Кентская красавица

Глава 1

Билл Напьер на этот раз заявился в «Пенфорд» в типичной для него манере. Я предложила встретить южноамериканский самолет в Лондонском аэропорту, но не слишком настаивала, так как уже начинался публичный сезон открытых дверей в поместье «Пенфорд», где я работала. Видимо подумав об этом одновременно со мной, он неожиданно телеграфировал, что во встрече нет никакой необходимости. Он прибыл в «Пенфорд» пятнадцатого марта в три тридцать. Случайно, но точно. Медлительный, охотно предоставляющий дела их естественному течению, но деятельный и работоспособный. Билл Напьер такой же, как всегда.

Двухчасовой поезд прибывал в Пенфорд-Холт в три двадцать пять. Было бы неэтично не встретить его здесь. Кроме того, я хотела этого, я думала о нем, меряя шагами нижнюю платформу слегка потрепанной непогодой станции викторианских времен в ожидании поезда. Было любопытно посмотреть, каким стал тот, кого я помнила мальчиком восемнадцати лет.

Билл Напьер. Колеса поезда три двадцать пять выстукивали его имя среди буйной растительности роскошно политой дождем равнины Кента. «Представляете, какой приятный сюрприз — узнать, кто приедет в ваши края?» Письмо моей матери спрашивало и отвечало: «Билл Напьер — друг Дука. Именно по пути через Венесуэлу в вашу часть мира он хочет навестить свою тетю в Хокхорсте, а также у него есть кое-какие дела недалеко от «Пенфорда». Он сказал, что заглянет посмотреть на тебя, как только представится удобный случай».

Аргументы в споре. Вот и все, что через двенадцать лет он помнит обо мне. Споры между надменным восемнадцатилетним мальчишкой, другом моего брата, и мной, двенадцатилетней.

Но я помнила его, кажется, всю мою жизнь — как юного мальчика из Кентиш-Мейд, где мы жили по соседству, и там же Билл приходил домой с моим братом во время школьных каникул, на которые посольства мира куда-нибудь отсылали моего отца… Что касается родителей Билла, то они погибли в автокатастрофе вскоре после нашего первого путешествия за границу. Биллу тогда было одиннадцать. Сейчас ему должно было быть двадцать девять лет. Скорее всего, он женат, возможно, со своим семейством и приехал.

В письме моей матери об этом не упоминалось. В конечном счете, что произошло с Биллом в эти годы, она замечательно скрыла — это так не характерно для нее. Двадцать девять лет замужества за моим отцом, вторым секретарем дипломатической миссии, она совершенствовала свою переписку с Биллом и мною. Что касается Билла, к которому она относилась почти как к своему второму сыну, она о нем молчала. Да, интересно.

Я просунула руку в карман своего замшевого жакета — письмо было там, как я и ожидала. Весна в этом году была поздней, и долго в полдень еще подмораживало. Сегодня был самый подходящий день для охоты, для последней встречи со зверем в этом сезоне. Аккуратно подстриженные вязы выстроились вдоль дороги к станции, они стояли все еще без листьев, застывшие под небом цвета арктической холодной голубизны. То здесь, то там, как будто специально разбросанные по железнодорожной насыпи, выглядывали бледно-желтые первоцветы, и несколько бутонов крокусов виднелись в саду железнодорожного коттеджа. Но ничто так, как цветущая английская весна, не предвосхищает жизнь. Так я и размышляла, пока поезд три двадцать пять, перестукивая колесами, шел по кривой, его окна блестели под солнцем, как бриллиант в оправе, а перестук металлических колес вторил возбужденному лаю охотничьих собак в отдаленном лесу. А пока что я размышляла, почему нечувствительный Билл выбрал для своего приезда именно время английской весны…

Мое сильное желание вернуться сюда было одним из многочисленных детских доводов. Дик и Билл жили в мире двойственной политики, как устрицы. В то время как я клялась, что, как только закончу секретарский колледж, постараюсь найти работу и вернуться назад, в родной маленький уголок Кента.

Время прошло. Они изменились. Я тоже немного изменилась. Хорошо, что здесь, в Пенфорде, ничего не меняется уже больше пяти столетий. Мой работодатель, сэр Беркли Стофард, с конца марта по начало октября всего лишь на три дня в неделю открывает для посетителей двери своего старинного особняка. Несколько старинных сооружений для сушки хмеля превращены в уютные комфортабельные дома. На некоторых коттеджах крыша перекрыта черепицей, маленькая пожарная станция и школа елизаветинских времен увеличили свои владения. Но церковь одиннадцатого века, кузница, «Тюдор-Инн» оставались такими же, как раньше, красота деревни, напоминающей островок в море зеленых пастбищ зарослей хмеля, пшеничных и ячменных полей, тоже не менялась.

Даже станция, не замеченная реконструкторами и рационализаторами, выглядела чудесно, несмотря на то что была покрыта все еще самым первым слоем краски, сохранившимся с момента постройки. Приятный цвет кентского кирпича под зубчатым викторианским навесом радовал глаз, перрон по-прежнему освещался масляными лампами. Здесь работал единственный служащий Британской железной дороги, Ленни, один из тех, кто знал расписание поездов настолько, что сердцем чувствовал, запоздает поезд или придет раньше, он же продавал билеты и носил багаж. Он также был председателем Комитетов по наводнениям и пожарам Пенфорда. Он узнавал обо всем, прежде чем это случалось.

— Как раз вовремя, — сказал Ленни, в то время как поезд три двадцать пять прошел с резким металлическим звуком по речному мосту и замедлял свой ход перед станцией. — Встречаете друга? Не так ли?

— Да, — улыбнулась я, — я не видела его много лет.

— «Его», — как эхо отозвался Ленни. Это был другой местный обычай, который тоже не изменился. Интерес деревни к жизни любой незамужней девушки. — Молодой, должно быть?

Я кивнула.

— Вы ведете правильную игру. Молодой господин Стофард делает слишком большие шаги для его ботинок.

— Я не знаю, — ответила я. Но это именно то, что я делала. Господин Джейсон Стофард, все еще упоминаемый как молодой господин Стофард, — племянник моего работодателя, а также единственный наследник по мужской линии. Он и симпатичная блондинка Элоиза, дочь господина Беркли, были такой избалованной парочкой, какой любезный и одинокий джентльмен, вроде господина Беркли, мог бы сильно опасаться, если бы они стали супругами, центром его семейства. Деревенский слух, как всегда преувеличенный, утверждал, что в последнее время Джейсон заинтересовался мной. — Надеюсь, я узнаю его, — приподнимаясь на цыпочки, сказала я.

— Ваш друг, мисс? — Ленни поднял коробку с цыплятами с нижней полки. — Как же он выглядит? — Он внимательно меня рассматривал.

— Высокий, очень высокий, конечно. Темные волосы, такие густые и упругие. Вы понимаете.

Ленни сказал, что конечно.

— Серые глаза. — Я вспомнила его глаза, лучшие из всех глаз на свете, их взгляд ясный и прямой, как в детстве.

Ленни рассматривал замедляющие ход вагоны, сгорая от нетерпения.

Тормоза заскрежетали. Поезд остановился, прямо напротив нас оказался вагон охраны. Но дверь не открылась. Не опустилось оконное стекло. Горстка пассажиров оглядела нас без всякого любопытства. Охранник посмотрел на часы.

Обманутый в своей надежде на романтическую историю, Ленни неохотно подал флажком сигнал к отправлению.

— Значит, не приехал?

— Кажется, нет.

— Сожалею. Очень разочарован. Если он приедет пятичасовым, я вам позвоню. Потом я ухожу на заседание Комитета.

Он проводил меня до маленького офиса заказов и шагнул в прозрачный, наполненный светом воздух. И вдруг что-то привлекло мое внимание — это специфический звук работающих лопастей вертолета, зависшего между мной и солнцем, в радужном и переливчатом солнечном ореоле. Вертолет стал снижаться и парил, вращая лопастями винта, так что воздушный поток скользил круговыми волнами по шелковистому ячменю, проносился северным ветром по зеленой лужайке, и даже вязы, казавшиеся неподвижными, содрогались от него.

Я изумленно смотрела на эти вязы. Я знала, кто это, раньше, чем машина ловко приземлилась на ровной плоской поверхности в углу пастбища фермера Ломбарда. Было ровно три тридцать, конечно.

И Билл Напьер прибыл.

— Ваш друг? — произнес Ленни, глаза прикрывая рукой скорее от сомнения, чем от солнца.

Это был вопрос, который задавали мне и который я себе много раз задавала сама и с разной интонацией в течение последующих дней.

— Я думаю, да, — ответила я так же, как часто отвечала прежде, но с разной степенью уверенности. — Так или иначе, поживем — увидим.

— Вы уверены, что все в порядке? — спросил Ленни с сомнением. Я подумала, что он опасался, что Билл Напьер мог быть Юным Лошинваром двадцатого столетия, приехавшим с Запада, чтобы похитить меня наперекор всему и исчезнуть. Но, увы, эти романтические дни давно канули в прошлое. И в любом случае Билл Напьер не мог быть заинтересован во мне. Я была для него по-прежнему вечной младшей сестрой. Глупость, но благодаря ему фамильные обязательства исполнялись.

— Абсолютно уверена, спасибо. — Я улыбнулась Ленни и проворно пошла назад к приближающейся станции, к успокоившимся вязам. Лопасти вертолета застыли, остановившись. Я торопилась к ступенькам, что вели к общественной дорожке через пастбище Ломбарда. Билл приземлился на земле самого неприятного человека в Пенфорде, думала я спускаясь. Раздумывая таким образом, я оступилась и замешкалась.

Прямо перед мной расстилалось пастбище со странно смотревшимся на нем вертолетом. А на той стороне деревня будто свернулась калачиком в излучине реки. Все стало по-прежнему спокойным. Я могла слышать пронзительный звук удара молота по железу, доносящийся из кузницы, звук охотничьего рога, трубящего сбор, и даже последнее, затухающее эхо от перестука колес поезда три двадцать пять, уже отмахавшего еще шесть миль по прямой.

Я оглянулась на станцию. Ленни все еще подозрительно выглядывал из-под викторианского навеса. Я помнила, что тогда даже подумала, что он выглядит как единственный уцелевший с ветхозаветного ковчега.

Я помахала ему со спокойным энтузиазмом. Большая фигура, только что выпрыгнувшая из вертолета, махала руками в ответ. И тогда я, казалось, очутилась между двух миров, хотя я тогда этого не поняла.

Большая фигура расстегнула шлем, приложила обе руки ко рту и крикнула:

— Это ты, Чарли?

Сердце у меня в груди замерло. Казалось, что в последний раз я видела его вчера. Но этот голос пронесся как эхо не только над полем, но и сквозь годы, самым странным образом задевая во мне какую-то чувствительную струну.

Я кивала и опять махала руками. Я направлялась к нему осторожно, не торопясь и слышала его смех — такой глубокий, хрипловатый, немного сдавленный, который внезапно стал столь же близким, как его голос.

Он широко шагал, распахнув объятия, как будто ждал, что я очертя голову брошусь в них — фигура знакомая и незнакомая. Оставшийся в памяти мальчик заслонял незнакомого мужчину. Упругие каштановые волосы, как и прежде, были знакомо взъерошены. Но он стал крупнее, чем тот, каким я помнила его. Высокий самостоятельный мальчик бесследно пропал. Его походка стала более уверенной, но манера держать голову совсем не изменилась.

Рядом с ним мое сердце опять забилось как бешеное и замерло. Как и следовало ожидать, его лицо изменилось, стало взрослым. Так хорошо запомнившиеся глаза были сейчас окружены морщинками. Широкий рот, твердые очертания губ, знакомые с детства. Новой была сардоническая складка. Но красиво очерченное лицо осталось худым — одни кости, только стало немного более жестким. Его кожа была смуглой от загара, с маленькими морщинками, — от улыбки — вокруг глаз и рта. Но глубокая прямая линия между его высокими бровями делала взгляд глубоким и выразительным, сразу привлекая внимание. Упрямый подбородок, который я все еще помнила, остался прежним. Тем не менее возникало пронзительное ощущение, что прошедшие годы взвалили на него больший груз, чем полагалось.

Теперь я хорошо понимала, почему моя мама не торопилась с выводами и суждениями.

— Ты изменилась, Чарли, — сказал он мягко, и его руки опустились. Замедлив шаг, он наконец остановился — возможно, с разочарованием. Его улыбка изменилась. Он посмотрел на меня с тревогой, будто у меня выросли рожки. — Двенадцать лет назад старушка Чарли могла бы… — Низкий голос задрожал.

— Шарлотта теперь, — поправила я, опуская глаза, прежде чем ответная реакция выдала меня.

Он, наконец, перестал хохотать. Его голос, когда он вновь заговорил, стал таким же непринужденным, как до этого смех. «Ну конечно, она больше не дорогая Чарли. Она просто должна была превратиться в Шарлотту». Он положил свои огромные ладони мне на плечи.

— Шарлотта. Да. Имя благовоспитанной леди.

— А ты до сих пор Билл?

— Должно быть, так, — ответил он, усмехнувшись.

Возникла пауза, полная странных и неожиданных затаенных чувств. Чтобы заполнить образовавшуюся тишину, я сказала:

— Ты, кажется, собирался сказать, что я сделала бы или что сделала бы другая Чарли?

— Пересекла бы поле, чтобы встретить меня.

— Как приятно. — Я улыбалась ему. — Я кажусь очень привлекательным ребенком.

— Нет, вовсе нет. Ты была довольно непослушным ребенком, клянусь тебе. — Он взял меня за подбородок, рассматривая каждую черточку. Потом взъерошил мои недавно вымытые и уложенные волосы. Темные, однажды он сказал, что это цвет крыла кискаде. Странно, но я вспомнила это только сейчас.

Он наклонился и запечатлел у меня на лбу братский поцелуй.

— Юный Билл Напьер никогда бы так не сделал.

— Юная Чарли Бетс никогда бы не заслужила этого.

— Заслужить означает получить награду, — улыбаясь, я попробовала перейти на прежний язвительный тон. Но, так или иначе, не смогла. Мой голос предательски задрожал.

Билл решил проигнорировать мою язвительность и сказал с интимно-дружеской братской интонацией:

— Конечно, это награда. И я не уверен, что ты ее заслуживаешь, даже сейчас.

— Я заказала для тебя комнату в «Кентиш-Мейд». Самую лучшую. — Я улыбнулась. Единственную у них, конечно.

— А ты поужинаешь со мной сегодня вечером?

Я встряхнула головой.

— Тогда ты не заслуживаешь этого.

— Ты собираешься поужинать с нами?

— С нами? — Его холодные серые глаза сузились.

— С Марией и со мной. Мы живем вдвоем в клетушке на первом этаже поместья.

По какой-то причине он все еще выглядел несколько разочарованным, даже слегка обеспокоенным. Прежние дружеские отношения не могли больше вернуться. Это была как моя ошибка, так и его. Я ощущала его физическое присутствие так же хорошо, как его личность, такого у меня никогда не было с другим мужчиной. Мы стояли посередине затихшего поля, внезапно отрезанные от всего мира. Я припомнила неромантическую поверхность старого каменного корыта для рогатого скота, которое по каким-то причинам было оставлено в поле, как памятник «Битвы при Ватерлоо», и теперь отражало два наших силуэта, похожих на статуи. Мы стояли, затаив дыхание. Я вспомнила сладковатый запах молодой весенней травы, солнечные блики на цветках мать-и-мачехи и желтые калужницы в поле.

— Ты изменилась, Чарли, — сказал он наконец очень мягко.

— Стала выше?

Он потрепал меня по волосам, его глаза улыбались, излучая спокойствие и мягкость.

— Полнее?

Его «пробная» улыбка сделалась озорной.

— Сомневаюсь в этом.

— Как же тогда?

Он взял меня под руку.

— Я не могу описать. — Он нахмурился и после длинной паузы добавил: — Как-то особенно.

Я живо помнила, что Билл никогда не относился к типу людей, всегда готовых преподнести комплимент, и то, что он сказал, было уже много для него. Я хотела ответить, что то, что он сказал, было действительно замечательно, и что такого я еще не слышала ни от кого, и что я хочу быть для него больше, чем кто-либо.

Но я не могла. Это было нужно в наших новых взаимоотношениях — я поняла, что они стали новыми и что не могу ответить. Вместо этого после минутной тишины я спросила его о моих родителях. Действительно ли он думает, что климат подходит моей матери. Как много времени прошло с тех пор, как он видел Дика, понравилась ли ему Венесуэла, и поддразнивала его прибытием в Пенфорд.

— Хорошо, что это не выглядело точно поджог деревни, — ответил он, показывая на погруженную в дремоту главную улицу Пенфорда, за которой было только поле и рощица.

— Замечательные слова! — произнесла я, вздохнув полной грудью. — Оглядись!

Я видела, как Билл медленно перевел глаза с моего лица и стал смотреть на лошадь и всадника, скачущего галопом по соседнему лесу.

Конечно, я так же легко узнала Элоизу Стофард, как любого в Пенфорде и его окрестностях, не только по ее ненавистной фигуре, одетой в черный охотничий жакет и кремовые бриджи, но и по ее лихому и виртуозному стилю верховой езды. Она была на Неро, своем любимом охотничьем коне. Ее семнадцатилетняя рука сдерживала каштанового мерина, разгоряченного быстрой ездой, как и его хозяйка, а я затрепетала, как только она появилась столь эффектно.

— Будут неприятности, — предупредила я. — Теперь точно появятся проблемы!

Но Билл, казалось, не слышал меня. Его глаза зафиксировались на Элоизе, на красотке с неистовым лицом, выглядывающим из-под козырька элегантной каски.

Она направила Неро правее и, перейдя на легкий галоп, без понижения шага, резко осадила коня, дернув вожжи. Тяжелая уздечка железной цепочкой беспощадно впилась в лошадиную морду, вызывая возмущение против такого обращения с лошадью.

Кусочки гальки разлетались из-под его скользящих копыт. Неро встал на дыбы. Обильные брызги пены падали на землю из потемневших уголков рта.

— Девчонка! — вскрикнул Билл Напьер каким-то новым, помертвевшим голосом. Он схватил уздечку. Я видела, как он сдерживает свой гнев, успокаивая коня. Между его бровями резко обозначилась складка.

— Никогда так не ездите! Немедленно слезайте! — Он поглаживал Неро по шее.

Но Элоиза соскочила с седла, не дав ему договорить, и перебросила поводья через голову Неро.

— Элоиза… — начала я.

— Замолчи! — ответила она, не сводя с Билла ярко-синих глаз. — Не вмешивайся. — Кровь прилила к ее щекам, нос побелел от гнева.

Я почти ожидала увидеть, как она станет топать ногами. Но вместо этого она лишь выразительно постукивала плеткой по сапогам.

— Грубо. Чертовски грубо, — уравновешенно заметил Билл Напьер. — В сущности, жестоко. Или это просто глупость?

— Не говорите со мной так, мой мальчик! — Вот сейчас Элоиза действительно топнула своей обтянутой сапогом ножкой.

— Я с вами буду говорить именно так, моя девочка. И вы будете слушать! Если бы вы имели со мной родственные связи и ездили бы таким образом, как сейчас, я снял бы вас с лошади и перебросил через колено, прежде чем вы успели бы попросить прощения.

Я видела, как краска разгоралась уже на подбородке Элоизы.

— Проклинаю вас, проклинаю вас, проклинаю вас! Как вы смеете? Неужели вы не знаете, кто я?

— Да, действительно. Испорченное и избалованное дитя. Кроме того, если я еще раз увижу, что вы катаетесь верхом так же, как сейчас, я лично сделаю то, что давно должен бы сделать ваш отец.

— А если вы еще раз притащите эту глупую машину сюда опять во время охоты и испортите превосходное классическое убийство, тогда я прикажу, чтобы вас арестовали!

Билл Напьер вдруг улыбнулся:

— Бедняжка! А лиса убежала? Не так ли?

— Да. И вы в этом виноваты.

— Рад слышать это.

— Вы испортили гон. А это вовсе не смешно.

— Я уверен, лиса думает так же. Сейчас бежит где-нибудь впереди. А в это время и в любое другое время на этом животном надо ездить должным образом, — сказал он довольно дружелюбно и с юмором, как бы ставя точку в разговоре. И добавил, держа Неро под уздцы: — Помните, я всегда держу свое слово.

Элоиза поджала свои полные губки, но ничего не ответила. Я подумала, что Билл Напьер собирается войти в историю Пенфорда как единственный, кто смог поставить Элоизу на место. Но я должна была лучше знать ее.

Она протянула руки, чтобы взяться за луку седла, решила я. Но вместо этого она занесла свой хлыст и со всего размаху опустила его на лицо Билла, все еще державшего поводья.

Дальше все происходило стремительно. Резкий с треском удар кнута заставил Неро встать на дыбы. Я увидела, как Билл крепкой рукой удерживает поводья. Он резко вскинул вторую руку и схватил Элоизу за талию.

— Подержи его секунду. — Билл протянул мне поводья и ловким движением поставил ногу на край корыта и резко перебросил Элоизу через колено. Я услышала свист кнута — два, три, четыре, пять, может, больше раз. Я почти ждала, что от этого звука стены Пенфорда содрогнутся подобно стенам иерихонским. Я заткнула уши, надеясь, что смогу так закрыть их, чтобы не слышать криков посрамленной всадницы.

Потом совершенно спокойно Билл поставил ее на ноги.

— Теперь веди лошадь домой! — Он отдал ей проклятый кнут. Я увидела, как ее пальцы сжали кнут и синие глаза сверкнули злобой. Но она не отважилась. Вместо этого она выхватила поводья из моих рук и без единого слова, не оглядываясь назад, поскакала через поле в деревню.

— Ты не должен был делать этого, — сказала я.

Последовало лаконичное:

— Она напросилась.

Его глаза остановились на исчезающей фигуре Элоизы, а потом на уменьшающемся силуэте лошади.

— Ты нажил себе врага.

— Надеюсь, что нет, — ответил он. — Я искренне надеюсь, что нет. — Он улыбался с каким-то внутренним восхищением. — Она спокойна как галл! Расскажи мне больше об Элоизе.

После ужина, во время дружеской беседы, Билл спросил о ней опять.

Я видела озадаченный взгляд Марии и чувствовала, что слегка покраснела от раздражения. Вполне понятен был интерес Билла к Элоизе, но что с этим интересом делать? В итоге маленькая дружеская вечеринка была окончательно испорчена.

Когда Мария предложила приготовить скромный обед в честь приезда Билла, я надеялась, что вечер будет только для нас троих и пройдет неофициально ввиду моих давних отношений с ним. Вместо этого Мария убедила меня сделать исключение и пригласила Джейсона Стофарда, возможно потому, что именно в связи с его присутствием можно было приготовить «Гордон Блю». Джейсон был странноватым человеком, его высокомерие чередовалось с дружелюбием, а грубость с неожиданной добротой. И он, кажется, чувствовал, что удостоивает служащих поместья своим присутствием за их столом.

Конечно, Мария была только три недели назад назначена наблюдателем за поставками, и я сочла вполне понятным, что она хочет произвести впечатление на племянника своего работодателя. Мы делили наши апартаменты, и обе одинаково были заняты в наших разных работах, так что я знала о ней практически все.

Она очень привлекательна своей классической внешностью, ей около двадцати семи лет, у нее блестящие черные волосы, с пробором посередине, заплетенные во французскую косичку, очень темные глаза и смуглая оливкового оттенка кожа. Ее необыкновенная, будто ускользающая и немного печальная улыбка удивительно хороша. Она приехала в Пенфорд с маленьким, аккуратным чемоданчиком в руках, со всех сторон оклеенным этикетками, и корзиной, в которой лежал хорошо упакованный изумительный фарфор и стекло, будто она спасала свое имущество во время кораблекрушения.

Таким образом, мы ели на прекрасном фарфоре и пили из хрустальных кубков, с любопытством наблюдая через стекло за тревожным колебанием пламени свечи. Однажды я поймала взгляд Билла, и он, лениво помаргивая и чуть-чуть, как-то по-особенному опуская вниз уголок рта, сказал:

— Это не похоже на тебя, Чарли.

Но интерес ко мне, конечно, был вызван интересом к Элоизе. И хотя он и Джейсон почти сразу проявили взаимную антипатию, он все-таки взглянул на него, ожидая ответа.

— Моя кузина, — улыбнулся Джейсон Стофард. — Вы встречали ее?

— Только мимолетом.

— Но вам понравилось то, что вы увидели, не так ли?

Билл никогда не подтверждал и не отрицал.

— Она маленькая испорченная сука, конечно. — Размышляя, Джейсон посмотрел на дымящийся кончик своей сигары «черут». — Смазлива. Но, конечно, вы это видели.

Билл, будь он проклят, кивнул.

— Кроме этого, не о чем больше говорить. Девятнадцать. Была исключена из двух школ. Ни дня не работала.

— А вы? — спросил Билл довольно вежливо.

Джейсон бросил на него проницательный взгляд и рассмеялся:

— Я, конечно, работал, и много. Но ценность этой работы может быть очень сомнительна.

Джейсон, казалось, любовался своим умом. Он слегка качнул бренди и смотрел, как по поверхности драгоценного золотистого напитка расходятся круги.

— Она все еще очень юная, — сказал Билл, удобно откинувшись на спинку стула и наблюдая за Джейсоном сквозь полузакрытые веки.

Я надеялась, что он извинится. Но я хотела намного больше того, чего можно было ожидать от Билла, и, как прежде, была одинокой из-за двенадцати лет, что прошли между нами. Что он собирался делать и что я собиралась делать? Что в нас изменилось, а что — нет? Кто были наши друзья и что за работа нам нравилась? Почему он явился сюда, вместо того чтобы увидеться с тетушкой? Только в течение нескольких мгновений в поле какая-то необъяснимая и неожиданная искра прошла между нами, знание и незнание объединились, подобно положительному и отрицательному заряду, и во время этой минутной идиллии мы вспомнили все и посмотрели так, будто любили друг друга.

Теперь его волновала Элоиза, а вовсе не то, как я провела эти двенадцать лет и что со мной теперь. Я смотрела на свое отражение в серебряном основании подсвечника. Сердцевидное лицо, как говорила моя мать, и подбородок с ямочкой. Глаза — самое лучшее на этом лице — золотисто-коричневые. Но ничего похожего на синие глаза Элоизы или бархатно-черные глаза Марии.

— Яблочко от яблони недалеко падает, — мягко сказал Джейсон. — Если она полюбит кого-нибудь, тому настанет конец. — Он бросил хитрый взгляд на Билла, понимая, что я могла подумать, что его слова оскорбительны.

— Понятно, — ответил Билл сдержанно. — Но ведь она всего лишь ребенок.

— Слава Богу, да. Характер ломается, надеюсь.

— Она остепенится, когда выйдет замуж, — заметил Билл значительно.

— Возможно, тогда, мой дорогой друг, это будет правдой. Хотя это не из-за того, что дорогой дядюшка не пытался ее воспитывать. Хотя он не знает того, что мы знаем, не так ли, Шарлотта?

Я не ответила.

— Никого на примете?

— О, много.

Джейсон рассмеялся:

— Да, она слишком большая сука, чтобы они оставались, конечно. Если я доведу до их сведения хотя бы половину того, что она вытворяет, дорогой дядя урежет мое пособие, как хвост лисице.

— Ваше пособие? — Теперь в голосе Билла слышалась презрительная нотка. Мужчина тридцати пяти лет от роду, все еще живущий на пособие и карманные деньги своего дяди. Я могла прочесть его мысли.

— Джейсон помогает управлять поместьем, — вступилась я, сама не знаю зачем. Наверное, чтобы разрядить обстановку.

Взгляд Билла сделался жестким. Он пришел в негодование из-за моего вмешательства.

— Действительно!

— Какие-нибудь возражения, старик?

— Нет, если вы не возражаете.

— Нет. — Джейсон медленно затягивался и выпускал дым к потолку. — Давайте рассказывайте, чем вы занимаетесь?

— Я инженер, горный инженер.

— Как Дик, — сказала я. И, пытаясь ввести Марию в разговор, чтобы снять этот подтекст, добавила: — Дик — мой брат, ты видела его фотографию.

— Он выглядит симпатичным. — Она ответила без особого интереса, и ее глаза остановились на Джейсоне.

— И что входит в обязанности горного инженера? — спросил Джейсон.

Билл внимательно посмотрел на меня, перед тем как ответить. Он изобразил на лице зловещую улыбку. Когда он заговорил, казалось, что он обращается ко мне одной.

— Вот что я хотел рассказать тебе. Я здесь для того, чтобы выяснить, где можно строить шахту.

— Шахта? Здесь? В Пенфорде? — Я улыбалась с недоверием. Я задавалась вопросом, не поддразнивает ли мальчик девочку, как раньше. Тогда я посмотрела ему в лицо и поняла, что это не так.

Джейсон положил окурок в пепельницу и огляделся.

— Нефтяную шахту. — Он выдержал длительную паузу и затем стал говорить быстро и спокойно: — В результате геологического исследования, проведенного нашей фирмой, мы полагаем, что здесь находится крупное месторождение нефти, протянувшееся на двадцать миль в любую сторону от Пенфорда.

— Не могу поверить, — произнесла я, покачав головой.

— Почему нет?

Я ничего не ответила.

— Давай расскажи мне. Я очень заинтригован, — в раздражении сказал Билл. — И почему, кстати, ты в это не веришь?

— Это так прекрасно, — вяло ответила я, пожав плечами.

— В некоторых самых прекрасных местах Дербишира есть рудники.

— Но не здесь.

— Я вижу. Нефтяные месторождения, угольные месторождения, месторождения газа — все они находятся на чьей-нибудь территории.

— Но никто вам не позволит затевать это здесь! Начнется бунт.

— Детские речи, — цинично заметил Джейсон. — Мы, мужчины мира, знаем, что, если на это имеется достаточно оснований, нефтяная компания все равно получит то, что хочет.

— Мистер Ламберт, фермер, согласился на экспериментальную разработку на своей земле, — спокойно сказал Билл.

— Он может.

— А вы — нет? — спросил его Билл.

— Ну конечно же, мой дорогой. За хорошую цену я сделал бы то же самое. И сделал бы так же, как вы, заехав навестить старых друзей.

Билл положил свою руку на мое плечо и прошептал:

— Приходи с черного хода.

— Так вот почему ты приехал? — Я чувствовала, как мои губы зло произносят это.

— Да, именно поэтому.

— А как же твоя тетя?

Билл был удивлен моим вопросом.

— Естественно, я собирался также навестить ее.

Я хотела крикнуть ему: «А как же я?» Но, к сожалению, не могла.

Секунду он пристально смотрел на меня.

Его выражения были слегка окрашены той же самой строгостью, что и по отношению к Элоизе. Он говорил, чтобы успокоить меня, прежде чем я что-нибудь скажу.

— Ты должна разумно относиться к этим вещам, Шарлотта. Ты не должна прятать голову в песок, как страус.

Тон, которым он произнес мое взрослое имя, казалось, еще увеличил дистанцию между нами. Я не смогла ему ответить. И в тишине Билл посмотрел на часы.

— Пришло время, когда девочки ложатся спать, — произнес он, вставая.

Я чувствовала, что язвительное замечание вертится на языке Джейсона, но он ничего не сказал.

Вдвоем они поблагодарили нас за прекрасный ужин. Билл сыпал Марии комплименты по поводу ее стряпни. Джейсон первой поцеловал Марию, а потом меня.

— Было приятно встретиться с тобой, Билл. Я буду противостоять твоим чертовым шахтам конечно же. Если ты выиграешь, я не удивлюсь. — Джейсон схватил мою руку, так как я подала ему перчатки. — Наша деревня даст отпор вашей фирме, не так ли, Шарлотта? — Он притянул меня за руку и поцеловал в щеку.

Я увидела, как выражение лица Билла стало более жестким, но больше из-за замечания, чем из-за меня.

— Пока, Чарли? — Его голос был очень спокойным.

Он стоял в двух шагах от меня, лицом к нам, троим. Мне очень хотелось шагнуть навстречу и подать ему руку. Но вместо этого я энергично кивнула головой и ответила:

— Да.