Глава 33

В спальне Отто царил полумрак. На стене на трех цепочках висела зажженная лампа. Тяжелые гобелены со сценами битв и охоты висели на стенах, но теперь они были почти неразличимы в полутьме, только кое-где поблескивали вплетенные в ткань золотые нити. На окнах стояли решетки. Массивная кровать отбрасывала резкую тень.

— Как ты осмелилась прийти сюда? — спросил Отто, открывший дверь на робкий стук. На пороге на коленях стояла рабыня.

— Меня прислал господин Юлиан, — испуганно пробормотала она.

Она держала серебряный поднос с бутылкой вина, кубком, блюдом с закусками и свежим ярким цветком.

— Он хорошо сделал, что послал мне закусить, — произнес Отто и подал знак, что рабыня может войти.

Она вошла и поставила поднос на столик у постели. Рабыня была одета в короткую тунику, как Рената и Геруна.

Юлиан, который выбрал ей одежду и показал, как пройти в комнату Отто, решил, что больше ей не стоит носить длинное белое платье без рукавов, в которое она была одета в клетке.

Отто сердито отвернулся. Ножки рабыни казались изумительными.

Она опустилась на колени рядом с постелью.

— Ты можешь идти, — не глядя на нее, бросил Отто.

— Господин Юлиан пожелал, чтобы я спросила, не нужно ли вам чего-нибудь.

— Ты выполнила его приказ, теперь можешь уходить.

— Уже поздно, — возразила она. — Меня накажут, если найдут в такой поздний час в коридоре.

В такое время рабыням полагалось находиться либо в комнате хозяина, либо в своей комнате или в клетке.

— Ты пришла сюда по приказу, — возразил он.

— Но стражники могут побить меня, — ответила она.

— Скажи им, что тебя сюда прислал хозяин дома.

— Господину Юлиану не понравится, если его побеспокоят так поздно.

— Тогда тебя побьют, — сердито ответил Отто.

— Я должна по крайней мере быть в цепях, — настаивала она.

— Я свяжу тебе руки, чтобы было понятно, что ты выполнила правило.

— Прежде меня держали в клетке, но теперь ее отдали другой рабыне, — объяснила она.

— У тебя есть своя конура?

— Да.

— В ней чисто и сухо?

— Я стараюсь содержать ее в порядке, — ответила рабыня.

— Она большая?

— Побольше клетки, в которой вы держали меня на Варне, — ответила рабыня.

— Тебе полезно сидеть в клетке, — заметил он.

— Да, господин. Она огляделась.

— Кажется, господин не спит? — спросила она. Отто застонал в ярости.

— Господин? — как ни в чем не бывало, спросила она. — Позвольте мне налить вам вина, господин.

— Мне нужна женщина, — вдруг свирепо прохрипел Отто.

Она без разрешения встала, чтобы налить вино. Отто взглянул на плеть, висящую на стене, но не потянулся за ней.

Она налила вино в бокал.

— Все рабыни сейчас заняты или закрыты в своих конурах на ночь, — объяснила она. — Думаю, кого-нибудь из них можно привести из конуры.

Она поставила бутылку на поднос.

— Я — женщина, — напомнила она.

Отто взвыл.

Рабыня взяла кубок и встала перед ним на колени, протягивая его.

— Меня послали, чтобы я удовлетворила ваши желания.

— Мне ничего не нужно, — свирепо ответил Отто.

— А как же я? — спросила рабыня, и ее глаза внезапно наполнились слезами. — У меня тоже есть желания!

— Они ничего не значат, — ответил Отто. — Это всего лишь желания рабыни.

Он отвернулся.

— Не надо относиться к нам так жестоко! — закричала она.

— К нам? — удивленно переспросил он.

— К рабыням, — пояснила она. — Вы не знаете, что значит быть женщиной и рабыней. Вы не знаете, что значит быть в рабстве — просто быть имуществом, принадлежать кому-то. Вам не понять, какими беспомощными делает нас это чувство, и в то же время свободными и жаждущими. Думаете, мы не знаем, что значит наше клеймо и ошейник? Думаете, нам непонятно, для чего вы приказываете нам одеваться так, как мы одеты? Разве вы не можете понять, что это ранит нас до глубины души, воспламеняя наши чувства? Неужели вы не видите, с каким отчаянием мы повинуемся, любим и служим, чтобы стать самыми совершенными из женщин, чтобы о нас помнили наши хозяева, чтобы мы сами познали себя и достигли вершин желания и экстаза? Неужели вы не понимаете, как долго мы возвращаемся к самим истокам нашего бытия, к миру, где нас кормили, к миру кремней, молотов и плетей? Неужели вы никогда не слышали, как бьются, плачут и стонут девушки в своих конурах, как они жаждут прикосновения мужчины? Думаете, другие женщины способны прийти в то возбуждение, в котором постоянно находятся рабыни? Нет, вы не знаете, что такое бояться продажи, знать, что ты должна угодить, бояться плети, знать, что ты принадлежишь! Я молю хотя бы об одном прикосновении своего хозяина, а он даже не смотрит на меня! Отто повернулся к ней.

— Я молю о снисхождении, — сказала она.

— Ты недостойна его, — возразил Отто, — об этом свидетельствуют твои слова и поступки.

— Даже самые низкие и недостойные из рабынь имеют право умолять господина, чтобы он коснулся их!

— И ты сделаешь это? — спросил Отто.

— Да, господин, да!

Отто взял из ее рук бокал и поставил его на поднос.

— Странные слова из уст той, кто прежде была судебным исполнителем на Тереннии.

— Это было слишком давно, господин, — возразила рабыня. Она дотронулась до ошейника и слегка подергала его. — Смотрите, господин — сейчас я только ваша рабыня.

— Верно, — сказал он.

Он оглядел ее соблазнительно прекрасное тело.

— Не отсылайте меня, господин, — попросила она.

— Неужели так ведет себя та, кто некогда была судебным исполнителем на Тереннии? — усмехнулся он.

— Конечно, если та, кто была судебным исполнителем на Тереннии уже тогда была рабыней, умело скрывая то, что больше ей не позволено скрывать — ибо теперь ее рабство подтверждено для всех и оправдано законом.

— И тебе не стыдно? — спросил он.

— Нет, господин, рабыням не позволено стыдиться.

— Очевидно, ты уже не свободная женщина.

— Да, господин.

— Ты хотела бы любить, служить и повиноваться?

— Всем сердцем, изо всех сил! — крикнула она.

— Ты лжешь!

— Нет, — заплакала она. — Неужели вы не видите, как я изменилась, что теперь я в ошейнике и беспомощна перед тем, кому принадлежу? Вы мой хозяин, и я люблю вас!

— Лживая шлюха, — фыркнул он.

— Тогда проявите свою ненависть, накажите меня! — потребовала она. — Привяжите и побейте меня, если вы хотите! Но не пренебрегайте мною — это так жестоко! Неужели я вам ни капельки не нравлюсь? — тихо добавила она.

В ответ он только прорычал.

— Господин! — испуганно отозвалась она.

— Да, ты нравишься мне, сука! — закричал он. — Неужели ты думаешь, что я бы не проехал тысячу лиг, чтобы накинуть веревку на твою шею и привязать тебя к стремени? Неужели ты считаешь, что я не пошел бы за тобой, как привязанный, если бы не увидел тебя на улице и не нашел бы твой дом и не вошел бы туда, чтобы украсть тебя? Думаешь, я бы успокоился, пока не увидел тебя у своих ног, на цепи? Да я готов был бы сокрушать стены и покорять города, сражаться в одиночку с целыми армиями, лишь бы завладеть тобой!

— Завладеть мной! — воскликнула она.

— Да, — решительно заявил он.

— Господин! — радостно вскрикнула она.

— Но я узнал, кто ты такая, — продолжал он, — мне известно, как ты низка, недостойна и коварна!

— Тогда покорите меня, как своего врага! Покажите, что я побеждена!

— Сука!

— Вы — варвар. Думаете, я не знаю, за кого вы принимаете женщин Империи? За добычу, за тварей, достойных быть только рабынями!

— Откуда ты можешь это знать?

— Думаете, рабыням не известно, кто по праву является их хозяином и что они ждут от него?

Отто сурово смотрел на нее.

— Я ваша, — сказала рабыня. — Прошу вас, отнеситесь ко мне со всей жестокостью. Я умоляю об этом!

Он отвернулся, стиснув кулаки.

— Меня научили доставлять удовольствие, я понравлюсь вам. Меня научили работать языком, волосами, я способна удовлетворить и самый жестокий, и самый изысканный вкус!

— Ты настоящая рабыня, — произнес он.

— Да, господин.

— Если твоя конура такая уютная и чистая, вероятно, ты скоро отправишься туда.

— Это все-таки конура, господин, — возразила она.

Он вновь злобно взглянул на нее.

— Она слишком хороша для такой, как ты.

— Да, господин.

— Наверное, я попрошу Юлиана, чтобы тебе отвели плетеную тесную клетку.

— Как пожелает господин.

— Чего еще может пожелать рабыня? — спросил он. Она повернулась и провела рукой по пушистой шкуре, которой была устлана постель.

— Здесь мягче, господин, — прошептала она.

— Откинь ее к изножью кровати, — приказал он.

— Да, господин. — Она приподнялась.

— Нет, держи руки за спиной и тащи ее зубами, — приказал он.

— Да, господин.

Она выполнила приказ и снова села на колени у кровати.

— Ты принесла мне ужин, — сказал он, — и приготовила постель. Теперь можешь идти.

— Господин! — умоляюще воскликнула она, глядя на Отто.

Он положил руку ей на плечо.

— Хорошо, что туники рабынь такие легкие, — усмехнулся он и указал на дверь.

Она поднялась и медленно побрела к двери. На пороге медленно сползла на пол, прислонившись головой к твердому дереву.

Отто смотрел на поднос с кубком, бутылкой вина, закуской и вянущей розой.

Она сотрясалась от рыданий. Потом Отто услышал, как стукнул засов. Дверь приоткрылась, ровно настолько, чтобы она в нее могла проскользнуть.

В одно мгновение он оттолкнул ее, с яростью захлопнув дверь. Повернувшись и прижавшись спиной к двери, она с ужасом увидела, как над ней нависает громадное тело. Отто положил руки на дверь над ее плечами, затем опустил их на полоски туники. Одним рывком он разорвал тунику до бедер. На мгновение она в смущении прикрыла руками грудь, но тут же вспомнила, что стоит перед хозяином, и опустила их, вновь прижав ладони к тяжелому шершавому дереву двери. Ее глаза наполнились ужасом. Отто отвернулся и отошел на середину комнаты, принявшись оттуда изучать ее, стоящую в пятне света. Лампа свисала с потолка на трех тонких витых цепочках, и ее теплый свет лежал на стальном ошейнике, охватывающем шею рабыни. Ее черные волосы рассыпались по плечам.

— Да, — усмехнулся он, — ты красивая рабыня. Давай посмотрим, как ты выглядишь нагой.

— Господин! — вскрикнула она.

Он сорвал с ее бедер обрывки туники. Рабыня по-прежнему стояла у двери, прижав к ней ладони.

— Ты красивая рабыня, — заметил он, — почему бы не воспользоваться тобой, как другими? Или ты слишком хороша для этого?

— Нет, господин! — воскликнула она.

— Повернись и запри дверь, — приказал он.

Два тяжелых засова по очереди вошли в петли, надежно заперев прочную дверь.

— Встань на колени лицом ко мне, — приказал он. — Вот так, гордая гражданка Империи. А теперь всего лишь рабыня.

— Да, господин.

— Ползи сюда на животе, — потребовал он, хлопнув себя по ноге.

Она легла на живот, подползла к его ногам, и покрыла их поцелуями.

— Ты боишься? — спросил он.

— Да, господин, — прошептала она.

— На четвереньках подойди к подносу и возьми в зубы цветок.

Она подошла к подносу и осторожно, повернув голову, ухитрилась зажать стебель цветка в зубах. Она вернулась к нему, наклонилась и положила цветок между его ступнями.

— Ты предлагаешь мне цветок рабыни? — спросил он.

Она подняла голову; в ее глазах стояли слезы.

— Да, господин.

— Снова возьми его в зубы.

— Да, господин, — прошептала она и осторожно подняла цветок за стебель, так, что он свисал в левом углу ее рта.

— Ты снова предлагаешь мне сорвать цветок рабыни?

Она кивнула, чуть не плача.

— И на этот раз так, как следует?

Она снова кивнула, подняв голову и протягивая ему цветок.

К ее ужасу, он нагнулся и силой разжал ей зубы.

— Ты не предлагаешь его, — зло сказал он, — я сам его беру, — и он выдернул розу изо рта рабыни.

Она вздрогнула.

— На колени, руки за спину, — приказал он. — Стащи шкуру с кровати на пол.

Она в страхе взглянула на него.

— Таким, как ты, не позволяют ложиться на кровать.

Она сдержала рыдания.

— Тащи зубами, — приказал он, и она сбросила шкуру на пол. Затем с помощью только зубов она осторожно расправила ее и встала на колени рядом.

Отто щелкнул пальцами и указал на шкуру.

— Вот туда, рабыня, — приказал он.

Она послушно поползла на шкуру. Он швырнул ей вслед розу. Он сам указал ей, как лечь.

— Господин, — прошептала она, когда ее маленькие запястья оказались захваченными в наручники далеко за головой.

— Я так долго ждал тебя, — сказал он, — с тех пор, как увидел в суде на Тереннии.

— И я тоже ждала вас, господин, — ответила она, — с тех пор, как видела в суде на Тереннии.

Он склонился над ней и вновь вложил ей в рот цветок, но он недолго оставался в ее зубах.

— Все будет сделано быстро, — сказал он, — а затем я научу тебя, что значит быть рабыней.

— О! — крикнула она.

Он выдернул цветок из ее зубов и отбросил в сторону.

— Твой цветок сорван, моя дорогая, — сказал он. — Это можно сделать лишь один раз, и теперь у мужчин ты будешь цениться еще выше.

— Да, господин, — прошептала она.

Она еще долго лежала в цепях, испытывая странные чувства и экстаз, которого она еще не знала. Только теперь она поняла, что ей предстоит, только теперь начинала видеть новый рассвет, подниматься к дальним планетам и морям, обозревать отдаленные горизонты, постигать необозримые глубины чувственности и в то же время осознавать, что теперь она навсегда, независимо от своего желания, прикована цепями к своему господину.

— Ты уже достаточно помучалась, — заметил Отто.

— Я вся ваша, мой суровый хозяин, мой повелитель-варвар! — простонала она.

— Я знаю это, рабыня, — ответил он.

— Еще! Еще! Не останавливайтесь! — умоляла она.

— Я буду поступать так, как захочу, — назидательно сказал он.

— Да, господин, — всхлипнула она.

— Этого ты заслуживаешь.

— Да, господин, но я хочу служить так, как вам угодно, всецело, изо всех сил!

— Ты будешь служить мне, — сказал он. К утру ей пришлось завязать рот.

Когда в коридорах послышался шум пробудившейся прислуги, Отто встал и оделся. Он взглянул на свернувшуюся на шкурах рабыню. Теперь на ее лице уже не было повязки, она была прикована цепью, идущей от левой щиколотки, к ножке тяжелой кровати.

Она задрожала и отвернулась. Да, подумал он, она способна стать хорошей рабыней.

Загрузка...