Анджела дала мне адрес, поэтому отыскать нужный дом в Палисейде не составляло проблемы. Входную дверь открыл молодой человек, вид которого сразу же напомнил мне братьев Перини. Взгляд холодных серых глаз пронзал тебя насквозь.
— Вы Холман? — спросил он.
— Я Холман.
— Мистер Ленгэн ждет вас в гостиной. Он повернулся и пошел через холл, я последовал за ним. Гостиная выглядела достаточно просторной для того, чтобы в ней одновременно можно было провести три вечеринки. Молодой человек жестом пригласил меня войти, сам же отправился назад, в холл.
— Могу я приготовить вам что-нибудь выпить, мистер Холман? — Хозяин стоял у бара в дальнем конце комнаты. Я невольно пошел на его голос, в этот момент его голова и плечи скрылись за стойкой бара.
— Бурбон со льдом — это то, что нужно.
— Не возражаю.
Он выпрямился и улыбнулся. Ленгэну было около пятидесяти, как мне показалось, у него были аккуратно подстриженные черные, уже седеющие волосы. Элегантный костюм говорил о его привычке одеваться только у первоклассных портных. Он приготовил напитки и пригласил меня сесть у стойки.
— Как я сказал уже по телефону, я слышал о вас. Частный детектив, который разбирается во многих вопросах, — одним словом, детектив высокого класса.
— А я никогда не слышал о вас до сегодняшнего вечера, мистер Ленгэн. Наверное, многие могли бы спросить меня, где же я был все это время.
— Ваше здоровье! — Он немного отпил. — Что я могу сделать для вас, мистер Холман?
— Саманта Пайк была здесь вечером в субботу, когда вы устраивали прием. Это верно?
— И Арт Стиллмэн тоже был. Но не братья Перини. Больше вы ни о ком не спрашивали по телефону?
— Нет, вы сказали обо всех, — признал я.
— Конечно, она здесь была. — сказал он. — Ее привез Сэм Хейскелл, агент. Почему вы об этом спрашиваете?
— Она ничего не помнит об этом уик-энде, начиная с вечера пятницы, кончая утром вторника. Совершенно ничего. Я хотел бы разобраться в этом.
— Это так важно?
— Кое-кто считает, что да. Она подписала контракт с Сэмом Хейскеллом, ее менеджер не одобряет это. Братья Перини сказали мне, что она уехала из клуба с Артем Стиллмэном в субботу поздно вечером и она могла быть с ним, когда его убивали. Они никак не хотят верить в то, что она потеряла память.
— Они вообще не доверяют людям. — Он усмехнулся. — А что еще интересного вы мне сообщите, мистер Холман?
— Я надеялся на ваш рассказ. Ведь она носит ваше клеймо.
— Мое клеймо?
— На попке татуировка — скорпион. Вы так метите своих девушек, мистер Ленгэн, верно? Улыбка исчезла с его лица.
— Она же лесбиянка! Каждому, кто знает Саманту, известно об этом.
— А может быть, иногда по уик-эндам она меняет свои пристрастия? Или, может быть, вы изменили свои ради нее?
— У каждого из нас свои маленькие слабости, мистер Холман, — мягко сказал он. — Когда девушка становится моей, мне нравится ставить на ее зад клеймо. Когда все проходит, оно поможет ей вспомнить меня. Это одно из условий, которое я ставлю девушке, прежде чем она станет моей. Но я не связываю их, когда татуировщик ставит мой знак, даже если они громко кричат!
— Так, значит, она не была вашей девушкой в прошедший уик-энд?
— У меня есть занятия поинтереснее, чем попытка переделать лесбиянку в нормальную женщину!
— Выходит, кто-то другой поставил ей ваше клеймо?
— А вы уверены, что это на самом деле мой знак, а не грубая подделка?
— Маленький скорпион, очень аккуратно выполненный. Я сделал тест для сравнения, оба скорпиона оказались одинаковыми.
— Тест для сравнения?
— С Анджелой Броутон. Она тоже когда-то была вашей девушкой, верно?
— Она тоже была на приеме вечером в субботу. Но думаю, что она вам об этом уже сообщила, если даже успела показать свой голый зад.
— Я был бы рад поучаствовать в этой игре, мистер Ленгэн, но не знаю как. Может быть, потеря памяти у Саманты была на самом деле, а может быть, это притворство. Видимо, на это нужна уйма времени, а у меня его нет, тем более что братья Перини подняли такой шум.
— Что за шум?
— Они хотят знать, кто убил Арта Стиллмэна. Перини дали мне сорок восемь часов, чтобы во всем разобраться, потом они сами возьмутся за Саманту Пайк. Но она мой клиент, и, если ее заберут у меня из-под носа, это повредит моей репутации.
— Похоже, что и у вас возникли проблемы, мистер Холман.
— У меня есть надежда, что вы поможете мне, мистер Ленгэн, — вежливо сказал я.
— Каким образом?
— Расскажите мне о людях, о которых я знаю лишь понаслышке. О братьях Перини... Хейскелле... Арте Стиллмэне... Бенни Ленгэне.
— Занимайтесь этим сами. Приходите в мой дом, обливаете дерьмом с головы до ног, а потом просите о помощи. Мне надо было бы выгнать вас вон!
— Поверьте, это профессиональные трудности, мистер Ленгэн. Помогите мне, и я больше никогда не буду вас беспокоить.
— Вы не сможете меня побеспокоить, даже если очень этого пожелаете, — холодно заметил он. — Запомните это, Холман. У братьев Перини несколько дешевых клубов на Стрипе, и они хорошо связаны с малым рэкетом.
— Мафией?
Он презрительно фыркнул:
— Сэм Хейскелл ведет агентство, где отыскивают таланты теми же способами, как добывали белых рабов в доброе старое время. Он поставляет эти самые таланты, которые братья Перини используют в своих клубах. Насколько мне известно, это их единственная связь. Арт Стиллмэн приторговывал наркотиками, я не знаю, где он их добывал. Может быть, надувал своих поставщиков? Или, может быть, клиент подумал, что его обманули, и решил свести с ним счеты? Вы можете угробить не один десяток лет, чтобы выяснить, кто убил его.
— Тогда расскажите мне о Бенни Ленгэне.
— Бенни Ленгэн очень богатый человек, у него фантастические связи, и он любит давать приемы. И еще. Больше всего на свете он любит личную свободу.
— Думаю, мне не удержаться от вопросов.
— Вы разочаровываете меня, мистер Холман. — Он сдержанно улыбнулся. — Мне казалось, я четко и ясно выложил вам все. Я никоим образом не связан с убийством Стиллмэна. И оставим это.
— А что он делал у вас на приеме?
— Он пришел с другом. Нет смысла говорить о нем сейчас.
— А у этого друга было имя?
— Да. — Он пожал плечами. — Многие знают его.
— Это уже интересно.
— Виктор Бонетто. Если вы ищете быстрый способ умереть, то попробуйте тронуть Виктора.
Наверное, под стойкой бара была сигнализация. Я внезапно услышал звук шагов. Оглянувшись, увидел стоящего позади молодого человека, того самого, что впустил меня сюда.
— Тино, — сказал Ленгэн. — Мистер Холман уходит. Тино молча кивнул.
— Если он захочет прийти сюда снова, это будет большой ошибкой. Я хочу, чтобы ты убедил его в этом.
— Все ясно, — отозвался Тино, потом вынул пистолет и направил на меня. — Идемте, Холман.
Похоже, никто не собирался сказать мне “до свидания”. Я вышел из комнаты, Тино следовал за мной. В холле у входной двери он приказал мне остановиться. Я так и сделал, повернувшись к нему лицом.
— Надеюсь, вы поняли, что это был ваш первый и последний визит.
— Да пошел ты...
Внезапно ствол пистолета уперся прямо мне в щеку, я ощутил адскую боль.
— Спокойно! — сказал Тино. — Так чего хочет мистер Ленгэн?
— Чтобы я больше не приходил сюда, — промямлил я.
— Вот эдак лучше, — уже мягче сказал он. — По-моему, ты успокоился и собрался с силами, осталось только довести тебя до нужной кондиции.
Он не спеша, наслаждаясь каждым мгновением происходящего, поднял руку, намереваясь ударить меня по другой щеке. Я с силой двинул ему коленом в промежность, а затем, схватив двумя руками запястье, вывернул руку за спину. Пистолет грохнулся на пол. Он сложился пополам, застонав от боли в промежности и вывернутой руке. Я сообразил, что будет лучше освободить его от этой боли, поэтому поволок по полу и с силой стукнул головой о входную дверь. Секунда — и он тряпичной куклой рухнул на пол. Я вернулся и забрал пистолет. Щека все еще горела, когда я дотронулся до нее. На стене, футах в двадцати, висело элегантное зеркало. Я всадил в него четыре пули, чем вызвал достаточный, по моим понятиям, шум. Оставалось ждать.
— Тино! — раздался голос Ленгэна из гостиной. — Тино, ради Христа, я не хотел убивать его!
Послышался звук быстрых шагов, он вбежал в холл и остановился как вкопанный. Его лицо побледнело под загаром, когда он увидел Тино распростертым на полу.
— Вы убили его?
— А почему бы и нет. Он ударил меня. Никто не может ударить меня в лицо безнаказанно.
Я молча двинулся на него, он сделал назад два быстрых шага.
— Подождите, Холман. — Он начал быстро жестикулировать руками в воздухе. — Это какая-то проклятая ошибка. Можем ли мы поговорить разумно?
— Вы знаете братьев Перини. — Я старался сократить дистанцию между нами. — Арт Стиллмэн был на вашем приеме, так же как и Хейскелл. Вы о чем-то говорили с ними. О чем же?
— О'кей, — торопливо ответил он. — Я действительно принимал участие в их делах. Как любой человек с деньгами.
— Вы участвовали в торговле Арта Стиллмэна наркотиками?
— Я помог ему связаться с поставщиком. Дал наводку на нужного человека.
— Вы имеете в виду Саманту Пайк?
— Нет. — Он быстро закачал головой. — Она пришла с Хейскеллом в тот вечер, когда был прием. Я представления не имею, где он отыскал ее и в чем тут дело.
— А что насчет Виктора Бонетто?
— Не впутывайте сюда Бонетто. Я же сказал вам, что это самый быстрый способ угодить на тот свет.
Я направил дуло прямо ему в живот, на расстоянии всего двух футов.
— Бонетто — это принц, — сказал он дрожащим голосом. — Даже король.
— Мафии?
— Нет, — он задрожал еще сильнее, — Бонетто ведет свои собственные дела, они крупные, очень крупные.
— Где я могу его найти?
— Он занесен в телефонный справочник.
— Арт Стиллмэн работал с ним?
— Не знаю. — Он не отрывал взгляда от дула пистолета, и его кадык спазматически дергался. — Не думаю. И у Бонетто вы не спросите.
Тино застонал и сделал слабое движение рукой. Я понял, что остальные вопросы придется отложить до следующего раза.
— Если я еще раз зайду к вам, Бенни, вы примете меня с удовольствием, верно?
— Верно, — подтвердил он без всякого энтузиазма в голосе.
Я ударил его стволом пистолета по скуле, он съежился от боли.
— Я буду всегда с удовольствием принят, не так ли?
— Так. — Он чуть не подавился этим словом. Когда я повернулся, чтобы уйти, Тино поднялся на четвереньки и попытался заблокировать собою дверь. Я ударил его ногой под ребра, он покатился по полу тяжелым кегельным шаром. Да, это было довольно безжалостно, но моя щека все еще горела от удара, поэтому состраданию сейчас не было места.