Караван

Глава первая

– Югюлюй, ты же не пастух. Ты мой сын. Сын ваньци. Сын военачальника, под чьим командованием десять тысяч воинов. Сколько можно тебе говорить об этом? Ты не должен уделять столько времени хаптагаям. Этими животными занимаются те, кому положено, пастухи. Они и рабы должны присматривать за ними, – в очередной раз терпеливо отчитывал десятилетнего мальчика его отец. – Вот скажи мне – ты из какого рода?

Покрытый весь пылью мальчик стоял перед отцом, низко склонив голову, искоса наблюдая за сполохами огня в очаге.

– Ты слышал, о чем я тебя спросил? – тот строго смотрел на него.

– Да, – тихо ответил мальчик и вытер рукой нос.

– Что «да»? – отец прищурил узкие глаза.

– Слышал, отец. Я из рода Си Люаньди. Шаньюй тоже из него. Мы его родичи, и поэтому ты ваньци, а я твой сын, сын ваньци, а хаптагаями должны заниматься только рабы. Но они мне нравятся, – не сводя глаз с огня, словно по заученному, монотонно ответил мальчик.

Отец выслушал его и, едва сдерживая улыбку, прикрыл ладонью рот, дабы тот ничего не заметил.

– Что еще ты познал? – кашлянув в кулак, посерьезнев, спросил отец.

– Отец, тебе сказать о родичах или хапта…? – взглянув на отца, запнулся мальчик.

– Иди сюда, – хлопнув по колену, улыбаясь, позвал его отец.

Мальчик тут же засиял глазками и, обежав очаг, радостно уселся отцу на колено. Тот, разглядывая его, погладил его по бритой головке, шутливо дернул его за косичку, нежно понюхал в самое темечко и безо всякой уже строгости в голосе сказал: – Сперва расскажи мне о том, чему я тебя учил. Ну а потом уже о своих любимчиках.

– Наш правитель шаньюй. Он первый среди равных. А их много. Двадцать четыре. Они все имеют титул ваньци, и одного из них зовут Тюйлюхой. И он мой отец, – мальчик откинул голову и, улыбаясь, посмотрел ему в лицо. – После шаньюя есть чжуки-ван левого крыла. Он старший чжуки-ван. Он там, откуда восходит светило. А чжуки-ван правого крыла, он младший чжуки-ван, и он там, где светило всегда уходит на ночь. Они, как и ты, из рода Си Люаньди. Еще есть знатные рода Хуянь, Лань и Сюйбу. А потом, после чжуки-вана левого крыла есть левый сянь-ван, левый лули-ван, левый гудухоу, левый дувэй, левый данху и левый цецзюй. Также и после чжуки-вана правого крыла есть они, но уже все правые. Все сянь-ваны и лули-ваны тоже из рода Си Люаньди. А все гудухоу, дувэйи, данху и цецзюйи из этих знатных родов. Все. Правильно?

Отец, довольный знанием сына иерархии власти, улыбаясь, кивнул.

– Все правильно, Югюлюй. Запомни, чжуки-ван левого крыла старший, потому что он является прямым наследником великого шаньюя, ну а чжуки-ван правого крыла, он младший, потому что он не прямой наследник, но из одного рода с великим шаньюем. Понял? – еще подробнее объяснял ему отец. – Ты должен все это знать и помнить всегда. И еще, сын мой, никогда не называй правителя без его полного титула. Не говори шаньюй. Это неправильно. Говори всегда великий шаньюй. Хорошо?

Мальчик кивнул и, взяв отца за палец, спросил: – А теперь рассказать тебе о хаптагаях?

– Погоди. Ответь мне – кого называют четыре рога? – спросил отец.

– А, четыре рога? – мальчик задумчиво почесал голову и стал отвечать, – Это левый сянь-ван, левый лули-ван, правый сянь-ван и правый лули-ван. Вот.

– Ты послушный мальчик. Теперь можно, – одобрительно разрешил отец и вновь погладил его по головке.

– Они могут очень долго не пить воды и ничего не кушать. А если захотят кушать, то могут есть колючку. А ее никто больше не ест. Они могут идти весь день с вот таким грузом, – мальчик развел руки и очертил круг во весь размах. – А еще у них два горба и в них много жира. А еще у них такая шерсть, что они, как я, не потеют. Им не жарко даже в такую жару, – мальчик кивнул на вход в юрту, давая понять, что там, за ним очень жаркий день. – Я еще многого не знаю, но скоро буду знать. Если ты разрешишь.

– А откуда ты все это узнаешь? – искренне удивился отец.

– От пастухов. От рабов, – мальчик посмотрел отцу в лицо. Тот молчал.

– Их вот столько, – он показал четыре пальца. – Один из них так много знает о хаптагаях! Он мне и говорит.

– Ну хорошо. Узнавай о них, коль тебе это интересно. Близко к животным не подходи. Только в жару находись в тени и далеко не уходи. В следующий раз я объясню тебе, кого называют шестью рогами. Ты должен будешь все это тоже запомнить, – ставя сына на ноги, поднимаясь, разрешил отец.

Мальчик послушно кивнул, поклонился отцу и выбежал из юрты. Ваньци Тюйлюхой хлопнул в ладони. Тут же в юрту вошел его начальник стражи. Он склонился в ожидании приказа.

– Вели, чтобы отныне глаз не сводили с Югюлюйя. Пусть узнают, что за рабы ведут с ним беседы о хаптагаях, – повелел он.

– Повинуюсь, властитель, – начальник стражи удалился.

– Ну, сын мой, повтори мне все о шести рогах, – усаживая на колено сына, спросил Тюйлюхой.

– А, шесть рогов? – мальчик по привычке почесал голову. – Это левый и правый жичжу-ваны, левый и правый вэньюйти-ваны, а так же левый и правый чжаньзян-ваны. Вот. Правильно?

– Дальше, – вопрошал отец.

– А, вспомнил. Вот этими, кого я назвал, могут быть только родичи самого великого шаньюя, ведь они, как и он, все из одного рода, – потянувшись было к голове, чтобы почесать ее по привычке, ответил мальчик.

– Кто из них может стать великим шаньюем? – прищурившись, спросил отец.

– Тот, кто старше из его родичей, но прежде всех чжуки-ван левого крыла, – уверенно ответил сын.

– Правильно. А кого из всех, о ком я тебе говорил, имею право назначать я, ваньци? – смотря в лицо сыну, полагая, что тот запутается, с хитрецой спросил отец.

– А, кого можешь ты, отец? – задрав голову, почесывая ее, стал вспоминать мальчик. – Ваньци может назначать своих дувэев, данху, цецзюев, ну, это значит тысячников, сотников и десятников. Вот. Правильно?

– Пока все верно. А гудухоу могу я назначить? – решил уточнить отец.

– Их нет, отец. Они ведь очень знатные. Некоторые из них находятся при великом шаньюе, и они помогают ему. А еще при нем всегда есть ланчжуны, телохранители. Вот. Правильно? – серьезно ответил тот.

– Мм-да. Правильно, – кашлянув, довольный ответом, кивнул отец.

Мальчик смотрел на него, ожидая нового вопроса.

– Ну а что там твои хаптагаи? – зная, что сыну не терпится рассказать о них, спросил с улыбкой отец.

– У них очень толстая кожа. Она вдвое толще, чем у волов. А на ногах и на груди у них толстые мозоли. Когда они ложатся при жаре на землю, то касаются земли ими и не получают ожогов. Вот. А когда они упитаны, то горбы у них не сваливаются на бок, а стоят прямо вверх. Когда на них груз, то они, опускаясь и поднимаясь с ним, всегда ревут. Вот, – мальчик с интересом смотрел отцу в лицо.

– Да, ты много уже знаешь о них. И это все тебе рассказывает тот раб? – похвалив сына, спросил отец.

– Да, отец. Он обещал еще рассказать, – с восторгом произнес мальчик.

– Ну хорошо. Иди отдыхать. Я доволен тобой. Помни о том, что я тебе сказал, – понюхав его в темя, отец отпустил его.

«Странный этот раб. Такими познаниями обладает. Нужно посмотреть на него», – подумал Тюйлюхой, стягивая сапоги с натруженных ног.

– Властитель, рабы, что ведут разговоры с твоим сыном Югюлюем, были захвачены дальним дозором прошлой весной на границе с Ордосом. Они сами вышли на наших воинов. Пришли по своей воле из-за желтой реки. С тех пор их определили на работы с хаптагаями, – склонясь, доложил начальник стражи.

– Где Югюлюй? – поднимаясь, спросил ваньци Тюйлюхой.

– При них, властитель, – ответил главный стражник.

– Когда Югюлюй уснет, приведи ко мне их старшего, – повелел ваньци.

– Повинуюсь, властитель, – тот вновь склонился и вышел.

Вслед за удалившимся начальником стражи Тюйлюхой вышел наружу. Два стражника, стоявшие по бокам от входа в его юрту, почтительно склонили головы. Вечерело. Воздух стал прохладным и свежим. Становище готовилось ко сну. Большая площадка перед его юртой была пуста. Всюду перед жилищами горели костры, от которых тянулись светлые струйки дыма, поднимавшиеся вверх и исчезавшие в уже сгущающихся сумерках. Слышались людские голоса и лай собак. Последние бледно-розовые полоски отсвета уходящего солнца растворялись на далеком западном горизонте, плавно затухая, уступая место на потемневшем небосклоне пока еще тусклым и редким звездам.

Пройдя в сторону от юрты, Тюйлюхой подошел к длинной вкопанной в землю деревянной коновязи, провел ладонью по ее гладкой и очень ровной поверхности, ощутив исходящее от нее тепло и, услышав за спиной стук копыт, развернулся, всматриваясь в приближающихся всадников. Их было двое. Шагах в десяти от юрты они осадили лошадей и оба спешились. Начальника стражи Тюйлюхой узнал сразу. Тот направился было в сторону юрты, но, заметив его, тут же пошел к нему. Второй человек остался на месте.

– Властитель, Югюлюй уснул. Старший из рабов доставлен, – склонился начальник стражи.

– Приведи его ко мне, – повелел Тюйлюхой и быстрым шагом направился в юрту.

Обойдя пылающий очаг, он опустился на низкую скамью, покрытую белой овечьей шкурой. Вскоре, склонившись, вошел начальник стражи. За ним вошел раб. Взглянув на смотрящего на него стражника, Тюйлюхой кивнул. Стражник шагнул в сторону и повернулся к рабу, пропуская его вперед. Тот сделал шаг и замер, низко склонив голову, покорно опустив жилистые руки. Длинные с проседью волосы были перехвачены грязно-черной лентой-повязкой. Это был мужчина среднего роста, очень худой, но широкий в плечах. Полотно старого рваного бесцветного халата на рукавах и подоле превратилось в лохмотья. Изношенные штаны едва прикрывали колени. Мозолистые ступни были сплошь покрыты ранами и царапинами.

Оглядев его с ног до головы, Тюйлюхой повелел: «Подними голову».

Тот исполнил его веление, взглянув ему в лицо, сверкнув умными глазами из-под густых бровей. Повязка перекрывала его высокий с залысинами лоб. Усы и борода, поросшая по щекам от самых висков, не могли скрыть его крупного с широкими толстыми ноздрями носа, сильно выпяченных губ и выпирающего массивного тяжелого подбородка. Тюйлюхой только теперь смог определить его возраст. Они оба были почти одних лет. Тюйлюхой всматривался в него очень внимательно, изучая его лицо, пытаясь понять по нему, каков он характером и не представляет ли опасности для его маленького сына, поскольку именно к нему тянется мальчик, узнавая от него все о хаптагаях.

– Уведи его, – повелел Тюйлюхой.

– Повинуюсь, властитель, – начальник стражи склонился и вывел раба из юрты.

«Глаз не прячет, не отводит, они не бегают, ясные и чистые. Такие бывают только у бесстрашного, бесхитростного, не вороватого и даже доброго человека, причем с чистой совестью. Взгляд не угодливый, прямой, смелый, осознанный, наполненный жизненной силой, пытливый, но без вызова, без горделивости, без злобы и без ненависти. Такой присущ уверенным в себе людям, не зависимым от чужого мнения, всегда проявляющим живой интерес ко всему, что значимо, способным управлять своими поступками, не терять рассудка и сдерживать свои чувства. Выпяченные толстые губы и тяжелый подбородок. Значит, человек весьма решительный, очень властный, упрямый, с непоколебимой волей. Да, странный этот раб. Он больше похож на властителя. Угроза от него не исходит. Это уже хорошо. По всему видно, что он способен многое понять должным образом. Такой всегда знает гораздо больше, нежели говорит. Да, непростой это человек. Скорее всего, он никогда не делает ничего необдуманно. У него все взвешенно и обоснованно. Способен всецело влиять на собеседника. Это уже чувствуется по его взору. Он смотрит так, будто ты обязан ему доверять беспрекословно и без малейших сомнений. Встречал я подобных ему, но очень редко. Он умеет молчаливо вести беседы, одним лишь взором располагая к откровенности, да так, что каждый будет с благодарностью изливать ему свою душу и с искренним желанием и даже радостью делиться с ним всем самым сокровенным. После беседы с таким человеком изначально чувствуешь себя облегченным в душе и даже удовлетворенным его редкостным чутким пониманием, но проходит какое-то незначительное время, и начинаешь с глубоким сожалением осознавать, что, безвольно поддавшись его чарам, ты вдруг стал совершенно опустошенным внутри, словно из тебя вынули все то, что было только твоим и благодаря чему ты ощущал себя особенным и от этого сильным. Потом ты мучительно ищешь встречи с ним, словно хочешь вернуть обратно все отданное ему в беседе с ним, но он уже избегает тебя и не нуждается в тебе. Ты исчерпал себя перед ним и для него перестал быть интересным. Он истый охотник и поэтому постоянно пребывает в поисках новой жертвы. Выбирает их он не бесцельно, а с умыслом, связанным с какими-то его планами. Сдается мне, что и сына моего приблизил он к себе рассказами о хаптагаях не просто так. Видимо, заметив любопытство мальчика, решил воспользоваться этим, преследуя свой интерес. А о том, чей это сын, узнать несложно. Так чего он добивается? Туцу сказал, что этот раб и его люди сами вышли на моих воинов. Ордос теперь под циньцами. Он сам пришел оттуда. Почему? Бегство? Видимо, так и есть. Его преследуют там, и он решил уйти от наказания к нам. Велико же прегрешение, коль даже ценою своей свободы не поскупился. Только от казни можно пойти на такое. То, что это не простой мирянин, видно по его внешности. Опять же его познания о хаптагаях не похожи на познания обычного пастуха. Так кто он на самом деле и для чего находится здесь? Лазутчик циньского императора? Что он мог узнать за эти полтора года пребывания в рабстве? Даже если он и узнал что-нибудь, то как он мог передать сведения? Это невозможно. Он явно беглец, а не лазутчик. Видно, что рабство не сломило его дух. Что-то поддерживает в нем стойкость. Такое может быть, но только в том случае, когда человек надеется на что-то или на кого-то. Нужно пристальнее следить за ним, за каждым его действием, за каждым его словом», – Тюйлюхой решительно встал и посмотрел на огонь в очаге. «Великое небо впервые послало мне в мои зрелые годы единственного сына. Да, я старею, но я никому не позволю подвергать его опасности», – он хлопнул в ладони. Вошел начальник стражи. Он склонился в ожидании веления.

– Туцу, не сводить глаз с этого раба. Ты должен знать все о нем, – повелел Тюйлюхой.

– Повинуюсь, властитель, – начальник стражи тихо удалился. Он знал, что получил особое задание, так как ваньци обратился к нему по имени.

– Властитель, тот раб просит встречи с тобой. Он очень просит, чтобы ты срочно принял его, – на заре следующего дня доложил Тюйлюхою Туцу.

– Пусть войдет, – разрешил Тюйлюхой.

Туцу ввел раба и замер за его спиной.

– Говори, – повелел рабу ваньци, присаживаясь на свое место.

– Ваньци, благодарю тебя за позволение предстать перед тобой, – раб почтительно склонил голову. Он почти чисто говорил на языке хуннов, чем явно удивил Тюйлюхойя.

– Я слушаю тебя, – ваньци жестом позволил ему продолжить.

– У меня есть важное сведение для тебя, – смотря ему в лицо, сказал раб и слегка повел головой к левому плечу, за которым стоял Туцу, тем самым давая понять, что тому не следует слышать их дальнейшего разговора. Ваньци понял его и, взглянув на Туцу, кивнул. Тот ловко связал рабу руки за спиной, склонился и покинул юрту.

– На днях начнется война. Ты двинешься на восток. Поход будет дальним и для тебя тяжелым, – тихо произнес раб, пристально смотря в глаза ваньци.

Тюйлюхой, ожидавший от раба каких-то сведений о циньской империи, не сразу понял сказанного им, но когда осознал, то был очень удивлен, внешне же не проявив своего восприятия его слов.

– Воины на рыжих конях понесут потери больше воинов на белых конях, – выдержав паузу, продолжил раб. – Вороных и серых там не будет.

Тюйлюхой был растерян и не знал, как реагировать на сказанное рабом. Он был поражен тем, что раб знает о нововведении великого шаньюя. Придя к власти полгода назад, великий шаньюй велел всю конницу разделить на четыре части по окрасу лошадей. На севере были вороные кони, на западе белые, на востоке серые и здесь на юге рыжие.

– Как твое имя? – вдруг спросил он раба.

– Гуан Си, ваньци, – склонив голову, назвался раб.

– Продолжай, – уже без повелительного тона, разрешил ваньци.

– Ты должен знать, чем закончится поход. Все завершится благополучно для тебя. Дунху, восточные варвары, будут разгромлены вами, – уверенно заявил раб.

Тюйлюхой встал, обошел очаг, подошел к рабу и пристально посмотрел ему в глаза. Тот не отвел взгляда и продолжал спокойно смотреть на него. Тюйлюхой хлопнул в ладони. Вошел начальник стражи.

– Уведи его, – повелел Тюйлюхой.

– Повинуюсь, властитель, – склонился Туцу и вывел из юрты раба.

Оставшись один, Тюйлюхой несколько раз сжал кулаки, глубоко вздохнул, успокаиваясь, и, пройдя вглубь юрты, опустился на лежак, покрытый мягкими овечьими шкурами, и уставился в клочок синего неба, видневшийся в открытом дымоотводе в самом центре свода.

«Что это было? Что это все означает? Ничего не понимаю. Может быть, это всего лишь сон? Не могу поверить, что я все это слышал. А может, этого раба вовсе и не существует? Может, мне он привиделся? Ну нет же. Он только что стоял передо мной. Я не теряю разум. Он есть и все это сказал он. Сказал мне. Сказал и ушел. А мне что делать со всем этим? Не надо было мне прошлой ночью думать о нем. Поэтому он навязался на мою голову. Зачем мне знать все это? Для чего?» – словно пытаясь избавиться от назойливых мыслей, он мотнул головой и присел. «Он что, провидец? Откуда он все это знает? Так, спокойно. Что из всего сказанного им является правдой? Поход на племена дунху? Нет. Великий шаньюй как-то обмолвился об этом, но ничего не уточнял. Окрас лошадей? Да. Но откуда раб знает об этом? Все время он находится только здесь. Видимо, услышал от кого-то. Хотя такого не может быть. Еще он сказал, что на днях начнется поход. Как это понимать? Дунху затребовали у великого шаньюя его любимого скакуна. Он отдал им его. По их требованию отдал им и лучшую свою наложницу. Полосу пустынной ничьей земли не отдал. Но ведь она им и не нужна. Она никому не нужна. Они попытались завладеть ею и тут же, после его отказа, успокоились. Так. Все. Хватит. У меня уже все путается в голове. Нужно отвлечься, иначе захвораю», – Тюйлюхой решительно поднялся и вышел из юрты.

Прошел еще один день. Наступила ночь. Тюйлюхой крепко спал.

– Властитель, вставай. Прибыл гонец от великого шаньюя, – Туцу тряс его за плечо.

– Кто? Где? – не успев отойти от глубокого сна, ничего не понимая, ваньци присел на лежаке, щурясь и заслоняясь рукой от света очага.

– Срочный гонец от великого шаньюя, властитель. Вот его особый знак, – поспешно отступив на шаг, вытянув руку с бронзовым рельефным медальоном на кожаном шнурке, повторил начальник стражи.

Тюйлюхой быстро обулся, вскочил на ноги и побежал к выходу, на ходу натягивая на себя одежду и подпоясываясь. Гонец, увидев его выходящим из юрты, ловко спрыгнул с лошади, склонился и произнес: «Ваньци Тюйлюхой, великий шаньюй повелевает тебе до рассвета выступить со всеми войсками на восток. Через два дня пути ты объединишься с остальными ваньци из южных войск. Еще через три дня вас встретят ваньци западных войск. Командующий всеми силами сам чжуки-ван левого крыла. Вы идете на дунху. Это все».

Гонец поклонился, взял у Туцу свой знак, быстро развернулся, запрыгнул на лошадь и умчался, исчезнув в темноте, будто его и не было здесь. Тюйлюхой растерянно смотрел ему в след, затем очнулся и тут же, повернувшись к Туцу, повелел ему поднимать войска, сворачивать становище и срочно вызвать к нему всех военачальников.

Глава вторая

Равнина, к которой подступили хунны, была небольшой, но достаточной, чтобы на ней разместить два десятитысячных отряда. Остальные десять таких же отрядов растянулись посотенно по узкой долине между невысоких сопок. Они вступили в земли племен дунху. Каждый воин имел три лошади. На одной он восседал во время похода, на второй вез доспехи и всю свою поклажу, а третья была боевой, на которую он пересаживался перед битвой. Из-за этого армия издали казалась втрое больше, нежели была на самом деле. Вслед за ней продвигалось множество кибиток с провиантом и вооружением, навьюченные разобранными юртами верблюды и лошади, а уже за ними рабы гнали стада волов и овец. Их передовые дозорные отряды уже столкнулись с небольшими конными отрядами дунху, но, не вступая с ними в бой, продолжали углубляться в их территорию, следя за ними, осматривая всю округу, беспрерывно направляя в ставку гонцов с полученными сведениями. Захватить живьем хотя бы одного вражеского воина пока не удавалось. Заметив хуннов, те исчезали, хорошо зная окрестности. С наступлением сумерек, не возводя юрт, запалив костры, войска встали на ночлег.

Ночь стояла тихая и звездная. Тюйлюхой прилег на шкуры у костра. Туцу находился рядом с ним. Он сидел по правую руку от ваньци, готовый исполнить его веление. Оба были в полном боевом вооружении. Поверх одежды из тонкой кожи они облачились в толстые многослойные кожаные доспехи, затянувшись широкими поясами с большими железными защитными бляхами. К поясам были пристегнуты ножны, в которых находились мечи с изогнутыми полотнами лезвий. На их предплечьях блестели бронзовые наручья. Железные поножи на войлочной подкладке защищали им ноги. Головы покрывали кожаные шлемы с множеством мелких защитных железных блях. Рядом с каждым из них лежало наготове все остальное их вооружение: деревянные щиты, обтянутые толстыми воловьими шкурами, несколько копий с удлиненными треугольными железными наконечниками на древках из дерева, пластинчатые луки в заспинных налучьях, заспинные колчаны, наполненные стрелами, у которых к трехгранным железным наконечникам крепились полые костяные шарики с отверстиями, называемые свистунками. При полете каждая такая стрела издавала звук, который устрашал противника и указывал направление для стрельбы. О такой особенности стрел со свистунками хунны прежде не ведали, но незадолго до прихода к власти великий шаньюй внедрил ее сперва в своей коннице, подаренной ему отцом, а после этого уже и во всех войсках в созданной им державе.

Тюйлюхой присел. Несмотря на возраст и огромный опыт военачальника, он всегда волновался перед каждым сражением, но только до его начала. Потом же, после вступления в битву, он уже не думал ни о чем, кроме победы и не чувствовал ничего, кроме дикого, будоражащего все нутро воинского азарта. Он всецело поглощался стихией войны, погружаясь с головой в жестокую пучину сражения. Вот и теперь, чтобы унять волнение и хоть как-то отвлечься от него, он взял тяжелый колчан со стрелами, вытянул из него одну стрелу и стал рассматривать ее, вертя ее в руке и ощупывая пальцами ее острый наконечник с прикрепленным к нему свистунком. Туцу внимательно смотрел на него, следя за каждым его движением.

– Первыми, на кого двинет войска великий шаньюй, я думал, будут юэчжи, – тихо начал ваньци. – Покинувший это мир шаньюй рода Си Люаньди, отец нашего великого шаньюя, после смерти его матери, своей первой жены, взял в жены другую женщину, которая родила ему еще одного сына. С его появлением на свет она стала всячески отдалять отца от старшего сына, стараясь прямым наследником шаньюя сделать своего мальчика. Хотя шаньюй и любил старшего сына, но уж очень умело она подводила его к достижению своей цели и почти уже добилась было ее, заставив супруга отправить старшего сына в почетные заложники к юэчжам, с которыми тогда велись постоянные войны. Но на этом она не успокоилась. Чтобы окончательно избавиться от ставшего ненавистным пасынка, однажды она уговорила мужа напасть на юэчжей, в душе надеясь на то, что они тут же казнят заложника. Шаньюй совершил набег на них, и все случилось бы именно так, как она задумала, но ее пасынок оказался весьма смышленым и проворным человеком. Он сумел избежать расправы над собой и, тайком выкрав лошадь, вернулся на ней целым и невредимым в родные земли. Несмотря ни на что, отец был очень рад его видеть и тут же одарил его десятью тысячами семей. Вот тогда из своих людей наш будущий великий шаньюй и создал свое первое небольшое войско. Эти стрелы со свистунками мы впервые увидели у него. – Тюйлюхой смотрел на стрелу в руке. – Он уже тогда предвидел свое восхождение во власть, но ему мало было иметь просто воинов, он должен был быть уверенным в их исключительной преданности. Он обучал каждого из них пускать стрелу туда, куда первым пускал стрелу сам. На одной из выездок он решил проверить всех своих воинов на послушание. Преследуя эту цель, он выпустил стрелу в своего любимого скакуна. У многих тогда дрогнула рука. Они не последовали его примеру и не стали стрелять в его коня. Он казнил их всех. В следующий раз он повторил свое испытание, но вместо скакуна была уже его яньчжи, любимая наложница. Вновь у некоторых из его воинов не хватило духа пустить стрелу. Он их обезглавил. Однажды находясь на охоте со своим отцом, он выпустил стрелу в его скакуна. На этот раз никто из его воинов не подвел его. Он добился их полного послушания. Теперь его целью стал его отец, сам шаньюй. Он не простил ему того позорного пребывания в заложниках у юэчжей. Все случилось на охоте. Ему и в этот раз не пришлось подвергнуть казни ни одного из своих воинов. Он тут же уничтожил мачеху, ее сына, своего сводного брата и всех старейшин, кто поддерживал ее. Он превзошел отца, став не только шаньюем своего рода, но и всех родов хунну, создав державу. Поэтому я и думал, что первой его целью станут юэчжи, но он начал с дунху. – Тюйлюхой вложил стрелу в колчан. – Вот это оружие и стало главным оружием великого шаньюя. – Тюйлюхой замолчал, отложил в сторону колчан, повернул голову и посмотрел на Туцу. Тот не сводил с него глаз, внимательно слушая его.

Сухой хворост, потрескивая, быстро пожирался жарким огнем. Туцу часто разламывал пучки новых прутьев и подбрасывал в него. Тюйлюхой откинулся на шкуры, заложив руки под голову.

В полночь вой ска были срочно подняты. Чжуки-ван повелел атаковать все ближайшие селения дунху. Его разведка к этому времени многое узнала о силах врага и о местах их расположения в ближайших окрестностях. Десять тысяч воинов ваньци Тюйлюхоя были размещены перед самой равниной, на которой находились два передовых ваньци со своими вой сками. Когда Тюйлюхой влетел на равнину, она была уже пуста. Только многочисленные кострища напоминали о недавнем пребывании здесь большого числа войск. От ожидавшего впереди небольшого дозорного отряда отделился всадник и тут же, подлетев к нему, стал сопровождать его до конца равнины, где указал ему рукой на долину, куда он должен был вести свои тысячи, и направился обратно. Тюйлюхой помчался в указанном ему направлении. Только теперь, обогнав его, выступил вперед его передовой отряд, ведомый дувэем, военачальником командующим тысячной конницей. Проскочив сквозь долину, Тюйлюхой вновь оказался на равнине, где невдалеке виднелись огни и откуда уже доносились звуки сражения. Тюйлюхой понял, что это дувэй атаковал врага, и тут же поднял высоко руку и описал круг над головой. Его сигнал был мгновенно продублирован, и идущие за ним дувэи стали разворачивать по всей равнине все свои тысячи, обходя его по флангам. Данху, командующие сотнями, быстро выводили свои отряды, отдавая приказы цецзюям, десятникам. Прошло немного времени, и Тюйлюхой направил все свои войска вперед.

Захватывая селение за селением, громя вражеские отряды, хунны очень быстро продвигались по землям дунху. Их стремительная атака во все времена была главной стратегией при ведении военных действий. Но здесь противник своей разрозненностью невольно помогал им, не выступив против них единой армией. Хунны не получали должного противостояния. Судя по тому, как вел себя враг, становилось очевидным, что он не был готов к нападению со стороны хуннов. Несмотря на то, что дальние дозоры дунху обнаружили приближение к границам войск хуннов, их правители не предприняли должных мер и не успели объединить свои войска, что свидетельствовало об их отношении к хуннам как к слабому западному соседу, не способному представлять для них какую-либо угрозу. Теперь же все их попытки хоть как-то переломить ход войны и отстоять свои земли были тщетны. Почти все их владения были уже во власти хуннов. Поход был завершен их полной победой. Дунху были разгромлены и покорены. Оставив по всей завоеванной земле сильные гарнизоны, назначив на местах от имени великого шаньюя властителей, чжуки-ван левого крыла державы хуннов повернул в обратный путь. Вслед за армией тянулась нескончаемая вереница кибиток, загруженных добытым в походе богатством, велись тысячи пленных, за которыми гнался бесчисленный скот. Это была первая большая победа великого шаньюя со времени его прихода к власти над всеми хуннами.

Ваньци Тюйлюхоя везли в кибитке, застелив ее овечьими шкурами. Он был ранен в правое плечо шальной стрелой. Рядом с кибиткой вел своего коня его начальник стражи Туцу. Возле возничего находился лекарь, внимательно следивший за состоянием властителя. Сам чжуки-ван, узнав о ранении ваньци Тюйлюхоя, сперва срочно прислал к нему лекаря, а затем лично навестил его с благодарностью за умелое ведение сражения, так как именно на его пути перед одним из селений оказалось самое большое вой ско дунху, которое в жестокой и кровопролитной схватке сумел одолеть Тюйлюхой. За весь поход эта битва была наиболее крупной из всех. Его тысячи заметно поредели, поскольку понесли значительные потери. Особой угрозы для его жизни ранение не представляло, но оно сказалось на его здоровье из-за обильной потери крови. В той битве, не обратив внимания на рану, Тюйлюхой продолжал сражаться и только тогда, когда он понял, что ход битвы переломлен в его пользу, он расслабился и, тут же потеряв сознание, припал к гриве своего боевого скакуна. Верный Туцу успел вовремя подхватить его и вывезти из боя в безопасное место, исполнив свой долг. Теперь же он следовал рядом с ним, оберегая его покой, следя за тем, чтобы никто не потревожил спящего властителя.

Югюлюй, утирая пот со лба, гнал во весь опор своего скакуна навстречу приближающимся войскам отца.

– Где властитель? Где мой отец? – поравнявшись с дувэем первой тысячи, с трудом осадив разгоряченного жеребца, выкрикнул он.

– Он в первой кибитке, – развернув скакуна, показал рукой тот.

Мальчик приподнялся в седле, вытянул шею и, увидев кибитку, помчался к ней.

Туцу, заметив приближающегося Югюлюя, направился к нему навстречу и преградил ему путь, повернув к нему боком коня и подняв руку.

– Что с ним? – встревоженно спросил мальчик, едва не налетев на Туцу.

– С властителем уже все хорошо, но пока его не следует беспокоить, – склонив голову, спокойно ответил Туцу.

– Уже? Что это значит? – завертелся на коне Югюлюй.

– Он сам скажет, но чуть позже, – смотря в лицо мальчику, как можно тише ответил Туцу.

Югюлюй был явно растерян. Он не знал, как ему поступить и смотрел в сторону приближающейся кибитки, едва сдерживая коня.

– Прошу тебя, – Туцу с пониманием взглянул ему в глаза.

– Можно, я поеду рядом с ним? – попросил мальчик.

– Хорошо, но тихо, – поворачивая скакуна, согласился Туцу.

Вскоре они уже сопровождали кибитку. Югюлюй не сводил глаз с нее, пытаясь понять, что случилось с отцом и почему его везут в ней. Он поглядывал на Туцу и немного успокаивался, видя, что тот не выказывает ни тревоги, ни волнения, ни какой-либо обеспокоенности. Перед главной юртой кибитка тихо остановилась. Несколько стражников растянули возле нее большую верблюжью шкуру. Туцу с двумя воинами, откинув задний полог, забрался в кибитку. Они стали осторожно вытаскивать из нее властителя, взявшись за края шкуры под ним, и бережно опустили его на приготовленную подстилку, держа ее на руках. Югюлюй стоял рядом с ними. Вскоре он увидел бледное лицо спящего отца. Не сдержавшись, он прикусил руку и тихо заплакал. Стражники, медленно ступая, внесли властителя в юрту. Туцу подошел к мальчику и, успокаивая его, положил руку ему на плечо.

Прошло три дня после возвращения Тюйлюхоя. Лекарь ему уже разрешил приподниматься и недолго сидеть. Жена и сын постоянно находились в главной юрте, заботясь и ухаживая за ним. Югюлюй уже знал о том, что отец получил рану в сражении, и очень гордился тем, что он вернулся победителем. Молчаливая мать, хлопоча у очага, часто одергивала сына, когда он приставал с расспросами к отцу, забираясь к нему на лежак, забывая о том, что он еще слаб. Тюйлюхой улыбался, глядя на сына, все время пытаясь понюхать его в темечко. Женщина украдкой поглядывала на них и отводила взор, утирая повлажневшие глаза. Она знала, что между отцом и сыном существует удивительная связь, что их отношения особенные и что отец души не чает в нем, очень трепетно и нежно относясь к нему. Она видела, как они сильно соскучились друг по другу, и старалась по возможности не мешать им наслаждаться взаимным общением. Уложив сына спать в своей юрте, она приходила к супругу и, тихо прильнув к нему, нежно гладила его рану, словно убаюкивала его. Он засыпал, прижимая ее к себе здоровой рукой. Она была молода, гораздо моложе своего супруга, но где бы он ни был, рядом или вдали, всегда чувствовала его так, словно родила и его. В тот день, когда он получил рану, она, проведя бессонную ночь, с самого утра не находила себе места. Все валилось из ее рук. Она не слышала, когда к ней обращались, не видела, куда шла, забывала, зачем шла и для чего брала в руки какие-то предметы. Весь день она была не в себе, а на закате, уложив сына, она присела на свой лежак и очень отчетливо поняла, что ее супруга ранили. Только после этого к ней странным образом вернулось спокойствие. «Главное, что он жив», – подумала она. Ее душа тут же перестала болеть. Она сразу прилегла и крепко уснула. Вот и теперь, находясь возле него, чувствуя ровное биение его сердца, она не сомневалась в том, что он скоро поправится.

– Властитель, я уже не нужен тебе. Позволь мне отбыть, – склонившись перед сидящим у очага Тюйлюхоем, попросился лекарь.

Тюйлюхой встал, подошел к нему, коснулся рукой его плеча и направился к выходу. Лекарь последовал за ним. Снаружи их встретил Туцу. Он склонился при виде ваньци. Тюйлюхой посмотрел на него. Тот кивнул и отступил.

– Благодарю тебя за все, что ты сделал для меня. А это тебе, – Тюйлюхой почтительно показал рукой на кибитку. – Прими от меня эти дары за свои труды. Да хранят тебя небеса.

Лекарь склонился перед ним и направился к кибитке, за которой стояла сотня сопровождения. Взобравшись на сиденье возле возничего, он посмотрел за полог внутрь кибитки и увидел, что она полностью загружена множеством дорогих вещей. Вскоре они тронулись и уже через какое-то время покинули расположение становища, держа путь на север.

– Где тот раб? – спросил Тюйлюхой начальника стражи.

– Властитель, он как прежде при хаптагаях. Ничего странного за ним и его людьми не замечено. Они тоже были в походе, – склонясь, ответит Туцу.

– Вели, чтобы на закате его доставили ко мне. И еще. Не нужно связывать ему руки, – повелел Тюйлюхой.

– Будет исполнено, властитель, – Туцу почтительно склонился и удалился из юрты.

С наступлением сумерек раб предстал перед Тюйлюхоем.

– Все случилось так, как ты мне поведал, – начал ваньци. – Ответь мне, откуда ты узнал обо всем?

– Ваньци, я могу только лишь толковать увиденное моим человеком. Он провидец. Я несколько раз имел возможность убедиться в этом. У него бывают видения, но он сам не знает их причин и значения, – склонившись, ответил раб.

– Почему ты сбежал от своих властителей? – глядя ему в лицо, спросил Тюйлюхой.

Раб замолчал и опустил голову.

– Ты не хочешь говорить об этом? – спросил Тюйлюхой.

– Да, ваньци. Прости меня, – подняв голову и посмотрев прямо ему в глаза, ответил раб.

Тюйлюхой понял, что тот честно ответил, но ему было важно узнать о нем как можно больше.

– Кем ты был в своей стране? – Тюйлюхой настойчиво продолжал допрос.

– Я был военным, – не называя титула, ответил раб.

– Гуан Си, если ты не хочешь мне рассказывать все о себе сам, то ты как военный человек должен понимать, что я могу узнать о тебе все и без тебя. Причем могу сделать это двумя совершенно разными способами. Либо через моих лазутчиков в твоей стране, либо подвергнув тебя пыткам. Второе гораздо проще сделать. Но ты ведь сам искал встречи со мной, так почему говоришь без желания, отрывисто и все время вынуждаешь меня задавать тебе вопросы? – назвав его по имени, резонно подметил Тюйлюхой. – Я думаю, что такое твое поведение не приведет к моему пониманию тебя. А ты ведь надеешься на это.

– Да, ваньци, ты прав, и я все понимаю, но свое прошлое я не утаиваю от тебя, я просто не хочу о нем больше вспоминать. Я дошел до вас, чтобы здесь попытаться начать новую жизнь. И терпел все выпавшие на мою долю невзгоды только ради этого. Теперь все в твоей власти. Я всего лишь раб, – вздохнув, как-то печально ответил раб.

Тюйлюхой понял, что тот ничего больше сам не скажет.

«Зачем, на самом-то деле, мне знать о его прошлом? Что это мне даст? Ничего. Ему, видимо, оно тоже уже без пользы. У каждого есть в прошлом то, чего не хочется помнить. К тому же много времени прошло, как он находится здесь. С тех пор все изменилось и у них и у нас. Гораздо полезнее для меня то, чем он обладает теперь, и это важнее всего. Мне нужны его провидец и он сам как толкователь его видений. Так стоит ли выпытывать у него сведения о его прошлой жизни? Нет. Нужно пойти ему навстречу и приблизить его к себе, облегчить его тяжкую учесть, а там, со временем, он и сам расскажет о своем прошлом», – подумав, принял решение Тюйлюхой.

– Ты знаешь, что теперь происходит в твоей бывшей стране? – меняя тему разговора, поинтересовался Тюйлюхой

– Нет, ваньци, – мотнул головой раб.

– Прошлой осенью скончался циньский император, – пристально следя за его реакцией, поведал ему Тюйлюхой.

Раб удивленно взглянул на него. Было видно, что он искренне поразился тем, что услышал.

– Теперь там правит его старший сын. Но его положение очень шаткое, – продолжил Тюйлюхой. Он видел, что тот еще не опомнился от первой новости, которая, судя по его реакции на нее, как понял ваньци, была действительно для него неожиданной.

– О чем ты вдруг задумался? – заметив, что раб явно растерян и о чем-то думает, поинтересовался Тюйлюхой.

– Прости, ваньци, а где умер император? – вдруг спросил раб.

– В городе Шацю, – ответил Тюйлюхой.

– Да, верно. Провидец мне говорил о скорой смерти императора. И город, и год, и время года он точно указал, – тихо произнес тот.

На этот раз удивился Тюйлюхой.

– Что еще сказал твой провидец? – спросил он, сдерживая волнение.

– Сказал, что в год ху, тигра, будет сожжен Сяньян, – также тихо ответил раб. – Это случится через один год.

Тюйлюхой не сводил глаз с раба. Он видел, как тот вел себя теперь, и хорошо помнил каждую встречу с ним. Во всем его поведении не было ничего похожего на ложь. Тюйлюхой убеждался в том, что был прав в своих ночных размышлениях о нем, после того как его привели к нему в первый раз. Он смотрел на него и чувствовал всей душой, что уже доверяет ему. Раб замолчал. Тюйлюхой подождал немного и хлопнул в ладони. Вошел начальник стражи Туцу. Тюйлюхой кивнул. Раба увели.

– Отец, я запомнил, что каждый наш воин, став им, никогда не станет ни цецзюем, ни данху, ни дувэем. А если он заслужил такой титул в сражениях, то ему его все равно не дадут? – взобравшись на колено отца, спросил Югюлюй. – Он же обидится и не будет воевать в полную силу.

– Сын мой, ты отчасти прав. Хунн, рожденный воином, останется просто воином навсегда. Таково веление великого шаньюя. Но воин знает об этом, и он не держит обиды ни на кого, потому что он всегда помнит, что если с ним что-то случится в бою, великий шаньюй никогда не оставит его семью и родичей без внимания. Они всегда будут иметь все, чтобы жить хорошо. Ты понял меня? – Тюйлюхой погладил мальчика по головке: – Я рад, что ты сам подумал об этом.

– Понял, отец, это хорошо. А что может случиться с ним в бою? Его могут ранить, как тебя, да? – мальчик по привычке держал в руке палец отца.

– Могут и ранить, могут и убить, к сожалению, сын мой, – понюхав его в темечко, задумчиво ответил отец.

– Ранить, это значит – он вернется, но не на коне, да? Его привезут. А убить, это значит – он не вернется. Вернется только его конь, да, отец? – мальчик, задрав головку, посмотрел ему в лицо.

– Да, сын мой, ты почти прав. Иногда и конь его может не вернуться, – вздохнув, согласился отец.

– Это плохо. Я так ждал тебя. Очень-очень ждал тебя, и мама очень-очень ждала тебя, и ты вернулся, – рассматривая лицо отца, улыбнулся мальчик.

– Как же я мог не вернуться, когда меня ждут такой смышленый сын и такая добрая его мама, – вновь погладив его по головке и крепко понюхав в темечко, улыбнулся отец.

– А тем пастухам, тем рабам поставили юрту. Она хоть и старенькая, но они уже не спят под открытым небом и им не холодно, – вдруг сообщил новость мальчик. – Это кто велел? Ты, отец?

– Да, сын мой. Если они будут мерзнуть, то не смогут работать. Уже осень, становится холодно, – кивнув, ответил отец.

– А хаптагаи тоже утепляются. У них шерсть стала длиннее. А еще они могут пить соленую воду. Мы так не можем. Еще у них нет копыт, как у лошади, и поэтому они не могут тебеневать. Зимой их надо пасти после лошадей. Те могут копытами раскапывать снег. В эту пору нельзя подходить к самцам. Тот раб меня теперь к ним не подпускает, говорит, что нельзя. Они громко ревут и дерутся между собой. А еще у них изо рта идет пена, и они много бегают, иногда вытягивают шеи и касаются земли головой. Тот раб говорит, что это они метят свою территорию. Их стали держать на привязи. Вот, – сообщил мальчик.

– Ты так увлечен ими и так много уже знаешь о них. Почему тебе они по душе, даже больше, чем лошади? – улыбаясь, спросил отец.

– Лошадей, волов и овец много, а их мало. Они красивые и очень сильные. Их боятся все, даже люди. Только тот раб их не боится. Он ничего и никого не боится. Он похож на тебя, отец. И они, хаптагаи, тоже похожи на тебя, – желая выделить его особенность, мальчик с гордостью посмотрел ему в лицо.

– Надо же, впервые слышу, чтобы человека сравнивали с хаптагаем, – отец рассмеялся.

– Я тоже, – мальчик залился смехом.

Они долго смеялись, глядя друг на друга.

– Почему до сих пор нет гонца от великого шаньюя? Пора бы уже прибыть ему, – размышлял Тюйлюхой, расхаживая по юрте.

Туцу молча стоял у входа. Тюйлюхой повернулся к нему.

– Властитель, тот раб просит тебя принять его, – склонив голову, доложил начальник стражи.

– Вели привести его как всегда, – повелел Тюйлюхой.

– Будет исполнено, властитель, – Туцу поклонился и ушел.

– Что опять увидел его провидец? Я уже начинаю волноваться от каждой его такой просьбы о встрече, – прошептал Тюйлюхой.

Ближе к ночи Туцу доложил, что раб доставлен.

Тюйлюхой остался наедине с ним.

– У твоего провидца опять было видение? – сидя на своем месте у очага, он взглянул на раба.

– Ваньци, благодарю тебя за заботу, – имея в виду поставленную для них юрту, поклонился раб.

Тюйлюхой понял его и слегка прикрыл веки, принимая его благодарность.

– Твой правитель великий шаньюй не распустит войска, – словно угадав его мысли, начал раб. – Вновь на днях начнется война. Теперь войска пойдут на запад. Он двинет их на да юэчжей. У вас их называют юэчжи. Победа будет за вами. В поход пойдут воины на вороных, белых и серых конях. Рыжих там не будет. Ваньци, ты остаешься.

Тюйлюхой был искренне поражен услышанным от раба. У него не было ни малейшего сомнения в том, что так и будет. Он задумчиво перевел взгляд с раба на огонь. Он уже настолько верил ему, каждому его слову, что впервые подумал о том, что такие сведения не должен утаивать от великого шаньюя. От этой мысли ему стало не по себе. Он почувствовал, как где-то глубоко внутри всколыхнулась совесть. Взглянув на раба, он вдруг спросил его:

– Ты хотел бы служить мне?

– Я твой раб, ваньци, – удивленно ответил тот.

– Гуан Си, рабство это не служба. Рабство это обязанность. Служба это право. Так вот, ты хотел бы служить мне? Да или нет? Если нет, то кому хотел бы? – на этот раз твердо спросил Тюйлюхой.

Раб опустил глаза, о чем-то подумав, затем вновь посмотрел прямо в лицо Тюйлюхою. Тот ждал его ответа.

– Ваньци, прежде чем ответить, я могу спросить тебя? – произнес он.

– Да, спрашивай, – уверенно разрешил тот.

– Говоря о ком-то другом, ты имеешь в виду своего правителя? – спросил раб.

– Гуан Си, у каждого человека есть своя цель. Ты пришел в наши земли сам, но преследуя какие-то свои цели. Теперь я понимаю, что ты рассчитывал на своего провидца и знал о том, что рано или поздно, но о нем и о тебе узнают в этих землях и обязательно сообщат самому великому шаньюю. Может быть, ты хочешь служить только ему и быть рядом с ним. Если это так, то я не смею препятствовать тебе. Служить великому шаньюю честь для каждого из нас, – ответил Тюйлюхой.

– Но если я буду служить тебе, ваньци, и ты будешь обладать сведениями от провидца, то ты ведь со временем, как честный подданный своего правителя, будешь обязан докладывать ему о них. Как быть тебе, ведь ты будешь обязан сообщить ему и об источнике их получения? – вновь угадав ход его мыслей, спросил раб.

– Любой раб принадлежит только тому, кто его захватил. Так заведено. Мне было любопытно узнать о твоих намерениях. Я вижу, что ты достаточно правдив и, судя по твоим вопросам, весьма откровенен со мной. Я ответил тебе тем же. Скажу больше. Мне удобнее иметь тебя в качестве раба. Никто меня за это не укорит. То, что я предложил тебе, остается только лишь между нами с тобой. Можешь считать, что это мое особое доверие к тебе и желание дать тебе возможность перестать быть невольником. Случится ли такое с тобой при твоем нахождении у великого шаньюя, я не знаю, – ответил Тюйлюхой.

– Благодарю, ваньци, за доверие. Я все понял и готов служить тебе, но у меня есть одна просьба, – раб почтительно склонился.

– Говори, – разрешил Тюйлюхой.

– Помимо провидца при мне находятся еще два человека. Я очень многим обязан им в своей жизни. Если это возможно, то очень прошу тебя оставить их со мной, – высказал прошение раб.

– Хорошо. Будь по-твоему. Верность бесценна в любом народе, – разрешил Тюйлюхой и встал. Раб вновь склонился. Тюйлюхой хлопнул в ладони. Вошел Туцу и склонился в ожидании его приказа.

– Вели у холма поставить новую юрту. Отныне этот человек, его имя Гуан Си, и его люди уже не рабы. Они все будут жить в ней. Никто без моего веления не должен беспокоить их, – повелел Тюйлюхой начальнику стражи.

– Повинуюсь, властитель, – Туцу повернулся к Гуан Си и, пропустив его, вышел за ним из юрты.

Глава третья

Юэчжи, в отличие от дунху, оказали хуннам сильнейшее сопротивление, но выдержать их натиска не смогли и, неся огромные потери, отступили дальше на запад. На этот раз поход возглавил сам великий шаньюй. Все понимали, что он мог направить на юэчжей чжуки-вана правого крыла, но, помня о том, что у него свои счеты с ними, поскольку у них он находился в заложниках, будучи сыном шаньюя рода Си Люаньди, восприняли его действия как личную месть за весь позор, который ему пришлось пережить, пребывая в их власти. Оставив в новых завоеванных землях сильные гарнизоны, назначив властителей, великий шаньюй победоносно вернулся в свою ставку.

Из черепа поверженного правителя юэчжей он повелел изготовить чашу.

Земли созданной им державы хуннов значительно расширились и на запад, и на восток. Великий шаньюй набирал силу, но никто не знал, куда теперь он обратит свой взор. Завершив очередной поход, он разрешил всем войскам встать на длительный отдых. Но прежде чем полководцы и воины вернутся к семьям, он повелел распределить добычу. Никто из его подданных не остался без своей доли. Семьи погибших воинов и военачальников были особо отмечены и по его велению все без исключения получили от своих властителей подобающие им вознаграждения.

Вера у народа в своего молодого, но мудрого правителя крепла изо дня в день и все больше возрастала с каждым его справедливым решением.

Прошел еще один год.

– Столица циньской империи сожжена. После смерти основателя империи, случившейся почти три года назад, его сын, унаследовавший власть, еще более ужесточил свое правление, чем вызвал недовольство почти всех власть имущих и неповиновение народа, – начал Тюйлюхой и пригубил чашу с напитком. Он и Гуан Си находились в его юрте. Они расположились на расстеленных шкурах, утоляя жажду прохладным крепким кислым кобыльим молоком. Гуан Си был облачен в хуннское одеяние из кожи. Сделав большой глоток, вытерев рукой рот, Тюйлюхой продолжил: – Некий Чэнь Шэн, выходец из обычной бедной семьи, за годы службы в армии ставший десятским, а потом и сотским, два года назад возглавил бедноту, костяк всех бунтовщиков. Год назад он уже имел под рукой достаточно крупный отряд. Император послал против него свои войска под командованием военачальника Чжан Ханя, но в это же время против самого императора выступил полководец из земли Чу, некий Сян Юй, ставший уже главным военачальником над объединенными силами нескольких бывших царств, большей частью состоявшими из чуского войска. Переправившись через Хуанхэ, он велел затопить все суда и лодки, чтобы больше не отступать и идти до конца. Ему удалось сходу вклиниться в армию Чжан Ханя, разделить ее надвое, окружить обе ее части и разгромить каждую по отдельности. Он казнил около двухсот тысяч циньских воинов. Сяньян пал вместе с династией императора.

Гуан Си внимательно слушал Тюйлюхоя. Он догадывался о том, что тот был так подробно осведомлен о событиях в соседней южной империи благодаря своим многочисленным лазутчикам.

– Теперь там творится что-то невообразимое. Каждый из военачальников Сян Юя, его сподвижников, получил в свое владение какую-то часть империи, но не все остались довольны таким дележом. Сян Юю же отныне противостоит правитель бывшего царства Хань, некий Лю Бан. К чему это все приведет, пока никому неизвестно, – Тюйлюхой замолчал, рассматривая деревянную чашу, вертя в руке.

– Я не встречался ни с кем из них, но в свое время был наслышан о Лю Бане, – задумчиво произнес Гуан Си. – Он очень решительный человек. Сдается мне, что он выйдет победителем в их противостоянии.

Тюйлюхой посмотрел на него, но промолчал.

– Город Сяньян сперва был столицей царства Цинь, а после этого стал и столицей всей империи. Ему было почти сто пятьдесят лет. Теперь его уже нет. Ту Доу как всегда оказался прав. Его давнее видение снова сбылось. Династии Цинь было суждено просуществовать всего четырнадцать лет, – Гуан Си тяжело вздохнул и пригубил чашу.

– Я понимаю тебя, Гуан Си, ведь это твоя родина, и ты небезразличен к ее судьбе, но не сказать тебе обо всем, что там творится, я не мог. Ты должен это знать, – взглянув на него, произнес Тюйлюхой.

– Благодарю тебя, Тюйлюхой, за понимание и твою искренность, – Гуан Си посмотрел ему в глаза. Тот слегка кивнул, прикрыв веки.

Какое-то время они оба молча смотрели на огонь в очаге, каждый думая о своем.

– Мне было пять лет, когда умер правитель царства Цинь Чжуан Сян-ван и на его место взошел его тринадцатилетний сын Ин Чжэн, будущий император объединенного Китая Цинь Ши-хуанди. Ди на нашем языке означает император, хуанди, это значит высочайший император, а ши значит первый. Так вот, когда мне исполнилось семнадцать лет, я решил вступить в его армию, что и сделал. К тому времени прошло уже четыре года, как он начал войну с шестью соседними царствами. Она продлилась еще долгих тринадцать лет, прежде чем он покорил их, впервые создав империю. Когда я достиг двадцатипятилетнего возраста, он мне пожаловал титул да цзяна, генерала. Всю свою жизнь с юношеских лет я провел в походах. Однажды случилось так, что я потерял семью и позже угодил на каторгу, где провел один год. Мне уже сорок четыре года и у меня нет ни семьи, ни титула, ни родины, – впервые поведал о себе Гуан Си. Высказав свое самое сокровенное, он замолчал.

Тюйлюхой был тронут до глубины души его откровением. Они оба долго молчали.

– Гуан Си, ты прости меня, может быть, это не очень к месту, но могу ли я спросить тебя? – понимая его состояние, но в то же время чувствуя неловкость от затянувшегося молчания, деликатно обратился к нему Тюйлюхой.

– Да, конечно, Тюйлюхой, – с готовностью ответил тот.

– За что ты был осужден на каторгу? – спросил Тюйлюхой.

– Это была какая-то странная и запутанная история. Я понял одно. Кто-то очень хотел избавиться от меня. Может быть, и совсем, но ему или им удалось устранить меня лишь ненадолго, но с плохими для меня последствиями. Начну с того, что император, придя к власти над царствами Чу, Ци, Хань, Чжао, Вэй и Янь и создав империю, очень изменил жизнь в ней. За столь короткий период для установления и закрепления своей абсолютной власти он успел воплотить в жизнь ряд важнейших своих замыслов, среди которых и конфискация оружия у всего населения империи с целью полного разоружения разбитых им армий этих шести царств, и образование тридцати шести уездов с целью упразднения границ между бывшими самостоятельными царствами, и переселение в столицу ста двадцати тысяч знатных семей и купцов из указанных царств с назначением на места смененных правителей верноподданных выходцев из родного царства Цинь. В целях личной безопасности выстроил вокруг Сяньяня много дворцов, соединенных между собой дорогами, скрытыми от глаз земляными валами, чтобы бывшие и новые злоумышленники не могли знать, где именно находится он. Для обладания информацией обо всем творящемся в огромной империи, и особенно в среде своих врагов, он наводнил страну множеством шпионов. Он ввел единые деньги и письменность, единую систему мер, весов, летосчисления и проложил новые дороги. Ты ведь знаешь, что еще за шесть лет до смерти он велел отправить на север огромное войско под командованием Мэн Тяня, чтобы отвоевать у твоего народа Ордос и обезопасить границы, начав строительство Ваньли чанчэн. Вместе с войсками пришли десятки тысяч рабов, преступников и общинников. Чуть позже для закрепления и освоения этих территорий он переселил в новые земли почти пятьдесят тысяч семей из внутренних уездов, освободив их от налогов и повинностей. Вместе с ними он разместил и военные гарнизоны. Они стали снабжаться продовольствием на местах с возделываемых новых земель, что значительно облегчило их содержание, так как избавило его от необходимости регулярно отправлять в эти регионы огромные караваны с провизией. В общем, он много успел сделать. Так вот, среди его замыслов был и еще один, который он тоже успел осуществить.

Когда-то очень давно, больше трехсот пятидесяти лет назад родился некий Кун фу цзы. Когда он родился, его отцу Шулян Хэ было уже шестьдесят три года, а матери Янь Чжэнцзай было всего семнадцать лет. Она была его третьей женой. От первой родился слабый, больной сын Бо Ни. У второй же детей не было. Сам Шулян Хэ был из знатного рода Кун. Его предок по имени Вэй-цзы был очень предан императору династии Чжоу Чэнь-вану и за это получил царство Сун и титул чжу-хоу. Со временем его род обеднел. Когда Кун фу цзы было полтора года, его отец умер, а две старшие жены выжили из семьи его мать вместе с ним. Она переехала в город Цюйфу, где и растила сына. Она всегда рассказывала ему о знатном его происхождении. Он рос и впитывал это. Из-за бедности он много работал и учился, так как очень хотел стать знатным и богатым. В девятнадцать лет он женился, и у него родился сын Ли, известный нам как Бо Юй. В царстве Лу сначала Кун фу цзы назначили в чин распорядителя амбарами, потом повысили до ответственного за весь скот. Но это было время заката империи Чжоу, и он понял, что особых высот ему уже не достичь. Он подал в отставку и отправился в дорогу, дабы познать жизнь.

Я не сказал тебе, что имя Кун фу цзы означает достопочтенный учитель Кун. Он поучал, что власть императора уподобляется власти отца, а отношения правящих и подданных уподобляются семейным отношениям, где младшие зависят от старших. Младшими он называл всех простолюдинов, а старшими называл всех благородных мужей. Он говорил, что государство не самоцель, а средство обеспечения блага народа. Главное, что я хорошо усвоил из его учений, заключается в том, что нельзя делать человеку того, чего не желаешь себе. Он везде об этом говорил. Когда он вернулся домой, ему было уже шестьдесят лет. До самой смерти он работал над своей основной книгой Чуньцю, что означает весна и осень. Потом его ученики составили книгу Лунь Юй, что означает беседы и суждения. Однажды на вопрос одного из учеников: «Как управлять государством?» он ответил: «Нужно следовать календарю династии Ся, ездить в повозках династии Инь, надевать шапки династии Чжоу, исполнять ритуальную музыку времен Шуня и У-вана». Он предлагал сохранять все свои традиции. Он сказал, что они хороши уже потому, что они традиции. Вот так он ответил ученику. Императору его учения были не по нраву. Он повелел сжечь все его книги. И не только его. Он велел оставить книги о сельском хозяйстве, медицине и истории династии Цинь. Что интересно, он приказал сделать копии с книг Кун фу цзы и велел хранить их в его дворце. Таким образом император осуществил еще один свой замысел. У меня была одна книга этого Кун фу цзы, переписанная на шелк. Я ее прятал от всех в доме одного моего родственника. К ому-то все-таки удалось узнать о ее существовании. Когда пришли за ней, мой любознательный родственник, видимо тоже зная о ней, почти успел ее сжечь, но, к моему сожалению, остался небольшой клочок. Родич мой был больным и неграмотным человеком. Его не стали судить. Наказали меня. Вот так я и попал на каторгу. После этого я уже не доверял никому. Даже тем, кто пришел со мной в твою землю, – очень подробно поведал Гуан Си Тюйлюхою о причине своего попадания на каторжные работы.