Карабах – горы зовут нас

Введение

Было холодно. Ветерок, хоть и несильный, морозил щёки и уши. Яркое негреющее солнце слепило глаза, отражалось в каждой снежинке, обещая скорую весну. Стоял конец февраля 1972 года.

«Главнокомандующий» военно-спортивной игры «Зарница» директор школы, которого за глаза все звали Борманом за некоторую схожесть с этим персонажем, неумело, по-граждански, скомандовал:

– «Полкам» занять исходные позиции!

Мы с братом Анатолием, молодые учителя Перемётнинской школы Уральской области, нехотя последовали за своим отрядом в заснеженную, неприветливую степь. Второй «полк», под командованием военрука Карамышева, пошёл вдоль реки Деркул к едва виднеющемуся густому, высокому, как лес, тальнику. «Битва» должна была состояться по сигналу ракеты через 40 минут. Ученики были не в пример нам рады «повоевать» на свежем воздухе. В руках у мальчишек были деревянные автоматы и винтовки. Они охотно подчинялись своим «командирам».

На выходе из посёлка к нам неожиданно подбежал черноглазый крепенький мальчуган и, обращаясь к моему брату (тот был «главным командиром» в нашем отряде), попросил:

– Анатолий Григорьевич, разрешите быть в вашем отряде?

– Это что такое, рядовой Оруджев? Что значит, быть в «вашем отряде»? – вмешался я, полушутя, полусерьёзно пытаясь показать свою значимость «комиссара полка».

– Павел Григорьевич, извините, но я обратился к командиру полка, а не к вам. – Чёрные глаза сверкнули весело, с вызовом.

– «Товарищ комиссар», рядовой Оруджев прав. Дайте мне с ним поговорить! – едва сдерживая улыбку, поправил меня «командир».

Улыбнулся и я, поддерживая игру, великодушно разрешил.

Оруджев Эльбрус, он же Алик, которого все в посёлке звали «наш цыганёнок», кратко обосновал свою просьбу. Он по правилам игры должен был находиться в отряде соперника, где были все восьми-девятиклашки. А в этом, у десятиклассников, был его старший брат Эльхан.

– Не могу нарушить правила игры, рядовой Оруджев! Вы должны быть со своим отрядом. Приказываю, марш в свой «полк»!

– Товарищ командир, я не могу исполнить Ваш приказ, против брата воевать не буду! Такой у нас закон! – Алик опустил свои чернеющие глаза, словно боялся ими испепелить нас.

Я начинал злиться. Слыл я в ту пору «жёстким» учителем, ученики побаивались меня, и это мне по молодости лет льстило. Хотя в праздники Анатолий, который был добряком и «своим» в глазах учеников, получал уйму поздравительных открыток, а я единицы.

Видя, что я собираюсь «наехать» на «рядового», Анатолий быстро среагировал:

– Понял, Алик! Беги к братану, да смотри, «служи исправно!» – Последние слова были сказаны с улыбкой в голосе.

– Толик, ты что делаешь, что это за фигня такая? Видите ли «у них такой закон!» – возмутился я. – У кого это у них? У нас все равны, мы все советские люди! – как-то казённо выпалил я.

– Паш, остынь! Ты знаешь, что у них трагедия в семье. Недавно умерла мать, а их отец собирается жениться не на своей, и хочет переехать в другой посёлок отсюда.

– Ну? А при чём здесь это? – не понял я.

– Баранки гну! Не хотят дети ехать к мачехе. Не так они воспитаны, понимаешь? У них, действительно, другие законы, другой менталитет… Вот они, дети, и бастуют.

– Да что за ерунда! У всех у нас один менталитет – советский. – Во мне вдруг проснулся комсорг школы. – Вот, чему ты сегодня его научил? Нарушать правила, закон, обходить его? Ведь, не дай бог, случится война заправдышная, и он будет искать любую лазейку от неё увильнуть, предать друзей, присягу?

Анатолий оглядел меня с ног до головы, не зная, в шутку я выпалил это или нет и тихо сказал:

– Нет, брат! Оруджевы не из таких! Они не увильнут! В том и сила этих парней, что ни присягу, ни кровь свою они не предадут! Для них это – как предать свою мать, понимаешь?

И глядя, как мальчишки и девчонки собираются в «атаку», добавил:

– Вот ты, братишка, заерепенился оттого, что «цыганёнок» наш не захотел пойти против брата даже в игре. И вместо того, чтобы похвалить его за это, ты был готов сломать его, заставить быть манкуртом.

– Ты путаешь, дорогой, я как раз хотел, чтобы он был настоящим патриотом, а не колеблющимся гнилым интеллигентом! – обиделся я. – Мы же хотим воспитать наших пацанов солдатами, а не тряпками. А солдат не имеет право размышлять, на то есть командир. Что это будет за солдат, если он станет рассуждать идти в атаку или нет?

– Не утрируй. Я о том, что солдат – это в первую очередь человек и к нему надо относится по-человечески, а не бездушно. – Анатолий досадливо поморщился. – Вот тебя возмутило то, что Алик поставил кровные узы выше «долга», так?

Я подумал и согласился, – Да, ты угадал. Наш долг воспитать интернационалистов, а не националистов, разве не так? – Этот разговор начинал мне нравиться. Что, что, а поспорить я любил. Это был не первый наш спор о комидеологии, в которую я тогда верил, а Анатолий нет.

– Не так, брат. Нельзя делать из людей роботов. Нельзя сделать всех одинаковыми, заставить забыть кто мы и откуда. Нельзя заставить любить, и это твоя партия не понимала и не поймёт! И пример с пацанятами Оруджевыми только подкрепляет это. Отец никогда не заставит их любить другую женщину как их мать!

Я подумал над его словами и не нашёлся что ответить.

Анатолий поглядел на «бойцов» и как-то печально добавил: Самое страшное, что кому-то это надо – раздваивать страну по национальному признаку. Ведь может так случиться, что прейдет время и пойдут наши пацанята в настоящий бой, а это страшно!

– Не пойдут, время атак с автоматами прошло. Всё будут решать ракеты, а их у нас полно! – ответил я.

Толик усмехнулся и напялил мне мою шапку до самого подбородка:

– Молодой ты ещё, жизни не знаешь! Веришь во всякую ерунду. Вон стал комсоргом, метишь в партию. Живи проще, брат. Не видишь, что творится? Разваливается империя, с её комидеологией, сосед на соседа – нож точит… – Он что-то ещё говорил, но я не расслышал.

Взвилась ракета, и все ринулись вперёд. Перебарывая ветер, Анатолий прокричал:

– А Оруджевых, если они не поедут с отцом, я возьму на время к себе, – и он неохотно побежал в «атаку»…

Прошло много лет. Нет уже Анатолия, мудрого учителя, доброго человека, не выдержало его сердце жизненных трудностей. Побросала жизнь и меня. Я сделал головокружительную для сельского парня карьеру. Но однажды подкосила меня жизнь, и остался я один на один со своими проблемами. Отвернулись друзья, товарищи, предали любимые люди. А здесь и рухнул Союз с его лживой добротой. Трудно было, но выкарабкался и доверился новой судьбе, которая выбросила меня на другой берег, в Штаты. Учу других детей, детей наших бывших врагов, учу жизни, учу доброму, вечному искусству любви к себе подобным, как когда-то учили пацанят мы с братом в далёком степном посёлке.

Пораскидала судьба и моих учеников, кто погиб в Афгане, кто спился, а кто стал и крутым бизнесменом. Стал забывать я о многих. Ушли в прошлую память и мои лучшие ученики братья Оруджевы. И, вдруг, письмо на Интернете с телефоном и фотографией. На ней красивый военный с поседевшей шевелюрой волнистых волос. Вначале не узнаю. Но чёрные, пронзительные глаза будто встряхивают меня, – это же Алик, мой «цыганёнок» Алик Оруджев! Вспомнилась та сценка у реки, вспомнилась и их нелёгкая детская судьба сирот при живом отце, вспомнилось ещё многое чего… Я тотчас же позвонил и представился. Мягкий красивый баритон с неповторимым восточным изяществом ответил:

– Здравствуйте, мой дорогой учитель! Это ваш «цыганёнок» Оруджев. Вы не забыли меня?

Как я мог забыть этого непоседу, любимца школы? Как я мог забыть его братьев, которые жили у Анатолия до окончания школы, так и не поехав с отцом к мачехе?

Мы разговорились. Вспомнилась та сценка у реки, Анатолий Григорьевич.

– Знаешь, Алик, я и не знал, что ты вернулся в Азербайджан. Надеюсь, ты не воевал, не пострадал, ведь у вас там такое творилось? Хочется верить, что та военная игра на Деркуле была твоей первой и последней?

На той стороне трубки сначала было молчание, потом хрипловатым, внезапно изменившимся голосом, Алик ответил:

– Нет, дорогой мой учитель, не обошла меня война стороной! Побывал во всех горячих точках, защищал Родину – Советский Союз. Досталось мне по полной. Горел в танке, валялся по госпиталям… Досталось и после войны… Не стало Союза, бросили нас, военных, на произвол, никому не стала нужна моя присяга, да и не было уже той страны, которой мы присягали. А здесь и Карабах вспыхнул. И пошёл я и все мои братья защищать свою истерзанную врагами малую Родину. Не мог остаться в стороне, когда лилась кровь моих братьев и сестёр. Остаться в стороне, это было как предать свою мать…

И потихоньку, с болью вытаскивая из души воспоминания тех страшных дней, он поведал мне рассказ о своей жизни. Не раз у меня навёртывались слёзы на глазах, не раз сдавливало сердце от услышанного. Я словно прошёл с моим учеником его трудной дорогой жизни. С ним терял боевых товарищей, с ним шёл в атаку, с ним переживал предательства «друзей» и неблагодарность власть имущих…

И вспомнил я тогда слова своего брата о том, что такие люди, как Алик, не предадут Родину ни за какие деньги, не предадут мать, себя…

– Алик, дорогой, ты обязан написать об этом, о себе, о своих друзьях, об Азербайджане, о Карабахе. Ведь никто не знает всей правды о той войне. Да и об Азербайджане знание здесь, на Западе, на уровне этого идиотского фильма «Борат». Ты должен написать. Дай мне слово!

Долго я его тогда уговаривал. Под конец он сдался и обещал подумать. И вот, год спустя после нашего разговора, пришла «эсэмэска», краткая, как отчёт военного с поля боя: «Дорогой мой учитель, ваше приказание выполнил! Книга написана и находится в печати!»

Дрогнуло моё сердце и я взялся за перо, чтобы рассказать эту историю и своим словом поддержать этого сильного и мужественного человека, моего ученика, в этой новой для него битве. Битве за память…

Павел Кожевников,

Преподаватель Колорадского Университета, США

писатель, поэт.

Эта книга посвящена памяти

моих боевых друзей.

С кем я прошел

через трудные годы

войны в Карабахе.

Тем, кто погиб, но не отступил,

кто жил с мечтой о победе.