Капитан Коко и Зеленое Стеклышко. Повесть-сказка

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
САМАЯ ЛУЧШАЯ СТРАНА

В начале пути мы чувствовали себя не очень-то уверенно. Нам всё время думалось, что пропуск получили от Мастера Игрушечных Дел тоже совсем игрушечный, не настоящий, и нас на границе задержат. Мы так боялись, что даже не подходили к окну своего багажного вагона, а смирненько сидели там на сундуке и разговаривали шёпотом.

Петух после скандала на параде совсем расхворался. Он окончательно утратил свой бравый, независимый вид, жаловался на головную боль и теперь мечтал только об одном: как бы скорее добраться до дому.

А рельсы под нами всё постукивали, паровоз гудел, время шло - и вот наконец зашипели тормоза, и поезд начал убавлять ход.

- Граница! - тревожно глянули друг на друга мы и, не сговариваясь, полезли под крышку сундука.

Поезд остановился, за окном послышались чьи-то уверенные шаги. Суровый голос произнёс:

- А ну, посмотрим, что в этом вагоне. Другой голос ответил:

- В этом вагоне посылки от Мастера Кашки. Пожалуйста, проверьте!

Железная дверь лязгнула, шаги застучали рядом с сундуком.

- Раз, два, три… - считал посылки суровый голос, и мы, замирая, слушали и ждали, когда очередь дойдёт до нас. И она дошла, и голос спросил:

- А это что за сундук? В списке он не числится.

- Не знаю! - последовал ответ. - Не знаю! Вполне возможно, что в нём сидят ужасные диверсанты. Нужно поднять крышку!

И тут мы совсем перетрусили, полезли под бабушкину шаль, а крышка над нами откинулась.

Не раскрывая зажмуренных глаз, я дрожащей рукой высунул из-под шали бумагу, полученную от Игрушечных Дел Мастера. Бумагу кто-то взял, начал громко читать вслух:

- «Пропуск! Выдан одному мальчику и одному петуху. Мастер Кашка».

- Отлично! - сказал тот, кто читал. - Пропуск настоящий. Но проверим, на месте ли пассажиры. - Шаль поползла вверх, и я увидел Часового.

Правда, со страху я открывал глаза не сразу, а сначала один глаз, потом второй глаз, и поэтому и Часового разглядел как бы по частям. Сперва увидел ярко начищенные сапоги. Затем зелёную гимнастёрку под хрустящими ремнями. А потом уж и очень молодое загорелое лицо Часового и лаковый козырёк его зелёной фуражки.

Рядом с Часовым стоял Проводник. Он улыбался, подмигивал нам, но Часовой был по-прежнему суров, и нам от улыбок Проводника легче не стало.

Часовой сказал:

- Тут написано про мальчика и про петуха. Мальчика я вижу, а петуха - нет! Вместо петуха здесь, по-моему, всего-навсего мокрая курица. Так, братцы, нельзя!

А петух и в самом деле смахивал сейчас на мокрую курицу. От страха. И всё же он перед стройным строгим Часовым попробовал подтянуться, стыдливо пролепетал:

- Нет, нет… Я петух. Я могу даже спеть «ку-ка-ре-ку».

- Ну, если «кукареку», тогда верю! Тогда можете ехать дальше.

Часовой обернулся к Проводнику и добавил:

- Я думаю, тех, кто гостил у Мастера Кашки, диверсантами считать нельзя!

- Я тоже так думаю, - сказал Проводник, и они оба направились к выходу. А, закрывая за собой дверь, Часовой состроил такую потешную рожицу, что мы оба хихикнули, и страх с нас как рукой сняло! Мы поняли, что опасности позади, что мы почти уже дома.

Мы подбежали к окну и с тех пор не отходили от него до конца путешествия.

Теперь уже не Серебряный Меридиан, а стальные, крепкие рельсы мчали нас сквозь даль, сквозь пространство.

На каждой остановке мы опускали оконную раму. Мы старались высунуться как можно дальше, увидеть как можно больше. Глядеть было на что!

На одной станции нам показалось, что вагон вкатился в огромный яблоневый сад. Яблоки - жёлтые и красные, золотистые с румянцем и без румянца, большие, тяжёлые, средние и даже величиной с клюквинку - виднелись повсюду.

Они свисали с веток вдоль железнодорожного полотна.

Они грудились в окнах магазинчиков.

Они лежали в корзинах и на лотках.

Они алели прямо на земле.

А рядом ходили весёлые люди и, странное дело, не обращали на это чудо никакого внимания! Будто это не яблоки, а всего-навсего картошка.

От яблочного духа у меня закружилась голова, а петух сказал:

- Мы, наверное, попали в государство Яблочко!

- Никакое не Яблочко! Это начинается Страна Нашего Детства! Подожди, хорошего увидишь ещё немало!

И правда, сады вскоре кончились, а за окном побежали, развернулись на все стороны пшеничные поля. Вернее, это было одно огромное поле, такое широкое, что заблудиться в нём среди колосьев и васильков было куда проще, чем в густых лесах Самой Жаркой Страны. И ветер оттуда летел знойный, и пахло теперь не яблоками, а тёплой землёй и хлебными зёрнышками.

Потом навстречу поезду раскрылись зелёные холмы, тенистые перелески, светлые луга, быстрые речки, и на холмах, на речных берегах - большие и маленькие деревеньки да посёлки. И оттуда махали нам такие же, как я, мальчишки, махали девчонки, но самое главное: над печными трубами, над крышами домов там везде красовались деревянные, жестяные и даже, может быть, позолоченные петушки!

А возле домашних крылечек разгуливали вместе с рыжими, белыми, пёстрыми курами петухи самые живые-раз-живые! Они запрокидывали головы и кукарекали, горланили так, что нам их голоса было слышно даже сквозь грохот вагонных колёс.

И тут Коко вскричал, а я подхватил:

- Вот она! Вот она, долгожданная Страна Нашего Детства!

А в это время и поезд замедлил свой ход. Он встал на минуту около тихого, на лесной опушке, вокзальчика. У того знакомого мне вокзальчика, от которого начиналась тропинка к избушке нашей бабушки.

Проводник подсобил нам вытащить из вагона сундук, махнул нам зелёным флажком - и мы оказались среди душистых трав и высоких светлых сосен. И не будь рядом сундука, мы бы и сами себе не поверили, что вернулись из дальнего путешествия.

Над лесом недавно прошёл дождь. Впереди играла разноцветная радуга. На тропинке дымились тёплые лужицы. Я прошлёпал босиком по одной, потом по другой и сказал:

- Чудесно!

Петух склюнул с листа подорожника прозрачную каплю и ответил:

- Замечательно!

Я швырнул сосновой шишкой в радугу и сказал:

- Распрекрасно!

Петух нацелился на большую стрекозу и ответил:

- Куда лучше!

Вдруг развёл широко крыльями и очень, очень серьёзно попросил:

- Слушай! Не называй меня больше Коко, зови меня просто Петькой! Так будет хорошо совсем!

- Конечно! - сказал я, поскакал на одной ножке и запел:

А Петька подхватил:

А потом мы грянули вместе:

С песней мы пришли и к бабушкиной избушке.

И, конечно, всех всполошили. Ждать-то нас ждали, да всё равно мы свалились как снег на голову, потому что не подали телеграмму.

Ну и головомойку нам устроила бабушка! Такую головомойку, что никто себе и представить не может. Но бабушка была горяча, да отходчива, и через каких-нибудь полчаса уже угощала нас ватрушками.

А я рассказал ей о всех наших приключениях.

Бабушка слушала, ахала и взяла с нас твёрдое слово, что мы больше никогда не уедем без её разрешения в неведомые страны.

И мы слово дали, и на этом можно было бы поставить точку.

Но точка всё как-то не ставится, и вот почему.

Не успел я опять вернуться в город, не успел снова стать взрослым, как пришло заказное письмо от бабушки.

«Дорогой внучек! - писала мне бабушка. - После ваших дальних странствий петух Петька так и не исправился! Он и теперь шепчется с курами, забивает их куриные головы всякими фантазиями. Говорит, что ещё триста лет тому назад учёные обнаружили на небе планету, которая называется «Мир курий», и, стало быть, там живут куры. Он, озорник, сказал, что в скором времени вместе с тобой полетит на эту планету.

Я очень беспокоюсь, дорогой внучек, правда это или нет.

Если правда, то напиши: на чём вы собираетесь лететь? Ведь сундук-то совсем развалился, его уже и починить нельзя.

А ещё петух натаскал в курятник целую кучу всяких стёклышек, и я не знаю, как поступить с ними…

Ответь мне, выбрасывать из курятника стёклышки или не выбрасывать. Уж больно петух дорожит ими, с утра до вечера только на них и любуется и даже с чужими петухами теперь дерётся не каждый день!»

Сначала я рассмеялся над бабушкиным письмом и над Петькой-Петрованом, но потом подумал, подумал и смеяться перестал.

Ведь я и сам с тех пор, как прокатился по Серебряному Меридиану, не могу так просто взять да и пройти мимо лежащего на улице стёклышка, а обязательно его подниму, пусть даже из крапивы. Подниму и посмотрю: не Зелёное ли, не Волшебное ли?

И я совсем-совсем не знаю, чем всё это закончится, а потому ставлю не точку, а многоточие…