Капкан для зверя

Глава 21

Кто-то из великих сказал, что в этом мире рано или поздно всему приходит конец. Но при взгляде на шеренгу стоявших передо мной невозмутимых воинов, с абсолютным и холодным безразличием в глазах, в этом утверждении засомневался бы любой. Потому что эти парни не просто были бессмертны, они были самыми непобедимыми из всех тварей, созданных для службы темным силам. Своеобразные судьи, выступающие гарантом равновесия сил между различными расами бессмертных, удерживающие баланс миров. И единственное чувство, которое допускалось им иметь, это ненависть… друг к другу. А в частности, например, ко мне.

За то, что за последние пять лет я добился того, к чему многие из них шли десятилетиями, и не дошли. Опять же, из-за меня. И за это я каждый день видел в их взглядах жгучую ненависть и обещание смерти, мучительной и долгой. Правда, сейчас никто из них не осмелился бы даже озвучить свои мысли, потому что они боялись. Скрывали это от всех, не признаваясь даже самим себе, но безумно боялись меня. До такой степени, что иногда этот страх я ощущал кожей, давая им задания, или как сейчас, на проведении церемонии посвящения в Нейтралы.

Надо сказать, подобное проводилось достаточно редко. И запланировано. Всегда. Раз в пятьдесят лет такой "чести" удостаивались один или двое бессмертных, чаще вампиров. Кандидатуры отбирались из тех, кого с Братством уже ничего не связывало, не имевшие чувств и привязанностей, самые жестокие и беспринципные. И я пять лет назад, как никто другой, подходил под это описание. Только решение о моей инициации оказалось внеплановым, и глава Нейтралов даже не созывал Великое Собрание для выдвижения моей кандидатуры. Он сам утвердил ее в тот день, когда я дал согласие…

Именно с его легкой руки меня и стали называть Моrt. По происхождению румын, Думитру Сrud, часто использовал в общении со мной родную речь. И с первого же дня запретил произносить вслух свое имя и фамилию.

— Я дам тебе новое имя, бессмертный, — прошептал он мне тогда при посвящении, — а пока буду называть тебя Мертвый. Но только я. Для всех остальных и для самого себя ты будешь безымянным. До тех пор, пока не заслужишь право отличаться от других. Имя — это роскошь. А роскошь, как ты знаешь, не бывает доступна всем.

Сукин сын восхищался моей абсолютной хладнокровностью, как по отношению к преступникам, так и к другим Нейтралам. А я лишь склонил голову в день собственного ритуала, молча соглашаясь с этим определением. Мертвый. Это слово подходило мне как нельзя лучше. Тогда и сейчас. В тот день я принял из его рук чашу, наполненную темной жидкостью, в которую он добавил несколько капель собственной крови и велел мне отпить из нее. В ней, помимо крови высшего Нейтрала, содержалась кровь ликана, вампира, эльфа, падшего ангела и демона. Жгучая смесь, от которой подкосились колени, и я упал ниц перед довольным Думитру. Затем он порезал мне руку, и я безучастно наблюдал, как капает в чашу черная жидкость из моей вены, и каждая капля отбрасывает меня все дальше и дальше от прежней жизни.

Затем мне пришлось попробовать яд демона. Именно попробовать — сделать глоток невероятно вонючего вещества, из-за которого помутилось сознание, и я провалился в темную бездну небытия. Сколько я находился в таком состоянии, не знал. Может, час, может, сутки, а, может, неделю, или месяц. Я не спрашивал, и никто меня в это не посвящал. Единственное, что я знал, так это то, что теперь во мне бурлила невероятная сила, которой не обладал более никто. Нейтралы, пережившие ритуал посвящения, обладали боевыми достоинствами всех возможных рас, кроме ангелов света. Мои когти и слюна были ядовиты, как у ликанов, но не только в полнолуние, а всегда, когда это нужно было мне. Нейтралы обладали сверхскоростью вампиров, и телепортацией демонов. Я мог буквально взрывать сознание любого живого существа, как демон, и имел доступ к любой священной дряни, как падший ангел.

Ирония судьбы, теперь я был намного сильнее Асмодея, но уже не мог бросить ему вызов. Потому что основным пунктом Кодекса Нейтралов было соблюдение всех его правил. А Асмодей был тем, кого нельзя трогать. Пока. И пока я терпеливо ждал, когда этот подонок оступится настолько сильно, что его можно будет взять за яйца. И схвачу его за них именно я, так как сегодня меня повысили до уровня вершителя. Выше были только члены Великого Собрания и сам Думитру Курд. Теперь я решал, что делать с тем или иным преступником, и каким видам пыток стоит его подвергнуть. Ну, и обязан был присутствовать на них лично.

Иерархическая лестница нейтралов состояла из четырех ступеней. На первой, самой нижней, находились новобранцы, не получившие позволение пройти ритуал посвящения в нейтралы. Фактически, они и не являлись воинами нейтралитета. Не имевшие собственного имени, особых способностей, представляющие из себя серую массу, они выполняли самую грязную работу в горах на границе с иными мирами. Занимаясь обслуживанием самих воинов.

На второй ступени расположились стражи нейтралитета. Они отличались от низших хотя бы тем, что прошли через ритуал. И не умерли. Яд демона убивал процентов двадцать из тех, кто выпил его. В обязанности стражей входила поимка нарушивших законы и проведение пыток.

Пытки… Единственное, что скрашивало мое пребывание в этих холодных серых скалах, возвышавшихся на границе всех миров. По крайней мере, поначалу. Это потом они станут для меня настолько обыденными, что я перестану выпускать Зверя для того, чтобы и он получил свою долю наслаждения от душераздирающих криков пленников тюрем, точнее, отпадет необходимость в этом.

А первое время я получал дикое удовольствие, наблюдая, как корчатся в предсмертных судорогах вампиры или ликаны, посмевшие плевать на законы. Я — Николас Мокану, тот, кто делал то же самое более пяти сотен лет, теперь выступал карателем подобных мне тварей, которым не повезло попасться в лапы нейтралов.

Четвертую ступень занимало Великое собрание воинов нейтралитета. Они приговаривали преступников к смерти или выносили оправдательный вердикт, принимали решение об утверждении кандидатур в нейтралы. Разрабатывали законодательство, которого должны были придерживаться все расы.

Ну и главой этого Собрания, как собственно, и всех нейтралов был Думитру Курд. Думитру Жестокий. Почему он был назван жестоким, я не знал. В горах не принято было обсуждать друг друга или руководство, да, и я никогда этим не интересовался. Но ублюдок правил нейтралами более тысячи лет, и настолько хорошо справлялся со своей работой, что до сих не позволил миру захлебнуться в кровавых войнах между бессмертными.

Ритуал закончился, и мы собрались разойтись по комнатам, больше похожим на кельи в монастырях, когда ко мне подошел Думитру и приказал пройти к нему. Я молча пошел вслед за главой, смутно догадываясь, о чем пойдет речь. Он пригласил меня сесть за стол и предложил виски. Отказался, терпеливо ожидая, когда Курд начнет разговор. А чертов ублюдок до сих пор продолжал проверять меня. Все эти пять лет он старался подловить меня хотя бы на одном нарушении правил Кодекса, к которым относилось даже чрезмерная нетерпеливость. Но я безмолвно следил, как он наливает жидкость в бокал, рассматривая ее на свету, и медленно выпивает, зажмуриваясь от удовольствия.

Еще четыре года назад это заставило бы почувствовать сухость в горле и безумное желание снова ощутить вкус виски на губах, отвлечься хотя бы ненадолго от тех мыслей, что не оставляли ни днем, ни ночью. Но те времена прошли безвозвратно, а еще раньше я потерял нечто намного большее, чем возможность пить виски, так что сейчас я лишь невозмутимо ожидал, когда начнется главное действо.

Думитру наконец повернулся ко мне:

— Рад новой должности, Морт?

Светло-карий взгляд цепких глаз внимательно следил за моим лицом, не промелькнет ли хотя бы тень эмоции.

— Я не знаю, что такое радость.

Глава удовлетворенно хмыкнул.

— Морт, я доволен тобой. — Прищурился, не отрывая взгляда. — Именно поэтому я сделал тебя вершителем. Теперь в твои обязанности входит не только поимка преступников и проведение пыток. С сегодняшнего дня ты вправе сам решить, какое наказание применить к тому или иному нарушителю. Под твоим командованием будут пятнадцать нейтралов, беспрекословно исполняющие любые твои приказы. Тебе предоставят новый дом…

Он замолчал, с выжиданием глядя на меня.

— Мне не нужен дом, — я пожал плечами, — достаточно той комнаты, что я сейчас занимаю.

— Я бы предоставил тебе служанку… — сказал и снова замер, в ожидании ответа.

— В келье помощь служанки мне не понадобится, Думитру.

Это было предложение века, по меркам нейтралов. Дело в том, воины обязаны были соблюдать целибат. Никаких женщин, никаких мужчин, никаких плотских удовольствий. Кодекс запрещал любую сексуальную связь. Нарушение этого правила каралось изгнанием из рядов воинов. Не так уж страшно звучит, правда? Вот только никто и никогда не позволит такой всесильной твари спуститься с гор. Разве что навсегда. И все понимали — реальным наказанием за подобной проступок являлась смерть. Вдали от любопытных глаз. Втайне от вышестоящих, тех, чьих имен не знал никто, кроме, может быть самого Думитру и нескольких членов Собрания.

Конечно, глупо предполагать, что вполне здоровые бессмертные на протяжении нескольких сотен лет сохраняли целомудрие. Лишь единицы из них, слепо преданные своему делу и не отступающие от предписаний Кодекса ни на шаг. Все остальные развлекались тайно. С пленницами. Или пленниками, если долгое время не задерживали женщин. Еще до выяснения всех обстоятельств дела пускали несчастных по кругу, насилуя круглыми сутками, доводя до отчаяния и выбивая нужные признания. Действенный метод, надо сказать.

Именно с тех пор многие стражи и стали относиться ко мне настороженно. Потому что я не принимал участия в их оргиях. Никогда. Я оставлял их и уходил в свою комнату, закрывая глаза и представляя на месте жертвы, чьи крики доносились снизу, Марианну. А себя в роли ее карателя. Такого же бессердечного и жесткого, как они. И тогда отвращение и ненависть к самому себе накатывали с такой силой, что, казалось, способны были разорвать меня на мельчайшие части. Мне приходилось сдерживать себя от порыва броситься вниз и расправиться с жестокими соратниками. Я заказал особые кандалы и в такие моменты приковывал сам себя к железным столбикам у изголовья собственной кровати, ожидая, пока пройдет очередной подобный приступ. А после завершения издевательств один из парней поднимался и освобождал меня. И так изо дня в день. Почти полгода. А потом меня перестали волновать и вопли женщин, и глумливые выкрики стражей. Я научился отстраняться от всего, что не касалось моей непосредственной работы.

Сейчас мне предлагали вполне официально иметь собственную наложницу, так как, по большому счету в этих самых домах убирались серые. И служанка нужна была для совершенно иных целей.

Но меня эта идея не прельщала. Я давно уже перестал чувствовать какое бы то ни было влечение к женщине. Ко всем, кроме одной, к сожалению.

Голос Курда услышал сквозь туман собственных мыслей:

— Ты сможешь пользоваться нашей библиотекой и интернетом, смотреть телевизор, Морт…

Телевидение и интернет находились в ограниченном доступе. И они считались непозволительной роскошью для всех, кроме определенного круга лиц, к коим относились и вершители.

Я встал, понимая, что разговор окончен.

— Мне это не нужно, Думитру. Меня вполне устраивает моя нынешняя жизнь. Я могу быть свободным?

— Как знаешь, Морт. — Глава встал и склонил голову, отпуская меня. Ответил ему тем же жестом и направился вниз. В тюрьму. Сегодня я должен подвергнуть очередного пленника. Вампира из клана Северных львов, устроившего из одного столичного театра притон для наркоманов и любителей поиграть с едой в смертельные игры. Он продавал у себя "красный порошок", при этом храм Мельпомены был центром огромной раскидистой сети по распространению дури по всей стране.

А каждую неделю вампиры устраивали представления для своих зрителей, становившихся впоследствии их ужином. Шутливым девизом каждой постановки служило высказывание "Работаем за еду", и глупые смертные подкупались на дармовые цены билетов, буквально продавая за копейки свои жизни.

Я зашел в темницу, и ко мне тут же подскочил один из стражей:

— Пленник готов, Морт, — коротко доложил он. — Отрицает любую причастность к этому делу. Не согласен с выдвинутыми обвинениями.

Оно и понятно, актера поймали только накануне, и пока к нему никакие меры не применялись, все были заняты подготовкой к ритуалу.

Я прошел к стулу возле огромного стола с кучей металлических предметов на них.

Вампир был прикован голым к стене. Его фигура напоминала крест — раскинутые в сторону руки и раздвинутые ноги.

Бросил на него быстрый взгляд и приказал, обращаясь к стражам:

— Расковать.

Те принялись освобождать ублюдка, а он, настороженно следил за мной, справедливо не веря, что ему так повезло с инквизитором.

— Распять.

Северного снова схватили, и пока я выбирал инструменты для последующего разговора, стражи оперативно распяли его, не обращая внимания на дикие крики и проклятья пленника, вбив огромные гвозди в руки и ноги.

Наконец, он заткнулся, и я повернулся к нему. Лицо бледное, глаза бегают из стороны в сторону, затравленно оглядывая окружающую обстановку. Заметил, как я взял огромные ножницы и нервно сглотнул. Я подошел к нему:

— Итак, у тебя есть право выбора: или ты рассказываешь нам все о своих махинациях с дурью и организацией "кровавых спектаклей", или я медленно лишаю тебя сначала пальцев на руках, потом на ногах, после-носа.

Закованный гордо вздернул подбородок вверх. Я провел металлом по кисти рук, и он заорал от страшной боли.

— Как ты понимаешь, это верба. И, соответственно, ты навсегда лишишься своих пальцев. — Дотронулся до его носа, наблюдая, как зашипела и сразу покрылась волдырями кожа на нем. — И носа, ушей. Я превращу тебя в обрубок и брошу подыхать где-нибудь на улицах Парижа. А ты сможешь выжить без обоняния, вампир? Без рук и ног, без ушей, без глаз?

Молчание в ответ. Что ж, это было его решение. Раз — и большой палец левой руки полетел вниз. Истошный крик, и он уже лишен второго пальца. А потом, третьего и четвертого. Придурок не говорил ничего по делу, а только истошно орал, глядя распахнутыми от ужаса и дикой боли глазами то на свои обрубки на полу, то на кисти, истекающие черной кровью.

Когда закончил обрабатывать ноги актера, дал ему успокоиться и выразительно посмотрел на нос.

— Прошу Вас, — слезно начал умолять ублюдок, и я поморщился. Значит, не подействовало. — Отпустите меня. Я..я ни в чем не виноват… Я…я ничего…

Кивнул одному из стражей, и тот схватил вампира за голову. Одно движение — и вот уже безносый пленник заливается кровавыми слезами, отчаянно моля прекратить пытки.

— Я прекращу. Только ты должен рассказать мне все о своих каналах поставок, назвать имена лиц, сотрудничающих с тобой, и контакты, по которым ты связывался с ними.

Он обессиленно покачал головой и еле слышно прохрипел:

— Но я и правда ничего не…

И уже через секунду орал, как резаный, когда я отсек его член.

Отошел к столу, выжидая, пока этот идиот будет в состоянии говорить, а не булькать, захлебываясь своей же кровью. Взял в руки набор стрел, больше напоминающих собой длинные иглы. Развернулся лицом к Воронцову;

— Это мой набор для игры в дартс. Слышал о такой?

Недоумок заткнулся, видимо смутно осознавая, о какой "игре" я веду речь.

— Какого глаза тебе меньше жаль? Левого или правого?

Он, как рыба, ловил воздух ртом, по инерции закрыв глаза. Будто это могло их спасти.

Я потерпел минуту, давая ему еще одну возможность добровольно все рассказать. Но он промолчал, тем самым определив собственную судьбу.

Прицелился и попал точно в яблоко. Глазное. Еще один душераздирающий крик, и вот он начинает сдавать всех своих подельников. Одного за другим. Периодически замолкая на долгие-долгие минуты, так как говорить у него почти не остается сил.

По окончании допроса зашел в холодильную камеру и прихватил два пакета вампирской крови. Теперь я питался в основном ею. Хотя здесь у нас была и кровь ликанов, и кровь эльфов.

Поднялся к себе, почему-то обдумывая слова Думитру. Его предложение о переселении в отдельный дом. Нет, я не собирался даже рассматривать возможность согласия. Но ощущение, что неспроста он заговорил об интернете и телевидении, не покидала. Хотя откуда ему было знать? Откуда вообще кто-то мог догадаться о том, что я намеренно старался даже не заходить в то крыло комплекса, где стоял огромный домашний кинотеатр?

Сейчас не старался. А еще три года назад, как чертов наркоман, я ходил за дозой информации о внешнем мире. О той жизни, что больше никогда не будет моей. Особенно тяжело было в первые месяцы. Тоска по семье, по Марианне сводила с ума, лишая разума, заставляя кататься по полу в небольшой келье с закусанной рукой во рту, чтобы никто не услышал и не узнал, что у меня есть чувства. И что они заставляют бежать каждую свободную минуту к огромным мониторам, чтобы хотя бы издалека любоваться любимыми лицами детей, слышать спокойный голос Влада, рассуждающего о той или иной проблеме в стране и бизнесе…

И наблюдать, как моя женщина идет в обнимку с тем, кого я ненавидел больше жизни, позволяя прикасаться к себе, обхватить за талию, улыбаясь ему. И не опровергая слухи о связи с ним. На всех каналах, в любых поисковых системах Марианна Воронова всегда запечатлена рядом с Дэном Ветровым. Счастливая пара, улыбающаяся со всех экранов.

Черт побери, как же это было больно. Наблюдать за ними, находясь здесь. Осознавать, что та, которую ты любишь, теперь уже с другим. Она не вышла за него замуж, но это не имело значения. Она была рядом с ним. И не только она. Почему-то, когда я уходил, труднее всего было свыкнуться с мыслью, что в жизни Марианны рано или поздно появится другой мужчина. Что он будет делить с ней радости и беды, наслаждаться ее телом, и ему она подарит свою душу. Но вот что чувствует отец, когда видит совершенно постороннего мужчину рядом со своими детьми, я тогда не представлял. Эту бешеную потребность вцепиться в горло урода, посмевшего прикоснуться к моей дочери или взять на руки моего сына.

Это уничтожающее чувство, что тебя предали те, кому ты доверял безоговорочно. Только здесь, среди скал, я понял, что единственные, кому я доверял, были мои дети. Только в их любви я никогда не сомневался ни на грамм.

И после этого видеть, как они нашли замену мне, было самым настоящим адом. Адом, в котором я горел каждый день, увлекая за собой пленников и стражей на тренировках. Тогда-то и вырывался Зверь, чтобы отыграться на них за все те страдания, что исполосовали его черную душу на тоненькие кусочки. Душа умерла. Я действительно Мертвый. Какое меткое определение.

Снова кандалы и метания по полу в попытках успокоиться, доказывая самому себе, что так будет лучше. Что им нужен мужчина рядом. Чтобы оберегал и защищал.

"Ты сам ушел, Морт. Ты не должен никого в этом винить" Да, я не имел права никого обвинять. Понимал, что во всем виноват сам. Но боль от этого не становилась слабее, и холод все не покидал тело, которое даже сейчас, по истечении пяти лет, не могло никак отогреться. И каждый день я тщетно мечтал о том, чтобы сдохнуть и избавиться от этой непрекращающейся агонии, ломающей изнутри, выкручивающей кишки и тугими пальцами продолжавшей сжимать горло.

Единственное, что я знал наверняка, — когда-нибудь именно так и будет. Когда-нибудь я избавлюсь от боли навсегда… когда сам превращусь в тлен.