Красные камзолы. Капрал Серов: год 1757

Глава 2

Кафтанов – двенадцать штук, на каждый кафтан двадцать пять пуговиц, всего триста. Камзолов двенадцать, на каждый шестнадцать пуговиц, итого сто девяносто два…

Я сидел и заполнял имущественный формуляр для каптенармуса. То, чего мне не хватало для полного счастья. А не хватало мне… «Пуговиц штиблетных»… сколько их надо-то? Сверился с табелем о вещах в капральстве, щелкнул пару раз костяшками на больших деревянных счетах.

Моим шлиссельбургским сироткам нужны мундиры. Но учет и контроль – вещь такая. Нельзя просто написать – вот, мол, нужны мундиры, столько-то комплектов. Нет уж, будь любезен все имущество подробно распиши. Пуговицы каждого вида – отдельно, пряжки каждого вида – отдельно. Ремни, пояса, бляхи на сумку… Хорошо хоть аршины сукна на камзолы считать не надо… наверное. Если надо – то мне придется всю табель переделывать. А ротный каптенармус сейчас работает в режиме приема заказов. Большая полковая реформа привела к авралу по линии интендантов, у писарей всех уровней, от полкового до ротного сейчас тоже полный завал. Потому, если я хочу, чтобы мое капральство не ждало обещанного до морковкина заговенья, то надо бы немножечко облегчить и ускорить, так сказать.

Впрочем, заполнять ведомости и формуляры – это тоже часть работы капрала. Это офицер может быть неграмотным, ему по штату писарчук положен. А нижним чинам личные писари не полагаются. Из-за этого, например, при производстве в капралы преимущество отдается грамотным. Да и вообще, в одном из наставлений сказано: правление капральства уподобляется правлению роты, а ротное уподобляется полковому и так далее. Поэтому теперь я в своей капральской сумке постоянно таскаю кучу бумаг: послужной, ранжирный и малый перекличной списки, сокращенный строевой устав, табель о вещах в капральстве…

Прав был Ефим, когда говорил, что работа капрала сродни работе деревенского старосты. Казалось бы, самая младшая командная должность. Однако если капрал владеет только тростью и шпицрутеном, а перу не уделяет должного внимания – то у такого капральства могут начаться проблемы. За решением которых придется обращаться к ундер-офицерам. А эту дурость я всегда сделать успею.

Так что рисуй циферки, Жора, рисуй. Капрал – должность творческая, высокохудожественная. А для муштры можно своей властью назначить любого старого солдата мелд-ефрейтором и экзерцмейстером, самому же только щеки надувать и критику разводить. В перерывах между написанием бесконечных цифр в формуляр.

Хлопнула входная дверь, и вместе с морозным облаком в комнатенку ввалился Федька Синельников, денщик поручика Нироннена.

– Жора, привет! – с одышкой говорит Федька. – Тебя Мартин Карлович к себе кличут!

– Ща в лоб дам! – спокойно отвечаю, не поднимая головы.

Федька еще летом пытался быть со мной запанибрата, когда я находился на излечении и замещал должность ротного писаря. И пробовал всячески угодить. Наладить, так сказать, отношения. Впрочем, в плане угодить – это Федька пытается проделать с каждым. И что-то угодить у него не очень-то получается, все равно постоянно шпыняют. Вроде до поры до времени смотрят на него благосклонно, а потом все равно бьют. Есть в нем что-то такое…

А ведь если так подумать, без лишних эмоций, то Федька выходит очень даже полезный человек. К примеру, чернила, которыми я пишу – его изготовления. Хорошие чернила, удобные. Не сильно жидкие, не сильно густые, в самый раз. Он их варит только для своих, хитрым образом смешивая сажу, водку и толченый сахар. Получается хорошо. Те, что продаются в городской канцелярской лавке, куда как хуже будут.

В общем, Федька пытается быть хорошим для всех и сразу. А сейчас так особенно. Потому как вопрос перевода в строй на данный момент подвис в воздухе. То ли переведут, то ли замнут, то ли переведут, но не всех… Вот он и шуршит, как электровеник, пытаясь оказаться незаменимым на своей должности при господине поручике. Вон, и как посыльный работает, и как денщик, а еще конюх, кучер, повар, прачка и назойливый радиовыпуск вечерних гарнизонных новостей.

Но осаживать его надо. А то если близко к себе подпустишь – прилипнет, как жвачка к ботинку, так и будет тарахтеть над ухом, пока в лоб не засветишь.

– В смысле это, как его… Господин капрал, тебя вызывает господин поручик. Велит немедленно явиться!

– Ну вот, другое дело! – одобрительно хмыкнул я.

Кто-то наверху услышал мои молитвы и сотворил мне легальный повод отдохнуть от рисования циферок. Все-таки писать пером – не самый быстрый процесс. Моя бабушка запрос в поисковик вбивала быстрее, чем я тут этой военно-складской каллиграфией занимаюсь. А она это делала одним пальцем, подолгу вглядываясь в клавиатуру.

Да и спина что-то затекла. Так что перо в сторону, пойду прогуляюсь.

Кстати!

– А чего это вдруг ты прибежал? – спрашиваю Федьку. – При роте же сейчас от моего капральства Никита вестовым стоит. Господин поручик мог и его отправить.

– Так это… – развел Федька руками, – оне же сейчас это, вот… А я как раз ничем не занят!

И лицом дергает, будто пытается подмигнуть.

– Понятно. Отлыниваешь под благовидным предлогом, – проворчал я и выпрямился. Ноги от долгого сидения на неудобном табурете изрядно затекли. Надо будет раздобыть где-нибудь меховую подстилку, что ли…

Надел кафтан, неспешно застегнулся. Бросил взгляд на исписанный наполовину лист. Как-то все-таки нехорошо бросать это все недоделанным. Пуговицы для шляп, на погон камзольный одна штука и прочие там пряжки башмачные вечером особо не сосчитаешь, при свече писать – только глаза портить. Так что…

– Кирила! Поди-ка сюда!

В соседней комнате скрипнула скамейка, зашаркали башмаки по доскам пола и появился Белкин с недовольным лицом. Расправил плечи, изобразил вытягивание во фрунт. Я уловил легкий запах перегара.

– Ты ж вроде хвастался, что грамоте обучен?

– Угу.

– Садись вот, заполни формуляр на сироток.

– Угу.

– Да не угукай, филин! И без тебя знаю, что это интендантские писарчуки делать должны. А морозы грянут – чувством собственной правоты греться будешь?

– Угу, – снова гукнул Белкин, сел за конторку и с презрением уставился на перо.

– В общем, вот список того, что в наличии, вот – что должно быть по штату. Разницу сосчитай и впиши сюда. Вернусь – отнесу всю эту макулатуру к каптенармусу. Усек?

– Угу. А это на весь день, или потом еще приказания будут?

Это он с насмешкой или всерьез спрашивает?

– Ты, главное, успей до темноты. А там видно будет.

– Угу.

Как дал бы! Но нет, он на меня уже не смотрит, взял в руки перо и внимательно изучает списки. Гляди-ка, и правда грамотный!

Ну вот и славно. Давай, брутальный мачо с прокушенной щекой, принеси немножко пользы капральству. А я пойду, разомну косточки в сторону Довмонтова города, где в Приказных палатах расположилось правление нашего батальона и всех его четырех рот.

Перед выходом крикнул в сторону лежащего на деревянных нарах старого солдата:

– Семен Петрович! Я к ротному. Побудь снова мелд-ефрейтором, ладно? Как ребята отобедают – Степана поставь над ними экзерцмейстером. Нечего попусту время терять.

Снег хрустел под ногами. Я шел широким, размашистым шагом по протоптанной в снегу тропинке, рядом семенил Федька, все время пытался поравняться со мной, но постоянно сбивался с ноги. Тропинка узкая, по натоптанному рядом со мной не уместиться, он то и дело проваливается в сугробы или спотыкается об укрытые снегом кочки. Но Федька готов пойти на такие муки ради еще одной порции полковых сплетен.

– Там вчера вечером к господину полковнику княжич из Новгорода приезжали. Сын губернатора Черкасского. О чем-то они там поговорили, и полковник прямо-таки в бешенство пришел, представляешь! Ругался на чем свет стоит!

– Сам слышал, что ли?

– Ну сам не сам, ребята сказывали, что в полковом учреждении в карауле стояли. Опять же, как княжич уехал, так господин полковник собрал господ майоров и ротных командиров. И уже на них ругался. Да так яростно, будто зверь дикий, веришь ли?

Пожимаю плечами.

– Ну. А мне что с того? Где господин полковник – и где я!

– Так я ж объясняю! Когда господин капитан Нелидов оттуда, от господина полковника пришел – злой был очень. И нашему Мартину Карловичу, значит, взялся высказывать. Вот, мол, разболтались мы тут совсем. Надо, мол, порядок навести.

– Ну так навел бы. Что, руки отсохли? Забыл, с какой стороны за метлу браться?

– Да не, я ж не в том смысле! В этом-то у меня все нормально, ты же знаешь. Все чистенько, прибрано, сверкает! Я о другом! Ну это…

Федька споткнулся в очередном сугробчике и приотстал. Вот и славно. А то ж он сейчас за эту порцию сплетен потребует ответную. Ему ж, блин, все интересно!

– Жора! Господин капрал! – запыхавшимся голосом кричит он мне вслед. – А что с Сашкой случилось? Говорят, побили его!

Поздно, любезный. Я уже дошел.

У белого каменного двухэтажного дома, что стоял у самой крепостной стены, было многолюдно. В дальнем флигельке обитали каптенармусы, у Смердьей башни, которая была совсем рядом с Приказными палатами, был оборудован склад, там же неподалеку разместились полковые мастерские. С парадного входа в доме есть широкая лестница на второй этаж, там обитает командир батальона майор Небогатов и его ротные. У входа зябко переминаются с ноги на ногу двое солдат. Капральства всех рот раскиданы по разным домам по всему Крому и Довмонтову городу, потому от каждого из них сейчас присутствует по одному солдату в качестве вестовых – для связи, и одна целая дюжина для несения караульной службы.

Те солдаты, что не заняты работами на складе или в мастерских, отдыхают в доме, в крыле для прислуги. Греются. Некоторые сидят в комнате истопника, курят трубки и дуются в карты.

Квартира Мартина Карловича находится там же, с задней стороны дома. Он не гордый, его не особо коробит, что в его квартиру с черного входа попадать надо. Зато сейчас там теплее, чем в барских помещениях. Да так и к хозяйству поближе.

Во дворе ротные возницы и денщики ковыряются с телегами, готовят их к сезону. По зимнему времени сани – это, конечно, хорошо. Но зима скоро кончится, и телеги должны быть готовы к многомесячному ралли по грязевым дорогам. Не знаю, что они там делают, но явно что-то нужное и трудоемкое. Вон, все взопревшие, по земле разбросана свежая стружка, сильно пахнет дегтем.

Деготь – это такая местная смазка. Сначала я думал, что это просто сажа от березовых дров. Как бы логично предположить, что если деготь добывают углежоги, значит, это сажа, да? Оказалось, что не все так просто. Местные – ребята домовитые и экономные, тупо сжигать ресурс – не в их правилах. Да и профессия углежог – это не то же самое, что истопник. Углежоги здесь выполняют роль химкомбинатов из моего времени. В районе Пскова углежоги из березы добывают березовый деготь, древесный уголь, канифоль, поташ, скипидар… Еще углежоги поставляют бочками сосновую смолу и сосновый деготь, похуже сортом. Деготь используется как смазка, пропитка для деревянного бруса, клей и много чего еще. Из дегтя местные умельцы даже мыло делают. Универсальное сырье, в общем. По значимости – примерно как нефть в мое время. Основа основ, база местной экономики.

А я сначала думал, что это просто местные коптильни для рыбы так странно оборудуют. Еще обратил внимание – что-то уж очень большие коптильни делают. А оказалось, что это не коптильня, а яма углежога. И пахнет она одновременно и как железнодорожная станция, и как химкомбинат.

В общем, во дворе кипела работа. Обоз у нас большой, одних только ротных повозок почти два десятка, не считая офицерских. А со всех рот да плюс батальонные – уже серьезно так за сотню телег будет. В общем, возницам и мастеровым до весны времени впритык.

Обошел работающих сторонкой, вдоль стены дома, чтобы не мешать. Добрался до черного входа. Спросил стоящего в карауле солдата, указывая на дверь:

– У себя?

Тот кивнул:

– Мартин Карлович у себя. А этот, – неопределенный кивок вверх, – недавно отбыл куда-то. Наверное, теперь до утра не появится.

Этот. Ну да, «этот». Рота пока еще не решила, как относиться к назначенному командиру. Потому между собой мы его даже по имени стараемся не называть. Нет какого-то понимания, кто он: капитан, господин Нелидов, Алексей Андреевич, Алешка, Андреич или еще как. Так что пока он у нас – «этот».

Потянул на себя дверь, вошел в тесные сени. Пару раз шумно топнул, отряхнул от снега башмаки и штиблеты. Открыл следующую дверь. Приветственно махнул рукой солдатам, что сидели за столами в просторном зале, и пошел прямо, к комнате Нироннена.

Двери у комнатки нет. Это как бы приемная. Есть большой стол, деревянное кресло для господина поручика, колченогий табурет и несколько длинных скамей вдоль стен для всех остальных.

Постучал согнутым пальцем по дверному косяку. – Разрешите?

Поручик Нироннен и его неизменный спутник ундер-офицер Фомин занимались своим любимым делом – пили чай. Все никак не привыкну, что чай здесь не рассыпчатый листовой, к которому я привык дома, а плиточный. Спрессованные плитки чая привозят не морем из Англии, а прямиком с китайских ярмарок через всю Сибирь. И фунт чая здесь не объемистый пакет байхового листового, а лишь несколько пачек плотно спрессованных плиток. А еще так очень удобно рассчитывать порцию. Делов-то – одна плитка на заварочный чайник.

Фомин заметил, как я пялюсь на чайник, налил в пиалу – настоящую фарфоровую, а не глиняные кружки, какие в ходу в здешних кухмистерских, – бросил вопросительный взгляд на Нироннена, дождался его одобрительного кивка и сказал:

– Проходи, садись. На вот, согрейся.

А я и правда замерз, надо же. Хотя на улице был всего ничего. Сколечко тут идти-то от моего дома до ротной управы! Да уж, поскорей бы пошили форменные кафтаны моим. А то околеют в драных армячках-то! Мне простудные заболевания в капральстве не нужны. Грипп и ангина здесь – серьезные болезни. Не говоря уж о смертельно опасном воспалении легких.

Стянул с рук перчатки, сел. Пиала приятно согрела руки.

Любят они с Фоминым вот так вот. Вызвать и молчать некоторое время. То ли для солидности, то ли у них мысли медленно прогружаются. По доброй традиции перед тем, как дать мне задание, ради которого они меня и вызвали, сначала за что-нибудь сделают нагоняй, к гадалке не ходи.

И точно. Нироннен кивнул Фомину, и тот начал:

– А скажи-ка нам, капрал Серов! Что у тебя там с солдатом случилось, что он в лазарет попал?

– С лестницы упал, – ответил я не моргнув глазом.

– Ага, с лестницы, значит. – Фомин не улыбается. Лицо серьезное, как у каменного истукана. – А второй, который из новеньких. Он тоже того, с лестницы?

– Точно так, господин ундер-офицер. С лестницы. Фомин посмотрел на Нироннена и хмыкнул:

– А что у него отметина такая на щеке, будто его укусил кто?

Я пожал плечами:

– Случайность. Так-то он когда падал – умудрился лицом по перилам прокатиться, вот заноз и нахватался. Выковыривали потом весь вечер. Крыльцо какой-то криворукий плотник сколачивал. Велел ошкурить, чтоб гладенько было.

– Вот как, значит. Занозы. И так ровненько, полукругом… Ну ладно, допустим. И долго еще у тебя солдаты будут с лестницы падать?

– Не могу знать. Приказал лед весь отбить, крыльцо и прилегающие к квартирам дорожки посыпать песком. Но зима длинная, мало ли что еще приключиться может. Вот если бы интендантские службы поскорее кафтаны моим новичкам построили, то я бы мог экзерцировать сразу обоими дюжинами. Тогда и навыка хождения по скользкому у солдат станет больше. Глядишь – и падать перестанут.

Поручик Нироннен улыбнулся своими тонкими губами и хлопнул ладонью по столу.

– С солдатом вроде разобрались. Так, Александр Степанович? – Фомин усмехнулся и согласно кивнул. Нироннен продолжил: – Теперь к делу. Ты солдата Кривича когда с излечения собрался забирать?

Я развел руками:

– Ерему-то? Так говорят, он уже поправился. Можно хоть сейчас. Я уже поднимал этот вопрос. Вон, у Александра Степановича спросите. Мы на посиделках, там, у этого каличного обсуждали, как это вообще принято делать.

Нироннен кивнул и продолжил:

– Понятно. Смотри, какая ситуация складывается, Жора. Ты у нас парень простодушный, потому я тебе прямо скажу, как есть, без всяких там этих. В общем, Архипом и его «обсчеством» сейчас сильно недовольны. Денег они собрали сумму немалую, а отдачи с того – шиш да маленько. По традиции, знаешь ли, «обсчество» собирает деньги как раз для того, чтобы ухаживать за ранеными и увечными солдатами. Во время войны, к примеру, так было и у нас там, и здесь тоже. А тут сейчас что? – Нироннен недовольно поморщился. – Люди Архипа говорят – мол, раз господин майор Стродс солдата Кривича на лечение в Печорский монастырь определил – пусть он с этим и разбирается. Мы, мол, тут ни при чем. Или вот твой этот солдат. Там ему лекарь мазь назначил от вывихов. Говорит, плечо помазать недельку и будет здоров. Так Архиповы молодцы отвечают: это, мол, не боевое какое ранение, в бою во славу государыни полученное, а обыденное. Потому, мол, пусть мазь покупает артель этого солдата.

Я удивленно вскинул брови. Не сказать, что я был действительно удивлен. К Архипу у меня с первой встречи было некоторое предубеждение. Уж очень такие замашки у мужика… цыганские, что ли? Обозначаю свою позицию вслух:

– Нормально так мужики коммерцией занялись! А не жирно им будет, Мартин Карлович? У нас в полку четыре сотни сироток раздетых, а эти… Небось, перед самым выступлением полка спишется по увечью и исчезнет со всей кассой. Может, он уже с дружком-то своим договорился кабачок открыть или еще что!

Фомин поморщился. Нироннен бросил на него взгляд, повернулся снова ко мне и продолжил:

– Ну, такими-то словами ты попусту не бросайся! Это пока еще только твои предположения. Но то, что «обсчество» в эту зимовку занимается мироедством, а не помощью – это не один я заметил, знаешь ли. Так вот слушай дальше. Полковнику нашему, Вильгельму Францевичу, вчера знакомец твой, Петр Петрович Черкасский, сообщил список людей, которых бы желал произвести в офицеры. А Генрих Филиппович Стродс, квартирмейстер наш, уведомил, кого на освободившиеся места «обсчество» хочет видеть ундер-офицерами. Полковник уже тогда был на взводе, а от заявления Генриха Филипповича и вовсе взорвался.

– Генрих Филиппович так-то большой дипломат, – удивился я. – И чтобы он вот так запросто сказал полковнику, что какой-то солдат уже решил, кому в его полку быть капралом?

– Верно мыслишь, Жора. Мне тоже думается, что господин секунд-майор не случайно использовал подобные грубые оговорки. Я так думаю, что наш квартирмейстер решил под шумок реформации полка всю эту солдатскую вольницу за мошну потрясти. А то и вовсе под свою руку принять.

Пожимаю плечами:

– Не очень понимаю, при чем здесь я.

– Да так-то ни при чем. Просто в курс дела ввожу, что да как, – Мартин Карлович посмотрел на меня в упор своими синими глазами: – Возьмешь шестак солдат и сегодня же выдвинешься в Печоры, сопровождать нашего ротного каптенармуса. Он там с монастырскими расторгуется кое-чем, а ты нашего солдата, Кривича, с собой заберешь. Ну и заодно посмотри, может, беглых солдат по деревням где поймаешь. Приказ вышел, ежели беглый солдат попадется – то сдавать такого на гарнизонную службу. А взамен нам с гарнизонов обещают перевести других, один за одного. Лучших солдат обещают. Ну это уж как водится.

– А много их, беглых-то?

Нироннен пожимает плечами. Вместо него отвечает Фомин:

– На удивление мало, Жора. В иные зимы и поболее бывало. А так – у нас в полку вообще ни одного. В Лифляндии, говорят, со всей армии около сотни недосчитались. Да и то неясно, беглые ли или просто фуражные команды в зимнем лесу сгинули. Разве что Киевский кирасирский… Но про них пока только слухи всякие и ничего толком.

Нироннен встал из-за стола, парой движений отряхнул штаны, взял со стола свернутую в рулончик цыдульку и протянул мне:

– Собирайся. В полдень тебе надо выступить, чтобы успеть до станции затемно добраться. Каптенармуса, ундер-офицера Рожина, вместе с санями встретишь у Смердьей башни. Они сейчас там как раз грузятся. И это… Покумекай с Ефимом да вон, с Александром Степановичем. Пока господин полковник шуметь будет да с вольницей бороться – не надо вам у Архипова дружка столоваться. Найдите себе другое место для вечерних посиделок. Например, на немецком берегу где-нибудь. Мало ли кухмистерских во Пскове?

Уже через четверть часа я снова был в своем капральстве. В комнате сильно пахло перегаром. Семен Петрович и Белкин спали вповалку на нарах беспокойным пьяным сном. И когда только успели? Я же отсутствовал немногим больше часа!

И ведь Белкин наверняка же, скотина такая, формуляры не заполнил! Ну вот и появился легальный повод всыпать ему палок. Ну-ка!

Подошел к столу, посмотрел на сохнущие листы бумаги, прижатые по углам камешками.

Ведомость была только одна: вещей, что положено по штату. Формуляра с недостающими вещами не было. А на скамейке у стены стояли аккуратные берестяные коробейки, наполненные пуговицами разных размеров и пряжками. Рядом лежали несколько туго свернутых рулонов зеленого и красного сукна.

Заглянул в соседнюю комнату. Ну точно. Вон под столом стоит пустой квадратный штоф водки. Видимо, эти двое всю бутылку и уговорили. Степан-то вон, во дворе все капральство экзерцициями мучает.

М-да. Формально получается, не за что мне Белкина пороть. Задание он выполнил, бумагу заполнил. А вот откуда… Что, я ему еще теперь и спасибо говорить должен? Не дождется. Палок не всыплю – вот и вся награда.

Не знаю, чего меня так зло разобрало? Ладно, надо забрать со двора шестак ребят, собраться и выступать.