Карпатские орлы

Глава 2 Там, где орлиные гнезда

До наступления полка оставались считанные часы. Я обходил батальоны. Вдруг услышал музыку. Оказалось, что парторг 2-го батальона старший лейтенант Г. Ф. Мазница на полянке между соснами завел патефон. Мы все тогда скучали по музыке, и я подошел к группе красноармейцев, с удовольствием прослушал несколько песен. Славных песен — о подвигах героев гражданской войны. Песни бодрили, волновали. Георгий Федорович ставил одну пластинку за другой. Потом под соснами вдруг загремел «Интернационал». «Хорошо перед нашим первым боем в Карпатах послушать «Интернационал», — сказал мне Мазница. — Сама душа просит в такую минуту этого гимна».

Г. Ф. Мазница на должность парторга переведен из дивизионного клуба. Оттуда он прихватил патефон и пластинки. С тех пор возит их с собой. Все мы в довоенные годы привыкли слушать пролетарский гимн в торжественной обстановке. Сейчас же мы его слушаем перед боем на земле, которую, повинуясь интернациональному долгу, пришли освобождать. Красноармейцы и командиры вытянулись, глаза посуровели. Никогда прежде я не думал, что музыка способна так потрясать человека.

Расходились мы притихшие.

Вместе с парторгом полка я побывал в батальонах. Здесь особенно явственно чувствовалось, что гвардейцы преисполнены желания с честью выполнить свою освободительную миссию на земле Словакии. На пути из 1-го батальона встречаю разрумянившегося Ефима Михайловича Моргуновского. Он на лошади возвращается из района, где утром производил рекогносцировку, еще раз на местности уточнив вопросы, связанные с предстоящим наступлением полка. Вытерев платком лоб, гвардии майор выпрямился, посмотрел вперед.

— Значит, по коням, комиссар!

— По коням! — в тон ему отвечаю.

Эти слова звучали отнюдь не иносказательно: пушки полковой батареи, тяжелые минометы, полковое хозяйство — все это перевозилось на лошадях.

Командование дивизии заблаговременно ознакомило нас с участком боевых действий нашего полка. Нас кратко информировали также о полосе действий армии, корпуса. 1-я гвардейская армия наступала в горно-лесистых Низких Бескидах. Это крайняя, северо-западная часть дуги Восточных Карпат, вытянувшихся параллельными горными цепями от реки Попрад на юго-востоке до Лупковского перевала.

Я всматриваюсь в карту Низких Бескид. Горные цепи расчленяются поперечными сквозными долинами на отдельные хребты с господствующими отметками 600–700 метров и высотой относительно основания до 300 метров. Преобладают горы с пологими склонами. Много лесных массивов. Почти полностью отсутствуют дороги.

Нам сообщили также, что справа через Низкие Бескиды наступает 38-я армия 1-го Украинского фронта. Слева — полоса 3-го горнострелкового корпуса 1-й гвардейской армии 4-го Украинского фронта.

На карте Моргуновский показал мне две грунтовые дороги. Они петляли по лесным районам, пересекая долины рек Вислок и Ясилька (на польской территории). Через Каленовские перевалы дороги вели к словацким селениям Каленову, Габуре, Борову.

— По дороге справа к району боев будет выдвигаться наш полк, слева — триста пятнадцатый, — сказал Моргуновский. — Обе дороги очень плохи. Дожди превратили их в грязное месиво. Несмотря на это, полк должен подойти к Каленову и выполнить боевую задачу.

На рассвете 21 сентября наш полк подошел к Каленову. Командир дивизии поставил перед полком задачу: помогая частью сил левому соседу — 315-му полку, овладеть Каленовом, а основными силами — прорвать оборону противника на участке Габуре, Боров и к исходу дня развить успех в направлении хребта Камяна. С боями предстояло преодолеть горный район глубиной до 5–6 километров. Полное бездорожье и недостаточные разведданные о противнике усложняли действия подразделений.

315-й полк (командир подполковник И. А. Костин) вышел в район восточнее Каленова, но был остановлен: противник оказал упорное сопротивление превосходящими силами. От комдива Колдубова поступил приказ: обходным маневром 315-го и 327-го полков атаковать противника в Каленове одновременно с севера и востока и овладеть этим населенным пунктом.

Утром 21 сентября наш полк начал наступление. Оно было внезапным и стремительным. Противник был скован и не смог маневрировать. Его попытку вывести свой резерв из района Габуре в район Каленова пресек наш 2-й батальон, а 4-я стрелковая рота того же батальона решительными действиями не позволила противнику выдвинуть резерв из Борова. С учетом этого обстоятельства наш 2-й батальон переместился на запад. Во взаимодействии с полком 242-й горнострелковой дивизии он начал бой за овладение селом Габуре и прилегающим к нему с востока участком шоссейной дороги. В стык между 2-м стрелковым батальоном и 4-й ротой капитана Григоряна командир полка ввел 1-й батальон капитана Купина.

315-й полк начал ликвидацию каленовского гарнизона. Большую роль здесь сыграла рота Григоряна: перекрыв дорогу на юг, она не позволила гитлеровцам отойти от Каленова. При этом сама рота оказалась зажатой с юга и с севера. В тяжелых условиях взводы и отделения роты Григоряна не только устояли, но и намертво закрыли путь отступления блокированному в Каленове вражескому полку. В помощь 4-й стрелковой роте были выдвинуты две наши батареи. Пушечная вела огонь по колоннам противника в горном дефиле, где шла дорога, батарея 107-мм минометов обстреливала скрытые в складках местности районы накапливания противника. И все же группа гитлеровцев попыталась по склонам окружающих долину гор сблизиться с нашей ротой, чтобы в ближнем бою уничтожить ее и очистить путь для своего полка.

Отличились в этом бою помкомвзвода парторг роты Семен Ковшов и пулеметчик сержант Алексей Часнык. Очевидцем их подвигов был капитан Яков Гора, участвовавший в бою. Он и рассказал мне подробности.

Ковшов с группой бойцов бросился в контратаку на подразделение гитлеровцев, которое с выгодных позиций стремилось уничтожить наших солдат, оседлавших дорогу. Завязалась рукопашная схватка. Наши бойцы насмерть разили гитлеровцев. В это же время пулеметчик Алексей Часнык под градом вражеских пуль выкатил свой пулемет на открытую площадку, расстреливая вражескую пехоту, которая пыталась прорваться через нага заслон на юг. Гитлеровцы спасались бегством. Алексея Часныка тяжело ранили. Пришлось отправить его в медсанбат.

Полк гитлеровцев так и не сумел выйти из окружения. Во главе со своим командиром и штабом он сдался в плен. Капитуляцию принял командир 315-го полка подполковник Костин.

К исходу дня 21 сентября над Каленовом — первым населенным пунктом Словакии — советские воины водрузили знамя свободы.

Бой за Каленов занимает особое место и в памяти моих однополчан, и в моей личной памяти. На фронте люди, как известно, старались не проявлять свои эмоции. Хорошим тоном считалась сдержанность, даже суровость. Но когда удалось пленить полк гитлеровцев, мы не могли и не хотели скрывать свою радость. Мы обменивались рукопожатиями, подбрасывали вверх шапки, поздравляли героев боя.

К этому успеху прибавился еще один — в село Габуре ворвался наш 2-й стрелковый батальон. Его командир капитан М. И. Брагин позвонил на наблюдательный пункт. Случилось так, что доклад по телефону Михаила Ивановича о победе первому пришлось принимать мне.

— С днем рождения тебя, комбат, — сказал я Брагину и передал трубку командиру полка. Брагин повторил доклад и просил передать мне:

— Никакого дня рождения у меня сегодня нет.

Моргуновский засмеялся и ответил:

— Присоединяюсь к поздравлению… Ты же, мой дорогой, именно сегодня родился как боевой командир батальона.

Мы внимательно следили и за действиями батальона Купина. К сожалению, они не радовали нас.

— Плохо у Купина. Боров он не взял, — с нотой раздражения в голосе сказал мне Михаил Ефимович. И добавил: — Сам знаешь, чем это пахнет. Комдив сильно ругается… Петров и Румянцев застряли где-то на правом фланге. Что будем делать?

— Пойду в батальон Купина, сделаю все, что могу, — решил я.

— Хорошо, — согласился Моргуновский. — Позвони оттуда, сообщи о принятых решениях.

Оставляю за себя парторга полка Л. Б. Консона. На полпути в 1-й батальон встречаю замполита батальона лейтенанта И. Е. Кокорина. Он рассказывает:

— В Борове у противника солидные силы, густая сеть траншей, окопов; хорошо организована система огня. Вот это и явилось одной из причин того, что нашему батальону не удалось взять Боров.

Позже я узнал еще одну причину. Слева должен был наступать 315-й горнострелковый полк. Но он не успел своевременно подойти к шоссе, чтобы нанести удар по противнику с востока. Затруднение командира батальона Купина состояло в том, что он не смог использовать в бою за Боров главные силы: две стрелковые роты, наступавшие правее Борова, ушли вперед. Возвращать их назад, к Борову, было нецелесообразно, да и времени на перестройку боевого порядка у Купина не было.

Когда мы с капитаном Купиным проанализировали сложившуюся ситуацию, я спросил его:

— Как же вы решили наступать?

— Еще раз повторяю: первой стрелковой ротой.

— Не выйдет. Ничего из этого не выйдет, — сказал я комбату. — Главный ваш шанс сейчас — атаковать с нового направления быстро и внезапно.

Я посоветовал Купину: 1-ю роту, наступавшую на Боров фронтально, с севера, перебросить вправо и атаковать с запада, ударить по окраине Борова. Внезапность удара наверняка обеспечит успех. На западном направлении много мертвого пространства, а значит, противник не сможет применить оружие настильного боя. Для нас это очень важно. Ведь мы пока не можем рассчитывать на массированный огонь артиллерии — она только подтягивается, а батальонные минометы на первых порах будут малоэффективны, потому что цели разведаны плохо.

Свои соображения мы доложили Моргуновскому. Тот утвердил решение. Купин вызвал к себе командиров стрелковой и минометной рот, взводов. Изложил им решение на бой, отдал приказ. Вместе с парторгом Кокориным мы провели беседы с бойцами, помогли парторгам и комсоргам рот определить коммунистам и комсомольцам боевые поручения. Кокорин поработал в 3-м стрелковом взводе и у минометчиков, а я с парторгом роты сержантом Мирзаевым — в 1-м и 2-м стрелковых взводах.

Бойцы обоих взводов находились в неглубоких оврагах. Там мы и провели короткие беседы. Разъяснили боевые задачи взводам, проверили готовность оружия и боеприпасов. В выполнении задачи по овладению окраиной Борова решающая роль отводилась 1-му взводу. Почему? Он наступал в наиболее благоприятных условиях — с юго-запада, то есть противнику в тыл. Гитлеровцы, как мы полагали, не ждали удара отсюда. Местность тоже благоприятствовала успеху 1-го взвода. Из Борова она плохо просматривалась и простреливалась — мешал кустарник. Коммунистам сержанту Мирзаеву и красноармейцу Шакая было дано ответственное поручение — первыми достигнуть окраины Борова и увлечь за собой в атаку бойцов.

И вот рота бесшумно сближается с врагом на дистанцию броска. До противника остается метров сто. Два взвода, наступавшие слева, залегли, ожидая сигнал атаки — зеленую ракету. Купин поджидал, когда первый взвод ворвется в село и откроет путь для роты.

До крайнего дома оставалось метров семьдесят. Мир-заев и Шакая плотно прижались к земле, осмотрелись. Рядом с домом окоп, в нем — пулемет. Пока пулемет молчал. Но вот он застучал, выпустив за село вдоль шоссе длинную очередь, и замолк.

— Начнем… Ты расправляйся с пулеметом, а я поводу взвод дальше, в село, — шепнул Мирзаев красноармейцу Шакая. И оба поползли к пулемету. За ними, немного приотстав, полз взвод. С близкой дистанции Мирзаев и Шакая рывком поднялись на ноги и бросились на противника, пустив в ход гранаты и открыв огонь из автоматов. Шакая прыгнул к вражескому пулемету, а Мирзаев побежал дальше, в село, увлекая за собой взвод. В это же время в небо взвилась зеленая ракета, и тотчас поднялись в атаку 2-й и 3-й взводы. Наши минометчики открыли огонь по ожившим огневым точкам противника.

Мирзаев не видел, как Шакая прыгнул в окоп, ударом автомата сбил с ног гитлеровца. Два других пулеметчика, поверженные гранатами наших бойцов, лежали на дне окопа. Но гитлеровец все же успел выстрелить в Шакая. Когда мы с Купиным подбежали к месту схватки, Шакая умирал. Немецкий пулемет, за которым лежал наш боец, вел огонь по гитлеровцам.

Рота заняла окраину Борова.

Глубокой ночью я вернулся на НП. Моргуновский не то спросил, не то просто сказал с какой-то своеобразной интонацией в голосе:

— Что-то сулит нам день грядущий…

К Борову одна за другой подходят вражеские колонны, я слышал шум моторов, — видимо, танки…

— Да, мне о том же сообщали из второго батальона и артиллеристы. Звонили и от Колдубова.

В то время мы еще не располагали точными данными о силах противника, переброшенных на участок Габуре, Боров. Лишь позже мы узнали, что к утру 22 сентября в район Габуре, Боров гитлеровское командование перебросило часть сил пополненной 1-й танковой дивизии, 97-ю горнострелковую дивизию, а также пехотный полк и саперный батальон. Превосходство в людях, артиллерийских стволах, танках было на стороне противника. 22 сентября он перешел в контрнаступление. Наиболее ожесточенная схватка произошла на шоссе между Габуре и Боровом. Обе стороны понесли большие потери. Наш полк отразил более восьми атак гитлеровцев.

Численному превосходству врага гвардейцы противопоставили железную стойкость.

Вот некоторые эпизоды боев, проходивших 22 сентября.

Первый удар противник с утра нанес по 1-му батальону капитана Купина в районе Борова. Наиболее сильный удар был нанесен по 1-й роте в Борове и на шоссе. Против нее немецкое командование направило пехотный батальон на автомашинах, более десяти танков, несколько штурмовых орудий. 1-й роте пришлось отойти на высоту, к северу от Борова. Здесь она закрепилась, отбивая вражеские атаки. Танки и орудия гитлеровцев с десантом пехоты ринулись в западном направлении по шоссе. Им удалось захватить участок шоссе, дойди до села Габуре. Это означало, что боевые порядки нашего полка были расчленены на две части. Одна часть подразделений отошла к северу от шоссе, другая часть осталась южнее.

С этого времени вплоть до 25 сентября Боров стал как бы эпицентром боев. Противник превратил его в основной узел сопротивления на пути к Медзилабарце.

Немецкая пехота при поддержке танков и САУ атаковала 2-ю и 3-ю стрелковые роты батальона Купина, продвинувшиеся за ночь на километр-полтора от шоссе в сторону хребта Камяна. Первой подверглась атаке 3-я рота капитана Ф. Г. Лукова. Растянувшись в цепь, гитлеровцы устремились на взвод лейтенанта Суркова, приблизились к нему метров на четыреста. Меткий огонь красноармейцев роты и минометчиков взвода лейтенанта Павлюка преградил путь фашистам. Они откатились назад. Через час, после артиллерийского налета на 3-ю роту, гитлеровцы повторили атаку, обходя взвод Суркова. Лейтенант повел взвод в контратаку, ударил во фланг противника. Цепь гитлеровцев смешалась, и они в панике побежали назад, в кустарник. Против горстки наших храбрецов фашисты направили танки и самоходки. Сурков дал команду отходить.

Возвратилось в свой окоп отделение сержанта Иваненко. Перезарядив оружие, Иваненко усилил наблюдение за противником. На кромке поляны, в тени кустов, он заметил самоходку, а рядом с ней — группу солдат в зеленых шинелях.

Бинокль вдруг уловил знакомую фигуру. «Неужели ото наш лейтенант Евгений Сурков?» — подумал сержант. Да, это был командир взвода Сурков. Как-то странно приподнявшись — Иваненко только секунду спустя понял, что у Суркова не было ноги, — лейтенант смотрел на наши окопы. К нему уже подбегали гитлеровцы. Взяв лежавший рядом с ним автомат, Сурков открыл стрельбу. Выпустив все пули, бросил автомат и бессильно поник, склонив лицо к земле. Фашисты были уже рядом с ним. Чуть приподняв голову, Сурков приложил к виску пистолет и выстрелил.

Потрясенный Иваненко бросился к командиру роты Ф. Г. Лукову, повторяя: «Ах, Женя, Женя, как же это ты отстал… Как же это мы не заметили…»

Но не успел сержант добежать до Лукова, как услышал команду:

— Бронебойщикам бить по танкам! Всем приготовить гранаты! Отсекать пехоту от танков!

Иваненко вернулся в свой взвод.

Гитлеровцы через кустарник шли в атаку на роту. Впереди вражеской пехоты двигались танки и самоходные артиллерийские установки.

Бойцы, притаившись в окопах, подпускали машины все ближе и ближе.

Капитан Луков подал команду — открыть огонь по пехоте, отсечь ее от танков. Шквал свинца обрушился на гитлеровцев. Все больше и больше пехотинцев отставало от машин.

Двум танкам удалось приблизиться к нашим окопам. Когда первый из них поравнялся с низкорослым кустарником, где маскировались противотанковые ружья лейтенанта Войтова, один за другим раздались три выстрела. Танк остановился.

Почти одновременно загорелась и вторая машина — ее обстреляли бронебойщики.

Третий танк, вынырнувший из кустарника на поляну, повернул назад.

В небо взвилась зеленая ракета. Рота пошла в контратаку. Впереди цепи в развевающейся на ветру плащ-накидке — помощник командира взвода парторг роты гвардии старшина Яков Ненахов. Слева от него на врага устремилась цепь бойцов отделения Иваненко, справа — отделение Мясникова.

Вражеская самоходка открыла по наступающим огонь. Один из снарядов разорвался рядом с Hen аховым. Он сначала пригнулся, потом сделал несколько шагов — и упал. К нему подбежала Белла Марговская, фельдшер роты. Но она уже не могла ничем помочь: сердце Ненахова перестало биться.

Вечером рота Лукова вернулась к северу от шоссе и сосредоточилась в заданном районе. Комбат позвал ротного к себе, поставил новую задачу. Бойцам предоставили отдых. Тем временем парторг батальона Ф. Есик пригласил в землянку коммунистов роты и представил им нового парторга — гвардии старшину Бову.

Его хорошо знала вся рота. Он был помощником командира взвода, заместителем парторга Ненахова.

Затем состоялось партийное собрание. Оно рассмотрело заявление о приеме в кандидаты партии комсомольца агитатора Сташкова. Товарищи охарактеризовали его как храброго воина, активного общественника.

— В атаках яростен, беспощаден к фашистам.

— Никогда не оставит Сташков товарища в беде, в минуту смертельной опасности готов его грудью своей заслонить.

— Агитатор Владимир Сташков отличный. О вопросах внутренней и внешней политики нашей партии умеет рассказать доходчиво, живо.

— Вполне достоин носить звание коммуниста.

Такие слова прозвучали в адрес Сташкова. Итоги голосования парторг объявил одним словом: единогласно.

Время торопило, и выступления коммунистов были предельно лаконичными. Партийное собрание длилось полчаса. Краткость и деловитость — характерные черты всех наших фронтовых партийных собраний.

После собрания я объявил, что Евгений Сурков и Яков Ненахов награждены орденами. Верные сыны Родины, неустрашимые, доблестные гвардейцы, они отдали Отчизне самое дорогое — жизнь.

Боевое оружие — ручной пулемет, с которым старшина Яков Ненахов воевал и с которым погиб, — было вручено красноармейцу пулеметчику И. Ф. Саркееву.

— Торжественно клянусь, что буду достойно хранить память о герое-коммунисте, беспощадно разить фашистов огневыми очередями из пулемета Ненахова! — сказал Саркеев.

Возгласами горячего одобрения воины встретили также сообщение о награждении командира роты Ф. Г. Лукова, командира отделения сержанта В. П. Иваненко и других однополчан.

Нам с Моргуновским было приятно сознавать, что Луков отлично зарекомендовал себя в трудном бою. И до начала боев мы не сомневались в нем, но некоторая склонность судить о человеке по анкете и внешнему виду иногда проявлялась у его товарищей. Феодосий Луков окончил интендантское училище, ротным командиром стал недавно. Строевой выправкой не отличался. Фронт постепенно его подтягивал до уровня офицера высокой строевой выучки. Крещение огнем подтвердило: Лукову храбрости не занимать.

Подробнее хочется сказать и о командире 2-й стрелковой роты старшем лейтенанте Н. Молчанове. Его подразделение вело бой рядом с ротой Лукова, левее ее. Местность была пересеченной, и временами обе роты действовали изолированно друг от друга.

Примерно в одно и то же время — в ночь на 23 сентября — они прорвали кольцо окружения, присоединившись к своим батальонам. Тогда я и попал к Молчанову.

Укрывшись в балке, поросшей кустарником, бойцы ужинали. Я присел рядом с Молчановым. Он еще не пришел в себя после ожесточенных схваток в окружении. Временами казалось, что он вскочит и побежит куда-то через кустарник. Рассказывая о бое в условиях окружения, старший лейтенант порой переходил на хриплый крик. Чуть позже я узнал, что он был контужен и ранен в левую ногу. Молчанову принесли котелок с ужином, но он равнодушно отодвинул его от себя. Пришлось уговорить его поесть.

Заметив, что я рассматриваю пятна крови на его гимнастерке, старший лейтенант нахмурил брови.

— Василейко с пулеметом выскочил из окопа, примостился в ямке. А с самоходки… снарядом сержанту оторвало ноги. Взял я его на руки, понес…

Молчанов не договорил, снова вскочил, собираясь куда-то бежать, потом, несколько придя в себя, сел на снарядный ящик.

— Много хороших людей потеряла сегодня рота… Хотите, чтоб я рассказал, как было?

— Рассказывайте.

Старший лейтенант затянулся самокруткой.

— С шоссейки гитлеровцы нас сбили танками. Новые окопы мы оборудовали южнее шоссе. Фрицы, прикрывшись танком и огнем самоходок, устремились в атаку. Тройное превосходство было на стороне атакующих. Некоторые наши бойцы крайне встревожились. Не скрою, что отдельные стрелки дрогнули. Критическая ситуация нарастала. В минуту смертельной опасности прозвучал голос парторга Мищевикина: «Ни шагу назад! Всем оставаться на своих местах!» И вдруг разрыв вражеского снаряда. Осколок пронзил сердце сержанта. Когда я подбежал, он не подавал признаков жизни. А танк все приближался, за ним — гитлеровцы. Косьянов выбрался из окопа со связкой гранат. Подаю команду — отсечь пехоту. Связка гранат взорвалась около самой гусеницы, но танк не поразила. Гитлеровцы наседали. Косьянов получил смертельные ранения. Бойцы бросились на помощь Косьянову. На их глазах он скончался.

Молчанов на минуту замолчал. Говорить ему было нелегко.

— Потом доскажете, а теперь попейте горячего чая.

— Нет, сейчас… Вот только шарики рассыпались в голове, и боль адская.

Молчанов продолжал:

— Гитлеровцы рвутся на фланг роты. Заходят к нам в тыл, к оврагу. Там находился пункт медпомощи. Ко мне подбегает красноармеец Черников: «Как быть?

Погибнут раненые». Чем я могу помочь? У меня никого не осталось, ни одного человека. Приказываю Черникову: «Беги в овраг, сам организуй оборону, подними тех раненых, которые могут держать в руках оружие».

Позже мне удалось выяснить подробности: Черников организовал оборону, бегал от раненого к раненому, заряжая оружие, устраняя неполадки. Помогал переместиться на более выгодную позицию тем, кто не мог сделать этого самостоятельно. Раненые огнем сумели отогнать гитлеровцев. Черников в этой схватке погиб смертью храбрых.

Старший лейтенант с особым волнением рассказывал о мужестве Гордея Павлюка:

— Моей роте был придан минометный взвод лейтенанта Гордея Павлюка. Когда мы отошли от шоссе, Павлюк, имея только два миномета, закрепился на старых огневых позициях. На шоссе вышли два танка и самоходка, открыли огонь. Многие наши ребята погибли. А Павлюка, тяжело раненного, гитлеровцы поволокли к себе. Что же они с ним, изверги, сделали! К двум танкам за ноги привязали — и разорвали…

Молчанов скрипнул зубами.

— На виду всей роты это было. Ну и все, кто остался в живых, рванули вперед к шоссе, чтобы отомстить врагу.

Некоторые подробности гибели Павлюка сообщила и подошедшая к нам фельдшер Надя Буренина:

— У моста находился расчет ПТР, стрелял по немецким танкам. Минометы у Павлюка разбило снарядами. Лейтенант побежал к бронебойщикам, чтобы помочь им. Санинструктор Мазничевский заметил, что Павлюк ранен, и поднялся к нему из оврага, чтобы перевязать. Рана оказалась серьезной. Мазничевский упрашивал лейтенанта пробираться в медсанроту. «Не время!» — наотрез отказался Павлюк и стал стрелять из противотанкового ружья по танку. Тот остановился. Патроны кончились. Тогда Павлюк взял противотанковую гранату и пополз к танку…

Несколькими днями позже комсорг полка Михаил Хорошавин передал мне листок, который я храню как реликвию. Аккуратным почерком друг Гордея Павлюка старшина Метальников написал:

«Воспоминания о гвардии лейтенанте Павлюке Гордее Онуфриевиче.

Г. О. Павлюк прибыл в роту минометчиков в марте 1943 года в звании младшего лейтенанта. Сам он из Макеевки, украинец. Сражался на Кубани, под хутором Красным, и в других местах. Дошел до Чехословакии… Вспоминаю о нем как о хорошем, добросовестном, честном, отзывчивом командире. Всегда, в условиях любых трудностей он вдохновлял бойцов своей выдержкой, стойкостью, личным примером доблести. Помню бой под станицей Крымской. Батальон гитлеровцев шел в психическую атаку. Подпустив фашистов поближе к огневым позициям, Гордей Павлюк открыл по фрицам точный минометный огонь. Гитлеровцы в панике побежали назад. А Павлюк стоял во весь рост и пел сочиненную им самим частушку:

Лейтенант пел, а красноармейцы улыбались, заражаясь спокойствием командира взвода.

Часто Павлюк пел украинскую песню «По залугам зелененьким» и декламировал: «Тиха украинская ночь, прозрачно небо, звезды блещут…» Любил он родную Украину.

Вспоминаю еще один случай. В мае сорок третьего над станицей Неберджаевской неистовствовали воздушные бандиты. Их налет был массированным. В тот раз Павлюк из карабина сбил самолет. Некоторые из тех, кому я рассказывал, не верят. Но они не знали Павлюка.

Три ордена и многие медали, украшавшие грудь лейтенанта, — лучшее свидетельство храбрости.

Память о моем товарище и командире Г. О. Павлюке будет вечно жить в моем сердце.

Старшина минометной роты гвардии старшина Метальников».

К нам подошла группа солдат. Оказалось, что бойцы хотят собраться вместе, поговорить о Павлюке.

— Устали же все, такой тяжелый бой, — сказал я парторгу роты Бурениной, хотя мне хотелось, чтобы собрание прошло именно сейчас, по свежим следам трагического события.

Вмешался Молчанов:

— Люди хотят высказать, что у них на душе, выговориться надо, чтобы легче было пережить горе.

И собрание состоялось. Присутствовали пять коммунистов, все командиры и почти все красноармейцы 2-й роты. Повестка дня: «О трагической гибели коммуниста Гордея Павлюка от рук немецко-фашистских извергов». Докладчиком выступил старший лейтенант Молчанов.

— Все видели, как погиб лейтенант Павлюк? — этими словами начал Молчанов.

— Все, — подтвердили бойцы.

— Всем понятно, кто такие фашисты?

— Всем!

— Мстить будем за смерть коммуниста Павлюка. Беспощадно мстить фашистам. Сегодня мы потеряли сержанта Косьянова, красноармейца Василейко, командира взвода Коновалова, красноармейца Черникова, помкомвзвода Шанского, парторга сержанта Мищевикина… Вечная им слава! И месть, беспощадная месть врагу! Вот и весь мой доклад собранию, — закончил Молчанов.

— Кто желает высказаться? — спросил Иван Ефимович Кокорин, председатель собрания.

Ответом было многократно повторенное одно слово:

— Месть!

— Месть!

— Месть!

Собрание кипело гневом к фашистским извергам, учинившим расправу над лейтенантом Павлюком. Когда люди немного успокоились, я попросил слова. В это мгновение, словно живой, предстал перед моим мысленным взором во весь свой рост шахтер, гвардеец Гордей Павлюк. Обращаясь к участникам партийного собрания, я поделился впечатлениями от встреч и бесед с этим человеком, не знавшим страха в борьбе с фашистами. Он сражался ради свободы и счастья народа.

Весть о расправе гитлеровцев над лейтенантом Павлюком всколыхнула весь полк. Наши гвардейцы прониклись решимостью усилить удары по врагу. Помню, что уже на второй день наступления полка железную стойкость и высокий наступательный порыв с новой силой продемонстрировали красноармейцы и командиры всех подразделений.

Расскажу, как дальше развивались события на участке полка. На второй день наступления 4-я стрелковая рота (командир капитан С. А. Григорян), преодолев упорное сопротивление противника, соединилась со своим батальоном. На правом фланге полка, у шоссе, она заняла высоту. На противоположном склоне этой высоты разместился командно-наблюдательный пункт комбата М. И. Брагина. Наш сосед — полк 242-й дивизии — ночью оставил село Габуре. Поэтому на батальон Брагина была возложена задача: 4-й ротой прикрыть фланг. Основные силы батальона выполняли ранее поставленную задачу — продвигались к хребту Камяна.

Вместе с 4-й ротой находился полковой агитатор Яков Гора. Короткую передышку между боями он использовал для того, чтобы сосредоточить внимание красноармейцев и командиров взводов, отделений на особой важности каленовского выступа — того клина, на острие которого находился полк. Беседуя с сержантами и бойцами, Яков Варфоломеевич подчеркнул, что надо во что бы то ни стало удержать захваченный район, отбить вражеские контратаки. Если эта цель будет достигнута, то отсюда, с каленовского выступа, успех наступления смогут развить вся наша дивизия и корпус.

Брагин, узнав, что в 4-й роте находится тот самый Гора, с которым он служил прежде в одной части, по телефону связался с ротой, пригласил к аппарату Якова Гору, передал: как только закончите беседу с красноармейцами, прошу срочно прибыть на мой командно-наблюдательный пункт.

Яков Варфоломеевич благополучно добрался до КНП.

— Присаживайся, дружище. Денек будет длинным, трудным. Слышишь, шумят моторы? — спокойно сказал Брагин, придвигая к Якову вскрытую банку тушенки.

После завтрака бой начался в районе Борова. Минут через двадцать противник атаковал нашу 4-ю стрелковую роту. Гитлеровцам удалось потеснить взвод Ковшова. Используя пологий скат, пехотный батальон поддерживали два танка и самоходка.

В помощь 4-й роте Брагин послал всех, кто находился на его КНП. Включился в эту группу и Яков Гора. Схватка с гитлеровцами была острой. Наши подпустили их на близкое расстояние и из автоматов расстреливали в упор, забрасывали гранатами.

Батальон Брагина сумел удержать высоту. В этом была заслуга и парторга 4-й стрелковой роты Семена Ковшова: он увлек за собой роту в атаку, враг не выдержал удара, откатился назад. Ковшова сразила вражеская пуля. Бойцы Скориков и Тонкобаев под огнем противника вынесли его тело. Его похоронили с воинскими почестями.

Ковшова любили в роте. Ему было около сорока лет. Большинству солдат это казалось почтенным возрастом. Ковшов был добр, отзывчив, по-отечески заботился о солдатах. Поэтому и звали его ласково «папаша».

На смерть Ковшова кто-то в полку написал стихотворение. Привожу фрагмент из него только потому, что оно в какой-то мере отражает эмоциональный настрой бойцов того периода.

Отличившихся в бою красноармейцев и сержантов командование полка представило к наградам. Об этом мы в письменной форме сообщили каждому воину. Приведу текст одного такого письма:

«Красноармейцу товарищу Тонкобаеву.

Командование части, зная о Вашем подвиге, совершенном 22 сентября, благодарит Вас и представляет к правительственной награде.

Не сомневаемся, что Вы и впредь будете умело использовать свое оружие в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, разить врага бесстрашно, по-гвардейски, до полной победы нашей армии над полчищами гитлеровцев.

Успеха Вам, дорогой товарищ Тонкобаев!

Моргуновский. Малкин».

Полк продолжал тяжелые бои. Нас не могло не беспокоить положение во 2-м батальоне. Его основные силы 22 сентября оказались отрезанными к югу от шоссе. С ними находились заместитель комбата по строевой части Герой Советского Союза капитан А. Мигаль и капитан П. Поштарук. Мигаль имел рацию, поддерживал радиосвязь с комбатом. В то время как 4-я рота вела бой у самого шоссе, 5-я и 6-я роты упорно пробивались к югу, к высоте с отметкой 687. Задача была трудной. Наступать приходилось меж двух огней: с шоссе стреляли танки и самоходки, с южного направления — пехота и артиллерия. Наши роты, к превеликому сожалению, не имели артиллерийской поддержки. Два батальонных миномета, два ПТР и три станковых пулемета — вот все, чем они располагали.

Для наступления капитан Мигаль избрал участок, изрезанный оврагами, заросший кустарником. Здесь не могли пройти немецкие танки. Кустарник ограничивал возможности противника для наблюдения за нашими боевыми порядками.

К вечеру наши роты захватили северные скаты высоты 687. Это означало, что они глубже других частей дивизии вклинились в оборону противника и вплотную подошли к району огневых позиций его тяжелой артиллерии, Моргуновский и все мы очень переживали, что пока нет возможности помочь ротам артогнем. Наши 76-мм пушечная и 107-мм минометная батареи все еще не возвращались с участка 315-го полка, который они поддерживали в наступлении. Не успел подойти и истребительно-противотанковый артиллерийский полк, приданный нашему полку.

— Да, тяжело будет нашим батальонам без артиллерии, — озабоченно сказал Моргуновский. Мы шли с ним на новый НП. В низинке, невдалеке от места расположения пункта медицинской помощи, начальник артиллерии полка капитан А. В. Румянцев, присев на бревно, ел кашу. Вместе с ним обедали две девушки-медички. Капитан и девушки улыбались.

— Вернулась наша пушечная батарея из триста пятнадцатого полка? — набросился Моргуновский на Румянцева.

— Никак нет, товарищ гвардии майор.

— Значит, едите кашу… Батальоны воюют без пушек, а начальник артиллерии наслаждается кашей и рассказывает девушкам байки.

— Товарищ гвардии майор, вы же знаете, что командир дивизии приказал обе батареи временно передать… Они там и застряли. Разве я виноват?

Моргуновский не мог сдержаться:

— Марш!.. Чтобы ночью батареи были в полку!

Румянцев вскочил. Он хорошо знал характер командира полка.

Здорово досталось и начальнику штаба майору Хотченкову. Он даже не смог толком доложить, где находится приданный нам истребительно-противотанковый артиллерийский полк.

— А кто их знает, этих приданцев. Разгильдяи. Застряли где-то и молчат, — оправдывался Хотченков.

— Все у вас разгильдяи. А между прочим, знаете, кто первый разгильдяй?! — саркастически произнес Моргуновский. И тут же ответил: — Вы, товарищ майор. Да-да, вы!

Хотченков побелел, рябинки на лице, обычно малозаметные, проступили явственней. Слово «разгильдяй» сам Хотченков нередко употреблял для осуждения расхлябанности, недисциплинированности. И вот теперь это же обвинение брошено в его адрес!

Суровый и требовательный командир, Моргуновский не простил начальнику штаба потери связи с приданными нам артиллеристами. На следующий же день Хотченков был откомандирован на учебу — подвернулась такая командировка. Румянцев же сумел реабилитировать себя: ночью обе батареи вернулись в полк.

От артиллеристов я узнал о причине их задержки: в одном из расчетов в артиллерийской упряжке перебило лошадей. Пушка застряла на крутом склоне высоты. На дороге, идущей в Каленов, повстречался словацкий крестьянин. Он остановился, глядя, как измученные красноармейцы напрягают все силы, чтобы вытащить пушку. Крестьянин нахмурил брови. Подошел ближе. Снял шапку, поклонился красноармейцам и на ломаном русском языке сказал:

— Такую пушку да еще в такую гору не втащишь. Вам надо еще три лошади. Подождите, я сбегаю в село.

Вскоре словак привел на батарею три добрых коня.

— Возьмите этих коней. Это подарок всей нашей деревни. Бейте окаянных фашистов. Мы Красную Армию любим. Она несет трудовому люду Словакии свободу.

Отношения со словацким трудовым населением у нас были дружеские. Крестьяне чем только могли содействовали нам. Мы также старались не остаться в долгу: наши врачи оказывали крестьянам медицинскую помощь, саперы восстанавливали мосты, разрушенные гитлеровцами, разминировали поля и дороги. А однажды мы спасли лошадей крестьянам села Каленова. Дело было так. До двух десятков лошадей, пасшихся у деревни, ночью, напуганные артиллерийским обстрелом, выбежали в нейтральную полосу между нашим полком и батальоном гитлеровцев. Утром мы с Моргуновским увидели этих лошадей и обеспокоились: пропадут, погибнут. Когда гитлеровцы начали артиллерийский обстрел наших позиций, лошади из лощины выскочили на открытое место, а потом снова забежали в лощину. Рискуя жизнью, два наших солдата-связиста, используя складки местности, сумели добраться до лощины. Оттуда они выгоняли лошадей в расположение нашей части. Гитлеровцы, заметив лошадей, открыли по ним стрельбу из пулеметов. Двух коней убили. Остальных удалось спасти. Их загнали в овраг, переждали до ночи, а с темнотой переправили в безопасное место. Помощник командира полка по тылу Агеев вручил лошадей крестьянам Каленова. Крестьяне горячо благодарили Агеева, а через него всю Красную Армию, которая избавила село от большой беды, ведь лошадь поит и кормит хлебороба.

А наутро делегация крестьян Каленова еще раз пришла к Агееву и привела двух коней: серого мерина, в яблоках, красавца, и крупную, рослую кобылу с белым пятном на лбу. «Это вам в дар от села, в знак благодарности».

Серого в яблоках коня командир полка взял себе под седло, а гнедую кобылу, которую назвали Зорькой, получил я. Ездил на ней до конца войны.

…Глубокой ночью мы с Кокориным возвращались из роты Молчанова. Спустились в овраг, а затем поднялись по его противоположному склону. Низко над нами, невидимые, но легко угадываемые, плыли тучи. Ночь была тихая.

— Как хорошо, — сказал Иван Ефимович Кокорин. — Так и хочется присесть под дубом…

Через некоторое время над нами один за другим с визгом пролетели несколько снарядов. Гром и огонь раскололи тишину. Прожужжал и упал к нашим ногам осколок.

— Нет тишины. И не будет, пока не дойдем до Берлина, — сказал я Кокорину.

Внизу, за оврагом, под горой, на рокадной дороге, рокочут моторы немецких танков. А слева, буксуя в грязи, «студебеккеры» тянут пушки истребительно-противотанкового артиллерийского полка. Наконец-то все-таки нашелся этот полк, который согласно приказу должен был взаимодействовать с нами.

На востоке медленно занималась утренняя заря. Мы дошли до полкового НП. Здесь узнаю, что комдив Колдубов, оценив итоги прошедшего дня, приказал: на высоту 474 выдвинуть наш 1-й батальон. Замысел комдива был ясен: усилить правый фланг дивизии, обеспечить стык с соседней дивизией и воспрепятствовать удару противника со стороны Габуре, не позволить ему срезать каленовский выступ.

Моргуновский разъяснил командиру батальона Купину приказ комдива. В течение ночи батальон достиг высоты 474 и начал окапываться. В район той же высоты передвинулся НП командира нашего полка.

В это же время батальон Брагина продолжал выполнять поставленную перед ним задачу, удерживая захваченный им район в системе горной цепи хребта Камяна. Расширение этого участка должно было способствовать прорыву основных сил 128-й гвардейской горнострелковой дивизии к хребту Камяна.

23 сентября ранним утром 315-й и 323-й полки возобновили наступление. 315-й полк занял село Боров, а 323-й полк перешел шоссе Боров — Медзилабарце. Этому успеху содействовал батальон Брагина, отрезавший подход резервов противника со стороны хребта Камяна к Борову.

Разведка донесла: на линию Чертижне, Видрань подтянуты свежие части противника (до пехотной дивизии), около 40 танков и штурмовых орудий. Командование дивизии предупредило нас, что противник попытается отбросить наши части за чехословацко-польскую границу. 315-му полку пришлось оставить Боров и отойти на исходные позиции. Отошел и 323-й полк.

В этот день погиб гвардии майор Ефим Михайлович Моргуновский. При переходе на новый НП он в бинокль наблюдал за движением противника. Налетели самолеты, сбросили бомбы, обстреляли нас из пулеметов. Моргуновского смертельно ранило в голову. Не приходя в сознание, он скончался. Румянцева, раненного осколком бомбы в руку, отправили в госпиталь. Временно командование полком принял на себя майор А. II. Петров.

С Ефимом Михайловичем Моргуновским мне довелось служить немногим больше месяца. Если подходить к этому сроку не с довоенной, а с фронтовой меркой, то он равен годам. Ведь каждый день, каждый час мы были на виду друг у друга. Вместе делили тяготы фронтовой жизни. Вместе сплачивали в единый боевой коллектив полковую красноармейскую семью. Вместе вырабатывали и принимали решения, основанные на боевых приказах командования дивизии, с учетом конкретных боевых задач, которые получал наш полк. Что больше всего привлекало меня в характере, стиле и методах работы Моргуновского? Прежде всего его партийный подход к оценке событий и явлений, к вопросам командирской деятельности, обучения и воспитания воинов. Мне запомнились слова, сказанные Ефимом Михайловичем на одном из фронтовых собраний полкового партийного актива:

— Подобно тому, как цемент скрепляет воедино массу бетона, — говорил он, — так и партийно-политическая работа делает монолитным боевой дух личного состава полка, обеспечивает тот моральный фактор воинского коллектива, без которого нет и не может быть победы над врагом.

Сердцем и душой Моргуновский отдавался полку, беззаветно любил его, гордился, что полк заслужил гвардейское Знамя. Вместе с тем его охватывали тревога, живая боль, если полк или его отдельные подразделения постигала временная неудача. Он дневал и ночевал в подразделениях. В любых, даже самых острых ситуациях — а их на фронте было немало — он не терял бодрости духа, не предавался унынию, не шарахался из стороны в сторону, как это иногда бывало у некоторых слабовольных командиров. Энергия, уверенность в своих силах и в силах личного состава полка, спокойствие, чуткость и уважение к подчиненным — все это было у Ефима Михайловича. На первых порах ему не хватало фронтового опыта, особенно опыта ведения боев в горах. Он присматривался к действиям высококвалифицированных командиров, впитывая передовой опыт. Его выручало умение советоваться с людьми — и старшими, и младшими по рангу, — умение опираться на партийный и комсомольский актив.

У меня, у всех наших однополчан остались самые светлые воспоминания о Е. М. Моргуновском.

Отдав последние почести командиру полка, мы с майором А. П. Петровым сразу же направились на КНП 2-го батальона. Надо было помочь комбату и роте Григоряна переправиться через линию фронта к основным силам 2-го батальона — на высоту 687. Комдив Колдубов решил активизировать боевые действия в тылу врага.

Заросшие кустарником овраги скрыли от противника 4-ю стрелковую роту, минометчиков, пулеметчиков, саперов, бронебойщиков, приготовившихся к переходу через линию фронта. Здесь же были артиллеристы-корректировщики, отделение полковых разведчиков и группа санитаров, возглавляемая старшим лейтенантом медицинской службы Л. Л. Еськиной. Командовал всей группой командир батальона Михаил Брагин. В группе находился и парторг полка старший лейтенант Л. Б. Консон.

Не могу не сказать о конфликте, который возник между Любовью Еськиной и командиром разведвзвода Моничем.

— Товарищ гвардии майор, нельзя ли приказать нашим медикам не брать с собой это… ненадежное существо?

Разведчик пояснил, что речь идет о гнедом костистом старом мерине.

— Ведь может заржать!

Горячая, неуступчивая, строптивая Люба тут же взорвалась:

— Как вам не стыдно нашего работягу называть ненадежным существом! На чем же мы раненых будем вывозить?!

Погладив мерина по холке и смягчившись, Люба добавила:

— Он у нас хороший, смирный, дисциплинированный.

Ездовой Назарбаев подтвердил:

— Хороший, порядок знает. Васькой звать. Не раз на волокуше раненых с поля боя вывозил.

Сейчас, в век технической революции, космических скоростей, спор о мерине может показаться пустяковым. Тогда же, в условиях Карпат, мы не могли относиться к этому спору иронически. Ведь от того, возьмет ли группа с собой лошадь, могла зависеть жизнь наших воинов.

Мы рассудили, что следует согласиться с Еськиной и Назарбаевым. Васька был «реабилитирован». Его включили в группу прорыва.

С наступлением темноты группа Брагина после артиллерийского налета перешла шоссе и соединилась с 5-й и 6-й ротами.

Когда сумерки окутали все вокруг, в 5-й роте состоялось партийное собрание. Обсуждался один вопрос: прием в члены ВКП(б). Рассматривалось заявление кандидата партии сержанта Василия Голованя.

Собрание открыли в защищенном от обстрела месте — у обрывистого берега реки Лаборец. Шум горной реки вынуждал коммунистов говорить очень громко. Люди сидели на прибрежных камнях, на гибких кустах лозняка, плотно примятых к влажному песку.

На собрание пригласили всех красноармейцев отделения Голованя. Председательствовал парторг роты старший сержант Сарычев.

— Начнем, товарищи.

Все потушили папиросы, притихли.

Объявив повестку дня и зачитав заявление Василия Голованя, Сарычев спросил:

— Будут ли вопросы к товарищу Голованю?

— Знаем Голованя. Весь на виду, — отвечали бойцы.

— Тогда сам скажи, о чем думаешь, что у тебя на душе, — кивнул Сарычев, сержанту.

— Без партии мне никак нельзя, — начал Василий, волнуясь. — Еще мальчонкой я услышал о Ленине. А потом, когда повзрослел, пас колхозное стадо, прочитал не одну книжку про Ленина. Вот тогда и поклялся, что стану коммунистом. А теперь — война. И пуще прежнего у меня желание быть в партии. Все ей готов отдать…

Потом попросил слова беспартийный боец Сурман, недавно призванный в армию.

— Хороший командир Головань, — сказал молодой красноармеец. — Я совсем не умел воевать, боялся. Головань меня научил. И во время последнего наступления он мне помог. «Следи, — говорит, — за мной, что я делаю, то и ты делай». Я так и поступал: он бежит вперед — и я за ним, он стреляет — и я тоже. Потом Головань выбил немцев из окопа, двое побежали, а третий на него гранатой замахнулся. Ну я в него очередь…

— Молодец, Сурман, хорошего бойца из тебя воспитал Головань, — одобрили красноармейцы.

В партию Головань был принят единогласно. К выполнению обязанностей члена партии ему пришлось приступить в тот же вечер.

Закрыв собрание, парторг Сарычев подошел к Голованю:

— Давайте побеседуем с молодыми бойцами, как они чувствуют себя после боя…

— Это верно, подбодрить их надо.

Обстановка на участке 4-й роты была тревожная, напряженная. Бойцы сидели в прибрежных зарослях, курили, тихо разговаривали. Потом громко заспорили. Сарычев и Головань услышали низкий голос с характерным акцептом. Говорил красноармеец Евтихий Волик. В роту он прибыл из склада обозно-вещевого снабжения. Родом с Западной Украины.

— О чем, братцы, речь? Чего спорите? Нас примите в свою кучу, — пошутил Сарычев.

— Да вот с Воликом толкуем, вечно он бурчит и ноет. Меньше, мол, старайся, побольше спи. Все равно, мол, нас здесь угробят.

— А разве не так? — огрызнулся Евтихий Волик.

— Значит, «меньше старайся»? А вы как думаете? — обратился сержант Головань к сидевшему рядом Мирославу Сурману.

— Уцелеешь или нет, а воевать все равно надо. Кто же за нас это сделает? — ответил Сурман.

— В том и вся суть — воевать надо. Не мы затеяли войну, нам ее фашисты навязали. А уж коли война идет — победить надо.

— А впрочем… Может, победа нам ни к чему? А? — Головань обратился к Волику.

Тот обиженно буркнул:

— За кого вы меня считаете?

— За бойца Красной Армии, — вступил в разговор Сарычев. — Значит, доходит? Мне вот третий десяток пошел, вроде бы и немного, но я четвертый год воюю, предостаточно, и вот что я вам скажу, братцы мои, не тот уж фриц, как в сорок первом или в сорок втором, капут гитлеровцам приходит. И мы не прежние — сильнее, закаленнее, опытнее стали. А вы, Волик, только начали и уже за чужую спину хотите спрятаться. Так не годится. Ну, а без жертв, известно, войны не бывает — кому как повезет. А еще я скажу: смотри, смекай, как в бою врага убить, а себя сохранить. И не трусь — трус быстрее погибнет, чем умный да храбрый.

— Чего это вы все ко мне пристали? — отбивался Волик. — Все это мне известно и без вас. Жить-то хочется — вот и весь сказ…

— Но воевать надо? — спросил Головань Волина.

— Надо.

— Так чего ты себя бередишь мрачностями-то?

— Ты лучше смешное расскажи людям — ведь ты же умеешь и смеяться, — посоветовал Сарычев Волику.

Позже я поинтересовался, как ведет себя Волик. Воевал он неплохо. В феврале 1945 года — через пять месяцев после той беседы, которую на берегу реки Лаборец вели с ним Головань и Сарычев, — красноармеец Евтихий Семенович Волик уже был наводчиком станкового пулемета. Он участвовал во многих атаках и контратаках, уничтожил десятки гитлеровцев. Получив на поле боя ранение, он не покинул роту, отказался идти в госпиталь. На груди отважного бойца сверкал орден Славы III степени. Значит, не пропал даром труд коммуниста Василия Голованя, который шефствовал над молодым красноармейцем.

…Наступило утро 24 сентября. Противник возобновил контратаки. 315-й полк отражал их у высоты 440, к северу от Борова. 323-й полк, нацеленный на село Медзилабарце, упорно оборонял высоту 565 (юго-восточнее Борова). 1-й батальон нашего полка прикрывал дивизию справа, 2-й батальон в тылу противника удерживал высоту 687, имея задачу содействовать прорыву дивизии через хребет Камяна в обход Медзилабарце с запада. Ночью к позициям батальона Купина приблизились две полковые батареи — пушечная, с двумя 76-мм горными орудиями, и батарея 107-мм минометов. В 500 метрах сзади 1-го батальона была поставлена рота автоматчиков. Она прикрывала НП полка и служила резервом командира полка.

Против 1-го батальона Купина противник направил два пехотных батальона с десятью танками и САУ.

После второй контратаки вражеская пехота и несколько танков вклинились в оборону 1-й стрелковой роты, находившейся слева, и 2-й стрелковой роты, оборонявшейся в центре. Не дрогнула и осталась на своем месте 3-я стрелковая рота, капитана Лукова. Прорвавшуюся группу гитлеровцев в упор расстрелял взвод сержанта Гудкова. Два немецких танка приблизились к окопам 1-й роты и начали утюжить их гусеницами. Рота вынуждена была отступать по юго-восточным склонам горы. Комбат Кунин, имевший свой КНП позади 1-й роты, тоже отошел. Вместе с ним находились старший адъютант батальона В. Т. Гноевой и связисты. Телефонная связь с НП полка была прервана, радиосвязь тоже не действовала. Кунин, растерявшись, допустил ошибку: вместо того чтобы восстановить связь с ротами и лично руководить боем, он оставил за себя у подножия горы Гноевого, а сам побежал на НП полка, чтобы доложить о тяжелом положении батальона. До НП было метров 500–800. Купина нельзя было обвинить в трусости — он думал не о себе, а о батальоне, о том, что надо убедить начальство как можно скорее помочь батальону. И тем не менее ошибка была серьезнейшая. Бой продолжался без Купина, его обязанности вынужден был принять на себя Гноевой.

Положение в батальоне оставалось критическим, пока на помощь не пришли артиллеристы. Подоспевший с двумя орудиями командир огневого взвода пушечной полковой батареи старший лейтенант Л. С. Оничко с открытых позиций повел огонь. Начался поединок орудий с танками и самоходкой. Отстреливаясь, немецкий танк и самоходка стали отходить. Тогда командир 2-й роты Киселев поднял бойцов в атаку. Гитлеровцы отступили, скатились к подножию высоты, рассеялись по лесу.

Орудие сержанта Ивана Кобы подбило вражеский танк. В этом бою отличилась санинструктор Ольга Рябичко. Она вынесла под огнем противника несколько тяжелораненых, заменила выбывшего из строя телефониста.

На правом фланге батальона 3-я стрелковая рота держалась стойко. Особенно мужественно сражались бойцы взводов сержанта Мясникова и сержанта Иваненко.

С северо-востока взвод Иваненко отражал контратаку противника, численность которого достигала почти пехотной роты.

Противник нажимал с обоих флангов. Горстка бойцов, оставшихся во взводе Иваненко, стойко отражала контратаку и сумела удержать свой боевой рубеж до подхода свежих сил. Все бойцы и командиры роты капитана Лукова за подвиги, проявленные в этом тяжелом бою, были награждены орденами и медалями. Грудь Петра Иваненко украсил орден Славы II степени.

А комбата Купина командир дивизии отстранил от должности за «самоустранение от командования батальоном».

Нам с Петровым приятно было отметить, что очень хорошо проявил себя замполит Кокорин. Он не растерялся в сложной обстановке и действовал в соответствии с ранее выработанным решением и новыми условиями. Инициативно действовали и командиры рот. Именно поэтому, несмотря на грубую ошибку Купина и на численное превосходство противника, бой мы выиграли.

Мы не ослабляли внимания к организации медицинского обслуживания личного состава. Наши врачи, фельдшера, санинструкторы действовали самоотверженно. Своим мужеством не раз отличалась старший лейтенант медицинской службы Любовь Лукьяновна Еськина.

Приведу такой пример. В ночь на 25 сентября нужно было срочно эвакуировать группу раненых из 2-го батальона, окруженного противником. Для переноски и охраны раненых мы направили с Еськиной отделение сержанта Королева из роты автоматчиков и стрелковое отделение старшего сержанта Сарычева из 5-й роты. Всего в группе вместе с ранеными, способными владеть оружием, насчитывалось 40 бойцов.

Сначала эвакуация раненых проходила без особых осложнений. Связист Виктор Костин, хорошо знавший местность, подвел колонну к шоссе. Беззвездная ночь укрывала наших людей. Первую группу раненых удалось переправить. Позже противнику все же удалось обнаружить наших бойцов. Над шоссе засвистели пули. Вражеский пулемет вел огонь с южного ската высоты, прилегающей к шоссе. Сержант Королев с одним автоматчиком незаметно подкрался к скале, за которой располагался расчет немецкого пулемета, и уничтожил его. Еськина воспользовалась этим и начала переправлять вторую группу. Но внезапно застрочил другой пулемет. Под вражеским огнем, рискуя жизнью, Любовь Лукьяновна перенесла в укрытие трех тяжело раненных красноармейцев. Ее спас автоматчик Каракулов. С тыла он подполз к немецким пулеметчикам и забросал их гранатами. Озлобленные гитлеровцы атаковали отделение Сарычева. Силы были неравные — против горстки красноармейцев немцы бросили целую роту. Но у Сарычева было преимущество: он знал, откуда ему грозит опасностей заранее приготовился к бою, занял выгодную позицию. Гитлеровцы же, продвигаясь в темноте, стреляли наугад. Отделению Сарычева удалось отразить атаку и обеспечить эвакуацию раненых в дивизионный медсанбат. Санинструкторам здорово помог Назарбаев со своей неутомимой лошадью.

Наиболее тяжелый бой на участке полка 25 сентября вел батальон Брагина. Он оказался между шоссе и хребтом Камяна, где противник укреплял оборонительный рубеж. Кольцо вокруг батальона начало сужаться. Гитлеровцы стремились расчленить батальон и уничтожить по частям. Основной удар приняла на себя 6-я рота старшего лейтенанта Сердюка. Туда я и направился вместе с парторгом полка старшим лейтенантом Л. Б. Консоном.

Ротного командира мы застали на опушке леса. Укрывшись за толстым буком, он инструктировал стрелковое отделение Попова и бронебойщиков. Указывая на маячившие вдали танки, Сердюк говорил:

— Встретить их огнем, когда подойдут к оврагу. Отрезать им путь к роте Григоряна.

…Танк приблизился к оврагу, отклонился в сторону и двинулся вдоль него. Бронебойщики открыли огонь. Продолжая двигаться к позиции Попова, гитлеровцы стреляли из пулемета. Наши бойцы надежно укрылись в канаве. Машина остановилась, потом развернулась, ушла в лес. Второй танк, не достигнув позиции Попова, ускользнул вслед за первым. Рота Сердюка поднялась в атаку. Она была стремительной. Немецкие солдаты не выдержали удара, откатились назад. В атаке тяжело ранило Сердюка. Парторг Консон, раненный в левую руку, не покинул роту, оставался с красноармейцами, ожидая, пока командование полка пришлет нового командира роты.

Только к вечеру Консон вернулся на КНП к Брагину. Сели пить чай, согретый на костре. В это время на командный пункт один за другим посыпались снаряды. Началась вражеская контратака.

…Л. Б. Консон лежал на берегу реки, вел огонь из автомата. Рядом с ним разорвался снаряд. Подбежал санинструктор, перетащил Льва Борисовича в окоп. Консон был еще жив. Он вынул из кармана гимнастерки партбилет, сказал санинструктору, чтобы он передал его мне, а сам вскоре затих — рана оказалась смертельной.

Маневрируя в лесном массиве, отбиваясь от врага, батальон Брагина все ближе подходил к линии фронта. Ему удалось остановить гитлеровцев недалеко от оврага, окаймленного деревьями. Вечером Брагина ранило осколком немецкого снаряда. Он потерял много крови, обессилел. Командование батальоном принял на себя старший лейтенант Дагаев. Ночью, когда Брагина выносили на носилках, его вторично ранил осколок немецкого снаряда.

Из госпиталя нам сообщили, что он будет жить, ногу же ему, видимо, ампутируют. С тех пор я не имею никаких сведений о Брагине. После войны все попытки разыскать его не увенчались успехом. В моей памяти сохранились о нем самые добрые воспоминания. Это был волевой, одаренный командир, честный и принципиальный коммунист.

Бой в окружении — тяжелый, сложный. Наш 2-й батальон, прорвавший оборону численно превосходящего противника, сражался в особенно трудных условиях. И тем не менее он выполнил поставленную перед ним задачу: отвлек на себя значительные силы противника, не позволил ему из глубины обороны подбрасывать подкрепления.

Успех батальона не удалось развить. У командования полка в тот момент не оказалось достаточного резерва. Прорыв же одного батальона в полосе наступления дивизии в тыл противника не мог принести решающего успеха и неизбежно был сопряжен с большими потерями в людях. Победу можно было обеспечить при условии, если подкрепить Брагина вводом в бой новых сил. Но и у комдива резерва не оказалось.

К исходу 29 сентября соединения 3-го горнострелкового корпуса отбросили противника на запад и вновь заняли села Габуре, Боров, Видрань. Положение воюющих сторон временно стабилизировалось.

Пользуясь затишьем, первичные партийные и комсомольские организации обсудили итоги наступательных боев, обобщили накопленный опыт, сосредоточили внимание коммунистов и комсомольцев на подготовке к предстоящим боям. Обстоятельный и откровенный разговор на собраниях шел о недостатках, промахах, допущенных в ходе боев.

Нас беспокоили большие потери. Вопрос о том, как обеспечить успех боев с наименьшими жертвами, обсуждался на совещании командного состава и политработников полка. Были намечены конкретные меры по устранению недостатков в организации управления боем и взаимодействия между стрелками, артиллеристами и минометчиками.

Мы не преувеличивали тяжести своих потерь и не преуменьшали и потерь противника.

Получив информацию о действиях соседних частей дивизии и других соединений 3-го горнострелкового корпуса, я сообщил личному составу полка итоги наступательных боев корпуса с 19 по 25 сентября. За этот период соединения 3-го горнострелкового корпуса вышли на территорию Чехословакии, освободили 12 населенных пунктов и одну железнодорожную станцию; уничтожили свыше 30 вражеских танков, 60 орудий, до 100 пулеметов, большое количество многоствольных минометов и много другой боевой техники; захватили 3 склада боеприпасов и военного снаряжения, много автотягачей и автомашин; взяли в плен 400 солдат и офицеров. Гитлеровцы потеряли убитыми и ранеными 6000 солдат и офицеров.

Маршал Советского Союза А. А. Гречко в книге «Через Карпаты» высоко оценивает боевые действия нашего полка на каленовском выступе. Он, в частности, пишет: «В этих боях отличились воины 327-го гвардейского горнострелкового Севастопольского ордена Богдана Хмельницкого полка…»

Высокий наступательный порыв, железная стойкость в отражении контратак пехоты и танков, бесстрашие в трудных ситуациях, верность воинскому долгу и массовый героизм — вот что было характерным для людей полка на всем протяжении боев у Каленова, Габуре и Борова.

Полк вел бои на правом фланге дивизии, который часто на значительной протяженности был открытым. Наши воины не пропустили противника через этот фланг. Образцы доблести показали коммунисты. Там, где было наиболее трудно, они действовали смело, инициативно. «Коммунисты, вперед!» — этот лозунг всегда раздавался на самых опасных участках. В боях мы потеряли две трети численного состава первичных парторганизаций, четыре пятых состава парторгов рот и батарей, семь из десяти политработников. В числе тяжело раненных ушел из полка агитатор капитан Я. В. Гора. Острой болью в сердцах бойцов, командиров, политработников отдавалась потеря каждого воина. На смену павшим смертью храбрых в ряды партии вступали передовые воины. Только за десять дней боев у Каленова в партию было принято 37 красноармейцев, младших и средних командиров.

К рассвету 3 октября смолк грохот боя. С вершины безымянной горы я осматриваюсь окрест. Горы да горы, леса да леса. И нет им конца и края. На память невольно приходит рассказ одного словацкого крестьянина. Карпаты он назвал краем легенд и орлиных гнезд, краем суровой жизни и суровой борьбы горцев за лучшую долю. И вот здесь, среди орлиных гнезд, наши гвардейцы обмениваются рукопожатиями со словацкими горцами — батраками, лесорубами, каменотесами. «Это и есть пролетарский интернационализм в действии. Это и есть практическое воплощение в жизнь заветов Владимира Ильича Ленина об освободительной миссии Красной Армии», — подумал я.

Пришло время проанализировать первые бои, которые провел полк в Восточных Карпатах, содержание партийно-политической работы по обеспечению этих боев. У пас имелись успехи, но были и неудачи. Выводы и уроки напрашивались сами собой: партийно-политической работе необходимо придать более конкретный характер, полнее учитывать специфические условия боевых действий подразделений в горах, настойчивее внедрять в сознание красноармейцев, сержантов мысль о том, что надо воевать не числом, а умением.

Уроки первых боев подсказали очень важную задачу для нас, политработников: теснее поддерживать связь с заместителями командиров по политчасти артиллерийских подразделений, приданных полку для поддержки в наступлении. Они иногда отставали в горах, а следовательно, своевременно не оказывали стрелковым батальонам помощи огнем. Это обстоятельство не могло не настораживать нас. Если бы мы не прерывали связи между собой — телефонной, по радио и локтевой, — то не было бы и нарушения взаимодействия между пехотинцами и артиллеристами.

Своими размышлениями я поделился с заместителями командиров батальонов по политчасти, парторгами и комсоргами подразделений, доложил свои предложения начподиву И. П. Чибисову. Коллективными усилиями мы выработали меры по повышению качества, действенности партийно-политической работы. Первоочередную задачу мы видели в том, чтобы обобщить положительный опыт первичных партийных и комсомольских организаций, устранить недостатки, имевшие место в предыдущих боях, еще выше поднять ответственность каждого коммуниста и комсомольца за выполнение воинского долга, за боеготовность своего подразделения. Деловой разговор об этом шел на партийных и комсомольских собраниях.

Полку предстояло вести бои на новом участке. Прибыв из штаба 3-го горнострелкового корпуса, генерал Колдубов собрал командиров полков, их заместителей по политчасти, проинформировал о положении дел на 4-м Украинском фронте, в 1-й гвардейской армии, в нашем корпусе и дивизии.

— Обстановка сложилась таким образом, что наша дивизия должна передислоцироваться, — сказал Колдубов. — Нам предстоит возвратиться на польскую территорию, принять там новое пополнение и подготовиться к штурму перевалов на Главном Карпатском хребте.

Михаил Ильич объяснил, чем вызвана эта передислокация.

— Войска Четвертого Украинского фронта, — сказал он, — 3 октября возобновили наступление в Восточных Карпатах. Они сбивают врага с промежуточных рубежей и все ближе подходят к перевалам Главного Карпатского хребта. Первая гвардейская армия наносит главный удар в направлении Стакчина, Михальовце. В связи с этим решено усилить группировку войск на левом фланге армии силами нашего третьего горнострелкового корпуса.

Комдив поставил 327-му полку следующую задачу: в течение трех суток совершить марш через населенные пункты Каленов, Чистогорб, Команча, Туржапьск, Кальница, Кельчава и достигнуть горного польского населенного пункта Ростоки-Дольне.

— В Ростоки-Дольне, — пояснил комдив, — ваш полк примет новое пополнение, приведет себя в порядок и получит боевой приказ.