Капризная с-сука!..

1. «NO!»

Прежде чем начать, капитан Пауэлл дал присутствующим снова вволю проникнуться, если можно это так назвать, мрачным смыслом, имевшимся в огромных буквах на центральном мониторе. Проникнуться окончательно и бесповоротно. Уложить в сознание и усвоить. Хотя он не сомневался, что видели все его подчинённые эту лаконичную надпись уже много, много раз. Не говоря уж о том, что наверняка достаточно долго и эмоционально между собой обсуждали.

Но одно дело – обсуждать и высказывать разные версии…

И совсем другое – выслушать наконец официальную позицию руководства экспедиции. Предопределяющую их дальнейшие действия!

Поэтому сейчас, перед началом давно назревшего и явно неприятного и напряжённого разговора, надпись казалась особенно зловещей, и не могла не угнетать и не заставлять: кого-то – вздыхать, кого-то – чесать затылок, а кого-то и скрежетать зубами.

В заполненной фактически под завязку кают-компании стояла почти абсолютная тишина, если не считать пощёлкивания реле калорифера, шелеста воздуха, поступавшего из системы кондиционирования, и мерного басовитого гула из-под пола: работали неутомимые насосы, прогонявшие жизненно важные жидкости по системам охлаждения, жизнеобеспечения и водоснабжения. В воздухе, как всегда, стоял слабый запах озона, подаваемый автоматами в помещения, где собралось много людей. Дезинфекция…

Капитан поджал губы: пожалуй, достаточно держать людей в напряжении – пора приступать к разговору. Потому что никто уже не смотрел на надпись, а все собравшиеся офицеры и специалисты, электрики, компьютерщики, техники, физики, криотехники, нанокибернетики, врачи, биологи, и все остальные, переглядывались, или молча смотрели на него. И взгляды эти казались довольно мрачными.

Всё верно. Давно пора ситуацию – обсудить. Потому что дурацкие слухи и толки о его возможных решениях, и способах выхода из неё, уже поползли по экипажу.

Поэтому капитан Сигурд Пауэлл щёлкнул переключателем, и планета, как бы отъехав, вернулась к своему более привычному виду: уютный и приветливый отсюда, с высоты полутора тысяч километров, вожделённый, но оказавшийся недоступным, словно локоть для укуса, шарик. С широкими синими пространствами-океанами, светло-рыжими пятнами островов, и полосами коричневой от почвы или песка, и зелёной от растительности, суши континентов. И невесомой пеленой ватно-белых облачков, закрывавших поверхность в некоторых районах у полюсов и на экваторе.

В просторном помещении находились, конечно, не все члены экипажа. Но дежурная вахта в машинном отделении, на мостике, в зале реактора,в трюме, и на насосной станции, в составе лейтенанта Джека Коллинза, сержанта Соломона Дрейка, второго помощника – старшего лейтенанта Алекса Харпера, инженеров Збигнева Честны и Владимира Якушева, и техника Малькольма Шмутца, могла следить за происходящим в кают-компании через имеющиеся там мониторы. И, разумеется, слушать через динамики. При необходимости отвечая или спрашивая через стационарные микрофоны.

Капитан Пауэлл сказал:

– Я собрал вас здесь, как вы уже, разумеется, догадались, чтоб прояснить для всех членов экипажа сложившуюся ситуацию, и озвучить официальную позицию руководства экспедиции. То есть – мою и офицерского корпуса. И раскрыть, наконец, неприятную правду о перспективах нашего возвращения домой. На планету Земля. О которой, не сомневаюсь, многие уже догадались. А сейчас эти догадки подтверждены фактами. Предварительная разведка закончена, и мы перепроверили результаты. Сделали выводы. Но!

Они не окончательны.

Зонды, летавшие к поверхности, я на борт не вернул. Они так и висят там, снаружи «Пронзающего». В десяти милях от корабля. И вы все наверняка прекрасно понимаете, почему я теперь опасаюсь возвращать их в ангар. Доктор, прошу вас. – он обвёл сидевших перед ним специалистов и офицеров тяжёлым взором. Сел.

Неприятную обязанность подвести основные итоги «разведки» и изложить их, пришлось взять на себя со вздохом поднявшемуся криптозоологу, биологу, а по совместительству и главному координатору научных исследований экспедиции, доктору Йошидо Кимуро, делавшему анализ изображений, переданных зондами:

– Приветствую, капитан, приветствую, господа. – доктор невольно прокашлялся, стараясь, чтоб голос звучал громко и разборчиво, – В результате наших исследований статус биосферы планеты прояснён однозначно. Имеем мы там, внизу, на поверхности и в атмосфере, бактериальное, вирусное, и ещё какое-то заражение. Генно модифицированными вирусами, похожими на Ковид – девятьсот двенадцать. С очень высокой долей вероятности, при попадании в макроорганизмы, действующими как генетическое оружие.

Все эти, явно искусственно выведенные, вирусы, бациллы и бактерии однозначно создают смертельную угрозу для жизни любых существ крупнее амёбы. Собственно, там, внизу, не осталось ни единого живого, вот именно – макроорганизма, кроме тех же вирусов, бацилл и бактерий. Нет даже насекомых.

А что самое, на мой взгляд, страшное, так это то, что вирусы эти до сих пор живы-здоровы, и никакого стремления исчезнуть, умереть, или мутировать в безопасные формы и штаммы, не проявляют. И на борту нашего корабля нет средств для борьбы с ними.

У меня – всё.

Коротко глянув на Сигурда Пауэлла, Кимуро сел.

– Благодарю вас, профессор. – капитан, встав, снова обвёл всех тяжёлым взглядом, – Итак, жизни в привычном понимании этого слова на нашей родной планете не осталось. Бактериальное, вирусологическое, генетическое, и прочая и прочая, заражение сомнений не вызывает. Анализ, проведённый с помощью аппаратуры зондов, показал, что необычные виды вирусов, бактерий, бацилл и прочих микробов в атмосфере имеются. В больших концентрациях. Причём даже в самых верхних её слоях. Не говоря уже о том, что на поверхности всего этого добра – мягко говоря, полным-полно. А учитывая то, что возможности нашей лаборатории ни в какое сравнение не идут с тем, чем располагали земные специализированные лаборатории и ведущие специалисты крупнейших исследовательских Центров, думаю, вряд ли нам удастся вот так, сходу, выяснить. Что именно из всего этого безобразия убило всех, и людей, и животных, и даже насекомых, там, на поверхности планеты.

И пока я приказал не впускать на борт зонды с отобранными там, внизу, пробами, потому что….

Просто боюсь!

И тоже полагаю, что наших средств дезинфекции их наружной оболочки может оказаться, как справедливо указал уважаемый профессор, недостаточно, чтоб гарантированно уничтожить всю эту заразу. Наверняка им, этим специализированным супер-мутантам, и вакуум, и космический холод, и жёсткое излучение солнца – нипочём.

Такие… Хм-м… Устойчивые штаммы были известны, ещё когда мы улетали. Их, собственно, с таким прицелом и вывели – сделав суперприспособляемыми и суперживучими. И способными, мутировав – подстроиться к заражению любых существ, и обходить защиту, и оставаться невосприимчивыми к любым вакцинам, антителам, и лекарствам.

Пауэлл снова замолчал, ещё раз обведя всех тяжёлым взглядом. Руку поднял старпом. Капитан кивнул: уж на его поддержку и понимание ситуации он рассчитывать мог:

– Прошу, первый помощник.

– Думаю, в данной ситуации это – единственно верное решение, капитан, сэр. И предусмотрительное. Двумя зондами можно и просто пожертвовать – у нас на борту ещё восемь хранятся. – старший лейтенант Эндрю Гопкинс, первый помощник, ведавший заодно и всеми материальными ресурсами экспедиции, говорил спокойно, но голос его чуть подрагивал, – Ведь не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтоб догадаться: раз нет следов применения апокалипсического, то есть, сверхразрушительного, оружия, вроде ядерного, термоядерного, или субмолекулярного, и никакой ядерной зимы не наблюдается, следовательно все живые существа на планете уничтожены именно особо специализированным биологическим компонентом. Ну, или химическим. Или ещё каким, но схожего действия. Убивающим только все живые существа. Но не оставляющим разрушений.

– Ну, не совсем всё же так. – доктор Йошидо моргнул, не вставая обернувшись к помощнику, – Растения, то есть, деревья, трава, фитопланктон, там, в океанах – тоже ведь принадлежат к живым организмам. А они остались практически незатронутыми пандемией. И уже успели неплохо потрудиться в плане уничтожения всякой техногенной дряни, вроде токсичных выбросов ТЭС, или заводов. Воздух чист. Я бы даже сказал – кристально чист: ни сажи, ни токсичных выхлопов. Ну, если не считать, вот именно – биологической составляющей в виде бацилл, вирусов, и микробов. Большую часть из которых я просто не могу идентифицировать. Не было их в природе, когда мы улетали!

Собравшиеся в кают-компании отреагировали на эти общие, логически следовавшие из ситуации, и наверняка много раз обсуждавшиеся за время подлёта и выхода на орбиту, факты, по разному: инженеры Ташизаки и Мастерс переглянулись, иронически улыбаясь друг другу, техник по холодильному оборудованию Джон Картрайт остался как всегда сидеть с непроницаемым лицом игрока в покер, старший по реакторному отсеку, техник Рашид Дассаев, почесал в затылке, ядерщик Хуан Санчес нарочито громко хмыкнул, ещё кое-кто покивал. Общее мнение высказал лейтенант Макс Иверсен, штурман:

– Позволите, сэр? Мы… понимаем сложность ситуации, сэр. Но что бы ни произошло там, на поверхности, за те восемьдесят восемь лет, пока нас не было, что-то же вначале случилось! Что привело вот… К этому! Глобально-летальному безобразию!

В результате которого население наверняка отлично поняло и осознало, что никто из них там, внизу, не выживет. И ещё, к нашему счастью, кто-то умный понимал, что кто бы ни вернулся сюда из отправленных незадолго до катастрофы в дальнюю разведку экспедиций, справиться с созданной здесь сверх-убийственной заразой этим экипажам будет не под силу. Раз уж с ней не справились земные, вот именно – самые продвинутые и искушённые в этом плане, учёные.

Поэтому о нас и позаботились. Сделали надпись.

Кстати, сэр. Как именно она сделана?

– Да, верно. Я не сказал. Спешу исправить эту оплошность, – Пауэлл кивнул, – Зонды отсняли всё вблизи. Сделана надпись очень трудоёмким способом. Зато – очень долговечным, как показывает пример тех же Египетских пирамид. Нет никаких сомнений в том, что сделали её роботы и роботехника – погрузчики, бульдозеры и самосвалы с автопилотами на борту. Сами буквы имеют в длину более ста метров, ширину – двадцать, высоту – десять. И состоят из гравия, галечника, и крупных скальных обломков. Сверху выкрашенных белой краской.

Впрочем, для выяснения этого не обязательно было посылать зонды: всё видно и так, с нашей теперешней орбиты. На то и существует компьютерная обработка. – капитан вернул надпись на экран, укрупнив буквы ещё больше, и огромное предупреждение «NO!» вновь возникло в центре экрана, – А поскольку в пустыне Наска никогда не бывает дождей, или песчаных бурь, и облачность в этом районе крайне редка, останется эта надпись там… Неограниченно долго. И видно её даже с орбиты будет отлично. И пусть краска и сотрётся со временем, но не заметить такую масштабную постройку даже с не столь «продвинутой» оптикой, как у нас, просто невозможно!

Стало заметно, что белые буквы, постепенно приближавшиеся к зрителям, и выделявшиеся на фоне буро-серой поверхности отлично, и правда – сделаны из отдельных каменных блоков и кусков неправильной формы, насыпанных высоченными грудами-холмами, и покрыты чем-то белым, пока ещё действительно не стёртым с поверхности камней неумолимыми ветрами высокогорного плато. Рядом с буквами застыли, словно стражи в вечном карауле, титанических размеров механизмы: погрузчики, бульдозера… Самосвалы. Похожие на карьерные – грузоподъёмностью не менее пятисот тонн.

– Высока, как мне кажется, вероятность того, что хотя бы в первое время кто-то за этими масштабнейшими работами присматривал. – голос подал заведующий компьютерным блоком, и главный расчётчик параметров полёта и орбит, Натан Ашкензон, программист высшей категории, – Иначе даже роботы, или ИИ могли бы чего упороть. Ведь нужно было всё предусмотреть, наладить добычу обломков из взрываемых окрестных скал, их погрузку, вывоз, формирование букв. Логистика должна быть просто дикой! И такие дела нельзя распланировать и задать какой-то универсальной программой, жёстко и сразу! Это действительно говорит о том, что умерли они все, всё же, не внезапно. А по-крайней мере за несколько… Дней? И, вероятней всего, к тому моменту уже и правда – отлично понимали, что справиться с проблемой вымирания всего населения не смогут.

– Да, похоже, именно так всё и обстояло. – вставший доктор Йошидо Кимуро моргнул, других проявлений эмоций на его плоском и как обычно невыразительном лице не отразилось, – Смерть всех этих заражённых действительно не была внезапной. Или для них неожиданной. Иначе скелеты валялись бы буквально везде. Но они находятся преимущественно в своих квартирах и домах. То есть, погибшие отлично понимали, что они неизбежно умрут. И умирают. И надеяться не на что. Следовательно, ещё какое-то время после заражения… Или отравления – оставались работоспособны. И могли мыслить.

В-принципе, примерно такая же ситуация имелась лет сто семьдесят назад, при вспышке самой первой модификации коронавируса. Но тогда создать лекарство, и разработать вакцину, к счастью, успели. Да и летальные исходы составляли не более трёх процентов от числа заражённых.

– Капитан, сэр! – ожил динамик трансляции: это голос подал сержант Соломон Дрейк, начальник бригады мотористов, – А как же Станция на Луне? Ведь чем бы не отравились… Ну, или не заразились те бедняги, что покоятся – мир их праху! – сейчас внизу, эта зараза… Или токсин – не могли ведь распространиться через вакуум! Значит…

– Ничего это не значит, Соломон. – на вопрос ответил младший лейтенант Кейт Астон, главный связист и радиотехник, – Иначе они ответили бы на наши запросы. Но все три дня, пока мы подлетали, в радиоэфире царило… не сказать, что полное молчание… Ретрансляционные спутники несущую волну поддерживают. Только…

Никаких сообщений или ответов от живых не было. Сплошная автоматика. Со спутников непрерывно транслируются данные о погоде, навигационные сигналы систем Джипиэс, несущая частота для трансляции телевизионных каналов. Вот только исходящей картинки телецентров нет. С поверхности не передаётся ни-че-го. Это я про Землю. А с Луны вообще нет никаких, в том числе даже автоматических, сигналов.

– Более того. – Пауэлл нашёл нужным окончательно расстроить несбыточные мечты, – Если вспомнить, Станция на Луне и при нас целиком и полностью зависела от поставок с Земли. Кислород, вода, пища… Насколько я помню, когда мы улетали, у них ещё не было даже оранжереи, или помещений для нашей любимой хлореллы. Своя у них имелась только электроэнергия – солнечные батареи и миниреактор. И, тем не менее, это – вот именно, наша последняя надежда. И возможность.

Узнать, что там, дома, произошло. – он заставил себя перестать играть желваками на скулах, – Не сомневаюсь, что какое-то время они, то есть, дежурная смена учёных на Станции, поддерживали связь с… э-э… погибающими. И прожили после Катастрофы достаточно долго, чтоб принять какие-то… Решения. И записать всё происходившее. Хотя бы в вахтенный журнал. И внести в память компьютеров.

Потому что запасов кислорода, насколько я знаю, на Станции имелось максимум на два года. И продуктов – на год.

– Ну, продукты-то можно, при разумной экономии, растянуть, сэр, – это, как всегда немного растягивая слова, высказался сержант Лютер Вайс, кок-диетолог, – Но вот кислород… Его ведь можно, вроде, добывать и из воды, сэр? Электролизом. Раз электроэнергия есть. А вода… Я слышал, имелась и там, на Луне? Где-то под почвой?

– Верно, сержант Вайс, вода там кое-где имелась. Но – не в районе Станции. Её ведь поэтому так и строили – на монолитном базальтовом плато, чтоб случайно не разрушили никакие лунотрясения, или просадки сыпучих грунтов. Так что с водой… Впрочем, зачем гадать. Зонды номер три и четыре показали чётко и однозначно: лунная Станция находится там же, где находилась, когда мы улетали. И внешне выглядит… Неповреждённой. – капитан вывел нажатием кнопки изображение Станции на главный экран, – Во-всяком случае, с высоты километра. Но и – абсолютно необитаемой. Нет даже навигационных огней. Молчат и радиомаяки для автонаведения грузовых и пассажирских ракет.

Следовательно, прежде чем окончательно что-то по поводу нашего статуса и дальнейших действий решать, нам в любом случае придётся посетить это последнее прибежище человечества. Ознакомиться с тем материалом, который наверняка поступал к ним в процессе… э-э… агонии нашей цивилизации. Нам нужно узнать. Точно узнать.

Сможем ли мы вернуться на родину…

Хоть когда-нибудь!

Збигнев Честны, главный инженер технических коммуникаций, не пошёл в свою каюту после окончания вахты, практически совпавшего с завершением расширенной чрезвычайной планёрки, как это дело обозначил до её начала капитан Сигурд Пауэлл. Вместо этого Збигнев направился в тренажёрный зал. Однако спокойно, в гордом одиночестве, «покачать железо», как он было собирался, чтоб успокоить взвинченные нервы, не получилось: туда же заявился и младший лейтенант Джером Гастингс, третий пилот.

– Привет, Збигнев.

– Здравствуй, Джи.

После привычного обмена приветствиями они расселись и разлеглись на выбранных снарядах: Честны собирался качать дельтавидные мышцы, Джером – икры.

Минут пять царило напряжённое молчание, если не считать усиленного сопения, скрипа блоков, и рычания: профессионалы предавались работе с максимальной отдачей. Первым остановился Джером. Дождался, пока закончит и Збигнев. После чего сказал:

– Херня всё это. Мне кажется, капитан специально сильно преувеличивает опасность. И если не посылает вниз, на Землю, челнок с первой партией учёных и техников, так не из боязни их заражения. А по каким-то другим причинам.

Ну не могла тут вся эта понасозданная хрень давным-давно не сдохнуть! Или попросту – не испариться, если это были яды! За восемьдесят-то лет!..

Збигнев отвечать не торопился. Вместо этого, отдуваясь, некоторое время делал вид, что старательно закрепляет на тренажёре для пресса дополнительный блин. Тон его, когда всё же ответил, оптимизмом не лучился:

– Хрень запросто могла не сдохнуть. Может, конечно, я не Йошидо, но кое-что в биологии понимаю. Есть такие организмы – ну, микроорганизмы! – которые и в виде спор, и в виде цист, да и в нормальном состоянии могут запросто жить, что в жерлах подводных вулканов, при температуре плюс четыреста, что в космическом вакууме, при минус двухста: в далёком двадцать первом веке такие сверхустойчивые штаммы впервые обнаружили на наружной поверхности какой-то там орбитальной космической станции. И они там вполне себе процветали. Так что в этом пункте я с капитаном согласен. Поскольку при нормальной-то, комнатной, температуре выжить всему этому дерьму – как два пальца обо…ать!.. Что же до ядов…

Они, конечно, могли и испариться, и разложиться…

Что не гарантирует поступления их новой порции из какой-нибудь хитрой автоматической ловушки, когда какой-нибудь идиот спустится и попробует пошарить по опустевшим улицам! Система «мёртвая рука»!

Так что нефига нам туда, вниз, соваться, пока точно не будем знать, что там произошло. Или у тебя просто руки чешутся подержаться за штурвал посадочного модуля? – Честны наконец посмотрел в глаза Джерома. Убеждённость в своих словах там определённо имелась. Джером, дёрнув щекой, буркнул:

– Да, я про такое дело тоже слышал. Ну, минимум-то знаний по биологии… И тактике партизанской войны, и систем адекватного ответа на нападение, впихивают и в нас, вояк. Но ты не останавливайся – я же вижу, что ты не закончил мысль.

– Верно. Не закончил. Вот что значит жить тесной замкнутой кучкой целых восемнадцать лет. – Збигнев невольно усмехнулся, пожав плечами, – Я хотел сказать и вот ещё что. Неприятное и фатальное.

Как мне лично представляется, самое страшное – так это то, что прервётся на нас… Ну, и тех бедолагах, что прилетят сюда через десять, пятнадцать, сорок два, и сколько там им ещё положено, лет, Род Людской. Если только не найдём каких выживших из наших где-то тут, в космосе… Ну, или не обнаружим какой спутник… Или корабль – с Хранилищем зародышей людей. Или эмбрионов в анабиозе. Здесь же. В космосе.

Потому что нет и у нас, и у тех, кто вернётся позже нас, никаких средств… да и просто – знаний, чтоб побороть ту наверняка специфическую и крайне стойкую мерзость, что понавыдумывали тут проклятые яйцеголовые в белых халатах!

– То есть, ты считаешь…

– Я абсолютно уверен. Что заказан нам путь домой. Навсегда.

И всё, что нам остаётся – это или заселить снова Станцию на Луне, перевезя туда наши запасы кислорода и всего прочего… И оборудовав там теплицы с баками хлореллы.

Ну, или просто жить (А, вернее – доживать!) здесь, на «Пронзающем Бесконечность». Ничего никуда не перевозя. И не переоборудуя. Наслаждаясь сравнительно комфортными условиями. И надеясь, что наши машины проработают ещё какое-то время…

Но!

Только пока, вот именно, не перемрём от старости. Или не погибнем при очередной аварии. И, как я это уже сказал, завершим собой человеческий Род. Поскольку оставить-то после себя детей… Мы не сможем! Не с кем нам их зачинать. И некому их нам родить! И оборудования для клонирования у нас нет. Как и хранилища зародышей или эмбрионов. (Не предусматривалось такового на нашей посудине!) Как не было его, насколько я знаю, и на Лунной Станции. (Да и с какой бы стати оно там было?!)

А уж сколько мы проживём – неважно. Но умрём мы точно не от удушья. Поскольку наших запасов кислорода теперь, после того, как погибли Стравинский, Сэрсо и Кадышев, хватит ещё на примерно сто пять лет.

– Но… Погоди-ка. Как-то уж больно глобально ты подходишь. «Хранилище эмбрионов»! Как бы они его создали и запустили на орбиту – если уже все и всё было заражено?! – Джером нахмурился, и теперь даже не пытался делать вид, что собирается качать бёдра, – Ладно – «Пронзающий»! Согласен, его снаряжали и оснащали не для колонизации других планет. Но ведь там, на Станции, насколько я помню, должны были быть какие-то… Женщины! Ну, учёные! Им же – разрешалось?!.. Луна же?!

– Всё верно. Женщины там наверняка имелись. (Даже при нашем отлёте!) Но поскольку прошло по объективному местному времени не менее восьмидесяти лет, даже если б таковые женщины и выжили… Они уже наверняка прошли бы через менопаузу. И были бы дряхлыми старухами.

То есть – зачать и родить так и так не смогли бы.

Но все эти рассуждения не имеют смысла. Хотя бы потому, что, вот именно – не имелось там, на Станции, сколько-нибудь существенных запасов кислорода.

– Но кок Лютер говорил про воду и электролиз…

– Ага, говорил. Но ты же помнишь, что ответил Пауэлл? А, кроме того, во льду, если б его даже удалось добыть где-то вдали от Станции, наверняка содержались бы какие-нибудь включения других элементов и веществ. Или газов. Которые запросто могли бы быть радиоактивны – вспомни пресловутый гелий-три! – или просто токсичны.

– Хм-м… То есть – ты думаешь…

– Хотелось бы, конечно, верить, что ваша разведка на Станции хоть что-то да даст нам. Хотя бы надежду. Хоть на что-то. Когда, кстати, вылетаете?

– Капитан сказал, что через два дня. Второй челнок не использовали шесть лет. Нужно его подготовить. Зарядка аккумуляторов, смазка механизмов, и всё такое прочее. И, понятное дело, ни сам Пауэлл, как наш первый пилот, ни второй пилот, то есть – первый помощник Эндрю Гопкинс, челнок не поведут. Я его поведу. – Гастигнс фыркнул.

– Хорошо. Вот я и подожду два дня. И потом подожду ещё какое-то время – сколько вы там будете «разведывать». (Ждал же все эти чёртовы годы!) И уж потом решу.

По горло мы в дерьме…

Или уже ушли в чёрную вонючую глубину вместе с макушкой.