что к нам движется песчаная буря.

Оглядев небо, я опять рассмеялся - ни облачка, лишь у самой кромки горизонта воздух был как будто темнее, но это могло быть и естественным явлением, ибо я не присматривался к небу эти дни.

Поэтому я предпочел не поверить своему проводнику, что не помешало ему увеличить темп нашего движения. Но уже через полчаса внезапный порыв горячего ветра швырнул мне в лицо горсть песка, доказывая, что в атмосфере не все так, как мне бы хотелось. Пока я отплевывался, вокруг начало происходить нечто невообразимое. Невесть откуда с огромной скоростью налетели тучи не только небесные, но и песчаные.

Одновременно я почувствовал, что мой верблюд лег, и кто-то - это был мой проводник - стаскивает меня вниз. Теперь я лежал с подветренной от верблюда стороны, а поверх меня был наброшен специальный плащ, чтобы в уши и глаза не набивался песок.

Трудно считать время, когда нечем дышать, и то и дело впадаешь в забытье, убаюканный к тому же тяжестью песчаного одеяла. В один из тех моментов, когда я почему-то очухался, было так тихо, что я, привыкнув за время бурана к вою и шуршанию, даже испугался. Выбравшись с проклятиями наружу, поминая, почем зря, проводника, который не соизволил мне помочь, я испугался уже по-настоящему.

В красноватых лучах Плутона ни верблюдов, ни моего монгола нигде не было видно. Мало того, что целый день я провалялся, как бревно, потеряв время и силы, так теперь еще оказался без еды и питья, и вообще безо всего. В своих карманах я обнаружил лишь карту и компас, а в карманах противобуранного плаща - флягу с водой, кусок хлеба и копченого мяса - стандартный спасательный набор.

***

Когда налетел буран, я улыбалась: обожаю, когда духи земли демонстрируют свою силу - такая бескомпромиссная мощь, такое безумное величие, что я вздумала некоторое время даже померяться силами с этим вихрем. Но через несколько минут стало ясно, что борюсь я не только с ветром, но и с тоннами движущегося с разной скоростью песка, который, как мне показалось, имел свои правила игры. И я решила, что не стоит быть излишне самонадеянной и противостоять двум силам сразу.

Поэтому, быстренько спешившись, я вытащила из дорожной сумки плед и села с подветренной стороны верблюда, укрывшись с головой.

Вот тогда я воистину возблагодарила свою карму и Логос Земли за то, что у меня есть ангел-хранитель. Чтобы понять всю глубину моей благодарности, достаточно представить себе двух людей, попавших в буран, положение которых совершенно одинаково, и угроза для жизни равновелика. Но совсем другое дело, когда у одного из них есть ангел.

Во-первых, с самого начала я знала о буране почти все: когда он начнется и когда кончится, с какой силой он пройдет надо мной, и угрожает ли это моей жизни. Но даже это не было главным.

В мире ангелов есть, конечно, свои проблемы и сложности, ангел может даже умереть. Но прелесть моей ситуации заключалась в том, что ангелы не имеют физического тела, а, значит, в нашем материальном мире им ничего не угрожает. Поэтому Кардалеон был совершенно лишен страха, и это позволило ему заниматься только моим настроением.

Ангелы, как и люди, очень разные. Среди них есть оптимисты и пессимисты, глупцы и мудрецы. Правда, об их глупцах почти ничего не известно, так же, как и в нашем мире, зато мудрость и способность решать конкретные задачи кратчайшим путем ценятся очень высоко.

И сегодня, впервые в жизни, я, кажется, приоткрыла тайную сущность моего ангела. Он делал все, чтобы я забыла об урагане, показывая мне один за другим образы-фильмы о путешествии в Шамбалу великих людей прошлого. В моей памяти отложился образ Христа, бредущего со своим проводником по пескам этой же пустыни. И ночью, когда, потеряв дорогу, он остановился в задумчивости, глядя на небо, быстрым движением указательного пальца начертил он на песке какие-то фигуры, пробормотав при этом: "Истинно, истинно говорю: рукою человеческой Царство Божие будет построено на Земле, а прочие пути - заповеданы". И, стерев рисунок ногой, пошел прямо на восток, будто уверен был, что там и есть Шамбала.

За несколько часов этого дня я увидела Сергия и графа Сен-Жармена, Будду и Рерихов, Блаватскую и Джуал Кхула.

Кардалеон не давал моему мозгу ни на секунду сосредоточиться на том неприятном положении, в котором я оказалась. Его образы-фильмы слагались в гимны людям высочайшей воли и духовности, наполняя меня частицами их силы и устремленности. Они мерзли и задыхались от жары, их заносил песок и преследовали миражи, они теряли путь и находили его в себе. И я начала понимать, насколько человечество в своем благополучии и развитии зависело от каждого из этих людей.

Буран кончился, а я все сидела, пораженная величием показанных мне картин. Но когда извиваясь, будто змея после зимней спячки, я выбралась из-под горы песка, то поняла, что и мне предстоит совершить некий подвиг, ибо верблюд мой подло сбежал вместе с поклажей, не оставив мне даже глотка воды.

24.

Пресвитер Иоанн хмурился, глядя внутрь хрустального шара, без всякой поддержки висевшего перед ним в воздухе. Внутри шара Оги Валентайн посреди песков поедал скудные запасы оставшейся у него пищи.

- Меня поражает этот человек, - произнес старец звучным баритоном, оборачиваясь к столу, за которым сидело несколько людей самого разного облика, колоссальный интеллект и самоуверенный эгоизм без примеси какой-либо духовности.

- Когда-то на Земле было полно таких людей, - произнесла женщина невысокого роста со спокойными серыми глазами, - к счастью, это время закончилось.

- Да, но не для него, - имея в виду Валентайна, сказал Пресвитер, подходя к своему креслу, стоящему в торце стола. - Я по-прежнему не могу решить, что с ним делать.

- Я вижу только один путь, - произнес молодой с виду человек, которому, что трудно было себе представить, недавно исполнилось две тысячи лет.

- Какой же, уважаемый брат? - откликнулся сидящий во главе стола длиннобородый старец с посохом в руках.

- Он ничем не отличается от обычного, - раздалось в ответ.

В комнате, расположенной в беломраморном Дворце Правителя Шамбалы, повисла тишина, которую нарушил грузный, широкий в кости мужчина с большой головой и львиной гривой рыжих волос.

- Мы так и поступали до сих пор, но этот человек, которого все называют не его именем, преодолевает испытания с помощью странной силы. Мне она не нравится.

- Верно, верно, - вздохнул Пресвитер, - дело именно в этом. Считалось, что система испытаний на пути в Шамбалу может быть преодолена только при использовании Любви-Мудрости и ее атрибутов. Но теперь мы видим, что заблуждались многие тысячелетия.

- Но ведь испытания еще не закончены, - снова вмешалась женщина.

- Конечно, - откликнулся Иоанн, - но уже и пройденного довольно, дабы задуматься о несовершенстве этой системы. Одна только сильная воля позволила человеку с другой планеты преодолеть зеркало. Он рубит узлы, а не развязывает их, как поступал некогда Македонский.

- Который именно поэтому и сошел с ума, - добавил человек с гривой.

- Не только поэтому, не только, - автоматически отреагировал Правитель Священного города, мысли которого пытались пронзить завесу неразрешимой пока задачи.

- В конце концов, как мне кажется, - заговорил юный старец, - у нас нет причин изменять систему испытаний из-за одного человека, который, как мы знаем, является исключением из правил.

- Тем более что сам принцип испытаний не должен быть изменен, - подхватила женщина. - Преодолевший да будет принят, вне зависимости от наших симпатий.

- И я об этом думаю, - раздался бас молчавшего до сих пор человека. - Если мы поставим систему испытаний в зависимость от наших личных симпатий или интересов, то утеряем великую объективность при оценке стремящегося.

- Но ведь каждому ясно, что это человек с другой планеты, - молодой женский голос с другого края стола не называл, как и остальные, имени Валентайна. Это являлось гарантией чистоты испытаний, поскольку произнесение любого имени в Шамбале позволяло его носителю хотя бы мысленно, но уже проникнуть в этот город. - Он опасен для Иерархии сознаний, поскольку его планы разрушительны для нее. Неужели мы станем помогать ему в этом?

- В тот-то и дело, сестра, - откликнулся человек с гривой, - речь идет не о помощи, а, напротив, об агрессии. Пока он проходит испытания, каким бы образом ему это не удавалось, мы останемся объективны и беспристрастны. Поэтому, достигнувший Шамбалы - наш собрат по уровню сознания, и вне зависимости от нашего к нему отношения. Такой успех требует уважения к тому, кто его достиг. Иначе Шамбала была бы рассадником войн, а не мира.

- Что же делать? - прозвучал вечный вопрос.

- Сила, сила, - пробормотал Старец, будто не слыша возникшего спора, неземная сила, злая.

Все головы повернулись в сторону говорившего. Иоанн заметил это движение и оглядел своих помощников:

- К чему ваш спор, друзья? Пустая трата сил. Есть закон: тот, кто может, тот возьмет. Человек с другой планеты может достичь Шамбалы и взять здесь все, что сочтет нужным.

- Даже Его? - имея в виду "Семеричный Пылающий Огонь", спросила невысокая женщина.

- И это наш закон: все в Священном городе принадлежит всем, и всякий может взять то, что ему необходимо.

- Но если этот человек под необходимостью понимает совсем иное, нежели мы? - спросил рыжеволосый.

- Да, - раздалось задумчиво в ответ, - когда-то люди тоже брали то, что им не принадлежит, не зная ни меры, ни необходимости. Они были ненасытны, и это приводило к войнам. Теперь все иначе, и мы должны приложить все усилия, чтобы не нарушить существующий ныне порядок на Земле. - Неожиданно взгляд Старца загорелся, и тон стал сухим и точным: - Где-то на пути к нам, кроме того человека, о котором мы говорим, находится женщина. До сих пор она успешно проходит испытания. Кроме того, ее цель совпадает с нашей. Она не хочет, чтобы Камень попал к человеку с другой планеты. Нужно столкнуть их, встав на сторону женщины. Пусть состоится поединок сил.

- Но ведь вы сами сказали о законе, - сказала молодая женщина.

- Верно, сказал, но никто не мешает нам самим стать частью испытаний стремящегося.

- Но ведь это означает поставить под удар все Белое Братство, - изумился словам Пресвитера рыжеволосый.

- Неужели ты сомневаешься в победе, брат? - спросил Иоанн.

- Нет, но ставить благополучие планеты в зависимость от нелепой схватки...

- Я правлю в этом городе очень давно, - спокойно раздалось в ответ, - и за время прошедшего Черного века сюда стремилось множество самоуверенных умников, которые ничего не замечали, кроме самих себя, и не один из них не достиг города, ибо стремился сюда из чистого эгоизма. Но сегодня перед нами иной случай. Все то же - самоуверенность и ум, но человек с другой планеты идет к нам не для себя, а ради идеи, - тонкий палец многозначительно поднялся вверх. - Поэтому борьба идет не между нами и тем, кто сейчас в пустыне, а между идеями, идеей Порядка и идеей Хаоса. Солнечный Логос эоны назад доверил мне Камень, дабы уберечь Землю от смертельных катаклизмов. Сегодня, с Камнем или без него, но мы застрахованы от краха на многие тысячелетия. И в этой ситуации, казалось бы, можно уступить Камень окольцованной планете, если бы не два обстоятельства.

Старец замолчал, но никто не стал его торопить, пока он собирался с мыслями.

- Первое, лично я не вправе уступать хранение Камня другому лицу без согласия на то Логоса Солнца. А поскольку такого согласия, впрочем, как и несогласия, нет, я должен защищать Камень до самой смерти. И второе, если бы на месте человека с другой планеты был бы кто-то другой, я, возможно, и пошел бы на компромисс, но... увы. Человек из пустыни не может быть членом нашего Братства, ибо его задача разрушать, а наша - созидать.

- Невозможно создать, не разрушив, - заметил юный старик.

- Верно, - откликнулся Правитель Шамбалы, - но разрушать легче и быстрее, и если этот человек будет разрушать так быстро, как он это умеет, то все наше Братство будет заниматься только восстановлением разрушенного им. К тому же он пытается разрушать лучшие из наших достижений, а не худшие, которые действительно стоило бы уничтожить.

- Согласен, - поднял руки оппонент, и старец продолжал:

- Поэтому, я отправляюсь на поединок сил.

- Я с вами, - откликнулся рыжеволосый.

- И я.

- И я, - раздалось со всех сторон.

- Нет, нет, друзья мои, - успокаивающе поднял руку Пресвитер, - в этом нет необходимости. Я иду, поскольку связан договором с Логосом Солнца, но он не обременяет вас. Не стоит вам вплетать в свои кармы узоры неясных оттенков и линий, ибо я не думаю, что поступаю мудро, ввязавшись в поединок, но иного выхода у меня нет. Вам же незачем пятнать себя. К тому же, если этот человек, он кивнул в сторону шара, - получит Камень, это мало повлияет на нашу цивилизацию, и вы послужите ей на благо. Но представьте себе, что никого из нас не осталось. - Он подождал, пока в голове каждого из присутствующих пронеслись картины разрушенной Иерархии Сознаний, и закончил: - Поэтому позвольте мне лишь выполнить свой долг, и не обременяйте меня своей помощью.

- Но, Учитель, - сказала молодая женщина, - ведь впереди у стремящихся одиночество, и не многие им овладели.

- Не многие, но кое-кто прошел.

25.

Одиночество... Солнце... Небо... Песок... Мои ноги...

Мои ноги волочатся по песку, будто я инвалид, и мне уже не смешно наблюдать со стороны за тем, как тело совершает конвульсивные движения, пытаясь удлинить цепочку моих следов.

Зачем я иду? Куда? Вряд ли мне удастся без сомнений определить, что сейчас важнее: Камень или жизнь. До сих пор в моей жизни не возникало ситуаций, когда нужно выбирать между собственной жизнью и чем-то другим. Прежде мне всегда удавалось находиться вне подобных проблем. Но теперь впервые мне приходится выбирать, и я в растерянности от этого.

Моя логика оказывается в тупике, и понятно, почему. Я считал разрушение цивилизации Земли главной целью своей жизни. Однако выполнение этой миссии поставило под угрозу мою жизнь. При этом, если я погибну в пустыне, миссия так и не будет выполнена. Значит, дороже всего на свете сейчас была моя жизнь. И, если бы мой невидимый противник предложил мне сделку: жизнь за Камень, я бы выбрал жизнь, ибо это позволило бы искать другие пути уничтожения цивилизации.

Это было унизительно: впервые в жизни я готов был отказаться от достижения своей цели. Да еще ради того, чтобы сохранить жизнь. Когда я это понял, то снова разозлился: на себя, на пустыню, на того, кто поставил меня в унизительное положение. Увы, на этот раз злость ничего не дала, ибо ни одного субъекта, на котором я мог бы оторваться, поблизости не было.

Впрочем, пустыня, на которой я попытался отыграться, сделав ее главным врагом, в отместку чуть не свела меня с ума. Еще бы, враг, которого я создал в своем воображении, оказался повсюду, от горизонта до горизонта. И через пару часов психического поединка я упал в забытьи, истощенный борьбой с самим собой.

***

Паника моя вначале была легкой, когда я поняла, что осталась в пустыне без воды и еды. А по-настоящему возникла она лишь тогда, когда мне не удалось обнаружить Кардалеона. Он исчез, оставив меня в полном одиночестве. Когда из-под вас выбивают стул, на который предложили сесть, то возникшие при этом эмоции мало похожи на счастье или удовлетворение.

Около часа я просто сидела на песке, жалея себя и наблюдая в воображении за тем, как медленно иссушается мое тело под палящими лучами нашего светила. Наконец, когда тело превратилось в обтянутый кожей скелет, и в нем не осталось и капли жидкости, а значит, и жизни, на меня навалилось успокоение. Я давно заметила, что наблюдение за своей смертью вселяет в душу покой и умиротворенность, поскольку лбом упираешься в вопрос: ты умер, и что дальше?

"Действительно, - отвечаешь сама себе, - если умрешь, тебе станет все безразлично, и уж точно не больно, а значит все, что ты чувствуешь, не что иное, как древний, знакомый спутник - страх".

Здесь-то меня и выручают навыки, полученные в школе Ордена. Я переношу свое сознание в мир души, понимая, что с ее - души - точки зрения мои нынешние проблемы - пустяк. Впрочем, я-то знаю, что они пустяк потому, что душа не умирает после смерти тела. Хитрая такая душа: мол, что мне твои, то есть телесные, проблемы, если мне от них ни холодно, ни жарко, но... Но... Но...

Подняв уровень своего сознания, я сразу успокаиваюсь. Душа не только не умирает вместе с телом, по крайней мере, в высшем своем аспекте, но она способна абстрагироваться от земных проблем, не в смысле оторваться от них, а в смысле посмотреть на них со стороны. Этот взгляд обнаруживает, что у меня все не так уж плохо.

Я облегченно вздыхаю и продолжаю идти...

***

Когда прихожу в себя, ощущаю, как ноют нервы. "Жить!" - раздается внутри меня отчаянный вопль, и я впервые понимаю, что готов пожертвовать ради спасения своей жизни миссией, возложенной на меня.

Просто и без сомнений приходят на ум слова правды, как она есть.

"Глупец! Идиот! Самонадеянный болван! В одиночку решил разрушить целую цивилизацию! Вот и подыхай теперь в одиночку!".

В тот же миг я вспоминаю о Том, Кто меня послал сюда. Мысли снова путаются. Его мощь немыслима. Он может все. И я надеюсь на Него и верю в Него.

Но Он виноват передо мной, виноват в том, что я здесь подыхаю, как собака, брошенная своим хозяином. Могу ли я простить Ему это унижение?

Начинается новая буря, но теперь она разразилась внутри меня. И я уже не вижу ничего перед собой, и бреду, не разбирая дороги, ругая Его, свою судьбу, падая и вставая, падая и вставая....

***

На вторые сутки я уже ничего не соображаю. Да и соображать-то нечего и не о чем. Притупились даже инстинкты, уступив место одному желанию: пить!

Связь с душой ослабела настолько, что похожа на пунктирную линию - то она есть, то нет. В этот день я в основном охаю и лежу. Зато на следующее утро случилось маленькое чудо.

Во-первых, вопреки всем ожиданиям, я не умерла. Во-вторых, у меня оказывается полно сил, и я целый день смогла идти, как заведенная. К концу четвертого дня, внутренние ресурсы истощились настолько, что я впадаю в истерику: хохот, слезы, снова хохот, но слез уже нет, поскольку организм полностью обезвожен.

С этого вечера счет времени был потерян. Сколько минут, суток, дней, ночей - не помню. Будто вечный омут забвения поглотил все мое существо.

Я пришла в себя мгновенно от одной простой мысли: дальше ни шагу - ни смысла, ни сил. Вместе с тем появилась невероятная чистота и ясность ощущений. Говорят, такое бывает перед смертью. Я видела каждую песчинку среди барханов, палящее, пустынное солнце превратилось в настольную лампу, я ощущала небо и каждое движение атмосферы.

И в ту же минуту мне почудилось, будто солнце померкло в лучах другого света, более важного, более светлого, более доброго. И это был не физический свет, хотя и был не только внутри меня, но и вокруг.

Я чувствую, как потрескавшиеся губы растягиваются в мучительной улыбке, и тогда...

***

...Через день последняя крошка и последняя капля исчезли в моем бездонном желудке. Я потряс на прощанье флягой и швырнул ее вдаль. Больше рассчитывать было не на что, и, послав вслед за флягой переполнявшие меня эмоции, я снова зашагал вперед.

К этому времени я уже не ждал никакой помощи, никого не винил и ни о чем не думал. Перед моими глазами был только Камень и больше ничего, и я шел к нему, потому что нужно было хотя бы куда-нибудь идти.

Да и не в моем характере лежать, ожидая смерти.

Я шел не меньше недели. И меня удерживала в жизни только одна мысль: я бесконечнее, чем эта пустыня, ведь и у нее есть конец. Это я шел по ней, а не она по мне, это я пройду ее до конца, а она останется лежать здесь, такая же однообразная и никому не нужная, как горсть пепла.

Я презирал ее, как презирал все, что меня окружало и все, что я знал. Я презирал даже Его за то, что он бросил меня, свое дитя. Более того: Его я даже ненавидел. Положив свою жизнь на престол Его славы, что я имею теперь?

Создав меня таким, какой я есть, Он может, конечно, и уничтожить меня, а затем создать кого-то другого, но тогда почему я должен трепетать перед ним? Почему должен просто подарить Ему право распоряжаться моей судьбой?

Или я всего лишь инструмент в Его руках, который можно заменить в любой момент? Так ведь у меня есть и мое собственное "я", и ему совсем не хочется быть чьим бы то ни было инструментом. К тому же, бросив меня на произвол судьбы, Он поставил крест и на своих планах.

Тут логика отключается, однако, гнев мой праведный с каждым шагом впитывает в себя вязкий песок, пока не настает момент, когда я чувствую, что в моей голове взрываются от ярости тысячи кровеносных сосудов, и тогда....

***

Они стояли друг против друга на расстоянии двадцати метров. Она обостренными чувствами не услышала, а скорее ощутила его приближение, и, повернув голову направо, вся замерла, не веря своим глазам.

Он же увидел ее издалека и шел наискось, пытаясь крикнуть, но не мог. Да и узнал-то он ее только теперь, когда она повернулась.

И теперь они стояли, покачиваясь, молча разглядывая один другого.

В глазах Валентайна не было радости, ибо радость стоила бы многих и многих сил. Но раздражение, в котором он находился долгое время, напротив, могло бы их прибавить. К тому же, подсознание его искало сейчас виноватого, врага, на ком можно было бы сорвать злость за свою слабость и неудачу. Это мог быть и друг, но слабый друг, который молча снес бы все оскорбления и обиды, от которого можно было бы оттолкнуться, чтобы двинуться вверх, набравшись сил.

Что же Джой? Она не подходила для этой цели. В ее глазах Валентайн не находил больше той покладистости, которая поддерживала его прежде. Женщина была сдержана и хладнокровна.

Ярость Валентайна вскипела с новой силой, и радость, волчья радость появилась-таки в его глазах, загоревшись лихорадочным блеском.

Джой ждала этой встречи, ждала и боялась ее... Раньше боялась, а теперь внимательно изучала этого человека, как когда-то изучал ее он. Она даже не удивилась силе, которую ощущала в себе. Ей казалось, что этот несчастный, слабый человек с алчным от бессилия и ненасытности взглядом достоин лишь сожаления и участия, но сражаться с ним ей казалось недостойным.

Валентайн оценил этот взгляд, и у него не осталось никаких сомнений в том, что Джой потащилась в пустыню не затем, чтобы помочь ему, а затем, чтобы помешать. И он с яростным хрипом, вырвавшимся из его глотки, швырнул в нее заряд воли и ярости. В ответ ему досталась лишь улыбка в уголках глаз.

Он начал было метаться в поисках бреши в этой стене, как вдруг его посетила новая галлюцинация: прямо за спиной его соперницы появилась фигура огромного старика с длинной бородой и посохом в руках. Глаза и лицо его были еще более спокойны, чем у Джой, правда, улыбки на этом лице не было, а была непреклонная суровость. И Валентайн закрыл на миг глаза, ибо облик старца ослепил его своей белизной и силой.

Тотчас в голове его запульсировал магический символ того, Кто Его Послал, в руки и ноги хлынула энергия, плечи распрямились, голова обрела четкость восприятия. Валентайн возликовал: Он, наконец, пришел.

Джой не испугалась, когда за спиной Валентайна появилась черная, неопределенной формы огромная фигура в плаще. По ней там и тут пробегала рябь, будто ее знобило, но Джой поняла, что это волны силы.

Теперь они стояли двое против двоих: маленькие люди и две силы за ними. Джой ощутила, как напряглось пространство. Со стороны темной фигуры поплыл туман, подобный тому, что Джой видела не так давно на вершине Джомолунгмы. Но тут же свет, пронзавший ее, усилился, рассеивая мглистую рябь.

Оги Валентайн попытался произнести несколько магических заклинаний, но это было сродни комариному писку в реве турбины реактивного самолета. Тогда он двинулся вперед, чтобы в физической схватке победить Джой и тем самым помочь своему хозяину. Однако, Сила, стоявшая за ним, приковала его к месту, не позволив сделать и шага, повелевая исполнять лишь то, что необходимо Ей. А Ей нужно было лишь его тело, которым Она пользовалась, как проводником в чужом для себя мире Земли.

Джой с радостью отдала управление своим телом белому сиянию, понимая, что вместе они достигнут наибольшего эффекта. Она напрягла свою интуицию и нервы, и старалась точно выполнять каждую мысль, каждое ощущение, которое было направлено в ее сторону из потока за ее спиной. Они были партнерами, и она была свободна: ведь это был ее собственный выбор.

Позиции были заняты, и теперь противники молча изучали друг друга, чтобы в одно мгновение нанести точный, рассчитанный удар.

Джой лихорадочно искала то, что она знает о Силе, стоящей за спиной Валентайна. В ее сконцентрированном сознании откуда-то из самой глубины начали всплывать образы недавнего прошлого. Она услышала Кардалеона, советующего ей запомнить рисунок на полу в номере Валентайна перед Восхождением. Затем тот же рисунок появился у подножия Лестницы, после чего в памяти всплыл Вадим с вытаращенными глазами, размахивающий все тем же рисунком, вычерченным на бумаге Джой. И вдруг образ этого рисунка приобрел какое-то особое значение.

Узор замер в мыслях женщины, будто впаянный в каплю янтаря, и по его изломам, как искра, побежало ее сознание.

Когда это случилось, темная бесформенная фигура за спиной Валентайна испуганно замерла. И когда уже близка была последняя, завершающая черта в рисунке, похожая на закрытые врата с неведомым чудовищем на пороге, Джой начала поднимать руки над собой, и рот ее открылся для последнего в этой молчаливой до сих пор битве слова, и тут...

26.

- Господи, помилуй! Что это? - рыжеволосый мужчина с испугом впился взглядом в хрустальный шар.

Рядом раздались изумленные возгласы его соратников.

- Ничего подобного не видела за всю свою жизнь, - произнесла невысокая женщина.

- Ничего подобного и не было никогда, - пророкотал позади нее бас.

В хрустальном шаре застыл кадр, будто вырезанный из фантастического фильма. Среди пустыни стояли два маленьких человечка, за спинами которых возвышались черная фигура Логоса Сатурна и Пресвитер Иоанн в теле гротескового размера. Но над этими устрашающе огромными телами, словно Левиафан из пучины вод, из песка вздымалось что-то сверхъестественное.

Оно было самим песком, но песок сложился в лицо. У него были глазницы, но не было глаз, у него были ноздри, но не было носа, у него был рот, но не было губ. Оно было безжизненным песком, но ничего более одушевленного не видали даже Архаты, склонившиеся в удивлении над Хрустальным шаром Всевидения. Такая Сила исходила от него, такая мощь.

При всем этом в нем не было ничего устрашающего. Оно ничему не угрожало, оно лишь хотело поприсутствовать на заинтересовавшем его поединке. Лицо из песка будто говорило: резвитесь, детки, только не переходите грань дозволенного. И была лишь мощь, перед которой оцепенело все вокруг.

Слово застряло в горле Джой. Хрустальный шар брызнул в разные стороны, разлетевшись на тысячи осколков, и...

Пресвитер Иоанн сидел в своем кресле с совершенно белым лицом. Его помощники с изумлением взирали на него, все еще пытаясь понять произошедшее.

Наконец, старец проговорил:

- То, что вы видели, не принадлежит Солнечной системе.

- Мы догадались, Учитель.

- Что же это могло быть? - спросил рыжеволосый.

- То, что следит за нарушением баланса в звездных системах.

- Почему же Логос Солнца не вмешался? - маленькая женщина была удивлена.

- Возможно, и ему не дано знать ответы на некоторые вопросы.

- Что же мы будем делать с Камнем? - рыжеволосый посмотрел на Пресвитера.

Тот задумался, и было видно, как напряглись вены на его седых висках. Потерев их пальцами, старец ответил:

- Согласно нашему обычаю, отдадим его тому, кто за ним пришел.

- Но ведь был и тот, кто не хотел, чтобы Камень попал к человеку с другой планеты.

- Темнота нашего противника столь велика, что ему не помешает свет мудрости "Семеричного Пылающего Алмаза"...

...Оги Валентайн очнулся. В памяти не сохранилось ничего, что хоть немного помогло бы ему сориентироваться. Он тряхнул головой, отчего ему показалось, что в ней нет ничего, кроме песка и бесконечной пустыни.

Впрочем, и вокруг была все та же пустыня. Лишь невдалеке, шагах в двадцати от него, лежала Джой. Он застонал, сжав голову руками, и зажмурился, пытаясь собраться с мыслями и силами. Память вернулась, как молния, в одно мгновение. Он в ужасе снова открыл глаза, ища неведомое порождение проклятой пустыни, и что же?..

Теперь он сидел прямо на мостовой посредине улицы незнакомого города и мучительно тер глаза, пытаясь отогнать наваждение. Но это не было наваждением.

Он взглянул на компас и сверил его показания с картой. Выяснилось, что город, который он видел вокруг, и был настоящей Шамбалой.

Валентайн не мог понять только одного: если он пришел сюда сам, тогда почему до сих пор не видел города? Или же его принесли? После короткого раздумья ему пришлось просто согласиться с фактом: где бы ни проходил поединок, и где бы ни прятался все это время заколдованный город, цель его путешествия, то есть этот самый Священный Город, достигнута.

Между тем, к нему подошли люди, и стали протирать водой спекшиеся губы. То же самое проделали с Джой.

На носилках их обоих перенесли в какой-то дом. Все это время Валентайн не мог думать. Он полуспал. Перед его глазами вставали неведомые чудовища из песка, бегали огромные старики с палками в руках и злорадно указывали на него, а за всем этим стояло неотвязчивое лицо Джой с невыносимо детской улыбкой в уголках губ.

Он вдыхал прохладный воздух окружающей его зелени и плыл по бесконечным бурунам своего сознания, то вздымаясь ввысь, то погружаясь в его пучину.

Когда он проснулся, рядом с ним сидел Алдар Дзул. Оги молча разглядывал его, пока тот не оторвался от книги, которую читал.

- А-а, пришли в себя, - радостно произнес он.

- Будь ты проклят! - жестко сказал Валентайн.

- Ну-ну, - примирительно, но уже без прежней угодливости сказал монгол, так было нужно.

- Бред! - фыркнул в ответ европеец. - А если бы я сдох в пустыне?

- Этого не допустили бы, - раздалось в ответ.

- Как это?

- Если бы вы приблизились к границе критического истощения до конца испытания пустыней, вас просто перенесли бы в другой город, подальше от Шамбалы.

Валентайн секунду размышлял, и потом очень медленно и спокойно сказал:

- Значит, я выдержал испытание?

- Даже больше, чем полагается, - радостно сообщил его бывший проводник.

- Почему больше?

- Вы человек из другого мира, живущий по его законам на Земле.

- Что ж, - Валентайн присел на край кровати, - это все упрощает. Раз вы все знаете, то знаете и то, зачем я здесь?

- Знаем, - сухо раздалось в ответ.

- Так могу я получить Камень?

- В этом городе каждый может получить то, что считает необходимым для себя или для своего дела.

- Правда? - удивленно спросил Валентайн, полагавший, что ему придется применить всю свою силу и хитрость, чтобы получить "Семеричный Пылающий Алмаз".

- Истинная, - собеседник был лаконичен.

- Тогда, может быть, ты окажешь мне последнюю услугу?

- Отвести к Камню?

- Да, только без фокусов.

- Шамбала - город Истины, - с достоинством ответил монгол, - все иллюзии и фокусы здесь прекращают свое существование.

- Тогда вперед, - Валентайн резко встал. Кровь бросилась ему в голову. Он покачнулся, но справился со слабостью, и спросил: - Кстати, какое сегодня число?

- Выборы в Парламент Земли закончились три дня назад, и я поздравляю вас. Вы - член Парламента.

В голосе монгола не было ни капли иронии, и Валентайн долго смотрел в его глаза, прежде, чем сказать:

- Видимо, я недостаточно изучил Землю и ее обитателей.

- Вершина горы не всегда видна с подножия, особенно, если вершины у этой горы нет.

Валентайн остановился, снова взглянул на Алдара, и бросил коротко:

- Идем!

27.

Они вышли на улицу, и неторопливо направились к центру большого города. Здесь не было многоэтажных сооружений, но свободно разбросанные в обширной долине дома занимали несколько десятков квадратных километров.

Общий вид долины напоминал крышу китайской пагоды, где с краев стекали к центру впадины пологие склоны, а в центре рельеф вновь поднимался, образуя холм, увенчанный башней, достигающей сорока девяти метров - единственным высоким строением в городе.

В самой низкой части долины текла река, огибая холм со всех сторон, а через изумрудную ленту воды там и здесь были переброшены мосты.

- Есть разница, где жить: в центре или здесь? - спросил практичный Валентайн.

- Во внутреннем городе не живут, а занимаются духовным постижением мира.

- Молятся, что ли? - с сарказмом поддел провожатого европеец.

- Что, по-вашему, есть молитва? - не полез тот за словом в карман.

Валентайн задумался, но нашелся:

- Призыв к богу, наверно.

- Зачем?

- Что зачем?

- Ну, в каких случаях, по-вашему, нужно взывать к Богу?

Гость опять призадумался, и уже не так твердо ответил:

- Когда плохо, когда чего-то недостает, ну и тому подобное.

- Вот-вот, - вздохнул монгол, - все бы вам просить, да требовать, разве это религия? Кстати, вы хоть помните значение этого слова?

- Религия? - Валентайн покачал головой. - Нет, даже и не знал никогда.

- Связь человека с Богом.

- Ну и что? - хмыкнул Валентайн.

А монгол продолжал:

- Разве же может человек прийти к Богу через попрошайничество? Если бы вас лично постоянно просили о чем-нибудь, не давая ничего взамен, вы бы давали все, что у вас просят?

- Нет, конечно! Да это и невозможно, у меня просто не хватило бы никаких ресурсов, чтобы удовлетворить желания всех людей на Земле.

- А разве Бог - бездонная бочка, способная удовлетворить даже прямо противоположные желания двух людей, объявивших себя врагами? Почему люди считают, что экономика существует для того, чтобы они могли зарабатывать деньги, а не для того, чтобы экономить ресурсы планеты, а также свои собственные ресурсы и энергии того, кого они называют Богом? Если у вас есть сто люаг, вы не можете потратить больше.

- Это очевидно, - скорчил мину Валентайн, недовольный тем, что какой-то монгол читает ему лекции, и перешел в наступление. - Если молитва не должна просить у Бога ничего, тогда зачем она вообще нужна, и что вы называете духовным постижением?

- Вы знаете разницу между основным принципом белых и черных сил?

- Мне кажется, это я задал вопрос, а отвечать опять приходится мне, недовольство европейца росло.

- Это оттого, что вы задаете вопросы, ответы на которые должен искать каждый человек самостоятельно, и готовых рецептов в этой области вообще не существует. Но я попытаюсь объяснить вам, как я понимаю то, о чем вы спросили.

Алдар Дзул огляделся вокруг, и воскликнул: "О, вот и Дерево Познания Добра и Зла!"

Валентайн посмотрел в том направлении, куда указал монгол. Перед ним находилось что-то непонятное. Вроде бы дерево, но вместо кроны у этого создания были корни, прикрепленные к позолоченному кресту, неведомым образом парящему в небе. Корни сплетались в ствол, а ниже он делился на три части, и эти меньшие стволы перетекали во множество ветвей. Все это висело над землей, а рядом с деревом находилась небольшая башенка, с которой можно было приблизиться к дереву вплотную.

Монгол заставил ворчащего Валентайна совершить небольшое восхождение, и теперь они стояли примерно посредине ствола этого странного порождения природы. Гость Шамбалы заметил в кроне дерева множество яблок, которые будто светились изнутри. От его ног к стволу вел небольшой мостик.

- Подойдите, - коротко сказал монгол, указывая на мост.

Валентайн очень медленно, ожидая подвоха, двинулся вперед. Когда до ствола оставался метр, он с удивлением остановился. Дерево начало меняться. Корни вверху затрещали и стали расти на глазах, количество их увеличилось во много раз, в то время как ветви исчезали, пока их не остался всего десяток. Кроме того, среди жидкой листвы сохранилась только пара яблок, и они уже не светились как прежде. Выглядело дерево теперь довольно некрасиво.

Валентайн оглянулся на спутника. Тот сделал знак, что можно возвращаться. Однако уйти, не попробовав яблока с такого дерева, было бы ошибкой, и Оги пришлось изрядно потрудиться, чтобы добыть его. Каково же было его разочарование, когда вместо познания добра и зла он ощутил во рту сильный, кислый вкус.

Швырнув с высоты моста надкушенное яблоко, и выплюнув откушенный кусок, он, еще более раздраженный, вернулся в башенку.

- Дурацкие фокусы, - буркнул он.

- Отчего же дурацкие? - спросил Алдар.

- Оттого, что яблоки кислые.

- Так это ж они из-за вас кислые.

- Можно подумать, когда ты ходишь к дереву, они сладкие, - съехидничал Валентайн.

- По крайней мере, мне не приходится швыряться яблоками во все стороны и корчить кислые физиономии, - отбрил монгол.

Они посмотрели друг на друга, и глаза их потеплели. Каждый знал: такие слова, что ветер - прошелестел в листве, и нет его.

- Что же отображает дерево в обычном виде? - спросил европеец, указывая на принявшее прежний вид дерево.

- Состояние Логоса Земли.

- Насколько я понимаю, корни - это хаос, ветви - порядок. Но ведь полученная мной картинка отражает как возрастание хаоса, так и усиление порядка. Ветвей ведь стало меньше, значит, порядка больше.

- Отнюдь, - раздалось в ответ. - Каждая ветвь означает разновидность порядка. Чем больше ветвей, тем больше свобода выбора, больше видов порядка.

- То есть, в идеале, хаос и порядок должны быть очень густы и равновелики.

- Видимо, так.

- И где же ответ на мои вопросы? При чем здесь дерево?

- А при том... Как вы только что могли убедиться, всякое явление можно объяснить по-разному, но проверить правильность того или иного решения можно только эмпирическим путем, то есть на опыте.

- И что?

- Во внутреннем городе то, что вы назвали молитвами - лишь начало духовного постижения и его завершение. Вначале просят у Бога удачи, в конце благодарят за помощь. Но между этими состояниями лежит бездна медитаций на установленную тему, мысленно изучаются все возможные варианты решения той или иной проблемы. Таким образом, не затрачивая до поры никаких материальных ресурсов, заранее отбрасывается огромное количество шлака - заведомо неверных путей. После этого остаются несколько решений, требующих проверки.

- И в чем же отличие от современной науки?

- В постоянном сознании того, что Бог либо ведет ищущего по пути, либо нет. Если да, то ученого сопровождает ощущение, будто работу делает не он сам, а вместе с Богом, и благодаря Ему. Поэтому, когда остаются те самые несколько решений, из которых надо выбирать, голос высшего разума дает главную разгадку проблемы - интегрированный синтез всех существующих решений, единственно верный путь, фактическую истину.