Керинейская лань

Керинейская лань[1]

Эркюль Пуаро переминался с ноги на ногу и дышал на пальцы, стараясь согреться. Хлопья снега таяли на его усах, и капли скатывались на одежду.

За дверью послышался шум, и появилась горничная — тяжеловесная деревенская деваха, воззрившаяся на Пуаро с нескрываемым любопытством. Похоже было, что ничего подобного она прежде не видала.

— Вы звонили? — спросила она.

— Звонил. Не будете ли вы так добры разжечь огонь?

Деваха вышла и тут же вернулась с бумагой и щепками.

Встав на колени перед большим викторианским камином, она принялась за растопку.

А Пуаро продолжал притопывать, размахивать руками и дуть на пальцы.

Он был не в духе. Его автомобиль — роскошный «мессарро грац» — который казался ему просто чудом техники, сильно его разочаровал. Шофер, молодой человек, кстати, получающий весьма неплохое жалованье, ничего не мог поделать. На захолустном шоссе, милях в полутора от какого бы то ни было жилья, в метель мотор заглох окончательно, и Пуаро в его излюбленных лакированных ботинках пришлось тащиться эти полторы мили до приречной деревушки Хартли Дин, весьма оживленной летом, но зимой не подающей ни малейших признаков жизни. В гостинице «Черный лебедь» появление постояльца вызвало настоящее смятение. Ее владелец проявил чудеса красноречия, утешая Пуаро. Ничего страшного: в местном гараже джентльмен может нанять машину и продолжить путь.

Пуаро отверг это предложение. В нем взыграла чисто галльская прижимистость — только еще не хватало потратиться на автомобиль. У него есть свой — и притом далеко не самый дешевый, на нем — и только на нем — он и отправится дальше. Но в любом случае, даже если ремонт не займет много времени, он не двинется с места раньше следующего утра — в такую-то метель! Пуаро потребовал номер с растопленным камином и ужин. Владелец, вздыхая, проводил его в номер, послал горничную развести огонь и удалился, дабы обсудить с женой, что подавать на ужин.

Час спустя, удобно вытянув ноги к уютному пламени, Пуаро снисходительно размышлял о только что съеденном ужине. Конечно, мясо оказалось жестким и хрящеватым, брюссельская капуста чересчур крупной и водянистой, картофель недоваренным, сыр чересчур твердым, а печенье чересчур мягким, да и поданные на десерт печеное яблоко и заварной крем тоже оставляли желать лучшего. Все так. Тем не менее, размышлял Пуаро, вглядываясь в языки пламени и отхлебывая понемногу мутную жидкость, почему-то гордо именуемую кофе, лучше быть сытым, чем голодным, а уж отдых у камина — просто райское наслаждение по сравнению с прогулкой в лакированных ботинках по занесенным снегом дорогам.

Раздался стук в дверь, и появилась давешняя горничная.

— Сэр, тут механик из гаража пришел, хочет вас видеть.

— Пригласите его сюда, — любезно отозвался Пуаро.

Деваха прыснула и ретировалась. Пуаро благодушно подумал, что рассказы о его персоне скрасят ее приятелям не один зимний вечер.

Вновь послышался стук, но уже более робкий, и Пуаро отозвался:

— Войдите.

Он благосклонно взглянул на молодого человека, смущенно стоявшего у двери и мявшего в руках кепку. Этот простой парень был хорош как античный бог. Пуаро редко встречал подобных красавцев.

— Мы отбуксировали сюда вашу машину, сэр, — сказал молодой человек тихим хрипловатым голосом, — и нашли повреждение. Тут дела на час, не больше.

— И что с нею случилось? — осведомился Пуаро.

Юноша с готовностью пустился в технические детали.

Пуаро вежливо кивал, но не вслушивался. Физическое совершенство всегда восхищало его — уж слишком много было вокруг очкастых заморышей. «Да, красив как бог, — размышлял он про себя. — Аркадский[2] пастушок, да и только».

Молодой человек внезапно замолчал, и в ту же секунду Пуаро слегка сдвинул брови и глаза его сузились. Отвлекшись наконец от созерцания, он стал слушать.

— Понимаю, понимаю. Вообще-то мой шофер уже сообщил мне об этом, — добавил он после паузы и тут же заметил, что собеседнику кровь бросилась в лицо, а пальцы его нервно стиснули кепку.

— Д-да, сэр, — с запинкой пробормотал юноша, — я знаю.

— И все же вы решили прийти и лично рассказать мне об этом? — продолжал Пуаро.

— Да… Да, сэр, я решил, так будет лучше.

— Весьма любезно с вашей стороны. Благодарю вас.

Аудиенция была окончена, но Пуаро предчувствовал, что посетитель не уйдет. И действительно, юноша не тронулся с места.

Пальцы его крепче сжали многострадальную кепку, и он еле слышно произнес:

— Э-э… простите, сэр… это правда, что вы — тот самый сыщик… мистер Геркулес Пуаррот? — Он старательно выговорил иностранное имя.

— Да, это так, — отозвался Пуаро.

— Я про вас в газете читал, — сказал молодой человек, покраснев еще гуще.

— И что же?

Бедный малый стал совсем пунцовым. В глазах его застыла горечь — горечь и мольба. Пуаро мягко сказал:

— Ну, так о чем же вы хотели меня спросить?

Его собеседника прорвало:

— Боюсь, что вам это покажется нахальством, сэр…

Но раз уж вас сюда занесло — не могу я упустить такого случая! Я же про вас читал и про то, какие дела вы распутывали. В общем, я решил: почему не спросить? За спрос, что называется, денег не берут.

— Вы хотите, чтобы я вам каким-то образом помог?

Собеседник кивнул и смущенно пробубнил хрипловатым голосом:

— Ага. Это… это насчет одной девушки. Если бы вы смогли ее найти…

— Найти? Она что, пропала?

— Пропала, сэр.

Пуаро выпрямился на стуле и строго произнес:

— Не исключено, что я мог бы помочь вам. Но прежде всего вам следовало бы обратиться в полицию. Это их прямая обязанность. К тому же у них гораздо больше возможностей.

Переминаясь с ноги на ногу, посетитель еле слышно пояснил:

— В полицию я пойти не могу, сэр. Тут все не так, как вы думаете… Немного необычно, что ли…

Внимательно на него поглядев, Пуаро указал на стул.

— Eh bien, в таком случае садитесь… Да, как вас зовут?

— Уильямсон, сэр. Тед Уильямсон.

— Садитесь, Тед, и расскажите мне все поподробнее.

— Спасибо, сэр. — Молодой человек придвинул к себе стул и осторожно присел на краешек. Взгляд у него по-прежнему был умоляющим.

— Ну, я вас слушаю, — мягко сказал ему Пуаро.

Тед Уильямсон глубоко вздохнул.

— В общем, сэр, дело было так. Я ее и видел-то всего один раз и даже имени ее настоящего не знаю. Но все это как-то странно, и что письмо мое назад пришло, да и остальное тоже.

— Начните с самого начала, — посоветовал Пуаро. — Не торопитесь — расскажите обо всем, что произошло.

— Да, сэр. Вы, может, знаете «Грасслон», большой такой дом, за мостом?

— Впервые слышу.

— Его хозяин — сэр Джордж Сэндерфилд. Он летом туда на выходные приезжает и вечеринки устраивает — там обычно собираются веселые компании, актрисы и всякое такое. Ну вот, прошлым летом в июне у них радио сломалось, ну, меня и послали посмотреть, в чем дело. Прихожу я, а хозяин с гостями на реке, повара нету, слуга тоже уехал на лодке гостям напитки и еду всякую подавать, а в доме одна девушка — чья-то горничная. Впустила это она меня, показала, где приемник… и посидела со мной, пока я работал. Ну, мы, понятно, и разговорились… Она сказала, что зовут ее Нита и что она горничная у русской балерины, которая там в гостях.

— А сама она кто была, англичанка?

— Нет, сэр, француженка, наверное. Она в общем-то по-английски бойко болтала, но слова так смешно выговаривала. Она… она по-свойски держалась, так что немного погодя я ее пригласил в кино, но она сказала, что вечером будет нужна хозяйке. Но днем, сказала она, может отлучиться, потому что все эти гости на реке допоздна проторчат. Одним словом, я пораньше ушел с работы, меня потом за это хотели уволить, и пошли мы пройтись вдоль реки.

Он замолк, на губах появилась улыбка, а глаза мечтательно затуманились.

— Она была красива? — мягко спросил Пуаро.

— В жизни таких красавиц не видел. Волосы золотые, по бокам собраны, как крылья, а походка до того легкая, веселая. Я… я, сэр, в нее с первого взгляда влюбился, чего уж там скрывать.

Пуаро кивнул.

— Она сказала, что через пару недель ее хозяйка опять сюда приедет, — продолжал молодой человек, — и мы договорились встретиться. Да вот только она больше не приехала. Я ждал ее там, где она сказала, но ее не было. Ну, я набрался храбрости и отправился узнать о ней прямо в дом. Мне сказали, что русская леди у них, и горничная ее тоже, и послали за ней, но пришла вовсе не Нита, а какая-то нахальная смуглая девчонка, Мари, кажется, ее звали. «Вы, — говорит, — хотели меня видеть?» А сама ухмыляется, рот до ушей, заметила небось, как я растерялся. Ну, я спросил ее насчет горничной русской леди и брякнул что-то насчет того, что она не та, которую я прежде видел, а она расхохоталась и говорит, что прежнюю горничную срочно отослали. «Куда, — говорю, — отослали? И за что?» Она плечами пожала, руками развела: «Я, — говорит, — откуда знаю? Меня тут не было».

Тут, сэр, я еще больше растерялся, не знал, чего и сказать. Но потом с мыслями собрался, расхрабрился и опять к этой Мари пошел, попросить, чтоб она мне адрес Ниты раздобыла. Я не сказал, что даже фамилии ее не знаю, а Мари пообещал подарок — такие, как она, задаром палец о палец не ударят. Ну, она адрес-то достала — в Северном Лондоне где-то, — я Ните туда и написал, да только письмо скоро назад пришло, а на нем кое-как нацарапано: «Адресат выбыл».

Тед Уильямсон замолчал. Его глаза, грустные синие глаза, неотрывно смотрели на Пуаро.

— Вот видите, сэр, — сказал он наконец, — полиции тут делать нечего, но я хочу ее найти, только вот не знаю, как за это взяться… Вот если бы вы помогли… — Щеки его опять запылали. — Я… Я тут немного откладывал на черный день… Я бы мог вам положить фунтов пять… Или даже десять…

— Не будем пока обсуждать финансовую сторону, — мягко остановил его Пуаро. — Сначала подумайте: а эта девушка, Нита, знала ваше имя и место работы?

— Да, сэр.

— Значит, она могла бы с вами связаться, если бы захотела?

— Да, сэр, — помедлив, ответил Тед.

— В таком случае не думаете ли вы…

— По-вашему, сэр, — прервал его Тед Уильямсон, — что я в нее влюбился, а она в меня нет? Может, и так… Но она ко мне со всей душой, это точно — не ради забавы… И потом, сэр, я думаю, а что, если все это не просто так? Ей там с разными людьми приходилось дело иметь… Ну как она в интересном положении оказалась, понимаете, сэр?

— Вы хотите сказать, что у нее может быть ребенок? Ваш ребенок?

— Нет, сэр, не мой, — зарумянился Тед. — Между нами ничего такого не было, сэр.

Пуаро задумчиво поглядел на него и спросил:

— А если ваше предположение справедливо, вы все равно хотите ее отыскать?

Тут уж вся кровь бросилась Теду в лицо.

— Да, — рубанул он, — хочу, и все тут! Я на ней женюсь, если она согласится. И плевать мне, во что она там вляпалась! Вы только найдите ее, сэр!

Улыбнувшись, Эркюль Пуаро пробормотал себе под нос:

— «Волосы как золотые крылья». Да, по-моему, это третий подвиг Геракла… Если мне не изменяет память, дело было в Аркадии, у горы Керинеи…

Пуаро задумчиво разглядывал клочок бумаги, на котором Тед Уильямсон старательно записал имя и адрес:

«Мисс Валетта, Северный Лондон, 15, Аппер Ренфрю-Лейн, дом 17».

У него были серьезные сомнения относительно того, удастся ли ему что-нибудь выяснить по этому адресу, но больше Тед ничем ему помочь не мог.

Аппер Ренфрю-Лейн оказалась грязноватой, но вполне приличной улицей. На стук Пуаро дверь открыла плотная особа со слезящимися глазами.

— Могу я видеть мисс Валетту?

— Она давно съехала.

Пуаро успел втиснуться в закрывающуюся дверь.

— Вы не могли бы дать мне ее адрес?

— Не знаю я. Не оставила она мне никакого адреса.

— А когда она уехала?

— Да прошлым летом.

— Не будете ли вы так добры припомнить, когда именно?

В ладони Пуаро тихо звякнули две полукроны. Неразговорчивая особа тут же стала воплощением любезности.

— Рада буду помочь вам, сэр. Так, когда же это было… В августе? Нет, пожалуй, пораньше… В июле — да, точно, в июле, в самом начале. Спешно уехала, небось обратно в Италию.

— Так она итальянка?

— Итальянка, сэр.

— И она одно время служила горничной у русской балерины?

— Да, сэр. Мадам Семулина ее звали или что-то вроде того. Она танцевала в Драматическом — в том балете, от которого все с ума сходили. Звездой там была.

— Вы не знаете, почему мисс Валетта оставила свою работу?

— Ну, я думаю, что-то у них там не заладилось, только она об этом ничего не говорила. Она вообще о себе почти ничего не рассказывала. Но злилась на кого-то здорово. Характерец-то у нее ого-го, одно слово — итальянка! Как зыркнет своими черными глазищами — того и гляди, ножом пырнет. Не хотела бы я попасться ей под руку, когда она не в настроении.

— Вы уверены, что не знаете нынешнего адреса мисс Валетты?

Монеты зазвучали еще призывнее, но ответ, похоже, был искренним:

— Если бы знала, сэр, с радостью сказала бы. Но она сорвалась и уехала — и все дела.

— И все дела… — задумчиво пробормотал про себя Пуаро.

Амброз Вандел, когда его удалось отвлечь от вдохновенного рассказа о декорациях, которые он готовил к новому балету, охотно поделился с Пуаро имевшейся у него информацией.

— Сэндерфилд? Джордж Сэндерфилд? Отвратный тип. Денег куры не клюют, но все говорят, что жулик. Темная лошадка! Роман с балериной? Само собой, дружище, у него был роман с Катриной, Катриной Самушенко. Неужто вы ее не видели? Боже мой, до чего хороша! А какая техника! Неужто вы не видели «Туолельского лебедя»?[3] Декорации там мои! А эта штучка Дебюсси[4], а может, Маннина — La biche au bois?[5] Она там танцевала с Михаилом Новгиным. Он просто чудо, согласны?

— И она была в близких отношениях с сэром Джорджем Сэндерфилдом?

— Да, ездила к нему в загородный дом на выходные. Он там, похоже, шикарные приемы закатывает.

— Не могли бы вы, mon cher[6], представить меня мадемуазель Самушенко?

— Но, дорогой мой, ее здесь больше нет. Вдруг подалась в Париж или еще куда-то. Вы же знаете, про нее говорят, будто она большевистская шпионка, — я-то сам в это не верю, но публику хлебом не корми, дай кости перемыть своим знакомым. А сама Катрина всегда давала понять, что она из белых эмигрантов, отец, мол, у нее был не то граф, не то великий князь — ну, как обычно. Публика такое проглатывает на ура. — Помолчав немного, Вандел вернулся к собственной персоне, что было ему гораздо интереснее, и радостно зачастил: — Так вот, я считаю, что если вы хотите проникнуть в образ Вирсавии[7], вы должны окунуться в семитскую традицию. У меня это сделано так…

Встреча с сэром Джорджем Сэндерфилдом, которой удалось добиться Пуаро, началась не слишком многообещающе.

«Темная лошадка», по выражению Амброза Вандела, небольшого роста коренастый мужчина с жесткими темными волосами и складкой жира на загривке, явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Ну что же, мосье Пуаро, — начал он, — чем могу быть вам полезен? Мы ведь, кажется, прежде не встречались?

— Нет, не встречались.

— И в чем же дело? Признаюсь, я сгораю от любопытства.

— Ничего особенного. Просто мне хотелось бы получить кое-какую информацию.

— Хотите выведать мои секреты? — несколько неестественно рассмеялся сэр Джордж. — Не знал, что вы интересуетесь финансами.

— Нет, дело не в les affaires[8],— успокоил его Пуаро. — Речь идет об одной даме.

— А, о даме, — совсем другим голосом отозвался сэр Джордж и, явно повеселев, откинулся на спинку кресла.

— Вы, насколько мне известно, были знакомы с мадемуазель Катриной Самушенко? — спросил Пуаро.

— О да, — рассмеялся Сэндерфилд. — Очаровательное создание. Жаль, что она упорхнула из Лондона.

— И почему же она упорхнула?

— Дорогой мой, представления не имею. Думаю, поссорилась с импресарио. Она очень темпераментна, как всякая русская. Жаль, что не могу ничего для вас сделать, но я понятия не имею, где она сейчас находится. Я не поддерживаю с нею никакой связи.

Всем своим видом давая понять, что беседа окончена, сэр Джордж поднялся с кресла.

— Да, но я хочу отыскать вовсе не мадемуазель Самушенко, — уточнил Пуаро.

— А кого же?

— Речь идет о ее горничной.

— О горничной? — воззрился на него Сэндерфилд.

— А что, — с невинным видом спросил Пуаро, — вы помните ее горничную?

Сэндерфилд вновь приметно поскучнел.

— Господи, с какой стати? — удивился он фальшиво. — Помню просто, что у нее была горничная… Мерзкая особа, должен вам сказать. Всюду совала свой нос, высматривала, подслушивала… На вашем месте я бы ей не доверял. Отъявленная лгунья.

— Так вы, выходит, прекрасно ее помните? — констатировал Пуаро.

— Просто общее впечатление, только и всего, — поспешил оправдаться Сэндерфилд. — Я даже фамилии ее не помню. Мари, а дальше… Нет, боюсь, ни в чем не могу вам помочь. Извините.

— Фамилию, а заодно и адрес Мари Эллен мне уже сообщили в Драматическом театре, сэр Джордж. Но дело в том, что я имею в виду горничную, служившую у мадемуазель Самушенко до Мари Эллен, Ниту Валетта.

— Такой я и вовсе не помню, — удивился Сэндерфилд. — Помню только Мари. Маленькая смуглянка со злыми глазками.

— Девушка, которую я имею в виду, была в июне в вашем загородном доме, — пояснил Пуаро.

— Не помню, и это все, что я могу сказать, — угрюмо пробурчал Сэндерфилд. — По-моему, тогда при Катрине вообще не было горничной. Думаю, вы ошибаетесь.

Пуаро покачал головой. Он не думал, что ошибается.

Мари Эллен зыркнула на Пуаро умными маленькими глазками и тут же отвела взгляд.

— Ну, разумеется, мосье, я все прекрасно помню, — заговорила она как по-писаному. — Мадам Самушенко наняла меня в двадцатых числах июня, после того как ее прежняя горничная срочно уехала.

— Вы не слышали, почему она уехала?

— Нет — внезапно уехала, вот и все! Может быть, заболела или еще что. Мадам ничего мне об этом не говорила.

— С вашей хозяйкой легко было ладить?

Девица пожала плечами.

— Все зависело от ее настроения, а оно у нее то и дело менялось. Она либо рыдала, либо смеялась, середины не было. Иногда впадала в такое уныние, что ни есть, ни говорить не могла, а иногда веселилась напропалую. Балерины — они такие.

— А сэр Джордж?

Девица встрепенулась, и в глазах ее зажегся хищный огонек.

— Сэр Джордж Сэндерфилд? А, так вот кто вас интересует на самом деле! Так сразу бы и сказали! Ну, насчет сэра Джорджа я вам могу порассказать много любопытного. Например…

— В этом нет необходимости, — прервал ее Пуаро.

Девица открыла рот от изумления. Во взгляде ее сквозили досада и разочарование.

— Вы же всегда все знаете, Алексей Павлович, — льстиво промурлыкал Пуаро и с досадой подумал, что третий подвиг Геракла потребовал куда больше странствий и труда, чем он предполагал. Пустячное дело разыскать горничную — оказалось одним из самых сложных в его практике. Все ниточки вели прямым ходом в никуда.

Это и заставило его в тот вечер отправиться в парижский ресторан «Самовар», владелец которого, граф Алексей Павлович, гордился тем, что знал обо всем, что происходит в артистических кругах.

В ответ на слова Пуаро Алексей Павлович самодовольно качал головой:

— Конечно, друг мой, знаю — как всегда. Вы спрашиваете, куда она делась — малютка Самушенко, несравненная танцовщица. Да, эта малютка — настоящее сокровище. — Он поцеловал кончики пальцев. — Какой огонь, какая экспрессия! Она бы далеко пошла, могла стать примой лучший из лучших — и вдруг конец всему. Она бежит куда-то на край света, и скоро, очень скоро, все о ней забывают.

— Так где же она теперь?

— В Швейцарии, в Вагре-лез-Альп. Там, куда отправляются те, кого поражает этот ужасный кашель, те, что тают день ото дня. Она умирает. А поскольку она по натуре фаталистка, шансов у нее нет.

Пуаро не мог позволить себе расчувствоваться. Ему нужна была информация.

— Вы случайно не помните одну ее горничную? Ту, которую звали Нита Валетта?

— Валетта? Валетта? Одну ее горничную я как-то видел на вокзале, когда провожал ее в Лондон. Кажется, она была итальянкой из Пизы[9]. Да, точно: итальянка из Пизы.

У Пуаро вырвался стон.

— В таком случае, — произнес он стоически, — мне придется отправиться в Пизу.

Пуаро стоял на пизанском кладбище Кампо-Санто и смотрел на могилу.

Так вот где закончились его поиски — у скромного холмика, под которым покоилась та, что поразила сердце и воображение бедняги механика.

Хотя, как знать, не лучший ли это исход столь неожиданной и странной страсти? Теперь девушка навечно останется в памяти молодого человека такой, какой он видел ее в те несколько волшебных часов июньского дня. Никаких издержек разного воспитания и традиций, никаких разочарований…

Пуаро с горечью покачал головой. Перед глазами у него снова встала семья Валетты. Мать с широким крестьянским лицом, прямой как палка убитый горем отец, смуглая сестра с плотно сжатыми губами…

— Это случилось внезапно, синьор, совершенно неожиданно. Конечно, у нее время от времени что-то да побаливало… Доктор даже не дал нам подумать — сказал, что операцию нужно делать немедленно, и сразу забрал ее в больницу… Si, si[10], она умерла под наркозом, не приходя в сознание.

— Бьянка всегда была такой умницей, — всхлипнула мать. — Ужасно, что она умерла совсем молодой…

«Она умерла молодой», — повторил про себя Пуаро.

Вот что он должен сказать молодому человеку, который открыл ему сердце:

«Вашей ей не быть, друг мой. Она умерла молодой».

Поиски окончились — здесь, где вырисовывался силуэт Падающей башни[11] и первые весенние цветы, бледные и нежные, возвещали грядущее буйство жизни.

Это ли пробуждение природы не дало ему смириться с неизбежностью? Или было что-то еще? Что-то, тревожащее его подсознание — то ли слово, то ли фраза, то ли имя… Не слишком ли все лежало на поверхности, не слишком ли все сходилось?

Пуаро вздохнул… Чтобы исключить всякие сомнения, ему придется предпринять еще одно путешествие, на этот раз в Вагре-лез-Альп.

Да, подумалось ему, воистину конец света. Этот снежный уступ, эти редкие хижины и домики, в каждом из которых обреченное существо борется с незаметно подкрадывающейся смертью.

Наконец-то он добрался до Катрины Самушенко. При виде ее запавших щек с нездоровым румянцем и исхудавших рук, беспомощно покоившихся на одеяле, в нем шевельнулось воспоминание. Он не помнил ее имени, но видел ее танец. Его тогда увлекла и околдовала магия ее мастерства, заставлявшая забыть обо всем на свете.

Он вспомнил Михаила Новгина, Охотника, его прыжки и вращения в невообразимом фантастическом лесу, созданном Амброзом Ванделом, и чудесную летящую Лань, вечно преследуемую и вечно желанную, с золотыми рогами и мелькающими бронзовыми копытцами. Он вспомнил, как она падала, пораженная стрелой, и как ошеломленный Новгин стоял, держа на руках беспомощное тело…

Катрина Самушенко смотрела на Пуаро с некоторым интересом.

— Мы ведь с вами не знакомы? — спросила она. — Чего же вы от меня хотите?

— Прежде всего, сударыня, я хочу поблагодарить вас, — поклонился Пуаро, — поблагодарить за ваш необыкновенный талант, подаривший мне однажды волшебный вечер.

Больная слабо улыбнулась.

— Но я здесь не только за этим. Видите ли, мадам, я уже довольно давно ищу одну из ваших горничных — ту, которую звали Нитой.

Она вскинула на него большие испуганные глаза.

— И что же вам о ней известно?

— Сейчас расскажу.

Он поведал ей о том вечере, когда сломался его автомобиль, о том, как Тед Уильямсон, стоя перед ним, мял в руках кепку и, запинаясь, рассказывал про свою любовь и несчастную долю. Она внимательно слушала и под конец тихо сказала:

— Как трогательно, что… Очень трогательно…

— Да, — кивнул Пуаро. — Поистине аркадская идиллия. Что вы, сударыня, можете мне рассказать об этой девушке?

— У меня была горничная, Хуанита, — вздохнула Катрина Самушенко, — прелестная, веселая, беспечная девушка. С ней случилось то, что часто случается с теми, кому благоволят боги: она умерла совсем молодой.

Те же безысходные слова говорил себе и сам Пуаро. Теперь он услышал их вновь — и все-таки он решил не сдаваться.

— Так она умерла? — переспросил он.

— Умерла.

— Кое-чего я все же не понимаю, — помолчав, сказал Пуаро. — Я спросил сэра Джорджа Сэндерфилда об этой вашей горничной, и он не нашелся что сказать. С чего бы это?

На лице балерины отразилась легкая гадливость.

— Он наверняка решил, что вы имели в виду Мари — девушку, которую я взяла на место Хуаниты. Она, кажется, что-то о нем узнала и пыталась его шантажировать.

Надо сказать, она вообще мерзкая девица — вечно совала нос в чужие письма и запертые ящики стола.

— Что ж, с этим все понятно, — пробормотал Пуаро.

Помолчав, он продолжал с прежним упорством:

— Фамилия Хуаниты была Валетта, и она умерла в Пизе, на операционном столе. Я ничего не путаю?

Он заметил, что собеседница чуть-чуть помешкала, прежде чем кивнуть головой.

— Да, все верно…

— Но есть еще один нюанс, — задумчиво протянул Пуаро, — родные называли ее не Хуанитой, а Бьянкой.

— Хуанита, Бьянка — не все ли равно? — пожала худыми плечами Катрина. — Думаю, настоящее ее имя было Бьянка, но она считала, что Хуанита гораздо романтичнее.

— Надо же? — отозвался Пуаро и, помолчав, интригующим тоном продолжил: — А вот у меня есть всему этому иное объяснение.

— Какое же?

— У девушки, которую полюбил Тед Уильямсон, — наклонился вперед Пуаро, — волосы были похожи на золотые крылья.

Подавшись еще больше вперед, он дотронулся до волос собеседницы, вздымавшихся упругими волнами по обе стороны лица.

— Золотые крылья или золотые рога? Все зависит от восприятия. Кто-то видит в вас дьявола, кто-то — ангела. Вы могли бы быть и тем, и другим. А может, это просто золотые рожки раненой лани?

— Смертельно раненной лани… — прошептала Катрина, в ее голосе была абсолютная безнадежность.

— С самого начала мне что-то не давало покоя в рассказе Теда Уильямсона. Что-то он мне напоминал, и это что-то были вы… помните танец в лесу, в образе прелестной лани с бронзовыми копытцами?.. Сказать вам, мадемуазель, как все было? Я думаю, что однажды вы отправились в Грасслон без горничной. У вас ее просто не было: Бьянка Валетта вернулась домой, в Италию, а взять кого-нибудь на ее место вы просто не успели. Болезнь уже давала о себе знать, и когда все отправились на прогулку на реку, вы остались дома. В дверь позвонили, вы открыли и увидели… Сказать вам, кого вы увидели? Юношу, простодушного как ребенок и прекрасного как Аполлон! И вы придумали для него девушку Ниту — не Хуаниту, а… хм… Инкогниту — и несколько часов бродили с ним по Аркадии…

Последовала долгая пауза. Потом Катрина сказала тихим, надтреснутым голосом:

— По крайней мере, в одном я не покривила душой. У моей истории был правдивый конец. Нита умрет молодой…

— Ah non![12]— хлопнул ладонью по столу Пуаро, внезапно став практичным и жестким. — В этом нет никакой надобности, — безапелляционно заявил он. — Зачем вам умирать? Вы должны, как все, драться за жизнь.

Она горько и безнадежно покачала головой.

— Разве для меня это жизнь?

— Это не жизнь на сцене, bien entendu[13], но есть ведь и другая жизнь! Скажите честно, мадемуазель, ваш отец действительно был великим князем, или графом, или хотя бы генералом?

Катрина неожиданно расхохоталась.

— Он был водителем грузовика в Ленинграде, — сказала она.

— Чудесно! Почему бы вам в таком случае не стать женой механика в английской деревушке? Не завести детей, прекрасных как боги и, чем черт не шутит, талантливых как вы?

У Катрины перехватило дыхание:

— Что за нелепая идея!

— Пусть так, — с глубочайшим самодовольством произнес Пуаро, — но я думаю, что она осуществится!