Я так много бегал, чтобы сделать картины Парижа, что мог бы утверждать — я сделал их ногами.
Настоящее беременно будущим.
Театры превратятся в курсы политических и моральных учреждений, а поэты не будут больше только людьми гениальными, но станут людьми государственными.
Нет, о них я не пророчествовал.
«Церковная газета» долго печаталась в недрах одной из таких поленниц; типографские рабочие были переодеты в пильщиков и грузчиков, так что полицейские сыщики находились в полном заблуждении.
Николь{446} в старости не решался выйти на улицу из боязни быть раздавленным какой-нибудь обрушившейся печной трубой; он трепетал при мысли о множестве высоких труб, венчающих наши крыши.
Стихи переведены А. А. Соколовой.
Его только что закрыли; я еще поговорю о нем.
Заметьте, что могильщики никогда не покупают себе дров, а топят досками от гробов, которые они уносят с кладбища. По этой же причине им не приходится тратиться на покупку рубашек.
В таких домах выписка этого журнала{447} считается столь же необходимой, как покупка метел; расходом на эту надобность ведает дворник.
При въездах и выездах из предместий существует шестьдесят застав, из коих двадцать четыре главных; кроме того есть еще две водные заставы, охраняемые сторожевыми судами.
Рента выплачивается в алфавитном порядке.
Существует третий, очень богатый, Руссо; он не сочинил ни Эмиля, ни Оды к судьбе. Он издавал на свой счет газету и заработал этим не мало денег. Его зовут Пьером Руссо{448}.
Я знаю человек двадцать небезызвестных литераторов, которые неспособны написать самый посредственный роман. Воображение, изобретающее события и характеры, у них совершенно отсутствует.
Они теперь уже не получают по су с каждого ливра{449}, что составило бы весьма значительную сумму; они получают самое большее шесть денье{450}. Их главный доход составляют авансы. Не владея собственной рентой, эти сборщики недурно наживаются на рентах других.
Рассказывают случай с одним близоруким иностранцем, который, несмотря на смятение хозяйки дома, хотел во что бы то ни стало разрезать деревянного кролика.
С тех пор цвет парижской грязи и гусиного помета взяли верх; моя книга стала почти архаичной. Я хотел поговорить о чепчике а-ла-ёжик, но его уже изгнал чепчик а-ла-бебе. Перья выходят из употребления; теперь уже не носят развевающихся султанов. О, как изобразить то, что благодаря своей изменчивости ускользает из-под кисти?
В этой мало распространенной газете{451} попадаются статьи, подписанные буквой С и изобличающие критика и настоящего, здравомыслящего литератора. Почему он не примет участия в каком-нибудь издании, внушающем больше доверия?
Маршал Фейад. Не понравившись сначала королю, он сказал: «Он чувствует ко мне неприязнь? Хорошо, я ее преодолею и сделаюсь его любимцем»{452}.
Полицейским было дано распоряжение задерживать бродяжничающих и побирающихся детей; они захватили нескольких детей из мелкобуржуазных семей, чтобы получить от родителей выкуп. В то же время существовали так называемые кутузки, то есть укромные места, куда вербовщики солдат заманивали молодых людей и выпускали их лишь после того, как они подпишут навязанное им обязательство. Теперь это гнусное злоупотребление пресечено.
1 В 1772 году, если не ошибаюсь, на улице Ножниц, тридцать тысяч человек говорило: Это пророк, он исцеляет прикосновением. На улице постоянно стояли толпы калек, нищих и т. п. Это было безумие, но особенностью его было то, что оно носило спокойный, доверчивый, безмятежный характер. Не было ни шума, ни беспорядка, столь свойственных народным волнениям. Глубокая уверенность сделала всех умеренными. К дому подходили, если можно так выразиться, в безмолвии. У целителя был скромный, простой вид: он стал пророком к собственному великому удивлению и как бы невзначай. Его выслали из Парижа вместе с женой. Народ, видя его отъезд, благословлял его, затем стал расходиться без ропота, без жалоб. Никогда еще не было видано такого стечения народа и такого спокойствия в толпе.
Этот отрывок взят из брошюры, озаглавленной: Бесхитростные суждения добряка.
Писатели ничего не сделали. Им дали позабавиться, зная, что их пыл скоро иссякнет. Они с открытыми глазами попались в явную ловушку. Это предвидели люди из общества, говорившие: Объединение драматургов окажется глупее объединения башмачников.