Глава 4. Кассиана

Тяжела буря на море, тяжела она и в душе. Но ни море, ни душа не очищаются без бури.



Гонимая душевной бурей, горбатая Юлия в один из дней приехала с няней в монастырь Милешево. Это было летом перед началом Успенского поста.



— Приехали мы к тебе, святый отче, — сказала няня. — Пусто нам в Сараево без тебя. Ты связал словом мою Юлию, разреши ее теперь по Евангелию.



Старец Каллистрат принял их по-отечески тепло и определил им место в монастырской гостинице, с женщинами, пришедшими на поклонение гробу Святого Саввы. Среди них были болящие и те, кто принес в монастырь своих больных детей. Пришли они сюда просить молитв об исцелении. А кое-кто пришел в монастырь с дарами благодарности за то, что получил от Бога просимое или исцелился по молитвам. Были здесь и девушки, которые по старому доброму обычаю ради благословения дали обет послужить Богу и Святому Савве несколько месяцев до венчания. Эти девушки трудились в монастыре, как пчелы: мыли церковь, копали огород, пасли овец и коров, кормили птиц, скотину, убирали помещения, шили, вязали, ткали, готовили еду. Глядя на них, няня и Юлия поспешили присоединиться к этим труженицам, но отец Каллистрат по-доброму остановил их:



— Вам не надо работать. Отдыхайте. Большинство этих женщин и девушек из деревни, они приучены к тяжелой работе. А для вас достаточно того, что вы поститесь и ходите в церковь. По вечерам разговаривайте с ними. От них многому может научиться и ученый человек. В их душах есть святыня.



Этот последний совет Юлия приняла к сердцу, начала вступать в разговоры с этими простыми женщинами. Она приходила к ним, стыдясь своего горба, так как чувствовала, что они жалеют ее. Это сознание жгло се. Но действительно, она многому научилась от них, особенно искренней вере и страху Божию.



Поначалу она говорила няне:



— Няня, милая, я нигде не нахожу себе места: ни в монастыре, ни в миру.



Но постепенно буря в ее душе стихала. После службы на Успение она сказала няне:



— Милая няня, я больше хочу жить в Милешево, чем в Сараево.



Они обе хотели причаститься на великий Богородичный праздник. Но отец Каллистрат сказал им:



— Няня может причаститься, а ты, Юлия, дочь моя, должна поститься с покаянием шесть недель. Это для тебя благая епитимия. Ты знаешь за что.



Юлия покраснела и ничего не ответила, а няня сразу проговорила:



— Мы будем вместе поститься шесть недель, святый отче, и вместе причастимся. Как я могу оставить Юлию одну поститься?



— Она бы не одна постилась, не одна. Есть еще кое-кто, кто составит ей компанию, — сказал старец, благодушно смеясь.



Ибо старец Каллистрат постился постоянно.



С этого времени открылся у Юлии покаянный плач. Она много плакала, особенно по ночам. После Успения народ разъехался по домам, в монастыре остались только девушки-труженицы и больные.



В один из дней Юлия позвала няню:



— Пойдем, я тебе что-то покажу. Она подвела се к могиле с небольшой надписью на плите, обросшей мхом.



— Смотри, что написано на этом камне: «Монахиня Пелагия». Няня, могут ли монахини жить в мужском монастыре?



— Спросим отца Каллистрата, сердце мое.



Каллистрат объяснил им, что во времена турецкого ига постепенно исчезли женские монастыри, которые процветали когда-то во времена сербского царства. Поэтому в некоторых мужских монастырях часто жила какая-нибудь старица-монахиня.



— А разве я не могла бы быть монахиней? Мой горб делает меня старицей.


— Это, чадо, не для всякого. Но только для тех немногих, которые могут вместить. А могут вместить те, которые возненавидели себя ради любви Христовой.



— А я, отче, ненавижу свое тело и презираю его, и испытываю отвращение к нему.



— Это не главное, и этого недостаточно. А главное — это возненавидеть душу свою, по слову Господа: «Кто не возненавидит (…) и душу свою, не может быть Моим учеником» (Лк. 14, 26).



Девушка склонила голову и сказала:



— С вашей помощью, отче, я хочу потрудиться, чтобы возненавидеть и душу


свою.



Перед Крестовоздвижением няня разболелась. В день праздника Каллистрат причастил Юлию в церкви, а няню в постели. Наутро няня умерла. Похоронили ее возле храма.



Теперь Юлия почувствовала себя окончательно свободной от мирских привязанностей. Плач ее усилился, так что и глаза ее сделались постоянно красными от слез. После сорокового дня няня явилась Юлии во сне и сказала:



— Ты будешь жить здесь до конца дней. Слушайся отца Каллистрата. Мне хорошо.



Юлия рассказала об этом сне старцу, а он ответил ей:



— На все воля Божия. Но повторяю: в монастыре нельзя сохраниться тому, кто не возненавидит свою ветхую душу и не


заменит ее обновленной, исполненной любви Божией.



Перед Рождеством Юлия поручила мне (Йово Сарайлии) продать все ее имение, кроме большого дома, в котором раньше жили ее родители, и где она родилась. Этот дом определила она под детский приют для сербских сирот. Одна часть из полученных денег пошла на этот приют, другая — монастырю Милешево, а третья сербской церкви в Сараево (в которой она хотела совершить злодеяние). Меня она назначила пожизненным попечителем в этих делах с тем, чтобы я мог взять двух или трех сербов себе в помощники. Я все управил согласно ее желанию.



На следующий год после Пасхи приехала Юлия в Сараево. Дом ее был полон малых сирот. Она плакала от радости.



— Бог дал мне то, чего я всегда желала — множество детей.



Вскоре она возвратилась в монастырь.



— Не могу я в городе. Все мне тяжело. Прежде былая «горбатой Юлией», а теперь «горбата» и телом, и душой. Раньше не знала, что я и душой горбата. Отец Каллистрат исцелил мою душу. Прощайте.



Три года провела она в монастыре как послушница. Собрала она детей-сирот из деревни и устроила детский церковный хор. Посещала больных — и сербов, и турок из близлежащих мест Приеполья, помогая и утешая их. Все больше народа стало приходить в монастырь, теперь и из-за нее, а не только ради отца Каллистрата.



Когда исполнилось три года ее жизни в монастыре, старец Каллистрат одел Юлию в монашескую рясу перед гробом Святого Саввы и дал ей имя Кассиана.


Юлия была несказанно счастлива, и говорила:



— Это для меня более желанно, чем быть повенчанной с царем.



— Теперь ты обвенчана с Царем, с Царем над царями, — улыбнувшись, сказал ей старец.



На Успение, отслужив Литургию, отец Каллистрат слег в постель. Он позвал к себе Кассиану и вручил ей рукопись со словами:



— Это все, что я хочу оставить тебе. Все то, о чем я говорил тебе все эти годы, здесь записано, чтобы ты помнила мои


слова. Ангел Божий явился мне сегодня за Литургией, чтобы через три дня забрать мою душу. А ты, дочь моя золотая, продолжай трудиться и расти, расти в любви Божией.



Ровно на третий день отец Каллистрат умер. Кассиана зажгла свечу и сама закрыла ему глаза.



Такой великий духовник, как отец Каллистрат, встречается не часто, раз в сто лет. После отца Каллистрата в Милешево были менее искусные духовники. Поэтому народ удвоил свою любовь к матери Кассиане как носительнице той великой благодати веры и любви, которой жил и дышал покойный старец Каллистрат.



Заканчиваю таким напоминанием: в наше время есть три великих вещи в Милешево — как для сербского православного народа, так и для многих мусульман: это гроб Святого Саввы, память об отце Каллистрате и монахиня мать Кассиана.



Слава Богу и Святому Савве. Упокой душу отца Каллистрата. Жизнь и здравие матери Кассиане. Аминь.



Йово Сарайлия.



— Этим, господа, завершается рукопись покойного отца моего Иова Сарайлии, — сказал Павле. — Спасибо вам за внимание, а теперь пойдемте отдыхать. Нам предстоит еще целый день пути до святого Милешево.

Загрузка...