КАМПА-ДОПОТОПНАЯ СКАЗКА. 4 часть

Эта мучительная пытка длилась бесконечно долго. А когда час спустя, он почувствовал, что с ним происходят какие-то неотвратимые изменения, встрепенулся, попытался встать, но не смог, сидел, анализируя изменения, происходящие в теле. Хрящи и суставы трещали, выкручиваясь наизнанку, конечности и хвост вибрировали, раздувшиеся легкие, вывернули ребра аж до спинного хребта, а сердце, до того почти молчавшее, билось часто-часто.

- Я должен себя видеть! - крикнул он в пустоту и, найдя в себе силы, резко поднялся с места.

Шатаясь из стороны в сторону, подошел к стене, дрожащей рукою снял коптящий факел. Поднес огонь к медному зеркалу. Взглянул и ужаснулся своему отражению. Оттуда, с изнанки стекла, будто из другого мира или из преисподни бездны, смотрел опустошенный зверь. Да, да, именно драконоподобный хищник, в которого превратился зеленоглазый мальчик, каким он помнил себя в детстве. Даже глаза стали чужими, звериными, и теперь с укором выглядывали оттуда из-за зеркалья.

-Нет! - вскричал он, отбросив в сторону мерзское стекло. - Ты не сделаешь из меня посмешище, - почти рычал Крон, ненавидя зеркало и отражение, выглядывающее из зазеркалья.

Схватив портрет, он поднес его к огню и с огромным наслаждением начал жечь. Уподобившись неумелому фехтовальщику, он раз за разом окунал его в жаркое пламя и тутже одергивал руку, как будто боялся обжечься.

- Так тебе, так, - так твердил он, окуная портрет в огонь, пока поддатливое дерево, лак и краска не вспыхнули синеватым пламенем, жадно пожирая свою добычу.

В каждом новом всполохе огня лицо Кампы коробилось и трескалось морщинами, лоб и нос слились в одну темную линию, а курчавые змеиные волосы еще некоторое время извивались, а затем угасли, обуглившись жаром. И только её очи, большие и томные, отбрасывали тень, которая по-прежнему светилась любовью.

-Боже правый и левый, что я делаю, - отбойным молотком стучало в голове, и от этого стука ему вновь показалось, что он теряет сознание.

Но даже там, куда провалилось его внутреннее я, в самых отдаленных уголках забытья, были её глаза. Сотни, тысячи глаз буравили его насквозь, и каждый новый глаз напротив горел любовью.

-Нет! - вскричал он, и ужаснулся изменениям произошедшим с собственным голосом, ибо явственно ощутил, что кто-то схватил его за горло, душит, сжимая гланды, а он пытается вырваться из этих цепких обьятий.

-Ап, хап, хап, - хватал он воздух и не мог надышаться.

- Нет, - храпел он, сплевывая сухую пену, клочьями свисающую изо рта. - Нет, нет, - рычал горлом, и словно в бреду метался по комнате, то и дело натыкаясь на холодные стены. - Нет, нет и нет, - почти стонал он, пытаясь осознать, что же с ним собственно говоря происходит, ибо его бросало, то в жар, то в холод, пот струился по его лбу, а предательский пол, как палуба корабля, качался и уходил из под ног.

-Где я? Что со мной? - метался он из одного угла в другой, шатаясь как пьяный, сбивая все, что попадалось ему на пути.

Едва найдя в себе силы, он добрался до стола, и этот путь в два три шага растянулся в веках, ибо время стерло все границы, и он плыл сквозь огромные как океан волны времени. Стоял, оперевшись о стол, и помутившимся взором пытался рассмотреть то, что осталось от портрета Кампы. Но все плыло и крыжилось в его голове. Найдя в себе силы, он прищурил один глаз, навел резкость и ужаснулся. Из обугленной, еще не полностью сгоревшей древесины смотрели её очи, которые буквально пронзали его насквозь своею любовью, это стало последней каплей, переполнившей его сознание.

-Сгинь! Изыди! - вскричал он хриплым голосом и, найдя в себе силы, ударом руки рассеял древесину в пепел, и тутже обессиленно опустился на стул.

Но легче не стало, на душе по-прежнему был холодный мрак. Теперь к этому мраку прибавилась пустота одиночества.

-Меня предали, - твердил он не знамо кому и мотал головою, будто в бреду. Воспоминания по-прежнему сьедали его, и он не знал, где искать спасения от этого холодного одиночества. Отчего-то он чувствовал себя оскорбленным и преданным всеми, и каждый предмет в комнате казался ему страшным призраком, готовым вот-вот наброситься на него и пожрать, или нанести коварный удар в спину. Где искать спасения от своих страхов, где найти укромный уголок от себя самого, думал он, и а не найдя лучшего места, забился под стол. Лежал, обхватив ноги руками и дрожал от внутреннего холода, который буквально знобил его тело. Но в тоже время, ему стало страшно, ибо глаза как-то сами по себе наполнились влагой.

-Что это, - испугался Крон, ощущая доселе не испытываемое чувство. - Неужели я плачу? Я за столько веков не проронивший даже слезинки, рыдаю, будто малое дитя-сосунок.

Это стало последней точкой, тело мягкое и поддатливое, будто вылепленное из сырой глины, сжалось в один тугой комок. Во рту распространилась горечь разлившейся желчи, а из глаз брызнули соленые ручьи. Эти слезы пробудили в нем неведомые прежде чувства, и он удивлялся ему, как чуду, и тутуже провалился в глубокий Анабиоз. Будто куколка гусеницы, пытающаяся превратиться в красавца мотылька, сжался в тугой комок и отключился.

Множество военачальников толпилось пред дверью тирана, и Сабскаба едва сдерживал, их попытки прорваться внутрь покоев. Наконец сдавшись на их требования, он осмелился потревожить покой венценосной особы. Едва слышно, на самих кончиках копыт он пробирался в полумраке пустой комнаты. Огонь в камине давно угас, факел затух, и Сабскаба продвигался, выставив вперед себя руки. Нащупал руками кровать, пошарил от краю до края, пусто, нет хазяина. Что за ерунда, про себя ругнулся Сабскаба, и какая-то щенячья тоска сжала его горло.

- Где вы, хозяин, - шептал он, тыкаясь, то в одну, то в другую сторону.

Наконец ему под ноги попался угасший факел. Вспыхнувший огонь, отбрасывал призрачные полутона по стенам, потолку, играл всполохами света, но Крона нигде не было.

-Что за ерунда, Гак, Мак Брак, - ругался Сабскаба, заглядывая по всем углам.

И тут его взляд упал на выглядывающую из под стола голову хозяина. Казалось, он спал, но почему под столом, и почему из глаз спящего катятся слезы.

-С вами все в порядке, - шептал слуга, склонившись над хозяином.

А тот спал, укрившись своими воспоминаниями, и горячие слезы капля за каплей стекали по его щекам. Сабскаба был предан Крону до фанатизма, и поэтому ему вдруг захотелось услужить хозяину, язык как-то сам по себе высунулся изо рта, а в мозгу возникло ясное желание слизать горючие слезинки с его щек. Но в этот самый миг, когда кончик языка почти поймал соленую слезинку, Крон вздрогнул во сне, чуть слышно заржал тем храпом, какой издают загнанные лошади, и высунул из под лавки свои конечности. Точно, хозяин нахватался блох, мелькнуло у него в голове, а взгляд сам по себе упал на…….

-Что это, - только и смог выдавить из себя Сабскаба, рассматривая длиннющий хвост дракона, утыканный острыми шипами.

Опешив, он выскочил наружу и некоторое время стоял за дверью, переминаясь с ноги на ногу.

-Ну что там? - вопрошали в один голос военначальники, а он смотрел на них водянистыми глазами, и стучал зубами, будто от холода.

- Ты что болван остолбенел? - ругались они и требовали аудиенции у тирана.

А Сабскаба мотал головою из стороны в стороны, и советовал им убраться отсюда по добру, по здорову. Прекрасно изучив характер Крона, он был на все сто уверен, что сейчас его лучше не беспокоить.

-Он не может вас принять, - защищал тирана верный слуга, - а уж после такого чудовищного предсказания тем болие.

-Пху! - разом сплюнули военначальники, удаляясь в свои полки, во всю ругая прорицателя Бронха, который предсказал Крону несусветную чушь, а тот вместо решительных действий, развесил уши, и верит каждому слову.

А надобно отметить, что прорицатель Бронх был не только отличным предсказателем, но и мудрым демоносом, который из любой ситуации умеет извлечь двойную выгоду. Вскоре он оказался в лагере олимпийцев, а так как всецело был на их стороне, то не стал скрывать от Зевса, при помощи какого средства Крон пытается преломить ход истории, и все что ему открылось во время гадания. Чем естественно заслужил не только денежное вознаграждение, но почет и славу. В последствии Зевс особым указом закрепил за ним титул самого искуссного прорицателя, разрешив беспошлинно заниматься своим ремеслом. Чем Бронх тутже воспользовался, учредив прорицалище Бронхидов, самый влиятельный культовый центр после Дельфийского оракула. Но это будет потом, после победы олимпийцев, а пока их судьба висела на тонюсеньком волоске, ибо Крон, воспользовавшись предсказанием, решил раз и навсегда покончить не только с восставшими, но и с человеческим родом.

-Я уничтожу вас, недоноски, Гак, Мак, Брак, так и перетак, - неслись грязные ругательства из распахнутой двери, а затем послышался слабый, едва слышный кашель тирана.

Сабскаба уже тут как тут, бережно уложил еще слабого Крона в постель, обложил подушками, укутал верблюжьим одеялом, опоил целебным лекарством. Но Крон резким взмахом руки сбросил одеяла на пол, его лицо полыхало лихорадкой, во всем чувствовалось, что он не совсем здоров. Сабскаба, видавший Крона всяким, больным и здоровым, не очень-то удивился переменам произошедшими с его лицом и телом. Ну что тут собственно говоря особенного. Ну покрыта его грудь жесткой щетиной, ну и что-- может ему холодно. Ну хвост вытянулся и оброс колючими шипами, может ему так удобней, от блох отбиваться. Ну вытянулись его конечности и покрылись чешуей да когтями, ну и что, может именно так и надо. Будто броней, обросли его плечи и спина медной чешуей, ну и что, на то она и война. А то, что лицом он исказился и стал будто вылитый дракон, так на это нам нечего пинять, все одно я его буду любить и заботиться. И правда, Крон был еще очень слаб, и часто повторял слова прорицателя Бронха.

-Кто принесет сердце Кампы в жертву божеству огня, тот обретет власть над миром. Я, я сам перегрызу ей горло, я вырву ее сердце! - ричал он еще слабым голосом, и тутже пугался своих слов. – Нет, этого я сделать не смогу, - оправдывался он не знамо пред кем. - Немедленно разыщите Бриарея. Немедленно! - повторил он приказ дважды, чего рание никогда не делал.

Сердце матери

Бриарей, который уже не раз доказал свое умение выполнять самые ответственные поручения, явился по-первому зову, и был немало удивлен переменам произошедшим в обличии тирана. Это был уже не тот Крон, какого он знал еще недавно, и считал чуть ли не отцом, ибо Крон при каждом удобном случае подчеркивал, что Бриарей ему дороже сына. Пред ним стояло животное, почти дракон, и только его большие зеленые глаза говорили, что это именно тиран Крон. Но не смотря на все перемены в обличии, его голос звучал также как обычно, нежно и по-отечески ласково.

-Я рад тебя видеть сынок, - молвил Крон, усаживая его подле себя за стол, который буквально ломился от явств и напитков.

Крон еще мучился головной болью, его движения были мягкими и плавными, как будто он боялся причинить себе новые страдания. А может это новое тело причиняло ему такую боль, но голос его по-прежнему звучал твердо, уверенно.

-Поежь, поежь сынок, - заботливо предложил он наедки и напитки, - небось устал с дороги.

-Я не голоден, - отвечал Бриарей, едва притронувшись к еде.

- Да ты сынок еж, ежь, не стесняйся, - угощал его Крон, - тебе нужно набраться сил, ибо весь этот мир отныне лежит у твоих ног, возьми его, пользуйся.

-Как это? - чуть не подавился нектаром Бриарей.

-Да, да именно, - продолжал Крон ровным, уверенным голосом, - все сокровища мира отныне принадлежат тебе и даже я, ибо решил уйти от дел, а свое царство передать тебе. Вот бы порадовалась за тебя твоя мать, - ломал комедию он, решив сыграть на сыновьих чувствах и прослезился. - Ты же знаешь, как я любил твою мать, также как люблю тебя, сын мой, - чуть не лез он целоваться.

Некоторое время они сидели обнявшись, и тело Крона подрагивало от слез. Минут через пять он, высмаркавшись в платок, отпил хмельного нектара, успокоился и продолжил всхлыпывающим голосом.

- Вот сын мое решение, - развернул пред ошарашенным юношей свиток пергамента, на котором черным по белому был нацарапан указ о добровольной передачи власти сыну Бриарею. - Читай, читай, - всхлыпывал Крон, рисуя пред ним радужные перспективы.

Бриарей, как и подобает великому воину, оставался безукоризненно спокойным, ни один мускул его лица не выдал эмоций, отчего Крон принялся ламать еще большую комедию.

-Отныне считай себя новым тираном ойКумены, половина страны твоя, половина моя, да что там половина, забирай всю, ничего мне не жалко. Клянусь, уйду от дел, буду жить в Египте, строить Пирамиды. Только одна маленькая неприятность может омрачить твое царствование, - молвил Крон, сворачивая пергамен в трубочку. - Этот выскочка, этот самозванец Зевс и разные там Аиды с Посейдонами грозяться отобрать царственную корону силой.

При этих словах Крон снял с головы царственную корону, тяжело вздохнул, смахнул с драгоценностей пыль и вновь водрузил её на прежнее место.

-Представь себе, этот козлопас Зевс, называет себя моим сыном, а сам то знать не знает, что сын у меня один единственный. Это ты, мой сыночек, - чуть ли не плакал он, смахнув платком слезинку.

Бриарей внимательно слушал, при этом его лицо не выражало ни малейших эмоций, он очень хорошо знал нрав Крона, если он его о чем-то просил, значит дело было особой важности. А уж если он осыпал его такими неимоверными похвалами, значит, это дело было архи важным.

-Что нужно сделать, говори, я весь во внимание, - молвил Бриарей уверенно.

-Эх сынок, если бы я был моложе, то непременно сварганил это дельце самостоятельно, а так только ты моя последняя надежда.

-Говори, не томи, я готов выполнить все, о чем не попросишь.

Крон некоторое время мялся, жался, не зная с чего начать, а затем, заикаясь, начал обьяснять, эмоционально жестикулируя руками и повышая тон при каждом слове.

-На первый взгляд дело может показаться пустяком, безделицей, нужно вырвать сердце у одной демоницы. Когда-то, очень давно, я полюбил её. Это было будто крик души. Бушующий ураган страстей, оставляющий после себя пустоту и ожоги.

Бриарей хотел что-то сказать, может возразить, а может добавить, но Крон вскочил с места, схватил его за полы одежды и вскричал, будто безумец.

-Мне больно произнести роковое признание, эта девка, будто базарная воровка, украла мое сердце, она похитила его, и от этого я терзаюсь столько веков. Столько веков! Столько веков! - бегал он по комнате, ламая руки, - Если бы ты только знал, как я хочу вернуть его обратно. Я прошу тебя, верни мне мое сердце, вырви его из груди той, кого я так беззаветно и преданно люблю.

-Значит, ты хочешь, чтобы я вырвал сердце у одной из твоих любовниц? - переспросил Бриарей.

-Да, именно этого я и хочу, - подтвердил Крон, присаживаясь, - помоги мне в этом, и половина страны будет принадлежать тебе, и даже я стану твоим слугой.

- Пол царства за сердце!, - у Бриарея даже язык высунулся от удивления, - сколько живу, а такого не слыхивал, чтобы за одно единственное сердце дарили пол царства. Прикажи, и я вырву сердца всех твоих любовников и любовниц, которые у тебя были в прошлом, а за одно все сердца их родствеников друзей и соседей.

-Знаешь, - похвалил его Крон, - мне всегда нравятся те демоносы, которые не кривят душой, открыто и смело высказывают свое мнение, которое полность совпадает с моим. Но сразу хочу тебя предупредить, мне нужно всего только одно сердце.

-Говори имя воровки, и где ее искать, - просил Бриарей, - а об остальном не печалься, это уж моя забота, нет такого места на земле, где бы она сумела укрыться.

- В том то и дело, что не на земле, а под землей, в царстве Тартарары.

От услышанного, лицо Бриарея почернело, как небо в ночи, а глаза вспыхнули колючим огнем.

- Спасибо тебе государь! Спасибо за хлеб, за соль! Спасибо, что живьем в гроб заганяешь! Везде буду хвалиться лаской твоею, чтобы и другие знали, какие награды ждут твоих слуг. Много злодеяний у тебя на службе я положил на свою душу, но не знал, не думал, что заслужил такой награды, быть заживо погребенным! - возмущался Бриарей, и право, тут было отчего возмутиться.

В бездну Тартарары есть только вход и нет обратной дороги. Крон почувствовав, что единственный кто может выполнить это задание, вышел из повиновения, вновь вскочил с места и заходил взад, вперед, нервно помахивая колючим хвостиком.

-Чего ты раскудахтался, как курица на насесте. Есть только вход, нету выхода! Если посылаю, значит, знаю, где вход, а где выход. Это правда! Живым туда дорога закрыта, прямой дорогой в Тартарары пройти нельзя, но есть одна тропка, - и он заговорщицки склонился к уху Бриарея, зашепта, а когда отклонился, добавил. - Дурные пути нередко приводят к хорошему концу.

И снова, склонившись к его ух, зашептал, а когда отклонился, добавил.

- Я предостерегаю тебя прежде всего от указанного пути следования, - и снова, склонившись к ух, зашептал, а когда отклонился добавил. - Предупреждаю тебя, также беречься той дороги, которую измышляют ничего не знающие смертные о двух головах, ибо беспомощность управляет их блуждающим умом. Это пустоголовое племя, у которого бытие и небытие признаются тождественными, думают то, о чем даже не подозревают. И самое главное, - повысил он голос, - пока ты жив, не забывай о своем повелителе. Ни за золото! Ни за любую другую награду не отрекайся от того, кого ты обязался защищать. А теперь слушай и запоминай, когда попадешь в страну Безвозврата, разыщишь там жену старого царя Тартара, разрубишь ее на две части, одну можешь оставить себе, вторую тоже, а вот сердце отдашь мне.

Бриарей некоторое время топорщил глаза, вращая осткленевшими белками пустых глазниц, а потом как скажет.

-Но ведь это жена царя Тартара, к которому я всегда относился с огромным уважением. Как я после этого буду жить? Да меня потом загрызет совесть.

-Послушай меня сынок, - успокоил его тиран Крон ласковым и спокойным голосом; - Если бы совесть на самом деле умела грызть, то по улицам ходили одни скелеты. Не забывай, что она находится в стране Безвозврата, там нет живых, там все мертвы и безтелесны, и она не исключение. Так что если даже и останется без сердца, она этого и не заметит. А вот я! - поднял к небу указательный пальчик, - но обо мне потом, пока возьми вот эти вещички, которые тебе обязательно пригодятся в дороге, протянул ему старые стоптанные сандилии.

-Так они ж на три размера больше, - заметил Бриарей, рассматривая во-о-от таких слоновьих размеров сандалии.

- Это не простые сандалии, они умеют летать, и в два счета домчат тебя в бездну Тартарары, - обьяснял Крон, - надеюсь, ты в курсе, как они работают.

-В общих чертах да, - согласился он.

-Вот еще тебе на дорожку сумочка-переметная, там лежит губка, пемза, расчески и зеркала в количестве семь штук, да еще холст материи парчевой и иголки с нитками.

-Зачем мне все это барахло, - бурчал Бриарей в пол голоса, - вроде в чистилище собираюсь, а не в баню, лучше бы сухарей дал на дорожку.

Но Крон сделал вид, что не услышал, по-отечески обнял его и прослезился, поправляя обмундирование: меч, щит да топор. Трижды крутнувшись на каблуке, Бриарей закрыл руками семь отверстий своего тела, проговорил заклинание: «Чирин, Чирин, Фиргулин, Фиргулин», и крылатые сандалии, взмахнув хвостиком, умчали его в бездну Тартарары. Не успели за ним захлопнуться железные двери, а Сабскаба уже тут как тут, спешит обрадовать хозяина доброй вестью.

- Возрадуйся великий тиран, небеса услышали мои мольбы.

-Что такое, - вопрошал Крон удивленно, - неужто войско мятежника Зевса разбежалось, а его самого в кандалах с веревкой в носу доставили сюда?

- Лучше, во сто крат лучше, - заверил его Сабскаба, - мой родственник Равана, из далекой (индийской) страны Ракшаса, обещает прилететь к нам на подмогу.

-Чем мне может помочь какой-то там ракшас, если даже мои головорезы-титаны бессильны против Зевса и его банды, Аидов с Посейдонами.

-Равана не простой ракшас, у него множество отборного войска и остров летаючий.

- Пусть прилетает, - соглашаясь, махнул рукою Крон, отворив боковую дверь, шагнул к молильному алтарю, находящемуся в потайной комнате.

Потайной ход в страну Безвозврата находился в таком глухом месте, куда редко заглядываю солнечные лучи. Не зная, где он находится, найти его невозможно, ибо он больше похож на ращелину в земле, нежели на ход в чистилище Тартарары. Но крылатые сандалии отлично знали, куда ведет этот земляной провал, и вскоре, Бриарей уже стоял в подземелье.

-Мать чесная, курица лесная, - удивился он, не ожидая увидеть под землей деревья и кусты.

И правда, куда ни посмотришь, везде деревья стоят высокие, только не такие как в наших лесах, а каменные, одни из мрамора, другие из разноцветного камня, а листья на тех деревьях из чистого золота и, будто живые, от ветра покачиваются, да трава серебряная по всей земле стелится. От такой красоты Бриарей аж зажмурился, так сильно все кругом блестит и переливается. Хотя ни где солнечного света не видно, а все ж светло, как на закате дня.

-Так вот ты какое царство Тартарары, - только и смог вымолвить Бриарей.

Но крылатые сандалии, будто дворняга, крыльями машут, обьясняют, дескать, это еще цветочки, ягодки будут в переди. Отыскав в этом призрачном лесу глубокую шахту, они тот час же нырнули в бездну. И тутже в его глазах возникла голубая пелена, которая сгущалась и пульсировала в пространстве, где нет ни верха, ни низа. Безграничная даль, которая, скручиваясь, втягивала его в слепящий тоннель, конец которого тянулся к яркому свету, и не повторимая красота неземных красок обступила его со всех сторон, сливаясь с ним в единое целое. Сколько продолжалось это падение, он не знал, не ведал, ибо призрачный свет слепил глаза, и он, доверившись крылатым сандалиям, закрыл очи и падал в неизвестность. А когда почувствовал, что его ноги ступили на твердую землю, осмотрелся и ахнул. Кругом, куда не бросишь взгляд, везде растут синевато–бледные цветы Асфодели, напоминающие щеки лежачего на смертном одре, бесполезный сорняк высасывающий из скудной земли все соки. По этим безрадостным лугам, будто призраки, бродят тени мертвых душ, а ледяной, колючий ветер, подхватив их бесплотные оболочки, увлекает в лабиринт чистилища. Крылатые сандали, которые знали здесь каждую тропку, повели его в обход лабиринта, и вскоре, он, сам того не подозревая, попался в ловко раставленные сети. Будто муха в паутине, трепыхался Бриарей в сетях сотканных из невидимых нитей, это Эрры, богини чумы, поймали его в свою паутину. Бросились они к нему, как коршун на добычу, шипят, будто змеи порыкучие. За воротник схватили, радуются свежему куску мяса, угрозы выкрикивают.

-Что делает этот жирный кусок мяса в нашем заброшенном мире? Мы твои глаза живо выцарапаем. Здесь тебе живому не жить, мертвому не гнить.

Бриарей тутже вспомнил все, что наказывал ему Крон, достал из сумки семь гребней и зеркальце, бросил Эррам. А те от радости аж на месте запрыгали, схватили подарки, на землю уселись, и давай свои мохнатые космы чесать, а про него и знать забыли. Разрубил Бриарей своим адамантовым топором паутину невидимых нитей и в путь дорожку пустился. Не бежит, а парит над землею, влекомый крылатыми сандалиями, лишь пыль за ним по земле стелится. Когда слышит, топот за своею спиной, поворачивает голову, а там – мать чесная, курица лесная! Аммы, богини холеры, в изодранной ветхой одежде преследуют его, тянут к нему свои когтистые руки, за полы одежды хватают.

-О-О-О,У-У-У-У! - воют богини холеры. - Отдай одежду, - кричат, - а не то не жить тебе на свете, живого тебя умертвим, мертвого тебя затопчем!

Вспомнил Бриарей, что ему Крон наказывал, достал из сумки подарки, бросил им парчевой материи, да иголки с нитками. А те от радости аж на месте запрыгали.

- О-О-О,У-У-У-У! - воют богини холеры, тутже на землю уселись, принялись зашивать прорехи на своей ветхой одежде, а про него и знать забыли.

А Бриарей дальше бежит, ноги сами несут его вперед, не касаясь земли. Но тут новая преграда встала на его пути. Будто из под земли, пред ним возникли Керры, мерзкого вида старухи, покрытые паршой и проказой.

- Вот кто нам нужен! - в один голос вскричали старухи. - Наша шерсть линяет! Наши бока шелушатся и чешутся! Станем об этот кусок мяса чесаться, станем об костяного тереться, пока наша шерсть не вылезет, пока новая не выростет.

Вспомнил Бриарей, что ему Крон наказывал, достал из сумки семь кусков пемзы и губку, бросил их Керрам. Те с жадностью схватили подарки, стали о них чесаться, натирая свое паршивое тело мягкой губкой, а про него и знать забыли. Бежит Бриарей дальше, не бежит, парит над землей словно птица, а прямо на его пути встает каменная стена, а в ней пещера. Не долго раздумывая, влетел он в эту пещеру, и уже за первым поворотом увидел яркий свет и чуть слышное стенание. Тут нужно ухо держать востро, решил Бриарей, остановился, осторожно выглянул из укрытия. Смотрит, посреди пещеры горит яркий костер, на котором готовится еда, а возле костра сидит Горгония Медноуса и пьет из пустого черепа густую похлебку. А рядом с нею, закутанные в вуаль теней, сидят: Апата –обман, Таната –смерть и одноглазое Лихо. Только слабые фосфорические контуры их тел просвечивают через вуаль теней, только частота дыхания и сверкание глаз говорит о том, что пред ним живые существа, а не видения из снов Гипноса. Небольшой костерок едва освещал своды пещеры, отчего полумрак теней кажется еще призрачней, еще загадочней. Апата, Таната и одноглазое Лихо возле огня колдуют, раздувают его жаркое пламя, жарят душу, нанизанную на медном вертеле. Он жадно всматривался в тело растерзанной души и узнал в ней красавицу Арку, пытавшуюся отравить Зевса ядом, к сожалению заговор был раскрыт, и ее живьем отправили в бездну Тартарары.

- Боже правый и левый, - только и смог выдавить из себя Бриарей, - любимая, я даже не знал, что ты тут.

И правда, Арка была его возлюбленной демоницей, с которой его связывали отнюдь не плотские чувства. Он хотел было помочь Арке, броситься на выручку, да только не смел этого сделать. Да и чем он сможет ей помочь. Ничем! Его любимой оставалось жить всего считанные мгновения. Даже отсюда он ощущал трепет её истерзанной души, из которого Горгония Медноуса, Апата, Таната, да одноглазое Лихо пили жизненную энергию. Раздавленный увиденным, он долго брел темными корридорами лабиринта, пока не услышал слабый шум воды. С каждым шагом он нарастал, становился все сильнее и громче, и вот за одним из поворотов его взору открылись владения царя Тартара, путь к которому преграждала широкая в тех местах река Лета. Крылатые сандалии пронесли его над водами печальной реки забвения Лета и приземлились на землю.

-Все, - замахали они своими крылышками, давая понять, дальше топай сам.

Нечего делать, пришлось подчиняться. Боже правый и левый, думал Бриарей, пробираясь мрачными закаулками Тартарары, уму не постижимо, как они тут живут, а воздух, воздух такой ядучий, буквально нечем дышать. А под ногами не земля, а какая-то мутная, вязкая жижа и лужи кислотные. Подземный лабиринт Тартарары, сработанный самой природой, был стар, ветх и вот, вот мог завалиться, многие переходы и тупики были обрушены горной породой так, что пробираться приходилось буквально ползком, и Бриарей, уподобясь земляному червю, буквально полз в этой кислотной почве. Иногда вытянув пред собой руки, шел, тыкаясь из одного угла в другой. Будто слепец, брел в кромешной темноте, где черная ночь бесконечного мрака могла показаться солнечным светом. И вот, когда казалось, он совершенно потерялся в этой антифаде тупиков и переходов, пред ним блеснул луч надежды, а взору открылась надпись, высеченная на одной из медных стен. Надпись гласила следующее: «Здесь покоится тело великого царя Тартара, очерствевшего телом, охладевшего душой». А чуть поодаль висела трехугольная табличка, а на ней начертан знак: «череп и кости», означающий, дальше хода нет. Необычным был этот отдаленный уголок чистилища, какое-то совсем неправильное, гиблое место. Тут то и покой никто толком не мог обрести, одни только мучения. Да и кому, скажите на милость, взбредет в голову провести остаток своих дней тут, в этом кислотном царстве. И даже если бы нашелся такой безумец, то сделать он этого не смог бы, по той простой причине, что вход в Тартарары преграждала целая армия грозных воинов: Джинов, Пери и Шейтанов, выстроившихся как на параде.(ВСТАВИТЬ КАРТИНКУ ИЗ КИТАЯ) Все, как на подбор, высокие, стройные, стояли они в полном безмолвии, окаменелые душой, очерствевшие телом. Шесть тысяч пеших воинов при оружии и в боевом одеянии стояли ровными рядами, и вид у них был очень воинственным.

-А если проснуться! - подумал Бриарей, и, решив, что с ними лучше не связываться, свернул за угол и скрылся в одном из проходов лабиринта.

Обойдя грозную армию Джинов стороной, он вышел прямиком к жилищу царя Тартара. Надобно отметить, что за время пребывания в потустороннем мире, он ко многому привык, ибо повидал немало, но такого он еще не видел. С виду царский дворец представлял собою железный сундук со всех сторон оббитый медью, а углы серебряными шинами оторочены, ни тебе красоты, ни изящества, куда ни глянь, красная медь от едких, кислотных испарений и тяжкого духа позеленела и обуглилась. Окон в тех медных стенах прорублено видимо, не видимо, и из каждого оконца, будто из мышиных нор, озверелые страшилища выглядывают, железными мисками стучат, еды просят, друг у друга кусок мертвячины прямо изо рта вырывают. И все время галдят, подобно желторотым птенцам, ждущим корма от отца и матери. Их кормежкой занимались две демоницы, из большого котла они вылавливали остатки мертвячины и по тарелкам рассыпали. А сами-то видом ужасные, у каждой в руках плеть и вилы медные, которыми они этих ужасных чудовищ усмиряют. Таким в лапы лучше не попадаться, решил Бриарей, выглядывая из своего укрытия. А тут как тут, крылатые сандалии стали его в бок подталкивать, дескать, вот она, та, которую ты ищешь, пойди, убей её.

-Пшли прочь, - гнал их Бриарей, - сам разберусь, что да как, - и те, поджав хвост, умчались в один из проходов лабиринта и пропали там, до поры, до времени.

Прежде всего, он решил, все как следует высмотреть, выждать удобный случай, а уж потом действовать. Надобно отметить, что он сразу узнал в демонице с копной змеиных волос на голове жену царя Тартара, но подойти не мог, опасался вида этих мохнатых чудовищ с кривыми ногами, которые буквально со всех сторон облепили пустой котел, суетились, бегали вокруг, дрались за миску с похлебкой. Но и Бриарей был терпелив, умел ждать, и вскоре, такой случай ему представился. Кампа, а это была именно она, зачерпнув из котла остатки похлебки, накормила самого маленького из этих существ, которого по причине его маленького роста пытался обидеть каждый. Мохнатые чудовища с кривыми ногами тутже бросились вырывать у коротышки миску с похлебкой, а он как мог отбивался от них, кричал и плакал. Кампа, взмахнув плетью, пыталась отогнать жадных до поживы чудовищ, но сколько не старалась, тем все же удалось вырвать у коротышки миску с похлебкой и убежать. Грозный окрик, свирепый вид, сильные и резкие движения рук, взмахивающих плетью, говорили о том, что ей на глаза лучше не попадаться, и уж если нападать, то бить первым. Кампа загнала всех этих мохнатых чудовищ в свои норы, зло сплюнула на землю и, прихватив пустой котел и медные вилы, пошла к реке Кокит. Будто тень, она скользила среди полян, поросших цветами бледной асфодели, направляясь к тому месту, где река, сделав поворот, замедляла течение на мелководье и, свернув за скалу, пропала. Он же, ничем себя не выдав, следовал за демоницей, боясь упустить её из вида. И вскоре, увидел ее стоящую средь бурливого потока, окутанную странным светом, не дававшим тени и не освещавшим ничего, кроме нее самой. Одного только взгляда хватило Бриарею, чтобы оценить физические данные своего противника. Она была высока телом, стройна и немного сутула, но при этом двигалась бесшумно и как-то боком, точно она все время боялась, что-то задеть. Широкое красивое лицо, изрезанное морщинами времени, иногда освещалось такими же грустными глазами, как и у большинства жителей подземелья. О том, что пред ним боец, свидетельствовал глубокий шрам, засевший над правым глазом, он немного приподымал бровь к верху, от этого казалось, что правое ухо у Кампы выше левого. Это придавало ее лицу такое выражение, будто она все время прислушивается, и как опытный хищник высматривает свою добычу. В густых кудрях её змееголовых волос блестели седые пряди, это хорошо, решил Бриарей, все таки старика одолеть проще. А Кампа, даже не подозревая о том, что на неё охотятся, утюжит вилами дно реки, загребает острыми зубьями мертвячину и ничего не находит. Вот она входит в реку глубже, почти по пояс, не опасаясь быстрого течения, загребает вилами направо и налево. Только не велик ее улов, речная тина ее добыча, но она не сдается, идет против течения, удаляясь все дальше и дальше от дома. Вскоре она углубилась в одну из проток реки Кокит, скрытую от посторонних глаз редкими деревьями да низкорослым кустарником. Бриарей бесшумно проследовал за нею следом, наблюдая, как она раз за разом орудует вилами, вылавливая из реки куски полураспавшейся плоти. Вскоре глубокий котел был до половины заполнен мясом: ребра, руки, ноги. Приподняв его на вес, она тяжело вздохнула, по всему видать небольшой ее улов, и вновь взялась за работу, загребает вилами направо и налево. Долго он наблюдал за её работой, выжидая, а когда демоница, наполнив котел мясом, воткнула в землю острозубые вилы, пошла купаться, смывая с тела грязь и тину, он сообразив, что лучшего случая может и не представиться, вышел из укрытия. Стоял у берега реки и неотрывно смотрел на будущую жертву, вроде примеряясь к ней. Видя, как она плещется в реке, он представил, что пред ним всего лишь киска. Да, зубастая. Да, клыкастая, но все же мягкая и пушистая киска, которой он быстро скрутит голову. А она, будто почуяв чужака, втянула носом воздух и резко повернулась, змеи на ее голове, сбившись в тугой клубок, зашипели. Немало удивившись - еще живой, нетленной душе из потустороннего мира, она строго спросила.

-Что делает этот кусок мяса в нашем загробном мире?

При каждом слове её голос почему-то не совпадал с движениями губ, а последние слова, вообще, прозвучали тогда, когда она закрыла рот. Бриарей молчал, это молчание было его любимой забавой, пусть жертва терзается догадками, теряя уверенность. Но демоница оказалась не из пугливых, привыкшая повелевать, она, грозно сдвинув брови, молвила.

-На свою погибель ты явился в царство теней, непохищенный болезнью, не убитый грозной смертью и нечем не умервщленный. Если бы тебя пронзило мечо железа, то текла бы кровь, по платью шумно красная струилась. Если бы тебя вода пригнала, то текла б вода по платью. Коль огонь сюда привел бы - опалённы были кудри, борода бы подгорела. Говори, зачем явился, непохищенный болезнью, не убитый грозной смертью.

- Не буду скрывать, - угрозой на угрозу ответил Бриарей, - я пришел за твоим сердцем, так что иди сюда киска по-хорошему, - поманил он её указательным пальчиком.

При этих словах, демоница злобно забила колючим хвостом по воде, а её глаза едва не вылезли из под чешуйчатых век.

-Вот так-то лучше, - молвил Бриарей, думая, что она испугалась.

Но в ту же секунду она обрушила на него первый удар тяжелой плети из бычих жил, с такой силой, что было слышно, как пальцы ее рук захрустели. Еще удар, еще один буквально заставил его танцевать и уворачиваться. Отпрыгнув в сторону, ему удалось избежать страшных ударов, каждый из которых мог перерубить его надвое. Он еще не верил, что пред ним было живое существо, а не тень из потустороннего мира, и эта тень носилась взад и вперед, нанося ему страшные удары. Она была зверем, хищным зверем готовым разорвать его на части. Он же, уподобясь укротителю хищников, повторял:

- иди, иди сюда, киска, - желая чтобы она подчинилась его воле.

Изловчившись, он все же сумел перехватить плеть, и так сильно рванул её к себе, что Кампа, не ожидая такой прыти, приблизилась к нему на расстояние вытянутой руки.

-Такую пушистую киску я возьму голыми руками! - вскричал Бриарей, отбросив оружие в сторону.

Одним прыжком он сбил её с ног, схватил за горло и, навалившись всей тяжестью тела, рычал в предчувствии крови.

-Какой из тебя воин, - душил и приговаривал он, - ты бледная тень, созданная илюзией ядовитых испарений.

Его крепкие и сильные руки, будто железные тиски, сжали её горло. Она храпела, широко открывая рот, и её содрогание было ужасно, но не умирала, и тогда Бриарей сообразил. Да ведь она же мертва и умереть не может, вскипев от обиды, он попытался закрыть ей рот рукою, надеясь, что это поможет. Несколько мгновений женские руки хватали воздух, царапали спину, впивались в тело острыми когтями, оставляя кровавые борозды. Длинные змееголовые волосы обвивались вокруг его рук, жалили и кусали, но их яд уже давно высох и не причинял вреда. Её очи, словно раковины устрицы, начали закрываться, пока она не задрожала всем телом. Наконец-то мертва, решил он, чуть ослабив хватку, а зря. Хотя винить его не в чем, ведь ему не могло прийти в голову, что это создание бездны было наделено гигантской волей. Эффект неожиданности прошел, воля воительницы взяла верх над смертью, овладев собой, она с силой оттолкнула его прямо в реку Кокит. Вскочив на ноги, Кампа откашлялась, и из ее горла вырвался сухой ропот негодования.

-Посмей еще раз притронуться ко мне, шлюхин ты сын.

Схватив острозубые вилы, она обрушила сотню ударов, от которых он с трудом уворачивался, все время пятясь назад к реке. Временами она подпрыгивала, пытаясь сверху нанести роковой удар, а затем, опустившись на землю, била снизу. Вертелась на месте и била с разворота. Делая ложные выпады, наносила коварные удары колючим хвостом. Только мужество и удивительная стойкость спасали его от гибели. Только необыкновенная увертливость позволяла ему уклоняться от жестоких ударов, каждый из которых был смертелен. Отступая к реке, он начал вязнуть в илистом дне, это сковывало движение, еще шаг и он полностью увязнет, а Кампа бьет, разит его острым трезубом, и отступать ему некуда. Сделав обманное движение, Бриарей огромным прижком метнулся к своему оружию, и, прикрываясь щитом, сдержал удары, которые разбились о него, как морские волны о твердый камень. Теперь уже Бриарей сам бросался в бой, делал выпады, колол и резал раз за разом, уворачивась от ударов. Силы уравнялись, и вскоре, меж ними завязалось настоящее побоище. Хрупкая плоть схватилась с неуязвимой мощью. На одной стороне - живая сила, на другой - тленная душа. Поединок разума с бледной тенью давно умершей женщины. Бой неодушевленного предмета с живой плотью. Два равных по силе воина остервенело рубили друг друга, пылая лютой ненавистью. Сильные, не знающие пощады руки с быстротой молнии наносили разящие удары, рубили направо, кололи налево. Словно два молота состязались они в силе своих ударов. То и дело в полумраке бездны Тартарары сверкала медь металла, и все более грозным становилось лицо Бриарея, который, казалось, начал выдыхаться, ведь в этом потустороннем мире все было чужое, непривычное. А вот Кампа, казалось, не знала усталости, и ему стоило больших усилий, чтобы сдержать этот безудержный шквал ударов, многие из которых достигали своей цели. Несколько раз она сбивала его с ног, а один раз ей даже удалось проткнуть вилами ногу, и тогда Бриарей буквально выл от боли, которой впрочем не чувствовал. Ослабевший, он все же находил силы для боя, наперед просчитывая маневр противника, делал выпады, умело уходил от ударов. А один раз он, изловчившись, выманил противника на себя, и так стукнул её щитом по голове, что Кампа буквально отлетела в сторону, стояла и ничего не соображая, вертела вокруг себя вилы, будто плеть. Вращая вокруг себя вилы, она пыталась остановить врага и в тоже время отдохнуть, собрать силы.

-Еще немножко и ты киска будешь моя! - шептал Бриарей, приближаясь.

-Как бы не так! - вскричала она и, найдя в себе силы, метнулась к нему, словно снаряд пущенный катапультой, выбила топор из рук, и если бы не его молодость и недюжая мужская сила, лежать бы ему в могиле Тартарары.

Оставшись без своего любимого оружия, он чувствовал себя, как без рук, лишь щит теперь служил ему защитой и одновременно оружием. Раз за разом она бросалась на него с проворством тигра, но он был еще проворнее, обманув противника, сумел ударить её щитом на этот раз с ребра. Этот страшный своим коварством удар почти надвое рассек её челюсть. От боли она завертелась на месте, а когда остановилась, стало понятно, что развязка близка. Её длинные змееголовые волосы устало повисли вдоль тела и колыхались, будто водоросли на волнах. Она стояла и, ничего не понимающими от боли очами, озиралась кругом.

-Довольно! Пора кончать! - вскричал Бриарей и, выхватив короткий нож, вонзил ей в горло, и тутже черная, застоявшаяся кровь залила одежду.

Жадно хватая воздух ртом, она осела на землю, жизнь истекала из тела. Теперь можно не спешить, думал он, переводя дыхание, ведь и ему сильно досталось. Взмах топора, удар и отрубленая голова покотилась в сторону, также он и поступил с остальным телом. Будто мясник на бойне рубит её тело на пять частей, в семь кусков ее пластает. Уставший, но довольный от совершенного, он неспеша собрал хворосту, кресалом высек пламя огня. Постелив овечью шкуру, уселся на землю, а вокруг себя разложил отрубленные части тела, сидит, любуется трофеями. Направо бросил руки, налево - ноги, внутренности разложил по краям шкуры, белые бросает на светлую сторону, черные на теневую, посредине кладет алое сердце. Жаркий костер выбрасывал в каменное небо бесформенные клубы дыма, роскошно окрашенные в бархатисто-темные и пурпурные цвета. Ранение, усталось и бессонница наполняли его душу каким-то блаженным опьянением, заставляя, вновь и вновь пержить все перепетии последних дней. Сидел, блаженно предавшись мечтам о будущем. Представляя себя в искрящихся золотом одеждах, со сверкающей на голове короной царя ойКумены. Видел, как народы мира поклоняются ему, новому тирану Бриарею, ибо он станет вторым после Крона, а может быть даже, потеснив старика, первым среди царей. Да, он будет таким, в этом не было никакого сомнения. И когда он в своих мечтаниях дошел почти до экстаза, взлетев на седьмое небо от счастья, вдруг увидел на отрубленной руке своей жертвы то, что в один миг перевернуло вверх ногами весь этот мир с его илюзорными мечтами и призрачным счастьем. Закатав по локоть рукава своих одежд и приставив отрубленную руку к своей, он долго и пристально сравнивал родимые пятна.

-Нет, этого не может быть, - только и смог выдавить из себя Бриарей, рассматривая на запясье руки такое же как и у него родимое пятно в виде перевернутой восьмигранной звезды.

И тут до него дошло, что он совершил непоправимое преступление:

- ведь это же моя…моя… моя .. ма.. ма. Мама! - вскричал он срывающимся голосом. – Мамочка, моя родная, что я наделал! - рыдал обманутый сын над телом, изрубленной матери.

Схватив отрубленную голову, он всматривался в её черты, пытаясь отыскать сходство с собою, все еще надеясь, что ошибся, что это совпадение, навождение, обман зрения, все что угодно, только не это. Но то, что произошло потом, чуть не лишило его разума. Ибо отрубленная голова, вздрогнув чешуйчатыми веками, открыла очи. Да, да, именно открыла их и, заглянув ему прямо в душу, изрекла:

-Убери от меня руки, шлюхин ты сын.

Конечно, это была последняя вспышка сознания, неконторолируемый всплеск энергии, но Бриарей ухватился за нее, как за спасительную соломинку.

-Мама, мамулечка, я твой сын, я твой сын! - стенал Бриарей, кусая губы в кровь. – Вот, смотри, - показывал он ей родимое пятно в виде перевернутой восьмигранной звезды, но веки, вздрогнув пушистыми виями, закрылись. – Нет! - вскричал он не своим голосом и что было сил встряхнул ее, на что-то надеясь.

В тотже миг, посиневшие губы, которые, казалось, сомкнулись навечно, разжались и между ними мелькнуло жало ее языка.

-Мама, мамуля! - еще раз крикнул Бриарей.

А та, отворив чешуйчатые веки, зло блеснула очами, а из горла вырвались страшные своей сутью слова.

-Я счастлива, что мне не прийдется плакать от стыда за то, что мое чрево породило такое чудовище! - и тутже все стихло.

Лицо обмякло. Веки сомкнулись на веки. Это походило на бред, на болезненное полузабытье.

-Нет, это мне показалось, этого не было, - твердил он самому себе, терзаемый угрызениями совести.

Но это было, отрубленная голова на какой-то миг подняла к нему взгляд темных, как ночь очей, и он потерял сознание. Сколько продолжалось это мистическое состояние забытья, он не знал, не ведал, да и не хотел этого знать, ибо ни за что на свете не смог бы поверить, что встреча с матерью может произойти при подобных обстоятельствах. Никогда, даже в кошмарном сне, ему не пригрезилось бы ничего подобного, а уж тем более прощальное напутствие матери. Казалось, только теперь. Невозможное, стало возможным. Видимое -осязаемым. Нереальное -неизбежным. Реальное - неумолимым. Если учесть, что до этого в Бриарее было столько дурного. Необузданая жестокость, злое упрямство, надменность, эгоизм и прочие чесноты, то в один миг в нем произошли колоссальные перемены. Победа нравственности над животными инкстинктами, и жуткие всплески самобичевания. Такое состояние часто преследует преступника, когда тот начинает осознавать свою вину и первое, что начинат его грызть, это совесть. В таком состоянии его и нашел Феникс, который, узнав о великом предсказании, стремглав бросился в бездну Тартарары.

-В твоих руках ключ к изменению мироустроения на земле, - молвил Феникс, обращаясь к подавленному Бриарею, который сидел на земле, понуро опустив голову, и смотрел на него глазами безумца. - Кто принесет божеству огня сердце твоей матери, тот обретет власть над миром, ибо в этом сердце таится великая сила, способная изменить ход истории.

Бриарей слушал, но казалось ничего не понимал.

- Твоя рука - это весы, на которых покоится судьба Земли. Крон - это зло, казни, рабство и нет будущего у царства тирана. Ведь даже трон не принадлежит ему по-праву, он его захватил хитростью и коварством, подняв руку на своего отца.

-Ты лжешь, - не поверил ему Бриарей и тутже усомнился в своих словах.

-Ты сам не веришь в то, что говоришь, - молвил ему Феникс, - тиран даже тебя обманул, заставив убить свою мать.

-Как он мог! - схватился Бриарей за голову, - у меня в голове не укладывается, ведь я оказал ему столько бесценных услуг.

-Бывают услуги настолько бесценные, что отблагодарить за них можно только черною неблагодарностью, - отвечал Феникс. - А тебе советую принять мои слова как лекарство. Мир изменился, на смену тирании идет эра добра и света. Отдай это сердце Зевсу, ведь он законный наследник престола, в его теле, будто в сосуде жизни, покоится душа громовержца Урана, это она направляет его к победе.

При упоминании о Уране-громовержце, Бриарей как-то сжался, будто ему на голову вылили ведро с нечистотами. Видать, вспомнил о том злодеянии, какое он сотворил с богом, упрятав старика в дубовый гроб, задели его за живое. А Феникс, будто прочтя его мысли, добавил.

-Ты уже раз совершил против Урана злодеяние, не повторяй его вновь.

Эти слова буквально взорвали его из нутри. В порыве слепой ярости или безумства, что впрочем одно и тоже, он схватил нож и, взмахнув им, вспорол свою грудную клетку, вырвав оттуда животрепещущее сердце.

-Вот, - вскричал он, протягвая оба сердца Фениксу, - забирай их, только не мучь меня! - и обессиленно опустился на землю, все время повторяя. - Зачем мне жить, зачем, зачем!

Феникс взял только сердце демоницы Кампы и, спрятав его в дорожную сумку, спросил:

-хочешь, я помогу тебе выбраться наружу?

- Нет, - отвечал он, - я должен упокоить душу моей матери, верю, только тогда обрету покой, когда её душа найдет умиротворенье.

-Как знаешь, отвечал Феникс, - я улетаю, но знай, жители земли вечно будут помнить подвиг, который ты совершил во благо всего прогрессивного человечества.

Взмахнув крылом, Феникс, будто облако сизого дыма, растворился вдали, а Бриарей остался сидеть у огня. Сидел, раздавленный и жалкий, копался в прошлом, пытаясь отыскать там что-либо хорошее и доброе и не находил, только угрызения совести грызли его душу. И правда, всю свою жизнь он только то и делал, что резал, убивал, в каждом видел врага. А враг, его истинный враг был рядом, он скрывался в обличии его названного отца Крона. Да, мир жесток, и негде искать правду, а ведь правда, это лекарство для души, только она может исцелить ее от тысячи недугов. Зато теперь, когда я поверил в силу правды, я наверняка изменюсь, стану лучше и буду бороться только за правду, но в начале я должен наказать себя. Схватив остро отточенный нож, Бриарей одним ударом перерезал себе горло и рассмеялся, обливаясь кровью. Да, я давно уже мертв, мелькнуло у него в голове, ведь мне ни капельки не больно. И в тоже время, я живу, но живу ли я, смеялся он, кромсая свое тело ножом. В таком разбитом состоянии его нашли крылатые сандалии, которые, потерявшись в лабиринте, долго блукали его закоулками, разыскивая след, стертый водой реки Кокит. И вот, когда они уже потеряли всякую надежду отыскать утерянный след, они случайно увидели его в чаще густого кустарника. Сделав круг над Бриарем, который сидел и, будто насмехаясь над самим собою, срезал с костей части мяса, бросал их в огонь.

-Где сердце, где сердце? - вопрошали крылатые сандалии, виляя хвостом.

- Вон, в той куче костей и мяса, - небрежно ответил им Бриарей, не переставая терзать свое тело ножищем-кинжалищем.

Взмахнув крыльями, сандалии схватили еще горячее, животрепещущее сердце, и тутже упорхнули прочь из этой ужасной бездны, где на каждом шагу попадаются злобные Граи и прочая нечисть.

-Эй вы, хвостатые лапотники, передайте это сердце тирану! - вскричал им в след Бриарей и рассмеялся, представляя лицо Крона, получившего чужеродное сердце.

Будто в иступлении сидел он у костра, отрезал от своего тела куски мяса, бросал их в самую середину жаркого пламени и смеялся, представляя лицо Крона, получившего фальшивое сердце.

Это сердце принесет нам победу.

А в это самое время, на поверхности земли происходили не мение драматические события. Армия демоносов, оставаясь в неведини относительно победоносного сердца демоницы Кампы, роптала. И правда, к тому было множество причин, противник маневрирует, заходит с тылу, обходит их со всех сторон, а они бездействуют. Тиран заперся у себя в молильной комнате, и нос свой не кажет на улицу, а олимпийцы, завладев ключевыми позициями, перекрыли все дороги, вынуждая принять бой в самых невыгодных условиях, или сдаться на милость победителей. Армии под командованием Аида с Посейдоном, сделав стремительный марш бросок, обошла врага со стороны моря и, заняв господствующие высоты, отрезала путь к отступлению. Зевс выдвинул свою армию вплотную к лагерю Крона, таким образом полностью окружив его с трех сторон. И это еще не все, в двух переходах стояла Скифская конница под командованием Перуна-Геевича. В продолжении восьми дней Зевс тщательно вызывал врага на бой, пращники олимпийцы подходили почти к самому частоколу крепости и забрасывали их камнями, но демоносы, не имея приказа, лишь изредка отвечали ответным огнем. Сабскаба едва находил слова, убеждая военачальников ждать и всячески сдерживать порыв своих воинов, которые рвались в бой при виде олимпийцев. Даже, не глядя на карту, было ясно, что армия Крона попала в тяжелейшее положение. Окруженные с трех сторон, им оставался единственный выход, напасть на один из отрядов олимпийцев. Но в этом то и таилась огромная опасность, ибо в это время, две другие армии ударят с тыла.

-Это будет катастрофа! - перешептывались меж собою титаны и военачальники, что задумал наш тиран, гадали они, даже не подозревая, что он не просто медлил.

А все это время с нетерпением ждал вестей из потустороннего мира и молил небеса, ниспослать ему победу. Надобно отметить, что Крон настолько замкнулся в себе, настолько сжался в своей звериной оболочке, настолько опутал себя паутиной страстей и желаний, что вскоре стал как две капли воды похож на дракона, один только вид которого может повергнуть в шок неподготовленного зрителя.

-Повелитель, нужно действовать, нас окружают, заходять с тыла, - докладывали ему слуги, но Крон гнал их от себя.

- Еще не время, убирайтесь прочь! - рычал тиран срывающимся голосом и менялся чуть не каждую минуту.

И правда, от долгого напряжения он менялся не только духовно, но и физически, превращаясь в существо всем своим видом схожее с драконом ,которого еще никогда не рождало лоно матери земли. Определить, к какому подвиду драконов относится тиран Крон в своем новом обличии, не смогли бы даже самые мудрые зоологи современности.

-Нас обошли со всех сторон, - день за днем докладывал Сабскаба хозяину, - разбойники забрасывают нас камнями, нужно действовать, иначе будет поздно.

Но Крон был непреклонен.

- Еще не время, нужно ждать, - твердил он самому себе, уже теряя надежду.

И вот, когда казалось бы, он сам разуверился обрести долгожданное серце демоницы Кампы, пред ним, будто из преисподни, возникли крылатые сандалии и, сделав круг, опустились к ногам хазяина.

- Ах вы ж мои хорошие! - бросился он к ним, готовый расцеловать их стоптанные подошвы.

- Принесли! - виляли хвостом, крылатые сандали лащились, как это делает собака, принеся хозяину брошенную палку.

-А где этот? Как его там? Бриарей? - вопрошал он пренебрежительным тоном.

-Умом тронулся, - знаками и ужимками обьясняли ему сандалии, - сидит над телом зарубленной демоницы и плачет.

-Ну и бог с ним, - молвил Крон, поставил пред сандалиями миску с сухим кормом, потрепал их по загривку и выскочил в дверь. - Демоносы воспряньте духом, вот она, победа! - вскричал тиран, размахивая во все стороны окровавленным сердцем. - Вот она, великая благодать победы, ниспосланная нам проведением бездны. Наше дело правое, мы победим! - кричал он, и его воины, воодушевленные неземной благодатью, начали выстраиваться в боевые порядки.

В первый миг, когда Крон в обличии злобного дракона выскочил из шатра и принялся злобно завывать, многие устрашились переменам случившимся с лидером нации. Но затем, когда первый испуг прошел, они поняли, что это наверное к лучшему, если мы его боимся, то какого должно быть врагу, узревшему венценосного тирана в обличии такой жуткой образины. Вооружившись с головы до ног, они строились в боевые порядки, кругом был слышен лязг оружия, да барабанный бой. Крон же, обходя по фронту свои полки, обратился к ним с такой речью.

-Храбрые мои воины, сегодня знаменательный день в истории ойКумены, это сражение решит судьбу всей войны, а победа будет за нами, ибо в наших руках сердце победы. Вот оно, смотрите! - протягивал он им окровавленное сердце. - Обладатель этого сердца получит все, а разбойники будут уничтожены. Оглянитесь вокруг, за нами стоит Скифская конница, справа Аид, слева Посейдон, пред нами Зевс, и всеже они сломают зубы о наши кольчуги.

Все это Крон говорил так темпераментно и страстно, что казалось, его голос заставлял вибрировать даже воздух.

-Верные мои воины! Либо мы на правах хозяев уничтожим этот разбойничий сброд и снова закуем их в рабские кандалы да колодки, либо сами станим рабами, а наша многострадальная страна погрязнет во мраке и варварстве. Демоносы! Братья! Сестры! Взывая к вашему мужеству, хочу надеяться, что вы без сожаления отдадите свои жизни за вашего тирана. Не бойтесь смерти и увечий! Клятвенно обещаю, что всех кого смогут оживить и вылечить, будут вылечены, а о тех кто отправится в страну Безвозврата, я позабочусь лично, суд над вами будет быстрым, а перерождение скорым. Все кто останется в живых, получат землю, деньги и рабов, сколько пожелают.

-Победа или смерть! - скандировали демоносы, воодушевленные его пламенной речью и щедрыми посулами.

-Оденьте нагрудные латы, - просил хозяина Сабскаба, протягивая ему самые лучшие брони.

Но Крон только ухмыльнулся и спрятал у себя на груди сердце демоницы Кампы:

- оно лучше любой брони отведет от меня вражьи копья и стрелы.

В это самое время, ему подвели любимого дракона, молодой красавец гарцевал на месте, роя когтями землю, черная лоснящаяся шерсть блестела на драконе, как черное, полированное дерево. На этом красавце Крон всегда ездил в самых жестоких сражениях, он очень любил это верное и покладистое животное. Но сегодня он сам был в обличие дракона, во многом превосходя своими размерами любимого зверя. Поэтому, не долго думая, вынул из ножен свой меч, и тутже на глазах у всех пронзил ему горло, и дракон, храпя и фыркая кровью, пал на землю и тутже издох. А Крон взревел так, что его было слышно даже в стане врагов:

- сегодня я не нуждаюсь в драконе, если мы победим я запрягу всех этих Зевсов, Аидов и Посейдонов в одну большую телегу и буду разьезжать на них верхом!

Воодушевленный его пламенной речью, гигант Алкионей воспринял образную речь тирана Крона за чистую монету, и первым начал безумствовать. Его сила была столь велика, что он сокрушил сразу двенадцать колесниц и дважды двенадцать онегров разорвал в клочья, таков был порыв его гнева. Его примеру последовали и другие гиганты, они тутже начали резать своих драконов, онегров и коней.

-Что вы делаете, остановитесь! – бегал, размахивая когтистыми руками, тиран Крон, пытаясь, остановить резню, ведь на его глазах жертвой фанатиков пала большая половина доблестной каваллерии.

Многие демоносы восприняли его жестикуляцию, как сигнал к наступлению, тутже ударили в барабаны, затрубили в трубы и раковины, призывая воинов к выступлению. Подобно тому, как горный поток вздувшийся от дождя, бешенно мчится вниз, опрокидывая и унося в своем водовороте все и вся. Точно также и демоносы 20 тысяч всадников, 3 тысячи колесниц, 80 тысяч пехоты, а также 40 тысячами пращников, лучников и копейщиков с неописуемой яростью обрушились на Олимпийцев, завязав рукопашный бой. Еще примерно такое же количество войск составляли резерв, они не ввязываясь в бой, стояли в крепости, ожидая приказа. Обладая превосходящим количеством войск, Крон надеялся, быстро управившись с Зевсом, прикончить и остальных, к тому же в его руках было сердце победы. Но он не учел того, что его враги обладают позиционным преимуществом, к тому же, окружив армию Крона со всех сторон, они могли наносить удары в спину, гриву и хвост, а это всегда очень опасно. Но самым главным преимуществом, которым обладал Зевс, было сердце демоницы Кампы, причем настоящее, а не фальшивое. К сожалению Крон всего этого не знал, поэтому стремглав бросился в бой, собственным примером подгоняя демоносов вперед. Зевс же, не один день проведя в ожидании решающего сражения, будучи от природы хоть и решительным, но не жестоким, успел перегореть, а его воины, будто почувствовав настроение своего командира, дрогнули под ураганным напором врага, заколебались и начали отступать. Крон страшный своим звериным обличием бился в первой линии атакующих, абсолютно не беспокоясь о своей жизни, совершая чудеса отваги и мужества, каждый его удар поражал олимпийцев, каждый взмах его меча приближал к победе, в которую он верил свято и безоговорочно. А иначе и быть не могло: ведь у него было победоносное сердце демоницы Кампы, вот по этой причине он буквально упивался кровью. Ужас свалки, стоны раненных, хрипы умирающих, все это окончательно привело его в какое-то иступление, голова шла кругом, а он все рубил налево, направо, бил с плеча, уже не осознавая, что делает и что происходит вокруг. Демоносы, видя безудержную отвагу своего тирана, остервенело рвали врага на части, проявляя неслыханные чудеса героизма. Но и олимпийцы, надо отдать им должное, сумели выстоять в этом чудовищном напоре, рубились на равных, то и дело нанося врагу урон. Пращники и лучники с обеих сторон буквально затмили небо сотней стрел, засыпали друг дружку градом камней, убивая и калеча. Видя, что бой затянулся, а олимпийцы перехватывают инициативу, Сабскаба, убоявшись за жизнь господина, оттеснил его назад, прикрыв своей грудью от жалящих стрел.

-Смилуйся над нами, повелитель, - умолял он его, - ты подвергаешь свою жизнь необдуманной опасности. Твое дело руководить из окопа, а не сражаться в передовой линии.

Вытерев с лица запекшуюся кровь, Крон осмотрелся по сторонам и, сообразив, что его армия имеет преимущество в пехоте и кавалерии, а олимпийцы хоть и сдерживают атаки но по численности уступают демоносам, решил дожать Зевса. И тутже отдал приказ резерву, чтобы те немедленно напали на левый фланг вражеского войска. С диким гиканьем и свистом каваллерия демоносов обошла левое крыло олимпийцев, ударила в спину. Зевс, к тому времени полностью овладевший ситуацией, внимательно следил за ходом боя, увидев, что его обходят, тутже послал свою каваллерию встретить вражескую конницу. Ударив в спину, демоносы уже предвкушали победу, готовясь растерзать мятежников, но неожиданно для себя наткнулись на каваллерию, спрятанную в ближайшей роще, и меж ними разгорелась кровопролитная схватка. Аид, находящийся на правом фланге, первым двинул свои полки на помощь Зевсу, и сильным ударом попытался опрокинуть врага. Но и тиран Крон не сидел сложа руки, предвидя этот удар, выдвинул против Аида резервный полк пехоты, встретил врага на подступах, и меж ними завязалась яростная рубка. В это самое время, подоспели полки под командованием Посейдона и, обойдя Крона слева, ударили ему в спину. Демоносы, оказавшись как бы в окружении, яростно и фанатично отбивали все атаки, не считаясь с потерями. В ответ на это, Крон тутже ввел в бой части из своих резервов, которые яростной контратакой вклинились меж Аидом и Посейдоном, не дав им возможности соединить свои силы. Численное превосходство было на стороне Крона, он с нескрываемым любопытством наблюдал, как его сильные и мужественные воины буквально рвут на части хилых и щуплых рабов-варваров.

-Так их, так, бей, круши! - подбадривал он своих воинов, раз за разом посылая в бой все новые и новые резервы.

Надобно заметить, что для Олимпийцев ситуация сложилась очень даже не простая, они буквально захлебывались в море крови, а враг напирал, и нельзя было сказать, какая из двух армий побеждает. В это самое время, все ближайшие скалы и горные вершины неожиданно вспыхнули ярким пламенем. Ужасный, необьяснимый рев и вой огласил окрестности, это с ужасным грохотом срывались и падали вниз гигантские глыбы гранита. Все это сотворило некоторое смятение в мозгах у демоносов. И правда, им на миг показалось, что это сторукие великаны-Гекатонхейры, вырвавшись на свободу, отрывают от скал целые горы и бросают их в долину. Надобно отметить, что эти ужасные Гекатонхейры были всего лишь хитрой уловкой Пана, который от природы был наделен магическими способностями напускать на врагов панический страх.

-Чтобы тебя боялись враги, окружи себя страхом, - любил повторять он, ибо дав выход страху, сидящему у тебя внутри, ты освободишься от него, а он поселится в сердцах твоих врагов.

Пан, с присущей ему смекалкой и выдумкой, устроил на вершинах ближайших гор гигантские мельничьи жернова, руки-лопасти были обмотаны промасленной соломой и клочьями ткани. В назначенный срок, он дал приказ своим воинам, сидящих в засаде, жечь костры, бить в барабаны и кричать в трубы, усиливающие звук. Издали смотреть, точь в точь великаны Гекатонхейры размахивали огненными руками, грозя разорвать всех и вся. Из их разверзнутых ртов, будто из кратера вулкана, вырвался грозный рев, летели и падали гигантские камни. И было в этом реве столько злобы и ярости, что демоносы содрогнулись от ужаса. Охваченные страхом, они бросали оружие и многие из них бежали, казалось, победа перекочевала на сторону олимпийцев, но тиран Крон, обладающий несравненным преимуществом в резервах, тутже бросил в бой несколько запасных полков. Пришедшие в растройство полки, расступались, давая возможность свежим резервам занять их места. Свежая кровь, влившаяся в бой, коренным образом изменила ситуацию. Хотя олимпийцы проявляли навиданный героизм и стойкость, все же враги были сильнее, и неизвестно чем бы все это закончилось, если бы не подоспел Перун-Геевич. Конница северян-Скифов под командованием Перуна буквально обрушилась на голову демоносов, за короткое время опрокинув и смяв правый фланг армии Крона. Они буквально разметали все на своем пути, и демоносы явственно осознали, что бой проигран. Их уже не воодушевляла мечта о почестях и триумфах, им осталось только одно. Дорого продать свою жизнь, унеся на тот свет как можно больше врагов. Это был отчаянный порыв доведенных до крайности и отчаяния воинов, и вскоре, бой превратился из кровавого побоища, в лютую резню.

-Мы терпим поражение! - кричали воины, обращая взор к тирану, а тот только рассмеялся им в лицо, он по-прежнему верил в свою победу и хотел убедить в ней всех остальных.

-Мы непобедимы! - кричал он своим воинам, - Вот она, победа! - вытащил из под полы своих одежд красное от крови сердце демоницы Кампы. - Смотрите все! - поднял его высоко над собою, - Это божественное сердце принесет нам победу! - и тутже бросил его в огонь походного алтаря.

Раскаленные угли костра приняли дар, сердечная плоть сжалась, поблекла и тутже вспыхнула огнем и дымом.

-Вот он, дымок победы! - вскричал тиран, вдыхая его аромат, - Теперь мы непобедимы!

Но многие даже не догадывались, чье сердце сгорело в огне, они думали, что в порыве безумства он вырвал и сжег свое собственное сердце.

- Мы погибли вдвойне! - взмолились демоносы, - тиран Крон вырвал свое серце и сжег его в огне, - и от этого в их головах произошло еще большее замешательство.

- Бессердечный тиран! -пронеслось в рядах растроенного и частично ополоумевшего войска.

А Крон стоял, наслаждаясь видом горящего сердца, и жадно вдыхал запах триумфа, хотя гарь и смрад исходящий от горящей плоти нельзя было назвать приятным. Не успел еще рассеяться дымок от предвкушения победы, как олимпийцы буквально опрокинули правый и левый фланг, а демоносы, те кто уцелел, бежали к центру, который еще оказывал сопротивление врагу.

- Великий тиран, - докладывали Крону военачальники, - враги смяли наши фланги. Они обошли нас со всех сторон. Демоносы бегут. Что делать?

- Бросайте в бой последние резервы! - приказал Крон.

-У нас не осталось резервов! - отвечали ему.

- Нет, - этого не может быть! - рычал тиран, - мы не можем проиграть сражение, нужно отбиваться от врагов до последнего воина, сейчас небеса вдохнут аромат победы и тутже осияют нас своей благодатью.

-Но почему ты так уверен в победе, - допытывались обреченные воины у Крона, - посмотри налево, посмотри направо, все пропало, нас бьют по всех фронтах.

-Потому, - взрычал тиран, - что я добыл сердце демоницы Кампы. Я принес его в дар божеству огня, победа будет за нами.

Но тут произошло что-то совершенно нереальное, ибо на расстоянии броска копья, Крон увидел предводителя олимпийцев. Зевс держал прямо пред собою животрепещущее сердце победы. Да, да, именно победы, каким-то неуловимым, звериным чютьем Крон понял, что это именно оно - сердце демоницы Кампы. Даже издали оно издавало тот божественный запах, каким пахла она, его любовь.

-Вот оно, сердце победы! - вскричал Зевс, держа его высоко над головою. - Смотри тиран, не его ли ты искал! - при этих словах он бросил сердце в пылающую жаровню походного алтаря.

Какой-то остервенелый рев отчаяния:

- ву-а-у-р-р-р-р! - и злобное внутриутробное стенание, - ву-а-у-вау-р-р-р-р! - вырвалось из глотки тирана.

Пронесясь над полем брани, это истошное: «ву-а-у-вау-р-р-р-р!» устрашило, и врагов, и соратников. В этот миг, тиран полностью утратил свое демоническое обличие, превратившись в хищного свирепого зверя. Он рвал на части всех, кто попадался ему на пути, пробивался к алтарю, в которм горело сердце его победы. Но сколько не старался, так и не смог этого сделать, копья и пики, ощетинившись лесом железа, преградили ему путь, и он со слезами на глазах смотрел, как пламя огня пожирало сердечную плоть, уже чужой победы. Хотя бой не прекращался ни на миг, тиран Крон стоял, опустив свое оружие, теперь все, что давало ему силы и даже жизнь, утратила всякий смысл. Его верный Сабскаба во время боя ни на шаг не покидавший своего хозяина, от первой до последеней минуты, сражался подобно герою, и как мог прикрывал его своим телом от стрел и копий. Но во время одной из стычек его оттеснили в сторону, и вот теперь, увидев, что хозяина окружил лес из копий, а он стоит и даже не пытается обороняться, бросился в самую гущу сражения, убивал, колол и резал ненавистных врагов, но пронзенный двадцатью мечами, пал на сыру землю, как герой. Каким собственно и был всю свою жизнь. Также доблестно пал и его верный слуга Бончо. Весь израненный, он пал на грудь любимого хозяина и, даже теряя сознание, пытался заботиться о нем. Такими на следующий день их нашли воины похоронной команды, а когда в числе сотен тысяч убитых, которых положили на погребальный костер, услышали слабый стон Бончо и томный вздох Сабскабы. Бой близился к завершению, избиение демоносов приобрело катастрофический характер, у кого была возможность бежать, бежали, ибо исход сражения был предрешен, кто не мог бежать или считал бегство позором, сражались. Выморенные, истекающие кровью воины не прекращали сопротивление, это были уже не мужественные храбрецы, это были чудовища, превратившиеся в свирепых зверей, дорого продающие свою жизнь. Несмотря на отчаянное положение, тиран Крон и не думал отступать. С отчаянием обреченного, он пробирался к алтарю, в котором тлело сердце победы. Ореол, какого-то божественно-потустороннего света, окутавший алтарь, манил его к себе. Если бы вы в этот миг взглянули на Крона, вы бы сострахнулись тем чудовищным переменам, произошедшим в его теле. Это был даже не дракон с царственной короной на голове, а какой-то невиданный до селе зверь: с безрассудной злобой, разящий направо, налево медным хвостом, рвущий когтями вражьи брони, грызущий зубами чужие жизни. Сотня верных ему воинов ни на шаг не отступая от своего тирана, врезались в ряды олимпийцев, которые хотя и состояли из опытных воинов, все же не могли противостоять такому яростному натиску. Многие олимпийцы пали под ударами, один за одним падали сраженные демоносы. Хотя олимпийцы уже могли считать себя победителями, но эта победа давалась им очень дорогой ценой. День близился к вечеру, но бой не прекращался, а когда на небе взошла большая луна, осветив своими бледными лучами мрачную картину кровавого побоища, все кто имел глаза, увидели. Растерзанные, искалеченные трупы, грудами и по одиночку валялись на поле боя, окровавленные и измученые демоносы с боем пробивались к близ лежащим горам, отбиваясь от наседавших врагов. Только в одном месте, у жертвенного алтаря, еще кипел яростный бой, сотня телохранителей прикрывали спину тирана, а он сражался с такой яростью, которая, казалось, никогда не истощалась.

-Зевс, где ты, - рычал дракон Крон, вызывая на поединок ненавистного ему врага, - выходи и сражайся!

Но время шло, его воины падали один за другим, а Зевс так и не появился, не вышел к нему на единоборство, и не потому что струсил, а потому что в том злобном рычании никто не смог бы разобрать и слова. К тому же братья титаны: Зевс, Аид с Посейдоном клятвенно пообещали, не выходить на единоборство против своего отца. Будучи окруженным со всех сторон, он продолжал сражаться, один против тысячи врагов сомкнувшихся против него живым кольцом. Глаза его сверкали злобой и яростью. Голос был подобен раскату грома. С быстротой молнии вращал он свой медный хвост, пытаясь пробить брешь в густом частоколе из копий, которые будто магический круг удерживали его внутри. Иногда он делал быстрые выпады, бросался на острые копья, поряжая и нанося раны олимпийцам, разрывал на части тех, кто осмелился напасть на него. Но и олимпийцы не могли к нему приблизиться или нанести хоть какие-нибудь увечия, ибо мечи и копья отскакивали от его медного тела, будто от каменной стены, а стрелы застревали в его железной шкуре, не причиняя ему вреда. Титаны Зевс, Аид и Посейдон даже не делали попытку подойти к так называемому папе, и не потому что трусили или убоялись его звериной мощи. А потому что это был их папа, пусть тиран, пусть душегуб, а все же родитель. И надо отметить, никто из олимпийцев не осуждал их за это. Но воины гибли, и нужно было что-то делать, тогда Перун-Геевич принял единственно правильное решение, приказав, выдвинуть катапульты на прямую наводку и принялся растреливать чудовище. Каменные ядра отскакивали от его тела, едва причинив ему вред, пришлось зарядить катапульту огненным ядром. Со страшным воем огненый снаряд, несущий смерть всему живому, пронзил пространство, разыскивая свою жертву. Этот страшый удар мог положить конец жестокой схватке, да видно все стихии земли и неба отвернулось от Крона, даже бездна мрака не принимала в свою утробу это чудовище. Удар пришелся ему в грудь, сбив с ног, однако ж особого ущерба не причинил за исключением того, что сорвал с груди медь чешуи и лоскут шкуры. Обливаясь кровью, Крон упал на землю, но в тот же миг вскочил и, обратив в сторону врага свой щит и меч, продолжал разить олимпийцев железом. Видя, как гибнут его воины, Зевс плюнул на все нормы приличия и родственные чувства, пробился к тирану, стоял, вызывая его на бой. В это самое время, Перун-Геевич метнул в дракона еще один снаряд, который, попав в ногу, по-видимому перебил ему коленную чашечку. Глаза Крона наполнились кровавой влагой, взвыв от боли, он опустился на колено, рычал и скалил зубы. Раз за разом пытался подняться с земли, но нога не слушалась, причиняя ему страшную боль и страдание, а враг приближался. Сотворив воистину титаническое усилие, он нашел в себе силы подняться и в порыве лютой злобы метнулся к Зевсу первым, нанеся удар. К большому сожалению силы оставили Крона, бросок выдался замедленным и неточным. Зевс успел отскочить в сторону и, замахнувшись медной булавой, нанес тирану такой страшный удар прямо в темя, что кости черепа хрустнули и надломились, превратив его голову в кучу торчащих осколков, сквозь которые виднелись извилины мозжечка. Он пал на землю с каким-то ужасающим звоном. По всему этот звук издала слетевшая с его головы корона, а может он был следствием фонтана крови, брызнувшей изо рта и ушей. Как бы там ни было Крон, был повержен, лежал в луже крови и дергался в конвульсиях.

- Не верь ему, - советовал Феникс, - он не может умереть, он бессмертен!

И Зевс, прислушавшись к совету, сковал его руки и ноги железными цепями.

- Теперь ты никуда не денешься, - приговаривал он, одевая его в железо кандалов.

Холод железа, обидные и колкие слова вернули Крона к сознанию, найдя в себе силы, он оскалил зубы.

-Даже сейчас, когда я окован железом, я все равно сильнее и значительнее любого из существующих властелинов этого мира! - рычал он, слизывая кровь.

Но его уже никто не понимал, вследствии черепно-мозговой травмы его речь утратила прежнее изящество и теперь походила на звериный рык, смешанный с едва понятными обрывками слов. А Зевс стоял у изголовья отца, который в этот час представлял из себя жалкое для глаз зрелище, и с нотками сожаления в голосе предсказал его будущее. Будто приговор звучали слова Зевса:

- теперь ты скован цепями и останешься скованным до тех пор, пока не истлеют твои кости, а тело превратится в прах.

-Нет! - рычал поверженный тиран, пытаясь дотянуться до спавшей короны.

Ловким движением Феникс поддел ее острием копья и, пронеся над головами братьев Аида с Посейдоном, протянул Зевсу.

-Возьми ее, - сказал Феникс, - и помни, это не просто корона победы, это символ власти и силы огромной страны!

Зевс не стал отказываться от подарка, взял в руки корону и с огромным любопытством рассмотрел священные Уреи. Сотни глаз устремились к златой короне, к этому священному предмету, символизирующему собой безграничную власть, силу, закон и порядок. Некоторое время он вертел ее в руках, как будто раздумывал: «как быть? Как разделить ее на три части?», а потом, размахнувшись так сильно, как только мог, сделал шаг и выбросил ее в бездонную пропасть самого глубокого ущелья.

-Ах! - тяжкий вздох сожаления вырвался из грудей Крона:

- что ты наделал, злыдня! - скрежетал он зубами, пытаясь разорвать железные цепи.

Но Зевс, как будто ничего и не произошло, сорвал с ближайшего лаврового куста ветвь, свил из нее три лавровых венка, и тутже увенчал ими головы братьев.

-Вот моя корона! - обьявил он во все услышанье. - Отныне и до веку, я и мои братья Аид с Посейдон будем править страной вместе. Наш тройственный союз сделает жизнь народа свободной и счастливой, а страну ойКумену мы переименуем. Назовем ее Ойкумена с большой буквы «О».

-Долой тиранию! Свобода! Равенство! Братство! - скандировали сотни людей и демоносов, столпившихся у позороного столба, к которому был прикован Крон.

Всем хотелось ближе рассмотреть поверженного тирана, каждый хотел высказать ему все, что накипело у него внутри, но присутствие братьев-титанов сдерживало их. Олимпийцы любили своих царей: Зевса, Аида с Посейдоном и не хотели причинять им боль, оскорбляя отца. Какой ни есть, а все таки папа. А Крон, прикованный к позорному столбу, лишь рычал, да бросал на окруживших его воинов блуждающий взгляд, полным невыразимой ненависти. Так окончил свое земное царствование этот великий властелин времени, правитель и тиран, в котором сочетались высокие качества души. Незаурядный ум и величайшее безрассудство. Неукротимая отвага и упрямое мужество, все те качества столь необходимые любому правителю и полководцу, которыми он несомненно обладал. Хотя безжалостная богиня истории оставила о нем буквально две три строчки в мифологии, да еще несколько ежегодных праздников: «Кроний», которые сохранились и продолжали праздновать долгие века наравне с Ураниями и Олимпийскими играми. Казалось бы, на этом можно поставить точку в этой допотопной сказке под названием Кампа. Но если вам интересно узнать, как же Крон оказался заключенным в Стонхендже, тогда слушайте, ведь история на этом не закончилась. А произошло это так….

Мировой змий Йормунган

Некоторое время он оставался лежать на поле боя, прикованный цепями к железным столбам. Надобно отметить, что Олимпийцам было не до Крона, после побоища было множество раненных, которых нужно было лечить, и мертвых, чьи тела нужно было предать кремации. Лишь только управились с этими делами, возникла новая угроза, в окрестностях горы Иды собрались недобитые остатки армии тирана, пришлось бросить все силы на розгром мятежников. Вобщим, об узнике забыли совершенно, и он долгое время висел скованный цепями между небом и землей, и не было никого, кто готов был прийти ему на помощь. Иногда он изгибался и качался, как дверные занавески, пытался вырваться. Иногда, принимая образ целомудренной невинности, скулил и плакал, просил отпустить. Иногда грыз, рвал зубами железные столбы, тужился разорвать железные цепи. Иногда изрыгал из своей утробы страшные проклятья, осыпая ими стражу, если они не освободят его из заточения. Иногда сулил им златые горы. Только все его мольбы оставались безответными, стража, будто в рот воды набрала, не замечала тирана, оставив его тело на растерзание хищным птицам. Так день за днем разлагалось его бренное тело, и, в скорости, он стал походить на зловонный труп. Когда зловоние стало совсем невыносимым, а труп буквально выпал из оков, стража сбросила его в глубокую яму и села невдалике на холме, чтобы к ним не долетал смрад от разлагавшегося тела. В это самое время, невесть откуда, налетела черная туча, вырывая на своем пути кусты и деревья. Пыльный вихрь закружил над разложившимся трупом тирана, и многие гады земные выползли из своих нор и выли по-волчьи. Сообразив неладное, стража первым делом пыталась броситься к узнику, да куда там. И шага не смогли они сделать, так разгулялось ненастье. А когда буря стихла, увидели они склонившуюся над разложившимся трупом тень, и голос звучащий, как скорбный крик птицы. Бросились воины к узнику, а тот, обретя силу и новую плоть, распрямил кожистые крылья, и в облике крылатого змия унесся в неизвестном направлении. Он летел, и сильные рога задевали тучи-облака, и, казалось, будто бы над ним становилось небо голубым, а там где он лежал раньше, только обрывки разложившейся плоти и болие ничего.

-Верь нам! - утверждали в один голос стражники, - мы собственными глазами видели летящий по небу остров и город с прекрасным замком. Охраняли тот дворец восемь тысяч Ракшасов с медно-красными глазами да ушами, наподобие раковин. Взмахнув своими крыльями, они выкрали тело Крона, и тутже раздался волчий вой, а в небе кричали зловещие птицы, отчего страх и ужас обьял наши души, и руки повисли словно плети.

-Какие еще Ракшасы, откуда им тут взяться? - удивлялись слушатели, - От нас до сказочной (Индийской) страны Ракшасы три шага по карте.

Но стражники продолжали утверждать, что видели именно крылатых Ракшасов и никого болие. Сильно разгневались братья-титаны: Зевс, Аид с Посейдоном на стражу, хотели их наказать, да передумали, что могут сделать простые смертные против бессмертного.

-Никуда он от нас не денется, везде сыщем, хоть и велика Ойкумена, да и Крон не иголка в стогу сена.

А Крон в это время перемахнул через высокие Балканские горы, полз от села к городу, направляясь к своим злейшим врагам Скифам и лютовал сильно. Изголодавшийся зверь вытаптывал посевы, людей и скотину живьем пожирал, малых детушек да стариков разрывал надвое, отчего и получил множество прозвищ. И «змеем горынычем» его обзывали. И «дракон горой», и мировым змием Йормунганом называли, но от этого горе людей не становилось легче. Это черное время на долго врезалось в народную память, найдя отражение во множестве сказок, легенд и преданий, которые до сегодняшнего дня еще доступны широкому кругу общественности. А когда люди устроили облаву на змия кольчатого, и едва не убили его, он долго бегал по свету белому, скрываясь от заслуженного наказания, множество личин перимерял на свою драконью морду, но нигде не находил спасения. Всюду ему казалось, на него охотятся, кругом раставлены силки да капканы. Сам в душе охотник, он только теперь понял, что чувствует во время облавы загнанный зверь, который до последней минуты надеялся отсидеться в спасительных кустах, а затем, не выдержав свалившегося напряжения и ужасов ожидания, сам бросается на смертельные копья и стрелы охотников, хотя загонщики его совершенно не видели. Вобщим, не в силах больше пугаться каждого шороха, Крон опустился на дно (Черного) Понт моря и затаился там, до поры, до времени.

А в это самое время, разбитый горем Бриарей, сидел у тела своей изрубленной матери, проливая на землю горючие слезы. Будучи заживо погребенным в потустороннем мире, он не чувствовал, ни боли, ни времени, лишь только угрызения совести жалом скорпиона впивались ему в душу и жалили своими змеиными укусами. Все это время он не переставал вынашивать мысль о мщении. День и ночь думал, как же ему покарать тирана. А чтобы ход его мыслей ничто не нарушило, он разложил вокруг себя кольцо очистительных костров и, сидя в центре огня, истязал свое тело ножищем-кинжалищем. Срезая куски мяса и плоти, бросал их в костер, принося самого себя в жертву, пока и мяса то никакого не осталось. Так продолжалось не один день, а когда костер догорел, среди золы и пепла остался сидеть живой скелет. И даже жители подземной страны, привыкшие к разного рода чудовищным видениям, были шокированы видом живого мертвеца. А когда скелет поднялся на ноги и, размахивая-ножищем кинжалищем, двинулся разыскивать выход, тут уж многие, не выдержав подобного видения, бросились в реку Кокит и утопились там замертво. А Бриарей, не обращая внимания на ополоумевших жителей Тартарары, пробирался тупиками и переходами лабиринта, пока не вышел на берег печальной реки Лета, густо поросшей высокими кипарисами. Стоял и, незная в какую сторону пойти, где искать лодку Хоронщика, решил, пойду, куда глаза глядят. Пробираясь берегом реки, он наткнулся на слепых уродливых видом старух, которые, разведя небольшой костер, поджаривали на нем мертвую собаку. Первым делом Бриарей подумал, что старухи жарили трехглавого пса Цербера, но присмотревшись, понял, что это была и не собака вовсе, а какая-то невиданная зверушка: с восьми головами, шестью хвостами и огромным лоснящимся жиром брюхе.

-Садись с нами, отобедай мертвячины, - пригласили его Мефитис, богини вредных подземных испарений, - раздели с ними трапезу.

Но он вежливо отказался.

-Что это за еда без хмельного нектара, - отвечал им Бриарей, - от такой еды жирный кусок собачатины в горле застрянет.

-Грешно смеяться над убогими, - с грустью в голосе отвечали слепые старухи, - где тут роздобудешь нектар, нет его в нашей стране Безвозврата.

-Я бы сбегал, - преложил Бриарей, - если вы мне поможете.

- Говори, что нужно делать, - согласились Мефитис, богини вредных подземных испарений, уж очень им хотелось испить столь редкого напитка в потустороннем мире.

Подошел Бриарей к высокому дереву, срезал кору с гибкой верхушки. Из лиан, обвивающих деревья, свил тугие веревки. Натянув что было силы веревку, он пригнул дерево к самой земле. Когда все было устроено, он уселся на верхушку, а старухи по его команде перегрызли тугие веревки. Податливое дерево, разогнувшись, подкинуло его прямо к каменному небу. Будучи почти невесомым он летел все выше, выше и выше, пока не показались корни больших деревьев, которые, проткнув потолок нижнего мира, проросли в бездну подземелья. Сумев ухватиться за корни деревьев, он полез вверх, пробираясь сквозь трещину в земле. Подьем оказался неймоверно тяжёлым, ведь теперь его костяное тело обрело вес, а мышцы отсутствовали напрочь. Иногда ему приходилось останавливаться, переводить дыхание. Иногда он срывался и падал вниз, но каждый раз умудрялся ухватиться за выступ стены и вновь продолжить подьем. Иногда ему на голову сыпался дождь из камней и глины, но он, будто упрямый червь, лез все выше и выше, пока не выбрался наружу. Первое, что он увидел, очутившись в нашем мире, был кроваво-красный диск солнца, зависший над вершинами снежных гор, и птичий щебет, и запах душистых трав, и журчание ручья, и жужжание пчелы, и воспоминания о земной жизни. Все это нахлынуло на Бриарея с такой силой, что слезы так и брызнули из его пустых глазниц. Наклонившись к ручью, он хотел испить ключевой воды, и буквально отстолбенел, видение повергло его в шок. Оттуда, из водной глади, будто из зазеркалья, на него смотрело существо из потустороннего мира, череп, скелет да кости плавно изгибались на поверхности воды, усиливая видение живого скелета. В его голове не укладывалось, как такое скелетоподобное, абсолютно лишенное мяса и плоти существо, может чувствовать, видеть, слышать и думать. Но вскоре он овладел собою, ибо сумел убедить себя самого, что хуже чем он есть, быть не может, поэтому и переживать-то собственно говоря нечего. В виде живого мертвеца, без единой капли жидкости в теле, при каждом шаге громыхая костями, отправился он к Зевсу. При виде такого чуда, с лицом высохшей мумии, Зевс, Аид и Посейдон чуть было не лишились дара речи, и правда, было отчего прийти в изумление. Скелет, со свисающими почти до колен конечностями рук, которые придавали ему вид какого-то реликтового ископаемого, приводил в трепет. Рассудок отказывался верить, что это существо родила женщина, и оно было когда-то ребенком. А скелет, выбивая зубами чечетку, спросил у царей-титанов Зевса, Аида с Посейдоном, где тиран Крон.

-Не можем знать, - отвечали они ему, - кто-то устроил страшную бурю и солнечное затмение, он убежал. Последний раз его видели в Скифских пределах в обличии кольчатого змия, которого люди прозвали Йормунганом, и поговаривают, что он устроил свое лежбище в водах (Черного) Понт моря.

Пустые глазницы скелета вспыхнули гневом, костяшки рук сжались в кулак, а изо рта вырвался гул, так гудят шершни, предупреждая врага об опасности.

- Как бы ни был труд мой долог, как бы ни был путь мой труден, гнев мой все преодолеет, месть моя врага настигнет. Хоть бессмертным ты зовешься, изведу тебя я мором и прикончу! - клятвенно пообещал Бриарей, отправляясь, разыскивать злодея.

Надобно отметить, что Феникс, гарпии, Балий и Ксанф, вызвались помочь ему в посках Крона, ведь они знали его лучше других и могли рассмотреть его нутро под любой личиной. Братья-титаны, Зевс, Аид с Посейдоном, опасаясь за жизнь своих друзей, тутже распорядились снарядить военную галеру. И правда, их опасения имели под собой вполне обьяснимые причины, поговаривали, будто Крон в обличие мирового змея Йормунгана заглатывает целые корабли, а их команду жрет почем зря. Достигнув Скифских пределов, им удалось выяснить, что он устроил свое лужбище в пройме реки Эридан(Днепр), где великая река встречается с (Черным) Понт морем.

-Там его лежбище, - обьясняли словоохотливые люди, указывая глубокий омут, в котором мировой змий Йормунган устроил свое лежбище, изредка всплывая на поверхность в поисках пропитания, и частенько ему удавалось топить корабли везущие мед, зерно и мясо из Скифской страны в Европу, Азию и даже Африку.

- Отчего вы его Йормунганом прозвали? - интересовались они у Скифов, а те только плечами пожимали, дескать, а как ты его еще назовешь:

- демоносов мы завсегда Йотунами звали, а это даже не демонос, а мировой змий Йормунган.

Тут, у глубокого омута, и устроили охотники свою засаду. В течение месяца они денно и нощно выжидали, что змий всплывет наружу, покажет на поверхность свою поганую морду, но дни сбегали за днями, не всплыл кольчатый наружу, будто чувствовал, что на него устроена охота.

- Может его тут и нет? – сомневаясь, спрашивали гарпии у Феникса, а тот только плечами пожимал, дескать, по чем я знаю, может и нет.

Только Бриарей каким-то необьяснимым чутьем знал, что змий тут, залег в глубоком омуте, только и ждет, когда они уплывут отсюда.

-Давай мы нырнем, посмотрим там ли он, - предлагали Гарпии.

И правда, будучи отличными плавцами они могли занырнуть на самое дно, узнать там ли змий. Но Бриарей категорически отказался от этой затеи:

- этого делать нельзя, он вас враз узнает, уплывет в море, там уж мы его точно не достанем.

День за днем Бриарей бросал в море донку, сделанную из прочнейшего медного каната да железного крючка, который даже два дракона разогнуть не в силах. Множество различных наживок, опариши, черви, рыба, птица, овцы, козы, перепробывал Бриарей, а змий не клюет, все ему не то.

- Может он впал в спячку, - высказал предположение Феникс, - в таком состоянии он может находиться до пол года и больше.

И тогда Гарпии посоветовали приманить змия горелой телятиной, дескать:

- у себя на острове мы так часто приманивали морских осьминогов, причем на запах горелой шерсти клевали даже те осьминоги, которые от старости уже и двигаться не могут.

Так тому и быть, согласился Бриарей, обжарил бычью голову на огне, чтобы она приятно пахла, насадил на крючек и кинул в воду. Час сидят, ничего, другой ничего, а на третий час донка так дернула галеру, что все, кто стоял на ногах, повалились на дощатый пол. Сглотнул таки наживку, гад кругосветный, бьется от боли богов супостат, колеблет морские воды змий кольчатый. Страшным воем рычит, пытаясь вырвать из языка острое жало крючка. А затем как дернул удочку, чуть не утопил галеру вместе со всем добром и командой, несколько дней таскал их по (Черному) Понт морю от края до края земли. Путь, который иная галера проплывает за месяц, они преодолели за один день. Два раза были у берегов Колхиды, несколько раз у шлюз Сцыллы и Харибды, даже в (Днепр) Эридан реку подымался, затащив галеру аж до каменных порогов, там на мелководье сумел Бриарей змееборец, выводить Йормунгана. Лишь только вытащили они обессиленого змия на берег, тутже сковали ему лапы железными цепями, а в нос вдели медное кольцо, привязав его к вековому дубу, растущему у могилы Фаэтона, на острове, что с тех пор Хортицей зовется.

-Ну и зверюга, аж умаялся, - молвил Феникс, рассматривая добычу.

Зверь зверем, в котором не осталось даже капли оттого пережнего царя всея ойКумены, куда и девалась былая гордость, величие и даже ум. Казалось, в его пустых, сверкающих злобой очах не осталось ничего от прежнего ума великого ученого и мыслителя современности, каким Крон несомнено был, в той - иной жизни. Ведь это именно он, всю свою жизнь посвящал наукам; заложив основы алгебры, физики, геометрии. Это благодяря его заслугам великие свершенья древних эпох, грандиозные творенья прошлых народов, пережив века, остались в памяти потомков. Это он заново отстроил Вавилонскую башню, что высотой своею могла соперничать разве что с чистилищем всех времен и народов, Египетскими пирамидами. Это он усовершенствовал химию до нашего сегодняшнего представления о ней; смешав свойства кристалов с алхимией, природу вещей с колдовством, пытаясь вникнуть в суть вещей так глубоко, как только позволял его титанический склад ума. Это именно он со всей своей доходчивой откровенностью сформулировал: «Закон смеси образующих элементов». Вот он, если кто забыл: для образования живой субстанции необходимо взять равное по весу количество мяса, костей, крови и земли, круто замешать все это на питательном бульоне и получится разумное существо, то есть демонос .

-Ну разве это не гениально! - изрек Феникс, всматриваясь в пустые глазницы Крона.

-Гениально! - подтвердил Бриарей, - а главное доходчиво, - по памяти вспоминая весовые пропорции формулы: «смеси образующих элементов». - Для одного демоноса потребуется : две части костей, плюс вода, две части плоти, плюс земля, три части крови и желчи, плюс четыре части огня. Для нервов нужно взять одну часть жил, плюс одну часть огня, две части природного электричества, плюс одна часть земли, одну часть минеральных солей, плюс две части воды, охладившейся от соприкосновения с воздухом…

-А ты знаток витиеватых формул, - похвалил Феникс Бриарея, - чувствуется, что тебя хорошо учили в школе.

-У меня учителя были хорошие, - отвечал бесплотный скилет-Бриарей, мило улыбаясь, - папа лично побеспокоился о моем образовании.

И правда, всем бы был хорош тиран Крон, если бы не его вздорный, переменчивый характер. Часто он преображался, забрасывал все научные дела, собирал друзей, устраивал шумные застолья, а выпив лишнего, любил подшутить над собутыльником, за плоскими шутками скрывал свою божественную мурость. Надобно заметить, что многие редкие качества его широкой души были развиты в нем чрезвычайно гипертрофированно, добродетель души была изумительной, живость мысли - сверхестественная, мужество - неодолимое аж до жестокости, жизнерадостность - неизменная, трезвость духа - несокрушимая. Правда «серебряные крылья» он так Сабскабе и не подарил, хоть и обещал часто, и не потому что зажал, а потому что боялся. Упорхнет Сабскаба, и мы его больше никогда не увидим. Таким он был и навсегда остался в памяти потомков.

-Жалко, что в его пустых глазах все это уже выветрелось, - заметил кто-то из присутствующих.

-Да, - согласился Феникс, которому было противно смотреть на Крона, «диагноз ясен – клиент опасен», махнул он рукою и отошел в сторону.

Три дня Феникс, Бриарей, Балий и Ксанф решали, как поступить с этой рептилией.

-Крон вечен, следовательно убить его нельзя, да и незачем. Куда девать безумца? Ведь не строить же для него лечебницу для душевнобольных.

Но к счастью третьего дня, он таки узнал своих мучителей, стал скулить, надеясь, их разжалобить.

-Пху! - сплюнул на землю Феникс, которому не стало сил смотреть на того, кто злодеянием славу приобрел великую, кто был великим царем времени, жил богато, имел сотни слуг, комановал армиями, владел тысячами красавиц, а любил только одну, хотя об этом боялся признаться даже самому себе. Да еще детей своих единоутробных заточил в бездну чистилища, будто муравьев растоптал ногами. – Пху, какая гадость, сил моих нет смотреть на все это! - сплюнул на землю Феникс и тутже засобирался в дорогу. - Ты и ты, - обратился он к Бриарею и Гарпиям, - сторожите его здесь, а я отправляюсь к великому Зевсу, отвезу ему радостную весть. За одно и узнаю, что с этим Йормунганом делать дальше.

Лишь только Феникс улетел, змий заговорил таким голосом, который и разобрать то стоило больших трудов, не то бульканье, не то храп, не то шипение змеиное в перемешку с нечленораздельными словами.

- Сынок, давай поговорим - виляя хвостом, просил он Бриарея.

- Давай, - согласился Бриарей, обнажив белые зубы на мертвецко бледном лице, - если бы ты только знал «папа», как я рад нашей встрече.

- И я рад, - вилял хвостом змий кольчатый, даже не подозревая, что Бриарей над ним просто насмехается. - Давай поговорим, сынок, - просил его Крон, - я тебе все обьясню.

- Да ты, «папа», не спеши обьяснять, - успокаивал его «названный сын», - времени у нас много, еще успеешь выговориться, обещаю, не пройдет и пол года, как я сумею выбить всю дурь из твоей головы.

Сломал дубовое полено и, улыбаясь как ясное солнышко, стал избивать Крона. И надо признаться, что бил он его с большой любовью, с утра до вечера, с вечера до утра, день за днем, пока не сломал ему все кости, так, что не осталось ни одной целой. Сколько Гарпии не просили Бриарея, пожалеть пленника, тот только криво ухмылялся, продолжая свои истязания. А когда ему это занятие надоело, он разжег костер, подвесил над ним связанного змия, и стал вялить его, как сырокопченые колбаски-шпикачки.

В это самое время, на Олимпе, в царском дворце, судьбу Крона решали его дети титаны: Аид, Посейдон и Зевс.

-Скажи, как выглядит наш отец, все такой же хитрый, изворотливый в змиином обличии?

-Такой же, - отвечал Феникс, - лежит, стонет, противно смотреть.

-Неужели стонет? - переспросил Аид.

- Ты бы слышал этот стон, звучит, как песня, - отвечал ему Феникс и тутже спрашивал, - что будете с ним делать, убить его невозможно - вечен, ни одна дверь, ни одна цепь не в силах долго удержать змия кольчатого, лишь только восстановит свои силы, сбежит и снова будет зверствовать.

- Да, это серьезная проблема, - думали, гадали братья: Аид, Посейдон и Зевс.

- Может вы хотите заточить тирана в бездну Тартарары, - интересовался Феникс, - как когда-то он поступил с вами.

- Нет, - категорически отвечали они, братья-титаны, - нельзя уподобляться тирану, и вообще, Крон уже не сможет вернуть себе господство в мире.

-Как знать? Как знать? - качал головою Феникс, - История такая интересная штука, что еще не раз может повернуться в спять.

- Я предлагаю, - молвил Посейдон, - выслать Крона куда-нибудь на край земли, на необитаемый остров.

- Правильно, - согласился Аид, - выслать на край земли и заточить его в такую клетку, в такое узилище, из которого ему ни за что не выбраться, пусть сидит и стонет сколько угодно.

- Это хорошая идея, - согласился Зевс, - но клетка должна быть не железной, железо ржавеет и трухнет. Она должна быть из камня толщиной в три обхвата длины, чтобы даже через века он не смог перегрызть эти камни.

- Я кажется знаю такое место, - подсказал Феникс. - На краю земли, в стране блаженных, которая ныне заселена энГальскими племенами, находится магическое место, ибо там, на розломе земной коры, соединяется прошлое с настоящим, будущее с неведомым. Там же по-близости находится каменный карьер из гранита, в котором имеются специфические свойства, ибо железа в нем больше, чем камня.

-А если все же убежит злодей кольчатый, - с ноткой сомнения в голосе молвил Аид, - ведь даже самый крепкий камень со временем рассыпается.

-Надо оградить узилище Крона двойной оградой, - предложил Посейдон.

-Правильно, - согласился Зевс, - оградить его тюрьму тройным кольцом, и стражу поставить, пусть стерегут злодея.

-Стража, это ненадежно, - заметил Феникс, - стражу всегда можно подкупить, усыпить, втереться в доверие, тем болие он всегда отличался своим коварством, и как знать, не сойдет ли стража с ума от его стона. Лучше стражи, только крепкое заклинание, которое никто кроме нас с вами знать не будет, и лучше если его будет знать кто-то один.

-Пусть Зевс будет хранителем печатей, - единогласно согласились братья-титаны.

- Так тому и быть, - молвил Зевс, и тутже собственоручно начертал на листе пергамента макет будущего узилища, который нарекли узилищем Стона или Стонхенджем.

Внимательно рассматривая чертеж Стонхенджа, Феникс сразу же подсчитал, в какую сумму обойдется такая стройка. Как не крути, а стройка дело хлопотное, затратное, а уж такая тем болие. Учитывая размеры Крона, превратившегося в злобное чудовище, клеть узилища должны быть в три обхвата толщиной и не мение 5 ростов высоты, и это только видимая, надземная его часть, а это надо признаться такой вес, который и поднять то сможет не каждый титан, а о людях и говорить не приходится. Тогда братья: Аид, Зевс с Посейдоном приняли мудрое решение, обьявить амнистию пленных демоносов армии Крона, среди которых было немало силачей-титанов. Амнистия и полное прощение обьявлялось тем, кто согласиться работать на стройке Стонхенджа, и таких нашлось немало. Были среди них и профессиональные строители, участвовавшие в строительстве Вавилонской башни и Египетских Пирамид. Были и мастера, владеющие искусством обработки камня, великаны способные перекидывать глыбы с ладони на ладонь. Каменные столбы высотой почти восемь метров и весом 50 тонн доставляли из каменоломни с расстояния 230 километров и укладывали в котлован, который Зевс начертал собственноручно. Четыре больших каменных круга образовали непреодолимую преграду узилища «стона» или Стонхенджа. Внешний круг, поставленные вертикально столбы, на каждом из которых лежит плоская каменная плита, соединенная с остальными такими же плитами в единое кольцо. Каждый столб весит в среднем 25 тонн, а плита -700 килограммов. Второй круг - камни уже по-массивнее, из самого что ни наесть крепкого гранита с примесями железного колчедана. В третьем и четвертом внутренем круге, и камни по-крупнее, и плиты тонн по 40 каждая. Зевс лично контролировал стройку, вникая в каждую мелочь, ведь это была его первая стройка. Надобно отметить, что по окончании строительства, он настолько разочаровался в градостроительстве, что дал себе клятвенное обещание, никогда болие не ввязываться ни во что подобное. Пусть этим занимаются другие, мое дело править страной, и надо отметить, что он таки сдержал данное слово. Если его дед Уран оставил по себе множество городов, Уральские горы, а также Змиев вал, которым он оградил украинскую страну Гардарику. Крон оставил по себе память в виде каменных столпов времени, Египетских пирамид, да вновь отстроенного города богов Вавилана. То Зевс остался в памяти потомков прежде всего, как строитель Стонхенджа да еще нескольких стадионов в Олимпии. Но это будет потом, а пока он вникал во все детали, стараясь сделать узилище Стона крепким и прочным. Сотни демоносов денно и нощно долбили камень нужных размеров. Это был воистинну титанический труд, ибо гранитный камень по прочности не уступал железу, а по многим показателям даже превосходил его во много раз. Привыкший, ничему не удивляться Зевс, не мог скрыть своего удивления от того, как легко, будто играючись, циклопы Бронт, Стероп и Арг подымали камни такого гигантского веса, который и двадцать два воза четырехколесных с места не сдвинут. Титаны Зет и Амфион бережно укладывали их на плоты, везли вдоль берега широкой реки Киннет прямиком до Солсберийской равнины, а оттуда уже на деревянных салазках тянули волоком к стройке. Пол сотни демоносов, обладавших огромной физической силой, носили и устанавливали их в зарание подготовленное место, и вскоре узилище стало похоже на гигантских размеров клеть, опоясанную каменным частоколом в три ряда. Осталось только соединить их воедино балками перекрытий, установить каменную крышу и можно сдавать в эксплуатацию. В это самое время, когда строительство близилось к логическому завершению, привезли узника.

-Куда девать змия? - вопрошал Феникс, отыскавший Зевса на строй площадке. - Принимай узника, - докладывал он ему, - доставили твоего «папу» в целости и сохранности.

- Вот незадача, - огорчался Зевс, осматривая стройку полную множества недоделок. - Узилище «стона» еще неготово, чуть-чуть осталось достроить.

И правда, строительство Стонхенджа затянулось на лишнюю сотню лет: пока согласовывали проект, пока рыли котлован, пока добывали, доставляли, укладывали камень; пройшла уйма времени.

-И все таки, куда девать пленника? - допытывался Феникс, который сильно беспокоился за жизнь своего подопечного, уж очень сильно стонал змий кольчатый особенно ночью.

- А что с ним станется, - отмахивался Зевс, у которого дел было по горло, - сидит себе на цепи, кормят, поят его, что ему еще нужно.

-Все вроде бы так и не так, - обьяснял Феникс, сложившуюся ситуацию, - дело в том, что Бриарей денно и нощно избивает его смертным боем. Может от побоев он умом тронулся, а может еще, что с ним приключилось, только совсем одичал ваш папаша, к личине зверя прирос, эволюционирует. А змеи как известно хладнокровные животные, для нормального развития им нужны определенные климатические условия: влажность, температура и никаких сквозняков. Чтобы совсем не угробить вашего папашу, предлагаю выпустить его в воду, пусть плавает.

-А если это хитромудрая уловка змия, - усомнился Посейдон, - он прикинется дурачком, мы ему поверим, а он снова возьмется за старое, или чего по-хуже придумает.

-Это вряд ли, - отвечал Феникс, - из такой шкуры какую он на себя напялил, уже не выберешься, но подстраховаться не мешает. Первое - нужно высечь на камнях Стонхенджа оберег-заклинание и скрепить его кровью. Второе - взять обещание у всех стихий земли, воды и неба не помагать Крону. И третье - нужно связать его волю невидимой цепью семи сутей.

-Это что же получается, - интересовался Аид, - выходит, мы бросим Стонхендж недостроенным, да нас же засмеют потомки.

- Почему недостроенным, - отвечал Феникс, - свою задачу он уже выполнил, а достраивать его в принципе незачем, ведь ваш папаша без воды совсем издохнет, а вас потом обвинят в преднамеренном убийстве. Дескать, так старались избавиться от папы, что с превеликой радостью заморили его смертным мором.

-Ну раз так, - махнал рукою Зевс, - тогда нужно найти подходящий водоем.

-Может прямо тут выкопаем котлован, а я берусь наполнить его проточной водою, - предложил Посейдон.

- Да ну его, - махнул рукою Зевс, - хватит издеваться над пресмыкающим животным, это вам не хомячек, не морская свинка, ему нужны нормальные условия обитания, а тут мошкара, комары, болота.

-Тогда я берусь отыскать подходящий водоем, - заверил их Посейдон, - и надо отметить, что он таки сдержал обещание, отыскав его в окрестностях Лохнесса.

Пока Зевс высекал на одном из камней Стонхенджа великое заклинание, Посейдон осмотрел чуть не все озера в округе и на соседних островах, и остановил свой выбор на одном озере, вода которого по своим вкусовым качествам показалась ему лучше других. К томуже, это то Лохнесское озеро оказалось не только огромным, но и глубоким со множеством подземных гротов, в которых змий мог обустроить свою берлогу. Ведь даже такому закоренелому приступнику, каким несомненно был тиран Крон, нужно укромное местечко, где бы он мог укрыться от посторонних глаз. С тех самых пор, он и обитает в озере Лохнесс, изредка появляясь на глаза людям, коих ненавидит пуще прежнего. Иной раз скрежечет зубами от лютой ненависти, а сделать ничего не может, такая уж сила заклятий давлеет над ним.

Своею собственной рукою владыка Зевс высек заклятие на камне Стонхенджа, сковав свободу венценосного тирана шестью невидимыми цепями. И нет силы у зверя лютого, чтобы вырваться из магических оков, ибо не железными цепями сковано время. Первая цепь выкована из шума кошачих шагов. Вторая - из женской бороды. Третья - из корней гор. Четвертая - из рыбьего дыхания. Пятая - из птичьей слюны. Шестая - из сердечного пепла демоницы Кампы. Все эти тяжелые печати Зевс скрепил веткой Омелы, напоенною собственной кровью, а также кровью Аида, Посейдона и Феникса. А вот Бриарею не повезло, сколько он не старался, сколько не резал свои кости, а крови так и не раздобыл, да и где ему бескровному взять эту самую кровь.

А Стоунхендж так и остался недостроенным и не потому, что не хватило сил и средств, а потому что в нем отпала необходимость. Век за веком стоял он среди этой величественной Солсберейской равнины, удивляя видевших его ротозеев. Чего только не надумали они, рассуждая о предназначении этих столпов времени, пустивших свои корни в толщу земли. И жилищем великанов его называли, и лунным календарем, и картой звездного неба обзывали, а знать того, не знали. Вернее знали, но потом забыли, что это недостроенная тюрьма-узилище тирана Крона. И пока стоят эти каменные колоссы, есть гарантия того, что он не вырвется на свободу, не воротит ход истори в спять. А если кто-то усомнится в этом, пусть приложит свое ухо к холодному камню и услышит слова, которые изрек Уран-громовержец, проклиная коварного сына: «Ты недостоен быть богом в любом обличие, кроме обличия змия, и будешь тысячу лет ползать на брюхе своем, искать пропитание мышей и змей себе подобных. И еще тысячу лет будешь искупать свои прегрешения в склепе стона, и стон твой будет для моих ушей усладой» Но если и этого будет мало, пусть прочтет надпись, начертанную рукою Зевса. «Под этим камнем покоится свобода венценосного злодея, низвергнутого во прах и забвение. Кто разобьет незримые цепи. Кто вернет ему власть и свободу. Сам погибнет. Народ свой погубит. Землю кровью зальёт……».

Так, утвердив свою божественную власть, братья Зевс, Аид с Посейдоном стали править страною, укрепляя закон, справедливость и порядок. Тройственный союз братьев-титанов сделал народы Ойкумены богатыми, жизнь сытой и счастливой, ибо мир и покой воцарился на земле.

А что же змиеподобный тиран Крон, неужели он со спокойной совестью обрек себя на вечное изгнание, и даже не попытался освободиться от незримых оков. Как бы не так! Рычал змий, грыз и кусал свои цепи.

-Пусть мой дух скован цепями, но клянусь, я сумею их разорвать, и в тотже миг закончится царствие ваше! - угрожал он Аиду с Посейдоном.