Кавказский след

Глава 11

— Любовь Трофимовна?

В трубке — пощелкивание, шорох. Впечатление — там бегают мыши, прислушиваются к разговору. Предстоящему разговору.

— Да, это я… Слушаю Вас?… Кто это? Михаил?

— Нет, не Михаил. Вас беспокоит следователь областной прокуратуры Бабурин Сергей Петрович.

Высокий женский голос потускнел, в нем появились нотки безнадежности, покорности судьбе.

— Следователь? Господи, неужели несчастную вдову в чем-то обвиняют?

— Пока нет, — слово «пока» жирно выделено, дважды подчеркнуто. — На сегодняшней стадии нужно просто поговорить… Учитывая ваше состояние после потери мужа, я решил не вызывать к себе — напроситься… в гости.

— Спасибо… Приходите…

Короткий диалог напоминает пружину часов, которую медленно, опасаясь срыва и поломки сложного «механизма», заводят не до отказа.

С удовлетворением положив трубку, Бабурин сам себя похвалил за лихо проведенную беседу. Будто погладил по головке и наградил плиткой шоколада. Аккуратно переложил разложенные на столе бумаги в сейф, запер его двумя поворотами двухбородочного ключа, придирчиво оглядел кабинетик — все ли в порядке? — и покинул здание…

Раньше, до потрясших Россию реформ, квартира Басовых могла считаться шикарными хоромами — шесть комнат с приличных размеров холлом, с двумя ванными комнатами. Расположена на четвертом этаже кирпичного дома. Сейчас, по сравнению с многокомнатными особняками или аппартаментами во весь этаж жилого дома, квартира банкира — настоящая нищета, свойственная разве чиновнику средней руки. В вопросах быта Басов обладал удивительной консервативностью, терпеть не мог любых перемен, а уж переезды вызывали у него отвратные судороги.

Остается удивляться неожиданному желанию банкира приобрести дополнительную головную боль в виде загороднего дворца. Скорей всего, настояла супруга. Похоже, уважает Любовь Трофимовна этакий шик-блеск, терпеть не может приземленности, обыденности.

Вдова приняла посетителя не на кухне, тем более, не в холле — в гостиной, увешанной дорогими картинами, заставленной стильной мебелью. Одного выставленного на обозрение хрусталя хватит для приобретения нескольких квартир в «хрущебах».

Женщина — не в трауре, как можно было ожидать, — короткая юбчонка, открывающая точенные ножки, блузка с глубоким вырезом. Самая настоящая девчонка, а не супруга пожилого банкира. Несмотря на искусно наложенный макияж, сквозь него просвечивается грусть. Несколько морщинок залегло в углах рта, накрашенные ресницы походят на ворота речного шлюза — удерживают напор слез.

Получается этакое «ассорти» из горестных раздумий и плохо спрятанной радости от обретеной свободы — обеспеченной и безоглядной. Безвольный, наполненный горечью, взгляд никак не стыкуется с оголенными почти до самого стыдного места ножками, монашеская смиренность плохо сочетается с открытой до самых сосков грудью.

Бабурин — не аскет и не католический монах, проповедующий безбрачие, обычный холостой мужик, долго, слишком долго, лишенный женской ласки. Поэтому он не мог остаться равнодушным к женским прелестям вдовы, поневоле косился на груди, не мог отвести жадного взгляда от подвижных бедер, скрытых за тонкими колготками. С трудом преодолел несвоевременную разнеженность. Ибо предательская мягкотелость обязательно повредит предстоящей напряженной беседе со свидетельницей… Или — подследственной?

— Прошу, — изящный жест ручкой показал дверь, куда хозяйка просит пройти гостя. — Присаживайтесь…

Сергей Петрович утонул в кресле. Глаза снова будто прилипли к полуобнаженной женской груди. Все же зря он столько времени живет холостяком, давно пора жениться, бессвязно подумал холостяк, переведя взгляд на развешенные полотна знаменитых художников. Потом — на горку с дорогим хрусталем. Потом — на огромную люстру с множеством хрустальных подвесок. Следователь готов смотреть на что угодно, только бы — не на красавицу.

А она, чертовка, кажется, все понимает — показывает в ехидной улыбочке великолепные зубки, которых, наверняка, еще не касался стоматолог. Дескать, гляди, мент, любуйся, замирай от восторга. Но только любуйся, не больше — ягодка не тебе предназначена, на нее нацелилось множество мужиков, впору конкурс объявлять.

— Чай? Кофе? — почему-то шопотом спросила вдова. Скорей всего, подчеркнула интимность обстановки, не соответствующую возможному допросу. — Вафли? Печенье? Бисквит?

— Спасибо, позавтракал и пообедал…

— При чем тут завтрако-обеды, — принужденно засмеялась хозяйка. — Просто принято перед серьезной беседой смочить горло… Кстати, что вы предпочитаете: коньяки, ликеры или нашу родную водочку? Покойный супруг был большим знатоком крепких напитков.

— Спасибо, — повторил Бабурин. — Если можно — закурю…

— Ради Бога! Может быть, сигару?

Сергей Петрович, не отвечая, достал привычную «яву». Любовь Трофимовна поддержала компанию — закурила длиннющую сигарету импортного завоза. Дымки поднялись к потолку, сплелись друг с другом, словно дружески пожали «руки».

Несмотря на отказ гостя, на столе появилась бутылка ликера и две хрустальные рюмки на высоких ножках. Типа балерин, ожидающих аплодисменты. Закуска — коробка дорогих конфет, вафли, печенье, бисквиты, зефир. Сейчас Бабурин с большим удовольствием опрокинул бы чайный стакан водки, заел черняшкой и селедкой. Авось, это привело бы его в равновесие, заставило не пялиться на аппетитную грудь Басовой.

Но обстановка обязывает вести себя в соответствии с принятым у банкиров этикетом. Пришлось пригубить ликер. А вот хозяйка, не кокетничая и не скромничая, выпила залпом. По мужски. Будто не сладкий напиток — деревенский самогон. В глазах засверкали шаловливые огоньки, губы дрогнули в такой же улыбке.

— Что же вас интересует. Во время визита сотрудников уголовного розыска я достаточно полно рассказала все, что знала. Возможно, появились дополнительные факты?

— Вся наша работа заключается в повторениях и уточнениях… Сейчас меня интересует ваш… друг. Михаил Степанов.

Недоуменный взгляд обшарил лицо следователя, словно отыскивая в нем издевку. Потом — прояснился.

— Понятно. Лысый Феденька настучал. Признаться, терпеть не могу мужиков-сплетников, которые отличаются от баб тем, что кое-что носят в штанах. Того же прораба… Впрочем, скрывать мне нечего. Да, умерший муж не ревновал меня разве только к телеграфному столбу. Всюду мерещились ему измены. Вот и нашел бугай частного детектива себе на голову. Вместо того, чтобы следить за похождениями супруги нанимателя, Мишка сделался моим любовником… Пожалуй, все.

— Степанов рассчитывал занять место вашего мужа? После его смерти, конечно.

Дамочка презрительно скривилась. Словно прожевала зернышко красного перца.

— Мне только и не хватает второго бугая. Побаловаться — одно, жить бок о бок — совсем другое… А вы даже фамилию Михаила разнюхали? Добротно подготовилась, ничего не скажешь, профессионально… Наверно, подозреваете Михаила в убийстве?

Бабурин подумал и кивнул — да, подозреваю. Такая уж профессия — всех подозревать, потом из подозреваемых выбрать самого-самого.

— Зря теряете дорогое время. На убийство Мишка ни за что не пойдет — панически боится разных изоляторов и зон. Говорит, в детстве цыганка нагадала — закончит непутевую жизнь за решеткой. То ли от руки ментов, то ли от сокамерников. Отсюда — вечный страх…

Басова снова наполнила рюмки, подчеркнуто вежливо подняла свою. Дескать, давайте выпьем не за тюрьмы и зоны — за любовь. Наверно, уже выпитое действовало на нее возбуждающе, повышало сексуальный тонус, наращивало желание. Демонстративно расстегнула вторую пуговицу на блузке, одернула на коленях юбчонку. Прищурилась и метнула на гостя поощрительный взгляд. Дескать, почему медлишь, не пора ли завершить нудную беседу и перейти к более приятным формам общения. В голосе появились мурлыкающие нотки, наманикюренные пальчики потерли виски. То ли успокаивая разыгравшуюся кровь, то ли, наоборот, еще больше будоража ее.

Но Бабурин уже успел взять себя в руки, взнуздать мужские эмоции. Он терпеть не мог ни взяток, ни взяточников, а сейчас ему предложена самая настоящая мзда. Натурой. Пришлось перебить разговорчивую бабочку. В противном случае, потеряешь дорогое время, перемалывая, словно в кофейной мельнице, ничего не говорящие слова.

— Странная боязнь. Вам не показалась она показной, этакой демонстрацией?

Видимо, Басова сообразила — перед ней сидит не самец со всеми присущими сильному полу эмоциями, а самый настоящий робот, которого не сооблазнить. Трепетные воздыхания и сооблазнительные позы на него не подействуют. Со вздохом застегнула блузку. Ответила максимально сухо, с оттенком недовольства.

— Михаил не умеет притворяться, не дано мужику.

А вот это уже позвольте мне решать самому, подумал Бабурин, любящая женщина всегда переоценивает положительные качества своего любовника, полагаться на ее суждение о нем — обязательно ошибиться.

— Кстати, почему вы решили, что ваш… друг — частный детектив, нанятый банкиром?

— Мишенька сказал…

— Вынужден открыть вам глаза. Степанов — никакой не детектив, скорей всего, примитивный мошенник. Лицензию ему не выдавали. Почему нанял его ваш супруг, откуда узнал — предстоит раскрыть.

Женщина смотрела на собеседника широко раскрытыми глазами. Или действительно ошеломлена услышанным, или обладает недюжинным талантом перевоплощения.

Бабурин неожиданно замолчал. Черт возьми, откуда взялось у него дурацкое желание пооткровенничать? Неужели от извечного стремления сексуально озабоченных мужиков покрасоваться перед понравившейся самочкой?

А вдова ему явно понравилась. Если отбросить обычное для всех без исключения женщин кокетство и некоторые слишком смелые выражения, она красива и умна. Вообще-то, сочетание этих двух качеств встречается чрезвычайно редко: красавицы почти никогда не обладают умом, умницы — красивой внешностью.

— Буду предельно откровенен и того же ожидаю от вас. Дело в том, что при расследовании любого убийства нас, в первую очередь, интересуют причины. Кому выгодно — главный вопрос. В данном случае смерть банкира выгодна его жене, единственной наследнице… Надеюсь, вы имеете алиби на ту ночь?

Вопрос — на дурачка. Банкирша, конечно, сама не убивала — наняла киллера. И все же, вопрос об алиби — первая ступенька, ведущая к раскрытию наемного убийцы.

Вдова гордо подняла голову. Во взгляде — гневные искры, способные сжечь до тла менее устойчивого человека, нежели сидящий напротив следователь прокуратуры.

— Единственное алиби и для меня, и для Михаила — кровать в спальне. Жаль, что она не умеет говорить — в противном случае вы узнали бы много интересного и познавательного.

— Если я вас правильно понял, в ночь убийства Басова Степанов был у вас?

— Правильно и… неправильно. Тогда Михаил ночевал у себя дома. Мы с ним немного повздорили… Но все равно я уверена: убил мужа не он!

Спросить, откуда такая незыблемая уверенность? А что это даст? Вдова станет извиваться в доказательствах невиновности своего любовника, нагромождать ложь на ложь, перекрывать это хрупкое «сооружение» такой же ложью.

Нужны факты. Веские, неопровержимые.

— Надеюсь, дадите мне номер домашнего телефона Степанова? — предельно сухо попросил Бабурин.

Вдова задумчиво оглядела «просителя», поколебалась, вдоволь наигралась выразительными глазками, но все же написала на протянутой ей раскрытой записной книжке номер телефона. В конце концов, следователь может раздобыть его без ее помощи. Зная фамилию, имя, отчество, сделать это не составит особого труда. Тем более, сотруднику прокуратуры или уголовки.

— Еще один традиционный вопрос… Простите, но мне необходимо знать — не было ли в последнее время каких либо необычных событий с вашим супругом. Включая резкую смену настроения, скандалы, излишне грубые разговоры по телефону. Короче, все, что выбивается из обыденности…

Любовь Трофимовна задумалась. Делала она это удивительно артистично, нетрадиционно. Растопыренные наманикюренные пальчики подпирают кудрявую головку, глазки прищуриваются, губки нервно дрожат.

Одно из двух: либо дамочка вспоминает, либо придумывает. Ради Бога, он не против любого вранья, ибо за ним обязательно распознает скрываемую правду. Бабурин про себя усмехался, ехидничал, внешне — доброжелательно ожидал ответа.

— Однажды, дней за пять до убийства, муж возвратился из банка в состоянии, близком к истерии… Проглотил таблеток пять успокоительного, не ужиная, улегся на диван. Но отдохнуть ему так и не дали — поднял телефонный звонок… Как я поняла, звонил Семен Семенович…

— Хвостов? — не выдержал Бабурин и прикусил язык. Чертовы нервы — расходились, не просто мешают работе — вредят.

— А вы и Семена знаете? — удивилась дамочка. — Одного не пойму: зачем я понадобилась такому знающему следователю?

— Для коллекции, — угрюмо пошутил Сергей Петрович. — Вернемся к нашим баранам…

— Ну, уж, Хвостова к баранам не причислить. Он скорей — хищник, обдирающий им шкуры… Знаете, Сергей Петрович, вы — удивительный человек, симпатичный мужчина. Любая женщина выложит вам все, что знает, а если постараетесь — чего не знает…

Комплименты — заслуженные и незаслуженные — всем приятны: и женщинам и мужчинам. Ибо увлажняют почву, на которой растут положительные эмоцмм, способствующие оздоровлению организма. Бабурин — не исключение из общего правила, его тоже будто погладили по головке, предварительно побрызгав на прическу французским одеколоном.

Но эти ощущения у следователя проходят значительно быстрей, нежели у других мужчин его возраста. Сказывается профессиональная закалка.

— Так о чем эе разговаривали ваш муж и Хвостов?

— Откуда мне знать? — округлила глазки женщина. Похоже, глаза — излюбленное ее оружие: то прищуриваются, то закрываются, то, наоборот, напоминают пятирублевые монеты. — Приличная женщина не станет подслушивать, а я, представьте себе, считаю себя архиприличной… Краем уха слышала — речь шла о каких-то деньгах, которые предназначались для Кавказа, а уплыли неизвестно куда… Муж так кричал, что хрусталь звенел, люстра качалась… Ужас!

Бабурин ощутил усиленное сердцебиение. Значит, все же, Кавказ! Решение последовать советам-приказаниям начальства не трогать запретную тему окончательно исчезли.

По дороге в родное здание облпрокуратуры Бабурин лихорадочно перебирал «зернышки» беседы с Басовой, искал пусть крохотные вкрапления драгоценной информации.

Сочетание двух слов — деньги и Кавказ — отодвинули на задний план все остальные версии. Бабурина охватил азарт охотника, напавшего на след крупного зверя. Действительно, какую ценность имеет поиск убийц банкира? Это все равно, что вычислить руку, нанесшую удар, оставляя в тайне голову, спланировавшую убийство.

Сергей Петрович отлично понимал: вступает на скользкую тропинку, которая находится на самом краю пропасти. Вспомнилась недавняя беседу с чиновником, озвучшим повеление руководства Генпрокуратуры, таинственные предупреждения собственного начальства. Искать убийцу или убийц, не отвлекаться на поиски «мифических» организаторов преступления.

И еще одно ясно: одному ему не справиться. Ведь придется действовать по двум направлениям: официального расследования и расследования потаенного, скрытого от всех.

Но вдруг женщина фантазирует, пытается сбить «охотника» со следа? Ведь этого тоже нельзя исключить. На всех этапах любого расследования, при всевозможных допросах и просто беседах с потенциальными преступниками, свидетелями, пострадавшими, как подсказал прокурорский чинуша, нужно идти по двум направлениям: говоришь одно, в голове держишь совсем другое, противоположное.

Одни уводят показания свидетелей и очевидцев в желательную для них сторону, нацеливают следователя на малозначащие факты — умышленно. Вторые делают это бессознательно, машинально, стараясь поскорей укрыться в свою «скорлупу». Третии просто фантазируют, поглаживая имеющееся у каждого человека тщеславие.

К какой из трех этих групп причислить словоохотливую банкиршу? Верить ей либо сомневаться?

Бабурин всегда полагается на присущую ему интуицию, а она сейчас подсказывает — Басова не блефует, говорит правду. Во всяком случае, передавая сумбурный разговор по телефону мужа.

Похоже, расследование убийства банкира совершает акробатический трюк, сворачивает на совершенно новую дорожку. От которой его изо всех сил стараются оттолкнуть, нацелить на примитивную «бытовуху».

Двое суток Сергей Петрович не спал и не ел — думал. Утром третьего дня пришел к однозначному и опасному решению. Продолжить выполнение намеченного плана и, одновременно, в тайне от всех, особенно, от начальства, попытаться проникнуть в тайну финансовой мафии. Если, конечно, она, эта мафия, существует.

Одному действовать по двум направлениям невозможно. Нужно найти верного и достойного помощника. Не болтуна и не труса.

Сергей Петрович неожиданно вспомнил об Оборине.

Бабурин знакомился с Оборином дважды. Первый раз в студенческие годы, когда они учились на одном курсе юридического института. Дружбы не получилось — слишком разными были два парня. Даже по внешности. Сухопарый, подтянутый Сергей и полный Дмитрий. А уж о внутреннем содержании и говорить не приходилось. Сдержанный, серьезный Бабурин и весельчак Оборин будто стояли на разных полюсах.

Вторичное знакомство произошло на торжественном собрании, посвященном Дню милиции.

Сергей Петрович в одиночестве прогуливался по вестибюлю, рассеянно осматривая стенды с фотографиями, посвящанными подвигам милиционеров. Он попал сюда случайно — областной прокурор попросил представлять на собрании коллектив прокуратуры.

Не терпящий восторженных песнопений Бабурин откровенно морщился, вертелся на стуле, возмущенно бормотал что-то неодобрительное. А с трибуны запускались все новые и новые хвалебные речи. В подслащенную водичку чаще и чаще подмешивались порции «сахара». До такой степени, что вскоре доклад и восхваляющие милицию выступления превратились в густой, приторный до отвращения напиток. Правда, тогда не было сегодняшнего разгула преступности, не взрывали, не расстреливали, но, по мнению сотрудника областной прокуратуры, причин для повального хвастовства и в те, более или менее благополучные годы не существовало.

Через полчаса изливаемая с трибуны патока сделалась просто нетерпимой.

Под укоризненными, а иногда откровенно неприязненными, взглядами сотрудников милиции Бабурин, пригнувшись, покинул зал и теперь не знал куда себя деть. Уехать в прокуратуру? А как отреагирует на подобное самовольство прокурорское начальство? Выругать не выругает, но при случае припомнит.

Придется болтаться перед дурацкими стендами до начала праздничного концерта, а потом незаметно улизнуть.

Его присутствие на концерте — не обязательно, об этом прокурор не просил. Зато освободится лишний вечерок для общения с семьей — посидеть рядом с женой перед телевизором, поговорить, пошутить — чем не отдых для перегруженного сверх всякой меры следователя?

Вот и расхаживал Бабурин вдоль строя парадных стендов. Нервно курил, старался не слушать доносящиеся из зала аплодисменты и одобрительный гул.

Вестибюль пуст, только в его конце, возле буфета, маятся какой-то толстячок. Осматривает прилавки, заполненные тощими бутербродами и конфетами «Кис-кис», развлекает сам себя шутливой беседой с продавшицами. Благо, были бы они помоложе и посдобней, а то такие же сухие, как выставленные бутерброды. Понимая, что шутки посетителя буфета никакого отношения к ухаживанию не имеют, равнодушно посмеиваются, отделываясь беззлобными шутками.

Все равно — развлечение.

Увидел развеселый толстячок Бабурина и подкатился к нему. Видимо, понял — тоже мается мужик от безделья, почему бы не пообщаться? Все веселей, чем с зачуханными немолодыми торгашками.

Но не только планируемое спасение от скуки явилось основой для более близкого знакомства — подойдя ближе, Оборин узнал однокурсника. Удивленно всплеснул толстыми ручками, растянул такие же толстые губы в радостной улыбочке.

— Здорово, дружище! Не узнаешь?

Сергей Петрович оглядел круглую физиономию товарища по «несчастью», наморщил лоб. Мужик кого-то напоминает, где-то они встречались, а вот кто такой — убей, не может припомнить.

— Есть что-то знакомое, — неопределенно пошевелил следователь пальцами. Будто пытался отловить это самое «знакомое» в воздухе. Как отлавливают надоевшую муху. — Простите, не могу вспомнить…

Следователя можно понять — ему по долгу службы приходится сталкиваться с преступниками, свидетелями, потерпевшими, жалобщиками — всех не упомнишь. Наверное, когда-то в их числе промелькнул и надоедливый толстячок.

Считая свою миссию завершенной, Сергей Петрович повернулся к стенду, на котором вывешены фото и документы, воспевающие подвиги милиционеров во время войны.

Толстяк не извинился, не отстал.

— Значит, не узнаешь… Дожил, называается, докатился… Юридический институт помнишь?

— Помню, — мучительно наморщил лоб Бабурин, снова повернувшись к толстяку.

— Тогда должен знать Димку Оборина…

С памяти будто пелена слетела, в полную силу заработали освобожденные извилины. Для любого человека школа, институт, первое место работы — святы и незабываемы, а вот Сергей Петрович умудрился забыть. Стыдно и непростительно.

— Господи! — обрадовался он. — Вот это встреча! Как же ты, Димка, изменился, подобрел, округлился. Ни за что не узнаешь… Честно говоря, подумал: владелец буфетов, закусочных, бистро…

Оборин недоверчиво фыркнул. На манер кота, которому вместо молока подсунули обычную воду.

— Подобрел, говоришь? Всю жизнь, с малолетства, — в одном об"еме. Значит, не узнал?… Ну, что ж, придется познакомиться заново. В официальном порядке.

Хитро ухмыляясь, толстяк вытащил из кармана плоскую бутылку с импортным коньяком — в те времена невероятная редкость. Из другого кармана появились две раздвижные стопки.

— Давай, Серега, обмоем второе знакомство, заодно — праздник…

Пришлось купить в буфете парочку бутербродов с «овчинно-рубленной» колбасой и, в качестве прикрытия аморально-алкогольного поступка, бутылку газированной воды.

Весельчак под столом наполнил рюмашки. Выпили. Закусили.

— И где ты сейчас прикладываешь знания, полученные в институте? Небось референтом министра трудишься — не подступиться. Впрочем, можешь пригодиться. Турнут бедолагу из угрозыска — на коленях приползу за помощью, — во всю балагурил весельчак, не забывая о пустых стопках.

— В прокуратуре. Следователь.

Оборин притворно разохался.

— Час от часу не легче! Боже ж ты мой, как же не повезло! Недреманное, надзорное око, от которого не укрыться, пальцем не пошевелить… Небось, взял на заметку моральное разложение студенческого дружка, — выразительно кивнул он на стопки. — Хорошо еще, потребляли вместе…

Как водится, обменялись адресами, телефонами, посудачили о женах и детях. Дальнейшему развитию дружеской беседы помешал перерыв — из зрительного зала в сторону буфетов ринулась целая толпа. Оборина окружили друзья по уголовному розыску.

— Димка, куда исчез? Тебе там объявили благодарность, наградили грамотой.

— Да еще — премия… Гуляем!

Оборина тормошили, дружески одаривали пинками. Он отшучивался, смеялся.

— Никаких концертов! — категорически заявил чернявый парень. — Двигаем к тебе домой. С пересадкой в магазине!

Сыщики увели друга. Он притворно сопротивлялся, ссылался на неожиданную встречу с бывшим однокурсником. Не получилось — сыщики настояли на своем. Пришлось попрощаться. Перед уходом Димка вложил в нагрудный карман пиджака Бабурина листок бумажки, вырванный из записной книжки.

— Держи мои координаты. В записанные тобой не верю — потеряешь. Не пропадай, Серега! Звони!…

Через несколько дней Бабурин по неизвестным причинам взял да и позвонил Просто так, скуки ради, в виде отдыха замутненному от множества дел мозгу. Потрепались, снова обменялись семейными новостями. А о чем еще говорить? О службе — надоело, о здоровьи — тем более.

Прошло неделя — позвонил Оборин. Сообщил: племянник женится, есть возможность «вздрогнуть». На вполне законном основании. Заодно, укрепить второе знакомство, без чего недолго ожидать и третьего. Бабурин охотно согласился. Тем более, предстоит не пьянка — свадебное застолье, ни один партком не подкопается, ни один страж высокого морального облика коммуниста не осудит.

Встретились на полдороге между прокуратурой и уголовным розыском. Неожиданно обнялись, словно не виделись добрый десяток лет. По дороге полушепотом, таясь от остальных пассажиров, обменялись служебными и неслужебными новостями, поехидничали в адрес начальства…

— Тебе хорошо! — стрекотал улыбчивый Димка. — Перебираешь бумажки, отслеживаешь законноссь поступков бедных сыскарей — все дела. А у нас — вечные запарки. Ныняшняя престуность, сам знаешь, не чета прошлой, одними убийствами угрозыск завален по самую макушку.

— В своем глазу — соринка, в чужом — кирпичина, — хмуро отшучивался следователь, перебирая даже в минуты отдыха свои уголовные дела. — Знаешь что, Димыч, давай забудем о службе — и твоей, и моей? Хотя бы на сегодняшний вечер?

— Давай, — охотно согласился Оборин. — Посудачим о… бабцах.

Посплетничать о женщинах не удалось — друзья поднялись на лифте и остановились возле двери, оббитой коричневым дермантином…

Поздравили оборинского племяша, так здорово поздравили — несколько дней ходили с больными головами. И — лечили их тоже вместе. Попеременно, то в квартире прокурорского следователя, то у сотрудника уголовного розыска.

Так и повелось: в неделю — минимум три звонка с передачей краткой информации на уровне слухов и анекдотов. Прошли годы, резко изменилась обстановка в России, жить стало легче и… трудней. И сыщик, и следователь закрутились в бурном водовороте растущей с каждым днем и часом преступности. Не до встреч и объятий…

Вот этого Димку Оборина и порешил завербовать в свои напарники Бабурин.