ТЮРЕМНЫЙ ДНЕВНИК

Во что я верю, жизнь любя?

Ведь невозможно жить, не веря.

Я верю в случай, и в себя,

и в неизбежность стука в двери.

77 год


Я взял табак, сложил белье —

к чему ненужные печали?

Сбылось пророчество мое,

и в дверь однажды постучали.

79 год

* * *

Друзьями и покоем дорожи,

люби, покуда любится, и пей,

живущие над пропастью во лжи

не знают хода участи своей.

* * *

И я сказал себе: держись,

Господь суров, но прав,

нельзя прожить в России жизнь,

тюрьмы не повидав.

* * *

Попавшись в подлую ловушку,

сменив невольно место жительства,

кормлюсь, как волк, через кормушку

и охраняюсь, как правительство.

* * *

Свою тюрьму я заслужил.

Года любви, тепла и света

я наслаждался, а не жил,

и заплатить готов за это.

* * *

Серебра сигаретного пепла

накопился бы холм небольшой

за года, пока зрело и крепло

все, что есть у меня за душой.

* * *

Когда нам не на что надеяться

и Божий мир не мил глазам,

способна сущая безделица

пролиться в душу как бальзам.

* * *

Среди воров и алкоголиков

сижу я в каменном стакане,

и незнакомка между столиков

напрасно ходит в ресторане.

Дыша духами и туманами,

из кабака идет в кабак

и тихо плачет рядом с пьяными,

что не найдет меня никак.

* * *

В неволе зависть круче тлеет

и злее травит бытие;

в соседней камере светлее,

и воля ближе из нее.

* * *

Думаю я, глядя на собрата —

пьяницу, подонка, неудачника, —

как его отец кричал когда-то:

«Мальчика! Жена родила мальчика!»

* * *

Несчастья освежают нас и лечат

и раны присыпают слоем соли;

чем ниже опускаешься, тем легче

дальнейшее наращиванье боли.

* * *

На крайности последнего отчаянья

негаданно-нежданно всякий раз

нам тихо улыбается случайная

надежда, оживляющая нас.

* * *

Страны моей главнейшая опора —

не стройки сумасшедшего размаха,

а серая стандартная контора,

владеющая ниточками страха.

* * *

Тлетворной мы пропитаны смолой

апатии, цинизма и безверия.

Связавши их порукой круговой,

на них, как на китах, стоит империя.

* * *

Как же преуспели эти суки,

здесь меня гоняя, как скотину,

я теперь до смерти буду руки

при ходьбе закладывать за спину.

* * *

Повсюду, где забава и забота,

на свете нет страшнее ничего,

чем цепкая серьезность идиота

и хмурая старательность его.

* * *

Здесь радио включают, когда бьют,

и музыкой притушенные крики

звучат как предъявляемые в суд

животной нашей сущности улики.

* * *

Томясь тоской и самомнением,

не сетуй всуе, милый мой,

жизнь постижима лишь в сравнении

с болезнью, смертью и тюрьмой.

* * *

Плевать, что небо снова в тучах

и гнет в тоску блажная высь,

печаль души врачует случай,

а он не может не найтись.

* * *

В объятьях водки и режима

лежит Россия недвижимо,

и только жид, хотя дрожит,

но по веревочке бежит.

* * *

Еда, товарищи, табак,

потом вернусь в семью;

я был бы сволочь и дурак,

ругая жизнь мою.

* * *

Я заметил на долгом пути,

что, работу любя беззаветно,

палачи очень любят шутить

и хотят, чтоб шутили ответно.

* * *

Из тюрьмы ощутил я страну —

даже сердце на миг во мне замерло —

всю подряд в ширину и длину

как одну необъятную камеру.

* * *

Бог молча ждет нас. Боль в груди.

Туман. Укол. Кровать.

И жар тоски, что жил в кредит

и нечем отдавать.

* * *

Я ночью просыпался и курил,

боясь, что то же самое приснится:

мне машет стая тысячами крыл,

а я с ней не могу соединиться.

* * *

Прихвачен, как засосанный в трубу,

я двигаюсь без жалобы и стона,

теперь мою дальнейшую судьбу

решит пищеварение закона.

* * *

Прощай, удача, мир и нега!

Мы привыкаем ко всему;

от невозможности побега

я полюбил свою тюрьму.

* * *

У жизни человеческой на дне,

где мерзости и боль текущих бед,

есть радости, которые вполне

способны поддержать душевный свет.

* * *

Там, на утраченной свободе,

в закатных судорогах дня

ко мне уныние приходит,

а я в тюрьме, и нет меня.

* * *

Империи летят, хрустят короны,

история вершит свой самосуд,

а нам сегодня дали макароны,

а завтра – передачу принесут.

* * *

Когда уходит жить охота

и в горло пища не идет,

какое счастье знать, что кто-то

тебя на этом свете ждет.

* * *

Здесь жестко стелется кровать,

здесь нет живого шума,

в тюрьме нельзя болеть и ждать,

но можно жить и думать.

* * *

Что я понял с тех пор, как попался?

Очень много. Почти ничего.

Человеку нельзя без пространства,

и пространство мертво без него.

* * *

Мой ум имеет крайне скромный нрав,

и наглость мне совсем не по карману,

но если положить, что Дарвин прав,

то Бог создал всего лишь обезьяну.

* * *

Мы жизни наши ценим

слишком низко,

меж тем как, то медвяная, то деготь,

история течет настолько близко,

что пальцами легко ее потрогать.

* * *

Я теперь вкушаю винегрет

сетований, ругани и стонов,

принят я на главный факультет

университета миллионов.

* * *

С годами жизнь пойдет налаженней

и все забудется, конечно,

но хрип ключа в замочной скважине

во мне останется навечно.

* * *

В любом из нас гармония живет

и в поисках, во что ей воплотиться,

то бьется, как прихваченная птица,

то пляшет и невнятицу поет.

* * *

Не знаю вида я красивей,

чем в час, когда взошла луна

в тюремной камере в России

зимой на волю из окна.

* * *

Для райского климата райского сада,

где все зеленеет от края до края,

тепло поступает по трубам из ада,

а топливо ада – растительность рая.

* * *

Россия безнадежно и отчаянно

сложилась в откровенную тюрьму,

где бродят тени Авеля и Каина

и каждый сторож брату своему.

* * *

Был юн и глуп, ценил я сложность

своих знакомых и подруг,

а после стал искать надежность,

и резко сузился мой круг.

* * *

Душа предметов призрачна с утра,

мертва природа стульев и буфетов,

потом приходит сумерек пора,

и зыбко оживает мир предметов.

* * *

Из тюрьмы собираюсь я вновь

по пути моих предков-скитальцев;

увезу я отсюда любовь,

а оставлю оттиски пальцев.

* * *

Последняя ночная сигарета

потрескивает искрами костра,

комочек благодарственного света

домашним, кто прислал его вчера.

* * *

Бывает в жизни миг зловещий —

как чувство чуждого присутствия —

когда тебя коснутся клещи

судьбы, не знающей сочувствия.

* * *

Устал я жить как дилетант,

я гласу Божескому внемлю

и собираюсь свой талант

навек зарыть в Святую землю.

* * *

В неволе все с тобой на «ты»,

но близких вовсе нет кругом,

в неволе нету темноты,

но даже свет зажжен врагом.

* * *

Судьба мне явно что-то роет,

сижу на греющемся кратере,

мне так не хочется в герои,

мне так охота в обыватели!

* * *

Допрос был пустой, как ни бились...

Вернулся на жесткие нары.

А нервы сейчас бы сгодились

на струны для лучшей гитары.

* * *

В беде я прелесть новизны

нашел, утратив спесь,

и, если бы не боль жены,

я был бы счастлив здесь.

* * *

Не тем страшна глухая осень,

что выцвел, вянешь и устал,

а что уже под сердцем носим

растущий холода кристалл.

* * *

Сколько силы, тюрьма, в твоей хватке!

Мне сегодня на волю не хочется,

словно ссохлась душа от нехватки

темноты, тишины, одиночества.

* * *

Не требуют от жизни ничего

российского Отечества сыны,

счастливые незнанием того,

чем именно они обделены.

* * *

Когда судьба, дойдя до перекрестка,

колеблется, куда ей повернуть,

не бойся неназойливо, но жестко

слегка ее коленом подтолкнуть.

* * *

Разгульно, раздольно, цветисто,

стремясь догореть и излиться,

эпохи гниют живописно,

но гибельно для очевидца.

* * *

Зачем в герое и в ничтожестве

мы ищем сходства и различия?

Ища величия в убожестве.

Познав убожество величия.

* * *

В России слезы светятся сквозь смех,

Россию Бог безумием карал,

России послужили больше всех

те, кто ее сильнее презирал.

* * *

Я стараюсь вставать очень рано

и с утра для душевной разминки

сыплю соль на душевные раны

и творю по надежде поминки.

* * *

Впервые жизнь явилась мне

всей полнотой произведения:

у бытия на самом дне —

свои высоты и падения.

* * *

С утра на прогулочном дворике

лежит свежевыпавший снег

и выглядит странно и горько,

как новый в тюрьме человек.

* * *

Грабительство, пьяная драка,

раскража казенного груза...

Как ты незатейна, однако,

российской преступности Муза!

* * *

Сижу пока под следственным давлением

в одном из многих тысяч отделений;

вдыхают прокуроры с вожделением

букет моих кошмарных преступлений.

* * *

В тюрьме я учился по жизням соседним,

сполна просветившись догадкою главной,

что надо делиться заветным

последним —

для собственной пользы, неясной,

но явной.

* * *

Жаль мне тех, кто тюрьмы не изведал,

кто не знает ее сновидений,

кто не слышал неспешной беседы

о бескрайностях наших падений.

* * *

Тюремная келья, монашеский пост,

за дверью солдат с автоматом,

и с утренних зорь

до полуночных звезд —

молитва, творимая матом.

* * *

Вокруг себя едва взгляну,

с тоскою думаю холодной:

какой кошмар бы ждал страну,

где власть и впрямь была народной.

* * *

В тюрьме я в острых снах переживаю

такую беготню по приключениям,

как будто бы сгущенно проживаю

то время, что убито заключением.

* * *

Когда уход из жизни близок,

хотя не тотчас, не сейчас,

душа, предощущая вызов,

духовней делается в нас.

* * *

Не потому ли мне так снятся

лихие сны почти все ночи,

что Бог позвал меня на танцы,

к которым я готов не очень?

* * *

Всмотревшись пристрастно

и пристально,

я понял, что надо спешить,

что жажда покоя и пристани

вот-вот помешает мне жить.

* * *

У старости есть мания страдать

в томительном полночном наваждении,

что попусту избыта благодать,

полученная свыше при рождении.

* * *

Не лезь, мой друг, за декорации —

зачем ходить потом в обиде,

что благороднейшие грации

так безобразны в истом виде.

* * *

Вчера сосед по нарам взрезал вены;

он смерти не искал и был в себе,

он просто очень жаждал перемены

в своей остановившейся судьбе.

* * *

Я скепсисом съеден и дымом пропитан,

забыта весна и растрачено лето,

и бочка иллюзий пуста и разбита,

а жизнь – наслаждение, полное света.

* * *

Я что-то говорю своей жене,

прищурившись от солнечного глянца,

а сын, поймав жука, бежит ко мне.

Такие сны в тюрьме под утро снятся.

* * *

Вот и кости ломит в непогоду,

хрипы в легких чаще и угарней;

возвращаясь в мертвую природу,

мы к живой добрей и благодарней.

* * *

Все, что пропустил и недоделал,

все, чем по-дурацки пренебрег,

в памяти всплывает и умело

ночью прямо за душу берет.

* * *

Блажен, кто хлопотлив и озабочен

и ночью видит сны, что снова день,

и крутится с утра до поздней ночи,

ловя свою вертящуюся тень.

* * *

Где крыша в роли небосвода —

свой дух, свой быт, своя зима,

своя печаль, своя свобода

и даже есть своя тюрьма.

* * *

Мое безделье будет долгим,

еще до края я не дожил,

а те, кто жизнь считает долгом,

пусть объяснят, кому я должен.

* * *

Наклонись, философ, ниже,

не дрожи, здесь нету бесов,

трюмы жизни пахнут жижей

от общественных процессов.

* * *

Курилки, подоконники, подъезды,

скамейки у акаций густолистых —

все помощи там были безвозмездны,

все мысли и советы бескорыстны.

Теперь, когда я взвешиваю слово

и всякая наивность неуместна,

я часто вспоминаю это снова:

курилки, подоконники, подъезды.

* * *

Чуть пожил – и нет меня на свете —

как это диковинно, однако;

воздух пахнет сыростью, и ветер

воет над могилой, как собака.

* * *

Весной я думаю о смерти.

Уже нигде. Уже никто.

Как будто был в большом концерте

и время брать внизу пальто.

* * *

По камере то вдоль, то поперек,

обдумывая жизнь свою, шагаю

и каждый возникающий упрек

восторженно и жарко отвергаю.

* * *

В неволе я от сытости лечился,

учился полувзгляды понимать,

с достоинством проигрывать учился

и выигрыш спокойно принимать.

* * *

Тюрьмой сегодня пахнет мир земной,

тюрьма сочится в души и умы,

и каждый, кто смиряется с тюрьмой,

становится строителем тюрьмы.

* * *

Ветреник, бродяга, вертопрах,

слушавшийся всех и никого,

лишь перед неволей знал я страх,

а теперь лишился и его.

* * *

В тюрьме, где ощутил свою ничтожность,

вдруг чувствуешь, смятение тая,

бессмысленность, бесцельность,

безнадежность

и дикое блаженство бытия.

* * *

Тюрьмою наградила напоследок

меня отчизна-мать, спасибо ей,

я с радостью и гордостью изведал

судьбу ее не худших сыновей.

* * *

Когда, убогие калеки,

мы устаем ловить туман,

* * *

какое счастье знать, что реки

впадут однажды в океан.

* * *

Здесь ни труда, ни алкоголя,

а большинству беда втройне —

еще и каторжная доля

побыть с собой наедине.

* * *

Напрасны страх, тоска и ропот,

когда судьба влечет во тьму;

в беде всегда есть новый опыт,

полезный духу и уму.

* * *

А часто в час беды, потерь и слез,

когда несчастья рыщут во дворе,

нам кажется, что это не всерьез,

что вон уже кричат – конец игре.

* * *

Всю жизнь я больше созерцал,

а утруждался очень мало,

светильник мой, хотя мерцал,

но сквозь бутыль и вполнакала.

* * *

Года промчатся быстрой ланью,

укроет плоть суглинка пласт,

и Бог-отец могучей дланью

моей душе по жопе даст.

* * *

В тюрьму я брошен так давно,

что сжился с ней, признаться честно;

в подвалах жизни есть вино,

какое воле неизвестно.

* * *

Какое это счастье: на свободе

со злобой и обидой через грязь

брести домой по мерзкой непогоде

и чувствовать, что жизнь не удалась.

* * *

Глаза упавшего коня,

огромный город без движения,

помойный чан при свете дня —

моей тюрьмы изображение.

* * *

Стихов довольно толстый томик,

отмычку к райским воротам,

а также свой могильный холмик

меняю здесь на бабу там!

* * *

В тюрьме вечерами сидишь молчаливо

и очень на нары не хочется лезть,

а хочется мяса, свободы и пива

и изредка – славы, но чаще – поесть.

* * *

В наш век искусственного меха

и нефтью пахнущей икры

нет ничего дороже смеха,

любви, печали и игры.

* * *

Тюрьма – не только боль потерь.

Источник темных откровений,

тюрьма еще окно и дверь

в пространство новых измерений.

* * *

В тюрьму посажен за грехи

и сторожимый мразью разной,

я душу вкладывал в стихи,

а их носил под пяткой грязной.

* * *

И по сущности равные шельмы,

и по глупости полностью схожи

те, кто хочет купить подешевле,

те, кто хочет продать подороже.

* * *

Взломщики, бандиты, коммунары,

взяточники, воры и партийцы —

сотни тел полировали нары,

на которых мне сейчас не спится.

Тени их проходят предо мною

кадрами одной кошмарной серии,

и волной уходят за волною

жертвы и строители империи.

* * *

Все дороги России – беспутные,

все команды в России – пожарные,

все эпохи российские – смутные,

все надежды ее – лучезарные.

* * *

Меня не оставляет ни на час

желание кому-то доказать,

что беды, удручающие нас,

на самом деле тоже благодать.

* * *

Божий мир так бестрепетно ясен

и, однако, так сложен притом,

что никак и ничуть не напрасен

страх и труд не остаться скотом.

* * *

На улице сейчас – как на душе:

спокойно, ясно, ветрено немного,

и жаль слегка, что главная дорога,

по-видимому, пройдена уже.

* * *

Есть еле слышный голос крови,

наследства предков тонкий глас,

он сводит или прекословит,

когда судьба сближает нас.

* * *

Нет, не судьба творит поэта,

он сам судьбу свою творит,

судьба – платежная монета

за все, что вслух он говорит.

* * *

Вослед беде идет удача,

а вслед удачам – горечь бед;

мир создан так, а не иначе,

и обижаться смысла нет.

* * *

Живущий – улыбайся в полный рот

и чаще пей взбодряющий напиток;

в ком нет веселья – в рай не попадет,

поскольку там зануд уже избыток.

* * *

Последнюю в себе сломив твердыню

и смыв с лица души последний грим,

я, Господи, смирил свою гордыню,

смири теперь свою – поговорим.

* * *

Я глубже начал видеть пустоту,

и чавкающей грязи плодородность,

и горечь, что питает красоту,

и розовой невинности бесплодность.

* * *

Искрение, честность, метание,

нелепости взрывчатой смелости —

в незрелости есть обаяние,

которого нету у зрелости.

* * *

Чем нынче занят? Вновь и снова

в ночной тиши и свете дня

я ворошу золу былого,

чтоб на сейчас найти огня.

* * *

Как никакой тяжелый час,

как никакие зной и холод,

насквозь просвечивает нас

рентген души – тюремный голод.

* * *

Нет, не бездельник я, покуда голова

работает над пряжею певучей;

я в реки воду лью,

я в лес ношу дрова,

я ветру дую вслед, гоняя тучи.

* * *

Вот человек. Лицо и плечи.

Тверда рука. Разумна речь.

Он инженер. Он строил печи,

чтобы себе подобных жечь.

* * *

Не страшно, а жаль мне подонка,

пуглив его злобный оскал,

похожий на пса и ребенка,

он просто мужчиной не стал.

* * *

У прошлого есть запах, вкус и цвет,

стремление учить, влиять и значить,

и только одного, к несчастью, нет —

возможности себя переиначить.

* * *

Двуногим овцам нужен сильный пастырь.

Чтоб яростен и скор. Жесток и ярок.

Но изредка жалел и клеил пластырь

на раны от зубов его овчарок.

* * *

Не спорю, что разум, добро и любовь

движение мира ускорили,

но сами чернила истории – кровь

людей, непричастных к истории.

* * *

Соблазн тюремных искушений

однообразен, прям и прост:

избегнуть боли и лишений,

но завести собачий хвост.

* * *

Пока я немного впитал с этих стен,

их духом омыт не вполне,

еще мне покуда больнее, чем тем,

кого унижают при мне.

* * *

До края дней теперь удержится

во мне рожденная тюрьмой

беспечность узников и беженцев,

уже забывших путь домой.

* * *

По давней наблюдательности личной

забавная печальность мне видна:

гавно глядит на мир оптимистичней,

чем те, кого воротит от гавна.

* * *

В столетии ничтожном и великом,

дивясь его паденьям и успехам,

топчусь между молчанием и криком,

мечусь между стенанием и смехом.

* * *

Течет апрель, водой звеня,

мир залит воздухом и светом;

мой дом печален без меня,

и мне приятно знать об этом.

* * *

Боюсь, что враг душевной смуты,

не мизантроп, но нелюдим,

Бог выключается в минуты,

когда Он нам необходим.

* * *

Везде, где наш рассудок судит верно,

выходит снисхождение и милость;

любая справедливость милосердна,

а иначе она не справедливость.

* * *

Вот небо показалось мне с овчину,

и в пятки дух от ужаса сорвался,

и стал я пробуждать в себе мужчину,

однако он никак не отозвался.

* * *

Я уношу, помимо прочего,

еще одно тюрьмы напутствие:

куда трудней, чем одиночество,

его немолчное отсутствие.

* * *

Не во тьме мы оставим детей,

когда годы сведут нас на нет;

время светится светом людей,

много лет как покинувших свет.

* * *

Неощутим и невесом,

тоской бесплотности несомый,

в тюрьму слетает частый сон

о жизни плотской и весомой.

* * *

Я рад, что знаю вдохновение,

оно не раз во мне жило,

оно легко, как дуновение,

и, как похмелье, тяжело.

* * *

Жаждущих уверовать так много,

что во храмах тесно стало вновь,

там через обряды ищут Бога,

как через соитие – любовь.

* * *

Как мечту, как волю, как оазис —

жду каких угодно перемен,

столько жизней гасло до меня здесь,

что тлетворна память этих стен.

* * *

Когда с самим собой наедине

обкуривал я грязный потолок,

то каялся в единственной вине —

что жил гораздо медленней, чем мог.

* * *

Мне наплевать на тьму лишений

и что меня пасет свинья,

мне жаль той сотни искушений,

которым сдаться мог бы я.

* * *

Волшебный мир, где ты с подругой;

женой становится невеста;

жена становится супругой,

и мир становится на место.

* * *

Надо жить, и единственно это

надо делать в любви и надежде;

равнодушно вращает планета

кости всех, кто познал это прежде.

* * *

Фортуна – это женщина, уступка

ей легче, чем решительный отказ,

а пластика просящего поступка

зависит исключительно от нас.

* * *

Не наблюдал я никогда

такой же честности во взорах

ни в ком за все мои года,

как в нераскаявшихся ворах.

* * *

Лежу на нарах без движения,

на стены сумрачно гляжу;

жизнь – это самовыражение,

за это здесь я и сижу.

* * *

Мы постоянно пашем пашни

или возводим своды башен,

где днем еще позавчерашним

мы хоронили близких наших.

* * *

Горит ночной плафон огнем вокзальным,

и я уже настолько здесь давно,

что выглядит былое нереальным

и кажется прочитанным оно.

* * *

Сгущается вокруг тугой туман,

а я в упор не вижу черных дней —

природный оптимизм, как талисман,

хранит меня от горя стать умней.

* * *

Здравствуй, друг, я живу хорошо,

здесь дают и обед, и десерт;

извини, написал бы еще,

но уже я заклеил конверт.

* * *

За то, что я сидел в тюрьме,

потомком буду я замечен,

и сладкой чушью обо мне

мой образ будет изувечен.

* * *

Мне жизнь тюрьму, как сон, послала,

так молча спит огонь в золе,

земля – надевши снежный саван,

и семя, спящее в земле.

* * *

Не сваливай вину свою, старик,

о предках и эпохе спор излишен;

наследственность и век —

лишь черновик,

а начисто себя мы сами пишем.

* * *

Любовная ложь и любезная лесть,

хотя мы и знаем им цену,

однако же вновь побуждают нас лезть

на стену, опасность и сцену.

* * *

Поскольку предан я мечтам,

то я сижу в тюрьме не весь,

а часть витает где-то там,

и только часть ютится здесь.

* * *

Любовь, ударившись о быт,

скудеет плотью, как старуха,

а быт безжизнен и разбит,

как плоть, лишившаяся духа.

* * *

Есть безделья, которые выше трудов,

как монеты различной валюты,

есть минуты, которые стоят годов,

и года, что не стоят минуты.

* * *

О чем ты молишься, старик?

О том, чтоб ночью в полнолуние

меня постигло хоть на миг

любви забытое безумие.

Загрузка...