Каштановый омут

20

Начинало светать, солнце еще не полностью поднялось из-за горизонта, и в женских покоях было холодно. Джиллиан поежилась, откинув одеяла, но решительно села, лишь стиснула губы. Она торопливо надела чулки и теплую шерстяную рубашку, поверх нее – бледно-розовую тунику и розовую блузу. Вся эта одежда была подарена леди Элинор. Джиллиан с признательностью подумала о матери Адама, которая была добра к ней, как родная мать. Элинор занимала большую часть мыслей Джиллиан в эту бессонную ночь – она перебирала в памяти последний разговор с леди Элинор в ее первый вечер в Роузлинде.

– Дорогая моя, – сказала леди Элинор, вводя ее в свою роскошную спальню, – я хотела бы откровенно поговорить с вами, поскольку Адам рассказал мне, что вы воспитывались в доме простого рыцаря, где с женщинами обращались грубо, и те в ответ не питали нежных чувств к мужчинам.

Испуг, отразившийся на лице Джиллиан, многое рассказал Элинор… если он был искренен. Элинор трудно было поверить, что это может быть не так, но она подавила в себе сострадание. Адам – ее сын, и ее первейший долг – блюсти его интересы.

– Присядьте, дитя мое, – продолжала Элинор, и голос ее потеплел. Что должно быть сказано, нужно сказать, но суровость здесь ни к чему. – Я не собираюсь читать нотации, но вы должны знать некоторые вещи. Мужчины в большом поместье должны быть воинами, и мужчины нашей семьи – воины, как по воспитанию, так и по природе. Чтобы держать вассалов и кастелянов в повиновении, мужчина должен и защищать, и наказывать их, а это можно сделать только с помощью войны.

—Но…

– Никаких но, – отрезала Элинор. – Чем большими землями управляет человек, тем больше времени он проводит с оружием в руках. Если он не защищает своих вассалов от посягательств другого лорда или не улаживает конфликты между своими вассалами, значит, он подавляет мятеж, поднятый его людьми, которые пытаются отойти от него или отказываются исполнять свой долг.

– Ради чего? – вмешалась Джиллиан. – Ради лишних десяти шиллингов ренты? Ради того, чтобы навесить себе на шею лишнюю драгоценность? Пригодится ли эта рента или драгоценность мертвому?

– Не будьте глупее, чем вы есть на самом деле, – строго ответила Элинор. – Сегодня я принарядилась, чтобы достойно встретить вас и ваших людей, но вы сами видели, что ни я, ни моя дочь, ни Адам не усыпаны драгоценностями. Иногда Иэн надевает украшения, когда я заставляю его, Джеффри – тоже, потому что они знают, как важно выглядеть богатым. А что касается ренты, то не стоит так пренебрежительно говорить о ней. Она приходит из года в год сотни лет и приносит с собой истинную власть.

– Власть? Мне не нужна власть! – испуганно воскликнула Джиллиан.

– Не нужна? – цинично спросила Элинор. – Значит, вы хотите быть рабыней? Но я слышала, что вы ударили человека ножом в горло, чтобы освободиться из плена. И не говорите мне про золотую середину. Середины нет. Либо вы укрепляете и расширяете то, чем владеете, либо становитесь жертвой.

Жертвой! Точно сказано. Джиллиан закрыла глаза. Всю свою жизнь она была бессловесной жертвой. Больше она этого не вынесет. Ho, если Адаму придется сражаться за ее власть…

Словно прочитав мысли Джиллиан, Элинор продолжала:

– В любом случае, речь не идет о том, чего вы желаете для себя. Адам ни в коем случае не согласится стать жертвой – никогда. Ваши земли лежат по соседству с его поместьем, и, чтобы обеспечить мир в своих владениях, он взял вас под свое покровительство. И он заставит ваших людей подчиниться, всех, хотите вы этого или нет. Оставлять в покое мятежников – значит поощрять к мятежу и других. Это тоже были справедливые слова.

– Понимаю, – вздохнула Джиллиан.

– Действительно понимаете? Тогда, надеюсь, вы понимаете и то, что бессмысленно спорить с Адамом насчет захвата Вика и Бексхилла. К. тому же речь здесь идет о чем-то большем, чем рента и власть. Это в интересах королевства в целом. Дела сейчас идут так плохо потому, что Людовику удалось ослабить влияние опекунов короля на знатных лордов, которые, почувствовав слабину, начали грызню между собой. Вы можете себе представить, что будет, если такие люди, как мой муж, или сын, или зять, потеряют контроль над своими вассалами? Любой жадный рыцарь начнет нападать, не опасаясь возмездия, на своих честных и миролюбивых соседей. И никто не сможет надеяться на защиту. Вот когда Адам раздавит сэра Годфри и сэра Мэттью, если они не сдадутся добровольно, остальные ваши и его люди станут мирными и послушными, может быть, на много лет.

– А может, и нет, и Адаму будет необходимо сражаться снова и снова, – горестно произнесла Джиллиан.

«Что ж, храбрости девушке не занимать, – подумала Элинор. – Если ее задеть за живое, она ответит».

– Разумеется, – согласилась Элинор, в упор, глядя на Джиллиан. – Он отправится сражаться, даже если они будут мирными и послушными. Адам любит сражаться. Если у него не будет необходимости сражаться за или против своих вассалов, он будет воевать за короля. А когда и эта война закончится, он будет биться на турнирах. Адам рожден и воспитан воином. Таким был и его отец.

– Который, конечно же, погиб в бою, – вставила Джиллиан.

– Нет. Он умер в постели, – глаза Элинор вдруг наполнились слезами. – Мой бедный Саймон! Как он ненавидел себя, став старым и больным, – слезы покатились по ее щекам. Она не всхлипывала, но Джиллиан видела страдание на ее лице. – Все годы, что мы были женаты, он уходил на войну, и я молила и молила Бога, чтобы он вернулся домой целым и невредимым… Если это мои молитвы были услышаны, я никогда не прощу себя за них. Он вернулся из битвы живым… чтобы страдать и страдать, и проклинать каждый новый день, когда глаза его открывались. Лучше бы он погиб в бою.

– Вы любили его, – прошептала Джиллиан. Она не понимала этого. По тому, с какой жесткостью Элинор говорила о мужчинах, отправляющихся на войну, Джиллиан была уверена, что Элинор не способна чувствовать того, что чувствовала она сама. Элинор вытерла слезы и улыбнулась.

– Я и сейчас люблю его. Любовь не останавливается только потому, что человек, которого любишь, умер. И не поймите меня превратно. Своего нынешнего мужа я люблю тоже и боюсь за него…

– Тогда почему вы отпускаете его? – выдохнула Джиллиан. – Почему?!

– Потому что я не могу остановить его, и Адама, и Джеффри тоже, – вздохнула Элинор. – Я говорила с вами о власти и необходимости, но я тоже женщина. Очень часто я думала о том, чтобы запереть дорогих мне людей в замке и тем самым уберечь их от опасности, и пусть остальной мир хоть перевернется. Но потом я поняла, что это моя прихоть. Однако для меня то, чего желают Иэн, Адам и Джеффри, гораздо важнее собственных капризов.

– А если они пожелают умереть, вы и это им позволите? – прошептала Джиллиан.

– Да, – тихим голосом ответила Элинор. – Они не младенцы, чтобы охранять их от их желаний. Они здравомыслящие и сильные духом мужчины.

Затем она вздохнула и улыбнулась. Если бы Иэн слышал ее, он зашелся бы в истерическом хохоте от мысли, что Элинор не стала бы вмешиваться, если бы он пожелал чего-то, что она сочла бы опасным и необязательным. Однако не это было главным. Джиллиан пока еще не слишком проницательна. Это будет первым уроком. Остальные придут к ней позже. Она взяла Джиллиан под руку. Когда они устроились у огня, Элинор продолжала:

– Бывают ситуации, когда смерть – не самое страшное зло. Когда Саймон заболел, думаю, я могла бы поддерживать в нем жизнь еще несколько лет, если бы держала его все время в постели и пичкала снадобьями. Этого хотелось мне. Мне нужны были его теплые руки, его мудрость, его нежность. Но это не мое дыхание хрипело в его горле, не мои ноги раздулись в двойную толщину и покрылись язвами, не в моих руках и груди пылала боль, не мои дни были затянуты пеленой усталости, выдержать которую было еще тяжелее, чем боль. Не я ненавидела свое непослушное тело. И я позволяла моему Саймону ходить. Я позволяла ему карабкаться по лестнице и влезать в седло. Я позволила ему умереть… потому что он этого хотел.

Глаза Джиллиан были полны слез сочувствия, и она лишь молча кивнула, потрясенная скорбью Элинор.

– Бог даст, вам никогда не придется столкнуться с такой судьбой, – продолжала Элинор, уже чуть веселее. – Адам, Иэн и Джеффри – крепкие мужчины и не желают умирать. Да, не желают, даже если вам может показаться, что они ищут смерти в бою. Адам, я знаю, даже не вспоминает о смерти, когда думает о битве, и вы не должны никогда, никогда наводить его на такие мысли.

Слезы в горле Джиллиан высохли, не пролившись.

– Но если он не боится… – начала она.

– Он будет в десять тысяч раз в большей безопасности, – опередила ее Элинор. – Не путайте страх с осторожностью. Адам учился у человека выдающихся военных талантов, и его боевые навыки были отточены и отполированы графом Пемброком, который был в свое время величайшим воином, и моим Иэном, который сейчас является одним из лучших воинов. Адам знает свои возможности. Он осознает, к чему приводят беспечность и безрассудство. Последние два года Адам почти постоянно с кем-нибудь сражался. Вы видели рубцы на его теле. Их немного, и большинство из них старые, полученные еще во время учебы.

Разумеется, сама Элинор не слишком верила тому, что говорила о своем сыне. Мысли о бесшабашности Адама часто были причиной ее бессонницы. Но Джиллиан должна верить: Адам знает, что делает, иначе все эти объяснения бесполезны.

– Есть и новая рана, – вздохнула Джиллиан. Беспокойство мелькнуло в глазах Элинор.

– Серьезная? Мне он показался очень легким в движениях, и Джоанна ничего не сказала.

– Небольшой порез, – успокоила ее и себя Джиллиан. Беспокойство Элинор передалось и ей. Теперь-то она полностью уверилась, что Элинор любила своего сына, в чем до сих пор еще немного сомневалась. – Тем не менее, – продолжала она, – даже если все, что вы говорите, справедливо, у каждого мужчины могут истощиться силы.

– Безусловно, – ответила Элинор, неторопливо и осмотрительно, – и в такую минуту самое главное – чтобы он не испытывал ни страха, ни сомнений, чтобы голова его не была занята ничем, кроме битвы. Если в это время он будет думать о смерти, как сможет его рассудок оказаться достаточно гибким, чтобы уловить мимолетный, может быть, единственный шанс на спасение? Если мысли его будут связаны пониманием того, что он оставит после себя страх и скорбь, если он будет думать о рыдающей женщине, а не о собственном спасении, как сможет он быть достаточно проворным, чтобы отражать нацеленные на него удары?

Лицо Джиллиан и без того не было румяным, поскольку этот разговор не мог раззадорить, но теперь оно стало белым, как мел.

– О, Боже! – вырвалось у нее.

– Женщина должна стараться скрывать свой страх, – безжалостно продолжала Элинор.

– Я понимаю, – прошептала Джиллиан. Затем она нахмурилась. – Нет, не понимаю. Я слышала, вы сказали, что не любите войну. Вы говорили это Адаму.

– Именно так, – охотно согласилась Элинор. – И я стараюсь изо всех сил помешать своим мужчинам ввязываться в бой просто из интереса – вы же знаете, они рассматривают войну как разновидность турнира. Но я не трачу понапрасну силы и не испытываю их терпение, споря с тем, что необходимо сделать. Вы знаете, что Вик и Бексхилл должны подчиниться вам. Либо их нынешние хозяева принесут вам присягу, либо их нужно сместить и заменить другими. Это не развлечение, а необходимость. Вы поступили совершенно правильно, предложив дать сэру Мэттью шанс присягнуть добровольно. Но если он этого не сделает, придумывать новые уловки, чтобы задержать Адама, означает лишь ставить его во все более невыгодное и опасное положение, предоставляя сэру Мэттью больше времени на подготовку.

– Да, я понимаю, – неохотно уступила Джиллиан. Она понимала это, но оно ей не нравилось. – Но если Адама ранят, пока он будет завоевывать земли для меня…

– Он делает это не для вас, – подчеркнула Элинор, думая только о том, как бы ослабить чувство вины у Джиллиан. – Если бы вместо вас в Тарринге он обнаружил идиота и калеку Невилля, он делал бы то же самое. Он захватил Тарринг и его людей, заботясь о собственном благе и благе короля, и он будет дальше беспокоиться об этом.

На этом месте разговор увял в памяти Джиллиан, сменившись сомнениями и ревностью. Джиллиан никогда не приходило в голову, что Адам захочет жениться на ней. Она не думала об этом хотя бы потому, что сама так охотно отдалась ему. Зачем ему вступать с ней в брак? Ей хотелось только одного: чтобы он продолжал хотя бы как-нибудь интересоваться ею и не бросил совсем.

Если бы Джиллиан хоть немного разбиралась в мужчинах, отличающихся от Саэра и Осберта, она не испытывала бы таких сомнений. К. сожалению, она знала только грубую животную откровенность в отношениях с женщинами, которых они желали, и их полное безразличие и даже физическое отвращение ко всем остальным женщинам. Адам, конечно, на людях не относился с пренебрежением к Джиллиан, но и никак не выделял ее. Если не считать его изредка останавливавшегося на ней взгляда, в общем разговоре он уделял ей внимания не больше, чем матери или сестре. Адаму была с детства привита твердая убежденность, что порядочный мужчина не должен строить глазки своей возлюбленной, если его навязчивое внимание может смутить ее, но Джиллиан этого не понимала.

Все четыре дня, проведенные ими в Роузлинде, Адам был вежлив и внимателен. Его манера общения с Джиллиан почти ничем не отличалась от поведения в отношении сестры, если он и Джоанна не дразнили друг друга в шутливых перебранках. Джиллиан не понимала и этого тоже. Большую часть времени Адам проводил с мужчинами. В тот день, когда сэр Ричард уехал в Лейт-Хилл, Адам, сэр Эндрю и сэр Эдмунд отправились на охоту. Следующее утро они провели в состязаниях, к скрытому ужасу Джиллиан и бурной радости Саймона. После обеда вернулся сэр Ричард с сэром Филиппом, который вскоре принес присягу Джиллиан. Гонец, отправленный в Вик, вернулся тоже, привезя с собой, к откровенной радости Адама, недвусмысленный отказ.

Джиллиан, принявшая близко к сердцу то, что сказала ей Элинор о тщетности споров, заставила себя лишь пожать плечами. Она некоторое время молча слушала обсуждение военных планов, пока сэр Ричард не пробурчал, что главная опасность состоит в том, что сэр Мэттью может призвать помощь и получить подкрепление от французов, которые пользовались бухтой в устье реки Арун.

– А не может ли наше судно – то, что мы отняли у французов, – как-то заблокировать гавань? – спросила Джиллиан.

Эндрю, Эдмунд и Филипп изумленно уставились на нее, а сэр Ричард одобрительно кивнул. Он не знал о захвате корабля, но то, что Джиллиан была способна захватить корабль и теперь так удачно предложила его использовать, уже не казалось ему удивительным. Элинор и Джоанна тут же наперебой заговорили о том, каким вооружением следовало бы оснастить судно. Адам рассмеялся и хлопнул в ладоши.

– Не знаю, зачем я ломаю голову. О чем мы вообще разговариваем? Давайте завтра отправимся поохотиться и предоставим дамам покончить с этим маленьким дельцем!

– Прошу прощения, милорд, если сказала какую-то глупость, – пробормотала Джиллиан. – Я только подумала…

– Пес неблагодарный, – шутливо проворчала Джоанна, – уже набычился из-за того, что Джиллиан раньше тебя предложила такую блестящую идею. Пойдем, Джиллиан, мы мешаем им развлекаться. Если мы быстро перескажем все разумные советы, они не смогут переварить их и до вечера, пока, Наконец, не придут к выводу, к которому мы пришли бы за десять минут.

Очень странное выражение мелькнуло на лице Адама, но он ничего не сказал. Женщины встали и оставили мужчин за их разговором. Джиллиан не знала, радоваться ей или печалиться. Ей казалось, что она вот-вот умрет от страха, когда речь шла об осадных орудиях, штурмовых лестницах и необходимости подготовить защиту от кипящего масла и смолы. Она почувствовала облегчение, устранившись от такого рода беседы, где ей приходилось следить за своим лицом и сдерживать дыхание. Она испытала истинное удовольствие оказаться в компании Элинор и Джоанны, которые заняли ее голову и руки разговорами о домоводстве и вышиванием. С другой стороны, однако, ей хотелось быть рядом с Адамом каждую секунду, пока он не уехал. И она никак не могла решить, что скрывал его смех – удовольствие или гнев – и почему все-таки Джоанна увела ее.

На последний вопрос она получила ответ следующим вечером. Джиллиан не виделась с Адамом весь тот день. Он поднялся рано, чтобы проследить за отъездом четверых вассалов, которые должны были повести свои отряды к Вику, остерегаясь нападений по дороге. Адам собирался повести людей, которых он нанял в городе Роузлинде, и полсотни опытнейших воинов из замка, выделенных ему матерью. Ему предстояло также собрать дополнительные запасы, чтобы в дальнейшем не отвлекаться на грабежи. Кроме всего прочего, ему нужно было проследить за вооружением и оснасткой судна. Эти заботы заняли у Адама весь день. Он даже не заехал в замок пообедать.

Когда он, наконец, вернулся, Джиллиан сидела в одиночестве у огня в большом зале. Она не услышала, как он вошел, так как еще не оправилась от изумления и испуга, став свидетельницей очень странной сцены, разыгравшейся за несколько минут до этого. Она, Джоанна и леди Элинор спокойно шили и болтали, когда вошла служанка и что-то прошептала леди Элинор на ухо. Та приподняла бровь, взглянула на Джиллиан и твердым тоном приказала Джоанне:

– Тебе плохо, Джоанна. Иди наверх и приляг ненадолго.

У Джоанны отвисла челюсть. Она была беременна и иногда по утрам действительно чувствовала себя не очень хорошо, но потом работала целый день и даже при необходимости выезжала верхом на фермы. Цвет лица у нее был нормальный, с голосом тоже все было в порядке, то есть никаких признаков болезни в ней не наблюдалось. Прежде чем Джоанна успела что-либо возразить на это нелогичное и сумасбродное замечание, Элинор схватила ее за руку и, подняв со стула, потащила к лестнице. Джиллиан, остолбенев, смотрела им вслед.

– Ты с ума сошла, мама? – спросила Джоанна, справившись с изумлением. Говорила она, однако, шепотом. Она, конечно, не думала, что ее мать спятила, но хотела получить объяснение. – Бедная Джиллиан…

– Тихо, – оборвала ее мать. – Я думаю, что делаю для «бедной Джиллиан» именно то, что ей больше всего хочется. Я хочу посмотреть, что она будет делать с этим. И попридержи язык, – продолжала она. – Я не шпионю из ревности или больного любопытства. У меня есть определенная цель.

Адам был уставший, замерзший и раздраженный. Хотя все его приготовления прошли гладко, он очень злился на самого себя. Он перекусил в городской таверне, которая хорошо была ему известна прекрасной кухней и еще больше распрекрасными служанками. Он хорошо знал их, поскольку, бывая в Роузлинде, привык выбирать одну из них к себе в постель. Элинор не позволяла ему трогать своих служанок, правда, не из моральных соображений, а опасаясь склок и ревности между ними. Адам уже предвкушал игривый часок, который позволит успокоить напряжение нервов, вызванное непривычно долгим воздержанием.

Однако, к своему ужасу, Адам скоро понял, что это его больше не интересует. Обед был превосходный, все девушки – внимательными и соблазнительными, но он был холоднее зимней погоды за стенами таверны. Это было отвратительно! Это было ужасно! Он вспомнил, как часто посмеивался над Иэном и Джеффри за их целомудрие, как он не верил их возражениям, что они не хотят никаких других женщин, в душе подозревая, что они просто побаиваются своих волевых и ревнивых жен, и ему осталось только выругаться про себя.

В итоге, он как-то отшутился и в мрачном настроении покинул заведение, чтобы доделать дела и вернуться в замок. К довершению всех разочарований, войдя в дом, он заметил мелькнувшую вверх по лестнице женскую юбку. Он узнал эту юбку и прикусил губу. Элинор увела Джиллиан. Либо его мать обуяли уже противоестественные собственнические инстинкты, либо сама Джиллиан попросилась уйти. Вероятнее было последнее. Проклятая Джоанна и ее извращенное чувство юмора – сказать, что он рассердился, когда она прекрасно знала, что он едва сдержался, чтобы не расцеловать Джиллиан. Может быть, дело и не в том. Может быть, Джиллиан решила, что он посмеялся над ее предложением насчет корабля в присутствии ее подданных. Проклиная всех женщин и их необъяснимые причуды, Адам протопал к огню, швырнул плащ на пол и плюхнулся на скамью.

Если он уже не может иметь женщину, решил Адам, то хотя бы может напиться. Подняв голову, чтобы потребовать вина, Адам увидел Джиллиан, сидевшую на стуле напротив и смотревшую на него с выражением радостного изумления. Ее не было видно за высокой спинкой, и она сама была настолько поглощена поступком леди Элинор, что не заметила, как он вошел. Сообразив, наконец, что действия леди Элинор объяснялись просто желанием дать ей возможность побыть одной, вернее, почти одной, – с Адамом, Джиллиан так удивилась, что не заметила настроения Адама.

– Я не сердился на твое предложение насчет корабля, – сказал он, прежде чем она обрела дар речи. – Я был очень доволен. Джоанна просто пошутила.

Голос его, резкий при первых словах, потеплел к концу фразы. Джиллиан улыбнулась и встала, чтобы поднять его плащ, любовно отряхнула его и, аккуратно сложив, повесила на стул.

– Я рада этому, – сказала она мягко, зная, что глаза Адама следят за ней.

– И надеюсь, ты не думаешь, что я хотел посмеяться над тобой перед твоими людьми. Может, мне и не следовало…

– Я никогда не думала такого, – прервала его Джиллиан, – никогда. Ты всегда поддерживаешь меня в их глазах, – она подошла ближе, словно его взгляд канатом притягивал ее, а он взял ее руку и поцеловал.

– Благослови Господь твой кроткий нрав, – вздохнул он. Физическая потребность давила на него, но он помнил о слугах и не стал усаживать Джиллиан к себе на колени. Теперь он был рад, что не связался ни с одной из служанок. Он почувствовал, что их поцелуи осквернили бы через его губы руку Джиллиан. Джиллиан робко коснулась его щеки и шеи.

– Как мой нрав может быть другим, если я знаю, что ты желаешь мне только добра?

– За нами наблюдают слуги, – тихо сказал Адам, – доброжелательно, но все-таки наблюдают. Садись на свой стул и не прикасайся ко мне, или я опозорю и тебя, и себя, положив тебя прямо здесь, – в его голосе слышались одновременно и смех, и слезы. – Ты убиваешь меня. А я не хочу устраивать скандал и сплетни по углам в доме своей матери. Иэн никогда не простил бы мне такого дурного поступка. – Это было справедливое замечание, но, когда Джиллиан отошла, Адаму не стало легче, и в нем проснулись сомнения. – А почему тебе все-таки так не нравится идея захватить Вик? – спросил он.

– Потому что я… – Джиллиан не дала договорить себе «я боюсь за тебя». Никогда, никогда не вкладывай страх в мысли мужчины. Она опустила голову, чтобы спрятать глаза. – Это просто эгоизм, милорд. Я не хочу разлучаться с вами.

Слова были сладкими, медовыми, но не теми, которые Джиллиан собиралась сказать. Ясный взор Адама затуманился. Ему хотелось, чтобы она откровенно сказала, что поддерживает Людовика. Тогда они поговорили бы об этом, вместо того чтобы притворяться друг перед другом. Адам понимал, что обвинять ее бессмысленно. Джиллиан только будет повторять, что ни в грош не ставит Людовика. А может, это и так. Ее идея использовать захваченный корабль для охраны гавани, вероятно, предрешила судьбу сэра Мэттью. Тогда что же она скрывает?

Опущенные глаза снова поднялись, и Адам увидел в них такое откровенное желание, что все его сомнения показались ему пустяком. Его обдало жаром, и он возблагодарил Бога, что туника скрывает предательски вспучившиеся штаны. Затем Джиллиан закрыла глаза, которыми пожирала своего любовника. Она закусила губу и крепко сжала руки, чтобы не заплакать и не потянуться к нему. И все-таки ей казалось ненормальным, что ради приличий они отказывают себе и друг другу в том, что предстоящая война может отнять у них навсегда.

Мысли Адама крутились примерно в том же русле. Он не боялся сражения за Вик, но знал, что может пройти несколько недель, прежде чем они сломят сопротивление защитников замка. И если он не смог удовлетворить физическую потребность с относительно чистыми девушками в таверне, грязные лагерные шлюхи тем более не возбудят его. Он должен переспать с Джиллиан. Проклятая зима! Будь сейчас лето, они могли бы выйти в сад и уединиться. Адам беспокойно поерзал на стуле, слегка раскачиваясь. Беспечность и нетерпение были вознаграждены острым подергиванием в правом боку. Лицо его расплылось в радостной улыбке.

– Ух! – нарочито громко произнес он. – Сегодня уже в десятый раз меня донимает эта рана. Пойдем в мою комнату, Джиллиан, осмотришь ее как следует.

Джиллиан тут же вскочила со стула, а стоявшая на лестнице Элинор беззвучно рассмеялась.

– Какой все-таки хитрый и наглый парень твой брат, – тихо сказала она Джоанне, подталкивая дочь наверх.

– Эта рана совершенно пустяковая, – согласилась Джоанна. – Я осматривала ее вчера и думаю, что она достаточно затянулась, чтобы вытаскивать нитки, – она уступила настойчивому подталкиванию матери. – Мама, ты не думаешь, что… я хочу сказать, что Адам воспользуется ею. Ты же знаешь, какой он, а Джиллиан такая доверчивая с ним…

– А что, Джеффри тоже воспользовался тобой? Я полагала, что он получил и доставил удовольствие. Не будь гусыней, Джоанна. Ты видела ее лицо? Она так же жаждет его, как и он ее.

За закрытыми дверями комнаты Адама справедливость слов Элинор подтвердилась в полной мере. Адам не дал Джиллиан времени спросить про рану, да она уже и сама не думала о ней. Она сразу поняла, что этот предлог откровенно надуман. Она знала о его желании и необходимости торопиться. Они крепко обнялись, страстно целуясь, с ужасом понимая, что в их распоряжении всего несколько минут. Простой осмотр раны не мог занять больше времени. У них было бы больше времени, если бы Джиллиан захватила с собой корзинку со снадобьями, но она не осмелилась пойти за ней на женскую половину.

– Любимая, любимая, – шептал Адам, – позволь мне. Я весь горю.

Она не отвечала – когда она отказывала ему?! – лишь молча, как безумная, усыпала поцелуями его шею, уши. Крепко придерживая ее одной рукой, Адам распустил пояс штанов, который, к счастью, не был завязан на узел. Раздеть Джиллиан было не так просто, и Адаму пришлось выпустить ее, чтобы освободить себе руки. Впрочем, объятия их не ослабели, поскольку Джиллиан продолжала цепляться за него изо всех сил.

Он задрал свою тунику и ее юбку и наклонился вперед, но у них была слишком большая разница в росте. Джиллиан, чувствуя его прикосновение, приподнялась на цыпочки, но этого все равно было мало. Раздраженно фыркая, Адам обхватил ее бедра сзади и приподнял ее. Не нуждаясь в пояснениях и понуканиях, Джиллиан обхватила икрами его ягодицы и скрестила ноги, чтобы покрепче уцепиться.

Это был самый дикий, самый необычный акт любви в жизни Джиллиан. Спешка, вульгарность того, что они с Адамом делали, должны были бы шокировать ее. Но страсть ее, напротив, еще сильнее возбуждалась, так что спустя несколько мгновений она уткнулась лицом в шею Адама, вцепившись зубами в его тунику и плоть, чтобы сдержаться от крика, когда ее тело взорвалось мукой наслаждения. Сквозь туман она слышала тяжелое дыхание и тихие стоны Адама, а потом он вдруг в отчаянии зашептал:

– Джиллиан, Джиллиан… О Боже! Прости меня, прости, я больше не могу…

Джиллиан не могла понять, о чем он говорит, а сил переспросить у нее не было. Она чувствовала только, как ослабели ее ноги, цеплявшиеся за Адама, и Адам ослабил руки, так что она поползла вниз по его телу. Ноги ее инстинктивно поджались, и они встали прямо, покачиваясь, прижимаясь друг к другу, утомленно вздыхая.

– Прости меня, Джиллиан, – ласково произнес Адам. – Если бы у нас было еще минут пять, я бы попробовал еще раз, но…

– Что? – пробормотала Джиллиан, испытывая головокружение, но, пытаясь отвечать разумно. – Что такое, милорд? Я не понимаю.

Она отняла голову от его груди, и он увидел ее лицо. Ошалелые глаза, полураскрытые губы объяснили ему все лучше слов. Адам нежно усмехнулся.

– Ничего. Все в порядке. Просто я думал, что недотянул и оставил тебя неудовлетворенной.

– Я никогда не остаюсь неудовлетворенной, когда ты рядом, – выдохнула она, – никогда.

Это было правдой. Гилберт часто кончал раньше, чем ей хотелось бы, но Адам распалял в ней такой огонь, что она всегда успевала за ним или даже опережала. Джиллиан вздохнула и пожала плечами, выходя из своих любовных грез и напоминая себе, что все это было вчера вечером. Сейчас было уже почти утро, она еще не оделась, а Адам уезжает на рассвете. Она торопилась, как могла, но застывшие пальцы плохо справлялись с застежками туники и блузы, и Джиллиан обеспокоено глянула в окно, откуда уже начинал разливаться свет. Она не стала терять время на прическу, лишь зачесав свои каштановые волны назад. Это может занять много времени, и Адам уедет.

Джиллиан на цыпочках пересекла переднюю и вышла за дверь. Туфли ее были мягкие, но, когда она ступила с ковра на деревянный пол большой центральной комнаты, послышался скрип. Леди Элинор поспешно вскочила со стула у камина и последовала за Джиллиан, держась на расстоянии. Она теперь была уже почти уверена, что Джиллиан стала бы прекрасной женой Адаму. Судя по их последнему разговору, поведение Джиллиан было безупречным. Элинор подавила смешок. Может быть, «безупречный» – не совсем точное слово для обозначения того, что происходило в комнате Адама; деталей Элинор, конечно, не знала, но общая картина достаточно ясно читалась на сытом и опьяненном лице сына.

Когда вассалы Джиллиан уехали, Адам уже не так старался скрывать свои чувства, не считая это обязательным, раз уж объявил матери о своем намерении жениться на Джиллиан. Джиллиан была более сдержанной… или более усталой. Вполне могло оказаться правдой, что Джиллиан была не слишком крепка физически. Элинор надеялась, что она просто не привыкла к таким нагрузкам. От девушек зачастую не требуется ничего иного, чем красиво шить или прогуливаться по замку, наблюдая за работой других. Жене Адама придется делать намного больше. Элинор решила попробовать занять Джиллиан в ближайшие недели работой полегче. Из лестничного полумрака она наблюдала за происходящим в зале. Еще было не слишком светло, но привыкшие к темноте глаза Элинор видели достаточно хорошо, чтобы разглядеть выражение лица Адама, обращенного к Джиллиан, и она прикусила губу от беспокойства.

Беспокойство это относилось к Адаму. На лице его читались куда более глубокие чувства, чем просто плотское влечение. Адам был предназначен этой женщине. Если Джиллиан окажется не подходящей для него, ей останется только умереть. Если она умрет, Адам, может быть, со временем и найдет другую, но Джиллиан навсегда останется с ним, как Саймон навечно остался с Элинор. Именно поэтому Элинор прикусила губу, надеясь, что Джиллиан найдет правильные слова для прощания. Она услышала голос Адама: – Спускайся ко мне, Джиллиан.

– Вы не запрещали мне, милорд, – улыбаясь, ответила Джиллиан. – Я изо всех сил постаралась, чтобы этот вопрос не возник: я помню, что вы запретили мне в прошлый раз.

Адам рассмеялся.

– Да, да. Ты не послушалась меня тогда и, конечно, не послушалась бы и сейчас. По крайней мере, сейчас ты тепло одета и не дрожишь, прислонившись к каменной стене.

– Ты сердился, что я не послушалась тебя?

– Ты же знаешь, что нет. Я бы бросился к тебе, но боялся, что если я… – он не договорил и затем спросил: – Зачем ты пришла?

– Наполнить глаза тобой. Ох, Адам, мне так плохо от того, что ты уезжаешь, – ее голос дрожал.

Стоявшая на лестнице Элинор напряглась. Адам опустил кубок с теплым вином, который держал в руке, и обвил рукой Джиллиан, прижимая ее к себе. Помолчав немного, он жестко произнес:

– Джиллиан, не плачь. Ты не знаешь, какую боль это доставляет мне. Я спрашиваю, спрашиваю, а ты никогда не отвечаешь. Почему ты против атаки на Вик?

В голове Джиллиан раздался предостерегающий звон: плачущая женщина сковывает дух, мужчин нельзя отговаривать от необходимых действий, страх смерти замораживает разум. Она отстранилась, чтобы взглянуть Адаму в Лицо, и улыбнулась со слезами на щеках.

– Меня не волнует, захвати ты хоть десять Виков. Меня волнует только, что ты оставляешь меня за шитьем и смертельной скукой. Ты не хочешь взять меня с собой, Адам? Я буду тихой и послушной. Я не буду ничего советовать или вмешиваться в твои отношения с моими людьми.

Адам на мгновение остолбенел. Элинор зажала обеими руками рот, чтобы не засмеяться. Она сама часто просила мужа взять ее с собой в самые не подходящие для этого места, но на осаду крепости – никогда. Однако вреда в таких словах не было, если только женщина снова не зальется слезами или не закатит истерику. Адам может злиться, или забавляться, или делать то и другое одновременно, но такого рода просьба не навредит ему, не наполнит его мысли беспокойством.

– Вот увидишь, – быстро продолжала Джиллиан, ободренная молчанием Адама, – я окажусь очень полезной. Я могу заниматься кухней и ухаживать за ранеными, – голос ее дрогнул при этих словах, и она поспешила исправить оплошность. – Еще я могла бы стирать и чинить твою одежду, чтобы…

Оправившись от изумления, Адам прижал Джиллиан к себе так крепко, что она застонала от боли, придавленная к стальной кольчуге. Затем он чуть отпустил ее, чтобы крепко поцеловать. Наконец, он отвел губы и уставился на нее в задумчивой нежности, лаская густые пряди ее волос, сверкающих красно-бурым оттенком молодого спелого каштана.

– Так ты возьмешь меня? – прошептала Джиллиан, не особо веря, но, начиная надеяться.

Адам стряхнул с себя наваждение и расхохотался.

– Нет, конечно, нет. Сердце мое, ты самая умная и самая глупая женщина на свете. И не начинай снова свои рассуждения, что ты можешь быть мне полезна и не доставишь проблем. Ты станешь для меня важнейшей проблемой хотя бы потому, что я буду постоянно желать быть рядом с тобой, вместо того чтобы заниматься делом. А если учесть, что там находятся твои люди, я не посмею даже взглянуть на тебя. Ты хочешь убить меня?

– Я же не умираю от того, что рядом с тобой, – с упреком прошептала Джиллиан.

– Что ж, у мужчин по-другому, – хмыкнул Адам. – Состояние… жажды, которую невозможно удовлетворить, малоприятно.

Он снова поцеловал Джиллиан, но легко и, подняв свой кубок, торопливо выпил вино, так как по яркому свету в окнах понял, что солнце уже взошло. Его не слишком огорчал обиженный вид Джиллиан. «Она ревнует», – подумал он. Вреда от этого не будет. Он улыбнулся и поставил пустой кубок.

– Я должен ехать, любовь моя.

– Ой, подожди, – пролепетала Джиллиан. – Скажи мне, когда ты вернешься и… и что мне делать, пока тебя не будет.

– Как я могу сказать, когда вернусь? Откуда я могу знать, как быстро захочет сдаться Вик? Может, месяц, может, чуть дольше, если погода продержится. А что касается…

– Адам, пиши мне, – прервала его Джиллиан, – пиши часто. Я… – губы ее замерли на словах «умру от страха за тебя». Она помолчала и затем продолжала с едва заметной дрожью в голосе: – Мне захочется знать, что ты делаешь и… как ведут себя мои люди и все такое. Пообещай, что будешь писать.

Элинор снова зажала рот, увидев, как на лице Адама отразилась мука, а затем смирение. Для него взять в руки перо было худшей пыткой, чем вырвать зуб.

– Хорошо, я буду писать.

– Часто! – взволнованно воскликнула Джиллиан.

– Хорошо, часто, – покорно вздохнул Адам. Из-под ладоней Элинор вырвался сдавленный смешок.

Это была любовь, настоящая любовь, абсолютная преданность. Ничто другое не смогло бы вырвать у Адама подобного обещания. Звук, который Элинор издала, был негромкий, но она тут же вышла из укрытия. У Адама хороший слух, и ему не понравилось бы, что за ним шпионят, даже если он знает, что это для его же блага. Кроме того, сцена явно затянулась. Джиллиан была безупречна – достаточно эмоций, чтобы продемонстрировать любовь, но не слишком много, чтобы разорвать Адама на части, но не стоило и дальше подвергать ее такой пытке. Она еще привыкнет к расставаниям – не то чтобы они станут для нее легче, но ее поведение станет более сдержанным и менее напряженным. Глаза Адама оторвались от лица Джиллиан, обратившись к Элинор, но он только улыбнулся, решив, что мать просто кашляла или разговаривала на лестнице с какой-нибудь служанкой.

Продолжая улыбаться, он снова посмотрел на Джиллиан.

– А что касается скуки и чем тебе заниматься, – сказал он, – уверяю, что у тебя не будет проблем ни с тем, ни с другим. Моя мать никогда не упустит возможности использовать лишнюю пару рук и ног. Ты скорее запыхаешься от работы, чем будешь страдать от скуки.

Джиллиан сконфуженно покраснела. Ей казалось ужасным, что она пожаловалась на боязнь скуки в присутствии Элинор, но та лишь рассмеялась и коснулась ее руки. Потом она ухватила Адама за ухо и, притянув его голову к себе, крепко поцеловала сына.

– Береги себя, дорогой мой, и давай мне время от времени знать, что ты еще жив.

– О нет! – громко воскликнул Адам и взял в руки лежавший рядом с кубком шлем. – Я уже пообещал писать Джиллиан. Этого хватит! Если она получит письмо, ты будешь знать, что со мной все в порядке. И не вздумай читать письма мо… – он чуть было не сказал «моей жены», но вовремя спохватился: не время начинать спор, жена или не жена ему Джиллиан, если она замужем за другим человеком, – моего вассала. Если у меня будет, что рассказать тебе, ты получишь письмо особо.

– Да, милорд, – притворно застенчиво ответила Элинор, вызвав хохот Адама. Однако внимание его уже опять было приковано к Джиллиан. Он погладил ее по голове, лаская ее лицо взглядом.

– Не перегружай мою голубку, – прошептал он, – и не позволяй ей волноваться.

С этими словами он ушел, не дав ни одной из женщин времени ответить. Джиллиан хотела броситься вслед за ним, но Элинор поймала ее за руку и ухватила, словно железными тисками; другая рука ее была уже наготове, чтобы прикрыть Джиллиан рот, если она вдруг закричит. Джиллиан молчала, но лицо ее побледнело, и Элинор почувствовала, что она слабеет. Однако Джиллиан овладела собой, и, как только Адам исчез на лестнице, Элинор подвела ее к окну, с которого сорвала шкуру, закрывавшую проем.

– Ты можешь посмотреть на него отсюда, – твердо сказала она. – Теперь можешь и поплакать, если хочешь, но только тихонько, чтобы он не услышал и не увидел, если поднимет голову.

Но Джиллиан не плакала. Она смотрела на Адама, который отдавал приказы и весело покрикивал на воинов за ту или иную ошибку, пока они вели к нему брыкавшегося и кусавшегося жеребца. Потом он обругал и самого коня, схватил поводья, резко ударил его по голове и вскочил в седло, после чего спокойствие сразу же восстановилось. Элинор покачала головой. Саймон и Адам обладали точно такой же магией в обращении с лошадьми, как и ее дед. Иэн и Джеффри всегда переживали трудные минуты, приводя в повиновение этих бестий перед тем, как оседлать. Она уже открыла рот, чтобы рассказать об этом Джиллиан, но испугалась выражения ее лица. Адам покидал внутренний двор.

– Идем, – сказала Элинор, переживая муку, которую видела на лице Джиллиан. – Поднимемся на стену, и ты сможешь еще раз увидеть его.

Джиллиан последовала за ней на негнущихся ногах, не способная ни говорить, ни плакать. Неожиданно она поняла, что ее оставили в этом чужом месте совершенно одну, какой она была, когда поселилась в замке Саэра, беззащитная перед любым, кто хотел обладать ею. Она почти не помнила себя, перебегая внутренний двор и подъемный мост, внешний двор и войдя в сумрачную башню. Оказавшись на лестнице, она начала дрожать, уверенная, что ее ведут в темницу или еще как-нибудь наказывать. Затем она вышла на стену, и ветер пронзил ее насквозь.

– Туда, смотри туда.

Джиллиан послушно посмотрела, куда ей показывали, и увидела Адама, уезжавшего по извилистой дороге к городу Роузлинду, где он соберет нанятых людей и отдаст последние распоряжения капитану, который поведет захваченное судно. В мозг Джиллиан проникла убежденность, что она умрет, когда Адам исчезнет из виду, но она не могла оторвать взгляд. Там, вдалеке, уменьшалась, исчезала ее жизнь, вся ее жизнь. Потом, перед самым мгновением, когда Адам должен был исчезнуть, а ее жизнь оборваться, она почувствовала, как заботливые руки укрыли ее теплым плащом и ласковый голос тихо произнес:

– Дитя мое, это еще не конец света. Он вернется. Клянусь тебе, он вернется.