Капитан Бюрль

IV

Генеральная ревизия должна была состояться в конце месяца. У майора было еще десять дней впереди. Назавтра он, прихрамывая, доплелся до кафе «Париж» и заказал себе кружку пива. Мелани, увидев его, вся побледнела. Что же касается Фрозины, то она лишь под страхом оплеухи решилась принести ему пиво. Но майор с виду казался очень спокойным. Попросив стул, он положил на него свою больную ногу и осушил кружку, как добропорядочный человек, которому хочется пить. Просидев там около часу, он заметил проходивших по площади Суда двух военных — батальонного командира Морандо и капитана Дусе. Неистово размахивая палкой, он стал звать их к себе.

— Зайдите выпить пивца! — крикнул он, когда они подошли ближе.

Офицеры сочли неудобным отказаться.

— И вы теперь стали захаживать сюда? — обратился Морандо к Лагиту, когда служанка принесла им пива.

— Да, здесь хорошее пиво.

— Выходит, что и вы, майор, принадлежите к «господам из диванной»?

Лагит усмехнулся. Тогда они стали над ним подтрунивать. Но он в ответ лишь добродушно пожимал плечами. Что ни говорите, у нее соблазнительное тело, и те, которые будто плюют на нее, пожалуй, сами не прочь ею поживиться. И тут же, повернувшись лицом к стойке и стараясь сделать любезную мину, он крикнул:

— Еще пива, сударыня!

Мелани от удивления поднялась с места и собственноручно подала пиво. Когда она подошла к столику, майор ее не отпустил. Он, казалось, до того увлекся, что стал легонько похлопывать ее по руке, которую она положила на спинку стула, между тем как она, одинаково привыкшая и к ласкам и к оплеухам, в свою очередь, сделалась очень любезной, приняв ухаживание майора за очередную фантазию этого «тронувшегося» старика, как они с Фрозиной его называли. Дусе и Морандо переглянулись. Вот как! Оказывается, этот чертов майор занял место Юбочника! Тьфу, пропасть! То-то будет смеху в полку!

Но тут майор Лагит, одним глазом поглядывавший через полуоткрытую дверь на площадь Суда, вдруг вскричал:

— Смотрите, Бюрль!

— Да, это как раз его время, — подхватила Фрозина, сама подойдя к двери. — Капитан каждый день после службы проходит мимо нас.

Майор, невзирая на больную ногу, живо вскочил с места.

— Эй, Бюрль! — кричал он, натыкаясь на стулья. — Заходи-ка выпить пивца!

Капитан, ошеломленный, не понимая, каким образом Лагит в компании Дусе и Морандо очутился у Мелани, машинально направился в кафе. Совершенно сбитый с толку, он нерешительно остановился на пороге.

— Кружку пива! — крикнул майор. Затем, обернувшись к Бюрлю: — Что с тобой такое?.. Заходи-ка, присаживайся... Не бойся, тебя здесь не съедят.

Капитан сел, и всем стало как-то не по себе. Мелани принесла пиво, причем у нее сильно дрожали руки, — ее постоянно снедал страх, как бы из-за какого-нибудь скандала не прикрыли ее заведение. Ухаживание майора начинало ее немного тревожить. Она пыталась было улизнуть, как вдруг майор пригласил ее к столику, предложив выпить в их компании. Распоряжаясь, как у себя дома, он успел заказать Фрозине рюмочку анисовки, и Мелани, таким образом, волей-неволей пришлось сесть между ним и Бюрлем.

— Что касается меня, — вызывающе и резко без конца повторял майор, — то я требую уважения к дамам... Будем же французскими рыцарями, черт возьми!.. Ваше здоровье, сударыня!

Бюрль, уставившись глазами в свою кружку, принужденно улыбался. Двое других офицеров, находя этот тост крайне неуместным, порывались уйти. Зал, к счастью, был пуст. Одни только мелкие рантье, сидя за своим столиком, продолжали очередную послеобеденную партию в домино. При каждом доносившемся до них ругательстве они поворачивали головы, возмущенные подобным нашествием и готовые пригрозить Мелани, что если их отсюда, вытеснит военщина, то они перейдут в «Привокзальное кафе». С громким жужжанием носились мухи, привлеченные грязью на столиках, которые Фрозина имела обыкновение мыть только по субботам. Сама же она, развалившись за стойкой, углубилась в чтение романа.

— Как? Ты не чокаешься с дамой? — грубым тоном обратился майор к Бюрлю. — Будь, по крайней мере, вежлив!

Заметив, что Морандо и Дусе снова собираются уходить, он продолжал:

— Обождите, черт возьми!.. Пойдем вместе!.. Этот грубиян никогда не умел себя вести.

Офицеры, пораженные этой неожиданной выходкой, задержались у столика. Мелани, желая предотвратить ссору, со смешком покладистой женщины примирительно положила обоим мужчинам руки на плечи. Однако Лагит не переставая твердил:

— Нет, оставьте!.. Почему он с вами не чокнулся? Я не позволю вас оскорблять, понятно?.. Он мне в конце концов надоел, эта свинья!

Бюрль, побледнев от оскорбления, порывисто встал.

— Что с ним такое? — обратившись к Морандо, спросил он. — Он зазвал меня сюда, чтобы устроить скандал? Он пьян, что ли?

-- К черту! К черту! — между тем надрывался майор и, в свою очередь вскочив с места, со всего размаху отпустил капитану пощечину.

Мелани едва успела нагнуться, чтобы попутно ей не влетело по уху. Фрозипа за стойкой кричала так, как будто ее избивали. Поднялся невообразимый шум. Остальные посетители с перепугу забрались под столик, опасаясь, как бы эти военные не выхватили сабли и не пошли кромсать друг друга. Но тут Морандо и Дусе, чтобы не дать Бюрлю вцепиться в майора, схватили его за руки и принялись подталкивать к выходу. На улице они его немного успокоили, обвинив во всем Лагита. Сегодня вечером они оба в качестве свидетелей доложат полковнику о случившемся, и пусть уж он сам решает, как быть. Спровадив Бюрля, Дусе и Морандо вернулись обратно в кафе, где Лагит, сильно возбужденный и чуть не плача, но в то же время пытаясь изобразить величайшее хладнокровие, попивал свое пиво.

— Послушайте, майор, — начал батальонный командир, — все это очень нехорошо... Капитан ниже вас чином, и, как вам известно, ему не разрешат с вами драться.

— Ну, это мы еще посмотрим! —возразил майор.

— Что он вам такого сделал? Он с вами даже не разговаривал. Подумать только, двое старых друзей! Это же просто дико!

Майор сделал рукой неопределенный жест.

— Ну и пусть! Он мне надоел!

Больше от него ничего нельзя было добиться. Никто так и не узнал, в чем дело. Тем не менее история эта наделала много шуму. Общее мнение в полку было, будто Мелани, взбешенная тем, что капитан ее бросил, нарассказала майору, в свою очередь, попавшему в ее когти, невесть каких гнусностей о капитане и подговорила его дать Бюрлю пощечину. Кто бы мог поверить, что эта старая развалина Лагит, после всех гадостей, которые он обычно распространял про женщин, способен на нечто подобное? Оказывается, и он влопался по уши! И, несмотря на общее предубеждение против Мелани, скандал этот послужил ей на пользу, создав ей репутацию женщины опасной, но вместе с тем и соблазнительной. С той поры ее заведение стало давать прекрасные доходы.

На следующий день полковник вызвал к себе и майора и капитана и вовсю распек обоих за то, что они по непристойным местам бесчестят французскую армию. Как они теперь намерены поступить, поскольку он не может разрешить им драться на дуэли? — спросил он. Этот вопрос уже второй день волновал весь полк. Пощечина, казалось, делала всякие извинения неприемлемыми. Но ввиду того, что Лагит из-за своей больной ноги еле ходил, полагали, что все же между ним и капитаном могло бы состояться примирение, в случае если бы этого потребовал полковник.

— Ну как? — обратился к ним полковник. — Согласны вы избрать меня своим арбитром?

— Прошу прощенья, господин полковник, — перебил его майор Лагит, — я вам принес прошение об отставке... Вот оно. Это сразу же устраняет все затруднения. Будьте любезны назначить день поединка.

Бюрль с изумлением посмотрел на него. Полковник, со своей стороны, счел себя обязанным выдвинуть кое-какие доводы, чтобы образумить Лагита.

— Вы решаетесь, майор, на очень серьезный шаг. Ведь вам осталось всего каких-нибудь два года до отставки с полной пенсией.

Но Лагит снова перебил его, угрюмо буркнув:

— Это уж мое дело.

— Ну, разумеется... Я перешлю по назначению прошение об отставке и, как только ваше ходатайство будет удовлетворено, назначу день поединка.

Подобного рода развязка повергла в изумление весь полк. Что такое засело у него в башке, у этого бешеного майора, что ему уж так приспичило сразиться насмерть со своим старым товарищем? Опять пошли разговоры о Мелани, о ее соблазнительном теле... Офицеры буквально бредили ею, распаляемые мыслью, что в ней, видимо, и на самом деле есть какие-то скрытые достоинства, если она могла до такой степени вскружить голову двум стреляным воробьям. Батальонный командир Морандо, встретив как-то Лагита, счел нужным высказать ему свое беспокойство. На что он, Лагит, собирается жить, если уцелеет после дуэли? Ведь у него нет никаких средств, а того, что ему даст офицерский крест Почетного легиона и неполная пенсия, едва-едва будет хватать на хлеб. Лагит слушал Морандо и бессмысленно водил глазами, словно застыв в своем узколобом, молчаливом упрямстве. Когда Морандо пытался выведать у него причину его ненависти к Бюрлю, тот опять повторил ту же фразу, сопровождая ее все тем же неопределенным жестом:

— Ну и пусть! Он мне надоел!

Каждое утро в полковой столовой и в офицерской лавке первым вопросом было: «Ну что? Пришло уже разрешение об отставке?» Все с нетерпением ждали дуэли, но, главным образом, обсуждался ее возможный исход: большинство считало, что Лагит будет проколот в два счета, так как драться в его возрасте, да еще с больной ногой, не позволяющей ему сделать выпад, было форменным безумием. Другие с сомнением покачивали головой. Правда, Лагит никогда не блистал умом: вот уже двадцать лет, как его считали круглым дураком. Несмотря на это, он в былые времена слыл первым фехтовальщиком у себя в части. Начав воспитанником полка, он дослужился до звания майора исключительно благодаря своей храбрости, отваге сангвиника, которому неведомо чувство опасности, тогда как Бюрль, посредственно владевший шпагой, имел репутацию труса. Впрочем, поживем — увидим, в заключение говорили спорщики. Волнение между тем все возрастало, так как злополучное прошение об отставке слишком долго задержалось в пути.

Больше всех тревожился, больше всех волновался, разумеется, майор. Прошла уже целая неделя, через два дня должна была начаться генеральная ревизия. А ответ все не приходил. Майор с ужасом думал, что вкатил пощечину своему старому товарищу, подал прошение об отставке — и все это, может быть, понапрасну и ему не удастся предотвратить скандал. Если он будет убит, так, по крайней мере, хоть не придется ему все это видеть. Если же, как он рассчитывал, убит будет Бюрль, то дело сразу же замнут. И, таким образом, честь армии будет спасена, и мальчик сможет поступить в Сен-Сирскую школу. Однако, черт возьми, этим канцелярским крысам в министерстве следовало бы поторопиться! Майору не сиделось на месте. Видели, как он бродит возле почты, подкарауливает почтальона, выспрашивает вестового полковника. Он потерял сон и, безучастный ко всему, ковылял, опираясь на палку, и сильно хромал. Накануне ревизии он в последний раз отправился к полковнику. По дороге туда он вдруг остановился как вкопанный: в нескольких шагах от себя он увидел г-жу Бюрль, которая провожала Шарля в школу. С того рокового вечера он у нее не был, и сама она никуда не показывалась. Чуть не теряя сознание, он сошел с тротуара, чтобы дать ей пройти. Ни он, ни она не поклонились друг другу, что заставило мальчика удивленно вскинуть глаза на обоих. Г-жа Бюрль, не дрогнув и гордо выпрямившись, прошла мимо майора, чуть задев его на ходу. А он, когда она удалилась, оторопел и растроганно смотрел ей вслед.

— Черт возьми! Меня, видно, уже и за человека не считают, — еле удерживая слезы, бормотал он.

Когда он входил к полковнику, оказавшийся там знакомый капитан встретил его следующими словами:

— Ну вот! Все в порядке, пришла ваша бумага.

— Разве? — страшно побледнев, проронил он.

И перед ним вновь мелькнул образ удалявшейся старухи, ведущей за руку мальчика и по-прежнему непреклонно суровой. Тысяча чертей! Подумать только, что он целую неделю так страстно ожидал получения официального разрешения об отставке, а теперь этот клочок бумаги до такой степени жжет и переворачивает все его нутро!

Дуэль состоялась на следующее утро на казарменном дворе, огороженном невысокой оградой. Было прохладно. Ярко светило солнце. Лагита пришлось чуть ли не на руках нести. Один из секундантов поддерживал его, другой рукой он опирался на палку. У Бюрля лицо заплыло нездоровым жиром. Изнуренный, как после разгульной ночи, он, казалось, засыпал на ходу. Никто не произнес ни слова. Всем хотелось скорее кончить.

Капитан Дусе, один из секундантов свел противников.

— Начинайте, господа! — отойдя в сторону, сказал он.

Бюрль сделал первый выпад. Он хотел испытать Лагита и выяснить, чего ему от него следует ожидать. В продолжение всех десяти дней эта история представлялась ему каким-то нелепым кошмаром, в котором он никак не мог разобраться. Все же у него временами рождалось какое-то смутное подозрение, но он с дрожью отгонял его от себя, ибо оно означало смерть. Ему не верилось, что его старый друг решил сыграть с ним такую штуку, дабы спасти положение. Впрочем, больная нога Лагита несколько его успокаивала. Тот оцарапает ему плечо, и этим дело кончится.

Около двух минут шпаги скрещивались со свойственным им легким металлическим звоном. Капитан уже собрался сделать выпад, но майор, внезапно обретя былую сноровку, отпарировал его удар ужаснейшей квинтой, и, продолжай он только в том же духе, капитан был был бы проколот насквозь. Тот, однако, предпочел отступить, мертвенно-бледный, чувствуя, что он находится во власти человека, на этот раз пощадившего его жизнь. Теперь-то он понял, что это была расплата.

Тем временем Лагит, постаравшись покрепче стать на свои больные ноги и словно окаменев, застыл в ожидании. Противники в упор смотрели друг на друга. В помутневших глазках Бюрля мелькнула мольба о пощаде. Теперь-то он знал, что должен умереть, и, как ребенок, клялся, что больше не будет. Но взгляд майора был по-прежнему неумолим. На карту была поставлена честь, и она заглушала всякую жалость в его добром сердце.

На этот раз атаковал он. Блеснула сталь: шпага его сверкнула справа налево, устремилась обратно и затем точным, смертоносным ударом вонзилась прямо в грудь капитана, который, не успев издать ни единого звука, тяжелой тушей рухнул на землю.

Лагит выпустил из рук шпагу, не сводя глаз со своего старого бедного мерзавца Бюрля, распростертого на земле толстым животом кверху.

— Черт подери! Черт подери!

Теперь уже обе ноги отказывались ему служить, и секундантам пришлось поддерживать его с обеих сторон, — у него не было даже сил опереться на палку.

Два месяца спустя бывший майор, с трудом плетясь по солнечной стороне одной из пустынных улиц Вошана, столкнулся лицом к лицу с г-жой Бюрль и маленьким Шарлем. Оба были в глубоком трауре. Он хотел было избежать встречи с ними, но едва передвигал ноги. Они же, не ускоряя и не замедляя шаг, шли ему прямо навстречу. Шарль своим нежным испуганным личиком, как и прежде, походил на девочку. Г-жа Бюрль, еще более осунувшаяся и ожесточенная, сохраняла свой сурово-непреклонный вид. Заметив, что Лагит пытается юркнуть в подворотню, чтобы не столкнуться с ними, она внезапно остановилась перед ним и протянула ему руку. Он поколебался, затем нерешительно взял ее руку и крепко сжал. Но в эту минуту его самого охватила такая дрожь, что рука старой дамы тряслась в его руке. Наступило молчание, безмолвный обмен взглядами.

— Шарль, — произнесла наконец бабушка, — поздоровайся с майором.

Мальчик, ничего не понимая, повиновался. Майор побледнел. Он едва посмел коснуться нежных пальчиков ребенка. Чувствуя, что он должен что-то сказать, он с трудом выдавил из себя:

— Вы по-прежнему намерены отдать его в Сен-Сирскую школу?

— Непременно, когда он подрастет, — ответила г-жа Бюрль.

Неделю спустя Шарля унесла горячка. Однажды вечером бабушка, чтобы возродить в нем воинский дух его предков, вновь прочла ему описание морского сражения на корабле «Мститель». Ночью у него начался бред. Он умер от страха.