Глава 74

«I see my red door

I must have it painted black…»

Вместе с певицей допел я куплет, нещадно при этом фальшивя, и в сосредоточенном на мне свете ламп динамического освещения подошел к Александру, который внезапно впал в депрессию и теперь рыдал. Рыдал, неотрывно глядя на меня.

— Я такой же его сын, как и…! — истерично заявил мне Блумфельтд, взмахнув рукой, когда я, держа оба бокала, уселся на массивный подлокотник кресла.

А вот и семейная драма нарисовалась. Мне сейчас необходимо чрезвычайно аккуратно выбирать выражения, ибо если я неосторожным словом задену не ту струнку в душе этого обдолбанного психопата, то он просто-напросто придушит меня в приступе неконтролируемой ярости или, например, забьет до смерти, кулаки-то у него, как говорится, пудовые…

— Йохан бы то, Йохан бы это…! Йохан, Йохан, Йохан…! — перейдя на шепот, любовничек продолжил со злостью выплевывать слова, раскачиваясь при этом взад-вперед. — Отец не простил…и никогда не простит мне того, что я не чертов Йохан! Не его чертов гениальный Йохан! Не сраная надежда империи, как он всегда о нем говорил…

Йохан? Кто это? Еще один сын старика Блумфельтда? Странно, но в Сети я нашел упоминание лишь об одном его ребенке мужского пола, об Александре, однако…

Однако, когда дело касается «знатных» и, особенно, если эти люди — родственники царской Семьи, то до конца доверять информации, найденной в Сети, никак нельзя.

В любом случае, если Александр говорит об этом Йохане в прошедшем времени, то это может означать лишь…

— Мой старший брат, — внезапно успокоившись, пояснил Блумфельтд, заметивший, что Кайа задумалась, — но он давно уже не с нами. Не с нами, да… Ладно, черт бы с ним, с Йоханом этим! Сегодня же Рождество. Рождество, да… А нам с тобой, Филатова, еще нужно будет выйти к гостям. Попозже. Иначе отец останется недоволен. Недоволен, да…

Александр забрал из моих рук полный бокал, что я протягивал ему.

— Отец… — настроение у Александра вновь стало меланхоличным, и он уставился в бокал. — Ему, после смерти Йохана, я был нужен лишь затем, чтобы наша ветвь Блумфельтдов не канула в небытие. В небытие, да… Но я уже давненько исполнил этот свой долг перед Семьей и перестал быть ему нужным. Уже не нужен, да… Мне даже не дозволено самому воспитывать собственных сыновей!

После этой фразы его лицо перекосилось от злости.

— Мой родной отец собирался убить меня. Дважды! Представляешь, Филатова? — Александр поднял на меня красные от слез глаза. — Меня! Своего родного сына! И, знаешь почему?!

— Думаю, Генрих Карлович подозревал вас в причастности к гибели вашего брата. — сделал предположение я, когда не отвечать стало уже невозможным, ибо Александр явно ожидал от меня ответа и начинал выходить из себя.

— Верно… — согласился он, опуская взор в бокал. — Верно! Ты права, Филатова! Я, как и все прочие бездарные молодые люди Петербурга, всегда безумно завидовал талантливому и удачливому Йохану. Это было общеизвестным фактом. Общеизвестным, да… Брат в этой жизни далеко пошел бы… Но я, веришь или нет, непричастен к его смерти! Я, конечно, так себе человек, но… Я не презренный братоубийца, Кайа!

Он врет! Готов поставить на это рубль, ибо язык его тела просто вопит об этом! Врет про то, что непричастен к гибели брата. Видимо, так или иначе, но к смерти своего ближайшего родственника Александр Блумфельтд все-таки приложил свою руку и теперь, в состоянии измененного сознания, выгораживает себя…нет, не передо мной. Перед самим собой.

— Верю. — согласился я, осторожно погладив Александра по руке, успокаивая. — Вы не братоубийца.

— Йохан был заядлым охотником и коллекционером огнестрельного оружия. Был, да… А еще он был долбанным трезвенником! До того дня, я ни разу не видел его выпившим. Ни разу, да… Но в тот день, Государь, зная страсть братца к оружию, сделал ему подарок, не помню уже по какому поводу. Подарок, да… Он подарил ему из своего загашника какое-то уникальное ружье. Не знаю, что именно, не разбираюсь в оружии. Смешно, правда? Никчемный сын великого царедворца и высочайшего армейского чиновника ни черта не разбирается в оружии. Смешно… Я смешон, да… На чем я там остановился?

— Государь подарил Йохану некое ружье. — подсказал я, приобнимая Александра и ласково ему улыбаясь.

— Верно. Ружье, да… И вот, сраный Йохан не нашел ничего лучшего, чем по этому поводу впервые в жизни напиться. Идиот! А напившись, заявился ко мне, похвастаться своей дурацкой железкой. Ко мне, да… Мы с ним всю жизнь плохо ладили и практически не общались, но… Я ему тогда говорил, чтобы не брал в руки эту чертовщину, раз уж выпил, но… И знаешь, что в итоге произошло?

Александр поднял на меня взгляд.

— Ваш брат застрелился. — ответил я.

— Верно. — кивнул Александр, пристально взглянув мне в глаза. — Напившийся придурок, не убедившись должным образом в том, что оружие разряжено, захотел продемонстрировать мне работу механизма и… От отцовской расправы меня тогда, помнится, спасла мать.

На этом месте Блумфельтд разревелся вновь.

— А второй раз… Ай! — он махнул рукой. — Не хочу даже вспоминать! Представляешь, родной отец собирался убить меня дважды… Хотя, о чем это я? Разумеется, Филатова, такого ты себе вообразить просто не сумеешь…

— К сожалению, сумею… — ответил я, зубами стаскивая левую перчатку и демонстрируя Блумфельтду искалеченную кисть. — Николай Филатов, мой биологический отец, решил без всякой жалости расправиться со своей родной дочерью, со мной, подослав посреди ночи убийц. Убийство чести, как это он потом назвал. Вы, возможно, что-то слышали о недавней перестрелке в Москве, возле одного из Филатовских зданий.

— И правда. — Александр закусил губу, глядя в никуда. — Что-то такое я слышал. А на следующий день еще, вроде бы, крупная авария с поездами произошла…

— Да, авария была… Но Господь спас меня, и я сумела отделаться тогда одним лишь мизинцем… Так что, я вполне могу вас понять, Александр. — ответил ему, поднимая свой бокал.

Александр, взяв мою ладонь в свою, облобызал мой искалеченный мизинец, после чего отпустил ладонь.

— Одним лишь мизинцем, да… И, что? Ты в итоге простила своего биологического отца? — поинтересовался он, проведя большим пальцем по губам Кайи.

— Нет… — я покачал головой и зашептал ему на ухо. — В итоге на малом Семейном совете я застрелила своего биологического отца, а также двух его братьев, которые собирались зарезать моего приемного папочку.

— Застрелила?! Ты?! Не твой приемный отец?! — выпучил на меня глаза любовничек. — Охренеть!

— Я. Да. Не приемный отец. — покачав головой, шепотом ответил я, а затем…

Пора бы уже закругляться.

— Александр, я искренне благодарна Господу нашему, за то, что он в безмерной милости своей свел наши пути. Я всегда буду любить вас и только вас! — признался в своих чувствах я и, уверен, учитель актерского мастерства из «пионерского лагеря» совершенно искренне поаплодировала бы моей игре, после чего, высоко подняв бокал, объявил тост. — За наше знакомство! Выпьем же до дна, любимый!

Быстро, в два или в три глотка, выпил содержимое бокала, после чего крепко зажмурился, восстанавливая дыхание. Мир вокруг неслабо так закружился…

— Меня любит барышня Филатова… Кому рассказать, не поверят. Этот мир, наверное, сошел с ума. За знакомство! — сказал пришедший вновь в хорошее настроение Александр, и в следующий миг опрокинул в себя свой виски.

Восстановив дыхание, я, из-под опущенных ресниц, внимательно следил за реакцией Блумфельтда.

— Странно… — нахмурив брови, заявил он, уставившись в одну точку и облизывая губы. — Я почему-то не чувствую языка и губ…

В следующее мгновение он вперил в мою сторону свой уже расфокусированный взор.

— Ты… — произнес он, протягивая в мою сторону руку, однако в этот момент я был уже на ногах, сделав пару шагов назад.

— Свет! — хриплым шепотом скомандовал Александр, а затем прижал ладонь ко рту, явно борясь с тошнотой.

На лбу у Александра выступили крупные капли пота, он побледнел и весь как-то осунулся.

Электроника на голосовую команду откликнулась мгновенно и помещение стало освещено вполне себе обычным образом.

С изрядным трудом, и не с первой попытки, поднявшись на ноги, Александр, которого шатало из стороны в сторону, словно бы матроса на палубе в шторм, двинулся к бильярдному столу, дойдя до которого принялся шарить рукой по сукну, явно ища пакетик с «дурью».

— Его здесь нет… — прошептал он, не обнаружив искомое. — Но я… Я точно помню, что оставлял его здесь!

А затем, едва-едва удерживаясь на ногах, направился к бару, дойдя до которого и, пошарив рукой по небольшой столешнице из красного дерева, развернулся ко мне, сжимая в руке практически пустой уже пакетик.

— Ты высыпалаэтов мое виски… — сказал он, то ли вопросительно, то ли утвердительно, глядя в мою сторону.

Я, согласившись с его словами, кивнул, продолжая молча наблюдать. Любовничек держаться на ногах был уже не в состоянии.

Александр Блумфельтд, стоя теперь на карачках, в одной лишь расстегнутой рубашке и в носках, являл собой зрелище более чем колоритное. Он, постоянно заваливаясь набок, полз к противоположной стене, ну а я неспешно шел за ним.

К стене, которая таковой вовсе даже и не являлась.

Вся противоположная стена этого помещения представляла собой один здоровенный встроенный шкаф, застекленный тонированным стеклом и разделенный стеклянными же перегородками на множество секций. И это стало видно только теперь, когда помещение начало нормально освещаться.

А в самом же шкафу…

То,чегоисколькохранилось за стеклом, могло бы сделать честь даже крупнейшему магазину для взрослых на планете. Равно как и самой изощренной пыточной…

Предназначение одной части «коллекции» было вполне очевидным, а вот другой…не вполне. Никак не могу пожаловаться на скудость воображение, но то для чего могут потребоваться некоторые хреновины за стеклом… Нет, в этом воображение мне отказывает.

Александр тем временем дополз до стеклянной стены и уже сумел-таки открыть одну из многочисленных стеклянных дверок, а выбрать нужную для него было сейчас очевидно непросто, которая открывалась тоже весьма интересным образом, по прикосновению к ней, достав некую металлическую коробочку.

Подойдя ближе, я не без интереса наблюдал за его действиями.

Когда Блумфельтд смог наконец открыть коробочку, предварительно уронив ее несколько раз, я увидел два больших стеклянных шприца, надежно закрепленных внутри. Скорее всего, некая экстренная помощь как раз на случай подобной неприятности, ибо Александр, как лицо, употребляющее «дурь», вполне мог предвидеть то, что с ним самим или с одной из его «подопечных» может приключиться «передоз».

— Нет! Нет! Нет! Извини, любимый мой, но я, пока еще, ничем подобным пользоваться тебе разрешить не могу! — погрозив ему пальчиком, сказал я, а затем, сделав шаг вперед, несильно ударил ногой по руке Александра, в которой он держал коробочку, после чего и она, и оба шприца, находившиеся в ней чуть ранее, полетели по комнате.

Несколько мгновений спустя на лице Александра, осознавшего, что он лишился спасительного лекарства, отразился страх. Нет, не страх. Первобытный ужас. И это выражение его лица мне очень понравилось.

— Ты говорила, что любишь… — прошептал он, глядя в никуда, и было очевидно, что Александр уже ничего не видит, а затем его вырвало.

Я отвернулся, дабы не наблюдать неприятного зрелища.

— А разве те несчастные, бывшие вашими зарегистрированными любовницами ранее, не говорили вам, что они любят? — поинтересовался я, присаживаясь перед Александром на корточки, а сделав это, осознал, что Кайа моя полностью обнажена, отчего мне вдруг стало крайне неприятно. — Уверена, что говорили…

Встав, я направился к креслу за платьем.

Трусы… Мои трусы, когда я их нашел, оказались разорваны, но это даже и к лучшему, ибо без хорошенького публичного скандала мне, пожалуй, никак не обойтись, а порванные девичьи труселя лишь добавят ситуации пикантности.

— И что с ними стало в итоге? — спросил я, надевая платье, пошитое из ткани, которая практически не мнется, что, уверен, также было продумано заранее. — Они исчезли, будто бы их никогда и не было на свете.

— Помоги мне, Филатова. Принеси шприц или…или позови доктора на помощь. — услышал я голос Александра, уже просто валяющегося на полу в луже собственной рвоты. — Ты говорила, что любишь… Я чувствую, что умираю…

— Жить вам, Александр, или же умереть — это я оставлю на волю жребия. — сказал я, подойдя к лежащему на полу мужчине. — Выживете вы и игра просто пойдет одним путем, а ежели нет — другим. Для моей игры в этом нет принципиальной разницы. Хотя, признаюсь, что лично мне бы хотелось, чтобы вы еще пожили некоторое время, дабы закрыть гештальт со своим любовничеством, потребовав от Семьи выполнения обещания, данного мне, в обмен на мою жертву, и более к этому вопросу никогда уже не возвращаться.

Александр ничего не ответил, сознание покинуло его. Я же, не оборачиваясь, направился к его ВЭМ.

«Black as night, black as coal

See the sun blotted out from the sky»…

В тот же день, поздним вечером по местному времени. Соединенное королевство. Лондон. Букингемский дворец. «Тайная» комната.

В помещении, используемом королевой Анной для разговоров высшей степени секретности, раздался звук открываемой двери, а затем, когда внутрь вошла эффектная, довольно высокая и златокудрая женщина, облаченная в траурное платье, и гвардеец закрыл за ней дверь, все четверо мужчин, сидевших за круглым столом, означающим, что нынешняя встреча будет неформальной, встали.

— Здравствуйте, джентльмены. — ровным тоном поздоровалась вошедшая с приветствующими ее мужчинами, негромко, но и не тихо, и без формальностей.

— Миз Сью, очень рад вас видеть. — улыбнулся ей Первый министр Ее Величества, Джеффри Голдсмит, высокий, очень полный и розовощекий мужчина, чуть за 50, обладатель изрядной проплешины.

— Здравствуйте, Мэри. — своим, как всегда, безразличным тоном, поприветствовал вошедшую Глава службы Внешней разведки Соединенного Королевства, пробежав глазами по великолепной фигуре этой женщины. Сэр Мэттью Тобиас, бывший, наоборот, весьма тощим обладателем шикарной шевелюры, человек неопределенного на вид возраста.

— Мэри… — первый лорд Адмиралтейства, лорд Эдвард Гамильтон, самый пожилой из присутствующих здесь, зашелся в кашле от волнения, ибо видеть сейчас кого-либо из Семьи Сью ему не хотелось категорически. — Здравствуйте. И это…э-э-э…от имени своей Семьи, и от себя лично, выражаю вам свои самые искренние соболезнования в связи с кончиной вашего деда. Лорд Сью был великим человеком. Великим, да, сейчас таких уже нет. И прошу прощения за то, что не сумел прийти и попрощаться с вашим дедом лично. К сожалению, здоровье подвело…

— Ничего страшного, Эдвард, здоровье прежде всего. Благодарю вас за то, что несмотря на, скажем так, непростые отношения с моим покойным дедом, вы нашли для него теплые слова. — все тем же ровным тоном ответила Мэри, вспомнив одно из последних сожалений своего деда, о том, что он уже не сумеет простудиться на похоронах «старого напыщенного индюка Гамильтона».

— Мэри, сегодня вы, как, впрочем, и всегда, очаровательны! — тепло улыбнувшись, произнес министр иностранных дел Ее Величества, граф Томас Хау, еще довольно молодой человек, атлетичного телосложения, вот уже несколько лет «подбивающий клинья» (и не без успеха!) к этой, одной из богатейших и красивейших свободных женщин Королевства, вдове, а затем галантно отодвинул для Мэри стул.

— Спасибо, Томас. — поблагодарила его Мэри Сью и, усаживаясь, бросила взгляд на папку, лежащую посередине стола и подписанную одной лишь буквой «i», на которую все прочие присутствующие здесь, за исключением сэра Тобиаса, старались не смотреть.

— Мэри… — шепнул было граф Хау на ухо женщине, когда все расселись по своим местам и в помещении установилась тишина, нарушаемая лишь ходом настенных часов, однако договорить не сумел, ибо…

— Ее Королевское Величество, Анна! — объявил гвардеец, открывший дверь помещения, а вслед за этим, внутрь быстрым шагом вошла и сама королева Соединенного королевства, одетая сейчас в простоватое платье, с прикрепленной к нему черной ленточкой, как и у всех прочих присутствующих в помещении людей, в знак траура по лорду Сью.

— Добрый вечер, Анна! — в унисон поприветствовали вошедшую все, мгновением ранее сидевшие за столом, но теперь, разумеется, вставшие.

— Джеффри, Мэттью, Эдвард, Томас и…Мэри. — тепло улыбнулась подруге детства абсолютно несимпатичная Анна, продукт бесчисленного множества близкородственных браков. — Добрый вечер.

— Присаживайтесь, пожалуйста. — велела она, махнув рукой, и уселась в заботливо отодвинутый для нее лордом Гамильтоном стул.

— Спасибо за то, что пришли сюда несмотря на поздний час, леди и джентльмены. Мне бы до крайности хотелось обсудить с вами вот этот вот… — произнесла королева, протянув руку за папкой, — документ, подготовленный нашей любезной Мэри, с которым вы уже ознакомились неделю назад или около того, и узнать ваше мнение насчет его содержимого. Кстати говоря, многие из выкладок, изложенные в данном документе стали для меня откровением. И не могу сказать, что приятным. Управляемые удаленно и невидимые для радаров японские маленькие аэропланы-самоубийцы, новая тайная китайская армия, тренируемая и вооружаемая русскими… Чего еще я не знаю?

Произнеся это, Анна с явным неудовольствием на лице посмотрела на глав МИД и Внешней разведки.

— Многое из прочитанного в этом документе стало неожиданностью и для нас тоже, но… — ответил королеве сэр Тобиас, разведя руками. — Наша любезная Мэри, женщина, скажем так, чрезвычайно талантливая и по факту она находится во главе крупнейшей в мире транснациональной Компании. Все это вместе дает ей возможности, порой немыслимые даже для такой мощной разведывательной службы, как та, что имею честь возглавлять я. И мне радостно от того, что эта женщина сочла необходимым поделиться с нами указанными в документе сведениями.

— Этот документ… — королева кивнула на папку. — Это же совместное творчество Мэри и Внешней разведки, я правильно понимаю?

— В некотором смысле, так оно и есть, Анна, но мое ведомство выступало, скорее, в роли некоего справочника для Мэри. — ответил Мэттью.

— Понятно. — сказала Анна.

— Анна, если вы позволите, то начну я, как самый старший по возрасту из присутствующих. — встал со своего места чрезвычайно раздраженный лорд Гамильтон, утерев платком лоб.

— Пожалуйста, Эдвард, начинайте вы. — не стала спорить королева.

— Для начала хочу поблагодарить вас, Ваше Величество, за то, что сочли нужным ознакомить меня с…этимдокументом… — с раздражением в голосе начал пожилой мужчина, забрав папку, и, постучав по ней пальцем, однако…

— Анна, я вас знаю с самого раннего детства… — произнес Эдвард, после чего, сделав над собой усилие и успокоившись, начал с другого. — Знаете, я частенько видел, как за свои многочисленные шалости вы не раз и не два бывали наказаны вашим отцом, однако… Однако за каждой из ваших шалостей всегда торчали, фигурально выражаясь, конечно, уши вашей верной подруги. Мэри, я имею в виду вас!

Лорд Гамильтон обернулся к леди Сью, та лишь пожала плечами, не споря.

— Мэри, не обижайтесь, пожалуйста, но я уже старая развалина, практически ровесник вашего покойного деда, и мне осталось недолго, а посему желаю говорить прямо все то, что думаю… — заявил старик.

— За это вас и ценим, Эдвард, за вашу прямоту. — отозвалась Мэри, откинувшись на спинку стула.

— Вы авантюристка, Мэри! Авантюристка до мозга костей! Для человека, занимающегося делами торговой Компании, особенно такой, как ваша «Азиатская Торговая Компания», это, полагаю, нужное и даже необходимое качество. Но! Из всех ваших безумных авантюр, о которых мне когда-либо доводилось слышать,эта…— он вновь постучал пальцем по папке, — самая безумная! И если эта безрассудная авантюра все-таки будет воплощена в жизнь, чего, надеюсь, не случится, и при этом все дело начнет развиваться в дурном для нас ключе, то произойдет катастрофа и для Анны, и для Королевства, а значит, и для всех нас вообще! Вы осознаете это, Мэри?! Убийство члена одного из правящих Домов на континенте…это же совершенно немыслимо! Это же строжайшее негласное табу!

Загрузка...