Карта памяти

Артур Борисенко «Квадратик»

– Что там в Сирии?

– Война какая-то. Мальчик умер.

– Я думаю, там не один мальчик умер.

– Нам показали одного, давай про одного и думать. Зачем сотрясать воздух, вызывая головокружение мыслями о миллионах мальчиков?

– Я думала, это важно.

– Важно то, куда ты смотришь.

– Я смотрю на дорогу и свои кеды.

– Значит, в этом моменте ты – это дорога и твои кеды.

Она не хотела быть кедами, поэтому перевела взгляд на балконы и стала точкой пересечения всех умов, живущих в этих окнах. А в мире нет ничего проще, чем посмотреть в другую, не привычную для тебя сторону, и резко оказаться в другом месте. Она слышала голоса и ругань из-за стен. На самом деле ничего не слышала, но ей так казалось, а значит, в ее реальности так и было, и никто не мог поставить под сомнение существование её мира и тех голосов. Я спотыкался от алкоголя или от амфетаминовой гиперактивности. Это когда химия заставляет тебя думать, что ты можешь, а тело, находящееся в данный момент в разных плоскостях с твоим пониманием себя, говорит: я задолбалось идти, мудак ты хренов. Кеды Алисы менялись правый на левый все медленнее. Это могло означать, что она устала переставлять ноги. Или заслушалась на балконные голоса.

– Что там у них?

– Работа, деньги, макароны.

– Может, вызовем такси? Мне надоели твои кеды уже.

– Смотри в другое место. Что там в твоем квадратике?

– Ничего. Поэтому я заставляю смотреть себя на твои кеды. Это мой единственный пока ориентир в квадратике, а дальше все размыто. У меня есть такая функция в телефоне: размывать все неважное на фото, чтоб важное выделилось. Точно. Чтоб выделить важное, достаточно не замечать неважное, ты знала?

– Ты пьян?

– Я что?

– Ты пьян.

Вокруг никого не было. Кажется, было уже темно. Иначе, как объяснить, что никого вокруг нет? Но по ощущениям был самый настоящий день. Бодрило, как будто напился кофе с утра, а впереди самый лучший день на свете. Бывают такие дни, когда ты знаешь, что встретишь сегодня ее и опять почувствуешь, как пахнут ее волосы. Или пойдешь на любимую работу, где все так знакомо, где маркетолог это ты, и счастлив уже потому, что не тебе впаривают дерьмо. А вечером ты залезаешь на самую высокую крышу города, пьешь чай и думаешь: а все ли я правильно делаю?

Но нам надо было идти дальше и оставить все мысли о самом лучшем дне, потому что мы были далеки от него, как сейчас Алиса от меня. Она шла рядом и держала меня за руку, но где она была в тот момент, я не знаю. Вряд ли ей по-прежнему было интересно, что творится за стенами квартир незнакомых ей людей. Я несколько раз пытался обратить ее внимание на себя криками:

– Алиса! Алиса!

Но она не отвечала. Я уважал ее пространство и старался не отвлекать от ее важного ничего. Я размышлял, а о чем она еще может думать. Это было мое любимое занятие. Зная всю ее бесконечность, она могла думать обо всем сразу или ни о чем совсем. Она поглощала меня всего: мое тело было с ней, мои мысли о ней, при этом я не могу сказать, что настолько сильно люблю ее, чтоб полностью позволить ей меня забрать. Алиса была бесконечной черной дырой, в которую вмещался весь ее мир, весь мой мир и весь мир вообще. Может, там было еще несколько миров, я не знаю. Эта мощнейшая воронка поглощала все, потом впитанное с внешнего мира, переваривалось мозгом Алисы, ощущениями и она выдавала что-то вроде:

– Как ты можешь называть себя честным, если весь принадлежишь мне?

– Как одно ты связала с другим?

– Твоя честность должна быть от тебя, а ты весь во мне. Тогда откуда твоя честность?

Я ничего не сказал. Это слишком сложно в моем нынешнем положении, когда в моей реальности ее кеды, а все остальное так и не появилось. Я уже начал сомневаться в существовании чего-то еще. Если верить тому, что все на свете – мысль, то можно домыслить себе чего-нибудь, что хочется. А если ничего не хочется? Если ее мелькающие перед глазами кеды – это то, что сейчас нужно? Так я успокоился и дальше ловил квадратиком кеды: левый, правый, левый, правый… правый… правый… Стоп, где левый? Мы остановились?

– Алиса, почему мы остановились, где твоя левая нога?

Мы шли по узкой улице под синим небом спящего Бога. Где люди просят у Вселенной ненужные им вещи, после чего кидают в небо камни. Камни возвращаются, и кто-то становится несчастным. Нас не научат здесь молиться, нас не научат здесь любить. Но мы продолжаем идти, в надежде, что придем к тому самому месту, где ВСЁ – есть любовь, движение и жизнь.

– Я остановилась, чтоб ты напомнил мне, куда мы идем. А то у меня такое ощущение, что идем не мы, а ты меня тащишь за собой и я не уверена, хочу ли я туда.

– Неправильный вопрос. Не куда мы идем, а зачем?

– Мать твою! Тогда зачем?

– Мы идем, чтоб все забыть.

– Для этого обязательно нужно идти куда-то?

– Конечно. Как иначе прошлое становится невоспроизводимыми в памяти событиями? Только тогда, когда на настоящее накладывается бесконечная череда событий, после которых ты не вспомнишь, кем ты была, с кем и кто сказал тебе, что мечты не сбываются, ты не вспомнишь маму и папу, которые сказали тебе, что ты не можешь стать музыкантом. Не вспомнишь учительницу, которая говорила тебе, что ты никогда не сможешь написать текст, чтоб кто-то заплакал. Ты забудешь, как мы с тобой ссорились из-за денег и синего таксофона. Для этого и нужно идти, чтоб накладывать на ленту жизни кадры, которые перекроют испорченные кадры прошлого.

– Какого еще синего таксофона?

– Алиса, ты когда-то сказала мне, что таксофон синий, а я видел его красным.

Мы всегда видели мир по-разному. У нас были разного цвета таксофоны, и это было самым безобидным, что могло нас поссорить. Мы ссорились из-за всего. Из-за людей, фильмов, книг и того, что делало нас разными. Не могут люди держаться за руки, читая разные книги. Мы могли. Тем самым нанося себе колоссальный вред. Если я хотел уехать, как было написано в «Книге Путешествий», то Алиса хотела остаться, как и было написано в книге «Сиди Дома, Сука». Бывало наоборот. Все вокруг книги. Они могут быть написаны не только буквами, а, например, ощущениями, визуальными образами, цифрами и звуками. Эта информация каким-то образом воспринимается, переваривается, и на выходе ты получаешь то, что называешь собой. Даже инфраструктура города претендует на каплю смысла в твоем формирующемся сознании.

– Ты знаешь, я хочу стать другой. Такая я, мне уже не нравится.

– Стань, ты же знаешь, что нужно делать.

– Знаю. Надо посмотреть в другую сторону. Но я пока не решила, в какую из сторон я хочу посмотреть.

Мне тоже надоело пялиться на кеды. Надо поднять голову. Надо вспомнить себя. Плен – это для педиков. Моя собственная тюрьма разрушалась от одного понимания, что это – тюрьма, стены, границы. От этого я не стал лучше знать, куда идти дальше, но стало намного легче. Перед собой я увидел деревья, много деревьев. Воздух был свежий, он сам заходил в мои легкие и наполнял меня приятной энергией. Мы сидели на земле, смотрели на реку, она была прекрасна. Все здесь было прекрасно. Особенно меня радовало отсутствие шума в голове, который сопровождал меня на протяжении всего нашего пути.

– Как мы сюда попали, Алиса?

– Ты смотрел на мои кеды и кроме этого ничего не видел, а я в то время шла, куда хотела, а хотела я попасть на этот остров. Теперь ты понимаешь, как важно, чтоб в твоем квадрате была вся картина, вся реальность? Ты слишком много мне доверил, даже не зная, куда я иду, ты видел только факт моего движения, но не направление. Я этим воспользовалась, и теперь мы здесь. Так что не жалуйся на то, что ты сам позволил мне привести тебя в эту пустоту.

Алиса сидела рядом с поднятой вверх головой. Я не хотел туда смотреть, я хотел быть особенным, не таким как она. Она и так была в разы лучше меня, должен же я хоть чем-то выделиться. Решил не трогать ее и немного побыть с собой.

Справа от меня лежала книга с пожелтевшей обложкой, невозможно было разобрать название и картинку. Решил не засорять свой мир этой древней штуковиной. Впереди река, Алиса молчит, вокруг деревья и чистый воздух. Какая разница, где это, если мне там было хорошо. Я ни о чем не думал. Пришло спокойствие, которого я так ждал. Я был почти что счастлив, не хватало только окончательного разрыва связи с Алисой. Держала еще.

Книга постоянно попадалась на глаза. Я не хотел ее выбрасывать, она же чья-то, все вещи принадлежат кому-то. И тут я опять вспомнил о том, как я принадлежу Алисе. Я тоже вещь. Я буду лежать и не дергаться, когда меня оставят, я буду открываться и закрываться, когда этого захочет Алиса. Мне стало очень страшно от осознания происходящего со мной. Я решил взять почитать эту книгу. На первой страничке была написана какая-то фраза, целиком было не ясно, но кусок остался: «…ее сердце – сердце ада». И тут началось:

Я шел, держа тебя за руку. Мы глотали каждую пылинку этого города. Бордюры улыбались тебе. Ты так и сказала:

– Смотри, они так рады нас видеть.

Я не считал нужным обернуться и посмотреть на их бетонные улыбки… Меня рвало по-своему. Своими робкими шажочками ты месила слякоть, пытаясь зажечь мою сигарету.

Вид у нас был нешуточный.

Твое бледное лицо с озверевшими глазами пугали прохожих. Я говорил, что пять дорожек в день это много. Мне казалось, что сейчас взорвутся все окна домов, мимо которых мы проходили, попадают все балконы и настанет долгожданный конец света. Я был напуган. До ужаса мне хотелось забыть все, что с нами случилось за последние сутки. Лучше бы мы не светились в этом гребанном мире. Ты постоянно спотыкалась, а мне не хотелось тебя ловить, но я ловил… ловил и падал сам… ловил… ловил кайф от страха внезапно ощутить себя мертвым.

Ветер дул прямо тебе в лицо. Я так хотел, чтобы он разбудил тебя, чтобы быстрее разогнал всю дрянь в твоей крови, чтобы ты пришла в чувства и разбудила меня. Я думал только о себе, в то время когда ты надеялась на меня.

Улицы спали, а мы прорывались сквозь них в никуда. Нам казалось, что мы мчимся с бешеной скоростью, как будто прорываемся во вражеский тыл. На самом деле мы были настолько беспомощны, что курили потухшие сигареты. Но ты знала, что мы дойдем, а мне было все равно, я мечтал о конце света. Вид у нас был нешуточный.

«Её сердце – сердце ада, в который все мы…»

Я резко прервал чтение. Теперь стало еще страшнее. С нами только что случилось подобное, мы пришли в какое-то красивое место и тут лежит эта написанная про нас книга. Что это? Неужели кто-то еще так сильно похож на нас? И какие еще пять дорожек, о чем эта книга? Конечно, Алиса всегда носила химию в рюкзаке, от этого ей было спокойнее, но совсем не то, что можно сложить в дорожку.

– Алиса, мы одни такие?

– Какие?

– Нешуточные?

– Нет, я слышала, что есть еще покруче.

Алиса разговаривала со мной, не опуская голову, не знаю, что там было в районе неба, но вряд ли что-то неважное. Когда человек хочет измениться, он не будет смотреть на неважные для его мира вещи. Ее взгляд был направлен только в то место, где она хотела быть. Так я думал, а на самом деле все было совсем по-другому.

– Но это не важно, какие мы, ты лучше посмотри вверх и приготовься увидеть конец света.

– Какой еще конец света?

Я поднял голову вверх и увидел над собой мост. Посмотрев по сторонам, не понятно было, где он начинается и где заканчивается. Обычно у таких длинных мостов есть опоры, а этот мост был радугой из металла и смолы. Его прошивали железные бесконечные рейки. Мост вибрировал и как будто хотел что-то сказать, прослеживалось что-то вроде: «Убегайте нахрен отсюда». Бежать мы не могли, нам хорошо было в этой пустоте, где показывали деревья, реку, холмы и даже змеи были вполне реальными.

Мост начал вибрировать сильнее. Звук стал напрягать каждую мышцу моего лица, особенно губы, которые так сильно сжались, что я не мог сказать: «Валим отсюда». Железный мост-радуга начинал двигаться, и было ощущение, что по верхней его части бежит троянское войско. Алиса сидела неподвижно, наблюдая за происходящим. Вверху появилась огромная яркая вспышка, которая сопровождалась невероятно громким скрипом, похожим на движение гвоздем по стеклу. В самом центре мост начал разделяться на две части, ужасный скрип не прекращался, а становился еще сильнее. Казалось, что эта вспышка разрезает мост пополам, как шоколадный пирог из кафе «Шоколадный Пирог». Луч света почти разрезал мост полностью. Мы сидели прямо под ним и, по всем законам физики, он должен был упасть прямо на нас и раздавить все живое под своим огромным весом. Вспышка стала не такой яркой, шум и вибрации не успокаивались, по-прежнему я закрывал свои уши руками, но это было бесполезно. И вот мост разрезан полностью. Одна половина моста наклонялась к нам настолько близко, что мы увидели его в разрезе, мы увидели железобетонные внутренности моста. Разрез был похож на огромный монитор Retina, гладенький и стеклянный, с легкой шероховатостью, чтоб пальцы скользили легче. Этот монитор в разрезе моста принял квадратную форму и был похож по своим размерам на всю вселенную. Алиса взяла мою руку. Она всегда вспоминала, что у меня есть рука и что ее можно взять только тогда, когда ей было страшно, скучно или не было денег. Откуда-то с небес появилась огромная рука Стива Джобса, широкая, с морщинами и короткими пальцами. Самого Стива не было видно, но мост дал понять, что это был именно он. Рука прикоснулась к монитору на разрезе моста и на нем появилась надпись «Welcome». Монитор был похож на iPad какой-то новой версии размером с мир. Он даже был больше, чем мир, потому что мы видели только картинку, но в нем еще было миллионы механизмов, которые эту картинку нам воспроизводили, а вот этого нам уже не дано было увидеть, осознать и охватить любым из возможных чувств. Рука Стива совершила одно огромное скользящее движение по монитору, на котором появилась галерея из миллионов квадратиков с изображениями. Там так и было написано: «CameraRoll». На меня они начали сыпаться с моста почти одновременно, и были поданы мне в виде отдельных небольших мониторов. Первая картинка была с каким-то человеком, похожим на моего знакомого с бывшей работы. Второй монитор пролетел очень быстро, на нем была изображена высокая брюнетка, которую я не вспоминаю даже, если мне о ней специально не напомнить. Оттуда выпадали квадратики из других стран, каких-то концертов, людей, которых я уже забыл, но вспомнил, как только увидел их в этом квадратном мониторе. Я все это уже переживал, я помню все эти картинки, это было мое прошлое, зачем Джобс хочет мне это показать? Я и так это знаю. После череды не важных для меня квадратов, с моста начали выпадать целые ситуации и маленькие истории. На меня летел монитор с изображением меня на кухне, где я курю и слушаю группу «Макулатура», я почувствовал себя в этой картинке, я вспомнил, как скучал за Алисой, пока она проходила свой путь от девушки к Королеве. Вспомнил, как не видел перед собой будущего, ничего не видел. Картинки летели все быстрее и это не совсем изображение, это была история, которую я ощущал полностью. На меня упал случай, когда я сидел на кухне и записывал в блокноте что-то вроде:

Заперся изнутри и жду на завтрак чуда

Еду по задымленным улицам и прошу прощенья у прошлого

Зачем забрал у меня все, я же сдаваться не буду

Со мной рядом никто не садится

Знают, что не жду шага навстречу

Люди такие же, как улицы

Если не убьют, то покалечат

Взамен получаешь осень и пустоту на ужин

Заперся изнутри и кофе лучший друг твой

Больше не засвечусь в этом мире

Или еще хуже

Проживу раз пять, а ошибок все так же горой.

Вот квадратик со мной, где я еду на Мустанге с номерным знаком WildA, где улыбаюсь и курю сигарету. Захожу в квартиру, в этом мониторе она – моя, в этом мониторе все мое, все мои близкие и любимые. Кладу ключи на стол, поднимаюсь на второй этаж с джином и засыпаю. Вот прилетели очки Григория Лепса, наверное, это должно означать, что сейчас где-то играет его песня «Я счастливый, как никто». Не люблю эту песню. Чем дальше, тем мне становилось страшнее. Но любопытство всегда сильнее страха. Я решил досмотреть до конца. Огромная рука Стива продолжала показывать нам всю жизнь, которая вываливается на нас квадратиками в один момент. Что, если человеку запихнуть в мозг всю его жизнь за один миг? Алиса дрожала, сжимая мою руку. Стив Джобс сваливал на нас разные картинки, она не видела мои, я – ее. Но, глядя на Алису, ее совсем не щадили изображениями ее жизни, ни прошлым, ни будущим. От каждой выпавшей картинки она дрожала еще сильнее, и было видно, как ее глаза сдерживают целый фонтан слез, который вполне оправдан при таком количестве информации на секунды. Не знаю, что Стив ей показывал, наверное, всех тех, кого морально убила Алиса. Теперь ей самой нужно было это пережить. Я ее понимаю, у нее не всегда получалось быть хорошей. А расплата в виде свалившихся на тебя ощущений, которые ты заставил пережить других, – самая жестокая. В то время на моем мониторе появился отрывок из интервью Майка Тайсона, который сказал: «Какая разница? Мы все равно живем». Это меня успокоило, и я готов был увидеть следующие картинки. Но у меня не спрашивали. Там были все мои бабы и тусовки. Даже Келли Кейд и Ралли Рейд – любимые актрисы, глубокие сцены, оргазм до слез. Я видел себя в море, плывущим на огромном судне, разные страны, которых не видел раньше. Квадратные мониторы показывали мне себя разного, таким, каким я еще не был, но, наверное, хотел бы быть. Это была неизбежность, каждая из картинок. Прошлое неизбежно и будущее тоже, о котором знал Стив. Теперь это знали и мы. Больше всего мне нравилось чувство абсолютной свободы и совершенного счастья, которые я испытывал, находясь в выпадающем мониторе. Я сидел и не мог привести в действие ни одну свою мышцу, напряжение было по всему телу, я чувствовал себя камнем, лежащим тысячу лет. В то время как у Алисы получилось закричать:

– Я так люблю тебя. Я люблю тебя. Любила тебя всегда и буду любить. Не знаю, за что, просто так люблю и все тут, ты вообще слышишь меня?

Не знаю как, но мне удалось выдавить из себя только тихое:

– Слышу.

Это могло означать только одно – Стив показал ей изображение на мониторе, где мы никогда больше не увидимся, где мы уже никогда не будем вместе, как сейчас. Алиса всегда кричала мне про любовь только тогда, когда чувствовала опасность, что она приближается к точке невозврата и может случиться такое, что мы потеряем друг друга. Но это были лишь мои догадки, а в такие мелочи я не верю.

Наверное, Стив Джобс обиделся на то, что у Алисы каким-то образом получилось закричать, и он перестал листать мониторы слева направо. Вместо этого он быстро нажимал какие-то кнопки, после чего на меня свалился не монитор, а проекция двух незнакомых мне людей, спускающихся сверху вниз, прямо ко мне. Наверное, это была главная фишка нового iPad – проекции людей. В небе светила яркая луна, воздух казался мне очень тяжелым, иначе, почему я не мог пошевелиться, чувствуя себя прибитым к земле? Вокруг было темно, лунный свет хоть и был, но освещал только руку Стива, мост и мониторы. Все как на презентации новых продуктов Apple. Два человека-проекции продолжали спускаться ко мне, я разглядел блондинку с венком на голове и в белом длинном платье, и мужчину-брюнета с короткой стрижкой, в широких штанах и футболкой с изображением Эрика Картмана.

– Вы кто такие? – спросил я.

– Меня зовут Аннабель, – ответила девушка.

– Ну и кто ты, Аннабель?

– Я песня группы «Goldfrapp».

– Я знаю такую песню, я всегда слушаю тебя осенью. А кто это рядом с тобой?

– Это Beauty School. Он тоже твоя любимая песня. Понимаешь, Стив не покажет тебе то, что к тебе никак не относится, вот мы и пришли прозвучать для тебя. Это не значит, что ты услышишь привычные мотивы и слова, просто ты получишь те же ощущения как после прослушивания.

Я действительно немного расслабился и даже на время забыл про Алису. Наверное, ей Стив послал другие песни.

– А вы тут долго будете стоять надо мной?

– Ну, может, ты захочешь еще что-то спросить, пожалуйста, я отвечу.

– Я не думал, что можно задавать вопросы песням.

– А что, по-твоему, ты делаешь, когда слушаешь музыку? У тебя есть определенное настроение, и ты обращаешься к нам, к музыке вообще, чтоб мы могли усилить твое ощущение грусти или радости. Таким образом, ты убираешь проблему с настроением и дальше можешь отвечать на свои жизненно важные вопросы. Только тебе кажется, что это ты отвечаешь на них, на самом деле это делает песня.

– Ну Ок. И кто вас сюда прислал?

– Наш Бог нас прислал, рукой Стива Джобса.

– А кто ваш Бог?

– Наш Бог – Случайность.

– Бог песен?

– Бог всего. Если бы не Случайность, тебя бы вообще тут не было, если бы Алиса не зашла к тебе за книгой, если бы ты уехал в другой город, как и хотел. Случайность и песни – это как Господь и его Ангелы. Случайность – это смыслы, это сила и то, что вы на земле называете судьбой, а песни – это как священное писание, или звучание, если тебе так удобнее будет понимать. Но только есть и плохие песни, которые идут не от случайности, не от сердца, тогда они закрывают все пути к проявлению случайностей. Наивысшей силой обладает функция Random на твоем плеере. Это знак того, что ты доверяешь Случайности, что ты готов принять то, что все в ее руках, а от тебя мало зависит, какая песня будет следующая, ты никогда не выбираешь в режиме Random, за тебя выбирает Случайность. А за такую сильную веру Случайность наградит тебя новыми путями, входами и выходами. Все, что тебе нужно делать, – это расслабиться, включить функцию Random и жить со своей любимой музыкой. Это и есть самая сильная молитва. Но об этом мало кто знает.

– Выходит, что мой плеер – это своего рода церковь? Место для молитвы?

– Да, в наше время не нужно никуда идти, чтоб услышать Бога.

– Знаешь, Аннабель, если бы ты могла сейчас прийти к Алисе и рассказать то, что сейчас мне, я был бы тебе очень благодарен. А то она в последнее время очень напрягается по любому поводу и испытывает страх перед будущим. А я люблю ее и переживаю за нее, хотя не уверен во взаимности всех моих к ней чувств.

– Прости, я не могу. У нее другие песни, другие случайности. Каждый должен достойно принять свой порядок песен в плеере. Нужно только довериться Случайности.

Между нами резко образовалась пропасть. Мир искажался, и его затягивало в эту яму огромной воронкой. Все, что я видел до этого вокруг себя, превращалось в очень странную материю, которой, как казалось, свойственна гибкость, тягучесть и глубина. Под нами не было уже привычного острова, на котором мы сидели, он становился все мягче и мягче. Как будто сила, исходящая из ямы, делала все вокруг таким, чтоб иметь возможность беспрепятственно проглотить весь мир, а если проглотить не получалось, то менялось все так уж точно. Каким-то странным образом я и Алиса сидели на месте, нас не засасывало в эту черную дыру.

Я спросил у Аннабель, что это за яма вселенских масштабов?

– Это любовь.

– Какая, нахрен, любовь?

– А что такое любовь, по-твоему? Игрушки? Это и есть та сила, которая поглощает весь мир на энергетическом уровне. Не просто так фраза «Fall in love» означает «падать в любовь». Американцы способны намного тоньше чувствовать энергетический мир, чем мы, но это длинная история, просто поверь мне. А у нас люди, которые ставят целью найти свободное место в маршрутке и завидовать сидящему, если не нашел. Что в таких условиях можно прочувствовать? Нам всегда нужны слова. Вот есть, например, люди будущего, они повсюду, но слова для них еще не придумали, значит в физическом мире слов, этих людей вообще нет. Потому что наука занята изучением не актуальных вопросов с прошлого века. На самом-то деле она, наука эта, просто отвечает на вопросы. А кто задает эти вопросы? На чьи вопросы она отвечает? Ты знаешь? Поэтому ты не знаешь о людях будущего и еще много о чем, хотя сам можешь являться таким человеком. Мы приходим в этот мир на все готовое, но почему-то стремимся изменить здесь все, что было до нас. Разрушить гармонию. То есть, не ты представляешь для мира огромную ценность, а мир сам для себя ценен, но по-своему глуп, что приютил людей. Потому что люди здесь гости, а ведут себя, как дома. В мире много пустоты и ему нужно, чтоб она была, так создается тот необходимый баланс, чтоб все шло своим чередом. Но когда сюда приходят люди, они пытаются заполнить пустоту этого мира своим собственным значением. На протяжении тех не многих лет, которые человек проводит здесь, он хочет, чтоб все было заполнено его смыслами, которые он сам придумал, его присутствием в каждом отрезке времени и места, чтоб его жизнь стала важной для мира. Так и не поняв, что пустоту нельзя нарушать, а то, что он сам придумал, материализовал – совсем миру не надо. Сотрясают вселенную вопросами о её происхождении не для того, чтоб действительно это понять, а чтоб понять самих себя, потому что не знают, как жить эту жизнь. Ты здесь временно, а кто позаботится о гармонии, которая была до тебя и будет после? Это я тебе на уровне Пауло Коэльо объяснила. А так, конечно, все намного сложнее. Тебе не обязательно думать об этом. Это я заигралась, потому что недавно приняла форму, которая может позволить себе высказаться, до этого я же просто песней была, живущей в умах. Давай вернемся к нашей пропасти, которая так тебя пугает.

– И когда я влюбляюсь, я падаю в этот ужас искаженного мира?

– Да.

– Это страшно.

– Страшно не попасть туда, страшно осознать, что ты попал туда, а потом выбраться. Знаешь песню «Long hard road out of hell»? Вот она как раз про то, как молодой человек осознал, в какую попал задницу и потратил полжизни, чтоб оттуда выбраться. Поэтому лучше слушать британские или американские песни, там песни глубже. А здесь люди поют о том, что на глаза попалось. Но ничего страшного в физическом мире не случается. Стол как стол и руки у тебя такие же, и листья все так же с деревьев осыпаются. А на этом уровне тонкой энергии, на котором ты сейчас находишься, происходят страшные вещи, запросто можно с катушек слететь, друг мой. Это я так, чтоб на твоем уровне было. А так, конечно, намного сложнее природа этого процесса.

Говорить было нечего. Аннабель и Beauty School ушли, оставив после себя легкий привкус грусти. А слова Аннабель заставили еще больше уйти в себя и вспомнить пару строчек из песни, или уже из молитвы:

You’re shooting stars

From the barrel of your eyes

It drives me crazy

It drives me wild.

Кажется, Стив Джобc закончил свое представление, потому как я постепенно начал ощущать легкость в плечах и губах, мог даже посмотреть на Алису, которая плакала рядом. Мост исчез ровно тогда, когда мы на него перестали смотреть. Может, можно было так сделать раньше, и не было бы всего этого ужаса? Вроде и знаешь, что ты всегда видишь то, куда ты смотришь, но иногда не получается. Вот бы кому-то другому я бы рассказал, как жить надо, а, посмотрев на свою жизнь, – с особой нежностью запихиваю язык в задницу и продолжаю спотыкаться, ошибаться и выбирать не те песни.

– Что это было?

– Ты так и не поняла?

– Нет. Мне было страшно видеть все это. Это была я, а вроде и совсем не я, зачем он мне такое показывал?

– Имей смелость достойно принять то, что ты заслужила, а не бежать ко мне, когда твоя реальность не сходится с ожидаемым. Это место, где смешалось наше будущее, настоящее и прошлое. Если ты там увидела то, чего еще не было, то это будет. Наш мозг стал тем местом, которому пришлось принять всю эту информацию и по странной причине не взорваться. Все это транслировалось нам с какой-то целью, которую я еще не могу понять. Я вообще не могу понять, что мы здесь делаем.

– Я знаю, зачем я здесь. Здесь я могу придумать себе что угодно. Конечно, много сил уходит, но получается же.

– Да, можешь. Но когда у тебя все получается, ты начинаешь врать сама себе и заигрываться в игру, которую придумала сама. Потом ты доходишь до того уровня, которого нет в твоей игре. А потом ты опять бежишь ко мне, так и не поняв, что ты слишком легкомысленно относишься к своей игре: к персонажам, уровням и бонусам. Пройдя уровень, ты думаешь, что следующий строился сам, пока ты играла, но его нет, его надо создавать, работать над ним. А потом ты опять возвращаешься ко мне. Но когда-то ты так заиграешься, что не сможешь вернуться оттуда, куда завела себя сама.

Дальше у нас с Алисой сложились такие отношения, в которых каждый понимал, что наше путешествие закончилось. Она не отвечала на мои вопросы. Не смотрела в мою сторону, чтоб не засорять свой квадратик мной. Мы не разговаривали, проводя много времени вместе. Я сомневаюсь, что существует время, когда я с Алисой, но у кого-то же стрелки по прежнему идут по кругу, а значит, время существовало, только не у нас. Все, что я мог сделать – это ждать того, что никогда не случится: что она посмотрит на меня и я снова стану частью ее игры. Пора возвращаться домой. Пора искать новый дом.

– Что там в Сирии?

– Везде все хорошо.

До всего, что с нами произошло, мы жили в пиратском городе Залп-ван-ромье, который был основан пиратами-неудачниками. Они жили на острове Христосса, грабили проходящие мимо суда и много пили рома. Но в городе они были героями, так как пропаганда работала на формирование идеи о спасении города пиратами от захватчиков. На кой хер кому-то нас захватывать? Считалось, если ты не можешь выпить залпом 300 грамм рома, то и пират с тебя никакой. Женщины должны были выпить залпом 500 грамм, так как с плохой глоткой никто не хотел брать бабу замуж. Отсюда и название – Залп-ван-ромье. С тех пор мало что изменилось в этом городе. Все интеллектуалы-нытики уезжали в город Ки-вэй, убегая от пьяных улиц и постоянно грязного воздуха из-за горящих кораблей. Название Ки-вэй имело японско-английское происхождение и означало что-то вроде «Путь Вселенной». Как считали разного рода хипстеры, они найдут там свой путь. И некоторые действительно находили, некоторые убегали как можно дальше из Ки-вэя, не имея ни малейшего понятия, как жить дальше. Так как Путь Вселенной водил людей разными дорогами, то и результат мог быть далеким от желаемого. Урванина – прекрасная страна с морями, реками, островами и горами. Одна только лишь проблема была – люди. Каждый хотел урвать кусок без всяких последствий для жизни и здоровья, но если бы они знали, что так не бывает, то, возможно, не хватали бы все, что им не принадлежит. Отсюда и название – Урванина. Раньше здесь жили древние монголы, которыми правила семья Чинсонов. Тогда придворных решал называли чиновники, они всегда говорили друг другу «Сматри какая бюджет страна лежит, на, урвани кусок». Страну начинали грабить со столицы Ки-вэй, там были самые большие бюджеты, в основном, от платных молитв. Это вообще уникальный город с уникальной историей. Город основали много лет тому назад, японец Ки Й и американец Джон Травэй. Это была первая гомосексуальная пара в восточной Европе, которую общество всегда встречало протестами в любом городе, где они появлялись. Травэй и Ки устали от постоянного непонимания их любви. После долгого изучения Библии и работ Дэвида Огилви, они решили основать свое собственное духовное направление – Ки-вэй, как бы для изучения всевозможных путей вселенной. За смыслами их новой организации они прятали свою греховную любовь. Таким образом, парни очень умело осуществляли Holly Public Relation (затем этой технологией пользовалась Кока-Кола, чтоб выдавать продажу кокаина за праздник в каждом доме), чтоб их гомосексуальность воспринимали как новую форму любви и современных взаимоотношений. Ну, кто осудит того, кто указывает путь, даже если он педик? Так появилась первая в мире секта на девяти холмах. Адептов становилось все больше и больше, они не вмещались в тот кемпинг, который был построен Ки и Травэем, пришлось строить целый город. Мало кто знает эту настоящую историю создания духовного и административного центра Урванины. Но как бы там ни было у них с духовностью, все равно там живут одни педики.

У нас в Залп-ван-ромье было веселее. Мы с Алисой знали, что дело совсем не в месте, поэтому оставались здесь, строя пустоту. В нашем городе продолжали грабить и пить ром. Каждый житель уважал свою историю и никак не хотел менять то, что основали его предки. Больше всего пили и грабили в Залп-ван-ромскомурванате, в местном органе самоуправления. Они забирали у больших и малых пиратов деньги, золото и ром, называя это налогами. Грабили награбленное. Это целое искусство, у нас оно называется политикой. Во время выборов все обещали делиться награбленным с теми, кто не осилил 300 грамм рома залпом и не стал пиратом, это был самый бедный слой населения, у них грабили все. Но после избрания урвышей никто никогда не делился. Людям это нравилось, они вообще здесь не склонны менять свой привычный образ жизни. Да, их грабили, но они готовы были платить за стабильность, за то, чтоб знать, когда их ограбят, сколько заберут и куда опять вставят раскаленную шпагу пирата. Так что не могу сказать, что кто-то здесь был не счастлив. А если и были такие, то только потому, что сами позволили над собой издеваться.

Местную армию возглавлял Муссо Ра. Считал себя выше пиратов и урваната, так как ходили легенды, что он был сыном Муссолини и Ра. Диктатор и Бог. Его здесь именно так и воспринимали, вот что делают легенды. Когда по улице шли солдаты Муссо, люди так и говорили:

«– Смотри, муссорские идут, давай не говорить так громко о своих желаниях!»

Особого выбора в Урванине не было: что дали, за то и голосуй. Я всегда поддерживал Либеральную партию. Они никогда не баллотировались в советы и урванаты. Их лидер так и говорил: «Живите как хотите, всем похрен!», – это был их главный слоган и самый правдивый из всех, что тогда были. Лидером у них был Мойша Анди. Этот еврей решил переехать в Урванину, чтоб, как и подобает еврею, урвать кусок, ему не принадлежащий. Но после он познакомился с приезжими буддистами и понял, что урвать без последствий не получится. Тогда он основал Либеральную партию, у которой был только слоган: «Живите как хотите, всем похрен!», и миллионы сторонников, не имеющих возможности отдать свой голос за либерала Мойшу, так как он понимал всю красоту политики и не смел допускать, чтоб его жизнь была связана с этими урвышами. Да… кому понравится такой мир?

Сегодня проснулся с одной короткой мыслью: дни летят. Не ясно было, они летят мимо меня или просто с такой бешеной скоростью, что меня в этих днях начало укачивать. Я пошел попить воды, оделся и уехал гулять по городу. Обычно я никогда так не делаю. Но эта мысль заставила выйти наружу, наверное, я хотел посмотреть, как именно летят эти дни и как они пролетают у других. Ничего нового для себя я не увидел. Но весь мой день забрала одна мысль, одна единственная. Лежал ты на своем диване, спал, а когда только проснулся, только открыл глаза, первая полученная тобой информация пришла в виде мысли «Дни летят». Откуда она взялась? Кто мне ее прислал? Может, Случайность? И дело даже не в ее происхождении, а в ее силе. Именно она заставила меня встать и выйти в город, который я не люблю. Именно маленькая мысль изменила мой день, мой день изменил меня, я изменил все вокруг. А когда говоришь кому-то: «правильно мысли», то они смеются и говорят, что не мысли поднимают их с кровати и меняют мир. Гуляя по холодным улицам, я начал вспоминать, как пришла ко мне Алиса. Она как короткая мысль: пришла и разбудила меня, заставив делать вещи, которых я не делал до этого.

Мы познакомились, когда она была совсем маленькая. Она зашла взять книгу Ес Сои, мы его любили за его грусть и тошнотную сладость. Посмотрев друг на друга, стало ясно – мы не особо хотим возвращаться в мир пиратской музыки и просроченных молитв. Алиса всегда была умнее и где-то нашла статью про совместные астральные сны. Мы уснули на 4 года. В мире, в который мы с Алисой ушли, не было времени, наших физических тел там тоже не было. Только квадратик, через который воспринималась среда, реальность. В него можно было запихнуть все, что захочешь, все, что представишь, появлялось в том мире. Казалось бы, мы попали в мир, где можно было осуществить все желания и мечты, но на самом деле намного сложнее знать, чего ты хочешь, чем осуществить это. Не могу сказать, что там я был счастлив, но скучать нам точно не приходилось. За четыре года мы так и не узнали, чего же мы хотим на самом деле.

Это все, что происходило во мне самом. Внешняя сторона этой истории была куда скучнее. Битые чашки, крики, признания в любви и кошачья шерсть на моих куртках.

Мне очень не хватает ее. Не ее, как человека, который был всегда рядом, а как самого смелого человека, который был рядом. Здесь меня все называют фантазером, мечтателем, когда я рассказываю то, о чем думаю на самом деле. После этих слов я перестаю говорить так, как бы это сказал я, а говорю так, как меня поймут. Очень сложно любить все вокруг, когда нет того места, куда можно было прийти и остаться в нем понятым. Такое место мы с Алисой называли домом. Это не какое-то конкретное место, у которого есть адрес и соседи. Это собирательный образ дома, где любят, понимают и не дают уйти. И самое главное – нет причин для смерти той твоей сущности, которую ты воспитывал в себе с детства и берег от мира, чтоб не разрушить в ней самое святое. В наше время квадратные метры и стены мало кого волнуют. Сегодня дом – это отсутствие одиночества при том, что не нужно ломать Себя.

Я не видел Алису уже несколько месяцев. Она ушла, чтоб осуществить свои мечты, чтоб использовать тот опыт, полученный за четыре года пребывания в каком-то сне. Она все-таки переехала в Ки-вэй и уже там пыталась найти свое место. Я не так быстро адаптируюсь, но уже все хорошо. Реальность не пугает, никого мне не надо и ничего. Я тоже переехал в Ки-вэй, но немного позже Алисы. Ощущения счастья и абсолютной свободы, которые я впервые ощутил во сне, всегда сопровождали меня. Все было достигнуто.

Спасибо тебе, Алиса, за это прекрасное путешествие.