Карьера Бекетова

Действие третье

Столовая в квартире Приваловых. Круглый стол. На столе ваза с цветами. В стороне — тумбочка, на которой стоит радиоприемник. На стенах несколько картин. В окна виднеется завод: высокие, остекленные цехи, сверкающие под солнцем фонари на крышах; меж цехами пятна цветочных клумб и зеленые, чуть с желтизной клены.

В комнате Таня и Балюрка. Балюрка настраивает радиоприемник. Таня ходит по комнате, часто останавливаясь у окна.

Балюрка. И снился мне такой сон... Идешь ты, Таня, а платье у тебя белое, белое... А Юрий? Что ты думаешь, какое обличье имел Юрий?

Таня. Необыкновенное какое-нибудь, в медвежьей шкуре...

Балюрка. Ага! Угадала... Необнаковенный, такой торжественный... Очи заплющены...

Таня. Что?

Балюрка. Ну, глаза закрыты...

Таня. Вечно ты фантазируешь, Вася...

Балюрка. Зачем же фантазирую. Морячки говорят это называется травить баланду.

Таня. А какое ты отношение имеешь к морякам?

Балюрка. Хорошее.

Таня. А точнее?

Балюрка. Батька...

Таня. Ой врешь...

Балюрка. Ну, дядька...

Таня. Вася!

Балюрка. Ну, сосед...

Таня. Почему Юрий опаздывает?

Балюрка. Легкомысленный человек. Блондыночку ветретил какую-нибудь...

Таня. Я позвоню. (Выходит из комнаты.)

Балюрка пытается поймать мелодию в радиоприемнике.

(Возвращаясь.) Он давно вышел из дому. Няня говорит — к нам...

Балюрка (вздохнув). Блондыночка!

Таня (отмахнувшись от него). Да ну тебя, Вася! (Подходит к окну. Увидела Юрия. Распахивает окно.) Юра, Юра! (Выбегает из комнаты.)

Балюрка крутит рычажки приемника. Комната наполняется тревожной мелодией. Входят Таня и Юрий.

Балюрка. Объявляю выговор по комсомольской линии за опоздание.

Юрий. Виноват, Вася. А Саша?

Балюрка. А у Саши также хромает дисциплина. Ему я объявляю строгий выговор с последним предупреждением. Ему надо, чтоб мы с ним занимались, а его же и нет.

Таня. Что-то случилось с ним. Среди нас нет более аккуратного, чем Саша.

Балюрка. И это говоришь при мне, единственном, кто сегодня пришел аж за десять минут до срока. Таня, Таня, когда же тебя оставила объективность?

Таня. В самом деле, где Саша?

Открывается дверь. На пороге с томом энциклопедии в руках стоит Саша.

Балюрка (Саше). Объявляю тебе строгий выговор с предупреждением...

Таня. Что с тобой, Саша?

Саша. А что?

Таня. Ты какой-то бледный... Да ты садись...

Саша. Понимаете, происшествие. (Юре.) Ты мне дал энциклопедию... Понимаешь, а в ней... какие-то странные письма... одинаковые письма... Я думаю, мы можем помочь... Тут плохие письма, Таня... Одно и то же, но разными почерками...

Таня. Что ты говоришь? Какие письма? Какие почерки?

Балюрка. Саша, у тебя не новый приступ?

Юрий. Дай мне их.

Саша (отдает письма с книгой). На.

Юрий лихорадочно разглядывает листки. Все напряженно смотрят на него.

Балюрка. Что за детектив?

Юрий (зарыдав, бросает листки на стол). Гадость, гадость! Какая гадость!

Таня. Юра! Юра! Да что ты? Что ты?

Юрий (рыдая). Какая гадость!

Таня (наливая воду в стакан). Успокойся, успокойся, Юра! Да ты слышишь меня?

Балюрка (берет листки, читает). «...Понимая всю ответственность за выполнение спецзаказа, мы должны предупредить министерство о том, что директор завода С. И. Привалов мало уделяет внимания заказу и не прислушивается к дельным советам, какие давали ему, например...» Кто? Бекетов? Бекетов? Стоп... стоп... Весь завод говорит об анонимках... О, неужели черновики?! (Лихорадочно перечитывает страницы.) Саша, ты просто герой... Ты нашел черновики анонимок.

Саша. Нет, нет, я не герой... Это мне дал Юра... Вместе с книгой...

Таня. Юра? Ты?

Юрий. Все дело в том, что одно из них написано почерком моего отца... А два других — другими... Вы понимаете меня?

Таня. Неужели, неужели, Юра?

Саша. Юра, Юра, если б я знал...

Юрий. Что делать? Что мне делать? Вася, что мне делать?

Балюрка. Да ты погоди, ты погоди... А вдруг здесь все не так... А вдруг тут ошибка... Что ты сразу в панику кидаешься. Ты вот что, Таня... Мы уйдем... А вы тут сами обсудите...

Саша. Давайте их уничтожим... И... и... все забудем. Я уверен, здесь ошибка... А, может, даже провокация...

Юрий. Какая провокация? Вот он, отцовский почерк!

Балюрка (вкладывая письмо в энциклопедию). Мы вас оставляем и уходим! Вы все решите сами. Таня, держи этого хлюпика в своих мужественных руках. Идем, Сашко. (Уходит с Сашей )

Юрий. Что же делать, Таня? Я потерял отца.

Таня. Я все еще не верю...

Юрий. Нет, Таня... Это так. Это так...

Таня. Я убеждена, отец простит Иллариона Николаевича.

Юрий. Отец, может, и простит... А я? Что мне делать?

Таня. Все устроится...

Юрий. Ничего не устроится, Таня. С этим уже ничего не устроится. Я очень люблю тебя, Таня. Я давно уже тебя люблю, раньше, чем ты об этом узнала, еще с первого курса...

Таня. Откуда ты знаешь, когда я...

Юрий, Знаю, знаю... Есть вещи, в которых не обманываются. Ты для меня очень много значишь в жизни, значительно больше, чем я для тебя...

Таня. Юра...

Юрий. Подожди... Я решил, Таня... Я не имею права... Мой отец... Тебе будет трудно со мной, ты будешь все время об этом думать...

Таня (неожиданно резко). Перестань! Я заставлю тебя забыть об этом!

Юрий. Твоему отцу будет неприятно видеть меня в своем доме...

Таня (почти с яростью). Ну, договаривай! Договаривай!

Юрий. Я не имею права быть с тобой... Морального права, понимаешь, Таня...

Таня. Понимаю, все понимаю! (Ходит по комнате, останавливается перед Юрием.) Так вот слушай. Конечно, я могу сейчас обидеться, могу сделать оскорбленное выражение лица... Смотри, вот такое... Получается?

Юрий. Таня...

Таня. Могу сделать все, что положено делать девушке в защиту своей чести... Могу, не беспокойся... Жених меняет свое решение. Могу! Но этого не будет. Понимаешь, не будет! Во-первых, потому, что я люблю тебя... И значительно раньше, чем ты это успел заметить. Раньше, раньше... Со второго курса... На курс опоздала! Виновата, каюсь! Во-вторых, потому, что ты меня любишь! Любишь! Любишь! И не отказывайся!

Юрий. Танюша, разве я отказываюсь?

Таня. А как же ты так говоришь? «Не имею права»... Да еще какого? Морального права! Придумал?! Конечно, мне следовало оставить тебя, но я этого не сделаю... Мы будем вместе. Ты и я! Я и ты! Вдвоем... Понимаешь?

Входит Привалов и остается незамеченным.

И если ты себя не возьмешь в руки, я тебя возьму в руки. Запомни это, Юрий! На всю жизнь запомни!

Привалов кашлянул.

Юрий (заметив Привалова). Таня, отец...

Таня (обернувшись). А-а, папа? Мы тут... разговаривали.

Привалов. Да-да, слышал! (Юрию.) Провинился? Ох, Юрий, не завидую я тебе. Характер у моей дочери ранее запроектированного проявляется. (Тане.) Хоть бы до свадьбы обождала. (Юрию.) А ты не поддавайся. Не давай себя под каблук зажать! Смотри, Таня, откажется Юрий...

Таня. Уже отказывается!

Привалов (с деланным испугом). Да ну?!

Юрий (смотря в глаза Привалову). Сергей Иванович, произошло очень большое несчастье.

Привалов. Что случилось, Юра?

Юрий (подает книгу с письмами). Посмотрите эти письма...

Привалов. Какие письма?

Юрий (очень настойчиво). Посмотрите, Сергей Иванович. Хотя бы одно... Вот это... Вам знаком почерк?

Привалов (после того как прочел письмо). Откуда это у тебя?

Юрий. Они были в энциклопедии.

Привалов. Понимаю, Юра, тяжело. Мы ведь с твоим отцом знаем друг друга дольше двадцати лет.

Таня. Он считает, что не имеет морального права быть со мной!

Привалов. В моральных проблемах вы разберетесь сами. Только не надо принимать необдуманных решений. О них потом долго жалеешь, иногда всю жизнь. А об этом, мы, Юра, забудем. Забудем и станем жить, как жили до сегодняшнего дня. Таня, убери... книгу.

Таня. Папа, об этом знают Балюрка и Саша Мухин. Саша нашел письма в книге и прочел и с этим пришел к нам.

Привалов. Все осложняется. Этого уже не скроешь.

Юрий. Я и не хочу скрывать.

Привалов. Вот что, пойдите погуляйте. В комнате всегда все выглядит более мрачно. А я подумаю... Я ведь тоже должен подумать. Он был моим другом.

Таня и Юрий уходят. Таня сейчас же возвращается.

Таня. Папа, к тебе Анна Романовна.

Входит Звенигородская с пачкой книг и папок. Таня уходит.

Привалов (идет навстречу). Анна Романовна, да что вы в самом деле? Такую тяжесть? (Принимает пачку.)

Звенигородская. Здесь все до последней бумажки. Я ничего не оставила... там.

Привалов. Садитесь, Анна Романовна. Сколько я вас не видел? Целую вечность!

Звенигородская. Пять дней...

Привалов. Да, ровно пять дней... Целая вечность... А как там у вас?

Звенигородская. Перестройка...

Привалов. Да, понимаю... Естественно... Так и должно было быть. (Указывая на книги.) Я бы мог и сам заехать.

Звенигородская. Я боялась пропадет что-нибудь...

Молчание.

А почему вы такой взволнованный?

Привалов. Разве заметно?

Звенигородская. Мне заметно.

Молчание.

Привалов. Наверно, придется уезжать, Анна Романовна.

Звенигородская. Совсем?!

Привалов. Совсем, Анна Романовна, из этого города.

Звенигородская. У меня просьба, Сергей Иванович.

Привалов. Любую вашу просьбу...

Звенигородская. Там, где вы будете, может, найдется место и для меня? Секретарем.

Привалов. А если мне не будет положен секретарь?

Звенигородская. Жаль...

Привалов (тихо). Но я думал об этом, Анна Романовна...

Звенигородская. Вы?!

Привалов. Понимаете, секретарем — это сложно... Но я, я, черт возьми, да имею же я право сказать вам то, что думаю?! Я хочу вас просить, одним словом... Мы с вами рядом работали три года. Понимаете? Нет? Все равно. Только не смейтесь, пожалуйста... Если я буду смешон — все равно не смейтесь! Даете мне слово?

Звенигородская. Сергей Иванович...

Привалов. Я хочу вас просить быть, ну, вы понимаете меня?

Звенигородская. Нет, Сергей Иванович! Еще не понимаю.

Привалов. Неужели не понятно?! Одним словом, быть моей женой. Вот и все! Только не смеяться!

Звенигородская (тихо, очень тихо). Сергей Иванович, родной, разве я могу смеяться...

Привалов. Вы отвечайте все-таки.

Звенигородская. Ответ-то может только один быть... Согласна... Конечно, согласна.

Привалов (пытаясь говорить спокойно). Только не думайте — я не буду все время на вашем иждивении. И объявите об этом кому можете, вплоть до вашего нового директора!

Звенигородская. Кстати, Илларион Николаевич просил вам передать записку. (Достает из сумки конверт и передает Привалову.)

Привалов (приподнято). Что же этот мерзавец еще мог написать?!

Звенигородская. Сергей Иванович... Я не узнаю вас...

Привалов. Все узнаете, все узнаете... (Читает с пафосом.) «Дорогой Сережа! Очень скучаю. На-днях все-таки нагряну. Почему не позвонишь? Обнимаю. Твой Илларион». (С восхищением.) Ну и Ларя! Ну и ну! Гениальный мерзавец!

Звенигородская. Я ничего не понимаю.

Привалов. Поймете, Аннушка, поймете! Жизнь — интересная штука! И мы еще с вами поживем! (Бросает конверт на стол.) Какой негодяй! Но мы простим его, Аннушка? Или нет? (Смотрит, смеясь, на удивленную Звенигородскую.) Христос прощал и нам велел. Как вы к Христосу относитесь? Положительно? А к Иуде? Отрицательно? Верно. Дифференциация должна быть.

Звонок.

Кто бы мог быть это? Вдруг Бекетов, а? Бекетов, а? (Выходит.)

Звенигородская отходит к окну. Входят Кутасин и Привалов.

Привалов. Познакомься, Андрей. Анна Романовна, моя...

Звенигородская умоляюще смотрит на Привалова.

Мой бывший секретарь...

Кутасин. Кутасин... Да мы ведь знакомы.

Звенигородская. Да, по телефону... Сергей Иванович, мне пора. (Кутасину.) До свидания.

Кутасин. Что же это вы — я в дом, а вы из дому?

Звенигородская. Служба.

Привалов. Я провожу. Посиди, Андрей. (Уходит с Звенигородской.)

Кутасин перелистывает энциклопедию. Входит Привалов. Увидев книгу в руках Кутасина, забирает ее и откладывает в сторону.

Кутасин. Что это ты такой возбужденный?

Привалов. Много поводов для этого.

Кутасин. Странно, что я о них не знаю.

Привалов. Мир все-таки хорош, Андрей!

Кутасин. Женишься?

Привалов (оторопев). Да-а, но позволь, ты-то откуда знаешь?

Кутасин. Ты для меня всегда был загадкой. Когда свадьба?

Привалов. Знаешь, я просто потрясен твоей прозорливостью!

Кутасин. Блеск в глазах тебя подводит.

Привалов. Мне не терпится задать тебе один вопрос.

Кутасин. Крой! Я понимаю, самому надоело отвечать.

Привалов. Надоело, сознаюсь. Хочу отдать должное твоей прозорливости.

Кутасин. Отдай, если не жалко.

Привалов. А ведь Бекетов-то подлец! Да еще и матерый!

Кутасин. Доказательства?

Привалов. В Большой Советской Энциклопедии. Открой книгу на статье «Почвы Средней России». Открой, не бойся. Так.

Кутасин выполняет указания Привалова.

Теперь прочти эти письма. Только про себя. Я уже имел удовольствие.

Кутасин читает. Привалов наблюдает за ним.

Кутасин (наконец, захлопнув книгу и бросив ее на стол). Мерзость!

Привалов. Да...

Кутасин (достает из кармана письма, переданные ему раньше. Сличает текст). Удобный момент выбрал Бекетов. Тебя свалить, самому взгромоздиться на твое место. Соблазнительное место директорское. Видели мы таких субчиков. Как мы его просмотрели?

Привалов. Просмотрели... Главным образом, я просмотрел...

Кутасин. Письма я возьму. Ай да Ларя!

Привалов. Оказывается, ларчик просто открывался. (Передает письма Кутасину.)

Кутасин. Я отвезу их немедленно Кузину, в Комитет партийного контроля. Кстати, откуда они у тебя?

Привалов. Длинная история. Все наши ребята замешаны, студенты.

Кутасин. Но у тебя-то они откуда?

Привалов. Лежали на столе в этой книге!

Кутасин. А книга чья?

Привалов. Юрия Бекетова.

Кутасин. Ах, негодяй, испортил сыну вступление в жизнь, отравил! Но мы ему этого не простим! Как ты считаешь?

Привалов. Как смешалось все в нашем доме!

Кутасин. Ты не Облонский, так что распутаем! Пусть трепещут негодяи! Пусть трепещут негодяи!

Декорация первого действия. Кабинет директора завода. Мебель в кабинете переставлена. На сцене, без пиджака (он висит на спинке стула), в жилете — Бекетов. Напротив него, с блокнотом в руках, со страдальческим выражением лица, стоит Остроушко.

Бекетов (держит в руке телефонную трубку; Остроушко). Так, с кузнечным мы уже переговорили. Литейному дали нагоняй. (Нажимает кнопку.)

Входит Звенигородская.

Кто у нас еще остался, Анна Романовна?

Звенигородская. Сборочный, ремонтно-механический, инструментальный.

Бекетов. Соединяйте последовательно.

Звенигородская выходит.

Руководство должно быть оперативным, Захар Ефимович!

Остроушко. Я считаю, руководство должно быть...

Звенигородская (заглядывая в дверь). Сборочный. Андрей Тимофеевич у телефона. (Закрывает дверь.)

Бекетов (в трубку). Андрей Тимофеевич! Бекетов говорит. Что ж ты, брат, сдаешь темпы?.. Каких деталей? Я же приказал. Не годится, Андрей Тимофеевич, не годится. Этак мы не в гору, а под гору пойдем. А нам это сейчас нельзя. Надо выполнять директивы. Исправлять допущенные ошибки. Имей в виду, сам зайду сегодня. Чтоб там порядок был. Так, Андрей Тимофеевич. (Вешает трубку. Звонит.)

Входит Звенигородская.

Дальше.

Звенигородская выходит.

Устал ждать, Захар Ефимыч?

Остроушко. Я считаю, надо ждать.

Бекетов. Надо, надо, комендант. Интересы производства — прежде всего.

Остроушко. Безусловно, Илларион Николаевич, интересы прежде всего.

Звенигородская (заглядывая в дверь), Ремонтно-механический. Сиволобов у телефона. (Закрывает дверь.)

Бекетов (снимает трубку). Василий Семеныч? Что ж вы, дорогой Василий Семеныч? Где штампы для кузни? Пресса стоят. Это угроза конвейеру. Нехорошо, нехорошо. В преферанс по вечерам небось играете. А вы б в цехе побольше... Тогда были б при своих. А так в ремизе... Я зайду, чтобы все было в порядке. Надо выполнять директивы. Исправлять допущенные ошибки. Нам нужны штампы, а не шаблоны в работе. Имей в виду, Василий Семеныч. Зайду, чтоб порядок был. (Вешает трубку. Звонит.)

Входит Звенигородская.

Звенигородская. Инструментальный?

Бекетов. Потом. Позвоните, скажите им, что я зайду. А мы пока с Захаром Ефимычем перестройками займемся. Как ты считаешь?

Остроушко. Я считаю — пора заняться перестройкой.

Звенигородская выходит.

Бекетов (выходит из-за стола, с еще большей энергией). Кресло глубокое мы поставим сюда, к окну... Чтобы директор завода... как ты думаешь?

Остроушко. Я считаю…

Бекетов. Не перебивай... Даже тогда, когда он устал, имел бы возможность видеть и наблюдать, как дышит его завод и тем самым ни на одно мгновение не отрываться...

Остроушко. От рабочего класса...

Бекетов. Да! Представь себе. Ты угадал. И дальше... Мне не нравятся эти часы. Стенные часы в кабинете директора? Это несовременно, как ты думаешь?

Остроушко. Я считаю, несвоевременно.

Бекетов. Какие бы сюда? Как ты думаешь?

Остроушко. Ходики бы... Механизм в них шумный, гирьки повесить. Тр-р-р — первая смена кончила работать, тр-р-р — вторая смена.

Бекетов. Ты меня упрощенно понимаешь. Я не с точки зрения шума, а с точки зрения оформления. Знаешь, неплохо бы совещание с модельщиками устроить. Запиши.

Остроушко записывает. В комнату заглядывает Звенигородская.

Я занят, Анна Романовна. Теперь занят.

Звенигородская. Срочно просят из кузнечно-прессового. У них...

Бекетов. Сейчас не могу. Через два часа.

Остроушко (испуганно). Через сколько?

Звенигородская закрывает дверь.

Бекетов. Через два. Захар Ефимыч, больше не потребуется?

Остроушко. Правильно. Куда торопиться?

Бекетов. А вот рассуждаешь ты неправильно. Здесь так раньше думали. Теперь мы это искореним. Производство должно работать как часы. Записал?

Остроушко. Записал: «Собрать модельщиков на производственное совещание насчет оформления часов».

Бекетов. Нам каждая минута дорога. Поэтому обстановка должна быть усовершенствованной. Знаешь, я думаю, мебель надо вообще всю сменить.

Остроушко. Писать?

Бекетов. Пиши.

Остроушко. Пишу. Сменить.

Бекетов. Что сменить?

Остроушко. Всякую мебель.

Бекетов. Лучше пиши «заменить» — так точнее. Мне нравится ореховая, надо будет сделать.

Остроушко. Пишу: разделать под орех!

Бекетов. Теперь вот что, Захар Ефимыч... Как и все трудящиеся, мы имеем право на отдых. Давай устроим перекур?! (Садится в кресло, достает пачку папирос, широким жестом приглашает Остроушко закурить.)

Закуривают. Входит Звенигородская.

Звенигородская. Звонит инженер Мухин.

Бекетов. Я ж вам сказал... Ах, Мухин! Мухин?

Звенигородская. Да, инженер Мухин.

Бекетов. Хорошо. (Поднимается, снимает трубку.) Иван Серафимыч? Здравствуйте, здравствуйте, дорогой... Нужно поговорить? Прошу, прошу. Для вас всегда. Жду. (Кладет трубку.) Ко мне придет инженер Мухин, пропустите не задерживая.

Звенигородская. Хорошо. (Выходит.)

Бекетов (возвращаясь на место). Так как ты считаешь, Захар Ефимыч, завод наш имеет возможность сдвинуться?

Остроушко. Я считаю, сдвинется...

Бекетов. Кстати, ковер сюда нужен получше... Запиши.

Остроушко. Какой — текинский, персидский, турецкий?

Бекетов. Турецкий... А как ты думаешь?

Остроушко. Я считаю, здесь как раз турецкий должен быть.

Бекетов. Еще бы нам, Захар Ефимыч, несколько проектов по заводу провести. Чтоб обратили внимание.

Остроушко. Фасад надо перекрасить. Все обратят внимание.

Бекетов. А что? Это мысль. Запиши.

Остроушко записывает.

Потом, знаешь, пропуска, что ли, ввести для входа в заводоуправление?

Остроушко. Правильно. Все отменяют, а мы введем пропуска. Все обратят внимание. Опять же единицы потребуются.

Бекетов. Какие единицы?

Остроушко. Кадры. Пропуска-то, я считаю, выписывать нужно... Контролеры понадобятся.

Бекетов. Кстати о кадрах. Выдвинуть нужно нам кого-нибудь... Вот ты давно работаешь?

Остроушко. Как демобилизовался. Только, я считаю, Илларион Николаевич, меня не надо выдвигать.

Бекетов. Почему так?

Остроушко. Выдвинете, а потом задвинете куда подальше.

Бекетов. Чудак ты, Захар Ефимыч. Ну, хорошо. Не будем тебя выдвигать.

Остроушко. Не надо, я считаю...

Бекетов. Не будем... А пока, Захар Ефимыч, мы прервемся. То, что наметили, — давай, двигай. Без перестройки нам не обойтись. (Потягивается, делает зарядочные движения.) Движения надо делать, Захар Ефимович, чтобы не закостенеть. Зарядку... как ты думаешь?

Остроушко. Надо заряжаться, только чтобы осечки не было.

Бекетов. Не будет, Захар Ефимович, не будет осечки! Мы здесь таких дел натворим...

Остроушко. Я считаю, натворим. Так я пошел, Илларион Николаевич?

Бекетов. Иди, и не забудь: все здесь блестеть должно.

Остроушко. Будет исполнено. Заблестит все. (Уходит.)

Входит Звенигородская.

Звенигородская. Можно?

Бекетов. Пожалуйста, вам всегда можно. Что у вас?

Звенигородская. Большая просьба, Илларион Николаевич. (Подает заявление.)

Бекетов. Ну-ну... Что тут у вас? (Читает заявление.) Та-ак... Это, собственно, почему?

Звенигородская. Я там пишу — по собственному желанию.

Бекетов. Анна Романовна, это же не конкретно... Ведь я могу подумать, что вы просто не хотите со мной работать, не так ли?

Звенигородская. Что вы, Илларион Николаевич!

Бекетов. Сами посудите... Я вам скажу — если прошлое руководство не замечало людей...

Звенигородская. Почему не замечало?

Бекетов. Вот уж не знаю, почему. Привалов как-то не пытался выдвигать людей, но я лично обещаю вам...

Звенигородская. Не надо мне ничего лично обещать. Я прошу вас, отпустите меня...

Бекетов. Нет, я все же считаю, это следствие того, что прежнее руководство не замечало...

Звенигородская. Илларион Николаевич, замечало...

Бекетов. Вы просто не хотите со мной работать и питаете какое-то особое расположение к прежнему руководству.

Звенигородская. Питаю.

Бекетов. Какое же, если не секрет?

Звенигородская. Не секрет... Видите ли, я выхожу замуж за прежнее руководство.

Бекетов. Ах, вот что?! (Всплеснул руками. На мгновение запнулся. Поднимается.) Поздравляю, поздравляю. Сергей Иванович прекрасный человек! Ох и хитрая же вы женщина! И к скольким уловкам мне пришлось прибегнуть, чтобы досконально узнать причину вашего собственного, вернее, обоюдного желания! Даже попробовать слегка очернить прежнее руководство. (Смеется.) Надеюсь, вы на свадьбу новое руководство позовете. Что ж, по этому собственному желанию не смею вас задерживать. Но попрошу вас день-другой поработать... пока подыщем. А может, у вас есть на примете? И, знаете, помоложе... не вас, не вас... Вообще, помоложе...

Звенигородская. Хорошо, поищу помоложе.

Бекетов. Только вы не думайте... Я не формалист... Но всюду должны быть эти... формы... (Подписывает заявление.) Вот, пожалуйста, очень рад за вас... Примите мои поздравления. (Протягивает руку Звенигородской, но та как бы не видит ее.)

Звенигородская. Благодарю вас. (Выходит и тотчас возвращается.) Товарищ Мухин.

Бекетов (выходя из-за стола). Просите.

Звенигородская впускает Мухина и уходит.

(Широким жестом приглашает его садиться, протягивает ему руку.) Прошу, прошу.

Но Мухин, очень взволнованный, не замечает руки Бекетова и не садится.

Бекетов (возвращается на свое место, смотрит пристально на Мухина). Что с вами? Вы нездоровы, Иван Серафимович, дорогой мой?!

Мухин. Нет, я здоров, я здоров...

Бекетов. Да на вас же лица нет. Вам просто кажется, что вы здоровы. Я же вижу, воспаленные, блуждающие глаза... Э-э, дорогой мой, так нельзя перерабатывать. Мы вас в санаторий, в санаторий отправим... полечиться, Иван Серафимыч, полечиться.

Мухин. Не надо мне лечиться. Вот что... Я пришел к вам, извольте выслушать меня. Я прошу вас освободить меня от занимаемой должности, вернуть меня на старое место...

Бекетов. Что вы, что вы, это же вопрос решенный!

Мухин. Не перебивайте, Илларион Николаевич, меня.

Бекетов (тревожно). Пожалуйста... Да вы присядьте. (Садится.)

Мухин (не обращая внимания на приглашение). И вот. (Подает небольшой лист бумаги.) Возвращаю ордер на квартиру! Да как же это так, Илларион Николаевич! Меня, старого русского инженера, хотели подкупить?!

Бекетов. Иван Серафимович, я не позволю...

Мухин. Нет, позволите... А я-то, старый дурак, думаю — за что мне такие благодарности? За что? Чем я себя проявил? Квартира, повышение... А приходит Саша и говорит: «Письма-то, папа, анонимные в министерство писал Бекетов... Мы нашли черновики...»

Бекетов. Какой Саша? Какие черновики? Прекратите!

Мухин. Сын мой, Саша. А письма? Ваши письма. Так вот оно что, я думаю... Вот почему... Письма... Я же видел, как ваша нянюшка их отправляла. Видел, понимаете, видел. Разговаривал с вашей нянюшкой. Она же вам сообщала? Сообщала, Илларион Николаевич... Вот и квартира. (Иронически.) Улучшение соцбытусловий... И сына сюда вмешиваете. Илларион Николаевич, да как вы могли?

Бекетов. Вы с ума сошли, Мухин!

Мухин. Не выйдет, в сумасшедший дом не выйдет! Уже все знают...

Бекетов (рванувшись к Мухину). Как — знают?!

Мухин. Сын мой знает. И другие знают...

Бекетов. Откуда? Откуда знают?!

Мухин. Купить хотели... Как же так, Илларион Николаевич? А еще и-тэ-эр?!

Бекетов (в панике). Слушайте, Иван Серафимыч, я не могу вам всего сейчас объяснить... это потом... Высокие цели, государственное значение, которое... Вы меня понимаете? Но вы поймете... Поймете... Я считаю, вы должны... об одном прошу... Никому! Никому! Ни одной душе! Вы не были на почте. Няньки не было на почте, писем не было... Ничего не было.

Мухин пятится к двери от наседающего на него Бекетова.

Вы понимаете, от вас зависит... Меня исключат, сына исключат... Ну, скажите, вы же не видели? Правда, не видели?

Мухин. Все видел, все, Илларион Николаевич! Эх, вы!

Бекетов. Сколько вам нужно? Двести? Триста? Пятьсот? Хотите тысячу... Две тысячи? Три? Три пятьсот? Я достану! В рассрочку! Да что вы молчите?!

Мухин. Эх вы, Бекетов! И нянька была и почта была! Сообщу... Ставлю вас в известность — сообщу. Я иду, Илларион Николаевич! Иду! Сообщать иду! (Быстро уходит.)

Бекетов (почти бежит за ним. В открытую дверь). Иван Серафимыч, Иван Серафимыч!

Звенигородская (в дверях). Он ушел... Что с вами, Илларион Николаевич?!

Бекетов. А, ничего! (Захлопнув дверь.) Звонить, звонить. Домой, домой! (Не попадая в отверстия, нервно набирает номер.) Няня? Ты? А-а, черт тебя дери! Ты же сказала, что все убрала?!.. Я, я! Маша, Маша дома?.. Позови... Ну, к телефону... А куда ж еще... Глухая тетеря... Ну да, теперь, теперь. (Вертит трубку в руках; стараясь говорить спокойно.) Машенька, ты? Машенька, ты не видела, я там бумаги забыл... Ну, мои, мои... Какие копии? Какие черновики?.. Ах... Что? Как — знаешь? Я все объясню... Я приеду, сейчас приеду... Юрий сказал? Что он сказал?! Нашли... Кто нашел? Причем здесь Мухин? А-а... (Застонал.) Я все объясню, Машенька... И мне тоже нужно поговорить с тобой... Скажи, чтоб их оставили дома!.. Их нет? А где? Где они?.. У Привалова? Как — взял?.. Что взял? Да какое он имел право? Машенька, но только ты, я тебя прошу... Все устроится... Я считаю... Одним словом, я еду, еду, еду домой. (Вешает трубку. Звонит.)

Входит Звенигородская.

Машину! Машину! Машину!

Звенигородская выходит. Бекетов засовывает какие-то бумаги в портфель. Входит Звенигородская.

Звенигородская. Машина у подъезда... Звонили из комитета партийного контроля...

Бекетов. Кто? Кто звонил?!

Звенигородская. Просили вас немедленно приехать к товарищу Кузину.

Бекетов. Кузину? (Садится. Делает рукой знак Звенигородской, чтобы та вышла.)

Звенигородская выходит.

В партконтроль? (Поднимается, берет портфель и снова бросает его на стол.) Куда же ехать? Домой. Но писем нет! Туда? Но там Кузин... Кузин... Ку-у-зин! Ударение сместилось, все сместилось! Будет ударение, обязательно будет ударение! Как же так? Интуиция подвела? Нет, информация. Информация, информация — мать интуиции! Но что я скажу Кузину? Ошибка? Ошибка? Ошибка? Главное — вовремя признать ошибки. (С надеждой.) Главное — вовремя признать ошибки. Это — главное! Критика своих ошибок... Допустил, допустил недостатки в своей работе! Допустил! (В зрительный зал.) В работе? А какая это работа, товарищ Бекетов? Гражданин Бекетов? Но ведь я молодой член партии?! Меня не воспитывали? Не воспитывали! Пережитки, пережитки... Вот-вот... Со мной не работали, товарищи! Не проводили массовую работу... Среди... среди... как это? Ах, да! Среди меня. Товарищи, я сын телеграфиста, провинциального телеграфиста. Я не из пролетарской среды, товарищи. У меня не могло быть сложившегося мировоззрения... Товарищи! Я обещаю вам... я надеюсь... Выправлюсь... Поверьте мне... Ехать? Но куда? Домой? Нет. В партконтроль? К товарищу Кузину? Кузину? Не-ет! Но куда же, куда? Подожди, подожди, Бекетов! Подумай, Бекетов! Успокойся, Бекетов! К Привалову? Да, к Привалову! Он простит, он поможет, он воздействует. Воздействует! Сергей поможет! (Берет со стола портфель.) К Привалову! К Сереже! (Широко распахнув дверь, уходит.)

Столовая в квартире Приваловых. В комнате не заметно каких-либо перемен, только около дивана стоит чемодан. На столе по-прежнему лежит том Большой Советской Энциклопедии. Полдень.

На сцене — Бекетова. Она стоит около открытого окна. Звонок. Бекетова прислушалась, постояла немного и после повторного звонка, резкого и пронзительного, идет открывать дверь.

В комнату вбегает возбужденный Бекетов, за ним тихо входит Бекетова.

Бекетов. А Сергей Иванович?!

Бекетова. Его нет. Никого нет.

Бекетов. А где же, где же он?

Бекетова. Не знаю.

Бекетов. А ты, а ты почему здесь?

Бекетова. Жду Юру. Он ушел от нас. (Показывает на чемодан.)

Бекетов. Маша, Маша!

Бекетова. О чем ты?

Бекетов. Уйдем, уйдем от этих черствых людей!

Бекетова. Я не могу.

Бекетов. Что?.. Что ты говоришь?! Подумай, Маша!

Бекетова. Я все, я уже все продумала.

Бекетов. Я люблю тебя... Ты не имеешь права! Мы уедем куда-нибудь далеко. Всюду люди, Маша. Я буду работать, я буду честно работать, Маша!.. Ты просто обязана. Ну, Юрий, Юрий, — я понимаю, я его еще могу простить, я его еще, может быть, прощу...

Бекетова. Тебе самому долго придется завоевывать прощение сына.

Бекетов. Что ты говоришь?! Я воспитывал его, я растил.

Бекетова. Ты его не видел, ты никого не видел... За последние годы ты стал очень себялюбив. Я это видела, давно видела. И молчала, из-за Юрия молчала... А ты... ты давно уже забыл о сыне.

Бекетов (раздраженно). Хорошо! Хорошо! У него своя дорога. Но мы с тобой... Маша, Маша!

Бекетова. Ларя, Ларя! Зачем ты это все?

Бекетов. Маша, я уже говорил, я хотел видеть тебя во всем блеске. Ради тебя...

Бекетова. А меня ты спросил, хочу ли я этого блеска? Ты бы спросил меня все-таки. Как ты думаешь, что бы я тебе ответила?

Бекетов молчит.

Все ради себя, все ради себя. Если бы ты хотя бы на минутку подумал о сыне, обо мне... Нет, ты не думал, ты не думал! Только о себе, о своей (раздельно) карь-е-ре.

Бекетов. Чужие слова! Маша, что же будет? Неужели я останусь один?

Бекетова. Да, Илларион.

Бекетов. Навсегда?

Бекетова. Не знаю. Я не могу с тобой жить. Я не хочу даже думать об этом...

Бекетов. Ты не имеешь права быть такой жестокой! Мы венчались с тобой в церкви.

Бекетова. Илларион, о чем ты говоришь? Может быть, может быть... когда-нибудь... кто знает? Сейчас не могу.

Бекетов. Маша, прости!

Бекетова. Илларион, собери последнее, что в тебе осталось приличного, иначе тебе будет трудно жить, невозможно будет жить!

Бекетов. Маша!..

Бекетова. Я тебе прямо скажу. Мне сорок три года, я прожила свою женскую жизнь...

Бекетов. Что ты, Маша?

Бекетова (не слушая его). И тем не менее я не могу жить с тобой, это противно моей совести. Я уеду... Я уеду. Я буду с Юрием.

Бекетов. Маша, Маша! Что ты говоришь?! Ты не имеешь права! Хочешь, я стану перед тобой на колени? (Бросается перед Бекетовой на колени, целует ей руки.) Маша, Маша!

Бекетова. Поднимись.

Бекетов. Я не встану, пока ты меня не простишь!

Бекетова. Перестань, Илларион. Здесь чужая квартира.

Бекетов. Да, Маша. Здесь все чужое, все... и тебе и мне. Как ты можешь?!

Неслышно входит Привалов. Бекетова, увидев Привалова, идет к окну. Бекетов поднимается, отряхивая пыль с колен.

Привалов. Извини, Илларион, я не знал...

Бекетов. Сережа, Сережа! (Забыв о Бекетовой.) Ты понимаешь меня, ты мне поможешь! Понимаешь, так нельзя... Я прошу тебя!

Бекетова, зарыдав, выходит из комнаты.

Ты же видишь, я пришел.

Привалов. Вижу. Только не знаю — зачем ты пришел?

Бекетов. Ты не хочешь со мной даже разговаривать.

Привалов. Зачем ты пришел?

Бекетов. Я пришел объясниться.

Привалов. Объясниться? В чем? В чем объясниться? Ведь и так все ясно. Что бы ты ни говорил — все ясно. Понимаешь? Все.

Бекетов. Выслушай меня, хотя бы ради наших детей.

Привалов. Не ломайся. Я не верю тебе.

Бекетов. Что ломаться? Я уже сломан. Я пришел тебя просить. Ничего не хочу объяснять. Не хочу оправдываться. Да, ты прав. Что бы ты ни сказал, ты прав, я грязный... Понимаю, грязный человек, но я не... еще не конченный человек. Ты можешь спасти меня, ты скажешь Кутасину... Я боюсь с ним встречаться... Ты скажешь Кузину... Меня вызывают к Кузину... (Нараспев.) Ку-зи-ну, понимаешь? Был Бекетов — и нет Бекетова! Прошу тебя об одном: скажи, попроси, чтобы меня не исключали. Ты найдешь... Ты объяснишь... Как-нибудь объяснишь,.. Ты ведь понимаешь, что будет, если меня исключат!

Привалов. А что будет, если тебя исключат?

Бекетов. Бекетова не будет!

Привалов. Совсем не будет?

Бекетов (испуганно). Что ты? Что ты? Это невозможно! Он будет, но его не будет.

Неслышно входит Кутасин. Привалов и Бекетов его не замечают.

Скажи, прошу тебя, скажи Кутасину, он имеет большой вес в обкоме. С ним считаются... Я понимаю, вина моя большая, но ее можно увеличить и можно уменьшить — как на это посмотреть. Поговори с ним! Я отец Юрия. Если я останусь — это ради Юрия, он еще может поверить в отца. Ему еще можно объяснить! И, понимаешь, Тане будет легче. Тане, понимаешь?! Тане. Ведь она твоя дочь. Твоя дочь. Ты понимаешь?!

Привалов. Не могу.

Бекетов. Хочешь, я стану перед тобой на колени?

Привалов. Оставь, Илларион, что ты!

Бекетов (бросаясь на колени). Вот видишь!

Привалов. Встань. Ну, ладно, поговорю с Кутасиным.

Кутасин. А зачем говорить, Сергей Иванович, я уже здесь... (Бекетову, который все еще стоит на коленях.) И ты здесь, в тягчайший момент твоей жизни, пытаешься укрыться за чистой душой твоего сына. (Проходит на середину комнаты.)

Бекетов медленно поднимается, отряхивая пыль с колен.

Боялся разговаривать со мной, решил еще раз действовать через Привалова? Он, только он тащил тебя всю жизнь, за уши вытягивал, чтобы сделать тебя человеком! Ну хотя бы не с большой, но со средней буквы. А что ты сделал?

Бекетов. Андрей!

Кутасин. Какой я тебе Андрей? Забудь мое имя!

Привалов (взглянув на часы). Андрей, меня ждет Анна.

Кутасин (жестко). Ей еще много раз в жизни придется тебя ждать, пусть привыкает. (Бекетову.) Что ты мне хотел сказать?

Бекетов молчит.

Поговорим? Ну, давай поговорим, хотя бы один раз в жизни честно.

Бекетов молчит.

Привалов. Он просил, может быть, есть возможность...

Кутасин. Такие вопросы не решаются в частных квартирах. (Бекетову.) Но если мне придется принимать участие в голосовании — я буду голосовать за твое исключение.

Бекетов. Но за что... за что?!

Кутасин. Пожалуйста, скажу. За то, что ты в личных карьеристских целях, зная об ошибках в конструкции новой машины, не сообщил об этих ошибках. Не сообщил и принес вред заводу, государству. Убытки, моральные и материальные потери. И только ради того, чтобы сбросить Привалова, хотя и он оказался простофилей... Сбросить его и самому сесть в директорское кресло. Разве не так? Разве не поэтому ты удрал и хладнокровно издали смотрел, как выпускают дефектные машины?

Бекетов. Но я больной человек, у меня язва, язва в конце концов!

Кутасин. Такие язвы лечат не в Железноводске. (Неожиданно просто.) Вот здесь два твоих бывших друга: скажи нам прямо — почему ты все это сделал?

Бекетов. И скажу! Мне надоело быть вторым, я хотел быть первым.

Кутасин. Вот и оказался... первым мерзавцем на заводе.

Бекетов. Ложь! Ты не имеешь права!

Привалов. Андрей, не надо!

Кутасин (Привалову). Идеалист! Толстовец! Все простить готов негодяю?! (Бекетову.) Вторым не хочешь, а первым не можешь быть, не можешь! Вот в чем твоя трагедия! Мухина подкупить хотел? Старого человека впутать хотел в грязную историю! Эх, ты!

Бекетов. И он уже побежал в обком?

Кутасин. А куда же ему бежать в таком случае? Он честный человек, советский человек.

Бекетов. Что же мне делать? Что делать?

Кутасин. Попробуй честно работать.

Бекетов. Где?

Кутасин. Хотя бы здесь же, на заводе.

Бекетов. Нет! Не-е-ет!

Кутасин. Ну что же, может, и правильно... Слишком много честных глаз на тебя будут смотреть. Трудно выдержать.

Бекетов. Ну и черт с вами! Исключайте! Выгоняйте! Я еще подымусь, я еще сумею! Я уеду! Я найду других людей!

Привалов (смотрит на часы). Не могу больше, я опаздываю. Она бог знает что подумает!

Кутасин. Обожди, Сергей! Это все-таки последний разговор с нашим бывшим другом.

Бекетов (шагнув к Кутасину). Андрей! Не губи, умоляю! (Привалову.) Не губите!

Кутасин. О чем раньше думал, Бекетов?

Бекетов. Андрей, хочешь, я стану на колени? (Падает на колени.)

Кутасин. Хватит тебе выламываться.

Бекетов. Спасите меня!

Кутасин. Спасти себя ты можешь только сам.

Бекетов. Но чем? Чем?!

В комнату входят Юрий, Таня и Звенигородская. При виде стоящего на коленях Бекетова, они застывают.

Юрий (криком). Поднимись! Поднимись, отец!

Вбегает Бекетова и также останавливается на пороге. Бекетов поднимается. Молча оглядывает всех, медленно направляется к двери. Замечает лежащий на столе том энциклопедии, берет его в руки, торопливо перелистывает, затем с размаха бросает книгу к ногам Кутасина, ударом кулака открывает дверь и уходит. Бекетова плачет. Таня и Юрий подходят к ней, обнимают, успокаивают. Привалов подходит к Звенигородской, хочет что-то сказать, но Звенигородская жестом останавливает его. Кутасин поднимает книгу с пола, кладет ее на стол.

1948