Карта Саммона са Роха

Глава 1. Таррат

Пронзительный северный ветер взвыл, пробирая до дрожи, до ломоты в костях. Громко крича, над волнами носились отчаянные тайфунники. Серо-сизые тучи нависали над Тарратом, грозя лопнуть в любое мгновение и обрушиться на город водопадом.

Маан са Раву взирал на беснующуюся стихию молча, съёжившись и обнимая себя за плечи. Седые его волосы, собранные до этого в хвост, а ныне распущенные, разметало ветром. Он не заметил, как начался дождь. А тот уже лил в полную силу. Отовсюду слышался шум падающей с небес воды: глухой шелест ливня, клокотание в водосточных желобах, плеск в канавах.

«Погода всё хуже и хуже. Скоро Сароллат — что на этот раз подарят нам боги? Как его переживёт Тэйд? Бедный мой мальчик, почему, несмотря на все мои старания, ты так далёк от меня?» — уязвлённый чувством гнетущей тоски по сыну, Маан окинул взглядом причал.

Он молча смотрел на размытые очертания — силуэты нескольких десятков кораблей на фоне слившихся в единое тёмное полотно моря и неба. Краем глаза заметил, как отошла от берега и понеслась, подпрыгивая на волнах, навстречу возникшему из тумана большому артарангскому хаорду, лодка лоцмана.

Раву вскочил на плечо Маана, вскинулся, приподняв лапки и удивлённо таращась на стремительно взмывших ввысь тайфунников.

— Погода нынче не очень, — голос Коввила отдавал простуженной хрипотцой. Он подошёл и встал с Мааном плечом к плечу, окутывая себя и его каким-то куском ткани — тем, которым прежде укрывался один.

Повелитель Огня (а именно так звучал титул Маана по классификации Дэклата) не обернулся и не ответил — продолжал рассматривать причудливые очертания облаков, залепивших небо.

— Это надолго.

— Что ты имеешь ввиду?

— Не знаю, но мне кажется, что так теперь будет всегда.

— Хватит хандрить, нас ждут дела. — Коввил хлопнул старого друга по плечу. — Великие дела. Нас ждут камни Тор-Ахо.

— Забавно что ты мне это говоришь, Воздушный.

— Идём, Джиар ждёт.

— Да-да, сейчас…

— Вейз?!

Он не дёрнулся и не повернулся — стоял, что называется, не поведя и ухом.

— Вейзо?! Ктырь!

Ладонь незнакомца легла ему на плечо. Хочешь — не хочешь, а реагировать надо, иначе неправильно поймут. И он обернулся, попутно изображая удивлённую улыбочку:

— Градд? — Улыбка расползлась и стала ещё шире. Разумеется, он узнал этого хорошо одетого, кучерявого брилна. Его звали Нэлиорн Бирам. Когда Вейзо видел его в последний раз, тот был подростком, которого старший брат только-только начал приучать к делам.

— Ты же Вейзо?! — Брилн слегка пошатывался. — Вейзо Ктырь! Как хорошо, что ты вернулся, Вейз!

«Хорбут бы тебя побрал, Нэл! Как же всё это некстати! Что тебе от меня надо?»

Вейзо окинул зал трактира быстрым взглядом. Посетителей было немного, но после криков Нэла все смотрели на них. Один — нуйарец — кивнул ему и коснулся пальцами правой брови, дав тем самым понять, что тоже узнал его или, может быть, когда-то о нём слышал. Скрываться не было смысла — они уже привлекли слишком много внимания.

— Нэл! — радостно воскликнул Вейзо и сграбастал брилна в объятия. Они были жаркими, если бы только завсегдатаи «Кабана и мыши» знали, что онт в это мгновение больше всего на свете хотел задушить старого знакомца.

— Давно приехал?

— Так это… второй день, — не моргнув глазом, соврал Вейзо.

— Это хорошо. — Нэл схватил его за рукав и настойчиво потянул к столику, стоявшему обособленно в дальнем углу зала. — Идём, идём — угощу тебя!

Он заказал четыре вайру и несколько горячих блюд. Не сказать, что Вейзо очень хотел есть и выпивать, просто деваться ему сейчас было некуда. Он только приехал и находился на перепутье, толком ещё не зная, чем будет в Таррате заниматься.

«Терпение, Вейз, — сильная штука. Первые дали тебе один язык и два уха. Так что и слушать ты должен в два раза больше, чем говорить. Вот сиди и слушай, а дармовые вайру и телятина с тыквой тебе в утешение», — приказал он себе и не прогадал.

Через полтора часа он был пьян, сыт и весел, а главное — был в курсе всех тарратских сплетен и дел. Как заслуживающих его внимания, так и не очень.

— А глаз-то твой где, Вейз? — крякнул Нэл, оторвавшись от кружки.

— Два глаза для меня слишком накладно, — он шмыгнул носом и похлопал себя кулаком по груди. — Один как запасной в кармане держу. Так мне спокойнее.

— Ай! — понятно, что в шутку, но вполне так натурально скривился брилн. — Тише ты, раздавишь!

Посмеялись, пошутили ещё. Вейзо вспомнил несколько хаггорратских баек. Нэл рассказал смешную историю одного тарратского купца, который был глуп настолько, что попытался продать адептам Риоргу двух полуживых парлавских хамелеонов.

Снова посмеялись. Выпили, закусили.

— А знаешь что, Вейз, — пробубнил Нэл, глядя в полупустую кружку. — Я помню, как ты любил моего братишку Трэда, да будут Первые к нему милостивы.

Ктырь запнулся.

— Я знаю, что и он относился к тебе как старшему брату…

Улыбка Вейзо сползла, преобразовавшись в хмурую мину.

— И я это помню, — тихо сказал он.

Одного имени Трэд было достаточно, чтобы затянуть Вейзо Ктыря в омут воспоминаний. Нэл продолжал говорить ему о каком-то тайнике, о спрятанном в нём золоте, о подземелье, в котором этот тайник якобы находился, но онт уже ничего толком не слышал. Нет, слушал конечно же но поверхностно, о золоте как ни как Нэл разговор вел. «Слишком много лет прошло, — думал он, погружаясь в воспоминания. — Очень много. Столько всего пережито, столько ошибок совершено. Только теперь я чувствую, что становлюсь совсем другим онталаром, чем тот, кто когда-то заколол твоего отца, Нэл. Кто кинул в яму с ахирскими змеями твоего брата. — Он вздрогнул, вспомнив, как наслаждался страшным зрелищем, как злорадствовал и хохмил, покрикивал на умоляющего о пощаде Трэда. — А ведь парень был хорошим бойцом, да и человеком был неплохим. Не таким дерьмом, как я. И папаша их тоже среди правильных къяльсо числился. Сейчас таких уже не делают. Что же я натворил-то? А? Чтоб йохор мне ночью в ухо заполз!»

— Ты что не слушаешь меня?! Эй! — Нэл дрожал от возбуждения, он привстал и щёлкал пальцами у лица Вейзо. — Золото Алу'Вера! Понимаешь, о чём я тебе говорю?

— А, да. Понимаю, — Вейзо с трудом разжал кулаки и положил дрожащие ладони на стол, будто боясь натворить что-то непоправимое.

— Вижу, что понимаешь, — довольно хохотнул Нэл, путая напряжение в его глазах с алчным возбуждением. — Подскочил, гляжу, так, что чуть-чуть потолочную балку головой не снёс! У меня карта есть, — заговорщицки зашептал он, опасливо скользя взглядом по сторонам. — Карта самого Саммона са Роха — того сиурта, что три сотни лет тому назад, по приказу Кратов, закрыл проход в тарратское подземелье. — Рука Нэла нырнула за отворот камзола, и следующие несколько секунд он с сосредоточенным выражением лица совершал странные манипуляции. — Вот, взгляни, — наконец сказал он, протягивая ему под столом небольшой, обтянутый кожей пенал.

Вейзо взял. Открыл, не вынимая рук из-под стола. Внутри пенала находился старинный пергамент. Несколько минут они молчали, Вейзо смотрел на карту, пытаясь разглядеть в подстольной полутьме хоть какие-то подробности. Нэл цедил остатки вайру.

— Ну и как тебе? — он шумно втянул носом воздух.

— И правда, карта! — ухмыльнулся Вейзо. — Не боишься в руки мне её давать?

— Брось, Вейз, я ж тебя сто лет знаю! Папаша покойный мне всегда говорил: «Либо сена клок, либо вилы в бок». И о тебе он всегда хорошо отзывался, так что… — Нэл многозначительно развёл руками. — Да и поздно уже бояться.

«Это «да» — всё, что знал, ты уже разболтал».

— Умеешь читать? — с надеждой в дрогнувшем голосе спросил Нэл.

Вейзо посмотрел на него долгим взглядом.

— Немного.

— А я вот нет. Всё гадал кому довериться, дело, сам понимаешь… Хорошо, что тебя встретил. Всегда завидовал сэрдо — долгая жизнь, много времени — делай что хочешь. Сколько тебе лет?

— Больше чем тебе, — уклонился от ответа Ктырь.

Некоторое время молчали. Нэл тянул вайру, Вейзо рассматривал карту, иногда шевелил губами, что подтверждало, что он действительно умеет читать.

— Впечатляет, — наконец сказал онталар. — Но не думаю, что с помощью этой карты можно дойти до самого Ка'Вахора.

— Ха-ха, дойти?! — брилн рьяно замотал курчавой головой. — А ты смешной! Если бы туда можно было просто дойти…

— На кой хрен ты бы был мне нужен? — закончил за него Вейзо, криво улыбаясь.

— Я так не говорил.

— Но подумал.

— Но подумал, — хохотнул Нэл. — Давай в открытую играть, Ктырь! У каждого из нас свой интерес — это и дураку ясно. На дядю корячиться никто не захочет, потому предлагаю всё делить поровну. Одному там, — он ткнул пальцем в пол, — делать нечего. А вдвоём как-нибудь да пролезем. Я тебя знаю, ты меня тоже. А золота и камушков под Тарратом сам, небось, догадываешься сколько.

«Носить не переносить… если, конечно, это всё не бабушкины сказки». Вейзо поджал губы, почесал свой искорёженный шрамом, похожий на стоптанный каблук нос.

— Ну так что? Идёшь со мной? — нетерпеливо заёрзал Нэл. — Решайся уже — дело стоящее!

Вейзо молчал — он думал. Слишком много лет он жил сегодняшним днём, не заботясь ни о чём, кроме кружки вайру, сытого желудка и подвыпившей шлюшки на ночь. Настало время задуматься о чём-то большем. «Хватит людей убивать! Опять же Нэлу я за отца и брата должен. Пора уж и расплатиться».

— Я согласен, — наконец сказал он, с мрачным прищуром глядя молодому брилну прямо в глаза. — И клянусь, что жизнь твою буду беречь не меньше своей.

— Вот это дело! — со стуком опустил пустую кружку Нэл.

Ктырь увидел, как глаза его округлились от такого откровения, и даже показалось, что тот мгновенно протрезвел.

— Это по-нашему! — Нэл протянул через стол руку. — Тем же тебе отвечаю. Моя жизнь — твоя жизнь.

— Не боишься её так носить? — спросил Вейзо, крепко отвечая на рукопожатие.

— Карту? Нет. Я же её не в кармане, как ты глаз, таскаю. А в тайничке, что баба моя в рукав камзола вшила. — Он взял из рук онталара карту и пенал. Сложил всё и спрятал гораздо ловчее, чем доставал.

«И взаправду протрезвел!»

— Раз мы теперь компаньоны, хочу дать тебе одну вещицу. На удачу.

Между бровями Вейзо пролегла недоумённая складка. Нэл опустил голову и снял с шеи подвеску на шнурке, протянул ему.

— Древесная кошка? — покрутил на ладони подвеску онт. — Ты же «Медведь» вроде? — Он ткнул пальцем в клановое тиу на внутренней стороне Нэлова запястья.

— Брата это. Бери. Трэд, полагаю, был бы не против.

Вейзо надел самоа и хоть внешне был совершенно спокоен, внутри него снова ожил образ Трэда и его отца. Он никогда не думал, что ему может стать так тоскливо, но вот же стало.

— Нет.

— Бери!

— Как скажешь, Нэл, как скажешь. Спасибо. — Лицо Вейзо скривилось от невесёлой улыбки. Он понял, что срочно должен всё обдумать в одиночестве. — Мне надо отлить, — сказал он и вскинул вверх два пальца — Два вайру нам, — крикнул трактирщику за стойкой. — Не скучай, Нэл, я скоренько.

— Четыре вайру! — встрепенулся брилн и подмигнул Ктырю: погуляем, мол, ещё!

Вассега Лосу, он же Крэч Древорук, изнывал от морской болезни: его ломало, волнами накатывала дурнота, кишки в животе извивались и скручивались в кольца, будто разъяренные змеи. Несчастный феа лежал, укрытый по подбородок шерстяным покрывалом, с белой повязкой на голове и смотрел то на светлячковый светильник, висевший под потолком, то на паутину в углу и деловито суетившегося паука на ней. Паук был красивый: антрацитово-чёрный, с длинными мохнатыми лапками. Он сидел не шевелясь у истока паутины, занимавшей угол и часть стены, и, видимо, тоже разглядывал феа и, возможно, тоже признавал его нестандартную красоту.

— Ой-ой-ой! — простонал Крэч.

«Вот и смерть моя пришла, — думалось ему. — Это конец. Великая тьма заволакивает мои глаза. Она, как этот паук, ждала, притаившись…»

За дверью раздался глухой хлопок. Крэч насторожился.

«Вторая дверь, наружная», — отметил он.

Скрипнули половицы — кто-то осторожно крался.

Вялые руки и ноги почти не слушались Крэча. Он собрал волю в кулак и, приподнявшись на локтях, прохрипел:

— Стой, кто идёт?

— Я это, Вассь.

— Акимошка, друг мой, — Древорук уронил голову на жёсткий соломенный тюфяк и облегчённо выдохнул. — Ты пришёл попрощаться?

Гость кивнул, пододвинул к кровати табурет, поставил на него миску с дымившейся рисовой кашей, отвернулся — начал перебирать склянки на прикроватной тумбе, на свет оценивая количество оставшихся в них зелий.

— Хорошо что ты пришёл! Я умираю, — с тяжким вздохом Крэч коснулся плеча Акимошки рукой. Чуткие пальцы ощутили, как дёрнулись плечи друга. — Поплачь, поплачь, друг мой. Мне пора уходить. Тэннар Великий зовёт меня, я слышу его голос: «При-и-йди, при-и-йди в мои объятия, лучший из моих сынов!» — шепчет мне мой повелитель. — Крэч смотрел на кашу и глотал слюнки. Жёлтый, в цвет Лайса, кусочек масла лежал на рисовом взгорье и, плавясь, стекал вниз золотистыми ручейками. — Уже иду, мой повелитель. Мысленно отвечаю ему, — и без того слабый голос Крэча скакнул ввысь, делаясь ещё жалостливее: — Я иду к тебе! Иду в благословенную страну Гимкиорию.

Если бы Древорук смог увидеть лицо Акимошки, то понял, что тот не рыдает, а давится смехом.

— Куда?

— В Гим-ки-ори-ю, — раздражённо отчеканил Крэч. — В объятья старины Тэннара. — Какое-то время он разглядывал паутину в углу и попавшуюся в неё муху. «Вот и я, как эта несчастная, пойман в паутину судьбы, вынужден болтаться в этой лодке».

— Сделай-ка свет поярче. Плохо мне — темнота давит.

— Куда ярче, Вассь? Это же светлячковый светильник. Горит, как горит.

— Вот вы дремучие: двенадцатый век от Аравы на дворе, а вы всё над светляками глумитесь! Масло, что ли, на Ганисе перевелось?

— Нет. Полно его. От этих и света куда как больше, и глаза не болят. Ни запаха тебе, ни гари. И дешевле, и безопаснее. Где ты видел, чтобы на кораблях масляными светильниками пользовались? А потом — какие светляки, Вассь? Ты что? Светлячковыми их по привычке называют, потому как похожи они на те древние, с настоящими насекомыми… Я думал, ты знаешь. В этих давно какая-то алхимическая бурда используется. Это, брат…

— Вот что, — зарычал Крэч, пытаясь приподняться и сесть. — Иди ты… философ!

— На вот, кашки поешь, — примирительно предложил Акимошка.

— Ничего не хочу!

— А я-то, дурак, думал, мы с тобой по кружечке вайру на берегу опрокинем. Подплываем уже к Таррату.

— Я умираю! Понимаешь? — продолжал канючить Крэч. — Умираю! А ты мне про светляков талдычишь! Дошло, дурья твоя башка?!

— А-а, теперь дошло!

— Ой, не будет больше дружка твоего! — запричитал он, смодулировав ещё на терцию. — Не будет боле Вассеги родненького! Иди ко мне, сиротинушка, обнимемся!

— Я тоже один раз чуть было не окочурился, — серьёзно проговорил Акимошка, уютно устраиваясь с ногами на сундуке. — Было, значит, дело близ Крионто. Зафута тогда нажарила мне грибов, что я в лесочке насобирал…

Древорук обмяк и с предсмертным стоном повалился на тюфяк.

— Неужели, Тэннар Великий, — взвыл он, обратив снулый взор к раскачивавшемуся светильнику, — я так и сдохну в компании этого паяца?

— Да ну тебя! — отмахнулся Акимошка, — Чтоб я так жил, как ты помираешь! Всех и делов-то — простая морская болезнь. Бывает.

— Умираю я, дурень! — стоял на своём феа. — Неужели непонятно, что в горах я подхватил страшную, неизлечимую болезнь, которая сведёт меня в могилу? Да ещё вы затащили меня на это проклятущее корыто…

— На тир-хаорд, — поправил Акимошка, — здоровенный корабль…

— На корыто! — свирепея, повторил Крэч, молотя дииоровой ладонью по переборке. — Вы затащили меня на это дырявое корыто, после чего бросили умирать в пропахшей крысами конуре!

— Тебя определили в лучшую каюту, свинья ты неблагодарная! — искренне возмутился Акимошка.

Хлопнула наружная дверь — теперь шли уверенно.

«Сиита Лорто Артана, — мелькнуло в голове Древорука, — и нуйарец Меем наверняка с ней. Пора заканчивать этот балаган».

Акимошка тоже почувствовал, что запахло жареным. Он поспешно поднялся и отступил к двери.

— Пойду я, пожалуй, — сказал он, подмигивая Древоруку. — Там миска с рисовой кашей. Поклюй — полегчает.

Дверь открылась. На пороге появились Лорто Артана владелица театра «Братья Этварок и Кинбаро Ро» и её верный помощник нуйарец Меем.

— А мы думали, он тут скучает!

Низкий девичий голос, с самого начала их знакомства поразивший Древорука бархатным тембром и глубиной, сегодня отдавал хрипотцой. «Простыла, бедненькая, — подумал он. — Или эту кодлу гоняя, осипла».

— Да вот Акимошка зашёл проведать старину Вассегу, — прокряхтел Крэч, всё естество которого было настолько пропитано вымученным состоянием, что он с трудом шевелил языком.

— Ну хватит уже стенать, приплыли! В обоих смыслах, — уточнила сиита Лорто. — А ты, Меем, всё беспокоишься, кто в «Ксамарке и Фижу» и в «Псах Вьёльса» будет Ксамарка играть? — она отстранилась, пропуская нуйарца Меема вперёд. — Гляди, какие таланты пропадают! Вот тебе Ксамарк — один в один, куда лучше-то?

— Натурально играет, Хорбутова плесень! — согласился Меем, критически оглядывая Крэча. — Что ж вы, уважаемый Вассега, так себя не жалеете? Хандрить удумали, второй день на палубу не выходите?

— Уми-и-ра-а-аю я, — в безнадёжном притворстве застонал Древорук. Он часто задышал, имитируя приступ, но не удержался и неожиданно для себя самого прыснул смехом.

— Не верю! — возразил Меем, трагически всплеснув пухлыми ладошками. — Хотя вполне натурально исполняет, а, сиита Лорто?

— Да, ничего так.

— Вставайте, градд Лосу, мы подплываем к Таррату — городу къяльсо и шальных денег. Здесь нас ждёт успех и много-много золота.

— Ага, — не удержался Акимошка, — я уже мешок большой приготовил. Дырочки все залатал, а ещё дыру в штанах на заду, куда меня давеча собака укусила. Это чтобы из карманов золото не высыпалось.

— Не дерзи, — цыкнул на него Меем. — сам же знаешь, что так оно на самом деле и будет.

— Если подфартит.

— Закончили разговоры, — приказала Лорто Артана. — Приведите градда Лосу в порядок — скоро на берег…

— Нэл? Уснул, что ли? — Вейзо похлопал друга по плечу. Вместо ответа безжизненное тело начало сползать со скамьи на пол. Онталар мысленно выругался и выставил вперёд ногу, упёрся бедром брилну в бок, удерживая того от неминуемого падения.

В груди Нэла торчал нож, на лице застыла безмятежная улыбка.

— Слабак! — беззаботно хохотнул Вейзо, бережно усаживая бывшего теперь компаньона на место.

«Ох, старый дурак, надо же было так вляпаться! — он окинул зал цепким взглядом. Пришлось основательно покрутить головой — один глаз как-никак у него, а не два. Ничего подозрительного — немногочисленные посетители ели, уткнув головы в тарелки. Хозяин, стоя на табурете, протирал бутылки, подавальщица драила заблёванный кем-то пол. Ктырю даже показалось, что она напевает какую-то песенку.

— Не беспокойся, Нэл, я сейчас за ним сам сбегаю, — негромко, будто ничего и не произошло, сказал он, лихорадочно соображая: расплатился ли Нэл или не успел? От этого зависело, сможет он ускользнуть без лишнего шума или нет. — Письмо в комнате лежит. Принести? Как скажешь, Нэл, как скажешь. Никаких проблем. Я принесу. Прямо сейчас, ты погоди, покемарь. — Он нёс откровенную чепуху, рассчитывая, что если кто-то и обратит на них внимание, то решит, что друзья просто мирно беседуют, и он, вспомнив о каком-то письме, вызвался немедленно его принести. Сам же лихорадочно соображал: кто из присутствующих мог так изящно убить Нэла Бирама? — А-а-а, это секрет, — он снова хохотнул и подался вперёд, будто шепча что-то брилну на ухо, сам же запустил руку за отворот его камзола и попытался нащупать пенал с картой.

«В тайничке, что баба моя в рукав вшила», — звучали в голове слова покойного, покуда онт искал потайной кармашек.

«Есть! — Вейзо сунул пенал за пазуху и только сейчас подумал о ноже. — Слишком приметный, чтобы вот так оставлять. И что это ты себе навыдумывал, Вейзо Ктырь? Что это, Хорбут тебя раздери, за разговоры: «клянусь, что жизнь твою буду беречь не меньше своей». Совсем что ли ополоумел, Ктырь?»

Искоса наблюдая за залом, он выдернул нож и, убедившись, что тело Нэла не завалится сразу после того, как он уйдёт, потянулся к кружке — нужно было смочить пересохшее горло.

— Ты что, сука, натворил?! — Вместе со словами Вейзо ощутил сильный тычок в спину, от которого чуть не повалился — нога подвернулась, скользнув по кровавой луже, предательски выползавшей из-под стола.

«Да, скучно сегодня не будет!»

Их было двое: среднего роста заро — широкоплечий, со щербатым лицом и прилизанными волосами — да щуплый сарбах с длинными руками и бритой налысо головой.

— Этот зеленорожий убил бойца из клана Тарратских Медведей! — проорал заро.

Вейзо не стал ждать, когда эти двое на него накинутся, и ударил ближнего ногой в живот. Второго тоже решил не обижать — влепил сарбаху кулаком в ухо с такой силой, что тот, перелетев через соседний стол, рухнул на скамью, в щепки разнеся её. Вейзо скривился и свёл лопатки. Он не мог видеть, что отразилось на его лице, но стоявшая поодаль подавальщица закричала, охваченная ужасом, и закрыла конопатое лицо ладонями. Закинув за спину руку, Вейзо попытался нащупать то, что так мешало ему, — оказалось, что это нож, торчавший у него в том месте, где плечо соединяется с шеей. Удивительно, но боли он не чувствовал, только противный надоедливый зуд, мешавший сосредоточиться. Онталар извернулся, пытаясь дотянуться и ухватиться за рукоять, но не смог.

Трактирщик схватил коричневую бутылку и швырнул ею в зеленокожего бузотёра. Не попал — бутыль разбилась, ударившись в стену за спиной коченеющего трупа Нэла. Воздух наполнился резким запахом васарги.

Заро встал и снова кинулся в бой. Вейзо ловко уклонился.

«Не балуй!»

Схватив нападавшего за рукав, он ударил его головой в нос, ломая хрящи. Брызнула кровь — къяльсо отступил на шаг, вскинул к лицу ладони и выкрикнул сквозь хрип что-то гадкое. Вейзо хотел добавить ему ножом, но передумал: «Хватит с меня и одного косолапого». Второй — сарбахских кровей Мишка — так и не поднялся, поняв, видимо, что ничего хорошего в этой схватке ему не светит.

«О чём я думал? — укорил себя Вейзо. — Лучше уж с трабской чумкой шутки шутить, чем с Медведями этими треклятыми! — подумал он, глядя как капля тёмной крови медленно стекла по лезвию ножа, остановившего сердце Нэла, и, повисев на нём секунду, упала на пол. — «Теперь, мой дорогой, ты и суток не проживёшь!» — резюмировал Вейзо Ктырь (имея в виду, понятное дело, себя), а с улицы уже слышались тревожные крики. Пора было уходить, и чем быстрее, тем лучше…

«Точнее — глубже, — подумал, — под землю…»

Высокий человек, лохматый и краснолицый, кутался в волчьего меха всю в проплешинах безрукавку. Огромный картошкой с ноздрями-пещерами нос его подёргивался при каждом движении толстых, будто вывернутых наизнанку губ, в то время как узкие поросячьи глазки, не моргая и без стеснения таращились на Маана.

— Заходите… сам только пришёл.

Щеколды на двери не было, и хозяин подпёр её снизу деревянным бруском.

Скупой свет, освещающий комнатку, исходил от истощившихся угольёв, воровато томившихся в топке пузатого каменного очага. Джиар обстучал два поленца, сунул в топку — огонь облизал их, полыхнув так ярко, что сиуртам пришлось зажмуриться.

— Эх, — крякнул носатый, — хорошо!

Когда Маан открыл глаза, в комнате стало светло и жарко.

Из небольшого сундучка, притаившегося под столом, хозяин извлёк пузатую бутыль — без малого полтора локтя высотой — и выдернул пробку зубами.

Между сковородой, распространявшей запах жареной колбасы и яичницы, и деревянным блюдом с зеленью тут же встали три разновеликие облупившиеся глиняные кружки.

— Свежачок! — похвалился хозяин. — Взял вот, пробу снять. Ещё горячая. — Он приложился щекой к бутыли и любовно скосил глаза на мутно-бордовую жидкость. — Ну что, градды сиурты, по маленькой?

Коввил сглотнул, кадык его дёрнулся. От одного только вида бутыли ядрёной, третьей вытяжки буссы у него защипало в глазах и запершило в горле.

— Нет.

— Так для сугрева же! Видите, вымок я весь! Может, уважаемый Маан желает?

— Не желает уважаемый Маан, — ответил за друга Коввил, усаживаясь лицом к хозяину.

Маан кивнул, подтверждая.

— Как знаете. — Джиар разложил по тарелкам хлеб и яичницу, затем крепко присыпал всё солью, добавил несколько свежих огурцов и пару луковиц.

— Воды нам налей, если одному тебе пить скучно, — сказал Воздушный и тут же перешел к делу: — Ты узнал, что я просил?

— Обижаете, градд Коввил! Узнал, конечно, — Джиар почесал ус и недоверчиво взглянул в сторону Маана, привалившегося плечом к очагу и поглаживающего пееро, в свою очередь, настороженно озиравшегося по сторонам.

— Говори, не стесняйся, — разрешил Коввил, поглядев на друга. — От градда Маана у меня тайн нет.

Джиар кивнул, молча выпил, смакуя каждый глоток. С сожалением посмотрел вглубь опустевшей кружки.

— У знахаря одного из Тиса, — начал он неспешно, с усердием наминая пальцами мясистую ноздрю, — есть камушек магический, очень под ваше описание подходит. Люди говорят, что цейлер тот с его помощью болячки всяческие лечит. Причём не абы какие, а все, что ни попадутся. Народ к нему через это дело, хоть, заметьте, и недавно он начал, со всего Ногиола да с Ситаца прёт. Находятся, правда, и такие, которые заявляют: брехня, дескать, это всё, и цейлеришка только народ дурит да цену набивает, чтобы втридорога за работу драть, потому как сам туп и ни хрена не умеет. Но таких мало.

— А сам ты что думаешь?

— Ох, градд Коввил, мнится мне, что цейлеришка, скорее всего, шарлатан — больно уж много за такой короткий срок народу перелечил, прямо аки святой Раха Белохвост, когда в одном из огненных озёр Эрфилара искупавшись, дар свой обрёл, а так не бывает. — Джиар дугой изогнул косматую бровь и, скорчив отвратительную гримасу, добавил: — В жизни не бывает.

Маан с Коввилом удивлённо переглянулись. Ни тот, ни другой не шевельнулся и не произнёс ни слова.

— Но камень меж тем тот самый, что вам нужен, и есть. Почти уверен.

— Так ты уверен или почти уверен? Мне нужно наверняка знать, он это или нет.

— Ну что вы, уважаемые, в самом деле! Я вам вывалил всё как на духу, а уж тот это камень или нет, вы один хрен, пока воочию его не увидите, не узнаете. Я человек маленький: денежку с вас за работу взял, денежку отработал. Так же, градды, аль нет? Или я должен?

Коввил озабоченно сдвинул брови, хотя жестом дал понять Джиару, что считает оплаченную работу выполненной.

— В Тис безопасную дорогу подскажешь нам? — помолчав немного, спросил он, потирая переносицу.

Джиар снова наполнил всклянь свою кружку.

— Дружок мой Трайс Империк кажон месяц туда ездит по делам — могу с ним переговорить.

— Трайс?

— Знакомы?

— Это не Керии брат?

— Он. И с заикой вы, значится, тоже знакомы?

— Слегка. — Коввил слукавил, сказав, что немного знаком с Керией, которого Джиар назвал «заикой», и, не упомянув, что именно по их с Мааном заказу тот находится сейчас в Вьёльсе.

— Уже хорошо, — не почувствовал фальши хозяин. — Значится, и с Трайсом считайте, что друзья.

— А почему Трайса Империком зовут?

— Встретите — сами увидите почему.

— Поговоришь с ним?

— Нет его сейчас в Таррате, — Джиар дыхнул на сторону и опрокинул содержимое кружки в пасть. Крякнул, утёр губы тыльной стороной ладони. — Трайса найти нелегко… то он в Тисе, то в Верети, то на Ситаце, то вообще на материк уехал… занятой.

— Но ты же знаешь, как его найти? — Коввил в нетерпении постучал мыском сапога по ножке стола.

— Знаю, — неожиданная уверенность хозяина приободрила обоих сиуртов.

Глаза Маана блеснули. Коввил остановил беспокойную ногу и подался вперёд.

— А найдёшь? — спросил он.

Джиар нехотя пожал плечами, выудил упавшую на заросшую рыжей шерстью грудь хлебную крошку и протянул любопытно взиравшему на него Табо.

— Будешь есть? — спросил он подчёркнуто безразлично.

— Джиар! — нетерпеливо гаркнул Коввил?

— Что?

— Поможешь Трайса найти или нет?

— Сказал же — найду, чего непонятного-то?

— Хорошо. Денька через три снова к тебе заглянем. — (Джиар кивал в ответ на слова Коввила и медленно с усердием наполнял свою немаленькую кружку буссой). — А так — если случится что, ты знаешь где меня искать. Мальчонку с запиской пошлёшь или сам приходи, мы гостям всегда рады.

— Найду, не беспокойтесь, — мощно выдохнул хозяин и с жадностью медведя проведшего зиму в спячке припал к кружке.

Глава 2. Башня Губбту

Обломки башни Губбту зловеще возвышались над восточными отрогами Ситацких гор.

Тусклый свет наползавшего с моря Сароса скользнул сквозь узкие щели дубовых стропил пристройки в просторный зал, где находилась странная пара: молодой онталар и очаровательная греолка.

Нежная, тонкая, она привлекала внимание не столько изяществом, сколько чарующим сиянием юности и неприкрашенным благородством.

Онталар был строен и обладал привлекательной внешностью, что само по себе было странно, нет, не то что бы все представители этого славного рода были уродами, но и в записных красавцах не числились. Этот был действительно красив; узкое лицо с тонким носом и пылающим и веселым взором. Роскошная до самого пола тёмно-каштановая коса, широкие брови, сходящиеся в почти горизонтальную линию, кожа цвета зелёного чая.

На нём был дорогой тёмно-серый зауженный в талии гинтор с серебряной вышивкой, высокие кожаные сапоги со шнуровкой. На одинокой вешалке (другой мебели в зале не наблюдалось) висела великолепная остроконечная шапка — булта, украшенная серебряной тесьмой и цветастым пером из хохолка птицы кворс. Одежда на манер богатых зарокийских купцов и знати средней руки.

Неподвижно стоя перед мольбертом онталар придирчиво рассматривал только что начатый им портрет.

— Ты уверена, что справишься с призывом, душа моя? — спросил он.

— Да, Властитель, — В руке красавицы греолки, служившей ему натурой, блеснул Клык Тарк-Харласа.

— Спрячь, Латта. Свет Сароса не пойдёт ему на пользу.

Она вложила клинок в ножны.

— Как удачно вышло, что мы оказались тогда в Седогорье.

— Ты считаешь это случайностью, — ухмыльнулся онталар, закусив зубами кончик ручки кисти.

— Это не было случайностью?

— Случай — это творение Первых, когда они хотят чтобы их вмешательство осталось незамеченным.

— Когда я должна отправляться? — осведомилась девушка.

— Не спеши, дитя моё, до этого у нас ещё масса дел.

— Мне позволено будет узнать, каких?

— Позволено, но не сейчас. Я хочу кое-что сказать тебе… Хочешь воды или сока?

Она повела ладонью, отказываясь от напитка.

— Дело в том, дитя моё, что твой муж и мой племянник Алу'Вер жив.

— Как? — Латта непонимающе улыбнулась и замотала головой. — Нет. «Бред какой-то».

— Он жив.

— Этого не может быть, — прошептала она, но в словах её не чувствовалось уверенности.

— Тогда, в Седогорье, я вновь почувствовал его зов.

— Что это значит?

— Он вырвался из темницы разума и снова осознал себя как личность. И я почувствовал его. Не могу понять, почему он до сих пор не вышел на ментальный контакт с одним из нас. Полагаю, у него недостало на это сил.

— Но он жив? — неожиданная весть заставила Латту снова бояться за мужа, переживать, надеяться на встречу. Она ощутила, как на глаза наворачиваются слёзы.

— Алу'Вер жив — это я знаю, хоть и не могу понять, где он сейчас.

— Что с ним произошло?

— Тело, в которое его заточили, недавно было развоплощено скрамом. Алу'Вер оказался настолько силён, что сущность его продолжала существовать какое-то время после телесной смерти. Твоему мужу повезло, дух его не покинул наш мир, а, соединившись с духом другого существа, подселился в его тело. Теперь они спаяны воедино. Теоретически Алу'Вер может управлять им, на самом же деле, вряд ли он на это способен. Дух его силен, но для подобных действий нужно Уино, без него он не сможет ничего. Только терпеливо ждать…

— Чего?

— Когда окажется в месте полном Силы. Или когда мы отыщем и освободим его.

Латта почувствовала внезапный озноб. Она чуть заметно кивнула и плотнее закуталась в шерстяную накидку. В мыслях она давно похоронила любимого, да и себя заодно.

— Тебе холодно, дитя моё? — не дожидаясь ответа, онталар взмахнул ладонью.

В высоком камине взметнулся столб огня. Загудел, устремляясь по трубе, осветил стены и остатки потолка, покрытые арабесками. Латта не сдержалась и зарыдала, сотрясаясь всем телом. Тучи пронеслись по диску Сароса, и, просеянный сквозь решето стропил, на секунду свет залил зал бледно-зелёными, дрожащими ромбами.

— Мы отыщем его? — спустя треть часа спросила она, отчасти оправившись от потрясения.

— О, да!

— Когда?

— Очень скоро.

— Его разум живёт внутри кого-то из людей?

— Людей или сэрдо: в онталаре или феа, может, в ринги, но точно не в кану — их тела не способны впускать в себя чужие души.

— И вы знаете, где он сейчас?

— Он на Ногиоле. Алу'Вер не подаёт знаков, а это означает, что его влияние на носителя ещё слишком мало?. Вряд ли в ближайшее время оно возрастёт настолько, что он сможет полностью переподчинить себе его тело…

— Но мы же сможем найти его?

— О да, безусловно!

— А как?

— Людская страсть к золоту поможет нам… А именно желание отыскать мифические богатства Ка'Вахора. — Глаза Таэма сверкнули уиновой зеленью. — Я славно потрудился. Признаюсь, это было увлекательно… Носитель сам придёт к нам. Я оставил для нашего таинственного друга множество приманок. Открыл проходы в тарратские подземелья. Пришлось сбить несколько магических печатей, наложенных сиуртами из обители Шосуа. Они многому научились и уже не так безнадёжны, какими были пару тысяч лет назад. Я создал целую сеть последовательно расположенных приманок. Тому в ком Алу'Вер обрёл временное пристанище достаточно случайно наткнуться на одну из них, и он не сможет думать ни о чём другом, кроме золота Ка'Вахора. — Онталар говорил так страстно и увлечённо, что было ясно: проделанная работа доставила ему истинное удовольствие. — Как девочка Литма в старинной сказке, он будет идти по верёвочке с нанизанными на неё грибами, пока не окажется в пещере одноглазого Хорбута. А мы будем ждать его, и как только получим знак, что он уже на месте, ты пойдёшь за ним, — онталар договорил и быстро заработал кистью, нанося новые мазки.

— Я?

— Ты, душа моя, ты! Или боишься, что не сможешь совладать с ним?

— Не боюсь, просто это прозвучало так неожиданно! Обычно вы поручаете подобные дела Сэт'Асалору или Тэл'Араку.

— Только твоя любовь сможет вернуть Алу'Вера в наш мир. И, кстати, я уже слышу звон колокольчика, — онталар оторвал взгляд от картины и покачал согнутым пальцем, — он уже заглотил приманку. Всё в твоих руках, девочка!

— Спасибо, Властитель! Ваши слова возвращают меня к жизни! — Латта порывисто встала (её греольская сдержанность снова дала сбой). — Простите, мне надо на воздух.

Она шагнула под растрескавшуюся арку и вышла на балкон, бросив взгляд на мрачную гору сочившихся влагой камней, на волны, неистово бившиеся о скалы внизу. На отполированные холодными ветрами стены, на ворон, облепивших карнизы, парапеты и башенки. На бесконечную череду потрескавшихся барельефов, истёршихся до неразличимости изображённого на них. На покачивающиеся под порывами ветра, проросшие в камень кусты и траву.

«Главное, что ты жив, — мысленно сказала Латта воображаемому Алу'Веру. — Жив! И скоро мы будем вместе». — Её душа возликовала, но только душа — сердца у неё не было: оно давно уже принадлежало Первым.

Латта зябко поёжилась. Она выпростала руки из рукавов и обняла себя за плечи.

Таэм'Лессант в глубоком раздумье стоял перед мольбертом. Он оглаживал подбородок пальцами левой руки.

— Ты удивительно красива, я говорил это раньше?

— И не раз, — Латта повернула голову, встряхнула волосами, в припухших от слёз глазах вновь заиграли озорные искорки.

— Мой племянник Алу'Вер сойдёт с ума, увидев тебя прежней.

«Но ещё раньше сойду с ума я», — всхлипнула Латта, задыхаясь от счастья.

— Я готова, Властитель, — она вернулась, заняла прежнюю позу.

— Я знаю, — Таэм'Лессант слабо улыбнулся. — Ты была готова всегда. Я понял это с того момента, когда мы вернулись из паломничества по Эрфилару. Помнишь?

Теперь улыбнулась и она. «Алу'Вер встречал нас».

— Да, — шепнула. — Помню. Скажите, Властитель: а как мы спасём его?

— Извлечем разум Алу'Вера и подселим в подходящее тело.

— Его можно отделить и переселить в другое тело?

— Далеко не в каждое, точнее всего в одно. Тут есть одна трудность — для того чтобы Алу'Вер стал единоличным хозяином тела, оно изначально не должно иметь души.

— Но где его взять? Только Первые могут…

— Предвестник поможет нам, — поспешно оборвал её Таэм.

— Предвестник? Каким образом?

— Возможно ты помнишь, что Великий Первый обещал мне, что заблаговременно предупредит о наступлении Сида Сароса, послав Предвестника?

— Я этого не помню.

— Это не важно, главное я помню это. Предвестник снизойдёт на Ганис в день кольцевого затмения Сароса и своим рождением объявит о наступлении последнего года Сида Лайса. Сам же он проживёт за этот оставшийся год полную людскую жизнь — от младенчества до старости, смертью своей возвестив о начале новой эпохи.

— Мы должны его защитить, да? — спросила Латта. Ей показалась, что она почувствовала, что дальше скажет Таэм.

— Почему ты так решила?

— Не знаю, просто подумала.

— Нет, его не надо защищать.

— Где это произойдёт?

— В нашей столице, Латта, на развалинах Кеара.

— Но долина Эльдорф была расколота и развалины Кеара, помимо материка можно найти как минимум на трёх из Отколовшихся островов.

— Ничего страшного, думаю, мы сможем вовремя определить где это место.

— Это может быть опасно?

Какое-то время онталар молчал, глядя на картину, по невысохшей поверхности которой перебегали желто-зелёные блики, потом взгляд его перескочил на огромную тучу, постепенно закрывавшей Оллат.

— Ты намекаешь, что Килс'ташар… — сухо, одними губами прошелестел он. — О нём ты подумала?

— Да, — призналась девушка.

— Возможно, — неохотно согласился Таэм. — но надеюсь, это событие не заинтересует Триждырождённого.

— Этот человечек должен что-то совершить?

— Что? — рассеянно переспросил онталар.

— Предвестник должен что-то сделать?

— Нет, он только «знак» и ничего больше, — голос Таэма был ровен, хотя в нём чувствовался слабый оттенок нарождавшейся озабоченности. — Не Сид Сароса начнётся с его смертью, но он умрёт в момент его начала. Явление Предвестника — всего лишь напоминание Великого Первого.

— Тогда я совсем ничего не понимаю…

— Мы перехватим Предвестника и воспользуемся его телом. Когда мы разыщем сущность твоего мужа, надеюсь, он скоро наберётся сил и подаст нам знак, понадобится новая оболочка. Тело Предвестника должно стать идеальным вместилищем для Алу'Вера. В нём нет души и он вполне может им воспользоваться. Главное — сделать это вовремя. — Голос Таэм'Лессанта отражался от стен эхом. — Боюсь, ты будешь недовольна, если Алу'Вер предстанет пред нами в теле немощного старца. В твоих же интересах — чтобы это случилось как можно раньше. Относительно рано, конечно. Внешность тридцатилетнего мужчины тебя устроит?

Латта закусила губу.

— Я, право, не знаю. Когда нас разлучили, он выглядел старше.

— Ты скучаешь по седине в его волосах?

— Нет, — она мечтательно улыбнулась.

— Он никогда не будет прежним, Латта. По крайней мере, внешне. Подбородок чуть выше, прошу. Надеюсь, ты понимаешь это?

— Да, но это всё равно будет «он».

— Надеюсь на это, а ещё — на то, что Первые не поскупятся и ты не будешь разочарована его новой внешностью.

— Мне всё равно, как он будет выглядеть!

— Тем лучше для тебя, — не стал возражать Таэм. — Тридцать лет — отличный для мужчины возраст! Предвестник войдёт в него где-то в конце лета. Мы должны успеть. Каждый последующий месяц будет стоить Алу'Веру пяти, десяти лет в возрасте тела. Затрудняюсь определить точнее: мне не совсем понятно, сколько это: человеческая жизнь, пятьдесят лет или, может, сто?

— Сорок хороший возраст, — Латта наконец смогла улыбнуться. — И пятьдесят.

Говоря о возрасте, они подразумевали только внешность, им обусловленную, а никак не прежний жизненный опыт Алу'Вера.

— Да, неплохой. Но тридцать — куда как практичнее…

— Простите, Властитель, но разве Предвестник не должен умереть с приходом Сида Сароса?

— Должен. Но он не умрет, если станет Алу'Вером. Мы не дадим ему, — это прозвучало не так уверенно, как хотелось Латте.

— Но как?

— Как? — Таэм взглянул на ладонь своей правой руки измазанной охрой и азуритом, — мы не боги, — изрёк он грустно, — мы лишь их дети…

«Мы не боги, — подумала Латта, — «небоги» — как это правильно подмечено! А Килс'ташар, пусть и дважды рождался мёртвым, — бог».

— …я пока ещё сын Эрока. А ты — правнучка Тамбуо. Никогда не забывай об этом, дитя моё, и верь в свои силы. Так что давай не будем торопить события. Всё откроется в своё время… Я верну тебе его, девочка.

Ресницы Лат'Сатты благодарно опустились.

— А если что-то пойдёт не так? Он же наверняка будет сопротивляться? — демонстрируя поистине греольские терпение и выдержку, холодно спросила Латта.

— «Он» — кто?..

— Оболочка — тот, в чьём теле живёт Алу'Вер.

— Думаю, вернее всего будет называть его носителем… Будет сопротивляться нам?

— Да, — согласилась Латта и почувствовала, как смешно это прозвучало.

— Ничего, мы как-нибудь справимся. — Таэм испустил глубокий вздох. — Все во власти Первых, душа моя, — произнёс он, после минутного раздумья, — ничто не случится с нами помимо их воли.

— А если мы найдём Алу'Вера раньше, чем Предвестник достигнет подходящего возраста?

— Какая же ты неугомонная, — улыбнулся Таэм, и снова заработал кистью, — для этого у нас есть Клык Тарк-Харласа. Он будет хранить в себе сущность Алу'Вера столько, сколько потребуется.

Послышался скрип — в дальнем конце зала открылась дверь. В жёлто-зелёном прямоугольнике на чёрном фоне появился тёмный силуэт.

— А вот и Сэт'Асалор. Соберись, дитя моё, больше о Алу'Вере ни слова! Никто, кроме нас с тобой, не должен знать, что он жив. Пока.

— Да, я понимаю.

Глава 3. Братья Гашагор

Почти все улицы и набережные в Ручейках были неплохо освещены и полны прогуливающихся парочек и подвыпивших гуляк. Вейзо знал город и выбирал пути далёкие от ярких огней и любопытных взглядов. Он свернул в проулок, затем повернул налево на первой же развилке и оказался в самом начале длинной и узкой улицы без единого ответвления. Его интересовало приземистое строение, находящееся в самом конце этого каменного мешка.

Ночь выдалась темная и холодная, как объятие мертвеца, Оллат и Сарос стыдливо прятали свои тела за серыми облаками.

«Опасное место».

Вейзо затаился. Послышались, было, какие-то звуки со стороны канала, но быстро стихли. Снова всё замерло. Полная тишина, нарушаемая лишь шорохами копошащихся в помойке крыс. Воздух был тяжел и густ как кисель.

Ничего опасного пока Вейзо не наблюдал. Ручейки, если не считать Вершника, были самым спокойным и самым охраняемым районом города. Количество Чернополосых, а соответственно и возможность быть арестованным без объяснения причин была здесь запредельно велика.

Вейзо огляделся и сделал шаг вперёд. Он на месте. Дошел без приключений. «Это уже успех!»

Прислушался, — через дверь услышал шум и старческий голос, тявканье собаки — хозяин разговаривал со своим питомцем. Когда Вейзо постучал, голос и лай смолкли.

Он прижался спиной к стене, встал так чтобы видеть начало улицы, прямоугольник подсвеченный тусклым фонарём и отблесками воды канала. Послушал тишину. Закусив губу он постучал еще раз, негромко — костяшкой указательного пальца. Прошло некоторое время. Внутри ничто не шелохнулось, онталар замешкался размышляя над тем как ему поступить: стоит ли называть имя через дверь, или подождать ещё.

В тот самый миг, когда он поднял руку, внутри послышалось медлительное шарканье, и скрипучий старческий голос весьма нелюбезно осведомился, кого это Хорбут принёс в неурочный час.

Вейзо неуверенно произнёс своё имя, надеясь, что оно что-то ещё для обитателей дома означает, и дверь отворят, но этого не произошло.

Он замер, напряженно прислушиваясь. Прошло несколько томительных минут ожидания и когда в прямоугольнике венчающем конец улицы показалось три черных контура и Ктырь начал оглядываться по сторонам в поисках укромного местечка, куда можно спрятаться, послышался, наконец, звук отодвигаемого засова, а затем отворилась и дверь.

В темноте проема возникла по-старчески обезьянья рожица, освещенная прикрытой ладонью лучиной в кованом держачке, — живой огонёк маячил где-то в районе Вейзового пупка. На него смотрел сморщенный старичок в длинной холщовой рубахе на выпуск, подвязанной кожаным в пол передником.

— Заходи быстро. Дверь за собой прикрой, — сварливо поторопил хозяин.

— Глинт Гашагор? — задвинув засов, прошептал Вейзо.

— Нет, — нехотя буркнул старичок, развернулся и, не приглашая гостя следовать за собой, двинулся в темноту.

— Не стойте там, заходите быстрее, — прокряхтел второй из темноты голос, обозначенный дёргающимся в такт словам бардовым пятаком трубки. Скрипнула внутренняя дверь, старичок в фартуке шагнул в проём. Вейзо за ним. — Окна, — предостерег второй голос, поспешно затворив и заперев за ними дверь. — С улицы виден свет, это опасно.

Они прошли, минуя одну за другой три небольшие комнаты.

— Пришли, — сообщил второй голос.

Огонёк лучины прыгнул, зажигая лампу. В комнате стало светло.

Старичок с трубкой был повыше первого, но всё равно головы на три ниже Ктыря и немного полнее обоих. Хозяева были похожи на братьев: две сморщенных красно-коричневых обезьяньих рожицы, совершенно белые мохнатые брови, из-под которых на Вейзо смотрели две пары ясных и пронзительных близко посаженных глазок. Руки обоих дедов покрывали сети глубоких морщин и блёклых едва различимых тиу.

— Градд Гашагор? — повторил вопрос онт.

— Не узнал что ли меня, Вейз? — изумился второй старичок. Он вынул изо рта трубку и, поднеся лампу к лицу, покрутил головой, демонстрируя анфас и профиль, которые, впрочем, не сильно друг от друга отличались.

— Глинт?!

— Я это.

Они обнялись.

— Вейзо Ктырь, — Глинт похлопал его по плечу. — Бинша помнишь?

— А то!

— Это Жуся, — Глинт указал чубуком трубки на собачонку: маленький пушистый комочек на коротеньких тонких ножках — боязливо жался к его ногам. — Знакомьтесь.

Внутри просторной комнаты без единого окна всё оказалось очень просто и незатейливо, без малейшего признака роскоши. Прямоугольный дубовый стол, у стены ещё один поменьше, два стула, тумбочка. У камина рядом с лестницей на второй этаж две скамьи-лежанки, покрытые серыми шерстяными одеялами. На стенах анатомические рисунки, пространство меж которыми завешано пучками высушенных трав; полки забиты склянками, баночками и свёртками. Тумбочка покрыта белой тряпицей, поверх которой лежали блестящие инструменты, ещё было эмалированное корытце с разновеликими по ранжиру разложенными цельнометаллическими ножами, и зловещего вида коловорот, лежащий поверх всей этой массы.

— Плохо выглядишь, — Глинт взял онталара за руку и потянул, принуждая нагнуться. — Ты здоров, Вейз? — Оттянул нижнее веко, заглянул в единственный глаз.

— Я не лечиться…

— Позже о делах поговорим, — оборвал его старичок, перегоняя трубку из одного уголка рта в другой. — Надо тебя осмотреть. Сядь, говорю! Бинш. — окликнул он братца, который видимо без слов понимая, что от него требуется, устремился к тумбе с инструментом. — Снимай тряпки свои, — это уже Ктырю приказ был. — Спиной повернись.

— Да пыльца это, жив и ладно, — нехотя начал заголяться онт.

— Жив?! — Вейзо обдало неприкрытым сомнением. — Срань Хорбутова! Да как ты не сдох ещё! Слыхали мы тут, что ты вытворяешь.

Вейзо не чувствовал боли, ощущал лишь прикосновения холодных пальцев старичка: у шеи, где некогда торчал нож одного из Медведей, справа у поясницы и под лопаткой куда прилетел вражеский болт, слева по следу от ножевого пореза. Ещё были раны на груди, правой руке и обеих ногах. Глинт пока до них не дошел.

— Это всё пыльца. Башка вот трещит, мочи нет терпеть, — отпустив напряжение, пожаловался Ктырь.

— Ясно всё с тобой, — шмыгнул носом Глинт. — Раздевайся полностью и на стол ложись. Пока раны твои страшные буду обрабатывать, расскажешь — зачем пришел.

Вейзо кивнул покорно, начал снимать штаны.

Старичок взял с полки бутыль, налил из неё в чашку.

— Что это?

— Лекарство.

— А-а-а, — одним глотком Вейзо осушил гадко воняющую жижу.

— На живот ложись, — скомандовал Глинт, и когда Вейзо умостился на коротком для такого как он столе — ноги торчали с него на треть — Глинт, наконец, позволил: — Говори.

— Тебе известна легенда о богатствах Алу'Вера? — издалека начал Вейзо.

— Слышал, что-то по пьяни народ баял.

— Тогда я эту муть с прикрасами для баб приберегу, а тебе коротенько расскажу, как дело было, самую суть.

— Хорошо, давай покороче.

— А! — Вейзо показалось — такой боли он и от болтов не чувствовал. — Ты к Неши Вауру в живодёры пойти не хочешь? — с трудом проталкивая воздух сквозь плотно стиснутые зубы, прохрипел он.

— Терпи. Раны твои гниют, обработать надо. Может погрызть чего дать?

— Буссы лучше налей.

— Бинш, плесни ему буссы, а то он как девица того и гляди в обморок грохнется. И давай воду уже грей, чего сопли жуёшь! А ты продолжай не отвлекайся.

Вейзо поморщился.

— Давным-давно кто-то из къяльсо нашел в Тарратских катакомбах золото древних греолов, — начал он пересказ услышанного от Нэла Бирама. — Вынес, понятное дело, сколько смог догорбатить. Сколотил из дружков-подельничков своих команду и начали они… А!…тягать золотишко. И всё бы ничего да сдал их кто-то Чернополосым. А! Сука, живодёр!

— Не ори! Что ты, в самом деле, как баба.

— Да пошел ты, буду я ещё при тебе живодёре сдерживаться.

— На глотни, — Бинш протянул Вейзо кружку с буссой.

Крепкий напиток обжог горло, тепло разлилось по телу. Боль немного отпустила.

— Ещё, — попросил онталар, возвращая кружку.

— Перебьешься. Нельзя много, ты лекарство пил. Рассказывай давай.

— Старший Чернополосый обо всём Крату доложил… Ну, и понеслась душа в Нижние миры. Крат приказал отыскать и закрыть все входы в подземелье. Хотел сам золотишко прибрать… А!!! — Вейзо в сердцах саданул по ножке стола кулаком. — Что ж творишь-то?!

— Терпи! — гаркнул Глинт, щипцами вытягивая из правого подреберья онталара наконечник балестрового болта, от чего Вейзо вынужден был впиться зубами в запястье своей правой руки. — Знаю что больно. Тут такие у тебя рытвины, одному Хорбуту известно, почему ты до сих пор жив. Набок перевернись, на левый. На левый! Где лево не знаешь? Какого глаза у тебя нет?

— Понял я, понял, — морщась от боли огрызнулся Вейзо. Ему понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. — Крат не будь дураком, выписал из Шосуа сиурта по имени Саммон са Рох, слыхали поди про такого, и тот за хорошую мзду все входы и выходы под землю запечатал, кроме одного, разумеется. Составил… Сука!.. карту… Тварь!.. отметил на ней ходы… — Вейзо замолчал, продышался, — и ловушки, ну и прочую белиберду, какая там должна быть… В общем чин-чином всё сиурт сделал…

— На попей еще. Это лекарство, оно поможет.

Вейзо сделал несколько хороших глотков.

— Так ты что, взаправду у Диро Кумибула карту Саммона са Роха умыкнул? А я думал — брехня это, — хохотнул Глинт, но при виде небывалой серьёзности (не боли и злости а именно серьёзности) в единственном глазе онталара, улыбка его медленно сползла. — Ты не шутишь?

— Нет, только карту я не крал, — вяло произнёс Вейзо, понимая что лекарство подействовало и боль наконец утратила остроту… — Нэл Бирам мне её дал.

— Слыхал, Бинш?

— Ага. Нам-то что с того? Золотишко всё поди Краты выскребли, глянь, как жируют, с него, небось их богатство и зачалось?

— Да хрена, там, — осадил братца Глинт. — Говорят ничего у Крата не вышло, — будто ни в чём небывало погружая палец а затем и кончик тонкого ножичка в гнойную рану продолжал старичок, — толи они с Саммоном чего-то не поделили и тот заклятья на последний вход наложил. Толи ещё какие-то там силы вмешались, а токмо ничё Кратам с того золота не досталось. Факт.

— Есть у вас, — через долгие болезненные вдохи спросил Вейзо, — парочка молодцев неговорливых, готовых за золотом Алу'Вера слазить? — Взгляд его лениво блуждал по комнате. Обезьяньи рожицы братцев-цейлеров искрились и расплывались, окруженные туманной дымкой.

— Есть люди. Сами не полезем, но мы с братом в доле, слышишь? Если нет, вставай и проваливай, — неожиданно насупился хозяин, — даже говорить с тобой на эту тему не буду!

— Как скажешь, Глинт, как скажешь. Я согласен, вы в доле. На равных.

— Это хорошо.

— Есть кто из грамотных на примете, — костенеющим языком промямлил Вейзо, чувствуя что засыпает. — На карте надписи… греот, кажется…

— Тебе надо искать не просто того кто сможет их прочесть, а кто прочтя надписи не захочет тебя убить…

— Или Медведям сдать, — добавил к сказанному братом Бинш.

— Ага… — единственный глаз Вейзо сам собой закрылся.

— Керию помнишь? — спросил Глинт.

— Да…

— А Джиара?

— Он… он жив ещё? — шепотом спросил Вейзо и не в силах больше держаться соскользнул в утешительные объятия беспамятства.

Проснулся Вейзо не по своей воле. Разбудило его негромкое тявканье собачки в соседней комнате. Слух у онталара был хороший, и потому, когда на какое-то время Жуся замолкла он смог различить тихий скрежет. Похоже было, что кто-то ковыряется в замке, но не в его комнате, а где-то дальше.

Он встал. Быстро оделся. Проверил ножи — все на месте. Жуся лаять перестала, да и скрипов он больше не слышал. Тишина полная, хоть снова спать ложись.

«Может почудилось? Нет!»

Двигаясь тише, чем древесный кот, Вейзо приблизился к двери и осторожно её приоткрыл. То, что находится не в той комнате, где его осматривал Глинт, он уже понял, но с тем, что находится даже не на первом этаже, его сознание смирилось не сразу. Как два кургузых старичка смогли поднять его спящего по крутой лестнице, он мог представить с трудом.

Внизу горел тусклый свет.

«А может я сам сюда дошел, да позабыл обо всём после. Явно же Глинт меня чем-то опоил».

Постоял немного послушал. Гробовая тишина. Ему так не хотелось спускаться по незнакомой деревянной лестнице — по которой как ни старайся бесшумно пройти не получится. Но надо.

Повезло. Добрался почти без скрипов и первым кого увидел, был спящий на лежаке Глинт. Его братца Бинша и собачки Жуськи в комнате не было.

Вейзо нагнулся к Глинту, и отпрянул… Глаза старичка были открыты, обезьянья рожица застыла в перекошенной улыбке, изо рта и страшной резаной раны на горле вытекала кровь. Вейзо снова нагнулся, хотел закрыть покойному глаза, но шестым чувством уловив приближение опасности, разогнулся разом и вскинул руки, вымётывая в ладони ножи из рукавов. Развернулся. В дверном проёме стояла тёмная фигура.

— Где карта? — минуя стадию прелюдии, тихо спросил незнакомец. Лица его Вейзо не видел, оно скрывалось за черным платком; а вот глаза были глазами настоящего безжалостного убийцы, каким был и он сам.

— Нет у меня никакой карты, — Вейзо сделал шаг назад и в сторону, поиграл ножами.

— Смерти хочешь?! — без эмоций спросил тёмный.

Ещё совсем недавно на этот привычный вопрос Вейзо непременно бы ответил: «ага», теперь же решил промолчать. Он начал движение вправо, собираясь обойти стол, но вовремя увидел распластавшееся в кровавой луже тело Бинша.

Глаз метнулся к убийце, потом к мёртвому старичку, вернулся к убийце. Братья мертвы. Ждать и разговаривать больше небыло смысла. Нужно уносить ноги.

Он шагнул назад, боясь поскользнуться, и стремительным отработанным годами движением двух рук метнул во врага пару ножей. Тот успел отклониться, взмахнул рукой, тускло блеснуло лезвие рап-саха. Не помогло, первая мётка была им успешно отбита, а вот вторая вонзилась в шею. Кровь брызнула фонтаном, къяльсо медленно сполз вниз, хватаясь за дверной косяк обеими руками.

Ктырь втянул в себя воздух и задержал дыхание.

«А гонору-то, гонору. Ты один что ли был?» — не поверил он в счастливый для себя исход. Он прошел через комнату остановился у открытой двери. И — «да»! — не один, тихие голоса как минимум двух компаньонов почившего душегуба отчётливо слышались из темноты дальней от Вейзо комнаты; скоро они, наверняка, решат узнать, куда же запропастился их собрат по ремеслу, посланный с простым, как им казалось заданием: прикончить Вейзо и вернуть карту Саммона са Роха.

Ктырь отскочил назад и в сторону, понимая, что находится в пятне света от лампы, оставшейся у него за спиной. И очень, надо сказать вовремя это сделал — в проеме двери одна за другой мелькнули три чёрные фигуры.

«Не двое, а трое. Не угадал я», — огорченно подумал он, одну за другой выбрасывая в новую цель ещё пару мёток. Тут же, на ходу выхватывая из кожаря два последних ножа, рванул назад к тумбе с хирургическим инструментом Глинта.

Реакция, надо отметить, и у вновьприбывших была на высоте — прыснули в стороны, что от света лампы тараканы на кухне.

Двое в темноте растворились — как не было. Один оказавшийся необычайно вёртким и быстрым, мало того что уклонился от летящих в него ножей, но преодолев расстояние в семь шагов всего в два прыжка, как разъяренный древесный кот, кинулся на Вейзо. Вытянувшись в полёте в струну он схватил его за ногу в тот самый момент, когда онталар был уже почти у «разделочного» стола. Пальцы его вцепились мертвой хваткой в лодыжку Вейзо; он повалился на пол, ладони его проскользнули по крови усопшего Бинша.

Сильно выдохнув, Вейзо рывком перевернулся на спину, и ударил по державшим его левую ногу рукам каблуком. Нападавший взвыл от боли и ослабил хватку, в глазах его пылало пламя ненависти. Изловчившись, Вейзо швырнул один нож в исказившееся, со зловещим оскалом рта лицо — мимо. Тут же перебросил из неудобной левой руки в правую второй последний свой нож и с досады метнул и его — снова мимо.

— Держу его! — прохрипел къяльсо своим. — Ко мне, быстро!

Вейзо дёрнулся, заскользил, шлёпая ладонями по кровавой луже. Ухватившись за ножку тумбочки, он повалил её на бок, стараясь сделать это так, чтобы его не накрыло стальным водопадом. Сверху со звоном посыпались, сверкая инструменты: коловорот, пила, молоточек, ещё много-много всего.

Дзыньк… дзыньк, дзыньк, дзыньк, — четыре тоненьких цельнометаллических ножичка как один (видимо имели соответствующий для того центр тяжести) рядком воткнулись в доски пола.

Вейзо дёрнулся ещё раз, проскользнув в крови, вытянул руку — схватил один и метнул его в стремительно приближающуюся к нему фигуру. Попытался схватить второй, хотел в вдогонку метнуть, но в это время державший за ногу с остервенением дёрнул его на себя. Впрочем, как оказалось, дабы утихомирить двух спешащих на помощь къяльсо ещё одного ножа и не надо было. Стальная молния вспорола шею первого, пробил позвонки, и, вылетев с другой стороны, вонзилась в грудь идущего следом. Тот, что держал Вейзо за ногу яростно выругался, перехватился, цепляясь за ремень и штанину, подтянул себя и навалился на онталара сверху. Двинул ему локтём в челюсть а за тем попытался ткнуть кулаком, метя в глаз. Вейзо дёрнул головой, и, нащупав в кровавой луже рукоять Глинтова молоточка, лупанул им в центр нависшей над собой тёмной массы — раз, другой, третий! Раздался хруст, перекошенное в ярости лицо Ктыря оросили горячие капли крови. Тело на нём обмякло и начало заваливаться набок.

«Что ж это такое — с каждым днём жить всё труднее и труднее!»

Он отпихнул труп в сторону, встал, пошатнулся, и, угрожающе стряхнув с молотка кровь, направился к выходу. Все враги были мертвы. Выдернув чудо-ножичек на две трети засевший в груди одного из них, скептически оглядел, сунул в специальную прорезь наруча.

— Роскошная, какая вещица!

Он вернулся в комнату и взял с полки бутыль с обезболивающим, которое давал ему покойный Глинт. Памятуя как его вырубило, пить не стал: потом, — подумал. Собрал все ножи, свои и чужие, заботливо вытер и распихал по щелям кожаря и карманам.

— Спасибо за помощь и сочувствие, Глинт, — сказал, окидывая комнату взглядом, — и за ножи твои чýдные благодарю. До встречи на том свете, друг. «Что за слова такие мне последнее время в голову лезут? — фыркнул он брезгливо, — Никогда так не говорил… Занёс мне всё-таки тогда в Седогорье этот треклятый Крэч какую-то болячку на кончике сурги!»

Глава 4. Белые Зёрна

— Поужинаешь с нами, Сэт'Асалор?

— С удовольствием!

Рыцарь подошёл, поклонился сперва Латте, как того требовали приличия (за что она наградила его очаровательной улыбкой), и лишь затем — Таэм'Лессанту.

— Тогда будь любезен, накрой на стол.

Воин ухмыльнулся.

— Это одно из моих любимейших занятий.

Материализуясь из воздуха, замелькали бокалы и тарелки — он начал сервировку стола.

— Асалорион.

— Да, Властитель, — откликнулся рыцарь.

— Скажи: а где сейчас Тэл'Арак?

— Он предложил награду за любую информацию о девочке-Истоке, которая недавно была привезена на Ногиол — не раскрывая, разумеется, сути проблемы, — нескольким главарям къяльсовских кланов, и несколько часов назад один из них сообщил, что Исток им найден. Скорее всего, это подлог или ошибка, Тэл'Арак сейчас проверяет достоверность этой информации.

— Это хорошо. Надо привлекать на свою сторону больше людей и уж тем более сэрдо. У нас есть кое-что гораздо ценнее денег, чтобы заставить их служить нам не за страх, а за совесть.

— Жизнь в новом мире? — удивился рыцарь, и блюдо с рыбой из его рук перекочевало на стол, где заняло достойное место между салатом из отварного языка с грибами и гранатом и рыбным чорпу.

— Да.

— Но, Властитель…

— «Но Властитель»? Где ты набрался этой пошлости? От кеэнтора Венсора ра'Хона?

Рыцарь сдержанно улыбнулся, покачал головой.

— Простите, мой повелитель! Я лишь хотел сказать, что греолы не станут терпеть людей на обновлённом Ганисе.

— Я буду решать, кого мы будем терпеть, а кого нет! Я, Сэт'Асалор, я! В конце концов это мы, а не они отдали Первым свои сердца и ценой многовековых страданий храним нашу цивилизацию. Мы! Я, ты, Латта, Тэл'Арак! Ганис — достаточно большая планета, и на ней найдётся место и для низших существ. Какая-нибудь щель в скалах, куда не будет проникать Уино, вполне подойдёт им как пристанище. Их и без нашего вмешательства выживет предостаточно. Этим же я обещаю гарантированную жизнь. А может, даже и привилегии. Кто-то должен управлять всем этим сбродом! Или ты будешь заниматься этим? А, Сэт'Асалор?

— Нет, но я подумал, что без них на Ганисе…

— Идеальный мир никому не нужен. И наша погибшая цивилизация — тому пример. Я не намерен открывать охоту на всех тех, кому удастся выжить во втором катаклизме. В конце концов, своей удачей и страданиями они заслужат право на жизнь.

— Скажи, Сэт'Асалор: как давно ты проверял сеперомы?

Рыцарь задумался, но лишь на мгновение.

— Пять недель назад. Не о чем беспокоиться, Властитель. — Он оторвал виноградинку от изумрудной грозди, венчавшей горку из фруктов и закинул её в рот.

— Надо проверить ещё раз.

— Какой-то конкретный сепером или все?

— Все.

— Как прикажете, — Сэт'Асалор закинул в рот еще одну виноградину.

— Отправляйся завтра же. Даю тебе на это три дня.

— Я вынужден попросить пять, Властитель. За три я не успею.

— Хорошо, пять. После отправишься в Меноур — пора поднимать север. Ещё тебе три дня на это. Воспользуйся Срезами, а где их нет — «каменными путями», но через семь дней ты должен вернуться на Ногиол. У меня есть предчувствие: что-то произойдёт в ближайшие две недели. Хочу, чтобы ты был поблизости. Ты понимаешь всю меру ответственности возложенного на тебя?

— Да, Властитель. Боюсь показаться назойливым, но вы дали мне восемь дней.

— Хорошо, пусть будет так.

Сэт'Асалор кивнул. Он прошёлся по столу взглядом, поправил конус салфетки и один из стульев — по его мнению, стоявший не совсем ровно.

Всего этого — буфета, маленького столика, предметов сервировки, тарелок, кубков, менажниц, соусниц, блюд с яствами, кувшинов с водой и соками, стульев с острыми резными спинками, шандалов с высокими перламутровыми свечами — изначально в комнате не было. Они возникли из ничего, появились сами по мере их надобности или повинуясь безмолвным приказам Сэт'Асалора.

— Ужин готов, — оповестил рыцарь.

— Ещё пару минут, — онталар прищурился, поводил в воздухе кистью.

— Могу я узнать, как дела у Левиора, Властитель?

— Не беспокойся за Левиора, — я лично подведу его к Тлафирским пустошам. Он будет там как раз к Сароллату и высадит Белое Зерно, равно как и Кхард высадит своё в Волчьих пустошах. Он, как ты уже мог догадаться, тоже находится под моим тщательным наблюдением.

— Разве их жизням ничего не угрожает? — Сэт'Асалор зажигал свечи.

— Ты беспокоишься за Левиора или за Кхарда?

— Разумеется за Левиора.

— Ему ничего не грозит, я озаботился, чтобы Белое Зерно ему не повредило, в отличие от Кхарда. Или надо было обезопасить и его?

— Нет, мне не интересна судьба этого человека. А почему скажите выбор пал на этих двоих, Властитель? Молодой но уже достаточно опытный экриал — Левиор и подручный Тайлеса Хаса — Кхард, который к тому же является мастером над скрамами. Странный, как мне кажется, выбор.

— Ничего странного. Так называемые Белые Зёрна были созданы в Лиртапе много лет назад, одним из экриал, там же долгое время жили Кхард и Левиор. Это место объединяет их, его магия, его дух сильны и поныне. Белые Зёрна, как и любой живой организм не потерпят чуждой среды, и всеми силами будут стараться, от неё избавится. А сил у них много, одно Зерно способно отравить землю и воздух на сотни лиг вокруг, а выросший из него цветок даст жизнь тысяче новых… Белое Зерно… чýдное какое название, звучит, прямо скажем, издевательски, но не я его придумал.

— Много их, Властитель?

— Пока только два… Кстати, Кхард оказался в этой роли совершенно случайно, второе из Зёрен предназначалось не ему, а некому Чарэсу Томмару, другу Левиора, но тот неожиданно исчез из моего поля зрения. Разница между этими двумя была невелика, и я решил, что Кхард донесёт Зерно не хуже Чарэса.

— И этим сохранили ему жизнь.

— Кто-то должен умереть… Кхард, Чарэс всего лишь пустые звуки.

— Прошу простить мою дерзость, Властитель, но почему вы думаете, что Левиор будет делать то, что нам нужно? — Сэт'Асалор швырнул виноградинкой в каменную гарпию справа от выхода на балкон.

— Причина проста: из двух дорог этот малый всегда выбирает ту, что опаснее. Ты же доверяешь мне, Асалорион? Ну вот и чудненько! — ухмыльнулся онталар в ответ на тактичный кивок рыцаря. — Жаль только, что с того момента, как они лишатся Зёрен, я не смогу больше их контролировать. Ну да не беда! Кхард мне не нужен, а к Левиору я приставил одного феа, верного нашему делу. Его зовут Гейб Ваграут, он сообщит мне, если что-то пойдёт не так.

— Вы отправили Левиора в Верран, Властитель. Считаете допустимым, что он узнает правду о камнях Тор-Ахо?

— Пусть знает. Так будет даже интереснее.

— Не пора ли нам привлекать помощников из числа экриал, Властитель? — спросила Латта, всё это время, несмотря на мысли о Алу'Вере, очень внимательно слушавшая разговор двух мужчин. — Левиор был бы нам полезен.

— Да, это так, но нужно время, чтобы подготовить его к принятию этого непростого решения. Надлежит сделать так, чтобы он сам захотел присоединиться к нам. Мне не нужны марионетки, служащие под страхом смерти, — мне потребны преданные соратники, личности, способные принимать решения, на которых можно положиться и доверить любое дело, не боясь провала. Люблю самостоятельно мыслящих людей. Тем не менее я подумаю, как это лучше сделать, по возможности в кратчайшие сроки. Если у вас есть предложения, я готов их выслушать… Вот и всё. По-моему, хорошо вышло.

— Так быстро?

Латта встала, обошла мольберт.

— Увы, и — да! — с некоторой печалью в голосе ответил онталар.

— Почему же «увы»?

— Мне очень понравились оба образа: твой и этот, — указывая на себя, Таэм провёл сверху вниз ладонью. — Надо его запомнить и повторить.

— С этим юношей гораздо приятнее общаться, нежели с той проказной старухой, которая в последнее время стало вашей фавориткой обращения или какой-нибудь волосатой тварью из дебрей Валигара.

— Наверное так и есть, — смущённо улыбнулся Таэм и отложил кисть.

Глава 5. Герро ра'Фел

— Это здесь, — сулойам указал на узкую дверь под козырьком, притулившуюся между окном и выпирающей во двор стеной пристройки. — Нам пришлось доставить задержанных сюда.

— Были проблемы? — Герро ра'Фел перешагнул через груду гниющего мусора, в попытке уберечься от грязи, повыше приподнял руками полы мантии.

— Никаких проблем. — И взгляд, и голос Чёрного были полны неприкрытого презрения.

«Не так явно, мой друг, не так явно, — мысленно пожурил своего провожатого Герро. — Если у кого-то, в отличие от тебя, нет желания полоскать свою одежду в дерьме, это ещё не означает, что ему его не хватает. Чего-чего, а этого добра в моей жизни предостаточно, уж поверь».

— Вы что-то выяснили? — не меняя тона, спросил он.

— Немного.

«В самом деле?!»

— Мне казалось, сулойам знают своё дело.

Чёрный недобро фыркнул.

— Всё что могли рассказать они рассказали ещё до того как мы всерьёз взялись за них. Жаль знали они немного.

— Понадеялись, что вы удовольствуетесь этим?

— Да! — бросил через плечо Чёрный. — Разумеется, мы решили, что этого будет недостаточно. Вы не хуже меня знаете, любая информация должна быть проверенна, нельзя полагаться на первое что тебе скажут. И чем больше говорит ваш подопечный, тем меньше ему веры.

Герро понимающе покивал. «О, как мне это знакомо. Много я встречал мудрецов, которые говорили то, что от них хотели услышать, и ещё больше тех которые терпели, а потом говорили то, что им было велено, преподнося это как правду».

— Почему вы решили перевезти их сюда?

Чёрный остановился.

— Здесь тихо и спокойно. Никого не интересуют крики и мольбы о помощи.

«Не думал, что Чёрных сулойам беспокоят такие мелочи».

— Они ещё способны говорить хоть что-то?

— Конечно. — Чёрный сделал приглашающий жест. — Прошу сюда.

В доме было темно и сыро. Пищали крысы. Миновав несколько тёмных комнат, Чёрный свернул по коридору направо и остановился; нехотя скрипнули дверные петли и помещение начало заполняться светом.

Просторная комната, судя по остаткам каменной кладки и огрызкам досок, созданная путём объединения двух, а может и трёх поменьше.

Голые стены; стол, стул в центре, на нем сидит узник, руки прикованы к потолку за запястья, голова безжизненно свесилась на грудь; все тело залито пятнами кровоподтеков, кое-где из-под содранной кожи проглядывают островки живого мяса.

— Он ещё жив? — спросил Герро ра'Фел.

— Разумеется.

— Глядя на то, что вы с ним сделали, склонен предположить — он рассказал вам больше остальных. Как по мне так вы сильно переусердствовали.

— Отнюдь, — с издёвкой возразил Чёрный, — мы были с ними ласковы как ни с кем.

— Мне говорили — их трое?

— Двое других здесь. — Чёрный взял со стола светильник с огарком свечи за грязным стеклом и указал им на маленькую дверцу в углу. — Привести?

— Не надо… Как тебя зовут? — спросил Герро, склоняясь над узником.

Тот поднял голову, перепачканные в крови волосы прилипли к лицу, впалая грудь тяжело вздымалась.

— Хо. нт…хоис-с-с… — его губы блестели от запекшейся крови.

— Это Ронд Говис, по прозвищу Ухо, — ответил за него Чёрный. — Двое других его братья.

— Ухо? — Герро ра'Фел глядел на кошмарное месиво, что некогда было человеческим лицом, и пытался понять, из-за чего узник получил такое прозвище, и не смог. — Итак, вы стражники, охраняете город?

— Ма-а-а, — промычал Ухо.

Герро помолчал, озадаченно потер подбородок, ожидая, не добавит ли пленник что-то ещё, более различимое.

«Однако, Чёрные своё дело знают», — мысленно похвалил коллег Герро ра'Фел, так и не дождавшись ответа.

— В каком состоянии остальные? — спросил.

— В таком же. — Сулойам обошел пленника, встал у стола. — Здесь все их ответы.

— Что? — Герро поднял взгляд — Чёрный показывал ему несколько измятых бумажных листов. — Ах, да. Я посмотрю, и всё же хочу, чтобы с ними побеседовал мой человек. Вы не против? — Вопрос был задан им скорее из вежливости, хотя не исключалось, что рыбник займет жесткую позицию и не отдаст дитя Ихольара, пусть и грешное, на растерзание поганого иноверца. А то, что именно таковым он является в глазах всех рыбников, Герро ра'Фел не сомневался ни на мгновение.

Чёрный промолчал, и хотя протянул бумаги, не разжимал пальцев до тех пор, пока Герро не ослабил хватку, боясь, что в этом противостоянии они разорвут их.

Рыбник смерил его взглядом победителя, презрительно скривил губы и положил отчет о допросе на край стола.

— Они не нужны мне, — сказал он, тыкая в измятые листки пальцем, — я лишь исполняю приказ огетэрина.

— Тогда скажите своим людям, чтобы больше не трогали пленников, — добавив в голос жесткости, приказал Герро, — пусть их накормят. Снимите этого и дайте воды.

— Когда прибудут ваши люди? — ответно кольнул его взглядом Чёрный.

— Они уже здесь. Мы встали лагерем в леске неподалёку от городских ворот, ненавижу грязь, вечером я пришлю их к вам.

Сулойам кивнул, молча развернулся и направился к выходу. Герро ра'Фел был вынужден идти следом.

Он обедал, когда снаружи донеслись конский храп и ржание. Через пару минут в шатёр вошел младший экзекутор Зоулден.

Заплечных дел мастер выглядел усталым и хмурым, впрочем, так он выглядел всегда, были, однако, и отличия; привычно прилизанные его волосы всклокочены на висках, в карих глазах блуждает шальная искорка, руки на уровне груди, пальцы переплетены (обычно, когда не работал, Зоулден держал руки за спиной). Учтя все эти приметы, Герро ра'Фел резонно предположил, что Зоулдену удалось узнать нечто, что не содержалось в записях Чёрных сулойам, и это знание поможет им в ближайшее время отыскать Левиора и отправится, наконец, домой, на остров Каменной рыбы. Или в столицу, что хуже, но всё равно намного лучше пребывания в этой варварской стране, жители которой преклоняют колени перед безмозглым окунем, отрастившим лапы, и молятся трём холоднокровным чудищам.

— Что скажешь? Удалось выяснить что-то интересное? — Герро кивком указал вошедшему на складной стул, стоявший по другую сторону стола. — Присаживайся. Кушать будешь?

Зоулден сглотнул.

— Благодарю, сиорий, не откажусь.

Герро поднял палец и приказал тут же возникшему у его плеча слуге подать ароматического вина (другого вне дома не употреблял) и принести дополнительные приборы.

— Рыбники ничего не смыслят в красивой жизни, они не признают ни культуры употребления пищи, ни культуры питья вина. И это несмотря на то, что на территории Хаггоррата выращивают лучший на Ганисе табак и делают самые изысканные вина. Я не говорю об их поистине варварском обычае нюхать и втирать в десны табак гольфу.

— Вы позволите, сиорий? — Зоулден указал пальцем на блюдо с рыбным ассорти.

Герро кивнул, приглашающее зажестикулировал полупустым бокалом.

В руке Зоулдена сверкнул стилет, видно было, что ему претят излишние церемонии, расшаркиваться он явно не собирался. Герро удостоил его снисходительной полуулыбкой. Он уважал Зоулдена и ценил за его стиль, за то, что тот делает, и как делает, а потому был склонен прощать ему некоторые слабости.

— Должен заметить, — продолжал заплечных дел мастер, накалывая на острие клинка несколько лепестков солёной белокровки, — что столичные модники давно переняли у них эту привычку.

— Что я могу на это ответить, друг мой? Лишь то что дурной пример заразителен… Рыбники не ценят простые радости жизни… едят не испытывая вкуса, пьют не получая удовольствия, живут не испытывая наслаждения, более того не понимая для чего им эта жизнь дана. Как можно было предложить нам остановиться в этом свинарнике, — он пощелкал пальцами, прося Зоулдена помочь ему с названием трактира.

— «Черная свинья». — Зоулден свернул в трубочку листок белокровки, обмакнул в соус и запихнул в рот.

— «Черная свинья»! Девять Великих, — воскликнул Герро, — название говорит само за себя. За весь город. За всю страну. Гасор, один большой свинарник. Хаггоррат — огромная выгребная яма.

Зоулден не удержался и икнул.

— Простите, сиорий.

— Ничего страшного, — великодушно позволил Герро, помахивая пустым бокалом.

— Позволю себе не согласится с вами — Реммиар богатейший город, он прекрасен, не город, а сказка. Хороши и Спатар с Румком, и Иллионд.

— Ближе к делу, Зоулден, — с лёгким раздражением потребовал немедленной реляции Герро. — Что с Левиором? Рассказывай.

— За день до отбытия он общался с Анготором Рима. Астрономом.

Герро выгнул брови.

— Что этому лису понадобилось в Гасоре?

Он не просто так назвал Анготора Рима «лисом», старичок имел удивительное сходство с этим хитроумным хищником внешне, да и чертами характера тоже.

— Проездом. Из Охома в Аморавит. Хозяин «Черной свиньи» утверждает, что он и Левиору предлагал с ним поехать, да тот отказался.

Вошел слуга, споро расставил приборы, налил вина, занял прежнее свое место в двух шагах за спиной Герро.

— Долго они общались?

— Поужинали вместе, — чавкая и чуть ли не урча от удовольствия, сообщил Зоулден, — а на следующее утро Анготор Рима отбыл в Аморавит, без предупреждения. Трактирщик сказал, что брат Дисаро об отъезде астронома ничего не знал, потому как справлялся о нем поутру и был сильно удивлен, узнав что его нет.

— С кем Анготор Рима путешествует?

— До Гасора его сопровождал некий Гейб Ваграут. Известная в определённых кругах личность, верранский феа. Следопыт, вильник…

— Вильник?

— Охотник на вильнов. Чемирту собирает, сам обрабатывает. Говорят он в этом один из лучших.

— Хорбутовыми зёрнами значит приторговывает бесеняка. Сулойам знают об этом?

— В Хаггоррате чемирта не запрещена.

— У нас она тоже не запрещена, но и сказать, что разрешена язык не поворачивается. Вильны это же разновидность горбоносых клинтов?

— Нет, многие путают, эти зверьки очень похожи. Знаток сразу отличит вильна от горбоносика.

— Ну, раз Гейб по чемирте специалист то и это ему под силу.

— На самом деле их и не захочешь, а отличишь, вильн, если его той же чемиртой с гуано нетопырей не баловать страшнее самого лютого зверя со временем станет. Не приведи Первые рядом с такой тварью оказаться.

— Зачем они Гейбу?

— Когти и внутренние органы этих зверьков очень ценны. Алхимики и прочие мозгокруты платят за вильнов большие деньги.

— Да что в них внутренних органов…

— В этом-то и дело. Зверёк мало что редкий да опасный так ещё и крохотный. Потому и деньги дают огромные, но только за живых. Мёртвый вильн никому и даром не сдался.

— Как Гейб выглядит, рассказывай? Особые приметы есть?

— Полно. Не феа а ходячая особая примета. Невысок, силён, крепок, здоровяк каких поискать…

— Феа все такие.

— Поверьте, сиорий, — этот здоровее прочих. Кулаки как голова моя, ручищи как три моих, рожа такая что Хорбуту, прости Великий, впору разрыдаться. Череп лысый, на нём тиу — надписи какие-то на древне-феаском. Что означают понятия не имею, если вообще смысл в них есть. По кругу буквы идут, в несколько рядов, вокруг маковки. Вот так, — Зоулден поднял руку над головой и завращал пальцем, показывая как именно располагаются буквы на лысине феа.

— Вы знакомы?

— Встречались, в Меноуре.

— Ты что там делал?

— Исполнял волю, Текантула, — обошел вопрос стороной младший экзекутор.

— Молодец, — вальяжно откинулся назад Герро, в отличие от Зоулдена он восседал на настоящем стуле с высокой изогнутой спинкой, — еще приметы у Гейба есть?

— Шрам. Шак-шалк ему в Меноуре шею разодрал, и плечо и грудь. Как он выжил, одному Тэннару Милосердцу ведомо, любит он недоростков этих. Рана огромная, зашить смогли лишь наполовину, не сходились края, как кожу не натягивали. Вот такой лоскут шалк ему выдрал. Расстаралась тварь гиеноподобная.

Герро поморщился, глядя на то, как разбрызгивая жир Зоулден тряс ладонью с разведёнными большим и указательными пальцами, демонстрируя величину Гейбовой потери.

— Цейлер местный, — младший экзекутор рыгнул, — не будь дурак, притянул края скрепами серебряными, не встык, но почти, и жиром хистрала рану залепил. Не поскупился. Только тем и спас его. Не знаю, как эта дырища сейчас выглядит, но шрам, даже если всё в лучшем виде срослось, должен быть о-го-го какой. А ещё, Гейб после этого головой постоянно дёргал, вот так, — он показал, — рана беспокоила, и говорить толком не мог, хрипел больше, не знаю опять же — может и научился уже. — Зоулден с хрустом выломил ножку из гусиной тушки. — И вот ещё, примета не примета, оружие у него для наших мест необычное — грепоцеп рокодский, я такого раньше ни у кого не видел.

— Действительно приметный феа.

— Голова у него не сама по себе лысая — бреет. Так что коли волосы отрастит одной приметой у него меньше будет.

— Это ничего, узнаем как-нибудь и с волосами и с лысиной… Ох, как же я объелся. Девять Великих! — сыто отдулся Герро ра'Фел. — Хорошо хоть не наградили меня Первые склонностью к излишней тучности. Такая вот конституция. — Терпеливо дождавшись пока не уберут опустевшие блюда, он помакал пальцами в чашечку для омовения и тщательно вытер руки салфеткой. Достал допросные листы, полученные им от Чёрного. — Думаешь, мы сможем поговорить с Анготором Рима, как ни как, а он личный астроном Шейка Реазура?

— Поговорить или ПОГОВОРИТЬ?

Герро метнул в младшего экзекутора осуждающий взгляд.

— Побеседовать, — мягко понизив голос, сказал он. — В лёгкой непринуждённой обстановке. Полагаю, старикашка не будет скрытничать и всё нам расскажет. Или ты думаешь — они с Левиором были знакомы раньше?

— Навряд ли. Анготор его и не помнит небось.

— Помнит, и скорее всего, хорошо. У такого человека должна быть отличная память. — Герро пошуршал бумагами. — Тут написано, — произнес он спустя какое-то время, — что брат Дисаро направляется в храм Гальмонорокимуна в Охоме, после чего собирается отбыть в Сур-Дабрил.

— Так и есть.

— И что интересно, такому как Левиор может понадобится в Сур-Дабрил? — негромко сказал Герро, чтобы дать пищу мыслям Зоулдена.

— Я не знаю, — не оправдал его надежд младший экзекутор.

— А еще Ронд Говис, по прозвищу Ухо, утверждает, что брат Дисаро владеет магическими способностями. Что по этому поводу думаешь?

— Чушь! — отбросил на блюдо обглоданную кость Зоулден. — Магия, по мнению Ухо, заключается в том, что Левиор надрал их трусливые задницы. Ему и невдомёк что кнуры Текантула в отличие от него и его увальней-братцев прекрасно владеют своими мечами.

— Бывшие кнуры Текантула.

— Я всю ночь беседовал с Ухо, и был очень настойчивым, — не обращая внимания на замечание, продолжал Зоулден, — и убедился — не было там никакой магии. Ничего дельного Ухо мне на эту тему рассказать не смог. Всё — «бэ», да — «мэ» и ничего вразумительного. Наложили братья Говис в штанишки, и давай оправдание себе придумывать. Сидели небось, после всего, винцо попивали да фантазировали, знаете же, как это бывает. Поди сами теперь во все эти небылицы верят. А сулойам только того и надо.

««Бэ» и «мэ», говоришь. У тебя на допросе большего и не услышишь, — подумал Герро, — мне кажется или ты только по этим «бэ» и «мэ» их ответы и различаешь».

— Сулойам утверждают, что Левиор применял магию и в Реммиаре и в Тупе, — сказал он. — В столице, когда исчез прямо у них из-под носа, в Тупе, когда охмурил двоих Белых и забрал их регалии, одежду и осла.

— Сами они ослы. Все: Чёрные, Красные, Белые. Я вот если бы Левиора упустил, то наплёл, что он в воздух от меня взмыл да улетел к Хорбуту Одноглазцу, да ещё на плечо мне сверху нагадил. А уж если по пьяни ему свою одежду проиграл то…

— Да? — изобразил лицом недовольного начальника Герро.

— Это я так для контраста, — поспешил оправдаться Зоулден. — Для должного понимания.

Герро почесал висок, провёл рукой по волосам. Тепло очага и вкусный обед расслабили Зоулдена не хуже бутылки крепкого вина и он уже не выглядел таким мрачным как прежде.

«Не замечал я раньше за ним такого вольного многословия. Что-то тут не так, — подумал Герро и тут же сам себе возразил: — Да сколько мы с ним до этого вот так в непринуждённой обстановке общались — совсем ничего. — И вдруг словно прозрел. — А не вкусил ли ты, дружок, веществ недозволенных: черепанца или травки змеиной? Глазки вон как блестят, это я ещё с порога приметил. Ладно, будет время и с тобой разберусь, сейчас Левиора очередь».

Герро отложил бумаги.

— И Кьегро Тавуа ничего в Реммиаре не почувствовал, — задумчиво ероша пальцем волосы правой брови сказал он, — хотя уже через три четверти часа был на месте происшествия, а уж он-то в этих делах сто очков форы любому из нас даст.

— Что «да», то «да», — ничего не подозревая, по-прежнему развязано отвечал Зоулден. — Да и у Высшего Кнура Левиор сотни раз в резиденции был и в Тиилризе, а там и охраны тьма и горбоносиков специально для того держат… А ладонь? Левая — без линий. Ведь если Левиор экриал это сразу бы заметили.

— Горбоносики чувствуют магию? — непонятно почему спросил Герро, хотя отлично знал, что так оно и есть.

— Они чувствительны к Благости Сароса. В чемирте есть Уино, а вы не знали? Мало, но есть. И в эвгерте, и даже в обычном…

«Сколько лет я знаю Левиора? — слушая лекцию о уиносодержащих растениях рассуждал Герро, — точно больше пяти…».

Как ни странно, но разговоры о магических способностях Левиора казались Герро небезосновательными. Он вспомнил их первую встречу… Несмотря на возраст, Левиор вёл себя вполне пристойно и даже проявлял уважение, он был исполнителен и по-хорошему дотошен, а главное глаза его светились истинной верой; однако, несмотря на эти неоспоримые достоинства кои обычно обходят стороной зарокийскую молодёжь знатного происхождения, Герро сразу невзлюбил Ксаладца. В этом не было ничего странного, неброские люди скромных физических достоинств по обыкновению недолюбливают атлетически сложенных молодых красавцев, а именно таким и был Левиор.

— Ну и как теперь выглядит наш ненаглядный брат Дисаро? — спросил Герро, отыскав брешь в ботанических откровениях Зоулдена.

— Брат Дисаро? Белый, восемь колокольчиков… Сулойам четвёртой ступени.

— Четвёртой? Каков наглец.

Герро встал и прошелся по комнате.

— Может, есть смысл, — начал он, но неожиданно замолчал, уставившись в пространство. — Нет, не пойдет.

На улице послышалось ржание и звуки какой-то суетливой деятельности. Герро остановился у входа, выглянул сквозь приоткрытую щёлку — вернулись кнуры, посланные им на осмотр окрестностей.

«Ну что ж, разговаривать, думаю, больше нет смысла, пора действовать, а то я так домой никогда не попаду».

— Арим, позови старшего экзекутора Варса, — приказал он слуге, — и скажи ему, чтобы назначил общий сбор. Через полчаса. Ты свободен, Зоулден, благодарю за службу. Можешь идти отдыхать. Все подробности узнаешь потом от Варса.

Младший кнур вскочил так стремительно, что чуть не скинул со стола тарелку с обглоданными костями. Судя по окаменевшему лицу и принятой стойке с заложенными за спину руками, он вернулся в своё обычное состояние.

«Всё-таки ты Хорбутски хорош, возможно я закрою глаза на твои маленькие шалости, — подумал Герро, но когда полог схлопнулся за спиной младшего кнура добавил: — а возможно и нет».

В этом был весь Герро ра'Фел — не терпел слабостей других, свои, при этом, возводя в ранг неоспоримых достоинств, презирая подхалимов и выскочек, бездельников, богатеев и баловней судьбы. Да, в общем всех. Всех кроме себя.

— Зоулдена и ещё одного, сам реши кого, отправь в Аромавит. — Герро ра'Фел в задумчивости смотрел на предметы, лежавшие поверх карты: большую лупу с белой костяной ручкой, складной деревянный угольник, подставку с негоревшим сейчас свечным огарком. — Пусть найдут Анготора Рима и подробно разузнают о его встрече с братом Дисаро.

— Но Анготор Рима на дружеской ноге с самим огетэрином Хаггоррата, — неуверенно возразил Варс, — а Зоулден…

— Он знает что делать, напомни ему ещё раз, что беседа должна быть задушевной, в нормальном понимании этого слова, и не более.

— Понял, сиорий.

— Отправь кого-нибудь в Охом, в храм Гальмонорокимуна. Ты сам остаёшься здесь. Я еду в крепость Казарам.

— Понял. Простите, сиорий, я достоин узнать, зачем я остаюсь?

«Это что ирония? Надеюсь, что мне показалось».

— Не знаю почему, но я уверен, что Левиор не поедет ни в Охом, ни в Аромавит, ни тем более в Сур-Дабрил. Назовём сие интуицией. Возможно, он направляется в Верран или Меноур… может в Гриварру, — Герро поменял местами лупу и подсвечник. — Скорее всего, в Гриварру. Наших сил, не хватит, чтобы рыскать по всему Хаггоррату, без какой либо поддержки сулойам это всё равно, что искать рубины в навозной куче. — Сказал и замолчал, осмысливая суть и форму произнесённой метафоры.

— Но сулойам, сиорий, они…

— Не смеши меня, Варс, сулойам ещё не сделали ничего путного. Одна видимость деятельности. На их помощь я рассчитывать не намерен. Мы поступим старым проверенным способом — объявим вознаграждение за поимку брата Дисаро. Срочно пошли Вестников Шарону и Накизе, пусть срочно выезжают в Гасор. И ещё Эши Туроборцу. Встретишь их и отправишь по следу нашего обожаемого брата Дисаро.

— Эши Туроборец казнён по приказу огетэрина.

Герро вскинул брови, сомневаясь, правильно ли он понял Варса.

— Когда?

Он не стал спрашивать — почему, это было понятно и так — за убийство, разумеется. Больше ничему Эши Туроборец за всю свою долгую жизнь так и не научился.

— Прошлым летом, сиорий.

— Тогда отошли Вестника Бэрстуду, — сказал он, — опиши подробно суть проблемы, пусть донесёт до любого заинтересованного лица. Мне не важно, работал Текантул с ними раньше или нет. В этом деле нет никакой тайны — нам нужен брат Дисаро, охотникам за головами нужно наше золото. Пусть идут и зарабатывают его.

— Позвольте узнать, сиорий, какое вознаграждение я должен пообещать?

— Три сотни золотых. Но за ЖИВОГО! Это отметь, как особое условие, если кто-то причинит вред брату Дисаро — будет объявлен врагом Текантула. Ни волоска с его головы не должно упасть.

— Боюсь в таком случае, они посчитают вознаграждение недостаточным.

Герро снова поменял местами лупу и подсвечник, взял в руки угольник. «Какая мне собственно разница?»

— Подними до пяти, семи сотен, — словно нехотя согласился он, — и ни риили больше.

— Семь сотен слишком большая сумма чтобы честно её выплатить, возникнут подозрения.

— Назначь сумму сам.

— Пятьсот за брата Дисаро, и двадцать за любую достоверную информацию о нём.

— Пусть будет так. Но ничего не обещай вперёд. Оплата только по результату. «И пусть попробуют получить её!»

— Понял. Осмелюсь доложить, сиорий: здесь неподалёку живёт один къяльсо, его имя Доу Дарижар, феа, очень искусный…

— Дарижар?

— Да — Доу Дарижар.

Герро покачал треугольником, который держал перед глазами, углами в указательных пальцах.

— Знавал я одного Дарижара, но его звали Минич.

— Это его старший сын. Есть ещё один сын — Рабан, и дочь — Сона.

— Ткавел с ними, расскажи о Доу.

— Одно время он промышлял охотой за головами. Текантул не раз пользовался его услугами. Сам Кьегро Тавуа лестно отзывался о его былых заслугах.

— Сиорий Кьегро обсуждал это с тобой?

— Всего лишь единожды, когда пребывал в особом расположении духа. Я имел честь сопровождать его из Терризунга в Харису… Доу Дарижар отошел от дел и живёт сейчас в небольшом домике на краю тлафирских пустошей. Полагаю, он будет рад поучаствовать в предстоящей охоте.

«Мне плевать чему он будет рад, лишь бы поймал Левиора и привёл ко мне. А я в свою очередь доставлю его Пресветлые очи Венсора ра'Хона, забери его Хорбут! И поеду домой, к жене и дочерям».

— Пусть так, как ты ему сообщишь?

— Я не раз работал с Доу. Моего слова и описания брата Дисаро переданных через Вестника ему будет достаточно.

— Шли, раз так, — хлопнул по столу ладонью Герро, заканчивая разговор.

«Посмотрим, что собой представляет, в деле, этот Доу Дарижар».

— Понял.

Глава 6. Белый кашалот

— Да! Да! ДА!!! — Маан са Раву бесновался и скакал, как ребёнок. — ДА!

Рядом с ним, радуясь не меньше, а может, и больше его, скакал на задних лапках малыш Раву.

— Что случилось, друзья мои?

— Вот, — Маан вложил в ладонь Коввила письмо. — Кинтийскую тайнопись, надеюсь, не позабыл?

— Как можно!

— А со второй ступенью греота знаком?

— Обижаешь, греот — моя слабость.

— Соедини их вместе, предварительно выбросив все гласные и половинные.

— И что получится?

— Может, мне проще самому прочитать?

— Ну уж нет, я сам себе врахиграф, забыл что ли.

Моросящий за окошком дождь стих. В камине затухали угли, их отсветы были похожи на последние блики гаснущего заката.

— А почему не Вестником?

— Не знаю. Видимо Слейх посчитал это опасным. Читай!

— Это что… как? — не поверил своим глазам Коввил. — Получается… хм, получается, Слейх добыл камень Орн? — Воздушный задумчиво потёр обрубок среднего пальца.

— Да! Не сам Слейх, девчушка его — Инирия. Пятый и, как я считал, самый труднодоступный из камней Тор-Ахо у нас. Тэннар и его присные, Инирия нашла Орн! Умница! Осталось два камня из пяти, и оба здесь на Ногиоле! Пришла пора действовать. А, Коввил?

— Давно пора.

— Одного не пойму, почему так долго нет вестей от Саимы с Тэйдом? Да и Крэч обещал отписаться, как только передаст мальчикам свой камень.

— Чего не знаю, того не знаю. Всё будет хорошо, я думаю, надо немного потерпеть.

— Надеюсь на то… — задумчиво проговорил Маан, про себя решив что пока не получит вестей от Тэйда и Саимы, будет считать что камней у него (а точнее у него и его друзей) всего два.

Встреча с Керией была назначена в таверне «Белый кашалот».

В серокаменном вечернем небе, предвещавшем нешуточный дождь, кружили сизые чайки. Сиурты молча шли по городу, нещадно продуваемому солёным морским ветром, то и дело норовившим сорвать с жавшихся к стенам прохожих их плащи и шляпы. Воздух, как, впрочем, и всё в Таррате, был пропитан влажным дыханием моря, а ветер с привкусом солёной воды разносил по Хрящам запах рыбы и водорослей.

Вышли к площади, во все стороны от которой разбегались узенькие извилистые улочки, просматривавшиеся не дальше чем на полсотни шагов.

Маан резво перешагнул через лужу, с плавающей в ней кучей гниющих отбросов.

— Как ты живёшь в этом захолустье? Не представляю! — Чтобы не столкнуться с четырьмя изрядно подпившими моряками, вывалившимися прямо на них из дверей таверны, Маану пришлось перепрыгнуть через бурлящий поток вонючей слизи сточной канавы, едва не зацепившись при этом плащом за железную ограду соседнего дома. Бравые шавки с той стороны ограды тут же зашлись заливистым лаем, не сулившим ничего, кроме выдранного из задницы клока.

— Привык уже. А потом: что за моду ты взял называть Таррат захолустьем? Уже не первый раз от тебя такое слышу. Ты знаешь, что многие считают этот наиславнейший из городов второй столицей Зарокии?

— Ты хотел сказать «разбойничьей столицей»?

— Торговой столицей, — настоял на своём Коввил.

— Как получилось, что столько народу скопилось на одном маленьком острове?

— Не такой уж он и маленький. И не остров это вовсе, а центр мироздания. Вся торговля между Зарокией и Кетарией идёт через Таррат и Вьёльс. Сложная береговая линия, множество рифов и непрекращающиеся по нескольку дней шторма, делают этот отрезок пути необычайно опасным. Корабли, плывущие в Тилриз и Инур, вынуждены обходить Отколотые острова с юга. Порой это не намного безопаснее, чем идти прямым ходом, и прилично удлиняют путь, однако капитаны осторожничают и предпочитают переждать непогоду в одном из трёх ногиольских портов. Иногда, в ожидании хорошей погоды они вынуждены стоять на рейде по нескольку дней. Отсюда и тьма народа — лишь половина, а то и того меньше — местное население, вторая половина — моряки, купцы и путешественники.

— Я и говорю — бардак.

— В Триимви, по-твоему, лучше?

— Лучше.

— Чем же?

— Много чем. Порядка, положим, больше.

Мимо продефилировала кривая бабка с тачкой, полной навоза. Скрипу было столько, что у Маана заломило в ушах. «Кто, интересно, скрипит больше: тачка или бабка? А воняет?»

— Не согласен, — ухмыльнулся Коввил, глядя на скривившегося друга, — всё тоже самое. Может, чуть-чуть почище на улицах — только и всего. — Они свернули в узкий, воняющий всем, чем только можно, переулок. — Это вотчина Кратов, мой дорогой, а им, как известно, сам Хорбут не указ. Думаешь, этот гадюшник смог бы процветать без их на то величайшего соизволения? Да я уверен, что и сам Фиро ра'Крат, и его приближённые — в числе первых бенефициаров высокодоходного предприятия под названием «Отколотые острова». Взгляни на его замок, — он остановился и покрутил головой, пытаясь определить, в какую сторону ему направлять взор Маана. — Ага, — развернул он Огненного, взяв за плечи. — Посмотри-ка туда!

В той стороне, куда он указывал, на фоне горы возвышался величественный замок древней архитектуры. Одна часть стены, окружавшей Вершник, упиралась в высокий белый утёс, другая шла по-над обрывом — отвесная поначалу скала выгибалась, топорщась, словно плавник доисторической рыбины, зубцами вонзалась в море, надвое рассекая собой небольшой заливчик.

— Смотри, красота какая! А с Кратами, милый мой, даже Рэймы не спешат шутить!

Они свернули за угол, и Коввил уверенно направился к огромному сооружению — два трёхэтажных каменных здания, на уровне второго этажа соединённых крытой галереей. По углам обоих домов торчали круглые однотипные башенки с острыми шпилями крыш и круглыми, манящими приветливым мягким светом окошками. Галерея. Под ней, колеблемая ветром, скрипела и качалась жестяная вывеска: «Белый кашалот», чуть ниже красовалась надпись: «Все виды доступных удовольствий».

— Ну, вот мы и пришли, — Коввил указал на высокую двустворчатую дверь с медными кольцами вместо ручек, у которой стояли лысый, как женское колено, ражий верзила в потрёпанной безрукавке из воловьей кожи, надетой, несмотря на зиму и колкий морской ветер, на голое тело, и субтильного вида светловолосый мальчишка с лиловым синяком, покрывавшим всю правую половину его худого лица. — Нам сюда, — тихо сказал Коввил и, остановив друга рукой, сделал шаг вперёд.

Здоровяк поднял фонарь и, близоруко сощурившись, осмотрел подошедших.

— Закрыто! — рявкнул он сиплым басом, переминаясь с ноги на ногу.

— У нас здесь встреча, уважаемый, — невозмутимо изрёк Коввил и поманил охранника пальцем, предлагая тому наклониться.

Верзила нехотя согнулся.

— С граддом Керией, — вкрадчиво сообщил сиурт огромному угловатому уху (за которое кто-то, у кого ладошки поменьше — корред, положим, — наверняка смог бы ухватиться двумя руками). — Меня зовут Коввил, этого почтенного мужа — Маан. Не подскажете, уважаемый: градд Керия уже здесь?

— Я Глархрад, а этого ублюдка зовут Дил, — лысый верзила ласково потрепал мальчишку за ухо. — И что нам, скажите, с того, что одного из вас зовут Коввилом, а другого — Мааном? Керии всё едино пока нет. Правда, теперь, когда я знаю, чьи вы друзья, можете зайти внутрь.

Любопытный Раву высунул мордочку из капюшона Маана и пристально и немного удивлённо взглянул на словоохотливого громилу.

— Э-э-э… — тут же затянул тот. — Что это там у вас, градд? Покажите-ка, не стесняйтесь! Ну, так я и знал! — Он энергично зажестикулировал свободной от фонаря левой рукой. — Ну и что это, скажите на милость? Или вы что, градды сиурты, — он умышленно надавил на «сиурты», — думали, я не разгляжу, кто вы есть на самом деле и что за крысята у вас в капюшонах притаились?

— Что-то не так? — поражая наивностью голоса, спросил Коввил, над плечом которого тут же появилась голова непоседы Табо.

— А то, что местная публика таких, как вы, чароплётов, уж простите, терпеть не может! А посему вы или без пееро идёте, или не идёте никак. Простых онталар у нас пруд пруди, а вот вашего брата — тех, что по магической части, — тут не особо жалуют, да к тому же вас ещё и двое. Знаете небось, как у нас таких как вы называют?

— Крайнаки? — блеснул эрудицией Маан.

— Точно так!

Коввил тяжко вздохнул и хотел уже что-то сказать, как лысый верзила снова заговорил:

— Поверьте: это для вашего же блага! Узнают местные головорезы, кто вы — враз порвут на кусочки и на чарки ваши даже внимания не обратят.

— Да куда же мы их денем? — Коввил прикрыл ладонью мордочку Табо, принуждая того спрятаться в капюшон — подальше от взглядов двух феа, с видом завсегдатаев входивших в «Белого кашалота».

— Могу выручить — не за здорово живёшь, ясное дело. Пеерок ваших моя дочурка Мака может посторожить — ей это дело привычно. Она у нас в мамку — добрая, значится. Покуда вы с Керией гулеваните, побудут пеерки у неё в комнатке. Много я с вас не возьму — по пять монет с носа. Платите — и гуляете себе хоть до утра, ни о чём не думая. За пеерок ваших я отвечаю. — Договорив, Глар ткнул пальцем в небо. — Комнатка дочи моей — аккурат над нами. Окошко маленькое круглое светится — видите? Там пеерки ваши вечерок и скоротают в сытости и полном довольствии.

Маан с Коввилом переглянулись.

«Тут всегда так?» — мысленно спросил Огненный.

«Не знаю, я здесь впервой».

«Неужели нельзя было назначить встречу в более надёжном месте?»

«У меня не было выбора».

«Что будем делать?»

«Это не критично, — оценил расстояние Коввил, — я до Табо и так надо будет дотянусь».

— Вот что, любезный Глархрад, — взял на себя инициативу Коввил, видя нетерпеливый взгляд верзилы, — нам надо посоветоваться.

Тот понимающе кивнул.

— Ясное дело — пошепчитесь, — согласился он, не подозревая, что совещание давно уже в самом разгаре. — Но имейте в виду: я пытаюсь вам помочь только потому, что имею чёткие указания от заики, и… — Он замолк, принимая на грудь дружеский шлепок ладонью и рукопожатие мускулистого заро, богато одетого в чёрную телячью кожу с множеством посеребрённых застёжек. И, дождавшись, когда тот скроется за дверью, предложил: — Отойдите пока в сторону, чтобы проходу не мешать, и посовещайтесь.

Думали для такой пустячной проблемы довольно долго — минут двадцать. Маан даже успел озябнуть. По сути, всё сводилось к безмолвному увещеванию двух пееро, ни в какую не соглашавшихся на общество дочурки Глара, но, в конечном счете, не выдержавших силы аргументации и здравого отношения к суровой тарратской действительности и, как следствие, сдавшихся.

— Любезный Глархрад, — перешёл к делу Коввил, — мы принимаем предложение и заплатим тебе, для верности, вдвое от тобой объявленного, но у нас есть одно небольшое условие: мы сами отведём наших пееро в комнату к твоей дочери, и ты закроешь её вместе с ними на ключ.

— Согласен, — мгновенно сдался лысый Глар, — давайте-ка спрячьте пеерок и идите вон за Дилом. Он вас наверх проводит и сделает всё в лучшем виде. Да, вот ещё что: четырёхпалки свои, — хмыкнул он, поднимая растопыренную ладонь с загнутым вовнутрь безымянным пальцем и помахивая ею, — спрячьте и никому не показываете.

Коввил укоризненно взглянул на Маана и продемонстрировал ему ладонь с пятью, против обычного, целыми пальцами.

«Просил же иллюзию накинуть, забыл?» — мысленно пожурил он.

«Запамятовал, друг, прости. Больше не повторится».

«И кольцо!»

Маан поглядел на алые язычки стихийного кольца, лизавшие средний палец его левой руки. «И кольцо», — согласился он.

«Быстро восстанавливай симметрию, пока нет никого, и идём, — приказал Коввил. — Впредь только прошу: не забывай! В Таррате четырёхпалым быть опасно — слышал, что тебе Глар сказал? Они же решат, что раз тебе пяти пальцев было много, то и остальные ни к чему».

«Да-да, это опять же к нашему спору о Таррате».

«Брось! Привыкнешь — тебя отсюда пряником трабским не выманишь, — не сдавал позиций Коввил. — Вот посмотришь».

— Идите за мной, градды! — Дил увлёк их в коридорчик, ведущий на кухню, где к вкусным запахам жарившегося мяса, вина, свежего хлеба и специй примешивался просачивавшийся из общего зала аромат душистого табачного дыма.

Пройдя кухню насквозь, они оказались в коридорчике, ведущем к винтовой лестнице, которая, минуя второй, вела сразу на третий этаж.

Поднялись. Из трёх обшарпанных дверей Дил выбрал среднюю. Вошел по-хозяйски — без стука.

— Привет, Мака! Вот, папаша велел за пеерками приглядеть.

— Пеерки! Где они?! — взвизгнула дочурка Глархрада — заспанная девчушка лет десяти с добродушным лицом, огромными карими глазами и двумя жидкими, торчавшими в стороны косичками. Но, увидев онталаров, остановилась, наклонила голову набок и подозрительно поинтересовалась. — Это ещё кто, Дил?

— Хозяева пеерок, кто ж ещё! Посмотреть на тебя хотят. Чтобы знать, кому, если что, уши обрывать.

Такой поворот событий вовсе не смутил девчонку.

— А, понятно… Где пеерки? Смотрите быстрее, — она скорчила рожицу, — оставляйте зверюшек и выметайтесь, не до вас мне! Спать хочу!

— Это… Мака, Глар наказал тебя с ними на замок закрыть.

— С онталарами? Мала я ещё!

— Да нет же, — хмыкнул Дил, — с пеерками!

— Это ещё накой? — с неожиданным безразличием промямлила Мака и зевнула.

— Так надо.

— Закрывайте, раз вам надо. — Она подошла к Коввилу и оттянула край его рукава. — Где пееро? — и тут же, перекинув взгляд на плечо, где показалась мордочка Табо, сказала: — Хорошенький какой! Ну, иди ко мне, пушистик, не бойся! — Подняла заспанные глаза. — Как его зовут?

— Табо, — слегка растерялся Коввил.

— Табо, Табочка! Вылезай, крошка! У меня есть изюм и сладкие орешки. — А твоего как звать? Выпускай давай! — бесцеремонно приказала она Маану.

— Раву, — только и вымолвил опешивший сиурт, выпуская пееро на пол.

— Раву любит траву, — не долго думая срифмовал Дил, покручивая на пальце связкой из трёх ключей. — Всё в порядке, градды? Идёмте, раз так, — время ждать не будет.

Глава 7. Беличий бор

Ночь была облачная и холодная. Ярко светил Оллат, мерцал раздувшийся до неприличия за последний год Сарос, и бока ползущих по небу туч были залиты изумрудом и серебром.

Брат Дисаро, Кинк и Гейб Ваграут сидели у костра и доедали остатки ужина. Инициатором полуночной трапезы был Кинк, мальчишка не любил ложиться спать с пустым желудком, да что там с пустым, он не успокаивался, даже если внутри его живота оставалось хоть немного свободного места.

— Дядька Гейб, а почему под кустом чемирты нельзя спать?

— А ты откуда о чемирте знаешь?

— Дядя рассказывал.

Гейб с укором поглядел на Левиора.

— Не он, — сказал Кинк, — другой мой дядя, он умер.

— А-а. Говорят, чемирта души забирает, уснёшь у куста и не проснёшься.

— Умрёшь?

— Наверно, — неуверенно пожал плечами Гейб, — я не пробовал.

— А почему это место Беличьим бором называют? Здесь же камни одни, ни деревьев нет, ни белок, — впился зубами в сочную мясную мякоть Кинк.

— Я должен знать?

— Ну да, ты же у нас самый главный следопыт.

— А Хорбут его ведает, — сказал Гейб. — Наверное, раньше здесь лес был и белок в нём табун…

— Табун? — Кинк со смаком облизал жирные пальцы и икнул.

— Ну да, или отара, если тебе так больше по душе.

— Прайдом ещё назови. — Левиор, охваченный какой-то странной меланхолией, поднял голову и посмотрел на звезды.

— А что, послушайте как звучит: беличий ПРАЙД! — Гейб достал из котелка последний кусок замаринованного на завтра мяса и насадил на нож, закрепил его меж камней так, чтобы мясо находилось над самым огнем.

— Прайд это кто? — с интересом спросил Кинк.

— Не «кто» а «что», прайд это львиная стая, — ответил Гейб.

— А у оранов как стая называется?

— Ораны стаями не летают. А если бы летали, то так и назывались — стая оранов. А что ты всё и к месту и не к месту этих пернатых вспоминаешь?

— Я хочу на оране летать научиться как Вольные всадники.

— Чепуха всё это, нет никаких Вольных всадников.

— Есть.

— Нет, — деланно рыкнул Гейб.

— Почему ты злой такой? — принимая игру, возмутился Кинк.

— Это я злой?

— Ты.

— А нечего потому что бабушкины сказки слушать. Нет, и не было никогда никаких Вольных всадников.

— Есть, и это не сказки.

— Ну, хорошо, — сдался феа, — допустим, что есть, но летать они тебя все равно не научат.

— Посмотрим, — улыбнулся Кинк.

— Посмотрим, — ответил ему тем же Гейб, переворачивая мясо сырой стороной к огню.

— А камни, которые мы проходили откуда? Здесь крепость была?

— Нет.

— Что тогда?

— Говорят, здесь раньше город кану стоял… м-м-м, странное какое-то у него название… позабыл я…

— Риагл, — подсказал Левиор.

— Точно — риагл. Может не прямо вот тут, но где-то в этих местах.

— Риагл? — Кинк вытянул ладонь и смотрел на огонь, сквозь растопыренные пальцы. — А что это?

— Что такое оазис знаешь?

— Земля в пустыне, где вода и деревья, где люди живут.

— Можно и так сказать. А риагл это хорошая земля среди плохой, где кану живут.

— Ты погляди, как доходчиво объяснил, — с густой иронией бросил Левиор, которого после второго за один день ужина сильно клонило ко сну. — Умеешь. И вроде не сказал ничего умного, а всё сразу понятно стало.

Гейб потянул шеей, так будто ему воротник тёр.

— Я образованный феа, рискну так сказать, и понимаю в этом толк. И вообще я весь из себя положительный, Хорбут меня раздери… Разве что посквернословить люблю, а кто не любит.

Кинк сморщил нос.

— А ты брата Дисаро попроси, он обряд проведёт, от скверны тебя очистит. Воздаст хвалу Нойби или Гальмонорокимуну, принесёт жертву Ихольару…

— Правда?

— А-то, — Кинк хитренько поглядел на Левиора. — Белые братья все это могут, я бы даже сказал это наипервейшая их обязанность. Это же не мечом у нерадивых стражников в Гасоре перед носом махать, да, брат Дисаро?

— Много ты понимаешь, — Левиор сдвинул брови.

— А что, может и правда подсобишь, брат? — непонятно в шутку или всерьез спросил феа.

— Не сейчас, — скрипнул зубами Левиор.

— Ясное дело — не сейчас, потом, как настроение будет.

— Это ты, дядька Гейб, ещё не видел, как брат Дисаро ритуальный танец с посохом исполняет — любо дорого посмотреть, — продолжал глумиться Кинк. — Он раньше каждый день, прямо каждый день, по утрянке хвалу Ихольару возносил в танце, а сейчас что-то позабыл, тебя, наверное, стесняется, скромничает…

— Ты наелся? — оборвал его Левиор, глядя, на то, как хищно облизывает огонь шкворчащий и сочащийся кровью и жиром кусок мяса.

— Почти.

— Всё тогда на сегодня, разговоры окончили, спать идём, завтра подниму рано. Заниматься с тобой буду.

— Да?! — обрадовано воскликнул Кинк, который давно упрашивал Левиора, чтобы тот научил его драться, как он выражался «по настоящему», что означало обучить владению мечом. — Уже сплю. Только смотри не обмани меня, — он скорчил преувеличенно страшную рожицу и погрозил ему пальцем, — БРАТ Дисаро.

Левиор не собирался обманывать мальчишку, занятия в большей мере нужны были именно ему. С недавнего времени он начал замечать, что бытие праздного странника не идёт ему на пользу. Размеренная жизнь и стряпня Гейба постепенно делают свое дело, и он потихоньку обрастает жирком, и хотя не раз уже зарекался не участвовать в пищевых оргиях устраиваемых этими двумя, так хорошо спевшимися гурманами, постоянно ловил себя на том, что хоть и сыт уже — рука волей неволей да тянется за новым кусочком. «Нужно срочно что-то менять, — подумал он и решил действовать. Достать меч и начать тренировки было неправильным — как ни как, а он Белый сулойам, а не мастер клинка. — Может потренироваться с посохом?» Поразмыслив немного он решил, что, практичнее начать обучать Кинка, что неминуемо повлияет и на его физическую форму. В конце концов, в том, что малец научится обращаться с оружием, не будет ничего плохого. «Для этого и меч доставать не надо, двух палок будет вполне достаточно».

— Не обману, брат, как можно, — сказал Левиор и встал. — Я тоже спать, — он похлопал Гейба по плечу. — Не сиди так долго — не дай Ихольар, зад отморозишь.

— Чепуха, — прохрипел феа. — Он у меня лохматый, как у тярга. И когда это твой бог о моем заде беспокоится начал?

— А, — отмахнулся Левиор и заковылял к кустам, малую нужду справить.

Прошел час, может полтора. Гейб сидел и наблюдал через огонь за Кинком и братом Дисаро, пыхтя трубкой и изредка поглядывая на небо. Убедившись, что они спят глубоким сном, подбросил ещё дров в костер и засобирался в дорогу.

Ушел он не сразу, сперва немного постоял в темноте, за пределами круга света от костра, прислушиваясь, не проснулся ли брат Дисаро и не встал ли чтобы проследить за ним; и только после этого сунул под язык зелёно-коричневый шарик, величиной с горошину и растворился в пелене безвременья…

— Доу? — Гейб толкнул от себя створку, петли протестующе взвизгнули. — Доу, ты дома? — Открыв дверь, феа крадучись шагнул в темноту.

Потыкав перед собой палкой, он сделал несколько осторожных шагов. Отставил в сторону табурет, обогнул столб поддерживающий крышу, и направился в угол, где у камина, как он знал, всегда лежала горка горючего камня.

— До-у? Ты где? — громко на распев произнёс он. — Это я — твой старый приятель Гейб Ваграут.

Он остановился, прислушался. Присел на корточки, пошарил руками в углу.

— Ни телахса, ни хозяина.

«Вот ведь незадача, неужели уехал? Не может быть, ну не похоже, чтобы долго отсутствовал, — он провёл ладонью по пустой полке, — ни пыли, ни паутины, — пошарил по воздуху руками надеясь отыскать хоть какие-то доказательства долгого отсутствия хозяина дома. — Чистенько. И здесь ничего. И здесь. Ни пылинки. Не уехал, нет. «Затаился, следопыт хренов, или отошел по делам. Ничего подожду, немного времени у меня есть, не зря же я пол десятка лиг пёхом отмахал».

— Тсс! — рука зажала ему рот. (Гейб дёрнулся, пытаясь освободится, но хватка была стальной). — Да, тише ты.

Ему всё-таки удалось вывернуться.

— Отпусти, — успел выдохнуть он, прежде чем почувствовал холодные кандалы-пальцы под подбородком и потерял сознание…

— Гейб, ты жив?

Он открыл глаза, спросил хриплым шепотом:

— Что это было?

Доу стоял у камина, в двух шагах от Гейба, сложив на груди руки, он следил за нарождавшимися огоньками. Язычки пламени плясали и прыгали по веткам, и с каждой секундой в доме становилось светлее.

Хозяин был невысок и крепок, носил небольшую аккуратную бородку и усики. Обычно, такие как у него лица называют крысиными, но это скорее хотелось сравнить с мордой этарского бабокото или желтоухого саки с синертских островов. Одет в простую, но добротную одежду. И никакого оружия, что Гейбу показалось весьма странным.

— Ты едва не помешал мне поймать убийцу, — спокойно ответил Доу, не отрывая от огня взгляда.

— Что? — Гейб несколько раз дёрнул подбородком. Вытянул затёкшие руки. — Что Ты несёшь, какого ещё убийцу?

— Болит голова?

— Нет, — сипло огрызнулся он, потирая саднящую шею. — Знаешь же горло у меня, — он закашлялся. — Голова и так на добром слове держится, а ты…

— Ты чуть не закричал, пришлось угомонить… прости.

«Прости?»

Хозяин подошел и широко раскинув руки обнял гостя.

«Ого! Вот это приём, — подумал Гейб, достаточное время знавший Доу Дарижара и имевший представление чего стоит его дружба, и что на самом деле может скрывать подобное радушие. — Не один я, похоже, решил поиграть в дружелюбие».

— Сколько я без сознания провалялся? — спросил он.

— Четверть часа, не больше.

— Какого убийцу ты ловил, объясни? — потребовал Гейб мягко высвобождаясь из тесных хозяйских объятий.

— Наёмного, какого ещё, — удержал его за плечи Доу, — Хотя, признаться, этого я выяснить ещё не успел. Может и просто грабитель.

— Му-м-м-м.

Только сейчас Гейб увидел связанного человека с мешком на голове, лежавшего в углу.

— Всё равно, — фыркнул он, — мог и поосторожнее. До смерти напугал, собака ты безухая.

Это было не просто ругательство оскорблённого друга, а истинная правда, хоть и наполовину. Верхняя часть левого уха Доу Дарижара была безвозвратно утеряна в неравном бою с дикими дауларскими тварями где-то в горах близ Бурого рога. Толи бентуга коварная его обкорнала, толи злющий шак-шалк когтями ухо срезал, ни Доу ни Гейб, знавший о тех событиях не понаслышке, уже не помнили.

— Их трое было, остался один. Хотел двоих живьём взять, не вышло, — с явной досадой сказал хозяин. — Из-за тебя.

Пленник дёрнулся, попытался перевернуться на бок.

— Му-м-м-м.

«Это у тебя-то не вышло? — ухмыльнулся Гейб. — Из-за меня? Ври-ври да не завирайся».

— Ничего не понимаю, объясни, только коротко, я спешу.

— Как спешишь? Не успел прийти и уже: спешу.

— Мы при нём будем говорить?

— Можно и при нём. — Доу подошел к пленнику и ткнул его двумя пальцами в область шеи. Тот мигом затих. — Я слушаю.

Гейб недоверчиво скользнул глазами по обездвиженному телу, но спорить не стал, в конце концов, если хозяин считает что можно говорить, значит так тому и быть.

— Мне до рассвета обернуться надо.

— Ты не один? — Доу сдвинул брови, вернее одну — правую, левая, разделённая когтями шалка на три равных волосяных островка, осталась на прежнем месте. Эти чёрные точки в купе с огромными глазами, оторванным ухом и кривой ухмылочкой, которая никогда не покидала лица Доу, придавали ему слегка чудаковатый вид. Что его всегда устраивало — это путало собеседников, ошибочно считавших, что нарвались на простачка.

— Сулойам со мной, — дёрнул подбородком Гейб, — Белый, братом Дисаро кличут, и мальчишка при нём — калека однорукий.

— Брат Дисаро? — сверкнул глазами Доу. — Странное для хаггорратца имя, не находишь? Дисахо или Хисаро, звучало бы привычнее. Он точно Белый? Ты же знаешь как Красные, когда им нужно, любят цвета менять. Я и сам однажды был Белым братом, может слышал, как умер Борог Сироно? Моя работа.

Гейб подозревал, что в нарочитой откровенности Доу наверняка таится ловушка, и, раскрывая свои тайны (которые никому не интересны) он пытается разговорить его, вынуждая рассказать то, о чём было лучше промолчать, но все же решил что, сказав правду (ту которую знал сам) он не сделает ничего плохого.

— Брат Дисаро зарокиец, в Иллионде родился. Но он Белый сулойам.

— Да? Много ты о нём узнать успел.

— Говорливый сулойам мне достался. «Как и я сам, Хорбутовы когти!»

— В Верран его ведёшь? — в голосе Доу начала проявляться заинтересованность.

— Да.

— Где они сейчас?

— В Бельчьем бору, — пропёрхал Гейб, пытаясь сообразить, чем же старого приятеля его слова так сильно заинтересовали.

— Ого, — присвистнул Доу, — далековато.

— Мне к рассвету вернуться надо. Они не знают, что я ушел.

— Не успеешь, можешь даже не пытаться.

— Я под чемиртой шел и обратно так же, так что дорогу не считай, только то время, что я с тобой проведу.

— Зачем пришел?

— Вестник мне нужен. Вот я и подумал, что у тебя наверняка лишний есть.

— Лишних Вестников не бывает, — наигранно вздохнул Доу. — Помнится, ты и меня в Верран провести обещался, — неторопливо проговорил он. — Не забыл?

— Было такое.

— Так вот — сейчас самое время, с оказией-то. А?

— Вестник есть?

— Один, последний остался, — с лёгкой ехидцей сообщил Доу. — На самый крайний случай держу.

Гейб оседлал табурет. Достал трубку. Ясно было, что Вестника ему так просто не отдадут, это надо было обмозговать… и перекурить.

— Огоньку дай, — попросил он.

— Я могу за вами пойти, сулойам твой меня даже не увидит. Перед Верраном появлюсь, проведёшь меня через ворота и делу конец. — Хозяин подпалил лучинку, протянул гостю.

«Ну уж нет, — подумал Гейб, — ещё не хватало кажон день на себе взгляды чужие ощущать и думать, что за тобой следят. Что каждый твой шаг на учёте».

— Я понял тебя, Доу… рано или поздно обещанное выполнять надо, — ответил он. — Да и легче в дороге с верным другом. Так ведь? — Особо и не слукавил Гейб, Доу он, несмотря ни на что, считал если не другом то добрым приятелем, с которым, однако, предпочитал лишний раз не шутить и без причины веской дел не иметь.

— Так мы с тобой, верный друг, что?

— Договорились.

— Как действовать будем?

— Надо подумать, — Гейб попыхал трубкой, раскуривая, помолчал — слишком долго для спешащего феа.

— Ты чего-то опасаешься? — исподлобья поглядел на него хозяин. — Что сулойам в Верране позабыл? Почему ты его ведёшь? Работа? Расскажи подробнее.

— Можно сказать что работа. Да я и так давно домой собирался, соскучился. А тут он… и тебе видишь тоже невтерпёж. Как оно всё одно к одному сошлось.

— Что сулойам в Верране понадобилось?

— Он Белый, — сказал Гейб, так будто это всё объясняло, впрочем, так оно по большей части и было. — Ему какие-то толи фрески толи книги в храме Тор-Ахо осмотреть нужно.

Доу слушал и кивал, лицо его с каждым словом приобретало странное загадочное выражение.

— А где этот храм? В Верране?

— Как ты догадался?

— Тэннар Великий, мир полон идиотов. — Доу покрутил у правого виска растопыренной ладонью. — А что за мальчишка с ним? Безрукий ты говорил.

— Потом все вопросы, по делу давай. — Гейб затянулся, хотел выпустить дымное кольцо, но сам собой дёрнувшийся вправо подбородок закрутил выпущенные им дымы в смазанную восьмёрку. — Полагаю, не будет ничего подозрительного, если завтра по дороге нам встретится один из моих старых приятелей, путь которого, волею судеб, лежит туда же куда и наш, в Верран соответственно. Просто и незатейливо. Даже и врать особо нечего. Мы мимо тебя вечером пойдём, ночевать у брода будем, на той стороне реки встанем у Мышиного камня. Найдёшь короче. Если время на сборы нужно, я потянуть могу, дальней дорогой поведу, день тебе выиграю.

— Нет, так не пойдёт. Занят я сейчас.

— Как? Занят? — Гейб круто затянулся.

— Заказ у меня, только получил. И согласие уже дал, вот если бы ты двумя часами раньше объявился…

— Что за заказ? — недовольно прохрипел Гейб. Он вынул изо рта трубку, почесал темя. — Эти, — он кивнул на пленника, — из-за него здесь?

— Что за вопросы, Гейб? Когда тебя мои дела интересовать стали? Помнишь наш уговор?

— Помню: знать не знаю, кто ты такой и чем занимаешься и знать не хочу.

— То же с чистой совестью я и о себе сказать могу. Как говорится: меньше знаешь — крепче спишь!

— На том и стоим.

— Вот как мы поступим: вы идите, как шли, а я дела свои доделаю и после Сароллата к вам присоединюсь.

— После Сароллата? — с недоверием переспросил Гейб. — Как ты нас найдёшь? К Сароллату мы уже знаешь, где будем?

— Дай мне что-нибудь из своих вещей, любую безделушку, и в одно прекрасное весеннее утро ты встретишь на дороге старинного приятеля. Сие будет неожиданно, обещаю, а радость твоя от того неподдельной и искренней… я надеюсь.

— Ну хорошо, — Гейб закинул ногу на ногу, выбил о каблук трубку. Снял с пальца одно из колец, протянул хозяину. — И рад с тобой поспорить да вовремени сильно ограничен.

— Подожди немного — Вестника принесу, — понял его намёк Доу.

— Ну, вот и всё, — Гейб сдунул с ладони зелёный шарик, Вестник замерцал и, пролетев несколько метров по воздуху, растворился в темноте ночи. — Дело сделано.

— Идём до ручья провожу. Сам знаешь места у нас глухие, одного тебя в темноте кархи закружат, выведут к Колючей Башне и считай, что пропал наш доблестный Гейб Ваграут… В те места не люди ни сэрдо уже лет двести как носа не совали, ну ты знаешь, потому-то я здесь и обосновался. Нет никого и слава Тэннару.

— Я кархов не боюсь, у меня от демонов оберег.

— Да знаю-знаю. Всё в пустошах промышляешь? — Доу указал на отороченную мехом нутрии куртку Гейба, кожаные штаны и высокие сапоги с загнутыми книзу голенищами.

— Нет, давно я на пустошах не был.

Они шли по тропинке, свет от светильника освещал лишь небольшое пятно вокруг: хвойный ковёр да корни под ногами, ровные ряды сосновых стволов по бокам.

— Да ладно, не стесняйся, нет в этом ничего зазорного, я и сам нет-нет да и да.

— Это правда.

— Ну хорошо коли так. А грепоцеп свой знаменитый где потерял?

— В лагере оставить пришлось, чтобы подозрений не вызвать. — Гейб резко остановился, лампа Доу качнулась, отбросив причудливые косые тени. — Время на исходе, пора мне Хорбутовы зёрна грызть.

— Много у тебя их? Открыж парочку. С возвратом.

— Лишней чемирты не бывает, — вернул ему давешнюю отговорку Гейб. Ну ладно, одну дам, — рука его скользнула в карман, — самому до зарезу нужны.

— И на том спасибо. А кому ты служишь? Надеюсь не Триждырождённому? — толи в шутку толи всерьёз спросил Доу.

— Тэннар Всемогущий, как ты можешь… нет, не ему. «Вот же тварь проницательная, всё знает, всё видит».

— Кому тогда?

Гейб замолчал. Некоторое время он лупал глазами, соображая как поступить, наконец прохрипел:

— Лучше тебе не знать. Не уверен… думаю, ты сотню раз пожалеешь, если услышишь его имя. Эта тропка ведёт в одну сторону и по своей воле на неё не ступают.

— Всё так серьёзно? — отшутился Доу, пожимая протянутую руку.

— Серьёзнее некуда.

— И что, оно того стоит?

— У меня не было выбора, — вздохнул Гейб, кривясь и вытягивая вправо подбородок. — Надеюсь увидеть тебя после Сароллата, не опоздай. Ждать не буду. — Он хлопнул Доу по плечу и шагнул в темноту леса.

Глава 8. Бешеное Колесо Хорбута

Общий зал «Кашалота», в отличие от коридора, был хорошо освещён — под высоким потолком парили кубы светлячковых ламп, весело и радушно плясал в камине огонь.

На встречу сиуртам вышел хозяин — высокий пожилой эретриец, лицо которого с выступающими скулами, туго обтянутыми кожей, и ореховыми глазами можно было назвать красивым, если бы не тёмно-бордовое родимое пятно, покрывавшее добрую половину лица — от левой брови до плохо выбритого подбородка. Легкая седина длинных прямых волос придавала ему сходство с одним из героев древности… Маан, как ни напрягал память, так и не смог вспомнить, с каким…. А два золотых кольца — в левом ухе и ноздре, — отдаляя сходство, делали его похожим на галерного боцмана. Оголённую грудь ретрия украшали массивное, терявшееся в буйной растительности серебряное самоа в виде семилистного вьюна и несколько однотонных непримечательных тиу. На поясе в ножнах висел средних размеров эретрийский серпообразный нож — гуюрм.

«Он точно трактирщик? — спросил Маан. — Больше на къяльсо похож».

«Таковы нравы», — небрежно бросил Коввил, проталкивая друга вперёд себя. — Ты проходи, не стесняйся».

— Арих, — представился трактирщик и щёлкнул пальцами, подзывая миловидную служанку. — Желаете отужинать или сразу пройдёте в зал для игр?

— Зал для игр? — удивился Маан и безмолвно у друга поинтересовался: — «Что за игры, Ковв? Ты ничего мне не говорил ни про какие игры».

«Всё как везде. Ничего особенного…»

Видимо, недоумение в глазах Маана было настолько очевидным, что трактирщик решил ответить на его непрозвучавший вопрос:

— У нас, знамо дело, не имперские бои, но зут-торон, тавл, девять танцующих феа, — начал перечислять он, положив ладонь Маану на спину и ненавязчиво подталкивая его вглубь зала. — Клагб, иссальские листы. Два специальных стола для кипа-рипка и, безусловно, гордость «Белого кашалота» — Бешеное Колесо Хорбута, всегда к вашим услугам! Игра уже в разгаре — почти все столы заняты. Прошу вас: присоединяйтесь. Да, вот ещё, чуть не упустил: градд Бибброу из ссудного дома «Бибброу и Бибброу» всегда готов выдать практически любую сумму наличными под залог ценностей и любых видов недвижимости, будь она на Ногиоле или на обоих материках. Подробности вам лучше уточнить у него самого.

— Мы, пожалуй, поднимемся наверх, — со знанием дела ответил Коввил, беря Маана под локоток.

«Идём, — мысленно подбодрил он опешившего от такого набора развлечений друга, — тебе здесь понравится, только не садись играть, заклинаю! Разденут на раз-два-три! Ойкнуть не успеешь, как без штанов останешься».

— Это очень забавно, уважаемый Арих, — Коввил с лёгкостью скакал с обычной речи на безмолвную и обратно, — как вы сказали, Колесо Бешеного Хорбута?

— Бешеное Колесо Хорбута, — не заметив ноток сарказма в его голосе, поправил трактирщик.

— Конечно-конечно, Бешеное Колесо небешенного Хорбута, — Коввил осторожно прощупал воздух, пустив лёгкую рябь, кольцами разошедшуюся по залу. — Мне вот кажется, что моя версия более соответствует сложившейся действительности.

— Мне тоже иногда так кажется, но называется оно именно так, а не иначе.

— Не могли бы вы сообщить нам, когда появится градд Керия?

— Сообщу, — заверил Арих и подтолкнул к онталарам миловидную девушку. — Сафа, — (служанка сделала книксен), — позаботься о наших гостях. Не стесняйтесь в своих желаниях — у нас это не принято, — недвусмысленно улыбнулся сиуртам Арих. — Сафа у нас такая затейница!

В игровом зале «Кашалота» царил полумрак. К табачному дыму, плотной пеленой нависшему над столами, примешивался почти неразличимый приторно-сладкий запах чуб-чуба и змеиной травки.

За одним из столов в напряжённом раздумье склонились над фигурками зут-торон двое не совсем опрятного вида онталаров. Рядом с играющими стоял седобородый, бравого вида феа в чёрном коническом колпачке с кисточкой и невзрачной суконной, длинной, в пол, куртке, немного оживлённой короткой бахромой от локтей (тот самый, на которого трактирщик Арих указал как на градда Бибброу, хозяина ссудного дома «Бибброу и Бибброу»). Феа, задумчиво попыхивая трубкой, чесал пышную бороду и с живым интересом наблюдал за развитием партии. Маан, старый почитатель древней игры, оценил драматичность партии, явно шедшей к завершению.

«А ведь и ты, братец, не отказался бы от партийки-другой? — спросил он себя, — А, Огненный?»

Прямо по центру зала, немного возвышаясь над основным полом, жалась к стене похожая на клеть сцена. Переплетённые наподобие огромной корзины два тонло шириной и полтора высотой, железные клёпаные полосы с крупными дырами-ячейками призваны были ограждать музыкантов от бесновавшейся публики.

— Скоро представление начнётся, — шепнула Маану Сафа, — я посажу вас за тот столик, подле камина. Всё слышно, и вид прекрасный.

Словно в подтверждение её слов, на сцене появились две стройные светловолосые девушки с бархатными футлярами. Пока одна из девиц крутила колки лютни, другая вышла вперёд к ограждению и заиграла на многоствольной тростниковой флейте быстрый и прилипчивый мотивчик «Сааха и Неоры».

Напротив сцены, окружённое плотным кольцом зевак, находилось чудо феаских мастеров — Бешеное Колесо Хорбута. На табурете стояла кривоногая карлица с вызревшим прыщом на левой щеке (судя по гладко выбритой голове и нескольким кругам сине-красных тиу, — уроженка Парлава). Хохоча и скалясь, она вбрасывала костяной шарик на вращавшееся двухцветное блюдо Хорбутова колеса. Каждый её бросок сопровождался криками и улюлюканьем. Шарик подпрыгивал, крутился, не желая останавливаться, но, проскакав несколько кругов, сбавлял ход и уже в полной тишине притихшего зала останавливался, обретая приют в наиболее приглянувшейся ячейке красного или чёрного цвета. Толпа вздрагивала, рождая вздохи отчаяния или крики радости. Хозяйка Бешеного Колеса тут же оглашала выигрыши и принимала новые ставки.

Сафа провела онталаров к свободному столику в дальнем конце зала. Приняла заказ и поинтересовалась, не желают ли уважаемые гости пройти в отдельные кабинеты и воспользоваться услугами девочек. Маан предпочёл девочкам кружку эля с трабскими орешками и куском солёного трабского же сыра, Коввил ограничился маленьким кувшинчиком своего любимого Истинского.

Как только Сафа удалилась, перед ними материализовался мальчишка-нуйарец с квадратным лотком на широких лямках.

— Тёртый черепаший панцирь. Сарбахский корень и кора, Змейка, чуб-чуб, — уныло, без какого-либо энтузиазма прогундосил он.

Маан мысленно дотянулся до ближайших настенных светильников и коснулся алого пламени. Он хотел получше разглядеть скромнягу-торговца. Но тот, скорее по привычке, сделал полшага назад, и его снова поглотил полумрак. Огненный не сдавался — он уже собирался подбавить ещё немного света, но тут его безмолвно одёрнул Коввил: «Не надо, оставь так. Не будем привлекать внимания. Ни к чему это».

«Керия твой скоро появится?»

«Вечер у таррийцев — понятие растяжимое, — уклончиво ответил Воздушный. — Так что располагайся поудобнее — ожидание может быть долгим».

Они настолько были увлечены безмолвной беседой, что не заметили, как мальчишку поглотила темнота, а на его месте материализовался коренастый феа с большой глазурованной кружкой в руке, цветастой от давленных эмблем и картинок…

«Табо, Та-а-бо, вставай! Эй! — Раву смазал лапкой другу по мордашке, — Да ты пригрелся, как цуцик! Вставай, короткохвостый! Или ты так и собрался весь вечер пролежать здесь на пуфике?»

Табо зевнул, потянулся. Перевернулся на спинку и взглянул на друга прищуром маленьких карих глазок.

«Что такое? — с ленцой вопросил он. — Вернулись?»

«Да нет же, нет, — нетерпеливо заёрзал Огненный (так, под стать Ману, мысленно называл себя малыш Раву), — не вернулись наши. — Девчонка уснула. Заурчал ты её в усмерть!»

«Гладила хо-р… — р-р-р… — р-рошо, — где-то в середине мысленной фабулы Табо умудрился вплести банальное урчание. — Хор-р-рошая девочка: и где гладить знает: и за ушком, и по шейке, и как знает: не частит, не надоедает, целоваться не лезет. Умница, просто мечта пееро! Не то что наши скороглады: один раз по голове и вдоль спинки раз. И никакого тебе слияния душ!» — Табо снова перевернулся и бросил томный взгляд на спящую Маку.

«Хватит валяться! Надо тут всё осмотреть — Раву спрыгнул на пол, прошёлся вдоль сундука, поддел лапой засохшую хлебную корку. Остановился, принюхался.

«Т-ш-ш! Идёт кто-то!»

В дверь что-то несильно ткнулось.

— Мака, — глухой голос, доносившийся из-за двери, принадлежал подростку.

Раву шмыгнул за занавеску, подобрав предательски оставшийся снаружи хвост.

«Ждём».

«Угу».

Мака подняла голову, потёрла кулачками заспанные глазёнки.

— Нуун, ты?

— Я, открывай — мне товар взять надо.

Девчушка, похоже, до конца просыпаться и не собиралась — она медленно поднялась и, не поднимая ног, прошаркала к двери. Поковырялась ключом, пытаясь попасть в скважину замка. Наконец у неё получилось — дверь открылась.

«Это как она? Нас же заперли!» — удивился Табо.

«Бандиты», — под стать Маану объяснил всё одним словом Раву.

Мака отступила назад, опустилась на лавку, уронила руки на колени.

— Уходить будешь — дверь закрой, — пробурчала она, судя по всему, находясь в пограничном состоянии между сном и явью. — Ключ в замке торчит.

За всем этим Раву наблюдал сквозь узкую щёлку между стеной и занавеской. Как только Нуун скрылся за низкой, в половину человеческого роста дверцей в дальнем конце комнаты, пееро вылез из своего укрытия.

«Надо уходить, пока дверь открыта».

«Ага».

Пробежавшись по столу, Раву вскочил на полку, продефилировал меж двух глиняных вазончиков с завядшими цветочками, перешагнул через ноги тряпичной куклы. Оказавшись на краю полки, он вытянулся в струнку. Его мордочка находилась сейчас так близко от лица девчушки, что он едва не касался усами её уха. Принюхался, огляделся.

Мака зачмокала во сне, что-то сказала неразборчиво.

«Можем идти. Давай за мной, пухлозадый! — скомандовал Раву, — быстрее, пока дверь не закрыли».

«Погоди, я ещё не умылся».

«Я СЕЙЧАС КОМУ-ТО, КОГТИ ТОЧЁНЫЕ!!!»

«Иду, не шипи, — Табо соскочил на пол и направился к двери. Проходя мимо спящей девочки, будто нечаянно тиранулся о её ноги. — Спасибо, красавица, это было незабываемо!»

— Мака я всё, ухожу, — мальчишка-нуйарец тряс прыщавую красавицу за плечо. — Дверь сама закрой — на щеколду.

— Ага, иди… я сейчас… — она поёрзала попой, подложила под щёку ладошку.

Табо сорвался с места, сквозонул между ног нуйарца и в два лёгких прыжка оказался возле двери, за которой только что исчез пушистый хвост напарника.

— Кхе-кхе!

Перед Мааном и Коввилом стоял типичный кибийский феа с лёгкой сумеринской жилкой, просматривавшейся в жёлто-зелёном цвете глаз и рыжине заплетённой в солидную косу бороды. Мясистый нос с гранёным галиоровым кольцом в левой ноздре. Бритая налысо голова радовала глаз замысловатыми узорами родовых тиу на лбу и у висков, а также будто случайно прилепленными к ней растущими в стороны волосатыми ушами. Свободная серой замши безрукавка надета поверх ярко-красной рубахи из поскони. Всё это делало феа немного смешным. Вот только широченные плечи и несоразмерно огромные, бугрящиеся мышцами руки с волосатыми, украшенными гроздьями перстней пальцами делали смех над их обладателем весьма опасной затеей.

— Позвольте представиться, градды: Раффелькраф, сын Грауффа Этду, прозванного весельчаком Грау из Гутала и Ваттафы Сиргойской в девичестве, из славного Кодлау, что на востоке. Всегда к вашим услугам. — Уже на середине его представления становилось ясно, что отпрыск славной семейки Этду из далёкого города Кодлау изрядно навеселе. — Раффи Огненная Борода — это если без кренделей, к вашим услугам, — повторил он через икоту. После чего дурашливо поклонился и принялся выписывать замысловатые па ногами, в результате чего одна из них зацепилась за другую, рука его дёрнулась, качнув кружку и изливая на пол изрядную порцию пенного содержимого. Феа подобрался и сумел остановить едва не пошедшее в разнос тело. — Уф… и выпил-то совсем немного, — извиняясь, произнёс он. — Надо мне, градды, собраться!

— Да уж соберитесь, будьте любезны! — кивнул ему Коввил.

— Было бы неплохо, — согласился с обоими Маан.

Раффи сжал в кулаки сверкающие от перстней пальцы и зажмурился. Покряхтев с минуту, он сообщил торжествующе:

— Готов!

Сиурты представились ему, обойдясь только именами.

— Ваш интерес к этой божественной игре, уважаемый Маан, был настолько очевиден, — Раффи жестом комедианта выбросил вперёд руку, указывая на доску и фигурки зут-торон, — что я посмел решить… эм-м… что могу надеяться… эм-м… то есть что вы не откажетесь сыграть со мной партию-другую в эту величайшую из игр. Сафа, — внимание его неожиданно переключилось на подошедшую служанку. — Принеси-ка мне, душенька, кружечку вайру и… и на зуб сообрази что-нибудь положить. Сделаешь? — Решив, видимо, что время, отведённое на приветствие, закончилось, он бесцеремонно пододвинул стоявший у соседнего стола стул и плюхнулся рядом с Коввилом.

— Тебе, милый, не хватит? — Сафа забрала из рук глупо улыбавшегося феа опустевшую кружку.

— Что за фамильярности, голуба моя? Два вайру мне, — феа потряс в воздухе парой растопыренных пальцев, — и по два — моим новым друзьям. Сделай всё красиво, душечка, знаешь же, как я люблю!

— Т-с-с, — Сафе, не обделённой статью, пришлось нагнуться. Она приложила к губам феа палец, будто была мамочкой, а он — непослушным ребёнком. — Чего ты орёшь, Раффи, какое тебе вайру?

— К вайру… принеси нам претцелей с кумином и крупной солью да угорьков жареных с чесночком… а-а-а… ещё порцию рыбного чорпу. Проголодался я что-то, — Раффи улыбнулся. Стало видно, что у него не хватает двух передних зубов. — Будете, градды, чорпу с белокровкой? Нет? Зря! Запишешь всё, душенька, само собой, на меня. Пока всё… а там видно будет.

Сафа вопросительно посмотрела на онталаров. Веки Коввила безнадёжно опустились, он развёл руками: ничего, мол, не поделаешь — надо делать, как Раффи сказал.

«Если не отвяжется, придётся с ним сыграть», — Маан вздёрнул брови и сделал обречённую гримаску.

«Ты с ума, что ли, сошёл?! Играть с ним решится разве что безумец!» — слишком рьяно отреагировал его мысленный оппонент.

«А я кто, по-твоему?» — ответил Маан и, прикрыв от Коввила следующую мысль, обратил её внутрь себя: «Ну что, может, и взаправду тряхнуть стариной, а, Огненный?!»

«Не говори потом, что я тебя не предупреждал», — пробухтел в голове недовольный голос друга и затих. Как оказалось, совсем ненадолго.

Он, конечно же, был прав — немногие из присутствовавших здесь игроков добыли своё золото честным путем, и все прекрасно осознавали это. Таверны в Таррате кишмя кишели ворами, мошенниками, шулерами и ещё только Великие знают каким отрепьем! Здесь надо было держать ухо востро — любая девица, многообещающе присевшая к подвыпившему простофиле на колени, так и норовила обшарить его карманы или утянуть пузатый кошель. Хуже того — попадались и такие, что работали в паре с одним или несколькими здоровяками, поджидавшими в комнатке наверху или в ближайшей подворотне, чтобы с хохотом проломить башку и выпотрошить карманы начисто лишившегося чувства самосохранения болвана. Конечно, в заведении, подобном этому, всегда находилось три-четыре громилы с дубинками (Глархрад был тому ярким примером), что помогало надёжно и быстро утихомирить бузотёров. Но гарантий, что они подоспеют вовремя (или скорее так: гарантий, что они захотят подоспеть вовремя), естественно, никто давать не собирался.

Пока онталары обменивались мыслями, в руках Раффи откуда-то появились трёхцветная доска и замшевый мешочек с фигурками. Феа скинул безрукавку и закатал рукава рубахи. Он разложил доску и принялся расставлять фигуры.

— Ну давай сыграем, — решился Маан.

— Почём ход будет? — оживился феа.

— Я не знаю.

— Давай так, — взял инициативу в свои руки Раффи, с лёгкостью перейдя на «ты»; — ходы бесплатно, но каждый бросок камней — по четвертаку; захочешь утроить — выложишь рэл, сбить — два. Так пойдёт?

— Пойдёт, — отчаянно согласился Маан, по примеру феа высыпая из кошелька монеты и выкладывая их столбиками: в один — серебряные галиорины, в другой — дииоровые, треугольные тифты, в третий — имперские рэлы. — Надеюсь, кетарские тифты у вас в ходу?

— У нас всё в ходу. Настоящие?

— Обижаешь!

— Это я так спросил, — мгновенно вывернулся феа, вскидывая ладонь. — На всякий случай. На Ногиоле подделок, что змей на болотах Верети.

— Угощайся, Раффи! Могу я так тебя называть? — Чёрный кисет с гольфу полетел на стол.

— Зови, уважаемый, почему нет? Меня мама так называла и бабушка. За табачок спасибки, но у меня своё, — На стол шлёпнулся неприметный серый кисет, следом летел второй — побогаче, из зелёной замши, — не желаете попробовать?

Это «мама и бабушка» так не вязалось с несколькими свежими шрамами на выдубленном морским ветром лице Раффи и полудюжиной ножей, хищно оскалившихся из-под «кожаря» воронёными рукоятками.

— Немного чуб-чуба? — Палец феа ткнулся сперва в зелёный кисет, потом скользнул к серому. — Змейки? Нет? А зря, — с каким-то зловещим скрипом произнёс он и через паузу, ушедшую на забивку трубки, добавил: — Змейка высшей марки, не местная «дурогонь» какая-нибудь, а отборный «красоральский замес». Не Змейка, а поцелуй Тарк-Харласа, чтоб ему пусто было!

Раффи положил монету на центр стола и метнул камни…

Заиграла лютня, флейта подхватила неторопливую мелодию. Маан, поймав её настроение, притушил огоньки светильников.

Пока игроки сделали по нескольку незначительных позиционных ходов, девушки сыграли ещё одну песню, и зал разразился громоподобными аплодисментами. Некоторые слушатели топали ногами и колотили по столам. На другом конце зала появились Глархрад и два его напарника, и взялись успокаивать группу не в меру буйно реагировавших на выступление мужичков.

Когда охранники угомонили особо ретивых поклонников и зал снова утих, девушка запела, аккомпанируя себе на лютне. Её пальцы быстро мелькали по струнам, музыка лилась легко, словно ветерок весеннего утра. Лютня звучала вторым голосом, а голос самой девушки был настолько чистым и ясным, что Маан ненадолго позабыл об игре, делая свои ходы скорее по инерции, и погрузился в песню.

«Раву, давай посмотрим: куда это Дил бежит? Может, что-то интересное обнаружим».

Пееро укрылись в одной из ниш широкого тёмного коридора первого этажа. Пробежавший только что мимо Дил застал их как раз в тот момент, когда они решали, куда идти. Распутье открывало перед пееро несколько равноценных по заманчивости дорог: один из коридоров — в кухню, другой — к лестнице на второй, а в перспективе — и на третий этажи, ещё один — на лестницу вниз. Именно эта тропа из зала в подвал (кто бы мог подумать!), не считая кухни, из которой то и дело вылетали разносчицы с подносами и кувшинами, была самой оживлённой. За четверть часа дверь в подвал поглотила и выплюнула долговязого, умного с виду заро, чумазого мальчишку в кожаном фартуке и служанку с подносом и бутылью зелёного стекла. И вот теперь мимо пееро пронёсся подручный охранника Глархрада — Дил.

«Сдался тебе этот подвал со всеми его обитателями! Я предлагаю кухню осмотреть».

«Да? И что ты там, когти точёные, собираешься отыскать?»

«Не знаю, но мой нос подсказывает, что идти нам надо именно туда».

«Не зли меня, пухлозадый! — на правах старшего принял на себя командование Раву, — Мы пойдём осматривать подвал…»

— Вейз! Ты чего здесь? — уголки губ лысого Глархрада, поначалу вытянувшиеся в добродушной улыбке, поползли вниз. — Тебе что, голову совсем отбили?

— Тише ты, не рычи! — шикнул на него онталар, забегав глазом. — Вот как ты старого друга встречаешь? Столько лет не виделись, а ты меня прямо с порога хулить начал!

— Ну не серчай, друг Ктырь! Иди пообнимаемся.

Онталар расправил плечи, шагнул навстречу здоровяку и, нырнув под растопыренные лапищи, попытался обхватить его необъятный торс. Почти получилось. Не важно. Главное, что у Глара получилось, да так славно, что из Вейзо разом почти весь воздух да и вышел.

— Сразу бы так, — на вдохе произнёс онталар, охлопывая бока старого друга.

Позади них, у мусорной кадки раздался звон разбитого окна, кто-то заорал дурниной. Вейзо обернулся, Глархрад мягко отстранил его и вышел вперёд.

Из темноты, покачиваясь, появился сильно пьяный заро. Он был грязен и помят — волосы всклокочены, длинные и тонкие усы, как рога у быка, торчат вперёд, лицо злое и оттого перекошенное. На левом предплечье — свежая кровь. Немного.

— Я это, Глар, — истошно захрипел он и попытался обхватить охранника за шею, но тот вовремя отступил, и заро, не ощутив вожделенной опоры, завалился ему под ноги.

— Переплюй?! — Глархрад протянул пьяному руку. — Когда ты успел так нализаться? Часа же не прошло!

— Долго ли умеючи! — заплетающимся языком пояснил Переплюй. Ты вот что, Глар: давай-ка постой на стрёме и никого не выпускай! Я сейчас здесь всё разносить буду к Хорбутовой бабушке!

— Ну-ну!

— Не выпускай никого, говорю! — Заро поплевал в ладони. — В оба гляди, чтоб не разбежались! Ну, всё, я пошел.

— Кто это? — поинтересовался Вейзо, когда дверь, впустившая заро в чрево «Кашалота», захлопнулась.

— Переплюй. Ты его не знаешь, он тебя, к счастью, тоже. И это очень хорошо. А вот кто-то из проходящих может тебя узнать. И лети тогда, Ктырь, шевели крылышками!

— Да ладно, пыльца это.

Улыбка исчезла с лица Глархрада.

— А ты не ладь! Не пыльца это, как ты изволишь выражаться, а проблемы. Большие. Знаешь, что Диро Кумиабул, главарь «Тарратских Медведей», за тебя награду объявил?

— Ясень пень, знаю: весь день от них, как древесный кот от блошиной стаи, бегаю.

— А сколько, знаешь?

— Догадываюсь.

— Пятьдесят империков.

— Пыльца! Я думал, больше. Как-то не высоко они меня оценили! Можно дальше спокойно гулять. Хороший къяльсо за такую мелочь…

— Не тебя, оценили а твой труп. Ты не хорохорься давай! Двадцатка — обычная цена, а то и того меньше. Не будь ты мне другом, я бы сам тебя завалил. Шел бы ты отсюда. Помнишь, где я живу? Утром приходи, разойдутся все — вот и поговорим.

— Времени мало, Глар, — взмолился Вейзо.

— Иди, говорю, от греха подальше! Поймают тебя здесь.

— Ну, это ещё бабушка надвое сказала. Да и надо-то мне чутка разузнать — Керия нужен позарез. Здесь он?

— Нет.

— Где его искать?

— Вейз, я не могу.

— Глар, надо. — Вейзо чиркнул ребром ладони по горлу, показывая, как ему Керия нужен.

— Зачем он тебе?

— Это долгая и запутанная история, а Медведи, сам говоришь, могут появиться в любой момент. Всё потом расскажу, обещаю. Знаешь, где заика, — скажи, нет — так я дальше пойду. Мне его позарез найти надо.

Глархрад тяжко вздохнул. Поскрёб ногтем щёку.

— Должен быть, но когда заявится точно не знаю. Только вот что: когда тебя поймают и на ремни резать начнут — ты со мной не говорил.

— Я тоже рад встрече, друг! Скажи, Рене Орех жив ещё? Где его найти?

— В курильне, на Медной. Знаешь? — (Онт кивнул). — Там его ищи, а сюда больше не приходи.

— Могу сказать что я от тебя?

— Да, только уйди — не светись.

— Как скажешь, Глар, как скажешь.

Вейзо сделал три шага спиной назад и растворился в темноте, а уже оттуда из полной невидимости сказал тихо:

— Спасибо, друг, я должен! Уляжется всё — зайду: выпьем, покурим, былое вспомним.

— Не пропадай!

«Варана убери с чёрной!»

— Что? — очнулся Маан, не сразу поняв, кто к нему обращается. «Я ухожу, не дождавшись ответа на вопрос, которого нет. Ты уходишь в туманы Сароса и перерождённый рассвет», — наряду с мыслями, посылаемыми Коввилом, звучало в его голове.

— Ма-ан! — Раффи, пытаясь завладеть его вниманием, требовательно стучал по краю доски чубуком трубки. — Ваш ход, любезный!

Огненный смотрел на них отсутствующим взглядом. «Что это со мной?»

«Варана убери с чёрной! Варана, Маан, Ва-ра-на!» — бесновался ураганом в его голове раздражённый голос Коввила.

«Какого варана?» — Маан не сразу сообразил, что после хода феа его боевой варан находился на грани гибели и друг пытается предостеречь его от ошибки.

«Ва-ра-на убери! Маан, ты меня слышишь?»

Маан сделал жадный глоток вайру и убрал палец с завитушки оловянной крышки бокала, отчего та с лязгом захлопнулась. Напиток, как ни странно, подействовал успокаивающе.

«Не подсказывай! Это непорядочно».

«Похоже, я здесь лишний, — долетела до него мысль обиженного друга. — Пойду прогуляюсь, пока вы играете. Посмотрю — может, Керия пришёл».

«Иди», — попытался собраться с мыслями Маан — сделал ход и через секунду лишился варана.

Партию он всё же выиграл, и к трём столбикам его монет добавился ещё один, немного пониже, но оттого не менее значимый.

В планы Раффи явно не входило так быстро заканчивать игру, и он тут же потребовал продолжения, авторитетно заявив, что отказ принимать не намерен и по законам (всё равно каким: бандитским ли, кетарским или Имперским) имеет полное право отыграться.

Маан особо и не возражал, что уж было кривить душой — не считая краткосрочного помрачения рассудка, вызванного божественным голосом белокурой певицы, игра доставила ему незабываемое удовольствие. Несмотря на то, что феа постоянно налегал на вайру и был к тому времени прилично пьян: иногда нёс откровенную чепуху, а пару раз и вовсе засыпал, обдумывая ходы, играл он на удивление хорошо. Действовал напористо и очень изобретательно. Маан откровенно наслаждался его стилем, но и себя считал неплохим игроком, пусть и не таким рисковым и импульсивным, зато достаточно опытным и рассудительным, а посему уступать был не намерен.

Они начали новую партию, при этом Раффи настоял на двойном повышении ставок.

— Будем играть до последнего, — добродушно захохотал он, потребовав у Сафы ещё вайру — себе и Маану. Он сграбастал и усадил на колени проходившую мимо девицу во фривольно расшнурованной блузке, которая, судя по ласкавшему взгляды богатству, могла составить конкуренцию самой Надиаде. — Нарожаешь мне с десяток дэфеек, девка? — Раффи одарил девицу смачным поцелуем и привычным движением запустил руку под шнуровку блузки.

— А то! — заливисто захохотала та.

— Раф, хватит девок мять, — одёрнул его голос из толпы, — играй давай. Я на тебя деньги поставил.

Раффи вздохнул горестно.

— Ах да! Иди пока, милая, позже тобой займусь. — Он проводил девицу похотливым взглядом, слизнул горьковатую пену, покрывавшую кружку, крякнул и метнул кубики…

Глава 9. Викариш

Левиор проснулся от непонятного голоса, звучавшего в голове. Он встал бодрый и готовый ко всему, так обычно у него бывало, ни остатков сна, ни времени на раскачку, этому он научился у своего друга Лямы (ныне Чарэса Томмара). А ещё он научил Левиора: чтобы позабыть свои проблемы, нет лучше места, чем лес или чистое поле, или может шалаш на перевале, где наибольшие из твоих бед — это холод, дождь и ветер, а самый злейший враг — твои собственные мысли.

«И это воистину было так!»

Но нет, эта ночь тиха и спокойна… И никаких голосов.

«Кинк?»

В выложенном камнями кругу тлеет углями маленький костерок, по правую руку под навесом из веток, с головой укутавшись в одеяло сопит Кинк — виден только нос и кулачок единственной левой руки под щекой. Рядом, спина к спине, тревожно лупает глазами ослик Лохмоух, он тоже проснулся и сейчас, подняв голову, непонимающе таращится на хозяина.

«Пора вставать? — словно спросила его добродушная животина, заспанные же глаза её умоляли, — может ещё поспим, хозяин?»

«Да спи-спи, — так же мысленно ответил ослу Левиор, взглядом пытаясь отыскать Гейба Ваграута. — Где феа? Вещи здесь, грепоцеп на месте, где сам?»

Дозоров они на ночь не выставляли, Левиор спал чутко, Гейб Ваграут ещё чутче, да и Лохмоух не пропускал ни одного чужеродного шороха движения и при малейшей тревоге начинал истошно ржать, так громко и противно, что хоть святых выноси….

— Чего вскочил? Еще спать да спать, — феа вышел из темноты на свет.

— Голоса почудились, — больше спросил, чем ответил Левиор.

— Тишина. Ничего такого не было.

— А ты чего колобродишь?

Гейб пожал плечами, и Левиору показалось, что выглядит феа усталым, тогда как не с чего уставать было, разве что пересидел лишнего, так никто его не заставлял.

— Бессонница. Видишь Сарос какой огромный.

— Что есть, то есть.

— С каждым годом поганец всё ближе и ближе. — Гейб нагнулся и раздраженно сплюнул в грязь. — Кирдык чую скоро нам всем настанет.

— Перебаливаешь? — посочувствовал Левиор, зная, что большинство сэрдо плохо переносит «зелёные ночи».

— Немного.

— Кто такой Викариш? — Вопрос сорвался с губ сам собой, Левиор понятия не имел, откуда ему известно это имя.

— Никогда о нём не слышал.

Заворочался, сладко зачмокал губами Кинк.

Левиор приложил палец к губам, склонился и заботливо поправил сползшее с плеча мальца одеяло. Кивнул на плоский камень на другой стороне костра: пойдём, мол, там поговорим, коль охота есть. Он подбросил веток в костер и, взяв два покрывала: одно себе, одно Гейбу, направился к камню.

— Зачем мальчишку за собой таскаешь, — неожиданно, с нотаций начал феа. — В Верран дорога не легка… подыскал бы ему местечко тёплое, да оставил там под приглядом. К делу пристроить, пусть ремеслу учится.

— Где оставить, в Гасоре?

— Ну нет, — Гейб потянул шеей, снял сапоги и принялся растирать ноги, — не в этой дыре.

— Где тогда? Советы умные давать мы все мастера.

Гейб хмыкнул, вытянул натруженные ноги к костру, покачал ступнями — от Левиора эти движения не ускользнули, а ещё заметил, что левая штанина феа испачкана охряно-красной глиной, явно не местного происхождения. В тех местах, где они шли земля, по большей части, была серо-коричневой, иногда с желтизной, но ни как не красной.

«И где же это он гулял? — размышлял Левиор. — Искал что-то, или кого-то? Почему промолчал, зачем скрыл?»

— Давай вместе покумекаем, куда его пристроить можно, — Гейб прильнул к камню, опустил меж колен усталые руки. — Мальчишка-то смышленый, шустрый. Такого ещё поискать. Ну и что, что руки у него нет, вторая-то цела. И голова такая что поискать.

— По-твоему я об этом не думал, — неопределённо ответил Левиор раздираемый между размышлениями о возможной тайной отлучке феа и мыслями о будущем Кинка.

— Может в Охоме его оставить в храме, — Гейб посмотрел на него сквозь прищуренные веки и зевнул, — там ему хорошо будет, — на грани неразличимости прогудел он и зевнул ещё раз.

— Да знаю я.

— Ну да, — согласился Гейб, будто только сейчас вспомнил что перед ним сулойам. — Станет Белым братом как ты. Будет людей лечить и души их. Благое дело. Ты же в Охоме должен себя как дома чувствовать, тебе не откажут…

Левиор молчал — не знал, как сказать Гейбу, что в Охом они не пойдут, и как раз, потому что там он «должен чувствовать себя как дома», и если в миру ему ещё как-то удавалось морочить людям голову, то в храме Гальмонорокимуна не протянуть и четверти часа.

— Вижу, прикипел ты к нему, — вялым языком продолжал Гейб, — да и он от тебя ни на шаг не отходит, в рот как галчонок заглядывает. Но надо же — согласись. О нём думай, не о себе.

Слова феа резанули Левиора по живому.

— Да знаю я, — не сдержался он. — Где оставить, кому довериться?

— Говорю же: в Охоме, в храм определить.

«Девять Великих, как же мне надоело притворяться!»

— Мы туда не идём, — отрезал Левиор, понимая, что объяснений не миновать, и рано или поздно придётся всё рассказать Гейбу.

— Вот это новость. Позволь поинтересоваться — почему?

— А-то ты не догадался.

Они переглянулись.

— Потому что ты не сулойам? — хрипло почти шепотом озвучил свою давнишнюю догадку Гейб.

Левиор опустил веки.

— А я надеялся, что попросту ничего в ваших делах не смыслю. Мне, знаешь ли, эти рыбьи штучки… Так, — Гейб распрямился, потёр кулаками глаза, — предлагаю разрешить эту проблему раз и навсегда. Я не хочу знать кто ты такой, — чётко, чуть ли не по буквам проговорил он. — У меня своих проблем как у тярга блох, не хватало ещё твои на себя навесить. Это понятно? — (Левиор кивнул). — И куда ты идешь, я тоже знать не хочу… но уже знаю куда — в Верран… или это тоже враньё? — он вопросительно воззрился на собеседника.

Левиор покачал головой.

— В Верран идём.

— Хорошо хоть так, — с облегчением и даже с некоторой весёлостью отозвался Гейб. — Так ты не рыбник, — запоздало (что объяснялось не иначе как сильной усталостью) сообразил он. — Что ж ты столько времени молчал. Теперь же в открытую говорить можно. Без опаски. Тэннар Великодушный! Счастье-то какое.

Его радость была такой искренней, что Левиор не сдержал улыбки, ему самому до ужаса надоело изображать из себя сулойам.

— И про танцы ритуальные, Кинк это… наврал, получается? — (Левиор снова кивнул, на этот раз с великим облегчением). — Надо мне с этой мыслью свыкнуться, — Гейб зевнул. Он хотел спросить, как ему теперь называть брата Дисаро, но почему-то передумал. — О Кинке после поговорим, — вяло пробормотал он, — если ты не против.

— Я готов, — дал своё согласие Левиор, придирчиво всматриваясь в темноту, ему показалось, будто вдалеке меж камней мелькнул огонёк. Какое-то время он напрягал зрение, тщетно пытаясь разглядеть свет в темноте, а когда понял что ошибся, вернул взгляд феа — тот спал.

И тут он снова уже совсем отчётливо услышал голос, вернее шепот, и вновь возник огонёк…

Он начал расти, расползаясь и разгоняя стелющийся у земли туман.

Ощущение неправильности происходящего коснулось Левиора, что-то подсказывало что ни Гейб, ни тем более Кинк ему не помощники, и всё это касается только его. Он пребывал в странной уверенности — его спутники не проснутся, и случись даже что-то страшное с ним, их не тронут и не потревожат. Это дарило облегчение и развязывало руки — придавало происходящему оттенок нереальности. Левиор тихо встал и подошел к тюкам, извлёк завёрнутые в холстину ножны, распустил тесёмки и застыл: направил меч в сторону надвигающегося света.

Мгновения растянулись в бесконечность. Левиор терпеливо ждал, что будет дальше. Остановил своё движение и свет, его источник находился сейчас шагах в двадцати от лагеря, тогда как края освещённости застыли в трёх. Левиору показалось, что он снова слышит голос, который приглашает его переступить границу и шагнуть в свет.

Поняв что металл сейчас бесполезен, он вдел в ножны меч, и сделал шаг вперёд — это было как во сне: стало ощутимо теплее, проявились размытые до того валуны, росистые папоротники и деревья (которых вообще тут не должно было быть); прорезались из ниоткуда звуки: зажурчал ручей, что-то щёлкало и цокало, кто-то тихонько сопел и посвистывал. Все эти звуки вполне уместные в другом месте и времени немного отвлекли Левиора, он поднял глаза и растерянно заскользил взглядом по деревьям в поиске того кто мог бы их издавать, и обнаружил что в небе, оказывается, уже нет ни Оллата ни Сароса, а их место занято Лайсом; и лучи его играют на по-весеннему свежих, нежно-зелёных листьях, а просвечивающийся сквозь сходящиеся вершины небосвод изумительного ярко-синего цвета. Левиор чувствовал себя так, будто оказался в каком-то другом мире.

Засмотревшись, он не заметил, как на противоположной стороне поляны возник человек.

— Это белочки так цокают, — сообщил голос из сна.

Левиор вздрогнул от неожиданности. Перед ним стоял самый странный старик, какого доводилось ему встречать: роста среднего, в непривычного покроя хахорном балахоне из плотной серо-голубой ткани. Длинноволосый — слегка вьющиеся седые пряди, обрамляя лицо, скрытое за совиными бровями, сросшимися у переносицы, пышными усами и шикарной бородищей свободно ниспадали на плечи. Вернее было даже сказать, что лицо как таковое отсутствовало, прямой нос и выпученные глаза, вот то немногое, что было видно, остальное скрывалось под гущей переплетённых воедино седых волос. В левой руке старик держал узловатый посох с навершием из перевитых веток, на предплечье правой, согнутой у груди, сидели три маленьких пушистых бельчонка.

— Здоровья и блага, Белый брат, — поприветствовал гостя старик.

— Здоровья и блага, уважаемый, — отозвался Левиор.

При звуке его голоса белки как по команде подняли мордочки, пушистые хвосты их взлетели вверх.

— Я брат Дисаро, и как вы совершенно правильно подметили — Белый сулойам.

— Который гуляет по лесу с мечом.

— Со всеми бывает. Трудные времена, без оружия ходят лишь глупцы и безумцы. — Левиор растерянно огляделся по сторонам — белки были везде: сидели в траве у ног седоволосого, скакали по корням и ветвям деревьев. Они верещали и цокали, наполняя пространство неистовым гомоном. Однако самое странное было не в этих премилых животных, а в том, что Левиор увидел, опустив взгляд — узловатые ноги седовласого больше походившие на стволы столетних деревьев уходили в землю корнями, пядь за пядью укрывающими её узорчатой вязью.

— Его зовут Викариш Белочник, — сказал седобородый, — и он понимает тебя, брат Дисаро, и ценит то, что ты убрал свой меч, входя в Беличий бор. Он и его маленькие друзья рады такому гостю как ты.

Три белки на его предплечье чинно закивали, видимо соглашаясь.

— Вы…

— Он, — поправил его старичок.

— Уважаемый Викариш, — принял правила игры Левиор, — сказал: Беличий бор, могу я узнать, как я здесь оказался? Насколько я помню вокруг того места где я находился не было ни одного дерева, лишь кусты да голые камни.

Глаза старика загадочно засияли.

— Не важно, где ты был, брат Дисаро, важно, где ты сейчас. Викариш живёт в Беличьем бору, ты у него в гостях. Бор — место, где много деревьев, эти прелестные существа, что скачут сейчас у его ног, называют белками. Он не находит противоречий.

«А я нахожу, Хорбут бы тебя побрал!»

— Его побрал! — резко одёрнул Левиора седоволосый. — Викариш не любит когда в Беличьем бору выражаются так грубо.

Левиор промолчал, он не собирался отвечать на выпады, основанные на мыслях так беспардонно выуженных из его головы. Сделал вид, что не понял, что произошло, или попросту говоря — изобразил дурачка.

Одна белка спрыгнула с руки старика на землю, к снующим у его ног товаркам, другая перескочила сперва на плечо, откуда тут же перебралась на голову, третья распласталась по предплечью, свесив хвост и лапки.

— И всё же не мог бы, уважаемый Викариш, объяснить как возможно, чтобы человек находящийся на поляне с одними только камнями, посреди ночи, оказался у него в гостях в Беличьем бору, днём, в середине весны. Я был бы очень признателен.

— Беличий бор везде, но всегда там, где Викариш. Уйдёт он, бор уйдёт за ним.

— Вы…

— Он, — терпеливо поправил его седоволосый.

— Он говорит загадками, уважаемый. Что произойдёт, если Викариш захочет искупаться в реке, или погулять в горах?

— Викариш может купаться или гулять где ему захочется, но он всегда находится в Беличьем бору. Или бор находится вокруг него, это уж как кому больше нравится.

— Значит ли это что Викариш и бор — одно целое?

— Какая глупость.

— Как такое, может быть? — удивился Левиор.

— Хочешь узнать, как возник Беличий бор?

«Не сказать, чтобы прямо жажду этого, но коли разговор о том зашел, не откажусь». — Он не стал повторять этого вслух, по глазам старика было понятно, что ответ им услышан.

— Это подарок кану, — не сразу ответил седоволосый. — Давным-давно на этом самом месте, на стыке Полей Куамирана и Гребня Надиады, — он указал сперва налево, где должны были быть пустоши, затем на горы справа, — рос риагл. — (Он так и сказал: рос риагл, не стоял, не был, а именно РОС!) — Викариш дружил с кану. Жил с ними. Кану ушли, приняли сторону Килс'ташара в Битве Двух Столетий, и проиграли…

Левиору не понравилось, как он произнес это «проиграли»: уловил в нем досаду и горечь поражения, от которых ему сделалось не по себе. Он припомнил несколько историй о реи-кану, услышанных им в детстве, в Лиртапе, от сииты Карлинты. О том, как они встали на сторону Килс'ташара, или Триждырождённого — так его, боясь произнести это страшное имя вслух, украдкой называли люди.

— Это их Ткавел заточил в Шургэте?

— В том числе, — ответил седоволосый, и Левиору показалось, что голос его окрасился ноткой грусти. — Беличий бор их прощальный дар.

— Здесь жили тёмные кану?

— Тьма, свет — всего лишь слова, которыми вы пытаетесь объяснить то, что не в силах понять. Они друзья Викариша, остальное не имеет значения.

— Викариш реи-кану? — осторожно поинтересовался Левиор.

Старик покачал головой.

— Белый брат настолько несведущ, что смог принять маленького бородатого любителя белок за кану?

— Но он сэрдо?

— Нет.

— Человек?

— Ты так настойчив, хочешь узнать кто такой Викариш?

— Мне это кажется неплохой идеей.

Старик вздохнул.

— Он так не думает…

— Но всё же?

Седовласый ткнул посохом в землю.

— Иклир грах кходир! — воскликнул он на языке, которого Левиор никогда не слышал и добавил пресно, совсем без эмоций. — Викариш — карх.

— Карх? — Левиор ошеломленно уставился на него. «Карх?!» — слово это вернуло желание обнажить меч, уж чего-чего а дел с демоническими существами ему иметь не хотелось, однако взгляд пронзительных глаз седоволосого окончательно убедил его, что сталь сейчас бесполезна. И всё бы ничего, но это было лишь половиной беды…

Уже в самом начале знакомства с хозяином Беличьего бора он почувствовал какое-то неуловимое в себе изменение, но усыплённый благожелательностью старичка и его питомцев не придал этому особого значения. Теперь же, когда понял что произошло в действительности, его бросило в жар — первый раз за многие годы, да что там годы — первый раз за всю свою жизнь, он не почувствовал внутри себя ни крупинки Уино. Он был свободен. «Какой благословенный покой!» То, о чём он в тайне мечтал с детства, наконец, свершилось — и он, вопреки ожиданиям, не был рад этому. Ему не надо было контролировать себя, но и пользоваться даром Сароса он больше не мог. Это было так неожиданно, словно кто-то захлопнул дверь у него перед носом, отрезав от Силы. И так страшно, будто его раздели догола и втолкнули в клетку с голодным древесным котом. «Какое разочарование». А ведь он тайно надеялся, что Уино с ним навсегда. И еще, ему не было понятно, знает ли седовласый что стал причиной его несчастья (он надеялся временного) или же это просто проклятие места называемого Беличьим бором.

— Да, — подтвердил свои слова седовласый. — Викариш — карх. — Он улыбнулся, как понял Левиор — осознавая, что имеет полную власть над ним, и при желании сможет сотворить всё, что заблагорассудится. А главное, почувствовав или прочтя в его голове, что и он, теперь, тоже знает об этом. Вопросы отпали сами собой.

Седовласый долго молчал, не сводя с Левиора глаз, так и не стерев с лица довольную полуулыбку.

— Не надо бояться Викариша, — наконец произнёс он успокаивающим тоном, — он не причинит тебе зла. Это часть договора. Викариш больше не питается тьмой, такова цена, которую он платит.

Несмотря на то, что седовласый назвался кархом, он не производил впечатление тёмного существа.

Белка, всё время их беседы восседавшая у него на голове, запустила лапки в белую шевелюру (там, где должно быть ухо) и выудила два орешка. Скакнула на навершие посоха, с него на ближайшую ветку. Там и осталась — села и принялась за трапезу.

«Он знает, что я не сулойам. И знает что экриал! — С Левиором случилось то, что совсем недавно казалось немыслимым — он запаниковал. — Девять Великих, старик узнает всё, о чём я подумаю!»

— Зачем я здесь? — спросил он, чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей.

— Викариш видит, что тебе тяжело здесь находится. В чем причина?

— Он ошибается, — соврал Левиор, возликовав внутренне, — нащупал в воздухе слабый отголосок уиновой нити и осторожно потянул её на себя.

— Как скажешь, но Викариш все равно будет краток. У него есть одна просьба, — сказал седовласый, не обращая никакого внимания на внутренние потуги Левиора, которые, несомненно, почувствовал. — Она же предупреждение.

— Чего он хочет?

— Викариш говорит, что тебе ни в коем случае нельзя заходить в пустоши… чтобы ни произошло.

— Почему? — затаил дыхание Левиор. Уиновая нить становилась всё толще и толще, уверенность росла. Он уже не чувствовал себя таким беззащитным как несколько минут назад.

— Ты несёшь в пустоши смерть.

Это прозвучало как полный бред.

— Я? «Вот так новость. Почему я? В мыслях ничего такого не было. Да и как можно принести смерть туда, где и так нет жизни?»

— Викариш не знает, — ответил на невысказанные вопросы седовласый. — Но он уверен в том, что это так. Ему многое дано предвидеть, не забывай — он карх и живёт в двух мирах сразу… он знает многое, но не всё… Викариш любит это место, он долго жил здесь. Жаль будет если его не станет. То, что хотят сделать твоими руками ужасно. Викариш может предотвратить это, лишь отговорив тебя идти в пустоши.

«Или убив!»

— Нет. К сожалению Викариш не может тебя убить.

«Откровенно! Пожалуй, даже слишком. Я должен выбрать?»

— Он не может причинить тебе зла, пока вы находитесь в Беличьем бору, — глаза седовласого были мрачны, но не враждебны, — и не сможет, даже когда ты покинешь это благословенное место.

«Так вот где причина, — догадался Левиор, — он не тронет меня в этом лесу, а другого и не дано: «Беличий бор везде, но всегда там, где Викариш. Уйдёт он, бор уйдёт за ним». Как только он приблизится, бор снова окажется вокруг него. Это замкнутый круг. Но мне это на руку».

— Именно так.

Левиор невольно опустил веки — канал был воссоздан — Уино от его Зеркал: Салины и Бларка снова наполняло его.

— Я не собирался идти через пустоши, — уверенно сказал он.

— На всякий случай скажу, чтобы ты не передумал: в пустошах однорукого мальчика поджидает смерть. Я не знаю, кто он, но чувствую, что это важно и остановит тебя.

— Что? Но откуда… Расскажи мне, что ты видел?

Старик приподнял лохматую бровь, но ничего не ответил, его глаза не выражали эмоций, застыли словно стеклянные. Вместо этого он развернулся и пошел в лес, жестко вонзая в землю свой узловатый посох.

— Не ходи в пустоши, — бросил он через плечо, — не гневи Первых, не испытывай их терпение, и все будут живы.

Левиор стаял как завороженный и наблюдал за белками и уходящим старцем, за закатившимся за облака Лайсом и тающим в тумане Беличьим бором, которых не могло быть здесь…

Глава 10. Очевидец

Сарбах обвел помещение широким жестом радушного хозяина, представляющего гостям свои владения.

— Милости просим, градд. Желаете отдохнуть?

— Мне нужен один человек… друг. Глархрад из «Белого кашалота» сказал, что его можно здесь найти.

Сарбах кивнул и жестом предложил Вейзо идти за ним. Имени не спросил, оно здесь никого не интересовало, — гость или назывался сам или оставался инкогнито. То, что за гостя поручились, было достаточным основанием, чтобы его впустили, но не более того, остальное нужно решать с помощью золота. Так Вейзо и поступил.

— Он может не узнать вас, — сказал сарбах, пряча монеты в карман, — люди приходят к нам чтобы забыть а не для того чтобы вспоминать.

Тут у Вейзо не имелось сомнений — он знал куда пришел, люди не выходили из подобных заведений по нескольку недель, а иногда и не выходили вовсе — их выносили, прямиком на погост. То, что Рене Орех жив можно было считать удачей, если посчастливится — тот узнает его и, возможно, что-то расскажет.

Они подошли к обшарпанной двери. За ней открывался мрачный закопченный коридор, который вел к кельям с низкими потолками, толстый слой плесени покрывал стены. В тусклом свете светильников Вейзо видел только грязь и убожество: грубо сколоченные нары с соломенными тюфяками, скрюченных людей с мертвенно-белыми лицами; некоторые кельи были занавешены тканью. Жалкого вида обиталище — пахло затхлостью и запустением.

— Ваш друг здесь, — сказал сарбах, остановившись у шкафа, на полках которого с лёгкостью уживались глиняная посуда, кучки грязной одежды, стопки простыней и полотенец.

Засунув руку под кипу простыней, весьма сомнительной чистоты, он что-то провернул — раздался металлический щелчок, и часть стены со шкафом отъехала в сторону. Серый туман и характерные запахи окутали Вейзо, он задержал дыхание и инстинктивно прикрыл лицо ладонью — странный жест для посетителя обители грёз.

По ту сторону стены обнаружилась деревянная лестница, которая через пару пролётов закончилась большим, роскошно обставленным помещением без окон: тусклые светильники, обитые, оливкового цвета материей стены, дюжина невысоких скамеек на толстых, резных ножках, в виде тигровых лап. Несколько отполированных до блеска столов; в центре каждого изящная курильница в виде ствола дерева, с трубками-змеями, свисающими с ветвей.

Запах наполнявший комнату был хорошо знаком Вейзо (вряд ли он смог спутать его с чем бы то ни было), это был запах чуб-чуба. Старик, несомненно, находился в беспамятстве, он сидел к нему вполоборота — живой скелет с редкими клочками седых волос и дымными омутами впалых глазниц. С губ его, кроме невнятных стонов, то и дело срывались обрывки фраз, больше походивших на бред:

— Он хотел, чтобы я пошел с ним… Я ответил, что это очень опасно, и рассказал, с чем он может столкнуться…

Вейзо пригляделся. «Это точно Рене Орех?» Он не видел старого своего приятеля более десяти лет, и знал, что он изменился, но не до такой же степени! «Жив и хорошо!» Когда-то в пьяном угаре Рене рассказывал ему, что побывал в Ка'Вахоре — тогда онт ему не поверил, но теперь…

— Рене, это ты? — он наклонился к старику.

— Он хотел, чтобы я пошел с ним… Я сказал, что я не собираюсь рисковать жизнью, ради какого-то там Зерна… Но он меня не слушал…

— Кто «он»?

— Твой дядя.

Вейзо промолчал, у него не было дяди, во всяком случае, он ничего не знал ни о каком дяде.

— Он называет себя Властителем…

«Да? Если дядя у меня Властитель, то кто же тогда я сам?»

— Я сбежал от него… спрятался, ему не найти меня здесь… меня нет…

Старик взял одну из стоявших на столике коробочек и высыпал её содержимое на стол, мелкий серо-зелёный порошок лёг небольшой горкой. Рене провёл поверху палочкой, стёсывая вершинку и разравнивая бугорки, и когда получилась сравнительно ровная поверхность, принялся водить по ней пальцем.

— Под нами есть город — Ка'Вахор… большой, красивый… Я был там.

— Расскажи.

— Ка'Вахор. Подземный город. Тоннели, лестницы, колодцы. Бесчисленные переходы, загадочные туманы. — Он помахал ладонью над порошком, над столом заклубилась серая пыль. Лицо Рене расплылось в блаженной улыбке. — А потом пустота…

— Пустота?

— Колодцы, — он потыкал пальцем в порошок. — Много колодцев.

— Какие? Зачем?

Старик не ответил, он улыбался, точнее, скалился сквозь редкие, гнилые зубы.

— Ка'Вахор. Прекрасное место, но там ничего нет… Пустота! Всего лишь несколько, ведущих в никуда дорог… Никто оттуда не вышел… Я один вернулся… и ещё Гало Заячья Губа.

— Пустота? А золото?

Старик поводил пальцем по столу, после чего с наслаждением облизал его.

— Золото?… Там много золота.

Вейзо достал пенал с картой.

— Вот, Рене, взгляни.

— А-а-а… теперь она у тебя, — старик провёл ладонью, безжалостно смахивая порошок на пол. — Убери, я не хочу на неё смотреть… — Он закатил глаза. — Ка'Вахор. Там погиб Тигиас… и Ошим… а Варат Шепоток остался там навсегда…

Старик откинулся на спинку и подтянул под себя ноги, надолго замолчал. И заговорил лишь по прошествии времени, когда сарбах пришел сменить масло в светильнике и своим появлением вывел его из наркотического транса.

— Будь очень осторожен. Смотри за мятоголовыми…

— Мятоголовые? Кто это?

— Твари. Много… очень много — тьма. — Он уже не улыбался, а затравленно озирался по сторонам. — Они называют себя гренлями. Они не должны заметить тебя, прячься всегда, когда они будут близко… Если мятоголовые увидят тебя — ты покойник… впрочем, ты уже труп… как и все мы…

— Кто они?

— Я не смогу тебе помочь. — Не обращая внимания на вопрос, продолжал старик. — Если ты хочешь найти камень Тор-Ахо, тебе придётся идти одному.

— Я не хочу найти камень, я хочу найти золото.

— Золото… там много золота… слишком много… Золото это зло… не надо тебе ходить туда.

— Далеко вы прошли?

— Это как посмотреть… Как тебя зовут?

— Вейзо. — А он-то думал, что Рене его узнал. — Ктырь.

— Ты? Нет. Я не чувствую в тебе Вейзо Ктыря. Он умер, а кто ты я не знаю.

«Я, честно признаться, — тоже».

Старик смежил веки, откинул голову назад.

— Когда она спит мне кажется что она моя дочь… Это не так. Она невинность, дитя света, она молчит и терпит… всё… она полюбит тебя, и родит дитя… наследника… Ты боишься, не хочешь этого… От судьбы не уйти, Алу'Вер, понимаешь, о чём я говорю?

— Смутно…

Старик взял ещё одну коробочку со стола и высыпал немного порошка на ладонь, поднёс к лицу и сильно дунул — порошок полетел Вейзо в лицо — он не ожидал такого и закашлялся.

— Я скажу тебе, где можно найти Варата…

— Кого? — Сознание Вейзо мутилось, его бросило в пот. Стены комнаты отдалились, расплываясь миражами, грань между небом и землёй стёрлась, ночь и день слились в единое целое… Он вновь почувствовал внутри себя чьё-то присутствие, снова вспомнилась ночь в Седогорье, когда он сперва вроде как умер, а после оказалось — жив. Именно тогда он почувствовал в себе новые силы.

— Варата Шепотка. Он ещё там.

«Да ну?! Совсем плохой, похоже, ничего путного я сегодня от него не узнаю. Надо срочно уходить!»

Ночь подходила к концу, когда Вейзо миновал мост Петлю, позволивший ему перешагнуть через канал. Он оставил позади брусчатку Ручейков и зашагал по истёртому тысячами ног дощатому настилу Хрящей. Оллат и Сарос застенчиво прятались за низкими облаками, предвещавшими скорую грозу.

По привычке втянув голову в плечи, Вейзо выбирал дорогу потемнее. О безопасности здесь никто никогда и не слыхивал; обитатели Хрящей быстро учились не привлекать к себе внимания, вот и онт старался держаться в тени домов и заборов.

Вскоре до него донеслись голоса. Вейзо прислушался: звук вроде бы приближался. Так и было. Вейзо нырнул в подворотню и притаился за выступом стены.

Он дождался, когда голоса стихнут, и вышел из укрытия, и нос к носу столкнулся с группой людей. Это было неожиданно, для всех. Их было шесть или семь — слишком много для схватки на открытом пространстве. Вейзо первый раз видел этих людей, но сразу понял кто перед ним — Подбиралы с канала — длинные черные куртки, кожаные по локоть перчатки и платки, закрывающие лица до глаз, у половины в руках стальные крюки, которые используют мясники. Подбиралы специализировалась на грабежах лодок, но не брезговали и людьми, и неважно было, богатей перед ними или нищий с паперти на Вольной. Деньги это великолепно, но не всегда найдёшь того у кого их можно отнять, есть нечто понадёжнее — Подбиралы торговали покойниками. В большинстве случаев сами их в это состояние и определяя. Цейлеры и алхимики с охотой покупали неискалеченные тела. Некоторое время Вейзо и его визави ошалело глядели друг на друга.

Ктырь первым пришел в себя. Он незаметно дёрнул правым предплечьем, и сурга скользнула из рукава прямо ему в ладонь.

— Я пройду, — стараясь придать голосу как можно больше спокойствия и решимости, сказал он. Удивительно, но ему никто не возразил, видимо опешили от такой наглости. Сделав несколько шагов вдоль стены, Вейзо бросился наутёк. Его поглотил туман, вовсе не обещавший безопасности.

Холодный ветер с канала ударил в грудь, засвистел в ушах. Давненько он так не бегал. Ктырь понимал, что поединок ему не выиграть; он об этом и не думал, ему только и надо было что оторваться и, перехватив инициативу, атаковать; он знал, что справиться с ними по одному, но Подбиралы не дали этого сделать, в буквальном смысле дыша ему в затылок.

Улица справа дробилась на кривые переулки и темные тупики Костяшек. По левую сторону канал, за которым бесконечные ряды дешевых кабаков и борделей.

«Мне туда, где-то здесь должен быть мост».

Тревожная мысль Вейзо билась, подобно рыбе в сетях, хотя на самом деле всё было до смешного просто: выбирай между позорным бегством и смертельной схваткой. И только он об этом подумал, как игра в догонялки резко перестала ему нравиться, — он выбирал схватку. Но по его правилам.

Он остановился и с яростным рычанием развернулся в сторону догонявших его Подбирал. Блеснуло вылетевшее из руки лезвие и первый, наскочивший на него, повалился в грязь.

Он не стал ждать других — развернулся и побежал. Остановился лишь, когда услышал шаги прямо у себя за спиной. Развернулся, резко скакнув в сторону, и сделал это как нельзя вовремя — стальной крюк готовый вонзиться ему в голову со свистом вспорол воздух у его правого уха, лишь слегка царапнув по плечу.

«Пыльца!»

Все произошло мгновенно — Подбирала, как разъяренный бык, ринулся на Вейзо. Онт нырнул ему под руку, и со всей силы ударил локтем в челюсть. Подбирала отлетел назад, поскользнулся в грязи и упал. Вейзо схватил крюк и метнул в следующего, и только после этого рванулся к мосту.

В одно дыхание, перелетев через одетый в камень вонючий канал, он свернул в переулок, затем в другой, налево, ещё раз, и ещё. И вдруг — тупик, обнесенный высокими стенами.

«Срань Хорбутова!»

Он замер. Никогда ещё в жизни ему не приходилось соображать столь быстро. Мысли молниеносно проносились в голове — в такт ударам взбесившегося сердца.

«Посмотри наверх», — прорезался голос у него в голове: странный, чужой, холодный. Совсем не такой что он слышал когда мысленно говорил сам с собой.

Он поднял голову. Вверху, над правым плечом выступ, над ним ещё один, а выше, примерно в десяти локтях над ним, справа, широкая арка, заросшая плющом. Это стало видно из-за того что разошедшиеся тучи оголили тонкую полосу Оллата. После секундного замешательства Вейзо скакнул к стене и ловко как обезьяна, вонзая длинные пальцы в борозды меж камнями, хватаясь за сухие верёвки плюща, ловко полез вверх. Несколько мгновений и он на высоте двух тонло над землёй. Перевалился на арку и замер не дыша, слившись с камнем.

Он лежал на спине, боясь пошевелится; молясь богам, чтобы послали ветер, и тучи снова закрыли Оллат и звёзды…

Боги его любили. Каменный мешок снова поглотила темнота. Вейзо не видел, но хорошо слышал, как несколько человек ворвались в тупик, и остановились, также как и он, не зная, что им теперь делать.

— Где он? — задыхаясь, проорал один, но крики его товарищей от канала: сюда, здесь он! заставили их повернуть и вернуться.

Вейзо выдохнул — кому-то повезло меньше чем ему. Он в изнеможении распластался на парапете, не в силах сделать ни единого движения. Крики и топот отдалялись и вскоре затихли совсем.

Глава 11. Хыч Ревенурк

Хичион Соин Ревенурк, для друзей просто Хыч, для врагов и злопыхателей — Колченогий Хыч — истинный хозяин «Белого кашалота» и ещё нескольких подобных заведений, а также совладелец гостиного дома «Хыч Ревенурк сотоварищи», двух мастерских и алхимической лаборатории — сегодня был доволен жизнью как никогда. Мало того, что ему удалось получить чистейшую синюю ртуть, так ещё и прибывшие ценные ингредиенты для его опытов — сурьма, купорос, бура и сера, а главное — две бутыли контрабандного аммиака с материка — оказались необычайно высокого качества.

В глубине подвала под «Кашалотом», служившего одновременно мастерской, кладовой и лабораторией, находилась раскалённая докрасна печь. В другой точно такой же печи огонь был погашен. Чуть левее стояли какие-то странные аппараты из камня, чугуна и кожи с глиняными и медными трубками. Вдоль стен возвышались стеллажи, забитые всевозможными сосудами: рожками и колбами из стекла и глазурованной глины, испещрёнными рунами, стихийными знаками и цифрами. Чуть в стороне стояли несколько деревянных ларей, полных угля.

Хыч сощурился, довольно глядя на торчавшие из ящиков с опилками горлышки чёрного, почти непрозрачного стекла — пятиведёрные бутыли с аммиаком и так стоили неплохих денег, а прибыль, которую он собирался извлечь с их помощью, сулила стать баснословной.

Ревенурк как мог постарался отвлечься от алчных мыслей и сосредоточился на работе. По его знаку мальчишка-подмастерье поднёс таз и кувшин с водой. Вымыв руки и лицо, он кивнул на печь:

— Ну-ка, Лари, поддай! Заснул, что ли?

Малец засуетился, поплевал на ладони, подбросил угля, мощно и ровно заработал мехами.

Хыча обдало жаром.

Скоро пламя в горне приобрело нужный бело-голубой оттенок, сделавшись почти прозрачным и невидимым.

— Пора, — возвестил Ревенурк. Он заглянул в гудящую печь и, трижды осенив себя святым тревершием, потянул тигель из огненной пасти.

Подскочил подмастерье — ловко снял стальным черпачком тусклые оплавки. Сбросил в керамическое корытце. Ревенурк, не давая расплаву прихватиться, поспешно сунул дымящийся тигель обратно в печь. Глядя в рдеющий искупительным огнём горн, мысленно досчитал до десяти.

— Держи, — скомандовал он, вновь извлекая тигель. Отработанным движением потянул за цепочку, наклоняя «клювик». Блестящая змейка, шипя и плюясь искрами, скользнула в глиняную форму на широкой каменной подставке.

— Неплохо! — сказал Ревенурк нарочито строгим тоном, отправляя опустевший уже тигель обратно в горн. — Нравится?

Запыхавшийся пацанёнок восхищённо закивал.

Прихрамывая, Хыч подошёл к столу, скинул рукавицы, отёр вспотевшие ладони о кожаный фартук, надетый на голое тело.

— Оставь, — бросил. — Пусть стынет. Золотить после будем.

В дверь затейливо постучали. Было ясно, что кто-то из своих.

— Открой, — кивнул Хыч расчехранному мальчишке, сам же потянулся к кувшину с водой.

Лязгнул засов — на пороге возник Дил.

— Мастер Хыч, — с ходу начал он, — градд Керия пришёл.

— Ага, — Ревенурк энергично потёр ладонями, предвкушая удачную сделку. — Зови, — приказал он. — Нет, стой! — Он сдёрнул с крюка на стене кусок дерюги и накрыл ею верстак с заготовками. Медленно обвёл зал взглядом. — Вот теперь веди… не спеша.

— Понял, — шмыгнул носом Дил и исчез в темноте проёма.

Хыч Ревенурк ещё раз критически осмотрел помещение: поправил дерюгу, поводил над парящей формой рукой, проверяя температуру.

— Угу, — он натянул рукавицы, поднял форму и постучал ею по столу, тут же ловко подхватив вывалившийся матовый слиток. Поднёс к глазам, осмотрел с пристрастием. Слиток был не простой: ситировое тело прорезали три странным образом перекрещённых продолговатых отверстия, сейчас покрытые корявыми заусенцами. — Ну чем не Имперский монетный цех? — довольно крякнул Хыч, косясь на входившего гостя. «Напильником подработать малость да позолотить».

— З-здоровья и блага, — Керия — невысокий, без особых примет зарокиец — уверенно переступил порог, а стоявший в дверях мальчишка-подмастерье осмотрел опустевший коридор и притворил за гостем дверь.

— И тебе доброго здоровья. — Хыч скинул перчатки и сунул под мышку. — Проходи, — предложил, — присаживайся.

— Вторую п-печь, гляжу, п-поставил? — Керия пожал протянутую руку.

— Холодно нынче на Ногиоле! А у меня воздушное отопление. Такую махину прогреть — дорогого стоит! По весне надо будет снова каналы гипокауст чистить. А печь-то я, кстати, уж давно поставил. Редко заходишь.

— Дела — волка н-ноги кормят, — ответил Керия, не торопясь садиться.

— Что да, то да. С чем пожаловал? По делу или так — друга решил навестить?

Гость, извиняясь, развёл руками. Вздохнул, как показалось Хычу, слишком наигранно.

— Есть у меня инф-ф-ф… — он досадливо махнул рукой и, отбросив неберущееся слово, тут же подобрал другое, более подходящее его естеству: — материал интересный для тебя есть.

«Что ж ты всё слова-то такие сложные выбираешь? — досадливо подумал Хыч. — С твоим заиканием, «да» и «нет» — и то роскошь!»

— А я думал, у тебя в «Кашалоте» встреча, — сказал он вслух, — некий Коввил са Табо и сотоварищ его Маан са Раву не по твою разве душу заявились? А?

— По мою, но они совсем по д-другому делу хлопочут…

— Ой ли? — причмокнул Хыч.

— П-почти по другому, — попытался улизнуть Керия, но под настойчивым взглядом Ревенурка сдался; — по тому же, но то, что я хочу рассказать тебе, их не касается. Эти сведения выходят за рамки моего с Коввилом соглашения. — По лицу Керии проползла змея алчности. Видно было, что душевные терзания ему чужды. — Т-т-тяжёлые времена, Хыч, приходится крутиться.

— Ни в коем разе тебя за это не осуждаю, друг, — сам такой.

«Да что сам, здесь все такие — грешники, — подумал Ревенурк, — иные на Ногиоле не приживаются, ибо место проклятое. Праведники — они все там, на материке».

Взгляд его скользнул по мальчишке, усердно подметавшему пол.

— Иди-ка, Лари, отдохни чутка. Крикну, если чего надо будет.

Мальчишка не зря глаз мозолил — только этого, видимо, и дожидался — испарился в момент, будто и не было.

— Присаживайся — в ногах правды нет, — Хыч указал на табурет, сам же пристроился на чистом краешке верстака.

Керия оседлал табурет. Опустил на пол между ног потрёпанную дорожную суму. Поправил щегольские манжеты войлочного гинтора с кожаными вставками и вышивкой по рукавам. Этот гинтор, да ещё тройной ремень с шикарной, под серебро, пряжкой, остроконечная шапка-булта и плащ из дорогой ткани превращали своего хозяина из провинциального тарратского купчишки в пусть и небогатого, но знатного заро.

— Интересующая тебя особа прибыла в Таррат на корабле три дня назад. Вместе с труппой, именующей себя: «Братья Этварок и Кинбаро Ро». Не знаю уж, кто это такие, но среди актёров ни того, ни другого нет. В труппе две девушки. Признаться, одна краше другой, — Керия не удержался и вздохнул, не деланно а искренне сожалея об ушедшей навсегда молодости, — но указанный тобой знак — серебряная фибула в виде мыши держащей в лапках цветок эвгерта — украшает одежды лишь одной. Её зовут…

— Тс-с-с, — приложил палец к губам хозяин, будто опасался, что кто-то может подслушать их разговор. — Не кричи так. Не надо. Даже у моих стен есть уши.

Керия шаркнул табуретом, переставляя его ближе к верстаку. Сел впритирку к хозяину. Не забыл и про суму — та снова оказалась зажатой меж его сапог — лёгких, удобных, оленьей кожи «ходков».

«В таких лиг двадцать отмахаешь и усталости не почувствуешь», — отметил про себя не обременённый талантами скорохода Хыч Ревенурк.

— Хозяйку з-заветной фибулы зовут Лорто Артана. Красивая молодая девушка лет двадцати, — сбавив голос, продолжил гость (удивительно, но так он почти не заикался), — и похоже, как это ни странно звучит, она в этом балагане старшая. Представляешь, они собираются давать «Ксамарка и Фижу» и «Вьёльсовских Псов»!

— Забавно было бы на это посмотреть.

— Я бы тоже сходил. Всего, не считая Лорто, в труппе пять человек…

— Где, ты говоришь, они встали?

— На Трёх Мостах.

— Я так и думал. Когда представление?

— После Сароллата.

— А что так?

— Неши Ваур разрешение не дал. Они сцену хотят большую и места сидячие. А в Сароллат на площади Трёх Мостов турнир проводить будут, ну и соответственно…

— Понятно, дальше говори…

— В труппе пять человек, но они ждут ещё троих из Триимви и собираются нанять с десяток тарратских для пауз и массовки.

Хыч чуть нахмурился.

— Это они тебе рассказали?

— Нет, градд Эбирай. Они наняли его как организатора. Самим-то им, без знания тарратского политеса вовек не разобраться — надо же знать, где подмазать, с кем переговорить, как лучшим образом всё устроить.

— Что-то я не припоминаю такого.

— Змеюка Эб.

— Шепелявый?

— Он, — с энтузиазмом закивал Керия.

— Тот ещё жук! Можно не сомневаться, что сделает всё как надо. Я всегда думал: отчего его Змеюкой нарекли? Оттого, что мудр и изворотлив аки йохор, или оттого, что шипит на каждом слове?

— Всего понемногу, — довольно хмыкнул Керия.

— Ну, что там дальше? — спросил Хыч, нетерпеливо потирая руки. — Рассказывай.

— Пока в труппе пять человек и один феа: Зафута, Пунгис, Акимошка, Рол-бово, Меем и Вассега. Зафута — вторая девица, очень аппетитная штучка. Такая ладненькая, фигурка точёная, что твои часы песочные, грудь… Ох! В глазах бесинка — сразу видать: слаба литивийка на передок! Сдаётся мне, она у них что-то вроде заманухи. Эти ещё разобраться толком не успели, только-только сцену и тент мастерить начали, а народу навалило — мужиков, стало быть. Тут тебе и вся знать местная, и торгаши с рынка подтянулись, да и вся остальная шушваль тут как тут. Всем вдруг ни с того ни с сего интересно стало. А она старается: то так нагнётся, то так, этому подмигнёт, этому глазки состроит. А эти стоят хавальники раззявили и слюной исходят. Ладно молодёжь глазеет — им надо; ну, мужики и прочие «ходоки» — тоже понятно, но пердуны старые вроде нас с тобой…

Хыч потёр лоб.

— А сам-то чего? Или отвернулся?

— Нет, не отвернулся, но я-то по делу п-п-пялился.

— Это ты молодец. Ладно, не отвлекайся, дальше давай рассказывай, — потребовал Хыч, в привычках которого было всегда иметь максимум информации.

— Пунгис — менестрель — может играть п-почти на всём, что способно издавать звуки, поёт как соловей, пьёт… п-пьёт тоже, как соловей. Он же и по хозяйству, и за повара, и за художника — афиши такие нарисовал — загляденье! Жаль только, зря старался: у нас, как ты и сам прекрасно знаешь, грамотных совсем мало…

— Мало, — фыркнул Хыч. — из всех моих знакомых читать могут только трое: ты, Бибброу и Кейёр.

Керия дёрнул бровью: «А я о чём!».

— Акимошка — так себе, ни рыба не мясо. Говорят, запойный. Не знаю, я даже кружки эля у него в руках не видел. Отдыхает, видимо. Вассега Лосу — феа, скорее всего, кибийский; о нём потом отдельно скажу. Рол-бово — золотоволосый красавец, сердцеед и женский угодник; музицирует наравне с Пунгисом, неплохо поёт. Они как с Пунгисом затянут на пару — так пол-Таррата баб стонет! Рол-бово, п-похоже, идёт у них привеском к З-зафуте и призван приманивать к «Братьям Этварок и Кинбаро Ро» женскую половину населения, что с успехом и делает. Не удивлюсь, если через девять месяцев многие из тарратских сиит осчастливят своих рогатых мужей голосистыми, золотоволосыми отпрысками. Меем — т-т-толстый, неповоротливый, добродушный нуйарец — энсоний, если это слово уместно применить к маленькому бродячему театрику. Он же, как я понял, у них на правах ц-ц-цейлера.

Т-теперь о феа. Вассега Лосу — очень, на мой взгляд, странный тип. Судя по замашкам и тиу, которые тщательно скрывает, — один из наших, но, как мне показалось, Лорто Артана об этом не знает. Или делает вид, что не знает, либо они оба делают всем нам, — Керия жестом показал действо, о котором в приличном обществе говорить не принято. — П-п-помимо прочего, одна рука у Вассеги дииоровая, и он её тщательно скрывает… Фуф!

— В каком смысле дииоровая рука? Бутафорская, для роли? Ничего такого ни в «Ксамарке и Фижу», ни в «Вьёльсовских Псах» не припоминаю.

— Отнюдь, самая что н-ни на есть н-настоящая, деревянная лапища, от плеча и ниже. А роль… это отдельная тема, они, конечно, там все те ещё лицедеи, но у Вассеги не только рука деревянная, а сам он весь! Таланта ни на риили! А ведь это он Ксамарка Т-т-тою играть с-собирается.

— Сколько ж денег за руку его дииоровую, если отрубить, взять можно? У его фургона поди очередь выстроилась из лесорубов!

— Думаю, не много она стоит. Дииоро набирает ценность только после соответствующей обработки, а до того не дороже сосновой кривули.

— Жаль. Когда у них представление?

— Через три недели п-первое. От Лорто слышал…

— Ты с ней что, общался?

— Что ты, б-боже упаси! — дёрнул челюстью Керия и прошептал, напустив в голос тумана таинственности. — Стоял где надо — вот ветерком и донесло.

— Три недели? Долго собираются. Грандиозное что-то, видать, затеяли.

— Они в Таррате пять-шесть н-н-недель пробыть планируют, а то и того больше. Я так понимаю, всё от сборов зависит. Потом вроде как во Вьёльс поедут. Акимошка намедни заикнулся, что из Вьёльса на Ситац поплывут, а уж оттуда — на материк. Не знаю, важная это информация или нет и можно ли тому Акимошке в-в-верить. Я бы поостерёгся пока.

— Ясно, — поскрёб колено Хыч. — Приму к сведению.

— Я отработал часть своего долга?

— Полста монет — таков же был договор?

— Всё п-правильно. Есть ещё для меня работа?

— Пока нет, но чует моё сердце, это ненадолго. Ты уезжать никуда не собираешься?

— Нет.

Хыч Ревенурк подошёл к столу и достал из ящика туго набитый мешочек, со звоном бросил его на верстак.

— Твоё золото.

— Б-боюсь, я не смогу взять этих денег.

— И почему ты не можешь взять у меня денег?

Керия многозначительно покосился на край дерюги и предательски оголившийся оползень ситировых, подготовленных под позолоту монеток, не успевших ещё стать «полноценными» имперскими рэлами.

— Не «у тебя», а «этих». Чуешь разницу?

Ревенурк чуть не задохнулся от смеха.

— Не нравятся мои деньги? А мне кажется, они у меня очень хорошо получаются. Нет? — Он схватил со стола заготовку и щелчком выбросил ситировый кругляш в горн.

— Сколько у тебя их? Сундук? Два? Т-три?

— Много.

— П-понимаю. Здесь для них слишком мало места. Не думал отвезти их на материк? Могу помочь.

— Думал, и гораздо чаще, чем ты можешь представить. Поговорим об этом позже, а сейчас я готов вернуться к начатому…

Керия сделал небрежный приглашающий жест рукой.

— Семь недель назад Коввил са Табо связался со мной, — начал Керия, снова понижая голос (он делал так всегда, когда приходилось говорить долго) и, взвешивая каждое слово, — и п-попросил разузнать о местонахождении некоего зарокийского сиория, прибывшего на Ногиол с материка. Дело не сулило расходов и сложностей, и я подписался на него, чтобы раз и навсегда обрубить долговой хвост. Найти знатного сиория в Вьёльсе — что, казалось бы, проще для такого как я, но… Сиорий этот оказался довольно таинственной фигурой — весьма дорожащей своей анонимностью. Плёвое, как п-представлялось поначалу, дельце скоро превратилось в изн-н-нуряющую, глумящуюся над моей природной стремительностью тягомотину. К тому же, что немаловажно, не давая особых результатов, оно постепенно стало походить на огромную дырищу… нет — т-трясину, с невиданной доселе прожорливостью засосавшую все мои сбережения. — Керия шумно втянул воздух, изображая ненавистный ему процесс. — К тому же мне стало банально скучно. — Он замолчал, испытующе глядя в глаза старинному другу. — Т-ты же знаешь, как я не люблю такого рода дела. Мне надо всё и сразу, здесь и сейчас, и желательно большими кусками.

— Ну же, не разочаровывай меня! Дело, как я догадываюсь, того стоило?

— О да, друг мой, ещё как стоило! Сиорий приехал не один — он привёз на остров совсем маленькую свою племянницу, кормилицу и нескольких слуг, состоявших до того при малыше. Благодаря алчности некоторых из них мне и п-посчастливилось узнать одну пикантную подробность, а именно — то, что у ребёнка полностью отсутствуют линии судьбы на левой ладошке. Девочка — не открытый ещё Исток! — Керия замолк, наблюдая за изменениями на лице собеседника, которые вызвали его слова.

Любопытство Хыча стало почти осязаемым.

— Ты уверен? Это не может быть простым совпадением?

— Не может. Я как узнал — настоял, чтобы слуга изыскал способ показать мне ребёнка. Получилось, — кашлянул он, — но сколько золота мне пришлось за это выложить!

— Значит, Коввилу нужен Исток, — в задумчивости проговорил Ревенурк, постукивая по верхнему зубу ногтём. «Дело принимает серьёзный оборот».

— Не думаю, что Коввилу или Маану нужен этот ребёнок.

— Почему?

Керия улыбнулся настолько искренне и лучезарно, что у Хыча не осталось никаких сомнений, что он лукавит.

— У сундучка того второе дно обнаружилось…

— И?.. Не томи. Давай ближе к делу, — нетерпеливо заёрзал Хыч, всё ещё толком не понимая, что означают участившиеся паузы.

Керия закусил губу, потёр большим и указательным пальцами в уголках глаз.

— Я тебе деньги должен…

— Ага, — задумался Хыч, но к чести его надо заметить совсем ненадолго. — Хорошо, долгов меж нами отныне нет. Понятно? Говори давай.

— Это Градан ра'Крат, — не заставил себя ждать Керия.

— Что?! — вытаращился на друга Хыч. — Братец нашего Фиро. Под «нашим Фиро» Хыч имел в виду Фиро ра'Крата — тина Ногиольского, Кайцского и Ситацского.

— Именно. Исток — их племянница Мейада, единственное дитя их среднего брата Талема.

Хыч на минуту забыл, как дышать.

«Эта информация может очень понравится Дамиорам и Санторам, а ещё императору… но больше всех она понравится кеэнтору Венсору ра'Хону… больше прочих… Это же надо такому случиться в одном из Золотых Домов рождается Исток. Зерно Хорбутово. Тёмное пятно, от которого не отмыться. Кнурам Текантула только дай повод — ведь раз родился сейчас, значит, не исключена вероятность что рождались и раньше. Сразу найдутся объяснения возникновения несметных богатств Кратов и… Да это… это, — мысленно задохнулся Хыч, — если правильно распорядиться этой информацией, вполне можно выторговать себе землицы малость и даже титул!!! О, как долго я ждал подобного подарка судьбы! Хичион Соин Ситацский и Кайцкий… — Он вспомнил о том, что и по его венам течёт благородная кровь. Так, по крайней мере, в голос заявляли его дед и прабабка: гореть ей у Хорбута в горне! Уверяли его и покойного братишку, что Соины в родстве чуть ли не с Санторами и что именно их нечистоплотность и коварство одного из высокородных стало причиной их — Соинов разорения и… А! — отмахнулся он. — Что там было, сам Хорбут не разберёт. Выторгую у Венсора ра'Хона этот остров! Кому он нужен, кроме такого как я? — он едва не застонал от наслаждения, мысленно разумеется. — Хичион Ревенурк, король Ногиола и Ситаца… — Только теперь он осознал, что подарил ему Керия. Это стоит куда больше того что он был должен. Намного больше. Хыч готов был кинуться ему на шею и расцеловать. Осыпать золотом. — Путь к титулу не будет простым, — возвращалось его сознание к суровой тарратской действительности, — и лишь Великим известно, сколько мне ещё придётся выложить золота. Как же всё-таки вовремя появилась Лорто Артана, у меня найдётся для неё хорошая работёнка!»

— Так что, Исток, выходит, сейчас в Таррате?

— Нет. Сиорий Градан поместил девочку в Медвежьем замке — это близ Кавана.

— Смело. — Хыч встал, прошелся туда-сюда по комнате, снова сел. Скрестил на груди руки.

— Клезор, один из слуг сиория Талема, — продолжал меж тем Керия, снова понизив голос, — после его гибели и падения Дорговара доставил малышку в Асхораг и передал сиорию Градану. С этим всё ясно. Я не знаю, что ещё сказать, будут вопросы — отвечу.

«Какие вопросы? Всё, что мне надо, я уже знаю! — ликовал Хыч, — главное теперь — не прогадать!»

— Есть ещё кое-что. Помимо Истока Градан ра'Крат привёз на Ногиол один из камней Тор-Ахо.

— Да ну! Богатый какой на диковинки сиорий! — с наигранной лёгкостью сказал Ревенурк.

— Сам был п-поражен до глубины души. Но камень не у него, а у Клезора, бывшего слуги сииты Ареллы Ринар. Я не знаю, каким образом камень оказался у него. Могу только предположить, что он его отай улапил. Скорее всего, камень ему передала сама сиита Арелла, которая, по словам слуг, погибла вместе с сиорием Талемом в Дорговаре. Почему считается, что сиита Арелла и Талем ра'Крат погибли, я не знаю, но, тем не менее, слуги думают, что именно так и было.

— Почему Клезор ещё жив, раз все знают, что камень у него?

— Вот это для меня самого загадка. Хотя не такая уж и неразрешимая. Во-первых, сиорий Градан уехал с острова через несколько дней после того, как привёз малышку Мейаду. Как-никак, а он видный государственный деятель; не уверен, но он занимается чем-то связанным с торговлей. Он попросил присмотреть за малышкой своего давнишнего друга Трегиза Ламо и его молодую супругу Нилу. Во-вторых, Клезор уже не числится среди слуг сиория Градана и не живёт в замке — он в небольшой деревеньке под Каваном. Заделался под цейлера и врачует людишек. И, должен заметить, весьма успешно.

— Ясен пень — успешно: камень за него лечит, ему только остаётся делать умное лицо да шептать мудрёные слова, сушить репейник или что там ещё эти шарлатаны сушат? Да пихать его пациентам в рот и в жопу! — захохотал Хыч, не в силах больше сдерживать радости от внезапно возникшего счастья.

— Именно так, — криво улыбнулся Керия, который, несомненно, догадывался об истинной причине безудержного веселья старого друга.

— Вот что, голуба моя, ты за работу спрашивал. Есть у меня для тебя работа.

— С-с-слушаю.

— Вернешься в Каван и будешь следить за девочкой Истоком, как ты сказал её звать?

— Мейада.

— Так вот будешь наблюдать за Мейадой и всё мне докладывать. Найдёшь способ поселиться в Медвежьем замке?

Керия активно закивал.

— Д-думаю да.

— Вот и отлично. Два дня тебе на отдых. Подумай заодно, сколько тебе на подкуп слуг и расходы надо. Завтра придешь — обсудим… Хотя… — Хыч задумчиво постучал пальцем по подбородку, в его глазах блеснули озорные огоньки. — Нет, — сказал он, — не поедешь ты в Каван…

— Что-то не так?

— Всё так, просто я передумал. Ты мне и в Таррате пригодишься, а в Медвежий замок я найду, кого отправить. Да, не переживай ты, денег здесь в два раза больше заработаешь, да и ехать никуда не надо. Человечку моему только всё обстоятельно опишешь: к кому в Каване обратиться, сколько дать, с кем в замке дело иметь можно. Всё-всё-всё если короче.

Керия кивнул.

— А здесь что д-д-делать надо?

— Не спеши, мне нужно всё хорошенько обдумать, завтра всё расскажу.

В дверь снова постучались, на этот раз чётко и достаточно громко — сразу было видно, что не Лари скребётся, а идёт человек, уверенный в себе, но признающий признаки приличия, что само по себе на Ногиоле было величайшей редкостью.

— Входи, Кейёр, — отозвался Ревенурк, утирая запястьем слёзы радости, — не заперто.

На пороге возник долговязый заро в серо-голубом шочерсе. Из-за спины Хычева казначея выглядывал любопытный Лари.

— Проходи, Кейёр, присаживайся. Лари, дуй к Ариху и скажи, чтобы нам принесли три чашки экехо и булочек с тмином. Сам лети на Штормовую Заставу к портному — градду Вирулу. Знаешь, где он живёт?

— Найдёт, — перебил его Кейёр, — у Вирула вывеска размером с беременную хошершу — только слепой мимо пройдёт, а кто повыше — так и головой трёхнуться может.

— Бился, что ли, уже?

— Нет, — скривился Кейёр, — но каждый раз, когда там прохожу, — пригибаюсь, потому как кажется: вот-вот да задену.

— Найдёшь? — рыкнул на мальца Хыч.

Лари закивал, но спросил с сомнением:

— Спит, наверное, градд Вирул?

— А мне плевать, спит он или нет! Если не хочет без клиента остаться — как миленький прибежит! Понял?

— Ага, — выдохнул с дрожью Лари, опасаясь, как бы не получить от хозяина и за свою, и за Вирулову нерасторопность.

— Может, ты голодный? — запоздало поинтересовался у Керии Хыч. — Поужинаешь?

— Нет, устал. Мне ещё с Коввилом встретиться надо, заждались меня, поди, сиурты.

— С Коввилом сегодня не встречайся.

— Почему?

— Подожди. Дай я обдумаю всё. Завтра как проснёшься сразу ко мне. Тогда и решим, что ты им говорить будешь. Понял?

— Хорошо.

Они пожали руки.

Хыч почувствовал, каким неуверенным было рукопожатие старого друга, заметил что-то похожее на страх в его глазах, увидел и призадумался: всё ли так гладко, как на первый взгляд показалось? А вот чего он не видел, и видеть не мог — так это двух затаившихся за ларями с углём пееро, внимательно вслушивавшихся в каждое их слово.

Несмотря на пасмурный день и тревожный вечер, ночь выдалась на диво ясной. Над Тарратом болталось огромное зелёное яблоко Сароса с обгрызенным краешком наползшего на него Оллата.

Керия оглядел озарённую бледным сиянием Кривоузь-улицу. «Почему она так называется?» Нет, конечно, улочка была и узка, и крива сверх всякой меры. Вместе с тем такой же «кривоузью» в Таррате можно было назвать каждую вторую, и чем именно эта отличилась перед всеми остальными, он не знал.

Дверь скрипнула, за спиной послышался недовольный голос лысого Глархрада.

— Керия, мать твою! Дил сказал, ты уже уходишь?

— Д-да, дружище, п-пора мне.

— Эти твои оба-два?

— К-к-коввил с Мааном?

— Угу.

— Н-не г-говори им, что я приходил.

— Так, может, их… это?

— Что «это»?

— Взашей гнать, раз они тебе не нужны.

— А чего они мешают? П-пьют, г-гуляют, деньги небось тратят. Дил сказал, Р-раффи с ними забавляется. Пусть он их немножко п-п-пообтешет да на з-золотишко облегчит. Глядишь — к завтрему, как я к ним с разговорами з-заявлюсь, п-покладистее будут.

— Облегчит? Это они его «встряхнули» как какого-нибудь купчишку заезжего на Вольнике!

— А Раффи чего?

— Не знаю я, чего на него нашло! Такое впечатление, что он дрова взялся молотком рубить! Я, признаться, в этой зут-торе ни хрена не соображаю, но Бибброу говорит, что Маан твой играет аки Хорбут-одноглазец.

— Раффи тоже не помешает н-на место поставить.

— Зря ты так! Раффи — мужик правильный.

В это время из ближайшего переулка показались три тёмные невысокие фигуры, направлявшиеся к «Белому кашалоту». Керия осторожно выглянул из тени: «Переплюй, Хрим Цапуха и Заббау Жаугратток!».

— Что-то ты напряженный какой-то? Случилось чего? — спросил его Глар.

— Всё н-нормально, у-у-устал.

— Девочку возьми, расслабься.

— Н-не, не сегодня.

Тени приблизились и разразились радостными возгласами. Керия и Глархрад поприветствовали давних знакомцев.

— Раффи здесь? — поинтересовался Переплюй — смазливый заро со щёгольскими усиками и бородкой.

Охранник кивнул, толкнул пяткой дверь.

— Заходьте.

— Глар, — попросил Хрим, розовощёкий вартарец в длинном кафтане из тёмно-коричневой кожи, — если Шарта Рыжуха припрётся да за меня спросит… — он повёл перед собой рукой, и в пустых до того пальцах возникла серебряная тифта, — скажешь, что меня тут нет. Хорошо?

Охранник взял монету, положил руку на плечо Хрима, подтолкнул к двери:

— Заходите уже, не выхолаживайте!

Керия взмахнул ладонью, разом прощаясь со всеми. Натянул на голову остроконечную булту.

— Ну в-всё, Глар, бывай, — обернулся. — Дочурке привет.

— Угу, — не отрываясь от ритуала раскуривания трубки, промычал здоровяк. — Заходи.

Глава 12. Цепи

В глубине зала послышались ритмичные звуки сааум-ахирского барабана, и публика взорвалась свистом и криками одобрения. Приглушённый свет разливался по сцене, неторопливо выхватывая из темноты фигуры музыкантов.

По залу поползла волокнистая дымка, и ещё до того, как отблески огня осветили последнего из находящихся на сцене, зазвучала музыка.

Рыжеволосый веснушчатый юноша стоял на одной ноге в позе цапли и играл на двухрядной фесзагской флейте. Онталар — тот самый, на которого при входе Маан обратил внимание, — извлёк из огромного футляра странный инструмент, очень похожий на лютню, но гораздо больше, снабжённый острым штырём у основания деки и жестяной накладкой по верхнему краю грифа. Ещё один — феа в забавном колпачке и сапогах с загнутыми носами — сидел на табурете и играл на простой лютне, но очень уж хитро: держал её на коленях и водил левой рукой по грифу металлическим цилиндром; пальцы же правой перебирали струны. Звуки, рождённые таким необычным способом, получались заунывные, непрерывно-плывущие, словно кошку за хвост тянули, но, судя по реакции зала, народу сие уныние нравилось. За спиной у рыжеволосого стоял невесть каким ветром занесённый на Ногиол ахирец и бойко стучал по составленным полукругом барабанам. Они, как в основном и всё на этой сцене, тоже были не совсем обычные: кроме двух привычных низких «пузанов» было ещё три разновысотных с колокольчиками по верхнему ободу, скреплённых между собой кожаными ремнями, да ещё несколько медных кругов, напоминавших столовые тарелки. Ахирец виртуозно терзал гулко натянутую кожу барабанов ударами и шлепками ладоней, изредка разбавляя дроби песочным звоном тарелок. Замешкавшийся было онталар наконец-то распаковался и установил лютню, вертикально уперев штырём в пол. Дождался подходящего момента и вступил, гулко напирая в основном на раскатисто звучавшие толстые басовые струны.

Задорная вступительная мелодия закончилась быстро, и зал взорвался хлопками, свистом и криками.

Юноша вышел вперёд и поклонился, затем повернулся и что-то сказал остальным музыкантам. Онталар кивнул и тут же выдал быстрый пассаж, хлёстко ударяя по струнам большим пальцем правой руки, отчего звук получился резким и дребезжащим. После первого прохода вступили остальные.

Харизматичный юноша выдвинулся вперёд, подпрыгнул, дёрнул по приземлении правой ногой, коротко взвизгнул и бойко запел:

Онталар крутанул лютню и, не переставая пританцовывать, отбил ладонью по тыльной стороне деки дробный пассаж, затем лёгким шлепком развернул инструмент в прежнее положение и, не выпадая из ритма, вклинился в мелодию гулкими басами.

Дружно в пол ударили несколько десятков сапог — зал подхватил хором:

Зал неистовствовал, никто не мог усидеть на месте. Все дружно хлопали, поддерживая давно заученный ритм полюбившейся песни: стучали по столам ладонями и деревянными кружками; притоптывали и пританцовывали.

Маан к тому времени, как это ни было странно, выиграл уже семь партий подряд.

Было далеко за полночь, можно даже сказать, утро — то самое время, когда добропорядочные горожане уже встают, а кутилы вроде тех, что собрались сейчас в «Кашалоте», только начинают развлекаться по-настоящему.

— Да, дядя. — Раффи давно уже перешёл на это обращение, напрочь позабыв почтительное «градд», что, впрочем, свидетельствовало только о его хорошем расположении к противнику. Его «дядя» или «голуба» были в тысячу раз уважительнее и дружелюбнее всех прочих возвышенных обращений. — Общипал, дядя, ты меня изрядно! — феа поигрывал единственной оставшейся у него монетой, искусно перекатывая её по костяшкам толстеньких пальчиков. — Ну так что? Давай ещё, что ли, партийку! На всё! А?!

— Можно, конечно, — Маан глядел на него удивлённо, а сизая ленточка из его трубки взвивалась спиралью, когда онт качал рукой, — но ты же уже всё проиграл. Я, друг мой, играю исключительно ради удовольствия, и деньги твои мне ни к чему. Можешь забрать проигранное — это золото меня богаче не сделает, а тебе вот настроение, вижу, оно уже подпортило.

— Не-а, — с наигранной беспечностью фыркнул Раффи, — мне и без него хорошо!

— Предлагаю сыграть без интереса.

— Без интереса, дядя, — назидательно произнёс феа, — у нас даже девки не целуются! Вот сразу видно: не местный ты, а потому и порядков наших не знаешь. Так же, братья? — Толпа зевак вокруг одобрительно загудела. — Да я себе, если хочешь знать, быстрее ухо откушу, чем впустую играть сяду! — Раффи прищурился и оценил два кольца, перстень с рубином и ровные стопочки монет подле Маановой руки. Подумал с минуту да сдёрнул с пальца последний, сверкнувший мощным сапфиром перстень. С небрежностью, достойной королей, бросил на центр стола. — Ей-же-ей, дядя, не жил богато — нечего и начинать! — мудро изрёк он. — Перстень против всего. Играем? Он того стоит — кого хочешь спроси.

— Как знаешь, Раффи…

Мальчишка на сцене хлопнул в ладоши и продолжил:

— Скучно тут у вас как-то. Хоть бей в барабаны, хоть нет, — после очередной, восьмой по счёту, проигранной партии сцедил сквозь зубы Раффелькраф.

Музыка стихла. В зале остались с две дюжины самых заядлых игроков, несколько зевак и складывавшие инструменты музыканты. Мимо проковылял мальчишка-призрак, предлагая дурман-товар. Народ, видя, что игра закончена, начал потихоньку отходить от их стола в поисках нового развлечения.

Некоторое время Раффи молча курил, вперившись стеклянным взглядом в потолок. Затем взял деревянный стаканчик с костями, встряхнул и выбросил их на стол. Выпали две четвёрки.

Пышнотелая девица, слегка пошатываясь, нагнулась над столом, кри её косичек звонко стукнули по столешнице. Она провела пухлой ладонью по тому месту, где раньше у Раффи были волосы.

— Пойдём уже отдыхать, красавчик!

Он нервно отпихнул её и монотонно пробубнил:

— …Холод клинка и дыхание смерти; завтра не будет — уж мне-то поверьте… Катилась монетка по столу… хлоп!

Одним движением сгрёб кости в стакан, потряс, держа пальцами за края. Перевернул, небрежным жестом высыпая кубики. Те, подпрыгивая, поскакали по столу и ударились о стопки монет. Отскочили, повращались немного, прежде чем остановиться, и выдали — каждый по одному очку.

— Эх-ма! — Раффи запустил руку под рубаху, рванул самоа с груди.

Кожаный шнурок лопнул, по столу заплясали колечки и дииоровые цилиндрики с рунами на боках. Феа подмигнул Маану и с размаху хватанул пятернёй по столу. Что-то звякнуло о дубовые доски. Он поднял ладонь — на столешнице лежал маленький серебряный якорёк.

— А вот так, дядя?

По толпе пробежал шепоток, зеваки в предвкушении зрелища потянулись назад.

— Что это? — Маан коснулся якорька пальцем. — Вы позволите?

— Ксаворонга, — ответил за придурковато щурившегося Раффи Глархрад. — Ты чего творишь-то, лысая башка?! — По его тону трудно было понять: то ли он утвердительно вопрошает, то ли вопросительно утверждает. — Совсем, дурень, берега попутал?!

— Ксаворонга на кону! — выкрикнул кто-то за спиной Маана.

В зале притихли. Стало слышно, как перекатываются брошенные за соседним столом камни.

— Что это? — переспросил Огненный.

— Ксаворонга — хаорд Раффи, — пояснил Глархрад. — Не скажу, что самый быстрый в Таррате, но…

— Всем известно, — хватанул кулаком по столу Раффи, — что Ксаворонга — самый быстрый хаорд Отколотых островов.

— Я, право, не знаю, — замялся Маан. Он чувствовал вину за то, что не послушал Коввила и невольно стал причиной разорения этого незлобивого и, по правде сказать, очень ему понравившегося феа.

— Всё, последняя партия, — отрезал Раффи. — Вы, уважаемый, надеюсь, не против? — Он отшвырнул на пол пустой кисет. — Гольфу и вайру нам! — выкрикнул и, не ожидая согласия Маана, словно вопрос того и не требовал, принялся расставлять повалившиеся фигуры. — Сейчас старина Раффи покажет, как надо играть в зут-торон!

Народ в предвкушении зрелища потянулся назад, некоторые возвращались с первого этажа. Служанки забегали с подносами.

— Нет, конечно, я не против, — запоздало согласился Маан, которого несколько насторожили снова проявившееся «уважаемый» ставшее, как ему показалось, не очень уместным, и прозвучавшее издевательски обращение «вы».

Он поискал глазами Коввила. Воздушный стоял у камина и гладил сидевшего на изгибе его руки Табо по носу.

«Доигрался, интеллектуал доморощенный?»

— Хватит, — негромко огрызнулся Маан, но, тут же поняв, что произнёс это вслух и Коввил вряд ли его услышал, перешёл на мысленную речь: — «Откуда Табо, Воздушный? Где мой Раву?»

«Сбежали они от Глархрадовой дочурки. Раву в капюшоне. Руки заняты, а сам он вылезать не хочет — пригрелся. Они много чего интересного разузнали. Заканчивай скорее — поговорить надо».

«Табо-то спрячь от греха подальше».

«Ерунда, на них здесь никто внимания не обращает. Наплевать всем! Похоже, это был один из способов заработка охранника Глархрада, только и всего. Давай заканчивай! Керии, я так понимаю, нам сегодня уже не дождаться, а новостей много».

«Что такое Цепь Тиртахи, Воздушный? Уже не первый раз сегодня про неё слышу».

«Точно не скажу… Ларакская тиртаха — ядовитая пустынная тварь, а вот что они имеют в виду, говоря о Цепи Тиртахи, я не знаю. Читал где-то, что у ахир был древний обычай: проигравший мог потребовать последней схватки. Не отыгрыша, а именно смертельного поединка, ставка в котором две жизни: его и противника. Жребий судьбы: одному достаются жизнь и золото, другому — почётная смерть. Забавно, не правда ли?»

«Вот так так! Ты находишь это забавным?»

«Отнюдь. Меня волнует другое: похоже, этот несчастный, загнанный тобой в угол феа вполне способен пойти до конца. А тиртаха — не пушистая трабская змейка, которую зарокийская знать дарит своим отпрыскам на дни рождения».

«Ты думаешь, он способен…»

Маан не успел домыслить.

— Тэннар Милостивый! — взмолился Раффи и чмокнул кулак с кубиками, — помоги, Великий, слуге твоему! — Метнул, с суеверной надеждой и тайным неверием следя за хаотичным вращением камней…

— Что ж вы так неосторожно, уважаемый? Беречь себя нужно! — брадобрей Ганд, по случаю исполнявший роль цейлера, приложил руку к затылку Хыча.

— Бывает, — поморщился хозяин. — Разлили что-то, Хорбутовы дети. Темно, ничего не видать, вот и навернулся на лестнице.

— Осторожней вам надо…

— Хватит уже! И так сойдёт.

Они находились в большой, но скудно обставленной комнате — одной из трёх, что занимал под свои покои Хыч. Тусклый свет Оллата, пробиваясь сквозь зарешёченные окна, падал на стол, скамью, на развалившегося в мягком кресле хозяина и исходившую паром дубовую купель, наполовину полную кипятком, за его спиной.

Гостиный дом «Хыч Ревенурк» стоял через проулок от «Белого кашалота», и пусть это были два разных строения, хоть и соединённые общим подвалом и широкой крытой галереей, перекинутой через улицу, любой неместный прохожий подумал бы, что находится перед одним могучим сооружением, отдалённо напоминающим разинувшего пасть кашалота, заглатывающего узкий ручеёк подворотни.

— На улице неспокойно, — сварливо произнёс Кейёр.

— Что там ещё? — скрипнул песком на зубах Хыч.

— Вейзо Ктырь вернулся. И уже успел убить одного из Медвежат и стянуть у него что-то, что принадлежало Диро Кумиабулу. Медвежонка звали Нэлиорн Бирам.

— А как это у какого-то Нэла оказалось нечто важное, что принадлежало Диро Кумиабулу? — этот вопрос Хыч задал, скорее всего, самому себе. — Где это произошло?

— В «Кабане и мыши». Ходят слухи, что Нэлиорн Бирам стянул карту Ка'Вахора, составленную самим Саммоном са Рохом. Его, разумеется, искали, а тут, как на грех, тот Вейзо повстречал. Как этот упырь там оказался, не знаю. Почему Нэла убил — тоже. Допускаю, знакомы они допреж были, и Нэл ему всё рассказал, а Вейзо, не будь дурак, его и подрезал. Там ещё два Медведя Нэла искали. Одного из них Ктырь тоже к праотцам отправил.

— Шустёр, зеленорожий!

— Диро Кумиабул за онталара награду объявил — двадцать пять империков. Но позже, после того как тот ещё семерых уложил и количество желающих рисковать своей шкурой поуменьшилось, — удвоил.

— Семерых, говоришь, положил? Как же он это сумел?

— Будь я проклят, если знаю!

— Разом? Какой молодец!

— Не разом. Сперва его двое на городской свалке подстерегли. Ну, или он их, если по результату судить. А потом ещё пятеро. Эти вместе были. Троих Ктырь в доме мастера Гурвия положил. Ещё четверо Вейзо на улице ждали, погнались за ним — домой вернулись двое.

— А онт?

— Ушёл.

— Это как?.. Как ушёл? Ты шутишь, что ли?

— Он как заговорённый. Душа его не спешит покидать тело. Один нищий у свалки видел, как Вейзо два арбалетных болта на грудь принял. И ничего. Жив. И хозяин «Кабана и мыши» говорит, что прежде, чем он двоих Медвежат укокошил, успел получить хороший удар ножом в шею. После такого не выживают… ну, или хотя бы не носятся по городу как угорелые. Полсотни за такого явно маловато! Новость о триумфальном возвращении Ктыря пронеслась по Хрящам да Костяшкам, как Ксаворонга Раффелькрафа Этду по Тарратскому взморью. Думаю, желающих теперь найдётся немного, разве что Диро Кумиабул ещё на полсотни поднимет как минимум.

— Если у Вейзо действительно карта самого Саммона са Роха, то я лично тысячу за неё дам! Разузнай по-тихому, и коли всё так, как люди говорят, объявляй от моего имени.

— Сделаю.

«Подумать только, два болта на грудь онталар словил. Доспех, что ли, какой носит? — заинтересовался Хыч. — Или просто везёт зеленорожему?»

— Очень интересно, — буркнул в нос и уже громко сказал: — Хорошо, иди пока. Если что узнаешь — сразу ко мне.

Кейёр кивнул и исчез за дверью.

Партия была в самом разгаре. Фигуры на доске выстроились в замысловатой комбинации. Игроки действовали осторожно — за час с небольшим игры было съедено всего три незначительные фигуры. Даже самым искушённым знатокам зут-торон было трудно оценить сложившуюся ситуацию — просматривалось великое множество ходов, обещавших перерасти в изящные комбинации. Каждое движение фигур открывало неимоверное количество вариантов и продолжений.

Маан сидел совершенно неподвижно, положив руки на колени. Он успокоился и сейчас наслаждался игрой. Раффи же, наоборот, был возбуждён и оттого подвижен — раскачивался на стуле, то и дело что-то выкрикивал, вскакивал и жестикулировал руками. В момент обдумывания следующего хода харизматичный феа впивался взглядом в фигуры, словно хотел загипнотизировать их и подчинить своей железной воле.

Каждый из игроков уже использовал свой шанс на воскрешение фигур и ввёл в игру Камень Смерти, так что сюрпризов и неожиданностей на ближайшие шестнадцать ходов ожидать было неоткуда. Последним ходом Раффи отвёл черепаху назад, на безопасное белое поле, тем самым освобождая диагональ для своего тарантула и открывая свободные зоны варану и скарабею.

— Очень удачный ход, — смахивая набежавшую слезу умиления прокомментировал Бибброу, тот самый покладистый седобородый феа из заёмной конторы «Бибброу и Бибброу».

И действительно — после удачного, как он выразился, хода Камень Смерти красных попадал под удар чёрного тарантула.

Маан задумался. Выходило так, что, спасая Камень Смерти, ему придётся покинуть правый фланг, где и так хозяйничали два скарабея Раффи. Несколько мелких фишек красных достались бы на растерзание хищному противнику. Выбора не было, и он отступил, поддаваясь обстоятельствам.

Раффи улыбнулся, как улыбается давно ожидавший чего-то и наконец-то дождавшийся человек (или в нашем случае феа). Не раздумывая — видимо, давно учтя все возможные варианты, — он сделал ответный ход.

Сразу две фигуры красных попали под бой: скарабей, на которого нацелился хищный тарантул чёрных, и варан, атакованный Камнем Смерти. Маан снова вынужден был отступить: увёл варана, оставляя скарабея на заклание.

Раффи весь дрожал в предвкушении следующего хода, он жадно глотал вайру, а как только Маан сделал ход, двинул варана на три клетки вперёд, торжествующе при этом выкрикнув:

— Ну и что? Что ты мне на это ответишь, дядя? — Он откинулся назад, скрестил руки на груди и вызывающе окинул взглядом замерших зрителей.

Учитывая диспозицию, партия Мааном была фактически проиграна, все его попытки спасти положение летели в тартарары. Большинство игроков, находясь в аналогичной ситуации, непременно сдались, сдался бы и Огненный, но, повинуясь непонятной ему самому прихоти, тянул, надеясь хоть как-то довести партию до финала. Предпочтя медленную смерть быстрому концу.

Раффи был стремителен; он наслаждался, беря реванш за все восемь проигранных партий, — бил фигуры одну за другой, единым фронтом продвигаясь на половину противника. Он оставил в тылу одну, никому сейчас не нужную — старшую в игре, черепаху. Позиция была такова, что ни одна из фигур не могла прорваться сквозь плотные ряды чёрных.

Красные фигуры исчезали с доски после каждого хода.

Маан бросил взгляд на Коввила, он смотрел не на доску, а совсем в другую сторону. Он не видел куда, но понял, что друг отыскал нечто более интересное, нежели их партия. А вот маленький Табо… Пееро с совершенно беззаботным видом сидел у Коввила на плече и забавлялся с белым костяным кубиком. И тут Маана осенило: он быстро подсчитал ходы и…

Едва Раффи убрал с доски очередную его фигуру, Огненный, бросив лишь мимолётный взгляд на доску, взялся за деревянный стаканчик с кубиками. Это было так неожиданно, что все вздрогнули…

Охнул, сразу поняв, что сейчас произойдёт, впечатлительный Бибброу.

— О-о-о! — застонал кто-то за спиной Маана.

Глархрад шлёпнул себя ладонью по лбу.

— Шестнадцатый ход.

«Зачем ты делаешь это? — вспыхнул огонёк в голове Маана. — Может, ну его к Хорбуту — пусть феа выиграет!»

Но руку было уже не остановить. Кости грохотнули в стаканчике, как тысячи ахирских барабанов разом, а после, вылетев, долго катились по столу, цокая и пританцовывая, ударяясь о стопки монет, подпрыгивая и вращаясь.

«Поздно».

Взгляд Раффи стал каким-то рассеянным, в пылу азарта, увлечённый охотой, он забыл о подсчёте ходов. Да что Раффи — забыли все!

Феа покраснел, лысина его покрылась капельками пота, кончики побагровевших ушей нервно подрагивали. Руки Глара предусмотрительно опустились на его массивные плечи. По толпе прошёл шум, и кто-то сзади дружелюбно похлопал Маана по спине.

На одном из кубиков выпало пять, на втором — три.

«Восемь! Чётное!»

Всё было кончено. Все глядели на Маана, и он, покорный взглядам, хоть уже и не хотел этого, выставил варана на белое поле, в двух клетках от чёрной черепахи, что означало неминуемый выигрыш в два, максимум в три хода.

Привставший в ожидании Раффи вцепился пальцами в край столешницы и начал медленно оседать.

Глархрад сдавил его плечи.

— Держи себя в руках, друг!

Раффи дёрнулся, сбрасывая руки Глархрада, поднялся вновь и, толкнув ногой стул, гордо вскинул голову. Мощный кулачище феа обрушился на столешницу, заставив кружки испуганно задребезжать.

Выкрик разорвал тишину.

— ЦЕПИ!!!

Керия притаился в тени глубокой каменной ниши и наблюдал за домом напротив. Несмотря на поздний час, здесь и там было видно, как тусклый свет от масляных ламп и светлячковых светильников, разливаясь по комнатам, проникал в окна. Керия ждал уже час, и каждая минута тянулась, как целая вечность.

— Чё перетаптываешься, как кобыла в охоте?

Хоть Керия и ждал гостей, но голос из темноты был до того неожиданным, что он вздрогнул.

Зацокало о кремень кресало. Трут вспыхнул и тут же погас, превратившись в тлеющую точку, на мгновение, осветив мрачную фигуру калеки на тачке, груды мусора за его спиной, копошившихся там крыс, гнившие в лужах отбросы и щербатый камень мостовой.

Когда появилось это чудовище с мощным торсом и непропорционально маленькой для такого тела головой, увенчанной парой, наверное, самых оттопыренных на Ганисе ушей, по имени Чойум Пятишкур, Керия так и не учуял.

На безногом была широкополая с закопчённым от табачного дыма краем шляпа, из-под которой свисали грязные сосульки волос. Из особых примет (хотя куда уж больше): рыхлое, изъеденное оспой лицо; кривой, похожий на устрицу нос с вывороченной вверх единственной ноздрёй и навечно обиженная выпяченная нижняя губа.

Естественно, всего этого Керия не смог разглядеть за короткие мгновения, озарённые вспышкой. Он прекрасно знал Чойума Пятишкура и раньше и мог досконально дорисовать в воображении сокрытые сейчас под покровом темноты фрагменты лица и остатки фигуры.

Красная точка поползла вверх, набухла — калека громко зачмокал, раскуривая трубку.

— Долго ждал? — спросил Чойум, которому удивление старого приятеля доставило большое удовольствие.

Огонёк погас. Керия ощутил, как его ноздри защекотал пряный аромат гольфу.

— Н-никого за мной нет? — игнорируя вопрос, задал он свой.

— Никого.

— Я уж думал, т-тебя до морковкиного з-з-за… з-заговения ждать п-придётся.

— Хе-хе-хе, — засмеялся Пятишкур. — Замёрз?

— Устал, — безразлично зевнул Керия. — Держи вот, к-как договаривались.

Кошель с тридцатью монетами, часть того что он получил от Хыча, поглотила беззвучная тьма.

Скрипнула колёсами тележка — безногий сдал назад.

— Я всё рассказал Хычу, — сказал Керия.

— Всё? — клацнул стальными зубами Пятишкур.

— Всё как есть.

Безногий стукнул о брусчатку колодками, выехал на свет.

— Теперь ты должен передать всё это Джиару?

— Откуда ты знаешь?

Чойум снял шляпу, постучал по темени скрюченным пальцем, снова надел.

— Знаю. Может, мы его «того»? — безногий потёр пальцами мочку уха — жест древний, как сама смерть.

— С Джиаром лучше не связываться. Он опасен.

— Охотно верю.

— Я с-с-серьёзно, он очень опасен, — подчеркнул Керия, облизывая сухие губы. — Не стоит рисковать.

— Ладно, будь по-твоему.

— Мне охрана н-нужна, до утра — спину прикрыть.

— С тобой двое пойдут: Горох и Щепа, — он снял шапку, отёр ладонью лоб. Пожевал трубку.

— Если со мной что-нибудь случится…

— Не беспокойся. Хыча, если что, мои мальчики быстро покарают. За ним уже приглядывают.

Керия, хоть и через коротенькую паузу, но кивнул согласно.

— А может, и ждать нечего? Знаешь, как лучше всего сохранить тайну между тремя къяльсо? — спросил Чойум.

— Убить двоих?

— Именно так.

— Нет, т-только если…

— Жаль, я предпочёл бы помочь ему сделать свой последний вдох — это проще и надёжнее.

— А я п-п-предпочитаю, чтобы он был здрав и н-невредим, по крайней мере, до тех пор, пока… впрочем, не важно.

— Хорошо, — согласился безногий. — Смотри сам — тебе, стало быть, виднее. А сейчас иди и ничего не бойся. Всё сделаю, как уговаривались. Ребяток моих ты даже не увидишь, но знай: они будут всегда рядом.

— Ты уверен, что м-мне н-нечего б-бояться?

«Откуда у Трайса такой трусливый брат? — подумал в тот момент Чойум. — Может, они не родные?»

— Щепа! — позвал он.

Из темноты за его спиной выступил мальчишка — весь в чёрном, к тому же лицо его и руки были измазаны сажей, так что разглядеть его было практически невозможно. Керия увидел лишь, как блеснули озорные глаза, да и то когда тот мельком взглянул на него. Остальное время веки малолетнего къяльсо были полуприкрыты, отчего он превращался в тень. Левая рука лежала на поясе, на сгибе правой Щепа держал сиво-рыжую, довольную жизнью крысу.

— Градд Керия забыл свою сумку на балконе третьего этажа. — Чойум указал чубуком трубки куда-то за спину Керии. — Принеси, — потребовал он.

Щепа сделал шаг вперёд, наклонился, опустил крысу на щербатый камень мостовой и… исчез…

Скачущий взгляд Чойума заставил Керию обернуться. Приглядевшись, он увидел чёрную тень, с проворством ящерицы взбиравшуюся по стене соседнего дома. Ещё мгновение — и Щепа, щегольски крутанувшись на руках, перескочил через ограждение.

— Эта? — спросил он, потрясая в руке чем-то чёрным, издали напоминавшим суму.

— Да, но к-к-как? — Керия растерянно хлопал себя по боку, где минуту назад болталась его сумка.

— Это всё, мастер Чойум?

Обычно голоса в ночной тишине звучат звонко, но слова юного къяльсо были исключением. Голос его был негромок, и хотя он не возвышался над естественными ночными звуками, а скорее сливался с ними, Керия отчётливо слышал каждое произносимое им слово.

— Слезай, — приказал безногий. — Иди, друг, делай свои дела и ни о чём не беспокойся…

Больше Керия ничего не услышал. Постояв с минуту в раздумьях, он поднял лежавшую теперь у ног суму и зашагал прочь.

Со стороны «Кашалота» послышались шум и крики. Хыч нехотя встал. Поморщился — голова ещё побаливала.

— Расшалились что-то ребятишки! — Он дохромал до окна и отодвинул занавеску. — Что они там, Хорбутова требуха, орут окаянные? Не слышу!

— Цепи! — скандировала толпа. — Цепи!

— Тиртаха!

— Тиртаху давай!

Шум на мгновение смолк, и зал взорвался одобрительными, предвещающими диковинное зрелище криками.

Все обернулись к выходу, откуда раздался призыв к поединку. Их уже не интересовала так драматично закончившаяся партия между Раффи и Мааном — их ждало новое, полное ещё большего трагизма зрелище, а если повезёт — переходящее в массовую потасовку.

Коренастый феа с густой рыжей шевелюрой и бородой, большими оттопыренными ушами, окантованными гроздьями колец-серёжек, грозно нависал над столом, упёршись в него кулаками, и буравил взглядом статного пожилого заро, фигура которого возвышалась по другую сторону стола.

Заро стоял ровно, надменно обхватив плечи руками. В наклоне его головы и прищуре глаз читалось презрение с лёгкими, едва заметными нотками удивления и недоумения.

— Наш с тобой спор, тварь ты заносчивая, решит древний обычай! — рыжебородый сплюнул на пол. — Я требую поединка!

— Тир-та-ха! — разбуженным ульем гудела толпа.

«Не слишком ли много для одного вечера?» — мысленно поинтересовался Маан, с облегчением глядя на странную парочку.

«Признайся, друг мой, это произошло очень кстати».

«О да! Я немного испугался».

«Не за себя, надо думать?»

«Естественно, не за себя».

Народ вокруг стола со спорившими засуетился. Табуреты заменили стульями с высокими прямыми спинками. Глархрад загромыхал железной цепью, пропуская её сквозь кольцо, которое вытянул из прорези в центре стола:

— Дил, тащи тварюгу сюда!

— Сей момент, дядька Глар! — подскочил мальчишка.

— Быстрее давай! — Охранник взялся за концы цепи двумя руками и, проверяя ход, потянул её сперва в одну, а затем и в другую сторону. Поклацал кольцами-кандалами, оценив безупречную работу застёжек.

— Дядька Глар, а какую несть: чёренькую или рыжую?

— Чёрную — она пошустрее будет.

— Это ещё зачем, уважаемый? — поинтересовался Маан у стоявшего рядом, кивая на цепь.

— Чтобы не сбежали, — окатил его холодным презрительным взглядом одноглазый вартарец.

— Это как?

— Склази сядет с одной стороны стола, заро с другой, — поняв, что он не отвяжется, терпеливо пояснил одноглазый, — Глархрад их руки меж собой цепью сомкнёт. Тиртаху на стол выпустят.

— Склази это феа?

— Да.

— Зарокийца как звать?

— Понятия не имею.

— А тиртаха зачем?

— Склази на себя тянуть станет, заро на себя, — обречённо вздохнул одноглазый. — Кто, обессилев, руку на стол уронит, того тиртаха и покусает.

— Это зачем? — Маан кивнул на второго охранника помахивающего небольшим вартарским топориком.

— Ну что ты, в самом деле, как маленький, — возмутился одноглазый. — Руку проигравшему рубить будет, чтобы не помер. Мы же не звери.

— Хорош языки чесать, давайте уже начинайте! — загомонили вокруг.

— А вы, уважаемый, — Глар вспомнил про заро. — Как вас, простите?

— Лэрис ра'Дор, — назвался тот.

— Вы, уважаемый Лэрис ра'Дор, ничего сказать не желаете? Может так статься, что это будут последние ваши слова.

— Спасибо, — ответил заро с небрежным достоинством, — переживу.

— Ну что же, — Склази звонко хлопнул в огромные ладоши, — тогда пора начинать!

Противники опустились на стулья. Широкие ремни оплели их груди. Клацнули хитроумные защёлки. Стальная цепь с кольцами-застёжками на концах, продетая сквозь кольцо в столешнице, надёжно сковывала запястья Склази и Лэриса ра'Дора — потяни вверх один, рука другого тут же опустится вниз.

«Что-то я не очень понимаю, чего этот Склази так радуется, — Маан затянулся и выпустил дым носом, — заро хоть и не так могуч, но, сдаётся мне, может составить кузнецу достойную конкуренцию».

«Сам не пойму, — пожал плечами Коввил. — Склази ведёт себя так, будто уже выиграл».

«Вот и я о том же. Странно всё это».

Сиурты и подумать не могли, что всё подстроено и несколько дошлых искушённых в воровском деле сотоварищей Склази в это время вычищают карманы зевак и срезают их поясные кошели. На самом деле, если бы многоопытный Раффелькраф Этду не был настолько щепетилен в вопросах къяльсовской чести и не озаботился об их выигрыше, его на столе уже бы не было.

Один из напарников Глара — здоровенный детина — встал за спиной заро, ещё один возник за спиной феа, левой рукой придерживая его за плечо. В правой он сжимал зловеще сверкавший вартарский топорик.

— Начинаем! — возвестила кривоногая карлица Рата. Она взлетела на табурет, проверила прочность кандальных замков, подёргала за кольцо, подправила локти противников и, предварительно взбодрив членистоногую тварь энергичным потряхиванием стеклянной колбы, выпустила тиртаху на гладь столешницы.

Цепь звякнула, натянулась и застыла недвижимо, не желая до явного преимущества принимать чью-либо сторону.

Зал взорвался ором.

Коввил с Мааном стояли в стороне, около одной из колонн, откуда открывался прекрасный вид на разыгрывавшуюся пред их взорами драму. В суете никто не обращал на них ровным счётом никакого внимания. Публика, как ей и положено, получив новую игрушку, тут же охладела к старой и потеряла к сиуртам всякий интерес.

— Ты только погляди, — кивнул в сторону сражавшихся Коввил. — Заро-то молодцом держится!

Хоть Склази и был силён как бык, поединок, к радости зрителей, закончился не сразу. Заро сжался и, покрываясь синими ручьями вен, капельками пота и узлами пусть и не таких впечатляющих, как у противника, мышц, превратился в каменную глыбу.

Кто-то коснулся плеча Маана. Он обернулся; это был мальчишка-нуйарец из зала.

— Уважаемый Маан, Раффелькраф Этду просил меня всё собрать и проследить, чтобы вы ничего не забыли. — Он протянул ему свёрток, — здесь всё, можете не сомневаться. А ещё команда была Ксаворонгу вам показать — она в Трёхскальном порту стоит.

— Хорошо, — Маан взял свёрток и протянул ему две медные монеты. — Потом с Ксаворонгой разберёмся, не до неё сейчас.

— Спасибочки, градд, — парнишка поспешно схоронил монетки за щекой.

— Готов!!! — заорал кто-то истошно. — Допрыгался, мать его!

Маан обернулся и увидел беснующуюся толпу, торжествующего Склази, полностью обессилевшего заро с безвольно опущенной рукой, но гордо вскинувшего голову и взирающего на тиртаху, стремительно приближающуюся к его руке, притянутой цепью к столешнице.

Склази напрягся, дёрнулся, до предела натягивая цепь и лишая заро последнего шанса на спасение. Феа выхватил свободной левой кружку у стоявшего рядом вартарца и сделал пару жадных глотков.

Времени на раздумья не осталось, Маан подался вперёд и…

«Прости, друг, — вспыхнул он мыслью, — но смотреть на это я не намерен!» — Больше ни на какие думы времени не было. Надо было действовать — Маан вскинул руки и ударил… Коротко, хлёстко, и, главное, точно.

Огонь в светильниках ярко вспыхнул. Звякнула цепь. Хрустнула панцирем раздавленная магическим ударом тиртаха, растекаясь по столешнице ядовитым пятном.

Помог и Коввил — нейтрализовал токсин и освободил из кольца руку Лэриса ра'Дора.

Всё было проделано в высшей степени скрытно с минимальными физическими проявлениями, однако когда Маан уже собирался ретироваться, затерявшись в толпе, взгляд его уткнулся в злые глаза какого-то нуйарца, сверкнувшие из-под низко надвинутой войлочной шапки с полями.

— Крайнаки! — истошно возопил нуйарец, дрожа от неудержимой злобы и жажды убийства.

— Эй-эй! Ты что это, колдовать здесь удумал?! — заорал лохматый брилн, но, наткнувшись на суровый взгляд Маана, осёкся и мешком повалился на пол, мгновенно обмякнув. Под полями его шляпы затлели волосы. К нему кинулись двое его товарищей и, энергично отходив его той самой шляпой, загасили дымившуюся шевелюру. Похоже, что это были подельники Склази, и что-то они затевали, и явно ожидали совсем другого исхода.

— Все сюда! — заорал нуйарец и кинулся в атаку.

Маан не нашел ничего лучшего как схватить его за плечи и пнуть коленом в пах.

— Вы что творите, аспиды? — завизжал один из вартарских наёмников. — Крайнаки! Двое! — В его руке сверкнул здоровенный тесак. — Держи их!

— Заткнись! — с силой толкнул его Маан, выкинув вперёд обе руки.

Вартарец отлетел в сторону и, пытаясь удержать равновесие, отчаянно замахал руками, но устоять не сумел. Он опрокинул лампу и, путаясь в портьере, повалился прямо в разгоравшийся огонь. Запах палёного человеческого волоса ударил в ноздри. Вартарец вскочил и, превратившись в живой костёр, заметался по залу, вопя и размахивая руками. Глархрад кинулся к нему на помощь, попытался сбить с ног, тот, бестолково крутясь и размахивая руками, ещё больше раздувал огонь, пожиравший его волосы и одежду. Пламя взвилось к потолку и стремительно поползло по занавескам, перекидываясь от окна к окну.

Коввил среагировал мгновенно — повалил бедолагу на пол и укутал его воздушным покрывалом.

Началась паника, люди ринулись к выходу.

— Держи вора! — заголосили справа. — Стой, сучий хвост! Стой, падла!

Кто-то поскакал по столам, опрокидывая посуду.

— Держи его!

— Кого держать? — заржали прямо у Коввилова уха. — Тут все честные къяльсо!

Пошла кутерьма.

Ещё один наёмник выхватил кривой нож и кинулся на Маана, но тотчас повалился на колени. Он застонал от боли, раскачиваясь взад и вперёд, — кисть его правой руки крепко зажата под мышкой левой. На полу в обуглившемся контуре лежал выпавший нож, раскалённый настолько, будто его только что вынули из горнила.

— Помоги заро, — крикнул Воздушному Маан.

Лэрис ра'Дор, на лице которого не было и тени беспокойства, благодарно кивнул.

— Останови огонь, я мигом, — Коввил оттолкнул оцепеневшего Глара в сторону.

Зал заволокло едким дымом. Народ, позабыв обо всём, ломился к выходу.

Маан оплетал зал сетью ограждающих заклятий. Он брал пламя под контроль и, не давая ему распространиться, отсекал питающие воздушные потоки. Подоспевший Раву сбалансировал энергию Уино и вобрал в себя ярко-белое пламя.

— У-ах! — Маана передёрнуло от бодрящего наслаждения. Шёрстка на спине Раву вздыбилась. Пееро фыркнул и горячо выдохнул.

В это время Коввил уже хлопотал возле заро. Склази к тому моменту и след простыл. Раздался звон стекла — с грохотом вылетело окно. С улицы донеслись крики и колокольный набат. Маан с Коввилом подхватили Лэриса ра'Дора под руки и двинулись к выходу…

Глава 13. Куриная лапа

Место, куда направил свои стопы Гейб Ваграут, располагалось немного правее старо-Матиоронского тракта, делающего здесь крутую петлю и огибающего три горных отрога кривой рогатиной выдающихся в пустоши. Именно между двух из этих отрогов в народе нареченных Куриной лапой и находились руины древнего поселения, названия которого давно уже никто не помнил.

Здесь в небольшом домике, построенном охотниками за вильнами, находилось временное пристанище с добровольно пополняемым запасом провизии, одежды и прочего скарба, всего-всего, что могло понадобиться одинокому путнику, уходящему в пустоши. Здесь переживали непогоду, отлёживались, залечивая раны; здесь же оставляли новости и записки друзьям, а иной раз даже посылки.

Именно для того чтобы проверить свой тайничок Гейб туда и направлялся.

…Со своими новыми друзьями он расстался на развилке у небольшой рощицы на холме. Они собирались разбить лагерь и приготовить еды. Предполагалось, что путешественники проведут здесь целый день; надо было хорошенько отдохнуть перед длинным переходом — следующий участок считался самым опасным на всём пути от Гасора до Охома. Гейб собирался присоединиться к ним ближе к вечеру, порадовать свежими новостями и диковинными фруктами, росшими в одичавшем саду неподалёку от древних развалин…

Феа удобно устроился в кустах среди валунов и наблюдал за дорогой.

Беспокойство его началось с того как вечером позапрошлого дня путники увидели впереди по направлению к Охому огни двух костров.

Свой лагерь они разбили в укромном местечке с трёх сторон защищённом наваленными друг на дружку рыжими валунами и первый раз за всю дорогу выставили ночной караул. Утром следующего дня увидели на тракте тэнтованную телегу и двух конных при ней. К обеду ещё одну. Дальше хуже — на следующий день количество проходящих по тракту телег возросло до четырёх; людей в общей сложности насчитали больше десятка. И это в местах, где и одного-то попутчика даже в лучшие времена не встретить.

Это массовое «паломничество» неизвестно куда и зачем, которому они стали свидетелями за последние двое суток, не могло не обеспокоить Гейба Ваграута; естественно, что ему захотелось проникнуть в суть происходящего, тем паче что телеги и люди в них следовали в том же направлении что и он…

Под горой, за камнями, шумно журчала ручей.

— Я за водой, — Левиор взял большую тыквенную баклажку и начал спускаться по тропе.

— Погоди, я с тобой.

— Останься, — крикнул он Кинку, но было поздно — внизу у ручья копошились пятеро мужчин, нуйарцы: отец семейства и четверо его великовозрастных сыновей. Мамаша и двое пацанят суетились у костерка, тот, что постарше возился с упряжью (неподалёку паслись две стреноженные лошади), младший собирал хворост.

При виде незнакомцев лица у взрослых посуровели.

— Здоровья и блага, — поприветствовал их Левиор. — Как дела ваши, уважаемые?

Папаша отложил лоток полный песка и мелких камушков, вытер лоб.

— Плохо, — сказал он.

— Что так?

Они промолчали.

— Чем это вы занимаетесь, дядьки, — весело спросил Кинк.

— Бельё полоскаем, — ответил зеленобородый, видимо старший из сыновей.

Остальные зареготали.

— Шли бы вы отседа, устали мы сильно, нет охоты лясы точить, — говорящий это поднял угрожающе кирку и двинулся в их сторону, — а вот морду кому-нибудь разбить, это по настроению, всегда пожалуйста.

— Мы всё поняли, — попятился Левиор, миролюбиво вскидывая руки. — Нам неприятности не к чему. Уже уходим.

Они быстро поднялись на холм и начали собирать лагерь, но не успели — четверо старателей поднялись следом и направлялись к ним.

Лохмоух увидев незнакомцев истерично замотал хвостом и заржал, так истошно, что у Левиора заломило уши.

— Иди к нему, успокой, — сказал он. — Вам что-то нужно уважаемые? — Он поднял с земли посох и нож — его бросил Кинку.

— Положь палочку, Белый, ты нам не нужен. Забирай мальчишку и дуйте отседа, пока целы, — сказал зелёнобородый. — Добро только оставьте.

— И нож мальчишка пусть бросит, — указал безбородый и даже безусый (подобное отсутствие растительности на лице для нуйарцев нонсенс), далеко не самый старший, но самый здоровый из братьев.

— Не дождёшься, — огрызнулся Кинк, сноровисто отвязывая ослика Лохмоуха.

— Смелые, — осклабился папаша семейства. Он вскарабкался на холм последним и теперь стоял тяжело дыша, согнувшись и уперев ладони в колени.

— Эт мы щас поглядим, — зеленобородый вышел вперёд, воинственно выставил кирку. — Ой, — вдруг оступился он. Сделал широкий шаг и чуть не грохнулся в грязь. Устоял, опершись на кирку. Но уже на следующем шаге подвернул другую ногу и снова (вот ведь чудо) устоял. А на следующем шаге опять…

— Отойди, Дууд, — оттолкнул его плечом, спешащий следом здоровяк. Но поскользнулся сам и растянулся, ткнувшись носом в грязь. — Ну мы тебе сейчас, — забулькал он, почему-то решив, что Левиор виновен в его и брата неустойчивости.

И правильно, надо сказать, решил.

Ещё двое братьев неожиданно для себя обнаружили, что почти по колени ушли в землю.

Зеленоволосый тем временем так и брел, спотыкаясь будто калека, матерясь и усердно сопя носом, с трудом отдирая от земли подкашивающиеся ноги.

Левиор приободряюще улыбнулся Кинку, подбросил посох и крутанул им, выписав в воздухе свистящую восьмёрку.

— Так нам уйти или остаться?

— Идите с Гальмонорокимуном, брат. Идите, прошу, — заверещал папаша, сообразив что нарвались они не на того кого надо.

— А добро? — глумливо вопросил Кинк. — Оставить или забрать?

— Сука! — прохрипел зеленобородый, валясь от изнеможения на землю так и не дойдя до Левиора каких-то пару шагов.

Остальные стоически молчали.

— И помощь моя не требуется? — спросил Левиор.

— Спасибо, брат, — устало выдохнул отец семейства, — сами как-нибудь управимся.

Зеленобородый уже рычал в бессильной злобе и рвал пожухлую траву руками.

— И вам спасибо, — Левиор отложил посох и начал собирать вещи, — пусть Великая Рыба будет к вам благосклонна.

…Они ушли. Левиор так и не отпустил братьев-нуйарцев и их папашу, решив, что такое хамло надо приручать к хорошим манерам и недолговременное (дней так с пятóк) заточение под открытым небом пойдёт им только на пользу.

То, что эти люди сотворили с их бывшим убежищем, постоялым двором назвать было трудно. К старой крытой дранкой лачуге аккуратно вписанной в склон горы, была пристроена ещё одна — свежий камень и солома на крыше резко контрастировали с рыжиной и серостью старых. Добавились навес со столбами, сарайчик и открытая конюшня. И вывеска — на деревянной доске три жирные сходящиеся внизу линии и надпись, настолько кривая, что суть мог понять даже тот, кто и читать никогда не умел: «Куриная лапа», и ниже мельче, но от того не ровнее: «еда и постой».

«Чем сделали, тем и обозвали», — мысленно фыркнул Гейб, и густо схаркнул под ноги на белый отмытый дождями лошадиный череп.

Из оцепенения его вывел окрик, он же обнадёжил что всё не так уж и плохо.

— Не верю своим глазам! Гейб, Ваграут, и ты к нам! А чего один? Опять пожадничал?

— Что? — он завертел головой.

От серых палаток, рядком вставшим вдоль речки к нему топали двое: Паре Черныш и Гильни…

«Корс кажется, — попытался припомнить полное имя второго Гейб, — ага, Гильни Корс, точно так. Свои это уже хорошо».

Первого он видел последний раз года три назад, здесь же, со вторым был знаком совсем слабенько, но теперь был рад и ему.

— Ты погляди на него, Паре, — растянул губы в улыбке Гильни, — он же совсем ничегошеньки не знает! Он случайно здесь.

Гейб обнялся с Паре, пожал руку Гильни Корсу.

— Что происходит? — спросил. — Я тут осенью неделю жил, ни одной живой души не было.

— Вот-вот. Тишина была — сдохнешь и землицей ни кто не присыплет, а теперь… Идём, горло прополощем, там всё тебе и расскажем.

— Внутри кто?

— Свои все, или почти свои. Не переживай, сулойам здесь пока ещё не объявлялись.

— А должны?

— Куда без них в таком-то деле. Со дня на день ждём.

— Ты серьёзно?

— Идём уже, сейчас всё расскажем, не переживай.

Небольшая комнатка порадовала свежестью и неожиданной чистотой: несколько столов, скамейки и стойка из оструганных досок, большой свежесложенный каменный очаг. Не считая их троих и трактирщика за стойкой, пять человек народу. Вот Жон Сова — ему Гейб прошлым летом проиграл в иссальские листы двух своих лучших тяргов. Вот братья Вирис: Линго и Джори, и Сен Одноусый, с ними три года назад пять недель в пустошах провели, Сен тогда чуть ноги не лишился. А это сам Эррэ Бон по прозвищу Белый паук, куда же без него, отвечает на кивок Гейба двойным нуйарским касанием — сперва лба, а за ним подбородка.

— Одиннадцать недель тому назад, — упреждая вопросы, издалека начал Паре. — Объявился в Казараме один вильник, не наш из ниогерских нуйарцев. Кутил неделю, да так бурно, будто последний день на этом свете живёт, а потом ещё неделю «звенел», что цеп на твоей деревяшке знаменитой. Платил за всё золотыми империками справно и вовремя, в том, думаю не его заслуга, а хозяина тамошнего кабака была. Но как грится, сколько верёвочки не виться, а конец всегда отыщется, на каком-то этапе кутежа и распутства денежки у вильника подзакончились. И выложил он тогда перед хозяином трактира самородок золотой с яйцо куриное. Вот такой, — Паре продемонстрировал размер самородка, — весом на полсотни имперских.

— А потом ещё один достал, поболе, — на полтораста монет. — Гильни начал разливать ниогерское по кружкам. — И песок ещё, в мешочке.

— Ага, — скривил рожу Паре, — выбирай, дескать, чего для оплаты хватит. Ну не дурак ли?

— Хозяин, хитрый сучок, золота взял ровно столько, сколько вильник ему должен был, а затем мордовороты им подосланные, всё из горемыки дубинами в соседней подворотне выколотили. Этот дурень, оказывается, золотишко на реке Красной нашел. И мыл три недели один в своё удовольствие…

Гейб опрокинул кружку, справно двигая кадыком выхлестал содержимое в несколько мощных глотков, будто и не вино это было, а эль или вайру.

— Дальше, я так понимаю, всё как по маслу у них пошло, — сказал он, рукавом губы утирая, — ухари те вильника облегчили да к праотцам догуливать отправили, а сами за золотым камнем засобирались?

— Хозяин «Белой лебеди», Копар Тихоня его зовут, три подводы снарядил с провиантом и инструментом разным. Это вот, — Паре объвёл зал взглядом, — его теперь заведение. Сам в Казараме остался, сын его здесь верховодит.

— И что, правда в Красной реке золото есть?

— А то! — налёг грудью на стол Паре. — Все молчат, как воды в рот набрали: нет, мол, ничего, обманул нас Тихоня. А сами моют и моют, моют и моют. Не знаю как остальные, а мы с Гильни, — он осёкся и виновато поглядел на компаньона. Тот кивнул: говори, чего уж там. — Мы с Гильни, — понизил голос Паре, — уже на три сотни с гаком песку намыли. За три дня. Представляешь сколько за полгодика поднять можно.

— Кто вам позволит, — ухмыльнулся Гейб, покусывая ноготь большого пальца.

— Вот! О чём и разговор, потому и спешит народ. Через недельку другую сулойам нагрянут, перепишут всех, посчитают и налогом для начала обложат. А недельки через три, как станет ясно, что золотого камня тут действительно много, людей работных нагонят, охрану да кандальников. Сдвинут нас именем Ихольара на болота, да зачнут для короля и огетэрина, а сдаётся мне — больше для самих себя, золотишко добывать.

— Все это понимают, — сказал Гильни, — потому и пашут на износ, себя не жалея. Это тот случай, когда день год кормит. Две недели у нас не больше, — подытожил он, похлопывая по столу широкой ладонью.

— Золотишка намыть, конечно, неплохо, но я и на вильнах хорошо зарабатываю, что б ещё в холодной воде кверху жопой с лотком скакать.

— Сравнил тоже. Одно дело здесь в тишине и спокойствии, другое по болотам шастать, где того и гляди йохор или гремуча ильня в штаны заползёт, или корк ногу по самое «не балуй» откусит.

— Мне это болото уже словно дом родной, а корки и йохоры вместо родни. Чего я там ещё не видел, чтобы бояться.

— Это да. Но здесь тепло и сухо, а вечером подогретое ниогерское с сидру и кости у камина. Хорошо. Ещё бы баб сюда выписать…

— Многовато здесь народа для одной маленькой тайны, не находите? Делец этот из Казарама, не знает что ли, что такие дела тишину любят?

— Он знает, — заверил Паре, — видать это у подельников его вода в жопе не удержится.

— Или гуляка тот, спаси Тэннар его душу, где-то ещё золотым камнем прихвастнуть успел, — предположил Гейб. — Я пока сюда шел четыре телеги с людьми насчитал, здесь я их не вижу.

— Здесь только те, кто про хижину нашу знал. И кто с ними приехал. Остальные ниже по реке. Вчера вечером у нас собрание было, договорились в верхнеречье никого не пускать, наше это. Чужаки пусть внизу колупаются, остатками довольствуются. Хотим сетку в протоке поставить, чтобы крупняк вниз по реке не уходил.

— Думаешь, золото по реке как говно плавает?

— Не знаю я как оно плавает, может как говно, а может и нет, но только мысль мне эта вчера показалась разумной. И народ поддержал, не одни же дураки здесь собрались.

— Не теряйте времени, не поможет сетка. А если и собрались ставить, то на перекате после бучало воткните. А ещё лучше не забивайте головы всякой ерундой, а подумайте, как добытое спрятать, сулойам, полагаю, так просто вас отсюда не выпустят.

— Погодь, Гейб, а ты что с нами не останешься?

— Да какой из меня старатель. Здоровья совсем нет, да и дело у меня. Я ведь за новостями сюда шел, тайничок проверить.

Громко хлопнула входная дверь. Гейб, как и его товарищи глянул и похолодел, звякая дюжиной колокольчиков, в зал входил Чёрный сулойам. С ним двое — один высокий и худой с острыми усами, другой пониже, лысый, но с седыми кучеряшками над ушами и тоже худой, оба в сером.

— Быстро они, — выдохнул Гилни. — Не ожидал.

— Даже слишком, — сглотнул Гейб. Он поднял со скамьи высокую смушковую шапку Паре и нахлобучил себе на голову, заёрзал, поворачиваясь в пол оборота, так чтобы вошедшие не могли видеть его шрама. Взял в руки пусть и пустую кружку, поднял на уровень подбородка.

Паре сразу смекнув в чём дело, перекинул через скамью ногу и развернулся лицом к вошедшим, откинулся локтями на стол и развалился широко, прикрывая товарища. Гилни проделал те же манипуляции.

Чёрный без особого интереса оглядел комнату и поднял руку. Выдержал паузу привлекая к себе всеобщее пристальное внимание.

— Послушайте объявление, братья мои, — сказал он и перевёл взгляд на усача в сером.

— За преступления перед короной и Великим собранием Хаггоррата разыскивается подданный Зарокийской Империи эквес Левиор Ксаладский, — хорошо поставленным голосом объявил тот. — Вышеупомянутый сиорий может скрываться под видом Белого жреца сулойам четвёртой ступени и именовать себя братом Дисаро. Вознаграждение за поимку эквеса Левиора Ксаладского составляет пятьсот золотых имперских рэлов.

— Совсем не интересно, — шепнул Паре, — теперь, когда золото лежит прямо у нас под ногами мало кто возьмётся за такое опасное дело.

— Да, но о золоте знают лишь немногие, остальные же за пять сотен империков ему Сарос с неба снимут, да к дому прикатят. На них лет десять без забот жить можно. Даже больше.

— Так же разыскивается его помощник, — оглашал далее усатый, — некий Гейб Ваграут. Феа из Веррана. — За любую информацию о местонахождении вышеупомянутых лиц назначена награда — двадцать имперских рэлов. Обращаю особое внимание на то, что эквес Левиор Ксаладский должен предстать перед судом в полном здравии и в неоспоримой способности участвовать в процессе и с должным пониманием реагировать на предъявленные обвинения, а посему как особое условие оговорено, что нанесение вреда вышеуказанной личности будет расцениваться как измена! Равно как оказание помощи и любого рода поддержки.

Гейб сгорбился, Паре и Гилни сдвинули плечи.

— А где гарантия, что вознаграждение выплатят? — выкрикнул Линго Вирис.

— Я твоя гарантия, — метнул в него испепеляющий взгляд Чёрный. — Именем Ихольара подтверждаю, что выше вознаграждение можно будет получить в крепости Казарам в обмен на эквеса Левиора Ксаладского, живого и здорового. Это понятно?

— Да.

— Будут вопросы обращайтесь… Поесть нам дай, хозяин.

— Позволите вопрос, брат? — заискивающим гаерским тоном произнёс Гилни, когда эти трое расселись.

Он подошел и встал так чтобы их взгляды, обращённые на него, были направлены в противоположную от двери сторону. Паре тоже поднялся и помахал Гейбу спрятанной за спиной ладонью, указывая на выход. Как один встали сидящие за соседним столом братья Вирис, Эррэ Бон и Сен Одноусый. Кряхтя поднялся Жон Сова. Загомонили, будто уходить засобирались, и словно невзначай выстроились в шеренгу, образуя живой коридор до самой входной двери.

— И вот когда я уже распрощался с Паре и Гилни появился этот человек. Он сказал, что его зовут Геу Ксерим и что вы якобы с ним знакомы.

— Как-как, Геу Ксéрим? — спросил Кинк. Он шел рядом с Левиором и вёл в поводу ослика Лохмоуха.

— Ксери́м. Вы знакомы, Белый?

Хоть Гейб и знал его настоящее имя по-прежнему предпочитал называть братом Дисаро или просто Белым.

— Да, и очень давно.

— Это хорошо, тогда я правильно сделал, что не убил его.

— Ты хотел его убить?

— Да, я рисковал. Он появился тогда же когда и Чёрный сулойам и его товарищи, может он приехал один, а может вместе с ними, откуда я мог знать что могу доверять ему. Может он подсыл сулойамский.

— И что же тебе помешало?

Гейб пожал плечами, нервически дёрнул подбородком.

— А Хорбут его знает.

— Я сильно сомневаюсь, что это Геу Ксерим. Как он выглядел?

— Обыкновенно: крепкий такой, волосы седые, борода косичками… как-то так… — нахмурился феа, — не силён я в этих штучках, понимаешь. Лысый и лохматый ещё запомню, а вот мелочи там всякие, никогда в голове моей не задерживаются.

— Говорил с акцентом? Окончания слов смягчал? Вот так. — Левиор несколько раз воспроизвёл нужный ему звук.

— О! Точно! Я сперва внимания не обратил, а сейчас, когда ты показал, понял что так и было. Он?

— Нет.

— Что?

— Это Хэд Хоман — начальник охраны градда Ксерима. Назвался его именем.

— Зачем?

— Видимо, чтобы проще с сулойам было общаться. Геу Ксерим человек богатый и в определённых кругах известный, к нему и доверия и уважения больше. А Хэд Хоман дауларец, с ним сулойам и говорить не станут.

— А то они не поняли что он дауларец.

— Ну, ты же не понял.

Гейб поскрёб лысину. Вздохнул.

— У меня, чтобы разобраться времени не достало.

— А может и не притворялся он, просто тебе назвался именем хозяина, дабы долго не объясняться.

— А мне какая разница, я ни того ни другого не знаю.

— Так ему надо было сперва объяснить тебе кто такой градд Ксерим, потом кто он сам и почему говорит от его имени. А это ненужные вопросы, и подозрения.

— Ну да, — сдался Гейб, — так проще.

— Как он узнал тебя?

— Это совсем не сложно, — феа указал на шрам, — я, понимаешь ли, как из «Куриной лапы вышел» чутка расслабился на радостях что живым ушел.

— Что просил передать?

— «Если сиорию Левиору нужна помощь, — сказал, — сможете найти меня у Водяного древа». — Гейб махнул рукой куда-то в сторону. — Это там. — Сказал, что до Сароллата ждать будет.

Левиор взглянул на полоску тракта, она выгибалась, уходя дальше на гору, как раз в ту сторону, куда указывал феа.

— Это по пути?

— Да.

— Что за Водяное древо? — вклинился вопросом вечно охочий до знаний Кинк.

— Обычный водяной тунам, но очень древний, — ответил Гейб. — Ему, наверное, несколько тысяч лет. Говорят что это первый водяной тунам в этих краях, видимо, поэтому его так и назвали.

— Но водяные тунамы на болотах растут, а этот на возвышенности, почему?

— Значит не все на болотах, я же сказал — он первый. Ещё не знал где ему положено расти, а тебя не было, чтобы подсказать.

— Глупости ты говоришь, дядька Гейб.

— Зачем ты тогда вопросы мне задаешь, если я по твоему мнению глупостями на них отвечаю, — возмутился феа. — Где смог там и вырос. Я что тебе Тэннар Всемогущий на все твои вопросы ответы знать.

— Ты чего, дядька Гейб, обиделся? Скажи-ка мне лучше как правильно: Сáроллат, Сарóллат или Сароллáт? А то каждый на свой лад корёжит и не понятно как говорить надо.

— Как я сказал, так и правильно, не расслышал что ли?

— Ну не скажи, я у дядьки Левиора, когда про экриал спросил, он ответил, что правильно экриáл будет, но сам он всегда экри́ал говорит, потому что с детства так привык, и переучиваться не собирается.

— Да тут и разницы никакой нет, и так всё понятно, как ни говори.

— Так-то — да, но я же тебя не про экриал спрашиваю, а про Сароллат.

— Какая тебе разница? — хрипнул Гейб, — как нравится, так и говори.

— Не надо мне — как нравится, надо — как правильно.

Феа выдохнул, поскрёб чёрную от щетины лысину.

— Сарóллат тогда, так же, Белый?

— Угу, — задумчиво огладил аккуратную бородку Левиор и скосил взгляд на Кинка — тот, удовлетворив любопытство, шел в стороне и пинал сухие метёлки придорожного костреца. — Думаю, Геу Ксерим может кое в чём нам помочь, — в полголоса сказал Левиор, — давно его знаю, и могу доверить самое дорогое, что у меня есть.

— Я понял тебя, Белый, — с охотой и так же тихо ответил Гейб. — Если поспешим, то завтра к обеду ты будешь говорить с Геу Ксеримом.

— Это за третьим отрогом, на развилке. Сулойам там пост поставили… Я позову Хэда Хомана, он объяснит подробнее…

— Спасибо, градд Ксерим, с вашего позволения мы с Хэдом обсудим это позже, — остановил хозяина Левиор, который немногим ранее поведал ему всё о своих похождениях (почти всё, разумеется, не вдаваясь в подробности которые ну ни как не предназначались для сторонних ушей). Рассказал, как получилось, что он впал в немилость Венсора ра'Хона, как ему, не без помощи Кинка, удалось раздобыть одежду и регалии сулойам, как они встретили Анготора Рима и познакомились с Гейбом и для чего теперь идут в Верран. Как шли вдоль тракта, в стороне, и надеялись, что не встретят по пути ни одной живой души, а тут оказывается такое столпотворение, не безлюдный тракт, граничащий с пустошью, а площадь Манерикома в жаркий летний полдень…

Кстати Гейб, девизом которого было: «меньше знаешь крепче спишь», тоже в первый раз услышал ту часть истории, в которой не участвовал лично, и, похоже, нимало удивился, узнав, что Левиор был одним из приближенных самого Венсора ра'Хона, и что с Кинком он познакомился совсем недавно.

— А я-то думал ты и взаправду его дядя, — шепнул он тогда и недоумённо покачал головой.

Они сидели на мягких подушках в шатре Геу Ксерима и пили из маленьких чашечек артарангский гонхару, вкус которого был сравним разве что с поцелуем красавицы Надиады.

Через отверстие входа, под поднятом на шестах, на манер навеса, войлочным пологом Левиор видел, как Кинк носится по поляне с целой ватагой пятнистых тяргских щенков. Было тепло, чувствовалось скорое приближение весны, да фактически весна уже наступила; мальчишка разгорячился на столько что скинул шапку и даже тёплую войлочную курточку. От его волос шел пар. Рядом как скала возвышался могучий Хэд Хоман. Дауларец стоял, сложив на груди руки и наблюдал… за всем сразу: за Кинком, за входом в шатёр за своими воинами, расположившимися на привале, за пасущимися на холме лошадьми.

«И как только Гейб смог предположить, что перед ним Геу Ксерим? — внутренне улыбнулся Левиор. — Сам, небось, сейчас смотрит на них и думает, каким же он был наивным балбесом. Впрочем, откуда ему было знать…»

Служанка градда Ксерима — Маис подлила гостям из изящного чайничка коричневого отвара.

— Решение трудное, но разумное, — проследив за взглядом Левиора сказал Геу Ксерим. — Всё правильно, полностью тебя поддерживаю. Негоже этому славному мальчугану по пустошам шастать, пусть и с такими уважаемыми мужами как вы, градды…

«Негоже, — мысленно согласился с ним Левиор. — потому и прошу взять его».

С момента встречи с кархом Викаришем прошло три дня, и он окончательно утвердился в том, что не стоит таскать Кинка за собой.

— Не бойся, — Геу Ксерим похлопал ладонью по руке Левиора, — и пригляжу за ним, и к делу пристрою. Смышлёный говорите малец?

— Ещё какой, — Гейб никак не мог усесться, наминал локтем подушки и переваливался с боку на бок. — Всё ему интересно. О чём разговор не заведи одни вопросы. И не соврать же, всё помнит засранец.

— Я пока его с собой повожу. Пусть пообвыкнется. У меня караван из Ниогера в Триимви идёт, сейчас как доложили он уже в Тун-Аризе, я морем пойду, думаю, в Узуне догоню его. Караван большой, таких как этот шатров у меня три, палаток два десятка.

— Богато, ничего не скажешь, — снова заёрзал Гейб, огонь в очаге освещал его улыбающееся лицо, играл разноцветными бликами на серьгах в его ушах. — Да, — выдохнул он, — в таком шатре жить не лопушком в голом поле зад прикрывать.

— Целый город с собой вожу. Дело в караване всегда найдётся, за тяргами смотреть надо и за лошадьми. Хэд Хоман, Кинка с мечом обращаться научит, и верхом ездить. Всё в жизни уметь надо.

— Он оранами бредит, — сказал Гейб, — наслушался сказок, хочет летать как Вольные всадники. Глядишь, научится на лошадях ездить, или на тяргах, желание это глупое само собой отпадёт.

— А что, неплохое желаньице, я бы тоже на оране полетать не отказался, — усмехнулся Геу Ксерим. — Доставим товар и я его в руки Лимки ра'Тона передам, это мой торговый советник, с ним будет науки постигать. Лимки из него быстро человека сделает.

Гейб повёл влево подбородком.

— Ох-ох-ох, — запричитал он, — не для моего зада эти все подушечки. Пойду я, с вашего позволения, у костра с мужиками посижу. Да и вам чувствую, без меня сподручнее говорить будет. Так же?

Геу Ксерим учтиво промолчал, Левиор согласно кивнул:

— Иди-иди, вижу, уже извёлся весь.

— Постойте, градд Ваграут, — окликнул феа хозяин, — примите от меня подарочек скромный. — Он встал и подошел к небольшому сундучку у стены, с минуту рылся в нем, а когда разогнулся, в руках его была дорожная сумка из артарангской ковровой ткани с удобным широким ремнём и хитроумными застёжками. Геу пощёлкал замками, заглянул внутрь и извлёк коричневый с бахромой по краям кисет. Протянул его и суму Гейбу. — Это вам за то, что поверили Хэду Хоману, — он улыбнулся, — и не убили его… Отборнейший ниогерский гольфу, думаю только вы его и оцените.

— Зачем это, — смутился феа. Он развязал кисет, сунув нос в душистые его глубины, и крепко втянул воздух. А когда поднял голову глаза его блестели от влаги, толи от крепости содержавшегося внутри гольфу, толи от умиления и чувства благодарности. — Спасибо. Давненько мне таких подарков не делали, — подольстился он. — Эх! Такого табачку, хучь и поплоше, да с собой в дальнюю дорожку, — мечтательно произнёс он, — а где ж его тут возьмешь. — Феа пошмыгал носом и вытер правый слезящийся глаз ладонью.

— В дорогу вам ещё кисет дам.

— Благодарствуте, градд Ксерим, — Гейб встал, поклонился, проведя шапкой широкую дугу у самого пола и вышел.

— Хочешь с нами поедем? — спросил хозяин, — хаорд у меня быстрый, заскучать не успеешь, как в Гояноде будем, а там по суше, сам знаешь, совсем ничего.

— Нет, у меня здесь дела, — Левиор распрямил спину, сел по сааум-ахирски скрестив ноги. — Ослика нашего — Лохмоуха Кинку оставлю, чтобы не скучал мальчишка.

— Не надо, мне с ослом этим лишние хлопоты. Я ему щенка тярга подарю это получше любого осла будет.

В это время к шатру подбежал Кинк, остановился в нескольких шагах от входа не решаясь войти. Он пытался отдышаться, глаза пылали, радость и счастье переполняло мальчугана.

— Что там у тебя? — спросил Геу Ксерим. — Покажи.

Кинк остался стоять, где стоял, но торжественно поднял единственную руку и продемонстрировал деревянный тренировочный меч.

— Это мне Хэд Хоман подарил… — он глубоко вдохнул. — Я спросить хотел…

— Спрашивай, — разрешил Левиор.

— Могу я градду Хоману показать те приемы, что ты меня научил.

— Конечно можешь, только не бей его сильно.

— Хорошо, — просиял Кинк, взмахнул клинком и опрометью бросился к костру, где его поджидали Гейб и Хэд Хоман оба вооруженные короткими деревянными мечами, на манер дауларских.

— Не переживай за него особо, закрутится и забудет тебя. Быстрее чем думаешь.

— Мне только этого и надо. Сам я со своими думками как-нибудь да разберусь, а вот он…

— Переживёт, мы поможем ему побыстрее тебя забыть. Это жизнь, Левиор, люди приходят и уходят.

— Как и всё в этом мире. Хотел тебя об одной вещи просить.

— Слушаю.

— Поспрошай по дороге о Чарэсе Томмаре. Помнишь такого? Мы должны были с ним в Реммиаре встретиться, да не вышло, толи я удирал слишком быстро, толи Чарэс медленно ехал. — Он невесело улыбнулся. — Что-то мне подсказывает, что Чарэс всё ещё в Седогорье. Если встретишь его, передай что я в Верран еду. Пусть меня через Шинни ищет.

— Всё сделаю, и Лимки с Хэд Хоманом вменю в обязанность — будут везде о друге твоём спрашивать.

— И ещё, — Левиор вынул из-за пазухи свиток с золотым тиснением и квадратную дощечку с унизанной множеством узелков вёрёвочкой. — Это, — он протянул Геу Ксериму дощечку, — дииоровый бир-хорат. Его вручил мне Венсор ра'Хон. Учитывая сложившиеся обстоятельства, мне от него никакой пользы не будет, только вред, а тебе пригодится. Если конечно ты сам вдруг не сознаешься что получил его от меня, а не от кеэнтора. — А это, — он выбросил свиток в огонь, — не принесёт пользы уже никому.

Геу Ксерим сидел молча, держа на раскрытых ладонях дощечку с верёвочным «хвостиком», глядя на хищно взметнувшиеся огненные лепестки, не в силах произнести ни слова — уж чего-чего, а такого дорогого подарка он не ожидал.

Они встали ещё до рассвета и первое что сделал Левиор это дал Лохмоуху морковку, дождался пока ослик закончит трапезу и стянул ему ремнём челюсти.

Жестоко? Наверное да, но как по-другому заставить молчать эту оручую по поводу и без скотинку он не знал. Впрочем, Лохмоуху было не привыкать, его уже несколько раз подвергали этой унизительной процедуре, правда делали это в основном после его чересчур ярких и излишне эмоциональных выступлений, но было же.

Второе что сделал Левиор это переоделся — в своё.

— Однако, — повёл в бок подбородком Гейб. — Солидно выглядишь.

— Нет никакого смысла скрываться. Брата Дисаро ищут не меньше Левиора.

— Левиор, — попробовал на вкус непривычное имя Гейб, — к этому ещё надо привыкнуть.

— Хотел и бороду сбрить, да настроения нет.

— Не надо, оставь. Ты же раньше без бороды ходил?

— Да.

— Вот и не трогай. На вот обнову, — Гейб протянул ему войлочную шапку с вислыми ушами, какую носили все местные охранники, — по случаю прикупил.

— Ах ты, какой заботливый, — улыбнулся Левиор, принимая подарок.

— Не вижу в этом ничего смешного — начнут, если что с тебя, а закончат мной. Мало никому не покажется. Так что надевай и не кобенься. Это и это сними. — На лице его отразилась суровая озабоченность, он потыкал пальцем в нагрудную брошь и застёжку плаща.

— Почему? Твои серьги и перстни в разы дороже, ты же их не снимаешь.

— Мои серьги и перстни ничего не говорят об их владельце, кроме того что в трудные моменты жизни он сможет выручить за них немного денег…

— Или лишится головы…

— … а твои цацки в голос кричат о знатном происхождении и статусе их хозяина. Думаешь здесь никто не знает, что означают перекрещенные перья на фоне львиной лапы?

«Знатное происхождение? — мысленно удивился Левиор, комкая в руках новую шапку. — Статус! Ну насмешил! Знал бы ты, из какого дерьма меня Кхард и Нагиос Кай вытащили».

— И что же они означают? — ответил он.

— Не искушай меня, Белый, я знаю что, поверь. И догадываюсь, кто ты на самом деле. Да и ладонь свою левую, гладкую как колено бабье, ты, хоть и научился прятать, и, должен заметить, весьма искусно, даже когда почивать изволил, но от Гейба Ваграута утаить её так и не сумел… Так то… Ты мне нравишься и поэтому я буду молчать, но не думаю, что ты обрадуешься, когда знак на броши заинтересует кого-то ещё. Снимай и не спорь. Давай договоримся — именно Гейб Ваграут ведёт Левиора, или как там ты решишь назваться, в Верран, а не наоборот…

С каждым словом хриплый голос феа крепчал и Левиор, опасаясь, что Кинк может проснуться, сделал успокаивающий жест рукой:

— Тише, прошу.

— …и всё, — сбавил тон феа, — что касается дороги и безопасности отныне будет решать он. То бишь я. Это понятно?

— Ладно, пусть будет по-твоему. — Левиор дёрнул рукой, отогнал настырно терзающего его бок носом ослика Лохмоуха. — Потерпи, — шикнул, — скоро развяжу. Это тоже снимать, — он вытянул ладонь с растопыренными пальцами на одном из которых красовался перстень, подаренный ему хегесским «мельником» (сиречь Таэм'Лессантом).

— Это оставь, — великодушно разрешил Гейб.

— Чем он отличается от других?

— Тем, что на нём нет знаков.

— Как скажете, градд Ваграут, — криво усмехнулся Левиор, которому на самом деле было всё равно, больше всего его тревожила предстоящее разлука с Кинком — он сильно прикипел к этому мальчишке, так напоминающего его в детстве.

— Я готов, — охлопал себя Левиор. — Пойду, попрощаюсь. — Он выхватил кинжал и в несколько умелых движений отпорол капюшон от жреческого балахона. — Ты не пойдёшь? — (Гейб отрицательно качнул головой, уставился на носки своих сапог). Левиор аккуратно завернул в капюшон колокольчики, обвязал тесьмой. Взял посох. — На память ему оставлю.

— Оставь, — старательно изображая полное равнодушие, просипел феа. — Записку писать будешь?

— Уже написал. Хочешь что-то от себя добавить?

— Нет, — немного подумав, сказал Гейб. — Не разбуди, смотри.

— Знаю.

— Постой, — Феа снял с правого уха одно из многочисленных колец, — от меня, на память.

Левиор взял кольцо сунул в скрутку к колокольчикам, попрыгал — проверяя, не издаёт ли он сам или кулёк ненужных звуков, Гейб довольно ухмыльнулся…

— Это вам в дорогу, — сказал Геу Ксерим, протягивая Левиору плотный свёрток. Ещё один, раза в два больше Хэд Хоман перевешивал через круп ослика. — Здесь кое-что из еды, и мелочёвка всякая… то, без чего, по моему мнению, в дороге не обойтись, но ты и твой дружок вряд ли бы с собой таскать стали. На привале посмотрите… Удачи тебе, Левиор.

Они обнялись.

— Не верь никому, в Хоггоррате друзей найти трудно. И если они вдруг появляются, то это не просто так. — Последние два слова Геу Ксерима были произнесены еле слышно, явно не для ушей Гейба.

— Градд Ксерим, — прощаясь, произнёс феа. — Хэд.

Дауларец обернулся.

— Градд Ваграут. Сиорий Левиор.

Все четверо крест-накрест обменялись почтительными кивками.

Они сидели на склоне не высокого холма слева затянутое утренним туманном поле с редкими пробивающимися сквозь белое полотно вершинками камней и невысоких деревьев — тлафирские пустоши; справа и за спиной горы; внизу, казалось, что прямо у них из-под ног, вытекала река старо-Матиоронского тракта крутой дугой огибающего последний из отрогов Куриной лапы.

— Раз уж вы, градд Ваграут, взяли командование на себя, могу я поинтересоваться, как мы пройдём пикет сулойам? — спросил Левиор, не глядя на феа, который сидел, откинув голову на холодный камень.

Гейб вынул трубку изо рта, выдул в небо пышный табачный клуб.

— Обойдём краешком, я тропинку знаю.

— Не хотел я без надобности в пустоши заходить.

— В пустоши? Оглядись, Левиор, мы уже которую неделю по ним идём. Тлафирские пустоши огромны, но это не означает, что опасность ждёт нас повсюду. Я много раз был там. Для меня не существует запретов. Я — вильник, и знаю эту землю как свои пять пальцев. — Гейб дёрнул ногой, ткнул каблуком сапога в камень, и тот покатился под гору. — Там есть места сплошь затянутые непроходимыми болотами, где водятся опасные и мерзкие твари, и ровно столько же мест, где вовсе нет ни болот, ни тварей и пребывание там не сулит никаких других опасностей кроме как сдохнуть от хандры или скуки… Мы давно в пустошах, Левиор, идём по ним фактически от самого Гасора. Так что встаём, дружно, и топаем вон к тому валуну, — он вскинул руку и показал направление. — И да помогут нам Первые.

Глава 14. Ветер уносит опавшие листья…

Дверь Керии отворила незнакомая женщина.

— А, это вы? Заходите, — пригласила. — Джиар ждёт.

Увидев её, он заколебался. Оглянулся на молочный диск Оллата. Какая-то птица, раскинув крылья, парила через большую бледную жемчужину. Он проводил её взглядом и, преодолев неуверенность, шагнул внутрь.

Несмотря на огонь в очаге, в помещении было сумрачно и тоскливо. Женщина не задержалась и, махнув ему рукой, исчезла в узкой двери в дальней стене. Они прошли через дворик. Джиар сидел под навесом перед небольшим очагом. Он жарил рыбу. Рядом, преданно подняв лохматую морду, сидела чёрная с белым собака.

Керия откашлялся, привлекая внимание.

— Здоровья и блага! — поприветствовал хозяин. — Проходи, присаживайся. Куцик, свои! — приструнил он насторожившегося кобелька.

Керия кивнул и устало опустился на подушки на скамье. Снял булту, разгладил припотевшие волосы.

В противоположном углу двора золотоволосый слепой юноша наигрывал на лютне минорную балладу. Что-то в его виде показалось Керии странным — что-то неуловимое, отдалённо напоминающее магию. Он прислушался к своим ощущениям: «Нет, помстилось».

— Кто это? — спросил он?

— Милада — добрая душа — приютила. Вечно она убогих и сирых в дом тащит… Хорошо как играет!

— Да, душевно, — Керия внимательнее присмотрелся к женщине: лет тридцати, не сказать чтобы красивая, но… стройная аппетитная фигура, высокая грудь, толстая каштановая коса с дииоровым кри, милое личико с вздёрнутым носиком, пухлыми губами и карими, полными мягкости и покорности глазами. «Неужели она с Джиаром?» — завистливо подумал он.

— Милада, сестра Гуца, — слова хозяина расставили всё по местам. Керия знал Гуца, слышал о его сестре, которую тот безумно любил, и сразу догадался, что будет с любым, кому захочется обохотить вдовушку без его на то благословления.

— Где он сам?

— По делам уехал, завтра к вечеру будет.

— А этот? — Керия кивнул на золотоволосого.

— Гуц знает.

— Кто ещё в доме есть?

— Мы все перед тобой.

Небольшой внутренний дворик, образованный тремя сросшимися домами, походил на оазис: дуб посередине надёжно укрывал от дождя; кусты карликовой цутумы в кадках, циновки на полу, истёртые таламские ковры на стенах. Чистоту и порядок блюла всё та же Милада. Она же уговорила брата сколотить несколько скамеек, стулья, стол. Джиар подсобил с очагом, у которого тёплыми вечерами жарили рыбу и овощи. Пили никогда не заканчивающуюся буссу, разбавленную один к пяти. Вот и сейчас Керия заметил пузатый бутылёк у ног хозяина.

— Спой, рыжик, — попросила Милада, коснувшись щеки слепца кончиками пальцев.

Золотоволосый приглушил струны. Поднял голову, улыбнулся.

— Эл-л-ла-а-ай тианор лаон-хай-о-о наас, — затянул он на кринтийском…

Ночь почти закончилась: над головой гасли звёзды, дальний свет уползающего за горы Оллата проблёскивал сквозь ветви.

Всё, что должен был, Керия уже рассказал и делать здесь ему больше было нечего. Он расправил поля булты, надел, потянулся за лямкой сумы.

— Не спеши, — хозяин достал трубку, протянул кисет с гольфу.

Уходить не хотелось — усталость брала своё. «Как знал, что останавливаться нельзя, — подумал Керия. — День в седле, всю ночь на ногах; сейчас не уйду — вообще не встану: усну».

Лютня затихла, но юноша, дождавшись, когда отлетят скитающиеся по двору отголоски, заиграл новую мелодию и заурчал что-то тихо, почти неслышно.

«Наверное, на кринтийском», — подумал Керия, вспоминая молодые годы, проведённые в Таломозуре.

— Может, кружечку экехо для бодрости? — пуская в небо сизый дымок, спросил Джиар.

— Вот ты н-насмешил, откуда у тебя экехо? Ты, к-кроме буссы, поди отродясь ничего не пил.

— Твоя правда, — зыркнул из-под пучкастых бровей хозяин, — нет и не было у меня никогда экехо. У Милады есть, она меня всегда угощает.

— И ты пьёшь? Никогда не поверю!

— Пью, — осклабился Джиар.

— Н-не н-надо экехо, я сейчас пойду.

— Ты вот что скажи, пока здесь ещё. Хыч, когда ты ему про камень рассказал, сильно заинтересовался?

— Может, т-тебе самому у него спросить?

— И что, ты думаешь, он мне ответит? — досадливо поморщился Джиар.

— В лучшем случае ничего.

— Во-во!

— Очень сильно заинтересовался. Д-думаю, есть у него кому эти сведения продать да очень неплохо на этом з-з-заработать.

Закончил играть и золотоволосый, пристукнув пальцами по деке лютни. Он отставил инструмент и вытянул худые ноги и руки. Снова поднял голову, улыбнулся, радуясь первым лучикам Лайса, добравшимся до его лица сквозь прореху в дубовой кроне.

В наступившей тишине был слышен только лёгкий шелест листвы.

— Ты уже знаешь, что Пятишкур снова в городе?

— Нет, — соврал Керия, ощущая, как по спине пробежал неприятный холодок. Он как мог попытался изобразить удивление. Но вопрос был настолько неожиданным, что он почувствовал, что его голос зазвенел ложью. Он пососал чубук трубки. Закашлялся, выпустив облачко сизого дыма.

— Пятишкур, кажется, был твоим другом? — напомнил Джиар.

— Был, — согласился Керия. — Давно.

Снова зазвучала лютня.

— Когда ещё на ногах был?

— Да. — Керия затянулся. Внезапно он ощутил странную тревогу. Краем глаза он зацепил мышь, которая шустро побежала к лестнице, ведшей на верхний этаж. — Я н-не думаю, что ему здесь будут рады.

— Если его не вздёрнут Чернополосые, а они его вздёрнут…

— …если н-найдут.

Неожиданно Керия ощутил новый всплеск нервозности. Куцик был с ним солидарен: шерсть на загривке встала дыбом, он жался к ногам хозяина.

— Что ты имеешь в виду? — не замечая ни его, ни пса беспокойства, спросил Джиар.

— Только то, что он с-с-становится очень глуп, к-когда им з-завладевает упрямство.

— Я вижу, ты его тоже неплохо знаешь, — хозяин потрепал пса по вздыбленному загривку. — Всё в порядке, Куцик! Успокойся!

Они молчали некоторое время. Нарушил тишину Куцик, он заскулил и полез под скамью, поджав меж лапами хвост.

Керия поднял голову, и тут что-то кольнуло его в шею…

Всё разом кончилось…

Тэл'Арак отставил лютню, сменил внешность и неторопливо подошёл к парализованному ядом Керии. Выдернул иглу, торчавшую на палец выше воротника.

— Зачем? — передёрнул плечами Джиар.

— Здравствуй, человек.

— К-керию з-зачем убили, — спросил Джиар. От ужаса он тоже начал заикаться.

— Так надо. Ты что это заикаешься? Привыкаешь? Похвально, — насмешливо кивнул Тэл'Арак.

Джиар замер.

Изменчивый провёл ладонью по мёртвому лицу Керии, лежавшего тут же на циновке — снял слепки его сознания и внешности. Полы плаща рыцаря хлопали в такт внезапно налетевшим порывам ветра. Он взмахнул рукой, словно кидая в Джиара горсть песка.

Тот перепугано дёрнулся, в ужасе скривил лицо.

— Тхьян оро ма, — произнёс Тэл'Арак, погружая его в пустоту.

«О боги, как же болит голова!» — Джиар с трудом разомкнул неслушавшиеся веки — глаза резануло нестерпимо ярким светом. Он дёрнулся, пытаясь заслониться рукой, и ощутил, как стало свободно под мышкой. Рубаха была ему катастрофически мала — она трещала по швам. Он ощупал лицо: нос, брови, щёки. «Какое странное ощущение…» Попытался встать — голову пронзила острая боль.

— Очнулся? — Тэл'Арак помог ему встать, — Очень даже… — он нахмурил брови, оглядел его, разворачивая за плечи, — недурственно, я тебе скажу, получилось. Переоденься, живо!

— Что я должен сделать… — Джиар осёкся — это был не его голос!

— Сними с Керии одежду и надень на себя. Хочу убедиться, что всё в порядке. Быстрее — он скоро исчезнет, как те.

Джиар проследил за взглядом греола: в стороне под сенью дуба лежали трое — два полупрозрачных мальчишечьих тела и Милада, которая лежала немного в стороне и не на земле, а на циновке с подушкой под головой. Об руку одного из аморфных мальчишек тёрлась большая рыжая крыса. Услышав голоса, она подняла мордочку и тоскливо поглядела в глаза Джиару.

— Кто это?

— Костыльки. Чойума Пятишкура подопечные. Керию охранять должны были.

«Щепа и Горох», — припомнил имена мальчишек Джиар, с ужасом понимая, что это не его, а заики воспоминания, подселённые в его голову стараниями греола.

— Зачем?

— Я не знаю, ты мне скажи — в твоей голове Керии память сейчас.

— Я… я не понял ещё…

— Ну хорошо, не напрягайся сверх меры, пока это не к чему.

Джиар кое-как стащил с бездыханного тела одежду. Переоделся. Рыцарь оббил об ногу булту, поднял за лямку суму Керии, протянул ему.

— Милада очнется, эти — нет, — Тэл'Арак подтолкнул дрожавшего от ужаса Джиара-Керию к выходу. — Она не будет ничего помнить из того, что произошло этой ночью, но я бы всё равно не советовал тебе сюда возвращаться.

— Зачем всё это? Я не понимаю…

— Теперь ты знаешь тоже что и Керия, и у тебя есть брат Трайс. А Маан и Коввил с радостью будут доверять тебе свои тайны…

— Они и так мне доверяли.

— Далеко не всё. Лишь то немногое что не могло повлиять на ход событий. Керии они доверяли больше.

— Но я…

— Что тебе не нравиться? — возвысил голос Тэл'Арак. — Совсем недавно ты был беспробудным пьяницей а теперь ты уважаемый тарриец. Можно даже сказать — знатный сиорий. У тебя есть брат, и он тоже ОЧЕНЬ уважаемый человек, в определённых кругах. Что тебе ещё нужно?

— Но я не хочу… мне было хорошо и так.

— Твоё мнение никого не интересует, человек. Побудешь немного Джиаром-Керией, сделаешь то, что тебе прикажут и тогда, возможно, я верну твоё прежнее тело, если к тому времени ты сам не передумаешь. Кстати, твои услуги будут хорошо оплачены.

— Да, но я не хочу… мне нравилось… — Джиар-Керия готов был разрыдаться. — Я… мне… было… Что вы хотите у меня узнать? Я всё расскажу, только верните моё тело.

— Я уже узнал всё что хотел: что было в голове Керии, что в твоей, и даже в головах этих невинных деток.

— Но я… может…

— Хватит! — резко оборвал его Тэл'Арак.

— Что я д-д-должен сделать? — взял себя в руки Джиар-Керия.

— А вот это — правильный вопрос. Пока ничего. Привыкай к новой жизни, это будет не так просто как может показаться.

Они прошли мимо стремительно терявшего идентичность тела, бывшего когда-то вместилищем настоящего Керии, и вышли на улицу…

Глава 15. Кинк

Он летел! Парил, обгоняя ветер, над вершинами северо-западного отрога Куриной лапы, навстречу восходящему Лайсу — это было незабываемо: мелькание проносящихся мимо птиц, скрип кожи седла, свист воздуха в ушах и бешенная скорость!

«Какая силища! — восхитился Кинк. Он удобно расположился, держась рукой за рожок передней луки, упираясь спиной в кожаную подушку. — Подумать только я лечу, я и оран — две части одного целого».

Они описали в воздухе несколько медленных кругов, по восходящей… Кинк ощутимо чувствовал, как они поднимаются — земля отдалилась, слилась в одно серо-бурое пятно и проплывала теперь где-то далеко-далеко внизу. Рядом только Лайс и опушённые облаками остроконечные вершины Гребня Надиады. Кинк зажмурился, отпустил рожок и прикрыл лицо рукой.

Набрав высоту, они полетели на северо-запад. В какой-то момент ему показалось, что ещё миг, и он оторвется от спины орана, и полетит. Сам! Словно птица!

Некоторое время они парили над измельчавшим миром и крылья орана лежали на воздухе почти неподвижно, словно огромные паруса.

Когда начали снижаться и приблизились к земле на столько, что стало возможным различать очертания гор и лесов Кинк понял, куда они направляются — впереди за цепью Красных гор лежал Валигар.

«Это невозможно — подумал он, — ни один оран не может лететь так далеко и так быстро».

Оран едва заметно пошевелил крыльями, изменив наклон, они снижались. Тучи заволокли небо, над горизонтом сверкнула молния. Холодный ветер ударил в лицо. Они стремительно неслись вниз, как падающий балестровый болт — из раздёрганных ветром перистых облаков впереди показались пики Гроватта, следом мрачная долина в дымках и пыльных смерчах, за ней снова горы… и вот они уже несутся над Шургэтом.

«Откуда я знаю эти названия?» — подумал Кинк в тот самый момент, когда оран издал пронзительный крик и, несколько раз резко взмахнув крыльями, почти вертикально взмыл в вышину, да так стремительно, что мальчишка едва не вылетел из седла. Он пригнулся, прильнул к мощной шее, неподатливый рожек луки впился под рёбра — он вскрикнул, но вытерпел. Вцепился пальцами в ремешок приструги — показалось, что так будет надёжнее.

Они сделали полукруг и Кинк, обернувшись, увидел то, что стало причиной странного поведения орана — их настигало нечто настолько необычное и страшное…

Попроси кто-нибудь объяснить, что за животное преследует их, он обозвал бы «это» не иначе как — огромной двухголовой змеёй с крыльями. И не ошибся бы — это была деруза, и такое её описание было одним из самых удачных.

Две ромбовидные головы с хищно приоткрытыми челюстями и изогнутыми внутрь клыками из верхней; широкими ноздрями, из которых словно усы вились по ветру тонкие дымовые струйки. Две толстые шеи с гребнем шипов, возрастающих к середине спины и постепенно сходящих на «нет» к кончику хвоста. Деруза была огромна, раза в три-четыре больше орана. Именно была, а не казалась. Общая длинна её тела составляла около четырёх тонло, размах широченных крыльев доходил почти до десяти. И перемещалась она с невиданной манерой, казалось, что движения её плавны и неторопливы, тогда как стремительно сокращающееся расстояние между ней и ораном говорило совсем об обратном.

— Мама, — впившись взглядом в крылатого змея, прошептал Кинк. — Это же деруза! — Рассуждать откуда он знает как «это» называется, времени не было. — Быстрее, орик, миленький! — взмолился он, ещё сильнее вжимаясь в седло. — Там! — он дёрнул за ремень, — Там, смотри, ещё две…

Неожиданный удар сотряс тело орана, птица вскрикнула и накренилась на левый бок. Кинка подбросило и вырвало из седла. Он несколько раз перекувыркнулся в воздухе, что-то ударило его в живот, подцепило, снова подбросило… И тут, вдруг, чья-то мощная рука ухватила его за ворот, он открыл глаза и увидел Левиора. Лицо его было огромным — во всё небо…

— Ты всегда хотел научиться летать, — тихо сказал Левиор. — Прости, но я не смог тебя уберечь…

Он ещё не договорил, а Кинк уже понял, что его ничего больше не держит и он падает, а ещё неожиданно отчётливо осознал, что это всё сон, и на самом деле ему ничего не угрожает… и проснулся…

— Левиор? — Кинк вскочил на ноги.

Из людей в шатре никого, у входа положив мордашку на лапки дремал маленький тярг. Имени Кинк ему ещё не придумал, а потому звал его просто — Белик. Зачиналось утро, шерстку щенка золотили лучики Лайса, пробивающиеся сквозь щёлку в пологе.

Он торопливо надел куртку, подпоясался, натянул сапоги, подскочил к входу и, отодвинув полог, выглянул на улицу.

Палаток уже не было, два человека разбирали основание шатра градда Ксерима, видимо следующим и последним должен был стать шатер, в котором спал он.

Кинк поискал глазами Левиора и Гейба и не нашел. Решив, что они отошли по делам и пора уже собираться и ему, вернулся назад в шатёр. «А где Лохмоух?!» И тут взгляд его упал на посох и кулёк из подозрительно знакомой материи… рядом на сундучке, придавленный камешком, лежал серый клочок бумаги.

Кинк опустился на шкуры. Даже не читая, он понял, что написано в послании — Левиор и Гейб уехали, без него.

— Они меня бросили, — тихо произнёс он.

Удивительно, но он оставался совершенно спокойным, видимо подспудно был готов к тому, что это когда-нибудь да случится. Левиор не раз открыто заявлял, что хочет отделаться от него, и сделает это, как только найдётся подходящее местечко. Разумеется, он произносил это иначе — «пристроить» или «определить», однако в голове Кинка сейчас жило именно это слово.

«Отделался от меня, по-другому не скажешь!»

Минут десять Кинк сидел в оцепенении. За это время он совершенно безотчётно разглядывал содержимое свёртка — внутри куска ткани бывшего когда-то частью жреческого балахона лежали восемь колокольчиков Левиора. Отложив прощальные дары в сторону, Кинк поднял записку, но тут же отбросил, она будто обожгла его пальцы.

Время как известно лечит, но несколько минут время для того не достаточное, однако Кинку его хватило чтобы трезво взглянуть на сложившуюся ситуацию.

«Никто меня не бросал, — было первой здравой мыслью, пробившейся сквозь сферу отрешенного безмолвия. — Пожалели, решили, что так мне будет лучше. Что ж — их право, а моё право поступать, так как я решу. Возможно мне повезёт и я смогу сбежать… Надо понять как действовать и что говорить чтобы не вызвать подозрений. — Привыкший и умеющий хорошо врать он воспринял это как вызов. — Врать так с умом! — загорелся он. — Это я люблю, это я умею, любого из вас обдурю! Я обязательно сбегу и разыщу их!»

Первым человеком, который в это утро заглянул к нему (это произошло где-то через полчаса) был Хэд Хоман, и к тому времени Кинк уже знал, как будет действовать, и внутренне подготовился к этой встрече. Одно из правил врать правдоподобно — начинай с самого начала и гни свое, что бы ни произошло. Решил один раз, что так будет — поверь в это сам. А главное, ни в коем случае не позволяй себе расслабляться. Не стоит поддаваться иллюзиям, всегда надо исходить из того что враг мудрее, хитрее и коварнее тебя. Что он, возможно, уже просчитал все ходы и догадался, что ты затеял, и как именно хочешь его обмануть.

— Проснулся? — с порога спросил дауларец.

Кинк нахмурился, поджал губы.

— Они бросили меня, — вместо приветствия почти без эмоций сказал он, следуя выработанной тактике поведения. У него было достаточно времени, чтобы найти и отшлифовать нужные фразы, и даже немного накрутить себя, вернее попросту отпустить вожжи и дать волю чувствам. Он ухватился за ту частичку злобы, что бродила сейчас внутри него, и попытался развить, скрывая этим истинное своё состояние. — А вы знали, что они уедут?

Хэд промолчал.

— Он мне записочку написал! Колокольчики оставил на память, — Кинк скривился, — пожалел калеку. Плакать, думал, буду… Не дождётся! — «Так, именно так!» — Щенком купить меня хотели, — взгляд его будто невзначай упал на тренировочный меч, — и палкой этой? — Он повысил голос, вскочил, потряс рукой, грозя кулаком невидимому оппоненту. — Я всю жизнь один! И не надо мне никого. — С трудом сдерживая от срыва натурально запалёно скачущий голос, произнёс он. — И жалеть меня не надо. Не нужен я вам так и скажите. Уйти захотелось — иди, — прокричал он, скривив рот, — попрощайся только как человек и топай куда собрался! Хоть к Хорбуту Одноглазцу в задницу! — Он с размаху пнул посох, потом кулёк с колокольчиками, саданул кулаком по одной из опор державших шатёр. — Пожалели, да?! А мне не надо… себя пожалейте!

«Осторожнее, — осадил он себя, — смотри не переусердствуй. А-то не поверит. Второго шанса не будет!»

— Я же… я, градд Хоман… а они… я считал их друзьями! — Он поморщился, снова сел, зажал ушибленную ладонь между ног.

Сидел так минут десять, покачиваясь — зло с надрывом, выкрикивая ругательства и даже угрозы. Хэд Хоман должен был поверить что он никаких чувств кроме злости и досады сейчас не испытывает, и даже если вдруг захочется ему ещё раз встретится с Левиором или Гейбом, то только для того чтобы высказать им всё что он об этих предателях думает, а уж никак не ради примирения.

Он осторожно, чтобы не выдать себя скосил взгляд в сторону Хэда — воин стоял и участливо смотрел на него.

«Кажется, поверил, — удовлетворённо отметил Кинк. Он поглядел на руку дауларца и подумал, как больно будет получить оплеуху такой рукой, когда Хэд, не дай Ихольар, уличит его во лжи или поймает после неудавшегося побега. — Ничего, перетерпишь. Продолжай. Гляди только не переборщи».

— Что будет дальше, градд Хоман, — спросил он, дрогнув голосом, — куда вы меня повезёте?

Хэд Хоман вздохнул, и как показалось Кинку с явным облегчением.

«Поверил!» — возликовал врунишка.

— Останешься с нами, — сказал дауларец. — Лимки ра'Тон — помощник градда Ксерима тебя торговому делу учить будет.

— Торговому делу? — с удивлением и даже заинтересованностью спросил Кинк. — А где этот Лимки ра'Тон? Покажешь мне его?

— Нет его здесь сейчас, по делам отъехал.

— Нормальный он?

Кожа вокруг глаз дауларца сморщилась, когда он улыбнулся.

— Вполне.

— Я писать умею, и цифры знаю.

— Да ты настоящее сокровище.

Кинк сделал так, чтобы его взгляд будто невзначай упал на меч.

— А ты, — с равными разочарованием и надеждой спросил он, — не будешь со мной больше заниматься?

— Одно другому не помеха. Но только если научишь меня читать.

— Хорошо, — Кинк тоже позволил себе лёгкую с горькой кислинкой улыбку.

«Минимум три дня и две ночи, — определился он, — не раньше. Только на третью ночь можно будет попытаться сбежать, и то если уверую, что Хэд Хоман ничего не заподозрил. И никаких сборов, никакой подготовки, ни еды, ни одежды. Разве что объедки, которые можно утаить без опаски быть замеченным, и из одежды что-то тёплое, но только то, что удастся стащить прямо перед уходом».

Зевая вразвалочку подошел Белик, и, привстав на задних, коснулся его ног передними лапками. Кинк потрепал пёсика по холке. «Тебя с собой возьму!» — подумал с нежностью.

— Белик теперь мой? — спросил, — или это только чтобы…

— Твой. Послушай, Кинк, сиорий Левиор не мог поступить иначе…

— Да знаю, — огрызнулся он, — меня не в первый раз вот так оставляют. Учёный уже. Лохмоуха забрали?

— Да.

— Ну и Хорбут с ним, — будто в сердцах отрекаясь от всего что было, воскликнул Кинк. — Осёл собаке не ровня. Да Белик? — Он взял пёсика за кончики ушек, развёл их в стороны и состроил ему рожицу. Маленький тярг тявкнул и завалился на спину, подставляя пушистое пузцо. Но ублажать его Кинк не собирался. Он встал, взял в руку деревянный меч. Взмахнул раз, другой. — Когда заниматься будем, градд Хоман? — со спокойной серьёзностью спросил он.

— Не сейчас, нам ехать пора.

— Я, наверное, с градом Ксеримом поговорить должен? Какие у меня будут обязанности?

— Успеешь поговорить. А про обязанности я тебе расскажу.

«Три дня терпи, — успокоился Кинк, — всего три дня и две ночи».

Глава 16. Развалины Самголы

Трепещущее пламя факелов отражалось от бурого скироса стен, неровным светом освещая большой сводчатый зал. Вязкий воздух подвала был неподвижен и душен, тишину нарушал лишь монотонный звук срывающихся с потолка капель.

В центре зала стоял старик, высохший, сгорбленный. Грубая серая мантия, с изумрудным кругом, символом Сароса, — знаком заключенной в безвременье вечности, на груди. Узкий кожаный пояс, башмаки на грубой подошве, сухие, иссеченные темно-зелёными венами руки, сжимающие посох. В другом конце зала в алькове сидела Латта и читала книгу, по правую руку от неё, на пёстрых шкурах, свернувшись калачиком, словно обыкновенная кошка, спала карха Зарлай.

Таэм'Лессант был слеп, белые его, глубоко запавшие, испещренные кровавыми трещинками, глаза, давно уже затянуло нетленной паутиной вечности. Он повернул голову к двери.

— Входи, Тэл'Арак.

Рыцарь вошел, молча прикрывая за собой массивную, покрытую искусной резьбой, дверь.

— Властитель, я доставил к вам девушку. Её зовут Сафира, она уверяет, что знает, где находится девочка — Исток.

— Ты что не мог разобраться с этим сам? Зачем надо было переносить её в Самголу?

— Она хочет говорить только с вами. Думаю, хочет потребовать ещё денег.

— Так дай ей их и отпусти.

— Ничего не выходит… по-хорошему, а по-плохому вы запретили, — в голосе рыцаря сквозила лёгкая ирония.

— Ладно, приведи её.

Тэл'Арак поклонился подчёркнуто вежливо и вышел.

Вскоре он вернулся. Из-за его спины выглядывала странного вида девица: толстая, неповоротливая. Прыщавое лицо, слюнявый рот, узкие щелки глаз режут припухшие веки.

— Доброго денёчка, уважаемый, — улыбнулась она. — Красиво тут у вас.

Таэм не ответил. Промолчал.

Рыцарь подтолкнул скособочившуюся девицу к старцу.

— Говори.

— Я нашла малышку… ту, — обдала она слепца луковым ароматом, — ну вы знаете, которая огнём дышит.

Старец сделал два коротких шага и остановился.

— Огнём дышит? Что, правда? — изумился он.

— Всё говори, — приказал Тэл'Арак и его латная перчатка легла на плечо девушки.

— Я знаю, где девочка, и я хочу ещё золота. Вы мало мне заплатили.

Таэм продолжал разглядывать эту странную девицу, именно разглядывать, безошибочным внутренним взором. Он приподнял ладонь и Тэл'Арак привыкший к этому жесту заговорил:

— Мы заплатили тебе сполна…

— Да, но эти сведения стоят больше. Я знаю. Не одни вы им интересуетесь.

Таэм озадаченно посмотрел на неё:

— Ты сама назначила цену, — произнес он почти неслышно. — И мы, если ты в состоянии вспомнить, удвоили её.

— Я ошибалась. Вы… вы должны дать мне ещё золота. Вы мало мне заплатили, надо добавить, — нагло заявила она и сплюнула на пол.

Тэл'Арак дёрнулся — рука его уже тянула из ножен меч, вряд ли девица прожила бы ещё хоть сколько-то, если взметнувшаяся вверх рука старца не остановила рыцаря:

— Сколько же ты хочешь?

— Ещё сто имперских рэлов, сверх того что вы мне уже дали.

— Тэл'Арак, заплати, — Таэм медленно развернулся. — Неужели ты не мог решить это сам? — недоумённо воскликнул он, и хотел уже добавить ещё что-то, но неугомонная девица снова перебила его:

— Я знаю ещё кое-что… я знаю, что у них есть камень… древний камень, и я знаю, где они его прячут. — Она переминалась с ноги на ногу, и было видно, что ей некуда пристроить беспокойные руки.

— Что за камень?

— Один из камней Тор-Ахо.

— Да неужели? — Таэм сделал короткий шаг, который приблизил его вплотную к девице и стоящему у неё за спиной рыцарю. Он поднял руку и сверху вниз мягко провёл пальцами раскрытой ладонью по лицу девушки.

Глаза Сафиры наполнились ужасом. Под дрожащими старческой немощью пальцами плоть её начала каменеть: лоб, брови, а затем и глаза. Стыли, повинуясь движению слепца: нос, губы и… шея…

Рука Таэма остановилась, — указательный палец уперся в оттопыренную нижнюю губу.

Сафира почувствовала лёгкое покалывание, и жжение в верхней части лица — лоб и брови, которых уже не касались корявые пальцы старика «оттаивали», размякая и обретая утерянную чувствительность. Яркой вспышкой вернулось зрение, но губы… губы и шея, которых касались пальцы старца, всё ещё оставались холодными.

— Ты сказала — у них есть камень. Такой? — Он кивнул, намекая на её закостеневшее лицо. — Что — ты не можешь ответить? Ты была такой дерзкой мгновение назад! — Таэм с силой надавил, царапая ногтем глянцевую поверхность её нижней губы.

Камень треснул, брызнули осколки — палец соскочил в пустоту…

— Они все одинаковые, — ухмыльнулся Тэл'Арак, — ни малейшего понятия о чести.

Сафира отшатнулась — глаза её были полны слёз и ужаса.

— Что вы со мной сделали? — дрожащим голосом спросила она, ощупывая лицо — по разорванной надвое губе струилась карминовая струйка.

Латта отложила книгу, погладила насторожившуюся карху.

Тэл'Арак схватил Сафиру за плечо. Слепец вскинул голову, снова поднял раскрытую ладонь. Рыцарь, поняв этот жест, отступил. Девчонка увидела приближающуюся ладонь слепца и зарыдала.

— Пусть уходит, — неожиданно для всех, сказал Таэм, — я не хочу её больше видеть!

— Властитель?! — выдохнул Тэл'Арак.

— Она уже всё рассказала. Отпусти — она будет молчать. — Таэм'Лессант коснулся каменного шара. Зелёное сияние последовало за чуткими пальцами, скользившими по бороздкам и впадинам, и символы, один, за одним, вспыхивали изумрудным пламенем.

— Ваша воля, — рыцарь схватил девицу за шиворот и потащил к выходу.

— Спасибо, Великий! — запричитала Сафира, пытаясь удержаться на ногах, — я буду молить за вас Первых…

— Тэл'Арак!

Рыцарь остановился.

— Да, Властитель?

— Приведи Джиара-Керию, я хочу поговорить с ним.

Когда за рыцарем и вторично обезумевшей (теперь уже от счастья) девицей закрылась дверь, и в комнате остался только он, Латта и Зарлай, Таэм устало опустился на каменную скамью, и еле слышно прошептал:

— Возможно, мы, имеем на это право? Я говорю мы — греолы, и я говорю — возможно. Скажи, Латта, можем ли мы так поступать?

— Да, Великий, чтобы дожить до этого дня мы отдали свои сердца.

Таэм долго молчал, молчала и Латта.

— Порою я думаю, что каким-то непостижимым образом частица моего сердца осталась при мне, — сказал Таэм, склонив голову, будто придавленный тяжестью, со стороны могло показаться, что взгляд слепца блуждал по иному миру, полному воспоминаний. — Я всё чувствую. Их боль и страх, а если повезёт и радость — они становятся моими.

— И я чувствую…

— Первые соврали нам — сердце это лишь символ. Кто кроме нас самих, может доказать, что мы ещё живы… или мертвы? — Грустная улыбка рассекла сморщенное лицо слепца. — Что ты обо всём этом думаешь, Латта? — спросил он.

— Они несчастны, Властитель, и от того злы.

— Все?

— Большинство, — ответила греолка, переплетя пальцы, будто для молитвы, её голос звучал слабо и безнадежно. — Не нам их судить.

— Я очень устал, Латта. Наша война закончилась тысячи лет назад и всё это время я живу лишь ожиданием мести. Я так люто ненавидел людей и сэрдо что готов был душить их собственными руками. — Таэм поднёс морщинистые ладони к лицу и долго и пристально глядел на дрожащие пальцы. — Ткавел велик и хитёр, Шер-Такский договор связал мне руки. Месть все, что у меня осталось, но разве она должна приносить страдания МНЕ? — Старец замолчал. Прошла минута, две, три, много времени. — Я устал, — повторил он с ещё большей обречённостью. — Я просто хочу вернуть свою жизнь. Хочу умереть спокойно. Я ждал этого много тысячелетий. Хочу уйти в вечность с блаженной улыбкой на лице, а мне пока что видится лишь злобная гримаса.

Таэм долго молчал, Латта терпеливо ждала.

— Что ты читаешь? — наконец спросил он.

— Книгу Рау'Сала, Властитель.

— Оригинал?

— Нет, к сожалению. Всего лишь кем-то переписанное.

— Интересно?

— Не очень, — Латта слабо улыбнулась.

Таэм озадаченно посмотрел на неё, похоже, что старец полностью совладал с нахлынувшими было эмоциями.

— Могу я узнать, что будет с этим человеком — Джиар-Керией, Властитель?

— Теперь, когда он получил внешность Керии, для него открылась прекрасная возможность напроситься к Коввилу и Маану в помощники. — Таэм встал и подошел к шару. — Пусть покрутится подле граддов сиуртов: приглядит за ними, где-то подскажет, что-то присоветует… Это пока… что ему делать позже, покажет время. — Таэм'Лессант коснулся шара кончиками пальцев: в полированной поверхности отразился Тэл'Арак и смиренно бредущий за ним, на трясущихся ногах, Джиар-Керия.

Глава 17. Необычное предложение

Маан проснулся от громкого стука в дверь.

— Кто там ещё?

— Это я.

Он нехотя встал.

— А это я.

— Раффелькраф Этду, градд крайнак. Откройте, мне поговорить с вами надо!

«Крайнак значит. Обзывается, а ещё говорить хочет».

— Вот так так! — буркнул Маан, собирая разбросанные во сне мысли. — Иду. — «Как это он так быстро нас отыскал?» — Коввил, вставай, гости у нас!

…Несмотря на то, что сквозь прореху в занавеске в комнату проникали настойчивые лучики Лайса, вставать Маану не хотелось — этой ночью они с Коввилом почти не спали: мало того, что весь вечер и половину ночи просидели в «Белом кашалоте» и вернулись только под утро, так ещё эти странные мысли о Тэйде и грядущем катаклизме будоражили его и не давали заснуть до самого рассвета. Это странное беспокойство всегда настигало его за день-два до Сарроллата, не обошло стороной и сегодня.

«Два дня до затмения, — обречённо выдохнул он, — и две беззсонных ночи».

Маан распахнул дверь — в темноте проёма возникла довольная физиономия ночного поединщика.

Феа шагнул мимо Маана в комнату, будто был у себя дома. Покрутил головой. Оценив обстановку и уверовав в собственную безопасность, аккуратно притворил дверь. Заговорил уважительно, потирая пальцем тиуированный висок:

— Доброго здоровьица, уважаемый Маан! Моё почтение, уважаемый Коввил!

— Как, позвольте спросить, вы нас нашли?

— Пф… плёвое дело! Ей-же-ей, градд крайнак, если Раффи надо что-то найти на Ногиоле — он идёт и находит! Извините, что разбудил, но у меня есть к вам деловое предложение. Мы можем говорить открыто?

— Да, — Маан зевнул. Он, как делал это всегда, давно опутал комнату охранными заклинаниями. Вряд ли на Ногиоле найдётся способный распутать его чары.

— И вы готовы меня выслушать? — с сомнением вопросил Раффи. — О нет! Вижу, что не готовы. — И тут он приложил палец к губам и на цыпочках вернулся к двери, открыл резко. — Э-э-э, голуба! Что это ты к косяку ухом прилип? А? Не прячься, тебя всё равно видать! Кто послал?

«Ну зачем, — мысленно одёрнул феа Маан; его рот скривился в ленивой зевоте, — он, даже если что-то и услышит, всё едино ничего не запомнит. В одно ухо влетит — в другое тут же вылетит».

— Хозяйка, — проскулил малой, пытаясь разглядеть то самое ухо, которое крепко прихватил Раффи.

— А хозяйка у нас кто?

— Сиита Мамера, — приподнялся на цыпках несостоявшийся къяльсо.

— Ититный дух — сиита Мамера! Бережно, я гляжу, рябая Мамерка себя по жизни несёт! Сиита, мать её! Позавидовать можно. Ну ничего, главное — чтоб навоз поросячий с подола отёрла, а остальное ерунда. Таракань-ка, босота, на кухню и распорядись, чтоб экехо подали: мне и граддам сиуртам… и это… — потёр феа мохнатую бровь, — про завтрак напомни. Спроси: отчего не несут? Петухи пропели давно, а еды на столах я чёй-то не наблюдаю. Понял?

— Нет.

— Не ломится, говорю, стол от харчей, а должен. Теперь ясно?

— Так заказа не было.

— Вот ты и закажи за нас… чего-нибудь пожирнее да помясистее — я жуть какой после вчерашнего голодный, целого чиабу готов сожрать; жаль, нет их уже на Ногиоле — всех до меня схарчили, гады, так и не довелось чиабятенки отпробовать. Всё, голуба, дуй давай! Ну вот, — он хлопнул в ладоши, — сейчас сядем рядком, перекусим, по чашечке экехо опрокинем, трубочки раскурим да поговорим малость о делах наших.

Мальчишка-слуга скоро вернулся с большим круглым подносом и почти такого же размера бордовым ухом. Комната наполнилась душистым ароматом экехо.

— Сиита Мамера извинения просит и сообщает, что завтрак будет готов через четверть часа. Просила узнать: сюда подавать или градд Раффелькраф со своими друзьями спуститься изволят?

«Градд Раффелькраф со своими друзьями?! Интересный какой феа! — подумал Маан, которому волей-неволей передалась весёлость Раффелькрафа Этду. — Не успел прийти, а уже не поймёшь, кто у кого в гостях».

— Сюда пусть несут, — закомандовал феа, принимая поднос и подталкивая коленом мальчишку к двери. — Давай остальное неси, живо! А, нет! Стой! — спохватился. — Что, говоришь, там у Мамерки на завтрак?

— Яичница с ветчиной, фасоль, булочки с маком, пирожки с мясом и печенью. Булочки очень вкусные, — добавил малой и сглотнул слюну.

— Вот что… Слушай меня ухом, нахлёбыш, и запоминай.

— Угу.

— Ко всему, что ты сейчас перечислил, пусть Мамерка добавит добрый кусок хорошо прожаренного мяса, жареной картошки, огурчиков солёненьких, зелени и маринадов: черемши там всякой, чесночку и прочих помидорок, да побольше. Понял? Всё это тащи сюда. Да скажи, что градды сиурты просили побыстрее подавать. Люблю пожрать, — оправдался феа, косясь на доску зут-торон с призывно выстроившимися на ней фигурами.

Мальчишка шмыгнул за дверь. Раффи поставил поднос на стол, помахал на себя ладонью, наслаждаясь ароматами экехо. Некоторое время он скользил взглядом от одной кружки к другой и, руководствуясь одному ему ведомыми причинами, выбрал одну из трёх.

— Я по порядку, уважаемые. Этой ночью вы изволили отличиться, всласть похулиганив в «Кашалоте», а после — и вовсе подпалив оный. Много недовольных и среди завсегдатаев, и среди простых горожан. Дурные вести, как говорится, быстро ветер носит.

— Всё так серьёзно?

— Не особо, но… Всё бы ничего, не будь вы крайнаками. Проблемка, значит, обозначилась. Хыч Ревенурк — есть тут такой, хозяин «Кашалота», — всерьёз заинтересовался вами. Душа его видать по всему алчет возмездия. А это не есть хорошо. Если б он проявил интерес к моей скромной персоне, я в два часа собрался на материк прогуляться. Сложнячок, стало быть, образовался, как я иногда это называю.

Маан с Коввилом переглянулись. Переглянулись и Табо с Раву.

— Сложнячок? — спросил Коввил, натягивая балахон.

— Ага. Хыч Ревенурк шутить не любит.

— А почему, позвольте спросить, вы нам это рассказываете?

— Дело в том, достопочтимые градды, — тон Раффи сделался строгим и официальным, в голосе появились деловые нотки, — что я хочу сделать вам предложение. А потому в качестве жеста доброй воли счёл необходимым поделиться этой пустячной для меня и важной для вас информацией.

— И что нам прикажете делать? — спросил Маан.

— Этой ночью я имел честь проиграть вам мой хаорд, носящий гордое имя Ксаворонга. — Раффи выдержал паузу, вращая глазами вслед назойливо кружившей у его носа мухе. — Не буду скрывать: посудина эта мало того что дорога мне, так ещё и приносила неплохой доход. Теперь она ваша, и я остался, мягко выражаясь, не у дел. Ничего не поделаешь: наша жизнь — это цепь фрустраций, а потому я и решился предложить вам свои услуги. Сразу оговорюсь: деньги меня не интересуют. Я готов помочь в ваших поисках… а я, уж простите, уверен — вы что-то ищите…

«Осведомлённый какой феа, — в очередной раз поразился Маан, — надо быть с ним поосторожнее».

— …помогу вам информацией, — продолжал меж тем Раффи, — и собственным участием, в обмен на крохотное одолжение, — он отхлебнул экехо, сладко сёрпнув: — люблю его. Жуть как! Моё предложение такое: вы получаете самого пробивного на Ногиоле феа, лучшего капитана, а заодно и лоцмана, моряка и знатока местных обычаев. Все они будут служить вам верой и правдой в обмен на обещание: вернуть мне Ксаворонгу по успешном окончании поисков и за соответствующее денежное вознаграждение.

«Ишь, как бойко излагает, шельма!»

Речь Раффи сильно отличалась от вчерашней, но и сейчас, подмечал Маан, его кидало из крайности в крайность: от «сложнячка» до «фрустраций». Впрочем, наблюдая за Коввилом, растерявшим весь свой изначальный лоск, который был ему свойственен во времена не столь отдалённые, Маан понимал, что это отличительная черта всех таррийцев (или, если угодно, ногиольцев) — простота и распущенность, зачастую граничащие с откровенным хамством, часто уживались в них с эрудицией и доброжелательностью.

— Кто все эти люди, уважаемый Раффелькраф? Команда хаорда? — спросил Огненный, зевотой отпуская остатки сна.

— Кто?

— Капитан, лоцман, моряк, знаток местных обычаев?

— Это я, — скромно потупившись, ответствовал феа, растирая застаревшее винное пятно на салфетке с кружевными краями, покрывавшей поднос. — Ей-же-ей, градды, лучшего помощника вам не найти.

— Я не удивлюсь, что так на самом деле и есть, — поддержал феа Коввил.

«Раффи Огненная Борода, — припомнил вчерашнее представление Маан. — Может, именно такого скромняги-помощника нам и не хватало?»

— А теперь — вот вам мой ответ на вопрос «что делать?». Пееро, для начала, мучить перестаньте. Не надо их прятать.

— Кх-кхм, — прочистил горло кашлем Маан. — Так недолюбливают же нашего брата на земле Ногиольской, вот и прячем.

— Недолюбливают? Это слишком мягко сказано. Ненавидят — более подходящее слово… Вам-то, что с того? Вы же маги. Представьте, что пеерки ваши похожи на фурциферов ахирских, никто же не в жисть тогда не догадается, кто вы на самом деле такие. Запросто сойдёте за адептов Риоргу.

Коввил с Мааном переглянулись. Довольная ухмылка Раффи потонула в рыжине его пышной бороды.

«Фурцифер это хамелеон?» — мысленно вопросил Воздушный, его бровь поползла вверх.

«Ага, четырёхрогий», — ответил Маана, и задумчиво произнёс:

— Адепты Риоргу… а что — хорошая идея.

— Они частые гости на Ногиоле, кто-то по делам приезжает, кто-то развеяться.

— А откуда?

— С Ситаца.

— А ведь он прав, Ковв, — Маан вздохнул, испытав нечто среднее между облегчением и раздражением на собственную несообразительность.

Коввил закусил губу, поскрёб волосатое с зеленцой своё ухо.

— Спасибо за добрый совет, Раффи, — сказал он и добавил негромко, скорее, для собрата по магическому цеху, — очень разумное предложение.

Маан глубокомысленно кивнул.

— А ещё, — продолжил Раффелькраф, — рекомендовал бы нанять команду и поскорее перебраться на Ксаворонгу. Надеюсь, морской болезнью вы не страдаете?

— Хорошая команда на берегу не валяется, — сказал Маан и поразился: как иногда случайно произнесённые слова попадают в самое яблочко!

— Ой, не валяется, — хохотнул Раффи, оценив невольную шутку, — нанять команду инкогнито, хоть и не очень хорошую, в столь короткие сроки невозможно. Я же, в случае согласия со мною предложенным, обеспечу вас и командой, и бухтой, а главное — отвечаю за то, что всё останется в тайне…

Глава 18. Вейзо

Пещера, в которой он обосновался, размером и продолговатой формой напоминала трюм тредцативёсельного парлавского хаорда. Рёбра дубовых балок, крепивших свод, походили на бимсы, дубовый настил был палубой, колодец с лестницей — трапом на нижний ярус, нары… нары, как ни крути, что здесь, что на хаорде были просто нарами.

— Бр-р-р, — поёжился Вейзо, вспоминая три года галерного рабства.

«Жаль, золотишка мне предшественники не оставили, — подумал он тогда, — я б и дальше не полез. Была охота, словно кроту, по туннелям этим затхлым туда сюда ползать».

…Поняв что помощников в сложившихся реалиях ему не сыскать, Ктырь решил отправиться в подземелье в одиночку. Подобное предприятие требовало нешуточной подготовки, и он знал, где может найти всё необходимое. Склад Гильдии Добытчиков торфа находился на самой окраине города, неподалёку от Западных ворот. Здесь торфяники держали рабочую одежду, инструменты и готовые, укомплектованные в пайки запасы провизии. Именно отсюда они отправляли обозы с рабочими и провиантом на болота Верети.

На место Вейзо прибыл загодя. Время было уже за полночь. Он надеялся, что за последние годы консервативные феа (а именно они и держали львиную долю добычи ногиольского торфа) не поменяли свои привычки, и не ошибся: всё было, как и много лет назад, когда он вынужден был наняться к торфяникам на подённую работу. Даже кладовщик был тем же самым, и сторожа… и их привычка закрываться на всю ночь на центральном складе и резаться в кости. Вейзо действовал бесшумно и осторожно. Он взломал замок самого дальнего из складов и проник внутрь. Много времени ему не понадобилось, и уже через час он с видом заправского торфяника уверенно шагал по Вьёльсовскому тракту, вонзая в щебень кирку и неся за плечами туго набитую суму со всем необходимым.

Пещеры (их было три) он нашёл на второй день своего путешествия по тарратским подземельям, и сразу же решил, что устроит в одной своё жилище. Похоже, когда-то давным-давно охотники за золотом основали в этой цепочке пещер перевалочную базу. Вейзо обнаружил гору из выгнивших тачек, ларей, проржавевших и тут же рассыпающихся от касания ломов, лопат и кирок. Ворох истлевшего тряпья и… о, чудо!.. два пятиведёрных дубовых бочонка вайру, трудно даже представить, какой выдержки. Ничего из скарба, кроме дубового настила и крепежа, не годилось в употребление, но присутствовало главное — чистый воздух и приемлемые условия для проживания, и главное, что особенно приятно, целых два туннеля отсюда вели к выходам на поверхность. Один, совсем короткий (что-то около часа на ходьбу и подъём) напрямую выводил в конюшню одного из домов нуйарского квартала. Второй не в пример длиннее, но на удивление прямой и несложный в прохождении, каким-то непостижимым образом миновав все трещины и провалы, коими изобиловала эта часть «подземного города», выходил прямиком за стену. И не просто в Верхний город, что само по себе было здорово и открывало сказочные перспективы в будущем, а в хозяйственный подвал одного из строений в усадьбе Эорима ра'Крата, кузена самого Фиро.

Ему несказанно повезло с обоими проходами. Магическая защита Саммона са Роха, обозначавшаяся на карте тремя кружками, пересечёнными волнистой линией, не сработала в обоих случаях. Поначалу Вейзо подумал, что она всего лишь пропустила его наружу (что было логично), ан нет — онталар мог свободно пересечь «черту» и в обратную сторону. Не найдя объяснения сему радостному обстоятельству, Вейзо решил особо не умствовать и принять этот дар бога Тамбуо как должное.

«Может же и мне хоть когда-нибудь повезти», — подумал он тогда, пытливо заглядывая в скважину «Клыка и Когтя» восьмидискового замка-засова, которым уже обычные люди отделили его от внешнего мира. Вскрыть «Коготь» оказалось делом плёвым: прославленное творение кибийских феа не продержалось и двух минут.

Обнаружив, что усадьба Эорима ра'Крата внутри охраняется весьма слабо, он дважды наведывался «в гости» и стал счастливым обладателем второго комплекта землекопного инструмента очень хорошего качества, нескольких пылившихся в кладовке одеял и двух пуховых подушек. Ещё разжился множеством хозяйственных предметов, тащить которые ему вряд ли пришло в голову, будь даже путь из города втрое короче нынешнего.

«Надо знать меру и брать только то, что действительно необходимо, — убеждал себя Вейзо. — Не наглеть, при этом и не оставлять следов. В общем, делать всё, как всегда это делаю». Что, впрочем, было его обычной работой, и ничего сверх того, разве что «знать меру и не наглеть», выбивалось из общей канвы, но того требовали обстоятельства — перед ним несла свои золотые воды река Алу'Вера, и рисковать несметными богатствами, попавшись на банальной краже, он не собирался…

Вейзо постоял в проходе, окидывая своё нынешнее жилище взглядом и соображая, не забыл ли он чего-то важного, и, решив, что всё у него в порядке, начал, не торопясь, подниматься по лестнице.

Яркий свет масляной лампы выдавил темноту — стало хорошо видно далеко вперёд. Длинным и тонким зигзагом туннель уходил в сторону города, постепенно погружаясь в сгущающийся мрак. Стены и округлый свод были выложены из нетёсаных каменных глыб, стыки которых заполняли свисающие бахромой корни.

«Обследую туннель, — размышлял он, — и если не удастся опуститься по нему на ярус ниже пойду в город — надо искать того кто сможет расшифровать эти Хорбутовы каракули. Да и отдых, на свежем воздухе мне не помешает…». — Он изрядно подустал тут с непривычки. Хотелось наверх. Подышать свежим воздухом, глотнуть чистой водички или чего покрепче… да, именно — чего покрепче хотелось и пожрать. Однако это не главное, были у него дела поважнее отдыха и свежего воздуха… и даже поважнее надписей на карте…

Когда Вейзо добрался до нужного ему места, уже стемнело. Над Тарратом завис Оллат на ущербе, недовольно ворочались в смоляной жиже неба яглые тучи. Ветер носил по улицам солёный запах моря. Где-то на грани неразличимости слышались крики беспокойных чаек.

Кривой закоулок в Костяшках, невысокий домишко, зажатый между каким-то складом и покосившимся сарайчиком с просевшей крышей. Дверь в полуподвальное помещение, едва различимая в свете куцего Оллата.

Онт остановился в сомнении.

Решившись, перешагнул через оградку палисадника и подкрался к полукруглому окошку. Присел на корточки и заглянул внутрь. С две дюжины детишек, визжавших от смеха, скакавших по лавкам, копошившихся на соломенных тюфяках и потертой циновке перед разведённым в очаге огнём. Несколько малышей — две девочки лет десяти и три мальчика того же возраста, может, чуть старше — сгрудились у невысокого столика, у самого окна, прямо под ним и колдовали над трёхцветной доской зут-торон. Так близко было это, что показалось: открой окно, протяни руку — и сможешь сам коснуться фигурок или потрепать девчушку за косички. В висках застучало; несмотря на ночную прохладу, на лбу выступил пот.

Скрипнула дверь.

— Вот это да! Пришёл-таки!

Сона, лучшая подруга его сестры Камии, смотрела на него, сложив на груди руки и склонив голову набок.

Вейзо сглотнул.

— Ага, пришёл.

…О том, что его сестра Камия умерла год назад, Вейзо узнал именно от Соны, сразу по возвращении в Таррат. Тогда он не решился навестить племянников, приняв на свой счёт вину за случившееся с сестрой и её детьми. А как же ещё, кто, как не он оставил их три года тому назад одних на растерзание набиравшей силу, а как выяснилось позже, самой свирепой за историю Таррата эпидемии трабской чумы? Правда, тогда он этого ещё не знал. Никто не знал. Кому из тварей суждено проникнуть в суть божьего промысла, кто сможет предугадать и избежать или отвратить уготованное? Но тем не менее сестры не стало. Болезнь с жадностью трехвостой крысы поглотила её и двух старших дочек, обойдя, правда, сторонкой ещё двоих — четырёхлетнего её сынишку Дорда и самую младшенькую из дочерей — полуторагодовалую Тари. День, когда Вейзо узнал о смерти сестры и её дочерей, стал для него судным. Во всём мире у него остались только эти малыши — Дорд и Тари, — и вот тогда-то, осознав это, Вейзо, не боявшийся ни человека, ни сэрдо, ни зверя, струсил. Не найдя сил вернуться и показаться на глаза осиротевшим племянникам, бродил он по городу, не понимая, куда теперь идти и что делать, толком ещё не осознавая, что сироты они, лишь покуда его нет с ними. Не найдя лучшего выхода, он передал им через Сону все свои сбережения, всё до последнего риили, моля Первых лишь об одном: отсрочить встречу, дав ему немного времени, дабы собраться с духом. Сестра и её дети были единственными, кого он любил, их маленький домик был ему пристанищем, в которое он непременно возвращался, куда бы ни закинула его перед этим судьба. Только милосердной сестрице Камии он поверял все свои тайны, рассказывал о своих прегрешениях, делился сокровенным и каялся! Каялся! Каялся! Всегда и во всём! Каждый раз, когда возвращался… И делал это искренне. Она была его судьёй, жрицей, Веровым камнем, богом. Всеми богами разом. Только её взгляд, полный любви и всепрощения, был ему бир-анамом. А теперь её не стало. Прошло три недели — и вот Вейзо решился прийти сюда.

— Долго ж тебя не было, думала — сгинул, ан нет — жив здоров. Зачем пришел, скучно стало?

— Просто пришел… пришел и всё.

— Зайдёшь, или через окошко поглядишь да снова в бега? Опыт у тебя богатый.

— Не сбегу.

— А что так? — озлилась феаса.

— Устал я бегать, Сона, устал…

Она пристальна поглядела на Вейзо явно прикидывая, стоит ли доверять его словам или нет.

— Если сбежишь, отыщу, клянусь, и собственными руками задушу…

Вейзо кивнул.

— Ну заходи коли так, — смилостивилась, наконец, феаса и кивнула в сторону окна. — Они скучают по тебе.

— Да?

— Идём, — Сона взяла его за руку и повела в дом — сперва по узкому коридору, по лестнице, через длинную тёмную комнату, в которой отчего-то пахло сыромятью.

Дверь неожиданно отворилась, и в квадрате света появился мальчишка, который при виде них застыл как вкопанный. Ослеплённый неожиданным светом, Вейзо не видел лица мальчика, всё его внимание сосредоточилось на сморщенной под глазом коже и изуродованной оспой щеке, однако по вырвавшемуся у того вскрику понял, что это был Дорд.

— Это я, — сказал он сдавленным голосом и медленно шагнул к мальчику. — Я, Дорд… — Из единственного глаза онта хлынули слёзы: «Он уже такой большой».

Дорд бросился к нему и обнял, прижался к его небритой щеке. Заскулил, как волчонок.

— Дядя Вейзо!

В поисках дружка выглянули двое мальчишек. Сона цыкнула на них и увела, оставив дверь приоткрытой, чтобы не погружать в темноту рыдающих в унисон онтов.

Он прижал его к себе и гладил по волосам, всё ещё не находя слов. Впрочем, нужны ли они были? Вряд ли.

— Где твой глаз, дядя Вейзо? — всхлипнул Дорд, проведя длинными оливковыми пальчиками по ребристой от шрамов щеке къяльсо.

Ктырь судорожно сглотнул. Он давно не испытывал такого облегчения и опустошения разом. Он не знал, как вести себя, не понимал, что надо говорить.

— Я это… Как-то так получилось… У меня есть кое-что для тебя, Дорд. — сказал он, кое-как совладав с переполнявшими его эмоциями. Запустив руку за отворот камзола, он достал деревянную шкатулку, которую держал под мышкой, и положил в подставленную ладонь. — Дрожащим пальцем надавил на рисованную рожицу в центре крышки. Внутри что-то щёлкнуло дважды, заиграла торжественная мелодия. Но вопреки ожиданиям крышка не открылась, как это обычно бывает, а разошлась от центра к краям, разомкнув шкатулку на дюжину равных частей, сместившихся в стороны и чудесным образом сложившихся в точную копию двукаменного, белого с чёрным, замка Алумеона — точь-в-точь как нарисовано в древних книгах: с садами Олавата, фонтанами, стихийными башнями, с озером и водопадами Интлайи.

Дорд уставился на подарок в немом восхищении.

Скрипнула дверь. Оба онта — большой и маленький — как по команде, подняли головы. В клине света возникла Сона; приобняв за плечи, она вела перед собой маленькую девочку с роскошными чёрными волосами и огромными грустными глазами.

«Камия! — Ктырь окаменел. — Это же её глаза, Хорбут Сокрушитель!»

— Тари, это твой дядя Вейзо, — сказала феаса и немного подтолкнула девочку в его сторону. — Иди, милая, обними его.

Дорд немного отстранился, будто приглашая сестричку, дав тем самым понять, что и она может подойти не боясь и, так же, как это делает он, обнять это здоровенное одноглазое чудище, сплошь покрытое шрамами и тиу, называемое их дядей. Но Тари не сдвинулась с места — стояла недвижимо, бесстрастно рассматривая их застывшую идиллию. Она накручивала на пальчик пышные, чёрные, как тарратское небо, локоны.

— Она молчит с того дня, как умерла Кам, — нарушила тишину Сона. — Она у нас, несмотря на возраст, очень серьёзная и рассудительная сиита. — Сона присела перед Тари и взяла её за плечи. Повторила: — Это твой родной дядя Вейзо. Ты его, скорее всего, не помнишь: он уехал по делам, когда ты была ещё совсем крохой.

Ктырь был сам не свой — слова Соны, предназначавшиеся и не ему вовсе, звучали как приговор: «он уехал» звучало как «он вас бросил», «по делам» превращалось в «грабить и убивать».

Тари слушала и смотрела на него глазами своей матери.

«Прости меня, — взмолился Вейзо. — Прости, Кам! Ты всегда прощала меня, всегда. Простят ли меня Тари… и Дорд? А эта шкатулка… Зачем я принёс её? Вознамерился купить их? Как это всегда проделывал с Кам? Нет! Я никогда не покупал любовь Кам, не потому что не хотел, просто в этом не было нужды, даже думать о таком было глупо».

Он приблизился и хотел коснуться волос Тари. Она уклонилась, и Вейзо испуганно отдёрнул руку.

«Так тебе и надо, — подумал он. — Больше поблажек не жди, не будет тебе прощенья! Всё кончилось, отлетело твоё спокойствие в Верхние земли вместе с духом сестрички Камии».

— Потерпите немного, — успокоила Сона, — вам надо друг к другу привыкнуть. Теперь дядя Вейзо будет приходить часто. — Феаса сдвинула брови, перевела взгляд на Вейзо. — Я правильно говорю?

Ктырь кивнул.

— Как скажешь, Сона, как скажешь…

— Кхе-кхе, — деликатно прокашлялась сухенькая старушка-онталар — жрица Форы, если судить по одеждам. Она окинула Вейзо колючим взглядом. Сделала Соне кажущийся бессмысленным знак рукой — коснулась ладонью сперва лба, а затем пальцами дотронулась до правой брови и уха, дождалась утвердительного кивка феасы и безмолвно канула в темноту коридора, оставляя в память о себе лишь размеренные поскрипы своей изрядно поношенной обувки.

— Им пора спать, — подтвердила его и детей опасения Сона. — Не я здесь старшая, ты же знаешь. Жрицы Форы строго придерживаются правил, приучают воспитанников к порядку, и это, я считаю, правильно.

Дорд промычал что-то в духе того, что он совсем не устал и спать не хочет, но, видя непреклонность феасы и поняв тщетность своих попыток, со всхлипами обнял на прощание Вейзо. Чмокнув его почему-то в плечо, он понурил голову и медленно и неохотно поплёлся к двери, попутно увлекая за собой молчаливую малышку Тари.

— Тяжело тебе? — когда они остались одни, спросила Сона.

Он встряхнул головой, поморщился, пытаясь изобразить безразличие, но тут же поймал себя на мысли, что и сам не понимает, зачем так делает.

— Брось! Ты же не такой, каким хочешь казаться. Я-то знаю…

— Такой.

— Нет.

Спорить смысла не было, и Вейзо, понимая, что другого случая может не представиться, перешел к делу:

— У меня есть к тебе просьба, Сона.

— Я слушаю.

— Мне нужно найти кого-то кто сможет расшифровать надписи на карте Саммона са Роха. Я должен…

— Не здесь, — поспешно остановила его феаса. — Подождёшь меня на улице? Я мигом.

— Да, не спеши. Сколько надо — буду ждать.

— Четверть часа, не больше.

Ктырь кивнул. Сегодня он всё больше кивал: нужных слов у него не было — почему-то он не находил их, как ни старался, а обычные — те, к которым привык, — были… как бы это… совсем не к месту.

Надо было срочно развеяться.

— Градд желает развлечься? — спросила его хозяйка лупанария, элегантная зарокийка в красном, расшитом золотом одеянии.

Вейзо остановился у подножия лестницы и разглядывал полуобнажённых девиц, развалившихся на подушках в алькове.

Кивнул.

— Это всё? — пресно спросил он, скидывая кафтан. Было жарко.

Вместо ответа зарокийка грациозно хлопнула ладонью о ладонь — и из-за бархатных портьер начали выходить полуобнажённые девушки, преимущественно светловолосые зарокийки и пёстрые нуйарки, но были среди них и феасы, и даже одна девушка-онталар. Красивая. Вейзо не любил соплеменниц — отсекая, таким образом, любую вероятность появления потомства; а питал он страсть к экстравагантным нуйаркам и пылким ретрийкам. Безошибочно оценив обстановку, Вейзо кивнул на приглянувшуюся девушку.

Зарокийка перехватила его взгляд.

— Хороший выбор, градд! Монола ретрийка. Она столь же нежна, как и прекрасна, и искушена во всех искусствах любви, но…

Вейзо нетерпеливо взмахнул рукой — он сделал свой выбор.

Хозяйка повела бровью и хотела закончить, но тяжесть золота, опустившегося в её ладонь, мягко попросила её промолчать.

Девушка покорно кивнула. Сквозь прозрачный шёлк Вейзо видел её стройную фигурку и маленькие грудки с вздёрнутыми сосками. Она взяла его за руку и повела за собой вверх по лестнице.

— Напомни: как тебя зовут? — спросил он, стоя перед огромной кроватью с балдахином.

Она закрыла ладонью рот и покачала головой, это означало, что она немая.

— Меня зовут Вейзо, — сказал он, совсем не смутившись. «Хозяйка, видимо, хотела предупредить меня именно об этом недостатке».

Девушка взяла со столика деревянную дощечку, на которой было написано её имя — Монола. Держа её перед собой на уровне груди, она подошла к нему.

— Красивое имя, — сказал он и прикрутил лампу.

Монола отложила дощечку. Осыпались на пол прозрачные шелка её одеяний.

Прекрасные, цвета сандалового дерева глаза юной ретрийки разглядывали его сквозь мрак. Она коснулась пальцем шрама, обезобразившего его лицо. Ктырь вздрогнул, но не отстранился — в её поступке не было вызова, в нём были нежность и всепрощение.

«Точь в точь как в глазах Камии».

Он взял её руку и поцеловал кончики пальцев.

«Какой изумительный цвет кожи, — Вейзо испытал возбуждение, — и эти длинные пальчики…» Не будь на их кончиках маленьких белёсых ноготков (объведённых и украшенных цветными узорами в ретрийском стиле), впору было предположить, что он обманулся и девица его соплеменница.

Монола перевела взгляд на дубовую купель, край которой виднелся из-за экрана с цветными стёклами. Мысль была Вейзо понятна, и он поддался, — шагнул следом за девушкой к купели.

Он провёл с Монолой всю ночь. Утром он ушёл. Но вечером вернулся снова, хоть это и нарушало все его планы.

Она ждала…

Глава 19. Сароллат

Они двигались на запад. За спиной осталась каменная змея старо-Матиоронского тракта и серые склоны Гребня Надиады со снеговыми шапками и рыжими плешками растительности на склонах отрогов; впереди плескалось в тумане необъятное море тлафирских пустошей. Туда они и направлялись.

Мрачное место. То там, то здесь из тумана, подобно призракам, возникали из стоячих болотных вод островерхие камни; кривились нагие почерневшие стволы давно высохших деревьев; мерцали в сумраке болотные огоньки. И ни облачка — огромный Сарос, безупречно чистый, невообразимо большой, довлел над всем этим своим великолепием. Медленно крался к нему Оллат, ещё немного и коснётся светила, заботливо укроет его собой.

«Сароллат. Красивейшее из зрелищ — огромный белый диск в сияющем зелёном кольце. А если ещё и облака перьями поверх лягут так просто загляденье, — думал Левиор, всматриваясь в дымку над болотами. — Вот же угораздило оказаться в такую ночь в таком месте. Прекрасный вид — светло почти как днём, пусть дождливым, но днём, аж дух захватывает».

Гейб предупредительно вскинул руку, Левиор замер напряг слух, ожидая услышать отдалённые голоса или всплеск воды. Но нет, тишина.

— Померещилось, — прохрипел феа и бодро зашагал вперёд.

Под ногами противно чавкало — соты из кочек, шагов по десять грязью перешейка до следующей, потом столько же по сухому, может чуть больше, и снова в грязь. Хорошего мало, но и хныкать не с чего. Гейб уверял, что так им идти дня три, может четыре, но зато никаких тебе сулойам и прочей людской нечисти… «Вся остальная нелюдь притаилась, да только и ждёт удобного момента, чтобы напасть…» — это уже Левиор сам себе надумал. Гейб хоть и рассказывал о всяких там вильнах, клинтах, упырях, болотниках и прочих вурдалаках, твердо стоял на своём: до опасных мест им ещё топать и топать. Зато никаких сомнений у Левиора не осталось (их и раньше немного было) в том, что правильно поступили, определив Кинка к градду Ксериму на обучение.

— Терпи, — успокоил Левиор, встревожившегося было ослика.

— Чего сказал? — обернулся на звук Гейб.

— Не обращай внимания, это я с Лохмоухом разговариваю.

— Ну-ну, передай ему тогда — пришли мы почти. Вон камешек наш, видишь, у деревца?

— А я на другой подумал, когда ты с холма показывал. Вон на тот.

— Не, это ты с перепугу перепутал или с непривычки. Они, поди, для тебя все как один.

— В общем да. Если видимых примет нет, то и не отличишь.

— Есть приметы, только не особо заметные… но дюже полезные.

Гейб, как только они зашли в пустоши словно преобразился, стал каким-то своим, домашним. Не вильник голимый, которому сам Хорбут не брат, а дедушка, божий одуванчик, ведущий внучка в лесок по ягоды. Всё покажет, объяснит, присмотрит, обо всём озаботится.

— Какая польза в камнях? — больше у болот, чем у Гейба спросил Левиор, обхватив ослика за шею и оглаживая его по морде.

— Сейчас увидишь. Идём.

Камешек, вернее камешки, и взаправду оказались «дюже полезными» Не камешки, а целая терраса с навесом. На небольшой сверху и с трёх сторон прикрытой от ветра и дождя площадке нашелся и очаг и горка телахса и кованная тренога с цепочкой для котелка, и даже сам котелок, внутри которого обнаружился свёрток из вощёной вотолы, а в нём: кресало, трут, пузырёк с жиром хистрала, несколько кульков с травами, кисет и простенькая трубка.

— Телахс телахсом, — сказал Гейб, постукивая двумя небольшими брусочками, — а без огня не обойдешься. Подымить удумаешь, не прикуришь, ранку, не приведи, конечно, Тэннар, не прижжешь, да и теплее от огня гораздо. Там под камнем, вот тем, ага, щель, в ней сушняка запасец, но это на самый крайний случай. Такими вот стоянками вся пустошь утыкана, друзья мои вильнички расстарались. Коли знать где приткнуться, до самого Матиорона дойти можно. Или до Нопецера, это если в сторону Иллионда свернуть. Слыхал про такой город?

— Я в Иллионде родился, и про Нопецер слышал, — Левиор покрутил перстень Венсора ра'Хона на безымянном пальце левой руки, вспомнил Кинка, наверняка мальчишка спросил бы: Нóпецер, Нопéцер или Нопецéр. — «Нопéцер» — дал он мысленный ответ, а вслух спросил Гейба: — Как ты тут дорогу ищешь, ума не приложу?

— Да просто всё, вот здесь, смотри, пройти можно. И здесь. И дальше вон видишь камень, там нормально. Потом к трём деревьям… от них к камню тому…

У Левиора сложилось впечатление, что Гейб говорит так, будто не предостерегает его, а наоборот указывает, куда надо идти.

— Там, за двумя камнями, — скрипел связками феа, — сухой земли много — шагов на пятьсот. Камень там непростой… здоровенный, диском Зорога люди называют, что за Зорога такая понятия не имею, не то магия в ней какая-то не то ещё что-то. В общем, муть доисторическая.

— Диск Зорога, говоришь? Я бы взглянул. Мы мимо пойдём?

— Знаешь что это?

— Нет.

— Ну, тогда и нечего туда соваться, — дёрнул головой Гейб.

— А как ты определяешь, где можно пройти, а где нет?

— Здесь пока почти везде можно. Ну подумай сам, разве тащил бы я за собой эту кривоногую скотину, не будь уверен, что её здесь провести можно. — Феа ощерился и подмигнул Лохмоуху. — Тут мелко, даже если с сухого соскользнешь, затянет только по колено, портки замочишь и вся недолга. До настоящих болот три дня ходу, вглубь, — он помахал раскрытой ладонью, будто топором дрова рубил, — но мы туда не ходоки, мы хитрее, мы по краешку просочимся. Так что хуже, чем сейчас уже не будет. Наслаждайся, Левиор, состаришься, внукам рассказывать будешь, как с Гейбом Ваграутом по пустошам тлафирским бродили… Так, поклажу с Лохмоуха под головы мне и себе клади, самого его к деревяшке вяжи, да покрепче. И не корми пока, я таких ему вкусностей сейчас насобираю, губы откусит…

— А если нас с тракта днём увидят, тут же на лигу вглубь всё просматривается.

— И что? Сюда к нам полезут? Да не смеши!

— Кинк говорил, что старо-Матиоронский тракт прямо через пустоши идёт, а выходит, что и нет.

— Правду говорил — тракт дальше кривулину на пустоши выворачивает, лиг через пять отсюда, на верещатнике. Увидишь ещё. Мы до поворота к нему выйти на сухое должны.

— А сарбахи? Кинк говорил — дяди его настоящего караван они разграбили. И убили всех.

— Есть и сарбахи, чего уж там, но не нам их бояться. Во-первых: у нас, вильников сейчас в виду имею, с ними негласный договор о ненападении, во-вторых: мы: ты, я и Лохмоух в их сторону не то, что глядеть — дышать не будем.

— Это меня устраивает.

— Их тоже, поверь.

Левиор поднял голову и взглянул на небо — Оллат уже закрыл собой добрую четвертушку Сароса, как по заказу появились и первые тучки. Где-то вдалеке сверкнула в зелёном полумраке молния, через дюжину ударов сердца долетело сердитое ворчание грома. И снова тишина. Зловещая.

Он почувствовал, как мурашки побежали по спине, и только сейчас обратил внимание, как дрожат пальцы, и с какой яростью он вертит перстень кеэнтора ра'Хона. И чем больше Оллат наползал на Сарос, тем мрачнее становилось на душе…

Мелкий дождь заволакивал замок Дис-Хисонт серой пеленой. Венсор ра'Хон стоял на крытой террасе: смутный силуэт, раскачивающаяся взад-вперед фигура, закутанная в шерстяной плащ и меха. Кеэнтор взирал на неясные очертания дворца императора пересеченного серыми дождевыми полосами на фоне Сароллата.

Он ждал.

— К вам сиорий Гибириан ра'Сан, кеэнтор.

Тихий голос Оинита заставил его вздрогнуть.

— Я занят, — не оборачиваясь бросил он, — разве мы договаривались с ним о встрече?

— Насколько мне известно — нет, кеэнтор.

— Что ему нужно?

— Я не знаю, кеэнтор.

— Где Теор?

— Ещё не вернулся.

— Даже не знаю о чём мне говорить с Гибирианом сейчас. Ну хорошо я приму его.

— Прикажете привести сюда, кеэнтор?

— Будь любезен, — настраивая себя на миролюбивый лад, произнёс Венсор. Он не изменил позы и продолжал взирать с высоты на подёрнутые дымкой серые башни императорского дворца.

Цитадель стояла в восточной части Терризунга, раскинувшегося на двенадцати холмах. Она, как и сам город была возведёна Камирусом Молотобойцем, величайшим из зарокийских правителей, родоначальником всех четырёх Золотых Домов Зарокии: Рэймов, Дэмиоров, Санторов и Кратов.

Венсор считал себя человеком осмотрительным и практичным. Он всегда дотошно изучал стоящую перед ним задачу: смотрел, оценивал, действовал, и лишь после этого методично двигался к намеченной цели. Он был дайру (провинциальная родовая ветвь северной Зарокии) и по праву рождения не принадлежал к знати, всему чего добился: имя, положение, он был обязан лишь самому себе, и потому ничто не могло затуманить его суждения. Он всегда сохранял ясный рассудок и безжалостную практичность. Единственное что он мог поставить себе в укор это соглашение с Шейком Реазуром, которое задним числом счёл поспешным и непродуманным. Хотя и не решил ещё, приписать его к поражениям или добавить к выигрышам. Золото и галиор за оказанные услуги он получил сполна, а что касаемо предложенного ему места в совете подводного города Ратт-ви-Аталама так, по прошествии времени, вся эта затея казалась ему не менее сомнительной чем грядущий катаклизм. Как и все люди, занимающие высокое положение, Венсор прилагал немало усилий, чтобы это положение упрочить, а по возможности возвысится ещё больше. Сейчас Первые снова бросали ему вызов, и лишь от него зависело, продвинется он на несколько шагов вперёд или останется стоять, задрав подбородок и изображая почтение, взирать на сильных мира сего.

«Ну что же, — он ещё раз взглянул на замок, улыбнулся — смущенно, так, словно рядом был кто-то, способный по выражению лица разгадать его истинные намерения, — пора тебе обзавестись новыми хозяевами!»

Внезапный порыв ветра растрепал пламя в костровых чашах, освещающих террасу. Белое с золотом одеяние Венсора засияло. Он слышал, как подошел и встал рядом Гибириан ра'Сан, но ни сделал ни единого движения, чтобы приветствовать его, или хоть вид сделать, будто заметил гостя.

— Мне нужно многое с вами обсудить, кеэнтор.

— И вы ни нашли более подходящего времени, чем ночь Сароллата?

— Боюсь, завтра будет поздно.

— Что-то случилось?

Гибириан ра'Сан беспардонно взял Венсора под руку и прошептал:

— Император присмерти.

— Что?! — возмутился Венсор. — И вы так спокойно мне об этом говорите?! Оинит!

— Я здесь, Ваше Святейшество.

— Эло ра'Фима ко мне, срочно, и распорядись о портшезе — я отправляюсь во дворец.

— Слушаюсь, Ваше Святейшество.

— Как вы можете говорить о делах, когда у нас такое горе, — Венсор оглядел гостя с преувеличенной серьезностью.

— Ах, кеэнтор, вам ли не знать, что такое имперский двор! Трудно угодить всем. Краты соперничают с Домиорами. Санторы с Рэймами. Золотые Дома находятся в постоянном движении, они противоборствуют.

— Вот что, мой дорогой Гибириан, все разговоры после. Простите, но сейчас мне не до вас.

— Но…

— Вы думали что после того как я узнаю эту страшную новость, буду говорить с вами о делах? Девять великих! — он осенил себя святым тревершием, — что с нами теперь будет. Если император… — он осёкся, обвел псевдорастерянным взглядом мозаичный пол, в котором отражался свет факелов. — Это катастрофа.

— Именно поэтому я и хотел переговорить с вами прямо сейчас. У Вудэо Рэйма нет ни одного прямого наследника мужеского пола, только дочери…

Не переставая слушать Гибириана, кеэнтор развернулся и пошел в дом.

— Крон-принц Вибилуир пропал, Овельта правит в далёкой Гетревии…

— Когда это Овельта стала мужчиной?

— Она в положении и если у неё родится сын…

— А если дочь?

Сиорий Гибириан вздохнул и кивнул.

— Именно на этом я и пытаюсь сакцентировать ваше внимание…

— Тогда разумнее вспомнить об императрице, которая находится в таком же щекотливом, во всех смыслах, положении, как и Овельта. И уж коли она родит сына Вудэо Рэйма…

— А если дочь? — переадресовал Венсору его же вопрос Гибириан.

— Довольно, — кеэнтор резко остановился, вскинул руку. — Так мы можем пикироваться до бесконечности. Я понял вас, мой дорогой, и догадываюсь, о чём будет этот разговор, и с превеликим интересом выслушаю вас после. Когда всё закончится. «Если закончится». Неужели вы не понимаете, что я как Высший кнур обязан присутствовать… — он чуть было не сказал: при кончине. — В этот трудный час я должен находиться подле императора.

Гибириан закивал.

— Конечно-конечно но…

— Никаких но, я не желаю ничего слушать! — бросил Венсор, ускоряя шаг.

— Погодите, кеэнтор, — негодующим тоном отозвался Гибириан, — вы просто обязаны…

— Нет, нет… НЕТ! — рассерженно (на этот раз неподдельно) воскликнул Венсор. — Я не желаю обсуждать это сейчас!

— Не забывайтесь, кеэнтор! — одернул его Гибириан, — перед вами благородный дворянин, представитель Золотого Дома Санторов. И судя по тому, как складываются обстоятельства, возможно и дядя нового императора.

— Ох, оставьте, я лучше вас знаю родословную Дома Санторов и в курсе всех возможных притязаний на зарокийский престол. Разумеется и вашего Дома тоже. Но и вы не хуже моего осведомлены, что без моего благословления Вилиарн ра'Сан так же далёк от трона, как и мой телохранитель Оинит… А может и того дальше! — Это было грубо, это без натяжки можно было назвать оскорблением, Гибириан вправе был возмутиться и потребовать сатисфакции. Скажем больше, присутствуй при этом разговоре ещё кто-то из высокородных, именно пассивная реакция Гибириана возмутила бы его многим больше самого оскорбления.

«Но не у Его же Святейшества мне требовать сатисфакции… Во всяком случае, не здесь и не сейчас», — вероятно подумал Гибириан и благоразумно промолчал, сделав вид, что он выше этого. «Мы поговорим об этом после, кеэнтор, когда мой племянник станет императором!» — А вот это уже (вне всяческих сомнений) было его настоящей мыслью.

— Ну, хорошо, — неожиданно смягчился Венсор, поняв, что перегнул палку. — Вы поедете со мной, мой дорогой Гибириан, и поговорим обо всём по дороге.

Миновав ряд массивных колонн из серого мрамора, они вышли в просторный зал. Высоко над головами, пронзая полумрак, изливался преломлённый и окрашенный витражными стёклами свет.

Перед лестницей, ведущей в подвал, их ждали трое: Оинит и Теор — несменные телохранители кеэнтора и Эло ра'Фим, старший кнур Текантула, один из его многочисленных помощников.

— Прости меня, Гибириан, нам нужно переговорить с глаза на глаз. Венсор выдержал паузу, затем обаятельно улыбнулся. — Оинит, проводи сиория Гибириана к портшезу. — Он сделал приглашающий жест ладонью и склонил голову на бок, показывая низкорослому помощнику, что готов его выслушать.

— Говори.

— Император умирает, кеэнтор, — сообщил подскочивший к нему Эло ра'Фим.

— Что с ним приключилось?

— Похоже, что его отравили.

— Известно чем? — Венсор поджал губы, изо всех сил стараясь казаться невозмутимым.

— Нет. Эдо Замия нет в городе, он в обители Гаига приглядывает за императрицей. Императора осматривал личный цейлер Далара ра'Крата — Пиот Коскилир.

Венсор сжал кулаки, так, что захрустели костяшки пальцев.

— Почему мне сразу не доложили?

— Я не мог — Далар ра'Крат приказал никого не выпускать из замка.

— Ах, вот как! И как же тебе удалось уйти?

— Дождался когда Краты и Золотополосые потеряли бдительность и воспользовался одним из тайных ходов.

— Тебя никто не заметил?

— Нет, думаю — нет…

Глаза Венсора на миг сощурились. Некоторое время он изучал тончайшие оттенки эмоций, отражающиеся на лице Эло ра'Фима.

— Точно нет, кеэнтор!

Венсор обернулся, решительно сдвинул брови.

— Что творится на улицах города?

— Всё идёт по плану, — отчеканил приободрившийся Эло ра'Фим. — Беспорядки начались около двух часов назад. Дворец императора оцеплен двойным кольцом кнуров. Мы контролируем все мосты и выезды из города. Помимо тех, кто находится сейчас на улице, мы имеем по три-четыре кнура на каждого Золотополосого.

— Не слишком ли много ты отрядил на охрану дворца?

— Ваше Святейшество, вашему покорному слуге довелось присутствовать при смерти Ювира Белолицего, деда нынешнего короля Эретрии, и я видел, как растерявшиеся вояки перестали выполнять свои обязанности, никто не охранял ни замка, ни его близких, ни даже опочивальни с неостывшем ещё телом. Внутрь замка мог пройти кто угодно, пропускали всех без разбора.

— Значит ли это, что мы готовы ко всему? — Венсор начал спускаться по ступеням.

— Да, кеэнтор, все на местах и ждут условного сигнала.

Они спустились на три пролёта по лестнице и оказались в подвальном помещении: перед ними вдаль уходил освещённый факелами туннель: широкий и высокий, достаточный для того чтобы по нему свободно могли пронести рядом два портшеза. Туннель тянулся под всей северо-восточной частью города, и соединял замок Дис-Хосонт, храм Ткавела и Сэволии и дворец императора. Впрочем, два последних фактически были одним — они находились на общей территории, ограниченной двумя рядами дворцовых стен.

Венсор обвёл взглядом мрак примыкающей к залу галереи, бессознательно подсчитывая кнуров, стройные ряды которых благодаря чёрным одеждам было еле видно во мраке.

— Это всё что осталось?

— Нет, эти кнуры половина нашего резерва, ещё столько же ждут в левом крыле храма Форы.

— Хорошо, главное следите за дворцом. — Венсор склонил голову и понизил голос до шепота: — Никто из высокородных не должен покинуть его без моего разрешения, и не давайте беспорядкам перерасти во что-то большее. Больше кнуров на улицы. — Он поставил ногу на лакированную ступеньку портшеза. — Резерв из храма Форы на улицы.

Обломки полузатопленных строений древнего Кеара возвышались над бурлящими водами залива Чёрных камней: искорёженные башни, крепостные стены, арки, колонны, изломанные фрагменты некогда величественных статуй правителей и героев. Когда-то этот город назывался Кеаром, сейчас это были груды колотого камня, вылизанного прибоем, затянутого водорослями и слизью.

Волна разбилась об отвесную скалу, и ветер осыпал их солёными брызгами.

— Это там, — Таэм'Лессант вскинул руку и указал пальцем на груду камней, из-за которых словно стволы гигантских деревьев торчали несколько уцелевших колонн. За ними, на горе, виднелась башня, увенчанная огненным цветком маяка.

Они уже вышли из этого каменного леса, когда услышали голоса у себя за спиной.

— Слуги Килс'ташара! — воскликнула Латта, глядя на качающиеся язычки факелов внизу.

Послышался шелест стали, извлекаемой из ножен и по клинку меча Сэт'Асалора пробежали изумрудные розблестки.

— Делайте то, что должны, Властитель, мы задержим их.

— Пришли, — злорадно ухмыльнулся Тэл'Арак. Он взмахнул руками, в пальцах его заискрились две алые сферы. — Идите, Властитель, — сказал он, поднимая руки над головой, — мы скоро к вам присоединимся.

Таэм'Лессант кивнул, пропустил Латту вперёд.

— Идём, девочка. Нам надо спешить.

Ведомые светом маяка они обогнули выступ горы, поднялись по изогнутой лестнице и оказались на каменистой площадке, в галерее колонн, где их поджидал отряд адептов Килс'ташара — больше дюжины — до башни и домика, в котором обитало семейство смотрителя маяка, оставалось несколько десятков шагов.

Таэм заметил их первым, глаза его сверкнули уиновым блеском; он вскинул руку, выиграв по времени не больше половины удара сердца — этого вполне хватило. Молния взрезала пространство, со скрежетом вонзилась в грудь стоящего ближе всех, поскакала по следующим. Воздух заискрился, наполнился всполохами. Ослеплённые адепты попадали на колени, вопя и стоная. Некоторые самые стойкие из них, владеющие не только сталью, но и магией, принялись читать ответные заклятия, но для Таэма, они не представляли никакой опасности — воздух наполнился множеством искрящихся игл; они закружили над слугами Килс'ташара, пронзая тела, сковывая их и лишая подвижности. Таэм взмахнул рукой ещё раз, и над головами врагов зацвела огненная полусфера.

Свет в доме, к которому они шли, погас, и ветер донес до них крики и хриплый смех.

Старый греол схватил девушку за руку.

— Быстрее, Латта, беги к нему, я догоню.

Она пнула дверь и очутилась в кромешной темноте. Нырнула влево к стене, поводила выставленным клинком, осязанием воспринимая окружающее пространство: камин, кровать, стол, мёртвую женщину — мать Предвестника на полу, адепта, затаившегося у окна в противоположном углу комнаты, и его…

«Здравствуй, малыш! — Она остановилась, застыла недвижно. — Не бойся, я возьму тебя с собой».

— Что тебе здесь надо, греолка?! Ты хочешь забрать ребёнка? — выкрикнул адепт слишком громко для того чтобы это было просто словами.

«Он пытается заглушить звуки», — догадалась Латта.

— У тебя ничего не выйдет. Предвестник наш, — продолжал выкрикивать ничего незначащие фразы адепт.

Латта молчала — делала вид, что слушает его, на самом же деле слушала тишину в паузах между словами. Несколько мгновений девушка оставалась недвижима, лишь дышала, медленно и глубоко. Она чувствовала биение его сердца, ощущала жар тела.

— Ты заберёшь Предвестника? — спросила она, наконец, уловив шорохи справа от себя, — зачем он Триждырождённому?

— Первые лишили его души и наградили великой силой, это как раз те качества, которые мой господин ценит превыше всего! — Фраза была длинной ровно настолько, чтобы дать второму адепту возможность скользнуть к Латте, а ей определить направление ответного удара. Внезапно сделалось необычайно тихо.

— Ложь! — выкрикнула Латта и пригнулась, почувствовала, как режет сталь воздух у её правого виска и ответила, косым снизу вверх ударом вспарывая нападавшему живот.

Окно с треском растворилось и адепт Триждырождённого бросился в темноту, унося с собой Предвестника.

Латта выскочила на улицу и чуть не натолкнулась на Таэм'Лессанта — Властитель греолов недвижимо стоял в пяти шагах от порога и глядел в пустоту.

— Где они?

Он молчал, его разум находился далеко-далеко за пределами тела.

— Неужели они не справятся без тебя? — в отчаянии выкрикнула Латта, понимая, что Таэм, отвлёкшись на какие-то другие дела, только что упустил пробежавшего мимо него адепта. «Фора милостивая… Почему сейчас? Как же это всё не вовремя!»

Левиор брёл по пустошам, он не знал куда идёт и зачем, как и не знал, что будет делать, когда достигнет конечной точки своего внезапного путешествия. И где эта точка тоже не знал. Просто шел, заворожено глядя на пульсирующее свечение над головой и лишь изредка под ноги, — скорее недоумённо, когда соскальзывал в особо глубокую яму.

…Он ушел, когда Гейб уже спал. «Или не спал, а сделал вид, что спит. — Левиору вдруг показалось, что он помнит глаза феа, тот будто проводил его молчаливым взглядом. — Не спал. Но почему тогда не остановил? Впрочем, какая мне разница… Девять Великих, это безумие, какой же я глупец, если решился прийти сюда».

Он припоминал, что почти уснул, когда услышал голос, принадлежащий Анготору Рима: Здравствуй Левиор, настала пора исполнить то, что обещал, — сказал астроном, — иди к дискам Зорога и оставь там перстень. Не было никакого смысла спрашивать, что за перстень это понятно и так, да и где находятся диски ему вчера услужливо (вот и скажи что без умысла) показал Гейб Ваграут. Как и не было смысла возражать, — сделаешь только хуже, почему-то Левиор был в этом уверен.

И он встал и пошел…

Начинался дождь. Небо и землю заволакивала серо-зелёная пелена, у ног стелился густой, словно патока и липкий точно паутина молочно-белый туман.

С трудом выдирая ноги из болотной грязи, Левиор двигался вперёд.

Он ещё не понял, что уже давно ходит вокруг того, что, по всей видимости, и было дисками Зорога, раз за разом обходя их по широкому кругу. Не зря ему казалось, будто он идёт из ниоткуда в никуда.

От чего-то, что было сильнее страха или гнева, бешено колотилось сердце… Его не оставляло ощущение того что всё это неправильно, что он не должен здесь находится, будто его принуждают совершить непоправимое. А он вместо того чтобы сопротивляться покорно как марионетка выполняет приказы невидимого кукловода. А ещё эта встреча с кархом Викаришем и его мрачное предостережение. Однако нечто необъяснимое, беря вверх над любыми доводами разума, заставляло его двигаться вперёд.

«Ты не марионетка, — ответил некто голосом Анготора Рима, — ты мой помощник».

«Да? Ладно, пусть будет так, главное быстрее со всем этим покончить».

«Целиком и полностью с тобою согласен. Оставь в пустошах перстень, и ты свободен».

— Ви́кариш, Викáриш, Викари́шь, — пробубнил себе под нос Левиор. «Что же ты имел в виду, говоря, что я несу в пустоши смерть? Неужели ты говорил о перстне, но что в нём такого?»

Он обошел одинокий ствол и приблизился к массивным каменным плитам, лежащим одна поверх другой, с остатками выветрившейся резьбы и древними знаками по торцам, как на артарангских монетах.

«Здесь? У дисков Зорога?» — Левиор запрокинул голову, ожидая увидеть блеск Сароса. Но не увидел, небо заволокло тучами. Лишь края их светились зелёным.

«Где хочешь, всё равно, просто брось его там, где больше нравится и уходи».

Юго-восточное побережье Ногиола

Латта настигла адепта через три сотни шагов, у раскидистого баока.

— Отойди, — задыхаясь от бега и холодного воздуха, прохрипел тот, его покрасневшие глаза были широко распахнуты, распухшие губы дрожали от возбуждения.

— Отдай ребёнка, — справа из-за камней показалась тёмная фигура Таэм'Лессанта.

Разумеется, скорость немощного старика нисколько не смутила Латту, (скорее наоборот, материализоваться вплотную, лицом к лицу с врагом, в буквальном смысле этого выражения, больше соответствовало стилю Таэма) а вот адепту Килс'ташара эта стремительное перемещение напомнило, с кем он имеет дело.

— Отойдите — я сказал, — истерично проорал он, — или я убью Предвестника!

— Отдай ребёнка нам и сможешь уйти, — Таэм был уже совсем близко.

Адепт застыл в замешательстве.

— Нет, — неуверенно произнёс он, — господин приказал…

— Он здесь?

— Нет, — затравленно озираясь по сторонам, выдохнул человек.

— Тогда ты умрёшь, и твой господин тебе не поможет.

— Значит такова моя судьба. — Дрожащее острие ножа угрожающе зависло над свёртком с младенцем. — Отойдите, или я убью его! — Он снова перешел на крик.

Латта поняла, что медлить больше нельзя. Понял это и Таэм, в одно движение он оказался перед похитителем, преодолел расстояние чуть ли не в полтора тонло, растопыренные пальцы его правой руки упёрлись в грудь адепта. Глаза гореола сверкнули зеленью и человек застыл.

Латта облегчённо выдохнула, она подошла и бережно взяла свёрток с младенцем из окаменевших рук.

«Ну, здравствуй, малыш!»

Самые различные люди — слуги, охранники, законоведы, нотарии, хронисты, знатные сииты и сиории — несмотря на поздний час, суетливо сновали взад и вперед в преддверии покоев императора. Однако все происходило в полнейшей тишине — говорили вполголоса и двигались так осторожно, будто их учили этому с самого рождения.

Сопровождаемый взволнованным шушуканьем, Венсор ра'Хон беспрепятственно добрался до опочивальни, где умирал Вудэо Рэйм. Огоньки светильников трепетали, отбрасывая красноватые блики на высокий расписной свод и стены императорской спальни. Посередине комнаты с золотисто-коричневыми стенами стояла большая кровать с балдахином из дерева, похожего на черный дииоро и пурпурного бархата. Благовонный дым от курильницы струился по ткани, которой прикрыли маленький светлячковый светильник на прикроватной тумбе. Пахло сандалом и сидру и ещё немного травами, лечебного свойства.

— Что с императором? — спросил Венсор, склоняясь над Вудэо Рэймом.

— Лихорадка, — скорбным голосом ответил Пиот Коскилир. — Это началось ещё вчера, император, как мне сказали, занемог сразу после ужина. Поначалу никто не придал значения тому лёгкому недомоганию, которое он испытывал, слуги сказали — такое случалось с его величеством и довольно часто, но то, что произошло после…

— Сие мне понятно, — нетерпеливо оборвал его Венсор, — но какова причина?

— Видимо император что-то съел, кеэнтор.

— Видимо что-то съел?! Издеваетесь? Что за чушь он несёт? Кто этот вертопрах?

— Мой личный цейлер, — вступился за лекаря Далар ра'Сан.

— Вероятно, он хочет сказать, что императора отравили?

— Да.

— Выяснили чем?

— Нам это не известно.

Венсор выдохнул носом, устало потёр ладонью лоб и глаза.

— Пустите императору кровь, — не совсем уверенно, приказал он.

— Уже пустили. Лихорадка не спадает.

— Не может такого быть, — горестно воскликнула сиита Ланика, старшая, после Овельты дочь Вудэо Рэйма, — найдите другого цейлера.

Ещё две дочери: тринадцатилетняя Мелиодис и десятилетняя Савия сидели на резных скамеечках, смиренно сложив руки, и, судя по прикрытым векам и шевелившимся губам, усердно молились богине Форе.

«Молитесь, молитесь горячее! — мысленно призвал их к покаянию кеэнтор. — Все мы от мала до велика неисправимые грешники!»

Из потайной двери вышло несколько слуг, они несли укрытые тканью подносы и тазы с водой: горячей и холодной.

— Пиот Коскилир лучший цейлер в Терризунге и один из лучших во всей Зарокии, — попытался реабилитировать и себя и своего лекаря Далар ра'Сан. — Кроме него здесь присутствует ещё трое, личные цейлеры других знатных особ, — он кивнул в сторону оживленно, но почти бесшумно выясняющих что-то между собой людей. Они все были в коротеньких мантиях, поверх балахонов, а головы их венчали мягкие шелковые шапочки похожие на береты, но строго выраженной треугольной формы и с мягкими округлыми наушниками. Судя по озабоченным лицам, их мнения о причине возникновения заболевания расходились. — Все из разных Домов, — добавил Далар ра'Сан, — так что можете быть спокойны.

«Осталось только добавить: император благополучно умрёт под пристальным надзором лучших цейлеров Зарокии».

Венсор ра'Хон вскинул руку.

— Успокойтесь, сиита Ланика, скоро здесь будут жрицы из храма Форы, они знают что делать. Я уверен, нам удастся спасти императора.

Слова его заставили Далара ра'Сана усмехнуться.

— Успокойтесь, сиорий Далар, — скрипнул зубами Венсор, — не стоит так буйно выражать свою радость.

— Что?!

— Тише-тише, что вы вообще делаете у ложа больного?

— Я? Да что вы себе позволяете!

При этих словах встрепенулись трое: Киберо ра'Рэйм — Рука Войны, Сайес ра'Крат и Тээл ра'Дом — кравчий и конюшенный императора соответственно. Двое первых повскакивали со своих мест и приблизились к ложу умирающего. Третий наоборот отошел в сторону, где стояла небольшая группа людей, состоящая из сииты Силисты ра'Сан, её кузена, небезызвестного нам Гибириана и двух братьев из Дома Тумов (вассалов Санторов): Ферэса и Экура.

Нахмуренные и без того брови Венсора сошлись на переносице.

— Не кричите, сиорий Далар, а не то я вынужден буду потребовать, чтобы вас вывели отсюда.

— Вы угрожаете мне, кеэнтор?

— А что вам стало не по себе от моих слов?

— А вы-то что здесь делаете? — в свою очередь возмутился Далар ра'Сан.

— Я? — оторопел от такой наглости Венсор. — Я — высший кнур Текантула, Рука Духа, член императорского совета, хранитель печати, глава придворной канцелярии и императорской капеллы, — с ледяным спокойствием парировал он, — я обязан здесь находиться.

— Сиории, Ваше Святейшество, — Пиот Коскилир промокнул платочком губы больного, — император открыл глаза.

— Я видел его, — простонал Вудэо Рэйм. — Видел Алу'Вера Великого.

Тело императора сотрясла дрожь, лицо его, сильно осунувшееся, и уже отмеченное печатью смерти перекосилось.

— Отец! — всхлипнула сиита Ланика.

— Тс-с-с… Поберегите силы, мой император. — На лице кеэнтора застыло выражение безграничной резиньяции и столь же безграничной скорби. Лучше сыграть он не мог, большего смирения народы Ганиса не видывали со времён пророка Аравы.

— Я видел его, видел так отчетливо! Он оседлал двухголового змея и летел к нам!

— Он бредит, — прошептал Пиот Коскилир.

— Я видел Алу'Вера Великого! Он не такой каким его рисуют на наших картинах. Совсем не такой… — Глаза императора расширились, он вскинул вверх руку с растопыренными пальцами, другая судорожно комкала края одеяла. — Он… онталар прилетит на крылатом змее, и сожжет наши города… Два года… вы все умрёте… торопитесь жить, у вас осталось всего два года.

«Что за чушь он несёт? — мысленно изумился Венсор. — Во-первых, Алу'Вер был греолом, во-вторых, до Сида Сароса осталось не два года, а один. Анготор Рима клятвенно заверял меня в этом. А кому прикажете верить, учёному с мировым именем или бредящему на смертном одре императору?»

— Чувствую быть большой сваре, — долетели до его уха кеэнтора слова Гибириана ра'Сана, тот говорил не громко, однако достаточно отчетливо, чтобы его откровения расслышали окружающие: — Впервые за двести пятьдесят лет император не оставляет наследника мужеского пола, которому можно передать корону.

«Я это уже слышал от вас, — мысленно огрызнулся Венсор, — можете сказать что-то ещё?»

— И что же теперь будет? — спросила сиита Силиста, которая в отличие от большинства присутствующих была искренне взволнована.

— Император обязан твердо выразить свою волю относительно регентства, в противном случае это сделает совет. Регент будет управлять страной до избрания нового суверена.

— Но кто им станет, братец? Ведь вполне возможно у императора родится сын, или Овельта одарит Зарокию его внуком?

— Дорогая моя, милая моя сестрица, меня терзают иные заботы.

— И какие?

— Кто будет представлять интересы Овельты и императрицы, к примеру, или кого назначат регентом, или что ещё интереснее — где пребывает сейчас кронпринц Вибилуир, и собирается ли он возвратиться и возглавить страну?

— Ах да, кронпринц Вибилуир, как это я могла позабыть о таком красавце. — Они так увлеклись этой беседой, что не заметили, какая наступила тишина — все слушали, о чём они говорят. — Полагаю, пока его нет в столице, место регента принадлежит императрице? — блистая наивностью, предположила сиита Силиста.

— О нет, теперешнее её состояние не позволяет взять бремя регентства на себя, да и вряд ли это придется по вкусу представителям Золотых Домов. Многие будут недовольны, — вкрадчиво произнёс Гибириан, стараясь всем своим видом показать, что ему известно многое, о чем другие и понятия не имеют. — Императрице назначат человека, который будет представлять её интересы, а в будущем и интересы её сына, если таковому будет суждено появиться на свет.

— Эй, вы там! — как смог выкрикнул император, немощь которого, похоже, повлияла на всё что угодно, но только не на слух. — Я ещё жив, если вам это интересно. — Сказал и зашелся в безудержном кашле.

Гибириан безразлично пожал плечами, словно говоря: это ненадолго мой император, да вы и сами не хуже моего знаете.

— Как бы ни были скорбны существующие реалии, мы не должны предаваться печали, как простые смертные. Судьба всегда преподносит нам испытания, — ответил за сеньора Ферэс ра'Тум и тут же провозгласил, хоть и не громко, но пафосно: — но мы обязаны помнить, что Зарокия прежде всего!

«Глупейшая речь, — внутренне ухмыльнулся Венсор, — хоть и с претензией на патриотичность. Подумать только, какие наглецы. Вы, сиории, два первых кандидата на роли козлов отпущения. Императора отравили — за это должен кто-то ответить».

Слова сиория Ферэса переполнили чашу страданий Ланики, и она громко зарыдала. К ней тут же присоединились сёстры: Савия и Мелиодис.

— Дайте детям воды, — громко потребовал Киберо ра'Рэйм. — Сайес, помоги мне приподнять императора. Принесите ещё подушек.

— Дочери мои, Сайес, Киберо. Останьтесь со мной. И позовите писаря. — Вудэо Рэйм стиснул зубы. — Остальные вон! — выдохнул он последнюю ярость. — Все вон, и закройте двери!

— Император, но разве для того чтобы заверить завещание не потребуется хранитель печати? — Венсор ра'Хон решил, что может задержаться на правах высшего духовного лица.

— Нет, — видимо израсходовав последние силы, простонал Вудэо Рэйм, откидываясь на подушки. — Уйдите и вы, кеэнтор. Время нашей беседы ещё не пришло.

И тут же Венсор ощутил на своем локте могучую ладонь Эйка ра'Ньело — Руки Мечей, начальника императорской охраны.

— Прошу вас, кеэнтор, — учтиво, но со всей властностью положенной его железному чину попросил рыцарь.

Венсор метнул свирепый взгляд на Киберо и Сайеса, однако мгновенно оценив ситуацию, понял, что следует покориться, и даже сделал вид, что делает это с охотой.

«И так понятно, о чём пойдёт разговор, — сказал себе Венсор, по большому счёту не очень-то и оскорблённый выходкой умирающего императора. — Раз ему не потребовался хранитель печати, и лицо способное заверить завещание значит, разговор пойдёт совсем о других вещах. Да и чего бы стоило такое завещание, при сложившейся системе престолонаследия. Золотые Дома попросту наплюют на него. Вудэо Рэйма должно беспокоить лишь собственное душевное состояние и здоровье, и благополучие жены и дочерей. Думаю, не сильно ошибусь, предположив, что он назначит Киберо представителем императрицы. Скорее всего, её укроют в надёжном месте, где-нибудь неподалеку от Терризунга, полагаю, это будет замок Сапир-Таят или обитель Гаига. Сайеса же, за неимением лучшей альтернативы, Вудэо отправит за своей старшей дочерью Овельтой — королевой Гетревии, прикажет охранять её и доставить в тот же Сапир-Таят… Так вот, дорогие мои. Я читаю все ваши мысли как по бумаге, а это значит, что сражение за империю только начинается!»

Он сел на складную скамеечку, которую подставил ему Оинит, и принялся ждать, когда его позовут к императору. Но их прижизненной встрече не суждено было состояться, через две четверти часа вышел Киберо ра'Рэйм, в сопровождении Эйка ра'Ньело и сообщил, что император умер.

Воцарилось долгое молчание, а ещё через четверть часа зал наполнился перезвоном, разорвавшим небо над Терризунгом. Это был условный знак — кнуры Текантула подожгли факела, и вышли из своих укрытий на улицы города…

Наступало утро, Оллат и Сарос раскатились по разные стороны горизонта.

Левиор собирался возвращаться назад, когда увидел маленькую фигурку, прячущуюся за одним из камней, в пол дюжине шагов от него.

— Кинк?! — он одновременно обрадовался и ужаснулся.

Только теперь глядя в ясные глаза мальчика, ему стало понятно, в каком заблуждении он находился всё это время, будто больной человек в одно утро проснувшийся здоровым, понимает, насколько плохо ему было до того.

«Что-то изменилось в этом месте в эту ночь, — и тут же под этой мыслью зашевелилась иная — мрачная, саморазрушающая, кошмарная в своём откровении: — Я сделал всё это!»

Он огляделся по сторонам — как и прежде, стелился у воды туман, но вот только превратился он из молочно-белого в грязно-серый, а местами даже в чёрный… «Эти пузыри, их не было раньше, я точно помню!» Сквозь туман проглядывались исзелено-черные, дрожащие, словно желе пузыри, они набухали и лопались, извергаясь сизыми дымками и зловонным смрадом. Смутное осознание того что он натворил что-то ужасное постепенно начало доходить до Левиора. Он ощутил жар — струйку холодного пота в ложбинке между лопаток. «Эта ночь изменила не только это место, она изменила меня…»

— Дядька Левиор, почему ты молчишь?

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, приблизившись.

— Я хотел помочь, — стуча зубами, произнёс Кинк и протянул ему перепачканную болотной жижей ладонь. — Что это такое? — он указал на странную каменную конструкцию.

— Диски Зорога.

— А что ты здесь делал?

— Я не знаю. — Даже теперь это было правдой.

— Колдовал?

— Наверное да, — ответил Левиор, сам удивлённый горечью прозвучавшей в его голосе. Опустив глаза он увидел у своих ног не то цветок, не то гриб — грязно-белая сфера, извивающаяся на тоненькой ножке и исходящая чёрными струпьями.

«Белое Зерно. — Он не знал, что это означают это название, но мысленно произнёс его. — Я убил эту землю. — Он окинул взглядом дымящиеся пустоши и повторил фразу больше звучавшую до того вопросом, изменив акцент и интонацию, — Я убил эту землю».

— Твоё лицо стало грустным, ты сделал что-то плохое?

— Я ещё не знаю, — малодушно соврал он и крепко сжал плечи Кинка. — Ты сбежал от градда Ксерима?

— Да.

Он прижал мальчишку к себе.

— Прости, что бросил тебя.

— Да, ерунда. Идём уже, холодно здесь. У дядьки Гейба, поди, завтрак готов.

«У дядьки Гейба? Гейб Ваграут… помощник Анготора Рима. А ведь он наверняка знает, что я сделал! И кто такой на самом деле Анготор Рима, или кто скрывается под его личиной».

— Да-да, идём отсюда.