Кайа. История про одолженную жизнь - все 5 томов(121 глав)

Глава 97

— …барышня!

Где-то на задворках сознания появился чей-то голос, выведший меня из ступора. Похоже, что мужской, но…

Страх! Страх и все переживания дня сегодняшнего, пробившие в конце концов барьер моего самовнушения, заставили оцепенеть.

Прямо как того мальчика восьми лет, Диму Мазовецкого. Тогда и там, много лет назад. В деревне. Когда он, возвращаясь темным уже августовским вечером с молоком, за которым его послала бабушка, встал как вкопанный, проходя мимо деревенского кладбища, будучи не в силах пошевелиться. В голове тогда, помнится, всплывали всякие жуткие сцены из фильмов ужасов…

Мое сердце…сердце Кайи…пошло в пляс. Тахикардия…

Пара уток в камышах, которая была вырезана мастером прямо в массиве деревянной двери, ведущей в мою комнату, вдруг сменилась на…

Лица. Калейдоскоп лиц…

Одни лица сменяли другие и перемешивались друг с другом, создавая при этом уродливые и карикатурные образы.

Лица, знакомые все лица…

Я ощутил тепло прижатой к телу банки с парным еще молоком.

Вас здесь нет… — я закрыл глаза. — Вы все умерли. И мальчика Димы Мазовецкого нет. Он тоже умер. Там, тогда, давно…

А я есть. Я — Кайа Игоревна Филатова. Я есть и буду! По крайней мере, до тех пор, пока не исполню предназначение, ради которого проживаю свою вторую, одолженную, жизнь.

Сердце начало успокаиваться и через несколько секунд вошло в свой обычный ритм.

Я открыл глаза и все уродливые лица исчезли, а пара уток, вырезанных умелым мастером в массиве двери, как прежде, плавала в камышах.

— …барышня! — вновь услышал я мужской голос.

Утерев ладошкой со лба обильно выступившую испарину, я обернулся к зовущему. Ночной страж. Один из многих, мне не знакомый.

— Барышня, с вами все хорошо? — поинтересовался он, когда я соизволил-таки обратить на него свое внимание. — Что-нибудь случилось? Я могу чем-то помочь? Вы так минут десять перед дверью стояли и я…

Десять минут?

— Нет-нет-нет…! — я замахал ладошкой и вполне естественно, будто бы у меня сейчас и не было вовсе никакой панической атаки, улыбнулся мужчине. — Со мной все хорошо, просто я недавно посмотрела филь…виртуальную драму. Виртуальную драму, да. Страшную! И теперь мне повсюду чудятся привидения…

Я виновато улыбнулся.

— Не могли бы вы проверить, пожалуйста, нет ли в моей комнате каких-нибудь…привидений? — попросил я охранника.

— Конечно! — серьезно ответил тот.

Когда охранник начал открывать дверь, я от волнения даже перестал дышать, но…

Никто в итоге в него не выстрелил и не напал иным образом, и я, вслед за Семейным стражем, вошел в помещение.

Охранник как следует, на полном серьезе, проверил всю комнату: посмотрел за шторы и закрыл окно (а я не помню, чтобы открывал его!); заглянул во все шкафы, в которых гипотетически могло бы прятаться злобное привидение; посмотрел под кроватью…

— Вот видите, барышня! В вашей комнате никаких привидений нет! — улыбнувшись, сказал он. — Да и быть не может! Мы не позволим ни одному из них потревожить ваш сон!

Сказав это, он направился на выход из комнаты.

— Большое вам спасибо… — ответил я, закрывая за мужчиной дверь.

Опершись спиной на дверь, крепко зажмурился. Никаких убийц в моей комнате не оказалось. А затем…затем я резко открыл глаза! Меня вновь пробил озноб.

Запах!

Легкий, едва уловимый приятный цветочный аромат на фоне довольно свежего воздуха, из-за бывшего какое-то время открытым окна!

Оглядев комнату, быстро обнаружил источник запаха.

В увлажняющее воздух устройство была установлена капсула с ароматизатором, а я подобные штуковины терпеть не могу! И предупреждаю персонал, убирающий мою комнату, чтобы они также не использовали их!

Там у меня никогда не было неприязни к подобным штукам, даже наоборот, а вот здесь… Здесь какие-либо посторонние запахи дико раздражают мою Кайю, ибо она у меня предпочитает «работать» исключительно и только на чистом воздухе.

Когда я покидал комнату, никакого аромата цветов точно не было (как и открытого окна…), а теперь он есть, и это значит, что…

Если у вас мания преследования — это не означает, будто бы за вами не следят.

Я неспешно прогулялся по комнате. Все кажется нормальным и нетронутым, все лежит на своих местах. И это точно, ибо память моя теперь натурально фотографическая. Плюс многолетняя паранойя, заставляющая зорко следить за своими вещами.

Это «ж-ж-ж» неспроста. Если в обстановке моей комнаты имеет место быть внезапное изменение, то тому или той, кто заходил сюда в мое отсутствие, это для чего-то понадобилось. Вопрос, для чего?

Для того чтобы что-то замаскировать. Что? Нечто такое, чьего запаха в комнате обнаружить не должны ни при каких обстоятельствах…

Уже половина шестого утра, пора бы уже и спать, ибо ночка выдалась той еще, а вот когда проснусь, тогда со свежей головой и…

Нет!

Подойдя к холодильнику для напитков и достав оттуда невскрытую бутылку, утолил жажду.

Нет! Я, итак, уже на взводе, и если, по крайней мере, не попытаюсь обнаружить то, чем промышлял в моей комнате незваный гость или гостья, то точно не засну…

Что могло происходить в комнате такого, после чего непременно останется запах, да еще такой, который необходимо скрыть? — спросил я строго про себя, ибо вполне вероятно, что в комнате теперь имеется подслушивающее и или подсматривающее устройство. Причем за мной и так уже следят, раз обнаружили, что я покинул комнату посреди ночи…

А не могло ли стать достоянием общественности то, что я совсем недавно наблюдал на дисплее своей ВЭМ…? — у меня начался тремор рук.

Прекрати! — велел самому себе я и, усевшись за письменный стол, взял ВЭМ, дабы чем-то занять трясущиеся руки. — Если бы хоть кому-то стало известно то, что я недавно имел сомнительное удовольствие лицезреть…

Прижав к груди устройство, я…

Снова посторонний запах! На сей раз от ВЭМ…

Наверное, я сейчас весьма глупо выгляжу со стороны, сидя и обнюхивая свою ВЭМ, но…

Слабо уловимый запах из вентиляционного отверстия ВЭМ, однако острое обоняние Кайи раздражает даже подобная мелочь. Этот запах… Запах пайки!

Не «буква в букву», конечно, с тем запахом, который пайка оставляла там, но кто-то точно что-то паял!

Оглядев стол и не найдя на нем ничего такого, чем можно было бы открыть пластиковые крепления ВЭМ, я прогулялся за кошельком, вынув из которого десятикопеечную монету, открыл при помощи нее корпус аппарата, и…

Из памяти всплыла топологическая карта системной платы моей ВЭМ и, готов поставить самый последний рубль на то, что наблюдаемой мной сейчас металлической фиговины, которая, на фоне прочих электронных компонентов выделяется словно бы НЛО на фермерском поле, на той карте не было…

На системной плате оказалось распаяно нечто, убранное в металлический корпус округлой формы, и впрямь напоминающий крошечное НЛО. Ну или довольно крупную гнутую монету.

Что это такое и для чего оно нужно?

По спине пробежал неприятный холодок, когда я представил, как эта ерунда взрывается, едва я включаю ВЭМ, калеча или даже убивая мою Кайю…

А такое вовсе не исключено, учитывая рифленую структуру крышки устройства, которая наверняка разлетится на десятки поражающих элементов, если действительно произойдет взрыв…

Нет! Все, хватит! Спать! Утро вечера мудренее.

Аккуратно закрыв заднюю крышку ВЭМ, отнес аппарат подальше от кровати, на всякий случай. А когда скинул с себя все то, что на меня было надето, и улегся в кровать, нацепив маску для сна, перед моими глазами встал этот вновь установленный компонент.

Не-е-ет! Тут явно нечто иное, нежели бомба, активирующаяся по включению аппарата. Устройство распаяли на пути к беспроводному сетевому адаптеру, и тот, кто установил эту штуковину, учитывая то, как быстро и качественно это было проделано, вряд ли мог не заметить того, что я сделал с этим самым адаптером…

Усилием воли отринув от себя вообще все мысли, я принялся считать.

Один, два, три…

И, когда дошел до девятнадцати, практически погрузившись в сон…

Вскочив с кровати и сдернув с головы маску для сна, я в темпе вальса вновь надел на себя пижаму.

Я, должно быть, совершенно лишился разума, если, словно бы главная героиня из какой-нибудь компьютерной игрушки для девчонки-подростка, в жанре «квест», желаю разгадать очередную тайну в тот момент, когда в моем доме орудует натуральный диверсант. Если это маман за каким-то чертом велела установить в мою ВЭМ эту хреновину — прекрасно, играем дальше. А если нет…?

Вернув ВЭМ на письменный стол, я снова открыл ее корпус, не хило так вспотев, ибо ожидание возможного взрыва здорово бодрит.

При помощи камеры видеофона сделал виртуальное изображение «новообразования», дабы затем, ежели по поводу этой фигни мне ничего рассказать не сочтут нужным, самому попытаться выяснить, что же это все-таки за хреновина. После чего, оставив ВЭМ открытой, порылся в «контактах» и, найдя телефон теперь уже главного стража Семьи, совершил вызов.

— Доброе утро, Николай Семенович. — поздоровался я, когда абонент на «той стороне», не включая камеру, соизволил наконец-то ответить.

— Доброе, Кайа. — из динамиков раздался голос мужчины, чей сон был только что прерван. — Что у тебя стряслось?

Он явно собирался добавить: «на сей раз», но промолчал.

— Некто побывал в моей комнате пока я отсутствовала, и установил в мою ВЭМ неизвестный компонент…

Около десяти минут спустя, каморка на цокольном этаже.

Несколько больших мониторов на рабочем столе; ВЭМ; некая аппаратура, похоже, что для организации связи; два стула с высокими спинками и раскладушка, ну и плюс настольная лампа — вот и вся обстановка аскетичного помещения, в которое меня привел начальник стражи нашей Семьи, Николай Семенович Ушаков.

Этот, безусловно, теперь чертовски занятой мужчина, едва услышав мои слова, не велел идти досыпать свой сон, а приказал (именно так!) выйти из комнаты и дожидаться охрану в коридоре.

Охранники, один из которых нес в руке сумку, похожую на одну из тех, в которых развозят пиццу, примчались в ту же минуту и уточнили только: «где?» и, получив мой ответ: «на столе», проследовали (предварительно попросив отойти чуть дальше от двери) в указанном направлении. И через десяток секунд, один из них, тот, что был с сумкой, быстрым шагом унес мой «модернизированный» аппарат прочь.

Зябко обняв себя за плечи и поежившись, я наблюдал за тем, как он уходит.

А затем, когда я, что называется, одним глазом заглянул в свою комнату, где оставшиеся охранники производили некие следственные мероприятия, самолично явился Николай Семенович и поволок меня в свое логово…

— Барышня! — вернул меня в настоящее его голос.

— Я задумалась, извините. — ответил я, проведя рукой по волосам и отгоняя прочь воспоминания.

— Значит, привидение, да? Как вы узнали о…? — мужчина мотнул головой в направлении моей комнаты (охранник наверняка доложил о гипотетическом «привидении»). — Ниточку вешали, когда из комнаты выходили?

— Нет, мне подобное без надобности…

Я отрицательно помотал головой, ибо в подобных мелких фокусах из фильмов про шпионов не нуждаюсь, учитывая свою фотографическую память, которая, как и феноменальная способность к обучению, то ли досталась мне в наследство от прежней хозяйки тела, то ли вновь приобретенная практически мистическим образом особенность.

— …интуиция. — я пожал плечами. — А ей я в последнее время доверяю.

— Я понял. — главный охранник кивнул, задав очередной вопрос. — А ВЭМ? Про него вам тоже интуиция доложила?

Вновь отрицательно помотав головой, я поведал об ароматизаторе и запахе, исходящем от ВЭМ.

— И в этом, значит, вы тоже кое-чего понимаете… — постучав указательным пальцем по столешнице, произнес этот мужчина, имея в виду запах пайки, глядя в одну точку, где-то позади меня, а затем, очнувшись, добавил. — Но больше так, пожалуйста, не делайте барышня.

— Не делать как? — уточнил я.

— Не прикасайтесь к вещам, с которыми, по вашему мнению, не пойми кто мог сделать не пойми чего. — произнес этот мужчина и от его ответа по моему позвоночнику пробежал электрический разряд.

— Все-таки это бомба? — спокойным тоном, хотя никакого спокойствия не испытывал вовсе, поинтересовался я.

— Все то, что вам необходимо будет знать, вы узнаете от своей матушки, барышня. — мужчина пожал плечами. — Однако, пожалуйста, помните, что сейчас…

Он замолк, подбирая нужное слово. Было заметно, что главный страж не просто не выспался…ему явно нужно в отпуск.

— Время перемен. — пришел я ему на помощь.

Он лишь кивнул, добавив:

— Будьте, пожалуйста, бдительны… — он вновь застучал пальцем по столу, а затем произнес. — Вам подготовили спальню на цокольном этаже.

На этом наш диалог завершился и я, велев себе ни о чем более не размышлять, потопал в указанном направлении. Туда, куда в прошлый раз меня в бессознательном состоянии доставила Лера.

Спальня на цокольном этаже, несколькими минутами позже.

Один, два, три… — улегшись в кровать и приказав системе выключить свет, я, закрыв глаза и расслабившись, принялся считать. И дойдя до девятнадцати…

Сон…

11 января, Санкт-Петербург, особняк Семьи Филатовых, спальня Кайи, 17:02.

…пробуждение.

Когда, продрав глаза и зевнув, уселся на кровати, я, несмотря на то что выспался прекрасно, ощутил сильнейшее беспокойство, а затем, оглядевшись вокруг…

Моя постель оказалась в полнейшем беспорядке: две из трех подушек валялись на полу; простынь вся скомкана; а пододеяльник, даром что пошит из шелка, оказался и вовсе порванным.

А затем…я, что, ко всему прочему еще и описался?

Провел рукой по простыне. Все мокрое насквозь…

Запах. Нет, я не описался, это пот.

Вся кровать оказалась пропитана моим потом: матрас, подушка, одеяло… Все!

Я провел ладошкой по своему телу, липкий…

Обхватив голову руками, я принялся вспоминать. Вспоминать о том, что было ночью, ибо, учитывая случившееся вчера, мне вновь могли учинить медикаментозный допрос…

Нет, не то! Я зажмурился, отгоняя воспоминание о первом сне. Сне, в котором, как это ни странно, я был мужчиной, а подобные сны перестали мне сниться сразу, едва только оказался здесь…

А вот следующий сон…

Я крепко зажмурился, силясь вспомнить, что же видел в том сне, а затем…

Я дернулся всем телом! Матушка! Нет, не оттуда и не бывшая мачеха, а моя нынешняя приемная родительница! Видение одного порядка с тем, когда мне привиделась родная мама Кайи.

Из памяти всплыл образ симпатичной высокой рыжеволосой женщины с мученическим выражением на лице и на моих глазах появились слезы…

А затем образ мамы исчез, и…

Филатова Женя, одетая в свой легкомысленный халатик. Ее лицо словно бы постарело на двадцать лет и выражало невыносимые боль и страдания, а на ее руках, которые она протягивала ко мне и с которых стекала кровь, покоился очевидно мертвый младенец…

Это сводный брат Кайи, мой сводный брат, в этом я отчего-то был уверен наверняка…

А затем мне вспомнился сон, снившийся там. Сон о грядущей в ином мире железнодорожной катастрофе, устроенной мной.

«И это не было вещим сном… Просто один очень коротенький, но такой важный моментик из этой твоей жизни». — мне вспомнились слова галлюцинации. — «Память о возможном».

Если прямо сейчас ничего не предпринять, то и этот сон тоже станет былью, а этого случиться не должно… — подумалось мне.

Совершенно обезумевшая Женя и я…Кайа — единственная наследница своих приемных родителей, ненавистная всем прочим членам Семьи барышня.

Нет, матушка, ты не права. Это не я защищаю сводного братца, твоего сына, а он меня. Одним лишь фактом своего существования. И пока его сердце, крошечное в данный момент, бьется, я, будучи по факту лишь воспитанницей, незначительной, в общем-то, фигуркой на Семейной «игровой доске», от которой ничто не зависит и на которую нет никаких особых расчетов (кроме, конечно, предстоящего любовничества, да и то теперь уже…), пребываю в относительной безопасности, ибо…

Я тряхнул головой, прогоняя неуместные в данный момент мысли.

— В этот раз я должен разорвать петлю, в которой оказался. Я должен выбраться из этого ада перерождений! — весьма истерично прошептал я, размяв ладошками лицо, а затем встал.

Нужно сходить в душ… — подумал я, ощущая неприятную липкость кожи. — Нет! Хрен с ним, душ подождет!

Торопливо надев пижаму, я практически бегом покинул спальню.

Что мне сказать матушке? Мама, мне приснился кошмарный сон с тобой и братиком в главных ролях…?

Зимний кабинет на первом этаже.

Матушка оказалась дома, и один из стражников этого особняка даже подсказал мне, где ее найти…

Постучавшись разок, залетел внутрь.

Приемная родительница, сидя в кресле за большим столом, явно участвовала в какой-то виртуальной конференции, причем очевидно не с подругой болтала, учитывая ее более чем формальное одеяние. Гражданское, причем неплохо скрывающее немалый уже срок.

Увидев приемную дочь, на ее лице отразилось неудовольствие моим внезапным вторжением, и матушка уже взмахнула рукой, чтобы прогнать. Однако…

Заметив мой безумный видок, она передумала и, сказав своему собеседнику (или собеседникам…): «Я наберу вам чуть позже», отключила связь, а затем встала из кресла.

От несуразности ее одежды я даже как-то подуспокоился, ибо формальным на ней оказался лишь женский пиджак френч, компанию которому составляли домашние штаны светло-розового цвета и тапочки в виде лисьих мордочек.

В этом кабинете имеется также и диван, к которому маман и проследовала. Присев, она похлопала по тканевой обивке рядом с собой.

— Уже проснулась, золотце? — поинтересовалась она, когда я остался стоять. — Ты столь крепко спала, что мне не захотелось тебя будить, так что в больницу к твоему папе я съездила сегодня одна…

— Мама! — выставив вперед ладошки, я прервал приемную родительницу.

— Ты выглядишь так, словно бы за тобой черти гнались… — заявила та, а затем серьезным тоном поинтересовалась. — Перенервничала из-за ночного…происшествия?

— Мама, помнишь, ты меня недавно спросила, стану ли я изо всех сил оберегать, и защищать своего брата? — начал я.

Матушка, с проявившимся на ее лице напряжением, кивнула.

— И я тебе ответила, что да, стану! — я продолжил.

Женя кивнула вновь.

— Мам, я сейчас не смогу объяснить это рационально… — очень медленно, практически по слогам, произнес я, растопырив от волнения пальцы обеих рук. — Просто, пожалуйста, вызови прямо сейчас…немедленно…доктора и пусть…пусть тебя полностью осмотрят! Пусть они сделают все необходимые анализы…!

И Женя явно услышала меня.

Она, активировав свой «умный браслет», тихим шепотом произнесла несколько слов, из которых я сумел более или менее разобрать лишь одно: «медицина». Или что-то вроде того…

— Все-таки давай-ка присядь и расскажи! — велела она.

И я присел рядом с ней. Однако мысли мои умчались прочь, совершенно в иную степь, от воспоминаний о жутком вещем (по крайней мере, мне так кажется) сне.

Вчерашний ночной гость и тот стремный компонент, установленный им в мою ВЭМ…

— …Кайа? Не молчи, золотце! — голос приемной родительницы вернул меня в реальность.

Однако ответить я ничего не успел, ибо в комнате объявилась женщина с медицинским чемоданчиком в руках.

— Барышня, вы позволите? — произнесла эта строгая на вид, словно бы школьная учительница, женщина лет сорока, намекая на то, что мне было бы неплохо освободить место рядом с матушкой.

— Пожалуйста. — ответил ей и, встав с дивана, разместился на одном из стульев, наблюдая за происходящим.

Глава 98

Помимо женщины — врача, которая, как я понимаю, служит в этом особняке на постоянной основе, тут же, что называется, под рукой, имеется еще и целая медицинская бригада, оснащенная по последнему слову здешней техники (видимо, из-за прибытия Главы Семьи и его домочадцев).

Ну а что? Это всего лишь вопрос денег, а деньги для Филатовых — не вопрос.

И эту самую бригаду, влетевшую в Зимний кабинет в сопровождении нескольких Семейных охранников, я и лицезрю сейчас, в тот самый миг, когда домашний доктор осматривает матушку. Вернее, уже закончила осматривать и теперь делает доклад своим вновь прибывшим коллегам, часть из которых, в темпе вальса вкатив нечто, отдаленно напоминающее «R2-D2» из пресловутых «Звездных войн», и являющееся, скорее всего, мобильной лабораторией, приводит оборудование в рабочее состояние.

Я, вместе со слегка встревоженной матушкой, которая, судя по всему, вполне нормально себя чувствует (если не считать, конечно, всеобщего нервоза по поводу убийства царевича, а также ее личных переживаний из-за ранения мужа), внимательно наблюдаем за происходящим действом.

В то время, когда медтехник (также женского пола) подсоединяла все нужные провода к своей аппаратуре и нажимала на все нужные кнопки, медсестра взяла у приемной родительницы необходимые для исследований биологические образцы (охрана, та ее часть, которая состоит из мужчин, в этот момент по настоянию маменьки покинула помещение).

Маман осторожно уложили на диван и один из медиков, только что «колдовавшая» над «R2-D2», быстро распаковав еще один из принесенных бригадой чемоданов с оборудованием, приступила к проведению процедуры УЗИ, а мобильная лаборатория, которой скормили полученные биологические образцы, загудела, запищала и затрещала, прямо-таки как ее дальний родственник из «далекой-далекой галактики».

С лабораторией работали, при помощи ВЭМ, два медтехника, одна из которых, минут двадцать спустя, подошла к очевидно старшему персонажу их бригады, довольно высокому, примерно одного со мной роста, брюнету лет пятидесяти, зачесанному на пробор, явно с целью попытки сокрытия огромной залысины.

«Профессор» этот, секундой ранее общавшийся с маман, извинился и, взяв медтехника под локоток, отошел с ней чуть в сторону, к столу, и они некоторое время о чем-то шептались, обсуждая демонстрируемые дисплеем ВЭМ данные, а затем подозвал на разговор ту из своих подчиненных, которая уже закончила с процедурой УЗИ и теперь убирала аппаратуру.

Несколькими минутами позже.

*говорят по-французски*

— Мадам Филатова, у меня для вас добрые вести. Вы находитесь в хорошей форме, и ваша беременность протекает вполне нормально. С ребенком все хорошо. — подойдя к усевшейся Жене, произнес старший бригады.

— Хорошо. Это хорошо… — прикрыв глаза и выдохнув, ответила Женя.

С французским языком дела у меня обстоят так себе. Откровенно говоря, плохо обстоят, ибо сейчас основное внимание в программе моего обучения уделено немецкому, однако, несколько слов я все же разобрал. Хотя, честно говоря, чтобы понять значение сказанного, язык знать и не обязательно вовсе, ибо физиономия «профессора» была явно красноречивее его слов.

Очевидно, что медики ничего подозрительного не обнаружили, о чем «профессор» и поспешил доложить матушке.

Я ощутил, как мои вновь зачесавшиеся ладошки стали сухими, словно бы у диабетика…

А затем перед глазами вновь всплыл образ обезумевшей матушки с мертвым младенчиком, моим сводным братцем, на окровавленных руках…

Не-е-ет! Не просто же так именно сегодня мне приснился этот сон! Похоже, мне вообще не снятся сны «просто так»…

Хотя, с другой стороны, возможно, что я просто все сильнее «трогаюсь умом», если разнообразный бред из своих сновидений принимаю за явь, но…

«Память о возможном».

Как бы то ни было, уверен, что если сейчас промолчу, то жуткий сон и в самом деле станет явью, а этого мне допустить никак нельзя, иначе…

Зажмурившись и помяв ладошки, я…

*говорит по-русски*

— Матушка! Ничего не нормально! И ничего не хорошо! Пожалуйста, пускай эти люди… — я кивнул в сторону кучковавшегося медперсонала, который в этот момент уже начал дербанить «R2-D2», приводя его в «походное» состояние, — все еще разок проверят! Самую невероятную возможность! В конце концов, им за это платят и, уверена, немало! Мой брат прямо сейчас находится в смертельной опасности, я точно это знаю!

В моем голосе было много экспрессии, но мало истеричности, и это не позволило запросто отмахнуться от моих слов. Я откровенно хорошо сыграл, а потому…

Услышав мои слова, приемная родительница прищурилась, и, как в подобных ситуациях пишут в художественной литературе, взгляд ее стал колючим. Очень…

Готов поставить рубль на то, что по завершении всего действа мне придется-таки ответить на «парочку вопросов», причем сослаться на то, что «не смогу объяснить этого рационально» у меня вряд ли получится.

— Барышня, ваше волнение вполне понятно, но будьте уверены, с вашей матушкой все в порядке… — на языке неизвестного здесь Пушкина, попытался было успокоить меня «профессор», на чьих устах появилась вежливая улыбка человека, утомленного услышанными глупостями, но…

— И правда, я вполне неплохо себя чувствую, но… — перебила его матушка и, облизнув губы, закончила фразу. — Ради успокоения моей дорогой дочери, проверьте, пожалуйста, эти…эти самые невероятные возможности.

— Разумеется… — ответил «профессор», явно не обрадованный тем, что его слова поставлены под сомнение, да еще кем…

Уверен, моя медицинская карта ему известна.

Как бы там ни было, но у маман повторно взяли биологические образцы, а затем вновь включили «R2-D2» в розетку, фигурально выражаясь.

Около часа спустя.

И на сей раз эта процедура оказалась гораздо длительнее и ожидание стало уже тягостным для большинства участников действа, однако…

Выражение физиономии медтехника, той самой, которая в первый раз делала доклад «профессору», из расслабленного внезапно стало весьма серьезным, и она, перекинувшись несколькими быстрыми фразами со вторым оператором «R2-D2», заспешила к «профессору».

И это мне очень не понравилось, ибо до сего момента во мне еще теплилась надежда на то, что мой дурной сон — это только дурной сон и не более. И максимум из того, что произойдет — я получу «по шапке» за попусту поднятый переполох.

Я на мгновение поморщился из-за определенно предстоящего мне неприятного разговора, ибо после моих слов: «я точно это знаю!», относительно опасности, грозящей братцу, вопросов ко мне, судя по происходящему, станет намного больше…

Матушке происходящее очевидно нравилось еще меньше, ибо она, побледнев как мел, закусила губу — жест ей совершенно нехарактерный. Однако продолжалось это совсем недолго и она, прикрыв глаза, вернула на лик свое обычное выражение спокойной уверенности.

«Профессор», как и в предыдущий раз, отошел с медтехником к столу, внимательно выслушал свою подчиненную и некоторое время «повтыкал» в дисплей, определенно придя к некоему выводу, заставившему изрядно побледнеть уже его самого, а затем, вернув ВЭМ и отдав женщине некие распоряжения, подошел к дивану.

*говорят по-французски*

— Мадам Филатова, если у вас имеются дела, я настоятельно рекомендую отложить их на потом, вам показана немедленная госпитализация!

— Значит ли это, что дела обстоят не лучшим образом? Что с моим сыном? — требовательно спросила Женя, а затем, «переключившись» на русский, обратилась уже ко мне, усевшемуся на диван рядом с ней. — Кайа, золотце, отойди чуть подальше и прикрой-ка свои ушки!

Санкт-Петербург, родильный госпиталь Пресвятой Девы Марии, токсикологическое отделение, 22:15.

Большая часть представителей нашей Семьи, а, учитывая близкие похороны юного царевича, Филатовых съехалось в Петербург, как я слышал, уже немалое число, до сих пор не соизволила лично приехать, дабы проведать матушку. А ведь они уже все в курсе! Ибо названивали мне на видеофон с одним лишь вопросом: «жив ли наследник?».

И в голосах большинства из них, полных лживой участливости, явно слышалась надежда на мое короткое: «нет»…

И о самочувствии самой моей приемной матери также не поинтересовался практически никто из них. Мне все это стало настолько омерзительно, что я даже перестал отвечать на вызовы и сообщения, просто выключив видеофон.

Впрочем, есть и исключения. Например, в лице той моей тетки, которая в Петербург приехала вместе с нами, бывшей на недавнем Рождественском приеме у Блумфельтдов моей дуэньей. И закрывшей меня своим телом от охранников великого князя, во время дуэли.

И, хотя в этом не было никакой нужды, она самоназначилась на роль матушкиной сиделки. Но та, впрочем, сумела выдержать ее присутствие не более часа, ибо у нас (обеих…) от тетушкиных причитаний разболелась голова. В общем, приемная родительница со всей учтивостью выпроводила ее, сославшись на то, что сейчас ей хочется побыть наедине с собой. Ну и со своей приемной дочерью.

Тетка, будучи женщиной неглупой, все поняла как надо. Пожелав «дорогой сестре» поскорее оправиться и пригрозив навещать ее по несколько раз на дню, а также наказав мне «не беспокоить по пустякам мать», оперативно покинула больничную палату. Ведь главное для себя и своей «ячейки общества» она сделала, совершив окончательную ставку на моих приемных родителей и продемонстрировав им свою верность. В феодальном значении этого слова, ибо общественная формация здесь — это безумная смесь феодализма, капитализма и черт знает каких еще «-измов».

И этот ее выбор, безусловно, запомнится. Или припомнится, если приемные родители по тем или иным причинам проиграют внутрисемейную войну.

Вот так вот и выглядит жизнь здесь в большой и дружной Семье, при куче живых и здоровых родственников… — подумал я, держа руку матушки, которая с отстраненным видом глядела в окно, на ночное небо, и слушая негромкий шум устройства, перегоняющего через себя и очищающего ее кровь.

И тут же мысленно поправил самого себя.

Пока еще живых и здоровых. И пока еще родственников, ибо в том, что ни матушка, ни папаша (когда и если он оправится от последствий ранения) не простят им подобного поведения, у меня нет никаких сомнений. И это не потому, что приемные родители такие уж кровожадные люди, хотя и поэтому тоже, просто правила существования в этом сословии диктуют свои условия, и милосердие здесь воспринимается за слабость, а слабых…

Число Филатовых, так или иначе причастных к делам Семьи и к распределению материальных благ, сократится еще сильнее.

Но есть и хорошие новости, ибо Государь… Самодержец, не стесненный никакими конституциями… Царь, только что потерявший старшего сына и наверняка пребывающий в нечеловеческой злобе на все свои спецслужбы, а матушка — один из важных винтиков в их механизме, проморгавшим удавшееся покушение на царского отпрыска, нашел в себе силы выразить Жене, а вместе с ней и ее мужу, свою поддержку, прислав сюда человека «в масть» (как говорили там лица определенного круга). Свою племянницу, княгиню Елену, около получаса назад покинувшую эту палату, и которая от лица императорской Семьи выразила надежду на скорейшее восстановление матушки, а также на благополучное разрешение от ее бремени. А также передавшую приемной родительнице некую записку, видимо, от него самого.

И это явно был сигнал. Впрочем, я еще недостаточно хорошо разбираюсь в перипетиях отношений здешних «знатных» Семейств, дабы точно понять все значения данного сигнала, а также то, какому кругу лиц он был послан.

— Они хотели убить твоего брата… — внезапно матушка прервала свое молчание.

— Так, значит, тебя все-таки отравили. — негромко произнес я некоторое время спустя, когда продолжения от нее не последовало.

Версия с отравлением была для меня вполне очевидной, учитывая и, отдельно стоящий от основного, корпус «женского» госпиталя, в который доставили матушку. И то, каким образом были экипированы медработники, встречавшие нас (не в «скафандры» химзащиты, конечно, но…в общем, одеты они оказались очень плотно). И то, что нас всех, не включая охрану, которую попросту не впустили, прибывших из особняка, очень вежливо попросили (но, по сути заставили) оставить все наши вещи, включая даже и трусы, в специальных пластиковых мешках (видеофоны, а у матушки при себе был не ее «рабочий» аппарат, нам чуть позже вернули), выдав вместо них, после посещения душевой, бывшей там же, в приемном покое, вполне миленькую больничную одежду.

Хотя до этого момента спрашивать вслух не хотелось, ибо и без моего любопытства всем тошно, а докладывать мне о произошедшем никто, включая и приемную родительницу, не спешил (никто из посетителей и медперсонала не произнес вслух слово «отравление»).

— Отравили, да… — согласилась она, обернувшись ко мне, а затем ее лицо исказилось от чистейшей ненависти. — Еще и выбрали такую дрянь…!

Она замолкла, сумев сдержать нецензурщину, готовую сорваться с уст, а затем, вернув себе невозмутимость, продолжила.

— Яд… Они, золотце, выбрали для твоего брата действительно нечто особенное… Дрянь, специально созданную для детоубийства в утробе матери. Убивает медленно, за несколько недель или даже месяцев, позволяя убийце преспокойненько скрыться. Медленно…да…но верно…

Яд, специально созданный для неспешного детоубийства в утробе матери… — повторил я про себя, при этом не ощущая ни-че-го.

Похоже, что, и правда, перестаю пропускать через себя ужасы этого мира, и меня, даже если бы я того не желал, настигает эмоциональное притупление.

Но в какой же все-таки «чудесный» мир я попал. Впрочем…

Мне вспомнилась тамошняя статистика по абортам, виденная мной во время одного из сеансов бесцельного серфинга в интернете, и если верить ей, то получалось, что та Россия — лидер в крайне сомнительном первенстве детоубийств.

Здесь же, где Церковь не отделена от государства и общество в массе своей весьма религиозно, аборт — страшнейшее преступление, за которое следует крайне суровое наказание. И тем, кто данную процедуру производят. И тем, кому.

Однако, нет ничего странного в том, что в феодальном обществе этой Российской империи, где в кругу «знатных» от наличия или же отсутствия законного наследника порой зависит просто все, используются подобного рода «инструменты»…

Мои размышления прервало очередное уже появление двух женщин-медиков в компании с двумя же весьма юными особами, вероятно, практикантками.

Они приходят к матушке четко раз в полчаса, отобрать из аппарата образец крови и проверить уровень препарата, поступающего в уже отфильтрованную кровь.

Вообще-то, матушке была предложена больничная сиделка, от которой она, как и от присутствия моей тетушки, отказалась. Впрочем, уровень автоматизации и удаленного наблюдения за пациентками здесь такой, что персональная сиделка или же дежурящая в палате медсестра — просто этакий атрибут для состоятельных женщин, попавших в это медицинское учреждение.

Когда медперсонал удалился восвояси, я…

— Мам! С твоим сыном…моим братом…все будет хорошо! Вот увидишь! — сидя на полотенце подле ее кровати, уверенным тоном произнес я, ибо и в самом деле был в этом уверен.

Ведь я сделал выбор!

— Конечно. — ответила матушка и отвернулась.

Жуткая дрянь, обнаруженная в крови матушки по каким-то, видимо, весьма косвенным признакам. Наверняка дежурная медицинская бригада обладала очень специфическими познаниями, если из массива получаемой информации сумела-таки, в конце концов, вычленить в режиме «онлайн» такое, о чем вряд ли могло было быть известно ординарному медику.

И в свете последних новостей, «новообразование» в моей ВЭМ кажется уже чем-то очень логичным…

Меня вдруг охватило какое-то неуместно сейчас злобное внутреннее ликование…

Ну что, матушка, не все и не всегда идет по написанному тобой сценарию, правда?

«Ты лишь фигурка на доске. Одна из бесчисленного множества других… Однако, при определенных обстоятельствах фигурка, в некотором смысле, имбалансная, а также слабо предсказуемая, но, оказавшись в нужном месте и в нужное время, вполне способная изменить исход всей партии в ту или в иную сторону». — вновь вспомнились мне слова галлюцинации.

Я зажмурился, отгоняя прочь подобные мысли, а затем…

— Мам, а удалось ли уже поймать того, кто прошлой ночью установил в мою ВЭМ ту странную штуку? — поинтересовался я.

— Не того… Ту. — поправила меня она, продолжив. — К сожалению, теперь ее уже вряд ли удастся поймать…

— Это потому, что… — начал было я, словно бы наяву видя плывущее по Мойке тело.

— Да, именно потому. — закончила за меня матушка, поняв, что я имею в виду.

— И кем же была эта…предательница? — поинтересовался я.

На некоторое время в помещении больничной палаты воцарилась тишина, и я уже было подумал, что матушка не ответит, но…

— Одна из ночных кухарок. — она все же ответила.

Из памяти тут же всплыла молоденькая коренастая девица в поварской униформе. Эля.

А кофе она варила хороший. — подумалось мне. — С шоколадной стружкой…

— Плюс одна фобия… — вслух произнес я, ощущая, что аппетит мне теперь испорчен надолго.

— Эту дрянь совсем необязательно есть… — матушка нашла в себе силы хмыкнуть, — можно отравиться, банально дотронувшись, например, до дверной ручки, на которую ее нанесли.

— Охренеть…

— Не сквернословь!

Да как возможно-то не сквернословить, когда в нашем собственном доме убийцы используют такую вот хрень⁈ Я ни черта не смыслю ни в химии, ни в фармакологии, но, по-моему, именно подобное и называется химическим оружием. И применили его против одной из «знатных», одной из доверенных лиц Государя, в столице империи…

Теперь ясно, почему медики, встречавшие нас, были одеты столь плотно. На их месте я бы, наверное, и «скафандр» химзащиты надел…

И у нас с теткой, и у охраны, приехавшей с нами, также брали биологические образцы, но ничего плохого вроде как не нашли.

Внезапно из памяти всплыло уродливо перекошенное лицо бабки, когда на Семейном сборище она призывала своих сыновей расправиться с моим приемным отцом.

А затем и симпатичная мордашка ночной дежурной по кухне…

«Барышня…». — вспомнился мне голос, распластанной на полу подручной бабки, которая попыталась добить в больнице папашу (тоже отравить, кстати…), а затем совершившей попытку самоубийства (и снова яд…).

И в таком контексте, медикаментозный допрос, учиненный мне матушкой, с целью выяснить, чья же Кайя все-таки «закладка», выглядит уже совершенно иначе. Безусловно, неприятно, да. Но…

Очень логично.

Бабка не могла не понимать, чем для нее лично окончится неудачная попытка (возможно, что и удачная тоже) убийства моего приемного отца. И такая продуманная старая птица вполне могла иметь «план Б», на всякий случай. И который вполне мог бы сработать, не произойди случайность в виде моего сна и компетентной медицинской бригады. Победа, добытая уже из могилы. Рука мертвеца.

Это плохо, но гораздо хуже, если некто использует в своих целях давно уже созданные старухой «закладки», при условии, конечно, что кухарка действительно ее человек, ибо это означает ровно одно…

Ничего еще не закончено и внутрисемейная война, подогреваемая, разумеется, и внешними силами, желающими Филатовым «всего наилучшего», во всю продолжается.

Нет сомнений в том, что матушка приложит все усилия, чтобы найти пропавшую ночную ответственную за кухню. Живую или мертвую.

Внезапно мысли мои «свернули» в другую сторону и мне вспомнилась школьная экскурсия в Третьяковскую Галерею, на которую я с классом ездил там. Очень реалистичное воспоминание, как, впрочем, и всегда теперь.

Я стою в выставочном зале, ощущая музейный запах и слышу гомон ребят, моих бывших уже одноклассников…

Стою и, разинув рот смотрю на жуткую картину, которая потом еще несколько лет подряд будет сниться мне в ночных кошмарах.

«Василий Васильевич Верещагин…». — гласит табличка рядом. — «Апофеоз войны».

Глава 99

13 января, Ватикан, глубокая ночь.

Из докладной записки Седьмому.

*Написано на французском*

«…теперь уже совершенно очевидно, что наши „Юный Лорд и Ведьма“ потерпели фиаско. Подлинные причины неудачи всего замысла пока еще неизвестны нам наверняка, однако точно установлен факт того, что именно Ведьма обнаружила это сразу, после внедрения. И хотя произошедшее в этой второстепенной части плана весьма прискорбно, но вполне объяснимо возможными оставшимися следами. Также мы полагаем, хотя опять же повторюсь, прямых доказательств этому предположению у нас нет, что именно Ведьма сорвала печать для юного Лорда. В связи c этим предлагаем…».

Седьмой не дочитал, бросив записку на стол.

Резким движением выключив настольную лампу, а затем приказав включиться основному освещению, он встал из кресла и прошелся по своему немаленькому кабинету.

Злость. И раздражение. Эти эмоции, с которым он борется с переменным успехом уже которое десятилетие, вновь овладели им в полной мере.

Закрыв глаза и сделав глубокий вдох, он в очередной раз неспешно обошел кабинет, остановившись возле окна, и принялся наблюдать за патрулем пехотной когорты швейцарцев священной охраны Римского Папы, а затем, когда патруль скрылся из виду, Седьмой вернулся в кресло и задумался.

Хуже всего не то, что его братья потерпели неудачу в этом деле чрезвычайной важности для Замысла, в конце концов, враги жаждут победы ничуть не меньше его самого, нет…

Действительно плохо то, что он, выходит, зря бахвалился, делая доклад Второму. Не стоило говорить о том, что провала быть не может.

Оказывается, очень даже может!

Язык — враг, и об этом никогда не следует забывать…

Ему вспомнилось то, как хмыкнул Второй, внимательно выслушав его слова. И, получается, не зря в них сомневался…

Но, казалось бы, верное дело, ибо «консерву» той старухи не разоблачили ни до действа, ни во время. А «подарочек», предназначенный наследнику одного из важнейших для Замысла московитских родов, не нашли бы, если бы точно не знали, что искать, ибо очень уж хитрым было это орудие…

Как же так вышло? Неужто измена?

Седьмой уставился на большое Распятие, висящее на стене, и, встретившись взглядом со Спасителем…

Отвернулся, не в силах выдержать этого взгляда.

— Мы делаем все во славу Твою, так почему же Ты не помогаешь…? — стиснув кулаки, злым шепотом вопросил Седьмой.

Его, на людях всегда спокойного, невозмутимого и рассудительного человека, охватило внезапное бешенство и он, вскочив из-за стола, метнулся к Распятию. Сорвав его со стены, он замахнулся было, желая разбить об пол, но…

Седьмому удалось вовремя взять себя в руки и успокоиться, ведь подобная несдержанность может стоить всего и ему самому, и Второму. Вернув Распятие на место, хозяин кабинета прошелся до дивана и, взяв с него теплый плед, накрыл им и крест, и Спасителя.

Вновь оказавшись в кресле и включив настольную лампу, он взял одну из множества пухлых папок, лежавших на его краснодеревном столе.

«Россия. Филатовы». — гласила надпись на ней.

Аккуратно развязав скрепляющую папку веревочку, Седьмой вынул бумажные документы и, просматривая их один за другим, небрежно кидал не интересующие его листы на стол до тех пор, пока…

*Говорит по-испански*

— А вот, значит, и ты, Ведьма… — зашептал он, а затем произнес ее имя по слогам. — Фи-ла-то-ва Ка-йа.

Найдя искомое досье, Седьмой бросил на стол оставшиеся и ненужные ему сейчас документы. Откинувшись на спинку массивного кожаного кресла, он некоторое время вглядывался в виртуальные изображения юной рыжеволосой девушки, с веснушками на лице и с большими зелеными глазами. Не слишком на его вкус симпатичная на личико, но с весьма недурственной фигурой.

Седьмой на мгновения закрыл глаза, успокаивая эмоции, ибо почувствовал то…что чувствовать сейчас и к ней никак не собирался.

А затем, аккуратно положив изображения на столешницу и открыв один из ящиков стола, достал оттуда еще одно, на котором также была изображена юная особа.

— Милая моя Луиза, ты — единственное неоспоримое доказательство того, что я когда-то был на этом свете…

Прошептав это, Седьмой поцеловал в щеку изображение дочери, которую объектив виртуальной камеры запечатлел в момент, сразу после ее игры на скрипке.

— …и мой грех…

Он продолжил шептать.

— …а безгрешен среди нас лишь Ты один.

Седьмой поднял взор на укрытое пледом Распятие, ощущая, как его вновь начала обуревать злость.

Вздохнув, он взял со стола одно из изображений московитки, а затем долго неподвижно и не моргая сидел, сравнивая с изображением дочери.

Открытое, полное живых и не наигранных эмоций выражение лица своей пятнадцатилетней красавицы-дочери и…

— Тебе ведь четырнадцать лет…? — прошептал он, разглядывая юную Филатову.

Лик, безмятежный, словно бы озерная гладь ранним безветренным утром… — подумал Седьмой, проведя большим пальцем по бесстрастному лицу рыжеволосой девушки из далекой, холодной и такой враждебной России. — А ведь в тот миг ты не могла знать, что тебя снимает виртуальная камера.

Он просмотрел все имеющиеся виртуальные изображения Ведьмы, и…

И чем дольше Седьмой вглядывался в ее лицо на изображениях, тем меньше она ему нравилась.

— Словно бы разглядывает мою душу… — произнеся это, он поморщился от неприятного ощущения, а затем, поглядев на накрытое Распятие, добавил. — Она — полная Твоя противоположность.

Очевидно, что на всех этих случайных для нее изображениях она носит «маски». И нет, учитывая то, из какого она московитского рода, Ведьма, разумеется, никак не может быть профессиональной актрисой, однако…

Видно, что она постоянно отыгрывает «роль», и делает это чертовски хорошо. Чересчур хорошо! Что и бросается в глаза, выдавая ее игру.

— Тот, кто дал тебе это прозвище, сумел разглядеть саму твою суть… — прошептал Седьмой, не в силах отвести взора от этих, практически колдовских, больших зеленых глаз.

Она очевидный враг Замысла, а значит, и его лично. И тут двух мнений быть не может, ибо он, Седьмой, брат из Общества Иисуса, в людях не ошибается уже очень давно. И в том числе по этой причине Первый и доверил ему руководство над теми, кого нет и никогда не было. Над одними из тех, кто претворяет в жизнь Замысел. Над «Божьем Воздаянием».

Она враг… И совершенно неважно, она ли в этот раз встала на пути Замысла или же кто-нибудь иной. Хотя, безусловно, это нужно будет выяснить… — продолжал он размышлять. — И враг она, очевидно, гораздо более опасный, нежели те «воробьи», которых использовали и он сам, и прочие братья Общества в Латинской Америке…

Ему вспомнились лица, обоего пола, бесчисленного множества малолетних сикарио.

Не-е-ет, нельзя обманываться нежным возрастом Ведьмы!

Разумеется, природа опасности, исходящая от нее и от «воробьев» совершенно различна, но…

— Я не позволю тебе, сатанинскому отродью, угрожать нашему Замыслу… — твердым голосом произнес Седьмой. — Опасность необходимо давить в зародыше!

Достав из ящика пепельницу с зажигалкой, Седьмой поднес к огню изображение рыжеволосой московитки, а затем с нескрываемым наслаждением наблюдал за тем, как Ведьма исчезает в пламени.

— Жалко, что ее бабка, безумная, хотя и преданная Замыслу старуха-московитка, устроила тогда свою бессмысленную атаку, ведь она еще долго могла бы оставаться полезной…

Произнеся это и цокнув от досады языком, Седьмой бросил тлеющую бумагу в пепельницу, а затем, отодвинув хрустальную утварь, взял письменную ручку.

*Пишет на французском*

«Печально, что в этот раз наша задумка потерпела неудачу. Однако Бог любит терпеливых, помните об этом. Денег тем добрым людям выдайте в полной мере, ибо они, без сомнения, еще сослужат Господу свою службу, тут скупиться не стоит. Однако всегда помните в отношении тех добрых людей, что многие знания — многие печали. Что же касается юного Лорда — пока все прекратить. Подходящий момент мы еще улучим, а сейчас не то время, чтобы повторяться. Однако Ведьма должна исповедаться во всем и покаяться. Ежели это будет недостижимо, то… В любом случае мы желаем того, чтобы огонь непременно очистил ее грешную душу. Deus Vult».

В конечном счете семейство этих московитов должно или сослужить свою службу Замыслу, или исчезнуть словно утренняя роса на солнце. А если у него этого не получится, то…

Встав из-за стола, Седьмой вздохнул и кинул взгляд на изображение дочери.

…Святой Престол всегда сумеет напомнить о его грехе.

А этого допустить нельзя! Луиза должна жить в достатке, своей прекрасной, безопасной и беззаботной жизнью! И так оно и будет!

Сняв с головы красную кардинальскую шапочку и аккуратно положив ее на стол, Седьмой встал и подошел к Распятию.

— Все, что делается мной — во славу Твою! — сняв со Спасителя плед, громко произнес он.

13 января, Санкт-Петербург, гостиница ' L’étoile du nord' (принадлежит Филатовым), начало десятого утра.

Войдя в лифт вместе с Катей, матушкиной прислужницей, я чихнул. В очередной уже раз…

— Уж не разболелась ли ты, дорогая моя? — спросила Катя, приложив ладонь к моему лбу. — Вроде бы нет, не горячая…

— Я себя нормально чувствую. — ответил ей. — Наверное, кто-то обо мне вспоминает.

Добрым словом надеюсь…

Отдельный (хозяйский) гостиничный лифт, доставил нас с третьего этажа на первый и мы, вместе с небольшой компанией других постояльцев, спустившихся на соседнем лифте, заспешили на выход из здания.

Меня и Катю уже ждало два авто, один для нее, направляющейся незнамо куда, а другой для меня.

В автомобиле, по пути в госпиталь к приемному отцу Кайи, несколько минут спустя.

Это утро для разнообразия началось с хороших новостей.

Матушке несказанно повезло (а точнее, ей и моему сводному братцу), что та дрянь, которой ее траванули, не прошла стадию некой активации, что бы это ни значило, после которой (наступи она…), было бы уже все.

Внезапно выяснилось, что Катя об этой дряни оказалась осведомлена весьма недурно. И она же мне о ней очень обстоятельно и поведала. Вероятно, также с некоей определенной целью и с матушкиного благословения, ведь нужно же им выяснить, в конце концов, откуда мне могло стать известно о подобной хреновине, циркулировавшей в крови приемной родительницы.

Из того, что я сумел понять, а это бесконечно далекая от меня тема, к убийству моего нерожденного братца подошли с фантазией. И даже с неким уважением, можно сказать, ибо подготовили для этого действительно уникальную дрянь.

Со слов Кати получается, что дрянь по своей сути — крайне высокотехнологичный яд.

Органический полимер невообразимой сложности. Искусственная биологическая молекулярная машина, так Катя ее, дрянь, обозвала.

Очень специальная, и, опять же со слов Кати, до сего момента ни разу нигде не «засвеченная» модификация лекарства, разрушающего злокачественные новообразования.

Лекарство от рака, «запрограммированное» на детоубийство…

«Профессор» и его медбригада оказались чертовски компетентными, раз сумели обнаружить и распознать подобную совершенно неочевидную угрозу. В тот день они, сохранив жизнь наследнику «знатной» Семьи, без сомнения, обеспечили себе не только почет и уважение, но также еще и безбедную жизнь.

— Искусственные биологические молекулярные машины. — произнес я в микрофон видеофона и, пролистывая результаты поиска, прошептал. — Но все-таки в какой же странный мир я попал…

— Простите, что вы сказали, барышня? — поинтересовался сидевший рядом со мной охранник, решив, будто это я к нему обращаюсь.

— Я говорю, что наш мир просто чудесен…

И правда, отставая, и порой на десятилетия, в одном, в другом этот мир превосходит на те же самые десятилетия тот.

Будь там подобное лекарство (нормальное, а не то, коим попотчевали любезную матушку), снизившее здесь число летальных исходов от онкологии более чем на порядок, то…

— Так и есть, барышня, так и есть!

Отогнав неприятные воспоминания и уставившись в окно, мысли мои свернули в иную сторону.

Сегодня меня отпустили, дабы я посетил папашу и будущего любовничка. Оба персонажа, как говорят, уже в сознании. Папашу еще вчерашним вечером вывели из медикаментозного сна, а Блумфельтд, вроде как также очнулся и его уже перевезли в Семейное Имение, долечиваться там.

Мне важно выяснить, помнит ли он. И если помнит, то что именно?

Но не менее важно для меня и посетить библиотеку!

Я во что бы то ни стало должен постараться разузнать там как можно больше о…

«Но попробуй заглянуть в прошлое. Там, возможно, найдется нечто, на основании чего будет возможно сделать определенный вывод».

«Она раз за разом возвращается в тот самый день…».

«Времени уже не осталось…».

…Жене Филатовой, о своей приемной матушке, заглянув в ее прошлое.

Если, конечно, та галлюцинация — это нечто большее, нежели игра моего воображения, пребывавшего в тот момент в полнейшем беспорядке.

А также я должен выяснить, что же все-таки случилось с…

Из памяти вновь всплыло видение красивой рыжеволосой женщины с выражением ужаса и нечеловеческой тоски на лице.

…мамой Кайи. С моей мамой.

У меня возникло очень нехорошее предчувствие, будто не у галлюцинации тогда не оставалось времени, вернее, не только у нее. Это у одной рыжей четырнадцатилетней девушки-подростка, раз за разом оказывающейся в центре всевозможных катаклизмов, острый дефицит данного ресурса.

Ощущения тревоги, от которого пересохло во рту и зачесались ладошки.

Интуиция просто вопит о том, что впереди меня определенно поджидают такие приключения, по сравнению с которым все уже произошедшие покажутся попросту детской забавой…

События ускоряются, хотя и не сказать, что бы раньше мне доводилось скучать.

Я облизнул ставшие сухими губы.

Крупная частная клиника, в которой на излечении находится Игорь Филатов. 10:29.

— Папа…!

Никто, увидевший бы меня сейчас, ни на миг не усомнился бы в том, что Кайа поистине любит своего приемного отца.

Игорь, приподняв при помощи сенсорной панели ту часть кровати, на которой покоится его спина и голова, улыбнулся мне, словно Чеширский кот и помахал рукой.

Бледен, как и положено человеку с повреждением печени, однако выглядит гораздо лучше и бодрее того, что я ожидал увидеть. Думаю, он поправится довольно быстро.

Оглядев его палату, стало ясно, почему не разрешили принести цветы. Фактически стерильное помещение (мне пришлось надеть некую мешковатую робу, бахилы, перчатки, маску и шапочку, закрывающую волосы), чей размер на глаз определить довольно сложно из-за того, что практически все находящееся в ней белого цвета и это создает странную оптическую иллюзию безграничного пространства.

Все тут строго по делу, и ничего лишнего, могущего стать рассадником инфекции.

Одним словом — постоперационная.

Подойдя к кровати и склонившись над ее обитателем, Кайа изобразила над приемного отцом условный поцелуй в щеку (маску снимать нельзя!), а тот, приподняв руку, провел пальцами по ее виску.

— Теперь-то я уверен, что твое удочерение — стало лучшим решением в моей жизни! — улыбнувшись мне своей обычной нахальной улыбкой, заявил он, добавив. — Привет, Кайа!

— Ну да, лучшим! Но только после твоего решения жениться на маме! — заявил я.

— Точно! Сразу после того решения, да, ты права… — выдохнувшись, он прикрыл глаза.

Еще немного поболтав о его самочувствии, о погоде и «о том о сем», ибо общих нейтральных тем у нас с приемным отцом не слишком много, он вдруг стал серьезен.

— Нет на свете такого, чем я бы сумел отплатить своей дочери, за… — заявил он, остановившись, однако, на полуслове, имея в виду явно не тот мой выстрел. — Ты мой самый настоящий ангел-хранитель во плоти.

Вернее, не только его. Папаше явно известно об отравлении матушки и о моей роли в обнаружении дряни. Именно это он и имел в виду, что означает — ему, несмотря ни на что, уже доложили. А ведь Женя предупредила (и не единожды!) меня о том, чтобы я и думать не смел сообщать сейчас Игорю, который только-только очнулся, о произошедшем. И наверняка такое же указание получили все прочие, бывшие в курсе и могущие контактировать с ним. И проигнорировали. В конце концов, Глава Семьи — Игорь, и подчиняются Филатовы именно ему, а не Жене.

— Наш ангел-хранитель… — добавил он, подтвердив мою догадку.

Здесь в отличие от там слова имеют вполне конкретный вес. Особенно те, что сказаны этим мужчиной. И раз он сам сказал о своем долге перед Кайей и не знает, как ему его оплатить, то обязанность приемной дочери помочь отцу и в этом…

Несмотря на то, что несовершеннолетняя приемная дочь Главы, особенно, пока не родился его родной сын — фигура на Семейной «доске» весьма значимая, во многих смыслах, но фактически беспомощная. Лишенная возможности действовать по своей свободной воле.

Вот, например сейчас. Меня, конечно же, из самых лучших побуждений, натурально заперли под домашним арестом в одном из принадлежащих Семье объектов, в гостинице, позволив лишь навестить приемного отца и будущего любовника, да и то, последнего только потому, что проигнорировать его никак нельзя.

— Защищать брата — мой долг и мое обещание маме. У меня будут две просьбы, пап… — облизнув губы, начал я.

— Какие же? — поерзав на подушке, поинтересовался тот.

— Во-первых, мне сегодня…

Я замолчал, задумавшись. Нет, сегодня на это у меня уже точно не хватит времени.

— …завтра. Да, верно. Завтра мне бы очень хотелось отправиться в библиотеку! Но, похоже, что никто везти меня туда не собирается. Пап, меня заперли, словно жирафа в клетке, в четырех стенах!

— Почему именно в библиотеку? И для чего тебе ехать туда самой? — удивился папаша. — Если так хочется прочесть какую-то книгу «в бумаге», то просто скажи, и тебе ее непременно доставят.

Вообще-то, библиотеку я желаю посетить не ради чтения книжек. Меня интересуют подшивки старых газет. Собственно, я и планирую посетить не самую обычную городскую, а библиотеку периодических изданий. Здесь, и конкретно в Петербурге, такие существуют, я уже все разузнал. Там хранятся экземпляры каждого из вышедших газетных тиражей, как отечественных, так и изданий ведущих иностранных держав.

Будь Кайа книжной героиней, и читатель непременно бы задался вопросом: «зачем?». И отвечая воображаемому читателю, я бы сказал…

Попытавшись выяснить в коммуникационной Сети что-либо из прошлого матушки, я нашел…

Да практически ничего я там не нашел. Самые ранние упоминания об этой женщине датируются ее замужеством.

Когда, не найдя в Сети ничего интересного, я размышлял над вопросами: «как?» и «где?», мне вдруг вспомнилась одна из книжных шпионских историй, коих там я прочел преизрядно, которую якобы даже временно запрещали на территории той РФ по причине раскрытия автором рабочих схем спецслужб.

И там был момент, когда главный герой, добывая нужную ему информацию, прибегает к помощи газет давно минувших дней.

И если кто-то вычистил из Сети упоминания о Жене, то, возможно, именно в бумажных газетных статьях за прошлые годы я сумею найти что-то, какую-нибудь ниточку, которая в итоге и приведет меня к тайнам ее прошлого.

Тем более что времена мне интересные приходятся практически на момент зарождения гражданской коммуникационной Сети, когда основным носителем информации для рядового обывателя все еще оставались эти самые бумажные газеты.

— Пап, я…

Приемный отец поднял руку, и я замолк.

— Хорошо, я понял. Сегодня скажешь охране, куда желаешь завтра съездить, и тебе организуют поездку. Я разрешаю. — произнес папаша и было очевидно, что у него уже кончается «завод». — А какая вторая просьба?

Я некоторое время молча размышлял, глядя на прикрывшего глаза приемного отца.

И…нет, сейчас не время. Но обязательно потом, ибо без его дозволения и содействия у меня вряд ли что-нибудь получится, ведь Кайа — «фигура», не способная «ходить» по собственной воле.

По крайней мере, каждый раз, когда ей этого захочется, а посему…

— Однажды, хотя этот день может никогда не наступить, я попрошу тебя, отец, помочь в одном деле огромной для меня важности…

Мне всегда хотелось ввернуть какую-нибудь цитату из «Крестного отца». И если бы там, это выглядело бы просто смешной пародией, то здесь, где не знают бессмертного творения Марио Пьюзо…

Короче говоря, фразочку я таки «ввернул», хотя, конечно, и не буква в букву.

Глава 100

Предместье Петербурга, имение Блумфельдтов. 13:35.

И вот авто со мной снова проезжает через главные ворота имения графа Генриха Карловича Блумфельдта и его Семьи, над которыми все также бдит огромный позолоченный двуглавый орел.

И снова мы не спеша катим по широкой липовой аллее к поистине грандиозному дворцу с реющим над ним имперским стягом.

Сняв перчатку и вытянув левую руку, я растопырил пальцы, все четыре с половиной…

Искалеченная кисть, совершенно не дрожит. Мне удалось добиться поистине выдающегося внешнего спокойствия, но вот внутри себя я…

Мое призвание — торчать в опостылевшем офисе и попивать давно уже остывший кофе, создавая различные компьютерные математические модели, а не корчить из себя «супер-пупер» хакера, аналитика и полевого агента (в одном флаконе) некой разведслужбы!

Впрочем, а разве Вселенная когда-либо спрашивала моего мнения о том, чего я хочу…?

Я перевел взгляд со дворца на хмурое зимнее Петербургское небо.

Да, пожалуй, разок спросила…

Спросила, хочешь ли ты, Дмитрий Николаевич…ты, Кайа…жить?

И я ответил, помнится, что да. Хочу. Очень хочу!

Ну а раз хочешь, тогда к чему все эти бессмысленные размышления и стенания о недоброй судьбе? Опостылевший офис и холодный кофе остались там, а здесь…

— Волнуешься, милая? — поинтересовалась едущая вместе со мной тетка, беря мою правую руку и успокаивающе поглаживая по кисти.

Дождавшись, когда я закончу свой визит в клинику к приемному отцу, мой шофер заехал в еще одно владение Филатовых, где и принял «на борт» эту мою родственницу, переселенную туда из основного Петербургского особняка до тех пор, пока его не очистят от возможных остаточных следов «подарка» для матушки и моего братца.

А ведь коробочка с микросхемами памяти, пускай даже и надежно спрятанная, все еще остается там, в особняке…

Прикрыв глаза, я отрицательно помотал головой. Нет, мол, не волнуюсь.

— И это правильно! — ответила сама явно разволновавшаяся родственница.

Собственно, волноваться было отчего, даже без учета тех секретов, которые мне удалось добыть во время Рождественского приема.

Юлию…ту самую Юлию, еще одну мою родственницу, ответственную за многие злоключения, произошедшие со мной в Пансионе, а заодно и близкую подругу Государыни…за найденный в ее сумочке небезынтересный видеофон, любезно подкинутый туда мной, уважаемый Генрих Карлович отделал так, что она еще долго проваляется в постели.

Так говорят, по крайней мере, хотя с прошлого раза лично я ее больше не видел.

Вот тетушка и опасается того, что хозяин этого местечка, слетев с катушек, может сорвать свою злость из-за случившегося с его сыном (уверен, Блумфельдты не думают, будто бы милая Кайа совсем не «при делах») и на нас…

— Все будет хорошо, тетя. — я накрыл ладошкой ее кисть и родственница, услышав мой спокойный голос, успокоилась и сама.

В этот момент авто остановился и, когда дверь открылась, охранник подал нам руку.

— Дамы…

Около часа спустя.

— Это просто уму непостижимо! — зло шипела тетка, мечущаяся по помещению, словно тигрица в клетке.

И ее понять несложно.

Тетка — представительница так называемого высшего общества империи и к подобному пренебрежительному обращению к своей персоне совершенно непривычная.

Мало того что встречал нас один из лакеев этого дворца (причем не главный из них!), а не лично хозяин или кто-нибудь из его Семьи, так еще и заставили дожидаться приглашения пройти к больному в какой-то каморке, даже не предложив чая или кофе…

— Уже целый час тут торчим! — взглянув на свои часы, вновь зашипела тетка, а затем, остановившись, скомандовала мне. — Все, Кайа! Хватит уже! Мы уходим! Не должно Филатовым терпеть такого пренебрежения…!

Она недоговорила, ибо я схватил ее за руку.

— Мила, присядь, пожалуйста. — велел я тетушке, хотя и не повышая голоса.

И когда та послушно села рядом, зашептал.

— Видишь виртуальную камеру? — я посмотрел на устройство, наблюдающее за происходящим в помещении.

И тетка, тезка Прислужницы любовницы Государя, кивнула, проследив за моим взглядом.

— Все это — демонстративное пренебрежение нами. Но, тетя, разве ты ожидала чего-то иного, учитывая то, зачем Генрих Карлович потребовал в любовницы своему сыну кого-то из нашей Семьи, а также позорище, произошедшее здесь на Рождественском вечере? — ровным и успокаивающим тоном, как взрослый с ребенком, поинтересовался я.

— Нет, конечно, иного я и не ожидала. Но все равно! — уткнувшись взглядом в пол, ответила та, а затем очень тихо добавила. — Провинциалы…

Тетке, женщине чрезвычайно мнительной и гордой, как и любой другой из нашей Семьи, нестерпима мысль о том, что все происходящее — лишь для того, чтобы посильнее уязвить и унизить Филатовых. И она предпочла об этом не думать.

Забыть.

А я возьми и напомни, отчего настроение ее якорем пошло на дно.

— Мы пришли проведать моего…приболевшего, так сказать, будущего любовника. — продолжил я далее. — Это мой долг, а твой — сопроводить меня. И это значит, что мы станем смиренно ожидать тут до тех пор, пока наши будущие родственники, уважаемые, безусловно, не соизволят наконец пригласить нас пройти к Александру.

Тетка только недовольно буркнула нечто вроде: «уху», но метаться по помещению более не стала, предпочтя ожидать в сидячем положении. Ее лицо перестало выражать злость и сделалось тревожным, а поэтому…

— Мила… — я ей улыбнулся, — если не беспокоюсь я, то зачем это делаешь ты?

И правда, то, что меня прямо с ходу не поволокли в местную пыточную (или в разделочную…), дабы задать «парочку вопросов», а-ля «где те микросхемы, Кайа?» и «кому ты успела обо всем этом рассказать?», уже внушает некоторый оптимизм. И значит, все не так уж плохо на сегодняшний день, как там пел Цой.

— И снова ты права… — закрыв глаза и выдохнув, ответила та, а затем на ее лице появилась улыбка. — Вообще-то, это ведь я должна тебя сейчас успокаивать, а пока что наоборот получается.

Около пяти минут спустя.

То ли Блумфельдты промурыжили нас ровно столько сколько и собирались, то ли им это просто перестало доставлять удовольствие после того, как тетя и я спокойно и безо всякой нервозности дожидались приглашения пройти к больному, но…

— Барин просит вас! — в дверях объявился тот же самый лакей, который встречал нас у парадного входа.

— Милая моя, черное тебе определенно к лицу! — шепнула мне на ухо тетка, когда я кинул взгляд в зеркало на свое черное, в знак траура (к сожалению, траур по другому Александру, не по тому, к которому мы приехали), «макси» платье.

Большая светлая комната, оформленная в китайском стиле.

В комнате, в которую привел нас лакей, находилось четверо: старый Блумфельдт; безумная «серая мышка», Лара; медицинская сестра, поприветствовавшая вновь вошедших и теперь занимающаяся капельницей; и сам мой потенциальный любовничек, не так давно едва не переставший (Лара, благодарю за твою ревность!) быть таковым…

— Я рада… — мое созерцание Александра прервала «серая мышка», обратившаяся к нам крайне ехидным тоном, — что Филатовы наконец-то нашли время лично посетить моего мужа! Добро пожаловать в наш дом!

— Прошу прощения! — тут же ответил той я, чуть склонив голову. — Но вы же наверняка слышали о том, что…

Я сделал многозначительную паузу, однако Генрих Карлович ее прервал.

— Лара, как женщина влюбленная, ничего из происходящего вокруг сейчас и не замечает толком… — охрипшим голосом произнес старик, — прошу не обижаться на ее невежливость. Как здоровье ваших приемных родителей, Кайа Николаевна?

Он не только сделал акцент на слове «приемных», но и неактуальным теперь уже отчеством меня назвал. Старый козел!

Я на мгновение зажмурился и сжал за спиной кулачок, успокаивая расшалившиеся эмоции.

Находиться сейчас в обществе садистки-психопатки и ее свекра, самого жуткого, наверное, маньяка-педофила в современной здешней истории, мне, мягко говоря, неприятно, но…

Играй, Кайа, просто играй!

— Благодарю за вашу учтивость. Папа очень быстро идет на поправку и, думаю, скоро уже поправится. А…мама… — я улыбнулся. — Моя мама, пожалуй, отделалась испугом, хотя и не легким, ведь брат, к счастью, никак не пострадал. Я желала посетить своего Александра на следующий же день, но…

На моем лице проявилось извиняющееся выражение, а «серая мышка», услышав мой акцент на слове «своего», была уже где-то на полпути на потолок (практически не фигурально выражаясь), однако старик, предвидя загодя возможную некрасивую сценку, просто взял сноху за руку, не позволив ей устроить балаган.

Прекратив обращать внимание на этих двух потенциальных родственничков и оставив общение с ними на тетушку, я подошел к кровати Александра…

Потенциальный любовничек, наблюдающий за мной из-под полуприкрытых век, был бледен как мел. Небрит. Его лоб покрывала испарина, которую быстрым и ловким движением утерла медсестра…

— Леночка, сходите, пожалуйста, пообедайте. Вас позовут. — велел медсестре Генрих Карлович.

И эта Леночка сочла за благо поскорее смыться, предварительно проверив капельницу.

…трудно даже представить, насколько сильно у него…

— Болит голова? — присев на стул возле него, шепотом поинтересовался я.

Александр прикрыл глаза, соглашаясь.

— Хочешь, чтобы все вышли и оставили тебя в покое? — продолжил шептать я.

И он снова моргнул, соглашаясь и с этим, а затем, облизнув сухие и растрескавшиеся губы, негромко спросил…

— Мы знакомы, барышня?

…однако присутствующие в помещении услышали его слова и повисла тишина.

Взяв салфетку, из лежащей на прикроватном столике пачки, утер вновь выступившую на его лбу испарину, и улыбнувшись, произнес.

— В некоторых смыслах. Я ваша невеста, и этой весной мы станем зарегистрированными любовниками.

— Серьезно? — Александр явно удивился.

И это не игра с его стороны, он точно меня не помнит, что в общем-то и не удивительно, учитывая выпитый им «коктейль», однако необходимо точно убедиться в этом. Но сначала…

Одним стремительным рывком Кайа встала со стула и, склонившись над молодым Блумфельдтом, изобразила поцелуй, едва-едва не касаясь своими губами его, а затем…

— Серьезно. — спокойно ответил я, заняв на стуле положение «ровно» и поправив рукой прядь своих рыжих волос.

Но даже подобная имитация оказалась для меня совершенно отвратительным действом, практически невыносимым, хотя лицо мое не скривилось ни на мгновение. Однако…

«Выстрел» достиг цели.

Лара, ставшая свидетельницей этого быстрого поцелуя (со своего места она увидела именно поцелуй), принялась ругаться и вырываться из рук тестя, явно затем, чтобы вцепиться в меня и, что самое главное…

— Заткнись, сука! Просто заткнись, иначе, богом клянусь, я тебя убью!

Это изо всех своих невеликих сил довольно громко прошептал, скривившийся в жуткой гримасе, Александр в адрес своей «серой мышки», чьи визги весьма болезненно ударили даже по моему мозгу, не отравленному алкоголем вперемежку с лошадиной дозой наркотика, чего уж говорить про ее мужа, которому любой шорох в комнате причиняет натурально физическую боль.

Было заметно, что он также не слишком-то хорошо помнит и ее саму, настолько все плохо с его памятью. Хотя, безусловно, ему уже поведали, что Лара — его жена.

В данный момент совершенно очевидно, что этот Блумфельдт находится где-то в районе «овощного отдела». И вспомнит ли он когда-нибудь о том, что произошло тем вечером — вопрос вопросов.

Я вновь утер, ставшее моментально мокрым, лицо будущего любовничка, который, как казалось, в любой миг готов провалиться в беспамятство.

А «серая мышка», услышав слова, сказанные в ее адрес любимым супругом, да еще и в моем присутствии…

Лара, усевшись на стул и закрыв лицо руками, рыдала.

Александр свою жену не любит — это факт, однако она дочь уважаемой Семьи, состоящей с Блумфельдтами в союзе, а потому в отношении своей нелюбимой супруги он обязан и блюдет Noblesse oblige.

Вполне допускаю, что за все время их брака, она ни разу не услышала от него грубого слова, а тут…

Эмоции этой влюбленной до безумия истерички и психопатки самые настоящие, не наигранные. Ей в прямом смысле до слез обидно!

И я бы ее даже пожалел, наверное, если бы не видел того, что видел…

— Барышня, а не мог ли я уже где-то видеть вас раньше? — открыв глаза и не обращая более внимания на Лару, поинтересовался у меня Александр.

— Я посещала ваш дом во время Рождественского приема. И вы, Александр, после танцев пригласили меня на приватный разговор в свое «место для уединений», где и…

Я взял паузу и перевел взгляд на Милу.

Тетушка приподняла бровь, и выражение ее лица просто кричало о: «Только не начинай! Сейчас не время и не место!».

Она не знает! Матушка, очевидно, не посвятила ее в результаты моего осмотра врачом той ночью! И тетка явно решила, будто бы я сейчас начну обвинять в произошедшем и ее саму!

А ведь, по ее мнению, то, что она подложила юную племянницу под мужчину, который сейчас страдает от совершенно безумного отходняка, проходит по разряду: «а что тут такого-то?», даже если это и произошло под некоторым принуждением.

Даже с точки зрения общественной морали и закона, на который людям ее сословия наплевать (за закрытыми дверями, понятное дело), Кайа достигла здесь«возраста согласия», да и физически развита она лет на шестнадцать, как минимум. И только чересчур юная физиономия, словно бы результат некоего отставания в умственном развитии, делает подобное несколько непристойным.

— И…? — прервал паузу Александр.

Не хотелось бы, конечно, расшевелить его память, чтобы, когда и если он вспомнит о коробочке с микросхемами и обнаружит ее пропажу, не сложил бы «2 и 2» и не начал бы задавать мне скучные вопросы.

Однако, раз уж память Александра сегодня очевидно не представляет для меня опасности, то сейчас важнее сделать все, чтобы эта Семейка от меня уже никоим образом не отбоярилась!

— И… — я перевел взгляд на потенциального любовника. — Изнасиловали.

Тетка, на которую я мельком глянул, прикрыла ладошкой глаза.

— Я? — переспросил Александр, чье отечное лицо выражало сейчас крайнюю степень изумления и, как мне кажется, он на несколько мгновений даже позабыл о терзающей его головной боли. — Но как…? Не помню ни черта, извини…

Я остановил его, подняв руку.

— Извинить…? — я шмыгнул носом, а по моим щекам побежали ручейки слез. — За все это…?

После чего очень подробно и во всех мельчайших деталях поведал присутствующим о произошедшем. Разумеется, и о не произошедшем тоже, ибо с фантазией у меня все очень даже неплохо.

— …и это наконец-то прекратилось лишь тогда, когда пришла горничная вашей жены. Помните? Вы в нее еще бокал швырнули…

— Хватит! — прервал меня старик Блумфельдт.

Александр же прикрыл глаза свободным от иглы предплечьем и едва слышно извинился вновь.

— Конечно же, я вас извиняю! — на моем мокром от слез лице появилась издевательская ухмылка, а затем я зашептал, но так, чтобы было слышно всем присутствующим. — Я не держу на вас зла за случившиеся, поверьте, ведь вскоре мы официально оформим наши взаимоотношения, а значит…

Старик Блумфельдт встал со своего места.

— Саша, отдыхай, мы тебя более не тревожим. — произнес он, а затем скомандовал нам. — Мила, Кайа, прошу вас пройти за мной.

— Спасибо, папа… — услышал едва слышимый шепот Александра.

В коридоре.

Мы довольно долго шли по мрачному коридору, убранному, по причине траура (царевич, помимо всего прочего, являлся также и родственником Блумфельдтов), в темные цвета, пока хозяин Имения не остановился возле одной из дверей. Обернувшись на меня через плечо, он произнес:

— Кайа Николаевна, мне необходимо переговорить с вашей тетей тет-а-тет, а поэтому будьте любезны подождать нас за чашечкой душистого чая. Марианна вас проводит.

Горничная материализовалась перед нами словно бы черт из табакерки.

— Уважаемый Генрих Карлович… — начал я, глядя мимо него, — если вы желаете переговорить с моей дуэньей, роль которой любезно согласилась взять на себя моя тетушка, это значит, что через нее вы собираетесь передать послание моим приемным родителям о том, что «увольняете» меня из зарегистрированных любовниц вашего сына…

— Все, что вам нужно знать, ваши приемные родители сообщат вам позднее. — перебил меня старый Блумфельдт. — Чай вас ждет!

Кажется, надвигается следующая серия: «Без меня меня женили».

— Конечно — конечно. Вы здесь хозяин, а потому сами решаете кого и куда приглашать, а также с кем говорить или же наоборот. Разумеется, я выпью чашечку вашего прекрасного чая. Вот только любые договоренности, достигнутые за моей спиной, в моих глазах ничтожны. И если после всего произошедшего здесь тем вечером мне, как говорится, дадут от ворот поворот, то… — я уставился в его глаза и, улыбнувшись, продолжил злым тоном. — В таком случае мой «сарай» «сгорит дотла». Уверены, что я стану беспокоиться о вашей «хате», Генрих Карлович?

— Вы не… — все так же спокойно начал хрипеть мне в ответ старый Блумфельдт, однако не слишком-то вежливо был перебит теткой.

*говорит на французском*

— Быть может, мы все-таки не станем разговаривать о важном в коридоре, да еще и в присутствии посторонних? Что же касается моей дорогой племянницы, то она очень…своевольная особа, способная на…самые неожиданные поступки. — сказала Мила, посмотрев на эту самую племянницу и взяв ее за руку.

Мне остается лишь предполагать, что именно сказала тетка (необходимо налечь на языки, иначе и далее буду косплеить глухонемую девочку!), однако, довольной она совершенно не кажется. И понять ее несложно, ибо если Генрих Карлович расторгнет существующую договоренность между Семьями относительно меня и Александра, то после всего того, чему гости Рождественского вечера стали свидетелями, у прочих незамужних барышень Семьи возникнут «некоторые сложности» с тем, чтобы в этот самый «замуж» выйти…

И совершенно не зря Олечка тогда столь сильно обозлилась на меня, ибо, несмотря на свой юный возраст, прекрасно осознавала, чем конкретно ей грозил «перфоменс» той Кайи в ванной.

А сейчас, когда мой статус внутри Семьи значительно вырос…

И…у меня на мгновение перехватило дыхание от внезапно приключившегося озарения. Последний элемент «пазла» в моей голове встал на свое место, являя ответ на вопрос: «а зачем?».

Зачем Генриху Карловичу, желающему унижения для Филатовых из-за каких-то там личных обид, делать одну из оных, меня, зарегистрированной любовницей родного сына?

А низачем! Старый козел и не собирался устраивать подобного союза вовсе! Он желал, чтобы его сынуля сначала сотворил с Кайей именно то, что сотворил (вернее, не сотворил, но в глазах гостей того вечера это без сомнения имело место быть!), а затем договоренность между Семьями была бы расторгнута. То есть, за некоторым нюансом, в виде обдолбанного до потери сознания и натурально обделавшегося Александра, все прошло в точном соответствии с его замыслом.

Возможно, это и не было изначальным планом престарелого маньяка, однако, все изменилось, когда Кайа стала приемной дочерью Главы…

Но в таком случае, получается, что…

*говорит на французском*

— Раз уж Кайа Николаевна не желает чая, тогда… — насмешливо прохрипел старый Блумфельдт, а затем, открыв высоченную дверь кабинета, посторонился, пропуская гостий вперед. — Прошу вас!

Глава 101

У женщины в Империи, в том числе и у «знатной», существует множество путей к самореализации.

Хочешь, можешь быть банальной «хаусвайф», и домохозяек в стране действительно великое множество, даже среди обычных подданных Государя «незнатного» происхождения, ибо экономика здесь устроена таким образом, что дохода самого ординарного городского мужчины вполне хватает на неплохую, в общем-то, жизнь для всей его ячейки общества. Плюсом к этому государство предоставляет такую социалку, что содержание и поднятие «на ноги» детей обходится (в денежном смысле) родителям не чрезмерно дорого. И чем их, детей, больше, тем существеннее и помощь от государства Российского.

Не желаешь сидеть дома? Прекрасно! Никто тебе не запретит отучиться, например, на врача и вкалывать по специальности. Ну, или заняться коммерцией, став руководительницей предприятия (возможно, что и не одного). Или, как та же матушка, дослужиться до высокого чина в одном из государственных ведомств, включая и очень специальные.

Все в итоге зависит от ума, способностей и связей.

В общем, если не брать в расчет весьма специфическое устройство Семьи (по крайней мере, оно таковое для меня, бывшего обитателя того мира), со строжайшей иерархией внутри себя, где все, независимо от пола и возраста, обязаны беспрекословно подчиняться решениям Главы Семьи даже в вопросах столь интимных, как брак…

Особенно в них!

…с правами у женщин все неплохо.

Единственное, кем не может быть здесь лицо женского пола — шлюхой. Особенно если лицо это из «знатных».

Вернее, может, конечно, ибо кому под силу это запретить? Однако если вдруг нечто подобное станет достоянием общественности, то…

Как я уже успел убедиться, общественное порицание в том социальном классе, в котором мне довелось очутиться, принимает здесь порой самые экстремальные формы во всем, что касается так называемой личной репутации, которая экстраполируется на Семью в общем и на всех «знатных» в целом.

Для барышни из «знатных» прослыть шлюхой — вернейший способ покончить с собой, в социальном смысле. А если верить почившей в бозе, но еще не похороненной бабке, то еще в сравнительно недавнем прошлом, и в физическом тоже.

Неприкасаемые. Вернее, не упоминаемые.

Барышня, «прославившаяся» подобным образом для своей Семьи попросту перестает существовать. Иной раз в самом прямом смысле, с вычеркиванием из Родовой Книги, что, учитывая клановый менталитет здешних людей, может быть хуже смерти…

Когда-либо выйти замуж или же стать зарегистрированной любовницей — исключено.

Когда-либо устроиться на какую-то более-менее приличную работу или на государеву службу — исключено.

Существует даже целый специальный реестр (общедоступный!) нежелательных для государевой службы лиц, в который включены и барышни, столь сильно запятнавшие свою репутацию.

В коммерческую структуру, хоть как-то беспокоящуюся за собственное «лицо», обитательниц оного реестра также никогда не примут, разумеется.

В общем, заполучить здесь такой «звездный» статус равно́ оказаться в глубокой и вонючей выгребной яме, хороших путей из которой не предусмотрено…

И вот я, прямо сейчас, сидя на стуле в кабинете любезного Генриха Карловича, выполненном с немалым вкусом в стиле этакого минимализма и, в отличие от прочих помещений данного дворца, видимых мной, лишенного даже мельчайшего налета «цыганщины» в интерьере, пялюсь в текст забранного у тетушки документа, отправляющего нас с Кайей как раз в эту самую яму…

Старик Блумфельдт, похоже, даже убирается здесь собственноручно… — мелькнула у меня посторонняя мысль, когда, подняв взор от документа, я уставился на книжный шкаф, в одном из углов которого, на полке, собралось немного пыли (во всех остальных помещениях я наблюдал стерильную чистоту, без малейшего намека на пыль).

Официальный документ… — я вновь принялся изучать бумагу в своих руках, — с подписями и печатями, выписанный сегодняшним числом, уведомляет Филатовых (и меня лично!) о том, что формальная помолвка (здесь«знатным’Семьям брачующихся необходимо загодя составить этакий 'договор о намерениях», а затем зарегистрировать его в специальном госоргане и получить от это же органа одобрение на союз…или не получить), которая двенадцатого апреля сего года должна была по идее окончиться официальной регистрацией отношений Кайи и Александра, обратилась в тыкву.

И если в день тамошней космонавтики я здесь«пролечу», то есть на брачном договоре не появится двух подписей, Кайи и Александра, то все мои планы на дальнейшую жизнь…

Неприкасаемая. Не упоминаемая.

Не думаю, что в итоге меня изгонят из Семьи и или сошлют в какой-нибудь монастырь, но вот «человеком в кабинете на последнем этаже» здесь мне уже не бывать никогда. Даже если приемные родители вдруг сделают вид, будто бы ничего страшного не произошло, то все прочие из «знатных», включая, кстати, и Самого, найдут способ донести до них простую истину, что подобное — не по «понятиям» и давайте-ка, убирайте (и поскорее!) свою непутевую приемную дочь-«порванку» с глаз долой, чтобы она одним своим присутствием в обществе не позорила бы уже их самих.

Патриархальное и высокоморальное (на людях) общество, как оно есть…

И приемные родители согласятся, ведь иного выбора у них при всем желании попросту уже не останется.

Я перевел взгляд на тетку, которая угрюмо молчала, глядя куда-то в одну точку перед собой.

Молчала не оттого, что ей нечего было сказать, а из-за формальной причины разрыва помолвки, о которую разобьются любые ее доводы и возражения.

И причина эта, конечно же, моя здорово подмоченная репутация, аукнувшаяся мне теперь и которая будет аукаться и впредь…

— Неловко, что все это происходит при вас…барышня. Обычно подобные вопросы решаются родителями или иными родственниками приватно. Или приемными родителями, как, например, в вашем случае. Так должно было быть и сейчас, но раз уж вы сами настояли на своем присутствии… — говоря это старик выглядел подчеркнуто бесстрастным, однако свое внутреннее ликование из-за небольшой «шпильки», вставленной Филатовым, ему от меня не скрыть.

Нет, «бесстрастность» — не совсем верное определение. От нас, меня (особенно от меня, ибо кого из людей, подобных ему, волнует мнение четырнадцатилетнего «ношенного тапка»?) и тетушки, в данном вопросе не зависит ничто. И не то, чтобы он был сильно не прав, а посему и беседует с нами соответственно…

— Генрих Карлович, мы искренне рады, что Александр идет на поправку… — встав со стула, произнес я.

Тетка, все также глядя в одну точку, никак не отреагировала, а потому…

— Мы же рады, Мила? — чуть громче переспросил я.

*говорит на немецком*

— А, ну да, конечно… — ответила тетка, которую выдернули из мира грез.

— …и теперь…

— Подождите, Кайа Николаевна… — перебил меня престарелый маньяк. — Нужно всегда руководствоваться разумом, а не эмоциями. И исходить из реального положения вещей. Разрыв помолвки, не скрою — это очень неприятное для вас событие…

Неприятное событие, да⁈ Ах ты, козел старый!

Однако, я не должен винить его в произошедшем. Генрих Карлович — недоброжелатель, можно даже сказать открытый противник Филатовых. И его нельзя обвинять в том, что он просто воспользовался удобной ситуацией, которую предоставил ему я сам, сделав достоянием общественности, присутствовавшей на вечере, ту сценку из логова Александра, еще и снабдив ее вдобавок дополнительными пикантными подробностями.

Никто не станет говорить о произошедшем вслух, на страницах «Светских Хроник» обыватель об этом тоже не прочтет (наверное…). Однако то, что Кайа Филатова имела интимную близость с мужчиной, не будучи с ним в законных отношениях — наверняка уже общеизвестный в нашем кругу факт, обмусоленный с разных сторон.

Если, несмотря даже на этот документ, отношения Кайи с Александром будут официальным образом оформлены двенадцатого апреля сего года, то от души перемыв мои косточки, на произошедшее закроют глаза. Но если нет, вот тогда…

И опять я убеждаюсь лично, что из меня стратег, могущий предсказать «игру» хотя бы на пару «ходов» вперед, исключительно хреновый.

— …хотя и не смертельное, как вы себе наверняка представляете…

— Вы…! — это уже тетка, практически вскочив со стула из-за переполняющих ее эмоций, начала поддаваться на провокацию.

Чего уж говорить, моя Кайа тетке не слишком-то и по душе. И переживает она более всего за будущее собственных дочерей, разумеется. Однако и меня в обиду она постороннему не даст (Кайа, как бы там ни было, часть Семьи!), что уже продемонстрировала на дуэльной площадке, прикрыв собственным телом. Естественно, что сейчас, когда гибнет мое будущее, она в бешенстве…

— Сударыня! — прохрипел Блумфельдт, слегка повысив голос, от чего его акцент сделался более заметным. — Я недоговорил, позвольте мне закончить!

Тетка, и не думавшая скрывать злость, громко хмыкнула, но, замолчав, уселась обратно на стул.

Генрих Карлович, этот родич Государыни — отнюдь не провинциальный дурачок… — подумал я, в очередной раз оглядывая обстановку кабинета. — Царедворец, высочайший чин министерства Войны, ловкий интриган, политик и просто очень неглупый (уж точно не глупее меня!) человек.

«Играть» с ним сейчас в «игры» для меня определенно не под силу. В общении с ним, мне ни в коем разе нельзя поддаваться эмоциям и начинать говорить то, о чем думаю. Чем-то угрожать. Иначе подобное непременно сыграет против меня же, что он и продемонстрировал. Лучше вообще свести наше общение к максимально возможному минимуму. Как и в случае с матушкой, для меня не «проиграть» в «игре» с ним равно́ не «играть» вовсе!

— Доподлинно неизвестно, что именно произошло тем вечером между Кайей Николаевной и моим сыном… — голос престарелого маньяка вернул меня в реальность, — однако, это мой дом и за все произошедшее в нем я несу личную ответственность. Единственный неоспоримый факт — Кайе Николаевне был нанесен серьезный репутационный ущерб…

— Ущерб⁈ — громко возмутилась тетка. — Отменив помолвку, вы попросту ставите крест на ее дальнейшей жизни…!

— Не я! И даже не мой сын! — перебил ее Блумфельдт. — И вам, сударыня, об этом хорошо известно! Однако…!

Старик уставился на меня и…

«Игра» даже и не думает прекращаться. — подумалось мне. — И, если я прав, он сейчас сделает «щедрое» «предложение, на которое невозможно согласиться». Моему приемному папаше невозможно…

— У моего сына есть неженатый кузен. Неплохой юноша, и, в отличие от Александра, всего на несколько лет старше самой Кайи Николаевны. В самом скором времени он попросит руки и сердца вашей племянницы… — Блумфельдт прервался, вперив взгляд в тетку, а затем, обернувшись на меня, закончил. — Законная жена. Заметьте, не любовница, пускай и официальная! И на происшествии, даже если Кайа Николаевна вдруг окажется «в положении», я полагаю, можно будет поставить жирную точку…

Ну на хер! Ведь как знал! «Без меня меня женили», часть вторая!

Представляю себе того «неплохого юношу», на чью голову внезапно свалится «подарочек» в виде одной рыжей злодейки, да еще и, возможно, в «положении»! Кто согласится на подобное, особенно здесь⁈ Он же станет объектом для насмешек до конца жизни…

Впрочем, если старый маньяк и впрямь решил осчастливить мной кого-то из родичей, то мнение самого этого «неплохого юноши» его волновать не будет.

Несмотря на скверное настроение, я едва не расхохотался в голос, ибо Вселенная определенно «умеет в иронию»!

Похоже, что без приключений нас с Кайей даже в любовницы садиста-наркомана не возьмут…

— Поставит точку… — повторил я. — Или многоточие. Это уже будут решать мои приемные родители. Благодарю вас за заботу Генрих Карлович, а теперь будьте любезны распорядиться проводить нас.

— Разумеется, но сначала я попрошу вас к обеду. — произнес тот.

— Благодарю, но я не голодна. — ответил ему, а затем поинтересовался, обернувшись на родственницу. — Тетя?

Та, пребывая в самых расстроенных чувствах, лишь покачала головой. Нет, мол, я тоже не желаю здесь есть.

— Как вам будет угодно. Прошу… — и хозяин дома, решив проводить своих гостий самолично, открыл перед нами дверь.

Выйдя из кабинета, первым, кого я увидел, оказалась Лара, стоящая, прислонившись к стене. Подслушивала. И на лице ее читался натуральный триумф, а также злорадство, которые она даже и не думала скрывать.

Она не знала! Иначе бы и не устраивала сценок ревности у постели Александра…

— Лара! — предостерегающе произнес старик, остановившись и обернувшись на сноху через плечо.

*говорит на французском*

— Распутные девки не стоят моего внимания, папа! — ответила та и, хмыкнув, направилась по коридору прочь, бросив, однако, на меня такой взгляд…

Куда бы в итоге ни вывела «кривая отношений» Кайи и Александра, но произошедшее сегодня — определенно не конец взаимоотношений «серой мышки» и меня. И в ее со мной дурацком противостоянии, словно бы в дамском бульварном романчике, победительница будет ровно одна. А другой не будет. Совсем. То есть для нас…обеих…ничто не изменилось.

Рядом вздохнула тетушка, однако хамством на очевидное хамство (хотя я и не понял, чего она сказала) отвечать не стала, лишь потянула меня за руку.

— Пойдем…

В автомобиле.

— Мила, куда тебя отвезти? — поинтересовался я, усаживаясь в кресло.

— Мы сейчас же поедем к Жене! — безапелляционно ответила та.

— Поедем. — согласился с ней. — Но не сейчас, сначала в гостиницу…

В этот момент у меня громко заурчал живот.

— Пообедаем!

Активировав интерком, отдал распоряжение водителю.

Перед глазами внезапно всплыли образы Ии и Консультанта. А вместе с образами и осознание того, что, окончательно растеряв репутацию, я лишусь обоих любимых людей. Любимых мной и Кайей.

Ие, несмотря ни на что (прошлые услуги не стоят ни гроша!), общение со мной запретит ее Семья и наверняка они станут зорко следить за тем, чтобы запрет этот неукоснительно исполнялся. У них же крупный бизнес и положение в обществе. Да и личная репутация самой Ии, их любимого ребенка, опять же…

А Дмитрий Горчаков…Консультант? — на глазах у Кайи выступили слезы. — Я и без расторгнутой помолвки и скандального происшествия на вечере — социальный полутруп. А если еще и…

Меня…Кайю…радует лишь то, что Консультанту известно (с моих слов, конечно…) о том, что этого не произошло.

— Милая моя, все будет хорошо! — уверенно произнесла тетка, утерев платком мои слезы.

— Разумеется, тетя, так оно и будет… — глядя в окно, ответил ей.

Вселенная, как обычно, оставляет для меня вариант спастись. И даже два.

Или…

Двенадцатого апреля Александр все-таки делает меня своей зарегистрированной любовницей, что практически невероятно.

Или…

Александр трагически погибает. И если приемный отец до этого скорбного события не соглашается на брак Кайи с «неплохим юношей», то, при условии отсутствия беременности (а так и есть!), остатки моей репутации возможно будут спасены. По крайней мере, я на это надеюсь…

И это приводит меня к тому, что Семейство Блумфельдтов при любом раскладе должно будет исчезнуть из мира живых. То есть, в «конечном абзаце» «главы с Блумфельтдами» изменений не предвидится…

«Чтобы ты жил — кто-то должен умереть, закон природы».

Самое удачное для меня в этой очередной уже по счету социальной катастрофе — то, что произошла она не накануне двенадцатого апреля, а значит, в моем распоряжении остается какое-то количество главного ресурса — времени! Более того, теперь точно известен отпущенный мне срок…

…для меня лично…

Спохватившись, я достал видеофон.

Не ради же полного уничтожения моей репутации Генрих Карлович подобное затеял, это лишь приятный бонус, не более.

Очередной реальный удар…

Разрыв помолвки и «предложение, на которое невозможно согласиться» — это, само собой, провокация, направленная против моего приемного отца, который к тому же сейчас еще и нездоров. Провокация его на необдуманный поступок. Провокация к атаке. Провокация к натуральной войне двух (наверняка и более) феодалов.

А раз так, то и договоренность о заказе от министерства Войны (или какая-то значимая его часть) или уже превратилась в тыкву, или это должно будет произойти в самом скором времени. Я, конечно, не экономист и тем более не политолог, но если Филатовы останутся «за бортом» этого госзаказа, то не смогут содержать многочисленные предприятия и НИИ, работающие в интересах Армии. Значит, их придется продать, причем совсем недорого…

А кто выгодоприобретатели? А те же самые люди, которые уже «отжали» часть Филатовских активов. И которые планируют прибрать к рукам еще и концессию на алкоголь. Клан Государыни.

А вместе с экономическим упадком, уменьшится и политический «вес» нашей Семьи. И тогда…

Вмешается ли Государь, если дела у нас пойдут совсем грустно? Будет у него на это желание и возможность, ведь еще там было известно, что правление в России есть самовластие, ограниченное удавкой.

Нет, вряд ли Государь лично вмешается в войну тех своих дворян, которые хотя бы внешне верны ему. Подобное «лекарство» возможно станет для него хуже самой «болезни» (я так думаю, по крайней мере, ибо откуда бы мне знать, как Государь поступит?), а значит, приемному папаше придется расхлебывать эту кашу в основном самому.

— Здравствуйте, я бы хотела поговорить с отцом… — произнес я, когда абонент принял вызов.

Глава 102

Санкт-Петербург, родильный госпиталь Пресвятой Девы Марии, общее отделение, 19:12.

Понаблюдав в окно за тем, как покинувшая нас тетушка выходит из здания, я обернулся на расслабленно сидящую в кресле-бержер матушку, переведенную сегодня в эту VIP палату общего отделения из отделения боксированного, а значит, ее скоро уже отправят восвояси.

Или не отправят, если она сама того не захочет.

Остается еще несколько месяцев до того дня, когда она наконец-то разрешится от бремени (вот уж действительно наконец-то, а то мне начинает казаться, будто бы в «положении» она уже целую вечность и еще столько же останется в нем) и я, слава Тебе, Господи, смогу скрыться от назойливого внимания посторонних в глубоком Семейном «омуте», ибо одномоментно с рождением братца «акции» мои резко «уйдут вниз».

— Мама, но, по-моему, это же с самого начала было очевидно… — я кивнул на документ, лежащий на столике, расторгающий помолвку Кайи и Александра. — Вот только я не могу взять в толк, зачем? Зачем деду нужен был весь этот балаган? Чтобы меня как следует в грязи извалять⁈

— Нет, милая моя, для тебя в итоге это определенно стало полнейшей неожиданностью. — возразила маман, кушающая мороженое, зачерпывая его ложечкой из вазочки. — Что же до ответа на вопрос: «зачем?»…

Она пожала плечами.

— У твоего деда действительно феноменальная память. Была таковой. Раньше. А также планов громадье. Он никогда не доверял то, о чем думал и чего действительно желал добиться в итоге ни своим детям, ни бумаге, ни тем более…

Она кивнула на мой видеофон.

— Он посвящал лишь в то, что касалось непосредственно ведения дел, причем даже не на слишком большую «глубину» планирования. Твой дед не ладит со старым графом Блумфельдтом уже долгие годы и нам остается лишь догадываться о том, чего в итоге он желал добиться, ведь его теперь не особенно спросишь. Но это и не важно…

— Но подобное же ставит под угрозу главное из дел Семьи! Огромный заказ от министерства Войны, не забыла⁈ Ведь я была, как утверждается, частью устной договоренности! Старый граф представляет не себя лично, а министерство Войны, то есть государство в целом и Государя в частности. Каким образом предполагается иметь дела с государством, если вместо железобетонной надежности, оно ведет себя словно бы взбалмошная барышня? Сегодня «хочу», а завтра уже «не хочу». Да еще и по какой причине… Как в подобных условиях возможно что-либо планировать? Да и разве это по-дворянски нарушать данное слово…?

— С твоими кузинами разговаривать гораздо проще… — маман театрально закатила глаза, ленивым движением поставив затем вазочку на стол. — Ты чересчур много прочла о благородных рыцарях и дамах прошлого, и вообразила, будто бы теперь все так же. Но «так же» не было ни тогда, это все красивые сказки, ни, тем более, теперь. Или сумеешь заставить другую сторону исполнять устную договоренность, да и письменную тоже, или…

— Мам…! — перебил я приемную родительницу, добавив голосу экспрессии. — А я⁈ Что теперь будет со мной⁈ Или…это не так уж важно⁈

— Не истери. — она чуточку поморщилась. — Тем более, столь наигранно.

— Почему наигранно? — мне и впрямь стало интересно, как она это поняла, учитывая и способствующие девичьим истерикам обстоятельства, и то, что моя игра вряд ли плоха.

— Мне скучно беседовать на эту тему. — отбоярилась та.

— И все-таки, мам. Очень любопытно… — настоял я.

На лице Жени проявилось неудовольствие, однако…

— В твоей медицинской карте указано, что тебе свойственна некоторая эмоциональная…нейтральность. В общем! — она, снова увильнув от прямого ответа, слегка махнула рукой, закрывая тему. — Если так случится…если…что твоя помолвка действительно сорвется, то…

Она замолкла, подбирая нужные слова.

— А предложение графа Блумфельдта «на которое невозможно согласиться»? — поинтересовался я.

— Кайа, он гидроцефал «незнатного» происхождения. Неужто хочешь себе такого муженька? — вопросом на вопрос ответила та и, не дождавшись от меня ответа, продолжила. — В конце концов, последнее слово останется за твоим отцом, но я практически уверена, что он не согласится на замену, тем более такую. Однако, как бы события в будущем ни развивались, Семья тебя не оставит…

Учитывая уже произошедшее, мне стоило немалого труда сдержать усмешку.

— …ведь всякий род, разделившийся сам в себе, не устоит. Особенно актуально это в нынешние неспокойные времена.

И, прежде чем подобное заявление вызвало во мне реакцию (причем бурную), ее мысли перепрыгнули на другую тему.

— Помнится, я говорила, что тебе необходимо начинать изучать политику. И что этим займусь я лично. Как раз самое время начать! Расскажу-ка я тебе, милая моя, одну сказочку…

В этот момент официантки, прибывшие из ресторана гостиницы, постучавшись и получив разрешение войти, вкатили тележку с легким ужином и принялись сервировать стол.

Когда они, закончив и пожелав нам: «bon appétit», покинули помещение, а мы уселись за стол, расположенный возле окна, Женя…

— Представь, милая моя, что ты принцесса сказочного королевства…

Я издал смешок.

— А мне этого и представлять не нужно, я, итак, принцесса. Оружейная. И тяжеломашиностроительная. Да и мир наш, мам, прямо жуть какой сказочный…

— …и вот, в один прекрасный день… — продолжила она, аккуратно разрезая кусочек обалденно пахнущей красной рыбы и не обращая внимания на мою реплику, — ты решила прогуляться на подаренной отцом кобылке к…

Тут она запнулась.

— Неважно! Из одного своего замка в другой! Решено — сделано, и ты, в сопровождении служанок и рыцарей, уже скачешь по тропе через живописный горный перевал. И тут, бац!

Она резко хлопнула в ладоши, отчего я едва не подавился, зайдясь в кашле.

— В один момент небо заволокли жуткие тучи, начались сильнейшая гроза и невообразимый ливень! Такой, которого никто из вас не видел никогда ранее! А ведь королевский предсказатель перед твоим отъездом обещал солнечную погоду! И вы, мокрые до нитки и злые, едете дальше, видя впереди себя разве что на пару шагов. Едете, не замечая того, что…

— Сошел сель? — вставил я «5 копеек» с довольным выражением на физиономии оттого, что словно бы сделал «спойлер» для тех, кто «не читал», а затем отправил в рот ложку с йогуртом.

— …сошел сель, верно. Но это не так уж страшно, ведь дорога проложена с умом, таким образом, чтобы путники не попали под возможный в тех местах поток. Однако…!

Матушка подняла указательный палец, а мне вдруг стало интересно.

— …в тот момент на склоне горы пастушок пас коз, которые, испугавшись грозы и селевого потока, ринулись вниз по склону и в сторону от него. Прямо на вас! И ни вы сами, ни резко отпрянувшие в сторону лошадки, которые и сами перепугались до смерти, не ожидали ничего подобного! Однако через какое-то мгновение весь твой небольшой отряд, включая и тебя саму, уже кубарем катится по крутому склону, ломая себе все, что можно, в пропасть…

Матушка прервалась, чтобы собственноручно налить нам чая. А я на какое-то мгновение практически лишился дара речи.

— Очуменная сказочка мам! — только и смог выдавить из себя я.

— Ну да, в старости собираюсь написать целый сборник. — улыбнувшись, заявила она.

— Лучше не надо… — ответил ей, а затем пробурчал. — Надеюсь, шарлатана-предсказателя похоронят вместе с моими служанками…

— А он здесь ни при чем! Погода и впрямь должна была быть хорошей, если бы, незадолго до твоей поездки, на далеком-далеком острове внезапно не взорвался бы вулкан, нагнав тучки в твое королевство. А взорвался вулкан потому, что шахтеры, по приказу своего проприетария (*фр. — хозяин), чересчур активно разрабатывали его недра… — она пригубила чай.

— Мораль сказки — не расслабляться, смотреть по сторонам и на небо? — уточнил я.

— И это тоже, конечно, причем постоянно! Однако, мораль не в том…умеешь играть в «Го»?

— Что это такое — знаю, правила примерно представляю…это нечто вроде школьных «точек»…но самой играть как-то пока не доводилось. — ответил ей.

— «Точки» тоже сойдут. Вот и представь, что играешь в них, но только на разлинованном листе «ходишь» не только ты и твоя соседка по парте, но и бесчисленное множество других игроков, которых ты не знаешь. И которые о тебе также понятия не имеют, да и вообще не с тобой играют, однако «ходят» они не только вокруг твоих точек, но и по ним самим. И в результате их «ходов» ты из сказки, твои условные служанки и рыцари, уже кувыркаетесь по крутому склону в пропасть…

— Тогда у сказки должно быть продолжение. — произнес я.

— Так и есть, ведь помимо проприетария, которому его король за верную службу пожаловал в пользование тот вулкан, есть еще и злой маг, обиженный на твоего отца — сказочного короля. И маг этот в то же самое время также наслал на твое сказочное королевство тучи, дабы жуткий ливень погубил урожай и в королевстве начался голод. А еще, рядом с твоим королевством расположено другое, в котором наступили праздничные дни, и тамошний король приказал придворным волшебникам разогнать тучи, дабы плохая погода не мешала его подданным праздновать. И опять в то же самое время! Догадаешься, куда прилетели те тучи?

У меня вдруг произошло сильнейшее дежавю…словно бы тогда, когда я разговаривал с галлюцинацией.

И от нехорошего предчувствия зачесались ладошки, ибо внезапно появилось ощущение, будто эта странная сказочка от матушки — есть момент в моей жизни не менее поворотный, чем тот, когда я, стоя на насыпи гигантского железнодорожного узла, вспомнил о старом сне, привидевшемся мне еще в том раннем детстве. Очередная развилка пути…

— Даже если бы… — я облизнул, ставшие сухими, губы, — отважные рыцари моего папы — волшебного короля вовремя умертвили бы злобного мага-вредителя, то еще остались бы и олигарх с далекого острова, чьи «гномики» денно и нощно «копают» ему денежку в вулкане. И любители попраздновать на свежем воздухе. И пастушок, пасущий своих коз. И в итоге я все равно приду, а вернее, приеду к тому, что моя сказочная кавалькада насмерть «окозлится» на том горном перевале.

— Тот условный перевал — лишь одна из «точек» твоего «пути». В любой другой из них ты также можешь столкнуться с условными «козами», оказавшимися там по злой воле твоих недоброжелателей или же из-за действия лиц тебе неведомых, и которым, возможно, неведома и ты сама. Я сейчас…

Матушка вернулась минут через пять.

— Милая моя, весь наш мир входит в эпоху перемен и могущественные Семейства, причем не только из нашей Империи, станут еще активнее конкурировать друг с другом за место под солнцем. Как вполне зримо, так и «под ковром». Всех недоброжелателей, а также тех, кто, возможно, без злого умысла причинит тебе ущерб, ты вовремя «вскрыть» не сумеешь, как бы кропотливо не искала. Однако…!

Она подняла вверх указательный палец.

— Если дашь себе труд по-настоящему изучить «разлинованный лист», на котором мы все «играем», хотя это дело не одного дня, то только тогда ты сумеешь предвидеть опасности в каждой из возможных «точек». И чем лучше будешь знать «лист», и чем светлее будет твоя голова, тем меньше оставишь шансов для других застать тебя врасплох. И тебе будет по силам составить оптимальный «путь» и уверенно идти по нему к цели. И по большому счету не так уж важно с кем конкретно тебе в итоге придется пересечься в отдельных его «точках», ведь ты, перестав питать иллюзии и отбросив пустые надежды, станешь воспринимать ситуацию объективно, как она есть. Более того! Если, по-твоему, встреча с кем-то известным тебе станет неизбежной, ты в большинстве случаев сумеешь сама выбрать наиболее подходящую для этого «точку».

«Женя — играющая в игру»…

— Подобное звучит чрезмерно сложно, мам. И такая жизнь… — я сглотнул от неприятных воспоминаний.

Воспоминаний о том, как еженощно, рефлекторно крепко сжав кулаки и челюсти, я не мог заснуть по несколько часов из-за терзавшего меня страха и переживаний. Как чудились мне шаги за дверью. Подобного опыта я не желаю повторять!

— Нет, это вовсе не означает жизни в вечном страхе и поиска привидений под кроватью. — матушка прочла мои мысли. — Это «игра», Кайа. «Игра», длиною в целую жизнь. Причем «игра» такая, что твоего согласия на участие в ней никто спрашивать не станет. И я вижу у тебя все задатки к тому, чтобы со временем ты стала гроссмейстером нашего «разлинованного листа». А теперь, милая моя, расскажи-ка мне, как ты узнала о…

Она многозначительно погладила себя по округлому животу.

— Я… — начал было я, поглядев в окно, и осекся. — Что это еще за ерунда⁈

Судя по навигационным огням — дирижабль. Но, боже, как же низко! И как близко! Летит прямо на здание этого госпиталя, битком набитое роженицами и просто женщинами в «положении» (и мной!)!

На сетчатке запрыгали зеленые адреналиновые кляксы, а по позвоночнику пробежал электрический разряд! Возможно, не достигнув желаемого при помощи яда, заказчики убийства моего братца (если, конечно, это не было лишь и только посмертным «ходом» бабки) решили не «изобретать» более «велосипедов», а сделать все просто и надежно, загрузив под завязку здоровенный беспилотный воздухоплавательный аппарат условным динамитом и направив его сюда. От подобного «хода» не спасет никакая охрана!

— Что такое, милая моя? — встревоженная приемная родительница проследила за направлением моего взгляда.

Низкая высота полета — скорее всего, оптическая иллюзия из-за низкой и очень плотной облачности, а также из-за того, что аппарат летит над городом.

— Ничего, мне просто показалось… — с немалым облегчением выдохнул я, ощущая, как дрожат мои конечности.

Дирижабль отвернул в сторону.

— Отвечая на твой вопрос, мама… — я поглядел на родительницу, как-то уж больно мечтательно уставившуюся вдаль. — Помнишь, я тогда тебе сказала, что не смогу логически объяснить произошедшего.

— Помню. — односложно ответила та.

— Я видела сон. — я начал говорить чистую правду. — Столь жуткий, что… А это что такое⁈

Прямо под отвернувшим в сторону от госпиталя дирижаблем, материализовалась наполненная светом гигантская, метров, наверное, сто в высоту, если не более, мужская фигура в военном мундире с серебряными эполетами, а у ее подножья появилась вязь: «Не забудем!».

Как же все-таки эта чертовщина работает? — подумал я, глядя на гигантскую голографическую скульптуру покойного уже царевича.

И скульптура эта глядит на меня! Прямо в глаза! Как тогда, в Пансионе…

Атлетично сложенный царевич стоит практически по стойке: «смирно», однако кисти его рук сжаты в кулаки, а подбородок горделиво (но не надменно!) задран.

Не разбираюсь в теологии, но готов поставить рубль на то, что нечто подобное к христианским (а здешняя царская Семья позиционирует себя защитниками Православия, как, впрочем, и всех иных не запрещенных в Империи конфессий) традициям никакого отношения не имеет. Это же практически обожествление (словно бы фараона какого-нибудь!) убитого, и большинство людей из того мира, увидавших нечто подобное, наверняка согласились бы со мной.

Жуть…

Жуть, уместная, скорее, в каком-нибудь фантастическом Warhammer 40k, с его Богом-Императором. Впрочем, Российский император — помазанник божий, а значит, что и его убитый старший сын…

— Начался «Месяц Памяти». — произнесла маман, так же, как и я разглядывающая исполинскую голограмму. — Таких дирижаблей над каждым крупным городом по несколько штук летает.

Несколько штук, может, и больше десятка, над каждым крупным городом…

Не-е-ет, это голографическое шоу устроено совсем не только затем, чтобы почтить память царевича. Это еще и послание всем и каждому о том, что царская Семья не верит в версию о сбрендившем убийце-одиночке и непременно найдет всех причастных к произошедшему. А также, что…

'Царь должен быть святым, и право не дано

Свергать зверью

С небес величие его'.

Мне вспомнились слова из песни «Арии».

Завтра нужно будет еще и в церковь заехать, поставить свечки за здравие приемного отца и любовничка (уже практически бывшего) и за упокой царевича. Как и собирался. А то ведь «не поймут», если этого не сделаю…

И интуиция, а я ей доверяю, просто кричит о том, что история с убийством сына Государя будет продолжаться еще очень длительное время. А зачесавшиеся ладошки, что я приму в этой истории самое непосредственное участие…

И все-таки по какой причине его задушили? Это же практически повешение… А ведь вешают здесь убийц, предателей и прочих «особо отличившихся» (меня, например, если станет известно о моих «проделках»). Но, только не членов царской Семьи!

При расследовании наверняка вскроется множество самых нелицеприятных моментов, которые, однако, очень вряд ли станут известны «широкой общественности», ибо царская Семья…

Я прикрыл глаза. Несмотря на свои ежедневные перипетии, более подошедшие героине какого-нибудь сериала, а не живому человеку, я не разочаровался в своей нынешней жизни, но…

Если все и далее будет продолжаться в том же ключе, однажды я могу «сломаться» и тогда…

Открыв, глаза я собрался было…

Голограмма, изображающая царевича, моргнув, внезапно исчезла, и вместо нее над городом появились слова:

«Иди за Богом — и твоя жизнь устроится».

Глава 103

14 января, Санкт-Петербург, по дороге в библиотеку периодических изданий, 09:03.

Мой авто плавно остановился на очередном светофоре.

Свинцовые тучи нависли над городом столь низко, что, казалось, открой окно, высуни руку и сможешь дотянуться до них. Плюс еще мерзкий ледяной дождь и не менее ледяной ветер, дующий с моря.

Хочу обратно в Москву, а лучше туда, где тепло и светит солнце. Петербург сейчас — это какая-то бесконечная серая безнадега, я словно бы попал в мир некой художественной антиутопии. И события последних дней прекрасно вписываются в ее мрачный сюжет.

Сегодняшним утром вылезать из постели совершенно не хотелось. Однако душ, после которого сорок минут не слишком интенсивных занятий в спортивном зале гостиницы и снова душ, а затем пара чашек крепкого душистого чая, три половинки свежайшего рогалика, обильно намазанные гусиным паштетом, более-менее «включили» меня «в розетку».

Мой взгляд остановился на мачте городского освещения. Вернее, на ее фонаре.

Новый, их теперь повсеместно заменяют. Они с камерами, могущими распознавать лица. Тысячи, десятки тысяч камер, объединенных в единую Сеть…

Это, пожалуй, первое глобальное изменение в этой России, произошедшее на моей памяти. Возможно, именно подстроенная мной катастрофа на железнодорожном узле и послужила триггером (одним из…) к появлению в Империи системы тотального контроля над людскими перемещениями.

Катастрофа с сотнями жертв и наверняка с немалым ущербом для экологии, учитывая перевозимый товарняком груз. Однако, как же быстро о ней позабыли! Нет, не пострадавшие, конечно, не их родственники и не специальные службы.

Общество.

Общество всеобщего счастья и благоденствия, усердно взращиваемое государством.

С территории «узла» давали несколько репортажей, я их все внимательно отслеживал, но ни о возможной диверсии и техногенной катастрофе, ни о том, что сам объект во время происшествия был оцеплен военными (Внутренними Войсками, если верить железнодорожнику Михалычу) — не было сказано ни слова.

Впрочем, причину катастрофы все же установили. Не могли не установить.

Недостаточная квалификация и, конечно же, преступная халатность, повлекшая за собой особо тяжкие последствия.

И виновника. Вернее, виновницу. Ею, разумеется, оказалась назначена та самая женщина-инженер, убитая мной. Ведь мертвые, как известно, сраму не имут. И, что главное — молчат.

Дело раскрыто, ее начальство примерно наказано. Пострадавшие и Семьи погибших получили причитающиеся в подобных случаях компенсации. Работоспособность «узла» восстановлена.

Вот и все, сказочке конец, ну а если вдруг кто-то вздумает что-нибудь разнюхивать…

Этому «кому-то», скорее всего, тоже. Конец…

Порой проскакивает прямо-таки мазохистское желание, чтобы истинного виновника, меня, все же нашли. Хотя, конечно, никаких явок с повинной я никогда совершать не стану. Не затем погибли и были искалечены все те люди, чтобы меня в итоге повесили.

Рядом, на полосе, уходящей вправо, остановился еще один авто. Всего лишь один…

И если по моему приезду в столицу, на дорогах был нескончаемый поток машин, даже больший, наверное, чем в той Москве, когда мне довелось увидеть ее в последний раз, то теперь…

Петербург сейчас закрыт для въезда автомобилей из других городов и весей страны. Да и местных жителей власти призывают пользоваться в ближайшие дни по возможности не личным, а общественным транспортом. «Для вашего удобства», конечно же.

С сегодняшнего дня в город прибывают знатнейшие и влиятельнейшие персоны из других государств, чтобы проститься с царевичем, который для многих из них являлся кровным родственником, а также выразить личные соболезнования царской Семье. А значит, дороги будут перекрывать ради их картежей. А как иначе-то?

В остановившемся рядом авто сидит молодая женщина, лет двадцати пяти, наверное, ибо в искажениях, создаваемых ледяным дождем, это трудно разобрать наверняка. Книжку, читает. Бумажную.

Почувствовав на себе чужой взгляд, она подняла голову и, посмотрев на меня, улыбнулась, помахав ладошкой, после чего вернулась к чтению.

Я поднял было свою и… Опустил. Все равно ведь не увидит.

Загорелся разрешающий сигнал светофора, мой авто тронулся с места, и я внезапно…

На водительском месте ее машины никого нет. Пусто! А значит, это беспилотное авто.

Там из подобных систем, автоматизирующих процесс вождения, при мне реально работали лишь круиз-контроль да удержание в полосе. А вот подобный автопилот в гражданском авто, которому было бы возможно доверить пассажира…

До этого там было еще относительно далеко.

Беспилотность… Камеры «безопасного города»… Вчерашний разговор с матушкой…

Мои мысли скакнули в другую сторону.

К гипотетическому вертолету.

После предстоящих похорон царевича и бабки (а похороны здесь — самое частое официальное мероприятие, посещаемое мной), я на недели, если не на месяцы окажусь фактически под домашним арестом (для моей личной безопасности, конечно же), о чем матушка уже уведомила меня. И свою субботнюю школу я стану посещать строго виртуально.

Когда и если суд разрешит мне покинуть Петербург, меня перевезут в Имение, скорее всего.

И это время мне нужно будет чем-нибудь занять. Чем-то полезным для себя…

Вертолет — прекрасная машина, и я непременно должен буду поспособствовать его появлению здесь, но…

Во-первых, его появление не вызовет революции в воздухоплавании, ибо это будет лишь еще один тип летающей машины.

Во-вторых, несмотря на довольно обширные знания в области ВПК, принесенные оттуда, никаких «энциклопедий по всем вопросам» в моей голове, к сожалению, нет. В том числе с чертежами вертолетов (хотя есть многие иные!). А значит, если «мой» вертолет не будет отвергнут «за бесперспективностью», что, кстати, совершенно не исключено, то, возможно, пройдут годы до фактического появления в небе первых прототипов, ведь, опять же, для их производства сейчас нет готовой индустрии.

Идея — это, конечно, хорошо. Но…

Мне определенно стоит задуматься над тем, чтобы для начала привнести в этот мир что-нибудь попроще. Что-нибудь такое, что я сумею лично продемонстрировать «в железе». Причем прототипом я должен буду разжиться за какое-то адекватное время. Не за годы, за месяцы.

Внезапно на ум пришли беспилотники, коими там, в Штатах, пиццерия доставляла мне пиццу и изредка баночку пива.

Игрушка, конечно же, но…

И вот, вслед за пиццавозом-пиволетом из памяти всплыло и иное изделие, модернизацией которого, в том числе занимался мой отдел.

Тактический барражирующий боеприпас. Switchblade. Крайне опасная хреновина, особенно если ее появления не ждешь.

Интересно было бы узнать, не пропала ли втуне в той России вся та техническая документация по данному изделию, которую я «слил» «куда надо»? И хотя теперь мне уже все равно, но надеюсь, что нет…

Но гораздо интереснее сейчас выяснить: существует ли нечто подобное здесь?

— Беспилотный летательный аппарат. — произнес я вслух и видеофон выдал мне различные варианты дирижаблей и воздушных шаров плюс всякие поделки «кружка авиамоделистов» (ничего интересного).

Но это, по-моему, и логично, ведь за более чем столетнее отсутствие вооруженных противостояний планетарного масштаба, сопряженных с серьезной «гонкой вооружений» (что, впрочем, никак не помешало выдать на-гора корабельные электромагнитные орудия, ядерные реакторы и бог знает чего еще), производить нечто высокомаржинальное и «долгоиграющее», вроде тех же линкоров, гораздо рентабельнее, чем заниматься различной «мелочевкой», которая по итогу будет без дела пылиться на складах. Да и потенциальные противники Империи — жители островов и другого континента, и по этой причине флоту уделяется основное внимание. А ведь флот, и его содержание, стоит каких-то безумных денег…

Серьезные структуры «мелочевку» игнорируют, а у энтузиастов и небольших фирмочек нет ни достаточных средств для соответствующих изысканий, ни шансов «нарваться» на более-менее серьезный госзаказ, если все-таки что-нибудь «проклюнется».

А у нас с Кайей, если мы сотворим свою поделку под эгидой Семейных предприятий, появится ли шанс? Ведь нечто вроде Switchblade — идеальная игрушка для демонстрации, которая, даже если не заинтересует Армию, то…

Или все это в конечном счете окажется бессмысленным времяпрепровождением скучающей от безделья «знатной» барышни?

А вообще…

«Чем лучше будешь знать „лист“, тем меньше оставишь шансов для других застать тебя врасплох…». — мне вспомнились вчерашние слова матушки, а привычки просто так болтать я у нее не заметил.

Нет, «прогрессорство», всякие там вертолеты и беспилотники — в этой жизни для меня, и правда, всего лишь один из вариантов развлекалова, хотя и, безусловно, дюже полезный вариант.

Приемная родительница очень четко обозначила свое видение моего дальнейшего пути.

Вдумчивое и кропотливое изучение «разлинованного листа», на котором мы «играем».

И это совсем не только про знание местной внутренней политики! Матушка практически прямым текстом предложила мне продолжать совершенствовать свои навыки и таланты в области разработок кибероружия, к созданию которого у меня открылся несомненный талант.

Здесь«информационный век» вступил в свои права гораздо «плотнее», чем там. И кибероружие может оказаться в итоге не менее разрушительным, чем атомное, которого, как известно здесь « нет». И чем дальше, тем более могущественным оно будет становиться.

Контроль над Коммуникационными Сетями. Контроль над информацией, который ведет к вероятности определенного предвидения и к контролю над отдельными индивидами, причем самыми высокопоставленными, при помощи которых откроется возможность манипуляции целыми народами…

И как итог — контроль за жизнью большинства людей на планете. А большинство — это…

Теоретически, конечно.

«Кайа, я прошу и требую, чтобы впредь без нашего согласия ты не делала того, чего ты никогда не делала, ясно тебе?». — в голове зазвучал голос приемного отца.

Матушка, равно как и ее муж, готовит Семью ко вступлению в эпоху перемен и прибирает к рукам каждый доступный «инструмент» для того, чтобы Филатовы в итоге не пошли «на дно».

И, мне кажется, она не так уж неправа…

Из размышлений меня вырвал сигнал вызова от видеофона. Номер вызывающего — не из «контактов», что вряд ли предвещает нечто хорошее. Облизнув губы и пару раз глубоко вдохнув, приводя чувства в равновесие, принял звонок.

— Алло?

— Привет, дерзкая школьница! — из динамика раздался довольный и очень знакомый мужской голос.

— Здравствуйте и вы, Дмитрий. Не припомню, правда, такого, чтобы оставляла вам свой номер… — делано строгим голосом ответил я, однако Кайа ликовала.

— Как это не припомнишь⁈ — возмутился собеседник. — Сама же и оставила мне его! Когда провожала и кое о чем попросила! Что, забыла уже⁈

— Точно! — я хлопнул себя по лбу. — Было такое. Девичья память…

Блин! Я так распереживался в тот раз, что забыл сохранить номер Консультанта! Дырявая башка…

— Я тут это… — он замолк, но через несколько мгновений продолжил. — Чем сейчас занята?

— В библиотеку еду.

— Серьезно, что ли? Зачем? — изумился он.

— Желаю нервы успокоить и мысли в порядок привести, а там тихо и спокойно. — ответил я.

— Ну, ладно… А есть ли у дерзкой школьницы желание встретиться сегодня с этим пожилым юношей? — поинтересовался «пожилой юноша».

Ты же теперь вроде как свободная барышня. Он это явно хотел сказать. Но не сказал.

Я закатил глаза.

— Дим, ну ты прямо как маленький мальчик, задаешь вопрос, на который заранее знаешь ответ. Ведь после того, как вернусь из библиотеки, вряд ли меня еще куда-нибудь выпустят. Ты же наверняка в курсе того, что в последнее время творится, уважаемый господин «в форме без знаков различия». Но если хочешь увидеться… — я сделал театральную паузу. — Приходи сегодня в ресторан, в «L’étoile du nord», к девяти вечера. Я буду там.

Вот тебе, Кайа, твой Консультант! Только, пожалуйста, прекрати уже душить меня изнутри!

— Какой-какой ресторан? — шутливым тоном переспросил он.

— Я в курсе, что мой французский…ис зе кэпитал оф Грэт Британ! Не нужно меня каждый раз тыкать в него носом! Все ты понял! — делано разозлился я.

— Да, извини… Слушай, совсем забыл… — Консультант опять нервничает в разговоре со мной. — Я не с того начал, извини. У тебя же все хорошо…?

— Дим… — мой тон стал мягким, словно шелк, — толщине моей «шкуры» позавидует любой крокодил. Она наверняка даже потолще твоей будет. Не переживай насчет того, что я начну посыпать голову пеплом и побегу топиться в пруд из-за… Ну, в общем… Не начну и не побегу…!

Охранник подал знак, мол, приехали.

— Все, Дим, мне пора! Рада, что ты позвонил! Правда! Жду тебя в ресторане гостиницы, приезжай!

Когда авто полностью остановился и открылась дверь, я, выйдя наружу и спрятавшись под зонтиком, раскрытым для меня охранником, потопал по скверу ко входу в огромное красивое трехэтажное здание, в котором расположилась библиотека.

Библиотека периодических изданий, 09:53.

Сама библиотека периодических изданий занимает относительно небольшую площадь второго этажа этого здания, принадлежащего Императорской академии наук, и является одной из прочих библиотек, расположенных здесь.

Посетителей сейчас не то чтобы много, но и немало. И, похоже, что все они завсегдатаи этого места, ибо ни один из приходящих, либо же уходящих гостей не обращается к присутствующему здесь библиотекарю, типчику нездоровой бледности и худобы, иначе, нежели затем, чтобы поздороваться с ним или же попрощаться.

И никого из посетителей моложе тридцати, кроме меня, я здесь не заметил. Таким образом, моя скромная персона (а также моя охрана) привлекла к себе немалое внимание…

— Барышня, здравствуйте. Могу ли я вам чем-нибудь помочь? — при моем приближении библиотекарь вышел из своего закутка.

Он обратился лично ко мне, проигнорировав охрану.

— Да, здравствуйте, меня интересуют газеты за прошлые года… — ответил я, взглянув на табличку, висящую на стене и сообщающую, что копирование материалов запрещено, а заметки можно делать лишь от руки.

Интересные правила, впрочем, это их «монастырь».

— Тогда, вы пришли по адресу. Какие именно газеты и за какие года? — терпеливо продолжил уточнять он.

— А-а-а м-м-м… — я огляделся (ни у кого из посетителей вроде бы бумажных газет в руках не наблюдается), а затем ответил вопросом на вопрос. — Как у вас устроен каталог?

Из терпеливых объяснений библиотекаря следовало, что посетителям выдается специальный беспроводной терминал, представляющий собой, по сути, электронную книгу, размером чуть более листа формата А4 (есть и с большей диагональю), посредством которого предлагается работать с самим каталогом, загружая с библиотечного сервера требуемый выпуск газеты, журнала и прочих периодических изданий.

Оплата взимается за каждый заказанный выпуск, причем школьникам предоставляется пятидесятипроцентная скидка. Ну и да, делать виртуальные изображения с экрана терминала запрещено (да и не получается, я потом это специально проверил, и дисплей видеофона, при попытке «сфоткать», выдал какаю-то абракадабру).

Работать предлагается в общем зале (бесплатно) или же в отдельном кабинете (за дополнительную плату). Я выбрал общий зал, дабы постоянно быть на виду у охраны.

— «История» по запрашиваемым материалам как-то сохраняется? — поинтересовался я напоследок у библиотекаря.

— Только если вы сами того захотите, барышня. — и библиотекарь показал мне, как это сделать. — Ну а если нет, то нет.

Поблагодарив библиотекаря, я снял с себя шубку и передал ее охраннику (сдать в гардероб не разрешили), а затем, усевшись на одно из свободных мест за длинным столом, принялся изучать имеющийся каталог.

Позже. 18:00.

— Барышня, библиотека скоро закрывается. — голос одного из моих стражей вернул в реальность.

— Д-да… — едва заметно дернувшись, произнес я.

От чувства голода, а также от той «картины», которая «складывалась» в моей голове после знакомства со многими десятками газетных статей, где фигурировала приемная родительница и ее Семья, меня ощутимо потрясывало…

После переезда в США я ни разу не смотрел и не читал ничего в жанре ужасов и триллеров, предпочитая комедии. А вот сейчас, впервые за долгое время, судя по всему, пришлось…

Положив терминал на стол и оплатив при помощи виртуального кошелька, установленного на видеофон, выставленный библиотекой счет…

— Идемте! — скомандовал охране и, попрощавшись с администратором, быстрым шагом покинул помещение, провожаемый взглядами все еще присутствующих посетителей.

На улице.

К этому моменту дождь уже прекратился, хотя промозглость и тучи никуда не делись.

Из сумки донесся сигнал вызова от видеофона.

Ия! — достав устройство, увидел я имя абонента.

— Привет! — поздоровался я, принимая звонок от «подруги Ии».

— Привет, Кайа! — чересчур уж возбужденным голосом поздоровалась и та, добавив. — Я приехала!

Я аж остановился.

— В смысле? Куда ты приехала? — вкрадчивым голосом поинтересовался я.

— В Петербург, конечно! К тебе! — заявила та.

Блин горелый! Вчера, поздним вечером, когда мы болтали, о разрыве помолвки я не обмолвился, но…

«Светские Хроники», конечно же…

Это из-за данной ерунды Ия и подорвалась ко мне, сто процентов.

— Ты сейчас где? — спросил я.

— На Московском вокзале. — последовал лаконичный ответ. — Я только что с поезда сошла.

— Родителям сказала, что ко мне поехала? — на всякий случай уточнил я, хотя догадывался, каким будет ответ.

И «подруга Ия», конечно же, не подвела…

— Я… Я оставила им записку…

Е-мое! Родители ее наверняка «с собаками» уже вовсю разыскивают! Видеофон-то, небось выключен был до сего момента…

— Ия! Пожалуйста, сообщи им прямо сейчас, где находишься, а я сообщу матушке о том, что ко мне приехала подруга…

— Да не нужно! Слушай, не хочу тебя обременять! Я сейчас найму извозчика и сниму номер в какой-нибудь гостинице, не переживай! — перебила меня «подруга Ия». — Я приехала потому…потому, что не могла не быть рядом с тобой в такой час!

От ее слов у меня возникло ощущение, будто погода наконец-то наладилась, да и вообще пришла весна…

— Нет, не снимешь. Сейчас же все гостиницы в городе битком забиты. — ответил ей, вспомнив, какое количество постояльцев обитает в «L’étoile du nord», а ведь это одно из самых дорогих подобного рода мест в столице!

— Я… — начала было та.

— Человек, который искренне дорог, то есть ты… — я перешел на шепот, — никак не может обременять меня! Я безумно рада, что ты приехала. Честно! Позвони, пожалуйста, своей маме, а я пока позвоню своей и решу все вопросы.

— Хорошо. — согласилась «подруга Ия» и прервала звонок.

Все интереснее и интереснее…

Матушка, услышав о моей внезапной гостье, возражать против ее присутствия рядом со мной не стала, однако…

— Нет, сама за ней ты на вокзал не поедешь, твой маршрут заранее проработан. Возвращайся в «L’étoile du nord», а за твоей Ией я отправлю автомобиль. — заявила она, а затем, словно бы спохватившись, поинтересовалась. — Ну и как? Удалось в тишине библиотеки привести чувства в порядок?

— Да, мам. Я теперь в порядке. Почти что полностью!

Ну и, конечно, разве могло обойтись без звонка от Надежды Васильевны, мамы Ии, чья любимая дочь впервые в жизни натурально сбежала из дома, да еще и в какое неспокойное время…?

Никак не могло, разумеется. Однако эта предприимчивая женщина довольно быстро успокоилась, услышав мои заверения в том, что о ее экстравагантной дочери позаботятся.

— Ия, есть ли рядом с тобой какое-нибудь кафе? — поинтересовался я, когда, переговорив с матерью «подруги Ии», набрал ей самой.

— Да, вроде бы… — ответила Ия, добавив через несколько секунд. — «La Cafeotheque».

— Хорошо. Жди там, за тобой скоро приедут.

— А, ладно! Спасибо за твою заботу, Кайа!

В авто, по дороге в гостиницу ' L’étoile du nord'.

Едва усевшись в кресло, я принялся размышлять о том, что же мне удалось за сегодня выяснить…

Решение съездить сюда оказалось определенно правильным! Знать бы теперь еще, что со всем этим делать…

Матушка — уроженка крошечного уездного городка в Тверской губернии, типичнейшего «N-ска», раскинувшегося на берегу Волги. Ее отец — действительный статский советник, Виталий Оскарович Леваков. Мать — его зарегистрированная любовница.

И то ли в восьмидесятых — начале девяностых годов прошлого века «гайки» для прессы не были столь сильно «затянуты» как нынче, то ли сам Виталий Оскарович и его домочадцы охотно общались с журналистами, а может, и все вместе. Как бы то ни было, но Семья Леваковых весьма часто оказывалась на страницах газет. Как городской, так и уездных. Ну а что, ведь целый действительный статский советник, что для маленького городка, население которого на тот момент насчитывало, дай бог, двадцать тысяч человек — ого-го какая фигура!

Тем более что Его Превосходительство слыл тем еще бабником (не осуждаю), предпологаемые амурные похождения которого местечковый аналог «Светских Хроник» смаковал с особым удовольствием, пускай даже и в весьма витиеватых и осторожных выражениях.

И все у Семьи Леваковых было внешне хорошо. Ровно до тех самых пор, пока…

Глава 104

Как именно это произошло, мне доподлинно выяснить не удалось, однако, зимой девяносто третьего года, у жизнерадостной, судя по многочисленным виртуальным изображениям с ней, виденным мной на страницах газет, девочки восьми лет отроду, моей приемной родительницы, приключилась двусторонняя пневмония.

И это единственное более-менее конкретное упоминание о нездоровье маленькой Жени Леваковой я обнаружил в статье, посвященной торжественному открытию нового здания городской больницы ее родного «N-ска», главным врачом которой являлся человек, занимавшийся лечением ребенка, ибо на тот момент служил у Леваковых семейным доктором.

Писали, что девочка осталась жива лишь благодаря божьей помощи да профессиональному мастерству доктора.

И вот, на виртуальных изображениях Жени до и после болезни, сделанных с разницей в те полгода, что Семья не демонстрировала ее «уважаемой публике», я увидел двоих совершенно разных детей.

До. Беззаботную, каковой и полагается быть ребенку ее возраста, Женечку Левакову, улыбчивую девочку с двумя длинными толстыми косами, которая, хотя и была жуть как похожа внешне на мою приемную родительницу, но…

И Евгению Филатову после.

Виртуальные изображения в оцифрованных газетных выпусках оказались на редкость хорошего (для газет) качества и вполне сносно передавали мелкие детали лица.

И оно, ее лицо, стало совершенно разным. До и после. И это не оптическая иллюзия или моя надуманность, ведь я просмотрел вполне достаточно изображений с этим ребенком для того, чтобы не ошибиться в выводах.

Работа мимических мышц лица до и после стала различна. Как и само выражение лица. Совершенно неприсущее детям выражение какой-то чрезвычайной собранности, постоянно, даже когда снимавший заставал ее искренне чему-то радующейся.

И ведь подобное я уже видел ранее! Когда сравнивал увиденное на виртуальных записях, сделанных «старой» Кайей, с тем, что «показывало» зеркало теперь.

Два внешне очень разных лица Кайи.

Ну и плюс, конечно, матушкина прическа. После, она обнаружилась со своими обычными, модно подстриженными до плеч, густыми темными волосами. Эту же самую прическу у нее можно увидеть и теперь.

Приемная родительница явно не из числа тех женщин, которые часто меняют свой стиль…

«Она раз за разом возвращается в тот самый день…». — в очередной уже раз мне вспомнились слова галлюцинации.

Галлюцинации ли…

И если моя воображаемая собеседница была права, то, вероятнее всего, мне удалось обнаружить временной промежуток с «тем самым днем».

А ведь матушка обманула меня!

«Но я — шестая по счету дочь своего отца, и даже так у меня не было свободной воли в вопросе выбора своего жениха».

По крайней мере, отчасти. И это очень странно, ведь подобное элементарно проверяется.

У действительного статского советника было больше дочерей. Он, вообще, исключительно многодетный тип, но…

Только у его первой законной жены, Вероники Васильевны, было пятеро детей, все дочери. То есть, вместе с Женей — и получается та ее цифра 6.

Однако, к моменту замужества матушки, они, эти ее старшие единокровные сестры, уже покинули этот мир.

Где-то через неделю, после того как приемной родительнице исполнилось десять, с дочерями Вероники Васильевны началась череда несчастных случаев, длившаяся примерно три с половиной года. И с неизменно летальным исходом.

Мне удалось более-менее достоверно выяснить причины гибели лишь двоих из сестер Леваковых.

Первой, с кого началась череда смертельных происшествий, стала старшая из сестер, Настя, двадцати одного года от роду. Она страстная любительница парашютного спорта. Была. Во время очередного прыжка у нее неправильно раскрылся парашют, и барышня разбилась.

Семь месяцев спустя, следующая по старшинству сестра, с не самым распространенным в наших широтах именем Европа, очень неудачно грохнулась с кобылы во время одной из конных прогулок, сломав при этом себе шею.

Парашютный и конный спорт — увлечения небезопасные, так что произошедшее вполне могло быть, хотя и трагической, но все же случайностью.

Однако сестры начали покидать этот мир чересчур уж регулярно, примерно раз в шесть — восемь месяцев, причем по старшинству, от старшей к младшей.

Что конкретно произошло с тремя другими сестрами мне выяснить не удалось, в газетах нашлись лишь обычные в подобных случаях некрологи с выражением соболезнований Семье.

На одном из совсем уже нечастых в те дни совместных изображений Леваковых, размещенных в газете (оно было сделано несколькими неделями позднее гибели третьей сестры, Марии, и это было последнее найденное мной в газетных выпусках изображение, где присутствовала уже явно пребывающая не в себе супруга действительного статского советника), я заметил, что Вероника Васильевна во время съемки скосила взгляд на Женю, стоящую подле своей родной матери.

Одного изображения, разумеется, совершенно недостаточно для того, чтобы сделать наверняка какой-либо вывод, но…

То, какие эмоции журналист запечатлел на лице этой женщины в тот момент…

Она точно уверена, что Женя каким-то образом связана с гибелью ее дочерей!

А затем «приключились» четвертая и пятая сестры…

Там двое моих штатовских коллег погибли вместе со своими семьями. Один разбился на частном джете, а другой попал в какое-то жуткое ДТП, путешествуя по стране в «доме на колесах». Таким образом, массовая гибель членов одной семьи хотя и крайне трагическое событие, но не невозможное.

Но это, если сразу и все вместе!

Однако, какова вероятность того, что пять дочерей из одной Семьи покинут этот мир друг за дружкой (и непременно ввиду несчастного случая) через примерно равные промежутки времени, и смерть словно бы выстроит их по убыванию возраста?

Вероятность подобного находится где-то в районе статистической погрешности.

Это явно было нечто издевательски демонстративное. Какое-то послание, что ли, или нечто в этом роде. Вы, мол, от своей судьбы не скроетесь, особенно если она в моих руках.

Неужто на подобную «мелочь» не обращали внимания? Конечно же, не могли не обращать, да и сама Вероника Васильевна не могла не поделиться с супругом своими мыслями насчет Жени, но…

Я не могу быть уверенным на сто процентов, что именно приемная родительница подстроила гибель единокровных сестер, в конце концов, никаких триангуляций не проводил, однако…

Чего такого сделали Жене ее единокровные сестры (или могли сделать потом, но об этом матушке должно было быть известно!), что она решила их «вопрос» столь радикальным способом?

Мне вдруг вспомнилась собственная тамошняя единокровная сестра.

Если бы она погибла до того момента, когда бабушка завещала ей квартирку, то как изменилась бы моя собственная судьба там?

Как бы там ни было, но после смерти пятой сестры череда таинственных несчастных случаев в Семье Леваковых не завершилась…

Спустя примерно месяц, после гибели ее последней родной дочери, трагический случай произошел уже с самой Вероникой Васильевной. И причина ее гибели была озвучена публично!

Неосторожное обращение с оружием.

Прямо как происшествие с братцем Александра Блумфельдта!

И можно было бы подумать, что она попросту застрелилась, будучи в состоянии полнейшего ментального раздрая, а Семья назвала это «неосторожным обращением с оружием», однако последующая трагедия заставляет усомниться в этом.

Горе — это горе, каким бы страшным оно ни было, но жизнь есть жизнь, и она продолжается. И вот, спустя год после гибели законной супруги, отец приемной родительницы обвенчался вновь. Со своей зарегистрированной любовницей, с матерью Жени. Произошедшее торжество было очень детально освещено приглашенной прессой. И изображений матушки с торжества было предостаточно. И на них всех она выглядела так…

Словно бы достигла своей цели.

Внутрисемейный переворот, причем совершенно в неироническом смысле.

Нет, дорогая моя матушка, к моменту собственного замужества ты была старшей из восьми живых дочерей действительного статского советника!

Четырех, включая и саму Женю, Виталию Оскаровичу родила бывшая уже зарегистрированная любовница (плюс еще троих сыновей), а еще четверых, рожденных в результате адюльтеров, он признал своими, приняв в Семью.

И про то, что не любишь охоту, ты тоже соврала, ибо те многие виртуальные изображения из охотничьих заказников, где ты, вместе со своим отцом, позируешь с ружьем наперевес на фоне добытой вами дичи, врать не могут.

Ты, похоже, частенько охотилась. Причем на всех изображениях с подобного рода мероприятий ты неизменно стоишь подле своего отца, папина дочка.

Интересный факт, но уже к тринадцати годам ты, оказывается, была первоклассным стрелком (причем из разного оружия!), если судить по количеству твоих трофеев, взятых на различных стрелковых соревнованиях.

«Я, например, ношу его постоянно с десяти лет». — вспомнились ее слова, насчет личного оружия.

Не удивительно…

И вот, спустя несколько месяцев после повторного венчания действительного статского советника, на одной из охотничьих развлекух произошел очередной несчастный случай. И по печальной традиции со смертельным финалом. Со старшим братом погибшей Вероники Васильевны, Денисом Васильевичем Васильевым.

Из газетной статьи следовало, что во время совместной охоты Виталий Оскарович по ошибке принял Дениса Васильевича за кабана. И застрелил. Насмерть.

И вроде бы звучит это вполне правдоподобно, ибо там, в новостях, мне встречались сообщения о нескольких подобных происшествиях, но…

После этой трагедии внезапно «с радаров» исчезла на несколько лет приемная матушка!

В смысле не совсем исчезла, конечно, а лишь с газетных страниц.

Ни единого изображения с ней (хотя после повторного венчания Главы Семьи, Леваковы вновь стали появляться на страницах газет весьма регулярно) или же упоминания о ней до самой ее свадьбы с Игорем Филатовым.

И неизвестно, то ли ее просто не демонстрировали публике, то ли отослали куда-то на несколько лет, в какой-нибудь закрытый пансион для барышень, но…

Таким образом, я бы поставил рубль на то, что это именно матушка «приняла» Дениса Васильевича за кабана и «случайно» пристрелила (хотя, учитывая массо-габариты застреленного, ошибиться было не слишком сложно), а ее отец просто взял это убийство на себя, чтобы репутация дочери не оказалась запятнанной.

Если моя интуиция меня не подводит, и Женя, и правда, целенаправленно застрелила Дениса Васильевича, то и Вероника Васильевна, скорее всего, не сводила счеты с жизнью. Она, очевидно подозревая мою приемную родительницу в гибели родных дочерей, предприняла неудачную попытку отомстить, в результате которой сама и погибла. Ну или, опять же, ее умертвила матушка, обставив все дело так, будто бы та совершила суицид (который никого бы не удивил).

В любом случае у меня нет никаких сомнений в том, что это Женя напрямую причастна к смерти жены своего отца.

Затем, много лет спустя, в одном из знатнейших и богатейших Семейств Империи, весьма близком к Государю, а посему крайне влиятельном в стране, также происходит внутрисемейный переворот (а вспомнив события, предшествующие ему, у меня от выброса адреналина пересохло во рту и то же случилось с ладошками), в результате которого, наследником становится Игорь Филатов, мой приемный папашка и супруг Жени. А буквально в тот же день, у действующего Главы, ранее требовавшего от приемного папаши развода с матушкой, отчего их отношения были далеки от добрых, приключается инсульт (по естественным причинам же?) и, хотя он все-таки выживает, однако становится полностью недееспособным. И в тот миг, когда старика хватил «удар», бабка и ее сыновья устраивают мятеж против теперь уже официального наследника, в процессе которого братья-мятежники оказываются застреленными приемной дочерью наследника (мной), а часть Семьи, молчаливо поддержавшая мятеж, в скором времени удаляется в «прекрасное далеко», лишаясь большинства имевшихся в распоряжении активов и своего влияния.

А некоторое время спустя, выжившая бабка, дождавшись, как ей казалось подходящего момента, когда Игорь оказался серьезно ранен, уже сама «исполняет» свою «лебединую песню», используя для этого фанатично преданных ей лиц, однако терпит неудачу (также не без моего деятельного участия), после которой «не может пережить позора». Причем, вероятно, добровольно, договорившись с матушкой о праве на жизнь для оставшихся своих кровных родственников.

А матушка что? А она — бенефициар всего произошедшего. Законная супруга теперь уже нового Главы Семьи, «оппозиция» к которому оказалась уничтожена. И, вроде бы как, бывшая совершенно «не при делах».

Очевидно, что приемная родительница очень своеобразно интерпретирует термин «Семья». Вернее сказать, у нее наличествует жесткая система «Свой — Чужой». И для того, чтобы находиться в списке «Свой» совершенно недостаточно быть ее кровным родственником…

Мне вспомнилось записка, которую она написала вчера, когда дирижабль окончательно скрылся из виду. О том, куда я должен буду «рвать когти», когда и если дела наши пойдут совсем скверно (и от тех ее написанных слов у меня появилось стойкое ощущение, что однажды именно так и будет). Поселение в относительной глуши, староверы какие-то или кто-то вроде. И они вроде как чем-то очень здорово обязаны матушке.

«Они тебя встретят и никому не выдадут. Там возможно будет пересидеть бурю…а если что…твои новые документы готовы. Новая личность, новая жизнь…ведь именно этого ты и хотела, не так ли?» — прочел я на той бумажке, а затем она заставила запомнить точное местоположение поселения.

Добраться бы туда еще «если что», не ближний свет…

…и, похоже, она не слишком-то и колеблется, когда ради достижения своих целей с теми из Семьи, кто, по ее мнению, «Чужой», должна произойти история с очень несчастливым финалом.

Перед глазами вдруг встал старший из царевичей, теперь уже покойный. А затем и матушка, проявившая при мне какое-то необъяснимое бесстрастие после известий о его убийстве.

Равнодушие, я бы даже сказал.

Она же, во-первых, несмотря на свой молодой возраст, одна из высших чинов так называемой «внутренней разведки» (пусть и в декретном отпуске, или как еще подобное тут называется, сейчас), ведомства, отвечающего в том числе и за то, чтобы ничего подобного не произошло. А, во-вторых, судя по всему, с самим Государем она практически «на ты». Разве гибель сына столь близкого человека могла оставить ее равнодушной? Она не то, чтобы сильно эмоциональный человек, с выдержкой у нее все прекрасно, но…

«Я не утверждаю, что Россия будет уничтожена за время их правление, но процесс демонтажа государства обязательно будет запущен, немецкие родичи и советники просто не оставят им иного варианта. На это, Кайа, я готова поставить свою голову!». — вспомнились мне слова царской любовницы.

Если наследный царевич — это, и правда, жертва твоих козней, то какова же желаемая «финальная заставка» игры, в которую ты, «Женя — играющая в игру», играешь?

Логика шепчет, что не стоит приписывать злой воле матушки каждое из несчастий, произошедшее когда-либо с кем-либо. Однако интуиция кричит о том, что произошедшее с царевичем — далеко не последняя трагедия в царской Семье…

— …мы приехали. — голос охранника вернул меня в действительность. — Барышня?

— Спасибо. — пару раз зажмурившись ответил я, продолжив затем. — Вадим, можно вас попросить не обращаться ко мне: «барышня»? По имени или по имени-отчеству, все равно, но только не «барышня», пожалуйста!

— Конечно, Кайа Игоревна. — ответил тот, подавая мне руку и помогая выйти из салона «вэна», поинтересовавшись затем. — Что-нибудь произошло?

Остановившись на полушаге, я повернул в его сторону голову и на моем безмятежном, словно гладь утреннего озера, лице появилась живая улыбка, отрепетированная бесчисленное множество раз.

— Вам раньше не говорили, что вы — чересчур серьезный? — поинтересовался я.

— Постоянно это слышу, Кайа Игоревна. — вернув мне улыбку, ответил охранник, оглядываясь по сторонам, и когда мы шли ко входу в гостиницу, добавил. — А что поделать? Несерьезных людей на нашей службе не держат…

И хотя сегодняшний поход в библиотеку получился весьма плодотворным, меньше вопросов после него не стало. — подумал я, войдя в вестибюль и окидывая взглядом людскую суету. — Например, помнит ли она? Ведь если верить галлюцинации, лично я «зациклился» меж двух миров, причем там я ни черта не помнил о том, что происходило здесь, за исключением коротенького «видеоролика», «показанного» в одном из снов далекого детства.

И если помнит, то почему же она до сих пор не «пригласила» меня на «чаепитие», чтобы уточнить «парочку моментов»? Не может же она, имеющая опыт посмертия, не разглядеть другого такого же, особенно после того моего памятного допроса полицией. Или может? Я же, например, без помощи галлюцинации не разглядел…

Нет, не складывается пока в голове «пазл», ибо галлюцинация уверяла, что матушка пока не знает о моей роли в происшествии на «узле», а ей (если допустить, что она помнит), прожившей черт знает сколько «повторов» на пару со мной, должен быть, по идее, известен каждый из моих возможных шагов. И про «узел», скорее всего, тоже! Но это же и ответ на вопрос: «почему не интересуется?». По причине того, что ей банально все уже давно известно! Но…тот медикаментозный допрос и произошедшая «третьего дня» история с «плодоразрушителем», которая для нее стала очевидным неприятным сюрпризом?

Или же все ее воспоминания — это некий флешбек или несколько, вроде того моего сна?

Впрочем, ответ на этот вопрос сейчас вряд ли возможно получить аналитическим путем, а значит, и не стоит заморачиваться, ведь со временем я это почти наверняка узнаю.

Остановившись перед лифтом, я обернулся на вестибюль.

Подняться в номер и заказать себе еду из ресторана? В пользу этого варианта «проголосовал» заурчавший живот.

Или…

— Вадим, я посижу пока в вестибюле. — сказал охраннику и направился к одному из свободных кресел возле лестницы, ведущей на второй этаж.

Расположившись, в ожидании подруги, в удобнейшем предмете интерьера, принялся внимательно наблюдать за людьми…

От старых привычек не избавиться так просто, верно?

Глава 105

Около 20 минут спустя.

Ия!

«Подругу Ию» я заприметил сразу, едва только она, явно спеша, появилась в вестибюле, ибо мое внимание привлекал каждый из вновь вошедших.

Она постриглась, и новая стрижка оказалась ей к лицу. Как, впрочем, и прошлая.

Ия, отойдя чуть в сторонку, дабы не мешать проходу прочих гостей, и, быстро окинув ищущим взглядом помещение, также обнаружила меня, после чего, улыбаясь во все «32 зуба», заспешила в мою сторону.

— Привет! — подходя, воскликнула она, а затем, привстав на цыпочки, чмокнула в щеку.

— И тебе привет! — я приобнял Ию за талию, слегка прижав к себе, однако…

— Ваши вещи, барышня, мы доставим к вам в номер в самом скором времени. — сказав это, один из водителей, служащий в нашей Семье (я узнал его), потащил Иин чемодан в сторону служебного помещения.

Ну как чемодан, и как потащил…

Чемоданом оказалось нечто, своими размерами походящее на тот старый советский холодильник «Бирюса», который много лет назад нашел свой последний приют в бабушкином «домике в деревне» там.

В него, по-моему, влезет все необходимое для того, чтобы уверено себя чувствовать даже в чудесном мире зомби-апокалипсиса, хотя и не уверен, что поместилось все желаемое Ией.

Интересно, как она доперла это чудо, даже с учетом всевозможных носильщиков…

Впрочем, чемоданище тут же ответил на этот вопрос сам…

«Киборг — убийца». — в голове зазвучал голос небезызвестного там переводчика.

…бодро покатив за водителем, слегка придерживающим его за ручку, ибо оказался оснащен электродвигателем.

— Подождите! — оторвав наконец взгляд от чемодана, велел я, когда водитель был уже на полпути к служебному помещению, а затем, спешно догнав его, зашипел, выразительно сигналя бровями. — Это багаж моей гостьи!

— Прошу прощения за неудобства, но у меня есть четкое распоряжение от мадам насчет того, что необходимо тщательнейшим образом проверять весь багаж у тех, кто прибывает в хозяйское крыло, ведь туда кто-нибудь мог подбросить что-нибудь нехорошее. — было мне ответом. — Багаж вашей гостьи будет досматриваться лицом женского пола, конечно же, а если она пожелает присутствовать лично…

Я подавил раздражение. Если матушка велела, то…

— Да все нормально! — подойдя, Ия взяла меня под руку. — Меня сразу предупредили о том, что вещи станут проверять, а то мало ли чего могли подбросить в поезде.

— Доставьте ее багаж в мой номер, пожалуйста. — велел я напоследок, и мы с Ией направились к лифту.

Позже, в номере Кайи.

— Знала бы ты, как я обожаю подобные виды, Кайа! — заявила «подруга Ия», уже переодевшаяся из дорожного (которое хотя и выглядело, как всегда, весьма экстравагантно, но казалось очень практичным в дороге) в домашнее (чемодан уже прикатили), встав у окна и, разве что, не уткнувшись в него носом, после того как мы неплотно поужинали тем, что доставили из ресторана.

Ресторан при «L’étoile du nord» — одно из самых известных и пафосных столичных заведений подобного рода (кто бы сомневался), хотя, в отличие от самой гостиницы, и не принадлежит Филатовым.

Вход в ресторан отдельный.

И вполне естественно, что по вечерам возле этого кабака начинается прямо-таки парад пижонства и тщеславия. И сегодняшний вечер, несмотря на государственный траур, исключением не стал.

Я встал подле Ии.

Перед входом в ресторан остановился очередной авто (не привычный здесь«вэн», а двухместное красное спортивное «купе», вроде того, на котором я «рвал когти» от убийц), откуда выбрался очередной пижон. Обойдя транспортное средство, он помог выйти из него своей спутнице, после чего передал ключи, вместе с положенной в подобных случаях купюрой, валету, и парочка неспешно проследовала в заведение.

Вся улица в огнях…

— Влюблена в него? — Ия внезапно сменила тему, а затем, отлипнув от окна, обняла меня сзади, уткнувшись носом мне между лопаток, и в ее тоне слышалась неприкрытая ревность и обида. — Знаешь…

Я ощутил, как у Ии начался заметный тремор подбородка.

— …мне бы хотелось…очень…быть единственным человеком, присутствующим в твоем сердце.

О своем желании быть в ее компании на сегодняшнем рандеву с «пожилым юношей» (заодно, вкратце поведав ей о том, кто он) я, конечно же, уже сообщил «подруге Ие» и та ответила односложно: «Ладно».

Возможно, сейчас этого делать категорически не стоило и нужно было просто сообщить Консультанту о том, что сегодня у меня не получится встретиться с ним. Короче, продинамить его. Но…

Кайа…

Жизнь моя простой не будет…

— Жадность, дорогая моя скво — это грех! — заявил я, полуобернувшись к ней.

— Мне постоянно твердят об этом! — еще крепче обняв меня, заявила эта причудливая собственница.

— Я не стану тебя обманывать. Да, у меня…у моей Кайи…есть к нему чувства… — ответил ей, ощущая внутреннее довольство моего нового сосуда души и чувствуя, как от произнесенных мною слов всем телом дернулась «подруга Ия». — Но в моем сердце вы не конкуренты, хотя мои чувства к вам обоим имеют схожую природу. Я…я, знаешь ли, тоже жадная! Ия, и если и сумею в какой-то миг отпустить тебя, то лишь тогда, когда ты сама прогонишь меня. Понимаешь?

В этот момент в дверь постучали.

Недовольно выдохнув, из-за того, что ей помешали, Ия отлипла от меня.

— Кайа… Я в курсе того, что в глазах многих я выгляжу законченной дурочкой… Надеюсь только, что не в твоих! Но…ладно, все потом!

— Хорошо. — согласился я и при помощи своего «умного» браслета, разрешил дожидающейся снаружи войти в свою комнату.

Это пришла служащая гостиницы — специалистка по вопросам наведения женской красоты, которая практически все оставшееся до рандеву время и наводила ее на нас в специально оборудованной для подобных процедур комнатке моего номера.

В ресторане, около девяти вечера.

Я поначалу хотел было забронировать столик в общем зале, дабы в случае чего не начались пересуды насчет того: «а чем это они там, за закрытыми дверьми, втроем занимались?», а в том, что о нашей встрече узнают все те «кому надо», сомнений нет.

А затем вспомнилось то мое изображение, сделанное кем-то во время покупки прищепки.

Нет, в любом случае, если что, никому и ничего не докажешь. А посему, выбрал для рандеву принадлежащий нам кабинет с видом на реку.

— Когда придет Дмитрий… — обратившись к хостес, встретившей нас и проводившей до кабинета, я на мгновение запнулся, ибо не знал отчества Консультанта. — Господин Горчаков… Когда и если он прибудет, проводите, пожалуйста, его к нам.

— Конечно. — с улыбкой ответила нам эта молодая женщина.

В руке Ии появилась купюра.

— Приятного вечера, барышни!

— Ты выглядишь совершенно потрясно…! — шепнула на ухо мне Ия.

Сегодня я надел на свою Кайю «то самое» небесно-голубое платье, выбранное как раз таки Консультантом, в котором был на Летнем балу Пансиона. А стилистка соорудила на моей голове шикарный объемный высокий хвост. Ну и плюс, как и на Летнем балу, на мне сегодня минимум достаточности драгоценных побрякушек, которые, однако, все к лицу мне.

— …и, кстати, а на кого он похож?

— Он похож на… — я запнулся. — Да на самого наглого типчика, виденного мной тут, он похож! Короче, сейчас сама увидишь, пошли!

Непродолжительное время спустя.

Вошедший в кабинет ресторана Консультант, притащил с собой очередной «подарочный куст». И в тот миг, когда он заметил, что Кайа заявилась на рандеву с ним не одна, а в компании подружки, то стал выглядеть так, словно бы его предали в лучших чувствах.

Ну а, чего вы хотели, господин хороший, набиваясь в кавалеры к школьнице и лезя к ней с поцелуйчиками?

Кайа оказалась очень недовольна ходом моих мыслей.

А Ия…

Ия выглядит чрезвычайно сосредоточенной. Словно бы кошка, которая подобралась на расстояние прыжка к особенно зловредной мышке, за которой уже долгое время охотилась и разве что не виляет задом, готовясь к прыжку.

Надеюсь, все обойдется…

— Добрый вечер, барышни! — «приклеив» улыбку на физиономию, заявил Консультант, добавив затем, имея ввиду мой «прикид». — Как я и говорил, оно тебе очень к лицу.

— Добрый вечер! — в унисон ответили мы, вставая из-за стола, после чего я, поблагодарив, конечно же, принял протянутый «куст», поставив затем его на стол.

— Ия, моя поистине бесценная подруга, которую я люблю самым искренним образом. — я представил Консультанту «подругу Ию», а затем, после его «очень приятно», и наоборот. — Дмитрий.

— Прошу прощения, мне не хотелось помешать вашей встрече… — заявила Ия, совершенно не выглядящая раскаянно. — Я только сегодня приехала в Петербург, чтобы проститься с великим князем и заодно проведать Кайю.

Ия очень правильно расставила приоритеты, находясь рядом с этим мужчиной, одетым в парадный армейский мундир без знаков различия.

— Спасибо, что не «Консультант». — улыбнувшись, шепнул мне на ухо тот, когда мы уселись за стол, после чего, деланно пожаловался, также шепотом. — А меня, значит, ты не любишь «самым искренним образом»?

В ответ я показал Консультанту язык, а тот, демонстративно отвернувшись, тут же принялся беседовать с Ией.

— Вот ни за что не поверю, что за все время вашей службы вас не наградили ни единой медалью или хотя бы каким-нибудь значком. — собственноручно налив Консультанту чай, произнес я, рассматривая его красивый мундир.

— Мне и моим сослуживцам не дозволено публично демонстрировать полученные нами государственные награды. Само награждение нас происходит за «закрытыми дверями», а награды отправляются на ответственное хранение в государственное хранилище и передаются награжденным через некоторое время после выхода на пенсию. И то, не всегда… — ответил Консультант, однако о своих личных наградах, которые наверняка имеет, умолчал.

Ия довольно скоро сменила гнев на милость, ибо Консультант ей очевидно понравился, и теперь она без умолку болтает с ним о всяких пустяках. Я особо не вслушиваюсь в их беседу, просто наблюдаю за ними обоими, неспеша потягивая чай.

Однако, то один то другая украдкой бросают на меня взгляды, чувства и эмоции в которых, и правда, имеют одинаковую природу.

Вопрос только в том, не приведет ли это впоследствии к чему-то очень нехорошему?

— Извините, я на минутку… — произнес я, и, встав из-за стола, покинул кабинет.

В уборной.

Звук льющейся из крана воды, который так нравится мне…

Прямо как в песне.

Я стою и пялюсь на себя в зеркало и мне вдруг стало смешно.

Я ощутил себя так, словно бы моя старшая сестра, Ия, взяла меня с собой на свидание со своим кавалером. С Консультантом.

Тем самым Консультантом, что словно бы, и правда, шестнадцатилетний юноша, украдкой бросает на меня взгляд, а затем, будучи на этом пойманным, тут же отводит его.

Играет или…?

Не знаю… Возможно…

Однако моя Кайа, словно бы заноза, впилась в его сердце и душу — это совершенно точно. Любовь, и правда, зла, ведь с каждым днем моя репутация только ухудшается, что лишь отдаляет его и Кайю, ибо зла здесь не только любовь. Зло сословное «общество всеобщего счастья», диктующее всем и каждому, с кем можно быть, а вот с кем «ай-ай-ай!».

Ладно, Кайа, иди уже куда-нибудь и обязательно куда-нибудь придешь. И это, похоже, девиз всей моей новой «одолженной» жизни.

Я закрыл кран и в последний раз бросил взгляд на свое отражение в зеркале.

На этот раз форма, пожалуй, полностью соответствует содержанию (увиденному в зеркале), то есть четырнадцатилетнему подростку, ведь прежде, там, я по-настоящему не любил никогда и никого. Ну, кроме себя, разумеется…

И, стало быть, в подобных материях я действительно натуральный подросток.

В кабинете. Позже.

Эти двое, только что узнавшие о существовании друг друга, столь мило беседуют…

Возможно, что мне это всего лишь показалось, но…

Да нет! Не показалось, а точно!

Ия из тех людей, которые либо очень нравятся сразу (как, например, это случилось со мной), либо же резко наоборот. Без полутонов.

Консультанту Ия определенно понравилась. Ему, увлеченно о чем-то рассказывающему, приятно находиться в ее обществе, если судить по довольной физиономии и жестам.

Как это приятно и самой Ие, вон как алеют ее чуть пухленькие щечки…

— Кайа… — вывел меня из созерцательности Консультант, — можно тебя украсть на несколько минуток?

Спросив это, он перевел взгляд на Ию, молчаливо интересуясь, не против ли та.

«Подруга Ия», витающая, как обычно, в облаках, милостиво махнула ладошкой.

Идите, мол.

И мы пошли…

На зимней веранде.

Когда Консультант и Кайа пришли, на веранде уже находился один из гостей заведения, расположившийся на уютном на вид диванчике. Он сидел, закинув ногу на ногу, и курил сигару, меланхолично глядя на реку.

Консультант подошел к нему, и они перекинулись несколькими фразами, после чего типчик, будучи не то чтобы сильно, но все-таки подшофе, ухмыльнулся и, встав с диванчика, пару раз хлопнул спутника Кайи по плечу, отвесил ей самой шутливый поклон, а затем неспешно покинул веранду.

Консультант нажал на одну из кнопок сенсорной панели, утопленной в подлокотник диванчика, и через несколько мгновений на веранде объявился официант, заменивший пепельницу на чистую и поинтересовавшийся, не хотят ли «гости дорогие» чего-нибудь.

Гости же ничего не захотели.

После его ухода спутник Кайи проделал что-то еще с той же панелью, и стеклянные стены веранды, ведущие в общий зал, стали матово-белыми, непрозрачными, а замок двери защелкнулся с характерным звуком.

Консультант уселся на диванчик. Кайа присела рядом.

Это, кажется, не просто зимняя веранда. Это сигарная комната. — подумала она, оглядев помещение.

— Кайа… — начал он.

— Да?

— Ты, похоже, действительно опоила меня тогда приворотным зельем, дерзкая школьница! — возмущенно заявил он.

— Хочешь, чтобы я дала тебе противоядие? — поинтересовалась у него Кайа.

— Нет, конечно! — он раздраженно махнул рукой. — Но…

— Помнишь же, Дим, чего я тебе тогда сказала?

— Помню. Я не позволю себе бесцеремонностей по отношению к тебе. Не желаю, чтобы ты сказала мне свое нет… — ответил Консультант, поправляя выбившуюся прядь Кайи.

— Верно! — заявила она, а затем, оглядевшись по сторонам, произнесла. — А вот мне сейчас, знаешь ли, очень хочется немножечко твоих бесцеремонностей!

После чего, подавшись вперед, обвила руками шею Консультанта, но…

Внезапно она замерла на мгновение, а затем…

Затем в ее голове возник голос, множество раз слышанный в записи.

Голос той Кайи.

«Вы же постоянно крутитесь перед зеркалом, Дмитрий Николаевич и прекрасно видите, чего оно вам показывает. Вы…ну, все то, что от вас осталось, я имею в виду — лишь некоторое количество „нулей и единиц“, называемых душой, плюс здоровенный сгусток различных фобий. А вот все остальное — это уже я…».

Воображаемая Кайа, объявившаяся вслед за голосом, улыбнулась.

'Это моим телом вы столь беззастенчиво пользуетесь, не своим. А прах вашего собственного находится там… — она мотнула головой, — в колумбарии, в простой урне с порядковым номером, как сказала наша приемная матушка.

Вы — это не я, хотя по воле Вселенной мы и вынуждены теперь жить под одной «крышей» моего тела. Прекратите жить так, словно бы вы все еще там. Я запрещаю вам жить вашим прошлым и требую жить моим настоящим! Вы уже давно не Дмитрий Николаевич Мазовецкий, вы теперь играете роль меня. Вы — Кайа Игоревна Филатова! А что же до Дмитрия Николаевича…его нет и никогда не было! Забудьте о нем!'

— Нет… — Консультант осторожно отстранился, возвращая Кайю в реальность.

— Не поняла⁈ — ее потрясывало от возбуждения и от моментально проявившегося раздражения. — Прошу прощения, господин Горчаков, я неверно поняла вас! В конце концов, мне всего лишь четырнадцать…

Она демонстративно отсела подальше.

— Кайа… — он же наоборот придвинулся.

Кайа, вскочив с диванчика, прошлась до окна и уставилась на реку, успокаивая эмоции. Консультант проследовал за ней, вставая рядом.

— Я попросил о встречи не только по той причине, что очень сильно хотел тебя увидеть… — он говорил медленно, подбирая каждое слово. — Хотя я влюблен в тебя, и тебе это известно…

— Тогда что, Дим? — спросила она.

— С сегодняшнего дня мы некоторое время, возможно очень долго, не сможем встретиться вновь…подобным образом, я имею в виду, как сегодня. — он, прислонившись спиной к стеклу, обвел рукой комнату.

— Это еще почему? — поинтересовалась Кайа, ибо ей и впрямь стало любопытно.

— Ты же собралась послезавтра обратиться к Государю с жалобой…? — вопросом на вопрос ответил он, и что это за жалоба — уточнять было излишне.

Вообще-то, нет… — подумала Кайа. — У Государя и Государыни погиб их общий старший сын, и на его похоронах обращаться с жалобами на действия родственников царицы — занятие бессмысленное и даже вредное. Несмотря на размолвку в царской Семье, предшествующую этому трагическому событию, она, размолвка эта, теперь очевидно забыта, и царь сейчас поддержит свою жену по очень многим вопросам, не исключая и мой…

— Ну да, есть у меня такая мыслишка. — пожав плечами, ответила она.

— Тогда выбрось ее из головы! — заявил Консультант. — Государю доложили о ситуации с разрывом твоей помолвки. И он категорически не приветствует подобные фокусы, разрушающие репутации и судьбы барышень!

— Это тебе точно известно⁈ Или… — Кайа размяла свои ладошки, моментально ставшие сухими.

— Кайа… — поза Консультанта из расслабленной сделалась собранной, а его лицо и тон стали серьезными. — Когда дело касается Государя, я всегда говорю серьезно и только то, что мне положено сказать…

— То есть, велено? — слегка перебила его она.

Консультант лишь пожал плечами, продолжив.

— Решение насчет тебя уже принято. Какое именно, мне неведомо…

И хотя со «дна» моего «колодца» это плохо видно, но, кажется, что скандал «фонтанирует» так, что уже «забрызгало» самых высокосидящих «персонажей», если самому Государю приходится лично разбираться с этим вопросом. Впрочем, он главный арбитр между Семьями «знатных», и улаживать подобное — его прямая обязанность. — подумала Кайа.

— …однако, в самом скором времени ты обо всем узнаешь. И когда придет время, вопрос твоего брака будет решаться Государем лично, а до того, с момента теперешнего, ты обязана вести себя самым добродетельным образом. Так, чтобы и комар носа не подточил! И именно поэтому мы и не сможем видеться некоторое время, дабы избежать ненужных сплетен. Понимаешь?

Прелестно! Теперь, кажется, еще и царь собрался решать, под кого «положить» мою Кайю… Но, похоже, что с Блумфельдтами теперь точно все, ибо Государыня явно против. Однако извините-простите господа хорошие, но у меня уже существует сделка со своей Семьей и я непременно исполню ее до конца, получив причитающуюся мне за это свободу выбора и жизни. Таким образом, Ваше Императорское Величество, прошу прощения, но… — она ощутила, как внутри поднимается раздражение, которое, однако, тут же подавила в себе.

— А вы, Дмитрий? Вы, стало быть, тоже решили поучаствовать в этом предполагаемом государевом «аукционе», на котором выставят «на торги» мою скромную персону? — поинтересовалась Кайа, вернувшись на диванчик и уставившись на Консультанта.

— Ты не вещь, чтобы тебя продавали и покупали…! — усевшийся рядом Консультант не поддержал ее шутливого тона. — Однако, да, Кайа, я намерен…

Он запнулся.

— …намерен спросить тебя позже, когда «туман неопределенности», как ты это назвала, рассеется. И непременно желаю получить ответ!

Блин, этот тип реально тяжко болен Кайей… — подумала она.

— Всенепременно… — покачав головой, сказала ему Кайа, поправив упавшую на лицо прядь, а затем, подсев вплотную к мужчине, зашептала. — Но для того, чтобы задать мне этот вопрос, вам придется предложить «на торгах» максимальную «ставку». И уж постарайтесь это сделать, ибо знайте, что ничью другую победу я не приму. Кто бы и что себе там ни воображал, но я не какая-нибудь шлюха и совершенно не безвольное создание, чтобы меня было возможно по чьей-то прихоти кому-то подарить. Пожалуйста, господин Горчаков, не вынуждайте меня бунтовать против…

Кайа подняла глаза на потолок и, не давая ему ответить, продолжила.

— Но ладно, Дима…

Она подвинулась вплотную к Консультанту.

— …я, пожалуй, начну вести себя «самым добродетельным образом»…минут через несколько!

— Тебя совсем непросто понять, дерзкая школьница, сначала ты требуешь не быть с тобой бесцеремонным, а теперь сама становишься бесцеремонной по отношению ко мне… — произнес Консультант, не делая, впрочем, попыток отстраниться.

— А ты и не пытайся ничего понять! Понять меня — нереально! И как только будешь привлекать логику, будет осечка и не станет получаться ничего! — заявила Кайа, усаживаясь на колени Консультанта.

— Звучит будто бы какое-то мошенничество. — шепот мужчины приятно согрел ее ухо.

— А это потому, господин Горчаков, что я практически буква в букву процитировала…

Договорить фразу у нее не получилось, ибо…

Кайа вдруг поняла, что смотрит мимо Консультанта на большое ростовое зеркало, а внимательно присмотревшись к отражению в нем, романтический морок, насланный на нее находящимся рядом мужчиной, моментально рассеялся.

Уклонившись от губ Консультанта, она быстро встала с его колен и сделала несколько шагов назад.

Порой я совершенно забываю, что сосуду моей души не тридцать восемь лет, как это было там, а лишь четырнадцать. — подумала она. — А четырнадцать, кто бы там и какие виды на меня ни имел — это совсем не тот возраст, когда барышня может вот так вот запросто рассиживаться на коленях у взрослого мужчины, целуясь с ним. Даже если ей этого очень хочется. Даже если ей это дозволяет закон… По крайней мере, барышня, доверенная лично мне. Кайа. А другие… А что другие? До других мне нет никакого дела, пусть делают что хотят!

Консультант — окей, Кайа, но никак не ранее шестнадцати! — напомнила она себе.

Недолгое время спустя, возле окна.

— Я тебя чем-нибудь обидел? — после некоторого молчания поинтересовался Консультант, у которого явно испортилось настроение. — И если да, прошу меня простить. Я…

Кайа отрицательно помотала головой.

— Нет! Ты виновен лишь в том, что заставил меня испытать чувство влюбленности, из-за которого я на некоторое время перестала соображать, что вообще творю… — ответила она, не давая ему договорить, отвернувшись затем и закусив губу.

Другая Кайа, та, не получив желаемого, неистовствовала, мешая ей дышать, мыслить и говорить.

— Нет, Дим, из нас двоих по-настоящему виновна только я… — сквозь слезы улыбнулась она, обернувшись к Консультанту. — Я не должна была сейчас вести себя подобным образом. Если ты сказал все, что собирался мне сказать, то давай вернемся в кабинет, пожалуйста. Нехорошо так надолго бросать одну бедняжку Ию…

Примечание автора:

Автор, исполняя требование модерации Author.Today, решительно осуждает Кайю за проявленный ею романтический интерес к представителю мужского пола, к Консультанту.

В общем зале.

И когда они были уже на полпути к кабинету…

— Дима? — позади них раздался удивленный женский голос.

Кайа с Консультантом синхронно обернулись на него.

Увидев ту, которая позвала ее спутника… Кайе одномоментно захотелось заржать и сделаться невидимой.

Разве могло случиться так, что в моей практически книжной истории не осталось бы места для внезапной встречи с «бывшей» «престарелого юноши», которому столь не безразлична моя Кайа? — подумалось ей. — Никак не могло, а потому…

— Ну, здравствуй, «дочь самурая»… — едва слышимым шепотом произнесла она.

Глава 106

Какая же все-таки эффектная девица, эта твоя «бывшая», Дима! — подумала Кайа, глядя на идущую к ним «дочь самурая».

А затем она перевела взор на своего спутника, чья физиономия выражала сейчас деланное спокойствие, однако от ее взгляда не укрылось то, как он пару раз сжал и разжал кулак левой руки, которую держал за спиной. В «бочку меда» этого вечера ему не хило так навалили «дегтя».

Она опустила взгляд на свои туфли.

Молчи, Кайа! Все, что сейчас будет происходить — личное дело Консультанта и только он сам должен все разрулить! — велела она себе.

Да и я в данный момент, несмотря на полнейшее внешнее спокойствие, пребываю в состоянии жуткой ментальной биполярности, ибо то, что происходило несколькими минутами ранее кардинально отличалось (в смысле моего к этому отношения) от того, что уже происходило у меня с Блумфельдтом, да и с самим Консультантом до этого тоже. Я словно бы стою на маленьком пустынном островке, в тот момент, когда островок этот внезапно накрывает двумя огромными волнами, пришедшими с разных сторон. И их противоборство разрушает к чертям собачьим и сам островок, и, разумеется, меня. Волны моего естества. Бывшего, принесенного оттуда и еще до конца не успокоившегося. И теперешнего. — подумала Кайа. — В общем, прямо сейчас я не гожусь ни на что, кроме как брякнуть невпопад какую-нибудь глупость, которая выставит мою Кайю идиоткой, а я этого не желаю, потому-то и стою, разглядывая свои туфли.

И Консультант все разрулил. Одним предложением…

— Прошу прощения, барышня, но вы, очевидно, обознались. Мы незнакомы.

…вернее, двумя. А затем…

— Идем, Кайа! Мы, итак, заставили твою подругу дожидаться нас в одиночестве. Это невежливо.

— Прошу прощения… — тихо пробубнила Касуми и, сжав кулачок, опустила руку, которую до этого приветственно подняла. — Да, действительно, я обозналась.

На этот раз неприятной беседы мне удалось избежать. — подумалось Кайе.

Буксируемая Консультантом, Кайа обернулась через плечо на его «бывшую», к которой теперь подошла ее подруга, ну или просто знакомая.

Касуми продолжала стоять на месте и смотреть прямо на Кайю.

Этот ее взгляд, взгляд человека, нашедшего виновника своих несчастий, не сулит мне ничего хорошего. — подумала Кайа. — Так что, да, на этот раз… Ну а, впрочем, и что с того? Подумаешь, одной недоброжелательницей больше, мало их у меня, что ли?

— Не переживай о Касуми. Ты не сделала ничего плохого. — заявил Консультант, когда они подошли к кабинету. — Мы с ней знакомы очень давно. С юности. Но теперь наши отношения закончены.

Старо предание, да верится с трудом! — подумала она, однако же вслух сказала…

— Да.

Интересная мы с Консультантом парочка, оба мечемся между нашим прошлым и настоящим. Черта с два он ее не любит! Этот «выключатель» не выключить по мановению пальца, даже если сильно захотеть. Если… — подумалось ей.

Закусив губу, она собралась с мыслями.

Нужно сказать… — решила она.

— Ты же помнишь, о чем я тогда говорила? — произнесла Кайа, когда Консультант намеревался открыть дверь кабинета.

— Я помню… — мужчина начал раздражаться.

— Раз уж ты так уверен, что мы еще долго не сможем встретиться вновь, то за это время реши, пожалуйста, что будет лучше для тебя самого…

— Кайа! — он перебил ее довольно громким шёпотом, и явно был готов дать отповедь, но сдержался и сказал иное. — Я люблю. Тебя. Возможно, в четырнадцать это еще не столь очевидно…я как бы не планировал иметь подобные чувства к кому-то твоего возраста…к кому-то, кроме тебя…но любовь — это когда в первую очередь думаешь о том человеке, которого любишь…

Она закатила глаза. Мысленно, разумеется.

— Конечно же, очевидно! Вот именно по этой причине я прошу и требую, чтобы в первую очередь ты подумал о себе, о своих собственных чувствах, планах на жизнь и тэ дэ и тэ пэ! — на сей раз перебила его она. — Эта дочь самурая любит тебя, Дима. Факт…

И не давая ему возразить, продолжила…

— У нее тогда могло и не быть выбора! И, скорее всего, не было! Ну, ты и сам это лучше меня знаешь…

— Знаю. — спокойно согласился мужчина, а затем продолжил шептать. — Вот только перед моими глазами стоит твой пример. Я желаю быть уверенным в том, что моя любимая останется со мной…

У Консультанта вдруг перехватило дыхание.

— И в счастье, и в горести? — закончила за него она.

— Да.

— А вот ни черта ты не знаешь, Дима! — воскликнула Кайа. — Ведь помогая своему приемному отцу выкрутиться из той…неприятной, скажем так, ситуации…я в первую очередь помогала самой себе! И тебе это тоже наверняка известно!

— Если… — начал было Консультант, и тон его стал холоден, а выражение физиономии такое…словно бы как пару минут назад, когда он отшил Касуми.

Она не дала ему продолжить, и тон ее при этом был нарочито спокойным.

— Если когда-нибудь случится такое, что я буду проживать под одной крышей с любимым человеком…став частью его Семьи…то не желаю, чтобы он, этот человек, будучи со мной, представлял на моем месте другую. Например, ее! — она кивнула в сторону общего зала. — Мне такого даром не нужно! Поэтому я и прошу тебя как следует подумать, не обижайся, пожалуйста. Тем более что времени на то, чтобы расставить все точки над i у тебя будет предостаточно. И если после того, как «туман неопределенности» рассеется, ты все-таки решишь, что для тебя будет лучше…

Замолкнув на секунду, она нашла силы продолжить.

— …не спрашивать меня еще раз, то…пусть так оно и будет! Пожалуйста!

Консультант, резко отвернувшись, провел ладонями по волосам, а затем, вновь повернувшись ко мне, произнес, как и Ия до него:

— Ладно!

— Ну, тогда прошу! — улыбнувшись мужчине, Кайа открыла дверь в кабинет и сделала приглашающий жест.

— Мне казалось, школьницы должны быть более романтичными. — услышал я его бурчание. — А их слова…несколько иными.

— А мне казалось, что нормальных школьниц…

Из ее памяти вдруг всплыла Чудо, которая после окончания Пансиона намылилась «выскочить» за родственника Государыни.

— …подобные вопросы должны занимать чисто теоретически. — это уже пробурчала она.

В кабинете.

Ия, перебравшаяся из-за стола на уютный диванчик, дремлет…

Ну, как дремлет, прикидывается спящей…

Только вот еще не высохшие ручейки слез на ее щеках самые что ни на есть всамделишные…

— По чаю? — Кайа обернулась на Консультанта.

— С удовольствием бы, но… — он посмотрел на часы.

Время, конечно же, не является причиной. Главной, по крайней мере.

— Спасибо за сегодняшний вечер, Дим. — произнесла она.

— Так ты же меня сама и пригласила, дерзкая школьница.

Он расстроен. Встречей с Касуми. И моими словами. Консультант — мужчина определенно сильный, во многих смыслах, и эмоционально стабильный. Однако, как и все из живущих, он не лишен слабостей. — подумалось ей. — «Дочь самурая» — одна из них. Если раньше было лишь предположением то, что он продолжает (и главное, будет продолжать!) любить ее, то теперь у меня исчезли всякие сомнения. Этакий у нас любовный треугольник вырисовывается. Или, вернее, четырехугольник…

Кайа бросила взгляд на претворяющуюся спящей Ию.

— Я буду ждать… — сказала Кайа, не уточняя, чего именно, а затем поцеловала его в щеку.

Консультант дотронулся до места поцулуя, после чего…

— Я сделаю самую высокую «ставку». До встречи Кайа. Пока Ия.

…покинул кабинет.

Сев за стол и раздумывая, не заказать ли чего-нибудь этакого…Кайа передумала, вспомнив слова Консультанта, насчет ее поведения.

Встав и пройдя к диванчику…

— Блин!

Ие удалось застать Кайю врасплох, когда она, словно бы героиня (неживая) фильмов ужасов, резко открыла глаза.

По выходу в общий зал, несколькими минутами позже.

— Филатова Кайа! — к чудесной «живой» музыки, добавился еще и голос, уже слышанный мной сегодня.

Мы с Ией обернулись. Касуми, конечно же. Поджидала меня. Надеюсь, что дело не дойдет до вырывания волос друг другу и прочих обязательных для кошачьей драки атрибутов. Хотя девица эта и выглядит спокойной, но…

— Я прошу прощения! — рядом раздался еще один голос, на сей раз мужской.

Виталик, один из бастардов деда, также бывший тогда среди «гвардейцев» на малом Семейном совете, а теперь вроде как заимевший высокое положение в «силовом» блоке Семьи.

Даже не одной нашей Семьи, а целого клана.

— Мне нужно поговорить с Кай е й! — сделав ударение на последний слог моего имени, настойчиво повторила Касуми, смекнувшая уже, что ее повышенный интерес к моей скромной персоне не остался незамеченным для охраны Филатовых.

— Как я могу запретить двум барышням общаться? — он улыбнулся. — Я просто постою тут. Считайте, будто бы меня нет вовсе.

— У нас приватный разговор. — попыталась прогнать его та, а Ия встала рядом, взяв меня под руку, и глядела исподлобья на «дочь самурая», не зная точно, в чем причина происходящего, но чувствуя агрессию ко мне со стороны этой молодой женщины.

— Прошу прощения, но охрана не дозволяет мне вести приватные беседы с посторонними. — говорить с ней сейчас не хочется. — Если у вас, Касуми, есть что сказать мне, говорите, пожалуйста, при Виталии.

Я кивнул на родственника.

Касуми, скорчив гримасу, ничего говорить не стала. Развернувшись, она молча ушла к своему столику, за которым собралась немалая такая компашка молодых пижонов и каких-то девиц.

Не сегодня, «дочь самурая».

— Спасибо, Виталик. — поблагодарил я своего дядюшку (честно говоря, до сих пор не могу понять, кем мне в местном «табеле о рангах» приходятся незаконнорожденные братцы отца…дядья, наверное, но лучше все-таки звать по именам, что сделать непросто…имен больно уж много и ошибиться никак нельзя), весьма привлекательного и уверенного в себе молодого мужчину, ровесника Консультанта. Ну, может, чуть его помоложе.

— Всегда пожалуйста! — ответил он, подмигнув при этом Ие, а затем…

— Я вас провожу! — развернулся и, засунув руки в карманы, направился в сторону лифтов, ну а мы за ним.

Возле номера Кайи, позже.

— Я к себе, спать. — сказала Ия, вновь демонстрирующая мне свою обиду.

— Нет. — я взял ее за руку.

— Пусти! — велела Ия, у которой от зашкаливающих эмоций раздулись ноздри.

— Такой ты мне очень нравишься, «подруга Ия», могущей желать нет и сказать нет. Знаешь, ты просто прелесть! Моя прелесть! — ответил я, не отпуская, впрочем, ее руки. — Мне кажется, сегодня с Консультантом…с Димой, ты была гораздо уместнее меня, приперевшейся на свидание с тридцатилетним «пожилым юношей»…

— Это все твоя вина, что я теперь такая! — ответила та, но голос ее уже не выражал столько раздражения, как несколькими секундами ранее. — И прекращай жаловаться! Готова биться об заклад, что если бы ты сама не захотела, то никакого свидания не случилось бы!

— И не поспоришь… — согласился я.

— Так что… — продолжила она. — Знаешь, Кайа, я на самом деле не думаю, что так уж хорошо тебя знаю…

Ия подняла на меня взгляд.

— Нет, Ия. В смысле, ты права, конечно. Ты меня совсем не знаешь… — я покачал головой. — Не помню, говорила или нет, но у тебя просто отпадное платье, очень тебе идет. Пошли! Мне нужно кое-что тебе сказать…

— И мне… — прошептала Ия и, не став более ерепениться, потопала за мной.

В номере, несколько позже.

— Эротический роман почитываешь? — поинтересовался я, выйдя из ванной и вытирая полотенцем волосы.

Она притворяется, как и до этого в кабинете, только на сей раз читающей.

Просто размышляет о чем-то, уткнувшись в экран видеофона.

— Я не… — она тут же встрепенулась, уронив устройство на ковер, которым был застелен пол гостиничного номера. — Блин!

Я засмеялся, а затем, усевшись на кровать, поманил к себе «подругу Ию», успевшую за то время, пока я принимал душ, сменить выходное платье на миленькую пижаму, а также смыть макияж, и выглядящую теперь совершенно по-домашнему.

— Тебе точно нравится смеяться надо мной! — пожаловалась она, усаживаясь рядышком.

— Если только чуть-чуть. Шучу! Ты же знаешь, я никогда не стану над тобой смеяться или зло подшучивать. Просто, когда читают что-нибудь, кроме эротики, так не краснеют. — сказал я, разглядывая ее. — О чем раздумывала?

— Да так… Вас с господином Горчаковым долго не было. Вы целовались? — глухим тоном поинтересовалась она, соединив руки в замок и уставившись на них.

Если сейчас скажу: нет, она не поверит. Да я бы и сам не поверил, окажись вдруг на ее месте и будь мне интересно подобное.

А простит ли мне эта чудачка подобную «ложь»? Неизвестно, а проверять не желаю.

Я, придвинувшись вплотную, дотронулся до подбородка Ии, осторожно повернул ее голову к себе, а затем коснулся своими губами ее.

Вернее, собрался было это сделать, но…

Ай-ай-ай, Дмитрий Николаевич! — в моей голове возник голос той Кайи, из «записи». — Вам не стыдно? Не вы ли несколькими минутами ранее клялись и божились, что до шестнадцати моих лет «ни-ни»? Или подобное правило вы установили лишь для меня и моего Консультанта, а вы и ваша Ия — это «другое»?

Ия не сопротивлялась, даже наоборот, прикрыв глаза, она ожидала поцелуя.

Я осторожно дотронулся губами до ее щеки.

— Да. Мы с ним целовались. — ответил ей. — Но лучше бы этого не делали…

— Почему? — тихонько спросила она, проведя пальцами по своей щеке, а затем уставившись на ковер под ногами.

Ия казалась разочарованной, она явно ожидала от меня несколько иного.

— Он все еще любит другую. — ответил я и, с немалым ускорением рухнул на кровать, раскинув руки.

— Ту азиатку? — Ия влезла на кровать с ногами и, нависнув надо мной, вперила взгляд в мое лицо.

— Точно! Ее! — ответил я и погладил Ию по волосам, после чего прикрыл глаза. — И теперь ему предстоит сделать выбор. Я или она.

— Ясненько… А я вот, знаешь ли, выбирать не стану. Я уже сделала свой выбор! — произнесла Ия, а затем…

Почувствовав ее дыхание на своем лице, открыл глаза.

Я положил руки ей на плечи, удерживая ее, и отвернулся, не давая поцеловать себя.

— Не поняла⁉ — воскликнула «подруга Ия», осознав, что происходит.

Несколькими секундами позднее.

— Кайа! Прости, пожалуйста! — Ия, резко отпрянув, шлепнулась на пол, вскочив затем на ноги. — Я…я извиняюсь! Не знаю, что на меня вдруг нашло!

По ее раскрасневшимся щекам текли слезы.

— Но его поцелуи ты принимаешь, а мои нет! Боже, что за вздор я несу⁈

Разревевшись в голос, она метнулась было в сторону двери, однако я не позволил.

Обеими руками схватив Ию за талию, я рухнул с ней на кровать.

Она изо всех сил пыталась вырваться, однако я не отпускал.

Ия, наконец-то устав, прекратила попытки сбежать, лишь тихо всхлипывая.

— А если бы я сказала, что: «нет, я не целовалась с ним», ты бы поверила мне? — поинтересовался я.

Она отрицательно помотала головой.

— Вот и я тоже так подумала… — произнес я, уткнувшись носом в ее спину. — Поэтому и сказала: да, хотя на самом деле: нет.

— То есть нарочно соврала мне? — Ия через плечо обернулась на меня.

— И да и нет. — ответил ей.

— Ты издеваешься надо мной?

«Подруга Ия», развернувшись ко мне лицом, свирепо уставилась на меня. Она разозлилась настолько, что даже прекратила лить слезы.

Ожидать моего ответа она не стала, а просто начала яростно щекотать меня.

— Пре-е-е-екрати! — на сей раз слезы брызнули уже из моих глаз, ибо внезапно выяснилось, что щекотки я очень даже боюсь.

Я вскочил на ноги, а затем, дойдя до столика, уселся на стул. Ия же, лежа на кровати и подперев щеку рукой, все так же свирепо смотрела на меня.

— Я сейчас расскажу тебе то, о чем никогда и никому не рассказывала. И даже не собиралась этого делать, если честно… — произнес я, отвернувшись от «подруги Ии».

Та же, услышав мои слова, моментально вскочила с кровати и, подойдя ко мне, молча уселась на соседний стул.

Ей, очевидно, стало интересно.

— Существуют две меня, Ия, две Кайи. И мы очень разные. Та Кайа, которая была до…

Недоговорив, я замолк, взглянув на Ию. Та кивнула, давая понять, что пояснения: «до чего?» ей не требуются.

— …и другая Кайа, я, которая появилась после…

— Мне без разницы, если честно, сколько теперь вас! — перебила меня «подруга Ия». — Мне главное, что ты вообще жива осталась!

Ие эта тема очевидно не понравилась. Она вообще никогда в моем присутствии не касалась того, что с Кайей случилось тогда.

— Да. — согласился я. — Однако, я желаю сразу расставить все точки над i, чтобы никогда более к этому уже не возвращаться.

Ия кивнула.

— Я рада, что ты мне настолько доверяешь. — совершенно искренне произнесла она. — И я никогда не предам твоего доверия!

На сей раз кивнул я.

— Если коротко и очень упрощенно, то та Кайа влюблена в господина Горчакова, а другая, я, — в тебя…

Я замолк, поглядев на реакцию вновь покрасневшей до кончиков волос «подруги Ии». Мои последние слова попали на благодатную «почву».

— …и мы… Мы прощаем друг дружке эти чувства к вам обоим, но…

— Но⁈ — нетерпеливо воскликнула Ия, а затем, сцепив руки в замок, поинтересовалась. — Той Кайе я не нравлюсь?

— В романтическом смысле ты ей абсолютно безразлична, примерно также как господин Горчаков безразличен мне…

Вернее, не мне, а тому, что досталось мне от Дмитрия Николаевича, явившегося сюда из Зазеркалья, но подобное сообщать я не желаю (и не стану!) даже Ие.

— …однако, как уже говорила, оба моих я пришли к компромиссу.

— Так что же означало твое но? — вновь спросила Ия.

— Говоря: «и да и нет», я не пошутила…

— Но что тогда? Наводила тень на плетень? — вновь повысила свой голос Ия, перебивая. — Я не понимаю!

— Я дала той Кайе обет в некотором роде. Ну, насчет того, что до шестнадцати своих лет у нее…ну и у меня, стало быть, тоже…не будет никаких «взрослых» отношений с господином Горчаковым, включая и «просто» поцелуйчики.

— Хочешь убедиться, что он действительно испытывает к тебе чувства? К вам…

— И это тоже. — я кивнул.

— Я поняла. — произнесла Ия, поинтересовавшись затем. — Но как тогда быть с той второй частью, которая: «…и да»?

— Ну, любому действию предшествует мысль. — я пожал плечами. — А мысли ее…то есть, получается, наши, совершенно не соответствуют данному обету, если ты понимаешь, о чем я.

— «Но каждого искушают его же собственные желания, которые завлекают его и держат в плену». — сказала Ия, явно процитировав кого-то, а затем, улыбнувшись и подвинув стул поближе, добавила. — Не парься! Тем более что ты смогла устоять перед его обаянием. Он же, блин, какой красавчик!

— Да, он хорош. — согласился с ней.

— И когда ты уже собралась поцеловать меня… И не ври, будто бы не собиралась! — заявила «подруга Ия». — В общем, объявилась она и потребовала расширить ваш обет еще и на меня, верно?

— Именно это и произошло.

— Извиняться не стану! — заявила Ия, имея в виду свою неудавшуюся попытку поцелуя.

— Да и не надо! В общем, Ия, я намерена сдержать обет и, как уже сказала, до своих шестнадцати лет у меня не будет «взрослых» отношений, в том числе и «просто» поцелуев. Ни с господином Горчаковым, ни с тобой. Только, пожалуйста, не принимай это за мое нет тебе, ладно? — произнес я.

— Не ладно! — Ия скорчила страшную гримасу, но, хотя она и не получила желаемого, недовольной при этом уже не выглядела. — Шучу! По крайней мере, теперь я точно знаю, что именно мне в тебе не нравится. Вернее, кто…

Я хмыкнул.

— И это… Я все хотела спросить… — продолжила она.

— Нет! — чрезмерно резко перебил ее я.

Я вспомнил Мари из Пансиона, и у меня тут же испортилось настроение.

— Кажется, я уже говорила, что ничем подобным в Пансионе не промышляла, тебе же это снова интересно? Повторю еще раз, иные барышни, кроме тебя, меня не интересуют. В этом смысле…

— Извини…

Мне вдруг очень захотелось закурить, очень…

— Не за что тебе извиняться. Мне бы на твоем месте это тоже было бы очень любопытно. — сказал ей.

— Угу.

Когда мне исполнится шестнадцать, ей будет что-то в районе восемнадцати, и это самое прекрасное время, чтобы строить отношения с юношами или даже выйти замуж, но нет! Вместо этого, ты, Дмитрий Николаевич, морочишь ей голову обещаниями отношений, которым нет места в моем мире. Не стыдно⁈ Если, и правда, любишь ее, как говоришь, то просто отпусти! — та Кайа вновь материализовалась перед глазами.

— Не стыдно! — вслух ответил я воображаемой бывшей хозяйке моего нового тела, проигнорировав последнюю ее реплику.

И я не Дмитрий Николаевич. Тот тип умер. Давно. Там. А здесь его не было. Никогда! — я натурально схватился за голову. — Чего, блин, я делаю⁈

Вот именно! — согласилась та Кайа и выглядела при этом более чем довольной. — Прислушайся к словам господина Горчакова, уж он-то точно в любви понимает поболее твоего. Подумай об Ие, если, как говоришь, так уж любишь ее! Скажи ей, пока ее жизнь не полетела под откос. Пока ты сам ей ее не испортил…

И скажу!

Да, и скажи!

— Кайа? — голос Ии вернул меня в реальность.

Я встал со стула и, дважды обойдя кругом небольшой чайный стол, уселся вновь.

— Кайа, ты выглядишь так, словно бы собираешься сказать мне что-то очень важное… Погоди, я заварю нам чай! — серьезным тоном произнесла она, а затем встала и прошла в соседнее помещение, в небольшую кухню.

Она нарочно дала мне возможность подумать над словами, которые скажу. Умненькая девчонка…

Через несколько минут.

Поставив на стол две чашки, «подруга Ия» разлила в них чай из чайничка.

— Если ты хотела сказать, что мне не стоит ожидать твоих шестнадцати, а еще лучше держаться от тебя подальше, то я, помнится, уже давала свой ответ. — произнесла она, усевшись за стол. — Нет, я этого не желаю! Я уважаю и принимаю твой обет! Я буду ждать!

— Нет. Не совсем… — я запнулся и стал раскачиваться взад-вперед, говорить на эту тему совершенно не хотелось, но… — Ия, пожалуйста, скажи, кто я для тебя?

— Лучшая и единственная подруга! — без раздумий ответила она. — Любимая подруга!

— Любимая подруга… — как попугай повторил я, а затем отхлебнул чайку.

Только давай обойдемся без стариковских нравоучений, ладно⁈ — поморщилась та Кайа, вновь вставшая перед глазами. — Я знаю, старикан, ты в состоянии объясниться со своей подружкой иначе! Нормально! Сделай это!

Я не старикан! Мне тридцать восемь лет всего! Было. Там…

Та Кайа откровенно заржала.

Старикан! Старикан! Старикан! Пошлый трусливый старикан, половину той жизни шлявшийся по проституткам! Мерзкий старикашка, заполучивший мое тело и волочащийся теперь за «юбкой»-малолеткой! Знаешь, ты отвратительный!

Отвали! Твой Консультант всего на восемь лет моложе того меня, а против его «волочения» за нами ты, кажется, совсем не возражаешь. Любишь юношей постарше, да⁈

Пошел к черту, козел старый!

Та Кайа, надувшись как мышь на крупу, исчезла.

Извини, не хотел тебя обидеть…

Тогда скажи ей! Только не так, чтобы она потом в «петлю» полезла!

— Ия. Я тебя люблю. И очень ценю. А поэтому скажу прямо…и если вдруг мои слова покажутся тебе обидными…прости меня, пожалуйста, ведь я не желаю…

Повисла пауза.

— Слишком долгое вступление, Кайа. — слегка охрипшим голосом произнесла Ия, когда пауза затянулась.

— Я не желаю занимать твое сердце все целиком… — произнес я, и Ия, взявшая чашку, дернулась, едва не пролив чай, у нее задрожали губы. — Не могу, не хочу и не стану этого делать! Это неправильно…

Ия, у которой глаза сейчас оказались на «мокром месте», долго, минут, наверное, несколько, молча разглядывала мое лицо.

— Но почему⁈ — она чуть взвизгнула.

— Я, кажется, поняла причину… — произнес я.

Встав из-за стола, я снял с себя кофточку пижамы и бросил ее на стул. Вслед за ней отправился и бюстгальтер.

— Вот поэтому! — произнес я, оставшись перед «подругой Ией» с голым торсом. — Я часто ловлю тебя на том, что ты обращаешься ко мне, используя при этом мужской род. В твоих фантазиях Кайа…я…юноша, ведь так?

Ия, снова присев на стул и опустив голову, прикрыла лицо ладошками.

Неужели я спорол чушь, и она сейчас заржет? — по моей спине пробежал неприятный холодок.

Однако…

…убрав ее руки от ее же лица, увидел, что она не смеется…

…она рыдает.

— Но я не юноша. Не в этот раз. И именно поэтому я категорически против того, чтобы полностью занимать собой твое сердце. И по этой же причине не стану полностью отдавать тебе и свое. — произнес я, одеваясь. — Размышляя о тебе, я поняла одну штуку. Поняла ее только вот прямо сейчас, честно говоря…

— Какую штуку? — тихонько спросила она, вытирая ладошками слезы.

— Целовать тебя, ну и проделывать все прочее тоже, уверена, будет очень приятно…

Услышав мои слова, Ия покраснела как помидорка, но не отвернулась.

— …однако, без всего этого я вполне смогу обойтись. Знаешь, я, вообще-то, никогда не верила в возможность платонической любви. Никогда, до тех пор, пока ты не показала мне, что она реально существует. Ни единого мужчину я никогда не сумею любить такой любовью, а вот тебя — да. Ты моя скво, и тебя от себя я уже никогда не отпущу ни за какие коврижки. И именно потому, что ты поистине дорога мне, я не стану потакать твоим фантазиям, которые наверняка обернутся для тебя же социальной катастрофой.

Ия, встав со стула, взяла меня за руку и, доведя до кровати, слегка толкнула, заставив сесть, а затем уселась на мои колени, лицом к моему лицу.

— Ты жуткая… Ты иногда пугаешь меня… Ты словно бы видишь меня насквозь… — прошептала она, положив голову на мое плечо. — Кайа, каждый раз приходящая мне на помощь в самой, казалось бы, безнадежной ситуации…в моих фантазиях ты, и правда, юноша…и победить это, мне кажется, будет непросто. Если, вообще, возможно…

— Ты сильная, Ия! Тебе по силам одолеть этот морок. — я провел рукой по ее волнистым золотистым волосам.

— Я постараюсь, хотя и не уверена, что у меня получится, но… Когда я тебя слушаю, мне почему-то кажется, что со мной разговаривает не барышня, которая моложе меня годами, и даже не юноша, а взрослый мужчина… — пожаловалась она.

— У меня…было трудное детство!

— А ведь я надеялась, что с разрывом твоей помолвки… — она уткнулась носом в мое плечо. — Прости, пожалуйста!

— Разрыв моей помолвки мог обернуться концом наших отношений. И еще может, кстати…

— Я понимаю… Можно я пойду к себе? Мне хочется сейчас побыть одной… Пожалуйста… — произнесла она, подняв голову с моего плеча.

— Да, конечно. — не став более удерживать ее, согласился я.

— Спокойной ночи, Кайа. — произнесла она и, поцеловав меня в щеку, встала с моих колен, после чего, не оглядываясь, вышла из номера.

Такие дела! — подумал я, а затем рухнул на кровать.

Глава 107

16 января, Санкт-Петербург, около полудня.

— Не считай ворон! — велел мне идущий рядом дядя. — И не сбивайся с шага!

— Задумалась. — односложно ответил ему, опустив взгляд на асфальт и восстанавливая темп ходьбы.

На сегодняшнем, впечатляющем своими масштабами траурном шествии, начавшемся от главной резиденции царской Семьи и имеющем конечной остановкой Петропавловский собор, Филатовых, вместо тяжелораненого приемного папаши и находящейся в положении матушки, представляет один из немногих уцелевших законных братьев Игоря, Олег, вместе с супругой. Ну и я, в роли «технического» наследника.

— Уже почти пришли! — подбодрил меня Олег, очевидно решивший, будто бы я уже здорово устал.

Но нет, я не устал, ибо продолжительность пешего маршрута, которым движется процессия, не представляет какой-либо сложности для моего весьма сильного по девичьим меркам тела, однако…

С самого мгновения сегодняшнего пробуждения я в полнейшем ментальном беспорядке от непроходящего предчувствия близкой беды, которое к этому моменту лишь усилилось, вследствие чего на чем-то сфокусироваться и более-менее здраво мыслить получается с изрядным трудом.

Зажмурился на мгновение, а затем, подняв взор от асфальта, поглядел вперед.

И правда, уже почти пришли, ибо прямо сейчас, находящийся фактически в самой «голове» процессии катафалк с гробом убитого царевича Александра, запряженный четверкой прекрасных коней, заезжает на Иоанновский мост.

Я взял дядю под руку. Взял, дабы «если вдруг что», не свалиться наземь прямо на глазах у изумленной публики, ибо ощущение тревоги столь сильно, что практически лишает чувств, и это не фигура речи.

Однако, тревога не единственное, что выводит меня теперь из равновесия…

Более всего на свете мне сейчас хочется закрыть ладонями уши, чтобы не слышать звуков скорби, издаваемых невообразимыми ордами, толпящимися на всем пути следования процессии.

Заорать, чтобы заткнулись на хрен! И отвернули прочь от меня свои полные уныния рожи!

Все, кроме, пожалуй, Ии, которая, вместе со своим сопровождающим, присланным ее Семьей, находится сейчас где-то в толпе.

Лишь колокольный звон, разносящийся по всему Петербургу (сейчас звонят колокола всех церквей Империи), да пушечная канонада, начавшаяся сразу, едва только процессия пришла в движение, хоть как-то разбавляют этот ужас.

Доводилось ли мне когда-нибудь видеть столько народа? Нет, вряд ли. Вернее, не вряд ли, а совершенно точно не доводилось! Царскую Семью подданные российской короны искренне уважают и очень любят, так что скорбь собравшихся горожан и гостей столицы самая что ни на есть всамделишная.

Я огляделся по сторонам, и взгляд мой зацепился за последний этаж одного из трехэтажных зданий. Вернее, за те две пары снайперов, которые дежурят на крыше.

Спокойствие, Кайа, только спокойствие! Ты же помнишь, к чему там в итоге привела Дмитрия Николаевича жизнь в извечном страхе? Тут подобного нам с тобой необходимо избежать или как минимум отсрочить до глубокой старости, ибо здешние практически волшебные пилюли могут и не помочь, если вдруг что. К тому же находясь в плену у страха, ты не только подрываешь свое здоровье, но и лишаешься способности здраво мыслить, а разум — это пока еще единственное наше с тобой настоящее оружие! — велел самому себе я, до боли сжав кулачек и сделав несколько глубоких вдохов. — Посмотри, с нами же шествует вся многочисленная императорская родня! Вон они, впереди, следуют прямо за катафалком. Все, кроме Государя, лично возглавляющего шествие в общем, и колонну в сотню золотопогонников, движущихся вокруг и впереди катафалка, в частности. Ну и, принцессы по своему малолетству также не участвуют в траурной церемонии.

Причем не только российская императорская Семья!

Китайский император тоже с нами! Он и его императрица (внезапно оказавшейся родом из России!) сочли необходимым прибыть в Петербург, дабы лично почтить память наследника российского престола.

Бывшего теперь уже наследника…

А за венценосными особами следуют знатнейшие иностранные родственники царской Семьи, а также специальные посланники иных держав, вслед за которыми идем уже и мы, члены «знатных» Семейств, особо приближенных ко Двору (даже представить сложно, сколько «знатных» отдало бы практически все то, что имеют, лишь бы оказаться сейчас среди шествующих!). А за нами и духовенство, замыкающее процессию.

Успокойся, Кайа, просто шагай себе вперед! В этот день либо произойдет нечто поистине ужасное, на что ты при всем желании повлиять никак не сможешь…

Мне вспомнились опасения насчет дирижабля, который могли начинить взрывчаткой, однако сегодня я не увидел над городом ни единого подобного летательного аппарата.

…либо не произойдет ровным счетом ничего!

И ставлю рубль на второе.

Так что, не тревожься, все будет хорошо!

И самовнушение, как всегда, сработало прекрасно. Сердцебиение устаканилось, а разум мой вернулся к относительному порядку.

Однако, что-то уже произошло, что-то определенно произошло! Ибо в самом начале сегодняшних траурных мероприятий, дядя с явным удивлением рассматривал собравшихся «знатных», выискивая, очевидно, тех, кто обязан был быть, но, видимо, отсутствовал. И на мой вопрос: «кого-то нет?», он, не глядя на меня, ответил весьма пространно: «кого-то нет, да, а кто-то есть».

«Кто-то есть» — это что, те, кого здесь и сейчас быть не должно?

Олег, однако, не счел нужным ответить на этот вопрос, велев мне помолчать.

— Ну, вот мы и пришли. — шепнул дядя в тот миг, когда катафалк въехал на территорию Петропавловского собора.

— Да. — согласился с ним, однако мой ответ «утонул» в реве очередного пушечного залпа.

Санкт-Петербург, Заячий остров, Петропавловский собор, после церемонии отпевания.

— Поставь ее уже! — шепнула мне на ухо матушка, объявившаяся в соборе перед самым началом отпевания. — Поторопись, скоро уже подойдет наша очередь прощаться с Его Императорским Высочеством! Мы не должны задерживать всех прочих!

— Да. — ответил я, «отвиснув» и убрав наконец взор от саркофага Петра Первого, и затем поставил свечу, вовсю заливающую воском мои пальцы, в подсвечник, после чего направился за матушкой, встав за ней в общую очередь.

— Это последнее мероприятие на сегодня, которое ты обязана посетить. — шепотом напомнила она. — Потерпеть осталось недолго, скоро уже поедешь обратно в «L’étoile du nord».

Я кивнул.

Некоторое время спустя.

Передав свой «поминальный куст» (данный атрибут гражданского поминовения был заранее доставлен в собор, для каждого из участников) специально приставленному для этого служащему, я подошел к гробу, в котором покоится бальзамированное тело царского сына. Возле гроба несут караул двое гвардейцев. И будут нести его впредь, посменно, все те сорок дней, которые Его Императорское Высочество проведет здесь, дабы все желающие, вне зависимости от своего сословия, смогли бы проститься с ним. После чего великий князь будет захоронен здесь же, на территории Петропавловского собора, однако в другом здании, служащем усыпальницей его императорской Семьи.

Я вгляделся в лицо покойного юноши и…

Почувствовал облегчение, прямо как тогда, на похоронах родного папаши Кайи.

Для меня не так уж и важно, кто и по какой в действительности причине умертвил царевича Александра. Важно лишь то, что отныне у меня на одного могущественнейшего недоброжелателя меньше.

И если его убийство — не «бытовуха», а так оно скорее всего и есть, то те, кто провернули это, уже устроили государственный переворот, ведь он был объявленным наследником своего отца, и, соответственно, должен был стать следующим русским царем. Теперь по идее наследником объявят Алексея, но…

Возможны варианты, ведь несмотря на изрядную патриархальность государства, лицо женского пола, согласно установленным правилам престолонаследия (я изучил этот вопрос), при определенных обстоятельствах вполне может занять российский престол.

У Государыни, помимо оставшегося сына, Алексея, имеется дочь, великая княжна Мария.

И у царской любовницы есть две дочери.

Так что, да, возможны варианты и «определенные обстоятельства», особенно если причина гибели царевича, и, в самом деле, не «бытовуха»…

— Кайа! — шепнула матушка, выводя меня из прострации.

— Прощайте Ваше Императорское Высочество! — громко и четко произнес я, склонив голову, после чего отошел от гроба, давая матушке в последний раз предстать перед этим царским сыном.

Встав возле того подсвечника, в который до этого поставил свечу «за упокой» Александра, я поймал на себе взгляд все еще присутствующей в соборе Государыни (сам Государь и дама Кристина уже покинули его). Хотя более чем на каких-то пару мгновений она его на мне не задержала, и это логично, ведь моя репутация в данный момент…да нет у меня уже никакой репутации! А в этом сословии, если нет репутации — нет и человека. И сегодня большинство встреченных мною «знатных» ясно дали это понять, делая вид, будто бы никакой Кайи и нет вовсе (например, присутствующая здесь Чудо, видевшая меня, но сделавшая вид, будто бы не заметила), обращаясь лишь к тетушке с дядюшкой.

И к матушке.

Удивительно, что Государыня вообще соизволила обратить на меня свое внимание теперь, когда оборвалась ниточка помолвки, связывающая меня с Блумфельдтами (и, стало быть, с ней тоже). Как удивительно и то, что приемные родители все-таки настояли на моем личном присутствии на этом мероприятие. Этакая демонстрация всем, что ли. Семья, мол, не отказывается от этой дочери…

Как бы там ни было, но лицо Государыни скрыто от всех черной вуалью, так что осталось неведомым, какие эмоции она испытала при взгляде на меня.

Однако я ошибся. Ошибся, думая, что сегодняшний день станет днем примирения между Государем и Государыней. По какой-то неизвестной мне причине этого не произошло. Даже напротив, мне показалось, что разлом, разделяющий их, стал еще шире. Никаких публичных ссор или демонстраций пренебрежения, конечно, но…

Интересно все-таки, почему так произошло?

— Кайа… — начала было подошедшая маман, однако была перебита.

— Мадам Филатова, барышня. — услышали мы позади себя негромкий мужской голос.

К нам подошел один из золотопогонников.

— Я прошу прощения, если вдруг потревожил вас, но…

— Нет, не потревожили, Михаил. — также шепотом ответила обернувшаяся матушка, слегка взмахнув рукой. — Что Государь велел передать мне?

Матушка, переведя на меня взор, слегка дернула головой, мол, отойди в сторонку, приватная беседа намечается, однако…

— Не вам. — ответил ей Михаил, а затем обратился ко мне. — Кайа Игоревна, барышня Филатова, сегодняшним вечером, к одиннадцати часам, вы приглашены посетить Зимний дворец. Его Императорское Величество желает видеть вас.

Услышав его слова, по моему позвоночнику пробежал электрический разряд, едва не заставивший выгнуться дугой, а на сетчатке вспыхнули зеленые адреналиновые кляксы.

Государев приказ. Мне…

Отказаться от подобного приглашения невозможно, а спрашивать: «зачем?» — бессмысленно.

Убрав руки за спину и помяв моментально пересохшие и зачесавшиеся ладошки, я поинтересовался, не глядя на офицера:

— Меня одну?

— Да, барышня. — подтвердил он. — Вас одну.

Матушка удивленно приподняла бровь. Или же это для нее и впрямь стало неожиданностью, или…

Для чего Государь вызвал меня «на ковер» поздним вечером такого дня, да еще и без сопровождения приемных родителей или иных родственников?

«Снять напряжение» этого дня при помощи моей Кайи? Не то, чтобы это было невозможным в принципе, в конце концов, он — лицо мужского пола, а Кайа — женского. То есть, чисто гипотетически подобное возможно, особенно учитывая тот факт, что репутация у Кайи уничтожена и «хуже уже не будет»…

Однако, вероятность чего-то подобного в расчет можно даже не принимать, ведь Кайа же не героиня какого-нибудь женского любовного романчика для скучающих домохозяек.

Возможно ли, что Государю каким-то образом стало известно о моей роли в той железнодорожной катастрофе и он, прежде чем отправить на виселицу, решил лично задать мне «несколько вопросов»?

Сердце пошло в пляс.

Успокойся, Кайа! Зачем бы ему устраивать подобное прямо сегодня? Незачем…

— Пожалуйста, передайте Его Императорскому Величеству мою благодарность за приглашение, к одиннадцати вечера я буду в Зимнем дворце! — в моем голосе не было ни капли волнения.

Услышав мой чересчур уж спокойный ответ, золотопогонник на мгновение задержал на мне взгляд, а затем откланялся.

— Это был адъютант Государя? — поинтересовался я, глядя тому вслед.

— Именно он. — ответила матушка.

— Зачем я… — начал было, но…

— Мы — люди дворянского сословия. Какая разница, зачем? Мы всегда в Его распоряжении, чего бы Он ни потребовал. — шепотом перебила меня матушка. — Идем!

Взяв меня за руку, она пошла в сторону выхода. Дядя и тетя, видевшие, что государев адъютант о чем-то сообщил лично мне, сделали вид, будто бы ничего не произошло и молча двинулись вслед за нами.

А едва я оказался в дверях собора, как мое сердце вновь очутилось где-то в районе пяток…

Он!

Из памяти тут же всплыл тот вечер. Железнодорожный узел. И оклик: «Барышня!» от офицера, державшего на поводке служебную собаку и спешившего ко мне.

Нет сомнений, что этот молодой мужчина (одетый в парадный армейский мундир), сопровождающий «знатного» старика, и есть тот самый младший офицер, повстречавшийся тогда на моем пути.

Несмотря на внутреннюю панику, моментально меня охватившую, на моем лице не дрогнул ни единый мускул, и я прошел мимо двоих этих мужчин, любезно уступивших нам дорогу.

Узнал ли он меня? Очень даже возможно, учитывая, что этот тип слегка дернулся при взгляде на меня, однако оборачиваться я, естественно, не стал.

Что сегодня за день такой⁈ Не зря, оказывается, ощущение тревоги одолевало меня аж с самого утра…

В этот миг мой взгляд скользнул по группе мужчин, стоящих чуть в отдалении от входа. Меня заинтересовал лишь один из этой троицы, длинный и худощавый тип, имеющий явно армейскую выправку, однако по какой-то нелепой случайности носящий на голове, вместо положенной, таким как он, военной фуражки, красную шапочку, как у кардиналов, и костюм на нем вполне в стиле католического духовенства.

На физиономии этого человека, до этого спокойно беседовавшего с двумя другими (с типом, одетым по гражданке, а также с православным священником), проявилось выражение чего-то среднего между крайним раздражением и откровенной ненавистью, едва он заметил нас обеих, причем явно узнал, хотя мы и незнакомы (по крайней мере, со мной он незнаком точно)! Однако, разглядывал он нас лишь несколько секунд, отвернувшись затем и продолжив свою беседу.

От этого его взгляда у меня ёкнуло сердце. А ему то, что я сделал⁈

— Ты знаешь, кто этот человек? — спросил я шепотом, мотнув головой в сторону троицы. — Тот, который в красной шапочке.

— Его Высокопреосвященство, кардинал Анджелло Бертоне, посланник Ватикана. — не поворачивая головы, ответила матушка.

— Мне показалось, что он почему-то не очень любит нас обеих. — произнес я, оглянувшись на этого посланника.

— У государства Российского нет вечных врагов и вечных друзей, кроме одного. Нашего извечного противника. Ватикана. Их многовековая сверхзадача — заставить Россию принять церковную унию, то есть привести русских людей под власть Папы. — шепотом произнесла она. — И да, ты верно подметила, Его Высокопреосвященству мы сильно не по душе. Наша Семья в общем, я имею в виду. Как и все прочие Семьи, служащие на благо России.

Санкт-Петербург, стоянка для гостей возле Зимнего дворца, вечер.

— Вот мы и приехали. — констатировала тетя, когда наш авто остановился на одной из гостевых стоянок перед территорией главной резиденции царской Семьи.

— Да. — односложно ответил я, вставая из кресла.

Мне бы очень хотелось, чтобы поездка от гостиницы до этого дворца длилась вечность.

Мне не хочется представать сегодня перед царем, но…

У меня было время поспать и привести в состояние покоя свои чувства и эмоции. Сердце мое в эту секунду бьется ровно, так, словно бы мне вскоре предстоит обыкновенная экскурсия.

— Барышня… — пожилой водитель, седой как лунь, встав с другой стороны от охранника, подал мне руку, помогая выйти из салона, — вы, как всегда, выглядите просто чудесно.

— Спасибо, Владимир Ильич. — поблагодарил я этого тезку самого известного там революционера, а затем мне вспомнилось (недавно ненароком подслушал разговор прислуги) о том, что он вроде бы увольняется.

— Я слышала, будто бы вы нас покидаете, это правда? — поинтересовался у него, отойдя в сторонку, чтобы позволить выйти Миле.

— Я выхожу в отставку, это правда. Сегодня моя последняя смена. — ответил он. — Профессия шофера требует крепкого здоровья и многих сил, а у меня не осталось ни того ни другого, ведь я-то уже почти что сорок лет у вашей Семьи в шоферах служу. Пора бы и честь знать. Поеду теперь, вот, в деревню, к дочери.

Он развел руками, виновато улыбнувшись.

— Что ж, очень жаль, вы великолепный водитель. — честно признал я, ибо несмотря на то, что этот человек нечасто бывал моим водителем, но управляет транспортным средством он исключительно профессионально. — Желаю вам насладиться заслуженным отдыхом.

Глава 108

Около минуты спустя.

Наш авто отъехал от парковки, ибо стоянка здесь сегодня запрещена, а мы с тетушкой, в сопровождении двоих Семейных охранников, пошли к входу на дворцовую территорию, там нас уже дожидался провожатый из дворца.

На территории Зимнего дворца.

Оставив охранников ожидать в специально обустроенном для этого строении, мы направились за немногословным провожатым. Впрочем, немногословны были все из нашего трио, идущего по слегка припорошенной снегом дорожке, ведущей к одному из входов (не к главному) этого «логова Драконов». Молчит даже обычно разговорчивая тетушка, крепко схватив меня за руку, ибо вряд ли подобное приглашение сулит нечто хорошее…

Вот я и добрался до той «главы» своей «истории», когда мне предстоит встреча один на один (наверное) с «главным драконом». — подумал я, глядя на громаду дворца и ощущая внутреннее спокойствие, что неплохо.

«Государь никогда не общается лично с теми, кому подписывает смертный приговор». — вспомнились мне слова матушки, проводившей меня до авто.

«Может, и нет, но мне вскоре предстоит прогуляться по „минному полю“». — ответил тогда ей.

«Хорошее сравнение». — согласилась она. — «Да, предстоит, пожалуй».

Зимний дворец.

Жаль, что тетушки сейчас со мной нет. — подумал я, стоя перед закрытыми дверями и ожидая, когда обо мне доложат царю и он соизволит принять меня. — Но Государь велел явиться мне одному…

Я взглянул на себя в ростовое зеркало и остался доволен увиденным.

Черная юбка практически до щиколоток, черная же женская рубашка с «правильным» воротником, на каждом уголке которого вышит Семейный герб, и с «правильным» галстуком того же цвета. Поверх рубашки — пиджачок, также черный и имеющий, как и рубашка, вышитые серебряной нитью Семейные гербы на лацканах. А на контрасте с черным одеянием — зажим для галстука, выполненный в виде золоченого пера, а также «водопад» прекрасных густых и длинных рыжих волос, «разлившийся» из высокого «хвоста» и, при помощи мастерски нанесенной косметики, кажущиеся поистине огромными, зеленые глаза, дополняют которые изумрудные серьги.

Моя Кайа выглядит прекрасно (а будь она еще на пару-тройку лет постарше, особенно ее физиономия, так и вообще…) и очень достойно, прямо как капитан, чей корабль вот-вот отправится на дно…

Созерцания себя любимого прервал царский адъютант.

— Барышня Филатова, Его Императорское Величество, Федор Иванович, приглашает вас! — произнес он и открыл передо мной дверь.

Ну вот, кажется, и настал «час икс»…

— Спасибо. — поблагодарил адъютанта, а затем…

Сделав глубокий вдох, я шагнул внутрь.

Внутри.

Первым, что бросилось в глаза — меня принимают не в кабинете.

Я оказался в довольно внушительном по размерам помещении c небольшой верандой, не отгороженной дверьми и застекленной высоченными арочными окнами, обстановку которого составляют несколько античных фигур на постаментах, круглый стол со стульями, да небольшая скамейка с мягким на вид темно-синим тканым сидением возле одной из стен.

Приятное местечко, чтобы в погожий летний денек позавтракать или ближе к вечеру пополдничать.

Или принять кого-нибудь неофициальным образом.

Государь, одетый в вельветовую рубашку темно-синего цвета и подобные же брюки, сидит за столом из природного камня и что-то от руки записывает в блокнот.

— Добрый вечер, Ваше Императорское Величество.

Я поздоровался, встав в паре шагов от стола, на котором расположились: кофейник; чашка с блюдцем; маленькие песочные часы; часы обычные настольные, декоративные; два томика имперского Уголовного уложения, а также упомянутый уже блокнот.

Государь, однако, на мое приветствие не ответил.

Он, закрыв блокнот и отложив его в сторонку, принялся молча рассматривать меня.

Судя по мешкам под глазами и «теням», гуляющим по его лицу, он уже давненько не спал и очень сильно не в духе.

И совершенно точно, что он велел мне явиться (да еще и одному!) не затем, чтобы решать мои проблемы, вызванные сорвавшейся помолвкой.

Какой же все-таки неудачный момент для аудиенции.

Однако…

— Здравствуй и ты, барышня. — он соизволил, наконец, ответить на мое приветствие, а затем откинулся на спинку стула, закинув ногу на ногу.

Выражение его лица изменилось, став нейтральным и даже самую чуточку приветливым, а все «тени» исчезли без следа.

Тот факт, что он обратился ко мне на «ты», хотя этикет предписывает обращение на «вы» (даже с обслугой здесь на «вы» — это хороший тон), может означать что угодно, но только не нейтральность предстоящего диалога.

Мне вдруг вспомнились некоторые из книг отечественных авторов в жанре «фэнтези», которые там я любил почитывать на досуге, чьи главные герои при встрече с правителем частенько дерзили и «ставили» того «на место». Взять бы их сейчас самих, авторов этих, да поставить рядом со мной и пускай бы провели мастер-класс по дерзкому диалогу с крайне недовольным ими императором!

Впрочем, «фэнтези» есть «фэнтези»…

— Кто, по-твоему, я такой, барышня? — поинтересовался он.

— Вы…

Далее я без запинки назвал полный титул Государя, с перечислением всех земель, подвластных ему. Вернее, почти что «с перечислением», ибо где-то на середине моего монолога он вскинул руку, приказывая замолчать, и я замолчал.

— А если короче, барышня Филатова? — раздраженно поинтересовался он.

— Вы… — начал я, глядя в пол, и продолжил после некоторой паузы. — Вы тот, кому подвластно карать и миловать любого живущего в России человека.

— Слишком много пафоса, хотя ладно, пусть будет так. — произнес он, а затем, облокотившись на стол, подался вперед. — Ну а ты? Кто ты такая…

От его тона (ему даже не пришлось повышать голоса) мое сердце ушло в пятки.

— …чтобы вместо меня казнить моих подданных?

На сетчатке вновь вспыхнули зеленые адреналиновые кляксы!

— Я… — облизнув губы, начал я, лихорадочно соображая, что же ответить (хуже всего то, что я заранее не знал, хотя бы приблизительно, о чем пойдет речь!). — Мне очень жаль, что я оказалась вынуждена стрелять в барышню Вениаминову…

— Нет, я не ее имею в виду. — совершенно спокойным тоном прервал меня царь. — Не ее, а вот это…

Государь отдал короткую голосовую команду и стена позади меня, оказавшаяся громадным дисплеем, начала демонстрировать старый дом на окраине одной из деревень в Московской губернии, а также предателя Лискина, его несчастную супругу и меня, помимо прочих…

По моему позвоночнику пронесся электрический разряд, на мгновение-другое лишивший возможности дышать!

«Есть мнение, что в следующий раз, когда „одна барышня“ решит отколоть очередной номер, ей не следует выпускать из виду того факта, что весьма пристально бдят не только за ней, но также и за бдящими за ней…». — мне вспомнились слова Ядвиги.

И правда, об этом следует всегда помнить, вот только, похоже, уже поздно…

— Виртуальная запись не подделка? Ты действительно была там и тогда? — все тем же спокойным тоном поинтересовался он.

Я перевел взгляд с дисплея на пол.

Неважно сейчас, откуда у него эта запись.

— Нет, Ваше Императорское Величество… — ощущая, с какой бешеной скоростью колотится мое сердце, сумев, однако, не покраснеть и не побелеть, ровным тоном ответил я, все также не глядя на него.

— Смотри на меня, когда я с тобой говорю! — Государь повысил голос, а затем, успокоившись, уточнил. — То есть, на записи все-таки не ты?

Признавать подобное перед этим человеком не хочется категорически, но есть уверенность, что если сейчас совру, то последствия для меня окажутся гораздо тяжелее.

— Я. Там. Есть. — раздельно произнес я, ощущая, будто бы натурально подписываю собственный приговор.

— Так, значит, все-таки ты… — произнес царь, а затем, активировав некое невидимое мне переговорное устройство, произнес несколько негромких слов.

Где-то на минуту в помещении установилась тишина, а затем явился царский адъютант, принесший чайничек и заменивший, стоящую перед царем кофейную чашку на чайную.

— Благодарю. — произнес царь, а адъютант, забравший еще и кофейник, направился на выход.

— Двадцать лет, Кайа… — сказал он, наливая себе чай. — Двадцать лет каторги за тот кошмар, что ты там устроила…

Небрежным движением он толкнул томики Уголовного уложения в мою сторону.

Мои руки начали заметно дрожать, а зубы, если бы крепко их не сжал, отбивали бы сейчас чечетку.

Вновь вернувшийся в десятикратной силе ужас, который преследовал меня годами там, принялся разлагать мой разум.

— …без права на замужество и рождение детей. А от виселицы тебя спасает только то, что… этот…

Государь произнес «этот» с заметным отвращением.

— …сам ее убил. Но, даже так, когда окончится срок твоего наказания, если, конечно, к тому моменту все еще будешь жива, ты уже станешь разбитой старухой от той тяжкой жизни, которой живут каторжане. И от всего этого великолепия…

Он указал на меня рукой, сверху вниз.

— …не останется ни-че-го.

Если этот разговор происходит наяву…

Убрав руки за спину, я ущипнул себя. Больно!

…значит, Государь желает склонить меня к чему-то.

«Государь никогда не общается с теми, кому подписывает смертный приговор». — вновь вспомнились мне слова матушки, сказанные ею перед моим отъездом сюда. — А двадцатилетняя каторга — это суть есть смертный приговор для юной барышни.

Осознав это, я почувствовал, как сердцебиение постепенно (очень постепенно!) возвращается в норму.

Я начал успокаиваться внутренне.

Император смотрит на меня, ну а я, глядя на свои туфли, молчу.

Сделав несколько глотков, он поставил чашку на блюдце и задал вопрос, на который знал ответ:

— Зачем же ты так поступила?

— Только. Затем. Чтобы. Мой. Приемный. Отец. Не. Оказался. На. Виселице. — из-за все еще продолжающегося волнения говорить внятно оказалось сложно, так что я произнес это отдельными словами.

— А ведь он вполне мог там оказаться… Своей волей я могу уменьшить твое будущее наказание во много раз, если…

Я поднял на него свой взор и, когда пауза затянулась, уточнил:

— Если?

— Если прямо сейчас поклянешься мне, что, вернись ты туда и в тот миг… — он кивнул на дисплей, а затем повысил голос, — то всего этого не произошло бы!

Я уставился на статую, позади него.

Вот я и ступил на «минное поле»…

Естественно, что ему совершенно неинтересно знать, как бы я поступил, если было бы возможным отмотать все «взад».

Да и меру наказания определяет суд, а не Государь, который лично может только помиловать.

Он спрашивает о другом.

Отказаться от своего деяния, для Кайи равно отправить приемного отца на виселицу.

Готова ли ты, Кайа, ради смягчения своего наказания, отправить приемного папашу на виселицу? Вот в этом вопрос.

Делай свой очередной уже выбор, Кайа, ибо не делать нельзя!

— Нет, Ваше Императорское Величество! — я встал практически по стойке смирно и голос мой звучал твердо. — Тогда я сделала то, что должна была сделать! И если бы пришлось это повторить — повторила бы! А теперь пусть будет то, что будет!

Моя ставка сделана.

На совсем непродолжительное время установилась тишина, а после государь вновь что-то произнес в переговорное устройство, и в помещении снова объявился его адъютант, поставивший на стол еще одну чашку с блюдцем.

— Присаживайтесь, Кайа Игоревна. — велел мне он, когда за адъютантом закрылась дверь.

Я уселся напротив.

Обратился ко мне на «вы» и предложил присесть. Значит, все то, что случилось до этого, было лишь прелюдией к настоящему разговору…

— Я не стану передавать это дело в следствие. — он кивнул на дисплей. — Однако, «как раньше» для вас уже не будет. Налейте себе чай.

И я налил, но сначала, конечно же, Государю.

— Кайа Игоревна, для вас существуют два пути в дальнейшей жизни. И по какому из них пойти, это я оставлю на ваше усмотрение. — произнес он. — Ситуация с вашей помолвкой подразумевает какой бы то ни было счастливый исход лишь в том случае, если я наложу свое вето на ее разрыв. Я могу это сделать, однако не стану. Подобное создаст ненужную сейчас напряженность и судьба всего лишь одного человека, поверьте, не стоит последствий такой напряженности. Вы примете постриг и убудете в один из женских монастырей, по выбору вашей Семьи. Это станет достойным решением вопроса с разрывом помолвки, не создающим ненужной напряженности, а также одним из двух путей, возможных для вас.

У меня зачесались ладошки и пересохло во рту, ибо второй путь — замуж за гидроцефала-простолюдина? Подобное или в монастырь — отличный выбор, что сказать…

Впрочем, конечно же, нет, выбор не таков, иначе никакой аудиенции для меня не было бы в принципе, особенно сейчас.

Государь не спеша пьет чай, глядя на меня. И я тоже пригубил чайку, чересчур уж крепкого на мой вкус, ожидая озвучивания альтернативы монастырю.

— Выбора у вас не было бы вовсе, если бы не одно но. Дама Кристина желает видеть вас подле себя. Если я не ошибаюсь, вы какое-то время провели в ее обществе и оставили о себе очень достойное впечатление.

— Да, Ваше Императорское Величество, мне приходилось бывать в обществе дамы Кристины. — согласился я.

— Вы станете ее ближайшей подручной, хотя и не прислужницей. Формально вы все еще останетесь одной из Филатовых, но по факту будете домочадцем моей зарегистрированной любовницы, проживая подле нас, а, стало быть, и моим домочадцем тоже. И это, в свою очередь, подразумевает верность лишь и только моей Семье, а также своего рода обет молчания, который вы обязаны будете блюсти. Ничто, даже самая, казалось бы, мелочь, касаемая нас, не должна будет утечь от вас к посторонним. Это незыблемое правило, наказание за нарушение которого…

Государь, не закончив фразу, очень выразительно посмотрел на меня.

— Самое суровое. — произнес я, когда пауза затянулась.

Император прикрыл глаза, соглашаясь с моими словами.

Так вот почему Юля, будучи родственницей Филатовых, так себя ведет, откровенно играя против нас. Она не просто подруга Государыни, она занимает при ней ту же позицию, на которой дама Кристина желает видеть меня. То есть, несмотря на родство, она не связана с Филатовыми Семейной солидарностью и ее верность принадлежит исключительно Государыне. Однако, как же тогда быть с ее избиением стариком Блумфельдтом? Впрочем, размышлять об этом сейчас бессмысленно, ибо в каждой избушке свои погремушки, а значит, и не нужно.

— Я… — начал было говорить, но осекся, продолжив затем, когда собрался с мыслями. — Ваше Императорское Величество, я не могу самостоятельно принять подобного решения, ибо принадлежу Семье, а не себе.

— Все верно, сама вы не можете. — согласился Государь, вновь отпив чай. — Однако, согласие Игоря Михайловича, вашего приемного отца, было нами получено. Выбор жизненного пути — штука сложная, тем более что вы будете крайне стеснены во времени.

Государь взял со стола песочные часы.

— Песка здесь ровно на три минуты. — он постучал ногтем по колбе. — И я даю вам ровно эти самые три минуты, чтобы определиться со своим дальнейшим путем. В том случае, если закончится песок, а вы к этому моменту не дадите своего ответа, я буду считать, что вы выбрали монастырь. Время для обдумывания вашего выбора пошло.

Перевернув часы, он поставил их на стол, после чего отвел от меня взор, очевидно, чтобы не смущать.

Дама Кристина желает заполучить меня в свое единоличное распоряжение, и государь, очевидно, решил удовлетворить каприз своей любовницы (интересно, почему все это происходит именно сейчас, вечером такого дня?). Таким образом, выбора то у меня, по сути, и нет, хотя есть его иллюзия.

Нет, у меня отсутствуют даже малейшие сомнения в том, что мою Кайю действительно отправят в монастырь, если я не сделаю сейчас свой выбор или сам же выберу подобный вариант, но…

Государь, по какой-то причине не может или не желает приказать мне прибыть в распоряжение дамы Кристины. Он хочет, чтобы выбор был сделан мною добровольно.

— Монашество — это хороший путь, достойный. — услышал я голос Государя.

Но только не для меня!

— Наверное… — произнес я, глядя на то, как сыпется песок в часах.

Отпущенное мне время, для того чтобы сделать выбор, уже практически иссякло.

Обернувшись, взглянул на дисплей, картинка на котором застыла аккурат на том моменте, когда я предлагал предателю сделать его собственный выбор. Простое совпадение?

— Ваше Императорское Величество, я выбираю второй путь. — дал ответ я, аккурат в тот самый миг, когда сыпались последние песчинки. — Но как же быть с моей репутацией?

— Отныне твоя репутация — это моя забота. — Государь вновь перешел на ты, а затем, встав со стула, поманил меня к себе.

Я подошел и он, взяв меня за плечи, поцеловал, в щеку, дважды, сначала в левую, а затем и в правую.

Я ожидал, что он сейчас скажет нечто пафосное, как в кинофильмах про мафию, а-ля: «добро пожаловать в Семью» или нечто подобное, но…

— Уже очень поздно. — он бросил взгляд на часы. — Не смею более задерживать тебя, Кайа, езжай сейчас домой…

Он назвал меня просто по имени!

— …а через несколько дней ты переедешь к нам.

Вот так вот внезапно, без «предварительных ласк», закончилась одна «глава» моей «истории», и началась другая. Кажется, только что я стал придворным в самом прямом смысле этого термина.

И, похоже, в Москве я теперь не появлюсь довольно долго.

— До свидания, Ваше Императорское Величество…

— Федор Иванович. — перебил меня он.

— Федор Иванович. — повторил за ним я.

— Доброй ночи, Кайа. — ответил он, а затем вызвал своего адъютанта, который сопроводил меня к Миле, находящейся в обществе некой очевидно знакомой ей придворной дамы.

Возле парковки для гостей.

Стоило покинуть дворцовую территорию, как меня одолел отходняк. Началась крупная дрожь, с которой я ничего не смог поделать. Тетка также ощутила ее, но лишь крепче сжала мою руку. Всю дорогу от дворца она молчала и за это я ей очень благодарен, ибо было ощущение, что вот-вот могу сорваться на истерику.

— Ты знала? — шепотом поинтересовался я, имея в виду тот выбор, который мне сегодня пришлось делать, когда мы подходили к ожидающему нас авто.

Тетка глубоко вздохнула, явно настраиваясь на неприятный для себя разговор, однако в этот момент водитель, стоящий спиной к нам и поправляющий дворник лобового стекла, резко развернулся.

Охранник среагировал моментально, встав передо мной и достав оружие, однако все же не успел и тот, кто скрывался внутри салона авто, через открытый дверной проем выстрелил из бесшумного оружия первым, разбив пулей голову моего стража.

В то же самое время «водитель» всадил во второго охранника целую очередь из столь же бесшумного оружия, а затем дал еще одну, в уже раненную и хрипящую тетку.

Все это произошло за какое-то мгновение.

— Вы-ы не-е м-мой ш-шофе-ер… — будучи натурально парализованным от ужаса, констатировал я, глядя на убийцу Милы и охранника во все глаза.

Вместо ответа, он сильно ударил меня в район солнечного сплетения, отчего я едва не лишился сознания, а после закинул в салон, словно тряпичную куклу.

— У твоего шофера, Ведьма, закончилась смена! — с сильным акцентом произнес тот, кто скрывался в салоне, когда я, словно бы вытащенная из аквариума рыба, хватал ртом воздух.

Глава 109

Я в нигде и в ничто. Снова. Прямо как тогда…

Матушка… Лера… «Лекарство», развязывающее язык и низвергающее сознание в пучины ада…

И также, как тогда, «шестеренкам» в моей голове с каждым мгновением «крутиться» становится все сложнее, а значит, сейчас начнется головокружение…

И «лекарство» не подвело!

Я, бешено вращаясь, падаю в бездну, изо всех сил стараясь ухватиться хоть за что-нибудь. Тщетно!

Мой желудок начало выворачивать наизнанку.

Нет! Никуда, конечно же, я не падаю! Это всего лишь наведенная иллюзия! Но, Боже…

Я…

Боже, помоги мне!

*Говорят на польском*

— Приподнимите Ведьму, иначе она сейчас захлебнется рвотой.

Отовсюду и ниоткуда одномоментно донеслось до меня эхо голосов, однако понять значение слов оказалось делом невозможным (хотя слова эти вроде бы и не кажутся столь уж чуждыми).

Я…

Почему-то не получается вспомнить, как меня зовут…

Кто я вообще?

Внезапно головокружение здорово ослабло, практически сойдя на нет, как и безумные рвотные позывы, а «шестеренки» в голове словно бы смазал незримый «механик» и…

В мой разум вылился невероятный по своему масштабу поток мыслеобразов, едва не лишивший меня чувств. Мыслеобразов, принадлежащих…

— Я — Дима. Дмитрий Николаевич Мазовецкий.

…как мужчине…

— Я — Кайа. Кайа Игоревна Филатова.

…так и женщине.

— Не понимаю, кто же я в итоге? Мужчина ли? Женщина ли? Не могу же я быть мужчиной и женщиной одномоментно, так не бывает. И как все-таки меня зовут?

— Марек, что за чертовщину она несет? — эхо вновь донесло до меня тарабарщину на незнакомом языке от теней, что зависли где-то высоко-высоко надо мной.

Хлынул новый поток мыслеобразов.

Мила, моя тетка…

Мои стражи…

Владимир Ильич, мой водитель, который, после сегодняшней смены, должен был выйти в отставку и уехать к дочери в деревню…

— Курва! Ее сердцебиение возвращается в норму! — донеслась тарабарщина от другой тени.

Внезапно все тени исчезли. Вернее, приблизились вплотную. И, конечно же, никакие это не тени! Рядом обнаружились трое, однако отчетливо виден был лишь один из них, тип, напоминающий некоего опереточного злодея (короткий, практически карлик, лысый и в очках). Его освещает лампа, а остальные действительно тени, вернее, стоят в тени.

— Никогда прежде не видел подобной реакции на препарат… — произнес «опереточный злодей». — Он на нее, очевидно, не действует.

— Ведьма! — сплюнув на пол, в сердцах произнес другой.

— Ведьма? — сорвалось это слово с моих пересохших губ.

У меня нет стопроцентной уверенности, но, кажется, именно это слово было сейчас произнесено человеком из тени.

Очень важное слово. Важное, да, но почему?

Ведьма…

«У твоего шофера, Ведьма, закончилась смена!». — яркой вспышкой проявился новый мыслеобраз, вместе с которым по моему позвоночнику пробежал электрический разряд, прогнавший последние наваждения от «лекарства».

— Это вы убили… Милу… Моих стражей… Владимира Ильича… — произнес я вслух.

— Нет, стой! — вновь раздалась тарабарщина и «опереточный злодей» перехватил кулак (как смог⁈), который явно должен был разбить мое лицо. — Не попорти ей лицо, дурак!

Через мгновение меня сильно ударили в живот.

— Все! Довольно! Не то убьешь ее ненароком! Мы еще не добились требуемого и, раз лекарство на нее не действует, то придется пойти иным путем, но, слава Богу, время еще есть… — донеслась до меня очередная тарабарщина, после чего настала тьма.

Кто я…?

Зажиточный дом на хуторе в Витебской губернии, большая кухня-гостиная, много дней спустя, раннее утро.

Высокий и очень крепкий мужчина «за сорок», обладатель шикарной бороды и усов, одетый в старые брезентовые штаны и добротный свитер ручной вязки, пройдя к столу, уселся в резное деревянное кресло, положив на стол рядом с собой небольшой металлический контейнер, напоминающий пенал для карандашей.

*говорят по-польски*

— Стефан! — не оборачиваясь, раздраженно произнесла женщина лет тридцати пяти, стоящая возле плиты.

— Где Феодора и Агнешка? — проигнорировав недовольный тон жены, поинтересовался Стефан, когда, поискав глазами дочерей, обычно стряпающих по утрам (до школы) вместе с матерью, не обнаружил их. — Сегодня выходной, и в школе их быть не должно… А Якуб? Этот лентяй все еще спит?

Сын тоже не обнаружился.

— Нет, Дора и Якуб повезли поросят и цыплят Войцеху, а Ага…я послала ее покормить… эту. — ответила она, ставя на белоснежную скатерть перед мужем можжевеловую подставку, а на нее сковороду с нажористой яичницей. — Погоди, лепешки тоже уже готовы.

— Хорошо. Это хорошо…

Несколькими минутами позже.

— Не делай вид, будто не услышал меня! — разозлилась она, наблюдая за тем, как Стефан макает кусок лепешки в желток. — Сколько еще это может продолжаться⁈

Она перешла на шепот.

— Они здесь уже более месяца! И, что хуже, Ведьма тоже! Ты же знаешь, чья она! И тебе известно, что с нами со всеми будет, если ее родичи прознают, где она! Подумай, наконец, о наших детях и прикопай ее уже в леске! Сколько можно с ней возиться…⁈

Стефан поднял на жену спокойный взгляд, и та моментально замолкла.

— Они пробудут здесь столько, сколько нужно для Замысла, Ева. — произнес он. — Господь защитит всех нас, тебе не нужно волноваться по этому поводу.

Женщина истово перекрестилась.

— Сегодня для них прибыло послание… — продолжил он, кивнув на контейнер, а затем, под внимательным взглядом жены, съел еще часть лепешки с яичницей.

— И что там? — не могла не спросить Ева, хотя и знала, что ответа не получит, ведь контейнер этот могут вскрыть лишь они.

— Думаю, скоро уже все закончится, возможно, даже этой ночью. Они убудут, а Ведьма…ее останков никто и никогда не найдет. Как никто и никогда не узнает, что она когда-то была здесь.

Услышав его слова, Ева прислонилась к стене и крепко зажмурилась.

— Слава Иисусу Христу! — прошептала она. — Все кончилось!

— Навеки слава! — ответил Стефан и, подойдя к жене, поцеловал ее в губы, а затем быстрым шагом вышел из дома.

Большой отдельно стоящий погреб на хуторе в Витебской губернии, примерно в то же время.

*шепот*

Ни на минуту несмолкающий шепот в моей голове. Мужской и женский. И даже вроде бы и не бред вовсе, ибо когда еще прислушивался к голосам, то слышал вполне себе стройные рассказы. Однако то, о чем шептали эти голоса (и продолжают без умолку это делать!), не имеет ко мне, то есть к Дмитрию Мазовецкому и Кайе Филатовой, ровным счетом никакого отношения, а посему обращать внимание на них я перестал вовсе. Со временем.

Шепот стал для меня чем-то вроде радио, включенного «для фона».

Холодно. Похоже, что дрова в печке, которая отапливает мою темницу (в самом прямом смысле этого слова), уже давненько прогорели.

Я, лежа на соломенном матрасе, подтянул колени к груди и с головой укрылся мешковиной, служащей мне одеялом. Сейчас полцарства бы отдал за свою теплую велюровую пижаму…

Впрочем, какая, к черту, пижама, если те скоты не оставили мне даже нижнего белья?

Хочется есть. И пить. Мне теперь постоянно хочется есть и пить, ибо мой суточный паек состоит из небольшой краюхи хлеба да кружки воды. В общем, кормят так, чтобы не сдох раньше времени, но и только.

Однако, суточный ли — этого понять невозможно, ибо содержат меня в каком-то подвальном помещении без окон, тьма в котором рассеивается электрической лампой лишь тогда, когда кому-то от меня вдруг что-нибудь требуется, да еще во время кормежки.

Впрочем, когда еду и питье мне приносит Агнешка, девица примерно одних со мной лет, бывает, что не достается и этой малой толики…

«Ой-ой-ой, какая я неуклюжая!». — обычно так она приговаривала, выливая мою воду мне же на голову, а затем в расстроенных чувствах пинала меня ногами.

Защищаться от нее у меня особенно не получалось, ибо одна моя нога привязана к металлической хреновине, торчащей из стены, да и сил нет.

«Козочкам лучше отдам, а не Ведьме!». — приговаривала она напоследок, ополовинивая (или даже более) мою порцию хлеба.

В этот момент включился свет, больно ударивший по глазам даже сквозь мешковину и прикрытые веки, а затем раздался звук отпираемого замка, прервавший мои размышления, после чего беззвучно отворилась дверь.

Вылезя из-под импровизированного одеяла, щурясь и прикрываясь от лампы предплечьем, я обернулся посмотреть, кто же посетил мою скромную обитель на сей раз.

«Вспомни дерьмо — вот и оно!». — было обычным выражением моей бабушки там, в деревне, когда очередной алкаш «подгребал» к нашему домику, в надежде, что ему нальют.

Агнешка…

На моей физиономии, как (теперь уже) всегда заиграла заискивающая улыбка.

— Я сегодня добрая, Ведьма, можешь посидеть несколько минуток при свете! И протри себя, а то воняешь! — заявила она, ставя рядом с моим матрасом кружку с водой и кладя на нее краюху (не ополовиненную!) хлеба, бросив рядом мокрую тряпку, а затем практически бегом умчалась из помещения, не забыв, однако, запереть на замок дверь.

Кажется, с той стороны двери донесся голос юноши, если, конечно, мне не померещилось. Или я не принял обычный теперь уже «голос в голове» за голос постороннего. Однако, судя по приподнятому настроению этой девицы она, и правда, сейчас тайком встречается с неким юношей. Впрочем, хрен с ее романтическими приключениями, мне бы наконец-то поесть и воды выпить. Да и протереть «лучшие части» своего тела не помешает тоже.

От печи раздался металлический скрежет и глухие удары. Значит, Агнешка вдобавок еще и поленьев накидала туда, а за это я могу простить ей многое.

Даже странно, ибо ненавидит она меня истово. Фанатично. И желает мне скорейшей смерти, совершенно этого не скрывая.

Откинув мешковину, уселся на задницу, и…

Тут же почувствовал резь в животе. И она, резь эта, как и голоса в голове, присутствует теперь в моей жизни постоянно, не концентрируясь, однако, в каком-то одном месте, а «кочуя» по всему животу. Видимо, тот скот, что ударил меня кулаком, нанес какую-то травму.

Выкинув из головы все то, что было связано с неприятными ощущениями, взял трясущимися руками хлеб с водой и принялся трапезничать. Вкусно! А ведь бывали моменты, когда тошнило уже даже от фуа-гра. Зажрался!

Когда это было? Кажется, что в прошлой жизни…

А уж насколько вкусна холодная колодезная вода — это вообще никакими словами не передать…

Так описал бы свою пайку я. Раньше. А теперь…теперь же просто ем и пью, причем «в темпе вальса», чтобы не лишиться и этой малости.

В тот миг, когда ставил пустую уже кружку на пол, мой взгляд упал на локтевое сочленение левой руки, на нежной коже которого остались следы от многочисленных инъекций.

Суки! — прошептал я про себя.

И нет, это не ругательство, простая констатация факта.

Подонки, которые не добились желаемого при помощи «сыворотки правды», испоганили мое прекрасное тело «ангельской пылью»…

Впрочем, у них на меня обширная «программа».

«Ангельская пыль», как в песне «Арии»…

Я крепко зажмурился, впрочем…

Испытал ли я сейчас какие-либо эмоции к тем, кто подсадил мою Кайю «на иглу»?

Нет. Равно как не испытываю более никаких эмоций к чему-либо вообще. Они, эмоции, пали жертвой моей борьбы с «ангельской пылью», но…

Есть и хорошая новость, даже две.

Ну, во-первых, я пока еще жив. Именно что «пока еще», ибо нет сомнений в том, что умертвить меня могут в любую секунду, ведь никто из похитивших и удерживающих меня здесь своих лиц не скрывает. А значит, не может быть и речи, чтобы отпустить меня живым…

А, во-вторых, я победил. Нет, не то развязывающее язык «лекарство», которым они потчевали меня в самом вначале, и к которому у меня определенно выработался своего рода иммунитет после моего первого «знакомства» с ним, устроенного для меня матушкой и Лерой.

Я победил «ангельскую пыль». Вернее, ту совершенно безумную зависимость, неописуемую никакими словами, которую она вызывает после первого же употребления (по крайней мере, так произошло со мной)…

Победил не быстро, хотя я и понятия не имею, сколько времени прошло с тех пор, как меня похитили. Победил не без потерь, в которые можно записать мои эмоции (все вокруг кажется теперь «серым», даже «доза» не вызывает ни-че-го, будто бы это физраствор, и, возможно, таковым и останется до самого конца, когда бы он не наступил) и немалое количество здоровья…

Я оглядел свое в край отощавшее тело. Не жертва концлагеря немецких нацистов, конечно, но выгляжу все равно ужасно, и это еще мне не видна моя физиономия…

Сходив на горшок, то есть на ведро, исполняющее его роль (благо сейчас не приходится этого делать на ощупь), а вернее, практически сползав туда, ибо слабость во всем теле неимоверная, обтерся влажной тряпкой.

Мой взгляд упал на грубый стол и две лавки, также присутствующие в помещении. Я попытался вспомнить, что же именно наговорил на камеру (меня тогда одевали и даже расчесывали), сидя за этим столом.

Из памяти всплыло…

«Зачем ты ездила к царю? Он лично встречался с тобой?». — и именно этот вопрос стал первой и самой глубокой трещиной, надломившей власть «ангельской пыли» надо мной, ибо ответил на него, впервые соврав этим людям, которые более уже не применяли ко мне какого-либо физического насилия, а просто пообещали, что если не стану делать всего того, о чем они меня столь вежливо просят и или стану врать, то следующей «дозы» уже не увижу.

А что такое не получить очередную «дозу» для зависимого от «ангельской пыли»? Это хуже смерти, выражаясь совсем не фигурально! Как миленький сделаешь все, что велят и даже более того!

Но даже так…

«Ничто, даже самая, казалось бы, мелочь, касаемая нас, не должна будет утечь от вас к посторонним». — в тот миг перед моими глазами встал Государь, и это каким-то образом послужило триггером к тому, что подсознание вновь отправило меня в «пионерский лагерь», за старую парту, на которой неизвестный пацан вырезал послание для некоей Светки, сообщая той, что любит ее. Отправило к преподавателю по очень специальной дисциплине, к человеку с казенным выражением лица.

А затем я совершил немыслимое. Я целенаправленно солгал.

«Да, я встречалась с Государем. Он потребовал от меня выйти замуж за родственника Блумфельдтов, инвалида незнатного происхождения».

«А не врешь?». — последовал тогда вопрос, заданный явно «на всякий случай», ибо, глядя тогда на мою физиономию…физиономию человека, готового ради «дозы» сказать и сделать что угодно…никто не сумел бы заподозрить меня во лжи.

«Нет! Я не вру!». — взвизгнул тогда я, неотрывно глядя на шприц, которым дразнил меня «опереточный злодей», солгав вновь.

Его Мареком зовут. Несмотря на свою внешность, он приятный тип, мы с ним даже почти подружились (ни на один из моих вопросов он, правда, ответить не соизволил, более того, запретил вообще задавать какие-либо вопросы). Этнический поляк, как и все прочие здесь, однако мне почему-то кажется, что не местный, не «дорогой россиянин», не подданный Государя, а залетный гастролер из «прекрасного далеко».

Помимо этнической общности, всех людей здесь (а я полагаю, что оказался в некой обособленной деревушке, вроде той, в которой велела мне укрыться матушка, «если вдруг что») объединяет вера. И местных, и похитивших меня боевиков. Религиозный фанатизм, вернее.

Они католики или, может, какие-нибудь протестанты, в подобных материях я не шибко разбираюсь, но точно не православные, ибо крестятся эти «добрые люди» слева направо. Подобное мне довелось увидеть несколько раз в исполнении Агнешки и прочих «местных», которые, помимо боевиков, иной раз приходят в мою скромную обитель, покормить меня, попинать, да заменить «горшок».

Насколько я могу судить, люди здесь, в массе своей, вообще гораздо более религиозны, чем были там, однако, конкретно у этих «персонажей» «чердак» на религиозной почве «уехал», похоже, окончательно. Не исключено также, что я попал в «добрые и заботливые» руки какой-нибудь псевдохристианской деструктивной секты вроде «Свидетелей Иеговы».

И все — от мала до велика в курсе происходящего тут! Я поначалу думал, что Ведьма — обычное прозвище, однако все они, и правда, считают меня настоящей ведьмой, вставшей на пути у некоего «Замысла». И люто ненавидят!

Неясно только, что именно от моей Семьи в итоге нужно подобным религиозным экстремистам, этого рассказать они мне не потрудились.

Перестав пялиться на стол, вернулся на свой матрас и большим пальцем потрогал уже заживший шрам под лопаткой, куда эти «прекрасные люди» зашили некую ампулу. Вероятно, с ядом. И не менее вероятно, что она, ампула, прекратит удерживать свой яд, когда и если я удалюсь от устройства (которым ампулу программировали, будто ключ домофона из того мира), неотличимого внешне от обычного видеофона, на расстояние более, чем некоторое. Ну или просто получив соответствующую команду.

Эта мера наверняка на тот невероятный случай, если меня вдруг попытаются спасти «третьи лица». Насчет же моего самостоятельного побега никто не переживает (хотя и привязали за ногу к стене, на всякий случай), ибо истинный замок, запирающий мою темницу — «ангельская пыль», победить которую человеку невозможно. Было…

Также выяснилось, что это мой новый приятель Марек и его банда ответственны за «угощение» любезной матушки «плодоразрушителем», а также за установку неведомой фигни в мой ВЭМ. Более того, любезный Марек считает, что именно из-за меня их план сорвался и ему очень хочется знать: «Откуда, Ведьма, тебе об этом стало известно?».

И он, приходя ко мне, продолжает спрашивать об этом вновь и вновь. И, как я понял, именно эта тема для него основная, а все остальное — это так, приятный бонус.

И каждый раз он получает от меня один и тот же правдивый ответ: «Сон».

Интересно все же, почему они меня до сих пор не умертвили…?

В этот момент дверь отперли вновь…

Глава 110

В помещение вошли четверо человек, и всех их мне уже доводилось видеть ранее.

Марек, мужчина и женщина, чьи имена мне неизвестны, а также Агнешка, на побледневшей физиономии у которой явственно выступили капли пота.

Агнешка стрелой метнулась ко мне, забрав эмалированную кружку и злобно на меня зыркнув (видимо, застукали за чем-то), а затем помчалась на выход, получив по дороге звонкий подзатыльник от женщины, которая, судя по их внешнему сходству, приходится ей то ли матерью, то ли старшей сестрой.

— Как вижу, Агнешка уже покормила тебя, но и я пришел не с пустыми руками… Хочется? — помахивая запечатанным шприцем, произнес Марек, когда за девицей закрылась дверь.

Пройдя к столу, он произвел уже знакомые мне манипуляции с порошкообразным веществом в результате коих оно обратилось в жидкость, а затем наполнил ею шприц.

— И если да, то тебе сегодня придется хорошенько поработать. — продолжил он. — Время дармовщинки вышло.

— Я сделаю все, что скажете! — мои губы растянулись в заискивающей улыбке, глаза неотрывно глядели на шприц, а сам я подобрался к Мареку настолько близко, насколько позволяла веревка.

Мое тело начало крупно дрожать, прямо как тогда, в первые дни, когда «ангельская пыль» полностью подчинила меня себе. Только на сей раз это была лишь игра, ведь мне никак нельзя демонстрировать этим людям свою победу.

— Я в тебе даже и не сомневался. — улыбнулся Марек, глядя на то, как пришедший с ним типчик, крайне неприятной наружности, устанавливает две треноги с профессиональным (если судить по его виду) оборудованием для производства виртуальной записи.

А это что-то новенькое, ибо все прошлые разы запись производилась на камеру самого обычного видеофона (насколько я помню, хотя…). Что они могут хотеть заставить меня сделать такого, чего не заставляли прежде, и для чего требуется действительно хорошее качество съемки? И ответ в моей голове всплыл тут же…

На какие уступки готовы будут пойти мои дражайшие родственники, чтобы в один «прекрасный» момент «широкая общественность» не ознакомилась бы записью того, как дочь Семьи, пускай уже числящаяся погибшей или пропавшей без вести, творит всякое — разное, проходящее по разряду «только для взрослых», ради получения дозы «ангельской пыли»? Уверен, что на весьма серьезные, ибо это будет гораздо неприятнее выходки той Кайи в ванной.

Честно сказать, я даже немножко удивлен тому факту, что до сих пор не стал «актером» подобного рода «картины». Эти люди вообще никаких вольностей, в половом смысле, в отношении меня себе не позволяли. Опять же, насколько я помню. Но, похоже, в итоге решили (или получили на это указание) дать мне такую «роль»…

Раньше, еще совсем недавно, осознание подобной перспективы вызвало бы у меня внутреннюю панику, адреналиновые кляксы на сетчатке и удары «током» в районе позвоночника, а теперь…

Несмотря на то что «ангельская пыль» изменила мою нервную систему, а вместе с этим и мой разум, лишив способности ощущать эмоции, желания жить она во мне убить не сумела, даже напротив! Сейчас, несмотря на все происходящее, моя жажда жизни гораздо сильнее, чем когда бы то ни было прежде…

— Ты сейчас пойдешь с Евой… — продолжил Марек, кивнув на женщину, — как следует вымоешься, и вообще, приведешь себя в порядок.

Баня, позже.

Это первый раз, когда мне позволили покинуть свою темницу, оказавшуюся по итогу здоровенным погребом.

Я ощущаю неимоверную слабость и, если честно, едва-едва добрел до бани, хотя расстояние оказалось совсем небольшим.

— Живо! — услышал я резкий окрик Евы.

Вытащив ноги из галош, сделанных из каких-то старых резиновых сапог, сел на лавку предбанника и скинул с плеч старую рабочую телогрейку (на улице холодно!). Затем снял с себя мешок с вырезами для головы и рук, заменяющий мне платье.

— Я что тебе сказала? — истерично выкрикнула Ева, мешая русские слова с польскими, когда я встал с лавки и, дабы не упасть, оперся на косяк двери, ведущей в моечную.

У меня началось сильнейшее головокружение, так что…

А вслед за ее воплем ощутил, как она с силой толкнула меня в спину, отчего я, споткнувшись о порог, растянулся на полу моечной, больно ударившись коленкой об пол и макушкой о купель.

Перевернувшись на спину, я, со все той же своей обычной теперь улыбочкой, уставился на женщину. Вдобавок к той фанатичной ненависти, которую ко мне испытывают все аборигены без исключения, на лице Евы обнаружился страх. Ужас я бы даже сказал. Практически уверен, что едва только моя скромная персона объявилась в ее владениях, как она потеряла всякий сон и аппетит. Это неудивительно, ибо если вдруг мои родичи выяснят, что я «гощу» здесь, то и Ева, и все прочие местные могут лишь молиться, чтобы с ними поступили по закону. Хотя на подобный исход я бы рубль не поставил.

И несложно догадаться, что едва мне стоило покинуть(живым!) место своего заточения, как ее тревожность достигла апогея.

Страх — неприятная штука, очень хорошо понимаю тебя, Ева…

— Синяк останется. — констатировал я, усевшись на задницу и потирая ушибленное колено.

И шишка на голове…

— Мойся! — велела Ева, бросив мне старую вязанную мочалку (и где только такую нашла, ибо обстановка здесь очень уютная и аккуратная) и мыло.

Подняв с пола банные принадлежности и с трудом встав на ноги, я подошел к душу и, беря лейку, проверил, есть ли здесь горячая вода. Таковая имелась, и я принялся поливать себя водой. Уверен, еще недавно я получил бы неописуемое удовольствие, но…

— Быстрее! — рявкнула на меня Ева, которой очень бы хотелось, чтобы я поскорее вернулся в темницу или, что лучше, умер.

Я начал тереть себя мочалкой, но, видимо, по мнению Евы делал это недостаточно активно, а посему она, прошипев несколько фраз, из которых я более-менее понял лишь: «курва!», забрала из моих рук мочалку и принялась собственноручно оттирать меня.

По выходу из бани, некоторое время спустя.

— Мороз и солнце; день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный — пора красавица проснись… — тихонько процитировал я Пушкина, щурясь от яркого солнца и плотнее кутаясь в свою «шубу» на «рыбьем меху».

— Отойди! — Ева потянула меня за руку и в следующий момент возле нас остановился минитрактор, очищающий территорию от снега, за рулем которого обнаружился мальчишка лет двенадцати.

— Ведьма! — глядя на меня, крикнул он и явно намылился было плюнуть, однако не стал, опасаясь, видимо, попасть в Еву.

Трактор двинулся дальше, а меня вдруг настигло ощущение.

Ощущение того, что это мой последний день.

Здесь…

«Последний день…последний…последний». — зашептал, словно эхо, голос в моей голове.

Мне кажется, это был мой собственный голос…

— Брысь! — вернул меня в реальность испуганный вскрик Евы.

Подняв взгляд от земли, обнаружил виновницу ее испуга. Угольно — черная кошка, во всем, кроме расцветки, похожая на Боблу словно сестра — близнец.

Уставившись на меня своими зелеными глазищами, она с громким «мряу!» помчалась во весь опор к забору, перемахнув его за какое-то мгновение.

Суеверная Ева перекрестилась, после чего торопливо пошла дальше.

— Все теперь не слава Богу! — произнесла по-польски она. — Из-за тебя!

Идя увлекаемый женщиной, я оглядел место, в котором оказался по недоброй воле Вселенной.

Два больших деревянных одноэтажных жилых дома, несколько хозяйственных построек и деревянная же беседка.

Все это расположилось на весьма внушительном по размеру участке, около гектара, наверное, часть которого находится в лесу. Участок по периметру огражден сплошным деревянным забором, обожженным горбылем, метра три в высоту.

Когда оказался у самого погреба, моему взгляду открылась большая деревянная голубятня, довольно высокая, на которую по лесенке поднимается сейчас женщина, держащая в руке ведро, а в подмышке у нее зажат…

Термос?

Точно, термос! Это что же, получается, голуби с утреца не прочь отведать кофейку или…?

В тот момент, когда наконец оказался уже на пороге погреба, у меня практически «кончился завод» и я едва не упал.

И вновь это ощущение. И голос, на сей раз мужской, и такой спокойный…

«Смерть в огне или жизнь в борьбе. Это твой выбор…выбор…выбор».

Нет, сегодня не мой последний день. Если это не обыкновенная галлюцинация и мне действительно предстоит сделать выбор, то я выберу путь борьбы. Всегда…

Да и не может быть такого, чтобы у меня не осталось выбора. Не может Вселенная поставить свой инструмент, меня, в безвыходное положение. Это уже вопрос веры.

Интересно, кто из нас больший фанатик, я или они?

Мне вдруг вспомнилась гигантская надпись в небе, ненадолго созданная голографическим оборудованием дирижабля: «Иди за Богом и твоя жизнь устроится».

В Коммуникационной Сети данной цитаты я тогда не нашел, зато память любезно предоставила фрагмент оттуда, когда, едучи из аэропорта, увидел на билборде конкретно эту цитату. И автором ее был некий Симеон Афонский, здесь неизвестный. Случайность или…?

Да и не поздновато ли для меня?

Перед глазами встала женщина — инженер, которую я забил камнем, а затем и машинист одного из тех поездов…

В погребе.

Ну да, за время моего отсутствия, в помещении устроили целую студию. Камеры, свет…дело осталось лишь за актерами и можно уже кричать: «Мотор!».

И почему со мной каждый раз происходит какая-нибудь лютая хрень? Впрочем, ответ на этот вопрос прост как грабли: этого хочет Вселенная. Ну а ты, Кайа, играй. Играй свою роль в «спектакле», поставленном Вселенной! Ибо как раз за этим, ради исполнения воли Вселенной, твоя душа, душа самоубийцы, пронзив миры и измерения, оказалась здесь, в теле другой самоубийцы.

Ева совсем неаккуратно бросила меня на соломенный матрас, ибо идти самому уже не осталось никаких сил.

— Выйди. — велел ей Марек.

И Ева поторопилась покинуть помещение. С поклоном.

— Пожалуйста, я сделаю все, что скажете! Только дайте! Дайте! Пожалуйста! — я канючил, неотрывно глядя на стол, где лежит «вожделенный» шприц.

А вот сам стол теперь расположен иначе, нежели тогда, когда меня уводили отсюда. Видать, для удобства съемки грядущего «шедевра» со мною в главной роли.

Ответить мне Марек не успел, ибо в дверь сначала постучали, а затем, когда мой «дорогой друг» разрешил войти, она и вовсе отварилась.

В помещение зашли двое.

Первым из вошедших оказался весьма высокий мужчина, из-за наличия у него густых усов и бороды сложно понять каких он лет, одетый в брезентовые штаны, на его плечи накинут тулуп, а на ноги надеты расписные полуваленки плюс весьма странная меховая шапка. По-моему, я его уже видел ранее, но…

Подводит память.

Другим же вошедшим оказался юноша, удивлюсь, если ему более восемнадцати, но при этом от него исходит ощущение чудовищной угрозы. И даже не потому, что на его плече висит довольно любопытная винтовка (могу ошибаться, но, похоже, в ее ствол интегрировано устройство для бесшумной стрельбы) с весьма небезынтересным прицельным приспособлением (целая система, не удивлюсь, если для всепогодной стрельбы в любое время суток). Этот юноша, без сомнения, профессиональный убийца, наверняка один из боевиков. Сколько же их тут обитает? Я насчитал минимум семерых…

Юноша, поверх одежды которого был надет причудливый маскхалат (он, видимо, тот самый «голубь» или один из, что «свили гнездо» в голубятне), не сводил с меня своих блекло-голубых глаз. В его взгляде было несложно разглядеть обычную для всех этих фанатиков ненависть, а также…вожделение?

Не уверен, что моя Кайа в данный момент представляет собой самое эротичное зрелище на свете…

Я поглядел на свои изрядно отощавшие ноги.

…но…

*говорят по-польски*

— Марек, я забрал это сегодня. — сказал Стефан, протягивая тому металлический контейнер в форме пенала для карандашей.

Марек, взяв контейнер, приложил к одному из его торцов перстень, что красуется на мизинце его левой руки. От контейнера раздался слабый щелчок, после чего он развинтил цилиндр, аккуратно извлек крошечное взрывное устройство, положив его на стол, а затем достал спрятанный внутри лист бумаги и прочел содержимое.

— Стефан… — Марек, подняв глаза от бумаги, остановил хозяина хутора, когда тот уже было выходил из темницы. — Через два часа мы уходим, подготовь пока все необходимое.

— А Ведьма? — Стефан кивнул на Кайю. — Ее прикажете прикопать?

*говорит по-русски*

— Нет. — он покачал головой, а затем подошел ко мне и, погладив меня по щеке, продолжил. — Мы должны четко следовать указаниям, буква в букву…

Он потряс бумагой.

— …нельзя оставлять сатане ни единого агнца. Огонь должен очистить ее душу от скверны…

Сукин сын! — мне очень хотелось злиться, но «ангельская пыль» лишила меня подобной возможности.

Кивнув, Стефан вышел.

— Гжегож, иди с ним! Проследи, чтобы все было как должно! — велел Марек и неприятный тип, который устанавливал оборудование, поторопился выйти.

«Смерть в огне или жизнь в борьбе. Это твой выбор…выбор…выбор». — вновь повторил голос в моей голове.

Значит, я, и правда, еще не совсем «слетел с катушек» и эти «интересные личности» действительно решили сжечь меня живьем…

Подняв взгляд на юного убийцу, моя Кайа улыбнулась ему той улыбкой, каковой улыбаются «коммерческие девчонки», чей прайс за ночь начинается от чисел с четырьмя нулями, в условно-безусловной валюте. И это подействовало должным образом. Не могло не подействовать на столь молодого человека, в чьей крови бурлит адский коктейль из гормонов.

И улыбочка моей Кайи, и последующая за ней реакция юноши не ускользнули от взора моего «доброго приятеля» Марека.

— У нас с тобой должно было быть еще много дел, Ведьма, жаль только, что не осталось такой роскоши, как время… — произнес он практически ласково, вновь погладив мою Кайю по щеке, а затем обратился к юноше, по-польски. — Ришард, раз уж ты здесь…

Он замолк, задумавшись, а затем продолжил.

— …я, пожалуй, отдам ее тебе, но ровно на час…

— На час, господин Марек? — переспросил юноша.

— Да, Ришард, на час. Это шестьдесят минут или три тысячи шестьсот секунд. — подтвердил тот, потрепав по плечу юного боевика, а тот ярко заалел, поняв, что именно имел в виду Марек. — Но…

Марек замолк, а затем уже обратился ко мне.

— Если желаешь получить это… — он взял со стола шприц и слегка помахал им, — делай все, что бы ни пожелал Ришард. Все, без исключения! Мы друг друга услышали?

— Я сделаю все, что пожелаете вы и господин Ришард! — тут же затараторил я и, подползя к Мареку, схватил его руку обеими своими.

Он тряхнул рукой, освобождая ее от моих.

— Сначала предстоит как следует потрудиться, Кайа… — это впервые, кажется, когда он назвал меня по имени, — а уже затем получить причитающуюся тебе награду.

— Все то, что случится, должно быть записано. — произнес он по-польски, обращаясь к юноше. — Сделай так, чтобы она сама тебя просила. Обо всем! Умоляла! Это важно! Понял?

— Д-да. — слегка запинаясь, ответил красный как рак Ришард.

— Прости меня, что ставлю тебе такую задачу. Это должен был делать Гжегож, но он мне сейчас нужен для другого дела.

— Я…я сделаю все так, как вы и приказали, господин Марек! — явно пронзительнее, чем собирался, ответил юноша.

— Хорошо, тогда я на тебя рассчитываю. И запри дверь! — он бросил ключ на стол, после чего направился на выход, однако…

Он остановился возле двери, обернувшись на Ришарда.

— И чтобы не вздумал ни перед кем хвастаться о произошедшем!

— Никто, никогда и ни о чем от меня не узнает. — произнес юноша.

— Хорошо, это хорошо… Я вернусь ровно через час! — пробормотал Марек, а затем еще раз напомнил мне. — Будешь делать то, о чем мы договорились, и через час, когда я вернусь, получишь то, чего так желаешь!

Произнеся это, он покинул помещение.

Ришард, быстро пройдя к столу, взял ключ, а затем закрыл дверь и обернулся на меня, после чего…

Опершись спиной на дверь, просто вытаращился на меня как баран на новые ворота.

Уверен, что за его жизнь было гораздо больше тех, кого он убил, нежели тех, с кем переспал. Нет, даже не так, готов поставить рубль на то, что у этого парня до сей поры вообще не было интима с барышней. Девственник он. На самом деле невозможно поверить, что мой «дорогой друг» Марек решил доверить подобную роль в предстоящем «шоу» такому «актеру»…

Или у него образовался острый дефицит кадров, или…

Как бы то ни было, но прямо сейчас мне это совершенно неважно.

Я взглянул на профессиональное оборудование, после чего прислушался к голосам в своей голове. Они, как обычно, несли околесицу о людях, которых я не знаю; о местах, в которых никогда не бывал; и событиях, к которым непричастен.

Прикрыл глаза, отгораживаясь от голосов.

Если верить словам Марека, то у меня есть час или около того, за который я обязан попытаться каким-то образом спастись. Или не пытаться вовсе и быть сожженным, словно бы всамделишная ведьма из Средневековья.

Впрочем, ответ на этот вопрос я уже себе давал, а посему…

Мой взгляд вновь упал на стол и в тот же миг из подсознания вынырнуло нечто темное, ранее уже не раз и не два подсказывавшее решения для непростых ситуаций.

И теперь оно шепчет мне уже не таясь, голосом в голове, шепчет вариант. Вариант спасения. Правда, шанс спастись практически иллюзорный, совсем не такой, на который я бы поставил рубль, однако иного варианта для себя я не вижу, так что сделаю, пожалуй, свою ставку. Только не рубль я ставлю на кон, а свою жизнь.

Превозмогая безумную слабость во всем теле, я поднялся на ноги, после чего с немалыми сложностями стащил с себя «платье», бросив его на пол.

— Вас же зовут Ришардом, господин мой?

Глава 111

— Вас же зовут Ришардом, господин мой? — поинтересовалась Кайа, ласково улыбнувшись юноше.

Даже просто стоять оказалось для Кайи занятием крайне тяжким ввиду дичайшей слабости, от которой дрожат и подкашиваются ее ноги, но она продолжает оставаться перед взором юноши в том же положении и с тем же выражением лица, хотя в иной раз наверняка бы до боли закусила губу или, что лучше, заняла бы позицию «лежа», но…

Нельзя!

— Да, мое имя Риш… — начал было отвечать ей тот, неотрывно пялясь на ничем не прикрытую девичью грудь, однако спохватился, и лицо его перекосило от внезапной вспышки злости и он, отвернувшись, прошипел. — Не смей! Не смей заговаривать со мной, Ведьма!

Резко развернувшись в ее сторону, Ришард замахнулся, собравшись было наотмашь ударить Кайю по лицу, но…

Ведьма стояла перед ним даже не шелохнувшись, улыбаясь ему при этом все той же улыбкой, от которой сердце юноши ушло в приятный пляс и не было никаких сил, чтобы не взглянуть на нее снова…и снова.

Ведьма также глядела на него, но одномоментно с этим как будто бы и мимо него. И…

Ни капли страха или волнения в ее огромных зеленых глазах он обнаружить не сумел.

А ведь, и правда, Ведьма! — подумал юноша, против воли восхитившись ею.

Ришарду вдруг вспомнилось то, как от него в ужасе отшатывались парни, зачастую старше его самого, когда он вот также замахивался на них, прежде чем как следует поколотить. Тогда, в приюте для мальчиков — сирот.

Кажется, что это было уже давным-давно…

А Ведьма, мало того, что просто девчонка (хотя, несмотря на произошедшее с ней, она одна из самых прелестных, коих ему доводилось когда — либо видеть!), так еще и младше годами его самого.

И ему вдруг стало крайне неуютно. Во — первых, от реакции этой спокойной Ведьмы — наркоманки, которая по идее должна была бы валяться в его ногах и трепетать от того ужаса, что вскорости ожидает ее. А, во — вторых, от тех воспоминаний прошлого, вызванных из его памяти Ведьмой, о которых, как надеялся, он уже позабыл.

Ну, конечно! — Ришард едва не хлопнул себя по лбу. — Ей же сам сатана силу дает, так что разве может быть как-то иначе?

Ему захотелось поскорее уйти отсюда, ну или, по крайней мере…

Убить ее.

Да, тогда все проблемы с ней сразу бы оказались решены, но господин Марек четко дал понять, чего желает…

Ришард содрогнулся, вспомнив о том, что случалось, когда господин Марек или прочие из его наставников оказывались недовольны им. И подобного опыта он более переживать не желает. Никогда!

Его размышления были прерваны громким звуком шлепка.

Это Ведьма, она сама ударила себя ладошкой по щеке, а затем еще раз и…

— Стой! — воскликнул юноша, перехватив ее руку.

— Я своими глазами видела, что вы собирались ударить меня, но, видимо, пожалели. А господин Марек четко дал понять, что мне необходимо делать все, чего бы вы ни пожелали, господин Ришард.

Господин Ришард…

Ему понравилось то, как Ведьма назвала его, однако…

Он внимательно вгляделся в ее лицо, не издевается ли. От подобной мысли сердце Ришарда охватил мгновенный гнев, отчего вспыхнули румянцем щеки. Однако, нет, не похоже…

В этот момент она вновь вознамерилась было ударить себя свободной рукой, но…

В итоге обе ее руки оказались в его руках.

— Я запрещаю тебе бить себя, ясно⁈ — он постарался напустить на себя грозный вид, чтобы немного напугать, но…

Ведьма от этого улыбнулась еще прелестнее…

— Так вы же сами подняли на меня руку, а значит, хотели ударить. И если не забыли, я должна сделать все, что вы пожелаете, ведь только тогда… — Кайа кинула взгляд на шприц, а затем, чуть склонив голову, спросила. — Разве я сделала что-нибудь не так?

Ришард не ответил. Он чувствовал, словно бы она все-таки издевается над ним. Или же…

— Тебе не смутить меня, сатанинское отродье. — произнес он наконец. — Даже то, что сам Люцифер даровал тебе часть собственных сил, ничем не поможет…

Он замолк, ибо Ведьма звонко рассмеялась.

— Давай-ка вспомним, чему меня учили в Пансионе на уроках богословия… — она перевела взгляд на потолок и постучала указательным пальцем по подбородку, а учитывая, что девица при этом была полностью нагая…

Ришард сглотнул и ему стало мучительно стыдно от грешных мыслей, полностью завладевших его разумом. Он, моля Господа, чтобы тот помог ему справиться с грехом похоти, перекрестился.

— Каковы свойства Божии? — не обращая внимания на его судорожные действия, поинтересовалась вслух она и сама же ответила. — Господь всеведущ…

Девица загнула большой палец.

— …всемогущ и… — загнула она затем указательный палец, продолжив перечислять.

— И вездесущ. — перебил ее Ришард, более-менее пришедший в себя.

— А сатана, которого вы почему-то называете моим господином? А он антипод Господа нашего, то есть немощный, ничего не ведающий и…не существующий. Разве я неправа?

— Права. — Ришарду пришлось согласиться.

— А как я могу получить силу от бессильного, которого к тому же и не существует вовсе? — задала она резонный вопрос. — Это как занять сто рублей у выдуманного нищего, который при всем желании не сможет одолжиться тебе.

Юноша промолчал, не зная, что и ответить.

— Но… — продолжила девица, улыбнувшись вновь, и по выражению ее лица было ясно, что она явно о чем-то вспомнила. — Помните же, господин мой, как бесы просили разрешения у Господа нашего, у Иисуса, на то, чтобы «переехать» из бесноватых, из которых он, собственно, и изгонял их, в стадо свиней?

— Евангелие от Матфея, глава восемь. — хриплым голосом ответил юноша, поражаясь несуразности происходящего, ибо он, воин Святой Церкви, здесь и сейчас разговаривает с полностью нагой ведьмой о евангельских сюжетах.

— То есть вы признаете, что сатана может хоть что-нибудь лишь с разрешения Господа нашего? — продолжила она этот странный разговор.

— Да. — облизнув губы, ответил Ришард.

— Значит, будь я сатанинским отродьем, ведьмой, как вы все здесь утверждаете, что, разумеется, не так, то разве смогла бы стать ею без разрешения Господа нашего? — ее улыбка стала…

Да черт тебя возьми! — прошептал про себя Ришард, не сумев понять, ангельской стала ее улыбка или же, наоборот, дьявольской.

— Нет. — вновь односложно ответил он.

— Тогда, получается, что даже будь я ведьмой, то… — Кайа быстро облизнула губы, — я такое же орудие Господа, как и вы?

Нужно поторопиться. — подумала Кайа, почти физически ощущая то, как утекает отпущенное ей время.

Ришард молчал. Он не мог опровергнуть ее слов, но и не желал соглашаться с ними.

— Позвольте вопрос, господин Ришард. — звонкий голос Кайи стал сладок, словно медовая патока.

— Спрашивай. — разрешил юноша, который и сам был рад сменить тему.

— Вам восемнадцать или девятнадцать лет? — поинтересовалась Ведьма.

— Восемнадцать или девятнадцать лет? Мне? — переспросил юноша.

Кайа кивнула.

— Н-нет. — он отрицательно помотал головой. — Мне через десять…нет, уже через девять дней…исполнится шестнадцать, а что?

Значит, это не просто молодой боевик. Эти сволочи используют детей — солдат. — подумала Кайа, отметив то, что теперь не в состоянии даже удивиться. — Следовательно, вряд ли это такая уж случайность, что Марек решил использовать этого пацана в подобных целях. Дрессирует таким образом, вероятнее всего.

— Ничего. — она пожала плечами. — Просто вы очень взросло выглядите, господин Ришард, только и всего. И это…

— Чего? — явно польщенный, переспросил он, когда она замолкла.

— Время, отпущенное нам, выходит. — напомнила она.

В смущении опустив взгляд, Ришард увидел, что до сих пор держит руки Ведьмы.

Отпустив ее, он сделал шаг назад.

Впервые в жизни он не знал, как следует поступить, а от смущения хотелось провалиться сквозь землю.

— Для начала стоит включить виртуальные камеры. — пришла она ему на помощь, словно бы прочитав мысли.

— Д-да. — ответил юноша и излишне торопливо направился к обеим камерам.

Подойдя к оборудованию, он принялся включать его и настраивать.

— Эта штука будет вам сейчас совершенно без надобности. — вновь звонко засмеявшись, произнесла Кайа, указывая взглядом на винтовку, все еще висящую на его плече, а затем добавила. — В отличие от другой…штуки.

Ведьма перевела взгляд на низ его живота, отчего Ришард, поняв то, куда она смотрит, покраснел аж до самых кончиков волос и, заторопившись скрыться от ее взгляда, отвернулся. Закончив возиться с камерами, он прошел к одной из стен помещения, к которой, предварительно сняв с плеча, и приставил свое оружие.

Сделав шаг к Кайе, он резко остановился, а затем, вернувшись к винтовке, отомкнул от нее магазин.

Не теряет бдительности, засранец. — отметила Кайа.

Она точно ведьма или суккуб! — в очередной раз подумал об этом Ришард, когда снова поглядел на теперь уже сидящую на лавке возле стола и манящую его к себе пальцем Кайю.

И он, словно бы теленок, медленно поплелся к ней, ощущая то, с какой бешеной скоростью бьется сердце.

— Вы так и будете таскать с собой эту штуковину? — поинтересовалась Кайа, дотронувшись пальцем до магазина, находящегося в его руке.

Ришард бросил его на стол.

— Ого! Он, должно быть, скрывает тепло твоего тела… — сказала Кайа, с немалым трудом встав с лавки и проведя ладонью по маскхалату юноши, сделанного из очень плотного материала.

— Да. — односложно ответил юноша, ощущая пробежавшую по телу дрожь от прикосновения девушки.

И как только в ее голову смогла прийти столь неженская мысль? — искренне удивился юноша, однако…

В следующий момент, когда Кайа расстегнула застежки, маскхалат слетел на пол.

— Неплохо… — произнесла Кайа, оглядывая камуфляжный «прикид» стоящего перед ней ребенка — солдата.

Бронежилета на юноше не оказалось, а поверх зимней куртки, своим качеством явно не уступающей тем, которые носят «гвардейцы» ее Семьи, была надета разгрузка, рассчитанная на шесть магазинов, хотя их там в данный момент было пять штук.

Обернувшись на стол, Кайа взяла лежащий на нем магазин и замерла, поглядев на реакцию юноши. Тот напрягся было, но тут же расслабился, продолжив наблюдать за ее действиями.

— Здесь ему место. — произнесла она, засовывая магазин в отведенный для этого кармашек.

— Да. — сглотнув, согласился юноша.

Немного повозившись с пластиковыми застежками незнакомой конструкции, она сумела рассоединить их, после чего разгрузка с глухим звуком упала на пол, на маскхалат.

— Если я все верно понимаю, то вы воспитанник приюта, господин мой… — произнесла Кайа, расстегивая молнию его камуфляжной куртки.

Услышав ее слова, Ришард переменился в лице.

— Ай! — вскрикнула Кайа, когда юноша с силой схватил кисть ее руки.

— Не желаю слышать от тебя ничего подобного! Поняла, Ведьма⁈ — зашипел он ей в лицо.

— Прошу прощения, я не хотела… — на лице Кайи вновь появилась улыбка, однако, глядела она теперь в пол. — Если вам не хочется, чтобы я говорила, то я стану молчать.

Она пожала плечами.

— Почти что до двенадцати лет я жил в приюте при костеле Михаила Архангела. — произнес он, когда Кайа расстегнула до конца молнию его куртки.

— Это где-то в Польше? — спросила она.

— В России! — ответил он зло, а затем сплюнув на пол, добавил. — Пока еще…

Он слегка подпрыгнул, освобождаясь от куртки.

— Да, Ведьма, это в Польше, город Дембно. — Ришард вновь схватил руку Кайи, но в этот раз не причиняя ей боли, когда она собралась было помочь ему снять термобелье. — Остановись! Не нужно! Там…там все…неприятно…

Юноша покраснел вновь.

Чего там может быть такого неприятного? — подумала она.

Кайа замерла на несколько секунд, и по выражению ее лица было видно, что она о чем-то размышляет. А затем, она подняла взгляд на юношу и продемонстрировала ему кисть левой руки.

— Что случилось с твоим пальцем? — Ришард только сейчас заметил, что у Ведьмы недостает половины мизинца.

— Отстрелили… — пожав плечами, ответила она.

Юношу изрядно удивило то, каким спокойным тоном это было произнесено.

— …мой родной отец хотел совершить «убийство чести» и подослал ко мне убийц.

У Ришарда от гнева раздулись ноздри, и он явно собирался высказать все, что думает по поводу ее почившего папаши, однако…

— Я рассказала это вам не затем, чтобы пожаловаться на превратности судьбы. Я хочу сказать, что не стану смеяться над тем, что увижу. И мне не будет противно.

Юноша посмотрел ей в глаза и, не найдя в ее взгляде неискренности, быстрым движением снял с себя нательное белье.

Охренеть можно. — подумала Кайа, разглядывая «расписной» торс юноши.

— И как, не противно? — поинтересовался тот.

Кайа отрицательно помотала головой.

— Нет, но… Что это?

Она даже потратила немало из оставшихся сил ради того, чтобы обойти его кругом, рассматривая.

Все тело юноши покрывали шрамы, но не от ножа или чего-то подобного, а словно бы от хлыста. Шрамы были как совсем свежие, так и уже давнишние, зарубцевавшиеся.

— Это ты сам себе сделал? — спросила она, вновь встав перед ним.

— Это называется умерщвление плоти. — ответил Ришард, замолкнув на мгновение, после чего продолжил. — И нет, не сам, мне помогают…

— Но зачем? — поинтересовалась Кайа, проведя рукой по покрытой жуткими шрамами груди Ришарда.

Юноша оказался поистине выдающегося телосложения. И хотя он не шибко длинный, чуть длиннее самой Кайи, но ей показалось, что состоит он исключительно из жил и мышц. Выдающийся атлет.

И это плохо… — отметила она, — ибо еще сильнее снижает и без того невысокие шансы на успех.

— Подобное учит меня смирению и, вместе с молитвой, помогает искупить грехи. Свои собственные и своей матери. — ответил юноша.

— Твоей матери? — спросила Кайа.

— Она была… — он замолк, закусив губу, и было видно, что ему очень не хочется об этом говорить, но… — Об этом мерзко говорить, но она была падшей женщиной, блудницей.

— Ясно. — односложно ответила Кайа, продолжив. — Но ты так и не ответил: «зачем?».

Кайа дотронулась было до его ремня, однако…

— Держи свои руки подальше от моего оружия, Ведьма, иначе я тебя убью. — пообещал он.

На его ремне висит пистолетная кобура, с вложенным в нее оружием.

Кайа, улыбнувшись вновь, подняла руки, словно бы сдаваясь, и сделала полшага назад, едва не споткнувшись о скамейку.

Самостоятельно расстегнув пряжку, он вытянул ремень, придержав рукой кобуру и не дав ей упасть, после чего поднял с пола разгрузку и направился к тому месту, где стоит винтовка.

Кайа же в этот момент вновь села на лавку и быстрым движением руки взяла со стола шприц. Сняв с иглы защитный колпачок, который выскользнул из ее пальцев и упал на пол (слава богу, что при падении он не издал заметного шума!), она положила шприц под бедро, таким образом, чтобы он не был заметен юноше.

Найдя взглядом упавший колпачок, она откинула его ногой подальше.

— Мне выпала великая честь состоять в воинстве Святой Церкви. — с гордостью ответил вернувшийся юноша.

— Ты же имеешь в виду Католическую церковь? — уточнила Кайа, сделав акцент на названии церкви, а в этот момент…

«Его Высокопреосвященство, кардинал Анджелло Бертоне, посланник Ватикана». — из ее памяти всплыли слова матушки, сказанные ею о человеке с красной кардинальской шапочкой на голове, обладателя явно военной выправки, который с такой ненавистью в глазах посмотрел на них тогда.

— Да. — ответил юноша и в голове у Кайи окончательно сложился «паззл».

Не утрать Кайа способности бояться, она наверняка бы перепугалась оттого, какая картина «нарисовалась» ее разумом.

Усилием воли она остановила поток мыслей, повернувший совершенно не туда.

Сейчас главное — этот ребенок — солдат, а когда и если мне доведется выбраться из этого «замечательного» места, вот тогда уже будет время как следует подумать об истинных устроителях конкретно этих моих злоключений. — подумала она.

— Стало быть, ты у меня солдат… — улыбаясь произнесла Кайа и провела затем пальцем по одному из жутких шрамов на его животе. — Стойкий оловянный солдатик.

Кайа принялась возиться с застежками его форменных штанов.

— Почему это я оловянный солдатик? — с опаской в голосе (Ведьма же!) поинтересовался юноша, наблюдая за ее действиями.

Ришарда от возбуждения изрядно потрясывало.

— Это персонаж из сказки… — сказала Кайа, стягивая с юноши штаны, — и ты мне его здорово напоминаешь, такой же стойкий.

Последние слова Кайа произнесла, глядя на его трусы, и Ришард, «переварив» эту фразу, имевшую двоякий смысл, вновь вспыхнул до кончиков волос.

— Я запрещаю тебе смеяться надо мной! — голос юноши дрожал.

— Да как же я посмею, господин мой? — ответила Кайа.

Ришард дважды глубоко вздохнув, произнес, меняя тему:

— Хочешь верь, хочешь не верь, но бывали в моей жизни ситуации, когда моя жизнь…и не только моя…зависела от моей же стойкости. Эта твоя сказка хорошо заканчивается?

— Н-не очень. — Кайа помотала головой. — Мальчик швырнул оловянного солдатика прямо в растопленный камин и тот, будучи уже полностью охвачен пламенем, глядел на свою возлюбленную, на бумажную танцовщицу, но…

Кайа с трудом встала на ноги и обвила левой рукой шею юноши, а правую, с зажатым в ней шприцем, спрятала за спиной от его взгляда.

— …внезапно по комнате пронесся сквозняк и…

Она замолкла.

— И…? — голос юноши дрожал, он требовал продолжения.

— Камера. — Кайа взглянула мимо него, на камеры. — Что-то случилось с камерой…

Юноша обернулся.

Сделай это медленно, на быстрое движение он наверняка вовремя среагирует. — подумала Кайа, а затем повелела себе. — Считай, что это уже произошло.

— С камерой все нормально. — сказал юноша.

Правая рука Кайи начала свое неспешное движение.

— …он, подхватив с полки бумажную танцовщицу, принес ее прямо в огонь, к возлюбленному…

— А⁈ Куда ты дела шприц? — перебил ее Ришард, глядя на стол.

Кайа до самого конца погрузила длинную иглу шприца в левый глаз юноши.

— А-а-а-а-а-а! — завопил тот.

— Охренеть, у меня получилось. — произнесла вслух Кайа, а затем, полетев по помещению, будучи с силой оттолкнутой Ришардом, больно ударилась затылком, спиной и локтем о стол.

Через мгновение — другое, едва придя в себя, она нашла взглядом юношу, который стоял как истукан. Рот его был широко раскрыт, лицо перекошено, а пальцы скрючены, словно бы в каком-то жутком спазме.

Но он жив, он все еще жив, а значит…

Будучи уже не в силах встать, Кайа, найдя взглядом оружие Ришарда, на четвереньках поползла к нему. И уже доползя, она услышала, как что-то грохнулось. Обернувшись на звук, она увидела, что упавший Ришард злобно глядит на нее своим уцелевшим глазом. Игла, которую он сумел вытащить…вместе с глазом, видимо, задела в его мозгу какой-то центр, отвечающий за ноги, и они более его уже не слушались.

Он ползет, используя лишь руки. Ползет к ней…

Дрожащими руками Кайа вытащила из разгрузки винтовочный магазин, а затем, усевшись на задницу и опершись спиной на стену, положила себе на бедра саму винтовку и примкнула к ней магазин. Из-за тремора рук получилось это у нее не с первого раза.

А Ришард тем временем уже практически подполз к ней.

Дослав патрон в патронник, она с трудом подняла винтовку, наведя ее ствол на ползущего юношу, после чего нажала на спусковой крючок и…

Ничего! Оружие не выстрелило!

Кайа еще раз передернула затвор и вновь нажала на крючок.

Снова ничего!

Она принялась искать взглядом предохранитель оружия.

— Ай! — громко вскрикнула Кайа, когда рука юноши вцепилась в ее бедро, чуть выше колена.

Ее взгляд столкнулся с безумным взглядом юноши, единственный оставшийся глаз которого источал такую ненависть, что…

— Я…убью…тебя…Ведьма! — прохрипел он.

— Бляха — муха… — прошептала Кайа, и в этот момент ее пальцы нащупали на ствольной коробке нечто, могущее быть предохранителем оружия.

Щелчок. Рука юноши с силой сдавила ей шею, она закрыла глаза, а ее палец вновь надавил на курок.

Выстрел.

Кайа даже и не поняла поначалу, что выстрел все-таки произошел, так тихо это случилось, однако удушающая ее рука сразу расслабилась…

У-у-у-у-х! — громко выдохнула она.

— И-и они-и сго-орели-и вме-есте… — прошептала Кайа, открыв наконец глаза и взглянув на разбитую пулей голову юноши.

Прости Ришард, но быть в роли бумажной танцовщицы я отказываюсь.

Глава 112

Сбросив руку убитого юноши, оглядел себя. Голый и весь в крови.

Жуть какая…

Не осталось совершенно никаких сил и, несмотря на произошедшее, спать хочется столь сильно, что глаза закрываются против воли, но…

Выбирай, Кайа: жизнь или сон. Однако, чтобы выбрать первое, тебе для начала придется победить второе.

Сильно ущипнул себя за щеку, отчего самую чуточку оклемался, и в этот момент взгляд мой зацепился за один из двух подсумков, что закреплены на разгрузке Ришарда. За тот, на котором красной нитью было вышито слово: «Medicamentum».

А что, если… Если мне повезет… Если очень повезет, то… — в моей голове «завертелись шестеренки», рождая мысль.

С трудом отцепив подсумок от разгрузки, принялся потрошить его.

Ножницы, жгуты, таблетки, порошки… — все это жизненно важное в другой ситуации барахло полетело на пол.

А вот и шприц…

— Нет, это просто какое-то обезболивающее. — констатировал я, прочтя надпись на упаковке, сделанную на немецком языке.

Не может у него этого не быть!

Еще какое-то нечто, но также сейчас мне ненужное, отправилось на пол вслед за предыдущим.

А это…это термоодеяло и оно, возможно, даже пригодится. — я аккуратно положил пакетик рядом с собой.

Вот еще какая-то невзрачная серенькая коробочка…

Я уже собрался было бросить ее ко всему прочему ненужному, но…

' Kampfstimulan s ' — гласила неброская надпись на торце коробочки.

— Kampf — переводится как боевой, а stimulans… — произнес вслух я, открывая коробочку. — Боевой стимулятор.

Внутри обнаружился тюбик — инъектор, а также некая бумажка.

Вытащив бумажку, оказавшуюся инструкцией, прочел, что данный препарат временно повышает когнитивные способности, притупляет чувство страха, увеличивает выносливость, вызывает стремление к деятельности, бодрит и убирает болевые ощущения.

Похоже, нашел-таки то, что искал.

Побочные явления… — прочел я следующий пункт и ощутил, как участилось сердцебиение.

Препарат пятого поколения, побочные явления редки и незначительны. — сообщала инструкция. — Однако после того, как препарат окончит свое действие, требуется длительный отдых, никак не менее 15 часов…

При регулярном использовании возможны повреждения центральной нервной системы. — это было выделено жирным шрифтом.

— Ну, пользоваться регулярно я и не собираюсь… — сказал я, облизнув пересохшие губы. — Это мне определенно подходит.

Я взглянул, на потолок.

— Дал бог зайку, даст и лужайку, да? — произнес я, а затем использовал инъектор согласно инструкции.

Голова прояснилась моментально, а еще секунд через несколько я ощутил себя словно бы заново родившимся. Ноющая боль в животе ушла, откуда ни возьмись появились силы, а спать полностью расхотелось. Зато захотелось есть, вернее ЖРАТЬ!

Отогнав чувство голода на задворки сознания, принялся размышлять о том, что делать дальше, ибо времени у меня осталось в обрез.

Сидеть голой попой на холодном полу неприятно и не очень — то полезно для девичьего здоровья. — подумалось мне, и я встал.

Быстро стащив с ног юноши ботинки…

В этот момент из памяти всплыло то, как снимал сапоги с убитой мной на «узле» женщины.

Зажмурился, отгоняя прочь неуместное сейчас воспоминание.

Форменные штаны юноши, вместе с термобельем ранее были уже спущены мной (и это спасло их от загаживания при смерти их обладателя), так что у меня не ушло много времени на их снятие и надевание на себя.

Самую чуточку длинноваты, но это ерунда. Я подвернул штанины. С объемом талии и бедер дела обстоят хуже, но помог ремень, так что похожу некоторое время как гангста-рэпер. Единственно, что ботинки покойного оказались довольно велики и это неудобно, но других-то у меня все-равно нет.

— Так, сказал бедняк… — произнес я после того, как надел терморубаху, и положил форменную куртку пацана на стол, — мне нужно средство связи с внешним миром.

Оружие у меня, конечно же, имеется…

Я вернулся за винтовкой, пистолетной кобурой и разгрузкой, положив все это добро также на стол рядом с курткой.

…да и сам я до поры до времени бодр и полон сил, но…

Нет, играть в «Крепкий орешек» мне совершенно не с руки, ибо зовут меня Кайа Филатова, а не Джон Макклейн.

Да и не сможется… — я поглядел на тело юноши, — не нужно себя переоценивать, хотя…

Препарат требовал от меня действий.

Нет.

С этим юношей мне невероятно повезло, ведь окажись на его месте взрослый мужчина, и…

Эти люди используют видеофоны или нечто подобное, я это точно знаю, ибо подобные устройства видел у них своими глазами.

Нашел! — в одном из многочисленных карманов куртки обнаружилось искомое устройство. — Хотя смогу ли его использовать, вот вопрос…

Включил аппарат и…

Снова взглянул на потолок. Я оказался прав, Вселенная не помещает меня в такие ситуации, из которых нет выхода. Возможно, она даже любит меня…хотя и по-своему.

Аппарат оказался защищен не цифро-буквенным паролем, а при помощи биометрии.

В общем, без дела я долго не простоял. Пройдя к телу и подняв уже неживую, но все еще теплую кисть юноши, приложил ее большой палец к сканеру отпечатков, после чего аппарат разрешил мне доступ.

Набрав по памяти номер Консультанта, я…

Я вдруг замер, представляя себе его и Ию, а представив…

Я не почувствовал к ним ни-че-го.

Какое-то ощущение, сродни страху и злобе одномоментно, проявилось где-то на самом краю сознания…

Эти твари искалечили мою Кайю!

…и точно также исчезло без следа.

Однако, что действительно хорошо — разум мой чист и ясен.

Стерев номер Консультанта, я на несколько мгновений «завис», вспоминая номер матушки. А набрав…

Вместо вызова дисплей продемонстрировал некое сообщение на польском языке.

Переключив язык на русский…

«Вызов запрещен. Режим безопасности допускает вызовы только на номера, содержащиеся в „Номерной книге“».

— Ладно, а если добавить матушкин номер в эту «книгу»? — произнес я, делая соответствующие манипуляции.

Ну и, разумеется, легких путей для меня у Вселенной нет…

«Книга» оказалась в режиме запрета на внесение новых записей.

Всего в «книге» нашлось 14 номеров. Никаких имен, лишь численные обозначения от 1 до 14. Я бы поставил рубль на то, что это номера прочих боевиков, и если это так, то их получается 15 штук, включая убитого. Интересно, все ли они находятся сейчас в этом логове?

Из задумчивости меня вывело чувство голода, оказавшееся теперь нестерпимым и мешающее соображать.

Быстро надев куртку и убрав видеофон в нагрудный карман, достал из кобуры пистолет. Довольно компактная модель, учитывая, что в ее ствол, так же, как и в ствол винтовки, интегрировано устройство для бесшумной стрельбы.

И для того, чтобы не случилось заминки, как ранее с винтовкой, я разобрался с устройством этого оружия «не отходя от кассы» и проверил его в деле, дважды выстрелив в покойника.

Как и винтовка, пистолет стреляет очень тихо, без всяких лязгов метала об металл и с минимальной отдачей. Единственное, что спроектировано оружие под руку большего размера, но я и не в оружейном магазине, чтобы выбирать.

Заменив магазин на новый, убрал оружие в объемный карман куртки, а в соседний положил два запасных магазина.

Немного поколебавшись, взял и винтовку, повесив ее на плечо. Вряд ли пригодиться, конечно, но…

Заодно и пара винтовочных магазинов перекочевала из разгрузки в карман.

Пусть будет, хотя искренне надеюсь на то, что вся эта «красота» мне более уже не пригодится, ибо как настоящий «ПК-боярин» в «стрелялки» я предпочитаю играть в виртуальности, при помощи ВЭМ, например, а не в реальной жизни…

Мой взгляд упал на камеры…

Позже, не до них сейчас.

Направился на выход… Стоп, ключ.

Подобрав с пола пакетик с термоодеялом, вернулся к столу за ключом, после чего, открыв им дверь, достал из кармана пистолет. Практически уверен, что с той стороны двери никого сейчас нет, но…

С этой хреновиной в руках я перестаю ощущать себя одиноким.

В помещении за дверью меня, и правда, встретила лишь тьма, разгоняемая теперь светом, льющимся из места моего заточения.

Вспомнив то, где находится выключатель, при помощи которого Ева включала свет после того, как вернула меня сюда из бани, я быстренько нашел его.

Помещение громадного погреба озарилось светом.

— Да будет свет.

Я огляделся.

Проще сказать, чего нельзя найти в этом здоровенном подземном строении, сделанном из блоков, напоминающих газобетон, чем перечислить то, что в нем имеется.

Открыв ближайшую дверь, а всего я насчитал их четыре, помимо выхода из погреба и двери, ведущей в мою темницу, обнаружил ступеньки, по которым, однако, спускаться не стал. Просто заглянул внутрь, а там…

Стеллажи с сыром.

Недурственное хозяйство развели… — включив свет, я оглядел помещение.

Голод стал нестерпим. Не обнаружив в помещении ничего, кроме головок сыра, чтобы разрезать которые, придется вернуться к покойнику за ножом, закрыл дверь, и тут же на глаза мне попались, висящие у дальней стены на веревках…

Началось жуткое слюноотделение.

Вытерев тыльной стороной ладони слюни и убрав в карман пистолет, я быстрым шагом, практически бегом, направился к находке, протиснувшись между пары бочек, оказавшихся на моем пути.

Точно, копченая колбаса! — я почувствовал такой знакомый и приятный аромат.

Меня затрясло.

В данный момент думать ни о чем другом, кроме еды, я оказался не в состоянии, ибо такого голода как сейчас не ощущал никогда прежде.

Сняв с плеча винтовку и прислонив ее к стене, схватил дрожащими руками ближайший колбасный «круг», разломил его напополам и впился зубами в сочное мясо.

С трудом заставив себя оторваться от еды, очистил колбасу от шкуры, а то всухомятку глотать куски с ней неудобно. Будет обидно умереть, банально подавившись…

Несколько минут спустя.

Когда «круг» оказался съеден целиком, а вернее, сожран, голод вроде бы отступил.

— Так, ладно, посмотрим, что можно сделать… — произнес я, усаживаясь на пол по-турецки и вытирая физиономию рукавом куртки.

Положив пистолет рядом с собой, достал из кармана видеофон.

Я здорово опасался, что занятие умственным трудом окажется для меня сейчас делом невозможным, ибо физиология моего нового тела такова, что и в лучшие дни у меня, иной раз, случался «клин» в голове и…в такие дни я занимался чем-нибудь другим, не требовавшим умственного напряжения, но…

Голова моя сделалась абсолютно ясной, за исключением голосов, которые на сей раз нашептывали совершенно по делу, предлагая варианты решения технической проблемы, связанной с видеофоном юноши.

А препарат требовал немедленных действий…

Некоторое время спустя.

В реальность меня вернуло ощущение опасности, а в следующий миг, оторвав взгляд от дисплея, я заметил крадущуюся и явно что-то разыскивающую в погребе Агнешку.

Повезло, что уселся за бочкой и девица не заметила меня первой.

— Агнешка… — сказал я, встав и направив на нее винтовку.

Черт знает почему, но я схватил именно винтовку, а не пистолет.

— А…! — всем телом дернувшись от испуга, произнесла она и, щурясь, разглядывала меня, явно не узнавая из-за военной формы Ришарда, а затем… — Ведьма⁈

«Стреляй в нее…убей…убей…убей…убей ее немедля!». — шептал голос в моей голове.

«Не надо, пожалуйста! У меня дети…». — в унисон с ним прошептал другой голос.

Голос, принадлежащий женщине — инженеру с железнодорожного узла.

Выстрел!

Пуля разбила какую-то банку, стоящую на полке за спиной у Агнешки.

— Ой! — пискнула та, чуточку присев.

Вместо обычной ненависти, на круглом лице у девицы заиграла нервная такая улыбочка, а на ее щеках появились ямочки. Она сейчас сделалась такой милахой…

«Убей…! Убей…! Убей…! Убей ее!». — требовал голос в моей голове.

Я медлил.

— Не стреляй в меня, пожалуйста! — вновь пискнула она, подняв руки ладошками ко мне, однако, в то же время глаза ее шарили вокруг.

Не сдается, зараза, ищет варианты спасения.

— Вы же благородная и знатная барышня, а не какая-нибудь подлая убийца! — Агнешка даже на вы перешла.

Ты погляди какая! А ведь практически не паникует девица! — раньше я бы даже восхитился ею.

«Убей ее…убей…убей!». — без умолку твердил мне голос, явно пришедший в бешенство.

— Не убийца, да. — я хмыкнул от несуразности этого утверждения, а память тут же продемонстрировала целый калейдоскоп лиц, чьи обладатели из-за моих действий находятся уже в иных мирах.

— Это вроде бы одежда Ришарда. — она сменила тему, сделав шажок ко мне.

— Ришарда. — согласился с ней.

«Убей ее…убей…убей…совсем нет времени!». — бесновался голос.

— А где он сам? — озираясь, поинтересовалась она, сделав еще шаг.

— Умер. — ответил ей.

Агнешка, дернувшись, замерла.

Переспрашивать она не стала, ибо явно поверила моим словам.

— А есть здесь что-нибудь попить? — спросил я, оглядывая стеллажи.

— Есть… — ответила девица, после чего, указывая рукой на полки, начала перечислять наименования соков и компотов, хранящихся на них.

— Отойди к той стене. — я указал взглядом, куда ей нужно отойти. — Сядь там. Сиди тихо и спокойно, если, конечно, хочешь жить.

Я вновь выстрелил мимо.

Девица мигом исполнила требуемое.

«Убей ее…убей…убей!». — без устали твердил шепот.

Иных вариантов у меня и нет, пожалуй, ибо она наверняка выкинет какой-нибудь фокус в самый неподходящий для этого момент, и это может стоить мне жизни, но…

Ключ. Ее возможно запереть на ключ в моей темнице…

«Не возись с ней! Нет времени… Убей! Убей! Убей!». — продолжал увещевать голос. — «Убей ее или умрешь сам!».

От последней фразы голоса я дернулся всем телом.

Подобрав с пола пистолет и убрав его в карман, я повернулся к Агнешке спиной, а затем, спустя несколько секунд, приставил винтовку к стене и направился к бутыли с яблочным соком.

Далее все случилось стремительно, едва успевшая присесть на задницу Агнешка в один миг оказалась на ногах… — краем глаза я заметил это ее движение, — а уже в следующий была возле винтовки, схватив ее.

Исключительно шустрая девица.

Крышка бутыли не требовала для открытия каких-то специальных приспособлений, так что я, не обращая внимания на ее действия, вскрыл тару и принюхался, не алкоголь ли.

И правда, яблочный сок, хотя бутыль большая, литров на пять, наверное, так что пить будет не слишком удобно.

— На пол, Ведьма! — зло выкрикнула Агнешка, с физиономии которой в один момент пропала всякая милота. — На пол или клянусь именем Господа, я застрелю тебя как собаку!

А она выстрелит в меня без всяких колебаний…

— Ну вот и все Агнешка… — я обернулся на девицу через плечо, — теперь уже никто не сможет обвинить меня в безжалостности по отношению к тебе, особенно я сама. Ты сделала свой выбор, пеняй лишь на себя…

— Что это еще за высокопарная хрень⁈ Барчонок… — лицо ее скривилось в странной ухмылке, а затем…

Затем она выстрелила.

Выстрелила одномоментно с тем, как я засунул руку в карман, и было видно, что ранее ей уже доводилось стрелять не раз и не два.

Вернее, она нажала на спусковой крючок, но…

Поняв, что что-то явно не так, она кинула быстрый взгляд на винтовку и, судя по выражению ее физиономии, сразу же обнаружила в ней отсутствие одного, но очень важного компонента…

Магазина.

Впрочем, конструкция этой винтовки такова, что даже человеку хорошо знакомому с ней было бы непросто понять, на месте ли магазин или же нет, когда оружие стоит в тени, а так оно и было.

— О, мой Боже! Ты это нарочно сделала… — только и прошептала она, глядя на меня широко раскрытыми глазами и продолжая судорожно нажимать на спусковой крючок.

Тихий выстрел.

Я особенно и не целился, попав ей куда-то в район груди. Девица с хриплым взвизгом рухнула на пол, словно бы марионетка, у которой враз обрезали все веревочки.

— Нарочно, да… В оплату за те дрова, которые ты сегодня подбросила в печь, не дав мне замерзнуть, я дала тебе шанс спастись, и, честно говоря, очень жаль, что ты им не воспользовалась. — произнес я, доставая видеофон.

— Видеофон… Они у нас сейчас не работают… Ты не сможешь никому позвонить, сука… Ты сдохнешь здесь, Ведьма… — зло шептала Агнешка, неотрывно глядя на меня, после чего натурально захрипела от боли. — Мы тебя сожжем…

У нее изо рта пошла кровь.

— Извини, но нет, все будет несколько иначе… — произнес я, забивая номер матушки в ставшую доступной для записи «Номерную книгу».

Нажал на кнопку вызова.

В этот момент я вновь встретился взглядом с Агнешкой, которая, зажав рану обеими ладошками, теперь уже что-то беззвучно шептала, глядя на меня с мольбой в глазах.

— Я не убийца, как ты и сказала, так что будешь жить столько, сколько будешь. — я отвел от нее взор, переведя его на дисплей.

Сколько жизней уже принесено в жертву ради того, чтобы моя душа задержалась в этом мире… — подумал я, глядя одномоментно на дисплей и на захлебывающуюся собственной кровью совсем еще юную девушку — фанатичку примерно одних со мной лет, доживающую свои последние мгновения в этом мире…

Но я же дал ей возможность спастись.

…а сколько их еще будет, подобных жертв? Уверен, что не мало.

Мои мысли прервал видеофон…

«Набранный вами номер не отвечает. Завершение вызова».

Не понял?

Потеряв всякий интерес к умирающей, я вновь вызвал номер матушки и в ожидании ответа уставился на дисплей.

Тот же самый результат. Не берет трубку…

Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Если не она сама, то кто-нибудь из ее помощниц непременно приняла бы вызов, иначе еще никогда не бывало… — размышлял я и, не теряя времени даром, вбивал номер Консультанта.

«Аппарат, привязанный к вызываемому номеру, находится вне Коммуникационной Сети. Вызов невозможен».

Глава 113

Осознав факт того, что ни до одного из этих двоих абонентов дозвониться сейчас не получится, у меня началась тахикардия, хотя ни страха, ни какой-либо тревоги я все также физически не ощущаю. А вслед за тахикардией случилась и хаотизация моего сознания.

Мои мысли теперь безостановочно скачут, перебирая варианты от «подруги Ии» до полиции и прочих спецслужб, но…

«Беспокойство — твоя смерть. Спокойствие — твоя жизнь. Выбирай… Выбирай… Выбирай…». — в моей голове вновь раздался голос.

Стоп.

Я зажмурился и несколько раз глубоко вздохнул.

Сердцебиение начало успокаиваться, а мысли возвращаться к порядку.

Меня похитили черт знает сколько дней назад и, скорее всего, похитители так и не вышли на Филатовых с предложением выкупа, иначе бы не планировали мое умерщвления, путем сожжения, а местные, да и похитители тоже, не «светили» бы своими физиономиями передо мной. Хотя, возможно, договаривающиеся стороны попросту не сошлись в цене, которая бы с лихвой перекрыла стоимость активов в виде этой деревеньки и боевой группы, коими непременно пришлось бы пожертвовать.

В общем, я уже числюсь покойником, скорее всего. Ну или…

Мне вспомнилась так и не раскрытая история похищения юной жительницы того Ватикана, Эмануэлы Орланди.

…навечно зачислен в списки пропавших без вести. И позвонив сейчас Ие…

У меня попросту не осталось столько времени, чтобы действовать через нее.

Полиция? Служба внутренней безопасности?

Наверняка меня соединят с ближайшим отделением данных служб, а готов ли я поставить на кон свою жизнь, доверившись местным сотрудникам сил правопорядка, среди которых, возможно, могут быть сочувствующие или даже активно помогающие тем тварям, что похитили меня и убили мою тетку с охранниками и водителем?

Да не возможно, а скорее всего имеются, ибо очень похоже, что вывезли меня на территорию Польши, а это не самый ближний свет. А как возможно успешно провернуть подобное дерзейшее похищение во время всеобщего кипиша из-за убийства царевича и при наличии работающей системы практически тотального технического контроля за населением, хотя и подозреваю, что еще не до конца развернутой?

Только если имеется достаточное количество ресурсов, в том числе и людских, занимающих вполне определенные должности в силовых структурах.

Не-е-ет, меня сюда притащили (а главное, сумели это сделать!) не только потому, что тут организовалась деревенька фанатиков, которых контролирует кто-то из функционеров католической церкви и где возможно укрыть боевую группу вместе с похищенной барышней. Практически наверняка, что все это змеиное кубло куда масштабнее одной деревеньки…

«В России. Пока еще…». — вспомнил я слова покойного юноши, который был не только религиозным фанатиком, но еще и польским националистом, скорее всего.

…и вряд ли оно организовано лишь затем, чтобы сжечь здесь одну из барышень Филатовых, меня. Вполне возможно, что я оказался (снова!) прямо посреди такой кучи условного навоза, убрать которую возможно лишь силами целой бригады не менее условных тракторов.

Я мотнул головой, отгоняя неуместные сейчас размышления.

«Розовый куст…». — голос прошептал очередную чушь, вроде бы, но…

— Розовый куст… Розовый куст… — дважды повторил вслух я.

Это словосочетание стало триггером для памяти и перед моими глазами появилась одноклассница Роза, а затем…

«…если тебе вновь что-нибудь понадобится, просто отправь любое сообщение на этот контакт, и тебе постараются помочь. Воспользоваться им можно лишь единожды». — вспомнил я ее слова, сказанные в школьной столовой.

Дама Кристина, царская любовница.

Номер… — я задумался, вспоминая цифры, написанные на той бумажке.

А вспомнив…

«Здравствуйте, это Кайа Филатова. Я пока еще жива, но это ненадолго, минут на двадцать, наверное. Меня удерживают в погребе сектантской деревни где-то в районе Польши. Где конкретно — не знаю, так что оставляю включенным видеофон, дабы возможно было отследить его местоположение…».

В этом мире очень недостает таких удобных штук, доступных обычным гражданским людям там, как «гугль — карты» и геолокация. — подумал я, а затем вновь принялся строчить сообщение.

'…также здесь находятся мои похитители, их порядка 14 человек. Все вооружены и очень опасны. Называют себя воинами Святой Церкви, вроде бы боевики некого католического ордена. Спасите меня, пожалуйста! Вы моя последняя надежда!

p. s. Если меня все же убьют, будьте добры, сообщите моей приемной матушке, что именно эти люди стоят за ее отравлением «плодоразрушителем».

p. s. s. У них здесь имеется как-минимум один наблюдательный пункт, находящийся на местной голубятне'.

Отправить сообщение: Да\Нет.

Да.

— Ну, вот и все. — произнес вслух я, когда сообщение оказалось успешно отправлено адресату, а затем встал на ноги.

Если адресат все же прочтет мое сообщение и…

Видеофон завибрировал, а значит…

«Спрячься и жди!». — прочел я практически моментально пришедший ответ.

— Спрятаться… — повторил вслух я.

В погребе или где-нибудь снаружи?

И если в, то…

Оружие бесшумное, а значит, о произошедшем здесь еще никому, кроме меня, неизвестно. И тех, кто первыми заявятся сюда, я практически гарантированно сумею пристрелить. Но если вдруг что-то пойдет не так, то шансов выбраться отсюда живым у меня попросту нет…

Выйти наружу и попытаться спрятаться где-нибудь на территории? Выход из погреба для «голубков» в голубятне виден как на ладони, а рассчитывать на то, что профессионалы не станут вдруг наблюдать за тем, что происходит внутри огороженного периметра, не приходится.

Заинтересуются ли они тем, куда это их юный друг «Ришард», ну то есть я, вдруг направился и выйдут ли на связь? Пятьдесят на пятьдесят: или выйдут, или нет.

Более того, неизвестно, где конкретно находится сейчас контрольное устройство той фиговины, которую зашили мне под лопатку и как далеко от него возможно отойти, ведь если уйду чуть далее, чем следует, то…

Все.

— Короче говоря… — произнес я вслух, а затем резко заткнулся и метнулся за бочку.

Дверь в погреб приотворилась и внутрь заглянула какая-то женщина.

Стрелять в нее еще нельзя, ибо наблюдатели могут заметить. Не стрелять тоже нельзя, ибо она сейчас увидит тело Агнешки.

— Агнешка… — было единственным точно понятым мною словом из целой тирады, произнесенной этой женщиной весьма громким шепотом, в котором слышались крайняя степень неудовольствия и волнения.

Это голос Евы.

Она все еще стоит на входе, явно не желая заходить внутрь.

Все-таки мать или старшая сестра?

— Мама… — шепнул я, отвернувшись в другую от нее сторону, дабы мой голос было сложнее распознать.

— Агнешка? — тихонько спросила в ответ женщина.

— Мама… — вновь шепнул я.

Ева наконец-то спустилась внутрь.

Ну, конечно, вся логика «сюжета» происходящего требует, чтобы Ева появилась здесь и сейчас. Вот она и появилась…

Я прицелился, а затем выстрелил и…

Промахнулся, ибо Евы в том месте уже не было. Она, заметив наконец тело Агнешки, тут же кинулась к покойнице, издав при этом вскрик.

Я же, не став повторно стрелять, метнулся к двери и закрыл ее, дабы никто не заинтересовался, что это за чертовщина творится в погребе.

И когда Ева осознала факт того, что Агнешки в этом мире больше нет…

— Ришард… — прошипела женщина, повернув ко мне перекошенное от гнева и горя лицо, а затем…

— Я — Кайа. — поправил ее я, глядя в глаза этой женщины, полные слез.

— Кайа? — удивленно переспросила она, делая ударение на второй слог.

— Да, Кайа. Ну или Ведьма, по-вашему. А Ришард… — я кинул взгляд на открытую дверь (которую нужно будет закрыть), ведущую в мою темницу. — Он ушел. Вернее, они… Ришард и Агнешка, я имею в виду. Совсем ушли, навсегда…

— Ты лжешь! Ты не могла этого сотворить, сатанинское отродье! — перейдя на русский, в исступлении крикнула она, глядя при этом на Агнешку и гладя ее по волосам. — Этого не может быть! Господь любит нас и защищает от всяческого зла! Это невозможно… Невозможно!

Выставив вперед руки, она ринулась было на меня, явно желая разорвать в клочья, но…

Выстрел.

Ева рухнула на колени, заливая пол своей кровью, однако через какое-то мгновение я вновь увидел ее полный безумия взор, а сама она уже поползла в мою сторону.

Я сделал шаг назад, а затем еще один.

— А знаешь, мне иной раз кажется, что Он меня, наоборот, ненавидит… — подняв взгляд на потолок, произнес я, добавив. — А в другой раз, что очень даже любит и, не давая погибнуть, показывает, какова для меня будет стоимость «проезда» на самый «верх», к становлению человеком «на последнем этаже». Но, как бы там ни было…

Сделав еще шаг назад, я навел ствол винтовки на ползущую из последних сил женщину.

— …для меня у Него еще имеются кое-какие дела, а вот для тебя…

Я нажал на спусковой крючок, и винтовка мягко пнула меня в плечо.

— … уже нет.

Ева уткнулась лицом в пол и, несколько раз дернувшись в агонии, покинула этот мир.

Помяв ладошку и уставившись на нее, я попытался уловить на краю сознания те чувства и эмоции, которые возможно вызвало во мне убийство Евы и ее дочери (похоже, они действительно были матерью и дочерью).

И как бы ни старался обнаружить их след, у меня не вышло ощутить даже намека на них…

Очень бы хотелось от этого расстроиться, но не получалось…

Прогнав ненужные мысли, вспомнил про бутыль с соком.

Пить хочется.

Подойдя к ней и наклонив таким образом, чтобы не облиться, принялся пить, однако…

— М-м-м… — простонал я, отлипая от бутылки и ощущая (даже несмотря на действие стимулятора!), как сильно мой желудок оказался не рад соку. — Водички бы…

Но воды поблизости нет…

Я оттащил тела обеих убитых туда, где при свете с улицы их не смогут заметить вновь вошедшие и едва при этом не навернулся, ибо задумался и не обратил внимания на то, что ступаю на кровь. Забрав на всякий случай оставшиеся винтовочные магазины, закрыл дверь в свою темницу. Притащил большое эмалированное ведро, на котором удобно будет сидеть, и, перевернув его днищем вверх, поставил за бочку. Найдя ящик с инструментами, достал оттуда молоток и, предварительно выключив в помещении свет, разбил им выключатель.

На ощупь вернулся на место своей засады, за бочку, и, усевшись на ведро, принялся дожидаться «дорогих гостей».

Я что-то делаю явно не так, раз уж мне приходится устраивать не интеллектуальные битвы с недоброжелателями (в киберпространстве, например), а самые что ни на есть обычные, с применением обычного же оружия. — подумал я, беря с бочки винтовку и наощупь меняя в ней магазин на полный. — И подобное мне совершенно не по душе. Я же совершенно не воин, хотя там и был причастен к военному делу, но как инженер в области ВПК, а не как «спецназер» какой-нибудь. Тем более, не воин здесь, будучи обладателем женского тела. Но…

Неизбежная судьба. Таков путь, уготованный для меня Вселенной, так что жаловаться бесполезно, а значит, и не нужно.

При свете дисплея видеофона немного поигрался с прицелом винтовки, обнаружив то, как включается ночной режим и термограф.

Прицел оказался удивительно миниатюрный, учитывая его возможности. И импортный…

Недолгое время спустя.

Мои уши уловили посторонний звук возле двери, с той стороны.

Резко выключил дисплей видеофона, на который «залип», наблюдая за тем, как утекают отпущенные на мое спасение секунды.

Отворилась дверь и в погреб вошли трое.

Марек, я узнал его по лысой голове, когда он снял капюшон; бородатый здоровяк, его вроде бы Стефаном зовут, который, пока двое других спускались по лестнице, попытался было включить свет…

*говорят по-польски*

— Ну чего ты там возишься, Стефан? Включи уже этот чертов свет! — прикрикнул на местного Януш, когда входная дверь закрылась и вся троица оказалась в кромешной мгле. — Курва!

Януш едва не свалился, пропустив ступеньку.

— Не получается… — начал было Стефан, не поняв сразу, что приключилось с выключателем.

Выстрел.

— А-а-а! — выгнувшись дугой, заорал от боли Януш, однако в тот же миг…

Выстрел. Пуля выбила яркий сноп искр из бетонной ступени.

…метнулся резко в сторону, одномоментно с этим выпуская целую очередь во тьму из своего бесшумного короткоствольного автомата.

Во что-то очень сильно врезавшись головой, Януш лишился нескольких зубов и на какое-то мгновение потерял сознание, а затем…

Выстрел.

— А-а-а! — снова завопил он, получив пулю в район бедра.

Выстрел.

Выстрел.

Выстрел.

Этот тип с оружием в руках уже, походу, все… — подумал я, глядя в прицел на термографическое изображение распластанного тела боевика, но…

Выстрел.

Еще выстрел.

Вглядывающийся во тьму здоровяк, громко ойкнув, рухнул кулем на пол, держась обеими руками за живот.

Агнешка на него очень похожа. Ее отец? — из памяти всплыло лицо здоровяка (если, конечно, это он), хорошо запомнившееся мне после его сегодняшнего посещения моей темницы, но…

Выстрел.

Выстрел.

Помимо запаха сгоревшего пороха я ощутил сильнейший запах чего-то сладкого и очень — очень алкогольного…

Это из разбитой пулей боевика бочки, за которой я, собственно, и спрятался, хлещет фруктово — ягодная настойка.

— А вас, Марек, я попрошу остаться. — выйдя из-за укрытия, практически буква в букву процитировал я Мюллера, когда лысый коротышка вдруг решил, будто бы у него есть важные дела в каком-то другом месте и начал активно пробираться к двери.

Выстрел.

С негромким: «м-м-м» Марек упал на задницу, а я отметил, что с этим человеком, который может столь стойко пережить наверняка пренеприятнейшее ранение в ногу, нужно быть втройне осторожным.

— Стало быть, Ришарда с нами больше нет… — глядя во мглу перед собой, констатировал Марек, одной рукой зажимая рану, а другой…

— Даже не думай. — произнес я, заметив, что свободной рукой он полез в карман.

Выстрел.

Пуля вновь выбила сноп искр из бетона, возле его руки.

— И да, Ришарда с нами, и правда, больше нет.

— Ну что же, скоро и я к нему присоединюсь. — сказал Марек.

— Лицом в пол, руки за голову. Я сейчас открою дверь в то место, где вы мучили меня, и ты туда заползешь без всяких фокусов. — скомандовал я, но…

— Извини, но нет. — улыбнувшись тьме, произнес Марек, добавив. — Я, пожалуй, останусь тут. Уже скоро вытечет довольно крови, и Господь приберет меня. Я не боюсь предстать перед ним, Ведьма.

— Уверена, что нет, не боишься, но подумай вот о чем, Марек. Я уже позвала на помощь…

— Ты не могла этого сделать, Ведьма. — перебил меня он. — И скоро мои братья…

И тут он замолк, увидев включившийся дисплей видеофона, а вернее «Номерную книгу» с номером, который я туда внес.

— В современном мире спрятаться не выйдет нигде, ни в одной стране… — продолжил я, когда Марек, что называется, прикусил язык от неожиданности. — «Добрые люди», посланные моей Семьей, найдут твою жену и твоих детей, где бы они ни находились, а если ты вдруг монашествуешь или что-нибудь в этом духе, и у тебя нет ни жены, ни детей, то наверняка имеются иные родственники, некоторых из которых ты, возможно, даже любишь. Я ведь права?

И не дождавшись от него ответа, произнес.

— Если ты здесь и сейчас отдашь Богу душу от потери крови…смерти ты не боишься, этому я верю…то вслед за тобой на тот свет отправятся все твои родные и близкие. И гораздо раньше, чем ты можешь себе представить. Их найдут всех до единого и спастись не получится ни у кого из них, хочешь — верь, хочешь — проверь. И за все то, что ты и твои подельники сотворили со мной, с моей тетушкой и с моей матушкой, просто и легко «уйти» им не позволят. Ничего такого, просто старая добрая кровная месть. Их смертей ты тоже, наверное, не боишься, Марек? — это было произнесено мной столь ровным тоном и так спокойно, что можно было бы предположить, не слыша слов, будто бы речь идет о погоде.

И тут Марек вдруг рассмеялся и сделал это весьма искренне, вот только я не очень-то понял, весело или же наоборот.

— Хорошая попытка, Ведьма. Ты, как я погляжу, можешь сопротивляться не только «исповеди», да? Ты удивительная, честное слово, поработать бы с тобой еще какое-то время… — отсмеявшись и покачав головой, заявил он, найдя в себе силы хлопнуть несколько раз в ладоши. — Но вот какая штука…

Он замолк на мгновение, крепко зажмурившись.

— …ни детей, ни жены у меня нет и никогда не было. А мои родные… Господь уже давненько прибрал их к себе, так что напугать меня этим у тебя не получится. Хотя признаю, твоя игра очень убедительна, аж до костей пробирает. Удивительная… Впрочем, даже выяснить то, кем я был когда-то…очень давно…не получится ни у кого из вас, так что не тешь себя напрасными иллюзиями, но…

Марек распластался по полу, лицом вниз, а руки положил на голову.

Я не спускал с него взгляда, начав пятиться к двери, а затем, открыв ее…

— Заползай. — мотнув головой, скомандовал ему.

И он беспрекословно подчинился.

Ему от меня что-то нужно. Определенно нужно…

— Наложи себе жгут. — велел я, когда он заполз внутрь. — Он здесь…

Я подошел к распотрошенной аптечке и ногой отбросил в дальний угол нож мертвого юноши.

— И много у вас таких? Как Ришард, я имею в виду… — поинтересовался я, наблюдая за тем, как Марек накладывает на ногу жгут.

Низкорослый мужчина, на чьем бледном лице выступила обильная испарина, взглянул на убитого юношу, но ничего не ответил. На его физиономии не отразилась ни единая эмоция, не дрогнул ни единый мускул.

Ясно, Ришард для Марека не был боевым товарищем или кем-то вроде, а лишь инструментом, потерять который хотя и жалко, конечно, но…

— Я знаю, чего ты от меня хочешь услышать, но сперва ответь ты… — произнес Марек, уже едва шевеля языком.

Подняв с пола коробочку из-под боевого стимулятора, он поглядел на нее, а затем, усмехнувшись, отбросил и закрыл глаза.

— …значит, все то, что ты рассказала мне о том…о Мазовецком Дмитрии, о твоей душе, об ином мире…все это в итоге оказалось чистой правдой, а не вымыслом одурманенного разума, ибо я очень близко знаком со многими девицами твоего возраста…самыми разными девицами, но… Ни одна из них и близко не такая, как ты…

Я попытался вспомнить, что именно наговорил ему, однако память об этом просто отшибло из-за того наркотического ада, в который поместил меня этот тип.

Неотрывно глядя на Марека, я подошел к камерам и выключил их.

— Ты хотел спросить меня об ином мире? — поинтересовался у него.

Марек отрицательно помотал головой.

— Мне плевать на тот твой мир, ты скажи…!

Марек впер в меня взгляд, достающий, как казалось, до самой души, а затем, не обращая внимание на то, как я напрягся, похлопал себя по карманам, и найдя искомое, достал. Очки. Протерев их и надев, он…

— Он же есть⁈ Ты Его видела⁈

Марека затрясло.

— Я же, по-твоему, Ведьма… — покачав головой, ответил ему. — Как же я могла Его увидеть?

Лицо Марека исказила гримаса такой ярости, что…

— Нет. — произнес я, отчего мужчина дернулся всем телом. — Нет, Его я не видела, но…

— Но? — с надеждой прошептал Марек.

— Он существует, Марек, даже не сомневайся в этом… — заявил я и, положив винтовку на стол, достал из кармана пистолет, после чего подошел к низкорослому типу и, сохраняя безопасную дистанцию, чисто так на всякий случай, уселся перед ним на корточки. — Как будет и Страшный Суд…

Из моей памяти всплыли строчки песни группы «Ария», много раз слышанной там.

— …и когда настанет время платы по счетам, покаяние не поможет…нам. — процитировал я, постучав стволом пистолета по полу. — Тебе, мне…никому.

Марек глядел на меня во все глаза, в которых я не увидел и намека на неверие, а затем…

Затем он совершенно искренне зарыдал, хотя в его слезах не было никакой горести.

Слезы чистой, искренней радости…

Полагаю, что сцена, которая прямо сейчас приключилась, могла бы показаться нелепой сторонним наблюдателям, если бы таковые вдруг нашлись здесь, как и не поверили бы они и в искренность слез этого подонка, и доказать обратного большинству из воображаемых наблюдателей я бы не сумел, но…

Но лишь тому большинству, у которого нет ни веры, ни твердых убеждений. А таковых среди живущих действительно большинство и до недавнего времени одним из них был я.

Хотя радоваться, даже если бы мог, по поводу его радости, мне не слишком-то и хочется.

— Я прощаю тебя, Марек, за все то зло, которое ты причинил мне. А заодно, за все то, которое ты только собирался причинить… — произнес я и мужчина сглотнул, быстро облизнув губы. — Ведь все происходящее здесь со мной — это расплата за бокал «лекарства» там. Я же самоубийца и это…

Я обвел стволом пистолета помещение.

— …мой персональный ад. Я ответила на твой вопрос, теперь твоя очередь.

— В среднем кармане. — сказал он, когда его прекратили душить слезы. — Отойдешь от устройства на семьсот пятьдесят метров — умрешь. Просто пропадет сигнал — умрешь…

В этот момент где-то невдалеке раздался мощный взрыв, от которого с потолка посыпалось всякое, а затем еще один…

На какой-то миг, не понимая, что произошло, я убрал взгляд с Марека, после чего…

Марек с силой ударил кулаком левой руки об пол.

— Стой! — воскликнул я, поняв, что он только что сделал, но…

— Никак нельзя предать Замысел. — спокойно сказал он, а затем его зрачки сначала резко сузились, после чего…

Марек определенно мертв и теперь это просто труп какого-то психопата.

Ниточка, ведущая к организаторам всего этого действа, оборвалась…

Вот, оказывается, для чего он носил свой здоровенный перстень с какой-то доисторической мелкой тварью, навеки застрявшей в янтарном камне…

Очевидно, что капсулу под лопатку зашили не только мне.

А вместе с осознанием этого, я ощутил, что мои «часы» пробили «двенадцать», а «тыквы» обратились в «мышей»…

Стимулятор прекратил свое действие столь же резко, как и начал…

Лишившись поддержки препарата, я практически рухнул на пол возле Марека, хотя разум вроде бы продолжает еще неплохо функционировать.

Краем глаза заметил какое-то движение в основном помещении погреба, возле двери темницы, а затем…

В дверном проеме появился силуэт, и я выстрелил, хотя и попал куда-то вообще в стену.

Все, сил не осталось даже на то, чтобы поднять пистолет, выпавший из моих рук.

Из-за дверного проема раздался голос.

— Барышня Филатова, вы там?

Чистый русский язык, без привычного уже польского акцента…

— Да, я тут. — закрыв глаза, ответил я. — Заходите.

Сознание явно покидало меня, однако очень уж хотелось увидеть то, кто же явился спасать меня.

Я практически удивился, когда в комнате объявился не отряд каких-то «спецназеров», а совершенно невзрачный мужичок, лет сорока пяти — пятидесяти, никак не тянущий на супермена. И если бы не маскхалат на нем и не автомат в его руке, я бы наверняка не удержался и сказал нечто вроде: «Дяденька, а чего это вы тут делаете? Уходите, здесь опасно…».

— Вы целы? Самостоятельно идти можете? — поинтересовался он.

— Цела, да, но идти не могу. — ответил ему, после чего, ощущая, что сознание оставляет меня, затараторил. — Мне под лопатку вшили ампулу с ядом, активатор у лысого типа в среднем кармане…

Некоторое время спустя.

Очнувшись, обнаружил себя на закорках у какого-то типа, а повернув голову, заметил того мужичка, который заявился в погреб. И эта парочка бодро движется по какому-то жуткому зимнему лесу…

Что происходит⁈

Глава 114

Месяц спустя. 27 марта, пригород Санкт-Петербурга, деревня Коркино, частная усадьба. Около полудня.

Проклятая зима наконец-то окончательно отступила, и я сумел пережить ее, а это удалось далеко не всем. — подумал я, стоя на громадном балконе своей комнаты, расположенной на втором этаже монструозного деревянного дома, построенного из гигантского кедра, и, зажмурившись, подставил лицо яркому весеннему солнышку.

Открыв глаза, провел рукой по влажному бревну лиственницы, служащему частью силовой конструкции балкона, а также его перилами, и поглядел на отходящее ото льда озеро.

Озеро…

Я вновь оказался в доме на берегу озера, однако теперь, в отличие от тогда, это не означает окончания моей жизни, а…

А, собственно, что? А то, что «как раньше» уже не будет. Новая жизнь в «шкурке» старой, еще не окончившейся жизни, а вместе с ней и, вероятно, новая судьба. Новая роль. Впрочем, именно об этом Государь мне и говорил. Свой выбор я тогда сделал.

Я нахожусь в этой усадьбе практически в полной изоляции от внешнего мира вот уже месяц, сначала целую неделю проходя процедуру детоксикацию после всей той дряни, которой меня пичкали религиозные экстремисты, а затем, когда приставленные ко мне люди убедились в том, что моя жизнь и здоровье теперь вне опасности, я не вою от ломки, не собираюсь устраивать самоубийств или выкидывать еще какой-либо подобный фортель, оставили практически в полном покое (про голоса в голове, а также про то, что не могу теперь испытывать эмоции, я благоразумно умолчал, ибо лучше казаться здоровым, чем больным), оздоравливаться, так сказать, словно бы в санатории, и возвращаться к ментальному порядку в компании пресловутого «розового куста», что значит…

— Госпожа сегодня приедет.

Я обернулся на дверь. Роза, конечно же…

Девица эта, одетая в свободные штаны и флисовую кофточку, обхватив себя руками и позевывая, вышла на балкон, встав рядом со мной.

Ей наверняка поручено круглосуточно приглядывать за мной, играя роль заботливой подруги, так сказать, с чем она вполне справляется. Проживаем мы в одной комнате.

— Слушай, я все хотела спросить… — глядя на нее, начал я. — Сейчас же по идее самый разгар учебного года…

— Почему я не хожу в школу? — закончила вопрос она, потерев одной ногой другую, а затем снова сладко зевнула.

Я кивнул.

— Ты только сейчас заметила, да? В общем, я ее уже давненько закончила. — заявила она. — В двенадцать лет.

Я присвистнул, практически искренне.

— Серьезно, что ли? Ты, получается, вундеркинд. Круто! Впервые вижу вживую такого человека. — честно признал я.

— Где вундеркинд? Где? — также практически искренне встрепенулась она, оглядываясь по сторонам, а никого не увидев… — Это, по-твоему, я вундеркинд, что ли?

Надувшись, она уставилась на меня.

Ну уж нет, Розочка, своими ужимками ты меня не проведешь.

Роза очень напоминает мне Ришарда, хотя, конечно, никакой она не ребенок — солдат. Впрочем, почему это «конечно»? Уверен, если вдруг царская любовница велит ей кого-нибудь прикончить, Роза колебаться не станет ни мгновения, она вообще не из тех людей, которые колеблются, как я уже успел заметить.

Да и большинство эмоций, виденных на ее физиономии — это чистой воды игра, прямо как у меня, хотя играет она вполне себе убедительно.

Тогда в школе я не сумел сформулировать определенную причину того, почему Роза мне так сильно не понравилась и чем пугала, а вот сейчас могу, хотя теперь она совершенно перестала пугать меня, да и никакого негатива к ней не испытываю.

— Ну, не я же… Честно сказать, не знакома ни с кем…ну, кроме тебя…кто бы сумел окончить школу в 12 лет… — совершенно искренне ответил я, ибо вживую подобных уникумов мне встречать не доводилось ни здесь, ни там.

«…а вы вдвоем появились в один день…». — мне вспомнились слова Андрея.

Подделали документы, значит.

— …хотелось бы мне быть такой же умной, как ты. — закончил я.

— Да нет, и вовсе я не вундеркинд. Я человек самых средних способностей, честное слово. Во всем. — помахав ладошкой, ответила она, а затем оперлась руками на бревно и уставилась куда-то вдаль, на лес. — И вообще, для того чтобы освоить школьную программу ранее прочих, быть чрезмерно умной совершенно необязательно, достаточно не быть глупее определенного. А ум…он же как меч, Кайа. Что-то очень конкретное и относительно небольшое, какую-то отдельную задачку, я не имею в виду обязательно математическую, возможно ловчее «разрубит» тот, у кого он острее…

Она взмахнула рукой, в которой держала воображаемый меч.

— …а как быть, если нужно «разрушить» «стену» длиною в тысячу километров? — она обернулась на меня. — Меч тут — плохой помощник.

— Другой инструмент нужен. — согласился я.

— Точно! — она ударила низом кулачка по ладошке. — Когда-то давно, когда я была еще совсем маленькой, папа сказал мне: «чтобы в чем-то преуспеть на длинной дистанции нет ничего важнее самодисциплины, и тот человек, у которого она крепче достигнет большего, скорее всего». Тогда я запомнила его слова и послушалась, как, впрочем, и всегда. Он оказался прав. Как всегда.

Она улыбнулась мне.

— И вот в этом аспекте личности со мной действительно мало кто сумеет потягаться. А что же касается ума…

Она пожала плечами.

— …лично мне ты кажешься гораздо умнее. Короче говоря, да, не из-за какого-то там мнимого вундеркиндства я на несколько лет раньше выпустилась из школы, а из-за самодисциплины. Ну и плюс, конечно, то, что я никогда не посещала обычную школу. Я училась дома, то есть никто мне не мешал. У папы с мамой была возможность нанимать для меня лучших учителей, которые дают уроки за деньги. Вот и весь мой жуткий секрет.

Глядя на нее, вспомнилось то, как она каждый раз выходила из комнаты, когда переодевался я или когда ей самой нужно было переодеться, то есть Роза — довольно стеснительная особа, но…

Видя ее в шортах и в футболке, хотя обычно, даже в комнате, она предпочитает носить нечто длинное и мешковатое, если это штаны, я каждый раз ловил себя на той мысли, что при всем желании никогда не сумею сделать со своим телом то, чего она уже сумела проделать со своим. А сколько ей сейчас лет? Четырнадцать? Пятнадцать? Как такое вообще возможно? Она развила свое тело практически до самой грани возможного…

Ни грамма лишней жиринки, сплошная мускулатура, причем прямо как надо, не больше, но и не меньше. Да любая гимнастка, глядя на Розу, от зависти сотрет зубы в порошок.

Если бы эта девица не была столь некрасива на физиономию, то Чудом оказалась бы вовсе даже не Ядвига…

Если разум она тренирует так же, как и тело, а, похоже, так оно и есть, то…

Неудивительно, что ее, заприметив, заграбастала себе царская любовница. Тем более, Роза еще в том нежном возрасте, когда из нее можно «вылепить» все то, что нужно. Даме Кристине нужно.

— Человек самых средних способностей… — глядя на нее, повторил вслух я, а затем уже про себя. — Ну уж, конечно!

«Она опасна…опасна…опасна…». — высказал свое мнение голос в моей голове.

Ну да, пожалуй, она натуральное чудовище. — согласился я. — Однако, я должен в итоге подружиться с ней. Обязан…

— Это родители хотели, чтобы ты столь усердно занималась учебой?

— А-а-а, нет. — она вновь помахала ладошкой. — Папа никогда не интересовался моими успехами в учебе, тем более никогда не заставлял учиться. Он всегда говорил: «хочешь — делай, не хочешь — не делай, вольному — воля». А я хотела…и хочу!

Она тряхнула головой, прогоняя воспоминания.

— Ты уже несколько дней подряд практически не отходишь от этого планшета… Чертишь, да? Я ведь права? — поменяв тему, она уставилась на здоровенный виртуальный планшет, установленный на специальную треногу, которую я выкатил на балкон по случаю прекрасной погоды.

Я попросил матушку о такой штуке, и мне ее сюда доставили.

— Точно. — ответил ей.

Удивлен, что за столько дней это впервые, когда Роза, да и персонал, которому поручено отслеживать мое ментальное состояние, заинтересовались вслух, чего же я такое тут черчу.

— Это… — начал было я, но задумался.

Я был уверен, что после всего произошедшего со мной, то, о чем было сказано на аудиенции у Государя более неактуально. Нет, ну, серьезно, зачем нужна наркоманка подле царской любовницы? Совершенно не за чем, но…

Как выяснилось, сдать назад невозможно, ибо слова были уже произнесены вслух, хотя и тет-а-тет, и «уволенным» с этой позиции я буду лишь со своим последним вздохом. Тогда действительно я делал судьбоносный выбор, без кавычек. И как «вытекающие последствия» того выбора я и оказался в этой огромной усадьбе, в компании с Розой, с небольшим количеством медперсонала и местных работников, которые, впрочем, лишний раз стараются не попадаться на глаза.

И да, не одержи я в погребе победу над той дрянью, на которую меня подсадили, и, подозреваю, что мой «последний вздох» и, соответственно, «увольнение» наступили бы очень скоро.

Дико? Ну, что поделать, общество здесь такое…

— Кайа? — вывела меня из задумчивости Роза.

— Д-да. — я поднял на нее глаза. — Слушай, если скажу сейчас, то у меня сто пудово ничего не получится. Давай, я расскажу, когда закончу, ладно?

Роза передает даме Кристине все то, что произнесено мной, буква в букву, причем совершенно этого не скрывает. Таким образом, если прямо совру сейчас ей, то косвенно совру и царской любовнице. А соврать ей человек на моей «должности» может, конечно, но только один раз…

— И то верно, дурная примета. — согласилась Роза. — Ладно, я в комнату, учебники сами себя не прочтут…

Она направилась на выход с балкона.

— Кстати, Роз, ты так и не сказала, что было после того, как ты окончила школу?

— Госпожа…она заметила меня и взяла к себе.

— Не, я не то имела в виду.

— Да я поняла. Меня приняли в Императорский университет Санкт-Петербурга, на факультет иностранных языков и международных отношений. А что до того, почему я сейчас не там… Я посещаю очно-заочный факультет.

Она врет! Роза совершенно точно соврала, сказав, что учится на «международника», но почему? Если только…

Я зажмурился, прогоняя прочь мысли о Розе. Позже обязательно узнаю, а пока…

— Внутрь не зайдешь? Прохладненько еще… — Роза, вернувшись было в комнату, высунула физиономию на балкон.

— А, нет. Все нормалек, позже. — ответил ей.

— Ну, ладно… — ее физиономия исчезла.

Включив планшет и достав из кармана куртки стилус, вновь вернулся к работе над устройством. Вернулся не в гордом одиночестве, а с привычными и уже совершенно не беспокоящими голосами, если правильно слушать которые и не обижать их, то они непременно дадут очень толковый совет (и даже не один!) по любой проблеме.

Голоса в голове, что это вообще за хрень такая? Я уже убедился, что они — вовсе не бред, вызванный поражением моего мозга, но…

Это эхо, но только не моих воспоминаний из той жизни. Эхо жизни бесчисленного множества других людей, эхо их душ. К такому выводу, по крайней мере, пришел я, а голоса не возражали.

И пока одна часть моего сознания была занята работой над устройством, другая же…

Память вновь начала демонстрировать картинки того дня, а вместе с ними…

Та парочка странных персонажей, Василий Иванович и Петька…

Когда узнал их имена, то сначала подумал было, что это шутка такая, но так как Гражданской войны здесь не приключилось, то об фольклорных героях того мира эти двое прознать никак не могли. Впрочем, заявившихся в погреб джентльменов зовут как угодно, но только не теми именами, каковыми они мне представились.

Я вновь попытался вспомнить то, каким образом добирался до…докуда-то, в общем. Туда, где мою тушку передали людям, доставившим меня потом в эту усадьбу.

То ли все дело в стимуляторе, то ли во всем случившемся скопом, но день своего освобождения, и последующий тоже, я помню очень отрывочно, словно бы время от времени терял тогда сознание. Очень возможно, что так оно и было.

Лес, проклятый зимний лес. Как долго меня по нему тащили? Долго, это единственное, что можно сказать наверняка. Картины непролазных буреломов сменялись в моей памяти картинами лесного же ручья, прямо по руслу которого эти двое и двигались, неся меня на спине, а затем снова лесная чаща. Быстро шли, очень, практически бегом…

А затем был салон автомобиля. Одного, второго, третьего…

Их меняли довольно часто, бросая предыдущий в укромных местах и пересаживаясь на следующий в местах не менее укромных.

Образы из памяти неслись безумным калейдоскопом.

В чем уверен практически наверняка, так это в том, что целью Василия Ивановича и Петьки было вовсе даже не мое спасение. Что Василий Иванович косвенно и подтвердил. Его крайне интересовал мой дорогой «практически друг» Марек. По крайней мере, более всего вопросов Василий Иванович задавал мне именно о нем. А еще смерть Марека его очень-очень расстроила, настолько, что он даже пару раз матюгнулся, чего более потом при мне уже не делал, во всяком случае, я подобного не помню.

Уверен, что об этой сектантской «малине» всем тем, «кому надо» было известно уже давненько, равно как и о том, что меня удерживают в ней. Однако, любезная матушка совершенно права, говоря о том, что на «разлинованном листе» игроков столь много, и интересы у них столь различны, что одним из них, мной, они при случае запросто пожертвуют. Тем более что жертва эта, по большому счету, и невелика вовсе. Дочь Главы хотя и могущественного Семейства, но, во-первых, приемная, а учитывая, что его родной сын вот-вот появится на свет…

А, во-вторых…

Что стояло на кону? А вот этого я не знаю и узнаю ли когда-нибудь — это еще вопрос…

Слишком быстро появилась в погребе эта парочка, да и мне на выручку, уверен, послали бы целый отряд, возможно, даже не один, но точно не двоих каких-то непонятных типов…

Это не говоря уже о том, что вряд ли бы «команда спасения» стала эвакуировать меня столь экстравагантным способом.

Из памяти вновь всплыл образ со злополучного «узла».

Человек в военной форме, но очевидно не военный, тот самый, который отстрелил мне палец, после чего погиб при столкновении поездов. Я видел его буквально мгновение — другое.

А затем…

Василий Иванович, который и не Василий Иванович вовсе…

«Одного поля ягодки…ягодки». — прошептал голос.

Ну да, разведчики или диверсанты какие-то (хотя если они из какого-то государственного силового ведомства, то для чего им действовать подобным образом внутри родной страны?), но точно не штурмовики.

Однако это совершенно неважно. Важно другое, они обо всем точно знали, причем знали давно. И если бы не поднятый мной переполох, то пришли бы они ко мне на помощь? Очень вряд ли, ибо если было известно о том, что Кайю подсадили на наркотики, то ее, то есть меня, тогда однозначно «списали».

Ладно, нет смысла сейчас размышлять об этом, случилось так как случилось, я выбрался живым, играем дальше.

Выбросив из головы мысли о произошедшем, сконцентрировался на планшете.

Позже.

— Кайа! Госпожа приехала! — на балконе объявилась Роза, вернув меня в реальность. — Быстро!

Возле дома, несколькими минутами позже.

Спускаясь с крыльца, едва не навернулся, случайно пропустив одну из двух ступенек, и только благодаря своей назначенной подруге не пропахал носом застланный гранитом курдонер.

— Не ушиблась? — спросила Роза, удерживая меня под руку. — Нормально себя чувствуешь?

— Все хорошо, да.

И пока мы с Розой, в компании императорской охраны, дожидались прибытия нашей Госпожи…

Я едва случайно не упал… — пронеслось в моей голове.

Случайно — это слово стало триггером для моей памяти, которая попотчевала меня новой порцией воспоминаний.

К тому, что в итоге я воспользовался номером, полученным от Розы, привел ряд случайностей.

Матушка в тот момент находилась на процедурках, требовавших отключения личной электроники, а ее помощница была занята разговором с неким важным типом, и мой вызов попросту проигнорировала, увидев незнакомый номер. Она решила перезвонить мне позже…

А Консультант в тот момент находился в таких местах, куда Макар телят не гонял, как говорится, и его видеофон был «вне зоны доступа сети».

Консультант…

Несколько дней назад позвонив Ие, а она теперь уже может спокойно разговаривать со мной, не впадая при этом в истерики, в объектив камеры ее видеофона случайно (и снова Его Величество случай) попал господин Горчаков…

И когда я поинтересовался, не вместе ли они проводят сейчас время, Ия нашла причину для того, чтобы быстро — быстро закончить наш разговор, покраснев при этом как помидорка.

Ну что же, это жизнь…

Эти двое с самого начала оказались друг другу очень даже симпатичны — факт, а кошмар, произошедший со мной, просто послужил катализатором их чувств и эмоций, положив начало каким-то отношениям, наверное…

Жизнь? Жизнь…

Я попытался понять, вызывают ли подобные мысли во мне какие-то чувства, и…

Нет, я не ощутил ровным счетом ни-че-го, словно бы размышлял о совершенно посторонних мне людях.

— Кайа! — Роза несильно сжала мою руку, выдергивая меня из мира грез.

Глава 115

Перед домом остановились три гербовых авто…

— Роза!

…из одного из которых двумя стрелами вылетели маленькие девочки, закутанные в шубки, ринувшись к Розе.

Охранник, вежливо, но настойчиво заставил меня отойти чуть в сторонку, банально встав прямо передо мной.

Детей этих я узнал сразу, ибо неоднократно видел их на виртуальных изображениях, хотя вживую довелось впервые.

Великие княжны Наталья и Елена, шести и восьми лет от роду, дочери Государя и государевой любовницы…

— Кайа.

…которая вышла из салона вслед за своими детьми.

На ее лице я увидел те эмоции, которые не слишком-то часто замечаю у людей, общающихся со мной — неподдельную радость.

— Ваше… — начал было здороваться я.

— Мой титул: «дама». — погрозив пальцем, перебила меня она, очевидно намекая на то, что более «Вашим Величеством» мне ее называть не следует.

— Дама Кристина… Госпожа! — последнее мы с Розой произнесли с легким поклоном (что моей назначенной подруге оказалось сделать не так-то и просто из-за натурально повисших на ней принцесс) и в унисон.

Старшая из великих княжон, Елена, отпустив Розу…

— Все хорошо, Василий. — произнесла вслух царская любовница и охранник, явно нехотя, но таки отступил от меня на шаг.

…подошла ко мне.

— Достопочтенная Кайа Игоревна Филатова… — произнесла она, встав рядом со мной, заложив ручки за спину и задрав голову.

Достопочтенная? А ведь, и правда, Кайа же внучка титулованной особы. Дед, если все еще жив, барон.

— …когда я узнала о том, что вас похитили злодеи, то каждый день молилась Господу о вашем скорейшем спасении! — взяв меня за руку, заявила эта девочка, как две капли воды похожая на свою мать.

— Вот видите, Господь не остался глух к вашим молитвам, и злодеи оказались повержены, а я спасена. Благодарю вас за заботу, Ваше Высочество. — ответил ей.

После моих слов старшая дочь царской любовницы засияла, словно начищенный пятак.

— А что те злодеи сделали с вашими восхитительными волосами? — возмутилась великая княжна, заметив состояние моих волос. — Я видела ваши виртуальные изображения, и у вас были такие красивые волосы…

— Лена! Это еще что за невоспитанность такая⁈ — возле нас материализовалась дама Кристина, которая, до этого буквально на несколько секунд отвела Розу в сторонку, где они перекинулись несколькими фразами.

Волосы у меня, и правда, еще очень не очень, хотя и не столь уж плохи, как это было еще месяц назад, вот тогда они здорово напоминали солому напополам с паутиной.

— Прошу прощения, я была неучтива. — Елена тут же потупила глазки.

Зато другая великая княжна, Наталья, встав рядом с сестренкой, с живым интересом разглядывала меня, хотя и делала это молча.

— Все хорошо, Ваше Высочество, мои волосы скоро станут такими же, как прежде, не стоит об этом переживать. — произнес я.

— Так, ладно, хватит! Марш спать, Ваши Высочества, иначе сейчас же поедем обратно! — заявила дама Кристина и подала знак двум женщинам, вышедшим из другого авто, которые немедленно взяли детей за руки и повели в сторону хозяйского дома этой усадьбы, не обращая никакого внимания на то, что обе девочки оказались крайне недовольны подобным развитием событий.

Уже середина весны, а значит, царская любовница не просто так самолично заявилась сейчас сюда. И дочек своих наверняка тоже не просто так привезла с собой…

Внезапно для себя я оказался в объятиях дамы Кристины.

— Живая… — через некоторое время, отпустив меня, произнесла она. — Знаешь ли сколько бессонных ночей мне пришлось из-за тебя провести⁈ Как планируешь возместить мне это⁈

На ее лице выступили слезы. Искренние или же игра? Так сразу и не поймешь, ибо актриса из нее хоть куда…

— Прошу прощения. — потупив глаза, ответил ей.

Впрочем, еще бы она хорошо спала, учитывая, что коробочка с микросхемами памяти все еще находится у меня.

— Фу-у-у-у! — громко выдохнула она и утерла слезы платком. — На сей раз прощаю, но больше так, пожалуйста, не делай! Не позволяй всяким похищать себя!

— Постараюсь. — улыбнувшись, ответил ей и краем глаза заметил, как улыбнулась и Роза.

— Идемте! — велела дама Кристина и направилась в дом, а мы втроем (я, Роза и Мила) пошли вслед за ней.

В гостевом доме, дополнительный каминный зал.

— Помещение проверено, Госпожа. — заявил один из охранников, держащий в руке нечто, похожее на частотный сканер, когда мы вошли. — Никаких подслушивающих устройств нет и не было.

— Хорошо, спасибо. — ответила ему царская любовница, после чего охранники вышли.

То, что охрана не нашла «жучков» — это хорошо или плохо? Учитывая противостояние государевой любовницы и Государыни, в котором вряд ли имеются какие-либо правила и ограничения (и это еще без учета всех прочих игроков на «разлинованном листе»), то скорее второе…

«Пылесос…». — в привычном уже хаосе голосов, мой разум зацепился за это слово.

И правда, устройство, убирающееся в этом зале, продолжало исполнять свою программу, невзирая на присутствие высокой гостьи. Вернее, должно было исполнять, однако по какой-то причине замерло на месте, остановившись возле панорамного окна и меланхолично вращая щетками.

— Кайа, прекрати уже мучить уборщика! У него нет ни виртуальной камеры, ни микрофона. Плюс его проверила охрана, он безопасен. — заявила Прислужница дамы Кристины, верно истолковав причину моего интереса, когда я поднял аппарат с пола и начал его рассматривать.

— Так-то, да… — ответил ей, ибо никаких микрофонов и камер у него действительно не имеется, но…

Мне вспомнился оптический прибор, при помощи которого подручные «доброго дядюшки» приснопамятной Художницы записали в Пансионе мой разговор с Яной.

— …однако, Мила, у устройства есть лидар, при помощи которого он вполне может «снять» и передать «кому не надо» весь наш разговор.

— Что такое лидар? — спросила царская любовница, заинтересовавшись происходящим.

— Лидар это… — начал было я, но осекся, ибо здесь это называется как-то иначе, однако не знаю как. — аббревиатура на английском языке, означающая…

Лазер здесь называется также по-другому.

— …световой локатор, при помощи которого этому маленькому злодею вполне по силам «снять» колебания, создаваемые голосом, скажем, с этого стекла… — я кивнул на окно.

Учитывая уровень развития ИИ здесь, получить довольно четкий звук будет весьма тривиальной задачей.

— …и пускай качество записи будет так себе, но… — я пожал плечами.

— Василий, зайди-ка, пожалуйста. — произнесла дама Кристина в браслет, после чего в зале объявился охранник.

— Наша достопочтенная Кайа Игоревна утверждает, будто бы при помощи автоматического уборщика возможно подслушивать чужие разговоры. Забери эту штуковину… — она кивнула на пылесос в моих руках, — и пускай технари выяснят, так ли это на самом деле или же нет. А конкретно этого…пусть разберут его до винтиков и поглядят не доносит ли он на меня. И еще…

Она потерла лоб.

— …в любом случае я не желаю, чтобы впредь какие-либо автоматические уборщики работали в моем присутствии.

— Конечно. — ответил охранник и, забрав из моих рук пылесос, удалился.

— А «котелок»-то у тебя «варит», Кайюшка! Обожаю людей, которые подходят к проблеме нестандартно и творчески. — произнесла дама Кристина, вольготно устроившаяся на замысловатой скамейке ручной работы. — Особенно когда это мои ближние!

— Да уж, с фантазией у нашей милой Кайи все неплохо. — покачав головой, произнесла Мила. — Использовать аппаратуру уборщика, чтобы шпионить…недурственный полет технической фантазии.

Сидящая и щиплющая свою губу Роза глядела на меня, о чем-то задумавшись.

Я подмигнул ей, и этот жест она заметила, улыбнувшись в ответ.

Получив дозволение, в зале объявилась официантка, прикатившая тележку с чаем, кофе и всякой выпечкой. Расставив на столе посуду, она быстренько покинула помещение.

Я захрустел чем-то, напоминающим сушку и задумался. Впрочем, чересчур долго быть наедине с самим собой мне не позволили.

— Кайа, о чем задумалась? — поинтересовалась царская любовница, помешивающая ложечкой свой кофе.

— Об убитой теми сволочами тетушке и умершей бабушке, на чьи похороны я не сумела прийти, чтобы проводить их в последний путь. О своей родной матушке, чью могилу я до сих пор не удосужилась посетить. — я поднял взгляд от стола. — А также о тех людях, которые спасли меня. Это же не вы их послали, госпожа?

— Учитывая все произошедшее, уверена, что твои почившие родственники совершенно не в обиде на тебя, а наоборот радуются на небесах, что ты осталась жива…

Ага, особенно рада бабка.

— …это настоящее чудо. Хотя согласна, тебе стоит уважить предков и посетить их могилы при первой же возможности, а также помолиться и поставить свечи за упокой их душ, ибо человек, не уважающий своих родителей и предков — это никчемный человек. А что же до тех людей, которые спасли тебя…

Поднеся к губам чашку, она сделала несколько глотков.

— … мне доподлинно неизвестно, кто они, хотя я и догадываюсь…

Дама Кристина поманила меня к себе и когда я присел подле нее…

— …у нашего государства существуют такие тайны, о которых не осведомлены ни я, ни она, однако есть и иные, нарочно общеизвестные как бы тайны, например…

Она зашептала мне на ухо.

— …«тайные люди». О них все что-нибудь да слышали, однако наверняка что-либо знает лишь мой муж, она, и, возможно, еще несколько человек, из непричастных к этой организации, у которой, в отличие от той же СВБ, нет ни официального названия, ни юридического адреса.

Царская любовница съела пирожное, запив его кофе.

— А я всегда думала, что это лишь городская легенда. — произнесла Прислужница. — Обычная страшилка…

— Нет, дорогая моя… — дама Кристина покачала головой, — мне доподлинно известно, что никакая это не городская легенда, хотя те, «кому надо» сделали «тайных людей» таковыми, а может, и они сами создали себе такую пугающую репутацию, не знаю. Одно мне известно наверняка — они, в том числе, инструмент для внесудебных расправ в нашей стране с кем угодно и поддержания в тонусе кого надо.

Инструмент в руках Государя для сведения личных счетов с кем угодно…

А почему бы и нет? Очень в духе этого мира.

Впрочем, она же сказала: «в том числе», а значит, и функционал этих «тайных людей» не ограничивается только лишь устранением неугодных для императорской четы, но это они и сами продемонстрировали, завалившись на «малину» к религиозным экстремистам.

Из памяти вновь всплыл образ того типа, отстрелившего мне палец. Да, практически уверен, что инструмент этот в какой-то мере подвластен и Государыне тоже. И если это действительно так, то, значит, что и власти у нее поболее, чем у дамы Кристины.

Царская любовница замолкла, и я скосил на нее взгляд. Случайно ли она сделала особый акцент на: «с кем угодно»? Сомневаюсь, ибо вряд ли эта женщина хотя бы слово произносит просто так, десяток раз не обдумав последствия. Точно не произносит, о чем сама же мне и говорила. Так кого это она имела в виду? Покойного ныне старшего царевича, что ли? И если да, то вся ситуация с его убийством, возможно, обретает совершенно иной коленкор.

— Все, Кайа, хватит! У меня нет желания развивать далее эту тему. Относительно твоего спасения…те, кого послала я, получили убедительную просьбу не совать свой нос куда не следует, а вопрос твоего спасения те люди взялись решить сами. И решили. Так что ты была спасена, слава Господу, и это дело закрыто.

Расстрел в самом центре империи, возле главной императорской резиденции, представительницы знатного Семейства плюс похищение и пытки другой, а также убийство еще нескольких подданных Его Величества и…все дело ограничилось лишь ликвидацией нескольких боевиков?

— Убита моя тетка, моя охрана, мой водитель… — начал было я, но…

— Все те негодяи, которые стоят за этим гнусным нападением, свое получат в полной мере, Кайа. — голос царской любовницы стал спокойным, однако было очевидно, что она в бешенстве. — Не могу обещать, что возмездие настигнет их прямо сегодня же или завтра, однако клянусь тебе, что в один чудесный день…

Она замолкла.

— Те люди, скорее всего, занимают очень высокое положение в иерархии Католической церкви. — сказал я.

— Ну и что с того? — царская любовница хмыкнула. — Кем бы они ни были, но за учиненное бесчинство им не купить индульгенций ни за какие деньги!

Слова эти были произнесены вслух, а значит, назад уже не сдать. И царская любовница, скорее всего, просто ретранслирует позицию Государя по данному вопросу.

Очень жаль, что Марек умер. Уверен, он мог бы многое поведать относительно организаторов моего похищения.

— Госпожа, я так понимаю, что вы сегодня приехали за тем… — начал было я, но…

— У меня разве должна быть какая-то определенная причина для того, чтобы навестить отчий дом? — в удивлении подняв бровь, поинтересовалась она.

Отчий дом?

Я думал, что все люди, встреченные мной на территории усадьбы — работники, таковыми, по крайней мере, они выглядели. Не хотелось бы неосторожным словом как-нибудь задеть ее родителей или иных родственников, хотя, с другой стороны, я был со всеми вежлив…

— Лето близко. — напомнил я.

— Близко, верно. — ее взгляд стал совершенно иным, деловым. — Мне радостно, что ты не забываешь об этом…

— Кристина! — от дверей раздался мужской голос.

Подняв взгляд, заметил вошедшего мужчину. Что-то около шестидесяти лет, высок, подтянут, гладко выбрит и совершенно не имеет седины в волосах несмотря на солидный возраст.

— Папа… — дама Кристина встала с лавки.

И все встали с лавки, включая и меня.

Да, этого типа я неоднократно видел на территории, причем каждый раз он был одет в какую-то спецовку и промышлял некими хозработами, хотя в основном, помнится, отдавал распоряжения.

Дама Кристина, очевидно, заметила и верно истолковала мою заминку.

— Граф Воробьев Павел Иванович, мой дорогой батюшка. — шепнула она мне на ухо.

— Прошу прощение, Ваше Сиятельство, я не… — начал было я, но…

Граф поднял руку, останавливая меня.

— Ничего страшного, я наслышан о том, что на вашу долю выпало немало злоключений, а лично знакомы до сего момента мы не были… — произнес граф, но его не слишком-то довольный тон особенно не скрывал того, что уж кого-кого, а членов царской Семьи, в том числе и родителей государевой любовницы, я знать просто обязан. — Насколько я понимаю, вы теперь состоите в свите моей дорогой дочери.

— Да, Ваше Сиятельство, я теперь состою при даме Кристине. — произнес я.

То, что родители царской любовницы за все время моего нахождения в их усадьбе даже не подумали пригласить меня к общему столу — это недобрый знак, но…

Я не должен был допускать такого промаха, впрочем, спишу его на состояние своего здоровья, вдруг прокатит.

— Кайа, Роза — возвращайтесь к себе, а вечером мы обсудим то…что будет летом.

В своей комнате.

— Кайа…

Роза дотронулась до моей руки, когда мы, пообедав, вернулись в комнату.

— Чего?

— Ты в сословии недавно, это общеизвестно, плюс всякое-разное, но, пожалуйста, больше так не делай! Ты теперь состоишь при Госпоже! Несмотря ни на что, тебе нельзя допускать подобные промахи. — тон Розы был далек от доброжелательного.

Ну, естественно, что мой промах обнаружил не только я сам…

— Я уделю больше внимания подобным вещам. — пообещал Розе и она, кивнув, взяла свою пижаму и направилась в туалет, переодеваться.

Около минуты спустя.

— Слушай, а как ты говорила, это называется? — из-за двери высунулась физиономия назначенной подруги.

— Называется что? — не отнимая головы от подушки, вопросом на вопрос ответил я.

— Световой локатор. — уточнила она. — Я имею в виду ту английскую аббревиатуру.

Две малолетние девчонки, общающиеся на тему световых локаторов — немножечко сюрреалистично, если подумать.

— Lidar. Light identification, detection and ranging (световое обнаружение и идентификация дальности *англ.). — ответил ей, ибо раз уж сказал: «а», то…

Понятное дело, что в Сети этой аббревиатуры она не найдет.

— Спасибо. — сказала она и более уже ничего не говоря, залезла в свою кровать.

Дневной сон у нас практически по расписанию.

Вечер.

Проснулся я, когда на улице уже стемнело…

20:20

…сообщили мне часы видеофона, а значит, проспал очень долго и это неудивительно, ибо сплю я теперь много, что, впрочем, помогает довольно быстро восстанавливаться.

На соседней кровати, понятное дело, никого не обнаружилось…

Я резко дернулся, заметив, как поворачивается дверная ручка, но затем расслабился, ибо какая-то опасность здесь мне вряд ли угрожает.

В комнате объявилась Роза, и была она жуть какой серьезной, причем не только на физиономию. Одета она оказалась также весьма строго и официально.

— Ты чего это так вырядилась-то? — зевая и протирая глаза, поинтересовался я.

— Вставай, соня! Быстро умывайся, одевайся и за мной! Жду в коридоре! — сказав это, она вышла.

Ну и ладно…

Вряд ли у меня сейчас есть время наводить красоту на физиономию, а потому, не мудрствуя лукаво, просто умылся да расчесался, после чего надел на себя спортивный костюм, ставший моей повседневной одеждой, и утепленные кроссовки. Накинув на плечи пуховик, который надеваю для прогулок по балкону, вышел из комнаты.

На улице.

Роза вообще довольно странная девица, а тут, и подавно, сделалась похожей на жрицу древних богов… — подумал я, засунув руки в карманы и идя по освещенной дорожке вслед за этим прихвостнем дамы Кристины. — Ладно, посмотрим, чего там задумала царская любовница.

— Кайа, а как это ты догадалась насчет уборщика, а?

Глава 116

Мое внимание привлек громкий детский смех, повернув голову на звук которого, обнаружил обеих принцесс, гуляющих по расчищенной от влажного снега дороге, проложенной возле самого озера. А вернее, носящихся за двумя довольно крупными пуделями, черным и белым.

Вместе с принцессами вечернюю прогулку совершает и граф, их дед, а также, похоже, что и графиня, идущая с ним под руку.

Совершенно неумышленно я остановился в тени, в том месте, которое не освещают два ближайших фонаря, наблюдая за счастливой семьей на прогулке, будучи незамеченным ими.

Внезапно голоса в голове пришли в возбуждение, что у них случается нечасто, а также шептать они стали на совершенно незнакомом мне языке, что случается даже реже, но…

— Я знаю… — тихонько произнес вслух я.

Ощущение… Ощущение того же порядка, как и тогда, на «узле», когда мне вспомнился сон, виденный в том детстве.

Смерть уже распахнула крылья над обеими девочками, словно бы в каком-то фильме ужасов, хотя в отличие от фильма, это никак не обозначено сейчас какими-либо спецэффектами. Этим девочкам вскоре предстоит обрести вечный покой в Петропавловском соборе, подле их старшего брата. Ну как вечный, до следующего моего «круга»…

То, что я сейчас ощущаю, есть не что иное, как посмертная память, вернее, ее эхо.

Достав из кармана левую руку, поглядел на свои четыре с половиной пальца, на ногтях которых вчерашним вечером мастер сделала обалденный подростковый маникюр.

Сколько раз прежде мне уже доводилось стоять здесь и вот также глядеть на этих двух девочек, играющих со своими пуделями? Один раз? Десять? Сто? Быть может, тысячу?

Уверен, а вернее, просто знаю, что сейчас очередная реперная точка этой моей жизни и если я желаю прервать круг своих перерождений, исполнив наконец-то волю Вселенной, в чем бы она в итоге ни заключалась, то смерть не должна коснуться этих детей. По крайней мере, не тогда, когда это заложено в «скрипте» этого мира.

И сломать этот «скрипт», очевидно, должен буду я. Получится ли в этот раз?

— Чего ты знаешь? — спросила вставшая рядом Роза, беря мою руку в свою, на которую была надета перчатка. — И где твои перчатки? Замерзнут же руки…

Я поднял на нее взгляд.

— Знаю то, что все в итоге будет хорошо. — произнес я, улыбнувшись этой некрасивой девице.

— Само собой! — она вернула мне совершенно искреннюю улыбку, а затем пошла вперед, потащив за собой. — Идем, нам нельзя заставлять ждать Госпожу! И ты, кстати, не ответила…

— Не знаю даже… — произнес я, отвечая на вопрос про пылесос и глядя на небо.

Сегодня суперлуние и Луна особенно красива.

— …это была просто мысль. А как вообще появляется мысль или же, наоборот, не появляется? Бог его знает, а что?

— Все автоматические уборщики в этой усадьбе оказались шпионами. — ответила Роза, поглядев на меня.

Преле-е-естно, преле-е-естно. Я теперь оказался замешанным еще и в шпионский скандал, который непременно разразится, пускай и вряд ли публично.

Только ли здесь? И только ли за царской любовницей шпионили?

И коль скоро вскрыл это дело я, то и вопросы возникнут тоже ко мне.

Тем временем мы подошли к зимовью, расположившемуся на берегу озера и построенному из камня и гигантского кедра, как и все прочие строения усадьбы.

Прежде, когда прогуливался по округе, я уже хорошо рассмотрел эту постройку, отдаленно напоминающую дом хоббита из фильмов того мира, однако мне казалось, что она сделана исключительно в декоративных целях, однако прямо сейчас из выходящего на озеро окна льется свет, а из печной трубы валит дым. Значит, там кто-то есть.

— Заходи. — произнесла Роза, открыв дверь зимовья.

В зимовье.

Мы оказались в небольшой аккуратной прихожей, где сняли свои пуховики с обувью и надели тапки, после чего Роза постучалась в дверь, очевидно, ведущую в главную комнату.

— Заходите! — из-за двери раздался возглас царской любовницы.

Ну и мы вошли…

В комнате обнаружились две женщины, сидящие за большим деревянным круглым столом и играющие в шашки.

Комнату натопили от души. Очень жарко. Неудивительно, что дама Кристина, эта еще довольно молодая женщина, сидящая на стуле практически в позе лотоса и блаженно улыбающаяся (она явно наслаждается игрой), одета оказалась совершенно не по-царски: в коротенькие шорты да футболку, а ее длинные светлые волосы собраны в хвост, стянутый простой резинкой.

Ее Прислужница одета примерно так же.

— Госпо… — начал было я, однако…

Не отрывая взгляда от игровой доски, царская любовница подняла руку, призывая меня замолкнуть.

— Ты же помнишь, милая моя, как я просила называть меня, когда мы наедине? — поинтересовалась она.

— Ну так мы же сейчас не наедине. — я пожал плечами, а затем расстегнул куртку спортивного костюма.

Жарища.

Царская любовница обратила на меня, наконец, свой взор, а затем, надев тапки и встав с табуретки, подошла ко мне.

— Я о тебе, Кайюшка, в последнее время много думала. — заявила эта эксцентричная женщина, а затем ненадолго замолчала.

Я опустил взгляд, уставившись на свои тапочки.

— Желаешь ли ты стать моей названой сестрой? — задала она довольно неожиданный вопрос.

Вот так вот, практически без каких-либо прелюдий эта одна из двух самых могущественных на данный момент женщин империи желает, чтобы я вошел в ее ближайший круг, а значит, события ускоряются. Если я сейчас отвечу да, то мы с ней…

Я поглядел сначала на Милу, а затем и на Розу.

…и, скорее всего, с этими двумя тоже, станем скованными одной цепью, как пел «Наутилус» там, и связанными одной целью.

Целью возведения кого-то из ее родных детей на российский престол.

Я поднял свой взгляд на царскую любовницу.

Но только ли этого она желает? Не-е-ет…

Голоса в голове зашумели, явно соглашаясь с моими мыслями.

…если бы царевича Александра не умертвили, то между этими двумя царскими женщинами, возможно, и могло было быть некое подобие относительно мирного сосуществования. А теперь же точно нет. Из них двоих останется лишь одна, практически как в фильме «Горец» там.

Корона императрицы Российской империи для себя любимой. Вот на что она метит, помимо императорской короны для кого-то из своих детей. Не больше и не меньше.

Нет, умерщвление Государыни — это, уверен, пойдет ее планам даже во вред. В конце концов, Государь вполне может и не присваивать освободившийся титул ни Кристине, ни кому бы то ни было еще, просто из уважения к убиенной жене, несмотря ни на какие размолвки, случившиеся при ее жизни. Да и наследником наверняка назначит Алексея.

А вот если измазать Государыню с ног до головы в столь дурнопахнущей субстанции, что она ни при каких обстоятельствах не сможет сохранить свой титул, а ее дети унаследовать трон…

И все-таки почему царь и его царица не сумели помириться на похоронах их старшего сына? Что могло разделить их настолько сильно?

Ладно, об этом еще будет время подумать, а сейчас нельзя медлить с ответом. — это было очевидно по выражению лица Кристины. — Или да, или нет. Прямо вот сейчас.

Прямо сейчас, да, мне, человеку без какой-либо репутации и, соответственно, без какого-либо будущего в кругах «знатных», открывается дверь. Дверь, ведущая на самую верхотуру или, если Кристину постигнет неудача, отправляющая меня вслед за ней в самую бездну. Выбирая, Кайа, выбирай прямо сейчас.

— Да, Кристина, я желаю быть твоей названой сестрой! — ответил я, глядя прямо в глаза царской любовнице.

Она улыбнулась, совершенно искренней улыбкой, а затем, похлопав в ладоши, поцеловала меня в щеку, после чего подставила для поцелуя свою.

После этого ко мне подошла Мила, также поцеловав в щеку и получив в ответ мой поцелуй.

И Роза…

Четыре названые сестры.

У меня отпали последние сомнения насчет наличия натурального заговора против Государыни и вдобавок я теперь его полноценный участник. Впрочем, я участвую в этом заговоре с тех самых пор, как поведал Кристине о результате своего визита к Блумфельдтам.

— Куртку снимай и брось на диван. — велела мне Кристина, а затем и Розе. — И чего это ты так вырядилась? Снимай жакет!

Я бы и штаны снял, будь на мне шорты, но…

В общем, я уселся за стол, оставшись в штанах и футболке, а Роза…

— Налей чайку, пожалуйста. — велела ей Кристина, и Роза, сняв жакет, взяла заваривающийся чайник, стоявший возле варочной плиты этой изящной кирпичной изразцовой печи, и разлила затем чай в четыре маленькие чашки.

…осталась в белой блузке и длинной юбке.

Мила, встав из-за стола, слегка приоткрыла окошко, а Кристина, воспользовавшись моментом, съела одну из ее «дамок».

— Хорош жульничать, поставь на место! — вернувшись, заявила Мила. — Я помню, где она стояла!

Царская любовница, надув губки, вернула «дамку» на доску.

На доску…

Повернув голову, заметил лежащую на диване маленькую доску для письма. И маркер, валяющийся рядом с ней.

Встав со своего места и подойдя к дивану, взял доску и маркер…

«А когда все выяснишь, наберешь тот номер, что оставила тебе Роза для единственного звонка и скажешь: „да“ или „нет“». — вспомнил я слова Кристины и, уверен, она их тоже не забыла.

…написав на ней одно лишь слово: да.

— На тот номер я позвонить не могу, извини, уже использовала его. — произнес я, кладя доску на стол так, чтобы Кристина прочла написанное.

Кинув быстрый взгляд на доску, Кристина, не произнеся ни слова, продолжила игру со своей Прислужницей.

Некоторое время спустя.

Когда игра была окончена, Кристина переместилась на диван и похлопала по месту рядом с собой, приглашая меня.

Я уселся рядом. И Роза тоже…

— Закрой, пожалуйста, окно. — велела царская любовница своей Прислужнице.

«Это все еще у тебя?».

Прочитав написанное, кивнул.

«Я спрятала это в Семейном особняке, в Петербурге». — написал я.

«Что там»?.

Прежде чем ответить, я взглянул на Розу, моментально вспыхнувшую румянцем от моего взгляда, которая тоже читала нашу переписку.

— Роза наша дорогая сестра. — произнесла Кристина, имея в виду то, что моя назначенная подруга в курсе всего происходящего. — И если она присутствует, то, значит, так нужно. Я позволяю каждой из вас знать ровно столько, сколько нужно, чтобы не поставить под угрозу все наше дела.

Значит, мы с Розой, вероятно, не единственные, кого она назвала своими сестрами. Интересно, знает ли Роза о других?

— Это да, но… — произнес я и принялся писать.

«Ты точно хочешь, чтобы наша милая Роза, выбегающая из комнаты каждый раз, когда переодеваюсь я или она сама, потому что стесняется, читала о том, например, как молодую женщину с отрезанными руками и ногами заставляли совокупляться со здоровенным кобелем? Я имею в виду настоящую живую собаку».

«Розовый куст», прочитавшая мою писанину, из ярко-красной моментально сделалась мертвенно-бледной, однако с дивана не ушла.

— Э-это п-правда? — спросила Роза заплетающимся языком, ткнув пальцем в доску. — Т-ты ч-что, н-на самом д-деле в-видела т-такое?

Кристине, на которую я перевел взгляд, судя по выражению ее лица также было интересно, действительно ли в «волшебной коробочке» присутствует подобное видео. Хотя в отличие от Розы, она и бровью не повела из-за написанного.

— Ну да, видела собственными глазами. — произнес я, добавив. — А также слышала собственными ушами.

Честно говоря, Роза — девица не только потрясающе крепкая ментально, но и, похоже, не боящаяся ни бога и ни черта. Однако, как успел заметить, все то, что связано с вопросом половым — для нее полнейшее табу на уровне психики. Ни разу не слышал от нее никаких шуточек или обсуждения подобных тем, хотя в том же Пансионе они, темы эти, были весьма популярны. Чего уж говорить про жуткие сексуальные извращения?

В общем, бледная как смерть Роза, вскочив с дивана, метнулась к небольшому холодильнику и, достав оттуда бутылку воды, дрожащими руками налила ее в свою чашку.

Кристина в этот момент была погружена в свои мысли и чему-то улыбалась.

— Чего еще там есть интересненького? — полюбопытствовала она, а Роза, пившая уже вторую чашку, услышав последнее слово вопроса, выплюнула воду и зашлась в кашле.

Царская любовница встала с дивана и похлопала по спине свою названую сестру (инструмент, вернее), а я тем временем писал:

«Граф Блумфельдт собрал обширную коллекцию компромата на многих, очень многих известных людей, включая и родственников, таких как Лара. Там в основном всякие непристойности. Например, знала ли ты, что певец Овсянников — гомосексуалист?».

Прочтя написанное, Кристина расхохоталась так, что Мила, сидящая на диване напротив, демонстративно прикрыла ушки.

«Это чудесно, Кайа, просто чудесно. Слухи о подобной коллекции ходят, конечно, но не более того, а теперь эта коллекция в нашем распоряжении! Что же до этого Овсянникова, то черт с ним, он меня не интересует». — она вновь звонко рассмеялась, высоко подняв руку с воображаемым бокалом шампанского, дописав затем. — «Пока не интересует. А что там насчет того, о чем я говорила тебе в „Госпоже Удаче“?».

Я взглянул на Розу, которая собралась было вернуться на свое место на диване, однако, поймав мой взгляд, резко передумала, усевшись подле Милы.

«Как ты и предполагала, граф Блумфельдт…». — я прервался и, задумавшись, начал крутить пальцами маркер.

— Продолжай писать! — шепнула мне на ухо царская любовница, через мое плечо наблюдавшая за тем, что я пишу.

«…предпочитает малолетних девочек. Ошиблась ты только с возрастом. Каждой из несчастных на тех виртуальных записях было не более десяти лет. Все азиатки. Китаянки, думаю. А еще каждую „героиню“ тех записей он в конце непременно убивал. Этот тип, вероятно, самый кровавый серийный маньяк-педофил на нашем глобусе».

Кристина, забрав у меня дощечку, уставилась на нее и, раскачиваясь взад-вперед, улыбалась так, что, казалось, еще немного и ее физиономия треснет сразу в нескольких местах.

На тех азиатских детей ей, понятное дело, наплевать.

— А вот это, Кайюшка, именно то, что нам нужно! — довольным тоном заявила она, а затем, поймав мой взгляд, добавила. — Поверь мне, как человек, я в совершеннейшем ужасе от того, что учинил с теми детьми этот подонок, однако…

«Кто бы там, чего ни говорил, но в итоге всегда получается так, что замученные и мертвые дети — это немыслимое горе, но лишь для их родных и близких, а также по ним льют крокодиловы слезы те…». — тут она прервалась, уставившись в потолок, а затем продолжила. — «…кто зарабатывает на их смертях свой капитал. Как денежный, так и политический. Однако в моей власти прекратить весь этот ужас, учиненный кровожадным маньяком. И поверь, я это сделаю, причем таким образом, чтобы ни одна из нас при этом не пострадала! Надеюсь, ты это спрятала очень надежно».

Она поглядела на меня, и когда я кивнул, да, мол, надежно, продолжила писать.

«Все теперь пришло в движение. Государь болен, уже довольно давно, но сейчас, после того как убили Сашку, Ему стало хуже. Намного. Каждую ночь Он теперь мучается от астматических приступов и засыпает лишь под утро. Он стал крайне мнителен и Ему повсюду мерещатся заговоры, измена и предательство. Он меняет свое ближайшее окружение, а она всячески потворствует этому. Исподволь, конечно, ибо Он теперь не доверяет ни мне, ни ей. Понимаешь, чем это грозит твоей Семье?».

А чего не понять-то? Торговля оружием — это чистой воды политика. Без личной протекции Государя, вся промышленная империя Филатовых очень быстро сдуется, хотя, скорее всего, ее банально отожмут те, кто будут в фаворе у Государя в тот момент. Конечно же, подведя под это необходимую законодательную базу.

Кивнув, я взял доску и принялся писать.

«Государь говорил, что теперь я — часть Его Семьи».

— Так и есть, Кайа, так и есть! — заявила она, приобняв меня, а затем забрала доску.

«Имя того или той, кто будет наследовать страну, Он объявит в конце лета. Однако, если с Ним что-нибудь случится до того, как Он утвердит наследника, то им, наследником, автоматически станет старший из детей. Вырвать из ее рук концессию — теперь уже не первостепенная наша задача. Впрочем, мы не должны позволить ей заполучить подобный актив».

Интуиция, а я ей доверяю, прямо-таки вопит о том, что на тот «островок спокойствия посреди океана», на который после всех злоключений меня наконец «выбросило» (вот уже целый месяц вокруг меня не происходит ровным счетом ничего такого, чего не могло бы произойти с самой обычной барышней возраста Кайи, отдыхающей в безопасном санатории), вот-вот обрушится «цунами» новых впечатлений. А голоса…голоса почему-то кажутся чрезвычайно довольными этим предчувствием.

«Помимо виртуальных записей там есть что-нибудь еще? Какие-нибудь документы?». — прочитав это, я оторвал взгляд от доски.

«Не отдавай ей…не отдавай…не отдавай!». — в унисон зашептали голоса.

— Нет. — ответил я, глядя ей прямо в глаза.

«По крайней мере, ничего подобного я там не видела. Впрочем, это требует проверки, ибо архив тот очень велик». — написал я на доске.

Быть названой сестрой царской любовницы — это прекрасно и, безусловно, очень поможет мне в дальнейшем (если она не свернет себе шею в борьбе с Государыней, конечно). Но это не означает, что в один прекрасный день наши с ней цели не разойдутся в диаметрально противоположные стороны.

Тем, что уже засветил, я с ней поделюсь, такова цена. В конце концов, уничтожение Блумфельдтов — полностью отвечает моим интересам, как и возможное низвержение терпеть меня не могущей Государыни.

Архив — «бомба», и для меня же будет безопаснее, если «взорву» ее не я, а, скажем, царская любовница. Однако же, если этот «взрыв» действительно случится и будет он «подковерным», произошедшим лишь в тиши высоких кабинетов, то есть ненулевая вероятность того, что всех тех, кто будет в курсе существования архива, исключая, само собой, царскую любовницу, попросту «сотрут». Меня и…

Я поглядел на болтающую с Милой Розу.

А значит, таковым он быть не должен.

Царская любовница задумала большое дело. Естественно, что за ее спиной стоят некто из самых сильных мира сего, а не только две девчонки — подростка, я да Роза. Крови, уверен, по итогу прольется немало, ибо подобные дела иначе не творятся, но, главное, чтобы эта кровь была не моя.

А маленький архив, оказавшийся столь надежно зашифрован, возможно, пригодиться мне самому когда-нибудь потом. Если, конечно, я сумею его вскрыть.

«Завтра поедешь в свой особняк и заберешь это». — велела Кристина, а затем…

— Хорошенький переполох ты учинила, скажу тебе! — заявила она.

— В смысле?

— Уборщики — шпионы нашлись в… В общем, много где нашлись! — ответила она.

Позже. Гостевой дом, комната Кайи и Розы, душевая.

По моему телу сбегают ручьи горячей воды, а в голове, не останавливаясь, шумят голоса.

«Гриневицкий… Гриневицкий… Гриневицкий…».

— Чего Гриневицкий? Кто это такой? — в очередной раз спросил я, на сей раз вслух.

Обхватил голову, силясь вспомнить, а затем закашлялся, ибо в носоглотку попала вода.

Из памяти вдруг всплыла Илона Леопольдовна, всегда бодрая старушка, моя школьная учительница истории там.

— Тема нашего сегодняшнего урока: «Народничество. Убийство Александра II». — раздался в моей голове ее голос, словно бы я все еще был там, на ее уроке.

— Точно, Игнатий Гриневицкий… — высморкавшись и выключив воду, произнес я.

Человек метнувший бомбу в императора Александра II и убивший его.

Метнувший бомбу…

— Ну, само собой… — произнес я, вытирая голову полотенцем, а затем, открыв дверь в комнату, громко крикнул. — Роза, ты здесь?

Ответа не последовало, а значит, моя назначенная подруга еще не вернулась от нашей названой сестры, и я спокойно вошел в комнату голышом.

…этот архив Блумфельдта — «бомба» в первую очередь лично для Государя, для его власти и власти его приближенных (в том числе, кстати, и Филатовых…), а уже только затем для Государыни. И она, моя названая сестренка, прекрасно об этом осведомлена и не станет ее в Него метать. Для чего ей это делать самой, когда в ее распоряжении есть готовая «террористическая ячейка» (впрочем, если я прав относительно Кристины, то кавычки здесь совершенно излишни), в лице меня и Розы, на которую потом и спустят всех собак. Непублично и без всяких приговоров суда. Бывала ты, Кайа, в гостях у Блумфельдтов? Бывала. Сперла тот архивчик? Сперла, и этому наверняка найдутся необходимые свидетельства. А зачем ты, сволочь такая, сделала его достоянием общественности (и этому, уверен, также свидетельства найдутся), подведя таким образом «под монастырь» очень уважаемых людей?

Нужно будет узнать, из какой Семьи происходит моя назначенная подруга, ибо вполне может статься так, что в одной «ячейке» мы оказались совершенно неслучайно. Что-то подсказывает мне, что Кристина (а также те, кто стоят за ней) придумала некую многоходовочку, в результате которой, в том числе, должно произойти распределение материальных благ в пользу царской любовницы и иных людей. В конце концов, мой приемный отец — входит в ближайшее окружение царя и может мешать планам шайки царской любовницы. Ловко получится, если достопочтенная Кайа Игоревна, то есть я, своими собственными действиями утопит и Государыню с ее детьми, и родную Семью, а затем отправится в небытие.

Без сомнения, царская любовница испытывает ко мне самые теплые чувства. Возможно даже, это просто моя мнительность и подобных планов она не вынашивает вовсе, но…

Я в аду, а значит, все вокруг меня — бесы.

Мне вспомнилась жизнь в тех США, где личный успех — краеугольный камень общества, и если будет возможно тебя кинуть для собственной выгоды, то будь уверен — тебя «кинут». Даже близкие друзья. Из этого следует ровно один вывод: нельзя быть «дядей сараем» и позволять себя «кидать». И если Кристине я этого не позволю, то, уверен, нас ждут долгие годы очень теплых и взаимовыгодных отношений.

Остановившись у большого овального зеркала, уставился в его отражение.

Как нет ни единой эмоции внутри меня, так нет их и снаружи. Нехорошо, нужно это исправить.

И в этот же миг отражение стало демонстрировать мою обычную жизнерадостную улыбку.

— Поросеночку все рады, поросенок очень вкусный, но не даст вам поросенок насадить себя на вертел… — пропел я, вытираясь насухо. — Хрю — хрю.

Глава 117

28 марта, утро, хозяйский дом, после завтрака.

За все то время, что обретаюсь в этой усадьбе, я впервые оказался в хозяйском доме и также впервые общаюсь с ее обитателями. Вернее, с обитательницей, с родной матерью Кристины, будучи должным образом представлен ей.

Графиня явно из той породы здешних«знатных», на которых делают равнение все прочие. Можно сказать, выставочный образец. Словно бы ожившая главная героиня какой-нибудь псевдоисторической фэнтези.

Идеально ухоженная женщина, что, впрочем, неудивительно, которой на вид вряд ли возможно дать более сорока лет. Чопорна, но в меру. Исключительно умна и, судя по всему, прекрасно образованна. Образцово вежлива, учтива и уравновешена. Она не позволила себе повысить голос даже на полтона, хотя в процессе нашего общения пару раз совершенно очевидно выходила из себя. Ну, как очевидно… Очевидно это было для меня, а также, будь здесь посторонние, то и для людей, имеющих ту же манию наблюдать за другими, что и у меня, либо же делающими это в силу своей профессии.

Однако для меня очевидно и другое, графиня натурально одержима демонами. И имя этим ее демонам — властолюбие. Мне хватило провести в ее обществе и десяток минут, чтобы стало ясно как божий день: все то, что происходит сейчас спланировано ею еще много лет назад. Возможно и скорее всего, еще до того, как Кристина стала царской любовницей. Не удивлюсь, если именно она приложила руку к убийству царевича. Вернее, даже поставлю ее на одну из первых строчек списка главных подозреваемых.

Родная дочь для нее — «фигурка» на «доске».

Графиня здорово напоминает мне почившую бабку, хотя она и человек иного поколения.

«Не верь ей…не верь…не верь!». — голоса пришли в возбуждение.

Конечно же, нет! — я мысленно улыбнулся своим собеседником, присутствующим в этом мире в виде бесплотных призраков, обитающих в моей голове. — У графини есть цель(вернее, не просто есть, она ею натурально одержима), ради достижения которой, она пойдет на любое преступление, совершит любой грех и предаст кого угодно сколько угодно раз.

Доверие — не то, с чем нужно приходить к ней и к подобным ей людям, а если уж пришел, то не стоит обвинять в том, что она и подобные ей предали его. Просто такова их сущность.

Графиня — человек долгой воли.

И нет, то, что я представлен ей сегодня — вовсе не ее пренебрежение мной, равно как и не чья-то досадная оплошность. Просто наше знакомство произошло четко в соответствии с ее планом: в нужное время, в нужном месте.

Матушка, она…я окружен небезынтересными людьми. Очень жаль, что теперь я не способен на эмоции.

Завтракали мы вшестером: Кристина; ее мать, графиня Александра Александровна; обе великие княжны; а также я и Роза.

Граф спозаранку отбыл из усадьбы, а Мила куда-то уехала еще вчера, я видел из окна, как ночью она в сопровождении нескольких человек шла к автостоянке.

— Благодарю за завтрак, мадам, Госпожа. — произнесла Роза и…

— Спасибо за завтрак, бабушка, мама! — за столом раздались звонкие голоса обеих принцесс.

Роза, увлекаемая девочками, пошла с ними на обещанную прогулку. Принцессы ее обожают, и это очевидно взаимно.

— Тебя все еще влечет к той дряни? — поинтересовалась графиня, заметив, как я, задумавшись, провел несколько раз ладонью по сгибу локтя.

— Нет. — я покачал головой. — Хотя дрянь та мне все еще частенько снится.

— Ты сильная девочка. — заявила графиня. — Нарколог, которую пригласили для тебя, говорила мне, что избавиться от той зависимости, коей ты страдаешь…в смысле страдала, практически нет шансов. Надеюсь, ты, и правда, окончательно справилась с этой напастью…

Судя по интонациям в ее голосе, «окончательно справилась» — это не надежда, а прямое повеление мне. За те десятки минут, что я знаком с ней, стало очевидно, что графиня — такой же дракон, как и ее дочка, царская любовница. Вернее, наоборот, графиня куда опаснее, ибо очень уж матерый она дракон. Впрочем, там, куда я так стремлюсь попасть, они, драконы, как раз таки и обитают.

— Возможно, я и сильная, но… — я взял чайную ложечку и начал вертеть ее, играясь бликами. — Знаете, Ваше Сиятельство, той дряни нет никакого дела до того, насколько человек силен. Она как болото, и чем сильнее ей сопротивляешься, тем быстрее она засасывает. Нужны иные качества. Может, мои слова и звучат чрезмерно пафосно, но это так, поверьте на слово, ибо я испила эту чашу до самого дна. Не сразу, конечно, но я победила в той схватке, даже не сомневайтесь, мадам.

Оторвав взгляд от ложки, взглянул на собеседницу, и мы некоторое время поиграли в игру: «кто кого переглядит». Однако же я опустил взор на стол в тот самый момент, когда заметил, что еще чуть-чуть и Ее Сиятельство сочтет мое поведение дерзостью по отношению к ней, после чего продолжил.

— Правда, как я слышала от одного знакомого своего дедушки, что ежели человек — алкоголик, то он алкоголик до самой смерти, даже если и не берет в рот ни грамма выпивки…

Графиня кивнула, соглашаясь.

— …так что, думаю, со мной та же ситуация, хотя без чьей-то «помощи» я травить себя не стану.

Кристине тема разговора явно не понравилась, и она ее сменила.

— Поедешь чуть позже в Петербург, навестишь отчий дом. С Розой, после того как она с детьми погуляет. Немножечко развеешься, а заодно, может, и кто-нибудь из твоих родных там будет, повидаетесь. — сказала Кристина, добавив. — А вечером вернешься.

Не-е-ет, очевидно, что царская любовница не доверяет мне, и посему посылает со мной своего верного соглядатая. Или может…

— Мне бы хотелось поехать домой одной, без Розы. — произнес я.

— Тебе что, не нравится наша дорогая Роза? — поинтересовалась графиня.

Не то, чтобы «розовый куст» не нравилась мне, я теперь вообще перестал оперировать такими понятиями, как «нравится — не нравится», однако, не очень бы хотелось, к примеру, быть застреленным ею, когда и если она увидит коробочку с микросхемами памяти и узнает, что там. Ставки во всем происходящем таковы, что за свою жизнь я не дам и ломаного гроша. Да и спрятать от лишних глаз маленький архивчик станет гораздо сложнее.

— Нет, но… — начал было я.

Графиня взглянула на меня взглядом, который возможно интерпретировать лишь как: «заткнись, Кайа!», ну, я и замолк, а затем взяла доску.

«Мы задумали дело, которое решит судьбу Отечества, не говоря уже про наши собственные. А то, что ты нашла в доме этого…». — перестав писать, она стерла последнее слово, продолжив затем. — «…графа Блумфельдта, возможно, станет одним из ключевых элементов всего дела».

— Тех, кого бы мы сочли недостойными, за этим столом нет. Равно как нет и тех, кому бы мы не доверяли. — продолжила она вслух. — Ведь из-за этого ты упорствуешь? Из-за кажущегося отсутствия доверия?

Налив в чашку уже изрядно остывший чай, дал себе немножечко времени, чтобы подумать. Общаться с людьми дворянского сословия, особенно такими, как Кристина и ее мать, это словно бы общаться с «тяжелыми» бандитами. Разница лишь в форме, а не в содержании. Одно неверное слово, либо же просто неверно истолкованное, и я из названой сестры царской любовницы превращусь в…

— У меня большие планы на эту жизнь, в том смысле, что у меня есть цель, которую я сумею достичь лишь с покровительством таких могущественных людей, как Вы и моя названая сестра.

— Очень интересно. — вставила слово графиня.

— Я надеюсь однажды завоевать Ваше полнейшее доверие, мадам.

Произнеся это, я взял дощечку и маркер.

— Деловой подход, мне нравится. — довольным тоном произнесла графиня, пока я писал. — Ну а мы…

Она кинула взгляд на дочь.

— …поспособствуем тому, чтобы планы наших ближних воплотились в жизнь.

На слове ближних она сделала акцент, что значит: «будь хорошей девочкой, Кайа, не ерепенься и принеси нам ту коробочку с подарками. И тогда…».

«Я поклялась даме Кристине в верности, и предателя в моем лице она не найдет. Однако, как ее названая сестра, я прошу относиться ко мне с должным уважением, иначе таковой я отказываюсь быть». — написал я.

Учитывая взаимоотношения внутри сословия, не сообщить сейчас этого было невозможно, иначе бы они меня попросту презирали, и не на какие «плюшки», когда и если царская любовница победит в «партии», от результата которой зависит имя следующего правителя России, рассчитывать не стоит. И в таком случае быть их «фигурой» в схватке за престол — значит идти на неоправданный риск. Хотя требовать от царской любовницы и ее матери — графини уважения — это еще та дерзость с моей стороны, учитывая и разницу в положении Семейств; и мой юношеский возраст; и мою репутацию, вернее, отсутствие оной. Нет, шибко уважать они меня никогда не станут, естественно, тут нельзя питать иллюзий, в конце концов, они «продукт» своей среды, своего сословия. Плюс к этому, я всего лишь инструмент, такой же, как и Роза, пусть нас и приблизили к себе, но…

Роза… — я поглядел в панорамное окно в ту сторону, куда ушло веселое трио. — «Погуглив» вчера вечером, выяснил, что девица эта происходит из баронского рода, как, собственно, и я. И так же, как и моя Семья, ее — неприлично богата.

Вопрос, только ли своими успехами заинтересовала Роза Кристину? Очень сомневаюсь, ибо Россия совершенно не обделена талантами ни здесь, ни там.

— Надеюсь, это не попытка все переиграть? — ровным тоном поинтересовалась графиня. — Я слышала, что ты решительная до безобразия, склонная совершать нестандартные и авантюрные поступки, вот только…

Она недоговорила, но и без того все было понятно.

Она не разговаривает со мной как с подростком. — мелькнула в голове мысль, и я обратил внимание на это только сейчас. — Интересно, почему?

— А разве не по этой причине одна из двух могущественнейших женщин империи захотела видеть меня подле себя? — мило улыбнувшись, поинтересовался я.

Царская любовница в ответ чуть скривила губы и развела руками. Конечно, поэтому, мол.

— Может, мне и всего четырнадцать, да и в сословие меня приняли совсем недавно, однако я имею представление о том, с кем играю, и совершать глупостей не намерена.

Я вновь принялся писать.

«Если я изъявлю желание вернуться сюда сегодня же, то моя матушка вполне может решить, будто бы в особняке я объявилась не просто затем, чтобы навестить отчий дом и встретиться с родственниками. К тому же отношения с ними у меня так себе. Ей точно известно, что я пыталась что-то вынюхать у Блумфельтдов. И до Рождественского вечера, когда она велела своей Прислужнице забрать у меня видеофоны, и во время оного, когда в Имении графа началась суета. Поездка на денек вполне может утвердить ее в той мысли, что у меня получилось-таки добыть некое нечто и теперь, будучи в Вашем распоряжении, я передаю это Вам. В конце концов, Ваша с Государыней борьба — это общеизвестный секрет, а она служит только и исключительно Государю! Матушка может запросто отдать распоряжение обыскать меня и Розу, невзирая на этикет и гостеприимство, обосновав это, если потребуется, соображениями государственной безопасности. Кто ей сможет помешать?».

Обе женщины, прочитав написанное, переглянулись.

— Ладно, пусть будет три дня. — произнесла Кристина.

В авто, по дороге в Петербург, около часа спустя.

Наш авто неспешно…

78 километров в час. — сообщал расположенный в пассажирском салоне спидометр.

…катит в Петербург по загородному шоссе.

Я обернулся на сидящую в соседнем кресле и промышляющую вязанием Розу. Вяжет она исключительно ловко, что и сказать, ибо мелкая моторика у этой девицы развита практически до совершенства. Как раз таки этим самым вязанием, скорее всего. Уж на что моя бабушка там была мастерица в этом деле, но ее движения и близко не были столь быстры и точны. И это при том, что Роза, судя по блаженной улыбке на ее физиономии, витает где-то в облаках, рукодельничая на «автомате».

— Чего вяжешь? — поинтересовался я, глядя на чересчур маленькое платьице, которое не налезет даже на едва родившегося ребенка.

— Платье для куклы. — ответила она тоном, в котором явственно ощущалось раздражение, я помешал ее мыслям.

Более уже не отвлекая навязанную мне попутчицу, немного поигрался с консолью управления и, выдвинув оттоманку, по — царски развалился в кресле и уставился в окно.

Может ли быть так, что матушка не в курсе сущности графини? Не знает о ее желаниях? О том, что она управляет своей дочерью словно марионеткой?

В это сложно поверить, ведь в таком случае Женя оказалась бы профнепригодна. Более того, об этих интересных особенностях графини, думаю, осведомлено немалое количество людей, причастных к сословию. В конце концов, Александра Александровна — не профессиональный разведчик, чтобы годами скрывать от окружающих свою сущность. Хотя, уверен, дипломат она прекрасный, а людям этой профессии и склада ума язык дан, как известно, затем, чтобы скрывать свои мысли, но…

Женя, когда мы говорили на тему моего «трудоустройства», выглядела чрезвычайно довольной тем, что Кайа сделалась этакой фрейлиной при царской любовнице. Она поздравила меня с высоким доверием, оказанным мне царем и одной из его женщин, с коей он пребывает в законных отношениях.

«Ты лишь фигурка на доске. Одна из бесчисленного множества других… Однако, при определенных обстоятельствах фигурка, в некотором смысле, имбалансная, а также слабо предсказуемая, но, оказавшись в нужном месте и в нужное время, вполне способная изменить исход всей партии в ту или в иную сторону». — вспомнил я слова галлюцинации.

«Женя — играющая в игру», ты это что, решила обломать царской любовнице и ее мамашке всю малину, используя «троянского коня» в моем лице? Подобная «игра» меня не устраивает, ибо не припомню я такого, чтобы у меня все было хорошо, когда ты начинаешь вдруг «играть» мной.

Мне вспомнился безумный побег из корпоративной высотки, и я тряхнул головой, прогоняя воспоминание.

Но, с другой стороны, графиня не могла не знать, кого ее дочь желала взять во фрейлины. Вернее, из какой Семьи эта девица, Кайа, я. И если графиня желает в итоге победить в своей «игре», то она также должна бы неплохо знать сущность и Жени, и прочих людей подобного рода деятельности, которые находятся подле Государя.

Из этого напрашивается ровно один вывод: обе эти женщины решили разыграть «партию внутри партии» одной «фигуркой». Мной. И самое плохое для меня заключается в том, что я понятия не имею, кто из них, сколько и о чем знает.

Плюс еще эти «тайные люди». Практически уверен, что это они сделали запись того, что произошло с господином Лискиным и с его супругой в том деревенском доме.

Вполне может статься так, что факт моего обладания коробочкой с микросхемами известен не только мне, царской любовнице и ее матери.

Ее матери…

Графиня. Если, как утверждает Кристина, за Государыней и ее детьми стоит Берлин, то кто стоит за спиной у самой царской любовницы, ее дочерей и матери? Если мать с дочкой окажутся вдруг сами по себе, на что надеяться наивно, то и ладно. Но что, если ее дружки засели в условном Лондоне, Токио или Вашингтоне? Тогда, передав архивчик Кристине, люди с «добрыми глазами» из спецслужб некой иностранной державы крепко схватят в том числе и мою скромную персону за то, чего в этой жизни у меня нет. И вариантов вырваться из их хватки не будет никаких, не нужно питать иллюзий. Плавали, знаем…

Я обернулся на Розу. Она все также вяжет и чему-то улыбается.

«Контролируемый хаос…контролируемый хаос…контролируемый хаос». — зашептали голоса.

— Нельзя контролировать хаос, иначе это и не хаос вовсе… — вздохнув, ответил вслух я.

— Чего? — тут же встрепенулась Роза, а значит, не так уж и глубоко эта девица «ушла в себя».

Я покачал головой, все хорошо, мол, и вновь уткнулся в окно, а голоса продолжали шептать про хаос. Что это? Опять нечто не относящееся ко мне лично или же…

Если обе стороны желают разыграть мою «фигурку»…

«Ты не сможешь победить хотя бы уже по той простой причине, что сам по себе игроком не являешься. Ты лишь фигурка на доске». — из памяти всплыл очередной отрывок диалога с галлюцинацией.

«Управляемый хаос…управляемый хаос…». — продолжали твердить голоса.

— Не являюсь игроком, да? — вслух произнес я.

Не пора ли мне проверить это утверждение на практике?

— М-м-м… — простонал я, ощутив боль в пояснице, которая стала теперь моим частым спутником после того, как «погостил» у религиозных экстремистов. — Хочу в горячую ванну!

Глава 118

Санкт-Петербург, особняк Семьи Филатовых, одна из ванных комнат на втором этаже.

Вот уж чего-чего, а испытывать на себе всамделишную невесомость мне еще как-то не доводилось, однако…

Я прикрыл глаза, практически наслаждаясь приятным чувством того, как расслабившуюся поясницу покидают последние отголоски болезненных ощущений. Еще недавно я бы пришел в восторг от непередаваемо прекрасного звука воды, который создают бесчисленное множество форсунок, устраивающих гидро- и аэромассаж всего моего тела, начиная аж с затылка и шеи. Жаль, что мне теперь доступны лишь самые примитивные животные переживания, вроде неприятных ощущений боли или же наоборот, приятных чувств, когда болезненные ощущения исчезают, но уж как есть. Надеюсь, правда, что со временем моя нервная система, пострадавшая от воздействия наркотика, вернется в норму, и я смогу испытывать вновь все присущие человеку чувства и эмоции.

…у этой небольшой ванны из искусственного камня получилось добиться подобного эффекта. Во всяком случае, мне кажется, что именно так ощущает себя космонавт, расслабленно дрейфующий в космическом пространстве, на которого не воздействует сила тяготения.

Бог его знает, сколько времени я уже провел вот так, находясь в состоянии блаженной полудремы…

Я открыл глаза, ибо мою негу прервал сигнал вызова, раздавшийся от видеофона.

Неторопливо протянув руку и взяв гаджет, бросил взгляд на дисплей. Кому и что от меня может сейчас потребоваться? Номера абонента нет в моих контактах, что означает…

Вынув из воды левую руку, я поглядел на пальцы и не обнаружил ни малейшего намека на тремор, как не ощутил и тревожности внутри себе, хотя сомневаюсь, что звонят мне сейчас для того, чтобы чего-нибудь всучить или попытаться как-нибудь нагреть на деньги.

– Ал-ло. – растягивая буквы, произнес я, приняв вызов.

– Это…ты? – через некоторое время из трубки раздался мужской голос, который весьма проблематично перепутать с каким-либо другим из-за специфического звучания.

Александр Блумфельдт…

Конечно же, мой бывший потенциальный любовничек не мог просто взять и исчезнуть из моей жизни, хотя бы уже потому, что этот мир «с миром» никого не отпускает. Миру требуется драматическая развязка, и в какой-то очередной «реперной точке» обеих наших судеб она обязательно произойдет. Весь вопрос лишь в том, для кого из нас развязка эта станет фатальной.

…и вряд ли он позвонил мне для того, чтобы спросить: «как дела, Кайа?» (впрочем, по имени обращаться ко мне он передумал, похоже, и поэтому первая его фраза вышла столь корявой). После разрыва помолвки, общих тем, кроме одной–единственной, у нас не осталось, а значит, память к нему в какой-то степени вернулась.

– Это я, да. – ответил ему голосом, лишенным каких-либо интонаций, словно бы речевой информатор.

– Кайа? – нотки его голоса изменились, видимо, он представлял начало разговора несколько иначе, но все же назвал по имени.

– Да. – согласился я.

– Значит, слухи не врали. Ты, и правда, нашлась живой… – констатировал вслух он и было сложно понять, рад он этому факту, либо же наоборот.

– А вы кто? – поинтересовался я. – С кем я говорю?

На той стороне на некоторое время воцарилось молчание.

– Ты…ты не узнала меня? – наконец спросил он.

– Номер не из моих «контактов», а ваш голос не кажется мне знакомым. – напомнил я.

Вновь установилась тишина, ибо об особенностях его голоса осведомлен не только я.

– Я… – начал было он, но затем осекся, после чего продолжил. – Меня зовут Александром. Александром Генриховичем Блумфельдтом. Не может же такого быть, чтобы ты меня забыла…

Взяв театральную паузу, вытащил из воды ногу и, наблюдая за тем, как скользят по гладкой, словно шелк, коже капли многократно очищенной воды, произнес:

– Вообще-то, очень даже стараюсь забыть, а что?

– Слушай, я позвонил тебе не за тем, чтобы ссориться… – примирительным тоном произнес он.

Ну, конечно же, нет, Сашок. Ты желаешь знать, где заныкан архивчик. Вернее, два архивчика: большой и маленький.

– Не за тем, чтобы ссориться?! – перебил его я. – Хотите знать, что мне теперь чаще всего снится?! Практически каждую ночь, засыпая, я заново проживаю весь тот ужас, что вы сотворили со мной тем вечером! И в отличие от вас я ничего не забыла! Не забыла то, как просила вас не бить меня, после чего умоляла не делать этого, а уже затем прекратить делать это! И что самое подлое, после всего произошедшего тем вечером, вы таки набрались наглости разорвать нашу помолвку! Я вас ненавижу, Александр Генрихович Блумфельдт! Ненавижу и презираю! Какого черта вы мне сейчас названиваете?! Поиздеваться вздумали или же выяснить, не свела ли я еще счеты с жизнью?! Даже не надейтесь…!

– Остановись, пожалуйста! – он прикрикнул на меня.

– Еще только раз посмейте повысить на меня свой голос, и… – злым тоном прервал его я.

– Слушай…!

– Ну, все, хорош уже! Прием Блумфельдтов окончен! На сегодня и навсегда!

– Постой, пожалуйста! Не завершай вызов! – воскликнул он. – Я признаю, что повел себя тогда совершенно по-свински, но…

– Но? – хмыкнув, поинтересовался я.

– Не уверен, поверишь или нет, но я с самого начала был против нашей помолвки, а затем возражал против ее разрыва…

– Может, и так. Только вот, мне-то чего со всего этого? – совершенно безмятежным тоном спросил я, положив ногу на бортик.

На той стороне несколько раз вдохнули и выдохнули.

– Кайа, я сейчас ищу варианты, чтобы обернуть вспять все дело с помолвкой. Я согласен, что виноват перед тобой и после…после того прискорбного инцидента, назовем это так, моя Семья была не вправе разрывать договоренности…

– Мне лениво выслушивать эти ваши виляния. Или сейчас же говорите, чего вам нужно, или не тратьте понапрасну мое время. И не пытайтесь врать, пожалуйста, будто бы звоните мне за тем, чтобы рассказать, как вы стараетесь найти способ склеить то, что склеить уже невозможно физически…!

– Кайа…! – раздраженным голосом перебил меня Александр.

– Вы, наверное, не в курсе того, что более я не принадлежу не то, что себе, но даже и своей Семье не в полной мере, да? – ехидным голосом поинтересовался я.

– Включи виртуальную камеру, пожалуйста. – на удивление спокойным голосом попросил он. – Неудобно говорить, не видя тебя.

Зачем ему это? Уверен, что увидеть меня – это примерно предпоследнее, чего бы он желал, а значит, ему важно видеть реакцию на вопрос, который он обязательно сейчас задаст…

– Конечно же, нет. – ответил ему. – Во-первых, я принимаю ванну, а, во-вторых, вопросы вашего удобства меня совершенно не волнуют. Или сейчас же говорите, чего хотели, или…

Я нажал на иконку завершения вызова. Как несложно догадаться, Блумфельдт тут же перезвонил. Не торопясь принимать вызов вновь, взял дольку апельсина с тарелки, стоящей на мраморной тумбе, расположившейся подле ванны.

– Н-да? – скушав дольку, я наконец–то принял вызов.

– Ладно…хорошо…будь по-твоему. Тем вечером у меня кое-что пропало... – произнес мужчина, явно борющийся с охватившим его бешенством, – и я практически уверен, что это кое-что находится у тебя.

– Если у вас тогда что-то пропало, и вы думаете, будто бы это нечто находится у меня, то значит, я у вас украла это. Смеете обвинять меня в воровстве?

На той стороне повисло напряженное молчание.

– И вообще, как говорят в армии… – мне вспомнился университетский приятель, – не украли, а проебал. Так чего вы проебали, Александр, раз так стесняетесь сказать об этом вслух? Наркотики? Алкоголь? Или, может, те стремные штуковины из вашей богатой коллекции…?

– Не смей произносить в моем присутствии бранные словечки! – Блумфельдт все-таки слегка вышел из-под контроля. – Да и откуда бы тебе знать, как говорят в армии?! И нет, ничего из перечисленного тобой!

Последнее предложение он произнес скороговоркой, а значит, очень хотел перевести тему.

– Вы хотя бы представляете, сколько народу набежало в ваши апартаменты, когда я позвала на помощь? Да в общем-то практически все гости. С чего вы решили, будто бы это я стащила то, что вы теперь разыскиваете, а не кто-либо еще из гостей?

– Мы можем встретится лично? – поинтересовался он ровным голосом. – Любое место и время по твоему выбору.

Он желает личной встречи и позвонил мне практически сразу после того, как я вернулся в этот дом. Случайность? Возможно, но…

– А на черта мне это, Александр Генрихович? Уже забыли о том, что я видеть вас не желаю?!

– Признаю, я неприятный человек… – начал было он.

– Вы утомляете, тем более что приятные люди здесь мне попадаются нечасто. – перебил его я.

– Да, нечасто. – согласился он, однако понятие здесь у нас очевидно разное. – Я не могу утверждать наверняка, будто это у тебя, хотя и уверен, что это так, но…

Вновь повисло молчание.

– Не томите. – напомнил о себе я.

– То, что тем вечером я…потерял, ладно, бог с тобой. В общем, это для меня стоит дороже, чем для кого бы то ни было. Я говорю тебе об этом потому, что желаю вернуть это. Если оно у тебя, а так, скорее всего, и есть, то, уверен, я смогу перебить любую цену, которую тебе смогут предложить…

– Прекращайте говорить загадками! Что, это, оно… Без понятия, о чем вы! И если уж речь зашла о потерях, то лично я на Рождественском вечере действительно потеряла нечто чрезвычайно для меня важное! Вашими усилиями, между прочим! И мы оба знаем, что, без всяких экивоков! Это штука называется честью! Честью, которую мне уже не вернет никто! Ни вы, ни кто–либо еще!

Понятное дело, что он не может сказать вслух о том, чего так жаждет вернуть. Здесь не существует методов сквозного шифрования, доступных рядовым гражданам и недоступных для расшифровки государству. То есть, невозможно скрыть от государства разговор или переписку, ведущиеся при помощи гражданских виртуальных устройств, если оно захочет узнать их содержание. И конечно же не только от государства…

Этот звонок – итак, риск. Риск для него, ибо он точно знает, кому я теперь принадлежу. И он это понимает. Риск для меня, ибо я, по-хорошему, без дозволения царской любовницы вообще не должен общаться с кем-то из родственников или прихвостней Государыни…

И если я буду продолжать каждый раз играть с судьбой подобным образом, то однажды обязательно проиграю. Для реализации моих замыслов жизненно необходимо создать защищенный канал связи. Защищенный чат. Это моя наипервейшая потребность!

– Ошибаешься. – из размышлений меня вырвал его спокойный голос. – Твоя честь — это тоже обсуждаемый вопрос. Так, мы можем встретиться?

Идти мне на встречу с ним или же нет? Это просто очередная развилка, Кайа. Выбирай…

Голоса в голове пришли в возбуждение, однако в этот раз (прежде такого еще не бывало), их мнения кардинально разделились.

Я прикрыл глаза и отрешился от той какофонии мыслеобразов и голосов, которая началась в голове.

Архивчик — не та вещь, которую возможно или оставить себе, или отдать кому–то одному. Теоретически, я могу передать копию и Александру, вот только зачем мне это?

Вернее, не передать, а продать…

Деньги мне нужны, и много. Очень. Причем такие деньги, происхождение которых отследить не получится никоим образом. «Левые» деньги.

Однако стоит ли идти на подобный риск только ради денег? Нет, ибо для Александра деньги – ничто, у него их сколько угодно. А вот архивчик (вернее, оба) очевидно представляет для него ценность невообразимо большую, чем для меня деньги. И что главное – мира между нами не будет никогда, даже если мы и разговариваем сейчас более–менее спокойно. Ничто не поменялось, Блумфельдты должны исчезнуть из этого мира, ну либо их стараниями однажды исчезну я.

«Детонатор». – из всей какофонии мыслеобразов и звуков, мое сознание зацепилось за одно–единственное слово.

Детонатор… – и ассоциативное мышление подсказало продолжение. – Детонатор – это Блумфельдт, а бомба, соответственно, архивчик.

Один из голосов в голове пришел в радостное возбуждение от этих моих мыслей.

А что, подобная мысль и мне самому весьма симпатична. Нужно лишь придумать то, каким образом «смастерить» из бывшего потенциального любовничка «детонатор» и как именно «взорвать» им «ядерное устройство», собранное на базе архивчика.

Память внезапно отправила меня в ту мою юность…

Эта была весна 1995 года, там, прямо перед летними каникулами. Мы с пацанами не пошли на два последних урока, «Труд» был, вместо посещения которых отправились на оптовый рынок, располагавшийся недалеко от школы, где затарились популярными в то время у подростков петардами, самыми мощными из всего ассортимента, после чего спустились в близлежащий овраг, к речке Яуза…

«Слышь, не надо! Они же старенькие, вдруг «Кондратий» хватит…». – с этими словами мой хороший школьный приятель и действительно талантливый юный пианист, победитель множества музыкальных конкурсов, Лешка Межеловский, забрал у одного из одноклассников петарду, которую тот собирался взорвать рядом с двумя пенсионерками, выгуливавшими своих собак.

Дождавшись момента, когда старушенции скроются из виду, он чиркнул петарду о спичечный коробок и…

Дернувшись от внезапного взрыва и обернувшись, я увидел своего школьного приятеля, вцепившегося одной рукой в другую, кружащегося вокруг своей оси и истошно орущего. Взорвавшаяся в руке бракованная петарда в один миг перечеркнула все его музыкальное будущее, оторвав указательный, средний и половину большого пальца…

– Ты меня слышишь…? – из динамика видеофона раздался нетерпеливый голос Блумфельдта, вернувший меня в реальность.

Благодарю за напоминание… – подумал я.

– Д-да. – ответил ему. – Я вас слышу.

Использовать Блумфельдта – это как развлекаться с дешевой китайской петардой. Невозможно заранее предугадать, когда «рванет», а значит, если уж, и правда, отвести ему в предстоящей драме роль «детонатора», то нужно рассчитать все таким образом, чтобы при любом из возможных вариантов самому не остаться «без пальцев» и «без глаз».

Из памяти внезапно всплыл образ высокой рыжеволосой женщины, с выражением крайнего ужаса на лице.

Нет, мама, твоя дочь о тебе не забыла…

– Кайа…?

– Знаете, Александр, честно говоря, я без понятия, чего вы там потеряли, однако, ладно… – я сделал паузу. – Есть ли в Петербурге хороший ночной клуб?

– Ночной клуб? – удивленно переспросил он.

Наверное, здесь подобные заведения называются как-то иначе…

– Ну, ночное заведение, где орет музыка, все танцуют, веселятся, выпивают и так далее и тому подобное. – произнес я.

– Ощущение такое, словно разговариваю с какой-нибудь иномирянкой... – раздалось из динамика. – Да, я знаю неплохие заведения подобного рода. «Métro», например.

«Métro», «Métro»… – я поискал в Сети информацию о заведении, которое, и правда, оказалось престижным ночным клубом.

– Ну и хорошо, я буду там сегодня вечером. Буду не одна. С подругой. – через некоторое время ответил я, сделав акцент на слове «подруга». – Ну и вы, если хотите встретиться лично, приходите тоже. Только…

– Чего? – спросил Блумфельдт.

– Во-первых, начнете чего-нибудь отчебучивать, и я сразу уйду. Во-вторых, существует некоторый риск того, что меня банально не отпустят и я вас продинамлю. – ответил ему.

– Продинамишь? – я прямо ощутил, как он скривился, повторяя это слово. – Что это значит?

– Продинамить – не выполнить обещанного.

– Ладно… – начал было он, однако… – Так тебе же нет двадцати лет, и ты не замужем, и…не чья-то зарегистрированная любовница. Тебя туда не пустят.

Какие скучные, должно быть, ночные клубы здесь, если в них не пускают девиц моложе двадцати (незамужних)…

– Ну, придумайте что-нибудь. – я прикрыл глаза, наслаждаясь аэромассажем. – Уверена, для вас несложно будет организовать свободный проход мне и моей подруге.

– Ладно. – он не стал спорить. – Встретимся в…ночном клубе, и постарайся, пожалуйста, не…продинамить меня!

Несколько минут спустя.

Выйдя из воды и вытершись, я подошел к умывальнику. Опершись на его столешницу, поглядел в зеркало на отражение ванны. Н-да уж, настоящее произведение сантехнического искусства. Неразумно дорогая штуковина. А после того, как устроил в ней свой тайничок, и вовсе бесценная...

Взяв со столешницы монетку, обернулся и сделал несколько шагов, подойдя к ванне, после чего замер.

Может статься так, что в моем тайничке теперь уже ничего и нет, ведь после отравления матушки «плодоразрушителем» в доме производилась дезактивация. Могли случайно обнаружить…

Или в мой тайничок так же случайно, как, собственно, и я, заглянул обслуживающий сантехнику персонал, доложив затем мажордому о находке …

Или меня может поджидать засада и едва я открою свой тайничок…

Или… Или… Или…

Выбросив из головы все эти мысли, я уселся на колени и быстренько вскрыл отсек с управляющей электроникой.

Тут есть декоративная пластиковая заглушка, скрывающая собой неиспользуемое пространство и закрепленная на два пластиковых же винта.

Заглушка оказалась на месте.

Мне пришлось улечься на пол, чтобы добраться до винтов заглушки, расположенных крайне неудобным образом.

Первый болт мне удалось отвернуть лишь с третьей попытки, а второй вообще не поддавался минут, наверное, десять. Более того, я еще и монетку пару раз обронил…

– Бляха–муха… – усевшись на попу, произнес я, когда второй винт все-таки оказался на моей ладошке.

Утерев выступивший на лбу пот и вновь встав на «четыре кости», снял декоративную заглушку, после чего замер.

Коробочка с микросхемами на месте. И никто не ворвался в ванную с воплями: «лицом в пол, руки за голову!».

Внезапно мою голую пятую точку слегка обдало свежим ветерком, прилетевшим из-под запертой двери, а значит…

Быстро вернув на место заглушку, не закручивая ее, впрочем, винтами, и закрыв отсек с электроникой, вскочил на ноги.

…кто-то открыл дверь в помещение, которому принадлежит эта ванная комната, в результате чего образовался тот небольшой ветерок, который легким прикосновением прошелся по моему заду.

Глава 119

– И кто же это меня там поджидает? – едва слышно произнес я, положив руку на бронзовую дверную ручку и на мгновение замерев, а затем…

Открывать дверь я передумал, вместо этого при помощи своего «умного» браслета связался с охраной, чисто так, на всякий случай, и поинтересовался, не прибыл ли вдруг кто-нибудь из родственников в особняк за то время, пока я торчу в ванной.

Как выяснилось, прибыл, вернее, прибыла. И очень даже вдруг.

Юля – «супруга брата супруги» почившего в бозе бывшего теперь папаши и заодно верный прихвостень Государыни.

Получив «благую весть», сделал глубокий вдох, после чего, запустив в видеофоне приложение для записи звука, открыл дверь и вышел из ванной.

Из-за плотно зашторенных окон, в помещении, исполненном в неоклассическом (по здешним понятиям) стиле, царит полумрак, а совершеннейшая тишина добавляет мрачности, создавая иллюзию абсолютного одиночества, но…

Запах табака пощекотал мои ноздри, отчего я чихнул, а значит, я здесь точно не один.

А вот и гостья…

Мой взгляд остановился на очертаниях фигуры, безмолвно сидящей в самом углу комнаты, и от этого сделавшейся еще менее заметной. Лишь огонек сигареты утверждал наверняка – там присутствует человек, который поджидает именно меня. Я направился к сидящей.

– Малый свет! – произнес я и по комнате разлилось мягкое освещение.

И правда, Юля.

Стоило вернуться от царской любовницы, как мне тут же принялся названивать Блумфельдт, разыскивающий свою утрату, а теперь еще и эта заявилась. Ну что же, как говорится: «если у вас паранойя – это не значит, что за вами не следят». Взяв стул и поставив его напротив Юли (правда, на некотором отдалении), уселся.

– Привет… – я запнулся, не зная толком, как назвать эту женщину. – Тетя.

На ее лице, буквально на несколько мгновений, отразилась, как показалось, некая неуверенность, возможно, даже легкий испуг. Впрочем, если и так, она сумела быстро взять себя в руки.

– Привет. – ровным голосом ответила она и сделала очередную затяжку.

– Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь? Я слышала, будто бы Генрих Карлович за что-то тебя избил… – произнес я, разглядывая физиономию родственницы.

Никаких следов избиения на ее лице обнаружить не удалось. Впрочем, мой фингал под глазом тоже давно уже сошел.

– Merde, Кайа! – Юля, видимо, вспомнив о произошедшем, вышла из себя. – За что-то, говоришь? Можешь заливать что угодно, но я точно знаю – ту херню…

Она ткнула сигаретой в мою сторону.

– …в мою сумку подбросила именно ты! Шакалишь, дорогая моя…племянница!

Ай-ай-ай, Юля. Не по-дворянски это как-то.

– Если честно, то я не очень хорошо помню, что происходило тогда. Все как в тумане, знаешь ли. – я изобразил милую улыбку на физиономии. – Вероятно, если тебя действительно кто-то подставил, то это был тот же самый человек, который несколько раз пытался подвести меня саму «под монастырь» в Пансионе. Это к вопросу о том, кто действительно шакалит.

– Ха! – она громко воскликнула, а затем, стряхнув пепел в пепельницу, которую держит в руке, ненадолго уставилась на меня, и мы поиграли в «гляделки», после чего сделала очередную затяжку и выпустила струйку дыма в потолок. – Вот же…! Всегда стоит помнить о том, что ты у нас барышня чертовски умная, живучая, хитрожопая и…подлая. Хотя за последнее винить тебя не могу, жизнь такая.

– Другой Кайи у меня для тебя нет. – ответил ей также, как бывшему папашке ранее.

Она ничего не ответила, предпочтя молча разглядывать меня. Ну а я разглядывал ее.

Она мне сейчас напомнила внучку Льва Моисеевича, уж больно похожий типаж.

– Знаешь, я вот никак не могу взять в толк… Как? – поинтересовалась она, закинув ногу на ногу.

– Что как?

– Я досконально изучила твою жизнь. До того, как Коля удочерил тебя, я имею в виду. И после того. Под микроскопом, можно сказать… – заявила она, туша одну сигарету и сразу же закуривая следующую.

– Вредно курить так много. – напомнил ей.

– Да ладно тебе, рака я не боюсь. – она хмыкнула. – Благодарю за беспокойство.

Мне же вспомнился сон. Сон, в котором ей устроили натуральное аутодафе.

– Нет, Юль… – покачав головой, улыбнулся ей. – Вот уж чего-чего, а рака тебе опасаться действительно не стоит.

Я ощутил себя Воландом, сообщающим Берлиозу о том, что этим вечером тот никоим образом не сможет председательствовать в МАССОЛИТе.

Услышав сказанное, Юля слегка вздрогнула, отчего пепел упал на ее юбку. Смахнув его на пол, она бросила в меня быстрый взгляд.

– Так чего там с моей жизнью? – напомнил ей я. – Чего интересного ты в ней нашла?

Наш разговор ею пишется, уверен. – мелькнула в голове мысль. – Да и приехала она сюда затем, чтобы попробовать вербануть меня. Во всяком случае, других причин приезжать ко мне (а у меня нет сомнений в том, что заявилась она ради этого разговора), я не вижу.

– Четырнадцать лет. По сути, еще малолетняя девчонка, хотя и с кое-каким жизненным опытом уже, однако… – она тряхнула своей шикарной гривой длинных и черных как смоль волос. – Ты сумела пережить столько всевозможных приключений, от которых сердце уходит в пятки, что их хватило бы, наверное, на целую серию книг. И при этом сидишь сейчас передо мной целая и невредимая. Ну, за исключением, конечно…

Она взглянула на мою левую кисть, и я сжал кулачок.

Юленька, уверен, и правда, основательно проштудировала мою биографию. Лучше бы увести ее с этой темы. Маловероятно, конечно, что она придет к тому выводу, будто бы Кайа – это не совсем Кайа. Или совсем не Кайа. Или как матушка до нее, что Кайа – «закладка». Или…да черт бы с ним, в любом случае Кайа в моем исполнении – весьма странная девица, а все странное привлекает повышенное внимание, которое мне совершенно ни к чему. Юля – очевидно умная, деятельная и вообще во многом талантливая персона, иначе ее и близко не было бы в свите Государыни. Не из-за своей же позиции в Семье она приглянулась Ее Императорскому Величеству, ведь Филатовым она «седьмая вода на киселе». Родственница, конечно, но…

«Она опасна…опасна…опасна…». – согласились со мной голоса.

– Я поняла, к чему ты клонишь, тетя. – произнес я, в тот момент, когда она уже собралась было продолжить. – В свое оправдание могу лишь сказать, что раньше-то я жила одной жизнью, теперь – совершенно другой. С тех самых пор, как я попала в Семью, у меня ни разу не было собственной воли. Вернее, была, но…

Я пожал плечами.

– …и тебе это должно быть известно, раз уж моя скромная персона настолько небезынтересна для тебя. Меняйся или умри, как говорится. Я предпочла второму первое. В общем, это скучная тема, так что давай-ка лучше поговорим о том, чего ты хочешь.

Папашка не может просто взять и «уволить» ее из Филатовых (хотя наверняка был бы не прочь), ибо Юленька – фрейлина Государыни, но это не значит, что в отношении нее он не может совсем ничего. В конце концов, тот же старик Блумфельдт не постеснялся взять и отделать ее как бог черепаху. Так, по крайней мере, говорят. Кайа хотя и приемная, но все же дочь Главы, а поэтому Юля наверняка будет очень аккуратна в своих выражениях.

– Ты же не будешь против, если я стану говорить с тобой, как со взрослым человеком? – она встала со стула и, затушив сигарету, отнесла пепельницу на стол.

– А разве все это время мы говорим как-то иначе? – ответил ей вопросом на вопрос, добавив. – Уж будь любезна.

– По своему малолетству ли или потому, что твои приемные родители, к сожалению, не уделяют должного внимания твоему воспитанию и образованию, в широком смысле, ты допустила ряд крайне досадных оплошностей при общении с Ее Императорским Величеством, коих людям нашего сословия в присутствии коронованных особ допускать никак нельзя. – заявила Юля, вернувшись на место. – Однако…

Обхватив колено скрещенными в «замок» руками, она вперила в меня взгляд.

– …все это уже в прошлом и теперь забыто, поскольку я принесла нашей Государыне самые искренние извинения, а она их приняла. – Юля замолкла, чтобы посмотреть на мою реакцию, я же просто слушал.

– Более того! – продолжила она. – Наша Государыня желает, чтобы между ею и тобой образовалась сердечная дружба…

Бляха-муха. Бессмысленно ожидать того, что меня просто так оставят в покое. «Сердечная дружба». Государыня – как злой ребенок, решившая отобрать куклу у соседской девочки, в роли которой выступает моя названая сестра.

Каким образом мне возможно отвергнуть «сердечную дружбу» законной жены абсолютного монарха? Никаким, ибо по здешним «понятиям» – это прямой вызов. Однако вызов даже не лично Государыне, вернее, не только ей, но и власти всей царской Семьи в целом, а подобное без моментального и жесточайшего ответа не останется точно, в этом я уверен (здесь дозволено многое, но только не излишние политические амбиции и не покушение на абсолютную власть царской Семьи). И это несмотря даже на то, что Государь фактически признал меня частью своей Семьи. Этаким домовенком, обитающим в покоях его зарегистрированной любовницы. Все Филатовы, включая и меня, пострадают настолько, что даже вообразить сложно. Пострадают показательно, дабы впредь другим неповадно было. Несмотря ни на какую дружбу между Ним и моим приемным папашей. «Из князи в грязи» за долю мгновения. Подобные сюжеты по здешнему ТВ мелькают с завидной регулярностью.

То есть, сказать: нет – нельзя. Как нельзя и оставить подобное предложение без какого-либо ответа.

Невозможно и сказать формальное, но при этом ни к чему не обязывающее: да, ибо в таком случае Государыня однажды непременно попросит об «услуге» и если ей отказать в ней…

Мне вновь вспомнился «Крестный отец» за авторством Марио Пьюзо, что, в общем, не удивительно, учитывая то, с какими людьми имею дело.

…то непременно наступят последствия, ведь это будет расценено как предательство «сердечной дружбы». И все будут молчать, даже царская любовница, ибо Государыня поступит «по понятиям». Сама виновата, Кайюшка, ведь никто тебя за глупый язык не тянул.

И ровно также для меня невозможно предать и царскую любовницу, «ночную кукушку» Государя, для которой Кайа стала названой сестрой. И человеком, которому я поклялся в верности.

Юля, а я практически уверен, что все сейчас происходящее – ее идея, ставит меня на растяжку, но…

Внезапно на моей физиономии заиграла блаженная улыбка.

– Слава богу! Государыня истинно милостивый человек, ибо я и надеяться не смела, что когда-нибудь она простит мне мою глупость, но…

– Какое еще но? – взгляд Юли стал напряженным и подозрительным, а тон голоса крайне раздраженным.

– Я очень хочу заполучить «сердечную дружбу» Ее Императорского Величества, но… – глядя в пол, произнес я тихим голосом.

– Опять это твое но? – казалось, что еще чуть-чуть и Юля взорвется, однако…

Закрыв глаза и пару раз глубоко вздохнув, она успокоилась.

– Сам Государь повелел мне прибыть в распоряжение дамы Кристины, дабы стать ее подручной…

Это общеизвестный факт, а поэтому сказать о нем вслух можно.

– …и, как ее подручная, я не имею права самостоятельно принимать решения, особенно столь судьбоносные… – скромно произнес я, а Юля издала фыркающий звук, – ибо по своему малолетству и глупости могу наломать еще больших «дров», чем уже наломала прежде, поставив при этом даму Кристину в неловкое положение.

Поднял взор на Юлю, которая, похоже, прекрасно поняла, куда я клоню, однако выглядела довольно бесстрастной внешне.

– Я напишу письмо Его Императорскому Величеству, в котором спрошу, имею ли я право принять «сердечную дружбу» Государыни.

Пускай сам разбирается со своими дамами сердца, делящими одну «куклу» (главное, чтобы «куклу» эту, меня, при этом не разодрали в клочья).

– Письмо Государю? Думаешь, у него нет иных дел, кроме как почитывать твои письма и отвечать на них? – хмыкнув, поинтересовалась собеседница.

– Имею право. – уверенным тоном отбрил я.

Юля встала со стула.

– Не стоит отвлекать Его от дел. – ответила она. – Но, раз уж ты не хочешь…

Ну уж нет, дамочки, фиг вы обе у меня теперь с этой «пластинки» просто так соскочите. Вряд ли Государь не сумеет понять, что почем. Сомневаюсь, что после этого отношения Государя и его жены станут теплее.

– Очень хочу! – перебил ее я.

– Уже неважно. – она взяла свою сумочку. – То, что предлагала Государыня…

– И я соглашусь, когда и если Государь позволит мне это. Сегодня же напишу письмо!

Разговор окончен, Юленька.

– Ладно, будь по-твоему. Я передам Государыне твои слова. – физиономия Юли сделалась такой, будто бы она лимона откусила. – Приятно было вновь увидеть тебя живой и невредимой…дорогая племянница.

Она направилась на выход, однако остановилась у самой двери и, обернувшись, поинтересовалась:

– Так чего, по-твоему, мне действительно стоит опасаться?

Я был практически уверен, что она спросит об этом, ибо у местных «знатных», особенно среди женщин, мистицизм (гороскопы всякие и тому подобные предсказания) очень популярен. А Кайа была за гранью жизни и смерти, и Юле об этом известно. Таких людей часто приглашают на всевозможные здешние шоу.

– Я скажу, но… – начал было я.

– Merde! Как же бесят эти твои но, Кайа! – заявила Юля.

– Баш на баш. – произнес я, не обращая внимания на ее эмоции. – Я отвечу на твой вопрос, ну а ты – на мой.

– Смотря что за вопрос. – уклонилась она.

– Пансион и «загадочные» происшествия со мной в нем. Чьих рук дело?

Несколько мгновений помолчав и поглядев на меня, Юля все-таки ответила…вопросом.

– А как сама-то думаешь?

Впрочем, добавила затем односложно…

– Лидия.

…однако, судя по ее мимике – это далеко не вся правда. Полуправда – полуложь. Бывшая мачеха теперь очень удобная «телега», на которую можно «загрузить» без последствий весь «навоз» Семейных взаимоотношений.

– И знаешь, что? – поинтересовалась она.

– Что?

– Для тебя же было бы лучше, если бы тогда ты не оказалась такой ловкачкой. У тебя сейчас могла быть тихая, спокойная и безопасная обывательская жизнь… – заявила она.

– Действительно, в заведении Льва Моисеевича тихо и безопасно…Всей правды ты мне, конечно же, не сказала, только ту ее часть, которая удобна лично тебе, но за это винить тебя я тоже не стану... Ну и ладно! Как и обещала, я скажу тебе…

Замолчав, я заглянул в ее глаза.

Страх…

– Огонь… – я перешел на шепот, – враг всякой красоты.

А Юля, без сомнения, красивая женщина…

Побелев как мел и не произнеся более ни слова, она нетвердой походкой, зацепив плечом дверной косяк, вышла из комнаты, «на автомате» захлопнув дверь.

Глядя на закрытую теперь дверь, из памяти вновь возникло видение того сна. Только на сей раз лиц обеих «героинь» не скрывало ничего.

– Я знаю, кем была та вторая девица… – прошептал, глядя «в никуда», а голоса принялись нашептывать всякое.

Очнувшись, опустил взгляд на ладонь. Это определенно был очередной мой выбор. Очередная поставленная мной «точка» на «разлинованном листе». Вот только правильный ли я сделал «ход», ибо теперь мне уже кажется, будто бы это была не растяжка меня, хотя и она тоже, конечно, а попытка Государыни договориться. Заключительная, после которой уже…

Ладно, не хочу сейчас об этом думать, да и «ход» был сделан, играем дальше, а плакать по «убежавшему молоку» нет никакого смысла.

Достав из кармана пижамы видеофон, выключил диктофон. В этот же момент устройство издало звук и от неожиданности я едва не выронил его.

Пришло уведомление из рассылки о культурных событиях, на которую я подписан.

Кинув на дисплей быстрый взгляд, собрался было удалить уведомление, ибо сообщало оно о том, что некоторое время спустя в Москве пройдет неделя высокой моды, а подобное мне как-то без интереса, но…

Мой взгляд зацепился за виртуальное изображение одной из особых гостий этого мероприятия, очень даже знакомую мне личность, за изображение Юли…

– Все один к одному… – прошептал я, убирая видеофон. – Я словно бы двигаюсь по какому-то безумному, но заранее прописанному сюжету, с линии которого нет никакой возможности сойти…

Глава 120

«…представительная делегация германо-франкского правительства, а также члены германской императорской Семьи, прибывающие послезавтра в Санкт-Петербург с двухнедельным официальным визитом…». – прочла диктор государственного канала новостей, когда косметолог наносила на мою физиономию макияж. – «…планируется подписание значительного количества соглашений в области экономического сотрудничества, а также…».

Кажется, дождь собирается. В политическом смысле. Вернее, пока еще просто сгущаются тучки на политическом небосводе.

Не так давно был убит наследник российского престола, и в скором времени Государь объявит имя следующего.

И вот, аккурат между двумя этими событиями, в наши пенаты мчит немецко-французская «представительная делегация», аж на целых две недели, да еще и с кем-то из родичей немецкого же Кайзера во главе.

Просто так совпало? Возможно, конечно, и так, но…

Если верить названой сестре, то немецкие «партнеры по политическому процессу» крайне заинтересованы в том, чтобы российский престол оказался занят кем-то из тех, кто ментально тяготеет к их державе. То есть, детьми Государыни, которая, кстати, совершенно случайно этническая немка, хотя и остзейская, ненавидящая все русское и Россию в общем. Не уверен, что если вдруг Алексей или Мария воссядут на отцовский трон, то непременно разыграется апокалиптический сценарий с началом «демонтажа» Российской империи, предсказанный царской любовницей. Но в Берлине вряд ли удержатся от того, чтобы попытаться превратить Россию в «питательный бульон», на котором выкормится «великая Германия», если им вдруг предоставится подобная возможность. Возможно и скорее всего, что это их долгосрочная стратегия. Союзнички…

Однако в любом случае и для дамы Кристины с ее детьми, и для Филатовых, включая и мою персону, подобное – действительно означает «конец света», причем выражаясь не фигурально.

Для меня, как для человека из того мира, где граждане, заботливо ведомые мейнстримными СМИ, собственноручно, путем бросания красочных бумажек в урны, избирают свое высшее начальство на следующую каденцию, непросто с ходу понять все перипетии местных феодальных игрищ в престолонаследие, однако…

Уверен, что немецкая девица из Прибалтики стала российской Государыней совершенно не вдруг. И не ради того, чтобы просто ею быть. Равно как дама Кристина не случайно стала царской любовницей. Вполне допускаю, что у всего этого трио и выбора-то в плане «женитьбы-замужества» особенно и не было. Наверняка не было. В конце концов, власть Государя в России хотя и абсолютна, но не безгранична, ведь того же Николая Второго там «уважаемые люди» просто взяли и заставили отречься от престола в пользу брата, когда сочли, что он им более уже на троне не подходит. Царь (да и царские дети тоже), никогда не находится в состоянии политического покоя, ибо на него постоянно воздействуют самые разные политические же силы, с которыми невозможно не считаться. И различные группы поистине влиятельных персон, чьи интересы зачастую диаметрально разнятся, причем и с государственными тоже, вполне могут добиться того, что императорскими женщинами окажутся представительницы нужных им Семейств, ведь контролируя мать – возможно контролировать и ее детей, из которых затем выбираются наследники, что, в свою очередь, означает…

Готов поставить рубль на то, что родичи Кайзера заявятся послезавтра в «дикую Россию» за тем, чтобы лично проконтролировать процесс назначения подходящего наследника, дабы для немецкой Короны все прошло согласно сценарию. Их сценарию. В очередной уже раз, ибо их Александра уже назначали наследником. Правда, с царевичем, к их сожалению, приключилась «небольшая неприятность».

И если я прав…

Мне вспомнилось видение смерти, раскинувшей свои «крылья» над великими княжнами Натальей и Еленой.

…то вскоре в Петербурге вновь станет очень интересно.

И да, похитили меня также как раз между двумя этими событиями. Так совпало или же случился чудесный симбиоз религиозных экстремистов и, например…тех же немецких власть имущих «уважаемых людей», в том числе из промышленных кругов, для которых предприятия Филатовых как рыбная кость в горле? Там религиозные экстремисты всех мастей были «персоналом», обслуживающим финансовые и геополитические интересы «уважаемых людей», и нет причин полагать, будто бы здесь это иначе. Вопрос лишь в том, почему эти «чудесные люди» активизировались именно теперь, когда весь Петербург (да и вся страна в целом) стоит «на ушах» из-за убийства наследника престола, а не, скажем, лет десять назад? Немцев-то Филатовы «душить» не вчера принялись, и даже не позавчера.

А все дело опять-таки в наследии. Кто бы унаследовал Семейное дело условные десять лет назад, если бы дед вдруг помер или же стал недееспособным? Родные дети бабки. В то время как у приемного папаши в этом вопросе был «шестнадцатый номер». Ни черта бы он не получил. Ну, кроме, возможно, какого-нибудь денежного пособия, Филатов же в конце концов…

То есть, у неустановленных пока еще «персонажей» была твердая уверенность насчет того, что когда к власти в Семье придет мой биологический папаша, либо же кто-нибудь из его единоутробных братьев, то вся промышленная империя Семьи упадет в их руки, словно бы спелое яблоко. А этого не произошло и, видя, что дело стало развиваться в неблагоприятном для них ключе, они решили просто взять и «демонтировать» все к чертовой матери.

И промышленную империю, и самих Филатовых.

И вот уже на «сцене» моментально появляются и высокотехнологичные «плодоразрушители»; и боевые группы польских националистов, а заодно и религиозных экстремистов, со стрельбой похищающих «техническую» наследницу (и фрейлину царской любовницы, по совместительству) от самих дверей главной царской резиденции; и массовые перестрелки на производственных площадках Филатовых; и…да бог его знает, чего еще, о чем я знать не знаю.

Недобросовестная конкуренция – обычный для того мира инструмент борьбы, «винтиком» в которым был и я сам.

– Поверните голову, пожалуйста. – попросила косметолог.

«К новостям экономики…». – диктор продолжала зачитывать новости. – «Частная корпорация «Étoile chemin (Звездный путь *фр. яз.)» расторгла контракт на поставку ракетных двигателей, которые должны были вывести на целевую орбиту вторую и третью очередь спутников гражданской навигационной системы «Прометей» и теперь…».

– Значит, не договорились. Ну или же... – произнес я, в очередной раз поворачивая голову так, как это требовалось мастеру, и вспоминая разговор между приемным папашкой и Алисой, произошедший на Рождественском вечере.

– Вы что-то сказали? – спросила мастер.

– Нет. – ответил ей, после чего кинул взгляд на свою назначенную подругу, которая была уже полностью готова к поездке.

Роза тоже очень внимательно слушала диктора, хотя, казалось бы, чего интересного для шестнадцатилетней барышни, пускай даже и такой необычной, как она, может быть в новостях экономики?

Вот для меня лично – ничего особенного, за исключением того, что эти самые двигатели должны были быть поставлены предприятием, принадлежащим моей Семье…

Моей Семье…

Филатовым…

Космос…

Разве спутниковая группировка, и аж целая навигационная система с десятками и сотнями наземных станций, et cetera, может иметь исключительно гражданское назначение? Конечно же, нет. Однако вслух об этом никогда не скажут, ибо «коммерческое назначение» – для уха обывателя звучит гораздо понятнее и приятнее, чем «в интересах военного ведомства Российской Империи». Особенно для уха здешнего иностранного обывателя, который вряд ли испытывает к России сильно больший пиетет, чем тамошний.

Может ли «космосом» заниматься частное лицо? Конечно, но только если занимается оно им в интересах государства. Вон, в тех США, где я оставил столько своих лет и все здоровье, частных лавочек, занимавшихся космической проблематикой, было пруд пруди. И чувствовали они себя вполне неплохо, но только в том случае, когда и если могли заинтересовать своими разработками государство. Или, когда сами были созданы государством, прилепившим на их фасад вывеску: «частная собственность», что случалось, естественно, чаще.

Государство – главный заказчик и разрешительный орган для всего, что связано с «космосом» на его территории. Так было там, и нет причин думать, что здесь иначе.

Частная корпорация «Étoile chemin» создает условно гражданскую спутниковую навигационную систему? Это прекрасно, но это государство создает ее.

Предприятия Филатовых строят двигатели для ракет-носителей этих спутников? Это тоже чудесно, но это государство строит их.

Государство, а все остальное – это лишь вывеска для обывателя.

Из этого следует, что фактически государственная корпорация Филатовых («Объединённая авиакосмическая Компания») не договорилась насчет злосчастных двигателей с фактически государственной корпорацией «Étoile chemin», действующей по заказу министерства Коммерции в интересах министерства Войны.

А это значит (если отбросить банальный саботаж всего проекта, конечно), что происходящее – классический «спор хозяйствующих субъектов».

Цель?

Да все та же, убрать Филатовых с «рынка», разорив и прибрав к рукам их собственность, или банально угробить промышленный потенциал. Это из очевидного. Хотя у происходящего может быть и двойное, и даже тройное дно, неочевидное для стороннего наблюдателя, такого как я.

И все это меня, в принципе, не особенно касается, ибо я, что тот зицпредседатель Фунт из «Золотого теленка», наследник в Семье исключительно номинальный и ни на что реально претендовать не могущий. А теперь еще и вовсе нахожусь «под крылом» царской Семьи и практически не завишу от Филатовых. Однако…

И это событие тоже произошло между убийством царевича и назначением нового наследника. Прямо-таки мистический временной отрезок…

«Все теперь пришло в движение. Государь болен, уже довольно давно, но сейчас, после того как убили Сашку, Ему стало хуже. Намного…». – вспомнил я слова, написанные дамой Кристиной. – «Однако, если с Ним что-нибудь случится до того, как Он утвердит наследника, то им, наследником, автоматически станет старший из детей…».

У столь серьезного разлада между Ним и Ей, имеющей единственную сверхзадачу – посадить на российский престол родного ребенка, может быть только одна причина…

– Готово, барышня! – заявила мастер.

– Ну и как я выгляжу? – встав со стула, поинтересовался я у своей назначенной подруги.

Роза сделала знак рукой, означающий здесь, что все супер.

Из памяти вдруг всплыла бронзовая табличка, висящая на входе в главное здание Пансиона, с ФИО, известными любой тамошней обитательнице.

– Ламздорф Виктор Ольгердович… – начал я, когда мастер, получив от мажордома причитающуюся оплату за наведение красоты на меня и Розу, покинула эту «комнату красоты».

– Министр Войны Российской Империи. – закончила Роза, вопросительно глядя на меня.

– А кем он приходится Государыне нашей? – поинтересовался я.

– Дядей. – односложно ответила та.

Ну, разумеется…

Позже. В авто.

– И чего тебя приспичило тащиться в «подземку»? – недовольным тоном поинтересовалась Роза, когда наш небольшой кортеж остановился возле одной из станций метрополитена. – Может, лучше так доедем до «Métro»?

Роза сегодня не слишком-то хорошо себя чувствует, а потому и настроение у нее весьма паршивое. Вон, даже таблетку обезболивающего съела, однако она бы ни за что не осталась в особнячке без меня, ибо не за тем была назначена моей подругой, так что и предлагать этого ей не стал. Хотя она, очевидно, предпочла бы сегодня потусоваться дома, лежа с книжкой на диванчике, а не ездить в клуб. И еще меньше ей сейчас хочется вылезать из комфортного авто и трястись в метро.

Ну а я…

Я, наверное, попросту желаю отсрочить момент, когда заявлюсь в заведение, на как можно больший срок. Предчувствие грядущих неприятностей или же банальное нежелание лицезреть рожу Блумфельдта? Не знаю…

– Я ни разу не бывала там. – ответил ей. – Если уж сегодня развлекаемся по полной, то почему бы и в «подземке» не прокатиться?

– Никогда не бывала там… – повторила Роза, вставая из кресла, а затем пробурчала. – Тоже мне развлечение нашла!

Розе наверняка известно, что до того «счастливого момента», когда Филатовы признали Кайю одной из своих, та была самой обычной простолюдинкой, причем из семейства с крайне скромным достатком, а значит, езда на общественном транспорте являлась для Кайи самым обычным делом. Хотя, быть может, Кайа, жительница небольшого уездного городка Гжатска, никогда и не бывала в Москве или в ином городе, где есть метро…

– По крайней мере, я этого не помню. – добавил я и вышел из авто вслед за ней.

Думаю, что охрана (меня теперь охраняет не Семейная стража, а здешний аналог тамошнего ФСО) позволила мне спуститься в метрополитен только потому, что это мое желание случилось «вдруг». Никто при всем старании не успел бы подготовить нападение.

Другой вопрос, почему дама Кристина не имела возражений против моей поездки в ночной клуб. Это нелогично, ибо я, окажись вдруг на ее месте, запретил бы вообще нос казать из Семейного особняка иначе, нежели для того, чтобы привести архивчик с компроматом. Мою названую сестру очень сложно заподозрить в идиотизме хотя бы уже по той причине, что будь она дурой, то попросту не дожила бы до дня сегодняшнего. Очень возможно, что мой видеофон стоит на прослушке у кого-то из верных ей людей, а потому для царской любовницы может не являться секретом как сам факт звонка Блумфельдта мне, так и его содержание. Проверка на вшивость со стороны названой сестры? Наверняка так оно и есть, ведь ее доверие мне еще только предстоит заслужить. Впрочем, существует и иной вариант.

Кто знает, носителем каких еще тайн своей Семьи и прочих родичей Государыни может являться мой бывший потенциальный любовничек? Дама Кристина могла захотеть попытаться заодно выудить из него еще и их, используя меня как наживку. Более того, если у Александра имеются неопровержимые доказательства наличия у меня архивчика, то использовать компромат, содержащийся в нем, будет весьма затруднительно, если вообще возможно. Это мне предстоит выяснить. И это же еще одна вероятная причина, по которой меня все-таки отпустили в клуб. И да, уверен, что названая сестра прекрасно знает, со скольки лет возможно легально посещать подобного рода заведения…

«А подонка я всенепременно накажу. Никто не смеет поднимать руку на моих подруг, и вытворять с ними прочие неприятные штуки». – мне вспомнились слова названой сестры.

Если царской любовнице действительно известно содержание нашего разговора, то Александр, подозревающий меня в присвоении компромата – в любом случае покойник, без вариантов. Его уничтожение (или «внезапное и таинственное исчезновение») царская любовница преподнесет мне, хотя и не прямо, естественно, как сдержанное ею слово, впрочем, при подобном исходе оно и будет таковым.

«Накал страстей» на «верхотуре власти» сейчас таков, что «заинтересованные лица» уже не станут церемониться друг с дружкой. Старший царевич, вон, не даст соврать.

Не может быть, чтобы Блумфельдт оказался таким дураком, чтобы не понимать этого очевидного факта. Значит, архивчик содержит в себе нечто такое, из-за чего подобный риск, с его точки, зрения вполне допустим.

Ёшкин кот, а я ведь очень рассчитывал на то, что названая сестренка попросту запретит мне эту поездочку, но…

А письмо Государю, когда я поведал о разговоре с Юлей, она вызвалась написать собственноручно.

– Барышни… – произнес охранник, приложив видеофон к валидатору и позволяя мне и Розе пройти внутрь.

В отличие от тамошнего метро, здесь на входе–выходе полностью отсутствуют какие-либо турникеты. «Лучший контроллер – совесть пассажира» – советский лозунг, стоящий на вооружении у имперского транспортного предприятия…

Честно говоря, метро расстроило. Нет, организованно оно чудесно, ибо наличествуют и специальные ограждения, благодаря которым случайно не свалишься на рельсы (и никакой псих не столкнет), да и сами поезда беспилотные, а ходят, как и там, через очень малый интервал, но…

Очень уж оно утилитарное. Нет художественной красоты и размаха, присущего станциям советского метрополитена. Не по-имперски тут все как-то. Надеюсь, просто станция такая.

– Барышни… – двое мужчин поднялись со своих мест, когда я и Роза, войдя в вагон, встали перед ними.

– Спасибо. – присаживаясь, в унисон ответили мы.

Роза уж что-то совсем бледной стала и было очевидно, что ей очень хотелось «приземлиться». И хотя вагон не сказать, что забит битком, но свободных сидячих мест нет.

Там в последний раз я был в московском метрополитене накануне отлета в Швейцарию, а до того – в свой заключительный официальный будень в московской же Компании, то есть с разницей во много лет. И за время моего отсутствия парк поездов успел радикально смениться на современный. Довольно тихие и кондиционируемые вагоны новой конструкции. Однако даже в сравнении с теми новыми составами, здешние в плане комфорта – словно бы закуплены в «светлом будущем». Когда поезд заехал в тоннель, то обнаружилось, что говорить можно даже тихим шёпотом.

Я огляделся по сторонам, дабы посмотреть, кто же пользуется этим видом транспорта.

Ничего необычного, люди как люди. Самого разного возраста и социального статуса. Небольшая, но весьма шумная группа совсем еще молодых студентов обоего пола весело о чем-то общаются, стоя в «голове» вагона; а вон, напротив сидит, погруженная в свои фантазии, женщина средних лет, судя по ее форменным штанам – явно работница некоего производства; длинный как жердь «белый воротничок» неопределенного возраста, «повиснув» на поручне, уткнулся в дисплей своего видеофона; ну а рядом со мной задремал довольно толстый старик, и судя по внешнему виду, он явно «топ» какого-то предприятия или, может, даже его владелец. Мой взгляд на какое-то мгновение столкнулся со взглядом пожилой женщины, «из знатных» судя по вензелям, вышитым на лацканах ее весеннего пальто. В общем, здешним метро пользуются представители всех сословий и социальных групп, а не только те, у кого «нет автомобиля».

Внезапно я «залип» на полосу света за стеклом, которая призвана разогнать тьму тоннеля, и мысли мои вновь скакнули к просмотренным недавно новостям.

У меня практически не осталось сомнений в том, что официального наследника убили ради «переигровки» всей ситуации. И совершенно неважно кто: внутренние ли патриотические силы или же кто-нибудь из зарубежных игроков, недовольных случившимся наследственным «раскладом» в России. В любом случае, если за царской любовницей стоят какие-то внешние силы, то стоит ожидать скорого прибытия их эмиссаров в Россию, если, конечно, они уже не здесь.

Государыня…

Ее родня, оказывается, контролирует не только закупки материальных средств для Армии и Флота, но и само министерство Войны.

Из памяти вновь всплыл «узел» и множество солдат, оцепивших его.

«Это Внутренние войска, точно тебе говорю! Я по молодости там служил…». – в голове прозвучали слова неизвестного путейца.

Интересно, кому они подчинены? По идее, министерству общественной безопасности, но…

«Внутренние войска». – набрал я в «поиске» видеофона.

«ВВ РИ. Подчинение: министерство Войны». – гласила «справка».

– Кайа… – Роза дотронулась до моей руки, – мы приехали!

Гражданский аэродром под Санкт-Петербургом. В то же время.

Когда белоснежный пассажирский самолет, на чьем фюзеляже красовалась надпись: Asian Trading Company (Азиатская Торговая Компания *англ. яз.), припарковался, и все четыре его могучих турбовинтовых двигателя прекратили работу, подъехал трап, возле которого, беседуя, встали трое представительных мужчин: лорд Говард Капель – посол Британской империи в России, Сергей Иванович Мартынов – замминистра Коммерции, а также Петр Васильевич Синицин – чиновник из Департамента внешних сношений МИДа РИ.

Пару минут спустя.

Отворилась дверь самолета и его главная пассажирка, симпатичная златовласая женщина, поблагодарив экипаж за удачный и приятный перелет, по подсвечиваемым ступеням трапа неспешно сошла на землю.

– Миз Сью, добро пожаловать в Россию! – произнес лорд Капель.

Глава 121

Возле ночного клуба « Métro ».

И в здешнем Петербурге, и в здешней Москве, равно как и в прочих здешних городах, увеселительные заведения располагаются кластерно, целые улицы отданы под них. Однако их никогда не бывает в так называемых «спальных» районах городов империи, где по ночам царит полнейшее спокойствие и тишина, не нарушаемая громкой музыкой и пьяными воплями вышедших на свежий воздух обитателей всевозможных «наливаек».

Популярный среди околобогемной тусовки ночной клуб «Métro» исключением не стал, расположившись в «близнеце» конечной станции одной из веток метрополитена, практически в пригороде Петербурга.

Судя по всему, здесь должно было проходить еще одно «кольцо» «подземки», но, видимо, что-то не сложилось и теперь станция стала пристанищем для поистине монструозного ночного заведения.

– Ты в подобных местах раньше бывала? – поинтересовался у Розы, когда мы, выйдя из вагона, по подземному же переходу прошли к одному из входов в заведение.

Та лишь отрицательно помотала головой, без всякого удовольствия глядя на длиннющую очередь из желающих попасть в клуб. Вечер пятницы…

Представляю, что сейчас творится наверху, у того входа, где ожидают своей очереди те, кто приехал на личном авто или же нанял извозчика.

– Барышни, добрый вечер и добро пожаловать в «Métro»…

Несмотря на происходящую вокруг суету, наше появление не прошло незамеченным. Возле нас моментально материализовался здоровенный тип в модном костюме. Работники клуба, занятые «встречей посетителей» заведения, очевидно ожидали меня, а значит, Блумфельдт таки организовал для нас беспрепятственный проход.

– …прошу за мной. – произнес он, окинув взглядом нашу стражу.

Очень может быть, что окажись с нами Филатовская охрана, их бы не пустили внутрь. Как, например, не пустили охранника тех двух «фиф», которых, как и нас, «шкафчик» повел внутрь мимо очереди. Но как возможно не пустить тех, кто служит в ведомстве, ответственном за охрану царской Семьи и членов Правительства? Никак. Впрочем, по взгляду «шкафчика», явление подобной стражи – событие здесь отнюдь не экстраординарное. Видимо, посетители с государственной охраной сюда нет-нет, но захаживают.

Судя по выражению лиц людей из очереди, провожающих взглядом (не слишком-то и довольным) именно меня, в городе моя персона мало кому неизвестна, что, впрочем, и не сильно-то удивительно.

А в следующий момент, когда мы оказались внутри клуба, стилизованного под станцию «подземки», с двумя двухэтажными поездами, в которых расположились этакие лаунж-зоны, и прочими многочисленными атрибутами настоящей станции метро, меня оглушил звук…

Там клубы я любил и был их завсегдатаем, когда на время уик-энда выбирался из того пыльного городка, где жил и трудился, или, в отпуск, даже из самих Соединенных Штатов. Такие заведения являлись для меня местом, где было возможным не только «снять» коммерческую девчонку или просто молоденькую тусовщицу, но и расслабиться. В ином смысле, нежели тот, который в это слово вкладывает большинство нормальных людей. В самом прямом смысле. Громкая музыка, толпы танцующих или же просто отдыхающих людей, которым конкретно до тебя нет абсолютно никакого дела, и атмосфера всеобщего веселья. Все это практически магическим образом заставляло расслабиться мои постоянно перенапряженные, словно гитарные струны, нервы, чего не удавалось различным медитативным практикам и умиротворяющим пейзажам.

…звук, настолько глубокий и качественный, какового в подобного рода местах, а я бывал в действительно отличных клубах, мне слышать еще не доводилось.

У этого места невероятная акустика плюс невероятна и сама акустическая система. Ну и да, куда же без здешнего голографического оборудования?

Очень крутое шоу.

Несмотря на то, что ощущение эмоций ко мне еще не вернулось и неясно вернется ли, однако чувство нервной перенапряженности, как и там (хотя и по иным причинам), все также довлеет надо мной. Довлело. До сего момента. Здесь и сейчас ночной клуб подействовал на меня ровно также, как действовал там и тогда.

– Барышни… – наш провожатый остановился, проведя нас к гардеробу, выполненному, как и многое другое здесь, из стекла и стали, и возвышающемуся над танцполом и всем тем прочим, что присутствует в этом заведении, – на всякий случай вынужден напомнить, что в «Métro»употребление алкоголя и табака лицами, не достигшими двадцати лет, строго запрещено.

Ну, вообще-то, тем барышням, коим нет двадцати (незамужним), находиться здесь не разрешено в принципе, но, как говорится, если очень хочется и есть нужные знакомства, то…

А что касается алко, то нам с Розой охрана попросту не позволит распивать нечто подобное, и «шкафчику», нас сюда приведшему, это очевидно.

– Добро пожаловать в «Métro», и… – повторился он, и словно бы по волшебству, возле «шкафчика» материализовалась работница этого клуба. – Инга, проводи наших гостий к забронированному для них месту. Еще раз, приятного времяпрепровождения.

Сдав в гардероб верхнюю одежду, проследовали за работницей, получив по дороге массу комплиментов от юношей самого разного возраста и приглашений присоединиться к их нескучным компаниям. Донельзя смущенная Роза взяла меня за руку.

– Тебе тут не нравится? – громко (иначе бы не услышала) поинтересовался у назначенной подруги, когда мы, пройдя на второй этаж двухэтажного «поезда», уселись на наши диванчики.

Роза лишь пожала плечами, разглядывая танцпол и танцующих на нем людей. Было очевидно, что место ей понравилось, ибо молодой девушке оно не могло не понравиться. Как понравилось и внимание молодых людей, ведь она и сама прекрасно осознает факт того, что на лицо не сильно-то и симпатична.

И если бы не ее дурное самочувствие сегодня, то….

– Минеральной воды, пожалуйста. – сделала Роза заказ.

– И мне тоже. Плюс мороженое, пломбир. – добавил для официантки я.

Получив заказ, официантка тут же «испарилась», очевидно, что ей дали распоряжение быть с нами порасторопнее. Я же принялся за старое, начал разглядывать людей.

– А мне, вот, всегда нравились подобные места. – произнес я.

– Ты же в них раньше никогда не бывала. – слегка хмыкнув, ответила сидящая напротив Роза, глядя туда же, куда и я.

– Откуда знаешь? – не оборачиваясь на нее, поинтересовался я.

– Знаю. – просто ответила та.

Интересно, быть может, Роза знает и то, сколько раз в этой жизни я ходил на «горшок»? Как говорится, не исключено…

– Ну, вообще-то, так и есть. В этой жизни я никогда не бывала в подобных заведениях, но это совсем не мешает им нравиться мне.

– В этой жизни… – повторила за мной Роза.

Около часа спустя. Там же.

– Если ты хотела просто посидеть и полакомиться мороженым, то для чего было сюда тащиться? – вывела меня из созерцательности Роза. – Если не танцуешь, то, может, уже вернемся?

Взглянул мельком на часы. Почти час уже здесь, а Блумфельдт так и не дал о себе знать.

Если честно, не представляю даже, каким образом мы сможем о чем-то приватно переговорить в присутствии «розового куста», исполняющего роль моей дуэньи. Она, конечно же, не позволит мне общаться с Блумфельдтом тет-а-тет.

В этот момент мысли мои скакнули совершенно в другую «степь», ибо внимание мое привлекла попросту невероятная танцовщица, отжигающая на ближайшем к нам пилоне.

Явно посетительница, а не работница заведения.

Там мне доводилось лицезреть очень классных танцовщиц, но такое исполнение…

Это уже не просто клубный танец, это практически недостижимое для смертного искусство.

И главное, танцовщица эта…

Она буквально неотрывно глядит…на меня?

– Как здорово она танцует, правда? – произнес я, не отрывая взгляда от девицы.

– Кто именно танцует? Где? – поинтересовалась Роза, глядя в ту же сторону, что и я, и пытаясь обнаружить объект моего восхищения. – Если ты имеешь в виду тот пилон, на который уже несколько минут таращишься, то там никого нет. Тебе привиделось, это просто голограмма.

– В смысле, никого нет? – встрепенулся я.

И правда, сейчас на пилоне отплясывало голографическое изображение, совершенно непохожее на танцовщицу, которая привлекла меня своим поистине невероятным исполнением.

– Я видел…в смысле, видела… – и хотя никаких эмоций я так и не почувствовал, ладошки мои вспотели, во рту пересохло, а мысли в голове хаотично запрыгали.

Я принялся взглядом разыскивать в толпе девицу, до этого танцевавшую на пилоне, а теперь очевидно ушедшую оттуда, однако…

– Говорю же тебе, ты, как завороженная, несколько минут подряд смотрела на голограмму… – терпеливо сказала Роза, забрав у меня бокал с водой и на всякий случай понюхав его содержимое, а затем она привстала со своего места и двумя пальцами приложилась к моему лбу. – Ладно, хватит уже впечатлений, поехали домой.

Я, что, уже совсем «ку-ку», как говаривала моя бабушка там? Я точно ее видел, и никакая это была не голограмма.

Симпатичная девица, а вернее, молодая женщина, что-то между двадцатью и тридцатью годами, с длинными, аж до попы, русыми волосами и большими карими глазами, которые она практически не сводила с меня, одетая в ультрамодный здесь и, очевидно, столь же дорогой «прикид». Немыслимо профессиональная танцовщица. И, что главное – живая.

«Ее зовут Ясна…Ясна…Ясна…». – зашептали голоса.

Ясна? Необычное имя, впрочем, мое не менее необычно для данной местности.

И как бы стремно это ни прозвучало, но голоса в голове – стопроцентно подтверждают факт того, что мне все это не померещилось. Или же…

Меня вдруг охватило сильнейшее дежавю, а вслед за этим произошел мощный выброс адреналина. На сетчатке глаз запрыгали зеленые кляксы и куда-то совершенно исчезли звуки окружающего мира.

Облизнув моментально пересохшие губы, взял бокал и маленькими глотками выпил его содержимое до дна.

Адреналин вернулся в норму и до моего сознания вновь донеслась здешняя электронная музыка.

– Ты права… – сказал я Розе, когда почувствовал, что вновь могу говорить не заикаясь. – Там, действительно, никого, кроме голограммы, не было. Мне просто показалось…

В этот раз не было. Возможно, я что-то здесь такое сделал или, наоборот, не сделал, или, может быть, просто пришел в клуб не в то время, в результате чего в этот мой «круг» Ясна и я не встретились здесь и сейчас.

«Но вы уже встречались…встречались…встречались». – подтвердили голоса.

У меня внезапно появилась твердая убежденность, что я должен разыскать ее. Обязан. Хотя, казалось бы, какое мне дело до совершенно случайной мажорки или же пассии какого-то состоятельного парня? Да, танцует она, конечно, классно, но…

«Должен…должен…должен». – вторили голоса.

– Барышня, если вы не против, то господин Блумфельдт приглашает вас поговорить тет-а-тет… – в реальность меня вернула очередная работница клуба.

Я взглянул на Розу, которая, услышав сказанное, встала со своего места. Нет, судя по выражению ее лица, она совершенно не удивлена такому развитию событий. Более того, вполне очевидно, что она ожидала чего-то подобного. А значит, мне, и правда, не просто так позволили оказаться сейчас здесь.

Ну и, разумеется, я не мог не сказать…

– Можешь подождать меня здесь? Я ненадолго, нужно кое-что решить с моим несостоявшимся любовником. Нашей Госпоже я передам все сказанное там буква в букву, даже не сомневайся.

…а она не могла не ответить…

– Извини, но нет.

…однако, после того как она произнесла это, завибрировал ее видеофон. Пришло сообщение, прочтя которое, Роза, вновь усевшись на свое место, сказала:

– Постарайся, пожалуйста, поскорее решить с господином Блумфельдтом то, чего собиралась.

Это сообщение она могла получить лишь от одного человека. Вернее, от двух. А значит, дама Кристина и или ее Прислужница каким-то образом наблюдает в режиме «он-лайн» за происходящим здесь.

– И это… Кайа, ты уверена, что хочешь пойти без меня? – поинтересовалась Роза, дотронувшись до моей руки.

– Нет, я вообще не желаю его видеть, но должна.

В сопровождении охраны я проследовал за работницей клуба.

Несколькими минутами позже.

Место, в котором я оказался, очевидно было создано для самых важных гостей этого заведения. Расположилось оно на самой-самой верхотуре, под сводом этой станции и было выполнено, как и практически все здесь, из стали и тонированного стекла, таким образом, учитывая освещение, увидеть его откуда-то снизу было возможно лишь зная, где оно находится.

Впрочем, гость, его сейчас занимающий, был самый что ни на есть важный.

Александр Генрихович Блумфельдт собственной персоной.

Я замер и из памяти хлынул поток воспоминаний о произошедшем в его логове на Рождественском вечере. Зажмурившись, прогнал ненужные сейчас воспоминания. Мой несостоявшийся любовник и несостоявшийся насильник. Впрочем, за последнее я должен быть благодарен «серой мышке».

Честно говоря, я почему-то ожидал, что он, словно бы герой какого-нибудь фильма, дожидается меня в компании парочки красоток (благо для подобного – это вполне подходящее заведение), которых, при моем появлении, выпроводит вон. Однако, конечно же, нет. Вся ситуация совершенно не располагает к чему-то подобному.

Александр здесь один, если не считать его охранника, которому, когда я вошел, он велел…

– Миш, выйди, пожалуйста.

…и тот покинул помещение.

Таким образом, в этой «VIP аквариуме» остался он, я и двое государевых стражей.

Александр, одетый во все черное, выглядит словно бы какой-нибудь ворон, однако ему эти шмотки чертовски к лицу. Как к лицу быть трезвым и совершенно спокойным.

Красивый и ухоженный мужчина, что и сказать, а сейчас, когда из мужского во мне остались лишь жизненный опыт да воспоминания Дмитрия Николаевича, прах которого захоронен там в колумбарии, в урне с порядковым номером, я могу отмечать подобные вещи без тени смущения, ибо Кайа, чего бы я там себе ни фантазировал – стопроцентная барышня.

Я бы, наверное, даже испытал некоторое сожаление, если бы мог, конечно, что ни он, ни его Семейка – не являются нормальными людьми, иначе вся моя «история» здесь могла бы развиваться совершенно иначе. Практически как у нормального человека.

Однако его лицо, несмотря на деланное спокойствие…

Это лицо человека, поставившего на условное «зеро» все, включая и собственную жизнь.

Без сомнения, меня ожидает небезынтересный разговор, а также очередная «реперная точка» на «разлинованном листе». Жирная такая точка.

Мне вдруг подумалось, вернее сказать, появилось твердое убеждение, что если переживу этот мистический отрезок времени, то уже переживу все. И на следующий день после, предназначение, возложенное на меня самой Вселенной, будет исполнено, а затем…

Впрочем, то, что случится затем – прямо сейчас абсолютно неважно.

– Здравствуй. – произнес он, глядя не на меня, а на стоящий перед ним высокий стакан с газировкой. – Честно сказать, я даже и не надеялся, что увижу тебя этим вечером. Мы можем спокойно поговорить? Без излишних эмоций.

Александр сидит за приличного размера столом, столешница которого выполнена из какого-то черного полированного камня. Я же, не спрашивая дозволения, уселся напротив.

– Честно сказать, без нашей встречи я могла бы легко обойтись, но… В общем, я хотела посетить ночной клуб и не пришла бы сюда только по причине того, что меня банально не отпустили бы, а этого не произошло. Или, по-вашему, у меня должны были быть иные причины не приходить сегодня сюда?

Он пожал плечами.

– По правде говоря, не уверен, что наша встреча состоялась бы здесь, окажись на твоем месте я сам. – он поднял взгляд от стакана и принялся разглядывать меня.

Я же перевел взгляд под ноги, на танцующих и просто отдыхающих в этот пятничный вечер людей.

– Как думаете, сколько сейчас там… – я кивнул на публику внизу, – случайных людей, пришедших просто отдохнуть? А сколько просто праздношатающихся и спешащих по своим делам граждан на станции метрополитена и вокруг нее? Не удивлюсь, если вдруг выяснится, что таковых не больше половины. Уверена, у меня сейчас нет ни единой причины для того, чтобы кого-то опасаться. Если только лично вас…

Я поднял на него взгляд.

– …однако эти господа…

Я обернулся на охрану, а затем перевел взгляд обратно на Блумфельдта.

– …защитят меня от любого вашего поползновения. Если помните, тогда я вам уже говорила, что в этом мире всегда найдутся те, кто за меня заступятся. Так что, да, я практически убеждена в том, что здесь и сейчас – одно из самых безопасных для меня мест в империи. А насчет того, чтобы поговорить спокойно, без эмоций… С приснопамятного Рождественского вечера и того представления, которое вы дали для меня тогда, прошло уже достаточно времени, чтобы я сумела более-менее успокоиться. Да, теперь мы можем поговорить спокойно.

Он выпил немного воды, а затем проследил за моим взглядом, вновь направленным на отдыхающих.

– Мне кажется, тебе следует поменьше читать женской околошпионской беллетристики. Слишком много ресурсов кому-то пришлось бы затратить, чтобы организовать то, в чем ты так уверена.

Слишком много ресурсов для тех, кто участвует в происходящей «игре»? Это какой-то оксюморон.

Мне вспомнились солдаты, оцепившие «узел». Государыня не постеснялась использовать своего дядю – министра Войны, который из-за меня чуть ли не целый полк Внутренних Войск в оцепление согнал. Это еще без учета той безумной перестрелки, произошедшей в деловом центре Москвы.

– Все сейчас пришло в движение… – процитировал я названую сестру. – Ладно, Александр Генрихович, скажу честно, вести милые светские беседы с вами мне совершенно без интереса, а посему… С чего это вы вдруг решили, что ваша потеря находится у меня?

Вместо ответа, он принялся разглядывать меня.

– Знаешь, мне очень жаль, что временами я бываю настолько несдержанным, и все в итоге произошло так, как произошло, но, как говорится, сделанного не воротишь… – он, наконец, нарушил молчание. – Вот поэтому, Кайа Игоревна.

Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист и, положив его на стол, пальцем передвинул ко мне. Я взял лист и, положив на коленки, развернул его, а затем, «переварив» увиденное, поднял на Александра взгляд.

Какой интересный получился кадр…

Почти настолько же интересный, как и то, кому на самом деле служит «кадр», сидящий сейчас передо мной, и пытающийся через меня о чем-то торговаться с царской любовницей.

Или же он лишь посредник, как и я…

Если бы не знал точно, что во время убийства наследного принца Александр Блумфельдт был не в состоянии встать с кровати, то я бы сейчас поставил рубль на то, что именно он грохнул царевича, но…

Затаивший смертельную обиду на родного папашу и в конечном итоге предавший его, равно как и всю свою Семью, великовозрастный капризный мажор, перед кем же это ты собрался выслужиться, а?

Конец Пятого тома.