– С тобой все в порядке?
Людка, от макушки до пяточек, от самого неприметного жеста до последнего завитка светлых с позолотой волос сделанная собственными руками, выстраданная и слепленная потом и кровью, отбросила полотенце и расправила плечи. Мозольная и заслуженная красавица.
– Есть сомнения?
Гудение в ушах уже прошло, да и холодный душ сделал свое дело, и Павел, пожалуй, чувствовал бы себя неплохо, если бы не туман, который стоял у него в голове. Не из-за удара странного оружия – из-за событий, скатившихся на него лавиной.
– Сомнений нет, просто ты какой-то… потерянный. – Сухощавая сменщица Томки пожала плечами, прикусила губу. А ведь раньше бросилась бы Павлу на шею, заболтала ногами, заорала бы на весь клуб: – Пашка пришел! – пусть даже он появлялся в спортзале через день.
Пару лет назад, когда бизнес твердо встал на ноги, Павел вспомнил увлечение кэндо, прибился к фехтовальщикам, в клубе появляться перестал, отдал клубную карту Дюкову, затем в его жизнь пришла Томка, а там и растаяли прежние дружбы. Забыл он как-то сразу обо всех. И о Людке тоже. Хотя с днем рождения поздравил. Как и прочих.
Людка подошла на шаг, подцепила ногтем Томкино украшение, которое Павел повесил на шею, – серебряный поцарапанный диск с едва различимым рисунком.
– Томка, конечно, девочка со вкусом, но такую ерунду носить… Подарила?
– Забыла, – отрезал Павел, убирая диск под рубашку.
– Чего приперся? Томки не было сегодня.
Спросила нарочито грубо. Но не развернулась, не пошла знаменитой кошачьей походкой, которая однажды заставила Шермера махнуть рукой на привычную сдержанность, догнать и обхватить руками гибкое тело. Не пошла – знала, что далеко ей до Томки. Ну до Томки всем было далеко. Даже те, кого сам Павел числил по разряду отчаянных и неукротимых, не решались выкинуть какое-нибудь коленце при случайной встрече. Томка внушала невольное уважение. И восхищение, наверное.
– Покажи мне ее… шкафчик. Где она переодевалась?
– Какой шкафчик? – Людка недоуменно нахмурила лоб. – Это тебе что, ваша фехтовальня? У нас все цивильно. Офис. А что случилось-то? Куда она пропала?
– Почему пропала? – поднял брови Павел. – Дела у нее. Мне нужно забрать ее вещи.
– Вещи? – Людка хмыкнула. – Тогда пошли. Только быстро, у меня скоро шестичасовые заступают. А что с ней? Надолго она там? Ну там, где у нее дела? Костик уже рвет и мечет. Вовсе может твоя женушка место потерять. Девчонки сейчас почти все в Турции. Подработки, сам понимаешь…
– Люда! – повысил голос Павел. – Я спешу.
– А я – нет, – прошептала она чуть слышно, шествуя вдоль зеркальной стены, в которой отражались тренажеры и потеющие на них редкие атлеты, но он услышал. Без привычного куража она не просто выглядела слабой и беззащитной Людкой, которую он успел когда-то почувствовать и отчасти пожалеть, но была еще слабее и беззащитнее. Для него. И он понял несказанное и, следуя за Людкой через никелированные внутренности оздоровительного царства, почувствовал, что Томкина сменщица все еще готова осязать тепло его ладоней на своей натренированной спине, но понимание растаяло, не задевая.
– Думаешь в четырех стенах ее запереть? – Людка толкнула дверь, упала в кресло-тюльпан. – Не выйдет. Томка – девушка непростая, захочет уйти – ничем не удержишь. Она и устраивалась когда-то сюда так, будто Костик ее упрашивал, а не она его. Здесь, конечно, не ее масштаб, но и кухня – тем более не для нее. Так увольняется или нет? Неужели дошло до сибирячки, что даже прозябать можно в более достойном месте?
– Так уж и прозябать? – Павел окинул взглядом уютный офис, взглянул на самого себя, отразившегося в зеркальной стене, – взъерошенного и напряженного. – Это же не фехтовальня. Где ее вещи?
– У нее нет вещей! – бросила Людка, вскочила на ноги, отчего кресло поехало в сторону, двинула в сторону зеркальную створку, подхватила с пола коробку из-под бумаги. – Вот! Плечики возьми, она ими, правда, не пользовалась. Трико, бикини, все всегда с собой, принесла – унесла. Никаких следов. Вот ее стол, здесь – то же самое. Пусто.
Людка один за другим выдернула из стола три ящика, демонстративно потрясла ими перед Павлом. Цапнула карандашницу и высыпала ее содержимое в коробку.
– Больше ничего нет. Был еще пакетик из-под сока, но уборщица вынесла.
Павел взглянул в коробку. Карандаши были остро заточены, авторучки не начаты.
– Ты что, Павлик, дурак?
Людка смотрела на него раздраженно.
– Похож?
– Как и все мужики.
Он усилием воли улыбнулся. Надо же, а недавно стереть ухмылку с лица не мог.
– Кому Томка звонила с утра? Кто с ней говорил? Ты или Костя?
– Сбежала? – Людка испуганно поднесла к губам ладонь.
Павел подумал, мотнул головой.
– Не знаю. Если и убежала, то не от меня. Разное… случается. Трудные времена, Люда. Кто с ней говорил?
– Костик, кто же еще! – Людка стала растерянно поправлять трико, волосы. – Я звонила ей, но не дозвонилась. Да что случилось-то? Объяснить можешь?
– Костик у себя?
В кармане зазвонил телефон. Пробиться пытался Дюков.
– Ты в порядке? – коротко бросил Павел.
– Да, но… – заторопился что-то выпалить Димка.
– Через пять минут перезвоню. – Павел нажал отбой. – Где Костя?
– Уехал… – Людка нервно пожала плечами. – Сегодня же пятница.
– Черт, – поморщился Павел. – Пятница. Встану намертво. Ну ладно. Если что-то будет о Томке – звони. У тебя телефон тот же?
– Послушай… – Людка собралась, сдвинула брови. – Ты вот что имей в виду, здесь, вот здесь, где всякое случается, у Томки ничего не было. Я не знаю, любила она тебя или нет, но здесь у нее ничего не было. Подкатывали многие. В том числе и такие, за которыми я поползла бы, повизгивая. Ничто ее не прошибало. Особо рьяных она и отоварить могла. Я сама видела не раз. Пара ударов – и крепкий мужичок превращается в студень. А год назад, помню, приезжал тут один, златые горы сулил, а она отказалась. Мужик тот ошалел, глаза выкатил, приказал охране, чтобы скрутили девчонку, только не вышло ничего. Четверых раскидала – думаю, что никто без последствий для здоровья не обошелся, а самому главному прошептала что-то, он взвыл и бегом прочь бросился. Неужели не рассказывала?
– Нет, – покачал головой Павел и добавил после паузы: – Я ж ей тоже не рассказываю, если у меня в мастерской вал какой переломится или проводка сгорит. Работа есть работа. Что это был за мужичок?
– У Костика спрашивай, – шевельнула губами Людка.
– Спрошу, – кивнул Павел, обернулся у двери. – У кого ее можно поискать?
– Из тех, кого я знаю… – Людка задумалась. – Только у меня. С остальными она не общалась почти, да и нет никого в Москве теперь… Конечно, любой здешний качок половичком бы под ее ножки лег, только свистни, но… не тот случай.
Она смотрела на него почти с сочувствием.
– Спасибо, – сказал Павел.
– Ты это… – Она говорила торопливо, чтобы он успел услышать, почти в спину. – Приезжай, если что. Мало ли. Я одна. Просто так приезжай. Вот. Ключ на том же месте. В щитке. Без обязательств. Ни губами, ни пальцами не коснусь.
Павел вызвонил Димку уже на лестнице.
– Как сам?
– Я-то в порядке, – отчужденно проворчал Димка. – А дела наши плохи. Внутри вообще ничего не осталось. Все сгорело, а что не сгорело – так или переломано, или гадостью залито. Да и пожарные… Прибрали по мелочи к рукам кое-что, сам видел. Вот же… Как там Томка?
– Пока никак. – Павел вышел на улицу. – Ищу. Еще что?
– Ничего, – медленно проговорил Димка. – Башка трещит: крепко меня приложило! Страховой был, ничем не порадовал, с оформлением катавасия затянется на месяцы, если не дольше. И то без гарантии. Могут увязать все это с расследованием, а там… Надо подключать кого-нибудь. С клиентами проще, с меня, правда, пытались истребовать списки за год, но я и трех последних не сдал, перевел на тебя стрелки – мол, крашу, правлю, ничего не знаю. Так что готовься. Дед был, только близко не подъезжал – шестерок подсылал, – потоптались и слиняли. Зато Бабич все облазил, штаны порвал в подсобке, тысячу чертей на твою голову призывал. Да, Жора был. Но со мной почти не говорил, кивнул только. Посоветовал мотать подальше и со всех ног. С ним серьезные ребятки приехали, все обнюхали. Бабич хотел на них накатить, но ему что-то сказали – он тут же заткнулся. Умотал. До меня казах какой-то докопался. Из прокурорских или ментов, я не понял. Фамилия на букву «М».
– Мартынов?
– Можно и так сказать… – Димка выругался. – Сука. Натуральная и мерзкая сука. Если бы Жора меня не вытащил из его уазика, сейчас бы я плевался кровью. Я придурка хотел сыграть, только что слюну изо рта не пускал, а он… Умеют бить, чтобы синяков не осталось. Пустой бутылкой да по почкам. Только что я ему мог сказать? Твой телефон, кстати, истребовал. Я дал, только цифры местами поменял, типа запутался. Но у Бабича же твой телефон есть?
– Телефон есть, – скрипнул Павел зубами. – Прости, приятель, что оставил тебя. Что внутри мастерской интересного?
– Ничего, – вздохнул Димка. – То есть совсем ничего.
– А место взрыва?
– А что там должно быть? – не понял Димка. – Ямка есть. В бетоне ямка. Трещины во все стороны. Ну сейчас-то их и не разберешь, залито, завалено все, я просто споткнулся, нога в трещину провалилась, чуть не сломал. Ребята от Жоры там что-то разгребали, я потом и увидел. «Победа» сложилась, как роза в гербарии. Да чего ты хочешь, если «Альфа-Ромео» с подъемника слетела и чуть стену не пробила.
– А двигатель? – Павел медленно тронулся с места. – Что с двигателем? С волговским движком что?
– Нет его больше, – пробормотал Димка. – Куча обломков, сплющено все, что не раскололось, словно кувалдой вмяло.
– Значит, взрывчатка была снаружи, – заметил Павел.
– Что? – не понял Димка. – Ты едешь куда? Я не расслышал. Что вообще происходит? Ты хоть что-то выяснил? Чего делать-то? У меня тут взяли какую-то подписку. Может, и правда махнуть к предкам, пока данные не внесли в базы? Или поздно? Жора твой тоже мой телефон записал.
– Вот что, Дюков. – Павел повернул в переулок. – Попусту мне пока не звони. Только если что-нибудь серьезное. Очень серьезное. Если двинешь к предкам, я не обижусь. И тебя не обижу, если удастся вылезти. В любом случае попробуй залечь где-нибудь на недельку. Если рискнешь залечь дома, двери никому не открывай. Если ты сам мне будешь нужен – я приду, у меня ключ от твоей хаты есть. Но лучше не рискуй. Найди нейтральную территорию – мало ли у тебя девчонок? Только отправляйся к той, где тебя искать не будут.
– Ты двинулся, Шермер? – понизил голос Димка. – Что за дела? У меня квартира есть, куда я пойду? Да и на черта мне к девчонке – как я потом отбрыкиваться буду?
– Слушай меня, Дюков, – оборвал приятеля Павел. – Меня пытались убить. Странным способом, но точно пытались убить. Томка исчезла. Бизнес наш уничтожен. Чего ты хочешь? Чтобы к тебе пришел крепкий малый в черных очках и в сером костюме, наставил на тебя то ли пистолет, то ли насос какой-то – и начал крушить твоим телом мебель?
– Гонишь… – пролепетал Дюков.
– Вот что, Дима, – прошептал Павел. – Ты мое слово знаешь. Будут какие плюсы – поделим пополам. Будут минусы – возьму на себя. Но скажу так: если бы не Томка, сейчас бы я уже и сам сидел в аэропорту. Вместе с тобой. Решай сам. Все понял?
– Все, Шермер. – Голос Дюкова стал тихим, но твердым. – Тогда прости, если что.
– Бог простит. – Павел нажал отбой.