Каролин и Каро

Каролин

Хуже всего ей было среди ночи. Около двух после полуночи Каролин просыпалась и, поднявшись с кровати, вглядывалась в темноту своей спальни. Белые занавески на окне, стол, шкаф с книгами. Все было в порядке. Все было даже хорошо. Только девочка обливалась холодным потом.

Снова и снова она вспоминала, как летели разноцветные кольца, задевая за горлышки пустых бутылок. И зацепившийся красный шарик. И истошный женский крик.

Было невыносимо, оставалось только мечтать, чтобы однажды страшные воспоминания перестали будить ее среди ночи.

Днем было немного легче, хотя воспоминания по-прежнему не отпускали девочку. Она планировала каждый час. Ванна, школа, домашнее задание, сон. Каролин пыталась что-то читать, но маленькие мальчики в книгах напоминали Адама. В когда-то любимой книжке “Маленькие женщины” одну из сестер звали Мэг. Слушать музыку стало просто невыносимо. Вышивание оказалось самым безопасным занятием. Подсчет стежков заполнял голову.

И все-таки дни были гораздо безопаснее. Каролин нравился строгий распорядок в школе. Всегда знаешь, что за чем следует — уроки, обед, прогулка. Ни о чем не надо задумываться.

И сама школа ей тоже нравилась — строгое кирпичное здание с белыми ставнями и развевающимся флагом над парадным входом.

У Каролин была отдельная комната, но дверь в нее она всегда держала приоткрытой. Было приятно слышать щебет девочек в коридоре. Иногда ей грезилось, что, закончив школу, она станет монахиней и тогда ее будут окружать только женские голоса.

С нынешними одноклассницами было легко общаться. У большинства из них отцы служили в армии, и девочки, постоянно переезжая с места на место, не воспринимали ничего слишком серьезно.

Правда, настоящих подруг Каролин себе здесь не завела. Это требовало слишком больших усилий, на которые сейчас она была не способна. Но кое-что она все же делала. Это был только ее секрет. Частенько на своих подушках девочки обнаруживали то осенние листья, то маленькие шоколадки.

Им казалось, что в школе завелось доброе привидение, но они не могли себе даже представить, кто на самом деле был этим привидением.

О своей трагедии Каролин никому не рассказывала.

Однажды вечером Каролин спустилась вниз, в подвал, где размещались душевые. По пути она заглянула в распахнутую дверь комнаты Фионы Маршалл и увидела, что около десятка девочек расселись на полу.

— Эй, Каролин, иди к нам! — прокричала ей Фиона.

Каролин вошла внутрь и спросила:

— А чем вы занимаетесь?

— Играем. В игру под названием “Скажи правду, или проиграешь”.

— Как это?

— Садись, сейчас увидишь. Каролин присела на пол.

Шарлин Пери была первой. Она проиграла, не угадав, что бывает в первую брачную ночь, поэтому ей пришлось задрать юбку выше талии.

За ней последовали другие девчонки, которые вполне успешно справились с каверзными вопросами. Так всем было интереснее — узнать кое-какую правду.

Наконец дошла очередь до Каролин.

— Правда или проигрыш, — напомнила ведущая игры. — Расскажи о самом плохом поступке в своей жизни или выпрыгни из окна.

У Каролин запылало лицо. Казалось, что кожа вот-вот порвется и кровь из раскаленных сосудов выплеснется наружу. Взгляды девочек были устремлены на нее. Неужели они все знают?

С невинными лицами подруги ждали ее ответа. И Каролин решила рассказать. Ей казалось, что девочки обязательно поймут, что случилось в тот день.

Только слова почему-то застряли в горле. Каролин поднялась и, нервно улыбаясь, шагнула к окну.

Телефон отвечал Каролин длинными гудками. Пока она ждала, что кто-нибудь возьмет трубку, у нее вспотели ладони.

— Алло?

— Папа?

— Каролин? — Он был удивлен. — С тобой все в порядке?

— Да.

— Как твоя лодыжка?

— Доктор говорит, что гипс можно будет снять через неделю.

— Отлично. И больше не вздумай прыгать в окна.

— Хорошо, папа.

Он не спросил ее, почему она это сделала. Вероятно, догадался о причинах или подумал, что ей захотелось таким дурацким способом обратить на себя внимание. А может, испугался, что она свихнулась, как и Мэг.

— Папа, я все думаю о Дне благодарения. — Пауза в телефонной трубке была мучительно долгой.

— Я сожалею, лапочка. Время еще не наступило. У Мэг наметился прогресс, и желательно ее не травмировать. Я советовался с миссис Тэл-бот, и она сказала, что ты можешь остаться на праздники в школе, многие девочки тоже не разъедутся по домам.

Каролин закусила губу почти до крови.

— А Рождество? Может быть, на Рождество? — Она вцепилась в трубку, ожидая, когда кончится эта затянувшаяся пауза.

— Поживем — увидим, — последовал нейтральный ответ.

Каролин уже повесила трубку, но тут вспомнила, что не сказала привычного “Люблю тебя, папочка”.

Она тут же набрала номер, но услышала голос Мэг и, не вымолвив ни слова, снова отключилась.

Ночь была ледяной. Карелии распахнула окно и, закрыв глаза, подставила свое лицо горьковатой прохладе. Казалось, она слышит музыку звезд — протяжную и сладкую. Только потом она догадалась, что это звучит приемник в холле.

Девочка закрыла окно и села в кровати, в полной тьме прислушиваясь к доносившейся песне. Она не разбирала слов — только голос, словно лившийся из снежного леса.

Внезапное появление Карелии удивило Дженис.

— Прости, что побеспокоила тебя, — сказала Каролин. — Скажи, у тебя сейчас играла музыка?

Дженис кивнула.

— Что, слишком громко? — Она жестом пригласила Каролин присесть. — Хочешь пирожное, мне его прислала сестра?

— Нет, спасибо. — У Каролин почему-то перехватило дыхание. — Я хотела узнать: что это за музыка?

— “Песни из Камелота”.

Дженис протянула ей обложку диска, где акварельное озеро и замок были скрыты туманом.

— Это какой-то новый парень из Англии. Тристан. Сестра, кстати, написала, что скоро он станет покруче Донована. Симпатичный, правда?

Нет, он не был таким уж симпатичным, но Каролин поняла, что всю жизнь ей хотелось увидеть именно его лицо.

— Хочешь, включу его еще раз? — осведомилась Дженис.

— Нет, спасибо, — отказалась Каролин.

— Тогда приходи ко мне чуть позже. Будем есть пирожные и послушаем весь альбом.

Каролин была благодарна, но идти на вечеринку и слушать Тристана в комнате, полной девочек, ей не хотелось.

Каждый четверг ученицы школы могли выезжать в город. Каролин, никогда не интересовавшаяся этим, сегодня решила отправиться со всеми.

В два часа все девочки собрались внизу.

— Разберитесь по парам, — скомандовала директриса, когда они приблизились к городской окраине. — Не уходите дальше Кросс-авеню. Встретимся здесь же через полтора часа. И не опаздывайте.

Каролин досталась в спутницы толстушка по имени Мериголд.

— Куда мы идем?

— В книжный магазин, — без раздумий заявила Мериголд. — Я хочу купить новую книгу.

Они вошли в магазин. Мериголд сразу же отыскала нужную книжку и, прислонившись к стене, уткнулась в нее. Каролин, немного потоптавшись рядом, тихонько отворила дверь и выскользнула на улицу. Всего лишь на пять минут — Мериголд и не заметит ее отсутствия.

Лавка, где продавали диски, была всего в нескольких кварталах. Разыскав “Песни из Камелота”, Каролин рассматривала бледное лицо Тристана, пока ей пробивали чек, отсчитывали сдачу и опускали пластинку в пакет.

Каролин взглянула на часики. Сорок пять минут пролетели незаметно, и лучше бы ей вернуться в книжный магазин к Мериголд. Она заторопилась обратно, но на углу оживленного перекрестка заметила витрину, где были выставлены кукольные домики.

Каролин заколебалась. Пять минут. Ведь можно подарить себе эти пять минут, пока Мериголд упивается своей книжкой.

Она вошла в магазинчик.

— Привет! — Женщина готовила витрину к Дню благодарения. — Прости, у нас тут пока еще беспорядок.

Каролин улыбнулась.

— У вас все замечательно. Как бы мне хотелось помочь вам.

— Почему бы и нет? Мне как раз нужны маленькие, ловкие ручки, такие, как у тебя.

— Боюсь, что у меня нет времени.

Кукольный столик выскользнул из пальцев женщины, и тут же все фигурки посыпались на пол следом за ним.

Каролин бросилась осторожно подбирать их, восстанавливая прежний порядок.

Вдвоем они соорудили потрясающий кукольный банкет. Несколько кукол сидели за столом, другие стояли, держа в руках тарелки, среди них встречались фигурки индейцев и пилигримов, а под столом маленькая черная собачка замерла над своей миской.

Опустившись рядом с ними на колени, Каролин счастливо улыбалась. Это был настоящий День благодарения.

Тут ее взгляд упал за окно. Она увидела залитое слезами лицо Мериголд и всех своих одноклассниц.

— Я должна идти, — встрепенулась девочка. — Спасибо, что позволили мне помочь.

— Тебе спасибо, — улыбнулась женщина, — ты можешь заходить сюда, когда захочешь.

В тот же вечер Каролин вызвали в кабинет директора школы.

Миссис Тэлбот приняла ее стоя и не предложила Каролин присесть.

— Я так поняла, что ты нарушила самое главное наше правило.

Каролин молча кивнула. Голова ее была словно налита свинцом.

— Ты можешь представить себе, как все волновались?

— Простите меня. Я не подумала об этом. Я была очень увлечена и забыла о времени.

Глаза миссис Тэлбот вонзились в нее, как две рапиры.

— Что тебя так увлекло?

Каролин рассказала все до мельчайших подробностей, не забыв упомянуть даже черную собачку возле миски с праздничной индейкой.

— Я заметила девочек, только когда взглянула в окно, — закончила она.

— Теперь мне понятно, — задумчиво произнесла миссис Тэлбот и наконец-то опустилась в кресло за внушительным письменным столом.

— Здесь нет твоей вины, Каролин, ты действительно не хотела этих неприятностей. Но, к сожалению, школьные правила требуют от меня наказать тебя. Ты публично извинишься перед воспитательницей, и две недели не будешь покидать территорию школы.

Каролин закусила губы чуть не до крови.

— Вы сообщите об этом моему отцу?

— Нет. Это была неосторожность, а не злой поступок. Я не вижу причины беспокоить твоего отца. Искренне скажу, мне нравится то, что ты была готова на помощь. Я знаю, ты пережила нелегкие времена, — тут она сделала паузу. — Думаю, ты можешь снова пойти в этот магазин. Я скажу это твоему воспитателю.

— Спасибо, миссис Тэлбот, — у Каролин перехватило дыхание.

Директриса улыбнулась:

— Тем более что впереди Рождество.

Декабрь выдался прекрасным, но морозным. Каролин старалась не думать о приближающемся Рождестве и о том, где она его проведет. Все ее мысли были сосредоточены только на той витрине, которую она украшала к Рождеству. Время, которое Каролин проводила в магазине игрушек, было великолепным. Миссис Тэлбот сдержала свое слово и, кроме четверга, отпускала ее туда и по субботам.

Витрина становилась все совершеннее, Каролин добавила еще, как истинный художник, несколько штрихов, покинула пространство за стеклом и вышла на улицу, чтобы взглянуть на свою работу глазами прохожих. Карелии улыбалась, глядя на все это великолепие.

Рождественская елка сияла среди сугробов искусственного снега, а кукольный домик был полон сказочной жизни. К нему ступал по снегу румяный Санта-Клаус с полным мешком подарков, из которого высовывались крохотные пестрые чулочки со сладостями и игрушками.

Рождество приближалось с каждый днем. Все девочки разъезжались по домам.

— Каролин, я иду в кладовую, — она услышала голос воспитателя, — принести твой чемодан?

— Нет, — сказала Каролин и поспешно добавила, заметив, как удивленно на нее все посмотрели: — Не сейчас.

Она ждала вестей от отца, но он не звонил. Только восемнадцатого декабря она получила телеграмму, но с другого конца континента.

“Не могу провести Рождество без моей милой девочки. Высылаю билет. Люблю тебя. Зоэ”.

Оказывается, из автомата, откуда сыплются при выигрыше одни лишь пятицентовики, может выскочить и серебряный доллар. Теперь Каролин могла отправиться за чемоданом, пойти в город и выбрать матери рождественский подарок и ощутить зависть других девочек — ведь только она одна из всех полетит на каникулы в солнечную Калифорнию.

Рождество в Лос-Анджелесе — это что-то невероятное! По-летнему тепло. Дома и деревья обвиты гирляндами сверкающих лампочек, а серферы покоряют океанские волны, нацепив яркие шапки Санта-Клаусов.

Каролин развлекалась от души. Она не вспоминала ни об Адаме, ни об отце и Мэг. Вместе с Зоэ они украсили елку золотыми шарами. На вагончике с конной упряжкой они совершили путешествие в Пасадену, а после рождественского обеда отправились в театр, где по традиции давали классического “Щелкунчика”. Зоэ была неотразима и флиртовала с каждым встречным Санта-Клаусом.

В канун Рождества Каролин и Зоэ припрятали под елкой подарки друг для друга, а наутро принялись их распаковывать.

Зоэ первой вскрыла в нетерпении коробку, полученную от Каролин. Там была музыкальная шкатулка.

— Такой красивой вещи я и представить себе не могла, — произнесла Зоэ шепотом, но это донеслось до Каролин, и она зарделась румянцем от гордости.

Зоэ протянула ей большой пакет.

— Это прибыло вчера от твоего отца.

Каролин достала из пакета элегантное красное пальто, но тут же отложила его в сторону. Ей не хотелось думать сегодня об отце.

Дальше пошли подарки от Зоэ — юбки и блузки, свитер и берет под цвет ему, альбом с новым мюзиклом “Волосы” и красивые сережки. В последней коробке лежало платье. Настоящий вечерний наряд из лилового бархата.

— Вот это мой настоящий подарок, — сказала Зоэ. — Я не могу поверить, что тебе уже двенадцать, а у меня до сих пор нет твоего профессионального портрета. В четверг мы идем фотографироваться.

В назначенный четверг Каролин и Зоэ появились в салоне Элизабет Арден.

— Тобой займется Роберто, — предупредила Зоэ. — Он гений.

Роберто поцеловал маленькую ручку Каролин.

— Ты выглядишь, как молодая Катрин Денёв, только гораздо милее, — произнес он галантно.

Из салона Зоэ забрала дочку в полдень. Лиловое вечернее платье висело на плечиках в салоне автомобиля. Они ехали в Голливуд.

— Ты запомнишь этот день на всю жизнь, — Зоэ была взволнована. — Не всякой девочке выпадает удача позировать самому Хансу Ласки. Ты слышала о нем?

— Боюсь, что нет, — смутилась девочка. Зоэ горестно вздохнула.

— Конечно, нет, ведь ты выросла с Бартоном. Ханс Ласки был величайшим фотографом, его работы выставлялись в лучших музеях мира, он снимал всех звезд экрана и сцены, когда те находились в зените их звонкой славы.

— Я повстречалась с ним на одной вечеринке, когда еще только приехала в Голливуд. И ты знаешь, как он помог мне, едва только появилось мое агентство? Он совершенно бесплатно фотографировал всех моих детишек! — Зоэ загадочно улыбнулась. — Это большая удача, что он сейчас здесь, вообще-то он живет в Бостоне. И ты знаешь, что он сказал, узнав, что ты тоже здесь? “Настало время сделать портрет твоей настоящей дочки!”

Они вошли в громадное кирпичное здание, где, оказывается, размещался съемочный павильон и где их встретил седенький, маленького роста и какой-то скрюченный старичок.

Зоэ расцеловалась с ним и представила Каролин. Ханс Ласки всмотрелся в девочку. Глаза его были в красных прожилках. Каролин от такого взгляда стало не по себе.

— Ты можешь переодеться здесь, за занавеской, — вот и все, что сказал старик.

Ханс Ласки усадил ее на высокий вращающийся стул, направил осветительные приборы, взъерошил волосы. Потом откуда-то вытащил камеру и начал снимать:

— Наклони голову. Нет, в другую сторону. Подними глаза. Не так высоко. Расслабь руки. Сиди свободно.

Каролин чувствовала себя ужасно. Поза ее была неудобной, а улыбка вымученной. Но, посмотрев на Зоэ, стоящую где-то в сторонке, она вспомнила, что эта съемка — ее своеобразный подарок для матери.

Ближе к концу сеанса она услышала, как с шумом отворилась металлическая дверь павильона, и кто-то появился за спиной фотографа. Приборы так ярко светили ей в глаза, что Каролин не могла разобрать, кто этот молчаливый наблюдатель. Только когда он пошевелился и тронул старика за плечо, она поняла, что это очень высокий худощавый мальчик.

— Дедушка!

— Стивен! — повернулся старик. — Что, уже пора?

Ханс Ласки спрятал камеру и положил руку на плечо мальчика.

— Это мой внук Стивен, — сказал он и вернулся за камерой. — Я почти готов, дай мне еще одну минуточку.

Ласки упорно отщелкивал кадр за кадром. При первой же удобной возможности Карелии внимательно посмотрела на Стивена. Казалось, ему лет четырнадцать. Яркий румянец горел на его бледных щеках, а мягкие кудрявые волосы были хорошо уложены. Каролин почувствовала, как ее бросило в жар.

— Да, жарковато стало, — сказал он дружелюбно, отключив лампы.

Они все вместе покинули студию.

— Спасибо тебе, дорогой мой! — Зоэ расцеловала старого фотографа в обе щеки.

Каролин же была слишком смущена, чтобы вымолвить хоть слово. На самом деле она не могла придумать, что же такого можно сказать Стивену, и наконец прошептала: “Счастливого Рождества”. Правда, потом смутилась еще больше — ведь Рождество уже кончилось.

Вечером Зоэ отправилась на деловой ужин, а Каролин в тишине побродила по дому. Очутившись в прихожей с огромным зеркалом, девочка долго разглядывала свое, казавшееся ей заурядным, отражение.

Она открыла шкаф с пластинками и сразу увидела альбом. Неожиданно у Зоэ оказался альбом Тристана “Песни из Камелота”. Каролин положила пластинку на проигрыватель и под пение Тристана начала танцевать. Она притворилась, будто у Тристана лицо Стивена Ласки, а Стивен Ласки поет, как Тристан. Она танцевала с ним. Он пел только для нее.

Внезапно она остановилась и снова подошла к зеркалу. Вот теперь она была прекрасна, она сияла. Каролин закрыла глаза руками.

На протяжении весеннего семестра Бартон неоднократно звонил ей и повторял, что они с Мэг вот-вот переедут в новую квартиру. Доктора настаивали на перемене обстановки, и он готов был с ними согласиться. “Ради улучшения состояния Мэг, конечно” — так он объяснил причину их переезда в недавно построенное при его участии здание на 62-й улице. Каролин понравится их новое жилище, повторял Бартон, и все каникулы девочка сможет провести там вместе с ним и Мэг.

Каролин перешагнула порог новой квартиры и остолбенела. Все здесь ей было незнакомо. Обстановка, ковры, картины на стенах. Другими были даже книги на полках. Отец показал ее комнату.

— А где мои вещи? — спросила она с дрожью в голосе. — Кровать, шкаф, мои куклы?

— Все хранится на складе.

Каролин постаралась с этим примириться. Она — словно Спящая Красавица, ее мирок застыл, ожидая пробуждения, ожидая, когда все вернется на свои места.

Здесь же ничто не напоминало о прошлом.

Лауру заменила вежливая кореянка Ким, которая почти не говорила по-английски.

Мэг выглядела неплохо, немного поправилась и отрастила длинные волосы.

Увидев Каролин, она даже обняла ее:

— Рада, что ты проведешь с нами это лето.

Было несколько странно чувствовать себя гостьей в отцовском доме.

Однажды утром, спустившись в кухню на завтрак, Каролин, к своему удивлению, столкнулась лицом к лицу с Мэг. Та явно ждала встречи с ней.

— Мои часы остановились. — Ее глаза были испуганными.

Каролин не понимала причин такой паники. Мэг никуда не выходила, и часы были ей ни к чему.

— Их нужно отремонтировать.

— Не беспокойся, я знаю, где можно это сделать, — сказала Каролин, — если хочешь, я туда сбегаю. Мне совсем не трудно.

— Нет! — после долгого молчания ответила Мэг. — Они сказали, что я должна больше гулять.

— Мы можем пойти вместе. — Каролин улыбнулась и добавила: — Мы хорошо прогуляемся, правда?

Они шли медленно, не торопясь, по Лексингтон-авеню. Правда, Мэг поминутно вздрагивала при малейшем резком звуке, поэтому уличное движение с его резкими торможениями и гудками доставляло ей мучение. Страдала и Каролин. Она помнила их совместные и такие радостные прогулки по Нью-Йорку.

Они почти миновали витрину лавки подержанных товаров, когда Мэг задержалась и указала на пару выставленных там ботинок, полинявших от времени.

— Когда-то я хотела купить их тебе.

— Для костюма Флосси?

— Да.

— Это был великолепный подарок, — осторожно сказала Каролин.

— Мне кажется, тот костюм тебе не понравился, ты никогда больше его не надевала.

— Нет, наоборот, я очень любила его, только кто-то написал на его подоле “Убирайся в ад”.

— Да уж. — Мэг наклонилась к Каролин и вдруг заявила: — После того, что ты сделала, конечно, ты попадешь туда.

И, закрывшись ладонями, женщина завопила.

— Мне очень жаль, дорогая, — сказал Бартон следующим вечером, усаживая дочь в поезд и отправляя обратно в школу.

— Я знаю, — ответила она.

— Я уверен, летняя сессия пойдет тебе только на пользу. Мы обязательно увидимся на Рождество. Доктор немного изменил курс лечения Мэг. Она быстро пойдет на поправку.

Каролин поцеловала отца на прощание.

Каролин сидела в библиотеке, когда ее срочно вызвали к директрисе. Собирая свои книги и записи, она с тревогой думала, что же плохого она могла натворить.

Однако миссис Тэлбот встретила ее весьма приветливо.

— Присаживайся, Каролин. — Она указала на стул по другую сторону начальственного стола. — Я только что получила очень приятное послание от твоего друга, молодого человека, которого зовут Стивен Ласки.

На какой-то момент Каролин растерялась, силясь вспомнить, кто такой Стивен Ласки, а когда это имя высветилось в памяти, ее охватило смущение.

— Он вообще-то не совсем друг, скорее знакомый. Вернее, его дедушка дружит с моей матерью. Сама я видела его только однажды.

Миссис Тэлбот как-то сразу поскучнела.

— А ты не отказалась бы встретиться с этим молодым человеком, Каролин? Он пишет, что повстречался с твоей матерью, и та попросила его повидать тебя. Он как раз собирается побывать в наших местах и хочет пригласить тебя выпить с ним чашку чаю. В среду, во второй половине дня.

— Я не смогу, — поспешно заявила Каролин. — У меня в среду как раз в это время занятия по французскому.

— Я разрешу тебе их пропустить, — сказала миссис Тэлбот.

— Ну, Каролин, расскажи, как он выглядит?

Все девочки школы были взбудоражены известием о том, что малышка Каролин Эндрюс идет на чай с мальчиком.

— Я даже не представляю как! — холодно отвечала она любопытным. — Я не видела его с двенадцати лет и практически забыла.

В среду в полдень такси остановилось у подъезда школьного здания. Все девочки следили из окон, как Каролин здоровается со Стивом, и отметили, что мальчик очень хорош собой. У Каролин тоже сложилось такое впечатление. Ресницы и волосы остались прежними. Он лишь немного повзрослел, и это еще прибавило ему обаяния.

— Тебе совсем необязательно было затруднять себя, — сказала Каролин.

— Все в порядке. В любом случае я был должен побывать в Нью-Хэмпшире — присмотреть себе колледж. Для меня это приятная встреча. — Он, улыбаясь, смотрел на нее. — Не хочешь прокатиться в город? Здесь рядом есть неплохая кондитерская.

Общаться со Стивом было легко, и это доставляло ей удовольствие. И невозможно было не смеяться взахлеб, когда он, поедая одно пирожное за другим, размазывал крем по лицу и обсыпал подбородок сахарной пудрой.

— Твоя мама шлет тебе привет. Говорит, что не может дождаться тебя.

— Я тоже скучаю по ней, — призналась Каролин.

— Я хотел бы оказаться на твоем месте. Проводить каникулы в Калифорнии.

“Нет уж, тебе лучше не быть на моем месте, — едва не вырвалось у Каролин. — Вряд ли ты был бы счастлив, если бы твой отец не пускал тебя в дом, потому что из-за тебя твоя мачеха впадает в безумие”.

Она сменила тему:

— После колледжа ты сможешь поселиться где угодно, хоть в Калифорнии.

Это увело их разговор в русло его планов на будущее. Стивен рассказал, какой колледж он себе выбирает, потом они поговорили о школах, в которых учились сейчас, о любимых и нелюбимых предметах, об учителях, кто из них нравился, а кого с трудом можно было терпеть. Наконец официантка принесла им счет.

— Расходы пополам, — заявила Каролин.

— Не смеши меня.

На обратном пути к ее школе они прошли мимо магазина, где витрина была трогательно украшена к Пасхе.

Стивен задержал шаг:

— Жаль, что со мной нет моей камеры. Я бы сфотографировал это чудо.

Карелии улыбнулась с достоинством:

— Спасибо за комплимент.

Стивен вопросительно посмотрел на нее.

— Это моих рук дело, — объяснила она, зардевшись. — Большую часть витрины оформила я.

— Великолепно! — искренне восхитился он. И счастливая волна накрыла Каролин с головой.

Стивен распрощался с ней у парадного входа.

— Я так рад, что мы снова повстречались. Если все кончится тем, что я поступлю в какой-нибудь местный колледж, то, надеюсь, мы будем видеться часто.

Из окон общей спальни девочки наблюдали, как высокий красивый юноша наклонился и поцеловал Каролин в щеку.

В последние два года бизнес шел довольно сносно, и Зоэ наконец купила небольшой домик на Беверли-Хиллз с престижным адресом. Правда, он располагался несколько южнее Сансет-бульвара, но для начала и этого было достаточно.

Каро перешла в выпускной класс школы на Беверли-Хиллз.

— Это твой новый старт. Перестань жалеть, что пока нигде не снимаешься. Тебя еще заметят.

Сперва они вместе возлагали надежды на новые сериалы, но предложений не было. Зоэ не позволила дочери вернуться к рекламе — это был бы большой шаг назад.

— У тебя сейчас не очень удачный возраст, — объясняла Зоэ. — Подожди парочку лет, снимешь скобки с зубов, вырастишь грудь и увидишь, как все будет прекрасно.

Скобки с зубов были сняты, груди появились, но предложений сняться в кино не последовало. Каро все чаще вспоминала язвительную реплику, брошенную в ее адрес на вечеринке: “В тебе таланта ни на грош. Помяни мое слово…”

А пока Каро сменила школу и понастроила кучу планов: ей нужно порядком потрудиться, чтобы поступить в Стэнфорд, она станет президентом школьного клуба, у нее появится подруга. И самое главное — она, наконец, заведет себе парня.

В первый день занятий Каро поднялась с постели ровно в шесть и надела тщательно придуманный наряд — яркую юбку и белый топ, купленные неделю назад.

— Убей их наповал, — напутственно пробормотала Зоэ сквозь сон.

Школа была поблизости от дома, но Каро отправилась туда гораздо раньше.

Она обошла все здание, заглянула в спортзал с огромным бассейном, поднялась на верхний этаж в кафетерий, сияющий всеми цветами радуги, отыскала свой шкафчик. Наконец прозвенел первый звонок, и Каро вошла в класс.

Ее быстро окружили другие подростки, с шумом усаживаясь за столы. Ни одну девочку она не видела своей подругой, ни один мальчик не тянул на приятеля. Но ведь это же только первый день.

Шум вокруг напоминал гудение насекомых. Сквозь него Каро слышала смешки. Гул нарастал, захватив весь класс. Что-то знакомое было в нем. Оказалось, что все напевают песенку из ее сериала. Все громче и громче, пока пение не превратилось в хохот.

— Тишина! — скомандовал, войдя в класс, учитель. — Что здесь происходит? — И тут увидел пылающее лицо Каро.

В школе она не пользовалась популярностью. И не понимала почему.

— Потому что ты лучше их всех, — небрежно бросала Зоэ. — Помнишь, что я тебе говорила? Если высоко держишь голову, кто-нибудь непременно в нее выстрелит.

Каро не высовывалась. Но не проходило ни дня, чтобы пуля не попала ей в голову.

Она пробовала быть дружелюбной, но девочек это совсем не волновало. Когда все разбивались на группы перед тестированием, Каро никто не звал присоединиться. Когда все неслись в кафетерий на ланч, Каро не доставалось там места. И на пятничные вечеринки ее никто никогда не звал.

Это выглядело так, словно все девочки реальные и лишь она одна среди них другая. Словно все получили специальную инструкцию, прочитали особую книгу, узнали секретный код и никто не говорит ей об этом. Каро уже давно отказалась от идеи найти себе лучшую подругу.

Как и приятеля. Никто не интересовал ее.

В середине октября на уроке испанского появился новый ученик. Бледный и светловолосый, он словно пришел из кельтских легенд. Брайан Шеффилд.

Он занял место впереди Каро и улыбнулся ей. Едва она увидела его, на душе стало легче. Сразу появился сценарий и главная роль для девочки. Она влюбилась.

Всю неделю мысли о Брайане не покидали Каро. Прогуливаясь, она представляла, что Брайан идет рядом. Купив новое платье, она танцевала в темноте.

Наконец наступил понедельник, и Каро вновь сидела рядом с Брайаном на уроке испанского. Ей нравилось, как он был одет, все вещи выдержаны в серо-голубой гамме, и его крупный аккуратный почерк. Она представила, как может выглядеть любовное письмо, написанное им. Его серый свитер из исландской шерсти, висевший на спинке стула, потому что в классе было тепло, манил ее, и она специально уронила ручку и незаметным движением туфельки откатила ее вперед подальше, чтобы потом, наклонившись за ней, ненароком приблизиться к свитеру и коснуться его.

Она узнала, что он играет в баскетбол, и специально задержалась после уроков, чтобы посмотреть, как Брайан тренируется в составе школьной команды. Каро сидела на скамеечке в спортзале, притворяясь, что решает заданные на дом задачки по алгебре. А сама смотрела только на Брайана, следила за его гибкими, вкрадчивыми, но опасными для противника перемещениями по площадке и мечтала о том, что когда-нибудь будет приветствовать его как победителя, а он, обняв ее сильной рукой за плечи, прижмет к себе и одарит небрежным поцелуем.

Через пару недель Зоэ начала кое-что замечать.

— Ну, что вдруг случилось с тобой? Скрытная, задумчивая. Появился мальчик? Если так, то я тебя поздравляю. — Она рассмеялась. — Если будет нужна помощь, говори. Я неплохо знаю мальчиков.

Каро едва удержалась от скептической улыбки, вспомнив Грега, ударившего ее в комнате мотеля. Нет, она не могла согласиться с матерью.

— Только будь осторожна, — напутствовала дочь мудрая Зоэ. — Я знаю, они наобещают тебе луну с неба, только чтобы добиться своего.

Брайан ничего не обещал Каро. Он вообще ни разу с ней не заговорил.

Но Каро могла и подождать. Она знала, что ее время придет. Пока она вела беседы с Брайаном в своем воображении. Она рассказывала ему о своем детстве или смешные истории о том, как шли съемки “Бруклинских деревьев”. А он в ответ обязательно говорил ей, что не надо вешать носа и что ее звезда вновь вспыхнет на небе. Временами они просто молча держались за руки. Они были самой счастливой парочкой в школе, если не во всем мире.

Все-таки Каро иногда чувствовала себя одинокой и мечтала, чтобы процесс ускорился. Однажды она выведала его телефон у преподавателя испанского. Набрать номер было нетрудно, но что дальше? Ей не хотелось начинать отношения таким образом, и бумажка полетела в мусорную корзину.

Наступил январь. Как обычно в пятницу, Каро следила за игрой Брайана в спортзале. Благодаря ему команда выиграла, и Брайана несли на плечах через всю площадку.

Каро чуть не расплакалась от восторга. Это напоминало ей стихотворение, которое она однажды читала вслух перед классом на уроке английской литературы, — “Смерть юного атлета”.

В стихотворении спортсмена увенчали лавровым венком, и Каро решила сделать то же самое для Брайана. Весь вечер она провела, скрепляя проволокой листья ивы и покрывая их золотой краской.

— Ты заинтриговала меня. Что это ты делаешь? — спросила Зоэ, войдя в комнату дочери и увидев царивший в ней беспорядок. — Может, объяснишь?

Каро отрицательно мотнула головой.

Вначале она хотела тайком положить венок на парту Брайана, но потом передумала. Время пришло, и она лично подарит его.

В понедельник Каро подошла к Брайану, когда тот собирал свою сумку.

— Я сделала это для тебя, — произнесла Каро, опуская на голову мальчика самодельный венок. — В Древней Греции таким увенчивали героев и победителей.

Она сразу поняла, что ему невдомек, о чем она толкует, но подарок ему понравился.

— Что ж, спасибо, — сказал он. — Отлично сделанная штучка.

Они вместе спустились в холл.

— А ведь ты одна из тех, кто был в телевизоре, да? — спросил он.

Она кивнула.

— Вот это здорово!

И он расплылся в улыбке.

И такой же улыбкой Брайан встретил ее, когда она появилась на следующий день в школьной столовой, а позже смотрел ей вслед, улыбаясь, после того, как всех распустили по домам.

На следующее утро они уже обсуждали уроки и весело болтали.

В четверг Брайан подошел к Каро, когда та копалась в своем шкафчике.

— Эй, — окликнул он ее. — Если завтра вечером ты свободна, может быть, мы сходим куда-нибудь?

Каро ощутила бурный поток крови, прилившей к голове, шум в ушах и собственный голос, прозвучавший как бы откуда-то со стороны:

— Неплохая идея.

Придя домой из школы в пятницу, Каро совершила все то, чему подвергают себя девочки из прочитанных ею книг и виденных фильмов перед свиданием. Маникюр, чистые волосы, немного косметики и духов — все, что нужно.

— Объясни, что происходит? — поинтересовалась мать.

— У меня свидание.

— Это ясно. У меня тоже. Будь осторожна. Если что, пускай в ход коготки.

— Я так и сделаю.

Затем последовало короткое обсуждение того, кому придется выключать свет на крыльце, то есть кто последним явится спать под родную крышу. Каро почувствовала свое равенство с матерью.

Наконец наступил ответственный момент — выбор подходящего наряда. Каро остановилась на голубом платье, недавно купленном, — под цвет рубашек Брайана.

Она ждала Брайана возле дома, не желая, чтобы он вошел и встретился с Зоэ. В четверть восьмого подкатил его зеленый “Фольксваген”.

— Эй, — позвал Брайан девочку. — Я просто умираю от голода. Поехали куда-нибудь перекусить.

Они направились в Вествуд. Каро смотрела на руки Брайана, сжимающие руль, и представляла, как он легко и бережно обнимет ее.

Они поужинали в “Макдоналдсе”. Каро слишком нервничала, чтобы проглотить хотя бы кусочек, и пила только воду, пока Брайан жевал свой гамбургер и жареную картошку. Они немного поговорили о школе и об учителях, но, собственно, настоящей беседы не получилось. Ни ей, ни ему, как выяснилось, сказать друг другу было нечего.

Покончив с едой, Брайан отставил поднос и ухмыльнулся, глядя на Каро: s

— Ну, что будем делать дальше?

Пришлось отправиться в кино. Фильм начинался в восемь, а она обещала матери быть дома не позже половины десятого, но в данный момент вспоминать об этом не хотелось.

— Люблю сидеть подальше от экрана.

Они уселись на красные кресла в самом дальнем углу зала. Мгновенно, как только верхний свет стал меркнуть, Брайан забрал руку Каро в свои ладони. Она почувствовала его тепло. Это было странное и восхитительное ощущение. Внезапно лицо Брайана оказалось совсем рядом, губы прижались к ее губам, а язык очутился у нее во рту и стал там двигаться.

Каро замерла. Чувствовать его язык во рту было неприятно. Не этого она ожидала.

Но Брайан не останавливался. Одной рукой он сжал ее грудь, другая вытворяла что-то под задранным подолом платья. Орудуя обеими руками, он издал слабый стон. Каро не знала, что делать. Она отталкивала его, но тут же его руки возвращались обратно.

— Брайан… — шептала она беспомощно. — Брайан, подожди.

Его рука замерла.

— Я хочу кое-что спросить… Ты… ты любишь меня?

— Конечно. Точно, я тебе говорю.

— Правда?

— Ну конечно.

Каро вздохнула с облегчением.

— И я тебя люблю.

Дальше все было прекрасно. С закрытыми глазами Каро его поцеловала.

Они молча вышли из кинотеатра. Молча сели в машину. И всю обратную дорогу не проронили ни слова.

Возле дверей стояла Зоэ.

— Ты обещала вернуться в половине десятого, а сейчас почти одиннадцать.

— Прости.

— Ты не представляешь, как я волновалась!

— Такое больше не повторится, — Каро обняла мать. — Я обещаю!

В отличие от дочери Зоэ знала, что услышит это еще не раз.

Наутро Каро решила одеться в то же самое, хоть и чуть помятое, нарядное голубое платье, что было на ней при свидании с Брайаном.

На пороге школы ее уже поджидала группа девочек, и возглавлявшая их Минди Петерс начала:

— Слышала, вы с Брайаном повеселились вчера в кинотеатре.

— Да уж, очень повеселились, как сказал Брайан, — вступила другая одноклассница.

— Эй, Каро, может, на следующей неделе пойдешь со мной посмотреть “Французского связного”? — Прыщавый парень изобразил нечто вроде поцелуя.

Все начали хохотать. Минди обняла за плечи подружек:

— Идемте девочки, здесь как-то грязно.

Лицо Каро полыхало огнем, вокруг слышался свист, хохот и аплодисменты.

Брайан сидел, уткнувшись в книгу, и даже не взглянул на Каро.

Не выдержав, она отпросилась в туалет. Ее долго тошнило. Потом она позвонила Зоэ и попросила забрать домой.

— Что случилось? Объясни, — настаивала Зоэ, но Каро тупо молчала.

Едва переступив порог, она пулей пролетела в свою комнату, заперлась и дрожащими руками сдернула с себя голубое платье. На подоле кто-то написал: Шлюха.

Каро бросила платье в раковину, пустила воду и стала яростно тереть его мылом до волдырей на коже, но дьявольская отметина не отстирывалась.

Каро вернулась из школы, бросила книги на диван и заперлась в своей комнате. Надев ночную рубашку, она поставила на проигрыватель “Песни из Камелота”, выключила свет и растянулась на кровати. Снова и снова она слушала этот альбом.

Это началось в январе. Сейчас уже март. Каро понимала, что уже ничего не изменить. Даже не стоит пробовать. Школа кошмарна, каждый знает, что она шлюха. Брайан — последний мерзавец. Жизнь просто невыносима.

— Я ненавижу тебя, — твердила она, уткнувшись лицом в подушку.

И только когда она лежала вот так в темноте, слушая “Песни из Камелота”, боль немного отступала.

Вернувшись домой, Каро встретила мать, стоящую в проеме двери.

— Мне все это надоело. С меня хватит! — заявила Зоэ. — Хватит с меня твоих выходок и переживаний! Мне противно видеть каждый вечер привидение, шастающее по дому в ночной рубашке, и слышать до трех ночи одну и ту же дурацкую пластинку с жалкими песнями. Послушай меня, юная леди. — Зоэ ткнула пальцем в грудь дочери и сама при этом слегка пошатнулась. Каро догадалась, что мать выпила. — Ты снова начинаешь работать!

— О чем ты говоришь?

— О том, что тебе пора вновь показаться зрителям.

Душа Каро как бы раздвоилась. Одна половина исполнилась злобы к Зоэ, другая радостно замерла.

— Ты что, спятила? — зло ответила девочка. — Я никогда не соглашусь больше кривляться перед камерой. И раньше я этого не хотела, а только соглашалась в угоду тебе. А сейчас я уже не та. Так что оставь меня в покое!

Зоэ немного помолчала, потом вкрадчиво заговорила:

— Все идет своим путем и не совершается сразу. Я только прошу от тебя совсем немного. Появись на студии, и пусть там сделают тебе кинопробу. Когда это было в последний раз — года два назад, наверное? Как незаметно летит время, — улыбка, правда, печальная, осветила лицо Зоэ. — Я тебе честно скажу — ты очень похорошела…

— Ты точно не в своем уме! — грубо ответила дочь, но внутри все затрепетало от того, что у нее снова будут пробы. — Ладно, смотаюсь туда и покажу им свое личико. Но только это. А в остальном… не смей больше управлять моей жизнью.

На следующий день, вернувшись из школы, Каро нашла у себя на кровати коробку от “Сакса” с Пятой авеню. Внутри лежало бархатное вечернее платье, лиловое, с кружевной оторочкой под горло. Оно было великолепно.

— Завтра в три часа ты идешь в салон Элизабет Арден, — известила дочь вошедшая в комнату Зоэ. — Съемка в половине пятого.

Каро незаметно скорчила гримасу.

Она и на следующий день по-прежнему дулась, и когда в салоне мастер Роберто поинтересовался, чего она желает, Каро лишь равнодушно пожала плечами.

Зоэ ответила за нее:

— Я думаю, лучше всего будет высоко уложить впереди, как у инженю конца пятидесятых.

Роберто кивнул и принялся за работу.

Когда он закончил, то сам себе зааплодировал.

— Боже! Это юная Грейс Келли!

Он повернул кресло, и Каро увидела себя в зеркале.

Новая прическа была чудесна, и девочка улыбнулась своему отражению.

— У меня для тебя сюрприз, — небрежно бросила Зоэ. — Тебя будет снимать Ханс Ласки.

— Должно быть, ему сейчас лет сто, если не больше, — процедила Каро, хотя ее это взволновало.

В гримерной она переоделась в свое бархатное платье.

За эти несколько лет Ханс Ласки еще больше покрылся морщинами.

— Ты удивительно похорошела, — сказал он, целуя ей руку. — Ты помнишь Стивена, моего внука?

Разумеется, Каро помнила. Она слушала, как старик говорит о тех временах. Временах, когда она получала тысячи писем, когда она чувствовала свою значимость. Ведь не всегда она была изгоем в собственной школе, не всегда разгуливала по дому в ночной рубашке, подобно привидению.

Каро снималась с радостью. Она заметила горделивый взгляд Зоэ из-за камеры, услышала, как Ханс сравнивает ее с сексапильным ангелом. Ее тело вспомнило взгляд камеры. Как она могла забыть эти невероятные ощущения?

Каро встала в позу для съемки, на нее накатило. Она видела, как позади оператора стоит Зоэ и горделиво улыбается. Она слышала голос Ханса Ласки, который говорил, что именно сейчас она больше всего похожа на сексапильного ангела. Ее тело вернулось. Она помнила, как надо встать, как выигрышнее повернуть голову. Как могла она все это забыть так надолго?! Это невероятно! Как могла она вот так забыть себя?

Каро подумала о Брайане, о надписи на подоле платья. Все это оказалось совсем неважным, таким приземленным. Важным был поворот головы. Важной была только камера, объектив, ищущий ее улыбки.

На обратном пути со студии мать затеяла разговор о том, что Каро нужно пойти на пробы школьного мюзикла.

— Хорошо, — моментально согласилась она.

В школе ставился новый мюзикл. Прослушивание было назначено на следующий вторник после уроков.

Зоэ завелась мгновенно:

— Пробуйся на Ким!

— Но здесь лучшая роль Рози, — слабо протестовала Каро.

— Для взрослой девушки — да, но не для тебя. Школьница никогда не сможет быть убедительной в роли зрелой женщины. А так как ты школьница, то свою ровесницу сыграешь великолепно.

В итоге Каро заявила себя на роль Ким. На 3.50 ей назначили прослушивание, но она явилась пораньше. Прослушивание, как было объявлено, проводилось закрытым, но классные двери затворялись неплотно, и Каро могла слышать почти все, что происходило внутри.

Она слышала, как Тереза Эрбистер поет арию “Где-то за радугой”, а Мими Крузерс исполняет куплеты Рози. Она слышала, как Минди Петерс отбарабанила “Я поймала ритм”. На сцене девочки смотрелись жалко, в них действительно не было ни капли таланта. Каро не могла поверить, что когда-нибудь она будет так волноваться.

Стрелки показывали три пятьдесят.

— Каро Эндрюс! — тут же вызвал ее мистер Стейн, преподаватель драмы.

Каро вошла в аудиторию, улыбаясь. Зоэ тщательно продумала ее наряд — кашемировый свитер, юбочка в мелкую складку, короткие носочки и туфли на низком каблуке — именно так может одеваться Ким.

Каро спела песенку из партии, обращаясь главным образом к мистеру Стейну. Каро могла поспорить с кем угодно, что он напрягся и весь вытянулся на своем стуле, так был впечатлен.

На следующее утро Каро обнаружила свою фамилию в списке. Роль Ким досталась ей.

Начались репетиции. После первых же читок с экземплярами текста в руках Каро начала подозревать, что спектакль обречен на провал. Мальчик, играющий Альберта, безбожно перевирал текст. Рози считала, что шоу делается исключительно для нее. Хьюго ужасно шепелявил.

Но все это не имело никакого значения. В тот момент, когда Каро переступала порог репетиционной комнаты, все проблемы исчезали. Здесь она попадала в свой мир, делала именно то, что умела делать лучше всего, и это добавляло ей легкости.

Зоэ уже понастроила грандиозных планов: — Мы разошлем письма режиссерам, занимающимся кастингом. Очень осторожные, исключительно профессиональные, где просто сообщим, что ты вновь выступаешь на сцене. Я возьму несколько специальных приглашений. Мы вытащим на премьеру и Хэнка Блума из “Юниверсал”, и Дану Феллоуз. Да, я вспомнила! Вчера я столкнулась с Марджи ОКоннор, и она протрепалась, что запускается пилотная серия для будущего проекта Эн-би-си, и там есть роль для девчонки твоего возраста. Нужно будет пригласить кого-то с Эн-би-си, это не повредит.

Премьеру назначили на двадцать третье мая. Сразу после уроков Каро отправилась на последнюю репетицию. Там на сцене царил полный бедлам. Все бегали кругами и суетились, взволнованные родители путались в этой суматохе. Фойе было полностью готово к приему первых зрителей. Каро вышла в фойе, чтобы взглянуть на афишу. Ее фото, сделанное Хансом Ласки, было наиболее выигрышным из всех прочих, и бархатное лиловое платье тоже.

Стоя у афиши, она почувствовала чье-то присутствие за спиной.

Она резко обернулась. Линда Сандерс, девочка, которая тоже пробовалась на роль Ким, переводила взгляд с Каро на ее фотографию.

— Думаю, некоторые могут сделать что угодно, лишь бы заполучить роль!

— Что ты сказала? — встрепенулась Каро.

— То, что и так все знают, — ответила Линда, — всем известно про тебя и мистера Стайна.

У Каро окаменело лицо.

— Про вас двоих у него в кабинете, — продолжала Линда. — Боже, да ты просто потаскушка. Но это не принесет тебе, по большому счету, удачи. Все, кто с тобой играет, говорят, что ты бездарь и еще — что от тебя воняет…

Выпалив это, Линда, торжествуя, удалилась. Проводив ее взглядом, Каро прошла в пустой еще зал, медленно опустилась в кресло и обвела взглядом ряды. Она представила, как вскоре они заполнятся зрителями, теми, кто придет сюда смотреть именно на нее в роли Ким.

“Все говорят, что ты бездарь…”

Зал начал постепенно заполняться. Здесь были ее одноклассники. Все, кто просто не любил ее и кто ненавидел, кто обзывал ее шлюхой. Они бы обрадовались, если бы она допустила какую-нибудь промашку, забыла текст или взяла неверную ноту.

Каро знала, что это глупо. Линда просто ревнует и мстит ей за то, что роль досталась Каро, которая в спектакле была действительно лучшей. И все-таки ее прошиб холодный пот. Она вспомнила другие слова, сказанные на давней вечеринке пьяным актеришкой: “У тебя таланта ни на грош. Ты просто вертихвостка, которой очень повезло”.

И вот теперь снова: “Все говорят, что ты бездарь…”

Каро стремительно обратилась в бегство. Дома она расскажет Зоэ, что произошло. Зоэ поддержит ее, начнет убеждать, что талантливее Каро нет никого на свете, и та снова поверит в себя. И все образуется.

Она промчалась шесть кварталов как безумная, ворвалась в дом, но Зоэ там не было.

Тогда Каро поднялась к себе в спальню, поставила пластинку Тристана, но певец не откликнулся на зов ее души, не исправил ей настроение. Сидя в горячей ванне, она представляла, как сыграла бы Ким сегодня вечером.

Неохотно Каро покинула, наконец, ванну. Вытершись досуха, но не одеваясь, она голышом проследовала в гостиную, открыла бар и принялась рассматривать бутылки, заполненные жидкостью разных оттенков — от золотистого до почти коричневого.

С детства она частенько наблюдала, как Зоэ пользуется этим средством для успокоения нервов. Сейчас Каро тоже требуется к нему прибегнуть.

Каро налила себе немного. Вид напитка был заманчив, вкус оказался отвратительным. Даже после хорошего глотка она продолжала слышать голос Линды.

Она налила себе новую порцию, закрыла глаза и проглотила.

“Все говорят, что ты бездарь… В тебе нет ни искорки таланта…”

Разозлившись, Каро еще плеснула себе в бокал. Почему оно на нее никак не действует? Видимо, это очередная ложь взрослых, чтобы запугать подрастающих детишек.

Каро захотелось ненадолго прилечь. Возле дивана она обнаружила записку от матери.

“Дорогая, — писала Зоэ крупными буквами. — Дела не позволяют мне проводить тебя из дома на спектакль. На работе полный завал. Я буду возле сцены в семь. Не могу дождаться, когда увижу свою маленькую звезду. Постучи по дереву”.

Каро даже не представляла, сколько времени. Она повернулась и почувствовала, как что-то мешает ей шевелиться. Голова кружилась, из желудка все просилось наружу. Ее вырвало прямо на кофейный столик. Девочка медленно доползла до дивана и через несколько минут осторожно посмотрела на часы. Прошло всего полтора часа с тех пор, как она сбежала из зала.

Еще никогда она не чувствовала себя так отвратительно. Она не знала, что делать, но вспомнила о кофе. Видимо, нужно заставить себя подняться, встать на ноги, пройти на кухню, зажечь газ, вскипятить чайник, отсыпать в чашку щедрую порцию кофе — четыре чайные ложки, не меньше. Она снова почувствовала тошноту. Прошла в комнату, снова легла на диван. Ничего не помогало.

Она снова села. Нужно попить воды, тогда станет получше. Но от воды лучше не стало.

Она поднялась в свою спальню. Если она оденется, то пьяной уже больше не будет. Оделась. Но было все так же плохо. Она попробовала причесаться, но все вокруг шаталось, поэтому затею пришлось оставить.

Да, свежий воздух. Именно то, что нужно. Каро вышла из дома и отправилась к школе. Она говорила себе, что с каждым вздохом ее голова становится чище. С каждым кварталом она чувствовала себя лучше и лучше, а войдя в школу, поняла, что уже вполне готова сыграть Ким.

— Привет, Каро, — улыбнулся ей мистер Стайн.

Каро не могла забыть слов Линды о том, как она получила эту роль. Пузатый мистер Стайн с какими-то дикими волосами! Это же смешно. Смешнее не придумать. Каро начала смеяться. Ее смех становился все громче и громче, и остановить его было невозможно.

Мистер Стайн очень странно смотрел на нее. Потом подошел почти вплотную. Каро показалось, что он собирается поцеловать ее. Но он только понюхал.

— О боже. Ты пьяна. Ты напилась в стельку. Играть сегодня ты не будешь!

Каро грозило исключение из школы. Ей было все равно, что говорили эти люди, хватающие ее за плечи и куда-то уводящие. Она думала о Зоэ, которая сидела на лучших местах в окружении друзей с Эн-би-си и студии “Юниверсал”. Они все ждали на сцене Каро, они специально пришли посмотреть на нее.

Только они не дождутся. Мистер Стайн встретил Зоэ у входа и объяснил, где сейчас находится Каро. Обнаружив дочь, Зоэ не произнесла ни слова.

Каро в это время представляла, как Зоэ сидит в зале и ждет ее выхода на сцену. И так всю свою жизнь.

Каролин

“Я выросла в Нью-Йорке. — Каролин писала эссе. — Это огромный город, но моя жизнь в нем всегда казалась мне очень маленькой. Так было уютнее. Может быть, из-за того, что мой отец архитектор. И я с детства видела макеты его будущих зданий. На столе они чем-то напоминали кукольные домики, в них был свой маленький мир.

В детстве меня отправляли в закрытую школу, где ученики носили униформу, где всегда проверяли, чистые ли у нас ногти, а по вечерам мы до блеска начищали свои ботинки. Позже я снова попала в частную школу, в Нью-Хэмпшире. Чистить ботинки я научилась именно здесь.

Когда я окончу колледж, то, скорее всего, буду жить в Нью-Йорке. Вероятно, я стану архитектором, буду приносить домой макеты, сделанные уже своими руками. Вероятно, я выйду замуж за достойного, обеспеченного мужчину и буду жить в престижном районе, в хорошо обставленной квартире. У меня родится ребенок, и я стану постоянно проверять, чистые ли у него ногти.

Именно поэтому я хочу поступить в колледж. Но пока не пришло мое будущее, мне хочется сделать свою жизнь чуточку больше”.

Она отправилась в Йель в душный пасмурный день, обещающий грозу. Отец подвез ее до вокзала.

— Ты правда не хочешь, чтобы я сам тебя отвез?

— Правда, на поезде будет лучше.

Поезд означал для нее многое. Пришло время, и уже не ее отправляют куда-то, а она сама покидает всех. Поезд набирал скорость, и прошлое, которое осталось за его окном, становилось все меньше и меньше.

— Мы тобой гордимся, Каролин, — сказал ей Бартон, прощаясь.

Он протянул ей сложенный лист бумаги. Каролин удивилась: неужели отец написал ей письмо?

— Я навещу тебя скоро, если получится. И не забудь про День благодарения, мы ведь увидимся?

— Да, было бы неплохо.

В купе Каролин была пока одна. Только два чемодана высились, как баррикады. Она развернула листок. Вряд ли это можно было назвать письмом. Отец лишь начеркал на листке фамилию знакомого ему преподавателя с испанского отделения и присовокупил к этому пару строк. Если Каролин заинтересуется возможностью усовершенствовать свой испанский, то ей стоит повидаться с этим человеком. Каролин скомкала бумажку и бросила на пол.

Пухлая женщина средних лет заглянула в купе.

— Простите, это место занято?

Каролин пожала плечами и придвинула к себе чемоданы.

Дама разместилась в освободившемся пространстве.

— И куда вы направляетесь? — сразу же попыталась она завязать разговор.

— Учиться в колледж, — ответила Каролин вежливо.

— Как это волнующе! Я помню, когда впервые одна выехала из дому…

Далее последовал ряд советов, как вести себя молодой девушке, оторванной от семьи, вдали от родителей. Каролин не сочла нужным признаться попутчице, что с двенадцати лет жила в пансионе и лишь изредка навещала отца.

— Вам выпал прекрасный шанс, — без устали восхищалась леди. — И вы еще так молоды.

Каролин не выдержала:

— Я не знаю, удачлива ли я. И я вовсе не волнуюсь, просто я очень устала от всего. И еще вы ошибаетесь — это вовсе не начало для меня, — и, откинувшись на спинку сиденья, она закрыла глаза.

Йель был совсем неплох, хотя и не смог окунуть Каролин в реальную “большую” жизнь.

По существу, он мало чем отличался от закрытой школы, где она провела все последние годы. Сохранился жесткий распорядок дня, к нему ее приучили, и она не протестовала. Вставала Каролин в семь часов и завтракала с Долорес — своей соседкой по комнате в общежитии. Долорес была родом из Вирджинии. По утрам она с трудом просыпалась и говорила мало, но было приятно хоть с кем-то разделить трапезу за столом.

Затем шли занятия. В первом семестре Каролин выбрала для себя английскую литературу, психологию, французский, историю искусств и семинар по импрессионизму.

Семинар оказался самым удачным ее выбором. Она изучала мастеров, их великие полотна, моделей и просто людей, изображенных на картинах. Иногда Каролин покидала аудиторию почти что в трансе.

После занятий она шла в библиотеку, во флигель, где хранились книги по искусству, альбомы и слайды. Там было немного посетителей, и она чувствовала себя хозяйкой положения. Ей приносили на стол то, что она заказывала, и обеспечивали покой и тишину.

Правда, этот “рай” дал трещину через месяц после начала первого семестра. Пошли осенние дожди, и выяснилось, что кровля пришла в негодность. Флигель поставили на ремонт, а студентам разрешили посещать его лишь на ограниченное время и под личную ответственность. Каролин понравилась идея погибнуть под обломками библиотеки, испустить здесь свой последний вздох.

После занятий девушка обычно прогуливалась по Коннектикут-авеню. Студентам не рекомендовалось заходить по этой улице слишком далеко, но Каролин было наплевать на советы. Она всегда помнила: витрины полны цветов, игрушек и тех прекрасных безделиц, которыми приятно украсить дом.

Однако по понедельникам она направляла свои стопы в противоположную сторону. Это тоже вошло в расписание ее прогулок. Неподалеку от Йельского театра она обнаружила скромный незаметный магазинчик, торгующий репродукциями. Каждую неделю его витрина обновлялась. Она подолгу задерживалась там, но пока ничего не покупала.

По воскресеньям Каролин посещала городское кладбище. Она сразу же направлялась в самую старую его часть, игнорируя мемориалы, и читала полустершиеся надписи. Это напоминало ей магазин репродукций — здесь много интересного и так же безлюдно.

Ужин был часом испытаний. Долорес со своими многочисленными подружками ходили ужинать всей своей шумной футбольной толпой. Каролин же брала с собою книгу и ела в одиночестве.

Долорес дала ей прозвище Улитка.

— Я тебя вытащу из твоей раковины, — часто грозила она Каролин и действительно почти за уши вытаскивала ее то в кино, то на студенческий спектакль. Каролин не возражала. Эти вечера, проведенные в многолюдном обществе, доставляли ей удовольствие, но она привыкла к своему одиночеству, оно было необходимо ей.

Раз в неделю она звонила отцу. Он, разумеется, проявлял интерес к ее занятиям, а в конце разговора неизменно выражал надежду на встречу в День благодарения, но приехать домой не приглашал.

Каролин углубилась в книгу по живописи в роковом флигеле, где в любой момент кирпич мог упасть ей на голову. Она никак не могла подобрать иллюстрации к предстоящему докладу.

В очередной раз перелистывая громадный альбом Вашингтонской национальной галереи, Каролин застыла над репродукцией “Железной дороги” Эдуарда Мане. Взгляд одиноко сидящей на вокзальной скамейке женщины был завораживающим. Рядом одетая в голубое девочка провожала уходящий вдаль поезд. Девочка была словно призрак, бледное видение женщины.

Каролин долго не могла оторваться от репродукции.

И вот теперь она стояла перед экраном проектора, рассказывая о картине Мане.

— Я думаю, что эта молодая женщина вспоминает свое детство. Маленькой девочкой она встречала на станции своего отца. Но он не приехал… и никогда больше не сошел с поезда на этой станции. Вероятно, он погиб. Женщина на картине вполне реальна, а девочка — это ее видение, показанное нам художником.

Раздались смешки.

Каролин опустила голову и продолжала рассказывать все тише, неуверенно запинаясь.

Ей было страшно взглянуть на лица соучеников. Она боялась их скепсиса и, может быть, враждебности.

Ее щеки пылали. Конец своего доклада Каролин вообще скомкала, уставясь взглядом в пол. Единственно, на что ее хватило, это не сломать указку, а вежливо отдать ее преподавателю.

После чего она выскочила из аудитории.

Как и все ноябрьские дни, этот выдался серым. Каролин ужинала в одиночестве, забившись в самый дальний угол уже опустевшей, с приглушенным освещением столовой.

— Не возражаешь, если я присоединюсь?

Она вскинула голову.

Юноша со светлыми волосами, в голубой джинсовой куртке стоял возле ее столика с полным подносом. Она неопределенно кивнула.

— Я Грэм Мосс. — Он поставил поднос и протянул ей руку. — Мы вместе посещаем семинар по истории искусства.

— Возможно.

— Но в последнее время я что-то тебя не видел.

— Я решила бросить. — Он нахмурился.

— Это ты зря. Мне, например, жутко понравился твой доклад о Мане.

Ей было неловко его слушать. В искренность парня она не верила. Скорее он просто к ней клеится. Но он развивал эту тему дальше и вполне серьезно.

— Я не совсем согласен с твоей теорией, но она наталкивает на размышления более глубокие, чем подходит для примитивных мозгов. Сочинить грустную сказку, глядя на обычный городской пейзаж, — это уже прорыв, некое открытие. — Он улыбнулся. — Мне действительно понравилось.

Каролин невольно разинула рот. Так мудрено ее еще никто не хвалил.

— Спасибо.

— Я смотрю, ты предпочитаешь обедать в одиночестве. Это что, из принципа?

— Вроде бы так. Но ты можешь присоединиться, если хочешь.

К тому моменту, когда он покончил с обильным ужином, Каролин уже знала многое о Грэме. Он был второкурсником, изучал историю искусств. Приехал из Филадельфии, где два года назад похоронил отца, и теперь при первой возможности навещает мать. После колледжа, возможно, станет архитектором. Или искусствоведом.

— Теперь давай рассказывай про себя, — вдруг сказал Грэм.

Но к этому Каролин была не готова.

— В следующий раз, — предложила она. Наступила неловкая пауза.

— Сегодня на актерском факультете премьера. Я обещал там быть. Не составишь мне компанию?

Каролин согласилась.

После спектакля Каролин еще долго утирала слезы.

— Это так красиво… и так печально, — всхлипывала она.

Грэм был не только удивлен. Он был просто потрясен. Он крепко прижал ее к себе горячей сильной рукой.

— Оказывается, ты совсем еще ребенок.

Они шли сквозь холод ночи.

— Если хочешь, мы можем зайти ко мне, — предложил Грэм.

Не совсем уверенно Каролин согласилась.

Сначала казалось, что Грэм просто хотел показать ей свою комнату, фотографии родителей и дома, где вырос. Его карандашные наброски Каролин похвалила, но про себя заметила, что они не очень талантливы.

Когда запас исчерпался, Грэм присел рядом с ней на кровать и снова обнял ее.

— Можно, я тебя поцелую? — спросил он.

— Нет, — напряглась Каролин, — я пока не могу.

Ей было жаль Грэма. Он был симпатичный и выглядел таким ранимым. Она не понимала, почему отказалась. Наверное, потому, что ей самой очень хотелось поцеловать его.

День благодарения Каролин все же провела дома. Мэг сделала над собой невероятное усилие — она сама отворила ей дверь, обняла и спросила, как идут дела в колледже, но было видно, как ей хочется, чтобы девочки здесь не было.

Целыми днями Каролин бродила по Нью-Йорку, стараясь как можно меньше показываться дома. На скамейках Центрального парка целовались влюбленные парочки. Она думала о Грэме, о том единственном вечере с ним в его комнате.

Вечером отец позвал Каролин к себе в кабинет.

— Мы так и не выкроили время, чтобы побеседовать, — сказал он.

Дочь опустилась в мягкое кресло.

— Тебя устраивает твой колледж? — спросил отец.

— Да. Вполне.

— Уже знаешь, чем будешь заниматься, когда закончишь его?

Ей не хотелось пока рассказывать отцу о своих планах, но, заметив его улыбку, ответила:

— Хочу стать архитектором, как ты.

Она произнесла это и, затаив дыхание, ожидала его реакции.

Бартон молчал. Он не сказал, что это великолепно, что он мечтал об этом, что когда-нибудь они вместе будут заниматься одним делом. В конце концов, Каролин услышала:

— Не думаю, что это хорошая идея. У тебя нет больших способностей к математике, а она здесь важна. К тому же архитекторов и так слишком много, не думаю, что ты пробьешься среди конкурентов.

Каролин безуспешно пыталась убедить отца, что все ее мысли устремлены именно к этой цели, что она усердно учится, чтобы достичь ее.

— Дело не в знании, а в таланте и хватке. Впрочем, рано об этом думать. У тебя столько еще времени впереди.

Он улыбнулся ей. Но не слишком обнадеживающе.

— Вечером я возвращаюсь обратно в колледж, — сообщила она отцу и мачехе за обедом.

— Так скоро? Я думал, ты останешься хотя бы до завтра, — произнес отец без особых эмоций.

— Думаю, будет лучше, если я уеду сегодня.

Ни Бартон, ни Мэг больше не уговаривали ее остаться.

Вернувшись в Йель, Каролин обнаружила, что осталась совсем одна в опустевшем кампусе. Пусто было везде, пусто было внутри ее самой. Сказать по правде, она знала, что быть архитектором — пустая затея. Ей хотелось порадовать отца, но ему это оказалось неприятно. Планов больше не было никаких.

Она присела на скамейку.

— Каролин? — Это был Грэм.

Они зашли в кондитерскую, заказали кофе с пирожными. Грэм спросил, как она провела праздники, и в ответ Карелии расплакалась. Потом рассказала ему о натужных стараниях мачехи быть к ней дружелюбной, об ироническом отношении отца к ее планам стать архитектором.

— Они отвергают меня. Отвергают, — повторяла она. — Я не нужна им.

Грэму нечего было сказать на это. Он лишь держал ее за руку.

Выпив кофе, съев пирожные и расплатившись по счету, они посмотрели друг на друга.

— И что дальше? — спросил он.

— Пойдем к тебе.

Они поднялись в его комнатушку под крышей театра.

Каролин опять села на кровать, Грэм опустился рядом и спросил разрешения поцеловать ее. На этот раз Каролин согласно кивнула. Он не вспоминал о ее прошлом глупом отказе, и Каролин была ему за это благодарна. Они долго целовались в полном молчании, потом он спросил, не хочет ли она заняться с ним любовью. На этот раз она не отказала.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Грэм после того, как все произошло.

Она не чувствовала ничего. Ни удовольствия, ни отвращения. Ни вины, ни радости. Ни того, что они стали гораздо ближе. Словно это была просто необходимость, шаг в новом направлении, и, казалось, пока самый правильный.

Завести бойфренда не входило в планы Каролин. Это, в общем-то, было неплохо, но ничего не меняло в ее жизни. Она надеялась, что это прибавит ей энергии и оптимизма, но ничего не случилось. После всего, что случилось в ее жизни, она все равно не могла оставаться невинной.

— Чепуха, — твердила ей Долорес. — Все дело в том, что он не смог оттрахать тебя как следует.

— Ошибаешься, — возразила Каролин. — Грэм делает все, что может.

Грэм действительно делал все, что мог. Был мил, остроумен, ласков. В этом Каролин повезло.

Прошло несколько недель, и Каролин начала задумываться, не рассказать ли отцу о том, что у нее теперь есть мужчина. Грэм тоже не заикался, что Каролин пора съездить с ним в Филадельфию. Но в марте, к большому удивлению девушки, он собрался навестить мать и заявил:

— Кажется, уже пришло время вам познакомиться.

Это прозвучало неожиданно торжественно.

— Итак, ты та самая Каролин!

Нина Мосс была миниатюрная пятидесятилетняя красотка в обтягивающем кукольную фигурку платье и в туфлях на высоких каблуках.

— Та самая девушка Грэма, — добавила она, разглядывая гостью.

Она шлепнула ладонью по обивке явно дорогого дивана, приглашая сына присесть рядом с ней, будто прирученного щенка. Карелии решилась сесть на стул, не дожидаясь приглашения.

— Мы не виделись целую вечность, — сказала Нина своему сыну.

Ее новости звучали, словно подробный доклад о том, чем занимались соседи, какие устраивались приемы, барбекю на лужайках, кто из кузенов и кузин на них присутствовал. Постоянно в этом рассказе мелькало имя Арлен, и при его упоминании Грэм явно смущался. Каролин нетрудно было догадаться, что Арлен — это его прежняя подружка.

— У меня все, — наконец закончила Нина. — А теперь мне интересно, что происходит с моим мальчиком?

Грэм начал рассказывать. О профессоре экономики, о зачетах и буднях кампуса. Нина сияла, слушая отчет своего мальчика. Каролин же ждала, что хоть раз ее пригласят в разговор, спросят о чем-нибудь или хотя бы обратят внимание. Но они не произносили даже ее имени. Мать и сын смеялись, довольные друг другом.

Каролин и Долорес решили накачаться пивом. Каролин хватило трех бутылок. Она никогда не пила так много. Плохо ей не было, но голова уже ничего не соображала.

— Это ж полный отпад! — вновь и вновь повторяла она уже не единожды раз рассказанную грустную повесть. — Как только он уселся рядом с мамочкой, все в нем переменилось. Он напрочь забыл обо мне.

— Пошел он… — икнула Долорес. — Я тебя предупреждала.

— Нет-нет! — Каролин помотала головой. — Правда, Долорес, иногда он бывает просто чудесным.

Скептичная Долорес не унималась:

— Все равно тебе нужен парень получше.

Каролин долго молчала.

— Знаешь, — все-таки произнесла она, — думаю, я не смогу с другим.

— Ты просто свихнулась.

Каролин отставила только что начатую бутылку. Язык ее уже еле двигался, но желание исповедоваться придало ей сил.

— Хочешь, я тебе кое-что расскажу? — начала она. — Я в семь лет слетала в Калифорнию, чтобы увидеть свою родную мать. И еще у меня была мечта — я хотела куклу. Помнишь, были такие, с маленькой сумочкой…

— У меня была такая, — откликнулась Долорес.

— Да помолчи, послушай вначале. Мы тут же отправились в магазин игрушек, и там была такая куколка, только кто-то стянул все ее причиндалы. Мама предложила пойти в другой магазин, но я испугалась, что там вообще не будет этой куклы. Я заставила ее купить бракованную игрушку. А потом в другом магазине была чуть не сотня этих кукол с полным набором мебели в придачу. И я до сих пор помню, как мама мне сказала: “Это тебе урок на всю жизнь”.

Долорес тряхнула головой, отгоняя хмель.

— А ты, подружка, не усвоила его. Но уже пора бы учиться на своих ошибках.

Они помолчали.

— Один мальчик, — продолжила внезапно Каролин. — Мне было двенадцать, когда мы познакомились, а потом, уже в пятнадцать, он пригласил меня в кондитерскую. С тех пор я о нем ничего не слышала. Но до сих пор вспоминаю его. Только это ничего не значит.

Заканчивался первый учебный год Каролин. Она не порвала с Грэмом. Он уже работал в какой-то фирме в Нью-Йорке, но все выходные они проводили вместе.

Карелии понимала, что их отношения медленно, но верно приближаются к свадьбе. Даже его мамаша знала об этом. В последний свой визит в Филадельфию Каролин подверглась допросу с пристрастием: семья, учеба, планы на будущее. Впрочем, старушка осталась довольной и начала передавать ей свои приветы.

В мае Грэм наконец сделал ей предложение. Он пригласил Каролин поужинать в самом престижном ресторане Манхэттена и там сделал ей предложение.

Она не знала, что ответить. Самое простое — сказать “да”.

— Я выхожу замуж. За Грэма, — сообщила Каролин отцу на следующее утро.

— Поздравляю. Мы так рады за тебя! — Для Бартона это не стало неожиданностью. — Я уверен, за ним ты будешь как за каменной стеной.

— Вот это да! — Долорес присела на кровать соседки, но не спешила с поздравлениями. — Тебе это так надо?

— Думаю, все будет нормально.

— Ну ладно. Раз хочешь — выходи. Но когда-нибудь этот парень еще покажет, кто он такой на самом деле. Может, ты еще встретишь того, кто больше подходит тебе?

— Надеюсь, этого не случится. Они помолчали.

— Ты пригласишь меня на свадьбу? — подала голос Долорес.

— Подружкой невесты.

— И хот-догом угостишь?

Смеясь, Каролин обняла подругу:

— Все для тебя!

На уикенд в Нью-Йорк Каролин отправилась в скоростном экспрессе. Она опустилась в кресло и заметила, что кто-то оставил там “Нью-Йорк Тайме”. На одной из страниц она заметила портрет хорошенькой блондинки и текст: “Марджори Чэлмерс выходит замуж за Стивена Ласки”.

У Каролин задрожали руки. Итак. Стивен Ласки женится. Она тоже выходит замуж. И каждый, наверное, будет счастлив. Так?

Со своей соседкой по комнате Каролин в последнее время нечасто пересекалась, но, вернувшись в Йель, тут же поспешила к ней с новостью.

Каро Зоэ вошла в комнату дочери и присела на край кровати.

— Звонят из школы, — сообщила она. — Ты попалась, голубушка.

Каро безвольно кивнула. Всю ночь ее выворачивало наизнанку, сейчас же голова болела, как никогда в жизни.

Зоэ взглянула на дочь и тяжело вздохнула.

— Тебя исключают. Этот идиот мистер Стайн просто взбесился. Это он настаивает на исключении. — Зоэ подожгла сигарету. — Может, оно и к лучшему. Поступишь в театральную академию.

— Я не хочу поступать в театральную академию, — превозмогая боль в висках, отчеканила Каро. — Мне пятнадцать лет. Я хочу в школу.

В тот же день они отправились в школу повидаться с мистером Стайном. Тот рвал и метал, Каро рыдала, а Зоэ уверяла его, что до вчерашнего вечера ее дочь никогда не пробовала ни капли спиртного, выпила глоток для храбрости, не зная о последствиях своего поступка. Каро рыдала, не унимаясь.

В конце концов он смягчился и согласился оставить ее в школе.

— Но ты никогда не получишь ни одной роли в моих спектаклях, — заявил мистер Стайн.

Наконец наступили летние каникулы, и Каро собралась в Нью-Йорк, к отцу, к Мэг, к Адаму. Ей не терпелось скорее убраться из Лос-Анджелеса. Забыть о своем провале она не могла. Только огромный Нью-Йорк был способен стереть это досадное событие из ее памяти.

Но когда она встретила в аэропорту Бартона, то сразу же тревога поселилась в ее сердце. Они прошли до автостоянки молча, и так же молча он довез ее до дома. На ее вопросы он отвечал лишь короткими “да” или “нет” или притворялся, что не слышит в грохоте уличного движения.

Только поднявшись в ее комнату, где Каро распаковывала свои чемоданы, он несмело спросил:

— Каро, мы можем поговорить откровенно? — Она этого ждала и поэтому охотно кивнула. Он говорил не менее часа. И все на одну и ту же тему — как он разочарован в ней, как она подвела не только себя, но и всю школу, как пристрастие к алкоголю пагубно скажется на ее будущем.

Каро только вздыхала и, отвернувшись, глядела в окно.

Появление в дверях Мэг не улучшило ситуацию.

— Бартон, — прервала она затянувшийся монолог мужа, — Каро не нуждается в нотациях. Я уверена, что с ней такого больше не повторится. Нас всех ждет замечательное лето, и мы проведем его все вместе.

Но в ее тоне сквозила неуверенность. Она тоже сомневалась в Каро. Даже Адам не был так весел и забавен, как раньше. Ему уже исполнилось семь. Все его желания сводились к каким-то чудовищным играм со сверстниками. Старшая сестра его почти не интересовала.

Первые несколько дней все семейство старалось поддерживать высокий настрой. Бартон возвращался с работы раньше, чем обычно. Потом следовали походы в кино и неизменный шопинг с богатыми трофеями для всех и веселым распаковыванием и рассматриванием покупок. Но радость от всего этого выглядела блеклой и какой-то натужной.

Постепенно все решили, что особо стараться не стоит. Бартон вернулся к прежнему режиму работы, Мэг — к своей благотворительности, Адам — к космическим монстрам и телевизору.

Каро большую часть времени проводила, гуляя в одиночестве по Нью-Йорку. Ее удивило, как город изменился всего лишь за год. В прошлое лето он еще казался ей великолепным, а сейчас превратился в мусорную свалку, по которой метались толпы очумелых прохожих и толкались — с лязгом и гудками — друг об друга автомобили с заключенными в них, как в металлическую скорлупу, людьми.

Вероятно, она сама тоже переменилась, и стало иным ее восприятие окружающего мира.

Оставаться одной в квартире ей было тяжело, но и выходить на улицу без какой-то определенной цели ее не тянуло. В конце концов Каро ограничилась хождением по одному кварталу — взад-вперед, не удаляясь от дома, а затем уже просто сидела на балконе.

Прогуливаясь по крыше, Каро вдруг обнаружила, что ее одиночество нарушено юношей примерно на год ее старше, длинноволосым блондином в линялых джинсах.

— Привет, — сказал он и протянул ей вытряхнутую из мятой пачки сигарету. — Покурим?

Она присела рядом с ним и закурила. Хотя он был грязен как черт, от него ничем не пахло.

— Ты здесь живешь? — поинтересовался парень.

— Я — нет. Но моя семья — да.

— Ты имеешь в виду — они, а не ты? — спросил парень. И тут же продолжил: — Я тоже хочу убраться поскорей отсюда. Наверно, в конце лета.

— Интересно, куда.

— В Монтану. Работать на ранчо.

Они оба замолчали на пару минут. В полном молчании они представили красную пыль, багровые закаты над прерией и мычащие стада коров — все как в фильмах.

— Тебя как зовут?

— Каро.

— Я тебя здесь раньше не видел.

— А я сюда приехала только на каникулы.

— Везет тебе. Путешествуешь туда-сюда. Небось первым классом.

— Этим летом мне не повезло. Лето выдалось скучное…

— Могу восполнить потерю.

— О чем ты? — не поняла Каро.

— Могу развлечь тебя под финал. — Он достал другую сигарету из пачки и дал ей прикурить. — Чувствуешь разницу?

Каро никогда не пробовала наркотиков. У нее и в мыслях не было, что, лишь только затянувшись дымком, можно улететь на небо.

— А ты не назвал себя… Твое имя что, тайна? — заигрывая с новым знакомым, спросила Каро.

— Джордан.

— Вот как! — Она рассмеялась. Совпадение показалось ей роковым. Так звали мистера Стайна, из-за которого на нее обрушились все несчастья. — Мне понравилась твоя сигарета, — сказала она.

Каро с Джорданом стали постоянно встречаться на крыше.

— Ну, какую травку хочешь? — спросил он уже на следующее утро.

— Такую, чтобы крышу не снесло. Вообще-то я актриса.

Он протянул ей набитую сигарету. Вкус ее был несколько сладковат, но Каро понравился. Она одна одолела весь косячок.

Обкурившись, Каро вновь представляла прежний Нью-Йорк, великолепный, сияющий огнями город. В очередной визит на крышу она прихватила с собой портативный плеер и прослушала там Тристана, его “Песни из Камелота”. Музыка и голос певца были настолько чарующими, что Каро, расплакавшись, уже не могла остановиться.

Как-то Джордан признался ей, что денег на травку больше нет, поэтому, если ей хочется затянуться, пусть приносит с собой деньги. Для Каро это была не проблема. Она пошарила в отцовском кабинете и отыскала полсотни.

В первых числах июля Джордан уехал.

— Предки вздумали устроить выезд на природу и сыграть в диких индейцев. — Он скорчил презрительную гримасу.

— Желаю хорошо провести время, — погрустнела Карою.

Он вручил ей пару туго набитых косячков.

— Мой сувенир тебе перед расставанием. Он поддержит тебя, пока меня не будет.

Каро тщательно запрятала две драгоценные сигареты в своей комнате за коробкой с игрой “Монополия”, к которой уже давно никто не прикасался.

Она решила не курить, пока не возвратится Джордан. Каро безропотно и с охотой выполняла хозяйственные поручения Мэг, играла по вечерам в шахматы с отцом, смотрела по телевизору дурацкие сериалы с Адамом. И не поднималась на крышу.

Однажды за завтраком Бартон объявил Мэг:

— Завтра не жди меня к ужину. У меня важная встреча назначена на семь тридцать. И знаешь с кем?

— Хорошо, что предупредил меня. — Мэг улыбнулась своей обычной светлой улыбкой, но Каро поняла, что Мэг в домашних хлопотах просто забыла о годовщине своей свадьбы и не уловила намек мужа.

Она спохватилась несколькими минутами спустя.

— Каро, я стала такой рассеянной и забывчивой. Неужели это склероз? У меня многое ускользает из памяти. Я даже не успела заранее позаботиться о няне на вечер для Адама, хотя эта дата отмечена у меня в календаре. Ты должна нас выручить. Я обещаю, что мы вернемся не слишком поздно.

— О чем речь! Конечно.

Первый час пребывания Каро наедине с Адамом в пустой квартире доставил им обоим удовольствие и пролетел незаметно. Они отлично поужинали пиццей и посмотрели две серии. “Я люблю Люси” по телевизору.

Потом Адам заскучал.

— Давай сыграем в межпланетных чудовищ, — скорее потребовал, а не попросил он.

Каро со вздохом согласилась.

Она делала все, что могла. Она, используя свои актерские навыки, рычала и фыркала, скалила зубы, захватывала Адама в галактический плен, но после двух часов такого напряжения без сил упала на диван.

— Пожалуй, с меня хватит.

— Нет, — взмолился Адам. — Я никогда так здорово не играл.

Он тянул ее за рукав блузки, понуждая встать. Каро сердито отбросила его руку.

— Нет, дай мне отдохнуть. Адам совсем сник.

— Ну ладно, ладно, — сдалась Каро. — Только дай мне минутку передохнуть.

Она быстро поднялась в свою комнату, достала из-за коробки с “Монополией” припрятанные сигареты, зажгла одну, чиркнув хранящейся там же зажигалкой. После двух глубоких затяжек ей стало очень хорошо. Наступил вожделенный покой. Ей стало стыдно, что она недавно накричала на Адама. Теперь она была готова идти играть с ним в любых чудовищ, во что угодно, хоть до полуночи.

Адам появился неслышно и, стоя в дверях, наблюдал за ней.

— Каро?

Она быстро отдернула руку за спину.

— Ты что, затягиваешься? — спросил мальчик без всякого удивления.

В глазах ее стояли слезы. Какой смышленый!

— Ну и как? Приятно?

Он подошел совсем близко.

— На вопросы малышей я не отвечаю, — хихикнула она. — У тебя есть другие радости.

Адам оценил ее юмор и тоже рассмеялся.

— Дай мне разок затянуться, Каро. Всего лишь разочек.

Он притворился, будто держит в руке сигарету. Каро снова хихикнула. Он просто неотразим, этот малыш. Отказать ему просто невозможно!

Одна маленькая затяжка не повредит ему или, может, сделает лучше, даже расслабит. Зато уж наиграются они всласть в этих дурацких монстров.

Потом все происходило слишком быстро, так, словно менялись статичные кадры из какого-то фильма. Мигающие огни, хлопки дверей, искаженное лицо Мэг, чьи-то бесконечные вопли.

Каро пришла в себя только на следующий день, когда самолет уже летел на высоте восьми тысяч миль над землей. Ее, как срочную посылку, отправили обратно в Лос-Анджелес.

Зоэ раз в неделю привозила ее к психологу-консультанту. Тот задавал множество вопросов. Что надеется Каро получить от наркотиков? Восторг, забвение или желание отомстить всему миру? Что ее не удовлетворяет в том образе жизни, который она ведет?

Иногда на вопросы психолога Каро отвечала правдиво, большей частью лгала — просто ради забавы, отчаянно скучая на подобных сеансах.

— Ваша дочь боится реальности, прячется от нее, и, боюсь, это надолго, — сообщил Зоэ психиатр после третьего сеанса.

— И что мне с тобой делать? — не выдержала Зоэ.

Каро пожала плечами:

— Ничего. Я разве прошу о чем-нибудь?

Она начала слоняться по кафе с мальчиками из школы. Они были ей интереснее, чем девчонки, хотя те и другие были одинаково тупыми. Но погружаться в толпу — беспечную и безмозглую — оказалось так приятно. Каро расслабилась. Никто не требовал от нее никого изображать. Она была самой собой.

— Ты нарвешься на то, что тебя вышвырнут и из этой школы! — свирепствовала Зоэ. — Твои хилые мозги способны понять это? А что дальше? Никакой колледж тебя не примет…

— А я и не хочу поступать в колледж. — Зоэ фыркнула в ярости.

— Твоему папочке это так не понравится, что он задушит тебя, а сам сядет за это на электрический стул.

— Я оставлю предсмертную записку, что оправдываю его поступок. Мне это сделать легче, чем приносить ему и Мэг извинения.

Следующим летом Каро в Нью-Йорк не пригласили.

Каро заканчивала школу.

Сидя в школьной столовой, она слушала разговоры своих сверстников. Кто в какой колледж поступает, кто уже поступил, кто пока еще думает.

Каро не собиралась пока никуда. Ее это даже не интересовало.

— Мне нужно немного отдохнуть, — успокаивала она Зоэ.

— В таком случае подумай, как подзаработать. Я не собираюсь содержать тебя вечно.

— Не беспокойся, — взвинчивалась Каро, — ты не будешь этого делать!

Конечно, она подумывала, где бы ей найти работу. Продавщицей в универмаге? Официанткой?

Самым отвратительным было то, что она помнила, как была популярна во времена сериала. Прошло уже шесть лет с тех пор, как “Дерево, выросшее в Бруклине” не покидало телеэкранов. Это было лучшее воспоминание за все прошедшие годы. Может быть, и за всю жизнь.

В кафетерий вошел юноша. Каро видела его здесь не в первый раз, он болтался здесь постоянно. Она сама не понимала, почему он привлек ее внимание, красивым, даже приятным на внешность он не был. Может быть, потому, что он выглядел всегда очень рассерженным. Как будто весь окружающий мир ему не нравился. Как и ей тоже. Они оба злились невесть на что.

Он заметил, что Каро на него смотрит, поколебался секунду, потом подошел, протянул руку.

— Привет. Меня зовут Дэниэлл. Два “л” в конце.

— Это ты сам придумал? — Он кивнул.

— А я Каро.

— Как сироп?

Каро скорчила гримасу.

— Ага, только не такая сладенькая. — Он присел за ее столик.

— Не знаю, что я делаю в этом занюханном месте.

Она засмеялась.

— Всего лишь месяц до выпускного.

— Да, и начнется новое дерьмо.

— Колледж?

— Мой папочка прошерстил, кажется, все университеты по всем штатам. И теперь я должен выбрать, куда бы вляпаться.

— Ну и как? Выбрал уже?

— Ага. Никакого колледжа. Не буду поступать.

— Ого, точно? — Каро стало интереснее.

— Хочу сделать что-нибудь этакое. Может, подамся в Корпус Мира. Улечу отсюда подальше, к чертовой матери. Или поселюсь в коммуне.

Каро сочувственно кивнула, хотя сразу поняла, что ничего такого он не сделает. Его будущее предопределено. После колледжа он поступит в университет. Вероятно, потом станет банкиром, а к тридцати годам будет зваться мистер такой-то-“младший”, продолжая династию.

Каро не захотела идти на выпускной вечер.

— Ты пойдешь! — процедила Зоэ сквозь зубы. Если б у нее в руках был пистолет, она бы непременно выстрелила. — Это очень важно.

— Может, для кого-то, только не для меня, — упрямилась Каро.

— Ну, пожалуйста. Доставь мне радость. Я ведь, как ты знаешь, так и не окончила школу, и мне не вручали аттестат.

Каро сдалась.

Ни Бартон, ни Мэг не прилетели в Лос-Анджелес на праздник.

Когда Каро стояла во взбудораженной очереди одноклассников, выстроившихся на глазах родителей за получением аттестата из рук напыщенного директора, она вспомнила обещание Зоэ о новом старте в жизни. Где она — эта стартовая линия, где эта беговая дорожка впереди?

Почему все вокруг нее рушится и будущее так мрачно?

Каро посматривала на своих одноклассниц. Некоторые прикладывали платочки к глазам, прослезившись, другие были холодны, твердо зная, на какую ступень лестницы, ведущей наверх, они вступят уже в сентябре этого года.

Взяв в руку врученный ей аттестат, она не ощутила ни его веса, ни его реальности. Он для нее ничего не значил — лишь предмет кинематографического реквизита, который тысячами хранится на складах студий.

Остаток лета Каро провела в полной прострации.

— О боже! — взрывалась Зоэ. — Ты и меня сведешь с ума. Как я тебя вижу — ты все время где-то витаешь. Встань, пошевелись и сделай что-нибудь. Хочешь, я ткну тебя в какой-нибудь театрик, и ты там немного попрыгаешь и попоешь?

— Нет! — отчаянно вскрикнула Каро, словно раненое животное.

“Ты бездарь… В тебе таланта ни на грош…” Как такое можно забыть? Ей стыдно появиться когда-нибудь перед публикой, если она так бездарна.

— А что насчет моего агентства? — вопрошала Зоэ. — Попробуй поработать со мной.

Заткнув уши, Каро пряталась под одеялом или выбегала прочь из дома.

Она бежала по парку Беверли-Хиллз.

— Эй! — кто-то позвал ее.

После того дня — будь он проклят, — вручения аттестатов, Каро больше не встречалась с Дэниэллом.

— Привет! И что ты здесь делаешь?

— Счастливый случай. Проезжал с приятелем мимо на машине и увидел тебя. Как проводишь лето?

— Гадко. А ты как?

— Великолепно. Мой друг из Сан-Франциско затеял устроить коммуну неподалеку от Окленда. С чистым воздухом и видом сверху на все это дерьмо.

— Блеск, — откликнулась Каро.

— Я еду туда.

— И тебя примут?

— А почему бы и нет? Я сжег свой аттестат зрелости и призывную карточку на военную службу.

— Не думала, что у тебя на это хватит пороха.

— Я и сам не думал.

Дэниэлл улыбнулся как-то неуверенно. Наступила пауза.

— Ну, и как выглядит эта ваша коммуна? — Для ответа ему потребовалось время.

— Как настоящий рай.

— А я достойна попасть в рай? — Спрашивать было излишне. Вербовка уже состоялась.

Каролин

Для своей свадьбы Каролин и Грэм выбрали первую субботу июня, после чего улетали на двухнедельный медовый месяц на Гавайи. После всех удовольствий Грэму предстояло приступить к работе в “Стейнер энд Росс”. Каролин с работой еще не определилась, да и Грэм ее не торопил.

Церемония была очень скромной, в муниципальной конторе Манхэттена они подписали нужные документы. Каролин надела npocтoe шелковое платье, совсем непохожее на свадебный наряд.

Зоэ прилетела как раз вовремя. Еще минута, и все началось бы без нее.

— Моя дорогая доченька! — Она вдруг заплакала, смущая Каролин.

А Бартону выдала комплимент:

— Ты изменился к лучшему, просто глаз не оторвать.

Впервые Каролин видела отца и мать вместе. Это было так странно.

Накануне свадьбы Зоэ решила устроить маленькую вечеринку для жениха и невесты.

— Боюсь, это не получится, — засомневалась Каролин. — Мама Грэма ждет нас у себя.

— Так отмените визит. — Зоэ была напориста. — Это мой единственный шанс познакомиться поближе с моим будущим зятем.

Как можно было ей противостоять? А за ужином она вообще очаровала молодую пару. Водки она выпила много, но ее истории из мира кино и рекламного бизнеса завораживали.

Когда программа вечера была исчерпана, Зоэ по-дружески ткнула Грэма кулачком в бок.

— А теперь отправляйся к своей мамочке. И вот тебе на прощание. — Она смачно чмокнула его в щеку. — Тю-тю-тю, не возбуждайся. Остынь минут пять в мужском туалете, пока я наедине не побеседую с Каролин. Ведь она все-таки считается моей дочкой.

Они прогулялись под руку возле подъезда “Уолдорф-Астории”, поговорили о предстоящей свадьбе, о том, каким несносным стал нынешний Нью-Йорк, и об успехах Зоэ на поприще открытия ангелоподобных детишек, всучивающих умиленным потребителям всякую ерунду.

Зоэ уговорила дочь подняться к ней в номер, присесть на диван, предложила закурить. Каролин отказалась.

— Твой Грэм в полном порядке. Очень хорошенький. Ты не находишь?

Каролин улыбнулась и не могла не согласиться с матерью.

— Только он не для тебя.

Каролин изумленно уставилась на мать.

Зоэ опустила голову, некоторое время внимательно изучала маникюр на ногтях, потом вздохнула:

— Если ты выйдешь за него замуж, считай, что твоя жизнь кончена. Вот что я тебе скажу, дорогая.

Каро

— Ты уже окончательно свихнулась. — Зоэ со всей убежденностью бросила эти слова в лицо дочери.

— Неправда, я все обдумала…

— Ты хочешь играть. Ты хочешь быть актрисой. Именно это и ничего другого.

— Неправда! — повторила Каро и стиснула зубы.

— Ты трусиха. Вот в чем твоя проблему. Ты боишься публики, тебе подходит роль мышки, спрятавшейся в норку. Только недолго ты продержишься в этой дурацкой коммуне. Ты просто хочешь протянуть время!

Каро заткнула уши. Вопли матери выводили ее из себя.

А она все уже решила. И согласия Зоэ ей уже не требовалось. Зоэ умолкла, поняв бесполезность каких-либо уговоров.

— Ладно, — сдалась мать. — Тебе восемнадцать лет. Я не могу позвать полицию и засадить тебя под домашний арест. Делай что хочешь. Я отпускаю вожжи.

— Спасибо, мама, — искренне поблагодарила ее Каро.

У Зоэ глаза переполнились слезами.

— Но если, милая, там тебе будет плохо, знай — я этого не переживу. Я не выдержу того, что ты сама себе разрушила жизнь.