Капитул Дюны

Я умру! – подумала Луцилла.

Прошу вас, дорогие Сестры, не допустите, чтобы это случилось, прежде чем я передам вам драгоценный груз моего разума!

Сестры!

Идея семьи редко высказывалась вслух членами Ордена, но неявно она присутствовала всегда. В генетическом плане все Сестры были родственницами, а благодаря Общей Памяти знали все подробности этого родства. Они не нуждались в общепринятых терминах вроде «двоюродной сестры» или «внучатой племянницы». Они понимали свое родство приблизительно так же, как ткач понимает создание ткани. Они знали, как основа и уток создают материю. Это было более подходящим словом, нежели Семья, то была именно материя Бене Гессерит, создавшая Общину Сестер, но древний инстинкт Семьи служил основой этой материи.

Сейчас Луцилла думала о Сестрах только как о членах своей семьи. Семья нуждалась в том, что она носила в себе.

Как глупо, что я решила искать убежища на Гамму!

Но ее поврежденный корабль-невидимка все равно не мог лететь дальше. Как все же дьявольски экстравагантны эти Досточтимые Матроны! Луциллу ужаснула заложенная в этой экстравагантности ненависть.

Пути отхода с Лампадас были буквально усеяны смертельными ловушками, складки пространства были утыканы небольшими шарами-невидимками, каждый из которых содержал полевой проектор и лазерное оружие, которое открывало огонь при соприкосновении любого предмета с шаром. Луч лазера переводил в рабочее состояние установленный в шаре генератор Хольцмана, и начинающаяся цепная реакция высвобождала огромную энергию. Стоит попасть в поле шара, как раздается взрыв, который разносит все. Дорого, но эффективно! Несколько таких взрывов и даже гигантский корабль Гильдии превращается в жалкий осколок безжизненного металла, исчезающий в пустоте Космоса. Защитные системы корабля Луциллы произвели анализ поля-ловушки, но слишком поздно. Однако ей повезло… во всяком случае, тогда ей казалось, что повезло.

Как бы то ни было, теперь, выглядывая из окна второго этажа деревенского дома здесь, на Гамму, Луцилла отнюдь не чувствовала себя счастливой. Окно было открыто, и полуденный ветер доносил до ноздрей Преподобной Матери неистребимый запах нефти, который примешивался к дыму костра. Харконнены настолько пропитали планету нефтью, что удалить ее полностью оказалось не под силу никому, кто жил здесь после них.

Ее контактером здесь был один отставной доктор Сукк, но она знала его несколько глубже. Это была ее тайна, тайна настолько глубокая, что только немногие из Сестер Бене Гессерит знали ее. Знание подразделяется на сектора согласно некой классификации: есть тайны, о которых мы не говорим даже с самими собой, поскольку они могут навредить нам. Эти тайны мы не передаем другим Сестрам, потому что для них нет канала передачи. Мы даже не осмеливаемся знать эти тайны до тех пор, пока крайняя нужда не поднимает завесу, за которой они скрыты. Луцилла узнала такую тайну после одного намека, который в разговоре с ней сделала Одраде:

– Ты не знаешь одной пикантной подробности о Гамму? М-м-м, там существует целое общество, члены которого связаны между собой обычаем есть только священную пищу. Этот обычай занесен на Гамму иммигрантами, которые никогда не ассимилировались с местными жителями. Предоставленные самим себе, презирающие аутбридинг. Такое вот сообщество. О них ходит много слухов, россказней, что приводит к их еще большей изоляции. Собственно, это как раз то, чего они и добиваются.

Луцилла знала о древней секте, которая очень походила на описанную Одраде. Ее охватило любопытство. Общество, о котором она знала, предположительно погибло вскоре после Второй Волны Межпланетной Миграции. Поиски в архивах еще больше возбудили это любопытство. Образ жизни, затуманенные молвой описания религиозных ритуалов, особенно светильники – и строгое воздержание от любой работы в определенные священные дни. Но они жили не только на Гамму!

Однажды утром, воспользовавшись необычным затишьем, Луцилла вошла в кабинет Верховной и испытала свое «проективное предположение». Это было нечто сродни рассуждениям ментата, хотя и не столь надежное. Правда, основа для такого предположения была отнюдь не теоретической.

– Подозреваю, что ты приготовила для меня какое-то новое задание?

– Вижу, что ты не зря тратила время в Архиве.

– Сейчас это становится очень полезным занятием.

– Пытаешься нащупать связи?

– Так, чистое предположение. Это тайное общество на Гамму – иудеи, не правда ли?

– Для того, чтобы лучше справиться с новым заданием, тебе, вероятно, понадобится особая информация. – Это было сказано на удивление небрежным тоном.

Луцилла без приглашения опустилась в кресло-собаку Беллонды.

Одраде взяла стило, что-то написала на листке из отрывного блокнота и протянула написанное Луцилле так, чтобы это не зафиксировала видеокамера.

Луцилла сразу все поняла и склонилась над сообщением, прикрыв его головой.

«Твое предположение верно. Тебе придется умереть, но ни в коем случае не раскрывать его содержания. Такова цена сотрудничества и одновременно знак высокого доверия».

Луцилла порвала записку на мелкие клочки.

Движением глаз и ладони Одраде открыла скрытую дверцу в стене за своей спиной, извлекла из тайника небольшой ридулианский кристалл и протянула его Луцилле. Кристалл был теплым, но обжег руку холодом. Что это за секрет? Одраде достала из ящика своего стола защитный капюшон и привела его в рабочее состояние.

Луцилла вставила кристалл в специальное гнездо и натянула на голову капюшон. Тотчас в ее ушах зазвучали слова, которые неизвестный голос произносил с очень древним акцентом.

– Люди, на которых обращено твое внимание, иудеи. Много тысячелетий назад они, спасаясь от регулярно повторяющихся погромов, приняли единственно возможное спасительное для себя решение – исчезнуть от всех людей. Развитие космонавтики сделало эту задачу не только возможной, но и весьма привлекательной. Они спрятались на многих планетах; вероятно, были такие планеты, на которых жил исключительно этот народ. Это не означает, что они забыли свое многовековое искусство и способность к выживанию в трудных условиях. Древняя религия, несомненно, продолжала существовать, хотя и претерпела некоторые изменения. Вероятно, древний раввин не чувствовал бы себя чужим в Шабад под охраной меноры в современном иудейском доме. Однако конспирация этого народа развита так сильно, что можно всю жизнь проработать бок о бок с иудеем и никогда не заподозрить этого. Они называют это «полным прикрытием», хотя и сознают всю опасность.

Луцилла приняла это без единого вопроса. То, что представляет собой такую тайну, должно быть воспринято каждым, кто заподозрит его существование, как вещь, представляющая собой чрезвычайную опасность. И все же почему они держат все в такой тайне? Ответь мне!

Кристалл продолжал изливать свои секреты в сознание Луциллы.

– Реакция этих людей на угрозу раскрытия стандартна: «Мы ищем религию в наших корнях. Это выживание, возвращение назад, чтобы взять из прошлого то лучшее, что в нем было».

Луцилла знала этот оборот. В мире всегда хватало «свихнувшихся на выживании». Они всегда выглядели довольно курьезно. Ах эти! О, да это же просто очередная горстка любителей выживания.

– Маскирующая система, – продолжал говорить кристалл, – не имела успеха в применении к нам. У нас имеется подробная запись еврейских родословных и есть фонд Чужой Памяти, касающийся этой проблемы. Мы понимаем причину такой скрытности и секретности. Мы не тревожили их до тех пор, пока я, Верховная Мать и Община Сестер во время и после битвы при Коррине (как же давно это было!) не убедились, что нам нужно тайное сообщество, группа, которая могла бы откликнуться на нашу просьбу о помощи.

Луцилла ощутила скепсис. Просьбу?

Древняя Верховная Мать предугадала этот скептицизм.

– Время от времени мы предъявляем им требования, которые они не могут не исполнить. Впрочем, они тоже обращаются к нам с просьбами.

Луцилла чувствовала, что с головой погружается в мистику этого подпольного общества. Это было больше чем сверхсекрет. На ее неуклюжие вопросы служащие Архива, как правило, отвечали отказом. «Иудеи? Что это? Ах да, древняя секта. Ищи ее сама, у нас нет времени на праздные религиозные изыскания».

Кристалл оказался более красноречивым.

– Иудеи часто удивляются, а иногда и возмущаются тем, что мы их копируем. Наши записи о родословных прослеживают их по женской линии. Приблизительно так же поступают и иудеи. Ты считаешься иудеем, только если твоя мать иудейка.

Кристалл перешел к заключению:

– Диаспора не должна быть забыта. Сохранение тайны для нас – это вопрос чести.

Луцилла откинула с головы капюшон.

– Ты – самая подходящая кандидатура для выполнения деликатного поручения на Лампадас, – сказала Одраде, пряча кристалл на место.

Все это – прошлое, и скорее всего мертвое. Посмотрите, куда привело меня это «деликатное поручение» Одраде!

Из окна Луцилле было хорошо видно, как во двор дома въехал контейнер, предназначенный для загрузки продуктами. Внизу закипела работа. Рабочие с ящиками овощей со всех сторон облепили грузовик. Луцилла вдохнула пряный аромат свежесрезанных стеблей и плодов.

Она и не думала отходить от окна. Хозяева снабдили ее одеждой местных женщин – длинным платьем из тускло-коричневой с сероватым оттенком ткани и ярко-синим головным платком, прикрывавшим песочного цвета волосы. Было очень важно не привлекать ненужного внимания к ее персоне. Она видела, как возле повозки остановились другие женщины, наблюдая за работой. Присутствие Луциллы могли воспринять как естественное женское любопытство.

Это был большой контейнер, подвески сильно натянулись под тяжестью продукции, уже загруженной в его секции. Оператор стоял в прозрачной будке в передней части машины: руки положены на рычаг управления, глаза напряженно смотрят вниз. Ноги широко расставлены, мужчина наклонился вперед, по направлению к хитросплетению поддерживающих опор, слегка придерживая силовой рубильник левым бедром. Это был рослый мужчина с начинающей седеть шевелюрой, лицо его было покрыто морщинами. Все его тело было продолжением машины – они вместе устремились вперед в едином, целеустремленном порыве. Совершая это движение, он взглянул в лицо Луциллы, затем снова вперил взор в свой сложный механизм и в овощи, которые следовало погрузить в контейнер.

Он встроен в свою машину, подумала Луцилла. Неужели человек может так подходить к вещам, которые он делает? Эта мысль подействовала на нее устрашающе, в коленях появилась опасная слабость. Если вы слишком сильно вживаетесь в какую-то одну вещь, то все ваши прочие способности атрофируются. Вы становитесь придатком того, что делаете.

Она живо представила себя таким же оператором машины, как и этот человек во дворе. Грузовик проехал мимо и покинул ферму. Человек не удостоил Луциллу повторным взглядом – он уже видел ее один раз, так зачем тратить время попусту?

Люди, приютившие ее, сделали правильный выбор, спрятав ее здесь. Редкое население, заслуживающие доверия рабочие и мало любопытных. Тяжелая физическая работа притупляет любопытство. Она сразу обратила внимание на эту особенность местности, когда ее доставили сюда. Тогда уже наступил вечер, и люди не спеша разбредались по домам. Можно было легко оценить плотность здешнего населения после окончания рабочего дня. Все рано ложатся спать, и вы оказываетесь почти в пустыне. Бурная ночная жизнь говорит о том, что люди испытывают беспокойство, вызываемое сознанием того, что и другие бодрствуют и проявляют активность в ночное время.

Что погрузило меня в такое интроспективное состояние?

В самом начале первого поражения Общины под натиском Досточтимых Матрон Луцилла испытала затруднения, пытаясь осознать, что кто-то «охотится за нами, чтобы убить».

Погром! Вот как Раввин назвал это, когда прощался рано утром, уходя, «чтобы посмотреть, что я смогу сделать для вас».

Она понимала, что Раввин выбрал это слово из древнего и очень горького лексикона, но только теперь, после своего погрома, Луцилла поняла, что это слово относится к положению, которым ты не в состоянии управлять.

Значит, я тоже беглец.

Нынешняя ситуация напоминала ту, в которой Община Сестер находилась при Тиране. Но была и разница. Тиран никогда не стремился уничтожить и искоренить Бене Гессерит, он лишь стремился подчинить Орден себе и управлять им. И он действительно управлял!

Куда запропастился этот проклятый Раввин?

Это был большой, сильный мужчина в старомодных круглых очках. Его широкое лицо было покрыто темным загаром. Морщин на лице мало, несмотря на то что голос и движения изобличали солидный возраст. Очки привлекали внимание к глубоко посаженным карим глазам, внимательно изучавшим Луциллу.

– Досточтимые Матроны, – эти слова Раввин произнес здесь, в этой комнате с голыми стенами на втором этаже, где Луцилла объяснила ему свою задачу. – Ой, вэй! Это трудно.

Луцилла ожидала такой реакции и, более того, видела, что Раввин понимает это.

– Здесь, на Гамму, находится Гильд-навигатор, который участвует в розыске, – продолжал он. – Он из Эдриксов, и, как мне говорили, очень силен в этом деле.

– Во мне течет кровь Сионы. Он не может увидеть меня.

– Так же, как и меня и мой народ, и по тем же причинам. Вы же знаете, что мы, евреи, умеем приспосабливаться к разным неудобствам.

– Этот Эдрик – не более чем жест отчаяния, – презрительно обронила Луцилла. – Он мало что может сделать.

– Но они привезли его. Боюсь, что у нас мало шансов безопасно вывезти вас с планеты.

– Тогда что мы можем сделать?

– Посмотрим. Мой народ не слишком беспомощен, вы понимаете?

Луцилла почувствовала в его голосе искренность и неподдельную готовность помочь. Он негромко и спокойно заговорил о сопротивлении сексуальной соблазнительности Досточтимых Матрон, о том, что все надо сделать тихо, чтобы не возбудить их.

– Пойду пошепчусь кое с кем, – сказал на прощание Раввин.

Как ни странно, эти слова успокоили Луциллу, она даже почувствовала прилив сил. Когда попадаешь в руки профессионального врача, часто чувствуешь его отчужденное и жестокое отношение. Но Луцилла успокаивала себя тем, что врачей Сукк учат быть сострадательными и вникать в нужды своих подопечных и помогать им. (В данном случае это касалось тех обстоятельств, которые могли возникнуть в нештатной ситуации.)

Она сосредоточила свои усилия на восстановлении спокойствия, прибегнув к мантре «обучение смерти в одиночестве».

Если мне суждено умереть, то я должна прийти в трансцендентное состояние. Я должна уйти безмятежно.

Это помогло, но Луцилла все же почувствовала дрожь. Раввин ушел довольно давно. Что-то было не так.

Правильно ли я поступила, доверившись ему?

Стараясь не обращать внимания на чувство обреченности, Луцилла усилием воли заставила себя, пользуясь методикой Бене Гессерит, взглянуть на дело с некоторой долей наивности и, проявив простодушие, проанализировать свою встречу с Раввином. Прокторы называли это «невинностью, которая естественным образом проистекает от неопытности и которую ни в коем случае нельзя путать с невежеством». В таком наивном состоянии все вещи представлялись текучими. Состояние было близко состоянию размышляющего ментата. Всякая информация входила в мозг без предубеждений. «Ты – зеркало, в котором отражается Вселенная. Это отражение и есть то, что ты испытываешь в действительности. Образы отскакивают от твоих чувств. Возникают гипотезы. Они важны, даже если ошибочны. Возникает исключительная ситуация, когда даже несколько ошибок не мешают принятию правильного решения».

– Мы – ваши преданные на совесть слуги, – сказал ей Раввин.

Такая фраза неизбежно должна была насторожить Преподобную Мать.

Объяснения, данные кристаллом, Одраде представились неадекватными. Позиция преданного слуги всегда выгодна. Это было цинично, но вывод был сделан на основе огромного опыта. Попытки вытравить личную преданность из человеческого поведения всегда разбивались о скалы просительства. Социалистические и коммунистические системы правления привели лишь к смене чиновников, которые измеряли выгоду. Огромная управленческая бюрократия – вот та сила, которая стала считать прибыль.

Луцилла предостерегла себя: проявления этой болезни всегда одни и те же. Стоит только посмотреть на процветающую ферму этого Раввина! Ушел на пенсию, перестав практиковать? Луцилла видела, что было за этим скромным фасадом: слуги, богатые апартаменты. Но было и нечто большее. И не важно, какая система, выгоды всегда одинаковы – лучшая еда, красивые любовницы, неограниченные возможности путешествовать, лучшие условия жизни.

Начинаешь скучать, когда видишь это так же часто, как мы.

Луцилла нервничала, но ничего не могла с собой поделать. Выживание. Самая искренняя, самая глубинная потребность – это потребность выжить. Я же угрожаю выживанию Раввина и его народа.

Он вел себя очень угодливо. Всегда остерегайтесь тех, кто стелется перед вами, кто носом чувствует ту власть, которой вы, по его мнению, обладаете. Как это льстит самолюбию – лицезрение толпы слуг, которые, глядя на вас преданными глазами, ждут вашего приказа, мановения руки, чтобы выполнить любое ваше желание! Такое отношение делает человека моральным инвалидом.

Именно в этом состоит ошибка Досточтимых Матрон.

Почему Раввин задерживается?

Хочет узнать, сколько он сможет получить за голову Преподобной Матери Луциллы?

Входная дверь на первом этаже хлопнула с такой силой, что под ногами Луциллы содрогнулся пол. На лестнице послышались торопливые тяжелые шаги. Как примитивен этот народ! Подумать только – лестница! Луцилла обернулась, когда открылась дверь в комнату. Раввин, окутанный духом меланжи, шагнул через порог. Весь вид его подтверждал худшие опасения Луциллы.

– Простите за опоздание, дорогая леди. Меня вызывали на допрос к Эдрику, Гильд-навигатору.

Так вот откуда запах Пряности. Навигаторы постоянно буквально купались в оранжевом облаке меланжи. За ее парами черты их лиц зачастую казались расплывчатыми. Луцилла ясно представила себе безобразные черты Гильд-навигатора – крошечный ротик, изогнутый в виде латинской V, приплюснутый, распластанный по физиономии нос, гигантское лицо с пульсирующими висками. Луцилла легко могла себе представить, какими угрожающими казались Раввину раскаты голоса навигатора, слова которого механически переводились транслятором на безличный галахский.

– Что он хотел?

– Вас.

– Он…

– Он ничего не знает точно, но подозревает нас. Впрочем, сейчас он подозревает всех.

– Они следят за вами?

– В этом нет необходимости. Они смогут найти меня в любой момент, когда только пожелают.

– Что будем делать? – Она понимала, что говорит слишком громко и слишком быстро.

– Дорогая леди… – Он подошел к Преподобной Матери на три шага, и Луцилла увидела капельки пота на его лбу и носу. Страх. Она явственно чувствовала его запах.

– Так что же?

– Мы находим крайне интересной экономическую основу деятельности Досточтимых Матрон.

Его слова кристаллизовали ее страх. Так я и знала! Он собирается выгодно меня продать!

– Как вы, Преподобные Матери, хорошо знаете, в любой экономической системе всегда есть пробелы.

– Да? – Все это звучало весьма подозрительно.

– Неполное подавление торговли в любой области всегда повышает доходы торговцев, особенно старших дистрибьюторов. – В его голосе появилась настораживающая неуверенность. – Ошибочно думать, например, что можно остановить распространение наркотиков, блокируя границы.

В чем он хочет ее убедить? Он описывает ситуацию, которую понимает любая послушница. Высокий доход всегда используется для приобретения надежных и безопасных путей провоза, минуя пограничную стражу. Иногда подкупают и саму стражу.

Не подкупил ли он стражу Досточтимых Матрон? Несомненно, он не уверен, что может сделать это, не подвергая себя опасности.

Она терпеливо ждала, когда он соберется с мыслями, чтобы сформулировать предложение, которое она, по его мнению, скорее всего примет.

Почему он привлек ее внимание к пограничной страже? Определенно он занялся именно ею. Стража всегда готова за деньги продать тех, кому она служит, оправдывая себя тем, что «если этого не сделаю я, то сделает кто-нибудь другой!».

Мелькнула искра надежды.

Раввин откашлялся. Очевидно, он нашел подходящие слова и сейчас заговорит.

– Я не верю, что существует какой-то способ вывезти вас с Гамму живой.

Она не ожидала такой прямоты.

– Но тогда…

– Другое дело – информация, которую вы храните, – сказал он.

Так вот что прячется за всеми этими фокусами со стражей и границами!

– Вы не поняли меня, Раввин. Моя информация – это не несколько слов и предупреждений. – Она постучала пальцем по своему лбу. – Здесь обитает множество драгоценных жизней, все они имеют незаменимый опыт, обучение у них настолько жизненно важно, что…

– Ах, я все это понимаю, дорогая леди. Наша проблема заключается в том, что вы не понимаете.

Эти вечные ссылки на понимание!

– В настоящий момент я могу полагаться только на вашу честь, – проговорил он.

Ах эта легендарная честность Сестер Бене Гессерит, давших слово, которому всегда можно доверять!

– Вы же знаете, что я скорее умру, чем предам вас, – сказала она.

Он беспомощно развел руки в стороны.

– Я совершенно в этом уверен, моя дорогая леди. Речь идет не о предательстве, а о том, что мы никогда не открывали Общине Сестер.

– В чем вы пытаетесь меня убедить? – Луцилла заговорила властно, едва не прибегнув к Голосу, хотя ее и предупреждали не пытаться применять его по отношению к иудеям.

– Я должен получить от вас обещание. Вы должны дать мне слово не выступать против нас из-за того, что я должен открыть вам. Вы должны пообещать принять мое решение нашей дилеммы.

– Не зная, в чем его суть?

– Да, положившись на мои уверения в том, что мы уважаем наши соглашения с вашей Общиной Сестер.

Она вперила в него горящий взгляд, стараясь проникнуть сквозь воздвигнутый им барьер. Внешние реакции можно было толковать правильно, но что за таинственная сила кроется за его неожиданным поведением, было совершенно непонятно.

Раввин ждал, когда эта устрашающая женщина примет свое решение. Он всегда чувствовал себя неуютно в обществе Преподобных Матерей. Он знал, каким будет это решение, и испытывал по отношению к Луцилле неподдельную жалость. Он видел, что она легко читает эту жалость на его лице. Как много и одновременно мало они знают. Их власть и сила – всего лишь маска. Но как опасно их знание о Тайном Израиле!

Мы должны вернуть им этот долг. Она не принадлежит к Избранным, но долг есть долг. Честь – это честь. Истина – истина.

Бене Гессерит сохраняла Тайну Израиля во многих критических ситуациях. Его народу не надо было пространно объяснять, что такое погром. Понятие погрома глубоко запечатлелось в душе людей Тайного Израиля. Благодаря Непроизносимому эта память не сотрется никогда. По крайней мере до тех пор, пока они не смогут простить.

Память поддерживалась ежедневными ритуалами (иногда они бывали коллективными), придававшими священный ореол тому, что должен был делать Раввин. Бедная женщина! Она тоже была пленницей памяти и обстоятельств.

Мы в кипящем котле! Оба!

– Я даю вам слово, – произнесла Луцилла.

Раввин вернулся к двери и распахнул ее. На пороге стояла пожилая женщина. Раввин сделал приглашающий жест, и старуха вошла. Ее волосы цвета старого мореного дерева были собраны в пучок на затылке. Лицо, покрытое морщинами, напоминало сушеный миндаль. Но какие глаза! Они были совершенно синие! И какая стальная твердость в них…

– Это Ребекка, женщина из нашего народа, – сказал Раввин. – Я уверен, вы понимаете, какую опасную вещь она сделала.

– Испытание Пряностью, – прошептала Луцилла.

– Она прошла его очень давно и с тех пор служит нам верой и правдой. Теперь она послужит вам.

Луцилле надо было убедиться самой.

– Ты можешь делить Память? – спросила она.

– Я никогда не делала этого, леди, но знаю, как это делается. – Говоря это, Ребекка подошла к Луцилле почти вплотную.

Женщины наклонились друг к другу, и их лбы соприкоснулись. Руками они обняли друг друга за плечи.

Их сознания стали единым целым, и Луцилла послала мысленный приказ: «Это должны получить мои Сестры».

– Я обещаю, дорогая леди.

В этом слиянии душ не было места обману, искренность была скреплена чувством неминуемой смерти, которое вызывалось меланжей, действием, которое древние фримены называли «маленькой смертью». Луцилла приняла клятву Ребекки. Дикая Преподобная Мать еврейского народа посвятила свою жизнь Общине Сестер. Но было что-то еще! Луцилла едва не задохнулась, поняв, что именно. Раввин решил продать ее Досточтимым Матронам. Водитель грузовика, которого она видела только что, был их агентом, который убедился, что Луцилла – это та женщина, которую разыскивают.

Искренность Ребекки не оставила Луцилле выбора.

«Это единственный способ спасти себя и сохранить доверие к нам».

Так вот почему Раввин заставил ее думать о страже и торговцах властью! Умно, умно. И я приняла это предложение, и он знал, что я приму его.