Казачий дух (СИ)

Глава двенадцатая

В аудиториях Парижского университета, известного под общим названием Сорбонна и расположенного в Латинском квартале столицы Франции, царило оживление. В актовом зале было запланировано выступление Захара Д'Аргана, студента факультета журналистики, выходца из семьи с дворянскими корнями, весьма известной во Франции. Ему оставался последний курс и он часто предлагал свое мнение студентам, читая им лекции на международные темы и освещая события, происходившие в современном мире, абсолютно под другим углом. К примеру, на одном из заседаний ученого совета он назвал утопией всеобщую глобализацию и предрек ей скорую кончину. И разъяснил он цели, преследуемые мировым капиталом, просто и доходчиво. Захар подошел к доске, взял мелок и показал на схеме продвижение империалистического спрута во все уголки земного шара. А когда жадными щупальцами было опутано все, что было возможно, и когда были высосаны последние соки даже из самых отсталых стран, он воздел ненасытные щупальца с огромными на них присосками и без колебаний впился ими в тело самого осьминога. Тем самым доказав, что цели, проповедуемые глобализацией, имеют конечную основу, они бесперспективны и в какой-то степени опасны не только для мирового сообщества, но и для самого капитала, вынужденного будет, в конце концов, повернуть против самого себя. Он пояснил, что если рассматривать этот вопрос даже с эзотерической точки зрения — а всем известно, что мировые приоритеты развиваются по канонам эзотерическим — то это та же самая змея, закусившая свой хвост. Многие тогда были не согласны с подобной постановкой вопроса, приводя в пример другие направления, не оправдавшие себя, но подтолкнувшие человечество к новым виткам во всеобщем развитии. Они рассуждали, что это, мол, всего лишь начальный процесс, потом сама история подскажет выход из тупиковой ситуации, как высветила она негативные стороны построения утопических социализма с коммунизмом. Но Захар стоял на своем, он утверждал, что капитал не имеет права шагать во главе мирового сообщества, его место в том самом хвосте, который находится во рту змеи. В ее же голове обязана быть не материальность, но духовность, несмотря на то, что мысль сама по себе материальна и она способна сдвигать горы. Да, она имеет огромную силу, но за пятьдесят тысяч лет мысль так и не изменила человека в лучшую сторону. Значит, есть что-то выше мысли, невидимой и всесильной, и это высшее причастно к духовному началу.

Этот выпад на ученом совете — а иначе его назвать было никак нельзя — принес студенту-старшекурснику большую известность, поставившую его в один ряд с маститыми мужьями, имеющими ученые степени. Ко всему, на него обратили внимание, кроме женской половины престижного заведения, свободная пресса и телевидение, переставшие давать ему проход. Но сегодня выступление Захара Д'Аргана должно было затронуть совсем иные аспекты человеческих взаимоотношений. Его лекция была связана с развалом Советского Союза и с войнами, вспыхнувшими на ее окраинах. Он прямо связывал катаклизмы в России с похолоданием в отношениях между странами Запада и Востока и говорил, что это только цветочки. Ягодки ввиде кровавых акций по всему миру будут еще впереди. Не следует затрагивать, а тем более подгонять то, что задумано и воплощено в реальность самим Богом и Его земным проявлением — Природой. Оно само знает свои Сроки и Место. Захар еще с первого курса утверждал, что не нужно подходить к человечеству мичуринскими методами, то есть, не стоит увлекаться космополитизмом как отдушиной от всех бед, потому что структура животной клетки абсолютно отлична от структуры клетки растительной. И сколько бы люди ни занимались смешиванием разных наций, вывод во всем этом эксперименте будет один — потеря высшего разума и торжество посредственности. Впрочем, точно такие же результаты были получены при скрещивании овощей и фруктов. Плоды утрачивали свою индивидуальность вместе с вкусовыми качествами, превращаясь в обыкновенный силос, годный лишь для скармливания скоту. Если этот яркий пример еще не заставил задуматься прогрессивную часть человечества и принять срочные меры по выравниванию нового Ноева ковчега в волнах бурного житейского моря, то здесь уже просматривается некий умысел, то ли злой, то ли ради собственной выгоды. Что одно и то же, потому что личная выгода еще никогда не приносила положительных результатов. Кто-то в связи с этими мнениями, высказанными вслух при большом стечении народа, стал называть месье Д'Аргана националистом, а кто-то прочил ему карьеру философа мирового уровня.

«Кабриолет» индивидуального исполнения с откидным верхом подкатил к стоянке напротив университета и плавно вписался в разделительные линии, которыми она была разлинована. Из салона вылез стройный молодой человек с коротко подстриженными светлыми волосами, в бежевых брюках с черным ремнем на поясе и в безрукавке с черным воротником в размытую светло-коричневую клетку. На ногах у него были светлые штиблеты с дырочками и с темным ремешком по подъему. Обойдя машину спереди, он подал руку красивой девушке, успевшей поставить точеную свою ножку на асфальтовое покрытие. Та признательно улыбнулась и захлопнула за собой дверцу дорогой машины. Одета она была в платье выше колен с оборками, тоже в крупную, только в розовую клетку, с красным узким поясом по талии и в красные босоножки. На голове были уложены в модную прическу светлые волосы, в вырезе на груди посверкивал крохотный золотой медальончик с бриллиантом в три карата на тонкой золотой цепочке вязки кортье. На плечо она набросила красный ремешок от сумочки такого же цвета. Парень и девушка походили друг на друга, у обоих были удлиненные лица с большими карими глазами, полные губы и округлые подбородки с ямочками посередине, говорившими о сильном характере. Еще они имели одинаковые приятные улыбки. Подхватив девушку под локоть, кавалер увлек ее к ступенькам, ведущим вовнутрь университета.

— Их Высочества герцог Захар Д'Арган со своей сестрой герцогиней Анной, — с насмешливой улыбкой сказал кто-то из студентов старшекурсников, стоящий в группе товарищей. Под озорные их похихикивания он продолжил. — Послушаем, господа, что преподаст самый преуспевающий из нас сокурсник на этот раз, предки его были выходцами из той самой России, обратившей сегодня на себя внимание всего просвещенного мира.

— Друзья, вам не кажется интересным тот факт, что Россия приковывала взгляды во все века, сама оставаясь по прежнему во тьме? — отозвался студент с нечесаной гривой темных волос.

— Это обстоятельство более чем странно и загадочно, ведь тот, к кому повернули головы, обязан быть у всех на виду, — подхватила высказанную косматым мысль его подружка. — На лицо нарушение одного из материалистических законов.

— Эта страна всегда шла своим путем.

— Извините, граждане, у России нет ни своих путей, ни своих дорог. У нее одни пространства.

— Тогда давайте послушаем, что нового скажет нам голос из этого самого пространства.

Первый из студентов подсунул поудобнее конспекты под мышку. Он явно тяготел к лидерству:

— Глас из пространства — это глас самого Иисуса Христа, — поднял он вверх указательный палец. — Вы зря усмехаетесь, братия и сестры, вопрос, который желает затронуть уважаемый месье Д'Арган, весьма серьезный. Если волнения в России затянутся, то мы можем снова увидеть русских солдат на наших Елисейских Полях.

— Русские давно прошли Европу вдоль и поперек, где они не успели побывать, так это в Англии, и то из-за широты пролива Ла-Манш.

— И лишь по той простой причине, что им негде было учиться плавать.

— А почему вы обеспокоились, граждане свободной республики? Кажется, русские ничего плохого Европе не сделали, — решила вступиться за незнакомую ей страну одна из студенток. — Они не разрушали, не мародерствовали, не уничтожали население. Как те же просвещенные немцы, кстати сказать, наши с вами соседи.

— Я поддерживаю эти слова, — присоединилась к разговору еще одна девушка в простеньком сарафанчике и с папкой в руках. — Если перечислить факты, имеющие место быть, то русские, как ни странно это звучит, убирались в свою Россию, покрытую для всех нас мраком, не претендуя на завоеванные ими территории и даже не облагая побежденных контрибуциями.

— Это говорит о том, что им в том мраке не так плохо живется, — подключился еще кто-то из молодых людей. — Если бы все было по иному, русские эмигранты давно затопили бы и Европу, и ту же Америку.

Первый из студентов, стремящийся к лидерству среди товарищей, похмыкал под нос и промолвил как бы про себя:

— Господа, получается как у русских классиков: какова загадочная русская душа, таковой до сих пор остается и сама Россия.

В этот момент брат с сестрой взошли по ступенькам к входу в университет и остановились под высокими колоннами в два обхвата. Их окружили несколько групп молодых людей, жаждущих получить информацию из первых рук. Захар улыбнулся раскованной улыбкой и пригладил ладонью волосы на голове, он успел привыкнуть к всеобщему вниманию. Анна передвинула сумочку на живот и сложила на ней руки, она тоже была студенткой престижного заведения и полностью разделяла взгляды своего брата на действительность, окружающую их всех.

— Месье Д'Арган, на чем вы остановитесь в первую очередь в сегодняшнем выступлении? — задал вопрос парень с «кодаком» в руках, приготовленным для съемок.

— Вы снова будете утверждать, что метаболизм в России как две капли воды отразится на всем мировом пространстве? — приготовился записывать ответ второй газетчик из группы их, прятавшейся до этого за выступами у входа.

— Разве экспансия русского медведя в свободолюбивую Чеченскую республику не является проявлением имперского мышления с обыкновенным монархизмом на вершине? И это при том, что в России сейчас появились первые ростки демократии.

— А разве Маргарет Тетчер, премьер-министр Англии с ее вековыми демократическими устоями, не так-же поступила с Аргентиной в споре за Фолклендские острова? На территории в каких-то десяток тысяч квадратных километров тоже гибли люди. И разве Соединенные Штаты Америки во времена Карибского кризиса не грозили людям атомной бомбой всего лишь за крохотную Кубу с неугодным им Фиделем Кастро? — быстро обернулся Захар к человеку, задавшему последний вопрос. Он понял, что господин способен на низкие провокации. — И какое вы имеете право навязывать подобные темы? Вы рассчитываете как маленький человек на то, что великая Россия не сочтет нужным отвечать на оскорбления, и ее, как того же медведя, можно дразнить сколько угодно?

— Но вы не Россия, месье Д'Арган, — осклабился журналист. — Зачем брать на себя такую огромную ношу, от которой можно надорваться?

— Я считаю себя русским, месье… простите, не знаю вашего имени. И я обязан обращать внимание на то, в чем хотят обвинить родину моих предков.

— Значит, вы националист, — подвел итог газетчик с ярко выраженной скандальной внешностью. — Судя по биографической справке, вы являетесь выходцем из казачьего сословия, проживавшего на территории Российской империи.

— А что вы усмотрели здесь плохого? И что нехорошего в том, если я сказал несколько добрых слов в защиту своих соотечественников? Я патриот России, в том числе всего русского, — вскинул подбородок Захар, он усмехнулся. — Мастера же вы приклеивать ярлыки — националист, юдофоб, антиглобалист… Интересно, когда же сами мировые заправилы прислушаются к нам, простым гражданам, и когда они дадут возможность нам разбираться в очередной программе развития человечества, предложенной ими нам? Или наш удел идти туда, куда укажет путь библейский пастух, носящий гордое имя Моисей?

— Идите куда хотите, — с сарказмом пожал плечами газетчик. — Только не забывайте, что путь у человечества один. И он уже предначертан.

— Кем, позвольте поинтересоваться? Вами!?

— Какая разница, этот путь поддерживают все мыслящие и прогрессивные люди в разных странах планеты. Значит, он выбран правильно.

— Вы свободны, месье провокатор, — Захар отстранил рукой наглеца, пресыщенного самомнением. Затем обратился к остальным участникам дискуссии. — Господа, я хочу заявить о том, что принял решение поехать в Россию, в частности, в Чеченскую республику, и постараться разобраться на месте в происходящих там событиях. По возвращении я постараюсь осветить все процессы максимально правдиво, без оглядки на правящие кланы и обходясь без подсказок со стороны власть предержащих. Одним из приспешников которых, я уверен, является вот этот господин.

Он указал пальцем на провокатора, но тот даже ухом не повел, наоборот, с нагловатой ухмылкой придвинулся к Захару еще ближе и, никого не стесняясь, сказал ему в лицо:

— Если останетесь живы, товарищ русский казак, — он подленько подмигнул и добавил. — Берегитесь, в Чечне вас могут подстрелить свои же соотечественники.

— Если это произойдет, то только по чистой случайности, — отпарировал Захар. — А вот в чем я не сомневаюсь, это в том, на чьи деньги раскрутилась в маленькой республике кровавая бойня. Я потому и принял решение поехать туда, чтобы убедиться в своих выводах и вывести на чистую воду якобы русских олигархов, снабжающих чеченских боевиков всем необходимым.

— Я бы не советовал вам этого делать, иначе вы можете просто не доехать до своей малой родины.

С подобной наглостью Захару встречаться еще не приходилось, он не успел овладеть собой, правая рука взметнулась вверх и влепила пощечину наглецу, потерявшему всякую совесть.

— Захар, остановись! — воскликнула Анна, она сделал шаг вперед. — Мой родной брат, этому провокатору ты ничего не докажешь. Он отрабатывает деньги, полученные от своих хозяев.

Но и этот жесткий и импульсивный, по сути, поступок остался без внимания, псевдожурналист лишь слегка покривился и отошел на безопасное расстояние.

— Мы еще встретимся, месье Д'Арган. — процедил он сквозь зубы. — Уверяю вас, встреча будет не в вашу пользу.

— Как вам будет угодно, — Захар вытащил из кармана платок и с брезгливой гримасой вытер им ладонь. Затем скомкал материю и бросил в урну под колонной. — Хотя с подлецами, я уверен, нужно поступать совершенно по иному.

— Каким же образом?

Провокатор вытянул шею, он стал похож на крысу, почуявшую запах сыра. Он просто жаждал довести оппонента до белого каления, чтобы заслужить не только поощрение от своих хозяев, но и сделать на этом большие деньги. Ведь перед ним был не просто студент, а представитель династии герцогов Д'Арган. Но в этот момент Анна резко повернулась к нему:

— Вы ошибаетесь, месье, если ждете от нас новой вспышки гнева. А вот ваша подлость уже принесла свои плоды, — презрительно покривила она свои красивые губы. — Я прямо сейчас приняла решение ехать вместе со своим братом.

Вокруг разом заговорила притихшая было публика, фотографы взялись щелкать аппаратами, а газетчики строчить в блокнотах авторучками. Скандал, устроенный с таким расчетом, чтобы развенчать благородный поступок одного из лучших студентов Сорбонны, грозил обернуться против самих зачинщиков. Народу прибывало, на лицах большинства из людей отражались эмоции благожелательные, говорящие о том, на чьей они стороне. Провокатор был оттеснен в задние ряды а потом и вовсе исчез из поля зрения. Не появился он и в актовом зале во время чтения Захаром лекции о положении в России, о защите ею своих территориальных интересов. Сама лекция прошла как нельзя плодотворно и вопросы после нее носили только рабочий характер. Видимо, пощечина, данная Захаром псевдожурналисту прилюдно, образумила и других газетчиков из так называемых «независимых» изданий, готовых облить помоями любого здравомыслящего человека, решившего высказать свое личное мнение.

В рыцарском замке недалеко от французского городка Обревиль хозяева готовились проводить в Россию сразу обоих своих детей, Захара и Анну, наследников большого родового имения. Серж Д'Арган, глава семейства, свыкся с мыслью о расставании с ними, решившими увидеть настоящую войну собственными глазами. Но Мария, его супруга, до последнего не хотела мириться с этим фактом. Француженка по происхождению, она приводила примеры из своей родословной, когда пэры из королевской династии Руаяль предпочитали наблюдать за войной французов с местными племенами в африканских своих владениях, не выходя из родового поместья недалеко от Версаля. Она пыталась внушить выросшим детям, что даже русские признают аксиому: лицом к лицу лица не увидать-большое видится на расстоянии. Значит можно сделать правильные выводы в домашних условиях, нежели кормить своими телами всяких гадов в непролазных джунглях. Хотя признавала, что в их роду тоже были сумасшедшие, принимавшие прямое участие в военных действиях против дикарей, вооруженных копьями и стрелами. Этим откровением Мария как бы соглашалась с тем, что последнее слово должно оставаться за ее детьми, ставшими самостоятельными. Захар с Анной тем временем упаковывали чемоданы с видео и звукозаписывающей аппаратурой, со сменной одеждой и горным снаряжением. Ведь им предстояло полазать по скалам, среди которых жили свободолюбивые народы, восставшие против колосса, и выяснить, смогут ли они прожить сами безо всякой помощи от этого гиганта, поднявшего их из каменного века на современный уровень жизни с идентичной культурой мышления. Или они потому и возмутились, что категорически отторгали все новое, навязываемое им в том числе и силой. А если это так, то прав оказался бы тот псевдожурналист, обозвавший Россию державой с имперскими амбициями и пытавшейся руководить малыми народами полицейскими методами. Брат с сестрой уже открыли русские визы в своих загранпаспортах, мало того, они заключили договоры с центральными издательствами, в том числе с прогрессивной «Ле Монд», на освещение на страницах журналов и газет всех важнейших событий, которые будут происходить на их глазах. Дело оставалось за малым — купить билеты и получить благословение на поездку отца с матерью.

И вдруг звонок из Швеции. Он прозвучал в тот момент, когда вся семья собиралась отужинать в столовой. На столе, покрытом белоснежной скатертью, было уже разложено фамильное серебро, возвышались перед каждым стулом высокие хрустальные бокалы с крутобедрыми фужерами и стояли на середине старинные фарфоровые судки с горячим. Требовалось открыть на них крышки и разлить его по тарелкам с родовыми гербами на лицевой стороне. Захар, успевший переступить порог зала, приложил к уху трубку мобильного телефона и сразу раскрылся в улыбке. Он прошел к столу, нашарил ногой стул с высокой спинкой, опустился на сидение и машинально заткнул за ворот рубашки накрахмаленную салфетку:

— Да, да, говори, Петер, — заинтересованно сказал он. — Я тебя внимательно слушаю.

Мария, дождавшись, когда в беседе сына с оппонентом наступит некоторая пауза, строго заметила:

— Захар, когда я приучу тебя садиться за стол без сотового телефона? Его нужно оставлять на тумбочке у входа в столовую.

Сын небрежно отмахнулся и снова вник в тему разговора. Анна, сидящая напротив брата, лишь улыбнулась на недовольство матери, она знала, что на сей счет у того свое мнение, которое заключается в одной короткой фразе: время — это тот же самый песок, непрерывно текущий сквозь пальцы. Под этим высказыванием он подразумевал то, что собрать песок с земли еще никому и никогда не удавалось. Значит нужно делать так, чтобы каждая минута проживалась с пользой. Анна была согласна с этими выводами, брат представлялся ей не только старшим другом, он являлся для нее положительным примером во всем. Она кинула быстрый взгляд на отца, восседавшего во главе стола, официант налил горячего ему первому. Но тот, заметив интерес дочери к себе, лишь пожал плечами и погрузил ложку в тарелку. Он всегда был за то, чтобы дети не чувствовали себя ущемленными в чем бы то ни было. Семья приготовилась приступить к вечерней трапезе. Захар закончил переговоры, он сложил мобильник и сунул его в верхний карман рубашки с коротким рукавом:

— Звонил Петер, наш близкий родственник из Стокгольма, — отправив несколько ложек в рот, сообщил он. — В семье Даргстремов тоже обеспокоены событиями, происходящими в России и в самой Чечне.

— Что же они думают по этому поводу? — спросила Мария, приподняв голову. — Надеюсь, никто из них не сорвался с места и не заторопился, как вы, ехать в эту несчастную страну?

— Мама, я тебя разочарую, — отозвался Захар, отламывая небольшой кусочек хлеба. — Петер успел заключить контракт с шведским газетным концерном «Свен» и скоро отправляется на Кавказ. У него даже есть возможность быть там раньше меня с Анной, но он решил дождаться нас.

— Его сестра Софья тоже сошла с ума? — холодно поинтересовалась мать, демонстрируя аристократическую невозмутимость.

— Кажется да, вопрос находится в стадии разрешения.

— А как к этому отнеслись их родители, Христиан с Элизабет?

— Они заняли позицию невмешательства. Дядя Христиан и тетя Элизабет посчитали, что времени до отъезда достаточно и их взрослые дети еще могут успеть одуматься.

Глава семейства отложил ложку на салфетку сбоку тарелки и наконец-то нарушил молчание. Как всегда в значительных случаях он перешел с французского на русский язык:

— Исходя из услышанного, сам собой вытекает вывод, что вы с Петером успели договориться обо всем заранее, — он похмыкал в аккуратно подстриженные усы и взглянул на свою жену. — Мария, мне кажется, что мы со своими детьми либеральничали непростительно долго, в связи с чем они стали проявлять самодостаточность раньше положенного срока.

— Я тоже считаю, что пока не закончена учеба в Сорбонне, ни о каких самостоятельных шагах наших с тобой детей речи идти не должно, — откликнулась красивая женщина с модной прической и с тонким платиновым браслетом на запястье руки, оголенной до локтя коротким рукавом платья. Видно было, что она ждала, чтобы муж объявил затею Захара с Анной их детской фантазией. Они еще не представляли себе, насколько опасно находиться в зоне боевых действий, тем более, когда с цивилизованной армией воюет орда дикарей, режущих людям горла, как тысячу лет назад, острыми ножами. — Серж, мне кажется, пришел тот момент, когда ты должен сказать свое веское мужское слово.

Супруг мельком взглянул на дочь, застывшую с недонесенной до рта ложкой, и снова повернулся к сыну. Под рубашкой в светлую полоску у него сократились грудные мускулы, но черты лица оставались спокойными:

— Я вижу, Захар, что вы с Анной уже собираетесь в дорогу, и поэтому хочу услышать от вас окончательный вариант решения. Как далеко зашла эта затея и какие цели вы преследуете, — он поставил локти на стол и сплел пальцы на руках. — А еще мне интересно было бы узнать, какой договор был заключен между вами и Петером с Софьей, вашими троюродными братом с сестрой из Швеции.

— Папа, вопрос с отъездом в Россию мы решили, и обсуждению он не подлежит. Тем более, об этом мы успели сообщить газетчикам, — упрямо нагнул волевой подбородок Захар. Русский язык у него был чистым, с легким парижским акцентом. Сестра Анна отложила столовый прибор и тоже приняла независимый вид. — Если ты любопытствуешь по поводу нашего с Петером соглашения, то оно заключается в том, что завтра утром мы вылетаем в Стокгольм, забираем с собой Петера и отбываем в Россию. Не исключено, что к нам присоединится Софья, если она уладила все свои дела в деканате Шведского Королевского университета, где продолжает учиться.

— От Парижа до Стокгольма на Боинге семьсот сорок седьмом всего пара часов полета, — беспечно пожала плечами Анна, русский из ее уст звучал еще сексуальнее. — Дорогие родители, не волнуйтесь так здорово, у нас достаточно друзей по всему миру. Если случится что-то ну очень серьезное, они немедленно примчатся к нам на помощь.

Мария покусала нижнюю губу и постучала ногтями по краю стола. Она поняла, что опоздала отговаривать сына с дочерью от опасного путешествия в страну, неведомую до сей поры никому из их семьи. И все-таки напомнила:

— Вы забыли сказать, что вам нужно будет посетить остров Святого Духа, затем вернуться снова в Стокгольм и только потом отправиться сначала в Москву, до которой не два часа полета, как думает моя дочь. А после добираться до этого дикого Кавказа, который находится на окраине необъятной империи. Сколько времени уйдет на путешествие туда, никто предсказать не в силах.

— И сколько потребуется на то, чтобы вернуться оттуда живыми и здоровыми, — согласился с супругой Серж.

— Зато судьба дает нам возможность посетить станицу Стодеревскую, родину наших пращуров, — с азартом прищурился Захар. — Я не знаю человека, который отказался бы от такого заманчивого мероприятия.

— Я бы и сам с удовольствием посетил эти благословенные места, — откинулся на спинку стула глава семьи и сразу жестко потребовал. — А теперь уточните цель вашей поездки, чтобы мы знали, к чему нам готовиться.

Захар с недоумением посмотрел на отца, ему казалось, что он уже не раз обсуждал с ним эту тему. Но у того, видимо, накопились новые вопросы.

— Ничего существенного мы с Анной добавить не можем, кроме уже слышанного тобой, — сказал он. — Цель нашей командировки одна — развенчать слухи о якобы имперской агрессивности русских против бывших своих колоний, решивших встать на независимый путь развития. И по возможности правдиво осветить болезненный развал Советского Союза и связанные с этим негативные явления.

— И для этого нужно побывать в логове бандитских группировок, совершающих набеги на мирные русские поселения? — с сарказмом поинтересовался глава семьи. — Вам мало репортажей с кровавыми сценами, показанными по всем телеканалам мира? Или вы хотите, чтобы и вас выкупали за баснословные деньги, когда попадете в лапы этих дикарей?

— Будем надеяться, что этого не произойдет, — буркнул себе под нос Захар. — Да и вряд ли мы для боевиков будем представлять интерес. Какие-то западные фотокорреспонденты, работающие им на руку…

Мария, молча следившая за разговором, посмотрела на сына как на неопытного юнца, еще не научившегося отличать плохое от хорошего:

— Бандитам все равно, кто станет платить за вас деньги. Я вижу, что отговаривать вас от поездки бессмысленно, тогда вот вам первое наше условие, — веско сказала она. — Если с вами что-то случится, знайте, боевики не получат от нас ломанного гроша. Это противоречит принципам демократии, включающей в себя свободу передвижения со свободным волеизъявлением.

— Какое же из условий станет вторым? — посмотрев на сестру, усмехнулся Захар.

Глава семьи покашлял в кулак и голосом, в котором прозвучали суровые нотки, огласил:

— С этого момента вы заботитесь о себе сами, — он снова облокотился о край стола. — Мы достаточно потратили на вас денег, и на воспитание, и на обучение. И мы не желаем больше финансировать ваши глупые проекты с постоянной мыслью о том, что все это в один момент может превратиться в ничто.

Захар сменил усмешку на добродушную улыбку, он повернулся к отцу и мягко ответил:

— Папа, теперь я знаю, как прозвучит третье ваше с матушкой условие. Когда-то в детстве ты рассказывал нам историю о том, как мать отпускала своих детей на речку, — он едва удержался, чтобы не прыснуть в кулак. — Она говорила, что если они утонут, то могут домой не возвращаться.

Серж растерянно переглянулся со своей женой, увидел, как растягиваются у нее губы от внутреннего смеха, и сам покрепче сцепил зубы. Желваки заплясали у него на скулах будто шарики для пинг-понга, а усы встопорщились. Он с усилием протолкнул вовнутрь приступы икоты, напавшей на него, и промолвил:

— Эта мать говорила своим детям правильно. Я не стану повторять ее слова, но мысли у меня сейчас такие-же, какие были у нее…

Мария безнадежно махнула рукой:

— Я с вами совсем обрусела, — призналась она, вытирая выступившие на глазах слезы. — Деньгами мы вас снабдим… в пределах разумного.

«Боинг» семьсот сорок седьмой французской авиакомпании задрал тупорылый свой нос и легко оторвал тугое брюхо, набитое пассажирами, от взлетной полосы аэродрома Орли. Новый день только вступил в свои права и солнце еще было на пути к середине небосклона. В иллюминаторы было видно, как погрузились вниз кварталы столицы Европы с широкими проспектами и узкими улочками, с Эйфелевой башней и с черным небоскребом Лафайет, самым высоким зданием в городе. В нем разместилась компания с таким же названием под управлением арабского мультимиллионера. Его сын уже тогда был любовником английской принцессы Дианы, супруги принца Чарльза, подарившей мужу двух сыновей, но не пожелавшей терпеть его измены с Камилой, которая была подружкой сына королевы Елизаветы Второй еще со школьной скамьи. Опускались вниз мировые шедевры, оставались за бортом человеческие страсти, по накалу не уступавшие им. Самолет завернул под углом влево и лег на курс на Швецию с одновременным набором высоты. Давление на грудь немного ослабло, Захар отстегнул ремень безопасности и посмотрел на соседнее кресло, занятое его сестрой Анной. Девушка улыбнулась брату раскованной улыбкой, она была счастлива, что он взял ее с собой в столь рискованное путешествие, иначе ей пришлось бы посещать успевшие осточертеть теннисные корты с бассейнами с хлорированной водой, а вечерами проводить время в кругу молодежи, не знавшей, как и сотни лет назад, чему посвятить свою драгоценную жизнь. Высший свет только издали блистал бриллиантами и казался беззаботным, на самом деле там страдали души, пресыщенные, опустошенные однообразием, придавленные вечным чувством одиночества. И Анна уже сейчас понимала, что если не найдет себе занятие по призванию, она превратится под старость в брюзгливую старуху с коралловыми бусами на морщинистой шее, или умрет в расцвете сил от передозировки наркотиками. Слава богу, что наследственность у нее с братом была на высоком уровне, но кто давал гарантии, что это обстоятельство на сто процентов могло защитить их от ударов судьбы. А предстоящая поездка в Россию обещала массу впечатлений, способных напитать положительной энергией на годы вперед. Девушка закинула ногу за ногу и посмотрела вдоль широкого прохода в надежде увидеть стюардессу со столиком на колесиках. Пока они проходили таможенный контроль и поднимались по трапу в салон самолета, ей захотелось попить прохладного апельсинового сока и пососать мятную конфетку, снимавшую внутреннее напряжение.

— Пока не наберем нужной высоты, бортпроводница не появится, — упредил Захар ее восклицание по поводу отсутствия удобств. — И вообще, Анна, привыкай к жизни в экстремальных условиях. Я бы посоветовал тебе заснуть.

— Но я хорошо выспалась ночью, — попыталась возразить она.

— А ты попробуй заснуть под гул моторов, он здорово успокаивает.

— Он едва слышный.

— Прислушайся, на то у тебя и уши…

Время в полете пролетело как один миг, словно на высоте в двенадцать тысяч метров оно ускоряло свой бег. Спаренные колеса «Боинга» с визгом коснулись бетонного покрытия в аэропорту Стокгольма и понесли на себе тяжелую машину к стоповым огням, блестевшим впереди. Самолет завернул к отстойнику и замер напротив здания аэровокзала из бетона и стекла. Брат и сестра сделали по ступенькам трапа несколько шагов и сразу узнали Петера в толпе встречающих, хотя никогда с ним не виделись. Рядом с ним стояла хрупкая белокурая девушка в джинсах и в газовой безрукавке, на ее лице с благородными чертами отражалась радость от скорой встречи с близкими родственниками. Это была Софья, одного взгляда на нее оказалось достаточно, чтобы понять, что она едет вместе со всеми. Таким же сияющим выглядел и ее брат, высокий светловолосый молодой человек, здорово смахивающий на Захара.

— Твоя троюродная сестра Софья крепко похожа на тебя, — шагая по ступенькам, определил Захар.

— А твой троюродный брат Петер на тебя, словно вы дети одних родителей, — не осталась в долгу Анна. — Но я надеюсь, что какие-нибудь различия у меня с дальней сестрой все же найдутся.

— Кажется у Софьи голубые глаза, но вы с ней абсолютно одинакового телосложения, — Захар сошел на землю и подал руку Анне. — А вот у Петера зрачки коричневые, такие же, как у меня.

— Не повезло тебе, Захарка, — по русски и с непривычными жалостливыми нотками в голосе, отозвалась сестра. — И здесь постарались англичане, вечные наши враги.

— При чем здесь англичане? — недоуменно поджал губы брат.

— Ты же старше Петера на целый год.

— Ну и что ты хочешь этим сказать?

— Получается, что они первым клонировали тебя, а не его.

— Зато тебя эти англичане обошли вниманием.

— Прошу прощения, месье Захар, я не какая-нибудь Нормандия, чтобы представлять для них серьезный интерес. А вот ты со своими лекциями о преждевременности всеобщих глобализма с космополитизмом давно попал в поле зрения весьма влиятельной организации со штаб-квартирой в Лондоне.

Захар весело засмеялся и, перекинув сумку в левую руку, обнял сестру за талию:

— Еще один необоснованный вывод и я отправлю тебя обратно в Париж, — сказал он. — Вот уж обрадуются наши отец с матерью.

— Вряд ли, вопреки резким их суждениям по поводу нашего отъезда в Россию они уверены в нашей с тобой самостоятельности.

В рыцарском замке семейства Даргстрем на острове Святого Духа, что находился в пределах акватории перед столицей Шведского государства, царила примерно та же атмосфера, что и при проводах Захара с Анной в родовом замке герцогов Д'Арган близ французского городка Обревиль. Христиан и Элизабет, хозяева маленького острова с древней крепостью на нем, глазами, полными тревоги и сочувствия, смотрели на своих детей, опасаясь отпускать их в сумрачную Россию с еще более диким Кавказом на ее окраине. Им вдруг стало казаться, что их дети — Петер с Софьей — еще не выросли, и что в головах у них настоящая чехарда из глупых мыслей. Но все было тщетно, брат с сестрой категорически отказывались прислушиваться к разумным советам, они рвались в Россию, объясняя свое стремление проснувшимися в них казачьими генами и тоской по родине своих предков. Ничто уже не могло помешать им в осуществлении их замыслов. К тому же, приехали из Франции их троюродные брат с сестрой, такие же взбудораженные, с жутким интересом к войне на Кавказе и с кучей планов по урегулированию этого конфликта, не совсем понятного для многих в Европе и в Америке. Словно от немедленных их действий зависел мир на всей земле. И Христиан, достигший к этому времени должности командира сводной флотилии надводных кораблей, а так-же его жена Элизабет, возглавлявшая одно из благотворительных шведских обществ, сдались на милость победителей. Они вынуждены были признать, что гены действительно способны творить чудеса, у современных людей иногда отрастают длинные хвосты, а тела покрываются шерстью. Что уж говорить о каких-то мелочах, когда их детей, праправнуков терских казаков, потянуло всего лишь на историческую родину. Не успела Организация Объединенных Наций объявить, что разрешило евреям возвратиться в землю обетованную, как в Израиле яблоку стало негде упасть. Хотя с момента изгнания их со святой земли прошло почти две тысячи лет.

Буквально через день белоснежный катер покачивался у крохотного причала перед могучими стенами замка на острове Святого Духа, а его команда помогала погрузить необходимые вещи всех четверых любителей острых ощущений. Нужные документы были оформлены у них надлежащим образом. А еще через пару часов за стеклами шикарного лимузина, принадлежащего семейству Даргстрем, замелькали фронтоны старинных зданий столицы Швеции, украшенные зеркальными витринами, простерлись чистенькие площади с ухоженными памятниками и безупречная водная гладь прудов и водоемов с лебедями и утками, с ондатрами и бобрами в норах на берегу. В конце идеального проспекта с вековыми деревьями по бокам показалось здание аэропорта, привлекающее еще издали взгляд своими угловатыми современными линиями.

— Прощай ухоженная Европа с привычным укладом жизни, — с нотами грусти в голосе сказал Петер, сидевший рядом с шофером на переднем сидении. Он успел насмотреться документальных фильмов о России и о Кавказе, не уступающих по накалу страстей американским триллерам. — Придется ли нам снова окунуться в твой упорядоченный ритм, чтобы довести наши замыслы до логического конца.

— Петер, не пугай женщин своими мрачными мыслями, — весело откликнулся Захар. Он чувствовал себя легко и свободно, словно собрался отдохнуть на острове Капри близ мыса Сорренто в Италии, где стоимость самой простенькой виллы исчислялась десятками миллионов долларов. — Кстати, что означает слово лапси, которым твоя мать проводила нас за ворота замка?

— В переводе с суоми это дети. Так когда-то называл нас водитель-финн, — пожал тот плечами под смущенно-лукавые улыбки спутниц. — Тебе не понравилось?

Захар посерьезнел, окинул быстрым взглядом всех пассажиров вместительного салона:

— Твоя мама, баронесса Элизабет Даргстрем, ошиблась, наши родители не заметили, как мы выросли, — твердо произнес он. — Наша задача состоит в том, чтобы добыть как можно больше сведений о войне на русском Кавказе и рассказать о ней правду цивилизованному Западу…

Трасса «Дон», бегущая через весь Северный Кавказ, была забита военной техникой, медленно текущей в одном направлении как железная вонючая река, выпущенная из доменной печи в прочные желоба. Грохотали мощными двигателями тягачи с танками на тралах, выпускали сизые клубы дыма высокие «КрАЗы» и «КАМАЗы» с артиллерийскими снарядами во вместительных кузовах. Более ходкие «Уралы» с ящиками для патронов пытались выехать на полосу встречного движения и проскочить по ней хотя бы несколько сотен метров. Сноровистые «БМП» и «БТРы» загрязняли воздух вдоль обочин синим туманом из отработанных газов, не отставали от них самоходки с зелеными стволами орудий и с лафетами, облепленными солдатами, грязными и расхристанными до невозможности. Казалось, русская армия, как пятьдесят с небольшим лет назад, снова поперла всей своей мощью на врага, только теперь она двигалась не на Запад, а на своенравный Юг, нужный ей, если рассудить по справедливости, лишь из-за немеряных амбиций неграмотных людей, дорвавшихся до власти в стране. Что можно было взять с Кавказа, кроме вечной агрессивности его жителей, способных лишь торговать на базарах своим урожаем, да сбиваться в волчьи стаи для обирания безответного опять же русского народа. Не Урал с его кладовыми драгоценных камней и металлов, не Сибирь, заполненная по самые некуда нефтью и газом, лесом и пушниной, алюминиевыми рудниками и золотыми копями. Не Крайний Север и не Дальний Восток с сундуками, набитыми теми же сокровищами, даже не Курильские острова, созданные природой из нерповых лежбищ, из красной рыбы, икры и женьшеневого корня, проросшего на них. За одни эти острова японцы готовы были отблагодарить Россию внедрением в ее никудышнюю экономику новейших технологий, постройкой современных дорог от своего острова Хоккайдо до бывшего немецкого города Кенигсберга, а ныне Калининграда, засранного опять русскими. Не соглашались русские на подобную сделку, они упорно прибирали к рукам ненужный им Кавказ с неприступными горами, покрытыми вечными ледниками, и с горскими племенами, живущими по законам каменного века.

Туда они и устремлялись всей своей железной мощью, подтолкнутые власть предержащими. И народ привычно поддерживал эту акцию, здравому смыслу противоестественную, выражая свой патриотизм и посылая проклятия «тупорылым чуркам», ни в чем не повинным, стремящимся лишь к своей независимости. Впрочем, народ в России во все века одобрял ввод войск на чужие территории: в Афганистан, такой же отсталый, в Венгрию, в Чехословакию, в Польшу, на далекую Кубу… Он не стеснялся доказывать, что сила главнее ума, и находил своему разумению поддержку среди эмигрантских сообществ, разбросанных по всему миру. Не здесь ли крылись истоки такого качества, как ностальгия, которому русские были подвержены больше всех наций в мире? Ведь сила подразумевала круговую поруку, соборность. Другие же нации стремились отдалиться и подняться над толпой. И хотя русских нельзя было назвать глупыми — все-же из двадцати восьми открытий мирового уровня двенадцать принадлежали им — разрыв между умом настоящим и обыденной серостью был в России весьма велик.

Но никто из четверых искателей приключений не хотел задумываться над подобной аксиомой, потому что известно, чем человек патриотичнее, тем больше над ним довлеют чувства. Именно чувства толкнули их на поездку в Россию. Ведь здесь зачиналась их родословная, отсюда шли их корни. И сами они ощущали себя русскими, плоть от плоти своего народа. Это было главным, хотя именно главного они не могли осознать в силу той же наследственности.

Захар, Петер, Анна и Софья сошли ранним утром в Краснодаре. Дальше пассажирские поезда не пропустили военные патрули, и те надолго застряли на станции, забитой грузовыми в большинстве составами. Еще не жаркое солнце только приподнялось над горизонтом и путешественники решили, что автотранспортом добраться до конечного пункта назначения им будет легче. Они пересели на автобусы. И вот теперь стояли на перекрестке дорог посреди степи и молча наблюдали, как мощный железный поток, прущий из России, разбивается на два рукава, один из которых продолжает движение на Пятигорск и дальше на Чечню, а второй отворачивает на Абхазию, тоже решившую отделиться от Грузии. Оказалось, что автобусные маршруты укоротили все те же военные и они смогли добраться только до Армавира. Мимо проносилась военная техника, машины с солдатами различных родов войск в кузовах под брезентовыми тентами, за ними спешили вспомогательные службы. Все это скопище людей и железа гремело, лязгало, рычало, отхаркивалось гарью и упорно стремилось вперед, увлекаемое юркими газиками и уазиками с открытым верхом, в которых сидело начальство при погонах с большими звездочками. Изредка молоденький солдат с кузова какого-нибудь тягача вскидывал автомат и ловил в прицел молодых людей, и тогда по коже у них начинали бегать крупные мурашки.

— А ведь здесь и правда идет война, — решился нарушить затянувшееся молчание Захар, он говорил по русски. В последнее время все четверо окончательно перешли на родной язык своих предков. — И война эта настоящая.

— До нее мы еще не доехали, дорогой мой троюродный брат, — угрюмо насупившись, переступил с ноги на ногу Петер. — Мы пока не слышим отголосков военных действий.

— Когда они дадут о себе знать, тогда будет поздно поворачивать назад, — подключилась к разговору Анна, она посмотрела на Софью. — Как тебе нравятся эти маневры русской армии?

Девушка немного подумала и ответила:

— У американцев они эффектнее, и сами янки смотрятся паиньками, решившими поиграть в войнушку. А при взгляде на русских парней в камуфляже и при оружии меня пробирает неподдельный страх. Понимаешь, Анна, я чувствую, что они настоящие и шутить никто из них не собирается.

— Еще бы, чего стоят эти их нацеливания автоматами в нашу сторону. Долго ли кому-то из солдат нажать на курок.

Захар осмотрелся, зацепился взглядом за нескончаемую вереницу гражданских автомашин по одну и по другую стороны дороги, перпендикулярной шоссе, уходящей в степь с ровными строчками лесопосадок. Переносицу у него разделила надвое глубокая морщинка:

— Зря мы не воспользовались услугами наших корпунктов в Москве, при них имеются не только редакторские джипы, но можно было заполучить еще и спецпропуска.

— Они у нас в полном порядке и они здесь не действуют, — пожал плечами Петер. — Я думаю, что машины со спецкорами тоже плетутся в хвосте этой колонны. На Кавказе и в самой Чечне сейчас только те из газетчиков, кто успел проскочить с началом там военных действий.

— Тогда что же нам делать? — развернулся к нему Захар.

— Ждать, пока колонна не пройдет.

Но ждать долго не пришлось. Один из юрких уазиков неожиданно подскочил к друзьям и с визгом затормозил у их ног. На переднем сидении восседал вальяжный начальник при золотых погонах, на заднем пристроилась хрупкая женщина в берете и с кинокамерой в руках. Она чем-то неуловимо смахивала на одну из преподавательниц в Сорбонне, читавшую лекции по международному праву. Так оно и оказалось на самом деле, не успела машина остановиться, как журналистка замахала руками и закричала, мешая русские слова с немецкими, французскими и английскими:

— Ком цу мир, камараде! Герои еще не пройденных военных троп! — она с хитроватой улыбкой указала на места рядом с собой. — Ситдаун плиз, мистер энд миссис Д'Арган, я вас сразу узнала. Силь ву пле, мы как раз едем в Чечню.

— О, мадемуазель Натали, — всплеснула руками Анна, она повернула к своему брату лицо с расширенными от удивления глазами. — Захар, неужели ты не видишь, что это преподавательница из нашего университета? Это госпожа Трепоф с кафедры международных отношений.

— Конечно, она самая и есть, — морща лоб, попытался собраться с мыслями тот. — Но как мадемуазель Трепоф оказалась посреди дикой степи!

— Так-же, как и вы, — засмеялась женщина.

— И все-таки, почему вы здесь? — не отставал Захар.

— Это длинная история, скажу только, что у меня, как и у вас, русские корни, — отозвалась журналистка, она нажала на ручку дверцы. — Молодые люди, прошу занять места в джипе, пока я получила разрешение у нашего русского покровителя на то, чтобы подобрать вас с обочины дороги. Познакомьтесь, это Николай Иванович Сальников, полковник интендантской службы.

— К вашим услугам, — гоготнул мужчина с золотыми погонами на плечах. Небрежно кивнув головой, он одновременно кинул на спутницу масляный взгляд. — Ваша соотечественница сказала правду, я пока добрый.

Дважды повторять просьбу не пришлось, все четверо родственников мигом оказались в уазике, который взбрыкнул задними колесами и понесся вдоль колонны из мощных тягачей, норовя протиснуться в просвет между ними. Это ему удалось и он поскакал по встречной полосе с редким на ней гражданским автотранспортом. Женщины сразу включились в разговор, выяснилось, что Натали подавала прошение в деканат с просьбой посодействовать ее отъезду на русский Кавказ. Там почти сто пятьдесят лет назад погибли двое ее предков по материнской линии, служившие в одно время с графом Толстым, будущим великим русским писателем. В их семье даже сохранилась легенда о том, как чеченский джигит Садо спас графа от неминуемой смерти, и оба князя, ее прапрадеды, были как раз свидетелями этого благородного поступка. И вот теперь она надеялась посетить их могилы и поклониться их праху. Они погибли во время наступления русских войск на дагестанский аул Гуниб, в котором скрывался имам Шамиль, предводитель всех кавказских народов.

— Но ведь вы можете не найти мест захоронения, с тех пор прошло столько времени, — засомневалась Анна. — Надо еще учесть период коммунистического правления, когда из памяти русских пытались стереть все светлые пятна в его истории.

— Я знаю, где они похоронены, — с воодушевлением воскликнула журналистка. — Их могилы находятся в Пятигорске, куда перевезли останки всех офицеров, павших в том бою против горцев.

— В этом же городке был убит на дуэли поэт Лермонтов, там должен стоять обелиск в его честь, — напомнил Захар. — Вообще на Кавказе побывало много достойных людей из просвещенного русского общества.

— Пушкин, тот-же Грибоедов, написавший пьесу «Горе от ума», восхитившую весь мир своей утонченной философией, — дополнил Петер.

— О, да вы отменные русофилы! Вот и отлично, как говорят русские, нашего полку прибыло, — засмеялась Натали. — Но сначала мы должны выполнить свой долг, к которому нас призвали наши предки, и развеять неправедные обвинения в адрес России.

Остался позади забитый войсками Пятигорск, дорога пересекла один из притоков реки Кумы и устремилась к Моздоку. Быстро вечерело, и когда «уазик» вбежал на окраину городка, солнце уже собралось присесть на вершины близких гор. Шофер завернул было к гостинице, но полковник, сидящий рядом с ним, нахмурил кустистые брови:

— Вперед, и никаких гвоздей, нам надо до наступления ночи успеть добраться до своей части в Ачхой Мартане, — сурово сказал он. — Иначе мы рискуем остаться в этих краях навсегда.

— Здесь так опасно? — быстро повернулся к нему Захар.

— Не то слово, товарищ, на Кавказе, как и двести лет назад, стреляют из-за каждого камня, — не стал успокаивать его старший офицер. — Рядом граница с Ингушетией, а эта республика на стороне бандитской Чечни, она находится под контролем боевиков разных мастей. У них с чеченцами единый корень, как у русских с украинцами и белорусами.

Словно в подтверждение этих слов вдоль улицы раздалась длинная автоматная очередь. Затем прозвучали несколько одиночных выстрелов, на которые никто не обратил внимания. Редкие прохожие продолжали идти своей дорогой, сутулые, занятые только своими думами. Лишь из дверей КПП воинской части напротив высунулась любопытная физиономия молодого солдата. И сразу исчезла.

— Очередная провокация в надежде на то, что солдаты погонятся за бандитами и их можно будет подстрелить как куропаток, — поправил фуражку на голове полковник. Он махнул рукой своему шоферу. — Прибавь-ка газу, браток, нужно успеть проскочить самый опасный участок дороги.

— А где он пролегает? — не удержался от вопроса Петер. Он спросил так, словно мог себе представить каждый поворот дороги в этих местах.

— Мы поедем вдоль левого берега реки Терек, на котором стоят станицы терских казаков — Наурская, Червленная, Стодеревская, и так далее. Они расположились до самого дагестанского Кизляра, при царях это была Кавказская линия обороны от горцев с турками, — подскакивая на сидении на неровностях каменистой дороги, принялся за объяснения старший офицер. Он явно хотел покрасоваться перед французской журналисткой Натали Трепоф, своей спутницей с самого начала пути. — А потом завернем на Грозный, который тоже был когда-то казачьей крепостью Грозная, да чеченцы сделали из нее нынешнюю свою столицу. Своего у них ничего нету, кроме дикой спеси с горской заносчивостью.

— Они тоже люди, и как все имеют право на жизнь на этой земле, — подала голос молчавшая до сих пор Софья, приткнувшаяся в самый дальний угол салона. — Разве не так?

— Вот и жили бы в своих горах, носа бы наружу не высовывали. Мыслимое ли дело представить, чтобы они настроились в поход аж на Москву! — Недовольно забурчал полковник. — Американцы вот таких индейцев в резервации загнали и подкармливают их, чтобы не безобразничали. А у нас что горцы, что азиаты, подбородки задирают выше головы, считая себя представителями высших рас. А русских принимая за дураков.

— Как себя поставишь, такое же самое от общества и получишь, — глубокомысленно изрек Петер. — В Швеции, например, никто не позволит африканцам обманывать людей, полиция сразу призовет их к ответу. И люди перестанут покупать у них ихнюю продукцию.

— А вот здесь ты прав, — не оборачиваясь, кивнул головой полковник. Немного подумав, добавил. — Правда и то, что у нас не цивилизованная Швеция, а крестьянская немытая Россия. А колхоз, как известно, порождает колхоз.

Захар ухмыльнулся, но опровергать ничего не стал, хотя его задела нелицеприятная оценка полковником своей нации. Остальные собеседники с русскими корнями тоже ощутили себя немного оскорбленными. Но высокий армейский чин почувствовал сам, что последнее высказывание требует пояснений, он повернулся к попутчикам, чтобы подвести итог в разговоре:

— После того, как мы в революцию избавились от всех дворян и помещиков, нашей чести и совести, для нас даже цыгане превратились в иностранцев. Мы стали кланяться им как господам и ждать от них помощи. Как вам такое понравится?

— Простите, а какая разница, какой нации будет господин? — с насмешливой миной на лице спросил Петер.

— Не прощаю, — сумрачно посмотрел на него полковник. — В Америке, в Англии и во Франции у кого в руках власть?

— У президентов, — пожала плечами Софья, на губах у нее играла презрительная усмешка.

— Я спрашиваю, какой национальности правители?

— В основном, коренной.

— В Америке коренными являются индейцы, но у руля государства стоят почему-то ирландцы, — ехидно заметил офицер. — Назревает вопрос, почему не индейцы с неграми? Или с теми же цыганами?

Он гулко засмеялся и снова уставился в лобовое стекло автомобиля, лишь широкая спина его еще долго подергивалась, передавая состояние недоумения, овладевшее им самим. В салоне установилась тишина, только подвывал с натугой двигатель «уазика», успевшего побывать, наверное, в той самой Африке, или еще дальше. Машина выскочила за окраину городка и прибавила скорости. Дорога с провисшими над ней ветвями деревьев и кустарника петляла вдоль берега строптивого Терека, струи которого, видные сквозь просветы между стволами, заплетались в тугие косы разных цветов — от совсем белого, до темно-коричневого. Шума воды слышно не было, но ощущалось, что если попасть в водоворот, выбраться на берег сумеет не каждый. Изредка возле зарослей прибрежного куширя покачивалась на цепи небольшая лодка с обрубленной кормой и с лохмотьями краски на боках. Рыбаков нигде не было видно, хотя наступало время вечернего клева. Окрестности, как и сама дорога с асфальтом в трещинах, казались заброшенными, они навевали необъяснимую тревогу, начавшую разрастаться в груди. Захар кинул внимательный взгляд на попутчиков, заметил на их лицах серый налет усталости и отказался от желания поделиться впечатлениями. Он снова стал внимать ровному гудению автомобиля, накручивавшего на задние колеса ленту асфальта. Наконец роща из чинаровых деревьев закончилась, впереди показались густые заросли камыша, за которыми виднелись дома на высоких фундаментах, а то и на сваях. Крыши в основном были покрыты шифером, но попадались крытые рубероидом или камышовым сухостоем, уложенным плотными рядами. У въезда в станицу дорогу преградил самодельный шлагбаум из досок, раскрашенных темными поперечными полосами. Из будки вышли двое мужчин в папахах, в черкесках, с кинжалами на тонких поясных ремнях и в мягких сапогах. Обшлага черкесок были закатаны, открывая рукава рубашек из красного шелка, вороты на которых были застегнуты наглухо. В руках мужчины держали нагайки, свитые из сыромятных ремней со свинцовыми шариками на концах. На хмурых лицах с жестким взглядом темных глаз топорщились черные усы, в кольца завивались окладистые бороды.

— Это боевики? — испуганно подалась вперед Софья, в голосе ее почувствовались взволнованные ноты. — Мы уже в Чечню приехали?

— Какие боевики, мадемуазель, это терские казаки встречают нас на въезде в свою станицу, — встряхнулся полковник. Он провел ладонью по щекам и полез в карман за документами. — За пятьсот лет ничуть не изменились, как были сорви головами, так ими и остались.

Шофер нажал на педаль тормоза, полковник высунулся наружу и заговорил с патрульными. Но видно было, что разговора с ними у него не получалось, терцы уходили от ответов, стараясь поскорее отвязаться от болтливого офицера. Шлагбаум был уже поднят, оставалось дать газу и с ветерком промчаться вдоль станицы.

— Так вы не знаете, свободная дорога до Грозного или нет? — продолжал допытываться у казаков начальник интендантской службы.

— А вы со своими свяжитесь, они вам про все и расскажут, — отворачивался в сторону один из терцов, на вид постарше. — У вас и рации имеются, и другие средства связи. А мы только охраняем подступы к своему дому.

— Что же это вы, братья казаки, молчите, будто совсем чужие? Слова лишнего из вас не вытянешь? — не унимался интендант.

— Тамбовские волки вам братья, гражданин начальник, так у вас в Московии говорят. Они вам ближе и роднее, а у нас здесь Кавказ, — недобро сверкнул черными зрачками казак. — Вы там совсем обогохулились, наши земли к чеченцам приписали, а потом оставили нас один на один с басаевцами и радуевцами. А теперь еще братьями обзываете.

— Какие ваши земли! И кто приписал их чеченцам? — оторопел полковник.

— Хрущев, чтоб ему ни дна, ни покрышки, весь левый берег Терека оторвал от Ставропольского края и присоединил к Чеченской республике. Мы тут пятьсот лет стояли щитом России, передовым ее форпостом, — приблизился к машине второй из казаков, сухощавое лицо у него покрылось красными пятнами гнева. — А когда началась война, чеченцы пришли нас отсюда выселять. А мы здесь всю свою жизнь проживаем.

— Молодых наших парней вырезали, девок насиловали, стариков не жалели. А вы вместо защиты решили мирный договор с ними подписывать, через пьяницу Ельцына и своего ущербного генерала Лебедя, — надвинул папаху на лоб первый казак. — Езжайте дале, граждане хорошие, неровен час, протяну нагайкой вдоль седелки и скажу, что так и было. Теперь нам никто не указ.

Полковник посмотрел на попутчиков, молча наблюдавших за его спиной за странной на первый взгляд сценой, ни слова не сказав, он махнул рукой шоферу, чтобы тот трогался с места. Машина вкатилась на центральную улицу станицы Наурской и запылила по ней на другой ее конец. С базов, из палисадников, из окон и из-за ворот за ней следили неприветливые глаза молчаливых жителей, как один подтверждавших слова казаков о том, что никто им теперь не указ. Было странно ехать вроде бы по российской земле и чувствовать себя попавшими во враждебный лагерь с казаками, собирателями земли русской, изменившими собственной присяге. Такого не могло присниться даже в кошмарном сне. Начальник интендантской службы передернул плечами и покосился на шофера, терзавшего баранку. На лице солдата было написано то, что в России принято открыто говорить лишь при бунтах, похожих на разинский или пугачевский, или при кровавых революциях, когда брат не щадит своего брата, а отец родного сына.

Перед станицей Червленной повторилась та же история, которая произошла при въезде в Наурскую, с той лишь разницей, что полковник при встрече с местными казаками не проронил больше ни слова. Он сидел красный, словно воды в рот набрал. Впрочем, его ни о чем не спрашивали, терцы молча вернули сопроводительные документы и так-же молча подняли шлагбаум перед радиатором «уазика». Оставалось проехать до станицы Стодеревской и повернуть на Грозный, от которого до Ачхой Мартана, конечного пункта назначения всех путников, нужно было трястись еще несколько часов. Снова по обеим сторонам дороги замелькали стволы карагачевых с чинаровыми деревьев, ветви колючего кустарника норовили попасть в салон и расцарапать кожу до крови. Быстро темнело, наступало то время суток, когда ночь соединялась с днем, делая воздух призрачным, похожим на нестойкое марево. Шофер включил фары на ближний свет, он вытащил из-за сидения автомат и положил его себе на колени. Полковник расстегнул кнопку на кобуре от пистолета Макарова. Заметив их приготовления, остальные путники подобрались, с еще большей опаской завертели головами вокруг. Им начало казаться, что из — за каждого куста за ними следят злые чеченцы с оружием в руках и с кинжалами в зубах, которыми они перерезали горла строптивым пленникам, как каким-то паршивым баранам. Страх проникал во все уголки мозга, заставляя тело цепенеть. Захар с завистью посмотрел на автомат на коленях у шофера, ему показалось, что с оружием было бы куда надежнее. Об этом же подумал и Петер, оба изучали на военных кафедрах устройство русских Калашниковых и даже стреляли из них на специальных полигонах. Их сестры с госпожой Трепоф лишь поджимали под себя ноги да хлопали ресницами, стараясь побороть дрему, пытавшуюся ими овладеть.

Впереди показался просвет, машина выскочила из рощи и понеслась по открытому участку дороги к черной стене камыша, за которой расположилась станица Стодеревская. До стены оставалось не больше тридцати метров, когда там что-то коротко блеснуло. Захар хотел было обратить внимание полковника на этот странный проблеск, тот рылся в своей сумке на боку, но под днищем вдруг звонко ахнуло. «Уазик» взвился на дыбы, прокатился на колесах одной стороны некоторое расстояние и завалился на бок. Шофер попытался вылезти из салона и отползти к бугру невдалеке, левая нога у него застряла где-то внизу, он задергался, стараясь высвободиться. И вдруг откинулся навзничь, сраженный очередью в упор. Захар бросил тревожный взгляд на его соседа и увидел, что командир интендантской части мешком перекатился через борт машины. Лицо у него было в крови, а правая рука с пистолетом болталась, словно пришитая на живую нитку. Остальные пассажиры сцепились в кучу и уперлись лбами в спинки сидений перед собой.

— Петер, нам нельзя попадаться в плен к боевикам, — крикнул Захар, он был единственным, кто успел вжаться в угол салона, руки и ноги у него были свободными. — Петро, разве ты забыл, как по телевизору показывали про зверства чеченских боевиков?

Какое-то время стояла тишина, почудилось, что сестры с госпожой Трепоф тоже были убиты. Но вскоре из кучи тел показалась голова с выпученными глазами, а затем троюродный брат попытался расправить свои плечи, не столь узкие.

— Что ты сказал, Захарка? — спросил он, выпутываясь из женской одежды, накрывшей его. Он повторил. — О чем-то ты хотел меня предупредить, братука?

— О том, что плен может дорого нам обойтись, — откликнулся тот, нашаривая автомат шофера, завалившийся между сидениями. Петер назвал Захара как-то необычно, но рассуждать на эту тему было некогда. Калашников показался тяжелым, не таким, как французские скорострельные пистолеты-автоматы или американские карабины. Захар подцепил указательным пальцем затвор и потянул его на себя, загоняя патрон в ствол. Затем большим пальцем сдвинул предохранитель с места и добавил. — Посмотри в сумке у полковника, Петрашка, может, у него есть еще какое-нибудь оружие?

— А где сам наш провожатый? — завертел головой Петер. — Мы что, наехали на мину?

— Хуже… — хотел было разозлиться Захар. И не успел.

Полковник, лежавший на земле без движения, вдруг забрал пистолет в левую руку и сделал пару выстрелов прямо перед собой. Он целился в кого-то невидимого, того, который прятался в зарослях камыша. Он даже сумел приподняться и нажать на курок еще несколько раз, после чего голова его снова упала щекой на траву. Оттуда, куда он стрелял, раздался хриплый мужской смех с оттенками презрения в нем:

— Что, товарищ полковник, патроны закончились?

Второй голос, такой же холодный и с таким же странноватым акцентом, как бы вакающим, насмешливо добавил:

— Последнюю пулю офицер российских войск обязан приберечь для себя. Так завещал великий Сталин всем командирам непобедимой русской армии. Или расстрел без суда и следствия.

— Что одно и то же, — радостно сообщил еще кто-то из боевиков. А что это были они, сомнений уже ни у кого из оставшихся в живых не вызывало. — Короче, что в лоб, что по лбу.

Новый приступ хохота потряс воздух над камышовым сухостоем. Полковник глухо охнул, видимо раны, полученные им от взрыва мины, оказались серьезными. Он передернул затвор и опять нажал на курок, но в этот раз выстрела не последовало, а лишь раздался сухой щелчок. Это обстоятельство спровоцировало очередное веселье у мужчин, находящихся в зарослях. Они поговорили на своем языке, после чего шквал свинцовых пуль впился в корпус «уазика», пробивая его насквозь и лохматя обшивку передних сидений из кожзаменителя. И если бы не железные спинки, то пули изрешетили бы всех пассажиров, прячущихся за ними. Молодые женщины поджали под себя ноги, они продолжали упираться лбами в спинки, ни одна из них не издала ни единого звука. Захарка поначалу тоже втянул голову в плечи, но когда пальба закончилась, он вскинул автомат и направил ствол в то место, откуда стреляли. Нажать на курок он не успел, Петер перехватил оружие за деревянное цевье под ствольной коробкой и рванул его на себя:

— Спокойно, братука, их много, а у нас всего один автомат, — со свистом прошипел он. — Дай сюда эту игрушку, я спрячу ее за сидением.

— Ты что, Петрашка! — вскинулся было Захар. — Они постреляют нас как куропаток.

— Мы еще посмотрим, кто кого возьмет, — ощерился зверем Петер. Лицо его исказилось от едва сдерживаемой внутренней ярости, словно он вспомнил все преступления, совершенные горцами против казачьего рода, к которому он принадлежал. Впрочем, такие же чувства испытывал и сам Захар. А Петер тем временем указал глазами на женщин, продолжавших вжиматься друг в друга. — Надо подумать о них, братука, о сестрах Аннушке и Софьюшке с мадемуазель Трепоф. Если мы окажем сопротивление, абреки не оставят живыми никого, а над женщинами еще поиздеваются.

Захар разжал пальцы, доводы, приведенные троюродным братом, показались убедительными. К тому же было неизвестно, сколько патронов находилось в магазине и есть ли еще запасные. Они не догадались в первые минуты после взрыва порыться в армейских сумках, принадлежащих водителю и полковнику, а теперь это было уже ни к чему. События стали развиваться по независящим от них обстоятельствам. После шквального огня наступило затишье, затем в чутком вечернем воздухе раздались легкие похрустывания сухих веток. Они приближались, заставляя мышцы тела невольно сокращаться. Краем глаза Захар заметил, как бородатый боевик с черным беретом на голове, одетый в черные же одежды, подошел к полковнику и носком тяжелого ботинка откинул ему подбородок назад. Сплюнув офицеру на лицо, он вытащил кинжал и ударил им поперек его горла. Из широкой раны ключом забила кровь, она смочила воротник на гимнастерке с золотыми погонами и ручьем побежала на траву. Командир комендантской части дернул пару раз ногами и вытянулся в струнку, подобрав округлый живот. Чеченец вытер кинжал о рукав военной формы офицера, засунул его за поясной ремень на брюках. Захар, наблюдавший за этой картиной, вильнул глазами под сидение, куда Петер спрятал автомат. Из кузова машины было бы удобно изрешетить пулями это дикое существо, лишившее человека жизни первобытным приемом, скулы невольно свело от очередного приступа ненависти. Страха не было, преобладала только эта ненависть, смешанная с яростью к извергу. Но мысль, что зверь появился здесь не один и что за его спиной целая стая таких-же чудовищ, принудила взять себя в руки. Захар с облегчением подумал о том, что женщины не видели этого изуверства, иначе пространство вокруг огласили бы вопли, от которых душа порвалась бы на лоскуты. Они продолжали цепляться друг за друга, представляя из себя единый комок из тесно сплетенных тел. Захар встретился взглядом с Петером, в зрачках троюродного брата ворочалось то же самое чувство, испепелявшее его изнутри. Он скрипел зубами, на шее у него выступили жилы, но он жестко контролировал ситуацию:

— Молчи, Захарка, теперь мы сами во всем убедились, — с трудом проговорил он. — Этих животных переучивать бесполезно, значит, пощады им быть не должно.

— Петрашка, ты мыслишь так-же, как и я! — потянулся Захар к своему дальнему родственнику. — Вот когда родная кровь дала знать о себе, перед порогом родного дома в станице Стодеревской.

— Это гены, братука, вместе с чувством нашей родины они сильнее всего на свете…

Позади братьев со всей силы ударили прикладом по корпусу машины, хриплый голос с тем же цокающе-вякающим акцентом нагло потребовал:

— Выползайте на дорогу, кто живой! — новый удар приклада заставил задребезжать весь кузов «уазика». — Быстрее, штабные крысы, сейчас вы нам все расскажете…

Захар с Петером перекинули ноги через борт, они не прикоснулись к своим женщинам, потому что не знали, как вывести их из оцепенения. Тем еще предстояло увидеть все самим, и никто не мог предсказать их реакции.

— Вагиф, тут целый шалман сип-сиповичей, одних только баб несколько штук, если растащить этот тесненький клубок, — обрадованно заявил второй из боевиков, тыкая кулаком в пленниц. — Русских женщин у нас хватает, но кто и когда отказывался от лишнего куска пирога со сладкой курагой.

— Ваха, вытаскивай баб за волосы, посмотрим, сколько могут дать за них на невольничьем рынке в Хал-Килое.

— Они все при теле, мя-ак-кие такие, — не смог удержаться от восхищения Ваха. — Пока сами не натешимся, на рынок не погоним.

— Баб надо сначала заставить подмыться, они от страха усрались.

— Это правда, они всегда так делают, сраные русские подстилки…

«Уазик» со всех сторон обступили мужчины, увешанные оружием с ног до головы. На их лицах, светившихся радостью, невозможно было отыскать лишь одного чувства, отличающего человека от других живых существ — сострадания. Они походили на зверей, поднявшихся на задние ноги и научившихся с радостью нажимать на спусковой крючок автоматического оружия. Невольно в голову лезла мысль о том, что вооружившего эти племена, первым следовало вздернуть на осиновом суку. Захар с Петером встали перед боевиками, нацелившими на них дула автоматов. Чеченцы уже вытаскивали из кузова за волосы Анну с Софьей и с журналисткой. Слышны были короткие, но дерзкие возгласы, говорившие о том, что женщины ведут себя достойно. Вся группа выстроилась перед горцами, заросшими буйной растительностью и сверкавшими крепкими зубами. Воистину, цивилизацию можно было определять по зубам, как тех же лошадей. Чем крепче зубы, тем ближе человек к своему прародителю — неандертальцу.

— Вагиф, это не штабные крысы, — воскликнул вдруг один из чеченцев.

— И на русских баб с русскими парнями они мало походят, — поддержал его второй боевик.

Тот, кого назвали Вагифом, неторопливо подошел к пленникам и ласково улыбнулся им в лица. Это был боевик с нескладной фигурой, похожий на крупный обломок скалы с глазами в узких щелях. На груди у него болтался урезанный АКС, а на боку висел настоящий американский «кольт» с длинным стволом, который он поглаживал пальцами правой руки:

— А кто сказал, что они штабники? — вкрадчиво заговорил он, внимательно всматриваясь в молодых людей. — Это иностранные журналисты, товарищ мертвый полковник подобрал их недалеко от Армавира.

— Это те самые голенастые додики, о которых нам сообщил капитан Сорокин? — пригляделся к путникам второй боевик. — Он еще намекнул о какой-то бабе, подсевшей к интенданту в начале пути.

— А вот она, госпожа Трепоф, француженка русского происхождения, — главарь протянул руку к журналистке и поднял за подбородок ее голову. — Личность на Западе известная.

— Значит, за них следует запросить большие деньги, — удовлетворенно зашумели окружающие.

— Хо-хо, товара тут на несколько сотен тысяч зеленых!

— Нашу операцию в тылу противника можно считать удачной.

— Господ еще надо дотащить до наших баз, они не русские, которых обухом не перешибешь. Эти додики дохнут от некачественной пищи как экзотические попугаи.

— Придется делиться своими деликатесами, как призывает русских олигархов экономист Лифшиц, пристроившийся за спиной алкаша Ельцына.

— Тогда надо поспешить, пока они свеженькие.

Главарь боевиков поправил на груди автомат Калашникова и отошел немного назад. Где-то за стеной камыша послышался гул моторов тяжелой техники, приближающийся к месту разбоя. В небе появился вертолет с включенными сигнальными огнями. Главарь поднял голову, с усмешкой последил за разворотами боевой машины и приказал пленникам:

— Вперед, иностранный капитал, — он похлопал ладонью по кобуре с «кольтом». — Вам еще предстоит переправа через наш своенравный Терек. А потом вы насладитесь видами наших гор, на вершины которых еще никто без проблем не поднимался.

— Скорее всего, так оно и есть, — пробормотал себе под нос Захарка. Он чертыхнулся, вспомнив слова матери с отцом, сказанные ими перед их отъездом в этот кромешный ад. Подумал о том, что родители всегда правы и невесело усмехнулся. — Жаль, что за все надо платить. Даже за дерьмо…

— Пош-шел, грязный гяур, — ударил его прикладом в плечо один из провожатых. — Еще слово, и ты пристроишься рядом со своим полковником…