Раздел 1. КОНТРРАЗВЕДКА И ГОСУДАРСТВЕННАЯ ОХРАНА: ЗАДАЧИ, ОРГАНИЗАЦИЯ И ПРОБЛЕМЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
Вступая в борьбу с Советской Россией и Германией, белогвардейские режимы остро нуждались в обеспечении своей безопасности, т.е. в создании иммунной системы, элементами которой являлись армия, спецслужбы и политическая полиция. Поэтому формировалась она в спешном порядке, при остром дефиците времени, людских и материальных ресурсов. В отличие от большевиков, которые пошли своим путем, возглавившие Белое движение генералы воспользовались опытом распавшейся Российской империи. Тем самым в условиях Гражданской войны был продолжен эволюционный путь развития прежних органов безопасности государства.
В начале XX в. в России, как и других странах Европы, основным ведомством, выполнявшим функции обеспечения внешней и внутренней безопасности, являлось Министерство внутренних дел. Департамент полиции (ДП) МВД стоял во главе политического и уголовного розыска, осуществлял разработку мер по охране общественного и государственного строя России, вел борьбу с революционным движением, наблюдал за производством дознаний по политическим делам, руководил деятельностью полицейских, жандармских и охранных органов, ведал охраной государственной границы, выдачей паспортов русским подданным и видов на жительство в России иностранцам, наблюдал за изготовлением, хранением, торговлей, транспортировкой оружия и взрывчатых веществ и т.д.{61}. Центральный аппарат Департамента насчитывал 6 делопроизводств. Третье выполняло функции по обеспечению внешней и внутренней безопасности государства, имело для этой цели секретную агентуру. В 1898 г. из него было выведено отдельное подразделение — Особый отдел, которому поручался не только политический розыск и охрана, но и контроль над ввозом и контрабандой оружия в России, наблюдение за иностранными разведчиками, специальные профилактические мероприятия и т.д.{62}.
Исполнительными органами ДП являлись 15 районных охранных отделений и 27 охранных отделений общей численностью около 1000 человек, 75 губернских и областных жандармских управлений, 33 жандармских полицейских управлений железных дорог Отдельного корпуса жандармов (ОКЖ)[5] общей численностью свыше 14 тысяч человек{63}.
Русское правительство, сознавая возможность военного конфликта на Дальнем Востоке, не могло не обратить внимания на возрастающую в условиях будущей войны опасность иностранного шпионажа, особенно со стороны Японии, спецслужбы которой вели разведку против России в Европе, на Ближнем Востоке, в других регионах. Особенно активно вели японцы свою шпионскую деятельность в столице Российской империи.
Для борьбы с иностранными спецслужбами, действовавшими под прикрытием иностранных посольств, в 1903 г. был создан первый самостоятельный контрразведывательный орган в России — разведочное отделение Главного штаба, которое в дальнейшем было преобразовано в Санкт-Петербургское городское контрразведывательное отделение. Год спустя, с конца весны 1904 г. в особом отделе Департамента полиции начало функционировать контрразведывательное подразделение. Однако и оно просуществовало недолго — по июнь 1906 г. Каждая спецслужба действовала обособленно друг от друга{64}.
К 1907 г. завершился раскол Европы на два противостоящих военно-политических блока: Тройственное согласие, или Антанту (Россия, Франция, Англия), и Тройственный союз (Германия, Австро-Венгрия, Италия). Оба блока развернули активную подготовку к войне. В сложной международной обстановке обострилось тайное противоборство спецслужб, в частности, активизировалась работа австрийской и германской разведок. В таких условиях назрела необходимость в создании контрразведывательной службы в Российской империи.
Начиная с 1908 г. перед неоднократно собиравшейся межведомственной комиссией (МВД, военное и морское ведомства) вставал вопрос: при каком министерстве создать контрразведку — военном или внутренних дел? В 1910 г. товарищ министра внутренних дел П.Г. Курлов настоял на принятии организационной схемы № 1, согласно которой контрразведка являлась органом военного ведомства, а МВД оказывала ему содействие. Свое решение он мотивировал тем, что Департамент полиции не обладал специальными знаниями организации русской и иностранных армий и вследствие этого не мог эффективно руководить контрразведывательной службой. С этой точкой зрения согласились и военные, не знавшие азов оперативно-розыскной деятельности{65}.
В результате узковедомственного подхода заместителя главы МВД генерал-лейтенанта П.Г. Курлова и соглашательской позиции остальных членов межведомственной комиссии, контрразведка, как общегосударственная функция, была передана в ведение военного ведомства. По всей видимости, в предвоенные годы умами властителей судеб страны еще не овладела мысль о жизненной необходимости организовать в государственном масштабе единую систему противодействия подрывной деятельности иностранных спецслужб, поэтому военная контрразведка формировалась как орган, предназначенный для борьбы с военным шпионажем и защиты военных секретов в армии, а не как структура с более широкими функциями (обеспечения безопасности вооруженных сил) и полномочиями.
Рождение контрразведки как системы состоялось летом 1911 г., с утверждения военным министром генералом от кавалерии В.А. Сухомлиновым 8 июня «Положения о контрразведывательных отделениях» и начала формирования в управлениях генерал-квартирмейстера штабов военных округов контрразведывательных отделений (КРО)[6], предназначавшихся «для борьбы с военным шпионством, и вообще для воспрепятствования тем мерам иностранных государств, которые могут вредить интересам обороны Российской империи»{66}.
Создание органов армейской контрразведки не означало учреждения некой особой системы, в частности, потому, что отсутствовал управляющий центр, координирующий и планирующий борьбу с вражеской агентурой, а тем более прогнозирующий вероятные действия иностранных спецслужб по стране в целом.
По данным специалистов Департамента полиции, военное ведомство, создавая контрразведывательную службу, совершило ошибку, законспирировав ее деятельность. По этой причине сотрудники контрразведывательных бюро были лишены всякой исполнительной власти, даже той, которую они имели как жандармские офицеры. Инструкцией им предписывалось только вести наружное наблюдение, а в случае обысков и арестов обращаться к местным жандармским органам. Но парадокс ситуации заключается в том, что после создания в Военном министерстве контрразведывательных отделений циркуляром Департамента полиции от 18 сентября 1911 г. № 107398 борьба с иностранными спецслужбами была изъята из круга прямых обязанностей ГЖУ и охранных отделений, хотя им были даны указания по-прежнему передавать поступающие сведения о фактах шпионажа окружным генерал-квартирмейстерам.
Таким образом, разоблачение иностранных разведчиков перешло из такого крупного учреждения, как Департамент полиции, в ведение скромных по численности отделений. И если ГЖУ из-за малочисленности не могло бороться со шпионажем в своей губернии, то каких результатов можно было ожидать от отделения, которое по числу служащих являлось меньше любого жандармского управления и к тому же функционировало нелегально. После реорганизации начальник отделения — лицо, лишенное всякой власти, — мог только при хороших отношениях с жандармскими властями рассчитывать на реализацию своих агентурных сведений. ГЖУ, облеченные властью по производству дознания, являлись слепыми исполнителями воли контрразведки военного ведомства.
Проанализировав работу военной контрразведки, специалисты ДП признали ее бессистемной и дали неудовлетворительную оценку ее оперативно-розыскной деятельности. Помимо указанных недостатков, чины Департамента констатировали некоторую отчужденность КРО от жандармских управлений и охранных отделений. Она выражалась в том, что начальники КРО в своих требованиях к начальникам ГЖУ и охранных отделений о проведении совместных оперативно-розыскных мероприятий не считали нужным посвящать последних в существо дела. В этих случаях роль жандармерии и охранки сводилось лишь к формальному исполнению ими требований контрразведки. Жандармерия и охранка не имели возможности самостоятельно проводить расследования и оперативные разработки подозреваемых в шпионаже лиц. Несогласованность действий упомянутых розыскных органов в борьбе с агентурой замечалась и при ведении наружного наблюдения. Из-за отчужденности органов сыска часто за одними и теми же лицами слежка велась одновременно несколькими спецслужбами, что ухудшало эффективность розыска{67}.
В канун Первой мировой войны, 16 июля 1914 г. было утверждено «Положение о полевом управлении войск в военное время», регламентировавшее «организацию высшего управления войсками, предназначенными для военных действий, устройства их тыла, а равно обязанности, права и круг ведения органов и чинов полевого управления», разделившее страну на театр военных действий (ТВД) и тыл, и тем самым закладывавшее организационное противоречие, дезорганизовавшее впоследствии управление армией. «Положением» вводилась должность Верховного главнокомандующего, а при нем создавался штаб, состоявший из управлений генерал-квартирмейстера, дежурного генерала, начальника военных сообщений и военно-морского.
Управление генерал-квартирмейстера, состоявшее из четырех делопроизводств (общего, по службе Генерального штаба, оперативного, разведывательно-статистического), занималось разработкой боевых операций, сбором и обработкой разведывательных и статистических данных о неприятеле, вопросами прохождения службы офицерами Генштаба на ТВД. Так, в соответствии со ст. 117 «Положения» на генерал-квартирмейстера фронта возлагались следующие обязанности по разведке и контрразведке: «Генерал-квартирмейстер по общим указаниям начальника штаба организует и руководит делом разведки о противнике и местности, а также принимает меры для борьбы со шпионством; вместе с тем он разрабатывает общие соображения по согласованию мероприятий, предпринимаемых в отношении разведки и борьбы со шпионством штабами армий, входящих в состав фронта»{68}. КРО в действующей армии были созданы только в 1915 г.
Вопросами контрразведки в тыловых районах ведали Главное управление Генерального штаба и штабы военных округов.
На ТВД и в тылу активную помощь контрразведке оказывали жандармские управления, которые вели борьбу со шпионажем, обеспечивали политическую безопасность войск, подавляли революционные выступления в городах, а также содействовали армии в некоторых организационных вопросах: доставке новобранцев, конвоировании и слежке за военнопленными и т.д.{69}.
Февральская революция 1917 г. ликвидировала прежний жандармско-полицейский аппарат. Массовые антиправительственные выступления в февральские дни сопровождались разгромом жандармских, полицейских и охранных учреждений, избиениями, арестами их служащих. 6 марта 1917 г. Временное правительство объявило о ликвидации Отдельного корпуса жандармов, а 10 марта — об упразднении Департамента полиции. Полиция была заменена милицией, набранной из непрофессионалов. Попытки министра внутренних дел мобилизовать ее на борьбу с надвигающейся революцией успеха не имели. Возможно, бессилие новой структуры спасло от ликвидации военную контрразведку, на которую замахивались демократические власти за тесное сотрудничество с органами политического сыска царского режима. Однако, оказавшись беззащитными перед леворадикальными партиями, которые дезорганизовывали работу промышленности, транспорта, разлагали фронтовые и тыловые воинские части, новые власти расширили круг задач контрразведки. Согласно утвержденному 23 апреля 1917 г. «Временному положению о контрразведывательной службе во внутреннем районе», ее задача состояла «исключительно в обнаружении и обследовании неприятельских шпионов, а также лиц, которые своей деятельностью могут благоприятствовать или фактически благоприятствуют неприятелю в его враждебных действиях против России и союзных с нею государств»{70}. Т.е. на военную контрразведку по существу возлагались функции политического сыска. Затем было утверждено аналогичное положение для контрразведывательных органов на театре военных действий. Постановлением Временного правительства от 17 июля 1917 г. определялись права и обязанности чинов сухопутной и морской контрразведывательной службы по производству расследований, а также структура контрразведывательных органов{71}.
Таким образом, при Временном правительстве на органы военной контрразведки возлагались задачи обеспечения внешней и внутренней безопасности не только армии, но и государства. Для решения столь серьезных и ответственных задач контрразведывательная служба русской армии имела в своем составе следующие подразделения: контрразведывательная часть (КРЧ) отдела генерал-квартирмейстера ГУГШ; КРО штабов округов; КРЧ и КРО штаба Верховного главнокомандующего, КРО штабов фронтов, КРО штабов армий и КРО штабов округов на ТВД. Всего в России насчитывалось 39 контрразведывательных отделений{72}. Согласитесь, эти силы не шли ни в какое сравнение с разогнанными территориальными органами Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов. Такая система органов контрразведки просуществовала до Октябрьского переворота.
Дальнейшая судьба контрразведывательных структур на ТВД зависела не столько от политики пришедших к власти большевиков, сколько от состояния действующей армии. Расформирование органов военного управления, а вместе с ними и КРО, проводилось спонтанно и закончилось к середине весны 1918 г. Приблизительно в это же время прекратили свое существование КРО штабов тыловых военных округов{73}.
Взамен прежних структур большевики Сибири весной 1918 г. создавали свои органы безопасности, или, как они тогда назывались — органы борьбы с контрреволюцией. Таковые были сформированы отнюдь не при всех губерниях и просуществовали недолго.
В результате чехословацкого мятежа летом 1918 г. на огромной территории от Волги до Тихого океана советская власть пала. В Сибири и на Дальнем Востоке начали формироваться новые правительства, состоявшие из представителей различных политических сил. Перед пришедшими к власти антисоветскими силами стояли важные задачи по созданию органов власти, правоохранительных структур и боеспособной армии для борьбы с большевиками, решению аграрного, национального и рабочего вопросов и т.д.
Среди образованных на обширной территории «правительств» значимую роль играли Комитет членов Учредительного собрания (КОМУЧ) в Самаре и Временное Сибирское правительство в Омске. У каждого из них имелись свои вооруженные силы: у КОМУЧа — Народная армия, у Сибирского правительства — Сибирская армия. В структуре их штабов, созданных по образцу русской армии, находились контрразведывательные отделения.
Летом 1918 г. начали восстанавливать прежние военные округа — Омский (Западно-Сибирский), Иркутский (Восточно-Сибирский, Средне-Сибирский) и Приамурский. Однако органы контрразведки были сформированы лишь в управлении генерал-квартирмейстера штаба Иркутского военного округа{74}.
В августе 1918 г. начался процесс объединения антибольшевистских сил и подчиненных им воинских формирований, завершившийся созданием 24 сентября уфимской Директории (Всероссийского Временного правительства) и Ставки Верховного главнокомандующего (ВГК) — для осуществления управления всеми соединениями и частями Сибирской и Народной армий. В состав штаба ВГК входили управления 1-го и 2-го генерал-квартирмейстера, главного начальника военных сообщений, а также отделы: информационный, ремонтный, воздушного, военно-морского и речного флота, казачьих войск и др. 12 ноября 1918 г. в управлении 1-го генерал-квартирмейстера было образовано контрразведывательное отделение{75}.
Параллельно уфимская Директория создала Военное министерство на основе слияния военных ведомств Временного Сибирского правительства и «Народной армии» КОМУЧа. В его компетенции находились кредиты, финансы, полевое казначейство, военно-полевые суды, служба духовенства и дела казачьих войск, поэтому создание разведывательных и контрразведывательных органов в министерстве не предусматривалось.
В политическом отношении Директория унаследовала структуры власти Временного Сибирского правительства, фактически преобразованного (с 4 ноября 1918 г.) в Совет министров при Директории.
Наряду с другими министерствами было образовано МВД, в состав которого вошел Департамент милиции (ДМ). Первоначально милиция, как и при Временном правительстве России, находилась в ведении местных выборных органов самоуправления (земских и городских). Однако практика показала, что эффективность «силовых» правоохранительных структур была значительно выше до революции, когда их система была централизованной. Поэтому уже 8 августа 1918 г. постановлением Временного Сибирского правительства был образован Департамент милиции в составе МВД, в руках которого и сосредоточилась милицейская деятельность. В его состав вошли: канцелярия (состоявшая из стола общей переписки, стола личного состава, регистратуры, бухгалтерии и экзекуторской части); 4 отделения: I — инспекторское, II — общих дел, III — финансовое и IV — наградное; и 4 отдела: юридический, уголовный, городской и железнодорожный{76}.
Судя по этому документу, функция политического розыска на ДМ первоначально не возлагалась.
К концу 1918 г. ситуация на Восточном фронте складывалась не в пользу белых армий. Они оставили Ижевск и готовились к обороне по Уральскому хребту. Большевики собирали силы для удара по северному флангу. После капитуляции Австро-Венгрии чехословаки потребовали их отправки домой. Фронт оказался под угрозой развала. Спасти критическое положение демократическая власть оказалась не в состоянии. В ночь на 18 ноября 1918 г. в Омске восстало сибирское казачество, требуя отставки Директории и установления сильной власти. Офицеры и казаки арестовали левое крыло Директории — Н.Д. Авксентьева, В.М. Зензинова и А.А. Аргунова. Премьер-министр П.В. Вологодский созвал экстренное заседание Совета министров, на котором было принято решение передать руководство военному диктатору. Согласно принятому «Положению о временном устройстве власти в России», эта власть передавалась военному и морскому министру вице-адмиралу А.В. Колчаку, провозглашенному Верховным правителем и Верховным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России и произведенному в «полные» адмиралы{77}. После прихода к власти адмирала А.В. Колчака вся реальная политическая, административная и даже судебная власть сконцентрировалась в руках военных. Верховный правитель в своем воззвании «К населению России» от 18 ноября 1918 г. главной своей целью поставил «создание боеспособной армии, победу над большевизмом и установление законности и правопорядка»{78}. А.В. Колчак считал, что военная власть, которую он возглавляет как Верховный главнокомандующий вооруженными силами России, имеет верховенство над гражданской. Иной точки зрения придерживался председатель Совета министров П.В. Вологодский, указывавший на ограниченный характер власти Верховного правителя, т.к. ни один приказ, ни одно распоряжение не претворялись в жизнь, прежде чем не проходили через Совмин{79}.
В конце ноября 1918г., когда фронт проходил по линии восточнее Новодзенска, Бузулука, Бугульмы и по Верхнему Уралу, обнаружились недостатки военного управления. Адмирал А.В. Колчак и его окружение понимали, что для достижения победы над противником важна четкая организация руководства войсками, и начали реорганизацию армии.
В ходе реорганизации были проведены разграничения функций управлений и отделов штаба ВГК. Так, КРО из управления 1-го генерал-квартирмейстера передали в управление 2-го генерал-квартирмейстера, а 29 ноября 1918 г. на его базе сформировали центральное отделение военного контроля (ЦОВК), которое вошло в состав разведывательного отдела{80}. Возглавивший ЦОВК полковник Н.П. Злобин своим приказом обязал находившихся в его подчинении начальников отделений нижестоящих штабов докладывать все добытые ими сведения начальникам штабов и генерал-квартирмейстерам. Однако данный приказ вызывал противодействие со стороны руководителей военно-контрольных отделений и пунктов, сформированных капитаном И.И. Зайчеком.
Наличие в одном населенном пункте спецслужб различной подчиненности создавало неразбериху и препятствовало эффективному ведению оперативно-розыскной деятельности среди набиравших силу большевистских и эсеровских организаций. Поэтому в целях усиления органов безопасности в армии приказом начальника штаба Верховного главнокомандующего от 1 февраля 1919 г. начала создаваться вертикаль контрразведывательных органов во главе с отделом контрразведки и военного контроля (ОКРВК) управления генерал-квартирмейстера штаба ВГК, учрежденного вместо ЦОВК. Этим же приказом был объявлен штат ОКРВК, КРО при штабах армий (отделения контрразведки при штабах Сибирской, Западной и Оренбургской армий) и штабе 2-го армейского Сибирского Степного отдельного корпуса, КРП при штабах корпусов, входивших в состав армий, и в крупных населенных пунктах в прифронтовой полосе. Документом предписывалось, чтобы начальники контрразведывательных органов Ставки и штабов армий (отдельного корпуса) отчитывались перед соответствующими генерал-квартирмейстерами, начальники корпусных и местных контрразведывательных пунктов — перед начальниками вышестоящих органов{81}.
Адмирал А.В. Колчак формировал органы военного управления по образцу и подобию царской армии. 30 ноября 1918 г. (приказ военного министра № 16 от 5 декабря 1918 г.) был образован Главный штаб Военного министерства, в котором сосредотачивались сведения об организации и составе войск, по комплектованию личным составом, их устройству и внутреннему управлению, подготовке кадров, снабжению всеми видами довольствия и т.д. «Все сделанное уже Ставкой, та живая организационная работа, которая создавала армию, все ее начинания были забракованы, как плод незрелый и не подходящий под узкие старые рамки, — сетовал генерал-лейтенант К.В. Сахаров, в то время генерал для поручений в штабе ВГК. — Была сначала сделана попытка подчинить Военному министерству все касавшееся вооруженных сил, чтобы можно было все подвести под эту ферулу крутящейся этажерки со старинными томами законов и штатов. Но Верховный правитель на это не пошел и разделил сферу власти так: действующая армия с территорией по Иртыш подчинялась (в военном отношении) начальнику штаба Верховного главнокомандующего, все гарнизоны и запасные войска, вся местность к востоку от Иртыша — военному министру»{82}. Таким образом, произошло разграничение сфер влияния фронтовых и тыловых органов военного управления.
Со временем расширялись функции Главного штаба, что привело к изменению его структуры. 26 февраля 1919 г. в нем были учреждены квартирмейстерский и осведомительный отделы. Осведомительный отдел, руководитель которого непосредственно подчинялся помощнику начальника Главного штаба, состоял из разведывательного отделения, контрразведывательной части, главного цензурно-контрольного бюро и информационного отделения{83}.
В марте 1919 г. началась очередная волна реорганизации тыловых военных учреждений. В состав военно-окружного управления входили военно-окружной совет, военно-окружной штаб, управление дежурного генерала, окружной архив, типография и команда штаба. В военно-окружном штабе было предусмотрено контрразведывательное отделение{84}.
В тылу начала формироваться сеть контрразведывательных отделений и пунктов. На верху пирамиды находилась контрразведывательная часть осведомительного отдела Главного штаба (37 человек), состоявшая из центрального контрразведывательного отделения (ЦКРО) и центрального регистрационного бюро (ЦРБ){85}. Ниже находились КРО управлений генерал-квартирмейстеров штабов Омского, Иркутского и Приамурского военных округов. Начальники контрразведывательных отделений руководили контрразведывательными пунктами, учрежденными на подведомственной территории. Так, в зоне ответственности Омского военного округа КРП были организованы в Славгороде, Барнауле, Бийске, Камне, Новониколаевске, Кузнецке, Томске, Тайге, Судженске; Иркутского — в Ачинске, Красноярске, Енисейске, Канске-Енисейском, Минусинске, Нижнеудинске, Бодайбо, Илимске, Черемхово; Приамурского — во Владивостоке, Верхнеудинске, Троицко-Савске, Чите, Сретенске, Благовещенске, Харбине, Никольск-Уссурийске, Николаевске, на станциях Маньчжурия, Пограничная, Куань-Ценцзы и Цицикар{86}.
Из открытого кредита, отпущенного Главному штабу для зачисления на текущий счет, как свидетельствует справка от 21 мая 1919 г., на расходы по контрразведке выделено 1 272 670 руб. Омскому военному округу выделено 550 000 руб., Иркутскому — 700 000, Приамурскому — 500 000{87}.
Общее руководство всей контрразведывательной работой осуществлял начальник осведомительного отдела Главного штаба. На начальника КРЧ возлагалась обязанность инспектировать нижестоящие КРО, контролировать расходы финансовых средств, руководить разработкой отдельных дел, порученных центральному контрразведывательному отделению. ЦКРО занималось контрразведкой за границей, среди дипломатического корпуса, в центральных государственных учреждениях, а также разрабатывало отдельные дела, наблюдало за деятельностью некоторых представителей высших эшелонов власти. ЦРБ выполняло функции информационно-аналитического подразделения, а также составляло новые коды, способы тайнописи и секретной передачи сведений, вело архив, осуществляло переписку со всеми учреждениями по вопросам контршпионажа и т.д.{88}.
Окружной генерал-квартирмейстер, подчиненный по вопросам контрразведывательной службы начальнику осведомительного отдела, осуществлял ближайшее руководство и наблюдение за организацией и ведением контрразведывательной службы в районе округа{89}.
На начальника КРО штаба округа возлагались: организация в районе округа отдельных КРП; борьба со шпионажем, «сообщение центральному бюро регистрационного материала всех добытых сведений по организации шпионажа противника», «заведование личным составом КРО и подготовка наблюдателей», составление сметы расходов и отчета о деятельности отделения и представление их окружному генерал-квартирмейстеру»{90}.
Начальник контрразведывательного пункта подчинялся начальнику контрразведывательного отделения.
На него возлагались «организация в районе пункта сети наблюдателей, выявление шпионских организаций и производство расследования по ним, заведование личным составом пункта, сообщение в ЦРБ регистрационных материалов и всех добытых связей по организации шпионажа противника, доклады начальнику гарнизона об общем положении и осведомление его о необходимых мероприятиях в районе пункта» и т.д.{91}.
Вышеназванным документом предусматривалась координация деятельности контрразведывательных отделений внутренних округов с соответствующими структурами действующей армии и морского ведомства. Эта обязанность возлагалась на начальника Главного штаба через штаб ВГК и начальника штаба Морского министерства[7]. Но при существовавшем в колчаковской армии соперничестве между фронтовыми и тыловыми органами военного управления такая постановка вопроса высоких начальствующих лиц ни к чему не обязывала.
Некоторые руководители КРП, подчиненные начальнику КРО штаба Иркутского военного округа, представляли свои доклады начальнику контрразведки при Ставке ВГК. Между тем сношение с контрразведывательным органом Ставки должно было ограничиться исполнением отдельных требований: арестами, обысками и прочими следственными действиями, а также сообщением информации по запросам штаба ВГК. Сводки агентурных сведений должны были направляться начальнику КРО штаба округа{92}.
Согласно требованиям центрального органа контрразведки, начальники КРП должны были представлять руководителю КРО еженедельные сводки агентурных сведений по своему району. Однако это требование выполнялось не всеми начальниками пунктов{93}.
Весной прошла очередная реорганизация фронтовой контрразведки, приведшая, по мнению авторов, к ее децентрализации. 18 апреля 1919 г. начальник штаба ВГК приказом № 340 утвердил «Временное положение о контрразведывательной и военно-контрольной службе на театре военных действий», определявшее задачи и организацию органов безопасности на ТВД.
Согласно приказу, безопасность войск и прифронтовой полосы обеспечивали контрразведывательная и военно-контрольная службы. Органами контрразведки являлись: отдел контрразведки и военного контроля штаба ВГК; контрразведывательное отделение штаба ВГК; контрразведывательные отделения штабов армий и корпусов; контрразведывательные пункты дивизий. КРО армий осуществляли организацию контрразведки в районе штабов, а также направляли работу в корпусах и дивизиях. К органам военно-контрольной службы относились: военно-контрольные отделения (ВКО) в районе армии при военно-административном управлении (ВАУ); ВКО военного округа на ТВД при помощнике начальника военного округа по военно-административному управлению; местные военно-контрольные отделения и пункты в районе армии и в районе округа на ТВД.
Границы контрразведывательных и военно-контрольных районов в пределах армии устанавливались распоряжением штабов армий.
Координацией их деятельности занимался генерал-квартирмейстер при штабе Верховного главнокомандующего. Общее руководство контрразведывательной службой в корпусном районе, военно-контрольной службой в районе армии и округа на ТВД лежало на генерал-квартирмейстерах штабов армий, начальниках военно-административного управлений районов армий и помощниках начальников военного округа по военно-административному управлению на ТВД.
Контрразведывательный отдел штаба ВГК ведал общим руководством контрразведки, разрабатывал необходимые меры по борьбе с антигосударственными преступлениями и инспектировал нижестоящие органы контрразведки.
КРО Ставки организовывало контрразведывательное наблюдение за штабом ВГК, непосредственно занималось выявлением шпионских организаций и лиц, «благоприятствовавших неприятелю». Те же задачи решали и КРО армий в своей зоне ответственности, они также должны были руководить работой контрразведывательных органов в корпусах и дивизиях{94}.
Контрразведке вменялось в обязанность следить за военнослужащими, а военному контролю — за гражданскими лицами. Данная система, по замыслу составителей документа, создавалась лишь на время Гражданской войны. В будущем работу контрразведки предполагалось ограничить борьбой со шпионажем, а военный контроль, «обеспечивающий порядок и общественное спокойствие», передать органам внутренних дел{95}.
Однако, по компетентному мнению полковника Н.П. Злобина, образование военно-контрольных органов при военно-административном управлении, дублировавших деятельность КРО и КРП, подчиненных штабам армий, корпусов и дивизий, приводило к нежелательным трениям между ними: военно-контрольные отделения создавались в тех же населенных пунктах, где организовывались местные КРО и КРП. Критикуя упомянутый приказ № 340 за разделение контрразведки на собственно контрразведку и военный контроль, Н.П. Злобин указывал, что этот приказ «создавал таким образом целый ряд параллельных учреждений, совершенно тождественных по существу… и даже объединенных одним и тем же высшим органом власти — отделом военного контроля и контрразведки Штаба Верховного главнокомандующего. Даже все инструкции и штаты… составлены по одному шаблону. Не указано ни мотивов, ни существа разграничения», лишь оговорено, что военный контроль в будущем будет передан в МВД, так как основная функция контрразведки — борьба со шпионажем, а военного контроля — обеспечение государственного порядка. Фактически контрразведка контролировала военную сферу, а военный контроль — гражданскую, но в реальности захватывал и то, и другое, что привело, по выражению автора цитируемого документа (сохранившегося в подлиннике), к «двоевластию». Автор докладной записки предлагал слить воедино оба органа до победы над большевиками, аргументируя тем, что даже в годы Первой мировой войны шпионаж и антигосударственная деятельность часто пересекались, а уж в Гражданскую войну — и подавно. Одновременно он предлагал увеличить штаты контрразведки и число ее органов, доведя их не только до уровня штабов дивизий и населенных пунктов (как это уже было после упомянутого приказа генерал-майора Д.А. Лебедева — ранее низшим звеном контрразведки был штаб корпуса), но и до многочисленных контрразведывательных постов. По словам полковника Н.П. Злобина, недостаточность штатов контрразведки при огромном объеме работы вынуждала то и дело прикомандировывать к ней «для поручений» армейских офицеров{96}.
Следует непременно отметить, что «Временным положением» определялась задача контрразведывательной и военно-контрольной службы (КРиВКС), которая заключалась в «обнаружении и обследовании неприятельских шпионов, а также лиц, которые своей деятельностью могут благоприятствовать или фактически благоприятствуют неприятелю… или посягают на низложение существующего государственного строя и нарушения общественного порядка»{97}.
Кстати, «Временным положением о военной контрразведке во внутренних военных округах», утвержденным военным министром 26 марта 1919 г., «тыловой» контрразведке также вменялась в обязанность борьба со шпионажем и лицами, «которые своей деятельностью могут благоприятствовать или фактически благоприятствуют неприятелю в его враждебной деятельности против России и союзных с ней государств»{98}.
Обратим внимание, что вторая формулировка задачи является точной копией «Временного положения о контрразведывательной службе во внутреннем районе», утвержденного помощником военного министра генералом Новицким 23 апреля 1917 г.{99}. Следует подчеркнуть, что этот документ готовился после ликвидации Временным правительством Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов, т.е. в ситуации, когда противодействовать леворадикальным партиям, сепаратистам и националистам в России было некому.
Была ли необходимость оставлять за военной контрразведкой функции политического сыска? Думается, что в условиях Гражданской войны, когда действующая армия и тыловые районы подвергались интенсивному воздействию враждебных элементов, такая мера являлась оправданной. В поле зрения контрразведки находились большевистские подпольные группы, эсеровские и другие общественные организации, пресса, неблагонадежные военные и политические деятели, дезертиры, рабочие коллективы, казачьи атаманы, крестьянство, спекулянты и т.д. «Вакханалия спекуляции и страшных интриг — вот почти единственный источник того, что у нас до сего времени еще фронт, что мы еще не победили, — писал начальник отдела контрразведки и военного контроля полковник Н.П. Злобин. — Со всем этим должна вестись борьба, и в настоящее время повсеместной войны во все области жизни армии и ее тыла должна быть допущена контрразведка»{100}.
Широкие функции контрразведки объяснялись еще и тем, что, кроме нее, защищать колчаковскую власть от многочисленных противников на тот момент было фактически некому. Верховный правитель 7 марта 1919 г. утвердил постановление Совета министров об учреждении при Департаменте милиции МВД «Особого отдела государственной охраны» и соответствующих управлений на местах{101}. На подконтрольной территории белогвардейцы только начали формировать губернские, областные, уездные, городские управления государственной охраны во главе с начальниками управлений{102}. Следует иметь в виду, что военное командование, наделяя контрразведку теми или иными функциями, действовало по шаблону, опираясь на нормативно-правовую базу павшего режима. Впрочем, и Совет министров колчаковского правительства, создавая Особый отдел государственной охраны, также действовал «под копирку», не позаботившись о разграничении функций между политической полицией и контрразведкой, что привело к дублированию и параллелизму в работе между двумя структурами.
Непосредственным инициатором создания политической полиции колчаковского режима, получившей название «государственная охрана» (ГО), стал лидер сибирских кадетов и член всероссийского ЦК кадетской партии, в прошлом — депутат 4-й Государственной думы В.Н. Пепеляев, назначенный в декабре 1918 г. директором Департамента милиции МВД, а затем одновременно и товарищем министра внутренних дел{103}. После назначения В.Н. Пепеляева министром внутренних дел в мае 1919 г. на посту директора Департамента милиции его сменил вначале бывший вице-директор департамента В.Н. Агарев, а с 5 августа — В.Н. Казаков, выпускник юридического факультета Томского университета (1907 г.), до революции — следователь, судья, товарищ окружного прокурора (в чине коллежского асессора), с 1918 г. — омский окружной прокурор{104}.
В одном из секретных документов ЧК, занимавшейся розыском бывших служащих госохраны после падения колчаковского режима, упоминается, что прообраз этого органа (и даже под тем же названием) появился еще в 1918 г. при Министерстве охраны государственного порядка самарского КОМУЧа, и называются имена главных деятелей этого учреждения — «и.д. начальника корпуса государственной охраны полковник Шлегель Эдуард Иванович», которого сменил 24 сентября 1918 г. капитан Калинин, занимавшие в разное время должность начальника Самарского штаба охраны В.В. Агапов, А.П. Коваленко и И А. Спрингович (до этого возглавлявший Казанский штаб охраны за короткое время обладания войсками КОМУЧа Казанью), начальник Симбирского штаба охраны И.И. Крунский. О плачевном уровне кадрового состава этого учреждения (напомним, что правительство самарского КОМУЧа просуществовало 4 месяца, с июня до октября 1918г.) можно судить не только по калейдоскопическим сменам его начальствующих лиц, но и по тому, что занимавшие столь ответственные посты Спрингович и Крунский были обычными армейскими прапорщиками{105}. Разумеется, профессионалов царской полиции и жандармерии демократически-эсеровское правительство брать на службу избегало. Этот орган прекратил существование в октябре 1918 г. вместе с самим КОМУЧем, так что в правительстве А.В. Колчака В.Н. Пепеляеву пришлось создавать его с нуля и на принципиально иных, «регулярных» основаниях.
Из ряда документов очевидно, что идея формирования политического розыска циркулировала в правящих кругах белой Сибири еще зимой 1918–1919 гг. В архиве сохранились докладные записки на этот счет ряда управляющих губерниями и областями (Семипалатинской — Самойлова, Семиреченской — Балабанова, Тобольской — В. Пигнатти, Томской — Б. Михайловского, Енисейской — П. Троицкого, Забайкальской — С. Таскина, Амурской — Прищепенко, Приморской — Бунге, главноуправляющего Уральским краем С. Постникова и управляющего Приуральским (Челябинским) округом Баженова) в Департамент милиции за январь — февраль 1919 г., некоторые из них — с проектами организации «политического розыска» во вверенных им губерниях, с приложением примерных штатных расписаний и даже смет расходов. Однако В.Н. Пепеляев отвечал, что в связи с проектируемым учреждением государственной охраны в централизованных масштабах, которое будет обсуждаться на правительственном уровне, их предложения уже являются излишними{106}.
Судя по тому, что все эти докладные записки подавались практически одновременно, можно сделать вывод, что инициатива опроса мнений представителей власти на местах исходила от самого руководства Департамента милиции в лице В.Н. Пепеляева.
Но единомыслия по данному вопросу не было. Так, управляющий Забайкальской областью кадет С. Таскин полагал, что политический розыск должен быть подчинен (как и уголовный) начальникам милиции, мотивируя тем, что до революции «полная самостоятельность начальников жандармских отделений создавала государство в государстве», а также скудостью бюджета для содержания подобных учреждений{107}.
Вновь назначенный управляющий Енисейской губернией П. Троицкий докладывал даже, что в его губернии имеется прообраз политической «разведки» и даже с участием бывших жандармов, но фактически это филиал военной контрразведки, который к тому же содержится не из бюджета, а на скудные средства местного газетного официоза, а возглавляющий его обычный армейский прапорщик настолько беспомощен, что не знает ничего даже о вожаках бастующих профсоюзов{108}.
Идею создания такой организации В.Н. Пепеляев изложил в докладной записке Совету министров в январе 1919 г., о чем были оповещены также управляющие губерниями. Необходимость ее создания он мотивировал целесообразностью выделения «политического розыска» в отдельную специализированную структуру с освобождением военной контрразведки от несвойственных ей функций: «Начальник управления государственной охраны ведает исключительно политическим розыском и наблюдением за деятельностью опасных для государственного порядка элементов», говорилось в записке. Контрразведка же «должна ведать исключительно шпионажем в тылу и на фронте»{109}. 28 февраля 1919 г. тогдашний министр внутренних дел А.Н. Гаттенбергер представил правительству проект постановления «Об учреждении Особого отдела государственной охраны», утвержденный Советом министров 7 марта 1919 г.{110} и предварительно разосланный для ознакомления управляющим губерниями.
Прилагавшееся к постановлению Совмина «Положение» определяло структуру и штаты Особого отдела государственной охраны (ООГО) в составе Департамента милиции МВД. Структура непосредственно Особого отдела определялась в составе 4-х отделений: I — инспекторское (по личному составу), II — информационное, III — розыскное (по производству дознаний и связанной с ним переписке) и IV — агентурное, а также секретарская часть и архив. Общий штат Особого отдела устанавливался в 47 человек. Управляющий отделом получал чин 5-го класса Табели о рангах (позднее повышен до 4-го класса) и ранг вице-директора Департамента милиции. Отделу непосредственно подчинялись губернские управления, каждому из которых полагался штат в 21 человек, начальник в ранге чина 5-го класса (как и управляющий Особым отделом). В подчинении губернским управлениям находились уездные и городские управления со штатом 11 человек для каждого, начальник в ранге 6-го класса. Низшими единицами становились отдельные пункты государственной охраны с штатом 4 человека для каждого, заведующий в ранге 7-го класса{111}.
Это было гораздо скромнее, чем штаты милиции, насчитывавшие в губернских городах по 309 человек вместе с вспомогательным персоналом (в том числе 287 — милицейских чинов), из них в уголовной милиции — по 25 чел. (включая 21 милицейского чина), в отрядах конной милиции — по 29 (включая 27 милицейских чинов). Даже в уездах штаты милиции насчитывали по 180 человек (из которых 158 — милицейские чины), в том числе в уголовной милиции — по 16 (включая 14 милицейских чинов), в конной милиции — по 45 (включая 42 милицейских чина, т.е. даже больше, чем в губернских городах{112}. Штаты ОМОНов (отрядов милиции особого назначения) в октябре 1919 г., накануне падения колчаковской власти в Омске, в 15 контролируемых ею на тот момент губерниях и областях определялись в более чем 500 офицеров и 10 800 стражников, хотя в условиях страшного некомплекта в наличии имелось лишь более 200 офицеров и 3800 стражников{113}.
Однако, несмотря на утверждение самого постановления об учреждении госохраны, рассмотрение «Положения» о ней было отложено из-за разногласий. В частности, управляющий Забайкальской областью, влиятельный кадет С.А. Таскин протестовал против подчинения губернских управлений государственной охраны непосредственно МВД, минуя управляющих губерниями, мотивируя это тем, что «этим вновь создается ведомство, напоминающее прежние жандармские управления»{114}. Под давлением либералов В.Н. Пепеляев отступил, и в «Положение о государственной охране» была включена статья 12 о подчинении ее местных управлений управляющим губерниями (областями), одновременно с подчинением Особому отделу Департамента милиции.
Наконец, 17 июня 1919 г. отредактированное «Положение о государственной охране» было по докладу В.Н. Пепеляева (в то время уже министра внутренних дел) утверждено Советом министров и 19-го опубликовано в официальном «Правительственном вестнике». Его 1-я статья гласила: «Государственная охрана имеет целью предупреждение и пресечение государственных преступлений». Ст. 4 Положения распределяла функции между всеми четырьмя отделениями Особого отдела.
С целью повышения значения вновь создаваемого органа, согласно ст. 5, управляющий Особым отделом получал статус вице-директора Департамента милиции МВД. Ст. 7 определяла структуру губернских (областных), уездных, городских управлений госохраны и отдельных пунктов; число последних не регламентировалось, но ст. 11 оговаривала, что вопрос об открытии отдельных пунктов в каждом конкретном случае и по мере надобности решает лично министр внутренних дел, а надзор за комплектованием их штатов осуществляет директор Департамента милиции. В ст. 12 подчеркивалось, что начальники губернских и областных управлений госохраны подчиняются Особому отделу через управляющих губерниями (областями), и, соответственно, все указания своего высшего начальства получают через них, причем управляющий губернией получал право приостановить указание и дополнительно согласовать его с МВД «в случае возникновения у него сомнений». Ст. 14 оговаривала, что служащих государственной охраны до 9-го класса Табели о рангах утверждал в должности начальник губернского управления госохраны, служащих 7–8 классов — управляющий губернией, 5–6 классов — министр внутренних дел. За прокурорами окружных судов сохранялось право надзора за производством дознаний органами госохраны{115}.[8] Сам Пепеляев отмечал в своем дневнике факт утверждения Совмином Положения о госохране с глубоким удовлетворением{116}.
С весны по осень 1919 г. на территории 21 губерний и областей, находившихся под контролем А.В. Колчака, органы государственной охраны были учреждены: в Акмолинской области — областное управление, 2 уездных (Акмолинское и Петропавловское) и 3 отдельных пункта (Омский, Атбасарский и Кокчетавский), в Алтайской губернии — губернское, 4 уездных (Бийское, Змеиногорское, Каменское и Славгородское) и 2 отдельных пункта (Барнаульский и Каракорум-Алтайский), в Амурской области — областное, в Енисейской губернии — губернское, 4 уездных (Ачинское, Енисейское, Канское и Минусинское) и 1 отдельный пункт (Красноярский), в Забайкальской области — областное, 3 уездных (Верхнеудинское, Нерчинское и Троицкосавское) и 5 отдельных пунктов (Акшинский, Баргузинский, Селенгинский, Читинский и Нерчинский), в Иркутской губернии — губернское, 4 уездных (Бодайбинское, Верхоленское, Нижнеудинское и Черемховское) и 6 отдельных пунктов (Ангарский, Балаганский, Иркутский, Киренский, Тункинский и Эхирикс-Булагатский), в Камчатской области — лишь 1 отделение в Петропавловске-Камчатском (в подчинении Приморскому областному управлению), в Оренбургской губернии — губернское, 4 уездных (Верхнеуральское, Орское, Троицкое и Челябинское) и 1 отдельный пункт (Оренбургский), в Пермской губернии — губернское,
уездных (Екатеринбургское, Камышловское, Красноуфимское, Кунгурское и Ирбитское) и 4 отдельных пункта (Верхотурский, Соликамский, Пермский и Чердынский), в Приморской области — областное, 3 уездных (Николаевское-на-Амуре, Никольск-Уссурийское и Хабаровское) и 2 отдельных пункта (Иманский и Ольгинский), в Сахалинской области — 1 отдельный пункт в Александровске (в подчинении Николаевскому-на-Амуре уездному управлению Приморского областного управления), в Семипалатинской губернии — губернское, 2 уездных (Павлодарское и Усть-Каменогорское) и 3 отдельных пункта (Зайсанский, Каркалинский и Семипалатинский), в Семиреченской области — областное, 1 уездное (Верненское) и 6 отдельных пунктов (Джаркентский, Копальский, Лепсинский, Пишпекский, Пржевальский и Сергиопольский), в Тобольской губернии — губернское, 4 уездных (Курганское, Тюкалинское, Тюменское и Ялуторовское) и 5 отдельных пунктов (Березовский, Ишимский, Сургутский, Тарский и Тобольский), в Томской губернии — губернское, 4 уездных (Каинское, Кузнецкое, Мариинское и Новониколаевское) и 5 отдельных пунктов (Анжерский, Татарский, Тогурский, Томский и Щегловский), в Тургайской области — областное и 4 отдельных пункта (Актюбинский, Иршеский, Кустанайский и Тургайский), в Уфимской губернии — губернское, 3 уездных (Бирское, Златоустовское и Стерлитамакское) и 3 отдельных пункта (Белебеевский, Мензелинский и Уфимский), в Уральской области — только областное управление, в Урянхайском крае (Тува) — 1 отделение в Белоцарске, в Якутской области — 1 отделение в Якутске{117}; помимо этого, в полосе отчуждения КВЖД было учреждено Харбинское управление госохраны (на правах губернского){118}. Итого — 17 губернских и областных управлений, 43 уездных отделения и 54 отдельных пункта (из них 4 — в несформировавших управления губернских центрах).
Однако сам факт учреждения органов государственной охраны на местах не всегда означал их фактическое развертывание, которое порой задерживалось как из-за нехватки кадров, так и острого дефицита средств. Сохранившиеся в архиве докладные записки управляющих губерниями и начальников губернских управлений государственной охраны буквально пестрят запросами на отпуск кредитов на содержание штатов, оборудование и т.п. Так, в Амурской области к формированию этой службы приступили 22 августа 1919 г., но 13 октября управляющий областью доносил, что государственная охрана в области «не функционирует», так как кредит на ее содержание до сих пор не открыт, и лишь 17 октября Особый отдел представил в финансовый отдел МВД расчеты на отпуск кредитов госохране Амурской и Забайкальской областей; лишь после этого, в конце октября областное управление госохраны в Благовещенске было открыто{119}. Поскольку это было незадолго до падения белого Омска, можно заключить, что фактической деятельности госохрана Амурской области так и не развернула. Так и не был назначен ее начальник, за отсутствием профессиональных кадров обязанности которого временно исполнял по совместительству начальник областной милиции коллежский асессор В.П. Яниос, не успевавший справляться с ними, почему управляющий областью Прищепенко просил назначить начальником госохраны человека более свободного, пусть и непрофессионала, хотя бы прапорщика ОМОНа. Сохранилась любопытная телеграмма его в Департамент милиции: «Имеются сведения, [что] уполномоченным [по] охране государственного порядка предполагается атаман Кузнецов. Доношу, [что] атаман человек недалекий, вздорный, не будет отвечать назначению»{120}. Так и не была утверждена кандидатура начальника Семипалатинского областного управления госохраны, за неимением которого исполнение обязанностей было временно возложено на помощника начальника, по совместительству — председателя местной следственной комиссии коллежского советника И.П. Ильинского{121}.
Даже в «столичной» Акмолинской области дело с комплектованием штатов госохраны обстояло неудовлетворительно: в начале октября 1919 г., за месяц до падения белого Омска, управляющий областью докладывал директору Департамента милиции, что, помимо областного управления госохраны, на местах реально функционируют лишь Петропавловское уездное управление и Куломзинский отдельный пункт (да и то оба были сформированы лишь летом, хотя Петропавловское управление и возглавил опытный профессионал — бывший жандармский ротмистр Журавский), тогда как учреждённые ранее Атбасарский и Кокчетавский отдельные пункты так и не были на практике сформированы{122}. В том же месяце начальник областного управления госохраны полковник В.Н. Руссиянов рапортовал управляющему Особым отделом генерал-майору В.А. Бабушкину, что управление перегружено работой, только за два месяца (июль — август) основные его сотрудники — 4 помощника и 2 чиновника для поручений — расследовали 137 дел, и ходатайствовал об увеличении штатов{123}.
Из-за начавшегося в мае — июне 1919 г. отступления колчаковской армии фактически не была сформирована государственная охрана в Уфимской губернии: ее управление начало комплектование штатов лишь после эвакуации в Златоуст, а затем в Челябинск в июле месяце (причем до этого времени начальник управления и его помощники два месяца жили в железнодорожном вагоне), а в процессе оставления Урала поступил приказ о его переводе в полном составе в Енисейскую губернию, где на его базе было развернуто местное губернское управление госохраны{124}.
В свою очередь, управляющий Забайкальской областью С. Таскин в сентябре 1919 г. докладывал министру внутренних дел, что, несмотря на открытие в области управления государственной охраны с 1 августа, еще не получено от правительства «ни копейки денег», но тем не менее управление «сформировано и работает» благодаря энергии его начальника, жандармского профессионала полковника Л.А. Иванова, идет формирование уездных управлений и отдельных пунктов{125}. За месяц до падения белого Омска, в начале октября 1919 г. управляющий Иркутской губернией П.Д. Яковлев сообщал, что из всех учрежденных по губернии отделений госохраны до сих пор сформированы управления в самом Иркутске, Нижнеудинске, Черемхово и Верхоленске (причем в двух последних — уже осенью), а также «в ближайшее время будут открыты» в Балаганске и Ангарске{126}. Примерно тогда же управляющий Семипалатинской областью Зверев доносил, что в его области фактически действуют лишь два из учрежденных управлений — областное и Павлодарское уездное, да предполагается к открытию в октябре отдельный пункт в Зайсане{127}.
Исходя из секретного характера деятельности государственной охраны, В.Н. Пепеляев предпочитал ее не афишировать. В этой связи характерна любопытная депеша вр.и.д. управляющего Особым отделом Департамента милиции Львова на имя начальника Алтайского губернского управления госохраны капитана (впоследствии подполковника) Н.И. Игнатова: «По дошедшим до Департамента милиции сведениям, Вашим распоряжением над помещением, нанятым для вверенного Вам управления, помещена обращающая на себя по размерам внимание вывеска «Алтайское губернское управление государственной охраны». Г[осподин] министр внутренних дел, узнав об этом, иронически отнесся к Вашему стремлению анонсировать себя в такой резкой форме. Об изложенном сообщаю для сведения» (впрочем, в ответном рапорте Игнатов отрицал наличие такой вывески и объяснял такие слухи сплетнями недоброжелателей){128}.
31 мая 1919 г. и.о. управляющего Особым отделом Департамента милиции Львовым были утверждены «Правила о службе агентов наружного наблюдения», дополненные подробной инструкцией по производству наружного наблюдения на основе многолетнего опыта соответствующих подразделений дореволюционного Департамента полиции{129}. (См. приложение 10.)
Проводя дознания по делам о государственных преступлениях, органы госохраны должны были руководствоваться статьей 1035 Устава уголовного судопроизводства (т. 16 Свода законов Российской империи издания 1914 г.), в которую были внесены соответствующие изменения.
Помимо прочего, в ней, как отметил историк С.П. Звягин, оговаривался порядок взаимодействия органов госохраны с милицией и прокуратурой. Так, помимо прокурорского надзора за ведением дознаний (§ 5), окружному прокурору предоставлялось и право возбуждения предварительного следствия по политическим делам (по итогам дознания, оконченные материалы которого направлялись ему, в соответствии с § 23), которое поручалось судебному следователю (§ 29). Дознания по особо важным делам могло вести лицо, специально назначенное для этого верховной властью, в присутствии прокурора судебной палаты. Обыск и арест производились также с санкции окружного прокурора (§§ 11, 14). Он же мог прекратить производство дознания в случае отсутствия состава преступления или необнаружения виновного, а при недостатке улик — запросить прокурора судебной палаты об отмене ареста (§ 25). При этом, если государственный преступник являлся военнослужащим, дознание по его делу вело военное ведомство (§ 7). При этом статья не регламентировала разграничения функций госохраны с контрразведкой{130}. Постановление Совета министров «О правах и обязанностях чинов военной контрразведки по производству расследований» от 3 мая 1919 г., которое было принято почти в той же редакции, что и «Временное положение о правах и обязанностях чинов сухопутной и морской контрразведывательной службы по производству расследований», со своей стороны не регламентировало взаимодействие с органами госохраны{131}. В документе лишь сказано, что начальники отделений и пунктов, их помощники и классные чины имели право производить обыск и предварительный арест заподозренных лиц при содействии милиции на основании ордера, выданного их начальниками{132}.
По ходу отметим, что оконченное контрразведкой расследование направлялось в военно-окружные или окружные суды, где судьбы обвиняемых решали несколько офицеров. Однако приговоры утверждались высокопоставленными военными, обладавшими правом предания военно-полевому суду. Первоначально этим правом на театре военных действий наделялись начальник штаба Верховного главнокомандующего, командующие армиями, командиры корпусов, главные начальники военных округов. Впоследствии командармы могли предоставлять такие полномочия начальникам крупных гарнизонов и уполномоченным по охране государственного порядка и общественного спокойствия. Но при этом, как отмечают очевидцы, органы безопасности превышали свои полномочия, злоупотребляли служебным положением, творили произвол в отношении арестованных. «Про некоторые контрразведки ходили рассказы, будто они напоминают собой застенок, где не только держат ни в чем не повинных людей, но стараются получить показания пытками и угрозами», — свидетельствует в своих «Записках» И.И. Сукин{133}. 30 ноября 1918 г. Тюменская следственная комиссия жаловалась министру внутренних дел на контрразведку, требовавшую в свое распоряжение арестованных внесудебным порядком вопреки постановлению Временного Сибирского правительства № 73 от 27 августа 1918 г., согласно которому они должны были передаваться следственным комиссиям{134}. Подобные факты вызвали циркулярное обращение А.В. Колчака к местным органам гражданской и военной власти, призывавшее военные органы не злоупотреблять властью и соблюдать закон, напоминая, что, согласно ст. 13 принятых еще Временным Сибирским правительством «Временных правил о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» от 15 июля 1918 г., милиция и другие «силовые» правоохранительные органы подчинены военным начальникам только по делам охраны порядка и безопасности, в остальном же — местной гражданской администрации{135}.
Первое время предварительные дознания осуществлялись госохраной вместе с губернскими следственными комиссиями. Незадолго до краха колчаковского режима, в октябре 1919 г. функции были разграничены: с преобразованием губернских следственных комиссий в окружные (при окружных судах) вся работа по дознаниям передавалась госохране, от которой дела в законченном виде передавались в следственную комиссию{136}.
Поскольку четкого разграничения функций между государственной охраной и контрразведкой в законодательстве не было, это нередко приводило к параллелизму и дублированию в их деятельности. В Томске, например, помимо управления госохраны генерал-майора С.А. Романова действовали отделение контрразведки штаба Омского военного округа, контрразведка при штабе 2-й дивизии, городское отделение контрразведки (официально именовавшееся военным контролем), сыскное отделение городской милиции и чешская контрразведка. В Иркутской губернии параллельно действовали контрразведка штаба округа, военного района и управление госохраны. Однако управляющий губернией П.Д. Яковлев считал их работу неудовлетворительной и жаловался в мае 1919 г. министру внутренних дел, что «до сих пор не введены агенты ни в предприятия, ни в союзы, ни в организации»{137}.
Ведомственная рознь между госохраной и контрразведкой проявлялась по самым разным поводам. Так, в мае 1919 г. начальник Иркутского губернского управления госохраны капитан (впоследствии — подполковник) Н.А. Смирнов докладывал в Особый отдел, что возглавляемой им ранее в Иркутске одной из параллельно существовавших контрразведок (отделением Главного военного контроля) «после тщательного агентурного наблюдения и предварительных розысков были открыты первые следы существования в городе тайной большевистской организации»; после расформирования же этого отделения в апреле 1919 г. и своего перехода в создаваемую госохрану он получил приказ от штаба военного округа сдать все дела военно-окружной контрразведке. Однако Смирнов выполнить этот приказ «без ущерба для дела не нашел возможным» и просил поддержки перед штабом округа с тем, чтобы эти дела остались у него в формируемом управлении госохраны{138}.
На ненормальность такого положения указывали и другие начальники государственной охраны на местах. Так, начальник Приморского областного управления госохраны полковник А.А. Немысский в докладной записке директору Департамента милиции, ходатайствуя о переводе в госохрану из контрразведки части жандармских офицеров, отмечал: «Контрразведка в силу сложившихся обстоятельств уже скоро год как занимается исключительно политическим розыском… штаты ее разрослись до весьма значительных размеров, не оправдываемых необходимостью борьбы с иностранным военным шпионством»{139}. В донесении управляющему областью он жаловался на «сепаратный образ действий» начальника контрразведки Владивостокской крепости, не желавшего передавать госохране пограничный пункт паспортного контроля{140}. Конфликт продолжался и дальше, так что в дело был вынужден вмешаться главный начальник Приамурского края и одновременно командующий Приамурским военным округом генерал-лейтенант С.Н. Розанов, специальным приказом поручивший начальнику своей канцелярии навести порядок в этом деле и устранить «параллельность» в работе контрразведки и госохраны{141}. В свою очередь, начальник канцелярии Розанова издал приказ, угрожавший начальникам обоих конфликтующих ведомств: «За препирательства, ссоры… буду преследовать всеми имеющимися в моем распоряжении мерами, вплоть до смещения с занимаемой должности и предания суду»{142}.
Не менее красноречивые факты приводятся в докладе главного начальника Самаро-Уфимского края А.В. Колчаку от 18 апреля 1919 г. В нем говорится, что в первые дни после взятия белыми Уфы в марте 1919 г. «каждый полк в Уфе имел свою контрразведку, производя обыски и аресты, причем никаких дознаний не производилось». Потом был организован единый контрразведывательный пункт при начальнике гарнизона города, который арестовал по подозрению в причастности к большевизму 1416 человек, из которых 23 были ликвидированы «при попытке к бегству»{143}. Попутно, однако, отметим, что подобные масштабы террора совершенно не удивительны, если учесть, что, по данным Особого отдела Департамента милиции, в той же Уфе большевики за несколько месяцев расстреляли свыше тысячи горожан, из них большую часть — накануне своего отступления{144}.
Необходимость четкого разделения зон ответственности контрразведки и госохраны ясно осознавалась не только профессионалами. Об этом писал управляющий Забайкальской областью, видный кадет С.А. Таскин министру внутренних дел В.Н. Пепеляеву в докладе, сохранившемся в подлиннике: «Во избежание междуведомственных трений и недоразумений, считаю крайне необходимым циркулярное разъяснение взаимоотношений органов государственной охраны и военной контрразведки», которая «часто распространяет свою деятельность и на гражданское население… Разъяснение необходимо в том смысле, — уточнял автор, — что военная контрразведка действует только среди войск, все же сведения, добываемые ею по делам, относящимся к ведению государственной охраны, она обязана незамедлительно сообщать в государственную охрану». В частности, он предлагал изъять из подчинения контрразведке пограничные паспортные пункты и подчинить их госохране, а с целью поднятия престижа последней законодательно наделить ее чинов всеми привилегиями государственной службы (в этом месте имеется собственноручная приписка В.Н. Пепеляева на полях доклада: «К чинам охраны не относятся филеры и секр[етные] агенты. В. Щепеляев]»){145}.
0 ведомственном соперничестве и отсутствии должного взаимодействия между контрразведкой и госохраной свидетельствуют и другие документы. Управляющий Алтайской губернией, в частности, отмечал в одном из донесений, что «часто милиция и государственная охрана не осведомляются ни о чем военной контрразведкой»{146}.
Однако, хотя вполне очевидно, что В.Н. Пепеляев внимательно читал этот и подобные ему доклады, четкого разграничения сфер ответственности и взаимоотношений между госохраной и контрразведкой так и не было проведено. Это приводило к нередким ведомственным конфликтам между ними. Наиболее яркий из них связан с попыткой начальника контрразведки Сибирской армии полковника Й. Зайчека в марте 1919 г. арестовать по обвинению в вымогательстве прикомандированного к Департаменту милиции подполковника Константинова. По распоряжению министра внутренних дел вмешался начальник Акмолинского областного управления госохраны подполковник (впоследствии — полковник) В.Н. Руссиянов, который пресек эту попытку, причем в результате дело едва не дошло до стрельбы. В защиту контрразведки выступил главный военный прокурор, написавший жалобу А.В. Колчаку. По распоряжению последнего (не разобравшегося сразу в деле) Руссиянов был предан Омскому военно-окружному суду, но по выяснении обстоятельств дела оправдан{147}.
Нередко работу государственной охраны осложняли трения с управляющими губерниями (лицами по преимуществу гражданскими и привыкшими к другим методам работы), которым они были официально подчинены. Если, например, начальник Тобольского губернского управления полковник В.П. Григорович был назначен при активном содействии управляющего губернией и работал в полном содружестве с ним, то начальник Алтайского губернского управления капитан, в дальнейшем подполковник Н.И. Игнатов был назначен «вопреки желанию» управляющего губернией и то и дело жаловался Особому отделу на его неприязнь и нежелание содействовать в работе{148}. Своего человека хотел видеть во главе госохраны управляющий Енисейской губернией, и Особому отделу пришлось дважды напоминать ему, что начальником местной госохраны назначен бывший начальник Уфимского управления подполковник Н.Н. Рудов, в полном составе эвакуированного в Красноярск для развертывания работы на новом месте{149}. Управляющий Иркутской губернией П.Д. Яковлев, признавая начальника губернского управления госохраны Н. А. Смирнова лучшим из имевшихся кандидатов на эту должность, отмечая, что он «знает технику дела, очень вежлив, закономерен», вместе с тем жаловался министру внутренних дел, что он «человек не местный, плохо знакомый с местными особенностями», не во всем советуется и нерегулярно докладывает ему, а кроме того, что у него «нет жилки спортсмена, а в таком деле, как охрана, борьба с подпольем, нужна именно эта жилка, нужно постоянное рвение перехитрить, пересилить, окружить, впутать в свои сети врага». В итоге, заключал Яковлев, «работы охраны в организациях я не вижу. Отсутствие серьезных агентов приводит начальника охраны к ложным тревогам, основанным на сенсационных ему сообщениях, которые раздражают военных, заставляя их принимать меры, ничем впоследствии не оправдываемые… Чувствуется, что капитан Смирнов, при всех своих хороших качествах, будет слаб»{150}.
В конце концов, подобные жалобы так надоели министру внутренних дел В.Н. Пепеляеву, что он на полях цитированного доклада собственноручно начертал синим карандашом размашистую резолюцию: «Когда наконец управляющим] губ[ерниями] станет понятно, что управление] государственной] охр[аны] подчинено им? Требую немедленного оповещения управляющих] губ[ерниями]. Мне надоела эта проволочка»{151} (подчеркнуто автором резолюции. — Авт.). Вслед за этим, не понадеявшись на подчиненных, он лично диктует циркулярную телеграмму всем управляющим губерниями: «Срочно. Циркулярно. Управляющим губерниями (областями). Управления государственной охраны [в] силу закона, принятого Совмином, подчинены управляющим губерниями [и] областями. Прошу иметь в виду, что вследствие этого ответственность за спокойствие губернии и своевременное осведомление меня ныне [в] еще большей степени ложится на управ[ляющих] губ[ерниями]. В. Пепеляев»{152}.
В свою очередь, старые профессионалы-жандармы иной раз высказывали недовольство своим подчинением штатским управляющим губерниями. Упоминавшийся начальник Иркутского губернского управления госохраны подполковник Н.А. Смирнов в докладе Особому отделу выражал сомнения в целесообразности такого подчинения, в результате которого, по его мнению, «деятельность чинов государственной охраны… будет получать оценку и будет зависеть чисто от индивидуальных черт и личных взглядов… от политической окраски лица, стоящего в данный момент во главе губернии»{153}. Иногда проявлялось непонимание со стороны управляющих губерниями сущности и задач госохраны. Так, товарищ министра внутренних дел Ячевскии пенял управляющему Семипалатинской областью Самойлову, что тот вместо организации госохраны у себя в области, как требовало постановление правительства, зачем-то создал импровизированную контрразведку в составе 3 человек при местном ОМОНе{154}.
Было ли известно А.В. Колчаку о трениях между контрразведкой и государственной охраной и предпринимались ли властью попытки разграничить их функции — однозначного ответа нет. Судя по документам, Верховного правителя больше беспокоили сбои в системе военного управления, порожденные, в частности, соперничеством между центральными учреждениями. Тому подтверждением являются трения между Ставкой и Военным министерством, мешавшие эффективному управлению войсками в сложной обстановке Гражданской войны. «Отношения между Ставкой и Военным министерством самые враждебные; обе стороны зорко шпионят друг за другом и искренне торжествуют и радуются, если супротивник делает промахи и ошибки», — свидетельствовал в своем дневнике барон А.П. Будберг{155}. Это противостояние передавалось и войскам. Понимая всю опасность сложившегося положения, адмирал А.В. Колчак издал приказ, в котором категорически потребовал «прекращения розни, недоброжелательства и стремления выискать промахи других и повелеваю каждому заниматься порученным ему делом»{156}.
Кроме того, действующие самостоятельно атаманы и их отряды зачастую занимались грабежами, разбоями, дезорганизовывали армию, чем подрывали доверие населения к власти. Только в одном Омске было 8 контрразведок, включая самочинно возникшие при казачьих атаманах{157}. Нередко, пользуясь обстановкой смутного времени, под видом контрразведчиков, облеченных властью, подвизались откровенные самозванцы и аферисты. Так, в Новониколаевске в конце ноября 1918 г. был арестован самозванный начальник контрразведки штабс-капитан Степаненко{158}. «Для того чтобы объединить под своим крылом все эти разрозненные формирования, необходимо было подчинить казачество центральному военному аппарату управления, но с предоставлением ему своеобразного самостоятельного центрального органа, — пишет историк Л.Н. Варламова. — Сложилась ситуация, когда правительство было вынуждено идти на компромисс, считаясь с настроением кругов, в руках которых, так или иначе, значительная вооруженная сила»{159}.
Чтобы урегулировать отношения между штабом Верховного главнокомандующего и Военным министерством, а также подчинить общему порядку казачество, в мае 1919 г. были начаты новые реорганизации органов военного управления, результатом которых, по мнению помощника начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал-лейтенанта А.П. Будберга, «является создание невероятно громоздкой Ставки, вбирающей в себя часть отделов Военного министерства»{160}.
Между тем обстановка на фронте усложнялась. В тот период войска Южной группы Восточного фронта продолжали контрнаступление. Череда тактических операций красных привела к потере Екатеринбурга (14 июля) и Челябинска (24 июля). Особенно значимым стало поражение белых войск под Челябинском, где были истрачены последние резервы, а в плен попало около 15 тыс. человек. Продвижение красных войск сдерживало лишь обострение дел на Южном фронте, где мощное наступление развернул А.И. Деникин.
Таким образом, вышеперечисленные и другие обстоятельства говорили о необходимости реформы в армии, что также стало очевидным для А.В. Колчака и его ближайших помощников. 25 июня 1919 г. приказом начальника штаба ВГК № 558 была объявлена новая структура центральных органов военного управления, во главе которой стоял адмирал А.В. Колчак и Ставка. Его ближайшими помощниками являлись начальник штаба и военный министр. Штаб ВГК, Военное министерство и Главное управление по делам казачьих войск объявлялись высшими органами военного управления{161}.
Вопросы контрразведки и военного контроля как в действующей армии, так и в тыловых военных округах, а также цензуры, печати, осведомления[9] и пропаганды возлагались на управление 2-го генерал-квартирмейстера при ВГК, которое было окончательно сформировано к 9 июля 1919 г. В его состав вошли разведывательный, контрразведки и военного контроля, осведомительный отделы, а также главное военное цензурно-контрольное бюро, канцелярия, особое отделение и технический подотдел{162}.
Важно отметить, что частые реорганизации, проводимые военачальниками, мало знакомыми с методами работы контрразведки, вносили путаницу в ее организацию и деятельность.
При этом реорганизация не затронула всей системы, которая продолжала оставаться громоздкой и трудно управляемой. Как отмечал 2-й генерал-квартирмейстер штаба ВГК генерал-майор П.Ф. Рябиков, сложно «было направлять работу в армиях на всей громадной территории Сибири и Дальнего Востока. Большое количество контрразведывательных органов, постоянная между ними нездоровая конкуренция, сопровождаемая иногда “подсиживанием” друг друга и взаимными интригами, отнимала много времени для очищения… контрразведывательной атмосферы»{163}.
20 августа 1919 г. полковник Н.П. Злобин представил генерал-майору П.Ф. Рябикову доклад, в котором предлагал создать единую вертикаль органов безопасности. Суть проекта заключалась в упразднении военно-контрольных отделений на ТВД и передаче их функций военной контрразведке{164}.
К концу лета 1919 г. положение на фронте значительно изменилось. Инициатива перешла к Красной армии. После взятия Челябинска ей открылась дорога вглубь Сибири. 6 августа войска Восточного фронта стали преследовать колчаковцев в двух направлениях: 3-я армия — на Ялуторовск — Тюмень, 5-я — вдоль железной дороги Челябинск — Курган. Отсутствие координации в деятельности войск, большие потери в живой силе и технике, усталость войск и отсутствие резервов усугубляли положение колчаковской армии. Громоздкая система центрального военного управления оказалась малопригодной в создавшихся условиях. «Отсюда-то и получалось, что из 800 тысяч ртов в строю оказалось всего 70 тысяч бойцов, которые обслуживали: штаб главнокомандующего, пять штабов армий, штабов корпусов и 35 штабов дивизий, — свидетельствует генерал-лейтенант Д.В. Филатьев. — А в то же время у красных против нас действовала одна армия из 3–4 дивизий и 2–3 конных бригад, и эта сравнительная горсточка и разбила в конце концов наши толпы обозных и обратила в бегство многочисленные штабы с их тучей переписчиц, при которых нередко возились в обозе и их родители»{165}.
Приказом № 762 от 10 августа 1919 г. было объявлено о расформировании штаба Восточного фронта. Распоряжением начальника штаба ВГК от 17 августа был вновь сформирован Походный штаб фронта, в составе которого находился разведывательный отдел, а при нем — контрразведывательная часть{166}.
Приказ от 2 сентября 1919 г. № 997 ограничился лишь переименованием органов военного контроля в местные органы контрразведки, оставив их в структуре военно-административных управлений районов армий. Контрразведывательные отделения и пункты армейских штабов были переименованы в войсковую контрразведку{167}. Став начальником штаба Восточного фронта, генерал П.Ф. Рябиков, из-за большой загруженности работой, поступил вопреки рапорту полковника Н.П. Злобина — передал всю контрразведку военно-административному управлению. «После ряда совещаний с генералом Домонтовичем (главный начальник военно-административного управления района Восточного фронта. — Авт.) мною был составлен доклад о передаче дела управления контрразведкой и военным контролем в ведение военно-административного управления, имевшихся при армии и в тыловом округе, — писал П.Ф. Рябиков. — Всяческое содействие контрразведке и военному контролю должна была оказывать наружная и уголовная милиция, а также милиция железнодорожная»{168}.
После реорганизации задачи органов безопасности остались прежними: войсковая контрразведка занималась ликвидацией неприятельских шпионов и агитаторов в войсках, местным органам контрразведки вменялось в обязанность ведение борьбы с антигосударственными элементами страны. С целью выяснения отношения войск и населения к существующему строю, агентура насаждалась во все подразделения, вплоть до рот и эскадронов, и во все населенные пункты{169}.
1 октября 1919 г. был издан приказ начальника штаба ВГК № 1184 об образовании из Ставки и Походного штаба ВГК управлений Восточного фронта: полевого управления артиллерии фронта, полевого инспектора инженеров фронта, главного начальника военно-административного управления, осведомительного управления и личного конвоя главкома армиями Восточного фронта. Контрразведывательный отдел штаба ВГК был переподчинен главному начальнику военно-административного управления фронта. Заметим, что генерал-квартирмейстер непосредственно подчинялся начальнику штаба фронта, а главный начальник военно-административного управления — главнокомандующему фронтом{170}.
В ноябре 1919 г. председатель комиссии по ревизии омского экономического офицерского общества генерал-майор В.Н. Фельдман, обобщив опыт работы органов безопасности в колчаковский период, в частности, не согласился с тем, что контрразведка являлась официальным учреждением «публичного характера». По его мнению, это позволяло большевикам установить наблюдение за зданиями, где размещались спецслужбы, и тем самым выявить их штатных сотрудников и агентуру. В качестве меры противодействия генерал предлагал вывести контрразведку из состава военного ведомства и законспирировать под какое-нибудь учреждение или заведение, чтобы «скрыть от взоров общества». Аресты и «прочие акты» предлагалось проводить «гласным аппаратом старого типа»{171}. Ничего нового данное предложение В.Н. Фельдмана не содержало. Создавая в 1911 г. контрразведывательную службу, ГУГШ законспирировала ее деятельность. По этой причине сотрудники КРО были лишены всякой исполнительной власти, даже той, которую они имели как жандармские офицеры. Инструкцией им предписывалось только вести наружное наблюдение, а в случае обысков и арестов обращаться к местным жандармским органам{172}.
Органы государственной охраны МВД пытались добиться передачи им от контрразведки всего собираемого материала по уличению большевиков и прочим государственным преступникам. Однако в действительности предписания военного министра игнорировались контрразведывательными органами: так, управление госохраны и КРО штаба Иркутского военного округа действовали разобщенно, о чем указывал управляющий Иркутской губернией начальнику штаба округа 22 октября 1919 г.{173}.
К началу 1920 г. армия А.В. Колчака была полностью разгромлена. Как известно, 4 января адмирал сложил с себя все полномочия, передав верховную власть А.И. Деникину, а военную и гражданскую власть на территории восточной окраины — атаману Г.М. Семенову.
При создании органов безопасности на фронте и в тылу колчаковские власти руководствовались нормативно-правовой базой дореволюционного периода и Временного правительства, что обрекало контрразведку военного ведомства и государственную охрану МВД на соперничество и конкуренцию. Попыток разграничить их функции или сконцентрировать под единым руководством не было, по всей видимости, потому, что военные и гражданские власти откладывали разрешение данной проблемы на послевоенный период. Однако тесная взаимосвязь внешних и внутренних угроз безопасности белогвардейским режимам явилась толчком к объединению спецслужб и органов внутренних дел. И на завершающем этапе Гражданской войны наметилась тенденция к созданию специальной службы, объединившей в 1921–1922 гг. на Дальнем Востоке (Гродековская группа войск, Земская рать) под единым началом три функции — разведку, контрразведку и политический сыск.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги