Для десятков тысяч читателей Борис был кумиром, надолго обосновавшимся в верхних строчках топа их лучших писателей. Его произведений ждали мужчины и женщины, пожилые и молодые, богатые и бедные. Каждый находил в них что-то прекрасное, удивительное, трогательное и вдохновляющее для себя, на каждом оставались приятные, пушистые и долго обволакивающие уютом, теплом и восхищением «одеяла» атмосфер его миров, после «выгрузки» из них.
Сам же маэстро был настолько недоволен своими работами, что нередко помышлял об убийствах своих главных героев в самых неподходящих для этого моментах повествований нелепыми, абсолютно невозможными в обычной прозе и едва возможными в фантастике и фэнтези способами.
Ему не нравилась скудность его языка. Он выжимал его на максимум, выдавливал, как из тюбика зубной пасты, изо всех сил, получая гораздо больше, чем его коллеги и «лепил» из выдавленного «вещи» недоступные большинству из них в этих жизни и мире. И всё равно был недоволен. Ему просто не хватало слов.
Борис хотел называть своими именами всё. Ему не нравилось, что абсолютно разные трещины называются одним и тем же словом, что для разнообразия температур воздуха и различных сил ветра существует так ничтожно мало определений, что такие разные лица, телосложения, возраста и индивидуальности людей приходится описывать словами, в которых так легко повториться и трудно соригинальничать (но у него это получалось). Позы любых живых существ и положения в пространстве всего во Вселенной мучительно требовали от него разных названий и «резали» сердце, когда он называл их одинаково. Про чувства он, вообще, старался не думать. Они представлялись ему океаном, который он постоянно кощунственно умаляет, превращая в пруд. Получать восхищённые отзывы читателей за подобные кощунства было почти также трудно, как сжимать, подсушивать и запихивать то, что оставалось от «океана», в углубление для «пруда».
Недовольство не давало ему нормально есть и спать, но не создавало проблем с питьём, как бы намекая, что с ним то они друзья, с ним не будет никаких проблем даже, если оно станет горьким и противным.
Но до горького и противного не дошло.
Он нашёл решение своей проблемы. Точнее ему помогли найти.
- Ты слышал, что у африканского племени хамар есть больше сотни различных названий для бус? – спросил его как-то в переписке коллега по цеху Данияр.
- Да ну? Зачем столько? – моментально простучал по клавиатуре наш герой.
- Для разных длин бус, разных величин, цветов и форм бусинок, материалов из которых они сделаны. Они просто помешаны на бусах. Все по десять-двадцать штук за раз носят.
- Вот это да.
«Точно! – загорелся Борис. – Надо использовать слова разных народов! Каждый народ по-разному воспринимает мир, каждый обрастал словами согласно своему восприятию. Для кого-то важны бусы, для кого-то позы и положения в пространстве. Кто-то заострял внимание на лицах и телосложениях… Эврика! Я смогу описать всё! Я смогу описать абсолютно всё, используя разные слова!»
Десять лет кропотливого изучения разных языков народов мира – он делал это с большой командой лингвистов, - позволили ему насытить свои книги так, что после их прочтения уже не хотелось читать никого другого.
Наш герой купался в океане слов, вальяжно доставая с любой глубины необходимое и вставляя туда, где ему было самое место. Южная Америка подарила ему сотни названий разных частей тела, Австралия – множество точных и сочных эпитетов для описания лиц, Западная Европа – разнообразила письменную обрисовку действий всех живых созданий, сделав её точнее, чем на картинах и почти такой же точной, как в кино. Каждый континент и практически каждый народ «влили» в маленькое море его словарного запаса свои речки и сделали его океаном.
Из гигантского массива доступных ему слов и оборотов речи, он выбирал те, которые не только точнее передавали его мысли и настроение, но и красивее, созвучнее сочетались с другими, слепляясь в уникальный, захватывающий шедевр глубокой философии, острого юмора и ласкающего сознание благозвучия.
Поначалу читатели терялись из-за обилия незнакомых слов и часто обращались к специальным сноскам с их объяснениями в конце книг. Потом привыкали к «изобретениям» других и зачастую далёких народов, впитывали их и относились как к родным.
Маэстро добился своей цели - теперь он был более, чем доволен своими работами.
А Провидение добилось своей. Бешеная популярность Бориса и повсеместное чтение его книг познакомили человечество с новым, уникальным языком – объединённым языком всех людей. В нём было всё нужное для описания любых явлений, действий, созданий, чувств, вещей, положений, поз, растений… В общем, всё, для того, чтобы не повторяться, легко, красиво и быстро объяснять и описывать, что угодно и не задействовать в своих объяснениях и описаниях жесты и ругательные слова.
Наш герой горел мечтой стать величайшим писателем всех времён и народов. И стал им. Ещё при жизни. После смерти он был признан мессией, который привёл человечество к единому, уникальному языку и положил начало сплочению народов и братству между самыми разными людьми.
- Он восстановил то, что было разбито при строительстве Вавилонской башни, - говорили те, кто любил красивые легенды.