Кастанеда, Магическое путешествие с Карлосом

Маргарет Раньян Кастанеда

Магическое путешествие с Карлосом

Перев с англ. С. Алексеева.

Наконец-то перед нами достоверная биография Кастанеды! Брак Карлоса с Маргарет официально длился 13 лет (I960-1973). Она больше, чем кто бы то ни было, знает о его молодых годах в Перу и США, о его работе над первыми книгами и щедро делится воспоминаниями, наблюдениями и фотографиями из личного альбома, драгоценными для каждого, кто серьезно интересуется магическим миром Кастанеды.

Как ни трудно поверить, это не "бульварная" книга, написанная в погоне за быстрым долларом. 77-летняя Маргарет Кастанеда - очень интеллигентная и тактичная женщина. Как она объяснила, публикуя книгу в 1997 году, "для всего на свете есть свое время. Сейчас пришло время мне поделиться чудесными воспоминаниями о том человеке, которого я всегда буду любить. Надеюсь, что мне удастся ответить на некоторые из вопросов, задаваемых любознательными читателями книг Карлоса".

Похоже, что цель, поставленная автором, достигнута. Перед нами действительно воспоминания любящей женщины, которая так и не смогла оправиться от главной разлуки в ее жизни. И подробный отчет о подлинных событиях и людях, который будет интересен как поклонникам Кастанеды, так и скептикам, подозревающим в "учении дона Хуана" величайшую философскую мистификацию второй половины XX века.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение

Часть первая. Истоки

Часть вторая. Замороченные аллегорией

Эпилог

Об авторе

Не пиши на камне или на дереве,

Что я был честным или сто я был хорошим,

Но напиши дымом на пролетающем бризе

Семь слов, и слова эти

Содержат больше, чем целый том:

"Он жил, он смеялся и он понимал".

- Дон Блэндинг, "Моя эпитафия"

Введение

Карлос посмотрел на меня своими большими карими миндалевидными глазами. Он явно находился в проказливом настроении.

- О, мисса Раньян, я начну революцию, которая будет продолжаться всю нашу жизнь и в которой вы примете самое непосредственное участие, - заявил он и засмеялся. Его смех чем-то напоминал воронье карканье.

- Карлос, ты сумасшедший! - отвечала я. Он поднял меня и перекинул через плечо. Я ударила его своей сумкой, и, смеясь, мы упали на землю. Я была просто очарована этим миниатюрным человеком, которому предстояло стать моим мужем.

В первые дни своего пребывания в Лос-Анджелесе Карлос подружился с круглолицей и темноглазой костариканкой по имени Лидетт Мадуро, которая жила вместе с матерью. Он называл свою подружку Нанеккой и частенько встречался с ней вплоть до конца 1955 года. Именно Лидетт привела Карлоса в мой дом в декабре того же года. Миссис Анхела Мадуро, ее мать, сшила для меня на рождественские каникулы два вечерних платья. Карлос сопровождал Лидетт по поручению ее матери. Он молча сидел в углу, пока я примеряла платья. Они были просто великолепны. Одно было голубым, с заниженной талией и шантильской тесьмой, отделанной полосками горного хрусталя. Юбка довольно короткая, с буфами сзади. Другое платье - из шелковистой парчи цвета спелого мандарина, с китайским орнаментом. И то и другое превосходно сидели на моей фигуре. Когда Карлос и Лидетт уже собирались уходить, она вдруг остановилась в дверях и объявила:

- Кстати, Маргарита, этой мой друг Карлос из Южной Америки.

Он молча улыбнулся мне, после чего они повернулись и ушли. Я закрыла за ними дверь и на какое-то время застыла, потрясенная его взглядом. При воспоминании о только что состоявшейся встрече у меня стучало в висках. Я не могла забыть этого человека, поскольку чувствовала - своим взглядом он дал мне понять, что скоро придет снова. Однако он так и не пришел.

Вскоре после этого я отправилась в семейство Мадуро, чтобы последний раз примерить и забрать свои платья. Перед тем, как выйти из дома, я испытала некий подсознательный импульс, заставивший меня совершить не совсем обычный поступок. Я записала свое имя, адрес и телефон на форзаце книги Невилла Годдарда "Поиск", надеясь при первом удобном случае вручить ее Карлосу.

Прибыв в дом Лидетт, я застала ее врасплох. Мое предчувствие оправдалось - Карлос находился там. Одно из моих платьев лежало на постели. Карлос и Лидетт беседовали, не замечая меня, и так продолжалось до тех пор, пока я не откашлялась и не сказала: "Здравствуй, Лидетт".

Она удивленно обернулась ко мне, а Карлос улыбнулся.

- Карлос, моя мать хочет, чтобы ты помог ей на кухне, - заявила Лидетт, а когда он ушел, приветливо заметила:

- В следующий раз звони перед тем, как прийти.

Я понимала, что она была безнадежно влюблена в этого человека, хотя и уверяла, что это лишь друг семьи. Впрочем, ей не о чем было беспокоиться сама я не собиралась влюбляться снова. Это было единственное, в чем я была уверена. Тем не менее я испытывала определенную нервозность и хотела поскорей уйти.

Но надо было примерить платья и упаковать их, чтобы взять с собой. У меня бывали вечеринки, и мне следовало выглядеть надлежащим образом. И вдруг Лидетт заявила, что платья не совсем готовы.

- Моя мать тебе позвонит, - ответила Лидетт, а затем вдруг резко сменила холодный тон на дружелюбный и принялась вспоминать наше общее прошлое. Одно время я встречалась с ее братом, который впоследствии был убит во время коста-риканской революции, да и вообще провела немало счастливых часов в этой семье.

Прощаясь со мной, Лидетт спросила:

- Тебе действительно нравится Карлос?

- Да, он просто очарователен.

- В таком случае, я должна тебя предупредить - остерегайся его, ибо он обладает силой...

- Силой? - изумилась я.-Да он едва достает мне до плеча.

- Я имею в виду не физическую силу, - прошептала Лидетт, - он способен очаровать твою душу, поскольку он курандеро.

-Кто?

- Шаман, маг.

Я недоверчиво посмотрела на Лидетт. Карлос, может быть, чем-то походил на молодого индейца, но никак не на старого колдуна.

-Да, я не сомневаюсь в том, что он настоящий маг, - с юмором согласилась я, совершенно в это не веря.

- Я знаю, что это правда, и ты тоже скоро в этом убедишься, если не будешь соблюдать осторожность.

Полагая, что она хочет отпугнуть меня от мужчины, которого уже считала своей собственностью, я попыталась ее успокоить:

- Не волнуйся, Лидетт, меня не так уж тянет к твоему Карлосу.

Мне бы хотелось, чтобы это было правдой, но со мной уже что-то происходило - я не знала, что именно, - благодаря чему я чувствовала, что еще увижусь с Карлосом.

"Мне кажется, вы лжете, мисс Раньян", - ответили мне глаза Лидетт, после чего она молча проводила меня к двери. Здесь мы на мгновение замешкались: я - стоя на первой ступеньке лестницы, Лидетт -у дверного косяка. Внезапно из-за ее спины появилось широко улыбающееся лицо Карлоса его зубы были похожи на жемчуг.

- До свиданья, мисса Раньян, - сказал он, выступая вперед и протягивая мне руку. Я проворно достала из сумки заранее приготовленную книгу Невилла Годдарда и вручила ему. Он сунул ее под мышку - подальше от подозрительного взгляда Лидетт - и вернулся в дом. Лидетт помахала мне вслед. Я дошла до автобусной остановки и села на скамейку рядом со старой леди, у ног которой стояла магазинная тележка, полная всевозможных бутылок. Женщина попросила подаяния. Заглядывая в сумку, я заметила, что у меня трясутся руки. В доме Лидетт со мной явно что-то произошло. Что именно - я пока не знала, но нечто очень возбуждающее.

Пока автобус громыхал по Уайн-стрит и сворачивал на Уилширский бульвар, я смотрела на светящиеся окна домов и в каждом из них видела отражение лица Карлоса.

"Незачем пытаться звонить ему, ведь у него теперь есть мой номер", твердила я себе. В глубине души я была уверена в неизбежности нашей новой встречи. Вспоминая его лицо, я посылала ему мысленное сообщение: позвони мне. После этого началось длительное ожидание...

И одновременно началось мое магическое путешествие с Карлосом Кастанедой.

Часть первая. Истоки.

1

Этой ночью ему снился все тот же сон. Босой и испуганный, он вновь одиноко бродил по пустыне, ища там ту странную силу, которую называют союзником и которая представляет собой нечто вроде духовного наставника или психического существа. Последний ритуал перехода состоял в том, что Карлос должен был найти ее и победить. Итак, он находился в дикой и пустынной местности, одиноко бредя среди кустарников и кактусов и ощущая себя заброшенным на необитаемый остров. Единственное, о чем он думал, - так это о двенадцати годах, которые провел здесь. Двенадцать лет в качестве ученика мага, изучая все его ритуалы и методики. Четверть жизни он потратил на подготовку к этому моменту... экзистенциальному моменту! Двенадцать лет!

Но абсолютно ничего не происходило. Вокруг не было даже ящериц, зато царило полнейшее безмолвие. Только кустарники, кактусы и отбрасываемые ими предрассветные тени. Складывалось впечатление, что Карлосу суждено было остаться там навеки, и вдруг он увидел нечто - это был огромный и неуклюжий человек с толстыми руками. Человек был одет в темную куртку, штаны и красный шейный платок, который выглядел в подобном месте крайне нелепо. Тонкие призрачные скулы, огромный худой нос и два отверстия - там, где должны были находиться глаза. Испытывая благоговейный страх, Карлос отступил назад, и в следующий миг вся эта сцена словно бы воспарила над самой собой.

Затем союзник начал приближаться к Карлосу, делая большие шаги и глубоко зарывая каблуки в песок. Внезапно в небе появились ястребы. Это, без сомнения, была развязка, решающая битва "человека знания"! Потребовалось 12 лет, чтобы достичь этого момента.

Но дальше ничего не произошло. По какой-то непонятной причине все постоянно замирало на одном и том же месте приближения союзника. Среди ястребов появилась ворона, кружившая по знойному мексиканскому небу. Это был знак, метафора, последнее звено, соединяющее его с прошлой жизнью, в которой он, так сказать, был настоящим, а не персонажем из собственных книг, - ив одно поразительное мгновение Карлос понял, что это его последняя слабость, которую предстоит одолеть, последнее звено, которое предстоит разорвать, прежде чем он станет человеком знания. И пока он стоял там, подробности его ученичества стирались из памяти под натиском прилива...

Старый индеец, плывущий в воздухе и взбирающийся на водопады, алкалоидные грезы в грязных хижинах, осознанные сновидения, жевание пейота, союзники с лицами земляного цвета, галлюцинации, трансовый бег, первые лекции о видении, легендарная встреча с доном Хуаном.

...И внезапно он вновь вернулся к началу. Все, чему он учился ранее, опять оказалось новым и неизведанным, в том числе и главное правило: разорви все узы! Не существует совпадений или снов, а есть только мимолетные и непостижимые образы, раскалывающие твой череп. Неожиданно Карлос оказался в каком-то непрерывно скользящем потоке, состоящем из миллиона цветовых оттенков.

- Чочо! - крикнул он вороне, но она находилась слишком высоко. Карлос Кастанеда приподнялся на постели. - Чочо!

Нэнни, студентка УКЛА*, которая была с ним в Уэствуде, подошла к матрасу, села рядом с Карлосом и обняла его обеими руками. (УКЛА, англ. UCLA - аббр. от Калифорнийский Университет в Лос-Анджелесе. - Здесь и далее прим, ред.)

- Нет, -мягко сказала она, - его здесь нет. Он вернулся к своей матери. Это всего лишь сон.

- Но я же был там, - прошептал Кастанеда. - Я был именно там.

- Еще нет, - улыбнулась Нэнни, гладя его волосы, - еще нет.

Знаете, это не так-то просто! Как изложить на бумаге все эти необъяснимые видения, причем сделать это так, чтобы их смог понять любой обыватель от Скенектади до Лонг-Бич? Карлос Кастанеда имел с этим колоссальные проблемы, просыпаясь по ночам в холодном поту и пытаясь реконструировать свои видения так, чтобы придать им смысл. Нельзя сказать, что его книги - это результат его ночных кошмаров. Напротив, он долгие годы изучал в библиотеках колдовство и индейскую культуру, много путешествовал по мексиканским пустыням и посвятил четверть жизни сбору информации о лекарственных растениях, расспрашивая о них местных жителей. Другую четверть жизни он посвятил исследованию их странной палеолитической философии. Он отдал свой долг мистицизму и великому богу Антропологии, более того, он провел несколько лет стуча по клавишам пишущей машинки, чтобы подробнейшим образом рассказать все свои истории. И вот теперь, весной 1974 года, издав три книги и подготовив четвертую, он стал на Западе не просто культовым героем или легендой, он стал... Кастанедой - Человеком Силы.

Всего этого он достиг посредством трансформации основных идей восточной философии в чисто шаманистские суждения - но в этом и была заключена определенная опасность. Смысл всегда один и тот же: за пределами реального мира, которым ограничено обычное человеческое "я", существует иная реальность. Все, что он делал, - это сидел за своей машинкой, закатывая карие глаз в процессе глубокой метафизической концентрации и пропуская все через свой Великолепный Мистификатор. Наконец оттуда доносилось нечто вроде: "Знание - это мотылек" или "Смерть всегда стоит слева". Нечто парящее и загадочное. Попытка понять, о чем говорит Карлос Кастанеда, напоминала стрельбу по движущейся мишени - однако все пытались это сделать.

Единственная вещь, которая для этого требуется, - это его книги, его удивительные истории о том, как однажды, будучи студентом УКЛА, Карлос случайно встретился со старым индейцем, которого он называл доном Хуаном и который открыл ему уникальное видение мира, разделяемое сообществом центрально- и южноамериканских магов, считавшихся давно вымершими. Однако они существовали - студент Кастанеда жил среди них и писал о них. Двенадцать лет - с 1960 по 1972 год - Карлос, по его собственным словам, находился в ученичестве у дона Хуана, постепенно проявляя себя в роли индейского травника, лекаря, колдуна, воина, брухо и мастера эклектичного ритуала. В первые годы ученичества Карлоса дон Хуан использовал три наркотика - пейот, грибы и дурман. Эти наркотики должны были сорвать с него оболочку культуры и в конечном итоге лишить Карлоса безопасного и надежного восприятия мира.

Карлос описал свой ученический опыт в четырех книгах, опубликованных с 1968 по 1974 год. Это был воплощенный идеал Гессе - студент, стремящийся к познанию жизни, встречает духовного наставника. Причем Карлос уверял, что все произошло именно так.

Итак, имеется парень из Лос-Анджелеса, который, по его собственным словам, вел какое-то странное метафизическое существование в мексиканской пустыне и вернулся оттуда, чтобы рассказать об этом. В своих четырех книгах, которые с самого начала были не столько антропологическими, сколько философскими, он изложил беседы, ритуалы, галлюцинации, рассуждения и объяснения самого шамана - то есть целую систему. И все это не имело своего окончательного объяснения. Даже сам Карлос признавал, что вся его работа дает лишь поверхностное представление о том, как старый седой брухо из племени яки видит мир. Главное, писал Карлос, -это понять, что наш мир "здравого смысла" является результатом социального консенсуса. В этом состояла главная идея феноменологии, которой Карлос увлекался во время своей учебы в университете.

В своей первой книге "Учение дона Хуана: путь знания индейцев яки" Карлос описал митоты - церемонии употребления пейота, во время которых участники не просто смотрели, а видели. То есть они использовали абсолютную телесную осознанность для того, чтобы посмотреть на мир свежим взглядом и увидеть его таким, каков он есть сам по себе, а не таким, каким он предстает в результате поучений, вдалбливаемых в человека с момента рождения. Маги способны остановить "поток интерпретаций", которые создает наше немощное восприятие вещей. То, что остается у вас после этого, - это поразительное восприятие мира, при котором тело овладевает разумом.

В том же "Учении" Карлос описывает свою первую встречу с доном Хуаном, которая произошла на автобусной остановке в Аризоне. Кастанеда готовил для университетской газеты материал о психотропных веществах, используемых местными жителями. В процессе разговора с доном Хуаном он понял, что тот немало об этом знает. Но лишь через год старый индеец признал, что обладает неким таинственным знанием и согласился ознакомить с ним Карлоса. Это можно было считать революционным шагом с его стороны, поскольку между магами существовала жесткая договоренность о том, чтобы передавать "секреты мастерства" лишь своим детям. Однако дон Хуан сделал исключение, и Карлос, который считал себя самым малообещающим подмастерьем, начал свое ученичество сначала в Аризоне, а затем в Соноре (Мексика). Для начала старый индеец предложил ему поваляться в разных местах рамады (веранды вдоль фронтальной части дома), чтобы найти свое место, где бы он чувствовал себя абсолютно надежно. Шесть часов Карлос перекатывался по веранде, прежде чем начал воспринимать тончайшие нюансы различного местоположения. Наконец, он выбрал себе место, которое дон Хуан назвал ситио, - то есть место, дающее ощущение максимальной силы. Ученичество началось.

Через несколько месяцев Карлос и дон Хуан отправились в дом другого индейца, где Карлос впервые попробовал пейот и испытал вызываемые им "парящие" галлюцинации. Чтобы стать человеком знания, надо было изучить жаргон магов и предпринять определенные шаги, которые предписывались древней традицией. Существовал специфический вид сатори*, называемый видением, в котором мир приобретал новое, экзистенциальное значение. В системе брухо союзники находились на периферии и были готовы в любой момент помочь ученику - дать совет, придать сил и так далее. Кроме того, существовала и такая сила, как мескалито, - то есть защитник и учитель, вызывающий необычные состояния сознания и уводящий за пределы привычной реальности. (Сатори (яп.): в дзэн-буддизме - состояние "пробуждения" или "моментального просветления").

Хотя все это было ему довольно чуждо, Карлос преуспел в распространении этих примитивных религиозных идей, сделав это ловко и интересно. Он подробно излагает долгие философские беседы со своим индейским учителем. Именно эти беседы придавали глубину и многозначительность всем шаманским ритуалам и методикам, которые могли показаться постороннему взгляду довольно глупыми и бесхитростными. Из мира своих галлюцинаций Карлос вернулся с максимально подробными записями первобытных представлений об аде. Первым такие записи сделал католический монах Бернардино де Саагун, наткнувшийся на "праздники пейота" в северных районах Мексики.

Однажды в одном приграничном городке дон Хуан объяснил Карлосу, что человек знания имеет четырех врагов. Как и большинство его объяснений, оно было великолепно задумано, сложно сконструировано и при этом лишено обычной земной логики.

Первым врагом человека знания является страх неизвестного. По мере начала обучения, учеником овладевает второй враг - ясность разума. Как объяснил дон Хуан, с одной стороны, ясность разума может рассеять страх, с другой - ослепить посвященного невероятным психическими возможностями, позволяя ему покидать чувство реальности слишком быстро. Это вопрос нахождения надлежащей быстроты смены картин реальности - от картины обывателя к картине шамана. В процессе этой смены появляется ощущение личной силы - тайного вида той древней силы, которая может сделать ученика жестоким и капризным - как большинство тех старых пердунов, что живут в мексиканской пустыне. У тех, кто способен справиться с этим и использовать свою силу для понимания алогичного космоса, остается последний враг, который стоит у них на пути. Этот четвертый враг называется старостью.

И, как учил дон Хуан, справиться с этим врагом до конца невозможно -можно лишь какое-то время удерживать его на расстоянии. Все это Карлос досконально описал в своей первой книге.

Вторая, называвшаяся "Отдельная реальность: продолжение бесед с доном Хуаном", включала новые сведения о старом индейце, его приключениях и методиках. Кроме того, там появился дон Хенаро - супермен из племени масатеков, обожавший выписывать пируэты на краю водопада и парить в нескольких дюймах от пола. Если дон Хуан предпочитал беседы в стиле Сократа, то дон Хенаро - творческую гимнастику. Эта книга была посвящена второй стадии ученичества Карлоса, которая проходила с апреля 1968 по октябрь 1970 года. В конце книги дон Хенаро попытался отучить Карлоса от пристрастия к западной логике и рационализму, продемонстрировав нарушение аристотелевских законов относительно свойств пространства и времени. В одно мгновение он покрыл десять миль - переместился с открытого пространства на отдаленный горный выступ, находившийся в десяти милях от первого места. Это было невероятно!

Читатель вправе подумать, что индейцы манипулировали сознанием Карлоса, тем более что в тех местах нет указательных столбов. С этой точки зрения можно рассматривать и полет самого Карлоса, описанный им в той же книге. Однажды в полдень, под руководством дона Хуана и с помощью маленькой дозы дурмана, Карлос почувствовал, как отрывается от земли и летит над пустыней. Когда он вернулся назад, то первым делом спросил у дона Хуана действительно ли он летал или это были галлюцинации? По мнению индейца, вопрос был абсурдным, ибо в этом и состоит самая суть колдовства. Прежде всего, все зависит от точки зрения. В мире магов полет Карлоса был иным, чем, например, полет вороны, но от этого не менее реальным. Это был полет человека, отведавшего дурмана, а все те произвольные различия, которые проводятся в западном мире, были для шаманов такими же неуместными, как различия между сном и бодрствованием.

В начале своего ученичества Карлос употреблял наркотики, а потому мог объяснить все происходящее именно их воздействием. Однако в конце своей тетралогии о доне Хуане он начал испытывать все эти экстраординарные феномены - огни, цвета, союзники, силы, необъяснимые звуки, - обладая ясным и не замутненным сознанием. Для него стало совершенно очевидно, что индейцы - эти дети пустыни - были не только прародителями сложных первобытных религиозных систем, но и обладали совершенно уникальным взглядом на мир. И этот взгляд был весьма перспективным, имел всемирное значение и мог совершить такую же интеллектуальную революцию в мировоззрении, какую совершили идеи Ницше, Дарвина, Эйнштейна. Внезапно все представления о европейцах как единственных существах, способных к созданию системы рационального мышления, зашатались и рухнули.

В своей третьей книге "Путешествие в Икстлан" Карлос возвращается к своим "полевым" заметкам, которые он сделал во время двух первых лет ученичества. Большую часть этой книги, кроме трех последних глав, представляет собой тот материал, который ранее был исключен, поскольку не имел непосредственного отношения к галлюцинациям. В первые дни ученичества наркотики были самым пленительным средством превращения в первобытного человека знания. Спокойные собеседования, изучение шаманского словаря и целая серия эзотерических уроков пришли позже, когда он уже осознал пределы использования наркотиков. После этого Карлос вновь вернулся к ранним беседам. В "Путешествии в Икстлан" ничего не говорится о психотропных средствах, зато описываются лекции мага, в которых он излагает свои представления о смерти и рассказывает о различных методиках просветления. В конечном счете все объясняется тем, что обычное восприятие мира - всего лишь "описание".

Последние три главы содержат новый материал, представляющий собой рассказ о третьей стадии ученичества, начавшейся в мае 1971 года. Карлос по-прежнему много пишет о доне Хуане и доне Хенаро, уделяя особое внимание изумительной пантомиме последнего и поразительным физиопсихическим фокусам вроде исчезновения, а затем появления машины Карлоса, причем все это происходило посреди пустыни. Чуть позже Карлос встретился с койотом и сумел на время отказаться от своего культурного менталитета, чтобы, фактически, пообщаться с животным. Это оказалось настолько тяжелым делом, что почти граничило с шизофренией. Дон Хенаро предупредил Карлоса об опасности, объяснив, что его путешествие в Икстлан - это всеобъемлющая и пугающая метафора того, что может случиться с душой, не готовой к более глубокому погружению в тайны шаманства.

Когда дон Хенаро был молодым, то выбрал обряд перехода в виде борьбы с союзником. По его словам, он встретил союзника на равнине, но оказался недостаточно силен и был заброшен им в ад, где люди обычно появляются лишь в качестве призраков. Но Хенаро постоянно двигался, направляясь к своему дому в Икстлане и совершая путешествие, которое, как он говорил, никогда нельзя будет довести до конца. Суть этой весьма мистической истории состояла в том, что однажды Карлос обнаружит себя лицом к лицу с союзником и вынужден будет вступить с ним в борьбу. Если он окажется готов к этому - то есть его личная жизнь будет в порядке и сил хватит, то он обнаружит себя живьем в реальном но отдельном - мире магов.

И вот Карлос вновь сидит за пишущей машинкой, пытаясь придать всему этому смысл. Он опускает глаза и прищуривается, причем белки его глаз испещрены красными прожилками от недосыпания, однако единственное, о чем он может думать, - так это о своих проклятых ночных кошмарах. Он уже несколько недель подряд не спал нормальным, освежающим сном. Каждую ночь ему снилась ужасающая сцена того, как он, босой, бредет по предрассветной мексиканской пустыне, ища союзника, с которым ему предстоит сразиться. Если он победит, то заслужит титул брухо, но зато если проиграет...

Однако дело никогда не заходит так далеко. Он наконец встречает союзника, после чего уровень адреналина в крови резко возрастает. Глядя в пустые глазницы союзника и дрожа от возбуждения, Карлос просто стоит на месте, готовый довести схватку до конца. Затем вновь появляется ворона, и по какой-то непонятной причине все словно куда-то исчезает и растворяется. После этого Карлос просыпается и садится на постели, осознавая, что находится у себя дома в Уэствуде. С него градом льет пот, а он думает лишь об одном - когда же этот проклятый кошмар исчезнет?

Но, в конце концов, кому же и нести эту психическую ношу, как не Карлосу Кастанеде? Ведь он - один из немногих европейских рационалистов, который глубоко проник в практику индейской магии. Карлос так долго ее изучал, что она больше не покажется ему ни слишком примитивной, ни слишком гармоничной.

Еще в студенческие годы он прекрасно понимал, что ритуалы мексиканских брухо не возникли вдруг в I960 году. Они были по-настоящему первобытными, насчитывая в своей истории две, а то и три тысячи лет и восходя к культу пейота и грибов у ацтеков и толтеков, шаманов Сибири и Южной Америки. Карлос не просто так наткнулся на эту проблему. Хотя он родился в Перу, но старательно уверял в том, что происходит из Бразилии. И все же свое путешествие Карлос Арана начал не из Бразилии или Аризоны, Соноры или Оахаки, а с площади в Кахамарке, где он впервые узнал о существовании брухо.

2

Перуанская зима продолжается с июня по ноябрь. В это время над Андами висит разреженный туман. На западном побережье преобладают пейзажи пустынь, похожие на лунные ландшафты, над которыми носится холодный ветер, продувающий до мозга костей. В треугольнике, углами которого являются Трухильо, Кахамарка и Лима, живут индейцы племени кечуа в своих соломенных башмаках и шерстяных сарапе, которыми они спасаются от полночного бриза, дующего со стороны течения Гумбольдта. На западе находятся тропики, непроходимые джунгли и истоки Амазонки.

Салас -маленькая деревушка, расположенная на побережье Тихого океана, имеет репутацию столицы северных курандеро, народных целителей. Неподалеку от Саласа находятся священные глубоководные лагуны, по берегам которых растут волшебные растения северного высокогорья. На высоте двенадцать тысяч футов над уровнем моря, вблизи от южной границы с Эквадором, раскинулись самые знаменитые лагуны Южной Америки, Лас-Хуарингас. Вдоль поросших тростником берегов скользят каноэ, в которых сидят темно-коричневые курандеро и брухо, и кажется, что поток времени уносится вспять, в каменноугольный период. Они всегда носят с собой кожаные сумки, наполненные нюхательным порошком вилка и наркотическими растениями. В этих предгорьях словно бы находится природный супермаркет, наполненный психоделическими товарами: листья коки, священное растение дурман, древесные грибы Psilocybe и аяхуаска, "лоза духов мертвых". Тут и там же торчат изумрудные органные трубы "материнского" кактуса Сан-Педро, - самого сильного психоделического растения фантастического мира Лас-Хуарингас.

Сотни лет курандеро жили на высоте 12 тысяч футов над всем остальным миром. Они разрезали Сан-Педро на длинные куски, несколько часов кипятили их в своих черных горшках, а затем, задирая головы к звездному небу, пили этот волшебный настой. Под его воздействием, как утверждали курандеро, стираются все границы, исчезают все координаты и остается лишь полусознательное состояние, называемое ими "скользящим потоком".

В долине реки Чикама, примерно в 50 милях западнее того места, где родился Карлос Кастанеда, в тени мимоз и эвкалиптов находится так называемый "Храм брухо". Две пирамиды - Коа и Приета - возвышаются на плато, как коричневые стражи, изрядно потрепанные погодой. Внешняя стена храма разрушена, благодаря чему открывается вид на древние рисунки. Терракотовые фризы тянутся вдоль потолка, на котором схематично изображенные кошки и ящерицы вечно танцуют свой последний танец. За сотни лет до строительства храма это место считалось священным. Здесь собирались молодые люди из Кахамарки, чтобы на закате перуанского солнца внимать шаману с костлявым лицом, который рассказывал им легенды о союзниках и духах. Он был таким старым, что уже не имел имени, зато мог объяснить, что горы - это на самом деле сновидящие брухо, а животные и растения неразрывно связаны с ними. Растения, как и люди, растут и умирают. И те и другие едят, оставляют потомство и общаются с окружающей средой. Шаман рассказывал, что, несмотря на кажущееся отличие, существует определенное родство между миром людей и миром растений, более того, это, фактически, один и тот же мир. Однако некоторые растения обладают весьма специфическими свойствами. Они являются магическими домашними духами и силами, благодаря которым человек обретает уникальное восприятие мира. В сущности, эти растения словно бы хотят поделиться с людьми своим взглядом на "отдельную реальность". Чтобы верно понимать эти взаимоотношения и правильно воспринимать природу вещей, человек должен избавить свое сознание от всех культурных наслоений, которые он накопил в процессе социализации, а затем встать на выходе "скользящего потока" и увидеть.

Легендарный Шаман долины реки Чикама стал широко известным во всей Южной Америке благодаря тому, что он в общих чертах обрисовал систему мышления, которая время от времени и в той или иной степени оказывает влияние на всех жителей американского континента.

Разумеется, далеко не впервые человеко-бог вскинул свою косматую голову, чтобы посмотреть на звезды, а затем заглянуть внутрь самого себя. Во всем мире существовали люди, занимавшиеся шаманством. Еще в эпоху палеолита магдаленские художники рисовали своих шаманов, одетых в бизоньи шкуры, на стенах пещер в Труа-Фрере. Потом были египетские фанатики грибов и африканские шаманы из опаленных солнцем эмиратов Судана. Шаманы и маги были везде. Словно эпидемия, шаманство прокатилось по западной Евразии и Сибири, а затем пересекло Балтику и Тихий океан. Где бы ни росли магические растения, там же были и духи. На равнинах Северной Америки рос пейот, в Оахаке грибы, в Индии - загадочная сома, в Перу - аяхуаска, дурман и Сан-Педро.

Как и все его предшественники из других стран и времен, Легендарный Шаман объяснял своим ученикам, что растения не самоценны, а лишь являются средством достижения цели, которая даже в те времена называлась видением. Для инков это не имело никакого смысла, поскольку они были устремлены к звездам и плохо относились к наркотическим традициям курандеро, а еще хуже к их индивидуализму. Спустя триста лет на американский континент пришло христианство, но сразу ничего не изменилось, да и не могло измениться. Это как если бы Писарро пленил Атагу-альпу в нижней части Кахамарки - и сразу бы повсюду появились миссионеры, которые бы стали строить церкви, крестить новообращенных и рассылать во все стороны филантропическую помощь. Да, новообращенные действительно были, но были и те, кто не желал расставаться с прошлым, в частности, существовали курандеро, являвшиеся потомками тех курандеро, что жили еще при инках, не говоря уже о потомках тех, кто хоть однажды сидел у ног Легендарного Шамана. Их богами была дева Мария, Святой Отец и "материнский" кактус, который они называли Сан-Педро, но их духом был курчавый хомбре*... Мескалито. (Хомбре (исп.) -человек, мужчина).

В начале его исследований история еще не слишком довлела над Карлосом. Но постепенно он стал понимать, что индейцы, у которых он брал интервью, были остатками некогда всемогущего шаманского племени. Они помнили магические заклинания, ритуалы и свои попытки видения, более того, создавалось впечатление, что они действовали в системе, главным правилом которой было сметание всяких границ.

В конце декабря 1960 года Карлос рассказал о том, как дон Хуан учил его освобождаться от своего прошлого, оставлять друзей и все, что было для него раньше дорого, для того, чтобы усвоить новый образ жизни. Индейцы называли это становлением человека знания, причем это становление включало в себя довольно сложный процесс очищения от личного житейского опыта - именно этим и занимался Карлос Кастанеда. Хотя он никогда не писал об этом в своих книгах, но он действительно отдалился от меня в сентябре 1960, порвал со многими друзьями, начал вести беспорядочный образ жизни, пропускал деловые встречи и все больше времени проводил в Мексике.

К 1965 году у Карлоса уже была готова внушительная рукопись, однако не было денег на ее издание. Кроме того, он разочаровался в своей дипломной работе и некоторых преподавателях своего университета. Его первая книга "Учение дона Хуана" была опубликована три года спустя. За ней последовали вторая и третья книги. В конце 1974 вышла четвертая, заключительная "Сказки о силе", которую выпустило издательство "Саймон энд Шустер".

Она была основана на данных 1971-1972 годов и рассказывала о конечной стадии ученичества. Карлоса готовили к обряду инициации. Он состоялся в пустыне, где дон Хуан наконец лишил себя таинственности, дав подробные объяснения своей деятельности в качестве шамана и наставника. Достигнув наивысшей стадии ученичества, Карлос вдруг осознал, что все словно бы разлетелось на клочки, а его собственное сознание раскололось на фрагменты "чистого разума".

- Я собираюсь заняться практикой, - сказал мне Карлос однажды ночью в октябре 1973 года. - Я должен был уйти, чтобы понять, о чем они говорили. Я должен был написать обо всех этих чрезвычайно важных вещах. Сейчас у меня ничего нет. У меня есть штаны и трусы, и это все, что у меня есть в этом мире.

Довольно странно было слышать это от самого популярного мистика 70-х годов, на банковском счету которого лежали миллионы долларов, три книги были опубликованы, а четвертая полностью готова к печати.

- Она не выйдет, - с каким-то надрывом говорил Карлос. - Я еще должен поработать и привести свою бедную голову в порядок.

Но его беспокоили не только ночные кошмары, долгие месяцы, проведенные за проклятой пишущей машинкой, и концовка, которая никак не удавалась, - за всем этим стояло нечто большее. Главное, что подтачивало его сознание изнутри, это то, что он, Карлос Кастанеда, беспристрастный летописец и кабинетный сочинитель, действительно начал верить во все написанное самим собой.

3

Основная загадка Кастанеды основывалась на том факте, что даже его ближайшие друзья не были уверены в том, что он из себя представляет. В начале 70-х годов, по мере того, как его книги начали приобретать все большую популярность, сам Карлос становился все более мрачным и загадочным. До тех пор пока в мартовском номере журнала "Тайм" за 1973 год не была опубликована статья о Карлосе, в которой рассказывалось о его перуанском происхождении, все полагали, что он родился в тех странах, о которых сам рассказывал, - Бразилии, Аргентине или Италии, - каждому он говорил что-то иное. Статья в "Тайм" оказала на последователей Кастанеды довольно забавное воздействие. Те, кто и до этого сомневался во всех его "пустынных историях", прежде всего обратили внимание на тот факт, что он лгал, рассказывая о своей биографии до знакомства с доном Хуаном. Отсюда, естественно, следовал такой вывод - ему нельзя доверять, его книги сфабрикованы, а лгать он начал задолго до того, как стал издавать эти загадочные истории. В конце концов, рассуждали они, если он лжет по поводу столь безобидной вещи, как место своего рождения, то как можно доверять ему в гораздо более невероятных вещах, описанных в его книгах?

Истинные поклонники рассуждали иначе. То, что в его биографии имелись странные неточности, говорило в пользу Карлоса. В конце концов, разве не учил его дон Хуан "стирать свою личную историю", разве в число шаманских методик не входит способ "затемнять" прошлое? Поэтому неточности с биографией лишь подтверждают тот факт, что Карлос продолжал жить в цивилизованном мире в соответствии с доктринами своего наставника. Любые противоречия играют на усиление таинственности образа этого человека.

Внезапно Карлос оказался своего рода "магистром оккультных наук", властителем дум тех тысяч самых обыкновенных наркоманов, которые искали какую-то иную альтернативу. О нем стали распространять самые фантастические мифы и легенды, например, что он бессмертен. Тем временем Кастанеда не являлся на встречи, неделями пропадал в мексиканской пустыне и не подпускал к себе даже самых близких друзей. После того как он стер серию карандашных набросков, сделанных одним художником для журнала "Сайколоджи тудэй", оставив только часть своего лица в качестве иллюстрации к интервью, его поглотила собственная легенда. Он позволил сфотографировать себя для журнала "Тайм", но при этом водрузил перед собой гору эзотерических социологических трактатов, да еще скромно выглядывал из-за растопыренных пальцев, которыми заградил лицо. Идея состояла в том, чтобы защитить свою личность и несколько расхолодить общественное любопытство, тем более что от него требовали все больше информации о доне Хуане и его волшебном видении мира. Но что бы он ни делал - все играло на миф о нем.

Неизвестно, сколько времени ему потребовалось на то, чтобы создать следующую легенду о своем прошлом: родился в Бразилии, сын университетского профессора, учился в элитарной школе Буэнос-Айреса, затем в голливудской средней школе, наконец, в УКЛА. На самом деле все было не совсем так.

Карлос Сесар Сальвадор Арана Кастаньеда родился в Кахамарке (Перу) 25 декабря 1926 года. Он был сыном часовщика и ювелира по имени Сесар Арана Бурунгари, который владел небольшим магазинчиком в нижней части города. Когда Карлос родился, его мать, Сусана Кастаньеда Новоа, была хрупкой шестнадцатилетней девушкой с миндалевидными глазами. Семья отца приехала в Перу из Италии и имела родственников в Сан-Паулу (Бразилия), однако самые близкие родные жили в Кахамарке. Сестра по имени Лусия Арана была его постоянным компаньоном во всех детских играх. Сейчас она вышла замуж за бизнесмена и по-прежнему живет в Перу.

С произношением его фамилии имелись определенные сложности. Согласно иммиграционным записям, Карлос Сесар Арана Кастаньеда прибыл в Штаты в 1951 году. Но живя в Америке, Карлос нередко подписывался как Карлос С. Аранья. Например, в 1957 году, когда он заключал для меня, тогда еще его подруги, соглашение с телефонной компанией насчет кредита. Это непостоянство, по-видимому, брало свое начало из истории, которую он рассказывал друзьям в середине 1959 года. По словам Карлоса, он являлся родственником бразильского гаучо, революционера и искусного дипломата Освальдо Араньи. Если бы его имя на самом деле писалось как Арана, то он вряд ли мог бы рассказывать такую историю. После того как он сократил свое имя до Карлоса Кастанеды, проблема с Араной или Араньей отпала сама собой, однако в своих поздних интервью он продолжал туманно упоминать некоего дядю.

За несколько месяцев до рождения Карлоса Освальдо спас город Итаки во время 80-дневной осады, которой тот подвергся со стороны повстанцев под руководством Луиса Карлоса Престеса. В конце концов, Освальдо прошел через весь этот маленький бразильский городок, волоча за собой по красной пыли раненную ногу, скаля зубы и размахивая пистолетом, как заправский ковбой. Он изгнал коммунистические банды, сохранил Итаки для правительства и, таким образом, заложил основу блестящей карьеры. В следующем году он залечил рану, а затем продолжил карьеру, став последовательно президентом, членом кабинета министров, послом и, наконец, председателем Генеральной Ассамблеи ООН. Но, как уверял Карлос, он до сих пор помнит всех своих перуанских родственников.

- Он говорил, что его дядя возглавлял весь клан, - сказал мне один из старых друзей, - и каждому приказывал, что ему делать. Карлос уверяет, что после его отъезда в США Освальдо посылал ему деньги, однако он отправлял их обратно в Бразилию.

На самом деле патриархом семьи Кастаньеда был дед Карлоса -невысокий, рыжеватый итальянский иммигрант. Он был весьма неглуп, а его морщинистое лицо имело несомненное сходство с доном Хуаном, как его Карлос описывал в своих книгах. Дед любил рассказывать маленькие житейские истории, имевшие неожиданный конец и весьма многозначительные. Кроме того, он постоянно что-нибудь изобретал. В начале тридцатых годов старик завершил один из самых важных своих проектов и созвал весь клан Кастаньеда-Арана для его демонстрации. Когда старик сорвал покрывало, все тетки буквально взвыли, а Сесар, который заранее знал об этом сооружении, торжественно поздравил своего отца со столь замечательным изобретением. Впрочем, Карлос и его кузины были не слишком в этом уверены.

- Это - комнатный туалет, - похвастался дед, сияя от радости, - ну, кто хочет первым попробовать?

Прибыв в 1951 году в Соединенные Штаты, Карлос очень тщательно отбирал те факты своей биографии, о которых рассказывал друзьям. Кое о чем он все-таки проговаривался, особенно в разговорах со мной - своей женой. Мы поженились в мексиканском городе Тихуана в январе 1960 года.

Например, он рассказал мне о том, что, когда ему было всего восемь месяцев от роду, он однажды взглянул на свою тетку и вдруг назвал ее дьябло - что по-испански означает "дьявол". Это было первое слово, которое он произнес в своей жизни. Позднее он неоднократно помогал этой тетке советами по самым разным вопросам.

Карлос рос привлекательным маленьким мальчиком, курчавым, темноволосым, с темно-карими глазами и изящными ручками и ножками. Он был коренастым и невысоким, причем последнее обстоятельство его сильно заботило. Став студентов в Лос-Анджелесе, Карлос часто говорил своим сокурсникам о том, как бы ему хотелось подрасти. Увы, его рост так и не превысил пяти с половиной футов.

В детстве он прислуживал в католической церкви. В 30-е годы церкви Кахамарки были весьма неказистыми, давно лишенными своего серебряного убранства и росписей - кроме двуцветных изображений Иисуса и девы Марии. Три церкви - Сан-Антонио, Эль-Белен и Собор - находились на центральной площади города. Как и все католики, принадлежавшие к среднему классу, Араны демонстрировали глубокое почтение к религии вообще и к папе Пию XI в частности. Впрочем, учась в колледже, Карлос все отрицал, называя себя иудеем-хасидом. В своих книгах он вообще воздерживался от обсуждения традиционной религии.

В 1932 году он поступил в подготовительный класс начальной школы. После занятий, а иногда и на выходных Карлос вертелся в отцовском магазине. Отец постоянно был чем-то занят - то ремонтировал часовые механизмы, то покрывал позолотой износившиеся корпуса карманных часов, однако самым увлекательным занятием с точки зрения Карлоса было изготовление колец. Он не сводил глаз с отца, когда тот предлагал кахамаркским дамам свои изделия, разложенные на синем бархате под стеклом. Дела шли плохо, поскольку в мире разразился экономический кризис, однако всегда находились дамы, которые приносили отцу в починку свои драгоценности или присматривали себе какое-нибудь колечко или браслет.

Карлос живо интересовался работами с медью и золотом, сам принимал в них участие, однако между ним и его отцом имелась большая разница. Карлос видел, что Сесар работает в поте лица, а затем продает изделия своих рук, не думая ни о чем, кроме денег, которые за них можно получить. Однако когда сам Карлос изготавливал какое-нибудь кольцо или браслет, особенно с использованием золота и крученых серебряных нитей, то ему хотелось оставить его у себя или, на худой конец, подарить кому-нибудь, кто смог бы оценить его мастерство. Отец был ремесленником, сын - художником. Продавать изделия своих рук, словно какую-нибудь колесную мазь или удобрения, казалось ему безумием.

Кроме того, его беспокоила еще одна вещь. Наблюдая день за днем скупость покупательниц, Карлос выработал в себе стойкое отвращение к привычкам среднего класса. Например, он понимал, что местные дамы и щеголи не просто покупают драгоценности, но копят имущество. Сам Карлос редко носил драгоценности, зато время от времени дарил свои изделия друзьям и знакомым, считая, что эти поступки возводят его в ранг художника.

- У меня есть дядя-холостяк, который оставил мне в Бразилии дом из 52 комнат, - рассказывал мне Карлос. - Он сделал это потому, что однажды в молодости я сделал и подарил ему маленькое колечко. Он жил в своем доме один, но после того, как я выказал ему свое уважение, разрешил мне переехать к нему. Этот дом всегда будет моим, разве что я не надумаю продать его или сделать с ним что-нибудь еще, - Карлос объяснил, что унаследовал дом в 1960 году, а позднее превратил его в школу для девочек или что-то в этом роде.

Драгоценности, искусство, керамика и архитектура - все это буквально пронизывает историю Перу, так что не было ничего удивительного в том, что молодой Карлос поддался вполне понятному увлечению. Спустя несколько лет, уже учась живописи и скульптуре в Национальной школе изящных искусств в Лиме, Карлос проводил немало часов в музеях и частных коллекциях, изучая ранние археологические находки. История всех этих каменных тарелок и чаш, зеркал из черного янтаря и щитов, бирюзовых подвесок и бисера, костяных лопаточек и колец, золотых масок и мумий насчитывала не одну сотню лет. В прохладных залах Лимско-го музея археологии Карлос Арана изучал различные художественные направления. Там были представлены образцы религиозного культа племен, живших в Амазонии и чтивших богов-ягуаров; керамика моче, выполненная в реалистичной манере; коричневые кирпичи с арабесками; изящные полированные изделия культуры чиму. Карлос внимательно рассматривал макеты строений и храмов, выстроенных инками. Многие из представленных предметов когда-то принадлежали шаманам - например, вазы, изображавшие воинов с маленькими квадратными щитами и булавами, которые хватали побежденных противников за волосы. Иногда там были изображены целители, изгоняющие злых духов или высасывающие яд из ран. Но самыми интересными были длинные ряды чавинских кувшинов, особенно те из них, которые были расписаны ягуарами и кактусами Сан-Педро.

Многое из всего этого Карлос уже видел прежде. Итоги трехтысячелетней перуанской истории лежали на прилавке магазина его отца Сесара, хотя и сведенные до самого примитивного, потребительского уровня. Настоящие шедевры, разумеется, находились здесь, в музее. Вся эта керамика, арабески, кольца и браслеты с орнаментом, расписные кувшины и чеканка - все это и было настоящим перуанским искусством. Карлос внимательно изучал приемы и технологии древних перуанских художников, отмечая то, что его интересовало сильнее всего. Большинство сюжетов имело в своей основе древние мифы и магические ритуалы.

Еще в детстве Карлос слышал рассказы курандеро о воинах, духах и тому подобных вещах. Народные целители пользовались в Кахамарке огромным успехом, однако Араны принадлежали к типичным представителям среднего класса, а потому предпочитали обращаться к представителям современной медицины. Когда Карлос или Лусия заболевали к ним приглашали доктора, а не курандеро. Зато индейцы, нищие метисы и северные горцы безоговорочно верили во всемогущество колдовства. Как и многие другие молодые люди, Карлос проявлял определенный интерес к курандеро, не раз наблюдая за тем, как они покупали и продавали свои волшебные растения. Обычно они сидели за самодельными деревянными прилавками, на которых стояли стеклянные кувшины, называемые сегурос, заполненные растениями и запечатанные для лучшей сохранности духа.

Иногда Карлос был свидетелем того, как курандеро беседовали между собой, рассевшись вокруг бездействующего фонтана, который находился в центре Пласа де Армас. Это была огромная и пыльная площадь, которая служила центром деловой активности Кахамарки. Именно на этом месте несколько столетий назад Писарро пленил Атагуальпу, ознаменовав тем самым поворотный пункт в истории Перу. По воскресеньям эта площадь заполнялась испанскими леди и темными джентльменами-метисами. Величественные скотовладельцы с юга, приехавшие заключать важные сделки, громыхали по бетону своими тяжеленными сапогами. Здесь можно было увидеть и простых фермеров, и щеголей из предместий, и матерей с детьми, и, конечно, загадочных шаманов из Северного Перу.

Наверное, очень немногие из тех, кого Карлос считал курандеро, являлись таковыми на самом деле. Скорее всего, большинство из них составляли старые чудаки, которым просто нравилось слоняться по площади. По внешнему виду их было трудно отличить, ведь сущность курандеро заключалась в их древнем, индивидуалистическом взгляде на мир.

Волшебный настой из кактуса Сан-Педро активизировал "внутренний глаз", который был способен проникать в самую глубинную причину болезни и лечить ее с помощью космических мистерий страдания. Был ли это рак, простуда или одержимость, курандеро мог справиться с чем угодно, поскольку опирался на огромные и тщательно отработанные традиции. Придя на площадь в любой день недели, вы всегда могли застать там пару курандеро, беседующих о растениях и духах. Затем кто-нибудь обязательно упоминал Легендарного Шамана из долины реки Чикама, где находится "Храм брухо", после чего все немедленно снимали свои шляпы в знак глубочайшего уважения.

Курандеро из северных районов Перу всегда были более знающими и образованными, чем их коллеги с юга. Им были ведомы почти все свойства используемых наркотиков. Например, они знали о том, что активным алкалоидом, содержащимся в Сан-Педро (Trichocerreus pachanoi), является мескалин, причем в килограмме кактуса его содержится примерно 1,2 грамма. Это не такой могучий наркотик, как пейот, произрастающий в Центральной и Северной Америке и содержащий целых 38 алкалоидов. В 1920 году кактус Сан-Педро был впервые описан и классифицирован в академической литературе. Экспедиция Н. Л. Бриттона и Дж. Н. Роуза нашла в горных районах Эквадора гигантскую разновидность этого кактуса, названную ими Сан-Педрильо. Местные жители называли его агуа-колла. В конце 50-х годов западные ученые начали понимать, что этот же кактус растет в Перу и Боливии. Курандеро знали это на протяжении многих веков.

Одним из современных перуанских курандеро был Эдуарде Кальдерон Паломино, портрет которого висит над столом Дугласа Шарона в его кабинете в УКЛА. Паломино был учителем Шарона в те годы, когда он жил в высокогорных районах страны. Шарон прошел свой собственный курс обучения задолго до того, как встретился с Карлосом в УКЛА. В беседах между собой они отметили огромное количество совпадений между учениями Эдуарде и дона Хуана. Это было очень любопытно, поскольку наводило на мысль о том, что или дон Хуан придерживался широко распространенной традиции, или был воспитан не столько в традициях индейцев яки (которые не используют галлюциногены), сколько в традициях тех старых курандеро, которых Карлос встречал на площади Пласа де Армас. Одно можно было сказать наверняка - Эдуарде был живым магом с перуанского побережья, который прекрасно знал о том, на что похож вечер в обществе кактуса Сан-Педро. Все это очень напоминало опыт самого Карлоса.

- Для начала - легкое, едва заметное головокружение, - говорил Эдуарде. - Затем - невероятная проницательность, прояснение всех индивидуальных способностей. Это порождает некоторое телесное оцепенение и ведет к спокойствию духа. После этого наступает отчужденность, своеобразный вид визуальной силы, включающий в себя все чувства индивида: зрение, слух, осязание, обоняние, ощущение и так называемое "шестое чувство" телепатическое чувство перемещения через пространство и материю... Это развивает силу восприятия... В этом смысле, когда захочется увидеть нечто отдаленное... можно будет различить силы, проблемы и беспокойства на огромном расстоянии, так, как будто бы непосредственно имеешь с ними дело...

Разумеется, прежде всего курандеро хотят отказаться от обычного способа восприятия мира и перейти к отдельной реальности.

- Каждый должен суметь "выпрыгнуть" из своего сознательно-разумного состояния. В этом и состоит принципиальная задача учения курандеро. С помощью волшебных растений, песнопений и поиска глубинного основания проблемы, подсознание распускается как цветок, открывая свои тайники. Все идет само собой, говорят сами вещи. И этот весьма практичный способ... был известен еще древним жителям Перу.

Все это, разумеется, очень далеко от общепринятого "здравого смысла", но едва ли представляло из себя что-то новое для тех, кто, подобно Карлосу, вырос в Перу. Он знал народных целителей, был знаком с их методами лечения, изгнания духов или обретения нового видения мира, сильно отличающегося от общепринятого. Но тогда он еще не принимал этого, как, впрочем, и многого другого.

Однажды в августе 1961 года, находясь в доме одного из друзей дона Хуана, Карлос понял, что почти ничего не знает о галлюциногенах, а слово мескаль ему вообще ни о чем не говорило. А ведь тем вечером собравшиеся в доме люди пускали по кругу именно мескаль. Хозяин хижины - темнолицый и неповоротливый индеец лет пятидесяти, интересовался Южной Америкой и стал расспрашивать Карлоса, употребляют ли там мескаль. На это Карлос лишь покачал головой и заявил, что ни о чем подобном не слышал.

Ничто не указывает на то, что молодой Карлос был когда-либо допущен в святая святых перуанской магии. Все в окрестностях Кахамарки знали, что старые курандеро упорно изнуряют себя поисками Сан-Педро, но никто не понимал, зачем они это делают. Все видели лишь внешние проявления действия этого кактуса - песнопения, экстатические танцы, дикую жестикуляцию, что входило в набор приемов народного целителя. Но для того, чтобы проникнуть в суть удивительной системы магов, надо было пройти стадию ученичества, причем не важно где - в Перу или Мексике.

- Я должен заметить, что имеются определенные структурные параллели - в том смысле, что он мог приобрести свою восприимчивость, живя в такой среде, где постоянно говорят о курандеро, - говорит Шарон о своем коллеге. Курандеро являются частью народного фольклора. В Перу они продают свои травы на каждом углу. Это повседневное явление. Однако он полностью вдохновлен всем этим. Можно быть хорошо знакомым с философскими и структурными основаниями шаманизма самого по себе, общаться с тем миром, где происходят подобные вещи, однако нет необходимости идти тем путем, которым, по моему мнению, он сегодня следует.

4

В детстве Карлос любил запускать воздушных змеев. Это было очень популярное занятие среди его соседей. Он проводил немало часов на продуваемых всеми ветрами склонах гор, управляя полетом самодельного змея. Карлос достиг в этом деле немалого совершенства, а повзрослев, стал настоящим охотником. Нередко он отправлялся пострелять птиц в полном одиночестве. Семейство Арана только приветствовало подобное занятие, особенно когда он возвращался с добычей.

Однажды летом в окрестностях объявился сокол-альбинос, который пристрастился к охоте на кур местных фермеров. Дед Карлоса был фермером и, вполне естественно, объявил войну зловредной птице. Однако сокол проявлял удивительную изобретательность. Карлос и дед ночами сидели в засаде, но им удавалось заметить сокола, когда уже было слишком поздно, - схватив когтями очередного леггорна, тот уносился с добычей.

Так продолжалось несколько недель вплоть до того дня, пока Карлос не обнаружил сокола, сидевшего на вершине эвкалипта. Затаив дыхание, он медленно поднял к плечу винтовку и вдруг представил себе: один выстрел белые перья полетят вниз, и все будет кончено. Карлос так и не смог заставить себя нажать на спусковой крючок.

По его словам, двадцать лет спустя он понял, почему не смог этого сделать. Именно через двадцать лет он встретился с доном Хуаном и осознал, что там, на дереве, сидел не просто белый сокол, а некий символ, предзнаменование. Будет абсолютно правильно сказать, что в тот момент Карлосом овладела какая-то таинственная сила. Смерть, его мудрейший советник, который всегда стоит слева, посоветовала ему не убивать этот живой символ, хотя сам Карлос в тот момент мог этого просто не осознавать. Подобное объяснение прекрасно вписывается в шаманскую картину мира, но тогда молодой Карлос понял лишь одно - он потерпел неудачу. И осознание этого поражения, по его собственным словам, стало одним из основных комплексов его детства. Карлос утверждал, что рос боязливым и одиноким мальчиком, причем сам не знал почему. Вскоре после своего прибытия в Америку, он рассказал некоторым людям о жестоком и порой весьма эксцентричном обращении, которому подвергался со стороны своих кузин и кузенов. По-видимому, именно это обращение и послужило причиной того, что он начал терять чувство уверенности в себе, а соответственно, и самоуважение. Сам он никогда не выдвигал эту идею, хотя у некоторых людей создалось впечатление, что и его мексиканские исследования, и годы литературной работы были продиктованы в первую очередь стремлением к самоутверждению.

В одной из долгих бесед со мной Карлос поведал об инциденте с мальчиком, у которого был "нос пуговкой". Позднее этот эпизод вошел в книгу "Отдельная реальность". В конце 1934 года Карлос учился в третьем классе Кахамаркской начальной школы. Он уже начал "показывать зубы" своим кузенам и даже издеваться над более слабыми детьми. Одним из них был мальчик с "пуговичным носом", которого звали Хоакин, Он был первоклассником и всегда вертелся вокруг Карлоса. Однажды тот, не подумав, опрокинул на него классную доску и сломал ему ключицу. Когда он затем посмотрел на Хоакина, увидел его искаженное болью лицо и искалеченную маленькую руку, то шок оказался сильнее, чем он мог вынести.

Это было видно даже по тому, как он сам описывал этот эпизод. В своих ранних беседах со мной Карлос избегал касаться моральных проблем. Он словно бы пытался представить себе продолжение этой истории. Друзья слышали от него множество вариантов, пока, наконец, все они не слились в один, вошедший в "Отдельную реальность". Правда, при этом обошлось без небольшого комментария дона Хуана, который тот обычно выдавал в подобных случаях.

Обсуждая со мной эту историю, Карлос никогда не выводил ее мораль, поэтому лишь после прочтения его книги я поняла, до какой степени он был потрясен. Он даже поклялся никогда больше не побеждать. Из всего этого эпизода Карлос сделал вывод, что его собственная роль -это роль не палача, но жертвы. Впоследствии дон Хуан заставил его изменить эту позицию.

Все это морализаторство подтолкнуло некоторых критиков высказать предположение, что Карлос не столько мистик, сколько жулик. Но из того, что в этой книге много дидактики, нельзя делать вывод, будто ничего из изложенного там не было на самом деле. Факт остается фактом - все, описанное в книгах Карлоса, является чистой правдой.

Карлос Кастанеда действительно встретил старого индейца летом I960 года. Точнее сказать, он брал интервью у нескольких индейцев, и некоторые из них рассказывали ему об употреблении наркотиков и шаманизме. Он провел в Мексике несколько лет, беседуя с индейцами и изучая их образ жизни. И он действительно родился в Южной Америке, хотя и не в Бразилии, а в Перу различие, по мнению Карлоса, не слишком существенное.

- Просить меня документально подтвердить собственную биографию - это примерно то же самое, что просить науку оправдать шаманство. Это лишает мир его волшебства и превращает нас всех в верстовые столбы, - горячился Карлос. История о том, что его отец был университетским профессором, может показаться ложью, но на самом деле она лишь показывает, насколько символично Карлос употреблял такие слова, как "отец" или "мать". Говоря о своем отце или своей матери, он далеко не всегда имел в виду супружескую чету, которая дала ему жизнь. Скорее, его слова имели духовно-символический смысл. Тем, кто поймет, что творилось в душе Кастанеды, станут гораздо более понятны его книги. Конечно, может вновь возникнуть вопрос о том, как отделить обман от мистики, но одно несомненно: определенные персонажи в его книгах и в его жизни взаимозаменяемы или равнозначны, причем они не определяются биологией или какими-то иными общепринятыми характеристиками. Его персонажи и истории зачастую являются результатом определенного восприятия и определенных обстоятельств. Когда Карлос писал о своем слабовольном отце, то он действительно считал его в тот момент таковым.

- Я и есть мой отец, - говорил он. - Прежде, чем я встретил дона Хуана, я провел многие годы, оттачивая карандаши и немедленно получая головную боль каждый раз, когда садился писать. Дон Хуан объяснил мне, что это глупо. Если ты хочешь что-то делать, делай это безупречно - только это и имеет значение.

В августе 1967 года он писал мне следующее: "Я вернулся на пару дней в твой старый дом и немедленно ощутил мощный прилив сентиментальности. Ты -моя семья, драгоценнейшая Маргарита. Моя душа без тебя буквально опустела, причем эту пустоту невозможно заполнить никакими делами или встречами".

Этого не было в его книгах, но в частных беседах, происходивших в 50-х годах, он третировал своего отца, издевательски называя его интеллектуалом, учителем и литератором, который не написал ни строчки. Время от время он заговаривал со мной об этом человеке, уверяя, что не любил его, поскольку тот был заурядной личностью, у которой все в жизни было расписано заранее.

- Я никогда не хотел быть похожим на него, - неизменно добавлял Карлос.

Сам Карлос добивался уверенности и престижа, хотел стать образованным человеком, получить степень доктора философии и стать человеком знания в общепринятом смысле. При этом он опасался участи претенциозного литературного поденщика, вскакивающего на ходу в автобус, чтобы успеть на занятия, вынужденного посещать все факультетские вечеринки и выполнять массу других обязанностей. Карлос Арана не хотел быть середняком, но удастся ли ему стать выдающимся, он пока не знал. Именно поэтому он и создал выдуманный образ. Ставя его перед собой в качестве "отца" и публично браня, Карлос пытался избежать того, чего больше всего боялся, избавиться от тех черт характера, которые сильнее всего ненавидел. Тот отец, о котором он рассказывал в своих книгах(и даже значительно ранее), был им самим. Или, говоря более точно, это был образ человека, отчасти списанного с Сесара, которым Карлос отчаянно не хотел становиться.

Его описание "матери" тоже состоит из достоверных деталей и вольных домыслов. Женщина, которую он упоминал в своих книгах и о которой рассказывал друзьям, содержала мои черты, черты различных подруг Карлоса по колледжу и его романтическое представление о Сусане Навоа Кастаньеде, которую он характеризовал как "очень красивую" и "почти ребенка".

Весной 1972 года, когда Карлос преподавал в Калифорнийском университете в Ирвине, один из его студентов по имени Джон Уоллис записал рассказ Карлоса о его матери.

Она часто говорила ему: "Никто мне ничего не дарил. У меня нет кольца с бриллиантом", - после чего начинала плакать. Карлос тоже плакал из-за того, что у его матери не было кольца с бриллиантом. Когда Карлос рассказал об этом дону Хуану, тот заявил следующее: "Если никто ей ничего не дарил, то она могла взять себе весь мир. Если человек может избавить себя от ужаса быть живым, то этого вполне достаточно".

Однако все это было не с его матерью, а со мной. Об этом говорит хотя бы тот факт, что Карлос никогда не рассказывал эту историю до 1960 года. Это именно я, а не Сусана пожаловалась ему по поводу кольца. Поэтому, рассказывая эту историю своим студентам, он имел в виду не свою мать, а именно меня. Его мать могла бы получить кольцо в любой момент, как только захотела, ведь его отец был ювелиром.

В "Отдельной реальности" Карлос рассказывает видение, возникшее после приема пейота. В этом видении явилась его мать и что-то ему сказала. Он вспоминал, как она смеялась и шаркала по старому дому в домашних шлепанцах. И вновь в этом видении он, по всей видимости, вспомнил меня. Весной 1958 года я купила пару домашних шлепанцев, которые Карлос немедленно возненавидел. Особенно ему не нравилось то шарканье, которое я производила, когда перемещалась в них по дому.

- Они настолько ужасны, - однажды заявил он, - что я когда-нибудь заберу их себе.

И он действительно забрал эти шлепанцы и, вероятно, присоединил их к коллекции вещей, которая хранилась в его 52-комнатном бразильском особняке. Мой образ в шлепанцах запечатлелся в его памяти и, при первой же возможности, он использовал его для описания своей матери.

5

Проучившись три года в Кахамаркской средней школе, Карлос вместе с семьей переехал в Лиму. В 1948 году это был большой и шумный город, особенно по сравнению с Кахамаркой. Они поселились на Хирон-Унион. Это была узкая, извилистая улица, пересекавшая шесть кварталов, в том числе и торговый центр, и соединявшая две большие площади. Именно в Лиме Карлос закончил Национальный колледж Гвадалупской Божьей Матери и решил посвятить себя живописи и скульптуре. Еще мальчишкой его тянуло к искусству. Творческий подросток, он мечтал превратиться в уважаемого художника.

Годы, проведенные в магазине отца в Кахамарке, дали Карлосу своеобразное художественное образование. Ему повезло в том, что довелось поработать с драгоценными металлами. Для перуанского художника Лима была самым подходящим местом. Художники были повсюду - на лужайках и в скверах, на площадях и открытых верандах. Недаром Лиму считали столицей искусств южноамериканского тихоокеанского побережья.

В городе было много великолепных зданий шестнадцатого века. Особенно удивительны были церкви Св. Августина и Св. Франциска, президентский дворец и примыкавший к нему Кафедральный собор: мраморная облицовка, парапеты, амбразуры, сторожевые башенки, черные шпили и купола. Исторические сокровища хранились в дюжине музеев, самым знаменитым из которых был Исторический музей, возглавляемый в те времена романистом Хосе Марией Аргуэдасом. Здесь были собраны портреты всех вице-королей и освободителей, висевшие на стенах в строгой временной последовательности. Там же хранились причудливые сюрреалистические картины девятнадцатого века, покрывавшие собой целые стены. Словом, Лима была великим городом с точки зрения истории и искусства. Естественно, что он произвел на Карлоса неизгладимое впечатление.

Сусана Кастаньеда Навоа умерла в 1949 году. Сестра Карлоса вспоминала, что, когда это случилось, он был просто сражен горем. Отказавшись принимать участие в похоронах, Карлос заперся в своей комнате и провел там три дня подряд, не выходя даже для того, чтобы поесть. За это время он начал пересматривать те довольно глубокие и сентиментальные чувства, которые испытывал к своей матери, постепенно распространив их на огромное количество людей, мест и предметов. Он находился в эмоциональной зависимости от своей матери, хотя ему уже исполнилось двадцать лет. Поэтому ее смерть стала для него сокрушительным ударом. Карлосу даже вспомнились толстые посетительницы отцовского магазина, которые тратили так много денег на кольца и браслеты. Он называл это "пристрастием к безделушкам". Впрочем, позднее я тоже отличалась подобным пристрастием.

Он всегда считал себя слабым человеком, отчасти приписывая это своей зависимости от окружающих, особенно от своей матери. Когда она умерла, Карлос внезапно почувствовал себя одиноко дрейфующим по безнадежно серому морю. Остальные члены семьи тоже, разумеется, были опечалены смертью Сусаны, но отнюдь не до такой степени. В течение трех дней, проведенных взаперти в своей комнате, Карлос пришел к выводу, что его привязанность к матери была слишком сильна, а потому имеется только один способ избежать подобных привязанностей в будущем - это обрести более приемлемое представление о всякого рода привязанностях и зависимостях. Это и есть проблема разрыва всех уз, или, по крайней мере, ослабления их до тех пор, пока он не сможет добиться желаемого.

В своей книге он приписывает эту идею дону Хуану, а затем рассказывает о том, как старый индеец учил его избегать ошибок в виде жалости к самому себе и самоанализа, поскольку истина состоит в том, что привязанность к внешнему миру делает человека уязвимым. В книге все это выглядит очень мистичным, но все дело в том, что смерть матери была воспринята Карлосом очень болезненно и он решил по мере возможности избегать подобных ударов в будущем. Когда Карлос после трехдневного заточения вышел из своей комнаты, то, по воспоминаниям сестер, заявил, что уходит из дома.

Карлос начал изучать живопись и скульптуру в перуанской Национальной школе изящных искусств, ощущая в себе соответствующие способности и намереваясь стать художником. При этом он мечтал не столько о славе, сколько о признании со стороны знающих его людей. Он планировал поехать в Америку, как только накопит достаточно денег. Освоив испанскую культуру Лимы, он отправится в Нью-Йорк, Лос-Анджелес или куда-нибудь еще, где люди еще не слишком знакомы с тем влиянием, которое Южная Америка оказала на мировое искусство. К этому времени он уже будет достаточно вооружен знаниями, чтобы произвести необходимое впечатление и выбрать себе подходящее место жительства.

Примерно в это же время Освальдо Аранья возвратился в свой дом в Рио, после того как отработал положенный срок в Нью-Йорке в качестве председателя Генеральной Ассамблеи ООН. Но перед этим он 12 лет был министром и 4 года работал в Вашингтоне послом Бразилии. Это был один из самых известных людей в Южной Америке, герой всего континента, поэтому когда он вернулся домой, то сразу стал предметом всеобщих разговоров. Можно не сомневаться, что именно после этого Карлос вознамерился отправиться в Америку по стопам дяди, как только закончит свое обучение в Лиме.

Будучи студентом, Карлос проводил время в музеях и художественных галереях, изучая технику старых мастеров, подмечая нюансы и пытаясь выработать собственный стиль. Некоторые из его сокурсников по Национальной школе изящных искусств были весьма одаренными людьми, и иногда где-то в глубине сознания Карлоса возникал страх, что он недостаточно талантлив для того, чтобы зарабатывать себе на жизнь искусством. А ведь он собирался заниматься этим в послевоенной Америке, где имелась крайне жесткая конкуренция между иностранными художниками и скульпторами. Это была самая настоящая битва различных стилей за всеобщее признание, но Карлос рассчитывал на успех, если он сумеет усовершенствовать свое мастерство скульптора. Разумеется, живопись была не менее важна, но в данный момент его сильнее всего влекла именно скульптура. Дерево, стеатит и особенно терракота - Карлос предпочитал именно эти материалы для своих скульптур. Работа над ними позволяла забывать о ничтожности и монотонности жизни. Отец с удивлением обнаружил, что его старший сын из слабого и покорного мальчика превратился в уверенного и даже агрессивного студента. Карлос уверенно себя чувствовал в любой компании, его поведение было свободным и непринужденным, он стал настоящим представителем богемы. При этом его манера общаться очаровывала собеседников, привлекая к себе всеобщее внимание. Хосе Бракамонте, один из приятелей Карлоса по Национальной школе изящных искусств, вспоминал его именно таким. Бракамонте говорил, что Карлос производил впечатление человека, живущего азартно и весело. Он увлекался картами, лошадями и игрой в кости.

- Мы все любили Карлоса, - вспоминал он, - он был умным, обаятельным, обладал живым воображением, и хотя являлся большим лгуном, но был настоящим другом.

И еще он вспоминал, что Карлос был буквально одержим желанием уехать в Соединенные Штаты.

Карлос не просто пытался овладеть мастерством современной живописи маслом или акварелью или техникой терракотовой скульптуры - он пытался понять и усвоить всю колоссальную художественную культуру Южной Америки, накопленную в течение многих веков. Для этого он изучал чавинское искусство, культуру мочика, повсеместно сохранившиеся следы архитектуры Тиуанако. Музеи и художественные галереи Лимы были переполнены великолепнейшими образцами перуанского искусства, насчитывавшего свыше двух тысяч лет своей истории. Карлос читал специальную литературу, посещал занятия, ходил по музеям и пытался развивать свой собственный стиль.

Музей Ларко Герреры имел прекрасную коллекцию искусства доколумбовой эры, а ведь существовали еще выставки в Историческом музее и университете. Но самой интересной коллекцией обладал Лимский музей археологии - там хранились круглые кувшины, которые использовали древние курандеро для приготовления своих волшебных отваров. Чавинские сосуды являлись конечным продуктом эволюции, которую совершили бутыли из тыквы и глиняные горшки, использовавшиеся перуанскими магами каменного века. Эти сосуды были расписаны изображениями ягуаров, курандеро, воинов и кактуса Сан-Педро. Глядя на них, можно было представить себе бледно-лиловые горные пики и непроходимые джунгли, а также первые митоты первобытных людей, которые ели, когда испытывали голод, работали, когда испытывали в этом потребность, и спали там, где их застигал сон. Они-то уж точно не знали никаких ограничений и условностей и вели по-настоящему свободный образ жизни.

В качестве студента художественной школы Карлоса больше интересовали стили и техники древних художников, а не их место в шаманской традиции. Время от времени среди студентов возникали разговоры о магии и колдовстве, однако Карлосу все это казалось довольно чуждым, особенно с точки зрения его основной цели - стать утонченным и знаменитым художником. Он достаточно много знал о современных целителях его родной Кахамарки, но в то время эта тема не слишком его увлекала. Он наслаждался радостями студенческой жизни, занимался искусством, играл в карты, ходил на скачки и пил вино с друзьями. Его привлекали интеллигентные, чуждые условностям, творческие люди, ему нравилось вращаться в кругу художников и поэтов, писателей и золотой молодежи. Повсюду проходили выставки и поэтические вечера, на которых обсуждались произведения Хименеса и Лорки.

Карлос рассказывал своим американским друзьям, как он стал настолько неуправляем, что Освальдо решил отправить его в Штаты. По его словам, одной из причин недовольства Освальдо стала дружба Карлоса с китаянкой, которая курила опиум. Это было его первое столкновение с наркотиками. Карлос уверял, что сначала приехал в Нью-Йорк, хотя согласно иммиграционным архивам, первым американским городом для него стал Сан-Франциско, куда он прибыл в 1951 году. Позднее он переехал в Лос-Анджелес.

Лидетт Мадуро, которая жила со своими родителями в Голливуде, стала его лучшей подругой. Он называл ее Нанеккой и встречался с ней вплоть до конца 1955 года. Именно Лидетт привела Карлоса ко мне домой в конце того же года. Ее мать, миссис Анхела Мадуро, сшила для меня два вечерних платья и попросила свою дочь отнести их мне. Карлос вызвался ее сопровождать. Я жила на 8-ой улице, в доме, принадлежавшем моей тете. Когда эта парочка явилась в мою квартиру, я попросила их подождать, пока не примерю оба платья. Карлос молча сел в углу, а Лидетт стала помогать мне переодеваться. Наконец она спохватилась и представила мне своего спутника:

- Мой друг Карлос из Южной Америки.

Это был невысокий смуглый человек с черными вьющимися волосами, тонкие завитки которых прикрывали его лоб. У него были огромные карие глаза, причем радужная оболочка левого глаза постоянно видоизменялась, что создавало странное впечатление, будто он смотрит этим глазом вам за спину. Он пытался скрывать этот недостаток, глядя в сторону или шутливо косоглазя, но производил при этом впечатление болезненно застенчивого человека. Карлос был похож на жителя высокогорья -невысокий, но проворный, с просторной грудью и тонкими бровями. Он улыбался широко, но заискивающе, а его орлиный нос сильнее чем что-либо другое свидетельствовал о наличии индейских предков. И хотя за весь вечер он так ничего и не сказал, я была весьма заинтригована.

Спустя несколько дней я отправилась к Мадуро, чтобы окончательно забрать свои платья. Заранее предчувствуя, что встречу там Карлоса, я взяла с собой экземпляр "Поиска", духовной книги, принадлежавшей перу моего любимого мистика и гуру Невилла Годдарда. Карлос был там и, казалось, искренне обрадовался моей книге. Мы говорили о Сан-Пауло и искусстве. Карлос сказал, что он художник и хотел бы изваять мое изображение в терракоте. Это была своего рода уловка, которой ему нравилось обольщать женщин. На форзаце "Поиска" я заранее написала свое имя, адрес и номер домашнего телефона. Мы чуть-чуть поговорили о Невилле, и Карлос пообещал прочитать книгу и вернуть ее мне.

Годдард родился на Барбадосе, затем уехал в США и стал довольно известным учителем на Западном побережье. Ранее в своей жизни он был учеником индийца по имени Абдулла. Решив, что усвоил всю его премудрость, Годдард стал проводить время в разъездах между Лос-Анджелесом, Сан-Франциско и Нью-Йорком, читая лекции и сочиняя книги. Любимой темой его разглагольствований была мистика со ссылками на Уильяма Блейка, Библию и Платона, что производило впечатление академической респектабельности. Невилл имел властный вид и хорошо поставленный голос. Он говорил в той же манере, в какой и писал, - это напоминало прозу Калила Джебрана. Я посещала лекции Годдарда и покупала его книги.

- Бог - это сознание "Я ЕСМЬ", - провозглашал Невилл с трибуны, - а Христос - это ваше чудесное человеческое воображение. У всего, абсолютно у всего есть значение и смысл.

Невилл утверждал, что человек не может понять глубинное значение Космической Связи, а потому видит мир как движущуюся панораму бессмысленных событий. Он часто ссылался на платоновскую аллегорию "пещеры" и цитировал древнееврейские рассуждения о "видимых вещах, которые не состоят из вещей зримых". Но больше всего ему нравился Уильям Блейк, и порой он завершал свои лекции цитатой из этого поэта: "Все, что вы видите, находится в вашем воображении, в котором этот мир, где господствует смерть, не более чем тень... Однажды вы, как Навуходоносор, пробудитесь и обнаружите, что никогда не жили и никогда не умрете, разве что в сновидении".

Во время первого визита Лидетт и Карлоса в мою квартиру я упомянула о том, что вечером собираюсь отправиться на лекцию Невилла. Позднее, когда я застала Карлоса у Лидетт, то перед тем, как вручить ему книгу, перечитала некоторые из наставлений Годдарда. В данном случае, у меня была двоякая цель. Я действительно верила в Невилла, поэтому при первой возможности пыталась обратить в свою веру новых знакомых. Во-вторых, я хотела снова увидеть Карлоса - и именно для этого подписала форзац. Решив, что он 'обязательно заметит эту надпись, я стала ждать звонка.

Прошло полгода, но звонка все не было. Я решила не отступать и записалась на курсы, которые сам Невилл называл "Контролируемое воображение" (то есть контролируемые сновидения) и которые сводились к обучению интенсивной концентрации внимания на какой-либо цели до тех пор, пока она не становилась реальностью. Невилл поощрял своих студентов выбирать себе желание из сновидений и бессознательных позывов. Он учил их внимательно присматриваться к тому, чего они хотят добиться, и концентрироваться на этом желании перед тем, как заснуть. Сон как бы узаконивал те инструкции, которые были выданы подсознанием. Итак, я сосредоточила всю свою умственную энергию, и это принесло желаемый результат - Карлос позвонил мне и спросил, не может ли он зайти и показать несколько своих картин. Это было в июне 1956 года, в 9 часов вечера.

Я поинтересовалась тем, будет ли его сопровождать Лидетт, но Карлос заявил, что не имеет ни малейшего представления о том, кто это такая. Сначала я подумала, что это шутка - Карлос просто хотел сказать, что придет один. Но позднее выяснилось, что Карлос и не думал шутить. У него была манера заводить самые дружеские отношения, а затем резко и внезапно их рвать, после чего делать вид, что никогда и не был знаком с этим человеком.

- Я привык влюбляться до безумия, - говорил Карлос, - и буквально не отходить от предмета своей страсти ни на шаг. Но зато потом - увы! - все кончено, моя возлюбленная исчерпана мной до конца, и я начинаю искать новую. Так будет продолжаться снова и снова до тех пор, пока мы не состаримся и не скажем: "Ни любви, ни возбуждения больше нет. Я готов к смерти". Это типичный образец социального поведения, который все считают само собой разумеющимся, не думая, что может существовать какой-то другой. Но дон Хуан потребовал от меня перестать вести себя подобным образом. Он сказал, что ставить целью своей жизни бесконечные романы с женщинами и подчинять все этой единственной цели по меньшей мере нелепо. Разумеется, бывает и так, что на твоем пути встречается человек, при виде которого ты сразу испытываешь чувство восхищения, которое само по себе является чудом, - и это необходимо осознать. И все же следует касаться других лишь слегка, а не использовать их на всю катушку.

6

Летом 1955 года под именем "Карлос Кастанеда" он записался в Лос-Анджелесский Общественный Колледж (ЛА-ОК), представлявший собой комплекс старых кирпичных зданий, расположенных на Вермонт-стрит, к югу от Голливуда. Теперь эти старые здания заменены новыми, которые окружают уютный двор с пальмами и кустарником. Строительство новых зданий началось как раз в тот период, когда Карлос заканчивал учебу в колледже и поступал в УКЛА.

Согласно документам, которые все еще хранятся в архиве ЛАОК, он родился 25 декабря 1931 в Перу. Наверное, это одна из последних анкет, где он подтвердил, что родился в Перу. Остается неясным, когда и почему он начал лгать по поводу места своего рождения - возможно, это произошло вместе с повышением его социального статуса. Или ему показалось уместнее вести свое происхождение из богатой, интеллектуальной Бразилии, а не из бедного Перу. Обычно перуанцев воспринимали как нищих и забитых крестьян или суеверных индейцев, даже если это были выходцы из среднего класса больших городов.

Целью его приезда в США было получение хорошего образования и, по возможности, обретение признания в качестве художника. На последнем поприще конкуренция была крайне жесткой, и Карлос стал сомневаться в собственных силах. В свободное время он начал писать стихи и короткие рассказы, как правило с романтичными сюжетами, однако уверенности в литературном таланте у него тоже не было. Он был очень замкнутой личностью, становясь милым и обаятельным только в узком кругу близких друзей. Карлос не посещал вечеринок, предпочитая им выставки, учебу и занятия искусством. На первых двух курсах ЛАОК, помимо обязательных занятий по науке и литературе, он добровольно посещал лекции по журналистике. Кроме того, он записался сразу на два семинара по литературному мастерству. Преподаватель одного из них по имени Верной Кинг стал одним из первых, кто анализировал рассказы и стихи Карлоса, поощряя его рвение и высказывая определенные пожелания.

В течение первой пары лет учебы в ЛАОК Карлос жил в маленькой квартирке с кухней, расположенной на Мэдисонстрит, неподалеку от студенческого городка. Я купила и повесила там занавески, да и вообще всячески помогала устроиться. Он завел новых друзей и теперь возвращался в свою комнату лишь для того, чтобы заниматься, рисовать или писать. В течение этого времени мы встречались от случая к случаю. Теперь он стал старше, спокойнее, сдержаннее, да и вообще более серьезно относился к жизни, чем в те времена, когда еще жил в Лиме. Надо сказать, что он выглядел, да и был взрослее большинства студентов ЛАОК, Несмотря на анкетные данные, на самом деле ему уже исполнилось не 24, а 29 лет. Его целью было получить начальное гуманитарное образование, а затем перевестись в УКЛА, Стэнфорд или куда-нибудь еще. Куда именно, Карлос не знал. Если он не сможет стать художником, то ему придется стать учителем колледжа и преподавать психологию, археологию, антропологию или литературу. Иногда подобное призвание представлялось ему не столь ужасным, но в другие времена переход на преподавательскую стезю казался самым постыдным поражением!

Карлосу нравилось встречаться с Лидетт. Она не задавала ему вопросов о его прошлом, а когда он пребывал в растерянности, оказывала неназойливую поддержку. К середине 1956 года он начал предпочитать встречи со мной. Мы ходили на художественные выставки и балет, посещали концерты, лекции и прочие культурные мероприятия, которые проводились в колледже или университетских городках. На моих глазах Карлос пристрастился к кино, причем особенно ему нравились классические русские фильмы, а также фильмы Ингмара Бергмана.

Все это началось после его первого визита ко мне, когда он принес показать свои картины, писанные маслом. Они были очень стилизованы и колоритны. Одна из них изображала то ли реального старика, то ли какой-то призрак дикаря из джунглей Амазонки, колотившего в свой барабан. Карлос подсел ко мне на диван, показывая по очереди свои картины и рассказывая, под кого они стилизованы - Дали, Доре, Эль Греко, Гойя и так далее. Картины были дерзкими, выполненными в каком-то первобытном дизайне и, на мой взгляд, весьма интересными. Но сам Карлос, казалось, испытывал какое-то двойственное чувство. Да, картины были хорошими, но слишком над многим еще предстояло работать, многое еще должно было прийти со временем и опытом. Я обратила внимание на его грустную улыбку и отметила про себя, что он не слишком-то уверен в своих способностях.

Выйдя в кухню, я взяла там бутылку вина "Матеус", которое Карлос любил больше всего, в шутку называя его своим самым драгоценным учителем. В тот вечер он, даже ничего не предпринимая для этого, произвел на меня сильное впечатление. Одно его присутствие словно бы подтверждало истинность мистических методик Невилла Годдарта. Шесть месяцев я практиковала "контролируемое воображение" - то есть представляла себя в обществе Карлоса - и вот теперь это свершилось. То, что заставило его прийти, находилось за гранью логических объяснений, и вы бы напрасно потратили время, пытаясь убедить меня в обратном.

Я рассказала Карлосу о Невилле, "контролируемом воображении" и новом мистицизме, который порождает игру ваших чувств - вы видите, слышите, ощущаете и обоняете все, что согласно вашему представлению уже имеете, а затем позволяете этому исчезнуть. За три дня до этого я слушала рассказ Невилла о "контролируемом воображении", во время которого он цитировал Песнь Песен царя Соломона - о том, как некто, лежа на постели, ищет в ночи душу того, кого он любит.

Невилл уверял, что сновидения обладают необычайной силой и, при определенных обстоятельствах, спящие могут манипулировать своими сновидениями, отбирая из всего многообразия своих мыслей именно те, которые обладают наибольшим могуществом. Идея Невилла состояла в том, что сначала надо достичь полного расслабления - например, в постели, перед сном, - а затем создать мысленный сценарий, согласно которому вы уже имеете все, что когда-либо хотели иметь. Действуя так, как если бы желаемое уже стало реальностью, вы зачастую успешно воплощаете его в жизнь. Чтобы запрограммировать свои сновидения. Невилл предлагал студентам следующее балансируя на грани сна, постараться сконцентрироваться на одном объекте или одной цели. Постепенно граница между сном и реальностью размывается и становится условной. На основе всего этого я с религиозной пылкостью практиковала "контролируемое воображение" - и вот, внезапно, Карлос возник в моей квартире со своими картинами.

Хотя мой рассказ его не убедил, он заинтересовался той идеей, что сны и реальность одинаково достоверны. Кроме того, он был заинтригован верой Невилла в могущество снов и его попытками контролировать сновидения.

Идея о единстве сновидения и реальности была для него далеко не нова. Пьеса "La Vida es Sueno" ("Жизнь -это сон") входила в набор литературы для обязательного чтения школьников Кахамарки. Драматург Педро Кальдерой де ла Барка полагал жизнь тенью, точнее, коварной полутенью-полусветом, через которую прокладывает себе дорогу сон. Но сильнее всего Карлоса заинтересовал сам Невилл, который выглядел таким таинственным. Никто точно не знал - кто он и откуда? Что-то говорили об острове Барбадос и о том, что Невилл был сыном очень богатого плантатора, однако ничего не было известно наверняка. Никто даже не знал правды о его индийском учителе Абдулле, который всегда был где-то там, в джунглях. Единственное, в чем вы могли быть уверены, так это в том, что Невилл - вот он, перед вами, и что он вернется к вам на следующей неделе, чтобы затем снова исчезнуть...

Такая ситуация имела определенные преимущества. Отсутствие прошлого освобождает - и Карлос это прекрасно понял. В середине 50-х годов Невилл был далеко не единственным мистиком в городе. Все калифорнийское побережье было взволновано нашествием целой толпы мистиков и экстрасенсов.

Главным специалистом по паранормальному был Дж. Б. Раин, американский ботаник, который с конца 20-х годов занялся психическими исследованиями. Именно Раин придумал такие выражения, как "экстрасенсорная перцепция" и "пси" (т. е. "психические" феномены)*. В своей лаборатории в Дюкском университете Раин изучал различных людей-"сенситивов", которые могли угадывать карты "вслепую". Многие из казавшихся фантастически успешными данных убеждали сомневающихся. В Лос-Анджелесе и Сан-Франциско появились группы энтузиастов этого направления науки. Повсюду возникали кружки любителей научной фантастики и новые секты. Такие философы-мистики, как Невилл, пользовались завидной популярностью. В середине 50-х годов даже учащиеся средних школ писали сочинения о "новых" пси-феноменах. Учебные циклы оказались перегружены спецкурсами по ЭСП, Голливуд мгновенно откликнулся тем, что снял несколько фильмов в жанре научной фантастики, в том числе и с участием летающих тарелок. (* На самом деле термин "экстрасенсорная перцепция" (сверхчувственное восприятие) употреблял еще в 1870 г. сэр Ричард Бертон. Термин "леи", объединяющий ЭСП и психокинез, предложили в 1946 г. английские психологи Таулесс и Вейзнер.)

Карлос оказался в самой гуще всей этой вакханалии, хотя и старался избегать подобного эрзац-оккультизма. Курандеро могли казаться магами лишь в глазах неграмотных перуанских крестьян, а теперь вдруг студенты колледжей дети из семей, относящихся к высшему слою среднего класса, - проводят время в яростных спорах по поводу психических исследований. И вот даже я, вполне здравомыслящая на вид девушка, начала приставать к нему с каким-то барбадосским мистиком, новоявленным Буддой. Конечно, это происходило не только в Калифорнии. Домохозяйки и их мужья-механики, разглядывающие из своих окон красные холмы Джорджии, зубные врачи в Техасе, фермеры в Айове и тысячи, тысячи других - все они искали чего-то... чего-то необычного! Взгляды устремлялись в черноту звездного неба - не появится ли там какой-то сверкающий и совершающий немыслимые маневры объект. Все были в той или иной степени увлечены оккультизмом, и мы с Карлосом не стали исключением.

7

После своего первого визита, Карлос старался видеться со мной как можно чаще. В отличие от Лидетт, я интересовалась его прошлым, и он рассказал мне историю о том, что на самом деле он родился в Италии, 25 декабря 1931 года, у шестнадцатилетней девушки, которой пришлось из-за этого заканчивать школу в Швейцарии. Его отец, профессор, познакомился с его матерью, Сусаной Навоа, когда путешествовал по свету. Тетка по материнской линии приехала в Италию и сразу после рождения Карлоса взяла его под свою опеку, перевезя из Италии в Бразилию, на семейную ферму, расположенную неподалеку от Сан-Паулу. На этой ферме он вырос, учился в местной школе, а затем отправился в Италию, где поступил в художественную школу. После этого он в качестве иммигранта прибыл в Нью-Йорк - открывать для себя огромный американский континент. В Северной Америке он якобы посещал художественные школы Монреаля и Нью-Йорка, но никак не мог выбрать предмета для специализации.

Здесь стоит отметить, что у Карлоса не было какой-то определенной цели, чтобы лгать мне или Лидетт. Однако эта ложь придавала его личности больший масштаб, а его картинам и скульптурам большую значимость. Впрочем, она явно не была частью какого-то продуманного и далеко идущего плана. Просто в те времена для него не было никакого смысла упорно цепляться за точность в изложении своего прошлого. Такое время наступило позднее, когда дон Хуан потребовал от него стереть из памяти историю своей жизни.

А тогда Карлос просто развлекался, выдумывая разные истории из своей жизни. И, делая это, он буквально расцветал. Постепенно он начал морализировать на темы своих историй, и друзья заметили, что они стали приобретать все более дидактичный уклон. Однажды вечером, когда он испытывал особенно сильную депрессию, а с ним это случалось довольно часто, я спросила, почему он больше не улыбается. Карлосу было мало просто ответить, ему непременно надо было поморализировать на эту тему - ведь он был серьезным человеком и хотел, чтобы я была спокойна, - ничего страшного в его неулыбчивости нет. Оказалось, что если у кого и есть проблемы, так это у меня, поскольку я "чертовски легкомысленна". Иногда я готова часами говорить о глупейших и ничтожнейших вещах, вроде одежды, цвета новых штор и тому подобных пустяках.

Карлос рассказывал мне о том, как служил в армии, был ранен, и с тех пор у него остался шрам в нижней части живота и паху. Это якобы было настолько серьезное ранение, что пока он находился на краю смерти, его череп буквально раскалывали разные экзистенциальные вопросы. Именно тогда он и стал таким серьезным. По его словам, он служил в разведывательном подразделении в Испании или Корее, или где-то еще.

- Было темно, когда пришли враги, - рассказывал он, - и я уже спал.

Далее из его рассказа следовало, что он проснулся от криков своих однополчан. К тому времени, когда он понял, что произошло, все бойцы его отделения или спаслись бегством, или были убиты. В лагере оставался только он. Каким-то чудом враги его не нашли. Карлос присел на койке, всматриваясь в темноту и чутко прислушиваясь к малейшему звуку. Долгое время ничего не происходило, а затем он увидел смутные очертания врагов, которые шли - он звал это абсолютно точно, - чтобы убить его. Их было примерно полдюжины, и они набросились на него, сбросили на землю, связали лодыжки и подвесили на дерево вниз головой. Кровь прилила к мозгу и его охватила паника. Он почти не заметил штыка, которым его ударили в живот и который проник в пах. Хлынувшая кровь залила его грудь, плечи, волосы, а от боли помутился рассудок. Когда он очнулся, то обнаружил себя распростертым на операционном столе - над ним тихо переговаривались врачи. Они еще не знали, что Карлос пришел в сознание и слышит их разговор, поэтому не скрываясь объявили, что ему не выжить.

Карлос рассказывал, что в какой-то момент он решил следующее: если ему все-таки удастся выжить, то он непременно станет другим человеком. Как только он получит эту возможность, то станет дорожить каждой минутой. Все, что он понял в тот необыкновенный момент, было необычайно важно.

Рассказывая, Карлос наклонился ко мне, и лицо его стало очень печальным. После этого, продолжая он, его отношение к жизни полностью изменилось. Он поклялся, что сколько бы времени ему ни было отпущено, он будет дорожить каждой минутой. Смерть может наступить в любой момент, поэтому надо жить, не забывая об этом ни на секунду. Второй раз Карлос упомянул о службе в армии, когда мы обсуждали проблему покупки дома и он заявил, что может обратиться за ссудой для ветеранов. И хотя мы не стали обращаться за этой ссудой, я сразу ему поверила, тем более что он держался очень скромно и даже сам стригся перед зеркалом. За исключением того случая, когда Карлос случайно отхватил себе прядь волос на затылке - после этого ему какое-то время даже пришлось носить повязку, - он стриг себя очень искусно. Кроме того, он умел перешивать и латать свою одежду. Порой он рассказывал, что научился этому в армии, порой - в таборе итальянских цыган. В архивах Министерства обороны нет никаких документов, подтверждающих службу Карлоса в армии.

На самом деле после приезда в Америку Карлос слонялся по Калифорнии искал возможность подработать, совершенствовал свой английский и пытался скопить денег, чтобы поступить в колледж. Время от времени он писал домой. Лусия все еще хранит эти письма, в которых он рассказывает о своей мнимой службе в армии и о том, как вынужден был оставить службу то ли после легкого ранения, то ли после "нервного шока".

Рассказывая все эти истории, Карлос как бы создавал себе более впечатляющую биографию. Это как если бы молодой, неуверенный в себе человек пытался выглядеть как можно более респектабельным и, в процессе этого, постепенно избавлялся от своего настоящего прошлого.

Но нельзя сказать, что абсолютно все было неправдой. Карлос описывал мне свою любовь к матери, свое желание стать скульптором, свою двойственную натуру. Но к этим искренним излияниям добавлялись выдуманные истории, вроде его мнимой службы в армии. Рассказывая подобные истории, Карлос постепенно начал испытывать пьянящее чувство свободы и непринужденности. И он действительно освобождался, напуская туману в свое прошлое. В данном случае он походил на автора, придумывающего себе персонаж, которым, в сущности, был он сам.

8

Однажды вечером - дело было в сентябре 1957 года, когда мы с Карлосом пили китайский чай, - я попыталась сделать из него сторонника Невилла. Ранее на этой неделе, во время одной из своих регулярных лекций, проходивших в Уилшир-Ибел-театре, Невилл обсуждал одну из своих любимейших проблем принцип Я ЕСМЬ. Он выводил его из Библии, где эти слова обозначают сущность человеческой натуры, хотя, скорее всего, они берут свое начало в вавилонском культе воды или даже в первобытных снах неандертальцев. Согласно Невиллу, эта фундаментальнейшая идея является продуктом древнего ствола мозга. Я ЕСМЫ Бог в Человеке...

- Это похоже на христианскую "душу", - говорила я Карлосу, - или на индусский "Атман". Это - своего рода безымянное присутствие в каждом из нас, - здесь я вспомнила одну из многочисленных мистических книг Невилла, выпущенную его собственным издательством, расположенным на Южной Ла-Бри-авеню. Понять человека - это не значит определить, богат он или беден, силен или слаб, грек или иудей, свободный или скованный, мужчина или женщина. Все эти представления ограничивают человека и держат его в плену.

Карлос вежливо заметил, что он все понял и все это очень интересно. И это был подлинный интерес. Карлос с самого начала интуитивно воспринимал рассуждения о самости как равнозначные рассуждениям о том, что существует нечто большее, чем опыт прожитых лет, стран и профессий, социальных ролей и всевозможных границ и запретов, что всем этим отнюдь не ограничивается содержание личности. В некоторые из высказанных Невиллом идей Карлос уже давно и твердо верил. Он все еще хранил у себя тот экземпляр "Поиска", который я когда-то дала ему во время нашей второй встречи. Прочитав эту книгу, он не очень-то хорошо понял, что скрывается за малопонятным философским жаргоном Невилла. Но я могла ему это объяснить. У меня была способность выделить в любой книге несколько самых существенных пассажей, которые были бы ему понятны. Постепенно в Карлосе проснулся умеренный интерес к мистике и загадочным феноменам психики.

Тем не менее он пока не испытывал особой симпатии к людям, подобным Невиллу, которые, по всей видимости, представляли собой одну из разновидностей тех философствующих мистиков, что в изобилии водились в Лагуна-Бич и тому подобных местах. Карлос немало размышлял по поводу книг, дорогостоящих лекций и телевизионных шоу Невилла. Все книжные магазины были завалены книгами Годдарда, соседствуя там с книгами Дж. Б. Раина по парапсихологии. Впрочем, в 1957 году интерес к Раину заметно упал. Он пользовался большим успехом в 30-х, но двадцать лет критики со стороны ученых и журналистов вроде X. Л. Менкена основательно подорвали позиции его Общества психических исследований, а его лекции в Дюкском университете все больше напоминали пародию на самого себя. И хотя дела у самого Раина шли неважно, его конкуренты процветали. По всей стране прокатилась новая волна интереса к оккультизму, экстрасенсорному восприятию, летающим тарелкам и научно-фантастическим фильмам Джона Агара. Таким образом, мои разговоры о Я ЕСМЬ вкупе с разговорами о стаях НЛО, летающих над Канзасом, и тому подобных вещах, пробудили в Карлосе желание испытать себя на поприще паранормальных психических явлений.

Он изготовил колоду карт с пятью символами: кругом, квадратом, крестом, звездочкой и волной. Месяцами мы проверяли экстрасенсорные способности друг друга, пытаясь угадать значение этих карт, не смотря на их лицевую сторону. Больше всего для этих занятий подходил кофейный столик в моей гостиной. Карлос несколько стеснялся подобных занятий, а потому очень неохотно соглашался на присутствие посторонних. Мы испробовали несколько вариантов, но чаще всего использовали следующий: Карлос выкладывал карты рубашками вверх на стол перед собой, а затем давал мне указание по очереди мысленно представлять каждый из пяти символов. Я высказывала предположения, где находится карта с тем или иным символом, после чего он записывал мои варианты в блокнот и проверял. Затем мы менялись ролями - и теперь уже я записывала и проверяла варианты Карлоса.

С самого начала он попытался придать нашим занятиям солидную научную основу, сохраняя все записи и анализируя полученную статистику - именно так поступал и Раин. Карлос хотел постоянно придерживаться этой методики, хотя уже тогда начал испытывать смешанные чувства по поводу ограниченности общепринятых научных методик, применяемых в такого рода испытаниях. Однако пока он испытывал необходимость сохранять научную респектабельность, хотя сами ученые считали все эти опыты по ЭСП вздором. Но, в конце концов, новые идеи всегда наталкивались на ожесточенное сопротивление со стороны представителей традиционной науки и обывателей. Кто как не они презрительно воротили свои носы от Галилея? Нельзя сказать, что Карлос был убежденным сторонником "летающих тарелок" или чего-то подобного, однако ему искренне хотелось выглянуть за границы общепринятого знания. Итак, мы месяцами упражнялись с этими картами, пытаясь выяснить, существует ли ЭСП на самом деле. Однако единственное, что удалось обнаружить Карлосу благодаря анализу нашей статистики, так это то, что если кто и обладал экстрасенсорными способностями, то это были явно не мы.

Хотя мы много времени проводили вместе, я подозревала, что он встречается и с другими девушками. Карлос не был красив в классическом смысле этого слова, но зато он обладал исключительным обаянием, которое особенно проявлялось в его общении с женщинами. Он был способен самым внимательным и заинтересованным образом слушать женскую болтовню. У него появился очаровательный жаргон и обезоруживающий стиль общения. В больших компаниях он держался замкнуто, но зато в дружеском кругу раскрывался полностью. Возвращаясь в свою квартиру, он иногда всю дорогу рассуждал с сильным испанским акцентом о своих скульптурах, оккультизме или о других, интересующих меня темах. Мы ходили в кино, на выставки и поэтические вечера, в гости к друзьям.

Однажды вечером, выйдя из кино, мы решили зайти поужинать в пиццерию неподалеку от студенческого городка ЛАОК. Карлос рассказал, что одна из его однокурсниц следует за ним повсюду. Это была высокая блондинка, которую он едва знал. По какой-то причине ей захотелось сделать ему рождественский подарок. Я посоветовала ему не брать ее подарок, и он со мной согласился. Потом оказалось, что он выдумал всю эту историю лишь для того, чтобы вызвать во мне ревность. Надо признать, что ему это полностью удалось - одно время мне даже хотелось зайти к нему в класс во время занятий, чтобы посмотреть на эту мифическую блондинку, которую Карлос расписал мне во всех подробностях медного цвета глаза, длинные, до плеч, волосы и коронка на одном из передних зубов. Если бы я все-таки решилась, мне было бы непросто найти девушку, подходящую под это описание, и он это прекрасно знал. Позднее он рассказал мне о том, что она отчислилась из колледжа и куда-то уехала.

Карлос на полном серьезе уверял меня, что эта эфемерная блондинка существовала во плоти, а не только в его воображении. Спустя несколько недель, когда мы ехали по бульвару Голливуд в его бело-голубом "шевроле" 1954 года выпуска, Карлос внезапно свернул поближе к пешеходной части.

- Там, - сказал он, тыкая пальцем в воздух, - вон та девушка, о которой я тебе рассказывал. Помнишь, я говорил, что она хотела сделать мне подарок?

- Где? Где она? - я завертелась на сиденье. По улице прогуливалась целая толпа, в которой можно было насчитать не менее дюжины молодых блондинок. -Я ее не вижу, где она?

Я хотела, чтобы он развернулся и снова проехал мимо того места, но Карлос не стал этого делать. Повисло долгое молчание. Я прервала его первой, поинтересовавшись именем этой девушки.

- Сью, - ответил Карлос, секунду подумав. - Сью Чайлдресс.

На это я заметила, что Чайлдресс - это девичья фамилия моей матери, и Карлос это знал. Не родственницы ли мы с этой девушкой? Карлос улыбнулся, кивнул, и мы продолжили путь по бульвару, усаженному калифорнийскими пальмами. Долгое время ни один из нас не сказал ни слова.

Лишь в марте 1957 я снова вспомнила об этом эпизоде. Тогда я уже работала в аудио-видеоотделе корпорации "Пасифик Белл". Просматривая список телефонных абонентов города, я вдруг решила поискать неуловимую Сью Чайлдресс. И, действительно, в самой последней телефонной книге мне удалось найти такого абонента. Весь оставшийся день я звонила по этому номеру. Наконец, уже в половине десятого вечера, некая Сью Чайлдресс подняла трубку.

- Недавно я была на вечеринке, - начала я, - и встретила там молодого писателя из Южной Америки. Он рассказал мне о девушке по имени Сью Чайлдресс... -я продолжала рассказывать о мифической вечеринке и о том, что девичья фамилия моей матери была именно Чайлдресс.

Сью была явно озадачена. Она сказала, что у нее нет знакомых из Южной Америки, она не училась в декабре этого года в ЛАОК и никогда не слышала ни о каком бразильском писателе. Зато она была блондинкой и писательницей! Этого мне показалось вполне достаточно, и тем же вечером я поделилась своим открытием с Карлосом.

Он оказался до такой степени застигнут врасплох, что даже пролил бокал своего любимого вина "Матеус". Его растерянность лишь усилила мои подозрения, и, в конце концов, он вынужден был пойти на откровенность, лишь бы успокоить мою ревность.

- Да не существует никакой Сью Чайлдресс, - заявил он, - я просто выдумал это имя.

И, уставившись на меня своими карими глазами, принялся рассказывать о том, что Сью звали его мать, а фамилия Чайлдресс пришла ему на ум из-за моей матери - именно так и получилось это имя.

- Я всего лишь пошутил, - продолжал уверять Карлос, - и был уверен, что ты поняла мою шутку.

Но я решительно продолжала придерживаться собственной версии, заявляя, что они наверняка договорились встретиться завтра во время ленча.

Карлос на секунду зажмурился, а затем насмешливо посмотрел на меня и улыбнулся.

- Да, ты - это что-то! Ты сама выдумала Сью Чайлдресс, а теперь собираешься реализовать свой замысел и, возможно, найдешь его замечательным.

Однако у меня отнюдь не было уверенности, что все это так уж замечательно. Все, что я сделала, - это открыла телефонную книгу и нашла там знакомое имя. Неужели это всего лишь совпадение? Или же он говорил мне чистую правду?

Я что-то начала бормотать, но Карлос не хотел ничего слушать. Он стоял посреди комнаты и конечности его словно оцепенели - так бывало, когда он находился в состоянии сильного возбуждения. Сведя глаза у переносицы, он вдруг все понял. Я сама создала эту Сью Чайлдресс, точнее сказать, упорядочила факты столь радикальным образом, что позволила ей воплотиться в жизнь. Причем я сделала это благодаря своему проклятому упорству и непреклонной решимости воплощать те или иные явления в жизнь. Карлос знал, что Сью Чайлдресс была целиком его выдумкой, но я в этом сомневалась, и это сомнение позволило мне воспользоваться его приблизительным описанием, детализировать его и, фактически, создать эту женщину. Для Карлоса это имело глубокий смысл. Он выдумал характер, рассказал мне о нем, а я, в свою очередь, вернула ему реальное человеческое существо. Разумеется, во всем этом сказывалась странная логика Карлоса, которую я просто не понимала.

Карлосу хотелось верить - полностью и беззаветно верить в то, что в данном случае он приобрел ценную находку, нечто вроде знаменитых феноменов Дж. Б. Раина. Во всем этом не было никакой инсценировки, но и никаких совпадений. Не Сью Чайлдресс поразила Карлоса, а моя железная воля и настойчивость,

Он сел на кушетку, взял в руки блокнот и стал набрасывать портрет Сью Чайлдресс.