Карантин

Глава 13. Стычка

Страшная старуха не успела уйти далеко. Притаившись за воротами дома «Элеон», Яна видела: она спускается по шаткой лесенке, бродит по гостиничному садику, гладит белые розы, напевает незнакомую песенку на чужом языке. С последней встречи старуха погрузнела и раздалась вширь, богатое платье испещрили прорехи, рыжие волосы отросли почти до земли. Морщинистое лицо сияло сытостью и довольством, алые пятна на щеках выглядели румянцем, золотые кольца впились в распухшие пальцы, корона венчала лоб.

На втором этаже ухоженного домика кто-то стонал и плакал. На газоне, лицом в траву лежала полная женщина в домашнем халате и мягких тапочках – то ли мертвая, то ли без сознания. Яна видела, как деловитые муравьи ползали по белым ногам. Боюсь, боюсь, боюсь!

Словно почувствовав взгляд девочки, старуха обернулась. Медленным движением облизала потрескавшиеся губы, сорвала белую розу и прицепила себе на грудь, оттеняя язвы на коже. И, пританцовывая, направилась к воротам, туда, где ждала новая, трепещущая добыча.

Завороженная Яна не могла двинуться с места. Онемелые пальцы никак не могли чиркнуть колесиком зажигалки – раз, два, три – заело, заклинило намертво. Бесполезный факел полетел вперед, запутался в подоле платья старухи и упал наземь. Ноги приросли к земле, бежать Яна даже и не пыталась. Ей показалось, что в ноздри уже вползает сладковатый, одуряющий запах тления, петля удушья охватывает шею, кипящая кровь обжигает изнутри жилы. Все кончилось, выхода нет, остается лишь покориться судьбе, лечь на землю и стать землей…

- Янка! Янка, ложись! Стреляю! – раздался многоголосый крик. Одноклассники мчались по переулку изо всех сил, Ромка на ходу вытаскивал пистолет.

Старуха расхохоталась, раскинула длинные руки, взмахнула широкими рукавами, словно собираясь обнять детей. Сумрак сгустился посреди бела дня, стылый ветер взметнулся, закрутив вихрем сухие листья. Рыжий пес взвыл и уперся всеми четырьмя лапами, удерживая хозяина. Выстрел ушел «в молоко». Яна присела от грохота, рюкзачок съехал с плеча. Бензин!

Струя желтой, едко пахнущей жидкости выплеснулась вперед – так брызгаются детишки на пляже, набрав в бутылки соленую воду. Перед платья и волосы моментально промокли, темные пятна поползли по юбке к подолу. Удивленная старуха поднесла ладони к лицу, понюхала воздух, на раскрасневшемся лице читалось недоумение. Брезгливо подняв подол, она остановилась, беззвучно зашевелила губами. Послышался согласный топот сотен когтистых лапок. Но крысы не успели.

Ромка выстрелил ещё раз, целя в бензиновую лужицу на асфальте, и тотчас полыхнуло. Повалил дым, раздался вопль страха. Дети остановились, не смея надеяться – неужели им повезло? Нет, огонь не задел старуху, она побежала прочь, громко топая, охая на каждом шагу.

- Поджигай! – скомандовал Лешка.

Фитили занялись ровным неярким пламенем. Высоко держа факелы, дети пустились в погоню. Впереди мчался Ромка – он выстрелил ещё раз и опять промазал. Яна опять замешкалась. Она подобрала брошенный факел и с минуту пугливо тыкала в пламя, прежде чем пакля зажглась. Одноклассники уже скрылись за углом, девочка последовала за ними, сперва медленно, потом легко – открылось второе дыхание, включился звериный запал охоты.

Вслед за взлохмаченной, жуткой старухой дети пересекли улицу Победы, вспугнув ранних воришек. Мародеры побросали свои тюки и расточились кто куда с воплями «Помогите, полиция!». Возле гостиницы заверещали «Пожар! Пожар!» - не иначе, огонь перекинулся на ближайшее дерево. «Врача! Скорую» - вторил чей-то отчаянный крик. Но дети были уже далеко.

Резво перебирая ногами, старуха свернула в проулок перед Советской, в царство платанов, ветлы и непуганых кошек. Она имела все шансы потеряться между обшарпанными пятиэтажками, скрыться в одном из прохладных и скверно пахнущих подъездов, забиться в подвал или на чердак. Хватило бы одной ошибки преследователей…

Шарахнувшись от случайной машины старуха ввалилась в железные, цельнокованые ворота и оказалась в квадратном дворе ветклиники – голый бетон, закрытая аптека, пара машин, крытое крыльцо клиники, замки на дверях, решетки на окнах. Ни единого выхода. Случайный посетитель скрылся под навес, держа на руках питомца.

С азартными криками дети вбежали во двор. Они размахивали факелами, отжимая свою жертву в дальний угол. Упрямый Ромка прицелился ещё раз, но опустил пистолет, вовремя поняв, что при промахе пуля отрикошетит от ближайшей стены. А вот камень с легкостью попадет в цель!

Под градом щебня и мусора старуха съежилась, плюхнулась наземь, закрывая подолом голову. Она хрипела и бормотала что-то невнятное, смердела гнилью, бензином и старостью. Враз освирепев, Мухтар залаял, начал рваться с поводка. На всякий случай Костя привязал пса к воротам.

Час победы настал.

Дети переглянулись – кто первый ткнет факелом в поверженного врага, подожжет рваное платье и огненно-рыжие волосы. Кто убьет чуму, уничтожит её навсегда? У Яны дрожали губы, пот и слезы прочертили дорожки на перепачканном сажей лице. Таня поглаживала расшибленную коленку - ссадина заныла всерьёз. Хмурый Костя держался поодаль – ему вдруг показалось, что беспомощная старуха похожа на его мать. Ромка зверел – бледный, хищный он бросал камень за камнем, казалось ещё немного и кинется врукопашную.

«Я» подумал Лешка. «Это сделаю я. Гори огнем, чума!».

Чадящий факел уже собрался тухнуть, но Лешка крутнул палку и оживил пламя. И прищурился, оценивая расстояние. До старухи шага четыре, можно швырнуть и отбежать или подойти и поджечь наверняка.

- Во что вы играете, дети? – из-под навеса вышел седой мужчина с роскошной бородой. За ним, топоча копытами по асфальту, следовал белый козленок. «Это ж пастух!» вспомнил Лешка:

- Мы поймали чуму, дедушка! И хотим её сжечь! Тогда болезнь уйдет из города.

- Чумой заболел мой брат, - продолжил Ромка. – В больнице говорят, он умрет. Я хочу, чтобы чума тоже умерла насовсем.

- Я видел римского легионера, и он сказал мне «огонь» - так прогоняют заразу, - довершил рассказ Лешка.

- И когда ты его видел? – осведомился бородач.

- Вчера.

- А когда по-твоему здесь были последние легионы?

- Пятнадцать веков назад, войска Юстиниана Великого, - ответила начитанная Таня.

- Легионер не живой, - обиделся Лешка. – Он был призрак!

- И на основании слов призрака вы хотите убить человека? – удивился бородач. – И не просто убить – сжечь заживо.

Раздвинув ребят, он приблизился к их жертве, помог ей подняться, утер лицо большим неопрятным платком.

- Вы уверены, дети, что эта несчастная старуха и есть чума? Она больше похожа на сумасшедшую нищенку с рынка. У вас есть доказательства ваших слов? Есть свидетели?

- Почему она носит золото, если такая бедная? – спросил Ромка.

- Думаешь, на ней настоящее золото? Знаешь, как отличить, хочешь снять и проверить? – парировал бородач.

Ромка не захотел.

- Я видела, как она танцевала с мужчиной ночью в моем дворе, а потом мужчина упал и умер, - шепнула Яна. – И в гостинице, где она сегодня гуляла, заболели люди.

- И ты ночью, в темноте сумела разглядеть чужую старуху, запомнила голос, лицо, походку? Ты видела - она заражает горожан чумой – кусает их, целует, ранит?

- Нет, - всхлипнула Яна. – Нет, я не видела.

- Она хотела дать мячик первоклассникам в школьном дворе, - подал голос Костя. – Географичка отняла его, а потом заболела прямо на уроке.

- Ты готов выдвинуть обвинение?

Наморщив лоб, Костя задумался, потом мотнул головой.

- Я видел! – выдвинулся вперед Лешка. – Я видел, как болезнь идет по городу, как Илью Бабаджи хоронят. И моих друзей тоже.

- Твои друзья рядом с тобой, они живы и совершенно здоровы, - в седой бороде мелькнула улыбка.

- Получается, ребята все выдумали? – недобро спросила Таня. – Чумы не существует, в городе обычная эпидемия, правда? И чудовища здесь – мы, потому что решили замучить ни в чем не повинную чокнутую бомжиху?

- Я не знаю, - развел руками бородач. – Вам видней. Ваши родные в опасности, ваши улицы заражены, вы пришли сюда с огнем, чтобы карать и мстить. Считаете, что вы правы и ещё одна смерть спасет город – делайте. Палач – не преступник.

- Кто убивает, тот убивает дважды, я помню, - задумчиво промолвила Таня. – И я… мы не палачи.

- Хватит болтать, - взъярился Ромка. – Дед морочит нам головы. Скажи…те, вы знаете, как остановить чуму в городе, что нужно сделать?

- Думаю, что знаю, - признался бородач. – И вы думаете, что знаете. У каждого своя правда, а истиной станет то, что произойдет здесь и сейчас. Решай, мальчик. Ты готов сжечь заживо незнакомую женщину, принести её в жертву, ради спасения твоих близких?

Сжав кулаки, так, что побелели костяшки, Ромка не сказал ни слова.

- Жертва точно поможет? – осторожно спросил Лешка.

- Да, эпидемия прекратится, - кивнул бородач. – Если та, кого вы сожжете, и вправду чума, воздух очистится, и зараза уйдет из города.

- А если мы не станем никого убивать? – подала голос Яна. – Эпидемия прекратится?

- Да, - кивнул бородач. - Чума исчезнет, больные выздоровеют, страх покинет улицы и дома.

- Докажите, - буркнул Ромка.

- Не могу, - развел руками бородач. – И не стану. Или вы мне поверите, и доказательства не нужны. Или нет – тогда они бесполезны.

- Предположим, мы вам поверим, - нахмурилась Таня. – Потушим огонь, разойдемся по домам, оставим в покое вонючую бомжиху. А потом заразимся чумой и умрем, и никто больше не сможет защитить Феодосию. Может такое быть?

- Да, конечно, - смиренно признал бородач. – И если вы сожжете ни в чем не повинного человека, болезнь тоже останется в городе.

- Хватит! – истерично крикнула Яна. – Ребята, вы совсем одурели? Говорите так, будто решаете – пожарить ли на завтрак котлету?!

- Чистенькой думаешь остаться, - процедил сквозь зубы Ромка. – Самая правильная, да? Что у тебя в руке, святая ты наша?

Яна отбросила факел, словно гадюку.

- Я ухожу.

- Я тоже, - тихо произнес Костя. – Не готов, простите. Она старая и беспомощная, мне её жалко.

- И я не могу, - помотала головой Таня и, всхлипнув, утерла нос грязной ладошкой.

- Будешь стрелять, мальчик? – обратился бородач к Ромке. – Холодные руки, спокойное сердце – и бей в упор! Ну же! Ради брата!

Бледный Ромка поднял пистолет, взвел курок, прицелился с двух рук, как показывал Илюха – и пальнул в небо. Заорали вороны, задребезжали стекла, заблажил всполошенный Мухтар.

- Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю,

И в разъяренном океане,

Средь грозных волн и бурной тьмы,

И в аравийском урагане,

И в дуновении Чумы.

Звонкий голос Лешки чеканил слова, вдохновенное лицо на мгновение стало взрослым.

Ай! Ай! Несчастная, я гибну. Недруг наш

Весь выпустил канат, и мне на берег

От злой волны уже спасенья нет.

Но тяжкая оставила мне силы

Спросить тебя…

Бородач декламировал истово, странно жестикулируя. Потом вздохнул:

- Мне не увидеть горестной «Медеи» в старинном многоярусном театре – на вдохновенной скене Херсонеса давным-давно не ставят Еврипида.

- Ставят, я видел в прошлом году, - возразил Лешка. – Спасибо, что напомнили, дедушка.

Мальчик последним отбросил факел и затоптал огонь.

- Пошли отсюда, ребята.

…Они поднимались по улице Победы как проигравшие, держась поодаль друг от друга. Только Яна и Лешка крепко держались за руки. Азарт погони исчез, напряжение спало, навалилась тупая усталость. Поминутно оступаясь, Таня еле плелась, у неё раскалывалась голова. Костя волокся вслед за Мухтаром, то и дело дергая поводок – солнечно-рыжий пес скакал и тявкал, словно веселый щенок. На Ромку просто жалко было смотреть.

Ребята не смотрели друг на друга, не поднимали глаза на дома, на занавешенные наглухо слепые окна. Каждый остался наедине со своими бедами, потерями, разочарованием. Пьяная мать, умирающий брат, отец за оцеплением, судьбы, писанные дождем на песке. Шаткий мир, который может рухнуть в любую минуту. Тихие шаги смерти.

Окружающая реальность оставалась пустой и серой. Пожара по счастью не началось, автобусы не ходили, машины почти не ездили, магазины позакрывались и пешеходы не торопились покинуть свои дома. Длинные безрадостные заборы тянулись вдоль улицы, облетающие деревья тянули к небу черные ветки. Онемевший интернат, пустующий ангар, развороченная остановка – ещё немного и придет пора расходиться кто куда по домам. Только птицы вдруг расшумелись – воробьи орали как в оттепель, скворцы чирикали на все лады, вороны каркали, горлицы курлыкали и гнусно вопили. По тротуару, по сухим листьям и серым коврам асфальта пронеслась белая волна – снег? В октябре?

- Ребята! – крикнула Яна. – Оглянитесь вокруг!

Сонная улица… зацвела. Старые каштаны протянули к небу белые свечи, груши и вишни укутались нежным кружевом, миндальные деревца оделись в блестящий розовый шелк. Желтые фонарики жимолости оглушительно пахли, гроздья акации осыпались под ветром, стрелки тюльпанов пробивались сквозь путаницу жухлой травы и раскрывали алые кулачки. Тяжелые кисти сирени распускались неспешно, как в замедленной съемке, шиповник тоже не торопился, осторожно разворачивая бутоны. В волосах девочек тотчас запутались разноцветные лепестки. Рой нежных бабочек окружил нимбом счастливые лица, серые горлицы сели на плечи, словно на ветки. Таня взяла в руки живую теплую птицу и тихо засмеялась. Доверие – драгоценная редкость.

- Таня, ты же красавица, - ахнул Костя. – Настоящая, как в кино.

Лешка хотел сказать то же самое Яне, но заглянув в широко распахнутые глаза девочки, понял, что слов не нужно. Она понимает и рада.

Прислонившись к стене, Ромка достал телефон, ткнул пальцем в зеленый значок трубки:

- Здравствуйте! Можно узнать о состоянии больного Бабаджи? Нет, не бабушки. Ба-ба-джи Илья, поступил 7 октября, в инфекционное. Да. Да. Спасибо… Не может быть!!!