Картина Сархана

1

— Но я же не журналист, да и не особо разбираюсь в живописи…

— Я понимаю вашу растерянность, — успокоил Лизу голос из трубки. — Именно поэтому мы обратились к вам. Ни одного журналиста туда не пустят. Все, что вам нужно будет сделать, — съездить на мероприятие, посмотреть, а если представится возможность, то задать вопросы, которые мы для вас подготовим, а потом просто рассказать нам о том, что вы видели. Мы сами напишем статью.

— Я не знаю… — Лиза нахмурилась и помассировала двумя пальцами переносицу. Убрала трубку от уха, посмотрела на экран.

Звонок по другой линии. Неизвестный номер. Лиза сбросила его.

— К тому же мы хорошо заплатим, — продолжал чарующий голос. — Согласитесь, это буквально двойной бонус! Увидеть самую загадочную работу Сархана, да еще и получить за это денег.

— Но почему я?

— Я не знаю, — честно признался собеседник. — Почему-то именно вы получили приглашение.

— Только я? — удивилась Лиза.

— Нет, есть еще шесть человек.

— Так, может, вы договоритесь с кем-нибудь из них?

— Увы, — разочарованно протянул голос, — они уже подписали договоры с другими изданиями. Вы наш последний шанс. Думаю, прямо сейчас до вас пытаются дозвониться многие. Но мы заплатим больше!

— Да что вообще такого особенного в этой картине? — спросила Лиза и удивилась собственному любопытству.

— Она была куплена за баснословные деньги еще до того, как Сархан закончил работу над ней. И новый владелец заявил, что никогда не покажет ее миру.

— Почему же он передумал?

— Не знаю, — в очередной раз признал собственную беспомощность собеседник. — Сегодня всем по-настоящему значимым изданиям пришло письмо, в котором пресс-секретарь мистера Хёста упоминает семь человек, приглашенных на показ картины. Вы среди них.

— Да, — вздохнула Лиза, — мне пришло приглашение. Но зачем делать из этого шоу? Зачем тиражировать это в СМИ?

— Мы можем только предполагать. Наверное, мне стоит пояснить — мистер Хёст достаточно эксцентричен. Никогда не угадаешь, что взбрело ему в голову. В любом случае это не удивительнее, чем купить картину и никому ее не показывать.

— Возможно. — Лиза помолчала. — Допустим, я согласна. Что мне нужно делать?

— Вам нужно просто посетить мероприятие, посмотреть на картину, по возможности задать вопросы, которые мы подготовим.

— Звучит не слишком сложно. И о какой сумме идет речь?

— Допустим, десять тысяч долларов. И еще по пять тысяч за каждый вопрос, на который вы сумеете получить ответ. Такой вот KPI, — усмехнулся голос. — Чем больше ответов, тем больше денег. Если честно, то я впервые вижу, чтобы наша редакция была готова тратить такие суммы даже не на материал, а просто на информацию.

— Считайте, что вы пробудили во мне любовь к искусству. Какие именно вопросы нужно задать мистеру Хёсту?

Лиза взялась за руку лакея, протянутую услужливо, но высокомерно, и вышла из машины. То же самое сделали пассажиры шести других автомобилей, присланных мистером Хёстом за гостями. Все вышли одновременно и теперь смущенно крутили головами, рассматривая особняк, слуг, друг друга. Окинуть взглядом весь комплекс гости не могли, они видели только тяжелый фронтон, опиравшийся на мощные колонны, и внушительную лестницу. Все вместе это напоминало греческий храм, и казалось, что среди колонн вот-вот появится Зевс.

— Прошу за мной. — Камердинер (назвать этого высокомерного франта слугой у Лизы не повернулся бы язык) будто бы специально выждал несколько секунд, давая гостям утолить любопытство, и пошел ко входу в особняк.

Лиза последовала за лакеем. То ли эту церемонию репетировали, то ли такие приемы проходили тут постоянно, но семь пар человек не приблизились друг к другу даже на расстояние вытянутой руки. Процессия цепью поднялась по мраморной лестнице, и оказалось, что первое впечатление обманчиво. Более эклектичного интерьера Лиза не видела никогда в жизни. То, что снаружи казалось классикой или неоклассикой, внутри обернулось футуристичным минимализмом. Сумасшедшему архитектору удалось совместить храм Артемиды с космической станцией, где не было ни одного видимого источника света, только скрытая холодная подсветка, скорее обозначавшая габариты залов и коридоров, чем освещавшая их. Хорошо были видны лишь статуи и картины.

Гости прошли через несколько пустых — если не считать предметов искусства — залов и коридоров (разделяли их разъезжавшиеся с тихим шелестом двери, усиливавшие сходство с космической станцией из кино) и оказались в небольшой комнате. Без окон и декора, с белыми стенами, она напоминала операционную. Лизу удивил мягкий, ровный свет, определить источник которого ей не удалось. Складывалось впечатление, что он струится прямо из потолка.

В центре комнаты стояли в ряд шесть кресел. Ничего особенного, кроме высоких спинок, в них не было. Напротив — еще одно, в нем восседал пожилой мужчина: плечи и фигура, намекающие на спортивное прошлое, тяжелый взгляд, седина и чуть растрепанная бородка, хорошо сочетающийся с джинсами и рубашкой клетчатый твидовый пиджак, трость с посеребренным орнаментом, похожая на молнию. Лиза прикинула, сколько может стоить такая показная небрежность образа. Выходило, что очень дорого. Очевидно, мистер Хёст может и хочет себе это позволить.

Рассмотрев хозяина особняка, Лиза заметила, что почти всю стену за его спиной занимают красные плотные шторы. За ними, видимо, висела картина, из-за которой все тут и собрались. По обе стороны от штор перед закрытыми дверями стояли лакеи с каменными лицами. Поза и ливреи почему-то делали слуг похожими на военных времен Войны за независимость.

— Добрый вечер, дамы и господа, — с полуулыбкой, которая могла значить что угодно, поздоровался хозяин. — Прошу вас для начала сдать мобильные телефоны, а также часы.

В руках у лакеев тут же возникли подносы и шкатулки. Лиза положила в обитую бархатом коробочку телефон. Часы она не носила, но все равно задумалась над тем, почему их необходимо сдать. С телефоном-то понятно: возможно, мистер Хёст боится, что кто-то сделает фотографию.

— Прекрасно! — сказал хозяин особняка, когда последняя шкатулка закрылась. — Теперь занимайте ваши места. Обратите внимание, все кресла подписаны. Каждое предназначено для конкретного человека.

— Но кресел шесть, — заметил мужчина с волосами, зачесанными на лысину.

— Я знаю, — кивнул мистер Хёст. — Вы очень наблюдательны. — Прозвучало издевательски.

Гости приблизились к креслам. На каждом из них лежала бумажка с именем. Вот теперь началась толкотня. Люди заглядывали через спинки кресел, неловко обходили друг друга…

Лиза мысленно вздохнула. Ведь слуги наверняка могли рассадить всех по местам без этого идиотского броуновского движения. Сама она просто ждала, когда все рассядутся и станет понятно, какое кресло предназначено ей. Но все шесть кресел оказались заняты. Рассевшиеся по местам гости ерзали и переглядывались. Широкоплечий мужчина лет сорока обернулся, увидел стоявшую в задумчивости Лизу и поднялся, видимо намереваясь уступить место.

— Я должен вас предупредить, — остановил его порыв мистер Хёст. — Если вы уступите свое место, то будете вынуждены покинуть нас.

Мужчина скривился, но сел обратно.

— Но здесь только шесть кресел! — произнес очевидное мужчина с лысиной.

— Ваша прозорливость не перестает меня удивлять, — кивнул хозяин.

— И что же, вы позволите даме стоять?! — нудным скрипучим голосом возмутилась пожилая женщина, занимавшая второе кресло слева. — Да еще и на каблуках?

— Можете уступить ей место, — положив руки на стоявшую меж колен тросточку, ответил мистер Хёст. — Что до каблуков… Не я их на нее надел.

Повисла тишина. Лиза какое-то время подумала, потом подошла ближе, встала между третьим и четвертым креслом, оперлась одной рукой на спинку и неторопливо сняла туфли. Ей показалось или Хёст едва заметно улыбнулся?

— Давайте начнем, — кивнул хозяин особняка. — Думаю, мне представляться не нужно, ваши имена я знаю, а вам знакомиться друг с другом вовсе не обязательно.

Хёст замолк, задумался о чем-то, погладил усы. Все ждали.

— Да, о чем это я? — Он словно бы включился. — Я знаю, что все вы заключили договоры с разными изданиями и хотите задать вопросы. Маленький гешефт. Я не против. Задавайте, но есть два условия. Один вопрос на человека — это раз. Время между моим ответом и следующим вопросом не должно превышать шестидесяти секунд — это два.

Лиза хмыкнула. Вот зачем сдавать часы. Это какой-то странный перформанс. Хёст отлично знал, что каждому гостю выдадут список вопросов.

— Все понятно? Мы можем начинать? — уточнил хозяин особняка.

— Да, — ответил кто-то.

— Время пошло.

— Почему вы не хотите показывать картину людям? — первой выпалила пожилая женщина, занимавшая второе кресло слева.

Лиза мысленно поставила галочку. Такой же вопрос был в ее списке, составленном редакцией журнала.

— Потому что она ужасна, — пожал плечами мистер Хёст. — Люди не должны ее видеть.

— И вы отвалили такую сумму за ужасную картину?! — явно сгоряча, необдуманно спросил широкоплечий мужчина. Тот самый, который порывался уступить Лизе свое место.

— Да, — коротко ответил Хёст.

По залу разнесся разочарованный вздох сразу нескольких человек. Лиза посмотрела на реакцию задавшего вопрос. Мужчину она видела сзади и чуть сбоку, но рассмотреть гримасу смогла и с такого ракурса. Вообще ей показалось, что у нее есть какое-то странное преимущество. Сидевшие в креслах могут видеть только своих соседей. Она же, пусть и с неудобной точки, наблюдает за всеми. Непонятно только зачем.

Долго висела тишина. Каждый надеялся, что вопрос задаст кто-то другой. Мистер Хёст чуть подтянул рукав пиджака и кинул взгляд на часы. Лиза задумалась. А всем ли тут платят за ответы на вопросы? Складывалось ощущение, что да. А если так, то какую сумму? Те же пять тысяч? Судя по всему, каждый хотел получить ответы на те вопросы, которые есть в списке, на халяву. Не тратя на это свою единственную возможность. Никто не знал, какие вопросы в чужих списках. Какая-то сложная игра, в которой наверняка есть выигрышная стратегия, но какая? Еще и время поджимает, никто не может точно отследить минуту без часов.

Первой не выдержала блондинка:

— Почему вы купили картину еще до того, как она была закончена?

— Я купил ее, когда Сархан еще даже не начал работу над ней, — уточнил мистер Хёст. — Я по одному только описанию понял, что это шедевр. Мне не нужно было дожидаться окончания работы.

Шедевр, подумала Лиза. Но минуту назад он сказал, что она ужасна. Как это вообще соотносится? Висела тишина. Очевидно, все хотели задать тот же вопрос, что крутился в голове у Лизы, но так же очевидно, что он не был ни у кого в списке, подготовленном редакцией. Жадность боролась с любопытством. Лиза прикинула. Два вопроса из ее списка уже задали. Это десять тысяч. Плюс десять за то, что она вообще приехала. Весьма недурно вообще-то.

— Вы сказали, что она ужасна, но также сказали, что это шедевр, — прервала тишину Лиза.

— Именно, — подтвердил Хёст. — Так в чем ваш вопрос?

— Как она называется? — неожиданно для себя самой спросила она.

— «Равнодушие».

Снова повисла тишина. Четыре вопроса задано. Лиза окинула взглядом присутствовавших. Считают деньги и прикидывают, как бы заработать побольше, судя по лицам. Тишина затянулась. Хёст снова посмотрел на часы. В этот раз он не отрывал от них взгляда. Судя по всему, до конца минуты оставались считаные секунды.

— Почему вы решили показать картину и позвали именно нас? — сдалась брюнетка в замысловатой шляпе.

— На который из двух вопросов отвечать? — уточнил Хёст.

Девушка задумалась. Первый вопрос явно из списка, причем он есть в списке у многих, а второй действительно волнует собравшихся.

— Выберите первый, — посоветовал мужчина с волосами, зачесанными на лысину.

— Сама разберусь! — грубо отмахнулась девушка.

Лиза вдруг подумала, что если бы они действовали сообща, то могли бы составить семь вопросов таким образом, чтобы они были в каждом списке. Тридцать пять тысяч. Но раньше это в голову как-то не приходило. Чего уж теперь.

— Почему вы позвали именно нас? — спросила брюнетка.

Лиза внимательно посмотрела на девушку. Возникло ощущение, что она спросила это просто назло. Чтобы не дать лысому заработать лишнюю пятерку. И ее вдруг осенило. Игра еще сложнее. Скорее всего, не всем платят одинаковую сумму за ответы. В идеале нужно было составить список с учетом пересечения вопросов и их цены, а потом набранную сумму поделить на всех. Запахло теорией заговора. Казалось, что сам Хёст и организовал это «предложение» от СМИ. Просто чтобы зачем-то пробудить алчность в своих гостях.

— Потому что этого хотел Сархан, — тем временем ответил хозяин особняка. — Дело в том, что все вы сыграли определенную роль в его жизни и непосредственно связаны с этой работой.

Лиза нахмурилась. Она точно не знала человека с таким именем. Но ведь это мог быть и псевдоним!

— Кто-то из вас издевался над ним в школе.

Лиза заметила, как вздрогнул широкоплечий мужчина, как он принялся задумчиво массировать подбородок, закрывая рот рукой. Мистер Хёст продолжал:

— Кто-то был его преподавателем в художественной академии.

Неловко заерзала пожилая женщина.

Лиза не сразу сложила все факты. Картина отвратительна, сам художник хотел, чтобы эти люди ее увидели, называется она «Равнодушие»… Ситуация вдруг стала какой-то очень личной. Все перевернулось с ног на голову.

— Кто-то взял в долг и не вернул эти деньги. Кто-то был его придирчивым шефом…

Хозяин продолжал, но Лиза отвлеклась. Она буквально чувствовала, как зал наполняется тревогой, злостью и неуверенностью.

— В кого-то он был влюблен, — закончил Хёст. — Следующий вопрос.

Лиза посмотрела на двух мужчин. Только они еще не спрашивали — лысый и короткостриженый. Мужчины переглянулись. Лиза видела отсюда лицо одного из них, и ей показалось, что в его глазах блеснул азарт.

Тишина. Мистер Хёст в очередной раз бросил взгляд на часы. Соперники молчали. Лысый демонстративно принял расслабленную позу. Закинул ногу на ногу, развалился в кресле. Короткостриженый зевнул и расставил ноги пошире. При этом один нервно постукивал пальцем по подлокотнику, а другой подергивал ногой. Время шло. Напряжение нарастало, но уступать никто не хотел.

— Ну, раз вопросов больше нет… — подытожил хозяин особняка, оторвав взгляд от часов.

По залу пронесся разочарованный стон. Мужчины презрительно переглянулись. Лиза покачала головой. Ребячество.

Мистер Хёст, тяжело опираясь на трость, встал со своего места. Один из лакеев тихо и быстро унес кресло хозяина в соседнюю комнату через приоткрывшуюся буквально на секунду дверь. Мистер Хёст доковылял до того места, где раньше стоял слуга, и, оказавшись сбоку от штор, достал из кармана небольшой черный пульт.

— Что ж, пришло время увидеть самую загадочную работу Сархана и узнать, как вы все с ней связаны.

Хозяин особняка нарочито медленно поднял пульт. Воздух буквально звенел от наполнявших его эмоций. Мистер Хёст нажал на кнопку. Шторы мгновенно разлетелись в стороны, обнажив… зеркало.

Некоторое время все присутствовавшие тупо смотрели на свое отражение.

— Какая-то идиотская шутка, — с явным облегчением протянул широкоплечий мужчина.

— Если это должно было что-то значить, — высокомерно хихикнула блондинка, — то я не знаю что.

По залу растеклось липкое, истерическое облегчение. Такое, наверное, испытывает преступник, лишь чудом избежавший разоблачения. Кто-то посмеивался, кто-то перешучивался с соседями. Первым догадался короткостриженый.

— Нас что, сфотографировали?

Повеселевшие было гости мгновенно напряглись и посмотрели на мистера Хёста. Казалось, все мигом угодили в яму. Хозяин особняка улыбнулся и снова нажал какую-то кнопку на пульте. Зеркало стало прозрачным. Лиза никогда не видела столько фотоаппаратов в одном месте. Одни, судя по всему, были сфокусированы на конкретных гостях, а другие снимали общий план.

— Я не давал согласия на фотосъемку! — взвился мужчина с волосами, зачесанными на лысину.

Остальные гости подхватили его негодование. Загомонили. Закипала злоба. Кем бы ни был художник, он явно знал толк в перформансах. Он буквально катал всех гостей на безумных американских горках эмоций.

Мистер Хёст поднял руку, призывая к тишине. Это сработало.

— Вы сможете в законном порядке обсудить все претензии с моими юристами.

— Но вы говорили, что это картина! — зачем-то выпалил широкоплечий. Прозвучало жалко.

— Нет, не говорил, — возразил хозяин особняка.

Лиза мысленно кивнула. Везде фигурировало слово «работа».

— Давайте уже посмотрим, что получилось!

На этот раз зеркало потемнело, превратившись в экран. На нем появилась огромная фотография.

Лиза хмыкнула. Вот почему Хёст купил работу еще до того, как она была сделана. Идея и вправду неплоха и, вероятно, особенно привлекательна для эксцентричного пожилого богача. На фото, конечно, гости. Буквально минуту назад. Ровно в тот момент, когда мистер Хёст нажал на кнопку. Почти в тот же момент, как ткань разлетелась в стороны, открывая предполагаемую картину. Каждый ожидал увидеть полотно, на котором он выставлен в весьма неприглядном свете. Ни у кого не было причин предполагать, что он будет изображен в позитивном ключе. Да может, никто и не вспомнил художника, но каждый предположил, как могли бы складываться его отношения с этим человеком, пусть и абстрактным. Кто-то издевался над ним в школе, кто-то едва не загубил его талант и так далее. И все знали, что картина ужасна, со слов самого мистера Хёста. Хуже того, не все еще отошли от странной игры, затеянной хозяином особняка. Минуту назад люди, снедаемые алчностью, боролись за свои интересы. Это тоже наложило отпечаток. Мистер Хёст не соврал: работа действительно шедевр — И в то же время… она ужасна.

Лиза всматривалась в напряженные, изуродованные трудноразличимыми эмоциями лица. Презрение, страх, отвращение, разочарование? Это просто цирк уродов, которые смотрят на зрителя. И от этих взглядов не по себе.

Почему-то ей вспомнилось, как мама привела ее записываться на фигурное катание, но ей сказали, что она слишком взрослая, слишком неуклюжая, что толку из нее не выйдет. Эти жуткие взгляды утаскивали в какую-то пучину детской боли. Эффект гипнотический. А потом она посмотрела на себя, стоящую босиком меж двух кресел, и… улыбнулась. Она была красива. Чертовски, невероятно красива. Спокойное лицо, располагающая поза. Лиза не могла оторвать взгляд от самой себя. Хотелось смотреть поверх искривленных лиц остальных гостей. Ее фигура на этой фотографии была лучом света в аду.

— Вы свободны, дамы и господа, — ледяным тоном сказал мистер Хёст. — Мои юристы будут ждать ваших претензий, если вы захотите их предъявить. Всего хорошего.

«Не захотят, — не отрывая взгляда от картины, подумала Лиза. — Не знаю почему, но не захотят».

Гости молча покидали зал. Лиза наконец отвлеклась от картины и поймала на себе взгляд мистера Хёста. Он смотрел на нее с интересом.

— Как вы думаете, — спросил он вдруг, — почему это фото называется «Равнодушие»?

— Ну… Эти люди… Они как бы… — Лиза растерялась.

— Вам они кажутся равнодушными? — удивился мистер Хёст.

— Вообще-то нет. — Девушка вздохнула.

— Вы поняли, кто автор этой работы? Вспомнили его? — поинтересовался хозяин особняка.

— Нет, — призналась Лиза.

— Все-таки он гений, — невпопад хмыкнул Хёст. — Ужас фотографии вовсе не в этих злобных уродах — хоть они и похожи на демонов, это просто люди, — а в том, что на их фоне вы смотритесь почти как ангел. Ваше равнодушие кажется чем-то спасительным, притягательным, даже соблазнительным. Но это ловушка…

Мистер Хёст хотел сказать что-то еще, но передумал, махнул рукой и, тяжело опираясь на трость, поковылял к выходу из зала.

— Так кто он, этот Сархан? — растерянно спросила Лиза.

— Это не так уж важно. — Мистер Хёст недвусмысленно указал на лакея, терпеливо ожидавшего, когда гостья заберет свой мобильный телефон. — Вас проводят. Всего доброго.

2

Ночной город проплывал мимо тягуче, неторопливо. Лиза уже видела такой стиль вождения: вроде бы плавный и неторопливый, но эффективный. Секрет в светофорах: каким-то чудом водитель умудрялся не попадать на красный. Всегда только зеленый свет. Наверняка этому где-то учат, в какой-нибудь академии телохранителей или в другом подобном заведении. В прошлый раз, когда ей довелось ехать с таким водителем, тот признался, что его клиент опасается покушения. Любая незапланированная остановка могла вызвать приступ паники, и поэтому…

Завибрировал телефон, вырвав Лизу из воспоминаний. Она глянула на экран, потом пошарила глазами в поисках кнопки, поднимавшей внутрисалонную перегородку. Лиза даже не сомневалась, что такая функция в этой машине есть. Долго искать не пришлось. Трубку она взяла только после того, как перегородка скрыла водителя. Лиза не без усмешки отметила материал обшивки. Алькантара. Неужто больше не на чем было сэкономить? Какая глупость.

— Да?

— Добрый вечер! Я понимаю, что поздно, — затараторил журналист, — но нам срочно нужны ответы! Прием уже окончен или…

— Да, — остановила поток слов Лиза. — Но особо нечего рассказывать. Несколько ответов на вопросы есть, но от этого только больше вопросов.

— Прекрасно! Это уже хорошо! — обрадовался голос в трубке.

Лиза машинально покачала головой. Неужели это настолько горячая тема, что любая информация вызывает такие бурные эмоции?

— Вы видели картину? Опишите ее!

— Это не картина, — поправила Лиза. — Это фотография.

— Хм… Неожиданно. Хотя в некотором смысле это ожидаемо неожиданно! — журналист, кажется, так пошутил. — Что на этом фото?

— Гости, все семь человек.

— Коллаж или…

— Фотографию сделали прямо во время презентации этой самой фотографии.

— Это роскошно!

Журналист, казалось, вот-вот засмеется от восторга. Лизу несколько раздражал этот экзальтированный тон.

— Опишите ее!

— Шесть человек сидят в креслах и смотрят в объектив с перекошенными лицами. Я стою между третьим и четвертым креслом. С нормальным лицом.

Какое-то время трубка молчала, наконец журналист понял, что продолжения не будет.

— Можете как-то подробнее описать?

— Я не специалист по фотографиям, — вздохнула Лиза. — Давайте я просто отвечу на те вопросы, которые вы просили задать.

— Хм… Поймите, было бы очень здорово, если бы вы все образно рассказали. Это очень поможет мне в работе над статьей!

«Неужели он так любит свою работу?» — почему-то подумала Лиза.

— Я не знаю, что еще сказать.

— Давайте я буду задавать наводящие вопросы. Так будет лучше?

— Ладно, попробуем, — со вздохом согласилась Лиза.

— Можете описать лица гостей?

— Не уверена… — начала было она, но вдруг поняла, что они буквально отпечатались в памяти. — Крайний справа…

— А кто сидел справа? — тут же перебил журналист.

— Широкоплечий мужчина с щетиной. Я не знаю, как его зовут.

— Кокс, — подсказал журналист, — Саймон Кокс. Больше там не было широкоплечих мужчин. Ну, по крайней мере, там не было более широкоплечих, чем он.

— Вы что, всех гостей знаете? — удивилась Лиза.

— Конечно! Я изучил тему. Но вернемся к описанию.

— Он хмурился, я бы даже сказала щурился. Голову немного отвернул в сторону. То есть в объектив смотрел одним глазом.

— Левым или правым?

— Это имеет значение?

— Когда речь идет о работе Сархана, да. Все там неслучайно!

— Это же не постановка, на фото просто семь человек.

— Возможно. — Журналист явно имел другое мнение, но, видимо, не хотел давить. — Вернемся к описанию. Левый глаз или правый?

— Кажется, левый.

— Прекрасно!

Лиза не поняла, чему так обрадовался собеседник.

— Что хорошего?

— Возможно, речь идет о банальном разделении на мужскую и женскую половины. Во многих культурах правая сторона тела отражает мужскую часть и энергию, а левая — женскую. Возможно, Кокс пытается защитить свою уязвимую женскую часть. Не в прямом смысле. У Сархана иногда символы переплетаются довольно причудливо.

— Вам не кажется, что вы бредите? — прямо спросила Лиза.

Журналист задорно рассмеялся. Кажется, он наконец позволил себе не сдерживать эмоции.

— Возможно! Но в этом все творчество Сархана. Всегда на грани. Между бредом и логикой.

Лиза глубоко вдохнула. Она хотела спросить, что с ним, собственно, не так, но сдержалась.

— Так мне продолжать?

— Да, конечно! Как вам кажется, какое чувство в тот момент испытывал Саймон?

— Не знаю. — Лиза зачем-то пожала плечами и мысленно укорила себя за это. — Он явно думал, что увидит нечто… неприятное. Все этого ожидали. Хёст сказал, что гости знакомы с Сарханом и что художник не в восторге от этого знакомства.

— Секунду! — Лиза слышала в трубке лихорадочное шуршание карандаша. — Мы позже вернемся к этому! А пока про чувство. Что он чувствовал, ожидая увидеть что-то плохое?

Девушка закинула ногу на ногу и чуть подвинулась вбок. Неужели в машине за такие деньги нельзя сделать нормальное, удобное сиденье?

— Ну, ожидал что-то мерзкое, наверное.

— Ожидание это не… — журналист мгновенно сменил стратегию. — Давайте попробуем так. Это был страх?

Лиза задумалась.

— Не уверена. Думаю, нет. По крайней мере, не только страх.

— Стыд?

— Не думаю. Мне кажется, стыдясь, человек скорее отводит взгляд.

— Ну, он смотрел вполоборота, то есть взгляд частично отвел, — резонно отметил журналист. — Может, это отвращение?

— Да не знаю я! Зачем вы меня вообще обо всем этом спрашиваете?! — не выдержала Лиза.

Она помассировала висок двумя пальцами, отметив нарастающую пульсирующую боль.

— Поймите, мне нужно будет описать это фото, — совсем ласково, как будто говорит с капризной девчонкой, протянул журналист. — Причем так, чтобы стал понятен замысел художника. Мне нужны детали. И только вы можете мне в этом помочь.

— Я не подписывалась на это. Я могу ответить на вопросы из того списка, который вы мне прислали, остальное мне неинтересно.

— А если мы доплатим? — после короткой паузы уточнил журналист.

— Пока я не видела и тех денег, которые вы мне обещали, — отрезала Лиза.

— Вы же понимаете, что это требует времени? Они ведь не у меня на столе лежат, нужно, чтобы бухгалтерия…

— То есть ответы вы хотите сейчас, а деньги будете платить потом?

— Но иначе мы просто не успеем, поймите! Утром у всех крупных изданий выйдет материал.

— Допустим, я дам вам ответы. — Лиза покосилась на магазин за окном, отметив, что машина въехала в знакомую ей, почти родную часть города. — Что помешает вам просто не заплатить мне?

— Что вы имеете в виду? — растерялся журналист.

— Мы не заключали никаких договоров, у меня есть только ваши обещания. Причем даже не в письменной форме.

Какое-то время трубка молчала. Лиза спокойно ждала.

— Что я могу сделать, чтобы убедить вас в серьезности наших намерений? — стиль речи так резко изменился, что девушка сразу поняла, как выглядит ситуация по ту сторону трубки.

Вокруг журналиста собрались коллеги, все внимательно слушают разговор. Возможно, по громкой связи. И сейчас, когда все пошло наперекосяк, кто-то из старших коллег тихонько подсказывал, что делать.

— Привезти мне деньги.

— К сожалению, я не могу сделать это ночью. Бухгалтерия в такое время закрыта. Я бы снял свои, но у меня просто нет такой суммы.

— Составьте договор, подпишите и пришлите мне с курьером. Как только договор будет у меня, мы сможем продолжить.

Лиза положила трубку, не дожидаясь реакции. Вздохнула и закрыла глаза. Ее, кажется, укачало. Подступала тошнота. Она чувствовала запах кожаных сидений и освежителя воздуха. На удивление отвратительного. Сладковатого и приторного. Этот запах почему-то ассоциировался с перьями, корсетами и пошлостью.

Боль в висках нарастала. Лиза на ощупь достала из подлокотника бутылку воды, но не смогла ее открыть. Рука скользила по крышке. Пришлось завести большой палец на указательный и придавить, чтобы плотнее схватиться. Раздалось долгожданное шипение.

Вода оказалась слишком минеральной. На вкус что-то среднее между йодом и солью. Лиза едва не поперхнулась. Все так же, не открывая глаз, одной рукой расстегнула клатч и достала таблетки. Головная боль становилась невыносимой. Пульсируя в висках, она проскальзывала куда-то в основание черепа, вызывая вспышки в глазах.

Почему-то перед внутренним взором появился журналист, мечущийся по ночной редакции. «Что это было, Лиз?» — спросила она у самой себя. Что за детская истерика?

Телефон снова завибрировал. Она знала, кто звонит.

— Да?

— Скажите, куда отправлять курьера? — виновато поинтересовался журналист.

Лиза задумалась. Потом поняла, что пауза затянулась.

— Проще мне заехать к вам. Где ваша редакция?

— В Филадельфии… — как будто извиняясь, протянул журналист.

— Нет, не проще, — вздохнула Лиза. — То есть вы сейчас отправите курьера из Филадельфии? И ехать он будет часа три?

— Нет-нет, из корпункта. Не больше часа. И помимо адреса мне нужны данные для…

— Ладно, я вам верю. Спишем на то, что я устала и перенервничала. Трудный день.

— То есть вы готовы продолжить?

— Да.

— Прекрасно! Тогда… — Лиза буквально видела, как по ту сторону трубки ликовал журналист, а может, и вся редакция.

— Подождите. Я подъезжаю к дому. Дайте мне полчаса, чтобы прийти в себя. Потом я отвечу на все ваши вопросы. Но есть условие.

— Конечно. Какое?

— Деньги я должна получить в течение трех дней. — Лиза подумала немного и добавила: — В идеале наличными.

— Хорошо. — Ни секунды промедления.

— До свидания.

Девушка положила трубку и наконец открыла глаза. Ей стало лучше. Мимо машины проплывали светящиеся фасады небоскребов и витрины дорогих магазинов.

Лиза обратила внимание на мужчину, уставившегося в витрину бутика. Лица его девушка не видела, он стоял к ней спиной, но вот кирпич в руке заметила. Мужчина стоял прямо напротив манекенов, разряженных в кружевное и до смешного замысловатое нижнее белье со множеством лишних, явно неудобных элементов.

Лиза проводила эту сцену заинтересованным взглядом.

Машина свернула и стала плавно сбрасывать скорость. Наверное, это тоже особый навык — останавливать автомобиль так, будто он никуда и не ехал.

Дверь открыл швейцар. Лиза проигнорировала поданную руку и вышла из машины сама. За ее спиной с тихим хлопком закрылась дверь.

— Добрый вечер! — поздоровался швейцар и, не дожидаясь ответа, поторопился к входной двери.

— В целом да, — скорее самой себе, чем ему, сказала Лиза и повернула голову вправо.

Где-то там, за углом, стоял мужчина с кирпичом. Видеть его она не могла, но как будто ощущала его присутствие. Лиза неторопливо пошла к ожидавшей ее открытой двери. Медленно поднялась на три ступеньки и вошла в холл.

— Добрый вечер, мисс Ру! — улыбнулась девушка за стойкой. — Вам письмо.

— Добрый, — согласилась Лиза. — Что пишут?

— Э-э… — на секунду растерялась собеседница.

— Шучу, давайте.

Конечно, это счета. Кто вообще пишет письма в двадцать первом веке? Лиза, не взглянув на конверт, кивнула девушке на прощание.

Лифт, к счастью, оказался на первом этаже. К счастью, потому что это был очень длинный день. Лиза нажала кнопку, дождалась, когда закроется дверь, и устало прислонилась к стене. Повернула голову и посмотрела на себя в зеркало. Рефлекторно проверила, не смазалась ли помада, на автомате поправила прическу, хотя в этом уже не было смысла.

Лифт остановился, весело звякнул и распахнул створки. Она уже собиралась сделать шаг наружу, как вдруг поняла, что это не ее этаж. Лиза тяжело вздохнула. Ее отношения с лифтами порой складывались удивительным образом. Приехать не на тот этаж — это для нее нормально. Она снова нажала кнопку и снова посмотрела в зеркало. Кажется, ничего не изменилось с прошлого раза. Но, с другой стороны, как-то отстраненно и философски подумала Лиза, я стала секунд на десять старше.

На этот раз лифт привез ее на нужный этаж. Она наконец-то дома. Лиза неторопливо сняла туфли, аккуратно отставила их в сторону. Кинула конверт на столик и включила свет. От этого большое просторное помещение с высокими потолками почему-то стало очень тесным. Слишком много деталей. Некоторое время Лиза смотрела на люстру, потом щелкнула выключателем: погасила общий свет и оставила только подсветку. Теперь полутона и едва видимые блики на немногочисленной мебели создавали ощущение безграничности пространства.

Лиза прошла через гостиную, направляясь в гардеробную. Вдруг остановилась у единственной в доме картины. Задумчиво на нее посмотрела.

Фиолетовые линии и синяя галка — описать полотно иначе она не смогла бы. А ведь его наверняка тоже написал какой-нибудь гений.

Лиза отвлеклась от картины, вспомнила, что собиралась сделать, и вошла в гардеробную. Коротко прожужжал телефон. Она замерла и посмотрела на сообщение.

Ты в отпуске?

Лиза задумчиво прикусила губу, зачем-то оглянулась. Какое-то время смотрела на текст эсэмэски, потом ответила:

Да.

Отложила телефон. Все потом. Сейчас душ и домашняя одежда.

Лиза как раз вышла из ванной, когда телефон завибрировал. Она вздохнула, надела наушники и ответила на вызов.

— Мисс Ру, — с плохо скрываемым нетерпением сказал журналист, — мы можем продолжить?

Лиза хмыкнула. Она была уверена, что он сидел перед часами, считая минуты. Если не секунды.

— Да. — Лиза босиком двинулась на кухню.

— Итак, мы остановились на том, как вы описывали выражение лица Кокса. Давайте пойдем дальше. Кто сидел слева от него?

Лиза на секунду задумалась.

— Вроде бы блондинка.

— Анна Миллер, — доложил журналист.

— Да хоть Джессика Паркер, — равнодушно заметила Лиза.

— Имена имеют значение! — возразил журналист. — А может, и фамилии.

— И что бы изменилось, если бы меня звали не Лиза, а как-нибудь иначе?

— В вашем случае, возможно, ничего, — неуверенно протянул собеседник, — я пока не знаю наверняка.

— А остальные имеют какое-то сакральное значение? — усмехнулась Лиза, доставая из винного шкафа первую попавшуюся бутылку белого вина.

— Саймон, Анна, Рубен, Калеб, Абигейл, Николь. — Журналист выложил имена так, будто они должны были ее впечатлить.

— И что?

— Первые буквы!

Лиза на несколько секунд задумалась, оставив штопор торчать из пробки.

— Не сходится ваша теория заговора. Калеб как-то выпадает.

— Это в современном варианте! Но на греческом и на латыни имя звучит как Халеб или Халев.

— Как вам угодно, — согласилась Лиза. — Хоть на иврите.

— Именно!

Лиза опять замерла. Непонимающе поморщилась.

— То есть это не просто теория заговора, но еще и протоколы сионских мудрецов? Ладно. — Она вытащила пробку и отложила штопор. — Хоть рептилоиды.

— Неужели вам не интересно разгадать эту загадку? — с некоторой даже обидой спросил журналист.

— Пока это на загадку не похоже. Просто не очень удачно подобранные имена участников… перформанса, что ли. Давайте вернемся к теме.

— Да, конечно. Итак, слева от Саймона сидела Анна. Можете ее описать?

Лиза села за стол и задумчиво посмотрела на бокал вина.

— Я не уверена… Она, кажется, закрыла рот рукой.

— Понял. А верхняя часть лица?

— Точно помню только широко раскрытые глаза. И сморщенный лоб.

— Как думаете, что это за чувство?

— Понятия не имею. — Лиза сделала большой глоток вина. — Я не она, я не знаю, что она чувствовала.

— Может, попробуете вообразить?

— Как вы себе это представляете?

— Сядьте в ту же позу, попробуйте воссоздать выражение лица, атмосферу, ну…

— Пожалуй, вы самый дотошный журналист, которого я знаю. Зачем это все?

— Грубо говоря, чтобы я мог разгадать весь замысел картины и описать его.

— Не проще уже позвать какого-нибудь спеца из полиции, который рисует портреты подозреваемых?

Повисла тишина.

— Вы и вправду собираетесь это сделать? — хмыкнула Лиза. — Вы хотите восстановить фотографию по описанию?

— Ну, учитывая, что все гости в той или иной мере известные люди, это не невозможно. Мы, конечно, не сможем стопроцентно повторить эмоции, но на основе других фотографий можно хотя бы… — Журналист прервал свои рассуждения. — В общем, могли бы вы сделать то, о чем я прошу?

— Ладно. Я попробую, но, если ничего не выйдет, вы не будете заставлять меня делать то же самое с остальными гостями.

— Просто попробуйте!

Лиза отвернула стул от стола, припомнила, как сидела Анна. Приняла ту же позу, прикрыла рот рукой. Чувствуя себя несколько глупо, постаралась наморщить лоб и широко раскрыть глаза. Прислушалась к ощущениям. Ничего.

«А чего я ожидала?» — с иронией подумала Лиза. Какая глупость! Хорошо, что этого никто не видит.

— Мисс Ру? — ожил в наушниках журналист.

— Вы надо мной издеваетесь, что ли? — вздохнула Лиза. — Может, это какой-то розыгрыш?

— Нет! — испуганно возразил журналист. — Ни в коем случае!

Лиза села поудобнее, глотнула вина и вздохнула. Сама ведь согласилась, так что теперь?

— Не знаю я, что это за чувство. Не работает ваш метод.

— Хм… Ладно, а о чем вы подумали, когда приняли ту же позу?

— Что я дура, — пожала плечами Лиза, — и что вы надо мной издеваетесь. Я и так сделала больше, чем обещала. А теперь еще наизнанку выворачиваюсь, но вам этого мало, да? Вы еще наверняка в статье своей напишете про это.

— Извините, мисс Ру! И в мыслях не было! Наш разговор абсолютно конфиденциален, я даю слово, что никто о нем не узнает!

Лиза вздохнула, пожала плечами:

— Проехали. Я не знаю, что она чувствовала. И что чувствовали остальные. Максимум — могу описать выражение лиц.

Какое-то время журналист молчал.

— Хорошо, давайте пока немного отойдем в сторону. С именами мы разобрались, выражения лиц и позы добьем попозже… Что вы можете сказать о себе?

— А что вас интересует?

— Поза, выражение лица и…

— Чувства? — усмехнулась Лиза.

— Ну, ведь свои ощущения вы описать сможете, — аккуратно предположил журналист.

— Может, и смогу. Но особо нечего описывать. Я стою между третьим и четвертым креслом. Чуть позади. Руки положила на спинки кресел. Никакого особого выражения лица у меня нет.

— И никаких особых деталей?

— Нет. Разве что туфли.

— А что с ними? — оживился журналист.

— Я сняла туфли, чтобы не стоять на каблуках.

— Э-э… Вы приехали на такой прием и просто, ну вот так, по-свойски решили снять туфли?

— Что-то не так?

— Нет-нет, просто не каждый на такое решится, думаю. Почему вы это сделали?

— А почему бы и нет? Почему я должна стоять на каблуках, если Хёст не удосужился предложить мне кресло? — Лиза повела рукой и чуть не разлила вино.

— Так, отлично, и что вы почувствовали?

— Когда? — не поняла Лиза.

— В тот момент, когда вам сказали, что мест нет, а вы на каблуках, — пояснил журналист.

— Ну… Немножко злость, наверное. Да нет, мне вообще все равно было. Не знаю.

— А кто тогда знает? — удивился собеседник.

— Следующий вопрос, — отмахнулась Лиза.

— Нет… — журналист прервал себя и послушно сменил тему. — Итак, вы стоите босиком, без какого-либо особенного выражения на лице.

— Да.

— Кстати, какой пол в зале? Паркет?

— Хм… Мрамор, хотя я не разбираюсь в камнях.

— Вы уверены?

— Нет, но точно каменный, а что?

— Вы босиком стояли на мраморном полу? И при этом не испытывали дискомфорта?

Лиза почему-то посмотрела на свои ступни.

— Да.

— Хм… Вряд ли такой пол подогревается… Но в контексте картины это определенно обретает смысл… И опять-таки…

Лиза услышала, как коротко прожужжал телефон. Встала из-за стола и подошла к стойке, где оставила мобильный. В наушниках что-то говорил журналист, что-то объяснял. Расшифровывал какие-то таинственные знаки.

Лиза взяла телефон и открыла сообщения.

Когда выйдешь на работу?

Девушка задумалась, машинально посмотрела на столик у двери, потом что-то посчитала в уме.

— Вы меня слушаете? — поинтересовался журналист.

— Да, — ни на секунду не задумавшись, ответила Лиза.

Собеседник продолжал что-то рассказывать, но она, погруженная в свои мысли, слышала только интонации. Голос стал неспешным чарующим саундтреком. Лиза написала эсэмэску:

Через неделю.

Положила телефон и осмотрелась. Подошла к окну, нажала на кнопку. Огромные шторы бесшумно разъехались, открыв огромное панорамное окно.

— А почему у вас не было никакого особенного выражения на лице? — каким-то другим, изменившимся тоном спросил журналист. — То есть я понимаю, почему с точки зрения системы символов картины, но… Вот просто по-человечески. Неужели не ожидали какого-нибудь подвоха?

— Нет. — Лиза села на диван, не отрывая взгляда от ночного города. — Все остальные, кажется, хотя бы предполагали, кем может быть этот ваш Сархан, я нет.

— Почему ваш?

— Что? — не поняла вопроса Лиза.

— Почему вы сказали «ваш Сархан»? Это не меня пригласили на прием.

— Ну, вы к нему явно ближе, чем я. Я о нем вообще только сегодня узнала. Ну то есть я раньше что-то слышала, но я далека от живописи.

— Ясно, — вздохнул журналист. — Итак, вернемся к лицам и позам?

— Хорошо.

3

Лизе снилось, будто кто-то сверлит деревянную гладильную доску, обтянутую толстой тканью. А сама она прижимается к ней ухом.

Через несколько секунд оказалось, что это не совсем сон. Телефон вибрировал под подушкой, соприкасаясь с изголовьем кровати. Не открывая глаз, Лиза нащупала трубку и сбросила звонок.

Снова провалилась в тот же самый сон. Но на этот раз она почувствовала, что прижимается ухом к гладильной доске не по своей воле. Чья-то волосатая рука держит ее за шею и не дает убрать голову. И снова дрель.

Лиза все-таки взяла телефон.

— Добрый день, мисс Ру! — она узнала голос журналиста.

— Боже!

Лиза уловила забавную мысль где-то на периферии сознания: а кого я хотела бы услышать в такое время? Кто бы меня не раздражал?

— Вы читали новости?

— Нет. Пока.

Лиза сама не понимала, зачем добавила слово «пока». Она вообще не читала новостей.

— Де Йонг подала в суд на Хёста! И это главная новость на сегодня. Бабка требует какую-то безумную сумму в качестве компенсации! Это привело к тому, что статья о…

— Да пусть хоть сожрут друг друга! Что вам надо от меня в такую рань?

— Простите. — Журналист явно не ожидал такого ответа. — Э-э… Вообще-то уже час дня и…

Лиза почувствовала тошноту и буквально всем телом ощутила сердцебиение. Удары сердца так сильно гнали кровь, что та прямо-таки билась в руках и ногах.

— Кто такая де Йонг? — спросила она, просто чтобы что-то спросить.

— Абигейл, пожилая женщина, которая была на приеме. Помните? Второе кресло слева.

— Да. Но мне об этом зачем знать?

— Я как раз хотел к этому перейти. Если вчера вся эта история с Сарханом была очень значимой, но в некотором смысле локальной, то теперь она выросла в новость номер один. Вы даже не представляете, сколько людей кинулось искать информацию о его картине! Трафик у нас буквально…

— Я рада за вас.

Лиза наконец открыла глаза и перевернулась на спину. От этого тошнота только усилилась.

— Подождите! — журналисту, видимо, показалось, что она вот-вот бросит трубку. — У меня есть к вам предложение.

— Какое? — вздохнула Лиза.

— Помогите мне найти Сархана! — выпалил собеседник так, будто у него был только один шанс это сказать, и тут же добавил: — Я хорошо заплачу!

— Я, по-вашему, кто? — холодно спросила Лиза.

— Что, простите? — такого тона журналист явно не ожидал.

— Найдите себе другую… — Лиза на секунду запнулась, — девочку на побегушках.

— Я… Простите, мисс Ру, я не имел в виду ничего такого! Мне очень жаль, что…

— Тогда делайте свою работу! А мне оставьте мою. Сами ищите своего Сархана!

— Я не могу. Сам.

И этот тон вдруг срезал злость Лизы подчистую. По позвоночнику девушки пробежал холодный разряд. Она не понимала, что произошло, но чувствовала себя виноватой.

— Нет, могу, конечно, но это будет очень неэффективно.

Теперь его тон стал насмешливым. Лизе показалось, что журналист буквально за секунду провалился в яму и сам же из нее выбрался. А теперь оглядывался и усмехался тому, что случилось с ним в яме.

— Почему? — аккуратно, но будто бы выполняя какую-то повинность, спросила Лиза.

— У меня нет ног.

Лиза закрыла глаза и поморщилась, не совсем понимая, что чувствует.

— Было бы затруднительно собирать материал в поле, сидя в коляске. Помимо этого, вам они доверяют больше, чем журналисту, которого никогда не видели.

Девушка обратила внимание, как изменился тон и, кажется, даже тембр голоса собеседника.

— Извините, я не хотела…

— Ничего страшного. — Это прозвучало действительно так, будто журналист не считал случившееся чем-то из ряда вон выходящим.

— Послушайте… Э-э… — Лиза вдруг поняла, что не знает, как зовут ее собеседника.

— Том, — подсказал журналист, уловив суть заминки.

— Том, давайте начнем сначала. Вы хотите, чтобы я нашла Сархана?

— А вы сами разве не хотите? — удивился журналист.

— Зачем мне это?

— Ну… — Лиза поняла, что он придумывает оригинальный ответ, не желая использовать финансовый аргумент. — Неужели вам не интересно? Вы как-то оказались на самой удивительной работе самого загадочного художника нашего времени. Не кто-то другой, а вы! Неужели вам не хочется узнать почему?

Лиза задумалась. Она будто бы просканировала себя. Должно же мне быть хотя бы любопытно, подумала девушка. Ну в самом деле.

— Я не уверена.

— Это уже что-то. — Том вздохнул. — Может, стоит попробовать?

— Почему я? — Лиза вдруг поняла, что очень хочет пить, и покосилась на прикроватную тумбочку, но стакана воды там не обнаружила.

— Никто не знает, — усмехнулся Том. — Но в этом точно есть какой-то смысл.

— Нет, я о другом. Почему вы хотите, чтобы именно я искала Сархана? Вы ведь не единственный журналист в издании. По крайней мере, я на это надеюсь.

Лиза надела наушники, собралась с силами и вылезла из-под одеяла.

— Во-первых, найти Сархана можно только через людей на картине. Если, конечно, слова мистера Хёста — правда. Все вы с ним как-то пересекались, нужно только найти общего знакомого семерых человек. И мне кажется, что с вами эти люди будут общаться охотнее, чем с каким-нибудь журналистом, понимаете? У вас есть убедительный повод для общения.

Лиза поймала себя на том, что задумчиво смотрит на телефон. Она на секунду представила, что через камеру на нее смотрит Том, и тут же почувствовала, как по позвоночнику пробежала холодная волна. Лиза быстро сунула телефон под подушку.

— Что за повод? — отстраненно спросила девушка, ища глазами одежду.

— Как минимум иск! Посудите сами, де Йонг просто первая, кто подал в суд. Я уверен, что в течение двух дней то же сделают и остальные. Бабка просто проворнее всех, она мигом смекнула, какие дивиденды принесет такой поступок.

— Думаете, у нее есть шансы против Хёста? — Лиза так и не поняла, как именно она вчера раздевалась. В спальне она нашла только лифчик.

— Это неважно! Она получила то, чего хотела! Она в центре внимания. Думаю, сейчас ее работы будут продаваться как горячие пирожки.

— Что за работы?

— Она художник, известный в определенных кругах.

— Куда ни ткни — одни художники… — проворчала Лиза, выходя в гостиную.

Девушка едва не вскрикнула. Помимо того, что в гостиной в целом было очень холодно, так еще и пол обжигал босые ступни.

— Кстати, об этом! — обрадовался Том. — Все на этом приеме так или иначе связаны с искусством! Театр, литература, живопись, архитектура, музыка и хореография!

— Все, кроме меня, — автоматически парировала Лиза, надевая носки и глядя на открытую полупустую бутылку вина на столе.

— Ну да, — согласился Том. — Вы в этом плане загадка, и я думаю…

— Что там во-вторых? — прервала его Лиза, закрывая окно.

— Простите? — сбился с мысли журналист.

— Вы сказали, что, во-первых, со мной будут говорить охотнее. Почему еще вы хотите, чтобы Сархана искала я, а не ваши коллеги?

— Я, если честно, не уверен, что… Я, в общем-то, не хочу делиться с ними этой темой.

— Что? — не поняла Лиза.

— Ну, это сейчас самый перспективный материал, понимаете? Что, если тот, кого я возьму в помощники, просто кинет меня? Сольет информацию и разведет руками?

— А что мешает мне поступить так же? — поинтересовалась Лиза.

— Вы не журналист, да и вызываете доверие, если честно.

— Как-то меня не убеждают ваши параноидальные аргументы. Если вы так боитесь, что вас обманут, то что мешает вам обмануть меня? Превентивно.

Какое-то время Том молчал. Лиза почему-то ждала.

— Ладно, если честно, я тут на птичьих правах, — признался Том. — Мне кажется, меня взяли на работу просто потому, что я инвалид.

Лиза болезненно поморщилась то ли от слов собеседника, то ли от головной боли. Том воспринял ее молчание по-своему и поспешил объясниться:

— Для меня это шанс сделать большое и действительно крутое расследование, понимаете? А не писать никому не нужные заметки в разделе «Искусство»! Это мой шанс выйти на новый уровень!

Скорее перестать быть обузой, подумала Лиза.

— И просить помощи у коллег вы не хотите, — заключила она.

— Если коротко — да, — удивительно спокойно согласился Том.

— Но просите ее у меня?

— Не совсем. Я предлагаю сотрудничество, понимаете? Мы оба получим от этого то, что нам нужно.

Лиза поморщилась. Он снова намекает на деньги. Девушка устало села за стол, зачем-то взяла первое, что попалось под руку, — солонку — и сжала в руке. Снова подступила тошнота, на этот раз вместе с головной болью.

— О какой сумме идет речь?

— Если нам удастся найти его, то… Я даже не знаю… Об очень большой!

— Большая — это сколько? — массируя виски, уточнила Лиза. — Мне кажется, что мы очень по-разному это себе представляем.

— Пятьдесят тысяч точно, — уверенно заявил Том. — Но это буквально минимум, если мы просто продадим информацию, а вот если, допустим, на основе расследования напишем книгу, то…

— То все это выглядит как лотерея, — поморщилась Лиза, вставая из-за стола. — Сколько мы будем его искать? Месяц, год, десять лет?

Ее тошнило, и сильно. Вероятно, решить эту проблему уже не получится. Лиза вышла из кухни.

— Не думаю. Все-таки у семерых человек не может быть так много общих знакомых. Вдобавок мне кажется, что он хочет, чтобы его нашли. Понимаете?

— Нет.

К горлу Лизы подступил ком.

— Фотография сделана именно для этого! Я уверен, что сам поиск — часть какого-то перформанса…

Лиза нажала на наушник, выключив связь, ввалилась в ванную комнату и рухнула на колени перед унитазом. Ее вырвало.

В наушниках зазвонил телефон. Лиза не нашла в себе сил, чтобы как-то на это среагировать. На нее накатывал один спазм за другим. Казалось, какая-то сила пытается вывернуть ее наизнанку.

Один наушник упал в унитаз. Тошнота отступила. Лиза тяжело привалилась к стене. Неужели можно было так напиться парой бокалов вина?

Снова зазвонил телефон. Лиза сбросила вызов, поднялась на ноги. Нажала на кнопку смыва и с сожалением посмотрела в унитаз. Прощай, наушник. В каком-то странном отупении, на границе сознания промелькнул вопрос: а что это я ела такое красное? Когда? Голова одновременно кружилась и болела. Девушка, не глядя на себя в зеркало, открыла воду, умылась и, придерживаясь за стенку, вышла из ванной.

И еще один звонок. На этот раз Лиза ответила:

— Что? — У нее не было сил сказать Тому, что она думает о его настойчивости.

— Все в порядке? — уточнил журналист, почувствовав неладное.

— Да, — коротко и злобно ответила она. — Чего вы от меня хотите?

Лиза наконец добралась до кровати и буквально рухнула на нее.

— Так вы согласны?

Лиза достала из-под подушки телефон, чтобы поставить будильник, и уперлась взглядом в сообщение.

Можешь выйти на работу пораньше?

Ее снова замутило. Лиза поняла, что обратный путь до ванной не вынесет. Она решила умереть прямо тут, в теплой и мягкой постели. И гори все огнем.

— Мисс Ру?

— Да!

— «Да» в смысле вы согласны — или «да» в смысле…

— Боже, да я уже на все согласна, только оставьте меня в покое! Дайте мне поспать!

Она вытащила наушник и просто откинула в сторону. Второй-то все равно утонул. Но едва ее голова коснулась подушки, как снова завибрировал телефон. Это вызвало чувство, которого Лиза давно не испытывала, — гнев, если не сказать ярость. Чистую, незамутненную. С началом этой истории ее личный номер телефона стал достоянием общественности, а это создавало очень большие трудности. Она не может сменить этот номер. Только не этот. Почему они все звонят ей? Зачем лезут со своими вопросами?

Но гнев оказался чем-то вроде всплеска воды. Прошел мгновенно, и даже кругов на поверхности сознания не осталось. Сохранилась только головная боль, но к ней Лиза привыкла. Она со стоном дотянулась до трубки и посмотрела на экран. Незнакомый номер. Какое-то время она думала, потом все же мазнула пальцем по дисплею, принимая звонок.

— Да?

— Мисс Ру? — спросил смутно знакомый женский голос.

— Кто это?

— Николь Кортез, мы виделись с вами на приеме у мистера Хёста. — Почему-то слово «мистера» прозвучало с ироничным оттенком. Или показалось?

— Чем могу помочь?

Лиза задумалась. Кто из них Николь? Пожилую женщину вроде звали Абигейл. Блондинку звали как-то по-другому, Том это упоминал. Остается брюнетка в замысловатой шляпе. Лиза вздохнула, села в кровати, посмотрела на тумбочку. Стакана на ней не оказалось.

— Предлагаю быть честными, — заявила Николь.

— Не могу вам в этом препятствовать. — Почему-то Лиза пожала плечами и тут же мысленно укорила себя за это.

— Очень смешно, — спокойно ответила собеседница. — Я предлагаю сотрудничество.

Лиза снова покосилась на тумбочку и покачала головой. С чего вдруг все решили с ней сотрудничать?

— И в чем оно должно заключаться?

— Вы же не маленькая девочка и не дура, судя по первому впечатлению. Всем, кто был на приеме, предложили ту или иную сумму за информацию. Я предлагаю объединиться.

— Каким образом?

— Для того чтобы получить деньги, нам всем нужно выяснить, кто такой Сархан. Это можно сделать, только проанализировав наших общих знакомых. Почему бы не сыграть в открытую? Будем обмениваться информацией, найдем Сархана, а потом одновременно сдадим его тем, с кем заключили сделку. Все в выигрыше.

— Звучит… — Лиза почему-то осторожно подбирала слова, — разумно.

— Потому что так оно и есть. — Николь будто бы вбила одним ударом гвоздь в доску. — Но опять-таки, если честно, есть одно «но».

— И какое? — Лиза ожидала какой-нибудь проблемы. Не могут же семь человек просто так взять и договориться.

— Де Йонг и Парсли отказались сотрудничать. Это значит, что с ними мы не делимся информацией.

— А все остальные? — спросила Лиза, пытаясь сообразить, кто такой этот Парсли.

— Джонсон согласился, Кокс и Миллер думают, обещали дать ответ до утра.

Лиза окончательно потонула в фамилиях и бросила попытки как-то идентифицировать их хозяев. Сейчас это не имеет значения.

— Не очень крупное объединение получается.

— Да неужели?!

Лиза тут же вспомнила, как на приеме Николь точно таким же тоном злобно отмахнулась от какого-то совета.

— А что не устраивает де Йонг и… ну как там…

— Парсли, — с затухающим раздражением подсказала Николь. — У бабки это личное. А мотивы Парсли меня не интересуют.

— Личное? — удивилась Лиза. — Как может быть что-то личное к человеку, которого ты не знаешь?

— Ты вот лично президента знаешь? — ответила вопросом на вопрос Николь.

Лиза поморщилась от фамильярности.

— Нет, но…

— Но это не мешает тебе считать его мудаком. А тут еще проще. Сархан — невероятно успешный в коммерческом плане художник, а де Йонг… Ну, у нее есть своя мастерская, какое-никакое имя, но ведь на приеме нам не ее картину показывали, понимаешь?

— И как это мешает ей сотрудничать с нами?

— Да она просто сгорает от зависти! — Николь как будто выплюнула эту фразу.

— Это не мотив для отказа сотрудничать, — покачала головой Лиза. — Было бы логично объединиться со всеми, чтобы узнать, кто такой Сархан, и подгадить ему, разве нет?

Николь, кажется, задумалась. Лиза спокойно ждала ответа.

— Не знаю, может, она вообще не хочет играть в эти игры? Ее бесит все это. Решила просто урвать у мистера Хёста бабла.

— Может быть. — Лиза снова отметила иронично прозвучавшее слово «мистер».

— Плевать на нее. Ты в деле?

— Почему бы и нет? — Лиза пожала плечами, поморщилась, заметив это, и тут же мысленно отчитала себя за то, что поморщилась. — Есть какой-то план действий?

— Да, завтра вечером встретимся с нашими и попробуем составить список общих знакомых. Получим круг… подозреваемых.

Лиза мысленно отметила слово «наши». Уже есть и наши, и не наши.

— А что, если в списке будет сто человек?

— Это уже что-то, — резонно заметила Николь. — И их не может быть сто. По крайней мере, если брать в расчет тебя.

И это правда, подумала Лиза. Если все остальные гости приема так или иначе принадлежат к миру творчества, который наверняка не слишком-то велик, то сама она от него далека максимально. И еще одна важная деталь: Николь, кажется, наводила справки о ней.

— Возможно, — сдержанно согласилась Лиза.

— Хорошо, тогда до встречи. Я напишу тебе место и время.

Лиза молча положила трубку и задумалась. Все это ей не очень нравилось. Становилось очевидно, что перформанс, затеянный этим проклятым Сарханом, продолжается. Презентация фотографии была только началом. А теперь новый раунд игры со сложными стратегиями.

Идея Николь хороша. Теоретически кооперация должна принести результат, но всегда есть «но». На этот раз два человека отказались сотрудничать просто потому, что отказались. Либо она не в курсе каких-то скрытых мотивов.

Коротко прожужжал телефон. Лиза вздохнула и посмотрела на экран. Сообщение от Тома:

Пожалуйста, напишите или позвоните мне!

Выглядело истерично. Девушка покачала головой, разблокировала экран, чтобы написать ответ, и удивленно нахмурилась. Оказывается, этому сообщению предшествовало еще три. Разной степени истеричности. Помимо этого, было тринадцать пропущенных звонков! Из них пять от Тома, остальные с неизвестных номеров. А еще, судя по часам, время шло к семи. То есть она проспала часов шесть. Хотя несколько минут назад она была уверена, что ее голова едва коснулась подушки.

Лиза вылезла из-под одеяла, поискала взглядом наушники. Нашла только один, на тумбочке, вспомнила, куда пропал второй, и ее передернуло.

Похмелье уступило место голоду. Она поняла, что у нее подрагивают руки. Лиза вышла в гостиную, нажала кнопку и посмотрела в окно. Расползавшиеся в стороны шторы создавали ощущение того, что никакого города за окном нет, как и самого окна. Перед ней экран, на котором прямо сейчас генерируется городской пейзаж. Сначала прорисовались центральные фигуры — закатное небо и куцые облака. Потом отражавшие закат, пламеневшие небоскребы. Потом дорисовались детали — красные и белые огни фар, зеленые огоньки светофоров. А в последнюю очередь — машины и люди. Солнце уходило очень быстро, и, по мере того как темнело за окном, Лиза все четче видела собственное отражение.

Если бы она была художником, тем же Сарханом, она нашла бы в этом какой-нибудь глубокий символизм. Обнаженная, беззащитная фигура девушки на фоне большого нереального города. А сама она реальна? Лиза вынырнула из грез и решила сначала позвонить Тому, а уж потом привести себя в порядок.

Журналист ответил почти мгновенно — после второго гудка:

— Мисс Ру! С вами все в порядке?

— Да. — Лиза удивилась, она ожидала услышать сетования или даже злость. — А есть повод беспокоиться?

— Я не знаю, просто вы… пропали, и я думал… всякое.

— Например? — заинтересовалась Лиза.

— Ничего конкретного, — неловко ушел от ответа Том. — У меня новость: утром Парсли подаст в суд на мистера Хёста, но главное другое!

— М-м-м… — Лиза продемонстрировала хоть какую-то реакцию, чтобы не огорчать журналиста.

— Парсли — это тот парень с выбритыми висками, который сидел по правую руку от вас! — принялся объяснять Том, решив, что недостаточно бурная реакция Лизы связана с отсутствием информации. — Вы опирались одной рукой на спинку его кресла. Помните?

— Угу, — заглядывая в холодильник, кивнула Лиза. — Я не буду спрашивать, откуда вам это известно, я спрошу…

Девушка вдруг замерла. Отвлеклась от холодильника, позабыв закрыть дверцу.

— Алло, я не расслышал! — Том принял ее молчание за проблемы со связью.

— Расскажите подробнее про иск де Йонг, — на первый взгляд невпопад попросила Лиза.

— Вы уловили самую суть! — обрадовался журналист. — Все СМИ писали о том, что она будет судиться с мистером Хёстом. Эту информацию они почерпнули из заявления адвоката, но на самом деле иск подан против Сархана!

— Она хочет, чтобы власти нашли художника за нее. — Лиза усмехнулась и села за стол. — Неплохо.

— Кажется, да, — согласился Том. — Хотя я и не понимаю, зачем адвокат врал.

— По просьбе де Йонг, чтобы сбить со следа остальных. — Лиза, все еще улыбаясь, покачала головой и почувствовала, как кольнуло в виске. — Сейчас почти все собираются искать Сархана, а де Йонг отказалась сотрудничать, изобразила из себя завистливую дуру и сказала, что будет судиться с мистером Хёстом. И это сработало, ее примеру решил последовать…

— Парсли, — подсказал Том.

— Вы не разбирались в этом вопросе? У нее есть шансы?

— Я говорил с юристом. Ситуация такая: де Йонг утверждает, что Сархан незаконно использовал ее фото, она требует его убрать и выплатить компенсацию. Я несколько путаюсь во всех терминах и тонкостях, я далек от юриспруденции…

— Какие шансы? — массируя висок двумя пальцами, со вздохом спросила Лиза.

— Стопроцентные. Она в своем праве, но есть нюанс. Удастся ли ей вообще доказать, что к фотографии имеет отношение Сархан?

— Сомневаюсь, — покачала головой Лиза, припомнив, при каких обстоятельствах это фото было сделано. — Думаю, все упрется в мистера Хёста.

— Но есть еще один нюанс: в процессе разбирательства, возможно и даже скорее всего, Сархана вызовут для дачи показаний.

— И это финал, — кивнула Лиза. — По требованию властей тот же Хёст будет вынужден раскрыть личность художника. Можно быть анонимным, но не для государства. В конце концов, как-то же оформлялись сделки при покупке картин.

— Ну не знаю. — Том усмехнулся. — Никто не знает, чего ждать от этого человека.

— Ну уж не противодействия властям, — возразила Лиза. — Завтра исков будет несколько, я думаю. Когда всплывет суть иска де Йонг.

Том какое-то время молчал, явно обдумывая что-то.

— Это все — суды и разборки — займет время, особенно учитывая возможности мистера Хёста. Я уверен, что мы можем найти Сархана раньше!

— Как? — Лиза хмыкнула, вставая из-за стола и направляясь в ванную комнату.

Телефон снова зажужжал. Девушка посмотрела на экран.

Читал про тебя в новостях, нам надо поговорить. Позвони мне. Срочно.

Лиза остановилась на полпути в ванную. Несколько раз пробежала глазами сообщение, пытаясь понять по тексту настрой.

— Алло! Вы тут? — донеслось из динамика.

Лиза поняла, что все это время Том что-то говорил.

— Да.

— Хорошо, о чем это я… — журналист задумался.

— О том, как найти Сархана, — напомнила Лиза.

— Это да, но… — Том будто бы потерял какую-то важную мысль. — Ладно, в любом случае нужно поговорить со всеми остальными гостями, а я продолжу расшифровывать фото.

— Со всеми не выйдет, — вздохнула Лиза. — Как минимум двое сотрудничать не будут.

— Четверо — это лучше, чем ничего!

— Завтра их будет меньше. Если вообще будут.

— Тогда нельзя ждать!

Лиза посмотрела на себя в зеркало, покачала головой и раскрыла шкафчик над раковиной.

— Как вы себе это представляете?

4

Лиза осмотрела себя в зеркале. В целом ее все устраивало, но вот эти кеды на танкетке… Она повернулась боком и поставила правую ногу на носок. Проблема в кедах или в кожаной куртке? С цветами все нормально, но материалы…

Коротко прожужжал телефон. Лиза устало вздохнула и посмотрела на экран. Сообщение от Тома, а потом еще одно. И еще, и еще.

Номера телефонов всех гостей. Лиза задумчиво постучала трубкой по руке и прикинула. А откуда, интересно, ее номер у всех этих людей, которые сегодня ей названивали?

Лиза снова посмотрела в зеркало и все-таки решила сменить обувь. Эти кеды придавали ей вид молодящейся содержанки. Надо будет выкинуть.

Она, не наклоняясь, стащила с ног попавшую в опалу обувь и осмотрелась в поисках чего-то более подходящего. Пусть будут нейтральные белые кроссовки.

Лиза вышла из гардеробной и остановилась, проверяя карманы. Не забыла ли чего? Пока руки привычно нащупывали все необходимое, взгляд уперся в картину. И все-таки что на ней нарисовано? Силуэт бабочки? Почему так криво? Крыло порвано? Почему бабочка расположена так странно?

Лиза убедилась в том, что ничего не забыла, и вышла из квартиры. Мысленно поставила пометку купить новые наушники.

В этот раз лифт не подвел, довез ее до холла. Лиза кивнула в ответ на приветствие девушки за стойкой, не отрывая взгляда от телефона.

— Отправьте кого-нибудь ко мне убраться, — попросила она.

— Да, мисс Ру.

Лиза вышла на улицу, быстро глянула влево — туда, где прошлой ночью видела мужчину с кирпичом в руке, и пошла в другую сторону. Она добавила все шесть контактов, присланных Томом, и снова проверила пропущенные вызовы. Помимо кучи звонков с неизвестных номеров (наверняка журналисты) ей звонили Саймон Кокс и Калеб Джонсон. Лиза задумалась. Наверняка они хотели того же, что и Николь, — договориться о встрече, попытаться найти общих знакомых. Кому позвонить?

Чуть не столкнувшись с каким-то мужчиной, тоже погруженным в смартфон, она сама себе укоризненно покачала головой. Потом убрала телефон в задний карман джинсов. Том настаивал, чтобы она срочно звонила, выясняла, расследовала, но уж на покупку наушников время было. Хотя журналист тоже прав: время имеет значение, через пару часов звонить незнакомым людям будет просто неприлично. Утром ситуация может поменяться. Возможно, все остальные поймут, что именно сделала де Йонг, и тоже кинутся подавать иски против Сархана. Ведь у них наверняка тоже есть личные дотошные журналисты, которые пристально следят за ситуацией и все время чего-то хотят.

Лиза зашла в магазин, все так же пребывая в задумчивости. Что-то ей не давало покоя во всей этой истории. Зачем этому Сархану устраивать охоту за самим собой? Хочет как-то красиво выйти на свет? Цену себе набивает? Вроде и так не бедствует.

После покупки наушников выяснилось, что они не заряжены, а значит, придется снова прикладывать трубку к уху, а потом оттирать экран от тональника. Это буквально причиняло Лизе боль.

— Алло! — Лиза спохватилась: оказывается, Саймон уже какое-то время пытался говорить с ней, а она вроде бы только думает о том, как собирается ему звонить.

— Алло! Добрый вечер, это…

— Мисс Ру, — как-то очень тактично перебил ее Саймон, — рад вас слышать.

— Почему? — поинтересовалась Лиза.

— Я думал, что вы не хотите разговаривать с остальными.

— Кого вы называете остальными?

— Остальных гостей, конечно. Мы можем встретиться сегодня?

Лиза растерялась. Она думала о телефонном разговоре, а не о личной беседе.

— Может, мы просто поговорим по телефону?

— Если это принципиально, то да, мы так и сделаем. Но я бы предпочел пообщаться вживую. Ненавижу долгие телефонные разговоры. Хожу туда-сюда как неприкаянный, перекладываю трубку от уха к уху, понимаете?

Лиза тут же подумала о незаряженных наушниках.

— Хорошо. Где и когда предлагаете встретиться?

— Я подъеду туда, куда скажете.

— До Грамерси-парка вам долго ехать?

— Полчаса.

Лиза посмотрела на скопление машин на улице.

Либо он где-то совсем рядом, либо бросит машину и спустится ради встречи с ней в подземку.

— Там есть хороший ресторанчик. Я сброшу адрес и название места. Встретимся минут через сорок.

— Хорошо. — Саймон отключился.

Лиза сориентировалась на местности, свернула вправо и неторопливо пошла к месту встречи. Почему-то ее мысли занял Грамерси-парк. Как вообще получилось, что прямо в городе существует частный парк, куда никого не пускают? Как это работает? Набрала Тома и приложила трубку к уху. Она в последние два дня говорила по телефону больше, чем за весь прошлый год.

— Мисс Ру? — с готовностью ответил журналист.

— Скажите, вы как-то упоминали, что собирали информацию обо всех гостях того приема…

— Да, так и есть.

— Что-нибудь можете рассказать про Саймона? — Лиза замолчала, глядя на свое отражение в витрине, и задумалась.

— О, ну это несложно, он…

— Подождите, — перебила Лиза. — Что вы можете рассказать обо мне?

— Э-э…

— Ну вы же и обо мне информацию искали. Поделитесь уж!

— Хорошо… — Лизе представилось, что он входит на минное поле. — Но там ничего особого.

— Не стесняйтесь.

— Я же пользуюсь только открытыми источниками.

Лиза вдруг поняла, что ему было бы не стыдно признаться в том, что он что-то про нее знает, но он ничего не знает.

— Вы работаете каким-то консультантом в финансовой сфере и, кажется, замужем.

Лиза рассмеялась так звонко, что на нее обратили внимание несколько пешеходов. Она зажала рот ладонью, продолжая улыбаться.

— Том, я надеюсь, о других гостях у вас более точная и обширная информация.

— Да, — буркнул он.

— Ладно, расскажите мне про Кокса. Я через полчаса с ним ужинаю.

— С этим проще! — обрадовался журналист. — Он актер среднего уровня. В основном играет в театре, снимался в нескольких сериалах. У него есть своя студия, он ведет мастер-классы для начинающих актеров.

— Этого мало. — Лиза остановилась на светофоре и отошла чуть в сторону от остальных людей. — Мне нужно знать, что он за человек.

— Э-э… Какая информация позволит вам это понять?

Лиза покосилась на стоявших рядом и понизила голос:

— Женат или нет? С кем он спит, что он ест? Сколько зарабатывает? Алкоголь, наркотики? Судимости?

— Секунду. — Том, судя по тону, впечатлился подходом и стал быстро клацать мышкой. — Он точно не женат и, насколько я знаю, не был. Судимостей тоже нет, но, кажется, есть проблемы с алкоголем.

— Какого рода?

— Два года назад писали, что он попал в клинику. Но я не уверен, что этой информации можно доверять.

— С кем спит?

— Не знаю, — признался Том. — Он не настолько значимый актер, чтобы все наперебой об этом писали. Но есть статья о каком-то скандальчике на эту тему.

— Господи, да мне неинтересно, есть статья или что там еще, — закатила глаза Лиза. — Что за скандал?

— Пишут, что он переспал с фанаткой и бросил ее. Она пришла на премьеру спектакля и устроила истерику.

— Хм… Что-то еще?

— Прямо сейчас нет, но я подготовлюсь к следующему разу! Я просто не знал, что именно вам может понадобиться.

— Я надеюсь, — усмехнулась Лиза. — Откуда вы узнали мой телефон, если пользуетесь только открытыми источниками?

— Он был указан в пресс-релизе, — нехотя, как бы расписываясь в профнепригодности, признался Том.

— Где? — насторожилась Лиза.

— В письме, которое прислал представитель мистера Хёста в день презентации. Там были телефоны всех гостей.

— Позаботился, чтобы шоу точно состоялось, — усмехнулась Лиза. — А вот интересно, за это на него в суд подать можно? Он же раскрыл конфиденциальную информацию.

— Я могу узнать!

— Не надо. Займитесь поиском сведений о других гостях.

— Понял.

Лиза убрала телефон в задний карман джинсов. Пора остановиться и подумать. Физически, конечно, она продолжала идти к ресторану. Намерена ли она найти Сархана?

Коротко прожужжал телефон. Девушка достала трубку из кармана и глянула на экран.

Позвони мне. Срочно!

Лиза едва не хлопнула себя ладонью по лбу. Как можно было забыть? Покусывая губу, она некоторое время смотрела на сообщение, наконец набрала:

Не могу говорить, пиши.

Лиза вдруг заметила, что грызет губы, и мгновенно себя одернула, включила на телефоне камеру и посмотрела на последствия. К счастью, съесть помаду она не успела, но вот о форме губ задумалась. Не слишком ли тонкие? Нет, скорее так: не нужно ли чуть-чуть увеличить? К сожалению, мода пошла по странному пути и пухлые губы — необходимый, хоть и удручающий аксессуар. Пока Лиза рассматривала себя на экране смартфона, пришло новое сообщение. Оно как будто проявилось у нее на лице. Как печать.

Ты срочно нужна на работе. Особый клиент. Двойная ставка.

Лиза выключила камеру и убрала телефон. Быстрым шагом двинулась к ресторану, до которого оставалось буквально сто метров. Как это все невовремя! Почему именно сейчас, когда у нее появился призрачный шанс заработать другим способом?

Кто-то вдруг дернул ее за руку. Лизу буквально развернуло. Она удивленно и зло уставилась на державшего ее за локоть Саймона Кокса.

Он, кажется, смутился, увидев ярость в ее глазах, отпустил руку и молча указал пальцем за спину. Лиза оглянулась и поняла, в чем дело. Она едва не выскочила на дорогу на красный свет.

— Спасибо. — Она успокоила себя и повернулась к Саймону.

Он улыбнулся несколько виновато. Лиза обратила внимание на морщинки вокруг глаз. Ему они шли. Придавали импозантности, что ли. А в сочетании с легкой небритостью, кожаной курткой и растрепанными волосами делали его похожим на ковбоя, потерявшего шляпу. Лиза даже посмотрела на его ноги: нет ли там сапог со шпорами? Нет, высокие бежевые ботинки, тут же превратившие его из ковбоя в сбитого, но не унывающего пилота.

— Тяжелый день, мисс Ру? — поинтересовался Саймон.

Она едва не ляпнула что-то вроде «Тяжелая жизнь» и тут же усмехнулась этой мысли.

— Не тяжелее, чем обычно.

— Саймон, — зачем-то представился Кокс и протянул руку.

— Лиза.

Рукопожатие получилось странным. Ладонь Саймона была настолько большой, что буквально обволакивала руку Лизы.

— Пойдемте. — Он снова указал на светофор, на сей раз благосклонный к пешеходам.

Они перешли дорогу, направляясь к ресторану.

— Почему именно итальянская кухня? — поинтересовался Саймон, глядя на вывеску.

— А какая альтернатива? — с усмешкой покосившись на него, спросила Лиза.

Саймон не сразу понял, о чем идет речь, а когда до него дошло, улыбнулся:

— Согласен.

Швейцар открыл дверь, и, едва они вошли, перед ними возник улыбчивый юноша.

— Мисс Ру, вы сегодня просто великолепны!

— Я не в настроении, — отмахнулась она.

Юноша сделал вид, что застегивает рот на молнию.

— Мой столик свободен?

— Конечно! Прошу!

Лиза краем глаза отметила, как иронично улыбнулся Саймон. Они последовали за официантом. Буквально через несколько метров Кокс зацепил плечом шедшего им навстречу мужчину.

— Прошу прощения!

— Ничего страшного.

Саймон повернулся к наблюдавшей за сценой Лизе:

— Тесновато тут.

— Кому как. — Она покачала головой, но мысленно согласилась: при такой ширине плеч действительно немудрено что-нибудь зацепить.

Он сели друг напротив друга. Саймон загораживал Лизе вид на парк, но нельзя было сказать, что это критично. Хоть и раздражало немного.

— Мне капрезе и кофе, — заказала Лиза.

— А давайте и мне то же, — сказал Саймон.

— Какой кофе? — уточнил официант у него. Какой кофе предпочитает девушка, он явно знал.

— Такой же, как и даме.

— Как будет угодно.

Официант исчез.

— Зачем вы это сделали? — спросила Лиза.

— Не знаю. — Он не пожал плечами, хотя она могла поклясться, что собирался это сделать. — Решил узнать, что вы за человек.

— Заказав то же самое?

— Думаю, это не худший способ. — Он улыбнулся. — Профдеформация в некотором роде. Я всегда в поиске интересных людей, движений, речи. Это актерское. А с этим салатом я как бы примерю на себя вашу роль.

— И как вам в моей роли?

— Пока не знаю, — развел он руками, — салата-то пока нет. Перейдем к делу?

— Да. Что вы хотели обсудить?

— То же, что и вы, наверное. Поиски Сархана и общих знакомых, хотя, если честно, не понимаю, как это сделать.

— В каком смысле?

— Ну я ведь не могу просто взять и назвать всех, кого я знаю. Как и вы. Как в таких условиях искать пересечения?

— Можно искать географические пересечения. — Лиза уловила нарастающую боль в висках.

— Я думал об этом, но всегда есть «но», — грустно улыбнулся Саймон. — Я жил во многих городах, нигде не задерживался больше пяти лет.

— Я всю жизнь прожила здесь.

— Это не значит, что наш общий знакомый не мог встретиться нам в разных городах, — резонно возразил Саймон.

— Ладно, попробуем оттолкнуться от Сархана, — предложила Лиза. — Наверняка ведь есть предположения или теории о том, откуда он?

— Хм, если он существует, то через географию действовать не получится, в лучшем случае можно предположить, что он американец, но это какое-то гадание на кофейной гуще.

— Если существует? — удивилась Лиза.

— Мне кажется, это может быть арт-проектом группы людей или вообще самого Хёста. Посудите сами. Ведь не бывает такого, чтобы человек написал картину и она тут же стала предметом пристального внимания богатых коллекционеров? А что он делал до этого? Где другие работы? Почему никто из арт-среды его не заметил?

— Я далека от мира искусства. Я не смогу ответить на эти вопросы.

— Вы видели другие его работы?

— Нет. — Лиза мысленно укорила себя: как можно искать загадочного художника и при этом не поинтересоваться ни одной деталью его жизни?

— Ладно, а что вы знаете о Сархане? — Саймон попал в слабое место.

— Ничего.

— Серьезно? — Он удивился. — Это главное культурное событие нашего времени, а вы никогда не интересовались им?!

— Я о нем даже не знала до вчерашнего дня, — с некоторым раздражением ответила Лиза.

— Ладно, бывает. — Саймон покачал головой и удивительно подходившим к этому движению образом приподнял брови. — Черт с ним, с Сарханом, перейдем к поискам.

— Нет, хотя бы в общих чертах расскажите, пожалуйста, — попросила Лиза.

Коротко прожужжал телефон. Девушка достала его из внутреннего кармана куртки и глянула на экран.

Мне нужен ответ. Срочно!

Лиза поморщилась и убрала телефон. Саймон терпеливо ждал.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Нет. Что там с Сарханом?

— Если кратко, то первая же его работа продана за баснословные деньги. Как по мне, в ней нет ничего особенного. Ничем не примечательный городской пейзаж. Таких в Нью-Йорке море, каждый уличный художник пять за день нарисует. Закат, небоскребы, машины, люди… Не знаю, что в ней особенного. Эксперты говорили что-то про соборность восприятия и прочее. В общем, феноменальный успех. Никто не знает деталей: откуда покупатель узнал о картине, как проходила сделка, кто свел художника с финансовым воротилой? Точно такая же история со всеми последующими работами. Только цена увеличивалась.

Саймон прервался. Рядом с ними возник официант с подносом.

— Капрезе для дамы и капрезе для джентльмена! А также кофе для дамы и кофе для джентльмена! — сообщил официант, а потом, ставя на стол тарелки, почти шепотом добавил: — Я сегодня первый день и очень боюсь перепутать ваши заказы.

Саймон и Лиза переглянулись, не сразу поняв, что официант шутит. Потом оба сдержанно улыбнулись.

— Приятного аппетита! — шутник удалился.

— На чем я остановился?

— Цена росла, — напомнила Лиза, делая глоток кофе.

— Спасибо! — Саймон тоже отпил кофе. — В целом это все, что надо знать о Сархане. Представляют ли сами картины какую-то ценность? Наверняка да, живопись не совсем моя тема. По ощущениям — талантливо, но таланта маловато для такого. Меня не покидает мысль, что это просто финансовая махинация. Кто-то отмывает деньги или что-то в этом роде. Вот сейчас, например, все это шоу, которое устроил Хёст, поднимает цену работы Сархана. — Саймон усмехнулся. — Но в некотором смысле это и есть искусство. Создать что-то из ничего. Уже неважно, что за фотография и что на ней запечатлено. Я думаю, сейчас нет человека, который мог бы оценить ее. Она стоит ровно столько, сколько за нее заплатят.

— Так работает рыночная экономика, — заметила Лиза. — Искусство тут ни при чем.

— В общем-то, да, — Саймон будто бы ожил, — но тут нет ничего, кроме добавочной стоимости.

— Если вы считаете, что это махинация, зачем участвуете в ней? Зачем ищете несуществующего, по вашему мнению, Сархана?

— Я всю жизнь ищу что-то несуществующее. — Он грустно усмехнулся, указав рукой с вилкой на тарелку. Видимо, решил, что этот пример достаточно красноречив. — Я ведь актер.

— Я не совсем понимаю, — призналась Лиза.

— Не берите в голову. Я просто надеюсь извлечь из этой махинации какую-нибудь выгоду. Почему бы и нет?

— У вас есть план? — Лиза отложила приборы и с сожалением посмотрела на салат. Головная боль уже мешала есть.

— Да, я думал поговорить с вами и, если ничего не прояснится, подать в суд на Сархана, как это сделала де Йонг.

— Почему именно со мной? — удивилась Лиза.

— Все мы, кроме вас, через пару рукопожатий знаем друг друга. У нас сотни общих знакомых, поиск таким перебором может занять годы. Но вы — другое дело. Понимаете, о чем я?

— Более-менее.

Саймон отложил приборы, сцепил пальцы, поставив локти на стол, и внимательно посмотрел на Лизу.

— Поэтому предлагаю начать с вас. Расскажите о себе — вероятно, где-то я уловлю возможное пересечение. Других вариантов нет.

Лиза сделала долгий глоток кофе, медленно поставила чашку на стол и спросила:

— Ну и как вам в моей шкуре?

— Что? — не понял Саймон.

— Вы съели салат. Удалось что-нибудь обо мне узнать?

— Ах, это! Ну, судя по моим ощущениям, вы голодны, устали и у вас болит голова. Вас гнетет необходимость принять какое-то решение. И все это делает вас нервной. Угадал?

Лиза пристально посмотрела на Саймона:

— Это все благодаря салату или просто наблюдательность?

— И то и то. Это довольно простое упражнение. Если внимательно прислушиваться к своим чувствам, то можно довольно точно уловить ощущения того, на чьем месте ты хочешь оказаться.

— Этому учат актеров?

— Конечно.

— И вы поэтому решили стать актером? Чтобы впечатлять наивных девушек и пользоваться этим?

Саймон попытался сохранить спокойное выражение лица, но уголки его губ опустились, сгладив едва заметную полуулыбку.

— Точно не ради этого. — Он медленно помотал головой. — И я не понимаю…

Саймон задумался и сделал какой-то странный жест. Будто бы говорил сам с собой. Головная боль стала невыносимой. Лиза сунула руку в карман куртки, нащупала таблетки.

— Чего вы от меня хотите? — спросил вдруг Саймон.

— Я? — удивилась Лиза. — Это вы меня позвали на встречу.

Саймон снова задумался, отвлекся на проходившего мимо официанта. Лиза в это время положила в рот таблетку и запила ее кофе.

— Разговор, кажется, свернул не в то русло, — сказал Саймон. — Давайте вернемся…

— Зачем вы стали актером? — перебила Лиза.

— Что? — Саймон растерялся.

— Вы сказали, что стали актером точно не для того, чтобы впечатлять девиц. Так для чего?

— Да при чем тут это? — нахмурился Саймон.

— Извините. — Лиза аккуратно дотронулась до его руки. — Я вижу, что ляпнула ерунду. И кажется, это вас обидело, поэтому я и хочу, чтобы вы сказали, как все было на самом деле. Почему вы стали актером?

Саймон какое-то время рассматривал Лизу, потом кивнул:

— Ну… Я не уверен, что вы поймете.

— Я постараюсь, — пообещала Лиза, заглядывая собеседнику в глаза.

— Я не уверен, что это можно объяснить человеку, который никогда не был на сцене. Дело в том, что это нужно пережить. Сам факт, что ты можешь примерить на себя роль другого человека, — это… Я не знаю… Это какое-то волшебство. Ты получаешь шанс быть кем-то другим. Вам никогда не хотелось побыть другим человеком? Понять, что он чувствует, как видит этот мир?

— Хотелось, но…

— В том-то и дело, что всегда есть «но». Просто представьте, хотя бы на секунду допустите, что этого «но» не существует. И что у вас есть такая возможность. Неужели вы не попробовали бы?

— Если бы могла, то, скорее всего, попробовала бы.

— Ну и, помимо этого, быть актером — это как бы… способ жизни, понимаете?

— Кредо? Философия? — предположила Лиза.

— Не только. Я играл десятки ролей, и каждая из них оставила внутри меня какой-то… шрам, что ли, отметину. Это все я. Понимаю, что это звучит очень глупо и пафосно. — Саймон странно улыбнулся, Лиза не поняла, что это была за улыбка. — Но я был мушкетером, нищим, Гамлетом — кем я только не был.

— Подождите, — прервала его Лиза, — но это все после того, как вы стали актером. А как вы приняли решение им стать?

— Мне кажется, я был им всегда, если честно. Если говорить конкретно о моменте, когда я принял решение учиться на актера… Это случилось в Вегасе. Я работал талисманом и…

— Кем? — Лиза не собиралась спрашивать, но почему-то заинтересовалась.

Она перестала понимать, что происходит. Нет, конечно, понимала. Она сама вывела разговор на эту тему. Теперь Саймон будет трепаться о своей жизни, но поможет ли это найти Сархана? Сумеет ли Лиза заметить пересечения в их судьбах?

— Талисманом. Сейчас объясню. Я только приехал из Англии, у меня еще не было разрешения на работу в Америке, а жить-то как-то надо. Я снимал убитую комнату в Лос-Анджелесе, — ностальгически улыбнулся Саймон, — и искал любую возможность заработать. Одна моя знакомая сказала, что можно развлекать туристов и получать от них чаевые. И это вполне законно. Например, ты одеваешься Элвисом, ходишь по улицам, фотографируешься с туристами и берешь с них за это деньги. Есть свои тонкости и правила. Где-то этим можно заниматься не больше двух часов подряд, где-то нельзя стоять на одном месте, но это уже детали. У меня не было никакого костюма и…

Лиза мысленно закатила глаза. Зачем она все это делает? Зачем слушает эту историю, ищет Сархана? Ради денег? Это не выглядит таким уж выгодным предприятием. Более того, это все больше начинает напоминать бесперспективное болото. Все эти поиски могут затянуться на месяцы, если не на годы. Саймон тем временем продолжал рассказывать, делая какие-то полутеатральные жесты.

Лиза достала телефон и, понимая, что эта встреча ни к чему, кроме красивых историй от Саймона, не приведет, написала ответ на предыдущее сообщение:

Завтра буду, пришли детали.

5

Лизе снилась она сама лет двадцать назад. Только по шуму вокруг она поняла, что находится в спортивном зале. Ее взгляд упирался в мат, она почти касалась его лбом.

— Ниже!

Лиза почувствовала, как кто-то надавил ей на спину, прижимая ее к полу. Она в ужасе задержала дыхание, но боли не было. Шпагат — это не больно. По лицу потекла капля пота. Лиза открыла глаза и уставилась в потолок. Вибрировал телефон. Несколько секунд она не реагировала, потом вытащила его из-под подушки и посмотрела на экран. Конечно, Том. Лиза отключила вибрацию и отложила трубку в сторону. Какое-то время вспоминала детали своего сна. Шпагат — это не больно. Почему тренер все время повторял эту ерунду?

Наконец жужжание прекратилось. Лиза взяла в руки телефон и разблокировала. Просмотрела список пропущенных. Несколько незнакомых номеров и Николь. К ее чести, она звонила только один раз, а не истерила дозвонами.

Сколько бы Лиза ни оттягивала этот момент, он рано или поздно должен был наступить: она зашла в сообщения. Ночью ей прислали детали по клиенту. Пора работать. Лиза какое-то время смотрела на иконку файла, потом отложила телефон. Сначала кофе. Она собралась с силами и выбралась из постели. Ее подташнивало, руки тряслись.

Лиза с некоторым опасением заглянула на кухню, но обошлось. Хоть она и чувствовала себя на удивление паршиво, открытой бутылки вина или других признаков возлияний не обнаружилось. Девушка сунула капсулу в кофемашину, нажала кнопку и села за стол. Посмотрела какое-то время на телефон и наконец-то открыла файл.

— Твою мать! — ругнулась она вслух. — Сука!

Гневно отшвырнула телефон и закрыла лицо руками. Посидела так некоторое время, потом встала и сделала несколько шагов по кухне. Остановилась, удивленно посмотрела на кофемашину. Чашки в ней не было, кофе просто тек в… как это называется, интересно? Лиза думала об этом с какой-то отстраненной, горькой усмешкой. Может, кофеприемник?

Она поставила чашку, закинула новую капсулу, нажала кнопку. Все это медленно, с ватной, вялой, неторопливой обреченностью. Виски, затылок и основание черепа прострелило, будто бы ударило током. Лизе показалось, что в нее ударила молния. Она вздохнула. Без таблетки не обойтись. И дело не только в головной боли.

Через минуту она открыла файл с данными. Назывался он «Рубен Парсли». Тот самый Парсли, который был на приеме у Хёста. И, судя по сочетанию имени и фамилии, его родители либо совершенно не имели вкуса, либо просто ненавидели сына. Лиза принялась мысленно дразнить его, представляя, что они школьники. Дразнила долго и с наслаждением, но это принесло мало удовольствия. Тревога взяла верх. Почему именно он? Как он узнал, где она работает? Чего он хочет? Поговорить о Сархане?

Лиза пролистала общие данные вроде возраста, роста и прочих параметров. Задержалась ненадолго на фотографии. Хотя бы не урод. Физически, по крайней мере. В общем-то, даже симпатичный. Яркие небесно-голубые глаза, нет проблем с кожей, аккуратная, если не сказать педантичная стрижка. Стройный, дорого, но стильно одетый. Никакой мажорной безвкусицы. Но все это скорее плохо, чем хорошо. Если выбирать между уродством моральным и физическим, то Лиза предпочла бы второе.

Она пролистала файл дальше, и взгляд зацепился за прочерк в разделе «Место работы». И откуда, интересно, у безработного деньги на меня? Глянула на семейное положение. Женат. И не на ком-то, а на дочке мэра. Еще и альфонс, усмехнулась про себя Лиза и сделала большой глоток кофе. У всех свои недостатки, да.

Телефон снова завибрировал. Опять Том. Лиза отключила вибрацию и задумчиво посмотрела на экран вызова. Она не была уверена в том, что звонок не сбросится, если переключиться с него на файл. Том оказался удивительно настойчивым. Звонил до упора. Видимо, вплоть до того момента, пока вызов не сбросился автоматически. А это ровно полторы минуты, или восемнадцать гудков. Лиза вспомнила, как когда-то сама считала их, просто чтобы не сойти с ума.

Наконец она вернулась к файлу. Что ты за человек, Парсли? Лиза с удивлением обнаружила, что никаких грязных тайн в файле нет. Ни нарушений закона, ни скандалов, ни чего-то связанного с политикой. Либо мэр позаботился, чтобы зять не засветился, либо Парсли на удивление осторожен сам по себе. То есть рычаг, по сути, только один. Лиза прокрутила файл дальше и не нашла информации о том, пользовался ли он услугами агентства раньше. То есть либо нет, либо ей это знать не положено. Ладно, бывает, черт с ним.

Она поняла, что мысленно произнесла это тоном, если не голосом, Саймона. Так, что там еще? Как она и ожидала, в файле нашлась отметка о том, что Парсли пожелал встретиться именно с ней и ни с кем другим. «Это тебе дорого обошлось, — подумала Лиза, — сейчас, когда я невольно стала звездой всей этой истории с Сарханом. Интересно, за такое времяпрепровождение платит твой тесть? Или — того лучше — жена?» Что забавно, во всем файле почти не было информации о том, что Рубен пишет. Какие книги написал? Как складывается его карьера? Наверное, писателем он был весьма посредственным.

Лиза изучила детали встречи, сделала мысленные пометки. Потом закрыла файл, открыла браузер и в поисковой строке вбила «Хелен Парсли». Мысленно отметила неплохой вкус. Хелен относилась к тем, кто, судя по образу, достаточно внимательно следит за модой, хоть и не рвется быть на передовой. Она как бы демонстрировала, что знает, умеет, разбирается, но не истерила. Неплохо.

Теперь два важных стратегических вопроса: сыграть на контрасте или на сходстве? Оттенить рыжие волосы нейтральными тонами или надеть то бирюзовое платье? Нет, лучше темно-синее. Идеально. Лиза тут же отправила сообщение со списком всего, что ей понадобится. Пробежалась глазами по файлу. Маловато информации.

Что ж, бывает. Давай-ка поищем что-нибудь в твоей биографии. Пусть скандалов нет, хоть что-то же должно быть? Но ничего интересного не обнаружилось. Парсли будто бы родился с серебряной ложкой в заднице. Родители из крепкого среднего класса, неплохое образование, все поразительно ровно. Кроме, пожалуй, того, что он ни дня в своей жизни не работал. По крайней мере, в файле ничего об этом не было.

Лиза отложила телефон. Надо работать с тем, что есть. Она посмотрела на часы. У нее есть еще минут тридцать, чтобы перекусить, прежде чем начнется кутерьма. Ближайшие шесть часов ей будет не до еды.

И через полчаса все действительно завертелось. Если существует некая гонка красоты, сравнимая с «Формулой-1», то сейчас квартира превратилась в пит-стоп, на котором слаженная команда профессионалов торопится как можно быстрее привести болид в порядок и выпустить на трек. Ногти, волосы, ноги, лицо и все тело в целом. Мастера красили, мазали, выщипывали, наращивали, наклеивали, подчеркивали. Она сама говорила «упаковывали». Вокруг деловито сновали люди, а она была центром всей этой кутерьмы. Она давно научилась уходить в себя в этот момент. Ни о чем конкретном не думать. Она как бы освобождала голову от всего.

Но в этот раз ее взгляд привлекла картина. Та самая, с бабочкой. Или не с бабочкой. Кто мог знать? Но Лизе она напоминала бабочку, летящую куда-то вправо, несмотря на порванное крыло. Лиза смотрела на нее, неторопливо следуя глазами за фиолетовыми линиями.

— Лодка.

Лиза вынырнула из мыслей и посмотрела на… она не знала, как звали девочку-маникюршу.

— Что?

— Я говорю, мне тоже нравится Матисс. — Девочка смутилась и кивком указала на картину.

— На ней лодка? — уточнила Лиза.

— Да, только… Она висит неправильно.

Лиза посмотрела на картину. Мысленно повернула ее. Возможно, так оно и есть. Рисунок на крыле в таком случае превращается в парус. А фиолетовые линии — это что? Озеро?

— Вы разбираетесь в живописи? — спросила Лиза у девочки.

— Нет, но… это же… ну, Анри Матисс.

— М-м-м… — Лиза не нашлась что ответить. Просто неопределенно промычала, потом посмотрела на часы. — У нас нет времени на диалоги об искусстве, я вам не за это плачу.

— Извините, мисс Ру.

Лиза снова погрузилась в себя. На этот раз не глядя на картину. Ей казалось, что проклятая маникюрша отняла у нее… что? Что-то отняла, что-то ведь пропало.

Без пятнадцати девять, когда за окном проплыло треугольное чудовище — Флетайрон-билдинг, Лиза посмотрела в зеркало и удовлетворенно кивнула. Безупречность. Только вот в глазах видны отголоски головной боли.

Лиза открыла бутылку воды и выпила таблетку. Снова посмотрела в зеркало. Взгляд потерял колкость, зрачки заблестели. Она припомнила освещение в ресторане. Да, так намного лучше. Машина плавно остановилась. Кто-то услужливо распахнул дверь и открыл зонтик. Лиза проигнорировала протянутую руку, вышла из машины и направилась ко входу.

Каблуки удивительно глухо стучали по мраморному полу. Она не повернула голову к зеркалу справа, даже глаза не скосила, — она смотрела прямо. Сопровождавший ее мужчина расчистил путь, не прибегая к грубости. Толпа сама расступалась перед ним. Это был настоящий ледокол, но такой, с которым лед предпочитал не связываться вообще. Не проверять его на прочность.

Лиза вошла в лифт, развернулась на месте и нажала кнопку. Поймала на себе взгляды стоявших в очереди мужчин и женщин. Мужчина-ледокол посмотрел на кнопки лифта и молча нажал куда-то. Видимо, исправляя ошибку Лизы. Глухо звякнул колокольчик, что-то щелкнуло. Двери лифта раскрылись. Лиза уверенным шагом двинулась вперед. Показалась девочка-хостес и тут же исчезла. Мужчина-ледокол тоже пропал. Лиза осталась одна. Парсли сидел в дальнем конце зала, у окна, вполоборота к ней. Он мог ее заметить, а мог и не заметить. Или сделать вид, что не заметил. Но она знала, что с этим делать.

Лиза замедлила шаг и посмотрела влево. Чуть сзади шла девочка-хостес, даже не пытаясь спросить, ожидают ли гостью. Лиза молча забрала у нее из рук меню. Девочка, кажется, оцепенела, она не возражала. Только поморгала, а потом остановилась. Лиза неторопливо подошла к Рубену, неотрывно глядевшему в окно, встала у него за правым плечом и спросила:

— Чего желаете?

— Я жду даму. — Парсли повернулся, чтобы сказать что-то еще, но наткнулся на нее взглядом и, кажется, несколько удивился. — Мисс Ру.

Если он и растерялся, то обрел самообладание мгновенно. Он не стал неловко вставать, чтобы с ней поздороваться. Просто улыбнулся и указал рукой на стул слева от себя. Не напротив. Лиза положила меню на стол и села на указанное место.

— Чего желаете? — рядом мигом возник официант.

— Мне вина, а даме черный кофе, — распорядился Парсли.

Официант изобразил полупоклон и исчез. Лиза все это время изучала клиента. Он действительно прилично выглядит, фотография в файле оказалась актуальной. Идеально сидящий пиджак, судя по чуть скругленному нагрудному карману и расстегнутой последней пуговице на манжете, сшит на заказ. Наверняка и рубашка тоже.

Парсли повернулся и молча посмотрел на нее. Лиза улыбнулась и отвела глаза в притворном смущении. Пауза затягивалась.

— Я вам нравлюсь? — Лиза посмотрела в глаза Парсли.

— Иначе зачем вы здесь? — ничуть не растерявшись, ответил вопросом на вопрос Парсли.

— Возможно, вы просто хотели поговорить о Сархане.

— Ничего не мешает мне поговорить о чем угодно, — заметил он. — Но для начала мне интересно, куда попытаетесь направить разговор вы.

«Попытаетесь, — мысленно отметила Лиза. — Все-таки я была права: моральный урод».

— Я бы поговорила о литературе.

— Вы считаете, мне это интересно? — он сморщил лицо прямо-таки в отвращении, но это неважно: если тебя нельзя тянуть, значит, можно толкать.

— Почему нет?

Очень не вовремя возник официант с бокалом вина и чашкой кофе. Это создало естественную паузу в разговоре. Парсли посмотрел на Лизу, на стоявшую перед ней чашку кофе.

— Пейте, — приказал он, не отрывая взгляда.

Лиза спокойно взяла чашку в одну руку, блюдце в другую. Сделала маленький аккуратный глоток. Парсли смотрел на нее каким-то странным взглядом.

— Сделайте большой глоток.

Лиза стрельнула глазами в сторону, туда, где сидел мужчина-ледокол. Его почти скрывала тень и удачно расположенная лампа, но она знала, что стоит только сделать знак, и… Она сделала большой глоток и едва не поперхнулась.

— До дна, — приказал Парсли.

Она повиновалась и осушила всю чашку. Посмотрела ему в глаза и поставила обратно на стол блюдце и чашку.

— Как вам кофе? — поинтересовался он как ни в чем не бывало.

— Неплохой, но бывало и лучше, — сдержанно ответила Лиза.

— Вам понравился?

Она не могла понять по его тону, это издевка или он не в себе.

— Нет.

— Вы хотите поговорить об этом?

— Если вы хотите…

— Вы, — перебил он ее и выделил это слово интонацией, — хотите поговорить об этом?

— И да и нет.

— Вот так же и я, — вдруг удивительно легко и очаровательно улыбнулся он.

— Что? — Лиза не совсем поняла, о чем речь.

Парсли вздохнул и улыбнулся:

— Это вам демонстрация моих отношений с литературой. Я и хочу о ней поговорить, и нет. Так понятно?

«А еще ты больной, — подумала Лиза. — Так понятно?»

— Вполне.

— Не думаю, — покачал он головой. — Вам все равно не понять.

Лиза провела параллель с Саймоном. Тот тоже утверждал, что ей чего-то не понять.

— Тогда мы можем поговорить о вашей работе. — Лиза решила немного отомстить.

— О чем? — он посмотрел на нее как на больную, причем эта болезнь называется «бедность» и она очень заразна. — Я правда похож на человека, который работает?

Да он не стесняется этого, поняла Лиза. Он гордится. Или делает вид, что гордится.

— Тогда мы можем поговорить о Сархане.

— Почему вы напоминаете мне мою жену? — вдруг спросил он.

— Я не знаю. Это плохо?

— Не важно. Лучше о Сархане, чем о моей жене. Не думаю, что стоит обсуждать ее с вами.

«Со шлюхой, ты хотел сказать, — подумала Лиза. — Чего у него не отнять, так это способности сплетать слова в удавку. Я будто из одной ямы в другую падаю».

— О чем вы сейчас подумали? — поинтересовался Парсли.

— О том, что вы почему-то хотите сделать мне больно. — Она сама не поняла, удалось ли ей придать голосу слабость и неровность.

Он какое-то время смотрел на нее то ли с интересом, то ли с жалостью. Лиза подумала, что, если она заплачет, ему это, скорее всего, понравится.

— Я не думаю, что вы способны чувствовать боль.

— Почему?

— Вы только что выпили чашку горячего кофе, — пояснил он, — и это не произвело никакого эффекта. Честно говоря, я думал, что вы не сделаете больше одного глотка, но потом мне стало интересно, как далеко вы готовы зайти ради денег.

— И вы решили, что мне не больно?

— Я не хотел сделать вам больно, — помотал головой Парсли.

«Хотел, — подумала Лиза. — И еще хотел показать мне, кто тут главный. Любишь власть, значит».

— А чего бы вы хотели? — она задала этот вопрос, глядя ему в глаза, при этом ее взгляд был расфокусирован. — Чего бы вы хотели на самом деле?

Он какое-то время молчал, глядя на нее, потом, сам того не заметив, сглотнул и криво улыбнулся.

Взял бокал вина, сделал большой глоток.

— Видит бог, лучше уж о Сархане! Или о литературе, или о чем бы то ни было!

— Тогда давайте о Сархане! — Лиза улыбнулась.

— Почему вам это интересно? — спросил он и махнул рукой официанту.

— Вы подали на него в суд. Мне интересно почему.

— Не на него, а на Хёста. Кстати, де Йонг дура, если думает, что может найти его через суд. Она судит людей по себе.

— В каком смысле?

— Она думает, что если она дура, то все остальные тоже. Либо бабка просто с ума сошла от зависти. Я думаю, Хёст предусмотрел все варианты. До Сархана так не добраться.

— А как до него можно добраться?

Появился официант с бутылкой вина, долил в бокал Парсли.

— Вы что-то хотите? — поинтересовался он у Лизы.

— Кофе, пожалуйста.

Официант снова сделал полупоклон и растворился в воздухе. Парсли долго и внимательно смотрел на Лизу, крутя в руке бокал вина. Разом осушил его и спросил с интересом:

— Зачем вы это сделали?

— Что?

— Заказали кофе! Я же этим кофе пять минут назад чуть не… — И тут его предала способность подбирать слова.

«Чуть не изнасиловал меня», — мысленно продолжила Лиза.

— Чуть не убил вас. Пусть и не специально.

— Я люблю кофе и надеюсь, что теперь смогу выпить его так, как мне нравится.

— Боги! — он, кажется, искренне восхищался. — Это бесконечно красиво! Особенно в том контексте, в котором эта чашка кофе была выпита. Простите, я… Вы просто чудо!

«Да что ты? — подумала Лиза. — А если так?»

— И вы дорого платите за это чудо.

Парсли просто рассмеялся. Потом махнул рукой.

— Лучше я буду платить, чем мне.

Лиза почувствовала, как хрустнул зуб. Оказывается, она сжала челюсть с какой-то сатанинской силой.

— Вы презираете деньги?

— И не только деньги, — он махнул официанту. — Я презираю все! Кроме искусства.

— Почему?

— Потому что искусство позволяет мне хотя бы ненадолго освободиться от презрения. Когда я говорю, что презираю все, то имею в виду буквально все. Это утомляет.

— А искусство у вас презрения не вызывает?

— Как можно презирать спасательный круг, если ты тонешь? — Парсли усмехнулся. — Искусство искусству рознь, конечно. И честно говоря, большинство произведений я не могу оценить по достоинству, более того, стараюсь не оценивать. Но сам факт того, что за этим стоит творец, вызывает уважение. Вот посудите сами. — Парсли откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу. — Вместо того чтобы, как все, мчаться за деньгами, собственностью, женщинами, — покосился он на нее, — кто-то создает нечто прекрасное. Не всегда прекрасное, если честно, но хотя бы пытается. Это, с одной стороны, высший акт презрения ко всему миру, а с другой стороны, безграничная любовь. Понимаете? Он дарит тому миру, который презирает, нечто, созданное из своей крови, слез, пота, ужаса, боли и черт знает чего!

Появился официант. На этот раз Парсли просто забрал у него бутылку вина, сам долил себе в бокал и поставил оставшееся на стол. Перед Лизой возникла чашка кофе.

— Творец творцу рознь, несомненно! — Парсли продолжил монолог. — Но… Черт, да как вам объяснить. Попробуйте написать что-то. Просто попробуйте — и сразу поймете, как из вас на бумагу польется кровь!

— Зачем вы это делаете? — действительно заинтересовалась Лиза.

— Потому что не могу не делать, — махнул он рукой. — Нет, черт, наверное, могу. Но это очень сложно объяснить. Это мой способ жизни. Проживания всего, что происходит. А часто и того, чего никогда со мной не происходило.

Лиза подумала, что Парсли — удивительный человек: чем больше он пьет, тем приятнее становится.

— Все мы хотим чувствовать хорошее и не чувствовать плохого, но ловушка в том, что источник у всего этого один! — вдруг сменил тему Парсли. — Мы не умеем переживать грусть, скуку, разочарование и еще много чего. И стараемся всеми силами этого избежать. Затыкаем это телефоном, работой, машинами, деньгами, людьми. Но, заткнув этот источник, остаемся и без любви, без радости, без чувств вообще. Так еще и в процессе становимся рабами! Забавно, что я говорю об этом вам.

Парсли как-то странно посмотрел на нее. Лиза молчала.

— Я, конечно, понимаю, что можно быть свободной и будучи…

— Шлюхой?

— Почему-то я не хотел говорить это слово. — Он усмехнулся. — Да, ею. Но мне не кажется, что вы тот самый случай. Не похожи вы на излеченную от семи бесов кающуюся блудницу. — Парсли сделал большой глоток вина и вздохнул. — Извините.

— За что?

— Я позволяю себе слишком много.

— Ну вы сами говорили о свободе.

— Это не связано со свободой, — отмахнулся он. — Свобода не имеет ничего общего с этим. Хотя я не так уж много о ней знаю. Пожалуй, я могу ее почувствовать только тогда, когда пишу. Это случается нечасто, но… Представьте точку, в которой вы абсолютно потенциальны. Вы не ограничены ничем, хотя вместе с тем как бы находитесь в определенных рамках. Вот и парадокс. — Он развел руками и смешно выпятил губы.

— Не могу сказать, что я поняла.

— Потому что вы пытаетесь понять. Мы вообще слишком много отдаем мозгам. Иногда надо чувствовать. Знаете, в какой-то момент в кино, а потом и в литературе все стали всё объяснять. И если раньше был Супермен, который просто умеет летать, то теперь мы знаем все подробности этого феномена, аэродинамические свойства Супермена и прочую ерунду. И что?

— Что?

— И все! Это жвачка для мозга, а не рай для воображения. Понимаете, мы стали прилагать мозги там, где надо чувствовать. Я в целом понимаю, как это произошло. Допустим, триста лет назад художник рисовал картину. Картине достаточно было быть красивой. Потому что современники картин-то особо и не видели. Я не про элиту, конечно, постоянно окруженную предметами искусства и роскоши. Я про людей попроще. Эти люди испытывали какие-то чувства, глядя на картину. Не анализировали, пытаясь объяснить себе, почему она хорошая или плохая. Она просто нравилась человеку или нет, она вызывала у него какие-то переживания. И вот наше время. Любое произведение искусства прямо в моем кармане. Любая музыка, живопись, литература. Что угодно! И все. Механизм сравнения и оценки запущен. Теперь картина не может тебе нравиться или не нравиться! Она хорошая, потому что… И это «потому что» всегда совпадает с терминами и оборотами, почерпнутыми из каких-нибудь статей, обзоров, рецензий. Потому что техника у художника уникальная, небанальный сюжет или еще какая хреновина. Все, главного ключа нет — чувств нет! Есть просто анализ. А художник писал ее не ради того, чтобы ты ее проанализировал, это он и сам умеет. А чтобы ты почувствовал то, что чувствовал он. Он хотел поделиться тем, что пережил! Как часто, читая книгу, вы пытаетесь не анализировать ее, а подобрать ключ через чувства?

— Нечасто, — сдержанно ответила Лиза.

— Попробуйте как-нибудь. И удивитесь. Вы читаете смешную сцену, все смеются! Главный герой остроумно шутит. А чувствуете вы на самом деле боль. И вот возьмитесь за эту боль и посмотрите через нее на ту же сцену. Вы вдруг уловите удивительные детали. Те же слова, что были смешными, нейтральными, окажутся вдруг страшными. Смеющиеся лица станут неестественными, перекошенными! Вот где суть! Текст — это всего лишь средство. В нем нет ничего. Его содержимое раскрывается только внутри читателя. А люди смотрят на буквы, складывают из них слова и думают, что на этом все.

Парсли снова налил себе вина. Лиза продолжала наблюдать за этим театром одного актера. С одной стороны, это интересно, с другой — кому не плевать? Парсли, ты заплатил огромные деньги за то, чтобы выступить перед одним зрителем? Да еще и перед таким.

— Впрочем, есть парадокс, — продолжал он. — Художники и писатели, а может быть, еще и танцоры раньше других уловили, что произошло. Поняли, что читатели и зрители перестали пускать их дальше мозга. У людей образовался барьер, не пропускающий ничего внутрь. Я думаю, если честно, что он был всегда, но не всегда был таким прочным. Люди во все времена считали, что лучше не чувствовать ничего, чем чувствовать и хорошее и плохое.

Лиза отметила, что единую линию повествования он уже не выдерживает.

— Так вот, барьер. Возникла необходимость его пробивать, понимаете? Чтобы заставить человека что-то почувствовать, надо пробиться через мозги. Кстати, забавный момент. Человек платит деньги, придя, допустим, в кино, чтобы что-то почувствовать. А потом всеми силами этому сопротивляется с помощью своего мозга. Так вот, чтобы заставить человека получить то, за что он заплатил, приходится барьер ломать. Так появилось современное искусство. Не все оно служит этой цели, кто-то просто бабло рубит, но я сейчас не о таких, я о настоящих творцах. Так вот. Чтобы пробить барьер, пришлось облекать чувства в такую форму, которая не позволит мозгу ее анализировать. Человек смотрит на кляксу на холсте и ничего понять не может! Потому что понимать нечего. И тут есть шанс, что он хотя бы с фрустрацией столкнется. Напомню, он за это деньги заплатил! — Парсли вдруг отвлекся от бокала, который пристально разглядывал последние пять минут, и посмотрел на Лизу. — А Сархан… Ну он либо вышел на новый уровень творчества, либо просто больной.

— Что вы имеете в виду?

— Он творит нас, понимаете? Все, что сейчас происходит, обусловлено его фотографией. Все переплетения наших пороков, все это! Он как будто в бога играет. И мы мечемся тут в его поисках. И у бога есть на каждого из нас, его творений, какой-то план! Но знаете что?

— Что?

— Пошел он! Мне от него ничего не надо, и я не буду участвовать в этом всем. И не позволю использовать мое лицо на этой фотографии. Это, кстати, к вопросу о разнице между мной и де Йонг. Она хочет урвать кусок, я просто хочу вернуть свое.

— А если узнаете, кто он, что вы сделаете?

Парсли какое-то время молчал, потом допил вино и махнул рукой официанту.

— Я и так знаю, кто он.

Парсли стремительно затухал, с ним что-то происходило, но Лиза не могла уловить что. Движения становились чуть более размашистыми, дыхание более громким, а выражение лица как будто едва держалось, грозя рухнуть под собственным весом.

— Уходите, пожалуйста, — попросил, а не приказал он.

— Что-то случилось?

— Да, пришло время раскаяться, — усмехнулся Парсли. — Уходите. И если можете, простите меня за все это.

Лиза почувствовала смутную тревогу.

— Все нормально, я передам наилучшие отзывы о вас, или как там это работает…

— Хорошо. — Отдаленной частью сознания Лиза понимала, что что-то не так, но какое ей, в сущности, до этого дело. — Можно вопрос?

— Давайте.

— Почему вы заинтересовались именно мной?

— Я в восторге от того, как вы избежали слова «заказали»! — Парсли даже пару раз хлопнул в ладоши, чем привлек внимание соседних столиков и официанта. — Вы просто чудо.

— И все-таки?

— Когда-то давно вы были на приеме у моего тестя. Вы мне понравились.

— Я вас не помню.

— Я к вам не подошел, просто поглядывал иногда.

— Почему?

— О, тогда я был еще более напыщенным снобом, чем сейчас. И с удовольствием платил за гордыню цену и повыше! Я не мог позволить себе подойти к шлюхе первым.

Лиза поняла, что он пьян.

— И почему же теперь вы решили со мной встретиться?

— Я же говорил, я уже не такой гордый. — Парсли усмехнулся.

— Это плохо?

— Понимаете ли, в чем парадокс гордыни? — он сделал какой-то менторский жест. — Ничто не причиняет гордецу такой боли, как отказ от неуемной гордости. Хотя на самом деле это должно быть лекарством.

— И почему же вы теперь не такой гордый?

— Уходите, — приказал Парсли. — Это я вам плачу, а не вы мне. Не забывайте.

6

Лиза проснулась буквально за секунду до звонка будильника и выключила звук. Какое-то время она не могла понять, где находится. Водила взглядом по потолку, пытаясь за что-то зацепиться. Потом поняла, что дышит так, будто только что бежала. Да и чувствует себя примерно так же. Наконец мозг справился с реальностью. Она резко встала с кровати, пошатнулась от головокружения. Посмотрела на часы. Половина пятого.

Она вышла из спальни, в гостиной мимоходом нажала кнопку, и шторы поползли в стороны, но тут же передумала, нажала снова. На улице было еще слишком светло. Болезненно светло. На кухне Лиза закинула капсулу в кофемашину, хмуро покосилась на две пустые бутылки вина на столе и пошла в душ.

Проходя мимо картины, она вдруг остановилась. Подошла ближе и заглянула за нее, проверив, как она крепится к стене. Сняла ее, перевернула и повесила на место. Сделала шаг назад. Честно говоря, лучше не стало. Какая вообще лодка? Бабочка была интереснее. Лиза фыркнула и пошла в душ. Через пятнадцать минут вернулась на кухню. Посмотрела на часы. Время шло. Кофе уже остыл. Лиза вылила его в раковину и закинула новую капсулу.

Быстрым шагом направилась в гардеробную. Прошла в самый конец комнаты, к огромному зеркалу, натянула рукав на ладонь и нажала на правую часть. Раздался громкий щелчок. Стекло подалось вперед. Лиза подцепила пальцами край и потянула на себя. Зеркало открылось, как дверь, обнажая бетонную стену. В стене на неудобной для Лизы высоте располагался небольшой сейф.

Она набрала код, чувствуя, как головная боль булькает где-то в основании черепа. Она действительно казалась жидкой. Пожалуй, если двигать головой аккуратно, не расплещется. Лиза открыла дверцу сейфа и почти не глядя достала оттуда несколько конвертов. Вынула из них деньги, пересчитала купюры. Сложила бо́льшую часть в один конверт. Он распух и очень неприятно потяжелел. Остальное положила обратно. Закрыла сейф и так же, натянув рукав на руку, прижала зеркало к стене. До щелчка.

Вернулась на кухню, кинула конверт на стол, взяла чашку кофе. Прикрыв глаза, втянула аромат. В этот момент раздался звонок. Девушка вздрогнула, дернула рукой и буквально выплеснула кофе на светлую стену. Зло поставила чашку, ругнулась под нос. Взяла конверт со стола дрожащей рукой и пошла в прихожую. Несколько секунд стояла перед дверью. Потом неторопливо открыла ее. На пороге стоял незнакомый, ничем не примечательный мужчина. Удивительно невыразительное лицо, подумала Лиза, почему-то вспомнив Саймона.

Она молча протянула конверт. Мужчина так же молча его взял. Заглянул ей в глаза и коротко кивнул. Убрал конверт во внутренний карман куртки, на долю секунды замер, будто бы собираясь что-то сказать, потом развернулся и пошел к лифту.

Лиза закрыла дверь и тут же рухнула на колени, потом согнулась, уперлась лбом в холодный пол и зажала рот ладонями. Ей казалось, что если она закричит, то этот человек услышит. Он наверняка не ушел, он стоит там, за дверью, и слушает. Лиза почувствовала, как изо рта в ладони течет слюна, и задрожала. Это были даже не рыдания, просто крупная дрожь, которая становилась все реже и резче. Колени уже пронзала боль. Лиза чувствовала ими мелкие соринки на полу. Она вся как будто превратилась в это ощущение, в эту жгучую резь.

Лиза поняла, что не дышит. Она уже выдохнула весь воздух и почему-то пыталась выдохнуть еще. Тогда она лихорадочно и глубоко вдохнула, тут же закашлялась, поперхнувшись слюной. Быстрый неглубокий кашель выворачивал ее наружу. Лиза оперлась на руки, но встать уже не могла. Никак не получалось отдышаться: едва Лиза успевала вдохнуть, как кашель выбивал из нее весь воздух.

Вспотевшая ладонь скользнула по плитке, и Лиза чуть не упала лицом в пол. Чудом вывернулась и рухнула на бок. Она все время пыталась подавить кашель, но он, кажется, от этого только усиливался. Несмотря на все старания, она раз за разом проигрывала в поединке со своим телом. А там, за дверью, наверняка стоял этот человек, слушал и улыбался.

Зазвенел домофон. Его трель стала нитью Ариадны, с помощью которой Лиза выбралась из мрачного лабиринта иллюзий в реальность. Мир как будто расширился, обрел звуки и цвета. Она глубоко вдохнула, выдохнула и еще пару раз кашлянула, теперь скорее по привычке, чем по необходимости. Потом встала. Голову прострелила такая сильная боль, что в глазах на секунду потемнело. Она хмыкнула, прочищая горло, и взяла трубку.

— Мисс Ру, добрый день. Прошу прощения за беспокойство, но к вам пришел курьер и…

— Скажите, пусть оставит посылку у вас, — перебила Лиза, положила трубку, привалилась к стене, будто после какого-то безумного усилия, и помотала головой.

Боль сразу же расплескалась. Лизе почему-то представилось, что у нее в голове что-то вроде коньяка, оставляющего маслянистые разводы боли на стенках бокала-черепа. Она решительно пошла в спальню, по дороге споткнулась о туфли, непонятно что делавшие в гостиной, ругнулась и зло пнула их ногой. Боль снова расплескалась по черепу, будто наказывая за вспышку гнева.

Лиза добралась до спальни, открыла сумочку, достала аптечный пузырек и замерла. Пусто. Она отбросила упаковку и села на кровать. Взялась за голову и хмыкнула. Все и сразу, все и сразу! Лиза встала и пошла в ванную. Открыла шкафчик над раковиной, придирчиво осмотрела содержимое. Хотя бы аспирин, мысленно повторяла она, ну хоть что-нибудь!

Ничего. Зло захлопнула дверцу шкафчика. Зеркало тут же прочертила трещина. Лиза посмотрела на свое отражение, мысленно отметив, что если бы мама была жива, то разразился бы скандал. Смотреть в разбитое зеркало — плохая примета. В некотором смысле мама была права: в отражении было то еще зрелище. Красные глаза, распухшие веки и, что удивительно, бледное лицо. Как такое вообще возможно?

Девушка вдруг подумала, что вот таким должно было быть ее лицо на фотографии Сархана. Это было бы по-настоящему, по-честному. Лиза хохотнула вслух и снова пошла в спальню. Взяла телефон и дрожащими пальцами, не попадая в буквы, написала:

Мне нужны таблетки, срочно.

Посидела какое-то время, глядя на экран, будто бы ожидая чуда. Вдруг ответ придет прямо сейчас? Увы. Лиза встала и пошла на кухню, мысленно подсчитывая, сколько нужно времени курьеру. Подсчеты получались подозрительно оптимистичными, выдающими нездоровую заинтересованность подсчитывающего. Выходило, что за час можно решить этот вопрос. При определенной доле везения, конечно.

Она сама не заметила, как оказалась на кухне. Автоматически сунула новую капсулу в кофемашину, поставила чашку и уперлась взглядом в коричневую кофейную кляксу на светло-серой стене. Вздохнула, но как-то спокойно, скорее для проформы. Лиза смотрела на кляксу, а клякса на нее. Девушка изумленно приподняла брови, как бы удивляясь наглости кляксы, и взяла чашку из кофемашины. Спокойно и с достоинством, легко выдерживая взгляд кляксы, сделала маленький глоточек.

В этот момент на нее обрушился позавчерашний вечер. Она поняла, что у нее обожжены горло и язык. Лиза скривилась от отвращения. Посмотрела на чашку с кофе, потом на кляксу на стене. Клякса будто бы ехидно улыбалась. Лиза, сохраняя непроницаемое выражение лица, спокойно и с достоинством выплеснула на стену, ровно в кляксу, вторую чашку кофе. И расхохоталась.

Клякса изменилась, приобрела новые, резкие черты. Она перестала быть цельной: добрую половину стены покрывали мелкие коричневые капли. Настолько мелкие, что даже не растеклись. Казалось, будто проклятая клякса лопнула от собственной важности. Ошметки разлетелись вокруг, а все, что было в прошлом напыщенной кляксой, уныло стекло на пол, изнывая от жестокой реальности и жалея себя.

Лиза опять рассмеялась, взяла новую капсулу, хотела сунуть в кофемашину, но остановилась. Заглянула в коробочку, откуда эти капсулы брала. И с удовольствием отметила, что помимо черного кофе там было что-то еще. Интересно, соответствует ли цвет упаковки цвету содержимого?

Лиза выбрала кремовый и задумчиво покосилась на стену. Кремовый на светло-сером? Само по себе сочетание блеклое, но ведь клякса коричневая. Это усилит контрастность. Лиза сунула капсулу в кофемашину и нажала кнопку. Бинго! В чашку потекло что-то кремового цвета, не совсем того, который она ожидала, но тоже неплохо. Лиза еле дождалась, когда последняя капля упадет в чашку, и взяла ее в руку. Повернулась и рассмотрела композицию. Что-то заставило ее опустить руку на уровень талии, сделать шаг вперед и в этот же момент вскинуть руку, выплескивая кофе снизу вверх, почему-то с резким выдохом, будто она рисовала своим дыханием.

Кремовая линия разрезала коричневую кляксу пополам снизу вверх. Причем каким-то чудом верхняя часть разделилась. Получились как бы ветки. Из останков гордости напыщенной кляксы проросло кремовое дерево. Прекрасно! И что немаловажно, светло-серый цвет стены стал играть определенную роль. Он превратился в серый мир, который не симпатизировал ни кляксе, ни дереву, но позволял им проявляться на его фоне. Лиза тут же повернулась к кофемашине и внимательно осмотрела ее.

— Так, железо, ты умеешь делать капучино?

Железо умело. Лиза нетерпеливо провела все необходимые манипуляции и изящным движением нажала на кнопку. Красиво развернулась на месте и взялась за подбородок, подражая карикатурным художникам.

— Нет-нет, это никуда не годится! Тут нужен другой инструмент! — Лиза изо всех сил грассировала, пародируя французский акцент.

Потом она рассмеялась, развернулась и стала открывать все ящички на кухне в поисках подходящей тары. Обнаружились полки, которых Лиза не замечала до этого, и кухонные приборы, о существовании которых она даже не догадывалась. Лизу это удивило. Понятно, что хозяйственной она не была, но уж собственную-то кухню можно было изучить. Прохладные, приятные на ощупь дверцы открывались с шипящим звуком, стоило лишь слегка коснуться их в определенном месте.

Лиза увлеклась процессом, забыв о цели поисков, но вдруг обнаружила очень знакомую железяку. Ручка от выдвижного ящика, в котором лежат столовые приборы. Но что она тут делает? Запасная, что ли? Девушка вернулась к поискам подходящего для творчества инструмента, но так и не нашла то, что искала.

Некоторое время она задумчиво стояла и смотрела в стену. Лиза ни о чем конкретном не думала, скорее просто изнывала от странного, похоже, даже нового для нее ощущения. Как будто зудело что-то, находившееся за пределами ее тела, но вместе с тем бывшее частью ее. Это чувство не давало покоя. Лиза наконец поняла, что нужно делать. Взяла ложку, сняла пену с капучино и подошла к своей кофейной картине. Мысленно представила движение и его последствия. Сделала взмах «кистью». Над одной из веток появилась пенная крона. Лиза покачала головой. Кривовато; тут, конечно, практика нужна. Но что поделать! Мысленно прикинула. Понадобится еще три чашки капучино.

Через несколько минут Лиза отошла от стены и окинула взглядом результат своих трудов. Дерево, на котором растут облака. Какая глупость! Лиза улыбнулась. Какая замечательная глупость!

Зазвонил телефон. Девушка, не отрывая взгляда от дерева, взяла трубку:

— Да?

— Ну ничего себе! — раздался голос Николь. Лизе вдруг показалось, что он скорее мужской, чем женский. — Кто-то соизволил взять трубку!

— А-а-а… — Лиза едва не хлопнула себя ладонью по лбу. Зачем вообще надо было отвечать на этот звонок? — Я была занята, извините.

— Да мне, в общем-то, не горит, — уже более спокойно сказала Николь. — Я хотела спросить: ты на похороны пойдешь?

Лиза нахмурилась:

— Какие похороны?

— Тебя не пригласили, что ли? — ехидно хмыкнула Николь.

— Не уверена. А кто умер?

— Ты вообще где была эти сутки?! Все только об этом и говорят!

— Кто все? — глупо переспросила Лиза.

— СМИ!

— Я как-то… Да что случилось?

— Парсли свел счеты с жизнью.

— Как? — Лиза опешила.

— Сунул пистолет в рот и спустил курок, — пояснила горько-ироничным тоном Николь.

— Боже, я не это имела в виду, когда спрашивала как… — Лиза села за стол и растерянно посмотрела на пустые бутылки. — Почему он это сделал?

— А что, для этого нужна особая причина? — так же горько усмехнулась Николь. — Тут вопрос скорее в другом: почему он не сделал этого раньше? Но вчерашняя новость его, кажется, добила. Последняя капля, понимаешь?

Лизе показалось, что Николь злится. Почему?

— А что вчера произошло?

— У меня такое ощущение, будто ты сидишь на героине где-нибудь в дешевом мотеле в Небраске! Вчера Хёст опубликовал фото.

— То самое?!

— Нет, селфи запилил! Конечно, то!

— Подождите, но ведь, я так понимаю, с ним был связан судебный процесс. Де Йонг и Парсли хотели…

— Не только они, — перебила Лизу Николь. — Вчера утром все, кроме тебя, подали иски, поняв, в чем идея де Йонг. А буквально через несколько минут после того, как поступило последнее заявление, представитель Хёста опубликовал фото.

— В чем логика?

— Дослушай. Теперь на фотографии замазаны все лица, кроме твоего. И от этого фото стало еще более жутким, поверь. Хуже того, мы в некотором смысле получили по жопе.

— Что вы имеете в виду?

— Ну вот подумай. Мы хотели, чтобы наших лиц не было на фото, — их нет. Но ведь все и так знают, кто на фотографии! А позы там были не менее говорящие, чем лица, как помнишь.

— То есть там теперь только я?

— В некотором смысле да. Ты-то хорошо получилась, а теперь вообще что-то запредельное. — Николь горько усмехнулась. — У меня такое ощущение, что меня трахнули в душу. Нет, не так! Будто я сама себя трахнула в душу! — Николь расхохоталась.

— Как-то не смешно, — заметила Лиза.

— Абсолютно! — мгновенно сменив смех на ярость, согласилась собеседница. — Это перешло все границы! Кем бы ни был этот Сархан, он, кажется, слишком много себе позволяет!

— Вы были знакомы с Парсли?

— Лично — нет. Читала что-то из его книг, в фейсбуке[1] была подписана. Он, в общем-то, был хорошим парнем. И талантливым.

Лиза снова вспомнила вечер с зятем мэра.

— Хорошим парнем он точно не был.

— Может, и так, — легко согласилась Николь. — А ты была с ним знакома?

— Совсем чуть-чуть. Но этого хватило, чтобы понять…

Лиза вспомнила смутное чувство тревоги, возникшее в тот вечер. Стала перебирать детали монолога Парсли, будто бы нанизывая их, как билетики на иглу. Он ведь уже тогда собирался…

— Подруга, ты там уснула, что ли?

— А, нет, простите!

— Ладно, черт с ним, с Парсли. В некотором смысле это лучшее, что могло с ним случиться. Вопрос в другом…

— Это в каком смысле? — удивленно вскинув брови, спросила Лиза.

— Ну слушай… Он же писатель, у них так принято. Даже больше, чем у нас.

— У кого — у нас? — поинтересовалась Лиза. Ей казалось, что она попала в какое-то поле тупости.

— У музыкантов! Я тебе серьезно говорю, подруга, героин тебя доконает!

— Я не употребляю наркотики, — полуавтоматически отмахнулась Лиза. — Что значит «Это лучшее, что могло с ним произойти»?

— Слушай, вот ты сейчас хочешь лекцию про суициды? — разозлилась Николь.

— Да, — спокойно сказала Лиза.

— А ты мне нравишься! — собеседница усмехнулась. — Вся такая холеная, из высшего света, всегда на «вы», но своего не упустишь!

Лиза промолчала, просто потому, что не знала, что сказать.

— Суицид для писателя — это почти священный ритуал. Говоря символически, это превращение в текст. Хотя бы и в виде некролога. Писака становится тем, чем жил. Это как бы его последнее слово. Вот так. Сейчас все о нем вспомнят, будут писать посты в соцсетях, цитаты всякие. Возможно, даже книги читать начнут. В общем, он станет всем нужен. И знаешь, что забавно?

— Что? — почти шепотом спросила Лиза.

— Он сейчас там же, где был, когда не был никому нужен.

— Это где?

— В аду. — Николь захохотала, но через некоторое время резко оборвала себя: — Ладно, черт с ним, с Парсли, ему уже на все плевать. Ему и при жизни-то было на все плевать, кажется, ты на…

— Ему было не плевать, — с удивлением отметила Лиза. — Как оказалось.

— Да забудь уже! — в голосе Николь снова зазвучала злость. — Есть такая африканская поговорка… Вафавафа, васаравасара.

— И что она значит? — спросила Лиза, понимая, что паузу Николь сделала именно ради этого вопроса.

— Кто умер — тот умер, кто остался — тот остался.

Николь снова сделала паузу, видимо впав в пафосно-театральное настроение.

— Ладно, скажи, ты на похороны собираешься? — ожила наконец она.

— Я не уверена, что меня приглашали. — Лиза тут же вспомнила о курьере, который приходил недавно.

— А я почти уверена, что приглашали. Парсли позвал всех, насколько я понимаю.

— Всех, кто был на фото?

— Нет, весь город! — хмыкнула Николь. — Так ты пойдешь?

— Не знаю. А почему вообще возник этот вопрос?

— Записку его предсмертную ты тоже не читала, я так понимаю?

— Нет.

— Если коротко, то он написал, что на его могилу не придет Сархан. Или как-то так. Погугли, если интересно.

— И вы решили, что это я? — удивилась Лиза.

— Ну просто предположение. И нельзя сказать, что оно нелогичное, заметь! Ты вообще в этой истории самая странная. И очень выгодно выделяешься, понимаешь? Вот сидим мы там все, цирк уродов, иначе не назовешь, первые буквы наших имен составляют слово «Сархан», а за нашими спинами ты. Вся такая молодец. Почти селфи. Без обид.

Лиза почему-то понимала, что Николь действительно не хочет ее обидеть. Она просто была до боли прямолинейна.

— Я, пожалуй, понимаю, что вы имеете в виду. В этом случае мне, наверное, стоит прийти. Когда похороны?

— Примерно через час. — Николь хмыкнула. — Не думаю, что ты успеешь, если еще не в дороге.

— Он же только этой ночью… умер.

— Велел похоронить его до захода солнца. — Николь усмехнулась. — Можно подумать, что он правоверный мусульманин!

— Ну должны же быть какие-то… процедуры, какая-нибудь бумажная волокита…

— Он зять мэра, — напомнила Николь. — При определенном желании его могли бы похоронить еще до самоубийства.

— Какое кладбище?

— Монтефиор, но…

— До встречи.

Лиза положила трубку. И открыла «Убер».

Построила маршрут. Нет, конечно, на машине по пробкам за час не успеть, но на вертолете… Главное, чтобы кладбище располагалось удобно и были свободные слоты.

Лиза почему-то злилась. Ничего, она еще посмотрит на удивленное лицо Николь. Бинго! Есть окно! Машина подъедет за ней через пятнадцать минут. Лиза рванула в ванную, на ходу размышляя. Полет — восемь минут. Инструктаж, взлет, посадка — ну еще минут пять. От аэропорта до кладбища минут пятнадцать или двадцать с учетом посадки в такси. Должна успеть.

Она посмотрела на себя в зеркало. Печальная картина, но времени очень мало. Краситься и укладываться некогда. Пришлось быстро расчесаться, скрутить волосы в пучок и ограничиться этим. Лиза вошла в гардеробную, пересекла ее, дойдя почти до самого конца, и открыла небольшой отсек, в котором хранились траурные платья. Задумалась.

Шляпа с вуалью… А не слишком ли? Будет выглядеть как вдова. Но не ехать же ненакрашенной! В этот момент коротко прожужжал телефон. Лиза посмотрела на экран.

Можем встретиться через два часа на нашем месте.

Она замерла, держа в одной руке платье, в другой телефон. Потом убрала трубку, стала спешно одеваться, благодаря чему спустилась в холл как раз к тому моменту, когда подъехала машина.

— Мисс Ру, хотите забрать…

— Потом! — отмахнулась она от девочки за стойкой, печатая сообщение в телефоне:

Давай через три часа.

Лиза села в машину, все так же не отрываясь от смартфона. Сначала нашла новость о проклятой картине. Официальный представитель заявил, что мистер Хёст не намерен судиться с людьми, запечатленными на фото, уважает законы и права и бла-бла-бла.

Фотография теперь действительно выглядела жутковато. Лица были замазаны как-то криво, неровно. Будто кто-то маркером начеркал. Забавно, но журналист, который писал об этом, сказал, что это не только не уронит стоимость произведения искусства, но и вызовет его рост. Хотя бы потому, что фотография обросла историей, а также стала даже более выразительной, чем раньше. У нее появился зловещий подтекст.

Статья, кстати, была написана до самоубийства Парсли. И теперь слова о зловещем подтексте становились совсем уж жуткими. Лиза хотела закрыть статью, но обратила внимание на автора. Томас Хантер. Тут же почувствовала, как заныл зуб. Мысленно поставила пометку записаться к дантисту.

Такси остановилось, Лиза быстро, но без суеты вышла из него и направилась к зданию. Прорезала холл злым вихрем и вошла в лифт. Никого не дожидаясь, нажала кнопку. Подходившие к лифту люди, кажется, и не возражали. Вероятно, никто не горел желанием оказаться в замкнутом пространстве с инфернальной вдовой. Лиза дождалась, пока закроется дверь, и посмотрела на себя в зеркало. Вуаль полностью скрывала лицо, что ее абсолютно устраивало. Она снова углубилась в смартфон. Предсмертная записка Парсли. Судя по всему, он позаботился о том, чтобы она попала в СМИ. Даже тут не обошелся без позерства.

Лизе пришлось прерваться. Лифт остановился. Она тем же злым вихрем вышла на вертолетную площадку. Пилоты несколько удивились ее внешнему виду. Не только траурному платью и вуали, но и одной перчатке. Вторую Лиза пока запихала в клатч. Смартфон на прикосновения в перчатке не реагировал.

Для Лизы хотели было провести стандартную процедуру инструктажа, показать видео и прочее, но она приподняла вуаль. Ее, конечно, знали в лицо.

— Сколько времени займет пересадка из вертолета в такси? — непреднамеренно ледяным тоном поинтересовалась она, пристегиваясь.

— Вы торопитесь, мэм?

— Очень.

— Думаю, я могу кое-что для вас сделать. Постараюсь ускорить процесс.

— Это было бы очень благородно с вашей стороны.

Она снова вернулась к смартфону. Предсмертная записка Парсли. Есть фотография, есть отдельный текст. На фото, конечно, дорогая бумага с оттисками и ровный красивый почерк. Неужели он тренировался? Лиза пробежала глазами по тексту.

Лиза прочла текст снова. На этот раз вдумчиво. Не очень-то информативно, если честно. Нет никаких других? Это какой-то референс к Сартру? То, что я сделал? Речь о самоубийстве? Но ведь, когда Парсли писал это, он еще ничего не сделал. Только собирался. Он все-таки умел выражать свои мысли точно. Возможно, кстати, это единственное, что он умел.

Что же ты сделал, Парсли?

7

Лиза не ожидала увидеть такого столпотворения. У кладбища были припаркованы десятки, если не сотни машин. Среди них особо выделялись несколько фургонов с логотипами телеканалов. Лиза думала, что они давно канули в Лету. С современными-то технологиями.

Кладбище Лизу разочаровало. Она ожидала увидеть нечто помпезное, готическое, сияющее не хуже врат рая. В реальности же за видавшей виды калиткой действительно было сооружение из красного кирпича, отдаленно напоминавшее портал, но, во-первых, оно явно знавало лучшие времена, а во-вторых, больше походило на фабричное здание. Кое-где даже разрисованное граффити. Чего Лиза вовсе не ожидала увидеть — звезду Давида над воротами. Кладбище, судя по всему, иудейское.

Лиза вышла из такси и, не зная, куда именно ей нужно идти, пошла просто прямо, справедливо полагая, что надо идти к точке наибольшего скопления людей. Вуаль скрывала лицо, поэтому Лиза могла спокойно рассматривать всех, кого захочет. Не вертя головой, конечно. Как она и ожидала, ее наряд привлекал внимание. То и дело на нее бросали заинтересованные взгляды. В том числе журналисты.

Кто все эти люди? Какое они имеют отношение к Парсли? Ожившая головная боль заставила мысли двинуться в другом направлении: надо успеть на встречу с курьером.

— Миссис Парсли? — к Лизе подскочил мужчина с микрофоном, видимо приняв ее за вдову.

Лиза молча проигнорировала его и прошла мимо. Он сделал несколько шагов следом, но все-таки успокоился и отстал. Как только Лиза прошла через арку из красного кирпича, показался знакомый силуэт. Саймон стоял чуть в стороне от основной массы людей, привалившись плечом к дереву, в лучах заходящего солнца. Лизе показалось, что он специально там встал: надеялся, что кто-то из журналистов заметит роскошный кадр и сделает фото.

Подойдя чуть ближе, Лиза поняла, что Саймон не один. Его фигура скрывала от чужих взглядов женщину в затейливой шляпке. Вероятно, Николь. Лиза неторопливо двинулась к ним, рассматривая собеседников. По жестам Саймона при большом желании можно было догадаться, о чем он говорит. Он делал плавные успокаивающие движения руками и кивал.

Николь, напротив, была очень скупа на жесты, зато даже издалека в шуме толпы были слышны неровные интонации ее голоса. Она иногда будто бы выстреливала каким-то словом. И это абсолютно не сочеталось с ее внешним видом. Не подходившая к кружевному платью ажурная шляпка, перегруженная откровенно плохо выглядевшими рюшками и цветочками, делала Николь похожей на школьницу из младших классов, дорвавшуюся до магазина сомнительной бижутерии и потратившей там все сэкономленные на обедах деньги.

— Это уже перебор! — прошипела Николь.

— Ну, ему все равно, — пожал плечами Саймон.

Он сделал это удивительно красиво. Лиза даже позавидовала. Как можно этот ужасный жест сделать таким… снисходительно-возвышенным, что ли?

— Саймон, Николь. — Лиза подошла к ним и кивнула.

— Ого! Я думала, что это вдова Парсли идет! — удивилась Кортез. — Даже не буду спрашивать, как ты успела! Ты из каких соображений так вырядилась?

— Думаю, мисс Ру могла бы задать тебе тот же вопрос, — усмехнулся Саймон.

Николь посмотрела на него с подозрением:

— Зря стараешься!

— О чем вы говорили, когда я подошла? — спохватилась Лиза. — Что там за перебор?

— А что тут не перебор? — усмехнулся Саймон, обведя рукой все происходившее. — Но вообще речь шла о мадам де Йонг.

— Она была мадам, когда ты пешком под стол ходил, — выстрелила Николь.

— А что с ней не так? — уточнила Лиза.

Саймон движением бровей и едва заметным кивком указал куда-то за спину Лизы. Она обернулась. Метрах в ста от них, тоже отдельно от основной массы людей, стояла Абигейл де Йонг. Лощеный, белозубый журналист беседовал с ней на камеру. Слов Лиза не слышала, зато хорошо видела, что героиня сюжета выглядит намного лучше, чем во время их последней встречи. Женщина будто бы помолодела. Закрытое длинное платье делало ее похожей на гувернантку из фильмов про Англию позапрошлого века.

— А что она сделала? — спросила Лиза.

— Торгует лицом, — коротко пояснил Саймон.

— Я бы назвала это пляской на костях, — возразила Николь. — Она готова дать оценку творчеству Парсли, Сархана — да хоть самого Господа Бога, если у нее об этом спросят. Там уже целая очередь из журналистов. Бабка дает жару. Не удивлюсь, если окажется, что она близко общалась с покойным и знает о нем что-нибудь эдакое!

— Ему уже все равно, а ты-то чего завелась? — спросил Саймон.

— Ненавижу проституток! — прошипела Николь.

Лиза снова мысленно похвалила себя за выбор шляпы с вуалью.

— И ладно бы она была честной проституткой, но, когда эта бабка была никому не нужна, она делала вид, что бьется за искусство и презирает массовую культуру. А как только появился шанс, кинулась торговать лицом!

— У тебя тоже был шанс, — заметил Саймон. — Ты сама журналистов послала. Кстати, слишком уж грубо.

— Я лучше сдохну никем, чем буду перед камерой тем, кем не являюсь! — парировала Николь. — Надеюсь, ты тоже! И лучше отойди от меня подальше, если у тебя другая позиция.

— Я актер, я всегда тот, кем не являюсь.

— Ты нормальный актер, — нехотя сделала ему комплимент Николь, — ты всегда тот, кем должен быть.

— Ты смотрела мои спектакли? — удивился он.

— Так, некоторые. Да и те в записи. Пыталась понять, что ты за человек.

— То есть анализировала в надежде найти какую-нибудь подсказку для поиска Сархана? — уточнила Лиза.

— Да, — спокойно согласилась Николь. — Я, кстати, думаю, что, раз уж мы все собрались на похоронах, нам нужно поговорить.

— Все? — уточнила Лиза.

— Джонсон там. — Саймон повторил свой — теперь уже, без сомнения, фирменный — кивок. — Говорит с каким-то чиновником. По крайней мере, мне кажется, что он чиновник.

— О чем? — Лиза не стала поворачиваться, чтобы посмотреть.

— Не знаю.

— Спорим, он под шумок выбивает какой-нибудь контракт? — усмехнулась Николь.

— Миссис Парсли? — к ним подошел журналист, недавно бравший интервью у де Йонг.

— Вы ошиблись, — холодно ответил Саймон.

— Исчезни, урод, — фыркнула Николь.

Лиза почти не была с ней знакома, но сейчас отчетливо поняла, что девушка чрезмерно груба. А Саймон слишком уж артистичен.

— Почему вы пришли на похороны? — спросила Лиза.

— По той же причине, что и ты! — выстрелила Николь. — Чтобы даже тень подозрения на себя не бросить.

— Хм… Я просто по приглашению, — слишком уж явно соврал Саймон.

— Все-таки ты хреноватый актер, — заключила Николь. — Местами. Без обид.

Саймон только пожал плечами и вздохнул. Лиза могла поклясться, что этот незамысловатый жест проложил между ним и Николь какой-то мостик. Они как будто бы уловили что-то такое, что ей недоступно.

— Прощания не было или нас на него не позвали? Как вообще проходят похороны в иудейской традиции? — зачем-то спросила Лиза.

— Не знаю. — Николь покачала головой. — Может, ничего такого у евреев и нет. Хотя я не удивлюсь, если Парсли написал целую инструкцию «Как меня правильно хоронить» и запретил проводить прощание.

— Почему ты решила, что мэр стал бы этой инструкции следовать? — поинтересовался Саймон. — Думаешь, у них в семье такие хорошие отношения?

— Понятия не имею. В этой истории вообще все ненормально. И кстати, если прощания не было, то это очень символично. Ушел не прощаясь.

— Банальная метафора получилась, — глядя куда-то поверх головы Лизы, сказал Саймон. — Кажется, начинается.

Люди стали собираться в еще более плотную массу, началось движение у входа на кладбище. Лиза посмотрела на де Йонг. Та с плохо скрываемым разочарованием наблюдала за тем, как все внимание журналистов переключается на кладбищенские ворота.

— Ты видишь? — каким-то странным тоном спросил Саймон.

— Ого! — только и сказала Николь.

Лиза посмотрела в том же направлении. Похоронная процессия уже двинулась от кирпичного здания. Шесть человек несли гроб. Лиза присмотрелась. Что же там такого? И стоило процессии выйти из толпы и оказаться на открытом пространстве, как она все поняла. Гроб несли пять мужчин и одна женщина. Вдова, вероятно. Лиза не могла быть уверена, она видела ее сбоку, лицо женщины, одетой в почти идентичное Лизиному платье, скрывала точно такая же, как у нее самой, вуаль.

— Как-то это… — протянула Николь, покосившись на Лизу, — неправильно.

— Платье или то, что она сама…

— Все! Все неправильно!

— На этих похоронах с самого начала все было как-то… своеобразно, — со вздохом ответил Саймон. — Но это и вправду… жутко.

— Как ты думаешь, она его настолько любит, что наплевала на все правила и сама тащит гроб, или настолько ненавидит, что хочет лично уложить в могилу?

Лиза не отрывала взгляда от хрупкой фигуры вдовы под огромным по сравнению с ней, черным лакированным гробом. Боль буквально взорвалась в голове. Лиза зажмурилась.

— Пойдем? — неуверенно спросил Саймон.

— Нет, будем тут стоять. — Николь фыркнула и двинулась за процессией.

Лиза сделала шаг следом, и у нее тут же закружилась голова. Лиза покачнулась, Саймон аккуратно поддержал ее под локоть. Всего на секунду, но именно тогда, когда это было необходимо. Лиза посмотрела на него, но он смотрел вперед, будто бы не придав значения произошедшему.

— Где Миллер? — обернувшись, спросила вдруг Николь.

— Не знаю… — Саймон стал оглядываться. С высоты своего роста он мог смотреть поверх большинства голов.

Лизе наконец удалось собраться, хотя теперь у нее неприятно дрожали колени. Она глубоко дышала, неторопливо идя вперед.

— Да нет, не может быть, — возразила своим мыслям Николь.

— Тут нельзя быть уверенным. — Саймон, видимо, понимал, о чем она думает.

Лиза снова удивилась их способности общаться без слов. Будто им было лень говорить то, что можно передать мысленно.

— У танцоров нет мозгов. — Николь, судя по тону, не оскорбляла, а констатировала факт. — А такое без мозгов не провернуть.

— Она хореограф, — поправил Саймон. — А мозгов нет у басистов.

— Им и не надо, — спокойно пожала плечами Николь. — В любом случае не верю!

— Это я должен был сказать, — покачал головой Саймон.

Процессия медленно двигалась по кладбищу. Лиза смотрела в спину впереди идущего, сравнивая себя с усталой лошадью, которая пытается не сбиться с пути. Ее собеседники чуть-чуть отстали, стараясь высмотреть Анну Миллер. Рассеянные до этого по кладбищу люди превратились в длинную плотную толпу, которая каким-то чудом вынесла к троице Абигейл де Йонг. Ее скрипучий голос раздался за левым плечом Лизы.

— Мистер Кокс, мисс Кортез, — сдержанно, но со скрытым ликованием поздоровалась она.

Лиза поняла, что де Йонг либо не узнала ее из-за вуали, либо просто не заметила, и решила, что это прекрасная возможность ничего не говорить, экономя силы для борьбы с головной болью и трясущимися коленями. Будто этого было мало, Лизу вдобавок стало мутить. В глазах как ожогом отпечаталась фигура женщины, несущей гроб.

— Добрый день, — как-то неуместно поздоровался с де Йонг Саймон.

— Вон она! — выпалила Николь, игнорировавшая Абигейл. — Выгружается из машины!

Лиза не стала оборачиваться. Видимо, Анна Миллер все-таки приехала на похороны. И это сделало предсмертную записку Парсли абсолютно бессмысленной. Кому нет места на его похоронах? Кому угодно.

— А где же наша загадочная мисс Ру? — спросила де Йонг.

Лиза буквально спиной почувствовала, что Николь и Саймон переглянулись. Потом Кокс ответил:

— Где-то здесь наверняка.

— Вы думаете, что она Сархан? — серьезно спросила Николь.

Де Йонг какое-то время молчала. То ли обдумывая ответ, то ли пытаясь понять, в чем причина такой резкой смены отношения. Минуту назад Николь ее игнорировала, а теперь интересуется мнением. Нет ли в этом какого-то подвоха? Издевки? Потом де Йонг, видимо, все-таки решила, что ей показалось, и ответила:

— Я не знаю. Она не выглядит человеком, способным устроить такую мистификацию, но никого другого, более подходящего на эту роль, я не вижу.

— Почему? — искренне удивился Саймон. — Почему не мистер Джонсон, например?

— Бросьте, — каркнула де Йонг. — Он архитектор, а не художник. Для такого нужен хотя бы вкус.

— А у мисс Ру он есть? — с едва уловимой насмешкой поинтересовалась Николь.

— По крайней мере, ничего не говорит о том, что его у нее нет. Хотя…

— Что? — Николь будто заманивала добычу в силки.

— Вы видели, как она одевается? С ее-то цветом лица! Если бы я в ее возрасте выглядела так…

— То, вероятно, не стали бы завистливой старой девой. — Николь хохотнула так громко, что обратила на себя внимание окружающих.

Де Йонг ничего не ответила. Через несколько секунд Николь еще раз хохотнула, но в этот раз потише.

— Ты видел ее рожу?

— Это было слишком грубо, — едва сдерживая смех, ответил Саймон, — но почему-то смешно!

Лиза слышала сзади странное шебуршение и сдавленные смешки Николь.

— Черт, прекрати, на нас смотрят! — едва сдерживая смех, попросила та.

— Боже, Лиз, ты должна это увидеть!

Лиза обернулась и не сдержала улыбку. Саймон важно вышагивал рядом с Николь, выпятив грудь, он задрал подбородок и так скривил лицо, что стал действительно походить на де Йонг. Причем почему-то беззубую. На них кто-то зашипел. Саймон мгновенно сдулся. Николь зажимала рот рукой, Лиза не сдерживаясь улыбалась, снова благодаря себя за выбор одежды. Вдруг все окружающие звуки стали затухать, шум толпы исчез, обнажив нараставший гул. Гул перерос в пение! Мужчины, которые несли гроб, запели а капелла какую-то невероятно сложную, многоголосую песню.

— Твою-то мать… — удивленно протянула Николь.

Громкость песни нарастала, ничуть не меняя своей сложной структуры. Лиза почувствовала, как вибрирующие низкие голоса отдаются у нее в груди, где-то в солнечном сплетении. Лиза не знала языка, на котором исполнялась песня, но по мотиву или каким-то еще признакам догадалась, что она ирландская, точнее сказать кельтская.

Процессия остановилась, люди переминались с ноги на ногу. Лиза чувствовала, как песня, с одной стороны, будто бы наполняет ее, накрывает с головой, как волна, а с другой — вымывает из нее все чувства. Каждая следующая волна оставляла в ней все меньше ее самой, обнажая воющую, гулкую, болезненную пустоту. Не прекращая петь, мужчины стали опускать гроб в могилу. Вдова сделала шаг в сторону, встав у головы покойного, и вдруг тоже запела.

Сильный, гибкий, натянутый как струна голос хлестнул по людям, оставляя шрамы на сердцах.

Так звучала страшная, невыносимая, просто безумная скорбь. Лиза уже не слышала голосов мужчин, все ее сознание сузилось до одной звенящей струны. Лизе казалось, что вся ее жизнь — это попытка идти по этой струне. Она чувствовала, что происходит со вдовой. Та скорбела, хоть и ненавидела эту песню. Не хотела петь, но, начав, отдалась песне целиком, истекала кровью от этой песни и делала это сознательно.

Лиза вдруг вспомнила тот вечер и приказ Парсли: «До дна!» Песня нарастала, струна грозила порваться. Лиза нашла в себе силы посмотреть на вдову. Та давилась песней точно так же, как Лиза тем злосчастным вечером давилась кофе, и вместе с тем все было иначе. Никто в мире, особенно Парсли, не заслуживает, чтобы его любили так, как любит вдова, подумала Лиза.

Песня оборвалась. Повисла тишина, обнажив шум ветра и щебетание какой-то птицы. Последние лучи солнца растворились в наступавшем мраке. Мужчины стояли по сторонам могилы, в которую уже опустили гроб. Один из них аккуратно поддерживал вдову под локоть. Лизе показалось, что, если бы он этого не делал, она бы рухнула в могилу.

Мужчины взялись за лопаты. Первый ком земли бросила в могилу миссис Парсли.

— То есть отпевать его не будут? — в полной тишине шепотом спросила Николь. — Священника вообще нет.

— Дай Бог каждому такое отпевание, какое устроила вдова этого… Парсли, — прошипел Саймон.

Лиза вдруг поняла, что в нем пробудилась странная ненависть к покойнику. И совершенно не понимала почему. Сама она была абсолютно опустошена. Лиза осторожно посмотрела по сторонам. Остальные гости пребывали то ли в шоке, то ли в шаге от него.

— Ты заметил, — спросила Николь у Саймона, — что мэра на похоронах нет?

— Боже, да уймись ты со своими поисками Сархана! — прошипел Саймон.

— Я не это имела в виду… Но теперь интересно…

— Да помолчи ты!

Саймон отошел подальше от Николь. Лиза посмотрела на него. Он удивительно напряженно наблюдал за тем, как закапывают гроб. И делал это как бы не глазами, а подался этой картине навстречу, как бы ощущая ее всем собой. Люди стояли, совершенно не понимая, чего ожидать. На этой церемонии все было не так, как обычно. Абсолютно все, буквально каждая деталь. Из толпы вышел сухощавый мужчина с папкой, сделал несколько шагов вперед, развернулся. Прочистил покашливанием горло и голосом, звучавшим убого, хило, жалко и просто некрасиво после того, что все слышали пару минут назад, объявил:

— Согласно завещанию покойного мистера Парсли, я должен довести до присутствующих его последнюю волю! Цитирую! — мужчина открыл папку и заглянул в нее, подслеповато щурясь — видимо, сказывался недостаток света. — «Все, что у меня есть, получит тот, кто найдет Сархана!» — Мужчина захлопнул папку. Постоял пару секунд и добавил: — Это все!

По толпе прошла ощутимая волна возбуждения. Лиза посмотрела на вдову. Она молча стояла у еще не до конца засыпанной могилы.

— Это все приобретает нездоровый оттенок. — Николь вздохнула. — Сейчас журналисты раструбят новость, и все кинутся бороться за наследство Парсли.

— Не кинутся. — Лиза повернулась и посмотрела на часы.

— Почему?

— У него ничего нет. Кроме, возможно, костюма, в котором его похоронили. А еще завещания составляются не так, но это детали.

— Во-первых, ты не можешь быть в этом уверена, во-вторых, не все думают так же. Фигура зятя мэра надежно заслонит образ безденежного писателя.

Лиза внимательно посмотрела на Николь. У той изменилась не только речь, но и лицо: девушка явно пребывала под впечатлением от песни.

— Я синестетик, — вдруг сказала Николь, как будто отвечая на вопрос, который Лиза не задала. — Я вижу звуки. Почти буквально. Это какая-то сложная штука, но суть в том, что в моем мозгу, когда я слышу звук, раздражаются еще и какие-то визуальные… точки.

Лиза вдруг ощутила зависть. И сама ей удивилась.

— И как это выглядело?

— Как северное сияние.

Девушки замолчали. Лиза зачем-то повернулась, будто бы надеясь увидеть то, о чем говорила Николь. Но, конечно, не увидела. Зато увидела Саймона. Он что-то говорил вдове. Невозможно было понять, о чем идет разговор и заинтересована ли в нем женщина. Она смотрела, кажется, на могилу. В какой-то момент коротко кивнула. Саймон повернулся и пошел к Лизе и Николь.

— Пойдемте? — спросил он у них. — Нужно найти остальных и поговорить.

— О чем? — не поняла Лиза.

— О Сархане.

— Нет, — покачала головой Николь, — не о чем тут разговаривать.

— Но ты же хотела его найти!

— А теперь не хочу. Парсли сделал удивительную штуку. Своим завещанием он превратил разгадывание муторной, но интересной загадки в банальную пляску на костях. Теперь все будут бороться за наследство, понимаешь?

— Но мы-то это делаем не ради наследства! — возразил Саймон. — Да и какая тебе разница? Или тебе главное — не быть как все?

Николь помолчала, потом указала на собеседника пальцем.

— Вот ты чего ради собираешься искать Сархана?

— Э-э… — Саймон растерялся.

— А ты? — Николь перевела палец на Лизу.

— Я обещала. — Она формально не соврала.

— А я вам вот что скажу. Сархана искать нельзя. Его поиски — это шоу. Причем чем дальше, тем оно дерьмовее. Вот есть первый слой фотографии, на нем банальнейший сюжет с семью смертными грехами. Не делайте вид, что вы эту версию не рассматривали. Сархан всех нас за эти грехи и зацепил. Мы их сами и демонстрируем, углубляясь в поиски, понимаете?

— Не совсем, — протянул Саймон.

— Не ври! — рубанула рукой Николь. — Ты знаешь, что тобой управляет. И если бы Сархан не был прав, то ты бы пожал плечами и прошел мимо! Но ты пошел на поводу у своего греха и стал искать! И чем дальше, тем глубже ты падаешь! Опять скажешь, что не понимаешь?

— Не скажу. — Саймон отвел глаза.

— И тебе я советую завязывать с этим, — обратилась Николь к Лизе, — или закончится все примерно так же. — Она указала пальцем на могилу.

— Думаешь? — спокойно спросила Лиза.

— Тут думать бессмысленно. Неужели ты не видишь? Все эти тысячи переплетающихся значений, деталей и отсылок на фотографии нужны только для одного. Чтобы твой мозг, подстегиваемый одним из грехов, носился, как голодная свинья по лабиринту. А ты бы в это время разлагалась!

— Ты перегибаешь, — аккуратно заметил Саймон, — не надо нагнетать.

— Да иди ты в задницу! — вдруг зашипела Николь, но голос у нее почему-то дрожал. — Можем начать делать ставки, кто следующий!

Лиза поняла, что Николь вот-вот разревется. Было непонятно, что с этим делать, поэтому Лиза просто стояла и смотрела. Саймон спокойным, удивительно органичным, не вызывающим неловкости жестом коснулся плеча Николь и как будто разрядил ее.

— Ты как?

— Что-то я переволновалась! — Николь стала махать руками себе на глаза, словно пыталась высушить подступающие слезы. — Вот ведь, а…

Лиза же думала о двух вещах: о курьере и о завещании Парсли. Дословно прозвучало так: «Все, что у меня есть, получит тот, кто найдет Сархана». Но что это может быть? Действительно деньги или речь о чем-то другом?

— Я не помешаю?

Все трое повернулись на голос. К ним неторопливо подходил Джонсон. За ним шли де Йонг и Миллер.

— Мне кажется, нам нужно обсудить сложившуюся ситуацию.

— Может, хотя бы не тут? — предложил Саймон, кивком указав на могилу. — Давайте поговорим в другом месте.

— Поддерживаю! — продолжая обмахивать ладонями влажные глаза, сказала Николь.

— Ну… Если никто не против, — развел руками Джонсон. Хотя было видно, что ему не хочется, едва придя сюда, поворачивать в другую сторону.

— Добрый вечер, — невпопад поздоровалась со всеми Миллер.

Де Йонг молча остановилась, замкнув небольшой кружок. Она пару раз стрельнула глазами в сторону Лизы, видимо поняв, какую оплошность допустила недавно, но ничего не сказала. Со стороны, вероятно, они смотрелись как заговорщики, собравшиеся после заката у свежей могилы. Лиза только сейчас поняла, что кладбище в это время наверняка должно быть закрыто. А уж это вернуло ее в реальность.

— Извините, но я тороплюсь, — сказала Лиза, пока не начался гвалт.

— Подождите! — растерялся Джонсон. — Несколько минут у вас наверняка найдется.

— Мне через час нужно быть в городе, — покачала головой Лиза.

— Я вас подброшу, — предложил Саймон.

— Спасибо, не нужно, — отказалась Лиза.

— Мы будем дольше препираться, чем обсуждать все, что хотели, — как бы между прочим заметила де Йонг.

— Мы ведь в любом случае не будем разговаривать тут, поэтому предлагаю пойти к парковке, а по дороге поговорим. — Саймон сумел более-менее урегулировать ситуацию и сделал приглашающий жест.

Лиза с удовольствием двинулась в указанном направлении. Остальные волей-неволей пошли за ней. Темнело стремительно, и все вокруг становилось откровенно зловещим. Особенно разбитая дорога вдоль длинных рядов могил, среди которых попадались и давно заброшенные.

— Что вы хотели обсудить? — глянув на часы, поинтересовалась Миллер.

Лиза обратила внимание на то, что одета она совсем не для похорон: спортивные штаны, куртка, — такое ощущение, что девушка решила приехать в последний момент.

— Я предлагаю объединить наши усилия в поисках Сархана. — Джонсона явно смущало то, что он вынужден излагать свою идею на ходу, но выбора ему не оставили, и он подслеповато поглядывал под ноги, чтобы в темноте не споткнуться, при этом посматривая на лица тех, кто шел рядом с ним. — Как вы понимаете, Сархан — это человек, которого знает каждый из нас. Нам нужно собраться, выяснить, кто…

— Не сработает, — в один голос сказали Саймон, Лиза и Миллер.

Все трое переглянулись, как бы приглашая друг друга продолжать. В итоге продолжила Анна:

— Попытка вычислить общих знакомых ни к чему не приведет. Человек не может вспомнить всех, кого он когда-либо видел, вот и все. Тут должен быть какой-то ключ. Если эта головоломка вообще имеет решение.

— Бросьте, нет никакого Сархана, — отмахнулась де Йонг, внимательно глядя под ноги. У Лизы возникло ощущение, что зрение у старухи ни к черту. — Все, что происходит, — это всего лишь финансовые махинации Хёста. Он наращивает стоимость талантливой, но далеко не самой удачной со многих точек зрения работы.

— Это не значит, что Сархана не существует, — возразил Саймон. — Кстати, в предсмертной записке Парсли написал, что…

— Он мог написать что угодно! — перебила де Йонг. — На то он и писатель! С чего вы решили, что он знает, кто такой Сархан?

— Кстати, — задумчиво протянула Николь. — Он написал, что Сархану нет места на его похоронах, а Хёста на них не было.

— Да с чего бы ему тут быть? — удивилась де Йонг. — Кто ему Парсли? Зачем ему сюда приходить?

Но мысль Николь, судя по всему, возымела какое-то действие. Все задумались.

— Это, кстати, многое бы объяснило, — протянул Джонсон. — Сам придумал Сархана, сам якобы покупал его работы, сам довел все это до кульминации… И заработал кучу денег. На фотографии могла быть любая ерунда, с таким пиаром можно обойтись без таланта. Понимаете, о чем я?

— Но талант там есть, — де Йонг как будто выдавила это признание из себя. — Не думаю, что мистер Хёст на такое способен. Скорее всего, у него есть в запасе какой-нибудь неизвестный миру самородок. Если Сархан существует, если это не коллективный проект, то допускаю такой вариант. Но это точно не сам Хёст.

— Пока это все не приближает нас к отгадке, — оборвала рассуждения Миллер. Судя по тону, она тоже куда-то торопилась. — Давайте говорить о том, что может помочь. Например, можем ли мы быть уверены в том, что Сархана нет среди нас?

— Да, — в один голос заявили Николь и де Йонг.

— Нет, — сказали все остальные.

— Так, стоп! — выстрелила Николь. — Это все бессмысленно! Начнем с того, о чем мы все молчим!

Повисла тишина, нарушавшаяся только шагами.

— Вас реально не волнует, что из-за этой истории человек совершил самоубийство? Вы вообще не думали, что это часть плана?

— Дорогуша, такое случается с писателями, — соболезнующе, будто разговаривая с душевнобольной, возразила де Йонг. — И все это шоу, скорее всего, не имеет никакого отношения к самоубийству.

— Да?! А если держать в голове, что фотография символизирует семь смертных грехов? Теперь-то несложно догадаться, что Парсли — это гордыня. И он с ней не справился! Не смог жить с тем, что Сархан сделал его частью своей… своего перформанса!

Де Йонг набрала воздуха, чтобы что-то сказать, но ее опередил Джонсон:

— В этом, конечно, виден символизм, я с вами соглашусь, но, мне кажется, вы перегибаете палку. Все-таки объективно не было причин для такого поступка.

— А больше нет ничего объективного, — как бы рассуждая вслух, заметила Миллер.

Все тут же затихли и прислушались. Анна, вероятно, уловила мысль, которую никто не высказал.

— Это прозвучит странно, я думаю… — Миллер, кажется, смутилась, — но все мы стали… объектами искусства в тот момент, как Сархан сделал фотографию. Как бы мы к этому ни относились, с чем бы ни спорили, мы теперь… шедевры в некотором смысле. — Миллер посмотрела на шедших рядом, словно в поисках поддержки. — Понимаете? — продолжала она. — Как, например, «Мона Лиза».

Лизу передернуло то ли от подувшего прохладного ветра, то ли от сравнения.

— И «Николь» Габриэля Домерга, — усмехнулась де Йонг, — «Давид и Абигейл» Шонмана. Больше совпадений с ходу не назову.

— Мисс Миллер имеет в виду не конкретные картины, — зачем-то пояснил Джонсон. — Просто речь о том, что объективная реальность в некотором смысле…

— Что нас выдернули из нее, — подсказал Саймон. — Одним движением руки.

— Чушь! — возразила де Йонг. — Вот она я! Я не какое-то там произведение искусства, я человек!

— Первое уж точно, а вот во втором мы не можем быть уверены, — протянула Николь.

— Я бы попросила!

— Остановитесь! — загасил ссору Саймон. — Давайте просто решим, что делать дальше.

— Я даже предмета разговора не понимаю! — всплеснула руками де Йонг. — Мы просто пойдем по домам. А завтра проснемся и будем делать то, что делали всегда.

— Вы уверены? — серьезно спросил Джонсон. — Вы не всегда раздаете интервью на могилах, ваши картины не всегда разлетаются как горячие пирожки, вы не всегда так востребованы просто потому, что вы — это вы. Я не хочу никого обидеть, но давайте признаем: никто из нас сам не добился и десятой части обрушившейся на нас славы.

Поспорить с этим не мог никто. Более того, все прекрасно понимали, что эта слава не результат упорной работы или таланта, но обстоятельство, свалившееся с неба.

— Он играет в бога, — сказала Миллер, — понимаете?

— Пока мы рисовали картины, играли музыку и так далее, он создал целый мир. Он создал нас как произведения искусства! Неделю назад наша жизнь была совсем другой. В некотором смысле мы сами были другими, — поддакнула Николь. — Теперь вы собираетесь и говорите: а давайте схватим бога за хвост? Вам не кажется, что это кончится так же, как с Парсли?

— Вы сами сказали, что Парсли не справился со своей гордыней, — заметил Джонсон, а потом добавил: — Если уж мы рассуждаем в божественных категориях.

— И что, всем остальным бояться нечего? — фыркнула Николь. — Ни у кого грехов больше нет?

— Да успокойте эту фанатичку! — возопила де Йонг. — Или через неделю она кого-нибудь на костре сожжет!

— Ведьму, например! И знаешь, кто у меня на примете? — вызверилась Николь.

— Не захлебнись ядом! — парировала Абигейл.

— Остановитесь!

Лизе стало дурно. Все это походило на какой-то групповой психоз. Такое вообще бывает?

— Ладно, если от этого вам станет легче, — продолжал разговор Джонсон, — давайте рассмотрим ситуацию с философской точки зрения. А потом перейдем к обсуждению конкретных действий. В некотором смысле мы стали произведениями искусства, в некотором смысле наша жизнь изменилась, но…

— Не в некотором, а в прямом! — возразила Николь.

— Хорошо, — успокаивающе согласился Джонсон, — пусть будет так. Но что это, в сущности, меняет? Я как искал Сархана, так и продолжу этим заниматься.

— Да нет никакого Сархана! — снова всплеснула руками де Йонг. — Это все проект Хёста!

— Забавно, — заметила Миллер, — это звучит как проповедь воинствующего атеиста.

— Ну, приехали, — вздохнул Саймон. — Кажется, надо признать, что независимо от того, существует ли Сархан на самом деле, он оказывает на всех нас влияние.

— Тоже религиозная риторика, — усмехнулась Миллер.

— Мы так ни к чему не придем, — покачал головой Джонсон.

— Уже пришли, — возразила Николь. — К парковке.

Они действительно вышли на парковку. Причем неожиданно. Видимо, все были так увлечены разговором, что не сразу это заметили. Лиза достала из клатча телефон и обнаружила, что он не реагирует на нажатия кнопок. Сел аккумулятор.

— Мне пора, — сказала Миллер.

— Подождите! — заволновался Джонсон. — Так как насчет того, чтобы совместно искать Сархана?

— О боже! — де Йонг, видимо, уже устала повторять свой основной тезис, поэтому просто закатила глаза.

— Я не буду никого искать! — заявила Николь.

— Но почему?

— Потому что это плохо кончится! А кстати, — она посмотрела на Джонсона, — вот что интересно. Парсли символизировал гордыню, де Йонг — зависть, я — злобу, могу предположить грех Саймона, а что у тебя?

— В каком смысле? — то ли он растерялся, то ли не хотел отвечать.

— В прямом, Калеб! — давила Николь. — Предположу, что это жадность!

— Ну знаете ли…

— Знаю! И она не доведет тебя до добра. Ты из жадности будешь искать Сархана и вляпаешься в какое-нибудь дерьмо!

— Успокойтесь! — смешно поджав губы и отступив на шаг, потребовал Джонсон.

— Не то что? — склонив голову набок, поинтересовалась Николь.

— Так, хватит! — Саймон, как рефери, вклинился между ними. — По углам.

— Кстати, — пристально глядя на эту сцену, вдруг подала голос де Йонг. — Вы заметили композиционную неточность на фотографии?

Все посмотрели на Абигейл. Не столько потому, что не заметили упомянутую ею неточность, сколько потому, что вопрос был неожиданным.

— Вы про расположение гостей? — уточнил Джонсон.

— Именно! — де Йонг стала перечислять таким тоном, будто гвозди забивала: — Кокс, Миллер, Парсли, Ру, Джонсон, я и, как ни странно, Кортез.

Все посмотрели на Николь. Та смотрела только в глаза де Йонг.

— Почему женщины и мужчины чередуются, а потом мы видим двух женщин подряд? — рассуждала вслух Абигейл. — Что хотел нам сказать этот ваш полубожественный Сархан?

Лиза вообще перестала понимать, что происходит. Ей казалось, будто все остальные общаются не только словами, но и мыслями.

— Увижу тебя еще раз, — как-то странно двинув плечами, сказала Николь, — выбью все дерьмо. Поняла?

Ответа Кортез дожидаться не стала. Пошла к машине. Все молча смотрели ей вслед.

— Мне пора, — спокойно повторила Миллер, развернулась на месте и ушла.

Лиза будто бы очнулась, вспомнила про телефон и спросила у Саймона:

— Можете вызвать мне такси?

— А? — он оторвал взгляд от Николь. — Я вас подброшу, не переживайте.

— Лучше езжайте на такси, — зачем-то посоветовала де Йонг, как-то странно глядя на Саймона.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился тот.

— Ну, — усмехнулась Абигейл, — у кого-то же из нас должна быть похоть, если верить версии Кортез.

— Например, у меня, — зачем-то заступилась за Саймона Лиза.

— Тогда могу только пожелать приятного времяпрепровождения.

Де Йонг пошла к своей машине.

— Я надеюсь, вы не будете против, если завтра я позвоню вам? — с идиотской улыбкой спросил Джонсон.

Лиза и Саймон ошалело уставились на него.

— Я имею в виду по отдельности! — зачем-то уточнил он, внеся совершенно новый смысл. — Я ничего такого не хотел сказать!

Лиза и Саймон синхронно пожали плечами.

— Благодарю. Что же… Приятного вечера. — Джонсон изобразил полупоклон.

— До свидания. — Лиза вздохнула.

Саймон промолчал. Указал на свою машину и неторопливо двинулся в ее сторону. Лиза пошла с ним.

— Если хотите, я могу вызвать вам такси, — предложил он. — Если вас что-то смущает — ничего страшного.

Лиза отметила, что выглядит он жалко. Даже ссутулился, чего раньше вообще-то не делал.

— Уже передумали везти меня?

— Нет, конечно! Просто я подумал… Неважно, садитесь.

Саймон открыл перед ней дверь старого, но от этого только более привлекательного «форда-мустанга». Конечно же, красного цвета. Машина выглядела идеально, хозяин явно вкладывал в нее немало труда или денег. Или и того и другого. В салоне пахло кожей, одеколоном и сигаретами.

— Куда едем? — усаживаясь поудобнее, спросил Саймон.

— К ботаническому саду.

— Да, мэм! — он явно пародировал какого-то персонажа из кино, но Лиза этот фильм не смотрела.

Саймон завел машину, глянул по сторонам и тронулся.

— Там в бардачке должен быть переносной аккумулятор. Зарядите телефон.

— Спасибо.

Лиза дернула за холодную металлическую ручку, и первым, что она увидела в свете проскакивавших мимо фонарей, был пистолет.

— Какую музыку вы слушаете? — поинтересовался Саймон.

— А? — Лиза не расслышала вопроса.

— Какую музыку, говорю, поставить?

— Не принципиально.

Лиза увидела аккумулятор и провод. Аккуратно, чтобы не дотронуться до пистолета, достала их. Подключила телефон.

— Вы курите?

— Нет. Но вы можете курить, если хотите.

Сейчас он достанет сигарету, потом достанет из бардачка пистолет, и окажется, что это всего лишь зажигалка, с улыбкой подумала Лиза. Интересно, скольких девиц он так вывел из равновесия?

Саймон достал мягкую пачку, вынул зубами сигарету. Лиза подумала, что он играет какого-то ковбоя. Дальше по сценарию пистолет? Саймон открыл окно, достал из кармана пиджака зажигалку и прикурил. Лиза почувствовала, что ее подташнивает. После всей этой беготни, после безумного дня стала возвращаться головная боль. Да и просто усталость давала о себе знать. Лиза поняла, что едва держится.

— Все в порядке? — кинув на нее взгляд, спросил Саймон.

Нет, подумала Лиза. Все не в порядке.

— Да, а что?

— Вид у вас усталый.

Лиза вымученно улыбнулась. Она вдруг поняла, что Саймон едет не по навигатору. То есть он вообще не пользуется телефоном.

— Как вы думаете, самоубийство Парсли связано с… планом Сархана?

Лиза покосилась на собеседника. Он смотрел прямо перед собой, задумчиво постукивая по рулю пальцами правой руки. Левый локоть положил на дверь, так что он торчал из открытого окна.

— Не знаю, а вы что думаете?

Лиза посмотрела на телефон. Наконец-то включился! Но пока на экране светился только значок зарядки.

— Не знаю. С одной стороны, это все… дикость какая-то, с другой… Я всю жизнь так или иначе… Понимаете, то, что сделал Сархан, — это удивительно. — Саймон так увлекся разговором, что пепел упал ему на колени, но он не заметил. — Ведь Миллер права. Он выдернул нас из реальности и буквально создал заново! Я понимаю, это звучит немного безумно, но для человека, который всю жизнь занимается творчеством… Это что-то невероятное. Это ведь та самая сила искусства, которая меняет мир, понимаете?

Саймон посмотрел на Лизу. Она кивнула. Дождалась, пока он отвернется, и посмотрела на телефон. Есть, заработал! Она повернула трубку так, чтобы не привлекать лишнего внимания свечением экрана, снизила яркость и открыла навигатор.

— И так же удивительно укладывается во все это самоубийство Парсли. Если, конечно, его действительно сгубила гордыня, а не что-то еще. Как это работает? Он так точно подобрал людей и рассчитал, кто и как будет себя вести, или все наоборот? Он назначил нам роли и теперь мы волей-неволей их играем?

Тебе бы только роли играть, подумала Лиза. Теперь вопрос: как ты воспримешь такую расплывчатую роль? И насколько с ней сживешься? Она вбила в навигаторе адрес и выдохнула с облегчением. Машина ехала по кратчайшему маршруту.

— А какой у вас грех? — спросил Саймон.

— Что?

— Ну, если предположить, что на фотографии семь грехов, то какой ваш?

— Чревоугодие, — выдала первое, что пришло в голову, Лиза. — Очень поесть люблю.

— Да бросьте! — усмехнулся Саймон. — Вы совсем не похожи на обжору!

— А кто из нас похож? — Лиза попыталась чуть-чуть подправить тему разговора.

— Разве что Джонсон. Он все-таки полноватый.

— Тогда у меня сребролюбие, — заключила Лиза.

— Действительно любите деньги? — Саймон с каким-то странным интересом посмотрел на нее.

Лизу снова замутило. Ей никак не удавалось контролировать разговор. А еще от слабости тряслись руки, нужно было съесть что-нибудь сладкое.

— Кто же их не любит? — она снова ответила вопросом на вопрос.

— Хм… А на что вы готовы ради денег?

Ей показалось, что он загоняет ее в какую-то странную ловушку.

— Не знаю, думаю, не на многое.

— Тогда это не сребролюбие, — заключил Саймон. — Остается уныние!

— Ну уж нет, спасибо. — Лиза снова сверилась с навигатором. — Не думаю, что это про меня.

Она отвернулась и уставилась в окно, но машина вдруг сбавила ход. Сердце Лизы будто бы пропустило один такт. Потом она увидела светофор и красный свет. Украдкой покосилась на Саймона. Он смотрел в левое окно, за которым появился еще один «форд-мустанг», только синего цвета. На пассажирском сиденье беззвучно для них с Саймоном смеялась какая-то совсем молодая, едва ли совершеннолетняя девочка. Их с Лизой взгляды на секунду встретились. Лиза через два стекла видела плескавшееся в глазах восхищение, если не обожание. И направлено оно было, вероятно, на водителя синего «мустанга», татуированного мускулистого молодого мужчину в обтягивающей белой майке, призванной скорее продемонстрировать плечи и рельеф груди и торса, чем что-то скрыть.

Мужчина хотел посмотреть на свою спутницу, но наткнулся на взгляд Саймона. Усмехнулся и придавил педаль. Его машина рыкнула. Через секунду Лиза поняла, что Саймон сделал то же самое.

— Вы же не собираетесь гоняться с ним? — спросила она.

— Нет, конечно, — успокаивающе улыбнулся Саймон и положил руку на рычаг переключения передач.

— Вы уверены?

— Конечно! Куда ему! — Саймон внимательно смотрел на светофор, поигрывая ногой на педали газа.

— Нет, подождите! Дайте я выйду!

Поздно. Загорелся зеленый. Мотор взревел, «форды» с визгом рванули вперед. Лизу приложило затылком о подголовник. Она хотела потребовать, чтобы Саймон остановил машину, но поняла, что это бессмысленно. Он не услышит ничего. Он то ли сросся с машиной, то ли… горел таким бешеным азартом, что от него можно было запитать двигатель. Саймон превратился в сердце машины. Но продлилось это всего несколько секунд. Потом Кокс бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида и разочарованно скривился. Машина стала замедляться, Лиза сумела-таки оторваться от подголовника. А вот оторвать взгляд от Саймона она не могла. Она почему-то очень ясно понимала, что с ним происходит, она будто бы чувствовала то, что чувствует он. Это была неудовлетворенность. Это был прерванный секс!

Лиза посмотрела назад. Синий «мустанг», судя по всему, не смог стартовать так же умело, как его соперник. Водитель не удержал машину, и ее развернуло.

— Такую дуру, наверное, и я не удержал бы, — будто бы прочел ее мысли Саймон, доставая сигарету. — Скорострел мамкин!

Он разочарован, поняла Лиза. Он хотел гонки и не получил ее. Саймон открыл окно, закурил и посмотрел на Лизу.

— Я напугал вас?

У него изменился голос, отметила Лиза. Стал более низким и вибрирующим.

— Немного.

— Простите. Как я могу загладить свою вину?

— Просто довезите меня до места без эксцессов.

Лиза откинула голову, и соприкосновение с подголовником вызвало взрыв боли. Лиза зажмурилась. С ее телом происходило что-то невообразимое. Ее тошнило, голова кружилась и болела одновременно, тряслись руки, вдобавок неприятно тянуло где-то в солнечном сплетении. У Лизы засосало под ложечкой, а потом рот вдруг стал наполняться слюной с такой скоростью, что она едва успевала ее сглатывать. Лиза полезла в клатч, но тут же вспомнила, что таблеток там нет. Едва сдержалась, чтобы не взвыть и не сжаться в комок. Ее вдруг перестал обдувать ветер. Видимо, окно закрылось.

— Все в порядке? — услышала она взволнованный голос Саймона.

— Да, просто… голова болит.

— У меня где-то была таблетка, секунду.

Машина замедлилась, а потом и остановилась совсем. Судя по шуршанию шин — на обочине.

— Не стоит, сейчас пройдет.

— Черт, вы очень плохо выглядите.

Саймон протянул руку к бардачку. Лиза почувствовала, как он коснулся ее колена. Нечаянно или специально. Услышала щелчок бардачка. Потом какое-то шебуршение.

— Да где они?! — злился Саймон.

В стекло вдруг постучали. Лиза мгновенно открыла глаза и посмотрела в сторону источника звука. В водительское окно настойчиво стучался тот самый татуированный мужчина. Водитель синего «мустанга». Саймон продолжал искать таблетки.

— Эй! Слышишь?! — до Лизы доносились приглушенные стеклом звуки.

— Вот! — Саймон наконец достал из бардачка упаковку каких-то таблеток. — Запить, правда, нечем.

Лиза не могла оторвать взгляд от водителя «мустанга». Он все больше злился из-за того, что его игнорировали. Саймон посмотрел на нее, не реагировавшую на протянутые таблетки, потом повернулся к татуированному водителю, будто бы только сейчас заметил его, но лишь на секунду зафиксировал на нем взгляд. Повернулся обратно, взял руку Лизы в свою, вложил в нее таблетки и достал из бардачка пистолет. Открыл дверь, едва не ударив ею чудом отскочившего водителя, и вышел из машины. Лиза тупо уставилась на таблетки. Обезболивающее, ничего особенного.

Она посмотрела туда, где несколько секунд назад стоял водитель синего «мустанга». Но ни его, ни Саймона не обнаружила. Потом повернула голову дальше. Наконец посмотрела назад. Свет фар припаркованной за ними машины слепил глаза, мешал рассмотреть происходящее. Никаких звуков, тем более выстрелов, она не слышала.

Она подумала: не сбежать ли? Но в этот момент в свете фар возникла фигура Саймона. В одной руке он держал пистолет, а в другой бутылку. Синий «мустанг» сорвался с места, развернулся и умчался прочь. Саймон сел в машину и озабоченно посмотрел на Лизу.

— Только кола, — сказал он извиняющимся тоном и протянул ей бутылку.

Лиза удивленно уставилась на нее.

— Ах, черт! — Саймон положил пистолет на колени и открыл бутылку. Та многообещающе, прямо-таки рекламно шикнула. — Из нее не пили.

Лиза молча взяла бутылку и уставилась на нее. Саймон забрал упаковку таблеток и ловко выдавил Лизе на ладонь две капсулы. Она сомнамбулически закинула их в рот и запила колой. Саймон вздохнул, открыл окно и достал сигарету. Потом взял пистолет, нажал на курок и прикурил от огонька из ствола.

— Черт, ну и напугала ты меня! — сказал он, выпуская клубы дыма.

Лиза усмехнулась, едва не поперхнулась колой и положила руку ему на плечо, сдерживая смех. Саймон как-то неловко улыбнулся, явно не понимая, что смешного произошло.

— Спасибо, — наконец смогла сказать Лиза.

8

Лиза открыла дверь и остановилась на пороге квартиры. По полу протянулась длинная полоса света с ее темной фигурой посередине. Лиза долго и внимательно рассматривала ее, а потом медленно повернулась. Тень, конечно, движение повторила. Лиза вытянула руку и коснулась дверного косяка. Снова изучила тень. Казалось, что черная фигура заточена в светлом квадрате. Лиза кинула клатч на пол в прихожей и уперлась второй рукой в другой косяк. Теперь девушка-тень будто бы пыталась раздвинуть границы своего маленького мира. Лизе почему-то хотелось это сфотографировать, но как? Нет свободных рук. А заморачиваться с таймером и прочими хитростями нет никакого желания. В любом случае момент упущен. Она хмыкнула и вошла в квартиру.

Едва Лиза включила свет, в сумочке завибрировал телефон. Ей было лень наклоняться, чтобы посмотреть, кто звонит, поэтому она просто нажала на наушник.

— Да?

— Добрый вечер, мисс Ру.

Лиза удивленно вскинула брови. Кого она точно не ожидала услышать, так это де Йонг.

— Здравствуйте.

— Как вы смотрите на то, чтобы позировать мне для портрета?

Лиза опешила. На всякий случай все-таки достала телефон из клатча и проверила, нет ли тут какой ошибки. Точно ли это де Йонг? Да, действительно. Лиза бесцельно побрела в гостиную.

— Зачем? — аккуратно уточнила она.

— А что, по-вашему, может служить достаточно уважительной причиной для работы художника? — с едва уловимой усмешкой поинтересовалась де Йонг.

— М-м-м…

Лиза не очень хотела думать над этим вопросом; после такого дня думать вообще не хотелось. Она наткнулась взглядом на картину. Ту самую пресловутую лодку. Если это лодка, то почему фон белый? Куда делась вода? Лиза присмотрелась внимательнее. Не совсем белый фон, скорее светло-бежевый. При каком свете вода может приобрести такой оттенок? И почему облака очерчены фиолетовой линией?

— Желание, наверное.

— Тогда у меня уважительная причина, — снова усмехнулась Абигейл.

— Но я спросила «зачем?», а не «почему?» — Лиза не понимала, как относиться к собеседнице.

Она не производила впечатление плохого человека. Да, явно с характером, но кто без него? Тем не менее какую-то антипатию Лиза к ней испытывала, хоть и не могла найти в себе ее источник. Дело явно не в общей вредности старухи и не в той ерунде, которую она говорила на похоронах.

— Это сложный вопрос. — На этот раз никакой усмешки. — Вряд ли вы рисуете, но, может быть… танцуете?

— Нечасто.

— Зачем вы это делаете? — де Йонг будто вела ее к какой-то мысли.

Не для развлечения, подумала Лиза, не для моего, по крайней мере.

— Не знаю. Хочется.

— Мне тоже… хочется.

Лиза была готова поклясться, что интонация слов де Йонг полностью совпадала с ее собственной. Боль, усталость и капелька насмешки над собой. Все это взболтать и добавить льда. Коктейль «Безысходность». Повисла наполненная неловким, неуютным сопереживанием тишина. Как будто между Лизой и де Йонг, где бы та сейчас ни находилась, протянулась тонкая нить, точнее, струна, по которой можно было передавать… что?

— Так что вы скажете о портрете? — Абигейл обрезала эту нить и вернулась к словам.

Такое ощущение, что она просто не выдержала напряжения. Вибрации той самой струны.

— Мне неинтересно, — пытаясь понять, когда и зачем пришла в спальню, ответила Лиза.

— А если я хорошо заплачу?

— Тогда интересно.

— Есть несколько нюансов…

— Всегда есть «но»? — Лиза уже пожалела о минутной слабости.

— Я хочу рисовать вас обнаженной.

— Нет, — отрезала Лиза, — исключено.

— Почему? — искренне удивилась де Йонг.

— Подождите. Кто должен быть обнаженным, вы или я?

— Вы! — Лиза впервые услышала, как смеется Абигейл, и этот смех ей, пожалуй, понравился. — Но, клянусь, в вас умирает настоящий художник.

— И что вы собираетесь делать с картиной?

— Продам. Дорого.

— Нет. Я не собираюсь висеть у какого-нибудь мужика на стене голой!

— И не придется. — Абигейл сказала это с каким-то едва уловимым интересом. — А почему вы решили, что заказчик — мужчина?

— Подождите!

Лиза зашла на кухню, открыла бутылку воды, повернулась и уперлась взглядом в серую стену. Видимо, уборщица смыла кофейное дерево.

— Жду, — напомнила о себе де Йонг.

— Давайте по порядку. Вы хотите написать меня голой, но…

— Писать, — перебила де Йонг. — На картине вы будете в одежде.

— А позировать надо голой? — удивилась Лиза.

— Именно.

— И в чем смысл?

— Он есть, — ушла от ответа де Йонг. — И вам его знать нельзя. Вплоть до завершения работы.

Лиза подошла ближе к стене и присмотрелась. Едва заметные, совсем блеклые, почти сливавшиеся со стеной разводы все-таки остались. Уборщица не смогла оттереть рисунок совсем. Либо боялась повредить краску, либо не заметила, что дерево и клякса все еще тут. Они будто бы впитались в стену. А вот облака исчезли; создавалось впечатление, что дерево высохло.

— Вы здесь? — уточнила де Йонг.

— Да. — Лиза вернулась к разговору. — Вы сказали, есть заказчик?

— Есть.

— А три минуты назад говорили, что просто хотите нарисовать меня.

— Мисс Ру. — Абигейл задумалась. — Вы знаете анекдот про молодого человека, который женился на богатой девушке?

— Нет. — Лиза коснулась кончиками пальцев стены, пытаясь нащупать дерево, но ощутила только холод и шершавость.

— Тогда скажу иначе. — Де Йонг, видимо, решила не рассказывать анекдот. — Одно другому не мешает. Написать вас я планировала еще до того, как появился заказчик.

— И зачем?

— Чтобы потом, когда появится заказчик, продать картину, — усмехнулась де Йонг.

— Вот и вся любовь к искусству.

— Что, по-вашему, запечатлено на нашей общей фотографии, мисс Ру? — сменила вдруг тему Абигейл. — Кроме этой банальщины про семь грехов.

— Что? — Лиза остановилась посреди гостиной, ей показалось, что она услышит что-то очень важное.

— Шлюхи, мисс Ру. Как минимум шесть. Уж не знаю, чем вы занимаетесь, поэтому поспешных выводов делать не буду. Хотя нет, возможно пять. Еще одна бесплатная. Я про Парсли, как вы понимаете.

— Я не понимаю. — Лиза подошла к кнопке, открывающей шторы, и теперь задумчиво водила по ней пальцем.

— Актеры, художники, писатели — шлюхи, одним словом. Мы торгуем собой за деньги. Вопрос только в том, умеем ли мы с этим мириться. А в идеале и получать от этого удовольствие.

Шлюхи, повторила про себя Лиза. И не шесть, а семь, если уж на то пошло.

— И почему вы не бросите эту… профессию?

— Почему вы не станете птицей?

— Потому что я человек, — растерялась Лиза.

— А я художник. — Возникло ощущение, что де Йонг не объяснила, почему не бросит профессию, а противопоставила себя человеку. — Меня в целом все устраивает. И если для того, чтобы быть художником, надо торговать собой, то я на это согласна.

— А как же искусство? Великая миссия и все такое? — Лиза усмехнулась. Она получала странное, несколько садистское удовольствие от этого разговора.

Абигейл задумалась, но у Лизы возникло ощущение, что та просто подбирает слова, чтобы объяснить свою мысль непонятливой девчонке, а вовсе не решает внутреннюю дилемму.

— Вы производите впечатление достаточно образованного человека. Вы же наверняка слышали о Сенеке?

— «Когда я вспоминаю все свои речи, я завидую немым», — процитировала Лиза.

— Забавно, что именно эта цитата пришла вам в голову. А не та, что про попытку изменить мир либо свое отношение к нему, — усмехнулась де Йонг. — Вы, вероятно, юрист?

Лиза промолчала. Де Йонг не стала дожидаться ответа и вернулась к теме:

— Так что скажете насчет портрета?

— А сколько заказчик вам за него пообещал? — Лиза наконец-то нажала кнопку и теперь смотрела, как расползающиеся в стороны шторы открывают вид на город.

— Двадцать тысяч, — усмехнулась Абигейл.

— Я хочу половину.

— И торговаться бессмысленно? — усмехнулась де Йонг.

— Абсолютно, — кивнула Лиза.

— А как же искусство? — с насмешливым укором спросила Абигейл.

— Это вы художник, а не я.

— Я-то художник… — де Йонг прервала себя, но Лиза хорошо поняла, что она хотела сказать. — Так и быть, вы получите свои десять тысяч.

— Я не сказала «десять тысяч», — холодно заметила Лиза. — Я сказала «половину». Наверняка вы выдавите из клиента побольше. Вы ведь теперь… пользуетесь спросом.

Де Йонг молчала несколько секунд, вероятно решая, стоит ли влезать в пикировку, которая грозит затянуться. Наконец решила, что есть дела поважнее.

— Хорошо. Тогда я завтра приеду к вам, и мы…

— Давайте я к вам.

— Это я вам плачу, а значит, вы будете делать то, что я скажу, — холодно отрезала Абигейл, но потом несколько смягчилась.

Лиза почему-то вспомнила слова Парсли: «Лучше я буду платить, чем мне».

— Хорошо.

Лиза положила трубку и рухнула на диван, не отрывая взгляда от ночного города. Она не могла охватить глазами всю панораму, эта картина от нее все время ускользала. Двигались машины, где-то загорался или гас свет, плыли облака, дрожала луна, отсвечивали звезды. Лиза ни разу не смогла зафиксировать четкий, недвижный образ. Город от нее все время уплывал.

Коротко прожужжал телефон. Лиза посмотрела на экран. Сообщение от Саймона:

Как ты?

Она некоторое время смотрела на сообщение, потом, повинуясь какому-то странному порыву, встала, подошла к окну, развернулась и сделала селфи. Сразу же отправила и написала ответ:

Хорошо, уже дома.

Почти сразу же в углу сообщения появились две синие галочки:

Черт! Шикарный вид!

Лиза хотела что-нибудь написать, но в этот момент пришло сообщение от другого абонента:

Ты нужна завтра на работе. Особый случай.

Лиза вдруг поняла, что все это время улыбалась как девчонка. Буквально до боли. Так бывает, когда мышцы отвыкли от нагрузки, чуть ли не атрофировались, а теперь вдруг используются. Но больше улыбки нет. Лиза перечитала сообщение еще раз. В этот момент Саймон прислал ей фотографию. Она открыла ее, скорее чтобы отвлечься от мыслей о работе, а не из любопытства.

Тоже селфи. В левой части кадра Саймон, будто бы помолодевший лет на десять. Даже в уголках глаз не видно фирменных морщинок. На фото он блондин со странной патлатой прической. В правой части кадра зрительный зал. Лизе показалось, что все эти люди смотрят на нее в напряженном ожидании. Будто она, а не Саймон на сцене театра. Они ждут, какое же решение она примет, как дальше повернется судьба героини. Пришло еще одно сообщение от Саймона:

Играю персонажа, который все время сидит в телефоне и делает селфи. Идеальная роль в некотором смысле. Можно даже не особо-то играть!

Лиза поняла, что он прямо сейчас на сцене. Прямо сейчас сделал эту фотографию. Прямо сейчас в роли. И что характерно, раньше он не отправлял ей сообщений. Вжился в роль? Почему-то это было обидно. Она будто бы переписывалась не с Саймоном, а с этим патлатым блондином. Не Саймон спрашивал, как у нее дела.

Ничего не ответив, она встала с дивана. Голова закружилась, снова в черепе заплескалась боль. Дойдя до прихожей, Лиза наклонилась, чтобы подобрать клатч. В этот момент боль как бы перетекла к глазам. Она замерла и зажмурилась, испугавшись, что из глаз на белый пол польется черная маслянистая жидкость. И эта мысль ее горько позабавила. «Я человек, у которого из глаз льется нефть!»

Лиза поняла, что уже несколько секунд стоит в странной позе с закрытыми глазами. На ощупь подобрала с пола клатч и выпрямилась. Очень аккуратно пошла обратно к дивану. Нефть из глаз! Лиза усмехнулась. Какая странная идея! И эта идея почему-то не давала ей покоя. Она будто бы охватывала всю ее, парализуя волю и разум. Это чувство нельзя было назвать однозначно неприятным, некая часть ее личности была рада подчиниться Идее. Лиза чувствовала себя заложницей этого образа, который, кажется, уже становился важнее ее самой. Он будто бы, родившись в недрах ее мозга, стремительно перерастал свою хозяйку. Ему становилось тесно, он требовал свободы.

Лиза упала на диван и закрыла глаза, с интересом наблюдая за тем, что с ней происходит. «Может, я схожу с ума? — отстраненно подумала она. — Может, так это и бывает? Я буду жмуриться, боясь, что из глаз польется нефть. Однажды сюда войдут доктора, которые отвезут меня в какую-нибудь лечебницу. А я так и буду бояться открыть глаза».

— Вы не понимаете, доктор! Вы не понимаете!

— Так расскажите мне, — попросит он вкрадчивым, приятным голосом.

Почему-то доктор в ее фантазии был с пышными усами, в старомодной тройке и с часами на цепочке.

— Если я открою глаза, то из них будет литься нефть! И я даже не уверена, что потом смогу закрыть их обратно!

— А что же в этом плохого? — удивится доктор. — Ведь это прекрасно! Ведь вы же станете сказочно богаты! Нефтяные магнаты засыплют вас контрактами!

— А если эта нефть никогда не кончится, доктор?

— Это ничего! Зато ее всем хватит! Весь мир будет вам благодарен! — обрадуется доктор. — А теперь, голубушка, откройте, пожалуйста, один глаз ненадолго!

— Зачем, доктор?

— Я возьму у вас нефть на анализ.

Лиза на секунду приоткроет глаз, и доктор ловко поймает в пробирку пролившиеся капли.

— Так, голубушка, одну минутку, сейчас-сейчас, — будет деловито приговаривать доктор, звеня пробирками. А потом вдруг скажет разочарованно: — Увы! У вас плохая нефть. Такая нефть никуда не годится! Никому она не нужна, разве что гудрон из нее делать!

Лиза резко открыла глаза и, тяжело дыша, уставилась на ночной город. Задремала, что ли? Что за жуть вообще? Хотя даже смешно. Кажется.

Снова прожужжал телефон. Лиза со вздохом посмотрела на экран. Еще одна фотография от Саймона. На этот раз он был в своем привычном образе, хотя, как ей показалось, из роли еще не вышел. В лице странно сочеталась ковбойская мужественность и инфантильность патлатого блондина с телефоном. Рядом с ним в кадре оказалась Николь, в очередной раз одетая как школьница. Нет, скорее как молодящаяся проститутка. Какие-то перья пушистые торчат, шляпа так вообще сырную тарелку напоминает. Лиза припомнила, как она выглядела во время их первой встречи, на том приеме у мистера Хёста. Неужели так же странно? Но Лизе так не показалось. Саймон прислал еще одно сообщение:

Мы едем в клуб к Николь, приезжай к нам.

«Что связывает этих двоих?» — подумала Лиза. Из всей семерки только они сдружились. Причем мгновенно. Ей в голову пришли слова де Йонг о том, что у кого-то из них должна быть похоть, если допустить, что теория о семи грехах на фотографии верна. Лиза снова посмотрела на Николь и Саймона. Похоть и гнев? Может, они спят? Она усмехнулась. Причем делают это гневно и похотливо.

Снова разболелась голова. На этот раз совсем нестерпимо. С каждым ударом сердца будто бы молния простреливала из основания черепа в левый глаз, проходя через висок и рискуя там вырваться наружу. Лиза автоматически открыла упаковку таблеток и закинула одну в рот. Встала с дивана и пошла на кухню.

Снова прожужжал телефон. Лиза вздохнула и посмотрела на экран.

Ответь. Срочно.

Она закатила глаза, усмехнувшись из-за неоправданной спешки, и написала:

Пришли детали.

На кухне она открыла винный шкаф и с приглушенным удивлением отметила, что осталась всего одна бутылка вина. Да и то проклятое божоле. Лиза пожала плечами. Мысленно пообещала себе больше никогда так не делать, откупорила бутылку и налила в бокал вина.

Снова ожил телефон. Лиза села за стол и, ожидая увидеть сообщение от Саймона, посмотрела на экран. Но оказалось, что ей уже прислали досье. Похоже, действительно особенный случай. Лиза нажала на файл и прочла название: «Эспен Хёст». Она усмехнулась и сделала большой глоток вина. Интересно, как далеко все это зайдет?

Сначала пролистала фотографии, намереваясь изучить полезную информацию, но потом передумала. Вернулась обратно. Среди снимков был один очень старый, плохо оцифрованный. Вероятно, кто-то просто снял на телефон лежавшую на столе черно-белую фотокарточку. На ней эксцентричный богач молод, явно еще без состояния и… вообще обнажен. Почти. На мускулистом широкоплечем мужчине с подозрительно тонкой талией только плавки и высокие ботинки. Внимание Лизы привлекли пышные, с показной небрежностью подкрученные усы. Ей показалось, что она уже видела точно такие же, но вот где? Смотрелись они довольно комично, делая своего хозяина похожим на мультяшного героя.

Судя по всему, фото было сделано то ли в цирке, то ли в балагане. На заднем плане виднелись вертикальные полосы шатра. Лиза некоторое время смотрела на фото, пытаясь предположить, как оно оказалось в этом файле, потом плюнула и пролистала дальше. Оказалось, что Хёсту уже за семьдесят. Надо сказать, что для своего возраста он выглядел просто прекрасно. Что с семейным положением? Лиза нахмурилась. Почему-то в разделе «Жена» было указано два человека. Кристин Хансен и Ева Антонович. Фамилию свою мистер Хёст ни одной из жен не дал.

Лиза не понимала, зачем жениться на двух женщинах, если можно не жениться ни на одной. Более того, она не понимала, как можно иметь двух жен в США. Наверняка браки Хёст заключал в какой-нибудь другой стране.

Лиза посмотрела на фотографии жен и уважительно покачала головой. Во-первых, они были молоды, а во-вторых, невероятно красивы. Просто произведения искусства, а не люди. Ей почему-то показалось, что вся суть этих браков в каких-то странных махинациях, а вовсе не в том, что старика потянуло на молодых красавиц. Хёст мог получить их менее сложным способом, жениться было необязательно. Лиза прокрутила файл дальше. Пропустила биографию — это ее сейчас не интересовало — и добралась до скандалов.

Жизнь Хёста буквально состояла из них. Скандалы были для Хёста не то целью, не то способом существования. Лиза не смогла вспомнить, кто же недавно ей говорил об искусстве как о способе проживания всего происходящего.

Она невольно покачала головой. Слишком много шума, слишком много эпатажа. Лиза усмехнулась и сделала глоток вина, обратив внимание на забавный случай. Три года назад зимой филиал энергетической компании Хёста отключил от электричества здание, в котором проходил международный съезд экоактивистов. Сотрудники компании раздавали у выхода из здания пледы и солнечные батареи. В наборе также была записка от мистера Хёста. Покаянное письмо, в котором он утверждал, что осознал вред, который приносит миру его мазутная электростанция, и сообщал, что решил остановить ее работу.

Съезд экоактивистов пришлось отменить: все замерзли. Что забавно, после этого на мистера Хёста подали в суд. На процесс он пришел лично и спросил, правильно ли он понимает: люди, борющиеся за повсеместное внедрение и использование экологически чистых источников энергии, возмущены тем, что он свято верит в их идею и — более того — действует согласно ей?

Можно предположить, каким посмешищем стали активисты, чуть позже пытавшиеся бастовать у той самой электростанции. В некотором смысле электростанция стала городской достопримечательностью. Нет, все это не даст ей рычагов. Хёст из тех, кого невозможно тянуть или толкать. Лиза вернулась к фотографиям жен. Как же ей тягаться с такой красотой? Они моложе, сложены лучше, если не сказать идеально, и феноменально красивы. Волосы, кожа, фигура… Их буквально хочется… забрать себе и никому не показывать.

Лиза прокрутила файл до биографии. Биография, конечно, тоже необычная. Хёст действительно был циркачом. Гастролировал с подозрительной бандой оборванцев. Гнул подковы, жонглировал гирями. Ничего особенного. Потом не раз кардинально менял образ жизни, род деятельности и место проживания. То он циркач в Юте, то лавочник во Франции, то бизнесмен в России. Какие-то пельмени производил, потом пиво… Вот он уже банкир и снова в Америке. Потом он все продает, исчезает и появляется влиятельнейшим нефтяным магнатом в Норвегии.

Лиза задумалась. Слишком яркая жизнь. Слишком много всего. Он попробовал, наверное, все, что только можно попробовать. Купил все, что хотел, получил все, о чем мечтал. Чем же его удивить? Она долила вина в бокал и сделала большой глоток, задумчиво глядя перед собой.

Снова прожужжал телефон. Лиза вышла из оцепенения и посмотрела на экран. Сообщение от Саймона:

Приедешь?

Она поставила бокал, подумала немного и написала ответ:

Нет, не могу.

Вернулась к файлу Хёста. Пролистала до самого конца, до деталей встречи. Частная вечеринка у него в особняке. Дорогая светская ерунда по неопределенному поводу. Вечерние платья, смокинги, бла-бла-бла. Лиза снова стала смотреть фотографии его жен. Мысленно нарядила их в хорошие — а они могут себе позволить даже чертовски хорошие — платья. И результат ей не понравился. Она на их фоне явно потеряется. Лиза помассировала виски, посмотрела на бокал вина. И вдруг решила написать Саймону:

Что нужно тому, у кого есть все?

Положила телефон и стала ждать. То ли так на нее подействовало вино, то ли дело в чем-то другом. Она не понимала, зачем это сделала. Пришел ответ:

Я бы хотел придумать что-то эдакое, но я не мастер красиво складывать слова. Думаю, что ничего.

Лиза хищно улыбнулась и отправила ответ:

Спасибо.

Тут же стала писать сообщение другому абоненту. На этот раз ей понадобится кое-что особенное.

9

Лизу разбудил телефон. Она почему-то еще сквозь сон поняла, что это очень важный звонок, быстро сунула руку под подушку, пытаясь найти трубку, но никак не могла ее ухватить. Лиза лихорадочно шарила рукой, телефон явно был где-то рядом, но она все не могла его найти. Он будто бы убегал от нее.

Лиза буквально зарычала, рывком села, повернулась, подняла подушку и зло уставилась на телефон. Поздно, аппарат уже перестал вибрировать. Лиза страдальчески поморщилась, настроение переменилось на противоположное. Она аккуратно взяла трубку в руку и, боясь того, что может там увидеть, проверила список пропущенных.

Пропущенных не было. Лиза облегченно вздохнула, но вслед за этим облегчением накатила тоска и даже какая-то глупая обида. Лиза с силой швырнула подушку на место и прижалась к ней щекой. Потом повернулась на другой бок, сгребла другую подушку и прижала к себе. Сжалась в комок.

Едва она начала засыпать, как телефон завибрировал снова. Но теперь Лиза была готова, она не выпускала трубку из руки. Мгновенно проснулась, прижала к уху смартфон и… Осознала, что приложила к уху пустую ладонь и что лежит в совсем другой позе, даже на другом боку. Несколько секунд Лиза ошалело моргала, как будто это как-то помогало мозгу справиться с реальностью. Она все еще не могла вырваться из сонной тревоги и обиды. Ей казалось, что она все проспала, все пропустила, все испортила.

Проклятый телефон опять завибрировал. На этот раз по-настоящему. Лиза медленно подняла подушку, отложила ее в сторону и, надевая наушники, посмотрела на экран, чтобы понять, кому она понадобилась.

— Добрый день, — поздоровалась де Йонг. — Я буду через час.

— Вы могли написать это в сообщении!

— До встречи. — Проклятая старуха проигнорировала замечание.

Лиза тяжело вздохнула и закатила глаза. Это отозвалось мутной болью, мгновенно перекинувшейся от глазниц на верхнюю часть головы. Будто ветер раздул тлеющие угли и вспыхнул пожар. Лиза помассировала виски и посмотрела на тумбочку. На ней с терпеливой готовностью, как Хатико, ждал стакан воды. Лиза подумала: а если бы не дождался?

Она с благодарностью взяла стакан, тут же поняла, что рука трясется, поэтому поспешно поднесла его к губам и сделала первый глоток. Вода с лимонным привкусом тут же дала Лизе знать, насколько у нее пересохло во рту. Пить при этом не хотелось, кажется, даже желудок протестовал, но ощущение свежести и прохлады во рту заставляло делать глоток за глотком. Наверное, так себя чувствуют наркоманы, подумала Лиза, удовольствия уже нет, но облегчение — это прекрасно!

Лиза поставила стакан и встала с кровати. В животе заурчало. Ей показалось, что у нее внутри на самом-то деле нет никаких органов. Там пустота, которую сейчас заполняет вода. Она прошла через гостиную, после ночной подготовки все еще выглядевшую как поле боя, мимоходом нажала на кнопку, открывавшую шторы, зашла на кухню, закинула капсулу в кофемашину.

Коротко прожужжал телефон. Лиза посмотрела на экран. Сообщение от Саймона. Сначала она дождалась своего кофе, хотя и отметила неестественное, странное нетерпение, вызванное то ли любопытством, то ли чем-то еще. Наконец уселась на стул, поджав под себя ноги, и открыла сообщение:

Доброе утро! Как дела? Смени номер телефона. Сейчас начнется.

За сообщением следовала ссылка. Лиза сделала маленький глоточек кофе, чувствуя, как приятная горечь обволакивает рот и горло. Но тут же ей вспомнился Парсли. До дна!

Она скривилась, поставила чашку на стол и нажала на ссылку. Первым показался истерический, просто идиотский заголовок: «Охота за наследством зятя мэра началась!» Ниже была фотография, сделанная на парковке возле кладбища. В тот момент, когда семерка попавших на фотографию Сархана остановилась, еще не успев разбежаться. Слева направо в свете фонаря выстроилась вся их компания, причем в том же порядке, что и на фотографии Сархана. С двумя исключениями: Николь оказалась с другой стороны, максимально далеко от де Йонг, а еще, конечно, не было Парсли. Снова в центре композиции оказалась Лиза. Но на этот раз лица всей компании были отчетливо видны. За исключением ее собственного, скрытого вуалью.

Подпись к фотографии гласила: «Вдова Парсли о чем-то разговаривает с грешниками». Лиза невольно приподняла брови. Что это вообще за грешники? При чем тут вдова Парсли? Журналист совсем идиот? Она пробежала глазами по статье. Судя по всему, после публикации фотографии Сархана к их компании прилипло название «грешники». По статье было похоже, что сам журналист на похоронах не был, просто описывал произошедшее с чьих-то слов. К концу текста Лиза поняла, о чем предупреждал Саймон. Она трижды перечитала абзац, закипая от злости:

Что же до мисс Ру, то это уже почти решенная загадка. Как мы знаем, в своей предсмертной записке зять мэра указал, что на его похоронах не будет Сархана. Мисс Ру на церемонии не было.

Лиза положила телефон на стол и взялась за голову. Та отозвалась болью. Казалось, сами руки обжигают, создают напряжение. Лиза надавила на голову сильнее. На секунду ей показалось, что можно выдавить эту боль как прыщ, лишь бы хватило сил.

Телефон нервно задребезжал, отправившись в неторопливое путешествие по столу. Незнакомый номер. Лиза смотрела, как аппарат, вибрируя, придвигается все ближе к ней, как какой-то ядовитый гад. И она ничего не могла с этим поделать. Ей нельзя менять номер телефона. Нельзя! Лиза зло ударила кулаком по столу. Телефон и чашка подпрыгнули. Кофе пролился ей на ноги. Лиза зашипела и вскочила со стула. Тут же в голове что-то взорвалось, в глазах вспыхнуло, потом потемнело. Тошнота, будто бы ждавшая своего шанса, вступила в свои права. Лиза пошатнулась, зацепила что-то ногой. По плитке зазвенела пустая бутылка вина.

Лиза схватилась руками за ручку шкафчика, чтобы удержать равновесие, но через секунду та не выдержала и оторвалась. Лиза посмотрела на нее, как на предателя. Мир сузился до треклятой железяки.

Зазвенел домофон. Почему-то этот звук стабилизировал ее сознание. Мир перестал качаться. Лиза вздрогнула, положила железку на стол и пошла в прихожую.

— Да!

— Мисс Ру, прошу прощения за беспокойство, к вам приехал курьер.

— Пусть оставит посылку на стойке.

— Да, мисс Ру.

Лиза хотела положить трубку, но поняла, что девушка еще не договорила.

— Я бы хотела напомнить, что у нас лежит еще одна ваша посылка.

— Хорошо. — Лиза о ней совсем забыла. — Да, и пришлите кого-нибудь убраться. Желательно прямо сейчас.

— Да, мисс…

Лиза не дослушала. Повесила трубку и пошла на кухню. Отступившие ненадолго боль и тошнота накатили с удвоенной силой и теперь будто сражались друг с другом за право единолично властвовать над ее телом. Лиза хотела взять со стола телефон, уже протянула руку, но тот снова завибрировал и поехал. Трубка уже добралась до края стола и готовилась совершить самоубийственный прыжок. Лиза вздохнула, сбросила звонок и перевела телефон в авиарежим. Потом задумалась. Сняла телефон с авиарежима, снова перевела.

Мысли неслись в голове быстрее, чем Лиза успевала их выхватывать из потока и обдумывать. Она открыла упаковку таблеток, закинула одну в рот и запила водой. Задумчиво посмотрела на телефон. Потом как будто сломалась и пошла в ванную.

В этот момент раздался звук дверного звонка, отозвавшийся в голове приглушенным, плавно затухающим колокольным перезвоном боли. Горничная могла открыть и своим ключом, но в присутствии хозяйки, видимо, такого себе не позволяла. Лиза открыла дверь.

— Добрый день, мисс Ру. — Тучная женщина лет сорока пяти улыбнулась и сделала странный кивок головой.

— Здравствуйте. Только гостиную и кухню, пожалуйста. И желательно побыстрее, ко мне скоро приедет… гость.

— Да, мисс Ру! — женщина повторила свой странный кивок.

Лиза развернулась и пошла в душ. Все ее мысли, все ее внимание занимал только один вопрос: что делать с телефоном? Она не может сменить номер, но и не хочет, чтобы ей без остановки названивали.

Вода повлияла на нее успокаивающе. Бегущие по коже струи напомнили Лизе о том, что она — это не ее паника. Теплая вода, как ни странно, будто бы не касалась ее кожи, а проходила в миллиметре от нее. Но этого расстояния хватало, чтобы передать тепло.

Да, возможно, Лиза пропустит звонок, но ведь по пропущенным она поймет, что звонок был. Не так уж все и страшно.

К тому моменту, как она привела себя в порядок и вышла из душа, горничная уже исчезла, оставив после себя идеально чистую гостиную и ощущение безжизненности пространства. Лиза взяла ключи, телефон и вышла из квартиры. Пока ждала лифт, все-таки сняла телефон с авиарежима. Мобильный почти сразу завибрировал, но она сбросила звонок и зашла в сообщения. Судя по красному кружочку, ей кто-то что-то написал.

Она пролистала несколько сообщений с неизвестных номеров, даже не читая их, хотя взгляд и выхватывал отдельные слова: Добрый день, журналист издания, не могли бы вы… Приехал лифт. Лиза вошла в него, нажала кнопку и посмотрела на себя в зеркало. Выглядела она не очень хорошо, бледновато. И мешки под глазами. Снова вернулась к телефону, открыла переписку с Саймоном. Пока она была в душе, он прислал еще одно сообщение:

Только мне не забудь новый номер сообщить.

Лиза хотела написать что-то в ответ, но телефон снова зазвонил. Она смиренно сбросила вызов. Лифт остановился. Звякнул колокольчик, двери разъехались. Лиза вздохнула с принятием и пониманием. Парковка. Она снова нажала кнопку и написала Саймону:

А что мне за это будет?

С удивлением и некоторым неудовольствием посмотрела на сообщение, покачала головой и включила авиарежим. На этот раз ей удалось приехать на нужный этаж. Лиза вышла из проклятого лифта и направилась к стойке. Девушка встретила ее дежурной улыбкой.

— Вы за посылкой, мисс Ру?

— Да.

— Одну секунду.

Девушка, удивительно тихо цокая каблуками по мраморному полу, ушла в едва заметную дверь в стене — вероятно, в подсобное помещение. Дверь холла раскрылась, и Лиза повернулась, чтобы посмотреть, кто пришел.

— Как мило, что вы решили меня встретить. — Де Йонг усмехнулась.

Выглядела она необычно. Да, по-прежнему в полностью закрытом платье со стоячим воротником, по-прежнему с туго собранными на затылке волосами, и вместе с тем что-то было не так. Лиза не могла понять, что именно изменилось. Дело было скорее не во внешнем виде, а в движениях и во взгляде. В руке Абигейл держала чемоданчик, обтянутый бежевой кожей.

— Рада, что вам понравилось. — Лиза пожала плечами. Тут же мысленно ругнулась.

— Вы чего-то ждете?

Де Йонг поставила чемоданчик на стойку. Тот холодно звякнул коваными уголками. Отвечать на вопрос Лизе не пришлось. Из подсобки появилась девушка с огромной, в человеческий рост, матово-черной коробкой. Коробка напоминала гроб. Девушка аккуратно поставила коробку, посмотрела на Лизу и улыбнулась.

— Может, я попрошу кого-то поднять ее наверх?

— Я сама.

— Хорошо. — Девушка положила на стойку большой конверт. — И вот вторая посылка.

— Спасибо.

Лиза забрала конверт со стойки, взяла коробку, оказавшуюся несколько более тяжелой, чем можно было предположить, и, неудобно семеня, понесла ее к лифту. Де Йонг двинулась следом.

— Готовитесь к вечеринке? — поинтересовалась Абигейл.

Лиза задумалась над тем, что именно де Йонг имела в виду. Она, конечно, могла понять, что в коробке. Достаточно знать логотип компании, нанесенный на одну из сторон «гроба». Но вот само слово «вечеринка»… Не прием, не мероприятие, а именно вечеринка. Это очередной намек? А если и так? Не плевать ли?

— Да.

Де Йонг как-то странно покосилась на нее. Они зашли в лифт, Лиза нажала кнопку.

— Возлагаете на нее большие надежды?

— Почему вы так решили?

— Я знаю, чего это стоит, — глядя прямо перед собой на сомкнутые двери, ответила де Йонг. Лизе опять почудилась какая-то двусмысленность.

— Не больше, чем обычно.

— Красиво, — невпопад хмыкнула де Йонг.

К облегчению Лизы, лифт остановился на нужном этаже. Она снова взялась за «гроб», неловко поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, дотащила его до квартиры. Поставила, открыла дверь и, делая малюсенькие шажочки, внесла-таки его в гостиную. Зацепилась за порог ногой, ткнулась в свою ношу головой, не удержала коробку в руках, и та с ужасающим хлопком плашмя рухнула на пол. Теперь сходство с гробом стало абсолютным. У Лизы на секунду возникло ощущение, что она приперла домой мумию.

— Как будто заваренный цинковый гроб, — нервно усмехнулась де Йонг, глядя на все это.

Лиза посмотрела на нее с интересом. Откуда, интересно, такая ассоциация? Не просто гроб, а именно заваренный, цинковый.

— Это просто коробка с платьем, — сказала Лиза. — Не самая удачная, конечно…

— Я знаю.

Повисла тишина. Они смотрели на лежавший на полу «гроб» и будто бы убеждали друг друга в чем-то. Как будто молча боролись с общей галлюцинацией. И чем дольше это происходило, тем очевиднее становилось, что они проигрывают, и тем больше был соблазн отдаться галлюцинации полностью.

— Где я могу помыть руки? — прервала этот транс де Йонг.

— Прямо и направо.

Лиза проследила взглядом за Абигейл. Та вышла в гостиную и на пару секунд замерла, глядя куда-то влево. Вероятно, увидела картину Матисса, подумала Лиза. Де Йонг скрылась за углом. Лиза поставила «гроб» вертикально и подвинула к стене.

Посмотрела на конверт, потом в сторону ванной и решила, что у нее есть время. Она неаккуратно вскрыла письмо. К ее удивлению, внутри были деньги, а не приглашение на похороны, которое она ожидала увидеть. Лиза задумчиво посмотрела в конверт, внимательно изучила содержимое. Потом прочла надпись на нем. Убедилась, что он прислан из редакции. Лиза поморщилась, вспомнив про Тома. Надо будет, наверное, хотя бы позвонить ему.

— Вы угостите меня кофе?

Лиза оторвала взгляд от конверта и уставилась на неведомо когда возникшую перед ней де Йонг.

— Хорошо.

Она неторопливо пошла на кухню. Абигейл пропустила ее вперед и неестественно тихо двинулась следом. Лиза даже хотела обернуться, чтобы понять, идет де Йонг или стоит.

Она вошла на кухню, посмотрела на стол, с которого исчезло кофейное пятно, на лежавшую строго параллельно стене ручку от шкафчика и сунула капсулу в кофемашину.

— Чем вы занимаетесь, мисс Ру? — донесся из гостиной голос де Йонг.

— Делаю кофе.

— Я про вашу работу.

Лиза выглянула из кухни. Абигейл стояла перед панорамным окном, смотрела на город и двумя руками держалась за ручку своего чемоданчика. Казалось, если она его отпустит, то ее унесет какой-то злой ветер.

— Финансовый консультант, — буркнула Лиза.

Де Йонг отвлеклась от окна, в одно мгновение превратившись из Ассоль в колкую старуху. Вошла на кухню и оценивающе оглядела пространство вокруг себя. Лиза поставила на стол блюдце, на него чашку кофе и жестом указала на нее. Сама осталась стоять, прислонившись к стене.

Абигейл поставила чемоданчик возле стула, села и покачала головой.

— Сколько времени займет работа? — спросила Лиза.

— Это в значительной степени зависит от вас. Если будете работать усердно, мне хватит трех, может быть, четырех дней, чтобы уловить основные моменты.

— Тогда допивайте кофе и начнем, — сказала Лиза. — У меня планы на вечер.

Де Йонг взяла чашку, подула на кофе и аккуратно, боясь обжечься, сделала малюсенький глоток.

— Нет. — Она покачала головой и подула на кофе. — Сегодня мы явно не начнем.

— Почему? — не поняла Лиза.

— Потому что вы под какими-то транквилизаторами или седативами. — Де Йонг посмотрела на нее, продолжая дуть на кофе.

Лиза спокойно выдержала взгляд и спросила, скрестив руки на груди:

— С чего вы это взяли?

— Только человек под транквилизаторами будет убеждать собеседника в обратном, сохраняя ненормально спокойное лицо. Ему кажется, что у него нормальная реакция, но это не так. Вы должны были возмутиться или удивиться хотя бы.

— Вы теперь сыщик? — с иронией поинтересовалась Лиза. С одной стороны, демонстрируя, что по-прежнему спокойна и такая реакция для нее норма, с другой — показывая, что она все-таки не робот. И задумалась, пытаясь вспомнить, в какой именно момент она приняла таблетку.

— Дело не только в этом. Я видела вас три раза, этого достаточно для внимательного человека. У вас даже походка меняется. На похоронах вы вели себя совсем иначе. Двигались иначе. Кстати, именно поэтому я вас не узнала. Когда мы разговаривали по телефону, ваша речь была совсем другой.

Лиза усмехнулась.

— Я художник, — напомнила де Йонг, — меня трудно обмануть в подобных вещах.

— И как седативные средства мешают вам рисовать меня? — поинтересовалась Лиза.

— А чем вибратор отличается от крепкого хрена? — вдруг задала встречный вопрос де Йонг.

— Ну хотя бы тем, что у хрена на другом конце есть мужик.

— Юмор у вас не совсем отшибает, — внимательно глядя на нее, сказала Абигейл, — как и образное мышление, а вот острота реакции явно притупляется. Никакого личного отношения этой полушуткой вы не выразили и ничего в нее не вложили. Вы принимаете что-то вроде валиума?

— Какая разница? — ушла от ответа Лиза.

— А какая мне разница, писать резиновую женщину или вас под таблетками?

— Вы не мой внутренний мир рисовать собрались.

— А что еще? — искренне удивилась де Йонг. — Сиськи, что ли? Никому не нужны ваши прелести, есть масса более привлекательных вариантов.

Лизе почудились какие-то странные интонации, но какие именно? Может быть, де Йонг права и Лиза действительно многое упускает, принимая таблетки?

— Завидуете?

— Наркоманке?

Лиза спокойно встретила взгляд де Йонг.

Сложно было понять, что именно старуха сейчас чувствует. Точнее, не так. Лиза могла понять, но зачем? Что бы там Абигейл ни вкладывала в свой взгляд, все отлетало от Лизы.

— И зачем вам понадобился мой внутренний мир? — спросила Лиза. — Вы такой хороший художник, что сможете отразить его на картине?

— Не сомневайтесь, — наконец-то перестав дуть на кофе, ответила де Йонг. — Вам прописали то, что вы принимаете?

— Какая разница?

— Мне нужно понять, можете ли вы несколько дней не принимать эти препараты. Если нет, то работать над портретом не имеет смысла.

— Ну почему же? — хмыкнула Лиза. — Как насчет картины «Девушка на транквилизаторах»?

— Такая уже есть. И там тоже вы, — намекая, вероятно, на картину Сархана, спокойно ответила де Йонг. — Не думаю, что стоит повторяться.

Лиза помолчала, глядя на уверенно, без малейших признаков дрожи двигавшуюся руку де Йонг. Старуха отпила кофе.

— Могу не принимать. Никаких проблем.

— Так обычно говорят наркоманы. — Де Йонг покачала головой.

Кажется, Абигейл просто констатировала факт, а не пыталась уколоть Лизу.

— Вы мне не верите?

— У меня нет никаких оснований вам верить. — Де Йонг поставила чашку, умудрившись даже не звякнуть ею о блюдце. — Давайте поступим таким образом. Завтра я приеду снова. Если вы снова будете под… под чем вы там, то мы бросим эту затею.

— Послезавтра, — возразила Лиза.

Де Йонг посмотрела на нее с интересом, будто бы складывая в голове какую-то головоломку.

— Выторговываете себе денек?

— Нет.

— Ах, вечеринка! — усмехнулась Абигейл, а потом что-то изменилось, она вдруг покачала головой, опустив взгляд. — Черт…

— Что? — уточнила Лиза.

— Ничего, — вздохнула де Йонг. — Это не мое дело.

— Да что вы ноете? — нахмурилась Лиза.

Абигейл вздохнула и встала из-за стола. Поправила складку на платье и взяла свой чемоданчик, по-прежнему не глядя на Лизу.

— Мне пора, мисс Ру.

— Я тоже так думаю, — согласилась Лиза, чувствуя нараставшую злость. Краем глаза девушка увидела оторванную от шкафчика металлическую ручку.

Де Йонг пошла в гостиную. Лиза двинулась следом. Абигейл секунду помедлила, кинула взгляд в окно, как будто бы прощаясь с завораживающей панорамой города, и снова ускорилась.

Лиза едва не закатила глаза. Ей хотелось побыстрее выпроводить старуху. Та вдруг остановилась и обернулась.

— Ради чего это?

— Что? — не поняла Лиза.

— Ради чего вы все это делаете?

— Это вас не касается.

— Вы хотя бы себе можете ответить на этот вопрос?

— Идите к черту со своим нытьем и жалостью! — вызверилась Лиза. — Вы и мертвого из гроба достанете!

Де Йонг странно скривилась, повернулась и пошла дальше. Прошла мимо картины Матисса, даже не посмотрев на нее, зато задержала взгляд на коробке, прислоненной к стене. Какое-то время возилась с дверным замком. Лиза все это время стояла за ней, скрестив руки на груди и не предпринимая ни малейшей попытки помочь. Наконец де Йонг справилась, открыла дверь и замерла на пороге.

— До свидания, мисс Ру.

— Идите к черту!

Лиза захлопнула дверь за старухой и фыркнула, как злая лошадь. Постояла какое-то время, постепенно успокаиваясь и прислушиваясь к собственным ощущениям. Раздражение не прошло, скорее стало менее жгучим. Лиза почему-то представила, как горячий камень падает в воду и с шипением уходит на дно. Скрывается под толстым слоем ила, но не охлаждается.

Лиза покачала головой и пошла на кухню. Надо же, самая завистливая и злобная бабка в истории человечества жалеет ее! Лиза усмехнулась, лениво вспоминая, когда именно она приняла таблетку. Достала телефон и полезла в список звонков. Долго искала тот, который ее интересовал. Задумчиво сверила даты. Потом достала из кармана упаковку таблеток, открыла и высыпала их на стол. Пересчитала. Снова проверила дату звонка и вдруг осознала, сколько таблеток она приняла за это время.

10

Машина въехала в ворота загородного особняка мистера Хёста. Лиза отвлеклась от своих мыслей, посмотрела в зеркальце. Придирчиво изучила отражение. Глаза, глаза, и только глаза. Она присмотрелась к смолисто-черной подводке, к стрелкам.

В голове всплыла непрошеная, несвоевременная мысль о Саймоне. Лиза потушила ее так же стремительно и решительно, как тушат окурок перед важным делом.

Но ей снова и снова почему-то представлялся Саймон, он стоял в пустом зале театра и кричал на актеров: «Ты играешь актера, а не роль! Играй роль!»

Она нахмурилась, посмотрела в зеркальце последний раз. Машина остановилась. Лакей услужливо открыл дверь, протянул было руку, чтобы помочь гостье выйти, но вдруг замешкался, смешно отдернул руку назад, сообразил, что сделал, и снова протянул ее. Хороший старт, с мрачным удовольствием подумала Лиза. Конечно же, проигнорировала руку и вышла из машины. Лакей закрыл за ней дверь.

Рядом оказался другой слуга — видимо, его присутствие оправдывалось лишь необходимостью нивелировать микроскопическую заминку, возникавшую в тот момент, когда первый лакей закрывает дверь автомобиля и тем самым оказывается за спиной гостя. Гость ждать не должен.

— Прошу следовать за мной, мисс… — он интонационно не завершил фразу, как бы давая ей возможность подсказать ему, помочь ее идентифицировать.

Но Лиза промолчала, только медленно моргнула и посмотрела ему в глаза, демонстрируя снисходительное внимание. Лакей повернулся на месте и пошел к парадной лестнице. Лиза двинулась за ним. В этот раз машины останавливались не прямо у входа в особняк, а в некотором отдалении. До дома нужно было пройти еще метров сто пятьдесят. Все пространство перед ним занимали шатры. Невольно подумалось о цирке. Между шатрами ходили наряженные во фраки мужчины и почти одинаковые женщины в вечерних платьях.

Лиза отметила удивительную схожесть черт лица у этих женщин. Будто перед ней был съезд клиенток одного пластического хирурга. Она не могла изучить гостей детально, потому что смотрела прямо перед собой. На нее же смотрели пристально. Она мгновенно стала центром внимания. Лиза видела, что ее замечают мужчины, что их спутницы продолжают беседу, но, чувствуя, что их уже не слушают, оборачиваются, следят за взглядами собеседников, обращенными к ней. И если люди впереди смотрели не так уж явно, то за спиной… Лиза чувствовала, как ее поедают глазами, обсуждают и оценивают, пытаются понять и вписать в окружающий мир.

Главное сейчас — это не наступить на подол, с усмешкой подумала Лиза. Но тут же фокус ее внимания сместился. Нужно зацепить всех, кто оказался у нее на пути. Она просто пройдет мимо, но вместе с тем навсегда останется там, где ее видели.

Слуга подошел к лестнице, остановился, встал к Лизе вполоборота. Сделал почтительный полупоклон и жестом пригласил ее подниматься по ступеням. Подол, проклятый подол, подумала Лиза. Никто из тех, кто смотрит на нее, не должен увидеть даже каблука ее туфли, но как же тогда подняться по лестнице?

Это невозможно, поняла Лиза. По крайней мере, без долгой и упорной тренировки не получится. Придется использовать то, что есть. Лиза остановилась у первой ступеньки и подняла взгляд на массивные деревянные двери в конце лестницы. Висок прострелила головная боль, но Лиза проигнорировала ее.

Лакей выпрямился, не совсем понимая, что происходит, и посмотрел в том же направлении, что и она.

— Мисс, вы можете подняться, мистер Хёст принимает гостей в главном зале.

Лиза даже не шевельнулась. Она смотрела в одну точку не отрываясь. Со стороны можно было подумать, что она ждет, когда ночное небо осветит солнце. И если уж это произойдет, то именно в той точке, куда устремлено ее внимание.

— Мисс… — лакей растерянно посмотрел по сторонам, жестом сделал сигнал другому.

Лиза слышала, как позади нарастает шепот. Она смотрела в одну точку, ожидая появления солнца.

— Мисс… — обратился к ней кто-то сзади.

Видимо, лакей позвал подмогу. Прием был продуман во всех мелочах, до появления Лизы сбоев не было. Ее намеренная диверсия вызывала у прислуги глупое оцепенение.

Лакей не решился обойти ее. Шепот сзади продолжал усиливаться. Судя по всему, гости стали подтягиваться к месту импровизированного представления.

— Что происходит?

— Кто это?

— Куда смотрит прислуга?

— Она сумасшедшая?

— Заткнись!

Ее окутывали голоса гостей, будто бы затягивая в собственную темную массу, стараясь усреднить и обезличить. Но Лиза ждала солнца. И оно взошло! Двери распахнулись, и на вершине лестницы появился Хёст. Он оперся на трость и внимательно посмотрел на Лизу. Лиза опустила голову, уперев взгляд в первую ступеньку. Шепот стих. Все внимательно следили за происходящим. Лиза услышала, как Хёст что-то сказал лакею. Слов она не расслышала, уловила только тон. Недобрый, резкий. Лакей попытался возразить, подвывая, как возмущенная нянька, но получил лишь грубость в ответ.

Потом она услышала шаги. Хёст медленно и не совсем ритмично, видимо из-за больной ноги, спускался по лестнице. Но самое удивительное было в том, что Лиза не слышала стука трости по камню. Шепот за ее спиной возобновился. Правда, тональность изменилась. Слышались удивленные и откровенно завистливые возгласы. По мере того как хозяин особняка спускался, шепот становился тише. Будто его положение на лестнице являлось регулятором громкости. Лиза совершенно невпопад подумала, что фамилия Хёст, вероятно, псевдоним.

Наконец Хёст остановился перед ней. Лиза по-прежнему смотрела вниз и могла видеть только его неприлично дорогие, стилизованные под потертую кожу туфли. Хёст какое-то время молча стоял, потом, кажется, с искренней теплотой и заботой сказал:

— Пойдемте.

Хёст сделал последний шаг с лестницы и повернул влево. Лиза последовала за ним, отставая на полкорпуса. Хозяин особняка жестом подозвал лакея. Тот возник по левую его руку и всем своим видом продемонстрировал готовность исполнять приказы.

— Отмените главный лот аукциона.

— Но… — приказ явно удивил слугу, однако спорить он не решился. — Да, мистер Хёст.

Лакей исчез. Хозяин особняка молча двигался вперед, собираясь обойти фасад дома. Они свернули за угол особняка. В тот момент, когда здание отрезало их от взглядов, Хёст тяжело вздохнул, оперся рукой о стену и усмехнулся.

— Видит бог, я стар для таких представлений! Но я лучше умру, пытаясь сыграть свою роль, чем даже не попробую!

Лиза с удивлением слушала молодой, по-настоящему веселый и взволнованный голос.

— Мисс Ру, вы великолепны! Я должен поблагодарить вас за это… я даже не знаю, как назвать этот перформанс! Это даже не шоу, это настоящее искусство! — Хёст возбужденно жестикулировал. — Воистину вы зажгли солнце посреди ночи!

Лиза на секунду подняла взгляд и посмотрела ему в глаза. Хёст ликовал. Его просто распирали эмоции.

— Просите все, что душе угодно! — предложил Хёст.

Лиза еще раз посмотрела на него, как будто бы не сдержавшись. Как будто это и есть все, что ей нужно, все, о чем она может мечтать. Хёст снова рассмеялся, восторженно, искренне. А потом, внимательно глядя на нее, с восхищением сказал:

— Вы человек, у которого из глаз льется нефть.

Лиза едва не вздрогнула. Наверное, только нефтяной магнат мог сказать такое с восторгом.

— Давайте прогуляемся, мисс Ру.

Он указал рукой в сторону садового лабиринта. Теперь, когда необходимость что-то изображать пропала, Хёст хромал куда сильнее и дышал громче.

— Как бы парадоксально это ни звучало, но это действительно самая сексуальная паранджа, которую я когда-либо видел. Хотя я, конечно, догадываюсь, что дело далеко не только в портных. Это, несомненно, большой талант!

Хёст на секунду остановился и, посмотрев на Лизу, усмехнулся:

— Приталенная паранджа, ну надо же! Насколько я понял, сегодня говорить буду только я?

Лиза, конечно, ничего не ответила. Она хотела посмотреть, как он справится с пустотой.

— Меня это устроит. Честно говоря, меня бы устроило все, что вам угодно. Какой странный парадокс, не находите? Думая о восточной культуре, мы предполагаем бесправность женщин. Наверное, так и есть, но… — Хёст задумался. — Забавно. Если у вас нет прав, то нет и обязанностей, а значит, все обязанности у меня. В тот момент, когда вы лишили себя права войти в мой дом, вы возложили на меня обязанность разобраться с этой проблемой. Прекрасно! Думаю, никто из гостей не смог бы заставить меня спуститься по этой лестнице. На пару минут я действительно помолодел! Более того, я чувствовал себя каким-то Людовиком Четырнадцатым.

Он замолчал, будто бы переживая, переосмысливая недавний всплеск эмоций. И Лиза поняла, что он с ним справляется с трудом. Тем не менее он уверенно выбирает направление в лабиринте.

— Вам, наверное, интересно, зачем я вас пригласил, — задумчиво протянул Хёст и посмотрел на нее.

Лиза еще раз встретилась с ним глазами. Ей удалось одним взглядом изобразить человека, которому интересно все, что скажет собеседник, но вместе с тем плевать на то, о чем именно пойдет речь. Хёст снова засмеялся. Он убегает в смех, отметила Лиза. Вся эта несдержанная многословность тоже признак смущения и волнения. Неужели и такого человека можно выбить из колеи?

— А вы, видимо, играете до конца и не намерены выходить из роли. — Хёст хотел сказать что-то еще, даже поднял руку, чтобы подчеркнуть свои слова жестом, но вдруг резко сменил тему. — Что, если я скажу вам, что никакого Сархана не существует?

Лиза непроизвольно посмотрела на его лицо. Он успел считать это движение глаз и улыбнулся в усы, в очередной раз выбрав какой-то неочевидный поворот в лабиринте.

— Что, если я скажу, что это просто большая мистификация, призванная набить цену не самой интересной фотографии? Шоу! Спектакль, цирк и карнавал!

Лизе показалось, что слово «карнавал» он использует не для обозначения костюмированной вечеринки. Хёст произнес его с уважением. Это термин? Но, к счастью, она могла ничего не отвечать и не иметь никакого мнения по поводу его предположений.

— Что, если я предложу вам долю? От продажи картины?

Лиза еще раз посмотрела на него, усмехаясь одними глазами. Как бы не веря в такую милость, но с благодарностью принимая любые его слова независимо от смысла. Она просто свела ценность его слов до звука, до музыки, которая может ничего не значить и при этом радовать слух.

— Этих денег хватит на то, чтобы больше никогда не работать, — заметил Хёст. — Вы сможете заниматься только тем, что вам интересно. Разве это не прекрасно?

Лизу едва не выбило из состояния, которое она так усердно поддерживала. Окружающий мир навалился на нее своей реальностью. Может, это ее шанс? Она с трудом подавила эти мысли. Хёст внимательно следил за ее реакцией. К счастью, он не мог видеть, как она прикусила губу.

— Все, что от вас потребуется, — подыграть в этом шоу. А конкретно — исчезнуть. Вы сможете выбрать любую страну, любое имя. Как вам, например, северное побережье Испании? Вы видели, какие прекрасные там закаты? А прибрежные скалы? Это ведь просто… — Хёст хмыкнул. — Произведение искусства.

Лиза по-прежнему смотрела в пол. Ей все тяжелее давалась способность воспринимать его голос как звук.

— Если это вам неинтересно, то… Я думаю, у меня хватит влияния, чтобы какой-нибудь человек досрочно вышел из тюрьмы. У вас есть на примете кто-нибудь, для кого это было бы важно?

Лиза не подняла глаза, голову прострелила боль. Она едва не потянулась к таблеткам. Сердце рвануло вскачь. Что происходит? Ей почему-то вспомнился Парсли накануне самоубийства. Его странный монолог, борьба с собственной гордыней… Что, если ему тоже предложили какую-нибудь сделку? Потом Лиза допустила еще одну мысль: а было ли самоубийство вообще?

— Мне кажется, я знаю, о чем вы подумали, — покачал головой Хёст. — Да, я предлагал Парсли исчезнуть так же, как и вам. Но он отказался.

И предпочел застрелиться? Лиза удивилась. Что его так напугало в этой сделке?

— Вы, наверное, хотите узнать, почему я предлагаю это именно вам. Знаете, есть некоторая проблема с… творческими людьми. По долгу службы они вынуждены иногда погружаться в безумие… Тут, заметьте, я говорю не о безумии как… Ну вот как бы вы себе представили безумного человека? Речь не о помешательстве, а об отсутствии ума. Так вот, это безумие приводит к тому, что они… живут в каком-то своем странном мире, где бушуют никому не понятные страсти. И это почему-то мешает таким людям заключить со мной сделку, понимаете? Парсли — неприятное подтверждение моих слов. Если говорить коротко, то их грезы им дороже денег. К счастью, вы не такая. Вы деловой человек и умеете договариваться.

Лизе показалось, что перед ней змий-искуситель. Он предлагает ей сделку, а она даже не знает, какую цену ей предстоит заплатить, чтобы получить желаемое. А еще ей почему-то стало немного обидно. Хёст считает, что она самое слабое звено во всей семерке?

— Я не призываю вас решать прямо сейчас, — сказал Хёст. — Но обдумайте мое предложение. Мы можем обсудить детали в любой момент. Я попрошу кого-нибудь из слуг дать вам мой номер телефона. Личный.

Лиза вдруг поняла, что уже и следа не осталось от той болтливой восторженности, которой фонтанировал хозяин особняка пять минут назад. А была ли она на самом деле?

— Прошу сюда. — Хёст указал рукой направление. — Скоро начнется аукцион. Я хочу, чтобы вы на нем присутствовали.

Лиза поняла, что устала. Куда бы она ни шла, что бы ни делала — везде звучит это проклятое имя Сархан. Как будто весь ее мир ужался до одного слова. Она вдруг ясно осознала, что не понимает вообще ничего. Нет такой вещи за последнюю неделю, которую она могла бы однозначно понять.

Ни одной фразы, ни одного поступка. Такое ощущение, что все в каком-то тумане. И как бы она ни старалась, становится только хуже. Попытка в чем бы то ни было разобраться только воспаляет сознание. Более того, Лиза не может понять, где она сама во всем этом тумане. Как она тут оказалась, что делает? Ей сразу же вспомнились слова де Йонг: «Ради чего вы все это делаете?»

Они с Хёстом вышли из лабиринта к противоположному входу в дом. Здесь не было такой помпезной лестницы, как у парадного входа, а двери были по большей части остеклены. С этой стороны особняк напоминал родовое поместье из фильмов про Гражданскую войну. Но он все еще оставался величественным.

Лакей открыл перед ними скрипучую дверь. Лиза аккуратно, придержав полы паранджи, поднялась по ступенькам и последовала за Хёстом. У нее возникло ощущение, что это совсем другой особняк. Она неплохо запомнила его по первому визиту. Тогда залы казались какими-то… другими. Цвета были более тусклыми, звуки — приглушенными. Сейчас же, идя по мраморному полу, она слышала удивительно четкий, почти звенящий стук каблуков.

Они прошли через несколько пустых помещений, потом поднялись на второй этаж и остановились у небольшой деревянной дверцы. Хёст осмотрел себя, смахнул невидимую пылинку с пиджака, успокоил дыхание. Лиза тайком посмотрела на его лицо. Он снова превратился в невозмутимого, уверенного хозяина особняка. Правда, в глазах появилась еще и сумасшедшинка.

— Пойдемте, мисс Ру.

Голос тоже изменился. Стал едким. Будто бы Хёст подвергал сомнению все, что произносит. Точно ли пойдем? Точно ли мисс? Действительно ли Ру?

Лакей открыл перед Хёстом дверь, и тот вошел в нее. Лиза последовала за ним. Они оказались на небольшом балконе, выходившем в огромный зал. Мистер Хёст подошел к резным перилам и сел на заранее подготовленный стул. Лиза остановилась за правым плечом хозяина. Почти весь зал заполняли ряды стульев. Ни одного свободного, конечно, не было. Богато одетые люди внимательно смотрели на небольшую сцену, на которой полный мужчина во фраке, сидевшем на нем как на корове седло, проводил аукцион.

— Лот номер пять! — мужчина, тяжело опираясь на трибуну одной рукой, протер потный лоб платочком и указал на выходивших на сцену лакеев.

Двое подозрительно некрасивых слуг поставили на подставку картину и удалились. Лиза подумала, что такой подбор людей точно имеет какой-то смысл. Потом обратила внимание на саму картину. И с удивлением обнаружила, что на ней Анна Миллер у балетного станка. Зрение не позволяло рассмотреть с такого расстояния все детали, но даже отсюда Лиза чувствовала изможденность и усталость изображенной девушки.

— Начальная цена — сто семьдесят тысяч долларов! — объявил толстяк. — Предполагаемая цена через месяц — четыреста тысяч!

Лиза удивленно приподняла брови. Это не аукцион, а скорее питчинг инвесторов. Им даже доходность определенную обещают. Тут же поднялась чья-то рука.

— Двести! — объявил толстяк, указав молоточком на поднявшего руку. — Кто больше?

Поднялась другая рука.

— Двести двадцать!

— Кто больше?

— Двести пятьдесят!

Хёст невозмутимо наблюдал за аукционом. Цена дошла до двухсот восьмидесяти. Толстяк уже начал считать. Мистер Хёст вдруг сделал плавное движение рукой вверх. Будто расслабленно махнул платком, зажатым между двумя пальцами. Тут же в зале взметнулась чья-то рука.

— Двести девяносто! — огласил толстяк. — Кто больше?

Лиза с интересом посмотрела на человека, который поднял цену. Он ведь не мог видеть сигнал Хёста затылком. Это оказалась девушка. В одной руке у нее была тушь, в другой зеркальце. И она зачем-то, хотя теперь, конечно, понятно зачем, красилась прямо на аукционе.

— Триста тридцать! — объявил толстяк и ударил молотком. — Продано!

Девушка убрала тушь и зеркальце в сумочку. Свое дело она сделала. На сцену поднялись лакеи и бережно унесли картину.

— Лот номер шесть! — объявил толстяк. — Единственная рукопись неопубликованного романа Рубена Парсли. Начальная цена — четыреста тысяч. Предполагаемая стоимость через месяц — миллион долларов!

Сразу несколько человек подняли руки, цена росла стремительно. Шаг составлял сто тысяч. И к удивлению Лизы, цена быстро перевалила за миллион.

— Они думают, что смогут заработать на ней больше миллиона, — как будто прочитав ее мысли, пояснил вполголоса Хёст. — А еще считают, что в случае неудачи потеряют только сумму, которую потратили на покупку.

Рукопись ушла за два миллиона. Лиза задумалась о том, откуда она у Хёста. Ему ее продал мэр? Или она ненастоящая? Уже даже неважно, сколько она стоит на самом деле. Аукцион напоминал конвейер по производству сомнительных предметов искусства. И не столько по производству, сколько по раздуванию их стоимости. Хёст теперь казался ей человеком, который поставил себе на службу само искусство. Поработил и эксплуатирует.

Тем временем толстяк снова утер лоб платочком и объявил:

— Леди и джентльмены! С прискорбием сообщаю вам, что главный лот сегодняшнего аукциона снят с торгов. Сожалею!

Вероятно, все собрались тут именно ради него, и новость вызвала у всех гостей одинаковую реакцию: толпа зашумела. Хёст поднялся с кресла. Гвалт нарастал. Лизе стало интересно, как он с ним справится.

Никто не призывал к порядку, никто не пытался перекричать толпу. Все лакеи и распорядитель аукциона молча уставились на хозяина. Сконцентрировали все внимание на нем. Постепенно взгляды всех зрителей тоже сосредоточились на балконе. Лиза не понимала, на кого они смотрят на самом деле — на Хёста или на нее.

Хозяин особняка помолчал еще несколько секунд, а потом заявил:

— Друзья! Я надеюсь, то, что вы сейчас услышите, останется между нами. Я полагаюсь на вашу честность. К сожалению, оригинал работы Сархана похищен.

По залу прошел то ли стон, то ли вздох. Громкий шепот перерос в бесконечный белый шум.

— Наклонитесь к моему уху и сделайте вид, будто что-то говорите. Но так, чтобы это было неочевидно. — Кажется, Хёст даже губами не пошевелил.

Лиза поступила как было велено. Чуть-чуть склонилась вперед и, не отрывая взгляда от публики, сделала несколько едва заметных движений головой. Это должно было вызвать шевеление ткани. Хозяин особняка подыграл. Сделал вид, что что-то сказал ей одними губами. Их маленький спектакль успокоил присутствующих, люди в зале стали затихать, внимательно наблюдая за тем, как незнакомка нашептывает что-то самому Эспену Хёсту.

— Друзья! Прошу вас не придавать значения этому инциденту. — Хёст будто бы повторял чужие слова, Лиза уловила нарочитую протокольность в интонациях. — В скором времени оригинал будет возвращен. Благодарю за внимание.

Хёст развернулся и ушел с балкона. Лиза кинула последний взгляд на толпу и пошла за ним.

— Ну, это должно вызвать еще больше внимания, — усмехнулся Хёст, — и, соответственно, повысить цену работы. Что ж, мисс Ру, благодарю вас за безукоризненно исполненную роль. Обдумайте мое предложение. Время еще есть, не торопитесь. Но и не затягивайте. Понимаете?

Лиза медленно кивнула. Пожалуй, это предложение — первое за последнюю неделю, что она однозначно понимала.

11

Лиза отстраненно наблюдала за проносившимися мимо улицами. Мелькали фонари и витрины. Почему-то пахло бензином, и от этого мутило. Она вдруг поняла, что сейчас ей невыносимо тяжело быть наедине с самой собой. Снова набирала силу головная боль и — что хуже — возникали мысли, которых, казалось бы, давно не было. Что дальше? Что делать? Почему все так паршиво?

Все вокруг стало очень контрастным и выпуклым. Лизе чудилось, что мелькавшие в окне автомобиля смазанные цвета образуют шершавую реальность, за которую цепляется ее внимание, если не сказать душа. И противостоять этому невозможно. Она сама казалась себе вязаной куклой; крупные нитки, из которых она состояла, цеплялись за яркие цвета за окном, и она плавно распускалась. Скоро от нее совсем ничего не останется.

Лиза сняла телефон с авиарежима, проверила пропущенные вызовы. Кажется, звонков стало меньше. Она обратила внимание на вызов от Калеба Джонсона, но перезванивать, конечно, не стала. Коротко прожужжал телефон. Сообщение от Саймона. Интересно.

Давай рванем в бар?

Лиза подумала, что он долго выбирал формулировку. И почему-то остановился именно на этой.

Давай.

Лиза какое-то время всерьез размышляла, стоит ли поставить смайлик. Но в итоге ужаснулась самому вопросу. Отправила сообщение. Вторая мысль, которая ее посетила: в какой именно момент они стали так фамильярно общаться?

Потом она поняла, что сообщение Саймон, скорее всего, отправил давно. Просто только сейчас она его получила. И нет никакого смысла ждать ответа. Это просто отголосок прошлого, как свет звезд. Он наверняка уже…

Отлично, я как раз в дороге! Давай заеду за тобой?

Лиза не подумав отправила ему адрес и тут же отругала себя за легкомыслие. Начался странный внутренний диалог. Одна ее часть напоминала о разумности, а другая будто бы пела дурацкую песенку про конец света. Продуктивного разговора не вышло, потому что стороны говорили на разных языках.

Буду через пятнадцать минут.

Лиза едва успела прочесть сообщение до того, как зазвонил телефон. Неизвестный номер. Ну конечно. Она сбросила вызов, перевела аппарат в авиарежим и обнаружила, что машина уже останавливается возле ее дома. Она, как всегда, проигнорировала протянутую руку, выпорхнула из авто и поспешила в холл. Девочка за стойкой явно смутилась. Ее коллега, дежурившая несколько часов назад и уже, видимо, сменившаяся, похоже, не рассказала ей о странном наряде одного из жильцов.

Девочка хранит конфиденциальность или просто не общается с коллегой? Лиза всерьез задумалась о том, хорошо это или плохо.

— Добрый вечер, мисс…

Лиза молча достала из сумочки ключи и тряхнула ими в воздухе, жестом отвечая на возможный вопрос о том, живет ли она тут. Вошла в лифт, нажала на кнопку и устало прикрыла глаза. Звякнул колокольчик, лифт остановился. Двери раскрылись, и… холл. Лиза несколько раз моргнула, осторожно выглянула из лифта. На нее смущенно покосилась девочка за стойкой. Как можно приехать из холла в холл? Лиза быстро достала телефон и посмотрела на часы. Но с огорчением поняла, что сделала глупость. Она ведь не засекла время, когда входила в лифт. Лиза посмотрела на себя в зеркало, пытаясь понять, чем ее отражение отличается от того, что она видела секунду назад. Конечно, она ничего не заметила.

И вдруг поняла, что не дышит. Сразу же сделала резкий лихорадочный вдох, потом выдох. Повернулась на месте. Внимательно глядя на кнопку, ткнула в нее пальцем. Сделала это резко, неловко, едва не сломала ноготь, обошлось без фатальных последствий, только вот гель-лак поцарапался. Лиза страдальчески закатила глаза, даже ругнулась вполголоса.

Двери лифта плавно сомкнулись, и ей вдруг стало страшно: они ведь могут открыться где угодно. Там, снаружи, может оказаться не тот этаж, не тот дом, не тот город. Может, даже дно океана! Она прислушалась к звукам. Что-то гудело, кажется, или поскрипывало? Похоже ли это на звуки подводного мира?

Лифт вдруг дернулся и остановился. Ей показалось, что он мягко ткнулся в песчаное морское дно. Нет, скорее илистое дно озера. Звякнул колокольчик, Лиза задержала дыхание и крепко взялась руками за поручни, ожидая, что в открывающиеся створки лифта хлынет вода. Этого не произошло. Но в некотором смысле она уже успела утонуть. Она чувствовала себя мокрой, холодной и мертвой. Она пережила смерть в секунду между звуком колокольчика и открытием створок.

Лиза вышла из лифта, отчетливо понимая, что сходит с ума. Успокаивала ее только одна мысль: настоящие сумасшедшие не понимают, что они сумасшедшие. Лиза пристально наблюдала за каждым ощущением в теле, за собственными движениями и действиями. Открывая дверь, осознавала каждый поворот ключа, напряжение каждой мышцы в руке. Ей казалось, что, если хоть чуть-чуть ослабить контроль, безумие ею овладеет. Своим вниманием она будто бы не оставляла места для чего-то другого. Там, где есть она, нет места безумию.

Лиза вошла в гардеробную, продолжая наблюдать за тем, что раньше делала автоматически. Дыхание! Походка! Веки, они моргают сами по себе! Ей показалось, что до этого момента она вообще не принимала участия в управлении своим организмом.

Наконец наступил предел. Внимание не безгранично. Она с ужасом ощутила, как забывает об одном процессе и, кидаясь восстанавливать над ним контроль, упускает два других, а пытаясь вернуться к ним, теряет что-то еще. Мир как будто бы схлопывался. Сознание, которое несколько секунд назад охватывало все вокруг, больше не способно было удержать так много деталей. Она поняла, что нужно сосредоточиться на главном. Лиза сконцентрировалась на дыхании и сердцебиении. В какой-то момент даже зрение исчезло. Весь мир ужался до неритмичных вдохов и выдохов, сопровождаемых биением сердца.

Лиза понятия не имела, сколько времени провела в таком состоянии. Но в конце концов мир стал прежним. Без следа пропала паника и необходимость управлять собой в ручном режиме. Лиза понятия не имела, что произошло, но с удивлением отметила, что само желание проанализировать происходящее сходит на нет. Видимо, через несколько минут она даже не вспомнит о случившемся.

Лиза посмотрела на часы. Скоро приедет Саймон. Она погрузилась в процесс переодевания. Можно сказать, отдалась ему полностью. Цвета она подбирала не по логичному визуальному принципу, а по вкусовому. В прямом смысле. Сладкие цвета отметались сразу, равно как и кислые, подошло что-то сухое, песочное, как курабье, и, как ни странно, горькое. И вот к этому уже добавились сладкие оттенки аксессуаров. Лиза поняла, что получился крепкий сладкий чай с печеньем. Ее это более чем устраивало, и она покинула гардеробную.

Она прошла через гостиную, уже хотела выйти из квартиры, но тут ее взгляд задержался на флаконе духов. Это не те духи, которые она использовала несколько часов назад, но… она открыла флакон, принюхалась. Потом постаралась уловить запах духов, которыми пахнет сейчас. Потом попыталась представить их сочетание.

Нет, не подходит, подумала Лиза. Но флакон зачем-то положила в сумочку.

В этот раз лифт ее не подвел и привез туда, куда и должен был. Она приветливо улыбнулась девочке за стойкой и вышла из здания как раз в тот момент, когда ко входу подъехал красный «форд-мустанг». К нему направился швейцар, то ли чтобы открыть перед ней дверь, то ли чтобы что-то сказать водителю, но Лиза махнула ему рукой и села в машину.

— Привет!

— Привет. — Саймон посмотрел на нее с растерянной теплой улыбкой.

— Куда едем?

— Эм… — он все еще рассматривал ее.

— Что? У меня помада смазалась или…

— Нет-нет! Просто ты какая-то сегодня… другая. Пока не могу понять, какая именно, но мне нравится! Задорно так!

— Вези меня куда-нибудь! — Лиза беззаботно махнула рукой.

— Да, мэм! — Саймон взял под козырек и резво сорвал машину с места.

— Ты говорил, что у Николь есть клуб, — вспомнила Лиза.

— Да. Хочешь поехать туда?

— Там здорово?

Саймон задумался, покачав головой:

— Своеобразно. Мне кажется, тебе там будет не очень интересно.

— Почему? — удивилась Лиза.

— Ну… там можно слушать музыку, играть музыку, можно пить, но не одновременно с первым и вторым, так что…

— И что, я, по-твоему, не могу слушать музыку? — почему-то возмутилась Лиза.

— Можешь, конечно, просто… ты, кажется, особого интереса к ней не проявляла. — Саймон приоткрыл окно и достал из кармана пачку сигарет.

Лиза сразу же вспомнила предыдущую поездку и не раздумывая спросила:

— А зачем тебе пистолет-зажигалка?

— Реквизит, — соврал Саймон.

— И зачем тебе этот реквизит? — с улыбкой уточнила Лиза.

Он смущенно покосился на нее:

— Производить впечатление на наивных дурочек.

— И много их было на моем месте? — Лиза имела в виду конкретно пассажирское сиденье, но сразу же поняла, как двусмысленно звучат ее слова. Саймон неторопливо прикурил, видимо выигрывая время для того, чтобы понять, что именно она имела в виду, и в зависимости от этого придумать ответ.

— У тебя есть какой-то пугающий талант одной фразой выбивать собеседника из равновесия. — Саймон капитулировал, не приняв словесного спарринга. — Я даже завидую.

Лиза рассмеялась, снова отметив краем глаза его смущенную улыбку. Она отодвинула сиденье подальше, открыла окно и с удовольствием ощутила, как прохладный ночной воздух играет волосами.

— Закидывай, — коротко глянув на нее, разрешил Саймон.

— Что?

— Ноги, — хмыкнул он, выстукивая руками о руль какой-то ритм и роняя на себя сигаретный пепел.

Лиза закинула ноги на приборную доску. И скрестила их. Ей на секунду показалось, что они какие-то неестественно длинные. Как будто перспектива странно изогнулась и ноги стали почти бесконечными. Саймон взял сигарету в руку, пристально посмотрел куда-то влево и придавил педаль. Машина приятно зарычала. Звук щекотал воображение. Саймон сделал длинную затяжку, зажал сигарету между зубами, взялся двумя руками за руль.

— Держись, — предупредил он.

Лиза послушно взялась за ручку над дверью. Разогнавшийся «мустанг» выскочил на круг. Саймон вдавил педаль еще сильнее, крутанул руль в одну сторону, потом в другую. Центробежная сила дернула и водителя, и пассажира сначала влево, потом вправо. Лизе показалось, будто они скользят по льду, оставляя за собой клубы дыма. Машина плыла по кругу, повинуясь едва уловимым движениям Саймона. Она подчинялась его воле, кажется, больше, чем законам физики. Сделав полный круг, «мустанг» выскочил на ту же дорогу, по которой приехал.

Лиза засмеялась и едва не захлопала в ладоши. Ее распирало странное чувство. Ей буквально было тесно внутри самой себя. Она протянула руку к лицу Саймона. Тот покосился на нее, но тут же вернул внимание на дорогу. Лиза аккуратно взялась за зажатую в зубах сигарету. Саймон расслабил челюсть, позволяя ей сделать то, чего она хочет.

Лиза забрала сигарету, неторопливо затянулась, выпустила дым и пару раз кашлянула. Глаза заслезились.

— Крепкие, черт!

— Есть такое, — усмехнулся Саймон, обходя справа вялый «приус», и тут же увел машину влево, обгоняя кого-то еще.

Лиза снова затянулась, завороженно наблюдая игру в шашечки. Расстояние ощущалось почти физически, не глазами, а кожей. Вот они разминулись с синей машиной — между Лизой и водителем было не больше полутора метров. Это будоражило.

— Можешь быстрее? — покосившись на Саймона, с хитрой улыбкой спросила она.

— Так? — Саймон переключил скорость, и машина еще ускорилась.

— Еще.

— Еще?

— Да, еще! — Лиза затянулась и выдохнула дым в потолок. — Еще!

Он покосился на нее с восторгом и ненавистью. Потом вдруг отпустил газ, придавил тормоз и выкрутил руль. Лиза едва успела ухватиться за ручку — в противном случае она буквально легла бы на колени водителю. Машина по широкой дуге с визгом повернула в узкий переулок с односторонним движением, чудом не вылетев на тротуар.

Пространство ужалось до коридора. Лизе казалось, что если она высунет руку в окно, то упрется в стену. Саймон снова дернул руль и совершил невозможный, по мнению Лизы, поворот на еще более узкую улочку. Она, кажется, вообще не была предназначена для машин. Судя по мусорным бакам.

Саймон отпустил руль и протянул руку к Лизе. Она ошарашенно уставилась на него, не понимая, что происходит. Он с ироничной улыбкой двумя пальцами забрал у нее окурок и стал от него прикуривать сигарету, совершенно не глядя на дорогу. Лиза увидела в конце улицы, совсем недалеко, стену. Внутри мгновенно образовалась пустота и разом захватила все ее сознание. Мир на секунду замедлился. В этот момент Саймон одной рукой небрежно повернул руль, уходя на ужасающем Т-образном перекрестке вправо.

Пустота внутри исчезла. Ее заполнило что-то истерически смешливое. Лиза расхохоталась, как безумная ведьма. Саймон сдержанно посмеивался то ли с ней, то ли над ней. Он плавно сбросил скорость, глядя вперед. Лиза закрыла глаза, с интересом ощущая, что с ней происходит. Недавний всплеск адреналина прошел, оставляя приятную слабость в ногах и тепло, растекавшееся по всему телу.

— Еще? — с едва уловимой усмешкой в голосе поинтересовался Саймон.

Лиза посмотрела на него, приоткрыв один глаз, и с преувеличенным интересом спросила:

— А ты можешь?

Саймон рассмеялся и отрицательно покачал головой. Совсем сбросил скорость и припарковался. Заглушил мотор, откинулся в кресле и посмотрел на Лизу. Она открыла второй глаз и повернула к нему голову. Он какое-то время молчал, блуждая взглядом по ее лицу, потом сказал:

— Приехали.

Лиза не сразу поняла, что он имеет в виду. Потом мысли потоком хлынули в ее голову, будто прорвав плотину. Она и предположить не могла, что их так много. Что каждую секунду в ее голове происходит столько всего. Среди этого потока промелькнула и догадка о пункте назначения. Они приехали в бар Николь.

Лиза со вздохом скинула неестественно тяжелые ноги с приборной доски и открыла дверь машины. Саймон уже стоял на улице. Он наклонился у левого заднего колеса, что-то внимательно изучая. Лиза зачесала волосы пятерней, растерянно оглядываясь, и захлопнула дверь машины. Обошла ее и остановилась около Саймона. Он наконец отвлекся от изучения колеса, потом зачем-то залез в салон. Лиза не сразу поняла, что он делает. Конечно же, закрывает окно, о котором она напрочь забыла.

Саймон наконец завершил осмотр «мустанга». Либо Лизе показалось, либо он действительно нежно провел рукой по краю крыши машины.

— Сюда. — Саймон указал на неприметную дверь в стене, втиснувшуюся между двумя граффити.

За дверью оказалась длинная темная лестница, уходившая вниз. Лизе показалось, что это кадр из фильма. Лестница, кирпичные стены, красный свет. А там, внизу, наверное, безумный рейв, наркотики и странная громкая музыка.

— Если не хочешь, то не пойдем… — подал голос Саймон.

Лизе показалось, что ему стыдно. Неловко за то, что он привез ее в неподобающее место. Между ними словно пролегла пропасть. По его мнению, ей такое место не подходит. А ему подходит почему-то.

— Шутишь? — Лиза решительно сделала первый шаг.

В конце лестницы обнаружилась еще одна дверь. Лиза не без труда открыла ее. Небольшой сводчатый кирпичный подвал. По виду настолько старый, что мог бы конфликтовать с официальной датой начала колонизации Америки. Примерно треть отгораживала неоднородная по цвету деревянная стойка. Вместо столиков вдоль двух стен висели полки, на которые можно было ставить напитки и закуски. В зале сидели шесть человек. То ли заведение особой популярностью не пользовалось, то ли Лиза и Саймон пришли не вовремя…

Лиза увидела сидевшую за стойкой Николь. На этот раз никаких затейливых платьев. Кожаная куртка, усеянная заклепками и шипами. Левое плечо куртки скрывал массивный эполет с необычно длинными, выкрашенными серебряной краской кистями. Кроме куртки — рваные джинсы с заниженной талией и кеды. Пожалуй, если бы не экстравагантная куртка, то Лиза и не узнала бы Николь. И вообще приняла бы ее со спины за мужчину. Николь как будто почувствовала взгляд и обернулась.

— Да ладно! Сама мисс Манхэттен спустилась на пятый круг! — она развернулась на стуле, и Лиза увидела куртку с другой стороны. Помимо эполета, оказывается, на ней был еще и массивный серебристый аксельбант, а на вороте с обеих сторон поблескивали скрещенные барабанные палочки.

— Пятый круг? — не поняла Лиза.

— Да! — Николь раскинула руки, как бы говоря, что это место именно так и называется, а потом выдала странный слоган заведения: — Здесь тебе не рады!

И вопреки своим словам двинулась навстречу модельной походкой, все еще держа руки раскинутыми. При каждом шаге она чуть наклоняла голову то влево, то вправо. А дойдя до Лизы, заключила ее в объятия.

— Привет! — поздоровался Саймон.

— Ты плохо на нее влияешь! — заявила Николь, пожимая ему руку. — Не смей портить мисс Манхэттен!

Саймон что-то нечленораздельно буркнул в ответ. Все трое оказались у стойки, Николь оперлась на нее спиной и локтями.

— Итак, зачем пришли?

— Развеяться немножко, — ответила Лиза.

— Эй! Эй, ты! — Николь указала куда-то пальцем.

Лиза обернулась. В другом конце зала мужчина с бутылкой пива в одной руке другой держался за черную ткань, на манер занавески скрывавшую проход в стене.

— Я?

— Ты! Туда с пивом нельзя! Пить здесь!

— Так музыка там! — удивился мужчина.

— В этом и смысл! Музыка там, а пиво здесь. А если тебе что-то не нравится, то вали из моего бара!

Мужчина смущенно отошел от занавески.

— А что там? — поинтересовалась Лиза.

— Там музыка, — как бы все объяснив, ответила Николь.

— А почему не тут? Места мало?

Николь внимательно посмотрела на нее, будто бы решая, какой смысл кроется в этом вопросе. В разговор вклинился Саймон.

— Она просто из любопытства спросила, — сказал он, будто хотел нейтрализовать опасные интерпретации.

Николь вздохнула и спросила:

— Пить будешь?

— А что есть? — поинтересовалась Лиза.

— Сейчас посмотрим.

Николь ловко перелезла через стойку.

— Есть пиво, темное. Вижу виски и текилу. Где-то еще был ликер и… Нет, нету. — Николь с интересом изучала пространство под стойкой. — О, есть «Егермейстер». Открытый. Полбутылки примерно.

Лиза непонимающе покосилась на Саймона. Он тяжело вздохнул и махнул рукой: мол, не спрашивай.

— Так что?

— Давай пиво, — неуверенно протянула Лиза.

Николь внимательно посмотрела на нее. Потом хмыкнула:

— По лицу видно, что ты хочешь спросить, поэтому облегчу тебе задачу. Бар закрывается. Алкоголя осталось немного.

Лиза поняла причину злой бодрости Николь и странного запустения. В такое время любой бар должен быть забит. Хозяйка достала откуда-то большую пивную кружку, понюхала, придирчиво осмотрела ее и не сочла результат удовлетворительным.

Убрала кружку, поставила на стойку бутылку пива. Потом снова исчезла под стойкой и вынырнула с двумя рюмками и початой бутылкой текилы.

— Будешь? — спросила у Саймона.

— Можно. — Он достал из кармана зажигалку, открыл ею бутылку пива и подвинул к Лизе.

Николь разлила текилу по рюмкам. Посмотрела на своих гостей.

— Охренеть! Ну и лица у вас! Кто-то умер, что ли?

— Бизнесмен, — хмыкнул Саймон.

— Вот за это и выпьем! — Николь усмехнулась. — За смерть бизнесмена и возрождение музыканта!

Лиза не без удивления отметила, что это был искренний тост. Николь будто бы освобождалась от чего-то. От какой-то части жизни, которая ее угнетала и пожирала массу сил. Все трое чокнулись. Пиво оказалось горьким и теплым. Лиза покосилась на Саймона. Он легко опрокинул рюмку и ничуть не изменился в лице. Будто пил воду. Или знал, что за ним наблюдают.

— Сегодня кто-нибудь играет? — спросил он.

— Да, — сдавленно ответила Николь. Она осмотрелась в поисках закуски и, не найдя ничего съедобного, занюхала рукавом. — Но такая хрень! Лучше бы не играли. Для того чтобы портить тишину, нужна более серьезная причина.

— Плохая музыка в твоем баре? — удивился Саймон. — Последние дни наступают, истинно вам говорю.

— Он уже не мой, — отмахнулась Николь, — он вот-вот отойдет банку. Считай, что это моя месть. Пусть им там будет стыдно за то, что сейчас здесь играют.

— И что, ничего нельзя сделать? — поинтересовалась Лиза. — Перекредитоваться, вложиться в рекламу и…

Лиза заметила, как морщится Саймон. Ей показалось, что она сказала глупость.

— Можно, — кратко согласилась Николь.

— Но? — уточнила Лиза.

— Но бизнесмен умер, — отрезала Николь. — Видит бог, это не мое.

Лизу тон Николь почему-то раздражал. Унылые стены, невнятные тени немногочисленных посетителей, атмосфера дремотного болота и страдальческие фразы. Николь будто искала подтверждение того, что она не бизнесмен. Ради чего и открыла бар.

— А лучше смотреть, как все это умирает, и ничего не делать?

Саймон хмыкнул, Николь зловеще улыбнулась.

— Жизнь — это и есть непрерывное наблюдение за тем, как все умирает. Внутри и снаружи.

— Что за патетическая ерунда! — поморщилась Лиза, даже не заметив этого. У нее снова разболелась голова. Тяжелая, мутная, илистая боль прижалась к основанию черепа.

— Никакой патетики, — несколько удивленно возразила Николь. — Я серьезно.

— Давайте о чем-нибудь другом, — попросил Саймон.

Его предложение разозлило Лизу еще больше. Как будто она чего-то не понимает и никогда понять не сможет, как будто с ней нет смысла говорить.

— Пойдем послушаем музыку, — предложил Саймон.

— Я свои уши таким дерьмом не оскорблю! — протестующе замахала руками Николь.

— Настолько плохо? — удивилась Лиза.

— Ты бы сыграла в сто раз лучше, — уверенно заявила та.

— Я вообще не играю.

Повисла тишина. Николь задумчиво и пристально смотрела на Лизу. Саймон усмехнулся и побарабанил пальцами по стойке.

— Идем! — Николь явно что-то задумала. Она снова перелезла через стойку, опрокинув на пол все рюмки. Лиза хотела подобрать их, но Николь потащила ее за собой. — Оставь!

Они прошли через занавеску в противоположной стене и оказались в длинном каменном коридоре. Николь уверенно шла вперед. Лиза обернулась на Саймона. Он следовал за ними, чуть пригибаясь.

Николь добралась до конца коридора, открыла массивную дверь и исчезла за еще одной шторой. Лиза отодвинула ткань, вышла за ней и едва не охнула. Они оказались в большом круглом помещении с высоким потолком. Точную высоту она определить не могла, потолок не подсвечивался. Пространство напоминало цистерну. Лизе показалось, что воздух в комнате был влажным.

Напротив двери, через которую они вошли, располагалась небольшая подсвеченная сцена. За ней на кирпичной стене красовалось огромное граффити. Рогатый и хвостатый гуманоид правил лодкой. В лодке сидели два пассажира, но их лица были не прорисованы, в отличие от демона. Глядя на его оскал, Лиза снова почувствовала головную боль.

Оторвать взгляд от граффити было физически невозможно. Демон был хозяином подземелья. И унылые завывания скрипки, похожие на стоны, только дополняли его образ. Все, кроме сцены и рисунка, утопало во мраке. Перед сценой стояли стулья, пуфики, валялись подстилки. Как ни странно, здесь людей было намного больше, чем в баре. На первый взгляд два десятка человек точно. Некоторые посетители скрывались в темноте.

Скрипка умолкла. Лиза вздрогнула от внезапно наступившей тишины. Раздались неуверенные, жидкие аплодисменты.

— Спасибо, ребята! — громко сказала Николь. В этом помещении ее голос прозвучал особенно инфернально. — Вам пора.

Судя по выражениям лиц музыкантов, им вовсе не было пора, но спорить они не стали. Просто молча засобирались. Николь потащила за собой Лизу через сидевших в беспорядке гостей.

— Ты же не собираешься…

— Собираюсь!

Она вытащила Лизу на сцену и задумчиво осмотрелась. На сцене началась толкучка.

— На что у тебя стоит? — спросила Николь.

— Что?

— Инструмент какой?

— Я же не…

— Просто выбери инструмент! Гитара, барабаны, хоть колокольчики!

Лиза осмотрелась в поисках подсказки. Единственным, что не забирали со сцены предыдущие музыканты, была барабанная установка. Этот инструмент показался Лизе наиболее простым вариантом. Не успела она сказать о своем выборе Николь, как та уже все поняла. Она усадила Лизу за установку, достала откуда-то палочки и сунула ей в руки.

— Держи. Боже, да не так, это не хрен твоего парня, держи нежнее! Так, хорошо, там педаль, чувствуешь? Да не смотри ты на нее, просто ногу поставь!

Лиза до последнего не смотрела в зал, но все-таки через несколько мгновений ей пришлось взглянуть на публику. Она почти не видела людей, скрытых в темноте, зато видела их глаза, отражавшие свет сцены. Ей показалось, что перед ней многоглазое бесформенное чудище.

— Рико, дай мне гитару! — приказала куда-то в темноту Николь. — Саймон, на басухе умеешь?

— Нет, конечно!

— Настоящий басист! — уверенно заявила Николь. — Подойдет.

— Труба нужна? — спросил кто-то из темноты.

— Малыш, возможно, твоя труба — это то, что я искала всю жизнь! — подключая гитару, ответила Николь.

— Скрипка? — предложил кто-то.

— Пойдет.

Лиза с удивлением наблюдала, как организовывается странный оркестр. Казалось, все в этом зале умеют играть на чем-то. Ну, кроме нее и Саймона. Николь окинула взглядом новоиспеченный бенд и хохотнула.

— Пойдет! Абсолютно хреновый набор! Итак, унылые! — обратилась Николь к публике, поправив микрофон. — Это мисс Манхэттен! И сегодня она попробует расшевелить наше болото!

Лиза почувствовала, как каменеет. Руки утратили подвижность, шею заклинило в одном положении. Повисла гнетущая тишина. Где-то в темноте капля воды с неестественно громким звуком разбилась об пол.

— Вам страшно, мисс Манхэттен? — посмотрев на Лизу, спросила Николь.

— Да, — едва сумела выдавить из себя Лиза.

— Я не слышу, что вы сказали?

— Да! — громче сказала Лиза.

— И как это?

Лиза промолчала, происходившее ее невероятно злило. Что за публичное унижение!

— Я не слышу! — глядя куда-то вверх, сказала Николь.

— Мы не слышим! — донеслось сразу несколько голосов из зала.

— Что вы чувствуете, когда вам страшно?

— Сердце колотится, — буркнула Лиза.

— Как оно колотится? — театрально уточнила Николь.

— Сильно! — фыркнула Лиза.

— Это нам ни о чем не говорит! Как бьется ваше сердце?

Лиза хотела что-то сказать, потом поняла, что от нее требуется. Она с сомнением покосилась на барабан, покрутила в руках палочки. И с силой нажала на педаль. Бум! Звук разлетелся по всему помещению. Потом еще раз: бум-бум!

Пространство прорезал длинный, истерически визгливый звук. Николь тронула гитарную струну.

— А это ваши нервы, мисс Манхэттен! Они натянуты! — низким голосом протянула Николь. — Ваше сердце — это не просто бум-бум! Покажите нам, насколько вам страшно!

Лиза, сохраняя ритм педалью, прислушалась к ощущениям. Рука сама дернулась и ударила по одному из барабанов. Потом по другому. Лиза будто бы пристреливалась, изучая звуки.

— Саймон, как тебе мисс Манхэттен? — спросила Николь.

Тот сразу же исполнил какой-то незамысловатый, но эффектный перебор.

— Неплохо, Саймон! Но это драная домашняя заготовка, оставь ее наивным дурочкам, которые прыгают к тебе в койку по две за ночь! Мисс Манхэттен достойна большего!

Лиза вдруг поняла, что речь Николь обрела странную и очень сложную ритмичность. А еще поняла, что уловила более-менее удачную комбинацию звуков на барабанах и зафиксировалась на ней.

— Мисс Манхэттен, кажется, освоилась! Ее сердце бьется, через него протекает ее жизнь. Все вроде бы устоялось, но!

Лиза не видела, что сделала Николь, — видимо, подала сигнал, и в этот момент взвыла труба. От этого звука содрогнулся весь зал. Можно было подумать, что издал его тот самый нарисованный демон.

— Да, малыш! — такого сладострастия в голосе Лиза никогда не слышала. — Я искала твою трубу всю свою жизнь!

Лиза вдруг поняла, что сбилась с ритма, руки и нога действовали несинхронно, мелодия стала рассыпаться.

— Саймон, сделай что-нибудь, мисс Манхэттен в беде!

Затухающие звуки барабана перехватили две струны бас-гитары. Возникла простая, но надежная мелодия. Ее поддержала еще одна гитара. На этот раз вступила Николь. Она быстро вышла на первый план, создавая хитрый музыкальный узор. Включилась скрипка, все это фоном обволакивала труба. Сочетание звуков было очень странным, но почему-то работало.

— Мисс Манхэттен! Нам нужно ваше сердце! Нам нужен ритм!

Лиза грянула по барабанам. Ей снова удалось вернуть ритм. Все инструменты собрались в одну мелодию.

— Мисс Манхэттен все еще страшно, Саймон! Она не хочет отдать нам свое сердце, Саймон!

Все инструменты, кроме барабана и бас-гитары, исчезли. Саймон умудрился исполнить продолжительный проигрыш.

— Мисс Манхэттен, неужели вашему сердцу не тесно в груди?! — вступая с гитарой, спросила Николь.

Лиза сбилась с ритма, но, как ни странно, это не испортило мелодию. Все инструменты будто бы поддержали ее и подчеркнули эту аритмичность.

— А теперь сойдите с ума, мисс Манхэттен! Ваша левая рука никак не связана с правой, и обе они вам не принадлежат!

Лиза с удивлением отметила, что движения стали спонтанными. Руки молотили куда попало. Ее движения создавали ужасную какофонию.

— Все еще слишком много мозгов! — рявкнула Николь, потом раздала указания: — Скрипка, под левую! Саймон, под правую!

Лиза ничего не понимала. Что значит «слишком много мозгов»? Но в следующую секунду оказалось, что она как будто играет две партии. Ее левая рука сама по себе отбивала один ритм на двух барабанах, а правая — другой, на барабане и тарелке. И обе мелодии сквозным ритмом пробивал большой барабан.

— Да! — взвыла Николь. Она перескакивала со своей гитарой с одной мелодии на другую, добавляя финальные штрихи тут и там. — Посмотрите в глаза чудовищу, мисс Манхэттен!

Лиза взглянула на публику. На многоглазое чудище. И в этот момент ее окончательно затянуло в музыку. Не было ритма, счета, рук и ног. Было два потока. Как будто два сердца билось в ее груди, две жизни, которые только изредка пересекались под ударами большого барабана. Любой смысл происходящего рассыпался о саму игру. Играть, чтобы играть.

— Больше красного, Саймон! — взвыла Николь. — Дай мне больше красного!

Саймон перестроил свою партию. Скрипка нежно поддержала его. Зал взорвался ритмичными хлопками. Лиза поняла, что до безумия всего полшага. Одно маленькое усилие — и она никогда не будет прежней. Она навсегда растворится в этой музыке, она станет ею. И Лиза испугалась.

Отдернула руки, боясь потерять себя. Все посыпалось. Сбился странный узор из двух мелодий. Возникла ужасающая дисгармония.

— Держите! — приказала Николь. — Угасайте с ней, сыграйте страх, деградацию и разложение!

И они сумели. Сумели сделать так, что даже ее рассыпавшийся стук оказался трагически прекрасен. Лиза закрыла глаза и разочарованно опустила палочки. Инструменты угасали, каждый дотягивал свою, не сочетавшуюся с другими партию. Это были скорее предсмертные стоны, чем музыка. После последнего вздоха скрипки наступила тишина. Зал взорвался криками и аплодисментами.

— Это абсолютная хреновина! — экзальтированно взвизгнул кто-то.

— Саймон, я хочу от тебя детей! — кричал мужской голос.

— Деградация и разложение!

— Болото! — радостно вопил кто-то из зала.

Николь указала рукой на Лизу:

— Специально для вас подошла вплотную к безумию и, конечно, отпрянула, как и все мы, — мисс Манхэттен!

Публика снова взорвалась аплодисментами и криками. Лизу как будто током ударило. Ей казалось, что она сейчас взлетит.

— Делал вид, что не умеет играть на гитаре, только чтобы впечатлить вас и мисс Манхэттен, — Саймон! — Николь указала на него рукой. — Но такой красавчик мог вообще не играть, не так ли?

Новый взрыв аплодисментов.

— Ну а остальных вы знаете! — завершила Николь и поклонилась. — А теперь можете пойти и разграбить к чертовой матери остатки бара!

Лиза встала из-за барабанной установки, едва не уронив один из барабанов, и подошла к краю сцены. Публика продолжала неистово хлопать. Лиза взялась за протянутую Саймоном руку и спустилась со сцены. Рядом тут же возникла Николь.

— Ты хороша! — выражение ее лица удивительным образом совпадало с выражением лица нарисованного за сценой демона. — Ты зря не играешь! Техника нужна, а безумие уже есть!

— Я как-то…

— Идем! — Николь потащила их за собой в бар. — Ты просто не понимаешь! Я же видела, что с тобой происходило! Кто-то годами играет, чтобы просто приблизиться к этому состоянию! И не у всех получается, заметь. А те, кто испытал его хоть раз в жизни, пытаются снова с ним соприкоснуться. И кстати, далеко не всегда получается!

— Ну… — Лиза не очень понимала, о чем речь.

Николь распахнула дверь в коридор, развернулась, требовательно уставившись на Лизу.

— Слушай, я не шучу! Понимаешь? Я бы даже сказала, что тебя было две в этой музыке!

— Ну здорово…

— Черт, да неужели ты не почувствовала… — Николь попыталась подобрать слова, — ну то самое состояние? Круче секса, наркоты, круче всего, что вообще бывает?!

Она все так же продолжала двигаться, раскинув руки, касаясь пальцами кирпичных стен коридора.

Лизе показалось, от этого соприкосновения должны посыпаться искры.

— Может, и почувствовала, — не совсем понимая, действительно ли пережила что-то невероятное, ответила Лиза. — Сумасшествие, видимо.

— Безумие, — поправил Саймон.

Они вышли в бар. Николь, опираясь на одну руку, перепрыгнула через стойку. Выставила на нее четыре бутылки пива.

— Я больше не буду, — возразил Саймон, — я за рулем.

— Да ты что?! — хитро уставилась на него Николь. — Ну, дело твое. А ты чего такая вареная?

Лиза и вправду чувствовала себя странно. Она посмотрела на ладонь. Казалось, будто ее рука может пройти сквозь барную стойку. Кончики пальцев странно покалывало.

— Я, кажется, действительно схожу с ума.

— Уже нет. Остаточный эффект.

— Покури, если это действительно волнует тебя, — посоветовал Саймон. — Станет легче.

Лиза оторвала взгляд от руки и посмотрела на него, потом на Николь. Ей вдруг стало ясно, что они периодически пребывают в подобном состоянии. Играя роль или музыку. Дело не в особенностях ее восприятия, не в сомнительном сбое сенсоров у нее в мозгу. То, что ей кажется ненормальным, несколько пугающим и странным, для них обыденность. Более того, им это нравится. Они стремятся к этому. Работают с таким состоянием.

— С вами такое часто бывает, да?

— Не то чтобы прямо часто, но периодически, — отхлебнув пива, кивнула Николь. — Это только первый раз странно.

— То есть все ради этого? — спросила Лиза. — Ради этого… состояния?

— Хм… как бы тебе сказать? Было бы неправдой дать односложный ответ. И да и нет. Это важная часть жизни человека, который посвятил себя творчеству.

— Я думала, дело в стремлении к славе и признанию.

— Это не главное. Не у всех, по крайней мере. Есть куда более простые пути к славе, деньгам.

— Но что тогда главное?

— То, что происходит сейчас, — ответил за Николь Саймон. — Суть в остроте переживаний. В желании этими переживаниями делиться.

— Ты же понимаешь, что вот эту куртку, — указала Николь на Лизу, — которая, судя по виду, баксов пятьсот стоит, покупают не для того, чтобы было тепло.

«Тысячу четыреста», — мысленно поправила собеседницу Лиза.

— А чтобы почувствовать радость от покупки и превосходство, — отмахнулась она.

Но Николь возразила:

— Нет, все совсем не так. Чтобы не чувствовать стыд оттого, что у тебя нет такой куртки. Это как у наркоманов. Удовольствия доза не приносит. А вот временное облегчение — да.

— И к чему ты это? — потеряв нить разговора, спросила Лиза.

— Ни к чему. Мне не нужна куртка за пятьсот баксов, чтобы чего-то не чувствовать! — в ее голосе забрезжила злость. — Я могу получать удовольствие от чувств любого оттенка. Все в этом мире неважно, кроме переживаний, а желание делиться ими вполне логично.

— Ты все в одну кучу свалила, — подняла руки Лиза. — Желание переживать эмоции, желание покупать дорогие вещи, чтобы не переживать эмоции, — вообще все!

— Нет никакого «всего»! — жарко возразила Николь. — Либо ты ясно видишь суть происходящего, либо мир курток за пятьсот баксов сожрет тебя, как только ты выйдешь из этого подвала, и заставит вечно зарабатывать деньги, которые ты потратишь на новую дозу курток!

— Это реальный мир, — возразила Лиза.

— Ты все еще веришь в объективную реальность? — Николь хмыкнула. — Наверное, не случайно ты оказалась на работе Сархана. Все еще не видишь, как одной фотографией можно поставить твой реальный мир раком?

— Нет никакого Сархана. — Лиза вздохнула. — Это все махинации Хёста.

Она вдруг поняла, что это ее скорее расстраивает, чем радует.

— С чего ты взяла? — включился в разговор Саймон.

— Он сам мне сказал.

— Сказал что? — уточнила Николь.

— «Что, если я скажу вам, что никакого Сархана не существует?» — процитировала Лиза дословно, стараясь копировать интонации Хёста. — А потом предложил мне сделку.

— Вообще-то он не сказал, что Сархана не существует. — Саймон исполнил свой фирменный жест — пожал плечами, потом взял бутылку пива. — Он спросил, что будет, если он тебе скажет такое.

— Кстати, и что было бы? — внимательно глядя на Лизу, спросила Николь.

— Ну нет и нет. Немножко грустно, конечно, но что поделать.

— М-да… «Пятый круг» должен стать твоим домом, — с едва уловимым презрением протянула Николь.

— В каком смысле?

— Не бери в голову. Он не сказал, что Сархана не существует. Скорее поинтересовался, что ты будешь делать в таком случае. А что за сделка?

— Предложил исчезнуть. Это, по его мнению, должно поднять стоимость картины. А я получу долю с продажи.

Николь и Саймон переглянулись, оба хотели задать один и тот же вопрос, но Лиза их опередила:

— Нет, Парсли отказался сотрудничать с ним. Он действительно покончил жизнь самоубийством. По крайней мере, по словам Хёста.

Наступила тишина. Лиза сделала большой глоток пива, чувствуя, как горечь обволакивает горло. Горечь как будто больше не была неприятной, став просто вкусом.

— Парсли не мог ни согласиться, ни отказаться, — заметил Саймон.

— Похоже, — вздохнула Николь. — У всех свои недостатки. Зачем Хёст аккуратно подводил тебя к мысли о том, что Сархана не существует?

— Это как раз понятно! — усмехнулся Саймон. — Уныние!

— Да о чем вы?! — Лиза грохнула кулаком по стойке. На этот звук голова отозвалась вспышкой боли. — Вы вечно говорите оторванные от реальности фразы! Я ничего не понимаю!

Николь хмыкнула, загадочно улыбнулась и сделала большой глоток пива.

— Уныние, мисс Манхэттен, — это уверенность в том, что у Бога нет для тебя никакого плана.

Лиза закатила глаза:

— Понятнее не стало!

— И не должно быть на самом-то деле, — аккуратно заметил Саймон. — Я покажу тебе ключ. Ты сказала, что тебе немного грустно от идеи о том, что Сархана не существует. Так?

— Да.

— Вот ты ухватила эту грусть за хвост. А почему грустно-то?

— Не знаю. — Лизе показалось, что она застряла между двумя мирами. Реальным и миром «Пятого круга».

— Это хорошо, — кивнул Саймон. — Тогда снова ключ в чувствах. Опиши свою грусть.

— Ну… Не знаю, как вообще можно описать грусть.

— Миллионом способов! — всплеснула руками Николь, но Саймон жестом попросил ее умолкнуть.

— Попробуй обнаружить ее в теле. Каким именно местом ты ее чувствуешь? Где она?

Лиза задумалась, ей было неловко отвечать на эти странные вопросы, но она прислушалась к своей грусти, пытаясь локализовать ее в теле.

— Наверное, в солнечном сплетении, — с сомнением протянула Лиза.

— И какая она? Цвет, температура, форма, структура? Углубляйся в грусть, изучай ее.

Лиза закрыла глаза. Как грусть может иметь какую-то форму? Лиза сосредоточилась на чувстве. Оно стало будто бы расслаиваться. От грусти отделилась щемящая тоска.

— Синяя, кажется. Она не имеет конкретной формы. Ну…

— Детальнее. Очерти границы, почувствуй температуру, структуру.

Лиза снова углубилась в ощущения. Грусть стала болезненной. Чувство, которое она испытывала, теперь удивительно напоминало недавний приступ боли в животе. Лиза мысленно попробовала проникнуть в структуру и… За грустью, как оказалось, скрывался черный, тягучий страх!

Лиза открыла глаза и сделала шаг назад. Николь и Саймон уставились на нее.

— Не знаю, чушь какая-то. Ничего не понимаю.

— Дело не в понимании, а…

Николь жестом перебила Саймона:

— В общем, эксперимент не совсем удался, но суть его была в том, чтобы ты обнаружила свое отношение к тому, чего вроде бы не существует. Свое отношение к тому, кого никогда не видела. Пережитый опыт должен был показать тебе, что Сархану совершенно не обязательно существовать.

— Какие-то у вас сложные философские теории, — отмахнулась Лиза, массируя одной рукой висок. — Где тут…

— За штору, и сразу справа будет дверь, — подсказала Николь.

Лиза направилась к знакомому уже коридору. Ей навстречу шел тощий молодой мужчина. Он тепло улыбнулся и показал палец вверх, подразумевая ее выступление. Лиза неуверенно улыбнулась в ответ.

Туалет оказался приличнее, чем можно было ожидать. Лиза открыла воду и умылась. Только сейчас она поняла, что у нее горят уши. В голове снова плескалась боль. Лиза внимательно вгляделась в отражение. Проинспектировала состояние макияжа, а потом обратила внимание на глаза. Что-то странное происходило со зрачками. Они чуть расширились и будто бы потускнели. Вместе с тем шум воды из крана стал более приглушенным.

Лиза покачнулась, на мгновение ей показалось, что раковина куда-то удаляется. Она медленно осмотрелась, потом взглянула на свои руки. В правой была открытая упаковка таблеток. Лиза с отстраненным удивлением поняла, что даже не заметила, как достала их из сумки. Выходит, приняла таблетку, не отдавая себе в этом отчета. Ну что же, приняла и приняла.

12

Лизу разбудил домофон. Проклятый звук как будто высверливал что-то в ее голове на манер бормашины. В некотором смысле девушка и вправду ощущала себя больным зубом. Лиза не принимала волевого решения встать, тело действовало машинально. Само подняло себя на ноги и отправилось в прихожую.

— Да?

— Добрый день, мисс Ру. Я хотела бы уточнить, вы будете забирать посылку?

Лиза несколько раз медленно моргнула, пытаясь понять, о чем вообще речь.

— Какую?

— Конверт… — судя по голосу, девочка растерялась.

— Что за конверт? — Лиза окончательно проснулась и уже чувствовала, что вчера явно перебрала. Безрассудный поход до гостиной дался дорого. Голова будто раскалилась добела, подступила тошнота.

— Черный… Дня три назад принесли, сейчас посмотрю точное время…

— Не надо! Я потом заберу.

Лиза положила трубку. Сейчас ее волновал не загадочный черный конверт, а вчерашняя ночь. В памяти были провалы. Лиза помнила, как они с Николь и Саймоном пили в баре (сначала было пиво, потом таблетка), а больше ничего. Лиза отправилась на кухню за аспирином, но остановилась в гостиной, с удивлением уставившись на пустое место на стене. То самое, где должна была быть картина Матисса.

Поиски пропавшего произведения искусства Лиза решила отложить. Ее мысли занимал другой факт: вчера она осознала, что выпила таблетку, только после того, как сделала это. Случалось ли такое раньше и как часто? Возможно, из-за действия таблеток Лиза воспринимала особняк Хёста по-разному в первый и второй визит?

Существовала еще одна загадка — неестественно приподнятое настроение вопреки похмелью. Лиза чувствовала себя, как в детстве, когда не надо идти в школу или на тренировку. И никого нет дома, и можно делать все, что захочешь.

Лиза вошла на кухню и удивленно уставилась на стол. На нем лежала пропавшая картина. Находка принесла некоторое облегчение — одной загадкой меньше, однако увиденное причиняло страдания. Та самая лодка теперь превратилась в бабочку. С помощью синего маркера, который лежал тут же. Причем колпачка Лиза не увидела. От этого маркер приобрел несколько трагичный вид погибшего ради искусства художника. Он как бы отдал себя без остатка и высох.

Лиза покачала головой и мгновенно пожалела об этом, потому что головная боль тут же расплескалась. Лиза решила, что лучше сначала выпить таблетку аспирина, а потом уже совершать какие бы то ни было движения. Холодная вода принесла секундное, но воистину божественное облегчение. Как будто на миг в пересохшей пустыне возник мираж. Лиза прислонила пустой стакан ко лбу и, наслаждаясь призрачной, быстро таявшей прохладой, подошла к столу. Рассмотрела картину. Надо сказать, что бабочка из лодки получилась лучше самой лодки. Особенно теперь, когда ее крылья стали куда более симметричными. Она как будто излечилась от жуткой раны и снова могла летать.

Лиза вздрогнула и едва не выронила стакан. Перед глазами мелькнуло вчерашнее воспоминание. Она сидит в машине Саймона, закинув ноги на приборную доску, смеется, держа в руке бутылку виски. Саймон что-то ей рассказывает, жестикулирует двумя руками, говорит что-то очень интересное и смешное. А потом, как будто жестами иллюстрируя свой рассказ, кладет ей руку на колено и ведет вверх. Или в данном случае вниз.

Закрыв глаза, она потерла лицо ладонью. Вспомнился другой момент. Парковка около супермаркета. Они с Саймоном, кажется, приехали, чтобы купить еще выпивки. Лиза сидит с полупустой бутылкой на капоте машины и наблюдает за тем, как Саймон на повышенных тонах разговаривает с какими-то недружелюбно настроенными бродягами. Их четверо, они обступили Саймона полукругом и явно распаляют себя, чтобы начать драку. Как ни странно, Саймон вовсе не стушевался, более того, он еще и наезжает на них.

Лиза смотрит на него и чувствует себя в безопасности. Не в своей квартире в престижном районе, а на парковке убогого магазина ночью. Иногда она ловит на себе взгляды этих бродяг. И с мрачным удовлетворением понимает, чего они хотят. Их взгляды ее раззадоривают, она отправляет одному из них воздушный поцелуй.

До драки не доходит, Саймон пугает бродяг. Не широкими плечами, а своим безумием. Ей даже кажется, что она знает, какую роль он играет в этот момент. Это рок-н-ролльщик из фильма Гая Ричи. Бродяги тушуются, с сомнением переглядываются, сбивчиво извиняются и быстро уходят, как бы желая убежать от фрустрации, вызванной столкновением с настоящим ужасом. Саймон подходит к Лизе, смеется. В его глазах стремительно угасает безумие, он снимает с себя роль другого человека, как снимают пальто. И это невероятно красиво. Лиза тянется к нему и целует, потому что иначе не может.

Лиза поставила стакан мимо стола, с чем тот, конечно, не смирился, в знак протеста рухнув на пол и разлетевшись на мелкие кусочки. Лиза ругнулась и, аккуратно переступив через осколки, пошла в спальню. Мир утратил прочность, очертания предметов стали размытыми. Лиза рухнула на кровать, пытаясь собрать себя в кучу. Ее терзал стыд, выдувая на трубе жуткие звуки. Ее мучила вина, извлекавшая из скрипки что-то тягучее. Оркестром дирижировало одиночество. Лизе пришлось сконцентрироваться на дыхании, чтобы восстановить способность мыслить. Это помогло, даже тошнота отступила.

Какое-то время Лиза молча смотрела в потолок, раз за разом прокручивая немногие воспоминания ночи. Пыталась найти себе оправдание. Какие-то смягчающие обстоятельства. С опаской пыталась вспомнить, было ли что-то серьезнее, чем пьяный поцелуй на парковке. Тревога не отступала.

Наконец Лиза решилась: нужно обсудить все с Саймоном, чтобы не возникло двух трактовок произошедшего. И лучше всего сделать это немедленно. Она достала из-под подушки телефон и сняла его с авиарежима. По сложившейся привычке проверила пропущенные вызовы, с удивлением обнаружив шесть звонков от Николь. Последний буквально пять минут назад. Лиза попыталась вспомнить, как она вела себя в баре. Делала ли что-то… неприличное? Могла ли Николь стать невольным свидетелем ее падения?

Телефон завибрировал. Лиза посмотрела, кто звонит, и скривилась. Легка на помине.

— Да? — ответила она с опаской.

— Вот черт! — восхитилась Николь. — Ну хоть одной проблемой меньше!

— М-м-м… — стыд сковал Лизу.

— Ты в порядке? — прозвучало вполне искренне.

— Похмелье…

— Это понятно! — отмахнулась собеседница. — Тебя уже отпустили или не задерживали вообще?

— М-м-м… — сердце Лизы пропустило удар.

— Ты что, не в курсе? — удивилась Николь. — Твой мужик в тюрьме вообще-то!

Лиза вздрогнула, мир перевернулся с ног на голову, по телу прошла волна спазмов. Лиза открыла было рот, чтобы что-то ответить, но потом нахмурилась.

— Ты о ком?

— А ты?

Лиза мысленно хлопнула себя по лбу и сделала голос нарочито хриплым, изображая чудовищное похмелье.

— У меня голова раскалывается, какого черта тебе надо? Я ничего не понимаю!

— Саймона приняли за вождение в нетрезвом виде!

— Он не мой мужик, — на автомате протянула Лиза, крепко зажмурившись. В этот момент она одновременно ощутила сразу несколько чувств, хотя раньше не думала, что такое возможно, — облегчение, вину и радость. И стыд за радость.

— Еще вчера так не казалось, — разочарованно хмыкнула Николь. — Я ему говорила, что бабы его в могилу сведут. Ладно, раз с мисс Манхэттен все в порядке…

Лиза поняла, что собеседница собирается бросить трубку. Обиделась на что-то?

— Подожди! Ты можешь нормально рассказать мне, что произошло?

Николь какое-то время молчала, как будто решая, стоит ли об этом разговаривать с Лизой. Наконец сжалилась или сделала одолжение:

— Я только из новостей знаю.

— А можешь с самого начала? С бара. Я ничего не помню. — Лиза поняла, что уже не лежит в кровати, а стоит рядом с ней с закрытыми глазами и почему-то прикрывает лицо ладонью.

— Ты быстренько укаталась. Я бы сказала, стремительно. Саймон сказал, что отвезет тебя домой. Я, конечно, попыталась его остановить, но… Он бил себя в грудь, уверял, что он привез, он и увезет. Но в целом причина такой повышенной ответственности была понятна. Я бы его осадила и отправила тебя на такси, но ты вдруг сказала, что поедешь с Саймоном. Мол, он парень надежный, с ним не пропадешь и прочая муть.

— Я же пьяная была. — Лиза попыталась то ли оправдаться, то ли упрекнуть собеседницу за недостаточную решительность.

— А я тебе мамка, что ли?! — отбрила Николь. — Вы взрослые люди! Видимо, поездка оказалась неудачной. Хотя, учитывая, что уехали вы примерно в два часа, а задержали его, судя по новостям, часов в шесть утра… Он тебя сначала довез, а потом сам попал или ты была в машине?

— Я не помню, — покачала головой Лиза, — но проснулась я дома. Думаю, я не могла забыть такое событие.

— Возможно. Но, с другой стороны, к тебе-то претензии какие? Ты пассажир. Тебя вообще полиция могла домой отвезти. Кто бы не хотел подбросить пьяную мисс Манхэттен домой? Такая услуга — практически социальный лифт. Ну или хотя бы на благодарность можно рассчитывать, — как-то очень зло пошутила Николь.

— Завязывай, — попросила Лиза.

— Ладно. В общем, там полный набор. Пока внятных деталей нет, но говорят и про алкоголь, и про опасное вождение с превышением скорости. До кучи открытая бутылка алкоголя в машине. Как понимаешь, это совсем хреново. С ним такое не первый раз происходит, насколько я знаю. Опасное вождение уж точно.

— Ему гарантированно светит тюрьма? — зачем-то поинтересовалась Лиза. Ей было очень стыдно, как будто произошедшее случилось по ее вине.

— Месяц при самом лучшем раскладе обеспечен. Какой-нибудь гигантский штраф, ну и права отнимут. Тут еще надо понимать, что дело громкое. Саймон — медийная личность. Будет публичная порка. Какой-нибудь молодой амбициозный прокурор с удовольствием поработает на камеру, восстанавливая закон и порядок.

— Господи… — Лиза села на кровать и вздохнула. Слишком много всего для одного утра.

— Ну ты там все на себя не грузи. — Николь уловила настрой собеседницы. — Это должно было произойти рано или поздно. Не с тобой, так с какой-нибудь другой… девушкой.

— М-м-м…

— Прости, звучит хреново, но… Так оно и есть. Саймон такой, понимаешь? Это как бы несущая конструкция его личности.

— Что «это»? — с какой-то странной злостью поинтересовалась Лиза.

— Я хотела сказать «секс», но… — Николь помолчала. — Сейчас подумала, что тут подходит другое слово.

— Какое? — Лиза чувствовала, что начинает закипать.

— «Похоть».

— О, да хватит этой паранойи с Сарханом! Нет никакого Сархана, никакой похоти, всей этой хренотени!

— Ну-ну, — усмехнулась Николь. — Ты там все еще на стадии отрицания?

— Хватит! — отрезала Лиза. — Саймон сам виноват, никакой Сархан тут ни при чем!

— Это тоже правда. Каждый сам за себя. Поэтому Парсли заплатил за гордыню, а Саймон за похоть…

Лиза сбросила звонок и отшвырнула телефон в сторону. Ее окончательно вывел из себя параноидальный тон Николь. Сархан, заговоры, метафизика! Прямо-таки рука Провидения! Лиза встала с кровати. Надо ли вытаскивать Саймона? Это вообще возможно? Сколько это стоит? Почему она должна этим заниматься? Почему всегда она? На границе сознания промелькнул еще один вопрос, но она его проигнорировала.

Лиза пошла на кухню, сунула капсулу в кофемашину и стала бесцельно ходить кругами, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на осколки. Процесс требовал концентрации и отвлекал от захлестывавших ее чувств. Ей вдруг вспомнился еще один эпизод из ночных приключений. Лиза даже не могла предположить, какой ассоциативный ряд привел ее к этому воспоминанию.

— У тебя есть какая-нибудь интересная мечта?

— Наверное, потерять на время память, — глядя на дорогу и лаская руль одной рукой, ответил Саймон.

— Да брось. — Лиза усмехнулась, но поняла, что он абсолютно серьезен. — Только не говори мне про невыносимый груз прошлого!

— Нет, конечно. По крайней мере, не в том смысле.

— Тогда зачем?

— Я бы хотел посмотреть на свою игру. Понимаешь? — Саймон отвлекся от дороги и перевел взгляд на нее.

— Как бы со стороны?

— Да. Понять, действительно ли я чего-то стою как актер. Я вижу процесс своей работы изнутри, понимаешь? Если образно… Она как гобелен. Зрители стоят с одной стороны, а я с другой. Они видят сюжет, картину, что-то переживают. А я вижу каждую торчащую нитку. Это иногда сводит меня с ума. И даже если я смотрю с другой стороны, как зритель, вижу цельную картину на экране, я все равно знаю, что происходило внутри. Поэтому было бы здорово увидеть свою игру, не имея к ней никакого отношения.

— Зачем?

— Наверное, чтобы быть уверенным… — Саймон усмехнулся.

— В чем?

— В том, что я хороший актер, или в том, что плохой. И то и другое освобождает. — Саймон открыл окно и закурил сигарету. Положил левую руку на дверь и хмыкнул. — Это как с пенисом.

— А что с твоим пенисом? — не поняла Лиза.

— Не с моим, а вообще! — Саймон сделал жест, как бы обозначающий некую рамку. — Если у тебя большой пенис — это здорово, если маленький — ну не повезло, но, по крайней мере, ты знаешь, что надо делать.

— И что же? — с интересом уточнила Лиза.

— Либо как-то его увеличить, либо научиться им хорошо пользоваться. Либо научиться каким-то трюкам, вообще с ним не связанным, — не важно. Главное, что все понятно.

— Какие глубокие познания в теории маленьких пенисов, — хмыкнула Лиза, но Саймон на подкол не среагировал. — Подожди! — она повернулась к нему и подняла палец вверх. — Ты сказал, что хочешь потерять память на время. Зачем вообще возвращать ее?

— Ты совсем пьяная, — рассмеялся он. — Чтобы снова стать тем, кто я есть!

— Зачем? — опять спросила она.

Зазвонил домофон, вырывая Лизу из размышлений. Она покосилась на кофе, от которого уже не шел пар, и пошла в прихожую.

— Да?

— Мисс Ру, к вам пришла мисс де Йонг.

Лиза беззвучно выругалась.

— Пусть поднимается.

Лиза повесила трубку и тяжело вздохнула. Она осмотрела гостиную в поисках последствий вчерашних приключений. Даже раскиданная в спальне одежда не выглядела совсем уж однозначно. Просто хозяйка неряха. Лиза взяла с кровати вибрирующий телефон. Ну да, забыла включить авиарежим, и теперь ей названивали журналисты. Звонил Том. Лиза поморщилась, мысленно отчитала себя за этот жест и пообещала себе перезвонить Тому, когда будет время.

Тяжелым медным колоколом ударил дверной звонок. Лиза вознесла хвалу всем богам за принятый аспирин, в противном случае этот звук отозвался бы эхом в больной голове.

Лиза поспешила в прихожую, на ходу переводя телефон в авиарежим. Открыв дверь, Лиза окинула взглядом пожилую женщину в строгом темном платье. При ней был тот же чемоданчик. Де Йонг оставалась верна себе в каждой детали.

— Мисс Ру, — поздоровалась Абигейл.

— С утра была ей. — Лиза хмыкнула.

— Это вселяет надежду.

— Надежду на что?

— На то, что вы ей и останетесь. — Де Йонг переступила порог.

Лизе показалось, что к ней приехала бабушка. Несколько чопорная и старомодная, но что поделать, это же бабушка.

— Вы уже в курсе новостей?

— Нет. Что-то случилось? — Лиза постаралась сделать равнодушный вид, а для подстраховки бросила ответ через плечо, направляясь на кухню: — Я только проснулась.

— Мистер Кокс арестован за вождение в нетрезвом виде, — сообщила де Йонг.

Лиза не знала, что ответить, чтобы ее слова прозвучали естественно. Поэтому просто обернулась, посмотрела на Абигейл и удрученно покачала головой. Потом отвернулась и пожала плечами. На этот раз жест был намеренным.

— У всех свои недостатки.

— Я думала, вы… — наверняка намеренно сделала паузу де Йонг, как будто подбирая слова, — были довольно тесно знакомы.

Откуда эта проклятая бабка может что-то знать, устало подумала Лиза, входя на кухню, и тут же уткнулась взглядом в осколки стакана.

— Аккуратно, тут стекло, я сейчас уберу. Хотите кофе?

— Да, пожалуйста.

Лиза вылила остывший кофе в раковину, сунула новую капсулу в кофемашину и принялась мыть чашку — только для того, чтобы не оборачиваться и не встречаться взглядом с Абигейл.

— Есть какие-то детали этой истории? Саймон не похож на… лихача.

— СМИ наперебой закидывают какие-то новые детали. Но пока непонятно, чему можно верить. — Де Йонг, судя по звуку, поставила чемоданчик на пол. — Возможно, опьянение было не только алкогольным, но и наркотическим. Нет данных экспертизы, просто домыслы журналистов.

— На основании чего журналисты делают такие предположения?

— У мистера Кокса обнаружили упаковку каких-то таблеток. Неизвестно каких. Кто-то говорит про ксанакс, кто-то про валиум.

Лиза едва не уронила чашку. Она медленно домыла ее и вытерла насухо, успокаивая дыхание и борясь с дрожью в руках.

— Секунду, уберу осколки.

Лиза вышла из кухни, подавив желание пойти в спальню и проверить, на месте ли таблетки. Де Йонг могла заметить такой маневр. Где может храниться щетка? Наверняка в кладовке. Лиза впервые заглянула в кладовку, поэтому понятия не имела, где включается свет. Она просто вошла в темное помещение и закрыла за собой дверь. Ей показалось очень ироничным то, что она прячется в кладовке от старушки, которая сидит на ее собственной кухне в ее собственной квартире. В этой темной, тесной кладовке было так… спокойно.

Лиза представила, как залезает в ящик от паранджи, напоминающий гроб. Она будет стоять тут до тех пор, пока ее не отнесут в какое-то другое место. И там будут какие-нибудь другие, хорошие и добрые люди. Она потерла лицо ладонями. Как таблетки вообще к нему попали? Могла ли она зачем-то дать их ему сама? Может, это не ее таблетки? Лиза ухватилась за последнее предположение, как утопающий за соломинку. Возможно, Саймону прописаны какие-нибудь обезболивающие и она зря волнуется за него. А ее таблетки сейчас лежат в сумочке. Но что, если нет? Скажет ли Саймон, откуда он их взял? Будут ли ей тогда задавать вопросы? А что, если она привлечет внимание полиции, а следом и налоговой? Да, у нее есть прикрытие, но действительно ли оно такое надежное, как ей говорили?

Возможно, если не выходить из этой кладовки, то ее никто не найдет. Лиза горько усмехнулась и включила фонарик на телефоне. Бинго! Щетка действительно была там. Как и совок. Лиза отправилась на кухню.

Де Йонг держала в руках картину Матисса, которую Лиза модифицировала, и внимательно изучала результат. По лицу невозможно было понять, что она думает. Будет ли она ругаться, восхищаться или вообще никак не отреагирует.

— Это вы сделали? — сухо поинтересовалась де Йонг.

— Да. Опять скажете, что во мне умирает художник?

Лиза принялась сгребать осколки щеткой. Этому процессу дрожащие руки мешали меньше, чем мытью чашки. Как эта бабка сделала из нее домохозяйку одним лишь своим присутствием?

— Художник умирает в каждом из нас, — все еще рассматривая картину, задумчиво сказала де Йонг. — Великими художниками становятся те, кто способен за этим процессом наблюдать.

— Ну, видимо, мне не стать великим художником. — Лиза усмехнулась.

— Художником, может, и не стать — в академическом смысле. А как высказывание — недурно. Не шедевр, конечно, но чувство тут есть.

— Чувство? — заинтересовалась Лиза.

— Наивное, конечно, но это в данном случае только плюс, — кивнула де Йонг.

Лиза подошла к ней и через плечо посмотрела на картину.

— Так что за чувство?

— Я не сторонник анализа личности художника через его творчество, но в данном случае я бы сказала, что художник влюблен.

13

Лиза в последний раз посмотрела в зеркало и поправила локон, придав прическе немного небрежности. Больше тянуть было нельзя.

Она вышла из спальни и посмотрела на де Йонг. Художница сидела на стуле посреди гостиной. На ее коленях лежал планшет с чистыми листами и карандашом.

— Что мне делать? — спросила Лиза, не зная, куда деть руки.

— А что бы вам хотелось делать?

— Исчезнуть.

— Исчезните, — пожала плечами де Йонг. Она не отрывала взгляда от своей натурщицы.

Лиза пыталась понять, куда именно смотрит Абигейл, но не могла. У нее вообще возникло ощущение, что художница смотрит чуть левее нее. Де Йонг мягким движением поправила карандаш, и без того идеально ровно зафиксированный зажимом.

— Мне куда-то сесть или…

— Вы можете делать все, что хотите, в границах этой комнаты. Но не используйте книги или смартфон.

Лизу раздражал этот тон. Почему нельзя просто посадить ее в определенную позу и рисовать? Она осмотрелась, пытаясь понять, где бы ей стоило находиться. Диван на фоне панорамного окна — это интересно, но он повернут не в ту сторону. Не будет же де Йонг рисовать ее затылок? Тогда, пожалуй, кресло. И панораму видно, и стоит оно вполоборота. Лиза пошла к креслу и поймала себя на том, что идет на цыпочках. Как будто ее снимают на видео. Сам факт присутствия наблюдателя сковывал ее.

Она села в кресло, чуть повернулась вправо, одну ногу вытянула, другую красиво согнула в колене. Чуть прогнула спину, отметив мысленно, что в таком ракурсе ее грудь должна выглядеть очень соблазнительно. Она посидела в такой позе какое-то время и покосилась на де Йонг. Художница не двигалась. Даже карандаш из зажима на планшете не достала.

— Вы будете рисовать? — с некоторым раздражением поинтересовалась Лиза.

— Буду.

— А почему не рисуете?

Художница не ответила, просто сидела и смотрела. Чего она ждет? Лиза все больше жалела о том, что согласилась позировать для портрета. Она повела плечами и потянулась. Вытянула руки вверх, выгнула спину, потом прикрыла глаза и вздохнула, проведя руками по шее.

Ей почему-то вспомнился Саймон. Очередная вспышка воспоминаний из безумной ночи. Даже не что-то конкретное. Просто звук мотора, запах сигарет и его руки на руле. Воспоминание погасло так же, как и вспыхнуло. Совсем призрачное видение. Что на самом деле происходило ночью, а что она выдумала, чтобы как-то восстановить события? Лиза сглотнула и открыла глаза. Посмотрела на гостью.

Де Йонг не реагировала. Лиза злилась. Старуха раздражала ее все больше. Лиза закинула ноги на подлокотник кресла и стала рассматривать ногти от нечего делать. Мысленно сделала пометку обновить маникюр. Несчастный скол на указательном пальце буквально делал ей больно: ее ногти должны быть безупречны независимо от обстоятельств. Ей стало смешно. Подобную чушь мог сказать бы Парсли. От этих слов веяло надменной холодностью и превосходством.

Интересно, подумала Лиза, о чем мог писать такой человек? Он же садист и моральный урод. Что хорошего могло прийти ему в голову? Если он такой же безумный, как все остальные на фотографии, значит, он посвятил творческому безумию всю свою жизнь. А потом сам же свою жизнь и оборвал. Хотя мог еще писать и писать. Вот вопрос: если ты создаешь то, что тебя переживет, останется на сотни лет, имеет ли значение то, как долго проживешь ты сам?

У него не было детей, вдруг подумала Лиза. Ни у кого из запечатленных на том фото нет детей… Она вынырнула из размышлений и посмотрела на де Йонг. Та по-прежнему сидела без движения. Ну и плевать, подумала Лиза. Мне-то какая разница. Если она платит, то может смотреть сколько душе угодно! Может, у бабки крыша едет! Лиза поджала одну ногу под себя и принялась болтать второй.

Лизе вдруг открылась разгадка странного расположения людей на фотографии. Это было буквально озарение. Фото всплыло перед глазами: чередующиеся мужчины и женщины, а потом сбой. Две женщины рядом. Де Йонг и Николь. Но на самом деле ошибки не было. Николь — мужчина. По крайней мере, был им. Или была? Лиза раздраженно хмыкнула. Ох уж эти терминологические сложности. В новую этику она еще не вникала.

Интересно, как Николь звали, когда она была мужчиной? Николас? Красивое получилось бы сочетание — Николас Кортез. Что-то вроде «побеждающего суды»? Лингвистических познаний Лизе не хватало, но даже такой вольный перевод ее вполне устраивал. Пожалуй, Николь это подходит. Эспен Хёст в вольном переводе превращался в «предугадывающего осень».

Лиза вспомнила импровизацию Николь в «Пятом круге», ее меняющийся голос… Возможно, он не менялся… физически, но — на уровне ощущений — он казался то мужским, то женским. Как можно было не заметить этого раньше? А выбор нарядов? Максимальное подчеркивание эдакой незрелой… девочковости. Николь отличается буйным характером. Скорее редким среди женщин. Если ты на самом деле мужчина, то очень удобно быть буйной женщиной. Возможно, характер испортили гормоны? Лиза вспомнила слезы Николь на похоронах. Она принимает таблетки?

Лизе вдруг показалось, что женщиной Николь никогда не станет. Не в физическом смысле, а в психологическом, что ли. Она же ведет себя по-мужски. Как будто хочет стать женщиной, но при этом зачем-то держится за мужчину внутри себя — злого, резкого, прямолинейного. Она мысленно вернулась к разговору с Саймоном. Той ночью он сказал, что хотел бы на время потерять память, чтобы посмотреть на свою игру со стороны, а потом вернуть память обратно. Снова стать собой. Зачем? Он, как и Николь, держится за свою внутреннюю суть?

Если трактовка фотографии Сархана верна, то грех Николь — это гнев. Именно за гнев Николь и держится! Этот гнев защищает ее. Благодаря ему она становится уязвимой. Но этот же гнев не дает ей получить желаемое — стать женщиной. Она может быть злой женщиной, но миновать соприкосновения с уязвимостью не выйдет. Лиза медленно покачала головой, почувствовав приступ жалости.

Что вообще толкнуло мужчину Николаса стать женщиной Николь? Очевидно, что это шаг к той самой уязвимости, которой он избегал. Безумие. Лиза усмехнулась. За последнюю неделю она употребила это слово больше, чем, пожалуй, за всю предыдущую жизнь. Лиза поняла, что сформулировала фразу как-то неправильно. А как правильно? Употребила чаще? Нет, хрень какая-то. Больше раз? Тоже ерунда. Большее количество раз? Да что это вообще за фраза? Она чиновник, что ли? Лиза зло ругнулась под нос, послала все эти формулировки подальше и гордо закрыла тему.

Парсли. Снова ее внимание переметнулось на другой объект. Гордыня. Принцип ведь должен быть тот же. Этот грех, с одной стороны, защищает его от чего-то, а с другой стороны, заставляет его страдать и платить определенную цену.

От чего можно защититься гордыней? Она вдруг вспомнила слова Парсли о том, что он когда-то видел ее на приеме, но не подошел, потому что не мог первым подойти к шлюхе. Эта фраза прозвучала в голове Лизы голосом Парсли. Лиза пощелкала пальцами, помогая себе думать. В случае с Николь она мгновенно додумалась, нет, даже не додумалась, а уловила ее секрет, увидела уязвимость, с которой та не может соприкоснуться. Но вот с Парсли все было очень трудно.

Мало ли от чего можно защищаться гордыней! Да, судя по его жизни, буквально от всего! Он почти открытым текстом посылал весь мир к черту, и мир был ему за это благодарен. Если вспомнить те же похороны, люди, которых он открыто презирал, пришли и попросили добавки. Зачем же ты умер, кто же нас теперь презирать будет, мысленно передразнила Лиза присутствовавших на церемонии.

Но тут же вспомнила вдову и едва не вздрогнула. Жена любила его всем сердцем. Лизе вдруг стало обидно за нее. Почему она любила человека, который меньше всего был этого достоин? Он не только вел себя как подонок, причиняя ей боль, но еще и выстрелил себе в рот, сделав жене больнее прежнего. Или наоборот — возможно, это был единственный способ прекратить ее страдания в браке. А что было бы, если бы Николь смогла пережить уязвимость? Стала бы она настоящей женщиной, как Пиноккио стал настоящим мальчиком? Лиза хихикнула. Но ведь простое принятие уязвимости не делает женщину женщиной. Да и в целом, вдруг подумала Лиза, почему бы не оставаться мужчиной, сохранив при этом уязвимость? Как бы то ни было, если бы Николь приняла свою слабость, стала бы другим человеком. И совсем не важно, какого пола. Но до тех пор, пока она держится за свой гнев, ничего не изменится.

Что-то отвлекло Лизу от мыслей. Она неожиданно вернулась в реальность, будто бы только что проснулась. Медленно моргнула несколько раз и осмотрелась. Де Йонг сидела на том же месте в той же позе. И проклятый карандаш по-прежнему покоился в зажиме. Лиза устало вздохнула и поджала ноги под себя. Чуть повернулась и привалилась к спинке кресла. Оказывается, у нее затекло буквально все тело. Свинцовая усталость заполнила конечности. Лиза похвалила себя за выбор кресла. На диване было бы не так мягко.

Она снова посмотрела на де Йонг. Ничего, конечно же, не изменилось. Лиза покачала головой. Бабка могла бы уже начать рисовать! Могла бы хоть немного уважения проявить! Неужели она не понимает, что Лиза устала сидеть в этом кресле? Ну и черт с ней, подумала Лиза, не поймала момент — ее проблемы. Я сделала все, что могла. Она неожиданно ловко для самой себя свернулась в клубочек и положила голову на подлокотник. Если процесс растянется надолго, то она хотя бы поспит.

Почему-то перед глазами снова встала проклятая фотография. Зачем Сархан это сделал? Каждый человек на этой фотографии чего-то да стоит. У каждого своя история, своя жизнь. И не похоже, что очень легкая. Даже у зятя мэра — Парсли. От хорошей жизни ведь не суют ствол в рот. Скорее наоборот — жизнь у всех на этой фотографии больше напоминает борьбу. Неужели они заслужили такое отношение? Один щелчок затвора фотоаппарата — и все они мгновенно превратились в уродов. Все, кроме Лизы, пожалуй. Хотя тоже не факт.

У нее перед глазами почему-то оказалась Миллер. Ее поза и лицо особенно хорошо отпечатались в памяти. Она смотрела в объектив широко раскрытыми, испуганными глазами и прикрывала рот рукой. Лоб прочертили неведомо откуда взявшиеся морщины. Казалось, лоб и вовсе принадлежит другому человеку. Какому-нибудь здоровенному мужику с лоснящейся от жира лысиной.

Лизу передернуло. Как ни крути, жуткое зрелище. Но ведь Миллер не такая на самом-то деле. Возможно, она не страдает от избытка такта и вежливости, но, кажется, жесткая манера держаться связана с плотным графиком работы, а не с вредностью. Лиза вспомнила, как Миллер приехала на похороны в последний момент, одетая совершенно неподобающим образом. Можно предположить, что она приехала с тренировки или с репетиции. И после похорон куда-то торопилась. На другую репетицию?

Лизе по совершенно необъяснимой причине стало жалко балерину. Она ничего не знала о жизни Миллер, но была уверена, что девушка живет одними лишь бесконечными тренировками. Годы напряженной ежедневной работы. Строгая диета и подсчет калорий, подумала Лиза. Наверняка. То есть после изнурительных тренировок Анна даже не может съесть какую-нибудь восхитительную гадость. Чипсы, например. Вся жизнь сфокусирована в танце. Ради чего вообще такие жертвы? Что взамен? Вот это ужасное фото? Неужели Миллер не заслужила чего-то лучше, чем такая постыдная слава?

«Грешники», припомнила Лиза прилипшее к фотографии название. Оно подходило снимку. Уж куда больше, чем то, которое дал ему автор, — «Равнодушие». Лиза поняла, что не сможет уснуть, а лежать ей надоело. Она села в кресле и потянулась, широко раскинув руки. Посмотрела на де Йонг. Та сидела в прежней позе, на бумаге так ничего и не появилось. Лизе показалось, что бабка даже не дышит. Возможно, она давно умерла и теперь превращается в мумию.

Последняя мысль показалась Лизе смешной. Лиза представила, что у де Йонг внутри пусто. Что-то в этом было символическое. Что там у нее за грех на фотографии? Зависть? Вот у нее от зависти все внутренности и сгорели. Лизе понравилась эта идея. Перед глазами возникла пустыня. Не разноцветная, как, допустим, около Дахаба, где кажется, будто кто-то специально насыпал песок всех возможных цветов, а настоящая, с барханами. Почти монохромная.

Вскоре Лизе надоело представлять песок. Она откинулась на спинку кресла, положила руки на подлокотники и закинула ногу на ногу. Не думая о чем-то конкретном, пожевала губы. Нетерпеливо побарабанила пальцами правой руки по подлокотнику. Взгляд сам собой уперся в настенные часы. Она не засекла, во сколько они начали работать, но вдруг болезненно резко ощутила, что время уходит. Она рассиживается тут без дела, получая не самые большие деньги, хотя могла бы потратить эти часы куда эффективнее. Можно сколько угодно размышлять об искусстве, безумии, особенностях восприятия и фокусах сознания, но это не приносит денег. А деньги ей нужны. Очень.

Ей почему-то вспомнился Джонсон. Этот человек был для нее главной загадкой во всей семерке. Его и вовсе как будто не было. Лиза вспомнила, как на похоронах Парсли он договаривался с каким-то чиновником о контракте. Если верить словам Саймона, конечно. Ей вдруг пришел в голову прекрасный образ. Если бы она рисовала абстрактную картину, на которой изобразила всю семерку «грешников», то Джонсона она не рисовала бы вообще. Оставила бы пустое место между ней и де Йонг.

Лизу эта мысль заинтересовала. Девушка чуть подалась вперед, сменила позу на более удобную. А какими цветами она рисовала бы? Можно ли присвоить каждому из «грешников» какой-то цвет? Кстати, подумала Лиза. В радуге тоже семь цветов. И даже символично было бы не использовать черный и белый.

Красный — это Саймон. Эта мысль была первой и явно не подлежала критике. Кто, если не он? Возможно, конечно, при выборе цвета сыграл решающую роль не столько он сам, сколько его машина. С оранжевым тоже все просто. Конечно же, Миллер. Никто из всей семерки не показался ей таким же… энергичным. Желтый. Лиза задумчиво нахмурилась. Тут, наверное, подойдет ассоциативный признак. Желтый — это золото. Несомненно, Джонсон. Да, минуту назад он вообще должен был быть пустым местом, но система координат изменилась. Лиза получала странное удовлетворение от этой игры с визуальными образами. Теперь зеленый — скучная де Йонг. На голубом Лиза на секунду задумалась, но на самом деле не хотела видеть очевидного. Ей сразу же вспомнились небесно-голубые глаза Парсли. Она мысленно махнула рукой. Этот цвет, по ее мнению, ему не очень подходил, но можно сделать художественное допущение. Синий — тут все просто: она сама. Кроме того что синий в моде, он еще и неплохо сочетается с ее рыжими волосами. Нескромно, но, если смотреть фактам в лицо, она в этой семерке самая красивая. И вполне логично, что фиолетовый цвет достался Николь. Цвет того самого безумия, о котором она все время говорит. А еще нестабильности и несформированности. Просто идеально.

Лиза снова на секунду вынырнула из своих размышлений и посмотрела на де Йонг. Вроде бы ничего не изменилось, но все же… Что-то в выражении лица… Ей кажется или бабка чем-то недовольна? Ее проблемы. Лиза сменила позу, теперь она полностью копировала де Йонг. Лизе хотелось ее немножко подразнить. И посмотреть, как старуха на это отреагирует.

Де Йонг все так же смотрела своим странным расфокусированным взглядом. Такое ощущение, что она старалась не фиксироваться на какой-то детали, чтобы не упустить всю остальную картину. Нет, даже не так! Она не хотела рассматривать деталь в отрыве от контекста. Лиза нахмурилась. Ей стало очевидно, что бабка не просто сидит и ждет чуда. Де Йонг смотрит. Причем это какой-то очень хитрый процесс, требующий высокой концентрации.

Лиза махнула рукой на разгадывание этой тайны и мысленно вернулась к радуге, о которой недавно размышляла. Повторила соотношение цветов и фамилий. Хмыкнула. Этот порядок совпадал с порядком семерки на фотографии Сархана. За одним обидным исключением. Лизе и де Йонг надо было поменяться цветами. Таким образом, художница становилась синей, а Лиза — зеленой. Обидно. Зеленый цвет у Лизы ассоциировался с унылым болотом и лягушками. То есть Сархан хотел этим отразить ее уныние?

Ладно, это она могла принять скрепя сердце, но вот де Йонг! Синий цвет? Лизин любимый. Просто невыносимо! На старухе любой другой цвет смотрелся бы лучше, чем этот. Нет, надо быть честной: любой другой цвет смотрелся бы так же плохо. Было особенно обидно оттого, что подходивший Лизе синий достался именно де Йонг. Ладно бы Саймону или Николь.

Она вспомнила, как сравнивала де Йонг с мумией, у которой все органы выжгла зависть. Сейчас это сравнение казалось не очень корректным. Лизу озарило: зависть работает иначе. Синий цвет стал триггером. Лиза была готова смириться с доставшимся ей зеленым, но мысль о том, что де Йонг будет в синем… раздражала. И этот раздражитель требовалось устранить. Лиза не столько хотела забрать цвет себе, сколько отнять его у бабки.

Лиза вдруг поняла, о каких именно ключах говорил Саймон в «Пятом круге». И о каких отношениях с несуществующим говорила Николь. Теперь Лизе казалось, что Сархан создал свою работу именно для нее. Лиза провела параллель между Сарханом и де Йонг. Абигейл никогда не станет и вполовину такой великой, как Сархан. Она и не хочет. Ей достаточно того, чтобы исчез раздражитель. То самое фото, другие его работы или сам загадочный художник. Нет задачи взобраться на его уровень, а вот скинуть его с вершины — это да.

Лиза снова посмотрела на художницу. Недавняя острота сознания забрала все доступные мыслительные ресурсы. Де Йонг сидела, сложив руки на коленях. Теперь уже совершенно точно можно было сказать, что выражение лица у нее изменилось. Вероятно, она просто устала.

— На сегодня все, — сказала вдруг Абигейл и медленно встала.

Лиза только в этот момент осознала, что де Йонг все это время вообще не шевелилась, сидя на жестком стуле. Должно быть, у нее затекли все конечности, устала спина и просто безумно болела задница.

— Вы же ничего не нарисовали! — возмутилась Лиза.

— Да что вы говорите, мисс Ру? А я и не заметила! — скривилась де Йонг.

Лизе показалось, что художница очень сильно чем-то раздражена.

14

Лиза закрыла дверь за де Йонг и взялась за голову. Боль возвращалась, несмотря на аспирин. Это была какая-то новая боль. Она не концентрировалась в конкретной точке, а охватывала весь череп. Нет, скорее давила на него изнутри. Как газ, распирающий воздушный шарик. Его вроде нет, но давление чувствуется. Лиза пошла на кухню, сунула капсулу в кофемашину и осмотрелась, вспоминая, что хотела сделать. Мысли путались, будто бы блуждали в том газе, который заполнял голову.

Повинуясь странному влечению, Лиза пошла в спальню. Взяла с зарядки телефон и сняла его с авиарежима. Она едва успела развернуться, чтобы пойти на кухню, как телефон завибрировал. Лиза медленно посмотрела на экран. Незнакомый номер. Нет никаких причин брать трубку, но… Она сама не понимала, почему сделала это. Лизе показалась, что она не участвует в процессе, просто наблюдает за тем, как ее палец делает движение по экрану, а рука подносит смартфон к уху.

— Да?

— Привет.

Лиза не сразу поняла, кто это. Саймон звучал подавленно.

— Как ты? — она медленно села на кровать, не зная куда деться.

Возникло странное щемящее чувство. Как будто тоскливое чудовище поселилось в солнечном сплетении. То самое, которое она пыталась разглядеть в «Пятом круге».

— Я в порядке. — Саймон усмехнулся. — Я это заслужил в любом случае.

Ей послышались вопросительные нотки в последней фразе. Наступила странная тишина. Тоскливый монстр в солнечном сплетении стал больше. Что-то происходило. Лиза ждала.

— Черт, я не мастер говорить слова без сценария, — попытался пошутить Саймон и тут же стушевался. — Дурацкая шутка получилась…

Лиза просто не узнавала его. Его речь, фразы. Все стало другим. Перемена в нем, с одной стороны, пугала, а с другой — завораживала.

— Ты в тюрьме? — зачем-то спросила Лиза.

— Что? Не совсем, суда еще не было и… Да это не важно. — Саймон глотал согласные. Человек, который всю сознательную жизнь говорил со сцены.

— Послушай…

— Нет! — он перебил ее. — Я знаю.

Снова наступила пауза. Лизе показалось, что Саймон никак не может сказать что-то. Она зачесала волосы пятерней и закусила большой палец. Колотилось сердце, хотелось встать и идти куда-то, но она замерла.

— Я… — он глубоко вздохнул и наконец сказал то, что все не мог произнести: — Прости!

Лиза не успела даже удивиться. Связь прервалась. Она посмотрела на экран телефона. Тоскливый монстр в груди будто бы взорвался. Он в один миг разлетелся по всему телу, а в солнечном сплетении образовалась дыра.

Лиза нажала на последний вызов и прижала телефон к уху. Длинные гудки. Один, два, три, пять, семь. Она вдруг поняла, что плачет. То ли из-за дыры в солнечном сплетении, то ли из-за того, что почти до крови закусила палец. Зубы впивались в ноготь и в подушечку. Боль как бы распадалась на два вида. Резкая, холодная, напоминающая луч фонаря — от ногтя, а мягкая, тягучая — от подушечки пальца.

Лиза снова нажала на вызов и принялась считать гудки. Она снова считает гудки! Вызов оборвался. Лиза тут же набрала еще раз, но абонент оказался вне зоны доступа. Она отбросила телефон, выпустила палец изо рта и закрыла лицо руками. Мир исчез. Реальность развалилась окончательно. Лиза не понимала, что было в прошлом, а что происходит сейчас. Или это только должно произойти?

Она считает гудки на кухне, в гостиной, в спальне. Она не может перестать звонить, потому что иначе сойдет с ума. Если она положит трубку, наступит конец. Все сжалось в одну точку, за которой не было будущего. Хотелось звонить и надеяться на то, что Саймон ответит. Когда все это было? Год назад? Два? Было ли это вообще?

Полиция входит в ее дом. Все рушится. Мужчина из ФБР что-то долго говорит, но она не понимает ни слова. Она не может оторвать взгляда от его жестикулирующих волосатых рук. Когда все это произошло? Что произошло? Зачем они приходили? Или это еще не случилось? Лиза поняла, что не дышит. Судорожно втянула воздух и закашлялась. Кашель взрывал голову страшными вспышками боли. В глазах то вспыхивал свет, то все меркло. Она сжалась в комок.

Завибрировал телефон. Лиза мгновенно повернулась и почти наугад схватила трубку.

— Да!

— Добрый день, мисс Ру! — обрадовался незнакомый голос.

Лиза сбросила звонок и перевела телефон в авиарежим. Покашливая, встала с кровати и взяла сумочку. Дрожащими руками стала рыться в ней. Потом разозлилась и просто вытряхнула все содержимое. Но тут же вспомнила, что таблетки остались у Саймона. А Саймон в тюрьме. Она схватилась за голову и зарычала. Этому нет конца! Она вышла из спальни, осматриваясь по сторонам. Ей нужно хоть что-то, чтобы отвлечься, чтобы не чувствовать эту боль!

Лиза пошла на кухню, открыла винный шкаф, сразу же вспомнила, что в нем пусто, и с такой силой хлопнула дверцей, что стеклянная ее часть рассыпалась на мелкие осколки, которые весело застучали по плитке. В мозгу вдруг мелькнула странная картина: Лиза бьет какого-то мужчину массивным флаконом духов по голове. Красивый флакон разлетается вдребезги. Но внутри него оказывается маленькая жестяная капсула. Лиза провожает ее полет удивленным взглядом.

Она вернулась в реальность. Осмотрелась. Взгляд наткнулся на оторванную вчера ручку шкафа, потом на лежавшую на столе картину. Лиза поняла, что нужно выйти на свежий воздух. Давление в голове стало почти невыносимым. Она устремилась в гардеробную, накинула куртку и вышла из квартиры. Каждый шаг отдавался вспышкой боли. Как будто импульс от соприкосновения ступни с полом проходил по ноге, через тазобедренный сустав попадал в позвоночник и там разгонялся по прямой, как «форд-мустанг» шестьдесят девятого года. А гонка эта заканчивалась страшным столкновением с основанием черепа.

Лиза вошла в лифт, нажала на кнопку, посмотрелась в зеркало и не узнала свое лицо. Она смотрела на женщину в отражении с удивлением и интересом. Как будто заново изучала это лицо. Покрасневшие глаза, скулы, едва заметные морщинки. Черты лица были знакомыми, но почему-то абсолютно новыми, неизведанными. Звякнул колокольчик, лифт остановился. Лиза вышла в холл.

— Мисс Ру, — растерянно, даже как-то виновато улыбнулась ей девочка за стойкой.

Лиза намеревалась кивнуть и пройти мимо, но остановилась и вопросительно посмотрела на девочку.

— Что-то случилось?

— Там журналисты. — Девочка произнесла это со смесью сочувствия и стыда. Будто ей доставляла страдания сама мысль о том, что она не может решить эту проблему.

— Много?

— Да, — кивнула девочка. — Мы можем не пускать их сюда, но запретить им караулить вас мы не в силах. Если вы хотите куда-то поехать, то мы можем подать машину на подземную парковку.

— Нет. — Лиза покачала головой. — Не хочу.

Она пошла к лифту. Рано или поздно это должно было произойти. А не де Йонг ли сдала ее адрес прессе?

— Постойте, посылка!

Лиза обернулась, непонимающе уставилась в красивые серо-зеленые глаза. И только через несколько секунд поняла, о чем речь.

— Ах да, давайте.

Она взяла черный матовый конверт, постаралась улыбнуться на прощание и вошла в лифт. Бархатистый, с золотым тиснением конверт даже пах приятно. Она с удовольствием поводила кончиками пальцев по поверхности. На ощупь конверт был тепло-синим или скорее голубым. Даже жалко было его рвать.

Она вдруг прочувствовала синестетическую рифму. Неужели Парсли тоже уловил параллель с радугой? Мог ли он специально подобрать конверт? Необходимость вскрыть письмо создавала интересную смысловую смычку с его содержимым. Она уже знала, что увидит внутри. Единственное, чего она не понимала, почему письмо пришло с таким опозданием.

Звякнул колокольчик, лифт остановился. Лиза вышла и прислонилась к стене, достала сложенный пополам лист бумаги и развернула. Бумага была самая обычная. Очередной смысл в смысле? Лиза усмехнулась и пробежала глазами по тексту. Буквы расплывались перед глазами. Она выхватывала отдельные слова, но никак не могла уловить суть. На бумагу что-то капнуло. Перед глазами возник Парсли. Он стоял на балконе, опираясь на красивые кованые перила, курил и смотрел на закат. Он, кажется, только что проснулся. Еще не успел привести себя в порядок, беспорядочно торчавшие волосы трепал теплый ветер. Парсли жадно курил и так же жадно поедал глазами закат.

Лиза вздрогнула. На лист капнула еще одна слеза. Она сглотнула и вытерла слезы тыльной стороной ладони. Почему она вообще плачет? Почему ей не все равно? Почему так больно и тоскливо? Лиза практически на ощупь открыла дверь и вошла домой. Головная боль выветрилась. По телу растекалось тепло. Она усмехнулась и громко всхлипнула. Пару раз шмыгнула носом и пошла на кухню. «Да, я схожу с ума, но что я могу с этим поделать?» На кухне она открыла один из ящичков и достала маркеры. Цветов маловато, но выбирать не приходится. Она положила на стол конверт и приглашение. Усмехнулась и снова расплакалась.

Это были одновременно ее и не ее слезы. Как будто бы где-то внутри нее плакала вдова Парсли. И теперь Лиза могла разделить ее скорбь. Она как бы увидела мир ее глазами.

Лиза вышла в гостиную и осмотрела стену. Зубами сняла колпачок с маркера и стала рисовать кованые перила. Глаза застили слезы. Она вспомнила песню вдовы. Вспомнила, как впервые увидела ее на похоронах. Хрупкую женщину, несущую с мужчинами гроб. А смогла бы она сама вот так?.. Перед глазами снова возник Парсли. Он все так же стоял на балконе, но вдруг повернулся, ощутив на себе взгляд Лизы. Он всегда чувствовал, когда она смотрит на него.

Вот он, человек, отгородившийся от мира своей гордыней. Вознесший себя на одному ему понятную вершину, куда никому, кроме него, дороги нет. Нельзя отвергнуть того, кто сам отверг всех. Дурак, Парсли, какой же ты дурак! Лиза снова утерла слезы, но не сдержалась и разревелась в голос. Она прекратила любые попытки бороться с рвавшейся наружу болью и рыданиями. Просто рисовала дрожащей рукой. Десятилетия борьбы с тем, что сам же и создал. Затворничество, одиночество — и безумие, воплощенное в тексте.

Как она могла не заметить, что он на грани? Это ведь было очевидно еще на том приеме. Достаточно было просто посмотреть! Сам факт того, что он туда приехал. Он искал встречи с людьми, но не мог преодолеть гордыню, ставшую его сущностью. Невозможно преодолеть то, что сам старательно создаешь всю жизнь. Для этого нужно отказаться от самого себя.

Она вспомнила момент, когда незаданные вопросы остались только у Парсли и Джонсона. И они оба тянули время. Тогда ей показалось, что они просто соревнуются, как мальчишки. Кто кого продавит. У кого сдадут нервы. Но теперь понимала, что дело не в этом. Парсли просто не мог задать вопрос первым. Либо лучший — либо никакой. Его вполне устраивало, что проиграют оба. Лиза усмехнулась. Эти события казались такими далекими, хотя на самом деле прошло… Сколько? Неделя? Чуть больше?

Она вспомнила встречу с Парсли. Его странное поведение. Он, с одной стороны, пытался поговорить, почти молил о помощи, но с другой — не мог преодолеть ту же самую проклятую гордыню. Надеялся, что Лиза догадается? Возможно, последней каплей стала публикация фотографии. Лиза отбросила маркер и открыла другой. Сделала шаг назад и рассмотрела рисунок. Смысла в нем было мало. Она видела только расплывчатые цветные пятна. Слезы.

Лиза вспомнила предсмертную записку Парсли. Удивительно, но та всплыла в памяти дословно, будто Лиза ее заучивала:

Теперь, когда мне понятно, что нет на самом деле никаких других, я могу спокойно снять с себя свою гордыню.

Лиза поняла, что проговаривает эти строки, и снова разревелась.

То, что я сделал, — это не слабость, а высшее проявление свободы воли. К несчастью, в этом никто не виноват.

В этот момент Лиза абсолютно четко поняла, что ее не существует. Плачет не Лиза, но вдова Парсли. И она же повторяет предсмертную записку, несомненно выученную наизусть после тысячи перечитываний.

Возможно, единственное, о чем я жалею, — что на моих похоронах не будет Сархана. Ему там, к сожалению, нет места.

Парсли не столько защищался от мира, сколько защищал мир от себя. Он не любил людей, это правда, но он чувствовал их и болел ими. Он сопереживал и сочувствовал людям. Он причинял им боль, а она почему-то отзывалась в нем самом. Вечный замкнутый круг. Он не хотел делать больно, но и не мог справиться с собой. Желание творить и желание разрушать тесно связаны.

Парсли действительно понял, кто такой Сархан, но он говорил не о человеке. Люди его мало интересовали. Парсли обращался к Богу. Вот уж кому действительно не было места на его похоронах. Всю свою жизнь Парсли хотел ломать его игрушки просто за то, что Бог сделал его таким. Он не мог смириться и принять ни свой садизм, ни свою способность чувствовать. И наверное, никто бы не смог. Безумный, безвыходный замкнутый круг. Чем больше он причинял боли, тем больше чувствовал ее сам. Наверное, другого выхода действительно не было — только разорвать этот порочный круг.

Лиза шмыгнула носом, сделала шаг назад и посмотрела на рисунок глазами вдовы. Пожалуй, нет человека, который недостоин ее любви больше, чем он. И нет человека, который нуждался бы в ней больше, чем он. Каждый день он просыпался только для того, чтобы спуститься в ад, а потом возвращался оттуда, чтобы рассказать об этом. Чтобы описать его и позволить людям соприкоснуться с ним. Возможно, чтобы предостеречь. А может, он писал просто для того, чтобы не сойти с ума.

И его жена прошла этот путь вместе с ним. Да, он делал ей больно, но и сам тонул в той же боли. Он хотел прогнать ее, говорил, требовал, увещевал. Но она видела все в его глазах. Она обнимала его и отправлялась в ад вместе с ним.

Слезы высыхали. Лиза поняла, что безумие закончилось. Резко, без предупреждения. Просто возникла приятная усталость и опустошенность. Она вытерла остатки слез и посмотрела на рисунок. На этот раз своими глазами. Ни одной ровной линии. Какие-то рваные, не связанные между собой полосы, штрихи и черт знает что. Это вообще не рисунок.

Лиза устало рассматривала испорченную стену. Почему это минуту назад казалось ей картиной? Это был Парсли на балконе. Она даже не спрашивала себя, почему ей взбрело в голову рисовать этого морального урода на своей стене. Лиза устало поплелась в спальню. Дальше так продолжаться не может. Ее жизнь летит в пропасть, а сама она несомненно сходит с ума.

Лиза зачем-то взяла телефон и сняла его с авиарежима. Некоторое время тупо смотрела на экран. Кажется, сработало. Ей пришло сообщение:

Есть важный клиент. Ты срочно нужна.

Лиза усмехнулась. Она наблюдала за тем, как в ней нарастает ярость. Что-то красно-черное рванулось от плеч и стремительно, как пожар, охватило все тело. Лиза хохотнула, почему-то скопировав Николь, и быстро написала ответ:

Ну так обслужи его!

Потом отбросила телефон и рассмеялась. Пусть все горит огнем! Вся ее жизнь! Не так уж она хороша, чтобы ею дорожить. Лиза поняла, что больше не может сидеть на одном месте. Она вскочила и пошла в гостиную. Зацепила торшер, тот упал, лампочка лопнула. Лиза посмотрела на торшер с озорным презрением. Как будто это был пьяный товарищ, не выдержавший попойки. Свалившийся в первый же час.

Лиза взяла торшер, сдернула с него абажур и пару раз махнула получившейся палкой, извлекая из воздуха приятный свистяще-гудящий звук. Потом окинула взглядом гостиную и с сожалением отметила невероятный минимализм интерьера. Просто нечего разнести. Разве что светильники, но потом придется ходить по стеклу. Она покрутилась на месте, думая, чем бы еще себя занять. Ей очень понравилось это движение. Она крутанулась еще раз и еще. А потом раскинула руки и закружилась.

Гостиная смазалась, превратившись в калейдоскоп нечетких линий. Особенно красивой оказалась картина, сильно выделявшаяся на фоне сдержанных цветов интерьера. Лиза стала ускоряться. Внутри все еще бурлила ярость, так и не нашедшая выхода. Но если раньше она охватывала все тело, то теперь скопилась возле горла. Лиза запела первую пришедшую в голову песню. Это было что-то детское, абсолютно дурацкое и бессмысленное, зато ритмичное. Она с удивлением слушала свой голос и ускоряла вращение.

Гостиная мелькала все быстрее, кровь прилила к рукам, и те неприятно покалывало, а ноги уже начинали заплетаться. Вскоре все изменилось. Ритм песенки совпал с вращением тела. Ей удалось уловить хрупкий баланс. Она превратилась в волчок. Голос стал меняться. Из песенки стали пропадать слоги и даже целые слова. Текст утратил смысл, превратившись в набор ритмичных звуков. Это происходило само собой, никаких размышлений не требовалось. Просто отсекалось все лишнее.

Детская песенка превратилась в мантру, а сама Лиза в дервиша, исполняющего танец. Она как будто видела себя со стороны и одновременно чувствовала все, что происходит с телом. И первая же мысль о том, что это невозможно, выбила ее из равновесия. Песня прервалась. Вестибулярный аппарат такого не простил. Перед глазами все кружилось, Лизу повело в сторону, и она наткнулась на диван. Повезло, подумала Лиза, а могла бы и в панорамное окно выйти.

Ее тошнило. Но добраться до туалета она бы не смогла. Лиза стала глубоко дышать, но это не очень помогало. Да к черту, подумала она. И намеренно перестала избегать тошноты. В каком-то смысле поступила наоборот. Сфокусировала все свое внимание на том, как именно она это чувствует. Где находится тошнота, как ощущается.

Лиза неожиданно для себя самой вспомнила, что уже встречала Миллер. Задолго до приема в особняке Хёста. Но где? Кажется, на работе, в каком-то ресторане… Лиза улучила момент, чтобы спрятаться от клиента и перевести дух. Чуть ли не вбежала в туалет и распахнула ближайшую кабинку. Там-то она и встретила Миллер. Ту рвало. Причем как-то… неестественно, что ли. Лизу эта картина почему-то завораживала, она стояла и смотрела. Миллер обернулась на секунду и зло послала ее ко всем чертям. Вот такая первая встреча, мысленно усмехнулась Лиза.

Тошнота, как ни странно, уже прошла. Лиза села на диван и бессмысленно уставилась на город. Все рушится. На этот раз окончательно. Бесповоротно. Рановато она послала шефа. Контора как раз таки могла оказать необходимое содействие. Может, извиниться? Или сказать, что не туда написала, перепутала номер? Нет, в такое не поверят. Сказать честно, что она была в расстроенных чувствах? Может, поймут? Лиза покачала головой. Нет, к черту все это!

Зазвонил телефон. Что это, если не рука Провидения?

— Алло.

— Мисс Ру… — Том, кажется, настолько удивился тому, что она взяла трубку, что тут же растерялся.

— Да. Извините, это очень нагло с моей стороны, но мне нужна помощь! — тут же выпалила Лиза.

— Хм…

— Пожалуйста! — она уловила ноющие, но милые интонации собственного голоса.

— Какого рода помощь? — обреченно вздохнул Том.

— Вы ведь наверняка в курсе, где находится Саймон? Вы же можете с ним как-нибудь связаться? Отправить к нему юристов и…

— П-подождите, мисс Ру! Подождите! Почему бы вам просто не обратиться к адвокату и…

— Мне почему-то кажется, что через вас все это будет намного быстрее и эффективнее! И… ну, вы первый, кто пришел мне в голову. Вы позвонили в очень удачный момент.

— Успокойтесь. Вы хотите вытащить из тюрьмы Саймона Кокса? — голос журналиста звучал спокойно и даже убаюкивающе…

— Да!

— Сейчас посмотрим, что можно сделать. Дело в том, что…

15

Лиза не поняла, что ее разбудило. Просто вдруг осознала себя бодрствующей. Более того, она не ощущала плавного перехода от сна к яви. Сон вроде бы и не отступал, мозг не осознавал новую реальность. Лиза не стала открывать глаза.

Странное чувство не давало ей этого сделать. Лиза сосредоточилась на нем. Что это? Смятение? Сомнение? Растерянность? Она не понимала, что с ней происходит, мозг вяз в мыслях, терялся в догадках и не находил ориентиров. Нужно было восстановить сетку координат реальности. Это казалось очень важным. Но Лиза поступила наоборот: оставила паникующий мозг в покое и обратилась к чувствам. Ей показалось, что она смотрит в темный колодец, точно зная, что кто-то смотрит на нее в ответ.

Мозг задергался, увязнув в паутине мыслей. Нет никакой необходимости испытывать страх, не нужно бояться, все нормально, просто открой глаза, ты себя накручиваешь! Но Лиза все пристальнее вглядывалась в колодец. Причин нет, но страх есть. Она нырнула в бездну. Мир потерял цвета, звуки, запахи. Лизу обволакивала непроницаемо-черная вода. И где-то в ней был тот, кто смотрел на Лизу из колодца. Задержав дыхание, она вглядывалась в бесконечную черную толщу. Она не знала, где верх и где низ, не знала, где спасительный воздух, не знала, как найти опору. Все, что она могла, — это отдаться бездне.

Лиза вдохнула черную воду — и ничего не произошло. Легкие не обожгло, не было спазмов, более того — удушье отступило. Лиза сделала несколько глубоких вдохов и коснулась ногой илистого дна. В этот же миг пришло жуткое понимание. В этой бездне нет чудовища. Она одна. Никто не смотрел на нее из колодца, это было всего лишь отражение ее собственных глаз. Нет никакого чудовища, есть одиночество. Лиза оттолкнулась от дна.

Страх исчез, остались только его спутники — дрожь в руках и учащенное сердцебиение. Лиза сделала несколько глубоких вдохов, восстанавливая дыхание, и сфокусировалась на сердцебиении. Бум — перед глазами мелькнули большой барабан и многоглазое чудовище в «Пятом круге». А второго удара не было. Исчезли все мысли, и в этой пустоте сознания стало очевидно — второго удара не будет. Никогда.

Это не было мыслью, требующей пережевывания, переосмысления и детального рассмотрения. Это было ощущение, то самое переживание, о котором говорил Саймон. Второго удара не будет, потому что не будет следующей секунды. Лиза ощутила всем своим естеством, что она существует только в это мгновение. Потом будет другая Лиза. И сознание другой Лизы будет совсем другим.

И оно мгновенно перепишет все воспоминания и весь прошлый опыт под себя. Если это будет веселая Лиза, то весь ее опыт будет пропущен через позитивный фильтр. Но только для того, чтобы сменившая ее грустная Лиза снова переписала всю историю. И этой грустной Лизе никогда не понять веселую Лизу хотя бы потому, что они существуют в разные мгновения. Каждая Лиза существует долю секунды и бесследно исчезает.

И это прозрение растворится. Все это великолепное осознание нелинейности исчезнет вместе с ней. И его невозможно зафиксировать, потому что для следующей Лизы оно будет просто информацией, выраженной в словах. А слов недостаточно для того, чтобы передать всю глубину осознания. Единственное, что может помочь ей снова соприкоснуться с этим открытием, — переживание. Переживание момента между ударами сердца. И единственный ключ к нему — чувства.

Перед ее глазами веером раскрывались события предыдущих дней. Де Йонг, рассматривающая бабочку на картине Матисса, Саймон, ласкающий руль, Николь, сливающаяся с гитарой в одно целое, Джонсон, шепчущийся с чиновником, Миллер в спортивном костюме, с тревогой глядящий на нее Хёст и та фотография. То самое равнодушие. Абсолютный диссонанс. Прекрасная девушка на фотографии на самом-то деле вызывает чувство тоски, утраты и даже жалости. И ключ тут — чувство. Если перестать сравнивать ее с остальными участниками фотографии или с другими предметами искусства и обратить внимание на чувства, все становится понятно.

Она поняла, что прямо сейчас через этот ключ может заново пережить происходившее с ней тогда. В этом не помогли бы слова, видеозаписи и вообще любой носитель, оперирующий смыслом. Смысл меняется в зависимости от того, кто она сейчас, результат анализа поступков и обстоятельств зависит от анализирующего. Но чувства… Нет того, кто чувствует, есть само чувство. Наблюдатель и объект наблюдения, слившиеся в одно целое. Чувства — ключ к осознанию себя. Искусство — способ переживания мира, дающий возможность быть кем и чем угодно. Сердце ударило второй раз, отсекая ее от мимолетного просветления, возвращая ее во тьму и порождая новую Лизу. Другую.

Она открыла глаза, зевнула и потянулась. Достала из-под подушки телефон и посмотрела на часы. В этот момент зазвонил будильник. Лиза приподняла брови, безмолвно возмущаясь таким поведением смартфона, и отключила звук. Она усмехнулась. Высокомерное движение бровей показалось ей подходящим для Парсли. Как ни странно, она не почувствовала отторжения. Это движение было действительно красивым, живым и интересным. За одним этим движением скрывалась история. Она вдруг поняла, что благодарна Парсли.

Скинув одеяло, Лиза села на кровати, чувствуя себя превосходно. Возможно, это было лучшее утро за последние годы. Она неторопливо сунула в уши наушники, вбила в поисковой строке «Николь Кортез» и, болтая ногами, пролистала несколько ссылок. Пожала плечами и просто нажала наугад. В ушах заиграла веселая мелодия. Подбор инструментов, по мнению Лизы, был странным. Аккордеон, духовые, барабан и что-то электронное. Она встала с кровати и вышла в гостиную. Мимоходом нажала на кнопку, повелевавшую шторами. Те послушно поползли в стороны.

Лиза пошла на кухню, взяла капсулу и уже занесла руку для того, чтобы закинуть ее в кофемашину, как в этот момент в игру вступила гитара. Лиза прислушалась. Ей показалось, что теперь мелодия стала теплее. Появились какие-то мексиканские мотивы. Лизе представились марьячи в широченных сомбреро. Двое мужчин с завитыми пышными усами играли на гитарах, а один глупо улыбался и тряс маракасами с такой самоотдачей, будто от этого зависела судьба всего мира. В некотором смысле так и было, ибо весь его мир сейчас был музыкой.

Лиза поняла, что не может оставаться в стороне. Кто-то же должен поддержать мексиканского атланта, чьи маракасы хранят мир от обрушения неба. Она осмотрелась и схватила в руки кофейные капсулы. А потом самозабвенно затрясла ими, подхватывая ритм. Оказалось, что трясти импровизированные маракасы одними лишь руками невозможно. Пришлось подключить все тело. Лиза, приплясывая и смешно шлепая в такт музыке босыми ногами по плитке, отправилась в гостиную. Ближе к концу песни она осознала себя трясущей кофейными капсулами перед панорамным окном. Представила, что может подумать случайный свидетель, и рассмеялась. Потом с достоинством поклонилась своему воображаемому зрителю. Снова рассмеялась и пошла на кухню.

Остановилась у кофемашины и посмотрела на свои импровизированные маракасы. Может, они и хорошо проявили себя как музыкальные инструменты, но вот пить их… Лиза высыпала капсулы обратно в коробку и стала открывать один шкафчик за другим. Долго искать не пришлось. И кофе, и джезва, прижавшись друг к другу, смотрели на нее из глубины шкафчика. Лиза попыталась припомнить, когда она последний раз варила кофе. Не смогла. Но ведь тут нет ничего сложного, да?

Лиза поставила джезву на варочную поверхность и задумчиво посмотрела на сенсорную панель. Как это работает? Вроде как этот значок означает включение, а вот эта шкала регулирует температуру. Лиза услышала, как в наушниках заиграло что-то неторопливое, нежное. Очень интимное и утреннее. На границе сна и бодрствования.

Она провела пальцем по сенсорной панели. Шкала оказалась не просто нарисованной, она была чуть выпуклой — для глаза почти незаметно, но тактильно ощутимо. Лиза поводила пальцем влево-вправо, играя температурой и одновременно наслаждаясь приятной шероховатостью шкалы. Дразня нервные окончания на кончике пальца и заигрывая с плитой. Потом усмехнулась и выставила минимальное значение.

Когда Лиза взяла упаковку кофе в руки, неожиданно вступил саксофон, поэтому вместо того, чтобы аккуратным движением раскрыть упаковку, Лиза дернула ее в разные стороны. Кофе будто бы ждал этого момента. Рванулся прочь из упаковки по непредсказуемой траектории. Засыпав собой Лизу и все вокруг. Она аккуратно отплевалась, медленно открыла один глаз, как бы опасаясь повторного всплеска, потом неторопливо вытерла второй глаз тыльной стороной ладони и усмехнулась. Экспрессивное начало.

Лиза насыпала кофе в джезву и прислушалась к песне. Как раз в этот момент Николь запела. По спине побежали мурашки. Лизе показалось, что Николь стоит у нее за спиной и шепотом напевает ей на ухо что-то очень нежное и красивое. Лиза медленно, как-то даже завороженно открыла шкафчик и достала примеченные во время поисков кофе специи. Саксофон заставил ее добавить в джезву шафран, кардамон и немножко сахара.

Она налила воды и на секунду задумалась: не забыла ли чего-нибудь? Но ее отвлек голос Николь. Сонная и нежная мелодия набирала силу. Нежное чувство распалялось, превращаясь в настоящую страсть. Заслушавшаяся и замечтавшаяся Лиза едва успела подхватить джезву. Пена рванулась вверх неожиданно бурно. Лиза покачала головой, облизнула губы, немного подождала и снова поставила кофе на плиту.

Внимание вернулось к музыке. Снова что-то спокойное и нежное. И опять произошло то же самое. Стоило Лизе отдаться музыке, как кофе опять чуть не убежал. Лиза нажала кнопку на наушнике. Наступила тишина. Очевидно, совмещать два дела не получается. Она доварила кофе, налила в чашку и села за стол. Подождала немного и сделала первый глоточек. Весьма недурно. В любом случае лучше, чем капсульный.

Лиза потерялась во времени, разглядывая узор на чашке. Потом вернулась в реальность, вздохнула и сняла телефон с авиарежима. Проверила пропущенные вызовы. Ничего важного. Она набрала Тома.

— Доброе утро, мисс Ру! — буквально на втором гудке бодро ответил журналист. Его голос звучал… по-деловому, привычно и… как если бы он зачитывал доклад. — По мистеру Коксу новости такие. Адвокат ему предоставлен государством, не думаю, что он действительно хорош, а в данном случае это критично. При лучшем исходе он получит…

— Вы служили в армии? — спросила Лиза, понимая, что его тон все больше напоминает доклад.

— Э-э… — сбился Том. — Да, мисс Ру, а что?

— Нет, ничего, извините. — Лиза вдруг поняла, как он потерял ноги. Она представила трагедию отчетливо, и ее даже передернуло.

— Как вы и просили, я нашел хорошего адвоката. Стоимость его услуг укладывается в обозначенную вами сумму, но есть проблема.

— Какая?

— Я не могу заставить мистера Кокса принять эту помощь.

— В каком смысле? — не поняла Лиза.

— Он не желает со мной разговаривать, — пояснил Томас.

Лиза нахмурилась и задумчиво потерла лоб.

— Так, подождите, — сказала она, хотя собеседник и так ждал. — Наверное, мне надо поговорить с ним. Как это можно сделать?

— Я не уверен, что получится. Есть определенный регламент и…

— Пожалуйста, это очень важно!

— Я сделаю все, что смогу.

Том устало вздохнул. Лиза поняла, что он никак не найдет подходящего момента, чтобы о чем-то спросить. А еще, что он устал исполнять ее капризы. Он мог бы этого и не делать.

— Извините, но… Больше мне сейчас не у кого просить помощи… Пока вы тратите на меня свое время, я сяду и постараюсь письменно восстановить все события прошедших дней, — заверила она бодрым бойскаутским тоном. — Я обещаю, что больше не буду пропадать и ответственно подойду к выполнению задачи!

— Принято, мисс Ру. — Том усмехнулся. — Сейчас что-нибудь придумаем. Выйдите на связь в 12:20.

— Спасибо!

Лиза положила трубку и улыбнулась. Удивительный все-таки человек. Лиза встала из-за стола и отправилась в гостиную, намереваясь выполнить обещание. По дороге к письменному столу мимоходом сделала то, на что не могла решиться, о чем даже не могла подумать несколько лет. Написала эсэмэску:

Денег больше не будет.

Потом перевела телефон в авиарежим, достала ручку, листы бумаги и отправилась на кухню. Положила перед собой письменные принадлежности и стала задумчиво пить кофе. Что нужно записать? Какие события могут пригодиться Тому? Какие события были вообще? Несмотря на то что прошедшие дни казались ей невероятно насыщенными, по факту не произошло ничего. Кроме похорон Парсли и оглашения его последней воли.

Она усмехнулась, вспомнив слова: «Я отдам все, что у меня есть, тому, кто найдет Сархана». А все, что есть у Парсли, — это его гордыня. Вот и выходит, что он отдаст ее тому, кто ухватит за хвост бога. Очень символично и логично. Лиза вытащила себя из размышлений и уставилась на лист бумаги. Какая-то ерунда получается. У нее жизнь перевернулась с ног на голову или наоборот, а событий-то нет. Картина Сархана? Но про это Том знает. Похороны, поездка с Саймоном…

Лиза снова проиграла в памяти его скомканное и стыдливое «прости», сопоставила со смутным воспоминанием о разбитом о чью-то голову флаконе и отказом Саймона от помощи.

— Дурак! — Лиза взялась за голову.

Она не помнила всей той ночи, он наверняка тоже. Лучшее доказательство того, что объективной реальности не существует. Для Лизы это было приключение. Ей запомнилось чувство свободы, безопасности, какой-то совсем забытый подростковый кураж. Ощущение, которое испытываешь в том возрасте, когда абсолютно все в жизни важно. Саймон в те мгновения переживал совершенно иные эмоции. Сейчас не важно, что произошло на самом деле, важно, что одной реальности нет.

Лиза встала из-за стола и стала ходить по кухне кругами. Конечно, возможно, Саймон помнит что-то, чего не помнит она. Но скорее всего, он просто додумывает. Зная себя, решил, что сделал или пытался сделать что-то плохое. И теперь, как мученик несчастный, будет с наслаждением искупать вину в тюрьме. Лиза не знала, смеяться или злиться. Она вообще не понимала, что с этой ситуацией делать. А если он и вправду пытался… Нет, не может быть. Но допустим, да. Что тогда? Она никак не могла встроить в свою реальность то, чего просто в ней не было. Она знакома с Саймоном всего несколько дней, и тем не менее он ни разу не проявил несдержанности.

Остановившись, она вспомнила первую поездку. То нечаянное прикосновение руки к ее колену. Такое ли уж нечаянное? А трюк с пистолетом-зажигалкой? Он ведь и сам говорил, что таким образом производит впечатление на наивных дурочек. Ушел от вопроса о том, много ли их было на ее месте. Лиза села за стол и почесала лоб, продолжая размышлять. Во время самой первой встречи он вел себя немножко странно. Заказал то же самое, что и она. Какой-то идиотский пикаперский трюк? А столкновение с официантом? А сам момент встречи? Он буквально поймал ее за руку, не дав пройти на красный.

Лиза задумчиво побарабанила пальцами, намеренно откладывая самые важные воспоминания. Поцелуй, его рука на ее ноге и разбитый флакон. «Да, поцеловала я его сама. Но это не значит, что можно меня лапать. Может, я его за это огрела? Готова ли я простить ему это?»

Ее размышления прервал домофон. Лиза ошалело покосилась в сторону прихожей и с удивлением почувствовала в себе желание помолиться. Она прошла в гостиную и сняла трубку.

— Да?

— Добрый день, мисс Ру, к вам пришла мисс де Йонг.

— Ой… Да, пропустите ее, пожалуйста.

Лиза положила трубку и растерянно осмотрелась. Визит очень несвоевременный. Ей некогда позировать. Особенно если это будет так же результативно, как и в прошлый раз. Она закусила большой палец, пытаясь понять, как поступить.

Тревожным колоколом прозвенел дверной звонок. Лиза открыла дверь. Де Йонг себе не изменяла — закрытое до горла платье и чемоданчик.

— Добрый день, мисс Ру.

— Вполне возможно…

Лиза не успела поздороваться с гостьей, Абигейл уже прошла мимо нее и по-хозяйски направилась в гостиную.

— Пахнет приличным кофе, — заметила де Йонг.

— Да, я… — Лиза оборвала себя и, двинувшись за старухой, решительно начала неприятный разговор: — К сожалению, я…

Лиза остановилась, едва не врезавшись в де Йонг. Та замерла как вкопанная, уставившись на разрисованную стену. Лиза тоже окинула взглядом полосы, точки, штрихи и почему-то испытала приступ детского стыда и смущения. Во-первых, потому, что испортила стену. Во-вторых, потому, что настоящий художник сейчас пристальным профессиональным взглядом оценивал ее каракули. Ей захотелось загородить собой стену или вытолкать бабку на кухню.

Пауза затягивалась. Де Йонг не шевелилась. Лиза аккуратно обошла ее и уже хотела что-то сказать, но замерла, открыв рот от удивления. Де Йонг плакала, глядя на стену. Не ревела в голос, не шмыгала носом, но глаза были полны слез. А одну щеку уже прочертила блестящая полоса. Лиза переминалась с ноги на ногу, заламывая руки. Ей было очень неловко из-за того, что она стала свидетелем… чего? Что произошло? Де Йонг плачет с непроницаемым лицом и смотрит на стену, разрисованную почти детской рукой. Наконец Лиза решилась:

— Вы в порядке?

Старуха будто только что заметила ее. Повернула голову и холодно посмотрела прямо в глаза. Лизу передернуло.

— Стакан воды, будьте добры. — Такого ледяного тона Лиза не слышала никогда в жизни.

Она молча пошла на кухню, все еще не понимая, что произошло. Налила стакан воды, вышла в гостиную и передала его все еще стоявшей неподвижно де Йонг. Абигейл посмотрела на стакан, подумала о чем-то, потом спокойно, как-то даже неторопливо выплеснула его Лизе в лицо. Это было так неожиданно, что Лиза не успела хотя бы отпрянуть. Глаза застилала вода. Лиза, вытирая лицо, почувствовала, что де Йонг разворачивается и уходит.

Бабка вышла в гостиную, а Лизу охватила ярость. В одну секунду, между ударами сердца, девушка превратилась в средоточие ненависти. Она хотела кинуться за бабкой, но ее взгляд скользнул по стене. Ярость исчезла со следующим ударом сердца. Полосы, точки и штрихи, уродовавшие стену, превратились в картину. Размытые, расплывчатые элементы соединились. Картина напоминала зыбкую, дрожащую, нежную акварель. Призрачная, но узнаваемая фигура Парсли, опирающегося на перила на фоне заката, рассыпалась на осколки. Увидеть изображение можно было только со слезами на глазах. И де Йонг помогла найти разгадку к тому, как нужно смотреть на картину.

Лиза с сожалением наблюдала за тем, как картина тает. Высыхала вода, и рисунок превращался в несвязанные линии, точки и штрихи. В какую-то плохую пародию на супрематизм. Волшебство рассеялось. Она вспомнила про де Йонг и поспешила за ней. Выскочила к лифту, но увы. Судя по индикатору, бабка уже в пути. Лиза поморщилась — ей не очень нравилась идея ловить полоумную старуху, будучи одетой в шелковый халатик на голое тело. Еще и ненакрашенной.

Зло стукнув по кнопке, она вызвала второй лифт. К счастью, тот оказался на соседнем этаже. Она вскочила в него еще до того, как двери разъехались окончательно, и стала лихорадочно жать на кнопку первого этажа. В очередной раз за это утро Лиза поняла, что между ударами сердца может уместиться целая жизнь.

Наконец лифт открылся, Лиза выскочила в холл. На нее удивленно уставилась девочка за стойкой.

— Где старуха?

— Вышла секунду назад. — Девочка указала на дверь.

Лиза кинулась вперед. Промчалась через холл, почти пинком открыла дверь и оказалась на улице. В глаза ударил свет, она на секунду зажмурилась и потерялась в пространстве. Остановилась, чтобы не скатиться с лестницы, вытянула вперед руки, закрывая глаза от солнечных лучей, и осмотрелась.

На нее были направлены сразу несколько фотоаппаратов. Защелкали затворы. Де Йонг стояла чуть дальше, рядом с очередным журналистом. Старуха ткнула пальцем в сторону Лизы, будто желая проткнуть ее, и с перекошенным от злобы лицом каркнула:

— Вот он, этот ваш несчастный Сархан!

Лиза сделала неуверенный шаг назад, все еще глядя на де Йонг, а потом развернулась на месте и вошла обратно в холл. Массивный швейцар услужливо придержал дверь, недружелюбно глядя на журналистов, кинувшихся за Лизой. Она была благодарна этому человеку, вставшему между ней и чокнутыми охотниками за жареным.

Лиза поймала на себе озабоченный взгляд девочки из-за стойки.

— Мисс Ру, я могу чем-то помочь?

— Нет, спасибо.

Лиза посмотрела на свои босые ноги и вздохнула. Это будет вторая ее фотография без обуви. И обе сделаны за последние пару недель. И обе станут достоянием общественности. Либо Сархан страдает той же слабостью к женским ступням, что и один известный режиссер, либо это вообще один и тот же человек.

Лиза зачесала волосы, усмехнулась и двинулась к лифту. Проходя мимо стойки, остановилась и задумчиво посмотрела на девочку. Та с неуверенной, пока еще не очень профессиональной улыбкой ждала. Лиза прочла ее имя на красивом железном бейдже.

— Хейли.

— Да, мисс Ру?

— Как зовут того парня? — Лиза указала себе за спину.

— Э-э… — смутилась Хейли. — Остин.

Лиза почему-то поняла, что девочка соврала. Она понятия не имеет, как его зовут.

— Хорошо. Ему можно выписать какую-нибудь благодарность или премию?

— Я спрошу у менеджера, не уверена…

— Ладно, лучше я сама что-нибудь придумаю.

Лиза резко повернулась и направилась к лифту, с мазохистским наслаждением ощущая, как мрамор холодит стопы. Она вошла в лифт и нажала кнопку. Посмотрела на себя в зеркало. Все не так уж плохо. Да, не накрашена, но все еще достаточно хороша сама по себе. Лиза хмыкнула: достаточно хороша для чего? Для кого?

Она посмотрела в глаза своему отражению, и по позвоночнику вдруг пробежал холодок. У нее возникло ощущение, что сквозь ее глаза кто-то смотрит. Она медленно, осторожно, с опаской подошла ближе к зеркалу. Неосознанно взялась двумя руками за поручень, все еще глядя себе в глаза. Ее лицо было так близко, что она могла разглядеть собственное отражение в зрачках. Ощущение только усилилось. Кто-то смотрит через ее глаза. Кто?

Звякнул колокольчик, лифт остановился. Лиза на секунду крепко зажмурилась и снова посмотрела в глаза отражению. Кто бы ни наблюдал за ней, он ушел. Лиза неторопливо вернулась в квартиру. Пошла в кухню, чтобы сделать кофе, но остановилась в гостиной. Подошла к панорамному окну и посмотрела на город.

В этот момент она вдруг поняла, что чувствовала де Йонг, стоя на этом же месте. Если этот вид принадлежит не ей, то он не должен принадлежать никому.

Она припомнила, какое сегодня число, и покачала головой. Еще три дня. Осознание того, что она скоро не сможет наслаждаться этим видом, сделало его важным. Возникла тоскливая и жадная необходимость успеть насытиться им сполна, сохранить его если не в сердце, то хотя бы в памяти. Нужно же собрать все барахло из гардеробной. И Матисса, чью лодку она превратила в бабочку, забрать с собой. Лиза медленно оглядела гостиную, сознавая, что все это ей не принадлежит.

Она снова почувствовала, что кто-то смотрит через ее глаза. Интересно, он может только видеть? Или чувствовать тоже? Ощущает ли он ее тело? Слышит ли звуки? Лиза отметила, что определяет этого неизвестного зрителя для себя как мужчину. Она посмотрела на разрисованную стену, как бы показывая ему, что нарисовала.

Лиза несколько минут рассматривала картину. Точнее, показывала ее тому, кто смотрит через ее глаза, а сама пыталась уловить, что он чувствует. Ему нравится? Он понимает идею? Она пыталась наблюдать за наблюдателем, но у нее не получалось. Она не улавливала ни единой эмоции. Потому вздохнула и отправилась на поиски телефона. Нужно созвониться с Томом. Она проверила время, сняла смартфон с авиарежима и стала ждать. Буквально через минуту, ровно в 12:20, как и было оговорено, позвонил Том.

— Да?

— Мисс Ру, у меня две новости — хорошая и плохая. — Его голос почему-то звучал очень успокаивающе, а на ощупь был как мягкий флисовый плед.

— Можно я не буду выбирать? — попросила Лиза и неожиданно для себя самой продолжила: — Я не хочу ничего решать.

И в этот же момент поняла, что сказала это не для Тома, а для того, кто смотрит из ее глаз. Зачем?

— Да, конечно, — несколько смущенно ответил журналист. — Я… э… Так, в общем, Саймон позвонит вам. Вы сами сможете обсудить с ним все, что хотите.

— Это была хорошая или плохая новость? — спросила Лиза, вдруг утратив способность оценивать информацию в позитивном или негативном ключе.

— Это хорошая, — осторожно сказал Том. — О плохой, думаю, вы догадываетесь. Сейчас де Йонг в прямом эфире утверждает, что вы Сархан. Аргументы не выдерживают никакой критики, но кого это вообще волнует? Главное — кричать погромче для убедительности.

— Ну, меня и похуже называли, — пожала плечами Лиза, и ей стало очень стыдно за этот жест. Мало того что воспитанная леди не должна себе такого позволять, так еще и тот, кто смотрит из ее глаз, стал свидетелем оплошности. Ей захотелось извиниться перед ним и пообещать больше так не делать.

— Согласен, пока ничего страшного не произошло, но… Общественное мнение — очень нестабильная штука. Понятия не имею, как все повернется… — Том неожиданно замолчал.

— Что случилось? — напряглась Лиза.

— Послушайте, сейчас звук погромче сделаю.

Лиза превратилась во внимание. В трубке возник голос де Йонг, вероятно доносившийся из колонок компьютера.

— На месте полиции я бы обратила внимание на эту ситуацию! — холодно прокомментировала бабка.

Лиза ясно представила себе ее поджатые губы.

— Вы считаете, что в самоубийстве зятя мэра можно обвинить ее? — спросил, по всей видимости, журналист.

— А кого еще? Все началось с этого идиотского перформанса на приеме у мистера Хёста. Я могу вам точно сказать, что он деструктивно повлиял на Парсли. Фотография стала публичным унижением! Я бы призвала мисс Ру к ответу! Она несет значительную часть ответственности за произошедшее! Это же доведение до самоубийства!

— Насколько я понимаю, эта фотография — яркий образец современного искусства. Одновременно перформанс и…

Де Йонг перебила журналиста:

— Как эксперт в живописи, могу сказать, что это не искусство, а глупая игра в бога!

Звук оборвался. Лиза услышала тяжелый вздох Тома.

— Думаю, нет смысла слушать бабку дальше.

У нее, кажется, окончательно поехала крыша.

— Она пожилая женщина! — укорила Лиза собеседника, но тут же с удивлением отметила, что в ней самой нет ни капли жалости к де Йонг.

Она оборвала Тома, чтобы продемонстрировать тому, кто смотрит из ее глаз, что она хорошая. Интересно, а может ли он читать ее мысли? Этот вопрос вверг ее в пучину стыда. Если да? Значит, он знает все? Вообще все?

— Так как на нее направлено внимание сотен тысяч человек, она очень опасная пожилая женщина, не отдающая себе отчета в том, что делает, — возразил Том, ничуть, похоже, не устыдившись. — Я бы сказал, что она обезьяна с гранатой.

— Может, вы и правы. — Лиза вздохнула.

Повисла тишина. Она уже даже не пыталась дать оценку происходящему. Мир сошел с ума, вот и все.

— Есть еще новость, — пытаясь не то отвлечь Лизу, не то развлечь ее, сказал Том.

Лизе показалось, что он очень хочет поделиться чем-то, но как бы сомневается в том, что оно того стоит.

— С удовольствием послушаю.

— Э-э… Час назад арестовали Калеба Джонсона.

— Проворовался? — предположила Лиза.

— Да, именно! — как будто восхитился Том. — Какие-то схемы, связанные с откатами на госконтрактах. Вот тебе и архитектор!

Лиза покачала головой. Шоу продолжается, несмотря ни на что.

— Вас это как будто радует.

— Знаете… — Том помолчал, подбирая слова. — Все-таки это красиво. Возможно, прозвучит очень нетактично, но… Каждый как бы получает по заслугам. Это новый уровень искусства, настолько реальный, осязаемый и неотделимый от жизни, что… Я даже не знаю, как это выразить. Сархан, кем бы он ни был, стер грань между фантазией и реальностью. Сложно даже придумать более наглядную демонстрацию влияния искусства на человека. Понимаете?

— Понимаю. — Лиза вздохнула, вовсе не соглашаясь с его словами.

Все совсем наоборот. Сархан просто дал их семерке возможность пожить фантазией. Он показал, как одним движением руки вырвать людей из реальности и погрузить в глубину фантазийного бреда.

— Как вы? — спросил вдруг Том.

— Не знаю, — призналась Лиза. — Я теперь, видите ли, Сархан.

— Ну, если честно, я думаю, вам повезло.

— В каком смысле? — удивилась Лиза.

— Ну… Почему бы вам им не стать?

Лиза удивленно вскинула брови. Открыла рот, потом закрыла.

— В каком смысле? — она повторила самый глупый из возможных вопросов.

— В прямом. Кто может это оспорить? Да, возможно, это сулит определенные проблемы, но что из того? Если бы я был на вашем месте, то особо не задумывался бы. Положа руку на сердце, могу сказать, что быть Сарханом лучше, чем мной.

— Нельзя просто так взять и стать кем-то другим. — Лиза хмыкнула.

— Знаете… В какой-то момент нельзя остаться тем, кем ты был, — возразил Том.

Лиза почувствовала, как правый висок прострелила головная боль.

— Однажды я пришел в себя, а у меня нет ног. — Том говорил об этом так легко, будто рассказывал анекдот. — Очевидно, я уже перестал быть тем Томом, каким себя считал. Это был новый человек. Но следующие три года я все еще цеплялся за то, что помнил о себе. И в итоге застрял где-то между реальностью и фантазиями. Я явно не мог быть сержантом, но и гражданским без ног себя не считал.

— И что изменилось? — зачем-то спросила Лиза. Разговор неожиданно перешел к личным темам, и она, кажется, не была к этому готова.

— Не знаю, — признался Том. — Просто однажды я понял, что нет сержанта. А может, никогда и не было. Это очень странное ощущение. Как будто я воспринимал себя в прошлом сквозь призму калеки, понимаете? А каким был сержант на самом деле, я понятия не имею. Его как бы и не было никогда. Это все стало забавной игрой. Ну и вот…

— Что — вот? — не поняла Лиза.

— Не знаю, — смутился Том. — Я сам не понимаю, что хотел сказать. Это сложно.

Лиза помолчала, не осознавая, о чем именно размышляет.

— Мисс Ру…

— Извините, пока я ничего не записала, но обещаю, что сделаю это максимально подробно!

— Хорошо. — Том вздохнул. Кажется, он не очень-то ей поверил. И напомнил: — Вам будет звонить мистер Кокс. Наверняка с незнакомого номера. Не пропустите звонок.

— Да, спасибо.

— Удачи.

Она положила телефон на стол, закрыла глаза, как бы скрываясь от того, кто смотрит через них, и помассировала виски. Стать Сарханом. В этой идее есть элегантность. Вот бабка удивилась бы, если Лиза вдруг сделала бы заявление с признанием! И сумела бы извлечь из этого большую пользу, чем де Йонг из разоблачения.

Лиза улыбнулась, представив сжатые губы старухи. Потом покачала головой. Интересно, а какой Сархан на самом деле? Ей сразу же представился взрослый, скорее даже пожилой мужчина с правильными чертами лица, с проседью в волосах. Он смотрел на нее грустными, усталыми глазами. Какие еще они могут быть? Лиза рассмеялась, поняв, что представила какого-то благообразного деда в вакууме, а не реального человека.

Завибрировал телефон, Лиза открыла глаза и посмотрела на экран. Незнакомый номер. Она медленно провела пальцем по экрану.

— Добрый день, мисс Ру.

— Не такой уж добрый. — Лиза никак не отреагировала на очередную демонстрацию осведомленности всесильного и вездесущего Хёста. Но не потому, что хорошо владела собой, а просто потому, что ждала звонка от Саймона и не успела перестроиться.

— Возможно, я смогу сделать его лучше. Вы подумали о моем предложении?

— Время вышло? — Лиза спросила это просто для того, чтобы потянуть время.

Что-то в голосе Хёста изменилось. Он все еще был снисходителен и смотрел на все сверху вниз, но будто бы по привычке. Без желания. Можно было подумать, что он заложник своего же образа и не испытывает удовольствия от такого тона, но говорить по-другому просто не может.

— Боюсь, что да. — И это не было фигурой речи. Хёста действительно что-то пугало.

— И мне нужно решить прямо сейчас? — Лиза почему-то растеряла все мысли и слова, в голове все превратилось в кашу.

— Как вы себя чувствуете? — неожиданно сменил тему Хёст.

— Мне кажется, что я сошла с ума, — сказала Лиза и только потом подумала, что подобные откровения звучат неуместно.

— Так не бывает.

— В каком смысле? — не поняла Лиза.

— Вам не кажется.

— Что вы имеете в виду?

— Если вам кажется, что вы сошли с ума, то, скорее всего, вы в достаточно трезвом состоянии ума для того, чтобы сохранять критическое мышление и способность к самоанализу. Но это, в свою очередь, означает, что вы способны адекватно оценить свое состояние и заметить какие-то изменения в поведении или восприятии, сигнализирующие о расстройстве, неврозе или чем-то подобном.

— «Уловка-22», — усмехнулась Лиза. — Если я знаю, что схожу с ума, то я нормальная, но, если я нормальная и знаю, что схожу с ума, значит, так и есть.

— Не устаю поражаться разносторонности вашей личности, — тоном, подразумевавшим обратное, но с некоторой даже отеческой теплотой прокомментировал Хёст. — Но суть уловки несколько в другом, если мне не изменяет память. А теперь давайте вернемся к делу. Я могу решить все возникшие у вас проблемы.

— Нет у меня никаких проблем. — Лиза фыркнула, как четырнадцатилетняя соплячка. — О чем вы вообще?

— Лиза, не ведите себя как подросток. — И снова эта теплота в голосе. Но почему-то Хёст скорее раздражал и вызывал желание поступать вопреки здравому смыслу и логике.

— Я взрослая девочка, разберусь без ваших советов!

— Простите, вы правы, — вдруг спокойно согласился Хёст. — Давайте вернем разговор в конструктивное русло. Я могу вытащить его из тюрьмы.

— Кого именно? — Лиза усмехнулась и покачала головой.

— Кого захотите. Вам нужно только принять решение. А потом вы уедете с солидным запасом денег и новыми документами. Другая жизнь. Разве звучит плохо?

Лиза задумалась. Звучит хорошо, просто чертовски хорошо. Можно решить все проблемы разом, буквально одним словом. Но почему ей кажется, что это сделка с дьяволом? Что она заплатит за нее невозможную, непосильную цену? Отказаться от сделки было бы нелогично, глупо. Вот уже несколько дней ее мозг послушно пытается найти причины, самооправдание для отказа. И не находит. Нет оправдания той глупости, которую она хочет сделать.

— Мне нужно еще подумать, — наконец сказала Лиза.

— Решение нужно принять сегодня.

Она почему-то поняла, что Хёст медленно повел головой из стороны в сторону.

— Сегодня еще не кончилось, — кинув взгляд на часы, уверенно возразила Лиза.

— Хорошо, но если вы…

— Спасибо!

Если бы Хёст был рядом, то она чмокнула бы его в щеку, как благодарная внучка, которой разрешили пошалить еще несколько часов. Лиза положила трубку и едва не рассмеялась вслух, настолько образ озорной внучки оказался ярким и звенящим. Ей понравилось примерять его на себя. Он ей шел.

Но как только завибрировал телефон, Лиза собралась. Теперь-то точно он.

— Да?

— Привет. — Голос Саймона звучал неожиданно отстраненно, безэмоционально.

— Как ты?

— Нормально.

Повисла тишина. Лиза почему-то не понимала, как подступиться к разговору, и решила начать с главного:

— Ты помнишь, что произошло той ночью?

— Да.

Она почти увидела, как вокруг его глаз ложатся морщинки и как брови сползают к переносице.

— Точно?

— Да!

Лиза поняла, что он злится.

— Подожди-подожди! — попросила она, как будто Саймон собирался куда-то уходить. — Не закипай, я просто пытаюсь понять, что происходит.

Саймон какое-то время молчал, потом ответил спокойнее:

— Да ничего. Просто я сделал глупость.

— И поэтому злишься на меня?

— Чего ты хочешь? — он снова закипел.

Лиза ругнулась про себя. Ей вдруг стало понятно, что Саймон ходит по кругу. В некотором смысле он в трансе. Слыша ее голос, Кокс может думать лишь о том, что сделал нечто плохое. И все это усугубляется пребыванием за решеткой.

— Давай начнем с того, что ты не сделал ничего страшного, — предложила Лиза.

— Тогда я даже боюсь представить, где мы закончим. — Саймон усмехнулся.

— Не дальше тюрьмы в любом случае.

Он засмеялся. Кажется, вполне искренне. Лиза улыбнулась. Может, хотя бы сарказм приведет его в себя?

— Лиза, «не сделал» и «не пытался сделать» — совсем не одно и то же. На самом деле я дешево отделался. Посижу немножко в тюрьме, подумаю.

— Послушай. — Лиза глубоко вдохнула. Стало очевидно: ее слова не сработают. Поэтому она ляпнула нечто неожиданное даже для себя самой: — Я ничего не помню.

Повисла тишина. Саймон о чем-то задумался. Ну кончай ныть, подумала Лиза.

— Не совсем ничего, если честно. — Она стала говорить чуть тише. — Помню, как мы целовались на парковке, как ты прогнал тех бродяг. Как мы катались по городу и… Это было здорово, разве нет?

— Было, — то ли согласился, то ли указал на прошедшее время Саймон.

— Я не помню, что ты сделал плохого, поэтому и прошу рассказать, о чем речь. Ты врезался куда-то и уехал или?.. — ну давай, думала Лиза, я прошу тебя, просто скажи, что поцарапал чужую тачку.

Ей казалось, что она предлагает ему выбрать, в какой реальности находиться: в той, где они целовались на парковке, где все между ними только начиналось и этот месяц тюрьмы за пьяное вождение станет маленьким испытанием, разлукой, придающей приятное напряжение и остроту тому, что происходит между ними, или в той, где все уже кончено. Дело не в правде или в совести, не в вине и не в наказании. Нужно просто сделать выбор и оставить то, что было, позади, а не хвататься за прошлое двумя руками. Так можно! Можно!

— Но я-то помню, — наконец сказал Саймон. Ей показалось, что порвалась какая-то струна.

— Отлично, оставь эти воспоминания при себе и больше никогда так не делай! — разозлилась Лиза. — Но мне об этом знать не обязательно!

— Так неправильно. — Саймон вздохнул.

— Дурак. — Она покачала головой. — А что правильно?

— Не знаю.

Лизе снова показалось, что из ее глаз кто-то смотрит. Она закусила губу и потерла лоб. Ну что она могла поделать, если он просто дурак? Если ведет себя как мальчишка?

— Тогда хотя бы дай моему адвокату защищать тебя в суде, — попросила Лиза. — И не надо, пожалуйста, я тебя прошу, не надо долгих рассуждений о том, что правильно. Просто дай мне сделать то, что я хочу. Твой месяц тюрьмы от тебя никуда не убежит!

— Зачем ты это делаешь? — спросил Саймон.

— А зачем ты это делаешь?! — разозлилась Лиза. — Зачем ты мне делаешь больно?

— Прости, я…

— Что тебе непонятно?! Саймон, тебе не шестнадцать лет!

Какое-то время он молчал, потом тяжело вздохнул:

— Лиза, я не люблю тебя.

Ей показалось, будто порвались все струны разом, больно хлестнув по пальцам. Она открыла рот, но не смогла ничего сказать.

— Тебе же не шестнадцать лет, — вернул ей ее упрек Саймон. — Ты сама все понимала. Ты сама спрашивала, сколько было женщин на твоем месте. Таких, как ты, наверное, не было, но… Я не люблю тебя, просто хотел… Не знаю, как это назвать, чтобы не прозвучало паршиво. Почему-то все слова в этом случае звучат плохо. Повеселиться, закрутить небольшую интрижку… Ты ведь сама все понимала!

Лиза молчала, по-прежнему держась за лоб. Закрыла глаза, вздохнула и снова сказала абсолютно неожиданную для себя фразу:

— Ну и что?

Саймон молчал, кажется сбитый с толку, поэтому она продолжала:

— Я разве требую от тебя чего-то? Мне не шестнадцать лет, Саймон. Мне не нужна гарантия любви до гроба, мне не нужен брак, дом у моря, дети и лабрадор.

Саймон все еще молчал. Лиза открыла глаза, откинулась на спинку стула и посмотрела в потолок. Удивительно, но она сказала то, что даже не сформулировала про себя. И это оказалось правдой.

— Но это… это все ненадолго… Это увлечение пройдет и… что тогда? — Саймон как будто буксовал в мыслях.

— Тогда ты будешь возить другую наивную дуру на своем «мустанге», но пока это еще не в прошлом. Я ведь права?

— Не в прошлом, — почти шепотом ответил он.

— И это значит, что мы оба можем получать удовольствие.

— Ведь нам не шестнадцать и мы знаем, чего хотим? — усмехнулся Саймон.

— Да! — Лиза резко кивнула, тряхнув волосами. Жест получился до того глупым и детским, что она едва не рассмеялась.

Зато засмеялся Саймон. И она подхватила его смех, перестав сдерживаться. Он смеялся в изоляторе, она — на кухне роскошной квартиры на Манхэттене, и нельзя было сказать, что их смех чем-то отличался. Через какое-то время оба успокоились и молчали, прислушиваясь к тишине.

— Прости, — сказал Саймон.

На этот раз просьба о прощении не была выдавлена через силу.

— Я ничего не помню, — напомнила Лиза. — Но если это важно, то прощаю.

Он усмехнулся, она буквально видела, как он качает головой и красиво нашептывает что-то одними губами.

— Ты перестанешь строить из себя Раскольникова и дашь моему адвокату разгрести твои проблемы?

— Видимо, да, хотя мне не очень хочется быть тебе обязанным.

— Я делаю это для себя, а не для тебя, — четко проговорила Лиза.

— Очень странно, — задумчиво протянул Саймон.

— Почему?

— Ну знаешь… Самая красивая женщина из всех, которых я вообще видел, уговаривает меня принять дорогую помощь, чтобы я побыстрее свалил из тюрьмы, чтобы побыстрее приехал к ней и, по ее же словам, получал удовольствие без необходимости жениться, делать детей и заводить лабрадора.

— Тебя что-то не устраивает? — Лиза усмехнулась.

— Вся моя предыдущая жизнь, — уверенно заявил Саймон. — Мне кажется, что все это время я делал что-то неправильно.

— Да. Например, садился за руль пьяным. — Лиза покрутила локон пальцем и улыбнулась, слушая недовольное ворчание Саймона.

— В чем-то должен быть подвох, — театрально заявил он. — Я должен расписаться кровью, отдать душу дьяволу?

— Пока дьяволу достаточно твоего тела, — отмахнулась Лиза и поняла, что смутила Саймона.

Он издал какой-то неопределенный звук, потом откашлялся:

— Слушай, мне нужно идти, тут есть некоторые сложности с телефонными разговорами…

— Иди, — перебила Лиза.

Саймон молчал, как будто собираясь сказать что-то еще.

— Иди! — повторила Лиза и положила трубку.

Покачала головой и перевела телефон в авиарежим. Мир сошел с ума, и она вместе с ним. Лиза встала, потянулась и пошла в гардеробную. Пересекла ее, подошла к зеркалу и нажала на край. Раздался щелчок. Она привычными движениями отодвинула зеркало, потом открыла сейф и достала оттуда все содержимое. Вернула зеркало на место и посмотрела на свое отражение. Интересно, тому, кто смотрит из ее глаз, нравится то, что он видит? Она покрутилась на месте, усмехнулась и пошла на кухню, пытаясь свыкнуться с мыслью о том, что всю жизнь проведет с этим наблюдателем.

Остановилась в гостиной, посмотрела в окно. Да, через три дня она попрощается с этим видом, но это значит, что у нее есть три дня, чтобы им насладиться. Время как будто изменило свое значение. Оно перестало быть песком, ускользающим сквозь пальцы, и превратилось в фон всей ее жизни. Фон, который делал все ярким и интересным.

Лиза плюхнулась на диван и изучила содержимое конвертов. После пересчета обнаружила лишнюю тысячу долларов. Приятная неожиданность, особенно теперь. Лиза посмотрела на десять купюр, прикидывая, на что их может хватить. Во что их можно конвертировать в той новой жизни, которая вот-вот настанет.

Она поняла, что оставила телефон на кухне, и пошла за ним. Взяла смартфон со стола, и взгляд ее сам собой уперся в картину. Лиза задумалась. Когда-то она висела в гостиной ее дома. Она не знала, как именно картина там появилась. Наверное, он принес… Почему она ее хранила? Почему просто не оставила, когда у нее забрали дом? Она поняла, что с картиной тоже нужно будет попрощаться. Лиза не знала, что ее ждет. Не было никакого смысла тащить в эту сомнительную и легкомысленную неопределенность многострадальную лодку-бабочку.

Лиза сняла телефон с авиарежима, нашла нужный контакт и приложила телефон к уху. Прослушала одиннадцать гудков и, когда уже решила, что Николь не ответит, услышала в трубке ее голос:

— У тебя, сука, хватило наглости звонить мне?!

Лиза растерянно молчала, не понимая, что произошло. Николь требовательно и грозно дышала в трубку.

— Я не понимаю…

— Все ты понимаешь! Не строй из себя дуру! Мне только одно интересно: тебя совесть не мучает?

Лиза наконец поняла, что произошло. Николь увидела интервью с де Йонг и, видимо, поверила ее словам. Но почему?

— Ты веришь де Йонг?

— Ответь на вопрос!

— Подожди…

— Ответь на вопрос!

Лизе показалось, что Николь топнула ногой.

Это была истерика. Лиза задумалась. Если бы она была Сарханом, мучила бы ее совесть? Что она чувствовала бы? Парсли покончил с собой, Саймон и Калеб в тюрьме. Что бы она чувствовала, если бы несла ответственность за произошедшее? Что бы предприняла теперь? Можно ли что-то исправить?

— Я не знаю, — вздохнула Лиза.

— Знаешь! Ты получаешь от этого удовольствие, да? От того, что делаешь с нами все, что захочешь!

— Я…

— Отвечай!

Лизе показалось, что она говорит с подростком, обиженным, возможно, даже униженным поведением взрослого.

— Нет.

— Не ври мне!

Интересно, подумала Лиза, то есть те ответы, которые не укладываются в картину мира Николь, не принимаются. Не рассматриваются. Это не разговор, конечно, а попытка утвердиться в своем мнении.

— Да, — с грустью сказала Лиза. А что еще оставалось?

— Я так и знала! Я сразу поняла, что с тобой что-то неладно! Парсли — это одно, но Саймон! Зачем ты его упекла в тюрягу, а?!

— Зачем тебе нужно это знать?

Лиза вышла из кухни, села на диван и растерянно посмотрела на панораму. В городе все было по-прежнему. Он продолжал жить, движимый какими-то неведомыми силами.

— Не надо пудрить мне мозги! Не лезь ко мне в башку! Просто отвечай на вопросы!

— Я не хотела…

— Не ври, сука! — голос Николь сорвался и дал петуха.

Очевидно, это еще больше разозлило ее. На заднем плане что-то загремело, возможно отправленное в полет пинком. Зазвенело стекло, незнакомый голос возмутился.

— Заткнись! — рявкнула Николь в сторону от трубки, потом снова обратилась к Лизе: — Отвечай!

Лиза вздохнула. Она не помнила вопроса. Николь, вероятно, тоже. Да он и не имел значения. Лиза отчетливо увидела входящего в яростный транс ребенка. И ярость эта — праведный гнев — давала право на все, что угодно.

Где-то внутри этого транса мальчик Николас бежит от уязвимости, не сумев ее пережить. И цепляется за гнев как за последнее средство от безумия. Этот мальчик ныряет в тоннель, с которым все понятно. Который всегда ведет прямо, но это так только кажется. На самом деле он идет по кругу. Но изнутри, конечно, этого не увидеть. Как и не увидеть паровоза, который нагоняет и вот-вот раздавит.

И каждый раз одно и то же. Поезд настигает Николаса, дробит кости, рвет на части, и все начинается заново. Николас оказывается на станции метро, растерянный, напуганный, не понимающий, почему он не хочет туда идти. Лиза вынырнула из видения, зная, что сейчас произойдет. Она собиралась положить трубку, пока еще не поздно, но не успела. Недавние истерические, почти неконтролируемые крики Николь сменились сипением.

— Послушай… — Лиза хотела что-то сказать, но поняла, что это абсолютно бесполезно. Она просто не сможет ничего объяснить. И не потому, что не подберет правильных слов, а потому, что и правда выбила бы опору из-под Николь. Она не может позволить этому случиться.

— Просто ответь на вопрос!

Лиза покачала головой. Странная смесь инфантилизма и родительской требовательности. Лиза как будто не оправдала каких-то ожиданий. Николь показала ей музыку, пустила в свой клуб, а она… Тут нечего сказать.

— Прости.

Лиза положила трубку. Задумчиво посмотрела на экран. Могла ли она что-то сделать? Был ли хоть маленький шанс? А потом возник другой вопрос: что бы она делала, если бы была Сарханом? Лиза улыбнулась, нашла в записной книжке номер Миллер и позвонила. Долго слушала гудки, но Анна все-таки ответила:

— Да?

— Это Лиза, мы пару раз виделись…

— Мисс Ру. — Миллер сразу показала, что поняла, кто звонит, и нет смысла тратить время на дальнейшие пояснения. — Чем могу помочь?

— Мы можем встретиться?

— Зачем? — собеседница удивилась.

— Я точно не знаю, если честно, — призналась Лиза. — Мне просто кажется, что нам нужно поговорить.

— Ну, если так надо… — Миллер задумалась о чем-то. — Можем встретиться в воскресенье.

Лизе показалось, что ее слова прозвучали зловеще.

— А сейчас нет возможности?

— Я на репетиции.

— Я подъеду куда скажете.

Миллер устало вздохнула, но все-таки продиктовала адрес. Лиза положила трубку и позвонила на ресепшен.

— Да, мисс Ру?

— Вызовите мне машину.

— Конечно. Подать на подземную парковку? — правильно поняв, что Лиза намерена покинуть дом, не привлекая внимания, уточнила Хейли.

— Да.

Лиза отправилась сушить волосы и одеваться. Она отстраненно наблюдала за своими действиями. Дело не в самих действиях, а в абсолютной тишине, сопровождавшей их. Лиза неторопливо собралась и посмотрела на себя в зеркало. Она вдруг поняла, что тот, кто смотрит из ее глаз, не должен одобрять или не одобрять ее действия. Он может только наблюдать, не давая никаких оценок происходящему. В противном случае он повлияет на происходящее, как она сама недавно. Это бы нарушило принцип свободы воли.

Отправившись на кухню, Лиза взяла телефон и посмотрела на картину Матисса. Повинуясь спонтанному порыву, взяла ее с собой и вышла из квартиры. На этот раз лифт снова ее подвел. Она оказалась в холле. Лиза пожала плечами и хотела было нажать на нужную кнопку, но остановила себя. Вышла из лифта и направилась к стойке.

— Ваша машина ждет вас. Черный «мерседес», — сообщила Хейли.

— Хорошо. — Лиза протянула ей картину и попросила: — Передайте Остину. Это подарок.

Хейли непонимающе уставилась на нее, пытаясь понять, о ком идет речь, потом сообразила, смутилась и кивнула. Лиза вернулась в лифт и спустилась на парковку. Нашла глазами нужную машину. Водитель услужливо открыл перед ней заднюю дверцу и поздоровался:

— Добрый день, мисс Ру.

— Здравствуйте… — она прочла его имя на бейдже, — Амит.

Лиза села в машину и достала из сумочки телефон. Посмотрела на экран и поняла, что мобильник почти разряжен. Поискала глазами зарядку и, конечно, нашла. А еще заметила на приборной панели фигурку какого-то индуистского божества. Человека с головой слона.

— Есть предпочтительный маршрут? — спросил Амит.

— Нет, главное, провезите меня мимо журналистов.

— Хорошо.

Лиза сняла телефон с авиарежима и проверила пропущенные вызовы. Ничего интересного. Потом проверила сообщения. Тут же поняла, зачем вообще полезла в телефон.

Скрести пальцы, через час заседание.

Сообщение от Саймона. Лиза посмотрела в окно. Машина как раз выехала с парковки. На этот раз около дома собралась целая армия журналистов. Благо они не могли видеть ее за тонированными стеклами. Лиза вернулась к телефону. Еще одно сообщение. Это от Томаса. Какая-то ссылка. Лиза нажала на нее и удивленно приподняла брови. Она не очень понимала, зачем Том прислал ей ссылку на конкурс фотожурналистов. Пролистала вниз и усмехнулась.

Фотография называлась «Венера Манхэттена». Номинация — «Кадр года». Лиза рассматривала саму себя, запечатленную в тот момент, когда она выскочила из дома в погоне за де Йонг. Лизу ослепило солнце, и она вытянула руки вперед, загораживаясь от него. Поза получилась какой-то… картинной. Приоткрытый рот, растрепанные волосы — все то, что должно было сделать ее некрасивой, дало обратный эффект. Тень от ее ладоней почти полностью скрывала глаза, делая выражение лица удивительно загадочным. А уж этот проклятый халат будто бы рисовал сам Рафаэль. Босые ноги создавали ощущение, что она вообще не человек и уж точно не из этого мира.

Лиза усмехнулась. В этом фото было очень много жизни и естественной, невыхолощенной красоты. Она мысленно сравнила его с фотографией, сделанной Сарханом. Если бы эти две женщины оказались рядом, то стало бы очевидно, что первая не просто равнодушна, но смертельно опасна в этом равнодушии. Она неспособна к жизни. Не может позволить себе что-то чувствовать, потому что это ее убьет. И в силу происходящего пытается свести весь мир вокруг к тому же.

Дверь машины открылась; Лиза не заметила, что они уже приехали. Амит подал было руку, чтобы помочь ей выйти, но она его опередила и вышла на улицу сама.

— Подождите меня тут, — попросила она.

— Да, мисс Ру.

Лиза посмотрела на некрасивое здание и поежилась. Выглядело оно очень недружелюбно и холодно. От здания веяло неухоженностью и запустением. По фасаду Лиза предположила, что это бывший кинотеатр.

Ее догадка подтвердилась, когда она вошла в холл. Стандартная планировка. Лиза вспомнила, как прогуливала школу в таком же кинотеатре. Она до сих пор помнила, сколько стоил билет на утренний сеанс. Лиза почувствовала запах попкорна и отчетливо услышала звон кассы. Она хорошо отдавала себе отчет в том, что это слуховая галлюцинация, но поделать ничего не могла.

А еще она вспомнила, как однажды мама узнала о прогулах. И устроила скандал прямо в кинотеатре. Менеджер решил, что ему эти проблемы не нужны, и поэтому на следующий день Лизу просто не пустили. Как она ни упрашивала старого кассира, тот только отводил взгляд и виновато качал головой: «Нельзя, распоряжение менеджера, ничем не могу помочь». Ей стало негде пережидать школьные часы. Она как будто лишилась убежища.

— С вами все в порядке? — прервал воспоминания голос Миллер.

Девушка внимательно смотрела на Лизу со второго этажа, положив руки на перила так, будто это балетный станок.

— Да…

— Понимаю. — Миллер еще несколько секунд смотрела, а потом повернулась и скрылась из поля зрения. — Поднимайтесь на второй этаж, в главный зал. Только не мешайте.

— Иду.

Лиза могла бы поклясться, что она в том самом кинотеатре своего детства, если бы не знала, что он находится… где? Ладно, мир не треснет пополам, если она будет считать этот кинотеатр тем самым, наплевав на географию, логику и черт знает что еще. Почему бы и нет? Можно сделать допущение, не так ли? Нужно ли строго придерживаться границ объективной реальности?

Лиза вошла в главный зал. Он почти не изменился, разве что появилась сцена. В остальном тот же амфитеатр, может, даже сиденья те же.

— Следующий! — Лиза вздрогнула от неожиданности и посмотрела на источник звука.

Во втором ряду сидели два человека — Миллер и толстый мужчина с планшетом. Именно он подал команду, напугавшую Лизу. Она несколько раз повторила про себя слово «толстый», удивляясь самому факту его появления. Почему не «полный»? Не какой-то еще? Да и в целом он был не таким уж толстым, просто на фоне Миллер казался рыхлым и бесформенным.

Открылась боковая дверь, и в зал вошел мальчик лет пятнадцати. Он на секунду растерялся и заслонил рукой глаза. Лиза отметила, что прожектор, очевидно, специально направлен так, чтобы слепить всех входящих. Миллер сделала едва уловимый жест, и мужчина тяжело вздохнул.

— Следующий! — скомандовал толстяк, делая пометку в своих бумагах.

Мальчик растерялся и замер, не понимая, где допустил оплошность. Но, очевидно, никто не собирался ему ничего объяснять. Лиза даже отсюда видела, как у него скривились губы и затрясся подбородок. Мальчик развернулся и взялся за дверную ручку, чтобы покинуть помещение, но в этот момент снова подал голос толстяк:

— Нет! Через другую дверь! Через ту! — он ткнул пальцем в противоположную сторону зала. — Сколько можно объяснять? Вхо́дите через эту, выходите через противоположную!

Вероятно, таким образом выходившие не могли столкнуться с входившими в зал и никто не мог узнать о фокусе с прожектором, подумала Лиза. Мальчик вздрогнул, развернулся и торопливо пошел через зал. Три пары глаз следили за ним. Тишину нарушал только звук его шагов. Миллер вдруг наклонилась к толстяку и что-то шепнула ему на ухо. Тот кивнул.

Лиза неторопливо, стараясь не шуметь, спустилась до второго ряда и стала двигаться к Миллер. Когда она опустилась на соседнее кресло, мальчик вышел из зала.

— Что там? — спросила Анна у толстяка.

— Сейчас узнаю. — Он достал телефон, набрал чей-то номер и приложил трубку к уху.

— О чем вы хотели поговорить, мисс Ру? — поинтересовалась Миллер.

— Что он сделал не так? — невпопад спросила Лиза.

— Он не танцевал.

— Но у него не было времени, вы его сразу срезали!

— И он все равно не танцевал, — пожала плечами Миллер. — Это жизнь, тут никогда нет времени для танцев.

— Не понимаю, — нахмурилась Лиза.

— Вот именно.

В разговор вклинился толстяк. Он прикрыл рукой динамик телефона и обратился к Миллер:

— Она готовится.

— Ну подождем.

Анна снова повернулась к Лизе:

— Мне нужен танцор, а не просто мальчишка.

— И зачем тогда приглашать ребенка? — снова не поняла Лиза.

— Дело не в возрасте.

В этот момент открылась дверь, из которой недавно появился мальчик. На этот раз в помещение вошла девочка. Кажется, лет четырнадцати. Она не стала заслоняться от прожектора или даже щуриться, просто пошла вперед, выйдя из пятна света, и, не останавливаясь, поднялась на сцену.

Что-то в ней пугало Лизу. Девочка казалась скорее роботом, чем человеком. Она встала в танцевальную позицию и замерла. Лиза отвела взгляд, как будто не желая смотреть на что-то неприятное, болезненное и даже унизительное.

— Начинайте! — скомандовал толстяк, глядя на Миллер.

Та кивнула ему, и он сделал пометку в бумагах.

Заиграла музыка. Лиза хоть и не была большим знатоком балета, но, конечно же, узнала Чайковского. А девочка, судя по всему, будет исполнять соло Одетты. Интересно, это вообще возможно в таком возрасте? Лиза с некоторым стыдом поняла, что у нее возникло множество очень глупых вопросов про балет. Почему она не задумывалась о них раньше?

— Очень плохо, — со странной улыбкой прокомментировала Миллер. — Томаш, свет.

— Секунду. — Толстяк снова взял в руки телефон.

Они оба ничуть не приглушали голос, не старались скрыть, что переговариваются, и вообще вели себя грубо. Видимо, это тоже часть проб? Лиза посмотрела на выражение лица девочки, но не заметила каких бы то ни было перемен. Никакой реакции на слова Миллер.

Вдруг погас свет, воцарились полная темнота и тишина. Даже экран телефона толстяка не светился. Тот предусмотрительно его заблокировал. Прошло несколько секунд, прежде чем Лиза поняла, что один звук все-таки есть. Отсутствие музыки и света не помешало девочке продолжать танец.

— Отлично, — заметила Миллер, — включай обратно.

— Хорошо.

Засветился телефон Томаша. Он, вероятно, звонил тому, кто должен был включить свет.

— Она мне подходит, больше мест нет, но просмотри остальных. Если будет кто-то подходящий, держи их в резерве. Скорее всего, освободится два места через пару недель.

— Уэсли и Чан? — уточнил Томаш.

— Да, но буду надеяться, что я ошибаюсь.

Включился свет. Миллер встала с места. Лиза последовала ее примеру и вышла в проход.

— У нас есть десять минут, потом у меня репетиция, — поднимаясь к главному выходу, сказала Анна. — О чем вы хотели поговорить?

— О Сархане, наверное.

— Наверное? — Миллер, не останавливаясь, обернулась, чтобы удивленно посмотреть на собеседницу. — Вы не уверены, что ли?

— Не уверена, — призналась Лиза. — Я…

Они вышли из зала и наткнулись на женщину, стоявшую прямо за дверями.

— Вы даже не дали ему станцевать! — без каких-либо прелюдий начала истерить она. — Это, по-вашему, нормально?

— Да. — Миллер спокойно обогнула опешившую мамашу и стала спускаться по лестнице.

Но женщина очень быстро пришла в себя.

— Вы хотя бы отдаете себе отчет в том, что своим поведением травмируете ребенка?

Миллер посмотрела на Лизу, будто бы предлагая ей оценить несусветную глупость.

— Травма — это очень точное определение того пути, который вы выбрали для своего ребенка. — В глазах Миллер появился задорный блеск.

Она сделала шаг вперед. Поднявшись на одну ступеньку, она поравнялась с мамашей. Лиза снова почувствовала запах попкорна и даже поискала его глазами, прежде чем сообразила, что кинотеатр давно не работает.

— Что вы…

— Если вы хотите, чтобы он чего-то добился в танцах, вы должны его морально искалечить. Не должно быть ребенка, не должно быть вашего сыночка, человека за всем этим вообще быть не должно. Его тело больше ему не принадлежит. Понятно?

Миллер сделала еще один шаг вперед, став на полголовы выше собеседницы. Она как будто разрасталась, и дело было не только в физике. Ее тон, настрой, тембр голоса… Лизе показалось, что она видит злое индуистское божество, потревоженное истеричной теткой. Хуже того, потревоженное в собственном храме.

— Больная! — взвизгнула мамаша.

Она сделала три шага назад, не поворачиваясь спиной к Миллер, и, только когда оказалась на безопасном расстоянии, развернулась и торопливо пошла прочь.

Анна посмотрела на Лизу. Лиза зачем-то подняла руки, то ли демонстрируя, что не имеет отношения к происходящему, то ли сдаваясь на милость победителя.

— Это было… сурово.

— Я сказала правду. Бывает по-разному, конечно, но танцы — это жесткий спорт. Так или иначе, нужно понять, что ты — это не твое тело. Чем раньше, тем лучше.

Миллер продолжила спускаться по лестнице.

— Зачем?

— Иначе будешь себя жалеть, а так результата не добиться, да и вообще… — она вдруг остановилась и посмотрела на Лизу, будто вспомнив, с кем разговаривает. — Так о чем вы хотели поговорить? У меня правда мало времени.

— Ради чего вы танцуете? То есть… Если все так… жестко, что окупает все страдания? Слава, деньги?

— Послушайте, мисс Ру, если вы хотите взять у меня интервью, то это не самое удачное время!

— Вы работали в эскорте. — Лиза не знала, зачем сказала это и какое отношение к происходящему имеет прошлое балерины.

Миллер остановилась на последней ступеньке, повернулась и удивленно посмотрела на Лизу.

— Понятия не имею, о чем вы, — очень плохо соврала Анна. — Что вам нужно?

— Я вас вспомнила, мы виделись однажды на приеме и… — Лиза потерла виски. — Простите, я сегодня сама не своя.

— Не помню такого. — К Миллер вернулось самообладание, она пошла дальше. — Вы меня с кем-то спутали.

— Вы и есть Сархан! — снова выпалила что-то странное Лиза.

На этот раз Анна долго и сочувственно смотрела на собеседницу. В конце концов покачала головой и продолжила свой путь.

— Вы сошли с ума, мисс Ру. Наверное, так у художников заведено.

— Что? — не поняла Лиза.

— Сархан — это вы.

— С чего вы взяли?

Миллер дошла до какой-то двери и скрылась за ней, Лиза поспешила следом.

— Сархан, очевидно, связан с Хёстом, пересекался со всеми запечатленными на картине и гениален. Никто из нас не отвечает всем этим критериям, кроме вас.

— Я не связана с Хёстом, — возразила Лиза, но тут же задумалась. — И уж точно не гениальна!

— Гениальность — понятие расплывчатое. В чем вы всех превзошли, так это в умении не быть собой.

Миллер вдруг стала стягивать с себя свитер.

Лиза опешила, но потом поняла, в чем дело. Она даже не заметила, как оказалась в раздевалке. Миллер, ничуть не смущаясь, переодевалась. Видимо, готовясь к репетиции.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего двусмысленного. Вы единственная из нас всех, кто не держится за себя.

— Я не понимаю.

Лиза с удивлением обнаружила, что любуется телом собеседницы. Почему-то смутилась, опустила глаза и уставилась в пол. В поле ее зрения попали ноги Миллер, и она едва не ужаснулась вслух. Мозолями это назвать было нельзя. Скорее раны. Ноги Миллер были одной сплошной раной.

— Не так красиво, как все остальное, да? — Анна, конечно, заметила, как Лиза смотрела на ее ступни.

— Нет, что вы… — любые слова тут прозвучали бы глупо. — Простите…

— Я не знаю, зачем вы приехали и о чем хотели поговорить, но у меня больше нет времени. Я должна танцевать. А вы действительно сходите с ума. Вам нужна помощь.

— Я…

— Это здание не кинотеатр и никогда не было им, тут нет попкорна, мужчина на входе не кассир, а швейцар. Он с огромным удовольствием впустил бы вас внутрь, если бы вы не стояли перед дверью. Не силой же ему вас затаскивать.

— Откуда вы… — у Лизы закружилась голова, она сделала шаг назад и села на скамью.

— Он сам меня позвал. Думаете, я прервала бы пробы просто для того, чтобы встретить вас? Мисс Ру, вас может кто-нибудь проводить домой? — спокойно спросила Миллер.

— Да, я сейчас соберусь, все в порядке, просто что-то…

Анна кивнула и вышла из раздевалки через вторую дверь. Лиза заметила за ней зал с зеркалами.

Лиза не могла сосредоточиться на каком-то одном предмете, но замечала каждую деталь окружения. Она чувствовала прикосновения одежды к телу, удивительно ярко видела цвета и даже как будто ощущала их кожей. Звуки приобретали объем и форму. Шаги Миллер за стеной отдавались в ее теле, и ей почему-то хотелось откликаться на эти импульсы.

Она не справилась с этим штормом из ощущений, и картинка стала рассыпаться. Лиза видела стену, шкафчик, одежду, скамьи, но не могла собрать это в логически связанную картину. Ничто не связывало все эти предметы и не говорило об их общем назначении.

Лиза закрыла глаза, потому что ее стало подташнивать. В этот момент на нее обрушились ощущения в теле. Пальцы левой руки покалывало, как будто после онемения. Так бывает, например, когда просыпаешься ночью и пытаешься пошевелить рукой. Эта ассоциация будто открыла дорогу другим. Словно функция ассоциативного мышления была до этого временно недоступна. Программный сбой. А теперь все снова в порядке, но системе требуется проверка.

Лизу повело по ассоциациям против воли. Начав с бессилия и онемения в руке, она довольно скоро оказалась на заседании суда, где испытывала такое же бессилие. Оглашение приговора, пожизненное заключение. Апелляция. Суды, суды, суды.

Все кончилось. Лиза открыла глаза и посмотрела прямо перед собой. Раздевалка. Картинка больше не рассыпается на отдельные части, между предметами есть связь, все они существуют в определенном контексте. Все в порядке. Разве что пальцы левой руки покалывает. Пожалуй, не только пальцы, вся кисть как будто похолодела.

Лиза встала и хотела уйти, но почему-то повернулась к двери, ведущей в зал. Постояла так минуту и наконец тихо приоткрыла ее. Через щелочку она могла видеть только небольшую часть стены, но та была зеркальной и в ней отражалась Миллер.

Танцовщица не могла видеть Лизу, слишком уж маленькой была щелочка. Разве что Анна обладала каким-то неестественно острым зрением. У Лизы снова возникло ощущение, что кто-то смотрит из ее глаз. И этот кто-то наблюдал с интересом. Миллер сделала шаг вперед, потом разворот на триста шестьдесят градусов, вскинула левую ногу вертикально, а потом опустилась на одно колено. В следующий момент она вскочила и отпрыгнула назад, но не удержала равновесия, поэтому вместо элегантного приземления получилось неуклюжее падение. Миллер спокойно встала и начала сначала.

Лиза не разбиралась в танцах, но гимнастическое прошлое позволяло оценить сложность задуманного. Миллер как будто боролась с физической реальностью. Она делала невозможный элемент. Раз за разом вставала и начинала все сначала. В какой-то момент не удался прыжок, Анна неловко упала набок и, не вставая, принялась массировать ногу. Судорога? Лицо ее не скривилось, не проступила гримаса боли. Ничего, просто свело ногу, просто боль, это ведь не повод страдать. Шпагат — это не больно, вспомнила Лиза. Через минуту Миллер встала, попрыгала, потрясла ногами, снимая напряжение, и начала заново. На этот раз опорной стала левая нога.

Лиза наблюдала за человеком, у которого раз за разом не получалось исполнить задуманное, и пыталась понять, что заставляет Анну начинать заново. Какой мотив? Попытки не сделают ее богаче, красивее, умнее, не принесут ей славы. По крайней мере, в обозримой перспективе. После первой сотни неудач финансовая мотивация развалилась бы. Можно зарабатывать, прилагая гораздо меньше усилий. После пятой сотни неудач рассыпалась бы любая другая мотивация. Есть другие способы получить все, что угодно. Значит, существует нечто, что можно получить только таким образом? Но что?

Миллер в очередной раз упала, но на этот раз осталась лежать. Танцовщица тяжело дышала и терла лицо руками. Лиза ни секунды не сомневалась в том, что это не конец. Анна встала, подошла к станку и стала отрабатывать отдельные движения. Она опускалась на колено, держа другую ногу вертикально. Судя по тому, куда был направлен ее взгляд, ключом ко всему движению было положение стопы. Миллер что-то в нем не устраивало. Она попробовала опускаться через носок, через внешнюю сторону, через внутреннюю, но все не находила то, что искала.

Завибрировал телефон. Лиза едва не выругалась вслух, тут же отпрянула от двери и сбросила звонок. Она быстро вышла из раздевалки и почти бегом прошла через холл. Лиза сама не поняла, почему так торопится.

Амит заботливо открыл дверь машины, и Лиза, скорее повинуясь привычке, чем желанию, села в нее. Снова завибрировал телефон.

— Куда ехать, мисс Ру?

— Домой.

Лиза откинулась на сиденье и закрыла глаза. Рука немела все сильнее, сердце стучало, отдаваясь в висках. Лиза медленно вытянула руку вперед, ожидая прикосновения к спинке водительского сиденья, но кончики пальцев настолько задубели, что она не почувствовала касания. Только по сопротивлению и давлению в фалангах пальцев она поняла, что произошло.

Что это с ней? Невралгия? Какой-то нерв пережат? Микроинсульт? Она ничего в этом не понимает! Лиза открыла глаза и внимательно посмотрела на руку. Медленно сжала и разжала пальцы. А что, если это было всегда? Просто раньше она ничего не чувствовала из-за таблеток?

Реальность снова стала рассыпаться на отдельные детали. Лиза закрыла глаза и попыталась рассуждать логически. Что-то происходит, какое-то нарушение в мозгу. Ей, наверное, нужна помощь.

Амит приоткрыл окно водительской двери, в машину ворвались звуки и запахи города. Лиза ощутила движение воздуха буквально всем телом. А еще почувствовала запах сладкого попкорна и сахарной ваты. Прямо из детства.

— Остановите!

— Прямо тут?

— Да!

Водитель аккуратно прижал машину к тротуару и уже собирался выйти, чтобы открыть перед пассажиркой дверь, но та его опередила. Вышла на улицу сама. Перешла дорогу, остановилась на тротуаре и настороженно осмотрелась.

Она не узнавала это место. Куда же он ее привез? Она знает Манхэттен как свои пять пальцев, может пересечь его с закрытыми глазами, но… Лиза покрутилась, пытаясь найти какие-нибудь ориентиры. Ничего! Ни одного знакомого здания. Так не бывает, это просто невозможно! Вот этот небоскреб, он ведь называется… Нет, это не он. Лиза медленно пошла по улице. Может, она просто оказалась в каком-нибудь переулке, где раньше не бывала? Такое же возможно? Ей нужно выйти на крупный перекресток, и тогда, скорее всего, она поймет, где находится.

Но этот план не сработал. Перекресток оказался абсолютно незнакомым. Может быть, у нее что-нибудь вроде болезни Альцгеймера? Лиза заметила у себя признаки паники. Альцгеймер бывает в таком возрасте? Завибрировал телефон. Лиза облегченно вздохнула. Ну конечно! Сейчас просто посмотрит на карте, где находится, и все будет в порядке! Почему она раньше об этом не подумала? Она посмотрела на экран. Саймон.

— Алло!

— Привет! У меня две новости, хорошая и плохая. — Голос звучал весело.

Лиза подумала, что он мысленно подготовился к этому разговору, как бы составил сценарий.

— А если бы ты мог сказать мне только одну из них, ты бы какую предпочел?

Саймон задумался, потом усмехнулся:

— У меня тут шутка была заготовлена, но все пошло не по плану. В общем, суть шутки была такая. Плохая новость — мне дали месяц тюрьмы, а хорошая новость — могли дать намного больше.

— Поздравляю. — Лиза улыбнулась.

— Есть еще одна новость, но я не понимаю, хорошая она или плохая.

— Расскажи. — Лиза привалилась к углу дома.

— Я больше не буду катать наивных дурочек на своем «мустанге».

Он замолчал. Она знала, что он ждет ее реакции, поэтому спросила:

— Почему?

— По решению суда я могу использовать авто только в дневное время. А днем, как понимаешь…

— Соболезную.

— Мне? — уточнил Саймон.

— Дурочкам. Они-то в отличие от тебя ни в чем не виноваты. Подумай о том, что ты подставил девушек, которые рассчитывали на тебя.

— Сам терзаюсь, — усмехнулся Саймон.

Лиза почему-то знала, что он улыбается. Так же глупо, как и она.

— Будешь меня ждать, Крошка Ру?

— Крошка Ру?

— Это из «Винни-Пуха», — засмеялся Саймон.

Они смеялись над какой-то глупостью. Несли бред и были счастливы, но Лиза чувствовала, что это конец. Что она сделала выбор и ей придется оставить все позади. В том числе и Саймона. В этот момент связь прервалась. Лиза удивленно посмотрела на телефон и поняла, в чем дело. Села батарейка. Какое-то время она смотрела на черный экран, в котором отражалось чье-то лицо. Она зачем-то пыталась зафиксировать его в памяти.

Лиза решила выпить кофе. Убрала телефон в сумочку и только в этот момент поняла, что она не дома. Неторопливо осмотрелась. Так, наверное, нужно пройти еще пару кварталов, и тогда уж она точно сможет сориентироваться. Она встала у светофора и принялась ждать. Как она тут оказалась? Наверное, опять замечталась во время прогулки и свернула не туда. Интересно, сколько времени? Мама опять будет ругаться.

Какой-то мужчина подошел к светофору и нажал на кнопку. Загорелся пешеходный. Лиза с интересом покосилась на оранжевый металлический прямоугольник с двумя кнопками, прикрепленный к столбу. На одной нарисован идущий человечек, а на другой — человечек в инвалидной коляске. Лиза перешла дорогу и вдруг поняла, кого ей напоминает изображение на второй кнопке. Это же Том! Да, она его никогда не видела, но, наверное, он так и выглядит в своей инвалидной коляске. Хороший человек этот Том. Не такой, как другие журналисты.

Она удивленно осмотрелась. Зачем она приперлась к Грамерси-парку? Ощущение было сродни тому, когда заходишь в комнату и не можешь вспомнить, что собирался делать. Правда, в данном случае осознаешь себя в нескольких километрах от дома. Лиза задумчиво посмотрела на вывеску ресторана. Она помнила, что однажды ужинала здесь с кем-то. Но вот с кем? Лиза пошла дальше по улице, пытаясь понять, что происходит. Ее взгляд уперся в очаровательную старинную деревянную вывеску.

Лиза едва не захлопала в ладоши от восторга. Вывеска одним своим видом доставляла почти физическое удовольствие. Лиза подошла к витрине и рассмотрела ее. Это оказалось просто большое окно, судя по отсутствию выставленных товаров.

За окном виднелись какие-то стеллажи со всякой всячиной. Лиза, открыв рот, смотрела на статуэтки, шкатулки, старинные лампы и прочие сокровища. Надо зайти! Мама, наверное, будет ругаться… Скажу, что на тренировке задержалась!

Взявшись за ручку, Лиза толкнула дверь. Звякнул колокольчик, что-то щелкнуло. Лиза оказалась в сумраке антикварного магазинчика. Напротив нее располагалась стойка, к которой привалился высокий мужчина: щетина, очаровательная улыбка, большое зеленое яблоко в правой руке. А за стойкой сидел другой мужчина, помоложе. С растрепанными волосами и внимательными усталыми глазами. Все трое смотрели друг на друга несколько секунд, потом Лиза неожиданно для самой себя спросила:

— Где я нахожусь?

Мужчина с щетиной засмеялся и посмотрел на своего товарища, вероятно желая разделить с ним веселье. Но тот холодно зыркнул в ответ, и хохотун заткнулся. Провел двумя пальцами по губам, как бы застегивая их на молнию, откусил огромный кусок яблока и, сочно чавкая, ушел куда-то за стеллажи. Взъерошенный посмотрел на Лизу. Ей показалось, что он ее знает.

— Это сильно зависит от того, куда вы направлялись, — глядя поверх ее головы, сказал мужчина.

Лиза моргнула удивленно, по достоинству оценив безумие фразы, а потом открыла рот от изумления. Все перевернулось с ног на голову. Весь мир. Да, он прав! Все зависит от того, куда она идет! Лиза выскочила за дверь, забыв попрощаться. Она быстро шагала по тротуару, уверенно огибая прохожих. Обошла слева неторопливого грузного мужчину, потом справа пожилую женщину. Лизе казалось, что она участвует в какой-то гонке. Это было приятное чувство.

Из-за поворота показалась шедшая под руку парочка. Мужчина что-то увлеченно рассказывал, жестикулируя одной рукой, а девушка звонко смеялась. Лиза на секунду встретилась с ней взглядом. Время как будто замедлилось. Она отчетливо видела каждую черту ее лица. Веснушки, непослушные светлые волосы, брекеты на мелких неровных зубах, тонкие, ярко накрашенные губы, нос с горбинкой. Красивые ямочки на щеках. Задорный, звонкий смех. А в глазах страх: «А если я ему не понравлюсь? Я слишком некрасивая для него. Почему он со мной на самом деле? Надо смеяться над его шутками».

Время вернуло себе привычный темп, и Лиза разминулась с парочкой. Свернула направо, обогнала пьяного клерка и ускорилась. Прошла мимо красивой светящейся витрины, остановилась и сделала шаг назад. Присмотрелась. В красиво подсвеченном прямоугольнике был только один манекен. Все равно надетое на него платье затмило бы все остальное. Лиза открыла рот от восхищения. В этом платье не было никаких лишних деталей, которыми обычно грешат плохие дизайнеры, пытаясь придать своему произведению претенциозный и дорогой вид. Минимализм, который демонстрировало это платье, могла позволить себе только очень уверенная и богатая женщина. Оно как будто излучало презрение к роскоши. Или, точнее, рентгеновские лучи, которые насквозь просветили бы всех вокруг, открыв миру их пошлость и преступное отсутствие вкуса.

Лиза вспомнила, как она в похожем платье шла через особняк мэра, одним своим присутствием вызывая неловкость и недовольство у всех женщин на расстоянии взгляда. «Куда я шла?» Лиза осмотрелась в поисках ответа. Незнакомая улица ни капли не помогла в решении этой загадки. Где я вообще? Что делать? Темнеет. Лиза неторопливо пошла прямо, рассудив, что нет никакого смысла стоять на месте. Она вышла на перекресток и сразу же увидела то, что искала. Красивый разноцветный магазин мороженого. Перед ним на тротуаре расположился прилавок, за которым стояла улыбчивая девочка.

«Кого-то она мне напоминает», — подумала Лиза. Нахмурилась, пытаясь вспомнить. Мысли ворочались лениво и неохотно. Как будто в голове образовался вакуум и электрическим сигналам просто не по чему было передаваться. «Хейли, — вспомнила Лиза. — Она напоминает мне Хейли. Кто такая Хейли?» Лиза встала в очередь за мороженым и снова попыталась вспомнить. Хейли — это девочка за стойкой в холле. Она как будто разматывала клубок ниток. Тянула нить на себя, чтобы… чтобы что? Хейли, стойка, холл, что дальше? Что там еще? Лифт! Она с теплотой вспомнила, как все время приезжала не на тот этаж. Конечно, ведь она ехала в другую квартиру!

Цепочка разрасталась, восстанавливались какие-то детали. Головная боль, которую она когда-то ненавидела, теперь казалась чем-то интересным, родным. Это ведь часть ее истории, часть ее жизни!

— Добрый день, мисс! Чего желаете? — оказывается, очередь перед прилавком с мороженым уже рассосалась.

Лиза посмотрела на улыбчивую девочку. Но она ведь совсем не похожа на… на кого она не похожа? Лиза не могла вспомнить.

— Что желаете? — повторила свой вопрос девушка.

— Я… Малиновое.

Почему малиновое? Лиза вдруг вспомнила, как шла с ним по улице и он купил ей мороженое. Такая красивая пара. Он что-то рассказывает, жестикулируя одной рукой, а она звонко смеется. Лиза нахмурилась. А как его звали? А точно ли это было с ней? Почему-то очень не хотелось терять это теплое воспоминание. Она вцепилась в него, как бы приближая к себе, вглядываясь в лица, насильно фиксируя все в памяти.

— Шесть долларов, — сказала девушка, протягивая рожок.

Лиза уставилась на девушку, не понимая, чего та от нее хочет. Этой секунды хватило, чтобы воспоминание растворилось.

— Ах да.

Лиза полезла в сумочку, достала конверт с деньгами и заглянула в него. Деньги выглядели так непривычно. И так интересно. Лиза достала купюру и внимательно рассмотрела ее. Ей десять лет, к ним приехал папа и подарил ей сто долларов. Она с интересом рассматривает красивую хрустящую купюру. Чуть позже мама отнимет ее.

— Все в порядке, мисс? — с тревогой спросила девушка.

— Да. — Лиза отдала купюру, забрала мороженое и пошла дальше.

— Постойте, мисс, возьмите сдачу!

Лиза не обернулась. Ну конечно, теперь она поняла, что случилось, и хочет вернуть папин подарок! «Мне не нужно ничего, к чему прикасались твои руки! У меня будет миллион таких бумажек, вот увидишь!» Лиза перебежала через дорогу и задумалась. Где я? в голове прозвучал чей-то голос. Зависит от того, куда ты направлялась. Лиза едва не подпрыгнула на месте. Принцип квантовой связанности. Третий курс университета. Как она могла забыть?!

Уверенно повернув вправо, Лиза зашагала по тротуару. Посмотрела на мороженое в руке. Удивленно покачала головой и лизнула. Тут же поморщилась. Ужасно сладкое! Она выкинула рожок в урну и в этот момент поймала взглядом витрину музыкального магазина. Гитары ей о чем-то напомнили, но вот о чем? Нет, нельзя отвлекаться, поняла Лиза. Это испытание! Нужно все время помнить о том, куда я иду. Меня будут заманивать красивыми витринами, приятными воспоминаниями, самой жизнью, но нельзя забывать!

Она посмотрела в переулок. Он выглядел не очень-то здорово. Намного хуже, чем хорошо освещенная яркая улица. Лиза вздохнула и решительно зашагала по переулку. По левой стороне над каменной стеной нависали ветви деревьев. Лиза покосилась на них, вспомнила похороны Парсли. На этот раз она не успела сразу остановить себя. Одна мысль потянула другие. Парсли, вдова, прекрасная и вместе с тем страшная песня. Безумная, неоправданная и необъяснимая любовь… Неужели и это я оставлю позади? Оно ведь уже стало частью меня. А картина, которую я нарисовала на стене? Может, можно взять с собой хотя бы ее? Я ведь не прошу многого! Но где-то в глубине души она понимала, что нельзя. Либо все, либо ничего. По-другому быть не может.

Лиза улыбнулась, повернулась и зашагала дальше. Помнить, куда я иду, помнить, куда я иду! Но это тоже была мысль, и удерживать ее в голове делалось все труднее. Лиза остановилась и посмотрела на кованые ворота. Вероятно, это вход в какой-то сквер или парк. Ей не хотелось туда идти. Даже этот переулочек казался буйством света и красоты по сравнению с темной аллеей. Лиза с сомнением посмотрела влево и вправо. Может, есть какая-то другая дорога? Так ведь всегда бывает. Какой-нибудь альтернативный вариант. Даже если это не так, то она вернется сюда! Ведь она теперь знает…

Как-то удивительно знакомо зарычал мотор. Лиза повернула голову на звук. В конце переулка, в тени ветвей, тепло светя фарами, стоял «форд-мустанг». Лиза улыбнулась, хотела было помахать рукой, но вдруг поняла, что не знает, чему именно радуется. Она мысленно вернула себя к цели и решительно зашла в парк. Ей показалось, что свет и звук не имеют тут власти, потому что, едва она пересекла ворота, навалились тьма и тишина. Исчез даже привычный, успокаивающий шум города. Как будто Лиза оказалась в настоящем лесу.

Она подняла голову и вздрогнула. Сквозь сплетенные над аллеей ветви деревьев, напоминавшие скрюченные артритом пальцы, просачивался неестественно яркий лунный свет. Когда успело стемнеть? Лиза слушала звук своих шагов по гравийной дорожке. В безмолвной тишине они напоминали стук лопат, врезающихся в землю. Кому-то роют могилу, затаив дыхание и стараясь шагать как можно тише, подумала Лиза. А потом поняла, что ей.

Она замерла, не справляясь с охватившим ее ужасом, задержала дыхание и зажала рот ладонью. Прислушалась. Тут кто-то есть. Ей нельзя выдавать себя. Иначе у нее не будет даже могилы, у нее не будет вообще ничего! Он украдет ее! Лиза боялась даже пошевелить шеей, чтобы не выдать себя шуршанием одежды. Он украдет у нее последнее, что осталось. Вид из окна ее квартиры, кофе в турке, «Пятый круг», Миллер, картину Матисса и даже маму. Хоть она и сволочь, но это же не значит, что воспоминания о ней можно украсть.

Лиза поняла, что не дышит довольно долго и удушье уже становится ощутимым. Любой звук мог выдать ее, и поэтому… Она терпела. Ей хватит власти над собой, чтобы умереть от нехватки воздуха. Эта мысль совсем не пугала — наоборот, казалась выходом. «Я умру, но сохраню себя! По крайней мере то, что от меня осталось! Этого хватит, чтобы вернуться, чтобы восстановить все». Лиза ждала. Тело безупречно повиновалось. Удушье усиливалось, но это вовсе не было чем-то непреодолимым. Просто сигналом от мозга, который можно обуздать.

Лиза снова пробежалась по воспоминаниям, как бы пересчитывая свои сокровища, и с удивлением обнаружила воспоминание о тренере по гимнастике. Его жуткие волосатые руки, которые могли делать с ней все, что он захочет, хлесткие удары скакалкой по ногам. Неужели это она хочет вернуть? Нет, но нельзя какую-то часть прошлого выбросить, а какую-то оставить. Если забыть про ад тренировок, то она утратит и вид из окна. Нужно выбирать либо все, либо ничего.

Она опустила руку и сделала глубокий вдох. Этот звук показался ей криком, разорвавшим тишину. Она зашагала по гравийной дорожке, зная, что он слышит ее, что он движется ей навстречу. И если она испугается, то все закончится. Зашумели листья деревьев, как бы приветствуя его и кланяясь перед ним. Поднялся ветер. Странный воющий звук заполонил собой все ее органы чувств. Она видела ветер и слышала его. Лиза титаническим усилием воли подавила желание развернуться и убежать. Она, как мантру, повторяла два вопроса. Где я и куда я иду? Это позволяло осознавать себя и концентрироваться на цели, ради которой действительно стоило оставить все позади.

Она шла против ветра, но не чувствовала сопротивления. Ветер будто проходил сквозь нее, забирая то немногое, что еще от нее осталось. Лиза не препятствовала, она знала, что попытка удержать что-то приведет к тому, что этот ураган снесет ее. Прямо перед ней возник пышущий дымом и плюющийся искрами паровоз. Тот самый, от которого она бежала всю свою жизнь. Лиза широко открыла глаза, глядя прямо на приближающуюся махину. Если она не станет абсолютно прозрачной, он раздробит ее кости и даже не заметит. Она не закрыла глаза, даже когда фара ослепила ее, а звук гудка стал невыносимым.

Паровоз промчался сквозь нее. Исчез ветер. Наступила тишина. Лиза растерянно покрутилась на месте, подслеповато оглядываясь. Глаза привыкали к темноте после яркого и яростного света, звон в ушах постепенно стихал. Впереди, в конце темной аллеи, что-то светилось. Кажется, свет исходил из какого-то павильона. Лиза неторопливо пошла на свет. Теперь аллея не казалась темной и зловещей. Напротив, она стремительно приобретала цвета. Деревья и кусты, сливавшиеся в одну жуткую массу, обрели очертания.

Лиза, продолжая движение к павильону, с интересом рассмотрела желтые цветочки алламанды, потом перевела взгляд на другую сторону аллеи и полюбовалась мощным раскидистым фикусом. Прошла мимо ряда мезуй, гадая о том, откуда вообще знает это название, и недоверчиво покосилась на бамбук. Сложно представить более нелогичный набор растений, но она чувствовала, что они находятся на своем месте. Более того, она знала, что когда-нибудь эта аллея будет состоять из тысячи растений.

Лиза достаточно приблизилась к павильону, чтобы его рассмотреть. Небольшое деревянное здание было обращено к аллее огромным панорамным окном. Внутри под яркими лампами разговаривали две девушки. Брюнетка держала на плече спортивную сумку, видимо собираясь уходить, вторая — блондинка в смутно знакомом спортивном костюме с закатанными рукавами — что-то ей объясняла. Будто бы инструктировала. Брюнетка кивала, внимательно глядя на наставницу. Наконец они попрощались, и блондинка осталась одна.

Она посмотрела прямо на Лизу, но, очевидно, не увидела ее. Снаружи темно, внутри светло. Сейчас окно для девушки было зеркалом. Блондинка неторопливо обошла пустой зал по кругу, внимательно осматривая пространство. Она как будто искала признаки небезупречности — мелкий мусор, соринки. Лиза подошла ближе, внимательно наблюдая за девушкой. Она чувствовала, что сейчас случится самое главное. Что произойдет то, ради чего она прошла весь этот путь. Она почти уперлась в стекло, чтобы не упустить ни единой детали.

Девушка взяла маленький барабан, больше похожий на часы. Лиза рассмотрела ее руки. Правое предплечье покрывала татуировка, изображавшая кобру. Девушка какое-то время просто стояла посреди зала со спокойным, даже умиротворенным выражением лица, а потом нежно, одним лишь движением пальцев дотронулась до барабана. Лиза не могла слышать возникшего звука, слишком тихим он был для этого, но она его почувствовала. По телу прошла вибрация, и, кажется, весь окружающий мир на нее откликнулся. Девушка еще раз стукнула в барабан, чуть сильнее. Лизе показалось, что мир вздрогнул и сама земля пришла в движение, оживая.

Лизе все сложнее было стоять, поэтому, чтобы не потерять равновесия, ни на секунду не отрывая взгляда от девушки, она села на землю, скрестив ноги. Девушка начала танец. Лиза пыталась различить отдельные движения, но не могла. Как будто не было движений, но был танец. Мир снова рассыпался на отдельные фрагменты. Пропал контекст и логические цепочки. Каждый удар барабана совпадал со сменой позы. Парадокс в том, что между ударами барабана не было ничего. Отдельные картинки не склеивались в единое целое, Лизе вдруг показалось, что у девушки не две руки, а шесть.

Скорость и сила ударов нарастали, мир закипал. Танец ускорился. Лиза пыталась ухватить все детали, но происходящее по-прежнему ускользало от нее. Вот девушка уверенно и неколебимо стоит на одной ноге, согнув другую в колене, но в тот же момент она танцует, ни на секунду не прекращая движения. Вот ее рука касается барабана, но в тот же момент она держит ее почти на уровне головы ладонью вверх и в тот же момент указывает ей на приподнятую левую ногу. Промежутки между ударами сокращались. Лиза увидела руку на уровне груди с раскрытой вперед ладонью.

Несмотря на то что мощь барабанного ритма нарастала, затапливая весь мир вокруг, выражение лица девушки не изменилось. Оно не отражало никаких эмоций, хотя и нельзя было сказать, что девушка не испытывает никаких чувств. Скорее она с равным умиротворением принимала все, что приходило. Она позволяла происходить всему, что происходит, позволяла разрушаться тому, что должно было быть разрушено. Лиза вдруг поняла, что перестала дышать и не знает, как давно это продолжается. Танцующая девушка посмотрела в глаза Лизе и ударила в барабан.

16

Том отложил последнюю страницу и устало потер лицо. Реальность навалилась на него внезапно. Звуки, запахи, ощущения — все это возникло в одну секунду. Почему-то очень болела голова, давящая боль в висках иногда разряжалась резким выстрелом от правого глаза к основанию черепа. Будто бы собирался заряд и била молния. Удары сердца гулко отдавались в висках.

Том вытянул руку, показавшуюся ненормально длинной, тонкой и гибкой. Она почему-то напоминала змею. Эта проклятая рукопись как-то повлияла на его восприятие. Звуки потускнели, отдалились. Желудок поднялся до самого горла, угрожая рвануть еще выше и вывалиться изо рта.

— Ты все работаешь?

Том не сразу понял, что вопрос обращен к нему. Он повернул голову и тупо посмотрел на Сару. Девушка присела на край его стола и с очевидно преувеличенной тревогой смотрела на него.

— Да, надо кое-что… — Том не знал, как продолжить фразу, да и не хотел.

Собственный голос показался незнакомым, некрасивым, землисто-шершавым, торфяным.

— Ты с утра из-за стола не вставал, — зачем-то сказала очевидное Сара, — даже не ел.

— Да.

— Не хочешь немножко развеяться? Отдохнуть?

Интонации сменились, но Том совершенно не понял, как именно. Будто разучился распознавать эмоции. Он предполагал, что Сара к нему неравнодушна, это далеко не первый знак внимания с ее стороны, но что происходит с его сознанием?

— Мне еще надо кое-что сделать и…

— Давай помогу! — вдруг предложила Сара. Вероятно решив, что тактика длительной осады результата не приносит, она пошла на штурм.

— Нет, не стоит, я сам, да и… — Том осмотрелся, подыскивая что-нибудь, что может помочь. — Поздно уже?

Последняя фраза вышла скорее вопросительной. Он только сейчас понял, что в редакции никого нет. Рабочий день окончен, за окнами темно.

— Вот именно! — согласилась Сара. — Уже поздно, давай помогу и пойдем выпьем. Что там у тебя за материал века, ради которого ты весь день от стола не отходил?

— Это по Сархану… — Том сказал это еще до того, как подумал, поэтому и прервал себя на половине фразы.

Посмотрел на Сару, но не увидел того, что ожидал. Она не закатила глаза, не вздохнула устало, вообще никак не выказала пренебрежения или скепсиса.

— И что с ним? Какие-то новые детали? — она спросила будто бы абсолютно серьезно.

Том понимал, что она просто хочет его трахнуть и поэтому делает вид, будто ей все это интересно. Все давно всё поняли про Сархана, и любая попытка переосмыслить произошедшее воспринимается так же маргинально, как теория плоской Земли.

— Да нет, просто…

— Эй, Томми! — она перебила его, подняв палец. — Посмотри на ситуацию под другим углом. У тебя не будет более благодарного слушателя, чем я. Не буду делать вид, что верю в теорию заговора, но я хотя бы готова выслушать ее, а? Негусто, но это уже что-то.

Том медленно кивнул. Вообще-то она права. Ему нужны хоть какие-нибудь уши. Хоть какой-нибудь человек, с которым можно поделиться всем этим.

— Спасибо, я…

— По дороге расскажешь, — она снова перебила его. — Пошли.

Том послушно отодвинулся на кресле от стола, намереваясь встать, но вовремя спохватился — стал закатывать штанину, чтобы проверить крепление.

Правый протез последнее время стал барахлить или вообще отключаться. За два года он так и не привык к этим модным игрушкам, а теперь вот новая беда.

— Это… — Том скорее догадался по контексту, что Сара смутилась, чем понял это по голосу.

Он действительно дал маху, не очень-то прилично, наверное, вот так демонстрировать свои ноги в стиле киберпанк.

— Прости, я не подумал.

Он посмотрел на Сару и понял, что ошибся. Нет, она действительно смущена, но вовсе не потому, что находит вид культи, переходящей в карбоновое чудо технологий, пугающим или отвратительным. Все совсем наоборот, ее это возбуждает. И кажется, она это даже не очень скрывает. Внимательно смотрит на ногу, наклонившись над краем стола и даже приоткрыв рот.

— Это те самые экспериментальные чудо-ноги? — вероятно, чтобы сказать хоть что-то, спросила Сара.

— Да, — чтобы ответить что-нибудь, сказал Том.

— Выглядит, как будто… из кино про будущее. Или из игры. — Она вдруг изменила голос, сделала его низким и хриплым: — Я никогда не просил об этом!

— Никогда бы не подумал, что ты знаешь, кто такой Адам Дженсен. — Том убедился, что протез в норме, опустил штанину и встал.

— А ты, кстати, чем-то похож на него, — теперь Сара смотрела на него снизу вверх. — Только мощнее.

— Спасибо…

Не зная, чем себя занять, он сложил листы рукописи в аккуратную стопку и убрал в ящик стола. А потом, впервые за все время работы, закрыл ящик на ключ. Том ожидал, что Сара как-то прокомментирует это, но она промолчала. Том заглянул в коробку, в которой перед этим лежала рукопись, и обнаружил в ней конверт. Почему он лежал не поверх остальных бумаг, а под ними? Чтобы адресат обнаружил его уже после прочтения рукописи? Или Том снова ищет знаки там, где их нет?

— Так что там с Сарханом? — Сара, как оказалось, уже отошла от стола и даже надела плащ, ожидая Тома.

Он быстро накинул куртку, сунул конверт во внутренний карман и нагнал собеседницу.

— Утром на моем столе лежала коробка…

— Откуда прислали? — в очередной раз перебила Сара.

— Нет там концов, — предвосхищая ее следующие вопросы, отрезал Том. — Ни обратного адреса, ничего. Просто курьер принес в редакцию, а тут уже наша служба донесла до стола.

— Курьер без особых примет, конечно? — предположила Сара.

— Вроде бы да.

— Надо добраться до камер, — будто сделала мысленную пометку Сара.

— Я сомневаюсь, что его можно найти просто по внешнему виду.

— У меня есть знакомые копы. Я же расследованиями занимаюсь, — напомнила Сара и улыбнулась.

Том неуверенно улыбнулся в ответ. Зачем она вообще впрягается во все это?

— И что было в коробке? — выдернула его из задумчивости Сара.

— Рукопись, — они подошли к лифту, и Том нажал на кнопку. — Описание всего, что произошло тогда.

— И кто ее написал? — терпеливо, но несколько снисходительно уточняла Сара.

— Мисс Ру. — Том будто бы выдохнул эти слова, они почему-то дались с трудом.

— Ты уверен? Может, просто утка?

— Нет, там есть детали, которые знали только мы с ней. Наши разговоры.

— Ваши разговоры всему миру известны, — возразила Сара. — Ты миллион раз всем про них рассказывал.

Звякнул колокольчик, двери лифта разъехались. Сара и Том вошли в кабину.

— Не все. Было кое-что, о чем я никому не говорил.

— Да? — Сара покосилась на Тома. — Это что-то личное?

— Да. — Он вдруг спохватился. — Не в том смысле, просто я помог ей в одном личном вопросе и…

— Эй, — Сара снова перебила его, — успокойся, прекрати тараторить и оправдываться, это ничуть не помогает твоей истории.

Том хотел было сказать ей, куда она может идти со своими советами, но вовремя себя одернул. Она права. За эти два года он так привык спешно доказывать свою версию этой истории, что, наверное, стал выглядеть сумасшедшим.

Снова звякнул колокольчик, двери лифта открылись, и они вышли в холл. Охранник оторвался от планшета, лениво покосился на них и отвернулся. Больше в холле никого не было. Как и во всем здании. Если не считать дежурных в редакции и, вероятно, нескольких припозднившихся клерков на других этажах.

— Итак, мисс Ру зачем-то прислала тебе рукопись, в которой рассказала свою версию тех событий?

— Да. Можно и так сказать. Хотя я бы скорее сказал, что она выполнила обещание и максимально подробно описала свои переживания.

— Что это значит?

— Очень подробно описано состояние ее сознания. Все чувства, ощущения. Понимаешь?

— Не совсем. Какие-то новые факты есть? Она объяснила, кто такой Сархан, что произошло?

— И да и нет… — Том задумался, как объяснить то, над чем он ломал голову два года.

— Так ты сенсацию не сделаешь, — вздохнула Сара.

— С чего ты решила, что я хочу… — он прервал себя. Глупо делать вид, что он этого не хочет.

Том открыл перед Сарой дверь, радуясь поводу для паузы в разговоре, и вышел следом за ней на улицу. Тут оказалось холоднее, чем он ожидал. И почему-то очень сыро. Том поежился и достал из кармана пачку сигарет. Щелчком выбил одну и сунул в рот. Закурил.

— Такие курил Саймон? — не сдержав усмешки, спросила Сара.

— Да, я сошел с ума, если тебе интересно. Давно.

— А кто нет? — она пожала плечами. — Куда пойдем?

— В бар? — предложил Том.

— Ясно, — Сара поняла, что он не знает ни одного заведения в окрестностях. — Пойдем в «451° по Фаренгейту».

— Звучит… символично.

— Нет, это просто бар с неплохой пиццей в придачу, а ты видишь символы там, где их нет. В этом смысле ты действительно сумасшедший.

Сара уверенно зашагала по улице, Том пошел следом.

— Итак, думаю, нет смысла подробно пересказывать всю рукопись. Скажи главное — она как-то подтверждает или опровергает твою теорию?

— Теорию? — зачем-то переспросил Том.

— Если ты скажешь мне, что у тебя ее нет, то я ставлю выпивку, — усмехнулась Сара.

— Не скажу…

— Тогда рассказывай.

Том задумался. Так просто к этому не подступиться, нужно начинать издалека. Да и в целом все это звучит безумно.

— Ты уверена, что…

— Я с тобой разговариваю о том, о чем уже давно никто не хочет разговаривать, — заметила Сара. — Еще нужны какие-то подтверждения?

— Зачем ты это делаешь? — спросил Том.

— Ты мне нравишься, — легко, без какой-либо заминки ответила она. — Как по мне, это вполне достаточный повод, чтобы тебя выслушать. Если выяснится, что ты совсем рехнулся, я тебе скажу, не переживай.

— Ладно, — решился наконец Том. — Рукопись подтверждает, что мисс Ру была Сарханом.

— Стоп, — Сара буквально остановилась и повернулась к Тому. — Ты два года утверждал, что она не Сархан.

— Это правда! — он энергично закивал, будто это придавало веса его словам.

— Ты только что сказал обратное, — Сара нахмурилась и посмотрела на него с подозрением. — Ты в курсе?

— Да, я понимаю, как это звучит, дай мне объяснить!

— Спокойно! — она подняла руки в знак примирения. — Мы не торопимся, я тебя слушаю.

Сара сделала вид, что застегивает рот на молнию. Том затянулся сигаретой, собираясь с мыслями, и выкинул окурок. Тот неестественно медленно пролетел до урны и неприлично лениво взорвался искрами. Можно было подумать, что Том смотрит замедленную съемку.

— Давай начнем с мисс Ру. Что ты о ней знаешь?

— Не больше, чем все остальные, — пожала плечами Сара. — Я знакома с этой историей по тому, что писали СМИ. А журналисты не смогли выяснить ни где она родилась, ни кем были ее родители. Вроде как она была замужем, но мужа посадили за наркоторговлю. Потом его убили в тюрьме. Сама Ру вроде работала в каком-то эскорт-агентстве. Очень дорогом, судя по тому, что она могла позволить себе жить на Манхэттене. Хотя можно предположить, что деньги у нее от наркоторговца-мужа. Вот и все.

— Знаешь, почему журналисты не смогли ничего найти? — Том победно улыбнулся.

— Потому что всем, в общем-то, плевать? — предположила Сара.

— Это тоже, — вынужден был согласиться Том. — Но еще и потому, что вся ее биография ложь. К тому же сконструированная довольно плохо.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла Сара.

— Например, квартира, в которой Лиза жила. Так вот, она там не жила.

— Как-то пояснишь или поверить на слово?

— Она туда въехала за месяц до начала всей истории. А принадлежат эти роскошные апартаменты человеку, который никак не связан с мисс Ру. Зато связан — как думаешь с кем?

— С Хёстом? — предположила Сара.

— Именно.

— И что ты таким образом подтвердил? Общеизвестную версию, что они сообщники? Да, она работала на Хёста, который устроил весь этот перформанс, чтобы разогнать стоимость картины. Ну, фотографии, если точнее.

— И да и нет, — покачал головой Том. — Я пытаюсь объяснить, но ты мне мешаешь.

— Прости. Нам сюда.

Сара указала на внушительную черно-золотую вывеску. Том послушно поднялся по ступенькам и открыл дверь, пропуская собеседницу.

Внутри оказалось довольно приятно. Мягко подсвеченная барная стойка, стильный современный интерьер и, что самое удивительное, тишина. Совсем тихо фоном играла музыка. Посетителей, несмотря на пятницу, практически не было. Только какая-то парочка в дальнем углу.

— Привет! — Сара помахала рукой девушке за барной стойкой, та приветливо улыбнулась в ответ. — Мне как всегда. Но в двойном объеме!

— Сейчас сделаем!

— Да, я тут частенько выпиваю, — ответила на незаданный вопрос Сара и села за стойку.

Похлопала по стулу рядом с собой, приглашая Тома сесть. Том не нашел ничего лучше, чем послушно занять указанное место.

— Итак, ты сказал, что мисс Ру была в сговоре с Хёстом, но вместе с тем — не была. Что это значит?

— Я думаю, что она сама не знала о сговоре.

— Вот это уже звучит достаточно безумно, — предупредила его Сара. — Попробуй сбавить градус.

— Лизы Ру не существует, понимаешь? Это просто сконструированная история. Ее муж умер в тюрьме еще до всех этих событий. Она не жила в этой квартире. Она не работала ни в каком эскорт-агентстве. Его просто не существует. Либо я не смог его найти. Но это довольно глупо, согласись — скрывать от потенциальных клиентов существование такого бизнеса?

— У нее есть документы, права, страховка, диплом, что там еще. Она реальный человек.

— Да, но мы понятия не имеем, насколько соответствует человек в документах человеку в реальности. Мы не знаем ее родных, друзей, мы не знаем ничего.

— Так уж сложно найти? — с сомнением протянула Сара.

— Мне не удалось. А я довольно дотошный. И обрати внимание, ее никто так и не нашел. Пропал человек — и все!

— Ну уж это с возможностями Хёста не сложно, — отмахнулась Сара. — Но главное по-прежнему то, что ты только подтверждаешь общепринятую версию. Она просто работала на Хёста.

— Тебе не кажется странным, что вся эта история сконструирована так, чтобы ее нельзя было развалить изнутри, а не снаружи?

— Не поняла.

На стойке перед ними возникли два бокала пива, следом два шота.

— Спасибо, Эмма! — поблагодарила бармена Сара и подняла шот. — За мисс Ру?

— Пожалуй, — Том последовал ее примеру.

В рюмке оказалась водка. Том с удивлением посмотрел, как Сара запила ее пивом, и последовал ее примеру.

— И часто ты так?

— Бывает, — усмехнулась Сара и с наслаждением потянулась. — Это был долгий день!

— Угу, — буркнул Том.

— Итак, что значит «история сконструирована так, чтобы ее нельзя было развалить изнутри»?

— Она не для стороннего наблюдателя, понимаешь? Она для мисс Ру. Не мы должны в это верить, а она.

— Градус безумия снова нарастает, — нахмурилась Сара. — Дальше постарайся аккуратнее.

Она показала бармену два пальца, требуя повторить шоты, и внимательно посмотрела на Тома. Ему показалось, что на него смотрят, как на еду. Сара разве что не облизнулась.

— Аккуратнее не получится. Им нужно было, чтобы она верила в эту историю, понимаешь? Чтобы она считала, что ее муж в тюрьме. Что она работает в эскорт-агентстве, что она человек, находящийся в определенных, очень хреновых обстоятельствах. Им нужно было, чтобы она была в определенном состоянии. Чтобы она сидела на таблетках и при этом пила. Понимаешь?

— Нет, — с сочувствием в голосе ответила Сара. — Кому им? Зачем? Попробуй как-то подробнее изложить.

Том задумался. Ему все казалось очевидным, понятным, но как только он говорил это вслух, звучало действительно безумно.

— Давай еще по одной, и я обещаю приложить все усилия для того, чтобы понять твою версию, — предложила Сара.

Тому показалось, что она сказала это искренне. Будто она в самом деле дает ему шанс. Он молча взял рюмку, опрокинул ее и, перевернув, со стуком поставил на стойку.

— Ладно, попробую так. Что нужно, чтобы создать шедевр?

— Откуда мне знать? — удивилась Сара. — Это ты в отделе искусства работаешь, я больше по уголовке. Могу сказать, что нужно, чтобы совершить идеальное преступление.

— Нужен талант и выход за рамки. — Том проигнорировал выступление собеседницы. — Талантом тут для простоты назовем предрасположенность к определенному виду деятельности. Допустим, к художественному искусству. Например, у тебя должен быть особый взгляд на вещи, особое цветовосприятие, особое… что-нибудь. Не важно, чем это обусловлено — психикой, генетикой, чем угодно. Пойдет?

— Допустим, — согласилась Сара. — С талантом понятно, а что там с рамками?

— Нужно выйти за рамки восприятия, увидеть что-то совершенно иначе, по-новому. Понимаешь? Например, звездная ночь Ван Гога. Все видели небо, все видели звезды, но только он увидел его так. Не таким, как принято, не таким, как все, под влиянием миллионов изображений звездного неба, а непосредственно пережил его лично, понимаешь?

— Уже хуже, но пока еще более-менее, — покачала головой Сара. — Чтобы создать шедевр, нужно выйти за рамки общепринятого восприятия, так?

— Да, вполне. Теперь берем того же Ван Гога. Его мироощущение, восприятие явно отличается от обычного, верно?

— Да уж, пожалуй!

— Но оно не отличается от самого себя?

— Эмм… — Сара нахмурилась.

— Ну, его картины похожи друг на друга?

— Я не эксперт, но вроде бы да. Вполне узнаваемый стиль.

— Который обусловлен его восприятием, верно?

— Звучит логично.

— А что нужно делать Ван Гогу, чтобы нарисовать что-то совершенно непохожее на Ван Гога?

Сара откровенно зависла. Молча подняла руку и показала бармену два пальца, не отрывая взгляда от Тома.

— Сменить восприятие? — предположила она.

— Верно, — Том наклонился ближе к ней и понизил голос. — А что нужно сделать, чтобы этого добиться?

Сара еще сильнее нахмурилась, очевидно пытаясь приладить все это к истории Сархана, но Том ее остановил.

— Подожди, не перескакивай через ступеньку. Как можно изменить восприятие?

— Ну… Не знаю, всякие там препараты, расширение сознания, практики, что еще?

— И ты получишь то же самое восприятие, но под препаратами. Это все как косметический ремонт, если угодно, но вовсе не капитальная перепланировка. Твое восприятие формируется с первых секунд жизни, вероятно, ты и есть твое восприятие. Полагаю, существует только один более-менее действенный способ.

— Какой? — почему-то шепотом спросила Сара.

На стойке перед ними возникли еще две рюмки. Том не смог отказать себе в удовольствии подержать паузу подольше и опрокинул стопку, занюхал ее рукавом и запил пивом.

— Ну?! — не выдержала Сара.

— Перестать быть собой, — сдался Том.

— Честно говоря, я ожидала чего-то поинтереснее, чем тезис в духе Кастанеды. А чтобы научиться летать, надо просто стать птицей, ага! Что за дичь в стиле нью-эйдж? — она закатила глаза и взяла рюмку.

— Это ты зачем-то подтянула сюда всю эту муть, а я в прямом смысле, — спокойно возразил Том. — Если угодно — в психическом. Или психиатрическом, не знаю, как правильно.

Сара подавилась водкой и закашлялась. Том протянул было руку, чтобы похлопать ее по спине, но она, вытаращив глаза, замахала на него руками.

— С ума сошел, верзила?! Ты мне ребра переломаешь! — подавляя кашель, возмутилась Сара.

Том понял, что это лесть, но что поделать? Лесть как виски, всегда работает. Знаешь, что опьянеешь, и действительно пьянеешь. И не пить невозможно.

— Ладно, звучит сомнительно, но не невероятно. Поясни-ка свою теорию, — откашлявшись, попросила Сара.

— Я ведь говорил, что рукопись подтверждает мою версию? В ней очень подробно зафиксировано состояние сознания мисс Ру. Я не эксперт в психиатрии, мне нужно будет проконсультироваться со специалистами, но даже мне понятно, что с ней что-то не так. У нее провалы в памяти, она дезориентирована, ее постоянно кроет, не знаю даже, какое слово тут еще подобрать. Ее воспоминания обрывочны и иногда противоречат друг другу. Она все время приезжает не на тот этаж, хотя бы потому, что мышечная память заставляет ее жать другие кнопки. Она живет в квартире, в которой не ориентируется. Не знает, где что лежит, например. Ее личность — это что-то вроде искусственно созданного конструкта. Это отчетливо видно из ее записей. А в определенный момент эта шелуха начинает разваливаться. Именно тогда, когда она перестает пить таблетки, переживает яркие эмоции и занимается творчеством. Понимаешь?

— Она считает себя кем-то, кем не является? — уточнила Сара.

— Кажется, что так.

— Допустим у нее диссоциативная фуга, но… — она прервалась, увидев удивленный взгляд Тома. Пояснила: — Я видела такое в документалке на нетфликсе. Там было про женщину, которая ни с того ни с сего уехала в другой город, назвалась другим именем и стала жить другую жизнь. Ее через месяц нашли копы. Хотя я думаю, что она притворялась и просто свалила от мужа и трех спиногрызов…

— Ну…

— Шучу я! Ладно, допустим фуга, но как ее прохудившийся чердак связан с Сарханом и со всем этим перформансом?

— Тут все сложнее, — вздохнул Том. — Здесь я могу только предполагать.

— Можно подумать, до этого было иначе!

— До этого я опирался на ее записи и факты, — возразил Том.

— С чего ты решил, что ей можно верить? Если бы это был суд, то ее рукопись уликой бы не считалась.

— Не знаю, — признался Том, — я просто… чувствую, что она не врала. Ни тогда по телефону, ни сейчас в записях.

— Ладно, — согласилась Сара, — пока допустим, что это так. И как выглядит история целиком?

Она снова сделала жест бармену и с неподдельным интересом уставилась на Тома, ожидая продолжения истории.

— Тут стоит начать с истории Сархана. Вот есть некий безусловно талантливый художник. Он изначально коммерчески успешен. Чему, очевидно, поспособствовал Хёст. Не знаю, какие были мотивы у нашего миллиардера и филантропа, но в данном случае его интересы мы отделяем от интересов художника. Художник рисует, ему интересно искусство. Скорее даже творчество. Он ищет что-то в самом творчестве, для него это что-то сродни поиску бога. Но довольно быстро он упирается в собственные рамки восприятия. У него немного работ, и они похожи друг на друга. Узнается стиль. Мы, кстати, понятия не имеем, сколько всего картин написал Сархан. Может быть, их сотни. Просто свет увидели единицы. А это все-таки художник большого таланта, он хочет вырваться за пределы собственного разума. Кстати, этого хотят многие творцы, в рукописи эта тема всплывает в разговорах с Саймоном, например. Не важно. В общем, я думаю, что он нашел способ. Не знаю, как именно это работает. С ресурсами Хёста это, полагаю, не очень сложно. Допустим, гипноз. Или действительно, как ты и говоришь, диссоциативная фуга, спровоцированная особым образом. Это я еще выясню, но, думаю, так и было. Новая личность, основанная на определенных жизненных обстоятельствах. Ее конструировали с определенным умыслом. Так, чтобы под давлением обстоятельств художник создал шедевр, совсем не похожий на все, что было прежде.

Сара молча подняла руку и показала два пальца бармену. Потом потерла глаза и побарабанила по стойке.

— Ну допустим, просто допустим, хотя звучит примерно как «плоская Земля», но ведь этот перформанс был спланирован до того, как мисс Ру въехала в новую квартиру. То есть до того, как якобы стала другим человеком.

— И? — не понял Том.

— Ну так шедевр, получается, создавался еще вполне себе пребывающим в здравом уме Сарханом, а не мисс Ру.

Том засмеялся, даже не пытаясь сдерживаться. Громко, заливисто. Она ничего не поняла.

— Ты думаешь, что этот перформанс и есть шедевр? Господи, Сара, ты спутала звезды с отражением в луже! Перформанс — всего лишь инструмент! Это огонь, вода и медные трубы, пройдя через которые мисс Ру должна создать величайшую свою работу! — Том подхватил новый шот и поднял: — За искусство!

Сара последовала его примеру. На этот раз не поперхнулась, но отчаянно сморщилась, заозиралась, ища, чем бы закусить, и, как бы не найдя ничего подходящего, схватила Тома за грудки и впилась ему в губы. Поцелуй на секунду отрезвил его. Он совершенно растерялся, замер и перестал дышать. Она отстранилась и пьяно посмотрела на него с несколько виноватым выражением лица.

— Где здесь туалет? — неожиданно для самого себя тупо спросил он.

— Прямо и направо.

Он не пил уже год, хотя бы потому, что не было подходящей компании, а пить в одиночку считал совсем уж плохой идеей. Поэтому теперь уже порядком поднабрался.

Он встал на ноги. Правый протез его подвел, просто не разогнулся. Том пошатнулся, и Сара тут же схватила его за руку, чтобы поддержать.

— Протез… — пояснил он смущенно.

— Угу, — кивнула она.

Том посмотрел на ее руку, сжимающую его запястье, и Сара, опомнившись, отдернула ее.

— Извини.

— Все в порядке.

Он повернулся и пошел в указанном направлении. Прошел вдоль длинной барной стойки и покосился на парочку в углу. Друг напротив друга сидели парень и девушка. Она — яркая, с действительно интересной, нестандартной внешностью. Высокие скулы, нос с горбинкой, светлые непокорные волосы и веснушки, почему-то делающие ее особенно красивой. Он — обычный, ничем не примечательный мужчина. И в глазах у него отчаяние. На лбу бегущая строка: «Помогите, я тону, я все еще барахтаюсь, но паника подступает». Он не знает, чем ее увлечь, как заинтересовать, как удержать ее внимание еще хоть на минуту. Что он может ей предложить?

Том вернулся в реальность и даже тряхнул головой, как бы отгоняя наваждение. Но это оказалось опрометчивым решением, забытая головная боль расплескалась и залила глаза. На секунду потемнело. Том постоял зажмурившись, опираясь на дверь туалета, и, только когда зрение восстановилось, вошел внутрь.

Его тошнило, теперь уже сильно. Он быстро прошел в кабинку и почти упал перед унитазом. Зацепился курткой за дверь, и та задралась, из внутреннего кармана посыпалась всякая мелочь. Том не обратил на это внимания. Его рвало. Он мысленно поблагодарил себя за то, что ничего не ел сегодня.

Через пару минут Том встал, умылся и принялся собирать с пола все, что рассыпал. Задумчиво покрутил в руке намокший конверт. Он побрезговал убрать его обратно в карман и решил вскрыть. Внутри оказался небольшой лист бумаги с двумя словами: «Они следят». И инициалы — Л. Р.

Сердце ускорилось, знакомое со времен службы ощущение опасности отрезвило Тома. Он вдруг понял, что происходит и что нужно делать. Порвал письмо на мелкие клочки, спустил в унитаз и посмотрел в зеркало. Расслабил лицо и пьяной походкой двинулся обратно к Саре.

— Ты в порядке? — спросила она, отвлекаясь от смартфона. — Я уже заскучала.

— Я, кажется, нажрался, — тяжело опускаясь на свое место, соврал Том.

— Я, кажется, тоже, — призналась она. — Еще по одной и рассчитаемся?

— Да.

Она сделала знак бармену, а потом вдруг положила руку ему на колено и заглянула в глаза. Том понял, что она абсолютно трезвая.

— Так и что в итоге с шедевром? — спросила Сара.

— В каком смысле?

— Ну, ты сказал, что Сархан создал шедевр, но это не чертов перформанс, тогда что?

— Ты опять ничего не поняла, — разочарованно вздохнул Том. — Судя по всему, план не удался. Личность мисс Ру вернулась до того, как она успела что-то создать. Рукопись кончается, скажем так, просветлением. Сконструированная личность разваливается, и все.

— То есть весь этот эксперимент оказался неудачным? — Сара наклонилась чуть ближе и подвинула руку выше колена.

Том подался ей навстречу и поцеловал. Она не закрыла глаза и по его взгляду тоже все поняла. Медленно отстранилась, но руку не убрала.

— Все хотела спросить, — Сара поводила пальцем по его ноге, — а откуда у тебя такие крутые игрушки? Наверное, кучу денег стоят?

— Это экспериментальные модели, программа помощи ветеранам. — Том не понял, с чего вдруг такая смена темы.

— Государственная? Или частный фонд?

— Частный, — теперь Том все понял.

— А кому принадлежит этот фонд? — спросила Сара.

Повисла тишина.

— Не напрямую, да?

— Совсем не напрямую. Через три юрлица. Но именно ему.

На стойке рядом с ними возникли две рюмки. Сара наконец убрала руку с его колена и обаятельно улыбнулась.

— Ты же хочешь, чтобы твои ноги исправно работали? Чтобы все было хорошо, да?

— Пожалуй, — согласился Том. — Я к ним несколько… привязался.

— Раз мы оба друг друга поняли, давай больше не будем ломать комедию. Что там за шедевр? — в голосе Сары больше не было игривых ноток или намека на опьянение.

— То есть она не в сговоре с Хёстом? — искренне удивился Том. — Она действительно исчезла, и вы ищете, что же она создала!

— Давай без вопросов. Ты просто скажешь мне, что за шедевр. А в идеале еще и где он находится.

— Ты правда не понимаешь? — Том улыбнулся, но наткнулся на очень холодный взгляд.

— Что за шедевр и где он?

— Рукопись.

— Звучит неубедительно, — покачала головой Сара и опрокинула стопку.

На этот раз ни один мускул на ее лице не дрогнул. Том ничего не пояснял, просто смотрел на нее, ожидая, что же будет дальше.

Сара внимательно изучала лицо собеседника, пытаясь понять врет он или нет. Ему показалось, что она проделывает такое далеко не в первый раз.

— Ключ, — наконец приказала она.

Том покопался в карманах и протянул ей требуемое.

— И давай забудем об этом, хорошо? — предложила она. — Никто не хочет лишних проблем. Занимайся своими делами, пиши статьи, живи спокойно. Но в дела мистера Хёста не лезь, хорошо?

— Ясно. — Том повернулся к стойке, залпом выпил рюмку водки и запил пивом. — Удачи.

Сара встала со стула и неторопливо направилась к выходу. Том проводил ее взглядом и махнул бармену, прося чек. Задумчиво побарабанил пальцами по стойке и усмехнулся. Интересно, сколько у него есть времени, прежде чем они прочтут рукопись и все поймут? Прежде чем догадаются, что шедевр — это бабочка, нарисованная поверх лодки Матисса. Вполне вероятно, поверх оригинала. Сохранил ли ее швейцар? Понимает ли вообще, что в его руках целое состояние? Захочет ли расстаться с картиной? Успеет ли Том раньше людей Хёста?