Кейн Черный Нож

Князь лжи

Я сидел на той скамье у собора очень долго.

Сидел, когда ночь поглотила все небо. Сидел, когда прошли хриллианцы-фонарщики, зажигая "ураганные лампы", что висели на крюках на каждом перекрестке: слабые светочи в обширном мраке Бодекена. Сидел, когда ночь снова разразилась дождем и едва заметные люди спешили мимо, опустив головы и подняв плечи, неся закрытые фонари, сочившие в щели слабый желтый свет. Сидел, пока задница не согрела холодный камень - а может, полностью онемела.

Наконец я встал. - Ни хрена не смешная шутка. Я отморозил яйца. И сваливаю.

"Не уходи. Мне так безопаснее".

Я развернулся, автомат сам полез в руку.

Вокруг: дождь и пустые темные улицы, бесформенная громада собора и лик Ада. Я был совершенно один.

Не удивительно: это был не шепот, а Шепот. Не настоящий голос, а вариация телекинеза, напрямую оперирующего ушными перепонками. Этот скользкий невыразительный голос-дыхание звучит словно со всех сторон одновременно.

Я вернул предохранитель и убрал "Автомаг". - Выходи. Если бы я хотел тебе зла, пришел бы в гости.

"Ты славишься внезапной сменой планов".

Я не стал отрицать. - Хотя бы скажи, в какую сторону смотреть.

"Это не важно. Я вне радиуса стрельбы, и услышу всё, что ты скажешь".

- Да? - Я вернулся на скамью. Да, это моя задница онемела: камень был холоднее дохлой сучки. - Давно наблюдаешь?

"С того времени, как ты вышел из Собора. Прямиком в контору Глаз. Ты предсказуем".

- Верно. - Проделав любимый трюк адаптации к темноте, я оглядывал призрачные окна зданий вокруг площади, ища такое, из которого можно видеть и мою скамью и ступени собора. Их было лишь два: на фронтоне трехэтажного дома, и еще витрина одноэтажной лавки. - Тебя сексуально возбуждало сидеть на чердаке и смотреть, как я тут трясусь?

"Кейн, прошу. Ты меня оскорбляешь. И в сапожной лавке меня тоже нет. Меня так просто не поймать. В отличие от тебя".

- Да как хочешь. - Тут не стоило усердствовать. - Ладно, слушаю.

"Это ты хотел встречи".

- Было бы неплохо.

"О, ха-ха. Видишь? Я притворяюсь, что ценю твой юмор. Ты притворяешься, что не затаил ненависти. Не перейти ли к делу? Оно должно быть важным - или, воображаю, бедный тупица Тиркилд был бы уже мертв"

Она была права, что не верила в мою доброту: с удовольствием обрезал бы кончики ушей самодовольной эльфийской шлюшке, задолжавшей мне не менее пяти жизней.

- Думаю, он уже сказал тебе, что я работаю на Поборницу.

"А я надеялась, что манеры Тиркилда сделают тебя несклонным помогать хриллианцам. Мы думали, ты будешь на нашей стороне".

- Это какой же?

"Нашей. Хороших парней. Знаешь, истина, правосудие и Путь Анханы".

Я скорчил рожу. - И давно истина и правосудие подружились с Путем Анханы?

Она засмеялась: это хихиканье эльфов, словно кто-то бросает пригоршню колокольцев с утеса. "Со дня Успения, разумеется. Ты же сам всё устроил, помнишь?"

- Точно. Смешно. Теперь расскажи, как твоя сторона затянула Орбека. И во что втянула.

"Затянула? Я?"

- Орбек уехал в Анхану навестить друзей - твоих недоделанных ликов. Не в первый раз. А через три месяца он стреляет в рыцарей Хрила и корчит из себя кватчарра Черных Ножей.

"Не корчит, Кейн". Я почти видел, как она пожимает плечами. "Хитрый зверек вроде тебя мог бы сам во всем разобраться".

- Я просто жду, когда расскажешь ты.

"Делианн не хотел вовлекать тебя. Наш Святой Император считает, что ты сделал достаточно".

- Он несколько сентиментален.

"Не сентиментален, Кейн. Щепетилен. Наш Святой Император знает, что бывает, когда за дело берешься ты. Три года, а мы все еще отстраиваем Анхану".

- Слышал. Значит, Орбек был лишь приманкой. Ты знала, что я приду.

"Я не щепетильна".

- Помню. Как и Тиркилд.

"О?"

- Должно быть, ты удивилась, когда он днем вышел на связь, живой и здоровый.

"Не в первый раз ты меня разочаровал".

- Уверена, что он стал бесполезен? Он умнее, чем притворяется, и у него доброе сердце.

"Фатальная добродетель в таком месте и в такие времена".

Я чуть кивнул, будучи не вполне согласен. - Ты была рада использовать его сердце, когда было выгодно.

"Думаю, как и ты".

- Я уже давно перестал играть в хорошего парня.

Ее Шепот резал, словно обсидиановый скальпель. "Видел, как местная мразь относится к Народу? Они рабовладельцы, Кейн".

- Некоторые.

"Тебя никто сюда не посылал. Даже не просили. Особенно я. Пусть Делианн и сверкал глазами целый год. Это твой выбор. Только твой".

-Мне такое часто говорили.

"Много ли ты знаешь о том, что реально происходит?"

- Меня заботит, что знаешь ты. И чего не знаешь.

"Я сражаюсь на твоей войне, Кейн. Еще не сообразил? Знаешь, что это за место?"

- Ага.

"Мы Первый Народ, Кейн. Я стояла тут, когда Панчаселл Митондионн высекал его из скального нутра, тысячу лет назад. Знаешь, что заполучили артане? Это не просто дил - не обычные врата в ваш адский мир..."

- Знаю уже.

"Тогда ты знаешь, зачем понадобился мне. Задание, данное мне Императором, твоим Императором, Кейн. Защищать дилТ'ллан против вашего народа..."

- Ага, просек.

"Они и тебе враги".

- Угу. Повторюсь: и? Твое предложение?

Тишина.

Журчание дождя и стук моего сердца.

- Валяй, Кайра. Чего ты хочешь, что я должен делать?

Без колебаний: "Убей Поборницу. Убей Ангвассу Хлейлок".

Я засмеялся. Это было нелегко: она не казалась смешной. Но я смог.

"Я могу компенсировать твои старания".

- Вряд ли.

"Не веришь, что сумеешь?"

- Для начала.

"А потом?"

- Не хочу.

Тишина.

Затем она сказала: "Правда?"

- Правда.

Тишина.

Наконец: "Почему же?"

- Резоны - это для пейзан.

Тишина.

"Тогда поговорим о Пуртине?"

- Да ладно. Он меня знает.

"Как знал Ма'элКот".

Настал мой черед молчать. Наконец: - Мне послышалось, ты сказала, что сражаешься на моей войне. А похоже, что хочешь затащить меня на свою.

"Черный Камень" под защитой хриллианцев. Прежде чем взяться за артан, придется..."

- Да, да, точно. Продолжай, Кайра.

Словно шепот ветерка: может, вздох. "Чего хотела от тебя Поборница?"

- Тебе какое дело?

"Скажу лишь, что важное".

- Оставь артан мне. Когда я закончу, они не будут проблемой.

"И как это поможет мне?"

- Я и не говорил, что поможет. - Я со свистом выпустил воздух меж зубов. - Знает ли Делианн, что тебе плевать на порученную миссию?

"Святой Император и я пришли к согласию".

- Он хочет, чтобы дилТ'ллан был защищен. Ты хочешь освобождения огриллонов Бодекена.

"Не спорю".

- Потому что ради этого Черные Ножи и оказались здесь. Они - часть защиты Панчаселла. То есть огриллоны были вашими собачками. Верно? Охотничьими псами. Сторожевыми псами. Не этого ли ради вы их вывели?

"Мы поступили с ними лучше, чем с вами".

- Ты сентиментальна.

"Огриллоны во всем превосходят человечество. Сильнее. Быстрее. Более верные, более доверчивые. Более честные и смелые. Всегда верны своей природе..."

- Ага, вроде лошадей. Только лошади не едят людей.

"Как и огриллоны. Уже не едят".

- Скажи это Дымной Охоте.

"Если бы у меня была возможность".

Зубы нашли недавно искусанное место на губе. - Дымная Охота не твоя?

"Моя? Как ты мог подумать? Резать случайных встречных - твой стиль".

Я не мог спорить. Если бы дело в это дерьмовом месте было простым, Бог позвал бы кого-то другого.

"Дымная Охота - худшее, что мешает нашей операции. Бесполезное, бессмысленное, напрасное кровопролитие. Они лишь множат ужас; держат хриллианцев в состоянии полной готовности, гарантируя бдительность и милитаризацию целого народа. Они враги огриллонов, как и хриллианцев - Дымная Охота оправдывает притеснения в Аду. Впрочем, если бы их можно было обратить в верное..."

Похоже, то место на губе грозило стать хронической язвой. - Орбек.

"Да".

- Не только во мне дело - Охота носит родовые знаки Черных Ножей...

"Он был моей лучшей надеждой попасть внутрь. В конце концов, его тренировал ты".

- После внедрения Орбека охоты происходят чаще или реже?

"А что?"

- Ответь.

"Чаще".

- Погибли девять рыцарей - сколько среди них было твоих? Или симпатизирующих?

"Четверо. Куда ты ведешь?"

Пришла моя пора смеяться. Впрочем, тоже без особого юмора. - Это Черные Ножи, тупая шлюха. Ты использовала их. Думала, они не используют тебя? Сама сказала: я его тренировал.

"Так мы недалеко уйдем. Говори, что ты знаешь".

- Иногда дерьмо - это просто дерьмо. Нужно лишь принять абсолютность гребаной коррупции, кого бы не вовлекала.

Тишина.

Наконец: "Так куда это нас приводит?"

Я пожал плечами. - Давай договоримся.

- "О чем?"

- Стань кейнисткой хоть на минуту. Скажи, чего хочешь. Не про то, что обещала Делианну. Чего ты реально хочешь?

"И зачем бы?"

- Ты читала книгу Делианна обо мне?

"Не любительница".

- Он передает слова Ма'элКота, что единственный способ меня побить - направить сразу в несколько сторон, чтобы нельзя было сосредоточиться. Что ясно показать мне врага означает подарить победу.

"Так зачем мне дарить тебе ясность?"

- Потому что мы не враги.

"Так приятно слышать".

- Играй честно, и сможешь что-то получить. Может быть. Дай мне шанс, Кайра.

"Раньше я тебе доверяла".

- Истина в том, что ты получила много хорошего. Не моя вина, что в середине пути мы шагали по дерьму. - Истину всегда можно изогнуть, пару раз. Но умолчим.

Медленно, словно ей было больно говорить: "Я хочу, чтобы Рыцари Хрила и прочие ваши гнусные рабовладельцы были сломлены. Как ты сломал Черных Ножей".

Я кивнул. - И тебе все равно, что будет со всеми остальными.

"Кто из них заботился о Народе?"

- Кто-то. А кто-то - нет. Не об этом мы говорим.

"А о чем же?"

- Я могу помочь. Но ты должна помочь мне.

"Есть пределы, за которые я не желаю выходить".

- Прошу о немногом.

"Слушаю".

- Знаю, здесь скоро разольется говно. Сколько у нас, неделя?

"Меньше. Революция подобна лавине. Когда лопнет корка, можно лишь ехать сверху или позволить ей погрести тебя"

- Ага. Замешаны не только гриллы и твои агенты, да?

"Кейн, прошу. Пусть мы доверились друг другу, не жди, что я выдам все, что ты сможешь донести Поборнице".

- Вполне честно. Но дай мне еще поиграть в хитрого зверька, ладно? Твой Народ затеял нечто, что вызовет в Аду большой переполох - возможно, даже резню - а это станет веской причиной для полноценного вторжения... скажем, нескольких дивизий армии Анханы, которые Делианн скрытно разместил у границы. Он ведь уже толкует с липканским двором о Бедных Угнетенных Огриллонах и Гнусных Угнетателях Хриллианцах и что у Анханы Нет Территориальных Претензий, а Липке до сих пор дуется на Орден за его вялость в Равнинной войне, а значит, Делианн сможет полностью занять это место за две недели. - Я простер руки. - Каково?

"Две недели? Ты забыл, что теперь у нас есть железные дороги. И пароходы".

- Ага. Еще не привык. Спорю, что хриллианцы тоже.

"На то и рассчитываем. Сколько стоит твоя помощь?"

- Отмените Дымную Охоту.

Шепот стал скрежетом. "Проси другого".

- Но я хочу этого.

"Не ты ли тот тип, что сказал: нельзя устроить революцию, не разбив голов?"

- Нет, - ответил я. - Не тот. И я сюда приехал не ради революции.

"Думала, свобода для тебя вроде религии".

- Это кейнисты. Не путай святое писание с реальностью.

"Что есть реальность?"

- Многие меня спрашивают.

"Я желаю видеть тебя на нашей стороне, Кейн. У меня большие трудности..."

- Мое сердце полнится мочой сочувствия.

Разочарование сделало Шепот шипением. "Почему это так важно?"

Я пожал плечами. - Орбек мне брат. Черные Ножи - мой род.

"О, умоляю. Давно ли?"

- Меня приняли.

"Ты самое нелепое, самовлюбленное..."

- Я серьезно, Кайра. Вспомни, что случалось с людьми, вредившими моей семье.

Целая река хрустальных колокольцев рушилась с утеса. "Приемная семья огриллонов!"

- Кайра.

Стекло звенело. "Что?"

- Вера мне приемная дочь.

Река колокольцев замерзла в падении.

Когда она заговорила, Шепот стал очень мягким, и очень медленным, и очень, очень ровным, успокаивающим - так опытный дрессировщик мог бы обращаться к сбежавшему медведю. Большому, голодному, злому медведю.

"Скажем, согласна. Скажем, я меняю планы, перемещаю силы и принимаю риск. А что получаю?"

Я встал. - Именно то, о чем просила.

Дверной молоток в форме гротескного кулака не произвел эффекта; однако, когда я швырнул камешек в ставни второго этажа, из узкой освещенной щели донесся голос, явно женский, но отнюдь не женственный. - Больше так не делай. Тебе не понравится, если я спущусь.

- А тебе точно не понравится, если я поднимусь.

Ставни раскрылись. Силуэт квадратной головы на квадратных плечах показался, отвешивая кивок, рука махнула в сторону узкой арки на три шага левее. - Ждала тебя. Входи через кухню.

Три ступени и гнилой тротуар вывели меня в переулок за домами. Ворота сада тоже были укреплены, но я уже слышал лязг тяжелого засова. Створка открылась.

Никого. Никого видимого.

Лившийся через панель над дверью кухни бледный свет едва обнажал беспорядок сада: клочки умирающих сорняков между камней, от гравия до булыжников размером с кресло. Я пробирался в сумраке, задумчиво кивая при каждом неизбежном хрусте.

Дверь открылась. Я сказал квадратному силуэту: - Думал, ты в отставке.

- Я оставила экзотерический пост, за что была извергнута во тьму кромешную. Опала, как тебе известно, бывает полезна для эзотерической службы. - Силуэт ретировался, освободив порог. - Входи. Для тебя найдется кресло у камина.

Кухня была скромной, едва вмещала выступ камина, железную мойку и крошечный столик с двумя кожаными креслами. Еще одно, из простого дерева, стояло у огня, и она указала на него толстой тростью.

- Сиди так, пока не высохнешь. В гостиной множество ценных документов, и я не позволю их портить. Снимай сапоги, если не против.

Я просто стоял на пороге. - Удивлен, что Эзотерия приняла тебя.

- Приняла? Меня? - Т'Пассе из Нарнен-Хольма, некогда посол при Дворе Бесконечности, позже самозваная глава церкви кейнизма и королева беспокойного осиного гнезда в расщелине моей задницы, тяжело опиралась о трость, шагая к столу. - Вопрос был не в найме. Вопрос был в том, как извлечь из меня пользу.

- Ты всегда...

Она ткнула пальцем в лампу. Фитиль вернулся к жизни. - Глава дозора в Анхане. О да - люди Тоа-Сителла неспроста меня арестовали.

Я кивнул, хмуро вспоминая. - Догадываюсь задним числом... ты ничего не боялась. Даже в Яме. Даже лицом к лицу со Змеями. И с Орбеком.

Она шевельнула плечами. - Как и ты.

- Это другое. Я хотел умереть.

- Умереть по своему выбору. Я же искала спасения... тоже по своему выбору. Результат одинаков, ибо одинаковы были условия выбора: приверженность абсолютной свободе. Как говорят кейнисты: "Или я желаю, или не буду".

- Ох, ради всего дрянного! Не начинай.

Она хихикнула и пассом зажгла еще одну лампу. - Школы Аббатств делают ужасное дело, когда учат нас думать. Э?

Волосы были выстрижены до короткой щетины, вокруг обрывков правого уха ползли шрамы. Она уселась в кожаное кресло с осторожностью, говорившей о привычке к боли, вытянула правую ногу, подняла белую бумагу со стола, нашла перьевую ручку и чернила, и чернильницу с песком.

Я сказал: - Выглядишь лучше.

Она хмыкнула: - А ты, конечно, нет. Сядь.

Я покачал головой, пожал плечами - и покорился. - Со дня Истинного Успения вроде бы?

Она поглядела косо. - Я так благодарна за заботу - хотя склонна удивляться, почему ты, заботливый, не навестил меня в больнице посольства?

- Я приходил. Ты еще не пришла в себя. Ты куда приятнее, когда рот закрыт.

- Думаю, тут мы похожи. - Она макнула ручку и начала писать. Опустив голову и не глядя, сказала мягко: - Бедро - со дня Успения. Ухо... некоторые недавние задания были... сложными. Не всё с тобой возиться, дружок.

Я состроил рожу. - Давно ли мы дружим?

- Последнее дело стало причиной, по которой посол Райте перевел меня сюда. Думал, что это станет местом покоя, где я оправлюсь от ран.

- Это дерьмо можешь смело сбросить, куда следует.

- Никогда не придерживалась такой иллюзии. - Одутловатое лицо приободрилось. Я уже забыл, как ярко и сурово могут сиять эти глаза. - Знала, что во что-то влипну.

- Ты гений.

- Кто я, так лучший в мире эксперт по тебе.

Я скривился. - Говоришь, ждала меня.

- Да. С приезда. Каким именем пользуешься?

- Хм?

- Наверное, ты Джонатан Кулак? - Она рылась в бумагах на столе, хмуря лоб и щурясь на тесно поставленные строчки. - По крайней мере, под этим именем ты уходил на юг, расследовал пограничную войну. С Орбеком и лошадиной ведьмой...

- Мы ничего не расследовали, мы... откуда знаешь?

- Имя. Из какой-то артанской легенды, верно?

Я пожал плечами. - Он заключил сделку, из которой не смог выпутаться.

- А. - Она постучала задним концом пера по носу, улыбнулась. - Очень хотелось бы встретиться с лошадиной ведьмой. Ты ее привез?

- Никогда не замолкаешь?

- Нет, конечно, ты не мог - примитивный комплекс воина-мужлана - ты ни за что не подверг бы ее опасности. Ты редко сражался с женщинами, еще реже убивал - ясное дело, видишь в этом нечто отвратительное, если не прямо недопустимое - но если они иного вида, это ведь не считается? Верю, ты считаешь лишь убийства женщин люд...

- Могу добавить еще одну, если не заткнешься.

Она подняла голову, воздела брови. - О, прошу. Так какое имя ты используешь?

- Я очень устал, - ответил я. - Намок как половая тряпка, а последний обед выблевал на пол камеры, когда хриллианский рыцарь играл в мяч моей головой. В вашем городке серьезные проблемы. Я хочу лишь разрулить их, поужинать горячим и, чтоб меня, отойти ко сну. Неплохо?

- А мне очень интересно, что ты расскажешь. Но будем делать всё в организованном порядке, или не будем вообще. Имя?

Я вздохнул. - Доминик Шейд.

- Ага. - Она держала ручку между ладоней, но я мельком увидел стол: буквы сами собой появлялись на бумаге. - Под обоими именами ты уже известен - в послушании и в Кириш-Наре. Не подумал, что это рискованно?

Я пожал плечами. - Это казалось меньшим риском, чем врать рыцарю Хрила, с магией или без.

- А ты использовал магию нераспознавания?

- Вариант Вечного Забвения.

- Магию, изобретенную Конносом-искусником, да? Твоя покойная жена пользовалась ей в личине Саймона Клоунса?

Я кивнул: - Предполагается, она не дает людям сопоставлять различные факты. Потому я и выбрал два разных имени. Но не уверен, что эта фигня работает как следует. - Я повел рукой. - Ты - явное свидетельство обратного.

- Сам мог бы предвидеть: тавматургическая магия ненадежна на Бранном Поле, тем менее, чем мы ближе к Аду. Хотя...- Она порылась в бумагах. - Припоминаю... да, вот. Вечное Забвение уязвимо перед теми, у кого коренной образ объекта превосходит данную личность.

- И какого хрена это должно значить?

- Не важно. Дальше. Почему ты отказался от личности Джонатана Кулака?

Ты пришел не для того, чтобы выпороть ее, сказал я себе. Не для того. - Ты что, пишешь трепаную книгу?

- Ну да. - Она послала улыбку столь лукавую, что я чуть не передумал. - Да, пишу.

Я лишь закрыл лицо ладонями. - О сладкие судороги траха. Ненавижу. Ты хоть знаешь, как я тебя ненавижу?

Я слышал хихиканье. - Хватит. Ты ранишь мои чувства.

- Чертова книга обо мне уже написана...

- Я прочитала. Но она не совсем о тебе; на мой взгляд, скорее о вреде, который ты причиняешь жизням тех, кто вокруг. Моя книга будет гораздо глубже; не простая история, не биография для простаков, но научный трактат о твоем феномене, не о жизни. О тебе, который больше чем просто ты.

- О боже.

- О сущности, делающей тебе тобой: квинтэссенции духа Кейна во всех нас. Ведь это главный мой интерес. Кейнизм никогда не станет чистой философией, истинно полезным и универсальным моральным компасом, пока сущность не удастся вырезать из злосчастного месива твоей жизни.

- Я был бы лучшим моральным компасом, если бы вы, тарахтелы, назвали себя иным именем.

Она словно не слышала. - Почему, думаешь, я выпросила Пуртинов Брод? В этом месте ты достиг функционального апофеоза. Здесь ты...

- И сколько готово из книги?

- Ну, я... я еще систематизирую заметки...

- Значит, ночь переживешь.

- Умоляю. Ты не убьешь меня - не искалечишь и даже не тронешь - из чистого тщеславия. Ты всегда такой.

- Стараюсь вырасти. Что за хрень этот апофеоз? - а, забудь. Не желаю знать. - Я резко встал, глядя на мокрые отпечатки от двери. Взял лампу, взвесил в руке.

Когда я двинулся к внутренней двери, трость со стуком преградила путь. Изящное движение пальца, и колесико на лампе провернулось, тоже на палец. Гася фитиль.

- Моя ошибка, - сказала она. - Не нужно было упоминать документы в гостиной - хотя, как видишь, я легко предугадала и смогла помешать твоим попыткам угрожать моей работе.

Я вздохнул, видя, как последний завиток дыма улетучивается по стеклянному горлу лампы. - Может, поступить проще? Разбить этой штукой твой, уже трахнутый череп?

- И как это убедит меня использовать ресурсы Монастырей для спасения Орбека?

Я уставился на нее.

- За этим ты и пришел. Не трудись, не отрицай.

- Я говорю с тобой, - ответил я мрачно, - потому что Совет Братьев должен узнать о том, что творится в вашем задрипанном городе.

- Дерьмо лошадиное.

- Что?

- Лошадиное, - сказала она громче. - Дерьмо. Повторяю: я - ведущий специалист по тебе. Знаю Орбека - отлично знаю, помнишь? И тебя знаю. Знаю, что нет ничего, что ты не скажешь и не сделаешь ради жизни близкого. Это дело принципа, не так ли?

- Потому Совет должен узнать новости от тебя. Потому что никто не поверит ни одному слову такого сукиного сына.

- А я почему должна верить?

- Потому, - буркнул я, - что ты лучший специалист по мне.

Она нахмурилась. Я ощущал, как в голове щелкают колесики.

Подцепил. Осталось лишь дернуть за крючок.

- Итак, я лжец. А ты эксперт. Расскажи мне о моей лжи.

- Ах... - Она села прямее, глаза заблестели. - Ах да... твоя ложь заставила Короля Канта начать мятеж, приведший к второй Войне за Наследие. Ты обещал, будто разоблачишь Ма'элКота как актира перед всем городом.

- Ага.

- Ты лгал нам в Яме, чтобы поддержать моральный дух приговоренных перед днем Успения... даже когда тебя волокли на смерть в Шахту, ты лгал... и все же... все же...

- Ага! И все же.

- ... и посол Райте... его отчет о твоем соглашении с Возвышенным Ма'элКотом - когда ты согласился, ложно согласился сдаться...

- Ага.

- И каждый раз, - бормотала она, глаза горели отстраненным восторгом, - твоя ложь становилась истиной...

- Это заставляет меня быть осторожным, выбирая, что говорить людям. Понимаешь, что это означает?

- Кейн, я... - Хрупкий голос стал беззвучным. Она казалась очень, очень юной, я вдруг понял, какой девочкой она была сорок лет назад, прежде чем мир сокрушил лучшие мечты. - Кейн...

Это казалось молитвой.

Мне пришлось отвернуться. - Слушай, только не падай на колени и все такое. Держи контроль над магическими чернилами, чтобы потом смогла прочесть написанное. Знаешь, как меня занесло сюда в первый раз?

Брови сошлись. - Ты подошел к аббату - позволь, гляну на записи - Тремайн-Вейла, да, со сведениями о частной экспедиции из Претраннайга. Частично частной - ее финансировал и Каннитанский Легион. Для поисков реликвии Перворожденных - что-то связанное с Панчаселлом...

- Это был драгоценный камень размером с мою жопу. Слеза Панчаселла. По "Песне Короля Сумерек", она слеплена из слез Панчаселла по Народу, оставшемуся в Тихой Стране, когда он запечатал дилТ'ллан перед Слепым Богом.

- Устные предания Первого Народа чрезвычайно...

- Да знаю. Назовем это метафорой.

- Да. Жаль, нам не дано изучить саму Слезу. - Она вежливо кашлянула. - Теперь помню, в твоем отчете...

Я повел рукой. - Знаешь, что такое дилТ'ллан?

Она пожала плечами: - Язык Первых полон трюков, почти каждое слово имеет массу смыслов, зависящих от контекста. Дил может означать путь, или лабиринт, или врата, или стену. Т'ллан - слово для Луны. Особенно когда ее персонифицируют. Так же называют их богиню, когда она принимает аспект Луны. А еще это модификатор для любого понятия, включающего регулярные смены фаз, или для того, что видят преимущественно ночью, или связанного с приливами, или...

- Ага, ага. Говоря проще: диллин - врата в Тихую Страну. То, что Первые называют Тихой Страной, вы зовете Артой.

Глаза широко распахнулись. - Твой мир. Мир актиров. Да, я читала книгу Делианна.

- На моем родном языке его называют Earth. Хриллианцы зовут Истинным Адом, и это название не так уж плохо. Ты ведь помнишь последний раз, когда мой народ решил явиться в силе. День Успения.

Она подняла трость, морщась. - Я там была.

- Ага. Ну, примерно тысячу лет назад Панчаселл начал понимать, на что способен мой народ. Тогда он и решил закрыть сеть диллин. Запереть дилТ'ллан. Все дилы.

- Невозможно.

- Вовсе нет.

- Первые могут быть лучшими заклинателями Дома, но ни один смертный не способен овладеть такой мощью - даже Ма'элКот до Успения. По всему миру? Перегрузка должна была испепелить его, словно его же огненной молнией. Закрыть диллин хоть на миг, не говоря о тысяче лет... чтобы держалось восемьсот лет после смерти Панчаселла...

- Ты сказала. Ни один смертный.

- Ах. - Глаза сузились и снова раскрылись. - Сила?

- Да. Нездешняя Сила. - Я сам не заметил, как кишки завязались в узлы. Тугие узлы. - Нездешняя Сила. Божество Черных Ножей.

- Но даже так... она была Связана Слезой, чтобы провести так много...

- Нет. Слеза была... просто прибором. Слеза дала Ей контроль над рекой. Контроль над климатом, силу вызывать пожары и так далее. Слеза и позволила Ей превратить Бодекен в пустоши.

Она взирала куда-то вдаль, за пределы стен.

- Нездешние Силы питаются страданием, - говорил я. - Не только людским. Панчаселл сделал Ее владыкой пустошей, чтобы все здесь живущее жило в страданиях. А когда Черные Ножи приносили Ей добавку, угощение, Она дарила им силу.

Я поглядел в окошко на сад, на лик Ада. - Так ведется и сейчас.

- Говоришь, она еще здесь.

- Говорю, что всё здесь и есть Она. - Я указал за окно, в темноту. - Вот это. И то. дилТ'ллан. Здесь.

- Откуда ты все узнал? - Голос был тихим, но полным благоговения, не подозрений.

- Ты же сказала, что читала донесения.

- Но... за все эти годы...

- Дерьмо, т'Пассе. Я был дитем малым. Не понял, что узнал. Три года назад... До этого лишь Ма'элКот и мой отец знали, что Тихая Страна - это Earth, ну, Арта - а мой отец был совершенно чокнутым. Не то чтобы Нездешняя Сила понимала, что делает; она даже не разумна в нашем смысле слова. Просто клубок странных тропизмов с дальнего края реальности. Вот почему самки Черных Ножей могли ее использовать без Связывания. Она уже Связана здесь. При правильной настройке часть Ее автоматически резонировала с разумами самок, их желаниями. Треклятая обратная теургия.

- Если даже так, в чем интерес Монастырей?

- Его нет. Прямого - нет. Это интерес Империи. Потому что разработки "Черного Камня" на деле - операция артан, скорее всего, актиров и бандитов из компании "Поднебесье", запертых здесь со дня Успения. Они нашли способ контролировать дилТ'ллан.

- Откуда ты узнал?

- Не важно. Суть в том, что анханские повстанцы уже действуют в Пуртиновом Броде.

- Дымная Охота?

- Лик Свободы.

- О, прошу, Кейн - мы знаем о...

- Так вам кажется. Среди идеалистов с горящими глазами, детишек среднего класса Анханы притаились тертые оперативники - почти все перворожденные под разными типами иллюзий. А может, и люди. Адепты Тавматургического корпуса, Серые Коты, не знаю кто еще. Они здесь, чтобы изгнать артан и вернуть контроль над дилТ'лланом, однако артане защищены силами рыцарей Хрила. Никто не знает, насколько хриллианцы осведомлены о планах Арты. Лично я знаю только, что весь город вскоре запылает.

- И откуда знаешь?

Я смотрел ей в глаза. - Потому что я здесь.

Ответный взгляд был задумчивым.

- Ты должна изложить всё это в докладе Совету, а они должны выслать по меньшей мере усиленную ударную группу. Так быстро, как эти засранцы умеют ходить по-монашьи. Возможно, это единственная возможность.

- Возможность?

Я глубоко вздохнул. - Орден Хрила имеет здесь одну, а может, и две Истинные Реликвии.

Перьевая ручка сложилась надвое с треском ломаемого пальца. - Ты что, шутишь?

- Могу ошибаться. Но точно не шучу.

- Кейн, это невозможно. Мы бы знали.

- Разумеется. Они здесь, в Пуртиновом Броде, и регулярно используются. В повседневных ритуалах.

- Но они... - Она позволила обломкам ручки упасть на пол и провела рукой по глазам. Сказав через миг, мягко: - Какого рода ритуалы?

- Некий вид Искупления. Похоже, эта привилегия, положенная каждому присяжному рыцарю. Насчет других не уверен.

Я поднял правую руку, в задумчивости сжимая и разжимая пальцы.

Малейшее дыхание мыслезрения позволяло мне созерцать сияние Крови Хрила. - Истинная Реликвия, которая есть у них и насчет которой я не могу поручиться, хотя вполне уверен... это Рука Хрила.

Ее лицо побелело, как пергамент-скатерть на столе. - Кулак Забойщика...

- Они называют это Рукой Мира.

- Эти могут.

- Думаю, они владеют ей с самого начала; думаю, Ма'элКот вделал ее в Шпиль. Думаю, это единственная причина, почему Шпиль не рушится.

- Думаешь?

Я пожал плечами. - Мы с Ма'элКотом последнее время не разговариваем. Есть какой-то источник силы, удерживающий его чудище. Не могу вообразить ничего меньшего, чем Истинная Реликвия.

- Крепость их веры, - пробормотала т'Пассе. Бескровные губы пытались сложиться в улыбку, но лишь кривились. - Это было бы в согласии с, э... так сказать, чувством юмора Ма'элКота. Или артистической иронии, может быть: построить неприступную твердыню Ордена Хрила на реликвии их бога... чтобы поклонение поддерживало Вечную Хвалу...

- Ага. Смотри, уже хохочу. Вторая Истинная Реликвия... ею Совет должен заинтересоваться еще сильнее. Лучше сказать и послу Райте. Ее могу подтвердить лично, я был так близко, что мог бы прикоснуться. У них есть рукоять того, что они называли Проклятым Клинком.

Я шлепнулся в кресло у очага и попытался подавить рвотный позыв. - Это Меч Мужа.

Трость т'Пассе стукнулась о пол. Держа голову обеими руками, она встала. - Это... это не реликвия... Джерет не был богом...

- Это реликвия. Кем бы там ни был Богоубийца - чем бы ни был его меч - сейчас это самая-растакая Реликвия.

- Как...

- Откуда мне знать? Пусть этим займутся великаньи мозги Монастырей, на что еще они годятся?

- Ну... полагаю, - нахмурилась она, - нанеся опаснейшую рану их Владыке, меч вполне мог стать Фетишем...

- Не они одни фетишизируют треклятый клинок. Мы зовем его Мечом Мужа, драть этого мужа во все дыры.

Она опомнилась и прищурилась. - Это не только рефлекторная враждебность. Ты зол. Что ввело тебя в гнев?

Я понял, что шумно дышу сквозь стиснутые зубы. - Вот еще кое-что для великаньих мозгов. Думаю, с Райте тоже надо поделиться. Я говорю: я был чертовски близко. Эта штука стара. Готов дать ей пять сотен лет, как и должно быть. И она была в распоряжении рыцарей чертовски долго, может, все пятьсот лет. И ее не показывают неприсоединившимся. Но я держал ее в собственной руке. Как и Райте.

- Не понимаю.

- Я тоже. - Я смотрел в пламя камина. - Эту погань вытащили из моих кишок, одиннадцать лет назад. Три года назад я вогнал ее в личико Ма'элКота.

- Кейн, ты о чем?

- Меч Мужа, Проклятый Клинок, назови эту хрень так и эдак. - Я встретил ее взгляд, голос прозвучал тускло.

Я сказал: - Совершенно уверен, что это Косалл.

Котел

"Отступление из Бодекена", отрывок

Вы Кейн (актер-исполнитель профл. Хэри Майклсон)

Не для перепродажи. Незаконное распространение преследуется.

2187 год. "Неограниченные Приключения, Инкорпорейтед". Все права защищены

Влага

холодная влага жжет губы язык горло

вода чтоб меня это вода

хаааах

черт как болит

черт больно дышать

дыши

булавочная головка звезды в бездне ярко еще ярче и становится алой и ветер шелестит ревом и звезды вопиют ко мне и зевают во всю вселенную -

И я очнулся. И это не было сном.

Я все еще на кресте.

Это Драная Корона. Холодные желтые глаза в обрамлении блестящих перьев отсвечивают черно-красным огнем костров. Смотрю на нее и в груди горит кузнечный горн, мечтаю трахнуть ее кулаком прямо в эти глазницы, вогнать в каждую...

Она подносит черпак к губам, я набираю ледяной чистой воды - мать моя, это вода, она самая - но я плюю водой в ее лицо.

Пытаюсь.

Вода стекает по шее и груди, кое-что даже попало в горло и знаете, если она поднесет еще, я просто выпью; но губы цвета сырой печени ползут над клыками, и она что-то говорит мне, машет черпаком в сторону нижних ярусов, разливая воду, последнюю надежду небес, развалина стены украшена потеками, черными полосками в пыли и я охотно лизнул бы ее зад, чтобы найти влагу там...

Внизу, куда она указывает, самки занялись Преторнио.

Дерьмо, они даже не раздели его. Но нужно всего пару минут.

Дерьмо.

Лучше бы не видеть.

Там, где сучки его держат, стоит кол семи футов высотой, тупой и толстый, с мое запястье. Закреплен в железной опоре, чтобы не упал, когда он начнет биться. Хотелось бы не глядеть. У меня, знаете ли, предубеждение к анальным пенетрациям. В целом. А эта будет, знаете ли...

Особенно глубокой.

Реально, лучше бы мне уснуть.

Надеюсь, есть способ не примеривать происходящее на себя.

Самки срезают одежду, не трогая веревок, а он смотрит вверх, на меня - то есть как бы смотрит, в безумном смысле - с той же глупой улыбкой, как когда сам просил выбрать его. Для этого. С жуткой до дрожи коростой на лице, с залитыми кровью дырками на месте глаз.

Ну, ты сам просил, человече. Трахните меня, если я могу понять, зачем.

Под рясой он мягкий и белый. Тяжело смотреть. То есть, конечно, жрецы не должны быть атлетами, даже каннитаны, но вот дерьмо, у него отвислые мужские титьки... а когда самки срезают штаны, в промежности лишь клочок бурых волос. Ха. Давно ли Дал'Каннит выбирал себе, знаете, полных евнухов...

Ох.

Святая срань. Понял. Врубился. Это не мужские титьки.

Преторнио...

Цыпочка.

>>ускоренная перемотка>>

Когда мир проходит весь путь назад, по-прежнему тут пахнет кизячным дымом и старым мясом; бриз так же веет на лицо и грудь, не на руки и ноги, они онемели, как деревяшки и как штыри, которыми пронзены. Голос за ветром - тот же голос Преторнио, высокий и рваный, поющий на высоком старолипканском языке, и когда глаза находят ее, она так и нанизана на кол, словно форель на копье рыболова.

Но не извивается.

Я, я бы дергался всем, что у меня есть. Загоняя кол поглубже. Чтобы всё кончилось скорее.

Она же совершенно неподвижна. Должно быть, держится на чем-то от Дал'каннита.

Божья удача-незадача.

Луна ушла на запад. Главные самки возвращаются ко мне. Слышу голос Короны позади, ее подружка Вислосиська сидит на стене и жрет жареное мясо с крылышка гигантского цыпленка... только это рука кого-то, кого я знаю.

Знал.

Может, кого-то погибшего в бою. Стелтона. Рабебела. А может, кого-то погибшего потом. Выбранного мной. Это Кесс или Нолло.

Или Тизарра.

Вислосиська видит, как я смотрю, и кидает руку Носопырке, а та приветливо фыркает мне, будто львица - ноздри шире моего члена. Насмешливо, маняще подносит руку к моим зубам.

И я откусываю.

Почему нет? Лучше губки с уксусом. На вкус неплохо.

Гребни плоти, что у нее вместо бровей, подскакивают. Я жую, она хихикает и что-то говорит другим сучкам и они смеются, а когда снова смотрит на меня, закинув голову и хохоча, я понимаю, что в животе стало лучше. Делаю эксперимент: плююсь куском не-знаю-кого ей в глаз.

Чтоб тебя. Хотел в ноздрю.

Она бросается, но Драная Корона останавливает ее командным лаем. Вислосиська что-то бормочет, смеша сучек, и отвешивает шлепка обглоданной рукой, и они сцепляются, и Короне приходится разнимать их лично, и пока все пихаются, царапаются, воют и визжат...

Адово место вдруг озаряется светом.

Тени плотны, камни блестят, да какого хрена? Не заря. Еще нет. Заря в здешней пыли похожа на вермильон. А свет желт, как от лампы, исходит от...

Исходит от...

О мой горячий трах! Преторнио в огне.

Венец пламени на черепе овевает ночь, ослепительно-синий на голых костях, рассылает лучи подсолнечника, и по всей стоянке Черные Ножи оборачиваются и встают и смотрят, и мир затихает, кроме шепота ночного ветра и сердитого шипения пламени. Плоть выгорела на спине, позвоночник выплевывает колонну синего сияния, сливающуюся с венцом, яркую, как дуговая сварка. Яркую как звезда.

Дерьмо, она перегружена.

И она все еще поет...

Похоже, Дал'каннит наконец вошел в нее. Со своим до хренотени ветхим Заветом.

Сучки забыли обо мне. Забыли о себе. Стоят вдоль развалин стены, взирая в тухломозглом одурении на самодеятельное факельное шоу.

Корона пробуждается первой. Что-то ревет в сторону стоянки, где Черные Ножи прекратили есть, трахаться и веселиться и так далее, стоят и тупо глядят, скорчив кабаньи рыла. Корона рычит еще, и парочка самцов хватает ведра и спешит к Преторнио. Щекотка в кишках, похоже, будет предвестником смеха. Им придется несладко.

Самцы резко тормозят у основания живого фонарного столба и плещут воду. Сила взрывается, словно керосиновая бомба. Ударная волна превращает костры в фейерверки горящего навоза, рвет палатки, роняет огриллонов. От самцов остается то же, что оставалось от Селезня Даффи, которому сунули динамит в клюв.

А Преторнио поет.

Снова рев Драной Короны. Самцы ищут луки, четырехфутовые стрелы толщиной с большой палец взлетают в ночи и шмякаются в беззащитную плоть, и это похоже на вялые аплодисменты.

Каждая стрела загорается: новые факелы, питающиеся горячим жиром. И я наконец ухитряюсь рассмеяться.

Смех сотрясает меня. Корежит. Колючей проволокой Неверленда [12] вырывает через жопу куски диафрагмы. Мне все равно.

Смех всегда несет боль.

- Эй... - Дохлая ворона шумела бы сильнее. Если еще не протухла. - Эй. - Никто не оглядывается. - Тупые щелки...

Гаххр. В горле еще хуже, чем в брюхе.

Да срать на всё.

Я ищу складку губы между зубами и кусаю, и густой солено-металлический сироп скользит в глотку, и я не сразу понимаю, что могу утонуть в собственной крови.

- Эй, вы, тупые проклятые коровы...

Вислосиська оборачивается и смотрит рыбьим глазом. Я вдыхаю, набирая силу в легкие. - Скажи главной дерьмоежке, что у вас две минуты. Ну, три. Потом будет кончено.

Оделяющая меня от Драной Короны Носопырка рычит что-то варварское, Вислосиська огрызается, Носопырка поднимает кулак, которым впору глушить бизонов, но Корона снова с нами; рука сжалась и реальность втягивается в ее кулак и я понимаю, что если они снова серьезно сцепятся, она серьезно убьет их, прежде чем они снова станут серьезными.

Они тоже знают. Носопырка затыкается. Вислосиська бурчит, и Корона гавкает на нее. Носопырка отпрыгивает и что-то повторяет, все громче и громче.

Сейчас Драная Корона смотрит на меня. Гиперреальное свечение вокруг кулака тянется к моему лицу, и когда она что-то рычит, я понимаю. - Чего скулишь, крольчонок?

Я поднимаю голову, чтобы она видела блеск зубов. - Я знаю, что она делает. Могу рассказать вам. Самое время.

Она покачивает титьками, идя ко мне, задевает вороньим головным убором. - Нершранник паганнол. Пелшрагикк лагган?

"Зачем тебе говорить? Зачем мне слушать?"

- Потому что я хочу сойти с треклятого креста. - Несколько вздохов, и могу продолжать. - Потому что ты знаешь.

Еще шаг. Остальные сучки бездумно собираются за ее спиной. Желтые глаза никогда не моргают. - Паггалло неззиок. Буршраггик оюмиктрей, пагтаккунни. Юмик.

Короче, говори.

С запада доносится тихий скулеж нарастающей бури, готовой вымести гравий пустошей, но сквозь ее шум я еще слышу шипение и треск синего венца пламени и высокий, тонкий звук голоса Преторнио, еще поющей заклинания, еще взывающей к Богу, пока Его сила сжигает ее груди и пальцы, и щеки, и брови, и крик теряет слова и вонзается сам в себя, становясь обычным треском перегретых газов, и все завершается громом, словно наступил конец света.

Шоковый удар бича настигает нас, и стоянку, и вертикальный город, и пустоши. Костры, факелы и ураганные лампы, каждая чертова свечка вспыхивает огненным пожаром, царапая звездное небо...

И гаснет.

Тьма. Лишь ущербная монета луны, да искры летят ввысь.

И почти тишина, по ослепленные ночью Черные Ножи приходят в себя и проверяют, насколько всё худо.

Фигуры шевелятся в чернильной темноте у кресса: Драная Корона и ее сучки. Одна что-то мурлычет, и парапет отбрасывает мутно-зеленый свет, достаточный, чтобы они не путались в собственных ногах.

Там, на стоянке, от Преторнио остался курящийся уголек на конце факельного кола. Трехфутовая сигара.

Корону малость подпалило, но вскоре она опомнилась и уже раздает приказы, крича вниз, веля зажигать факелы, костры, лечить ожоги.

На западе буря переходит с шепота на стон.

А я так и вишу. И слежу.

Слежу за Драной Короной и Вислосиськой, и Носопыркой, и Вжопековыркой, и Грязношлепкой и прочими, как они озираются и ощупывают себя и хихикают и убеждают себя, что ничуть не испугались. Что глупой липканской сучке-на-палочке не хватило духа умереть как мужчина. Вижу, что они становятся еще наглее, ведь страх пришел, да прошел.

Драная Корона отдает команды, поводя рукой реальности, расхаживая по парапету, строя из себя киношного Наполеона-под-победным-стягом, и даже не глядит на меня.

Я лишь слежу. Не произнося ни слова.

Потому что, знаете, всё придумал наспех. Насчет Преторнио. Сказал, чтобы сойти с креста и впиться зубами в горло Короне. Вот так. Но не так просто.

Вот кое-что интересное насчет монастырского образования...

Оно говорит, что есть время для урока истории. Короткого.

Монастыри были основаны Джанто из Тирнелла в конце так называемой Деомахии - войны Богов. Когда боги собираются воевать, дело дрянь - Армагеддон-буги-вуги и Рагнарок-н-ролл. Дерьмо. Война не кончается, пока не умерли все. Вот что придумал брат Джанто Железной Руки, Джерет: он решил сделать войну столь же уродливой для богов, сколь для их несчастных поклонников. Что сделало Деомахию относительно короткой и кровавой. Кровавой для всех. Хотя Джерет не пережил войну, перед смертью он заслужил репутацию надирателя божественных задниц.

Его величают Богоубийцей.

Деомахия стала причиной, по коей наш Основатель Джанто Железная Рука провозгласил, что величайшей угрозой выживанию человечества в Доме станет наша несчастная тенденция умерщвлять людей за поклонение ложным богам, за территории и ради денег, да просто потому, что развлечения острее не найти. В-общем, "знай меру? Да какого хера!"

А также несчастная тенденция богов пользоваться нашей несчастной тенденцией, играясь силами просто потому, что они это могут.

Итак, Монастырям выпало следить за богами и богопоклонниками; служение Эзотерии предполагает, что нам нужно омыть руки кровью, когда некоторые религии начинают дичать.

Нам приходится знать богов. Всех. Их религии также - хотя они не всегда имеют с заветами богов сколь-нибудь тесную связь. Да ладно. Нам разрешено вступать в культы разных божеств и даже подниматься до священнических степеней. Так что Монастыри знают много эзотерического говна, простите за выражение, обо всех важных религиях. В том числе сектах и толках Дал'каннита, бога Войн.

Вот почему я даже сейчас смеюсь.

Говоря, что знаю замысел Преторнио, я соврал, но... знаете, это зверски смешная штука. Я также говорил правду. Дайте лишь вспомнить получше.

Похоже, умирание на кресте чуть повредило способность к концентрации.

А может, потому что я напрасно решил, что она молится Дал'канниту.

Они должны были умереть или быть уничтожены примерно двести лет назад. Вот причина. Трехв'Дхаллейг Зранапал, если могу верить памяти, вроде так это звучит. Безмолвная чистота. Вынужденные заложницы-жертвы Чи'ианнон ее сыну/мужу/господину Дал'канниту, так говорит сказание. В реальности они были Доморожденными Жаннами д'Арк, они стягивали титьки и привязывали фальшивые гульфики и становились пред миром как полноценные жрецы битв. Зачастую они были наиболее могущественными священниками-каннитами, пока их природа не бывала раскрыта. И пока хранили девственность.

Отдать девственность - отдать силу. Но отдать - одно дело. Изнасилование - другое.

Великая Мать пантеона Липке правит мертвыми и нерожденными - ведь это одно и тоже, видите? - и в архивах Монастырей есть запись, ужасная запись об инциденте в западных марках Пакули, лет триста тому назад, в Долине Мертвых, когда одна безмолвно-чистая воззвала к Чи'ианнон вместо Дал'каннита, умирая от жестокого осквернения. Хотите знать, почему долина зовется Долиной Мертвых?

Погодите...

Слышали?

Тот низко ревущий ураганный ветер, что летит с запада? Знаю, вы слышите. Вы пользуетесь моими ушами. Слышите, как ветры воют, становясь все буйнее? Вопрос в том, скоро ли буря привлечет внимание Драной Короны и ее сучек?

Скоро ли они заметят, что вокруг чувствуется лишь умеренный бриз? Да и тот с востока. А потом быстро ли хоть одна сообразит, что к западу от походного лагеря расположены...

Погребальные платформы.

Ветры, которые вы слышите моими ушами... спорим, вы уже догадались. Это не ветры. Это вой безмозглого неутолимого голода.

Голоса мертвых.

Да, с запада грядет буря, но не природная.

>>ускоренная перемотка>>

- ... ноги, пока их не воткнули в уши. Пользуйтесь шансом. - Нужен голос сирен гражданской обороны, чтобы перебить вопли и крики со стоянки, ставшей хоррор-шоу; но я совершенно уверен, что Корона уловит мои слова и их смысл.

Я смеюсь вниз, в ее желтые глаза. - Тут будет уютнее. - Мой наставник в дисциплине Приложения Легенд - брат Клемент из Гартан-Холда - помню, разглагольствовал о Долине Мертвых: "Вот как мелкие события преувеличиваются до баснословных размеров всего за несколько лет. Очевидно, что ни один индивид, сколь бы совершенно ни был он настроен, не сможет проводить силу, достаточную для..." Абамама-бабама-гагама. Дерьмо собачье. Помпезный старый хрен.

Вот бы он оказался в нашем лагере этой ночью.

Последние из главных ведьм заняли последний периметр обороны, толстая стена выкаченных глаз, раздутых ноздрей, сжатых зубов и решимости-стоять-до-конца, а вокруг воющий хаос стоянки и ограды, где они держали детишек и подростков. Последняя линия обороны из последних сил. Внизу Черные Ножи бросили стрелы и копья ради топоров и прочей тяжелой рубящей дряни, чтобы отчаянно отбиваться от воющих многолапых теней - одни зубы, когти и голод.

Думаю, самцы могут выиграть, у них отличные шансы сдержать и отогнать трупы. Хотя судить трудно.

Чертовский позор, что слишком многие были разрезаны надвое моим жезлом, у других хребты сокрушены палицей Марады, а поджилки порезаны копьями носильщиков Преторнио. Оставь мы трупы в лучшем состоянии, сцена вышла бы чертовски интереснее. Но, знаете ли...

Все не так плохо.

От подножия креста Корона показывает серые от старости бивни и посылает волну угрожающей сно-Реальности к моей голове.

- Думаешь, хуже некуда. Я покажу, что бывает еще хуже.

Я показываю зубы. Наверное, они тоже совсем серые. - Ага, ты флиртуешь.

Она рычит и сжимает шары Реальности...

- и дни умирания на дыбе креста прокручиваются в голове арлекиновой пляской, белое сияние полдня и черный лед полуночи, пока мертвые хладные деревяшки - еще как-то привинченные к плечам и тазу руки и ноги - начинают дергаться и шевелиться -

Чешите яйца, друзья. Мои ноги и руки...

Она вернула их.

Связки сухожилий колючей проволокой ползут над залитыми кислотой суставами. Мышечные волокна выпадают, словно волосы, из дыр от штырей -

- я снова ощущаю эти штыри -

- железо по голым костям скрипит цветами полуночных воплей, мои руки - лодыжки -

Гааа.

Гааааа!

Проклятый центр боли... снова и опять... лучше... не замечать, ха?

Хахаха -

Ух, ух

- спазмы и судороги и поток слез в крови с губ -

- скаж... секрет...

Секрет...

Гаааа!

Секрет великого Актерства.

Ха.

Ха-ха... мать твою ха...

Вот вам секрет Актерства - дать зрителям то, чего они ждут.

И я наконец выпускаю всё: вой и слезы и прочий кал, да, она уже слышала мой плач и стоны и бормотания, но теперь, наконец, я собрал всё воедино.

Всё ради просьбы о жалости.

Все стенания - закончи это гадство, я больше не могу просто останови... Все жалкое печальное дерьмо, что я таил и проглатывал с того момента, как увидел первого самца на пустоши.

Я сдаюсь. И выдаю всё разом.

- Говорю тебе клянусь что скажу всё - это Котел Чи'ианнон, верно? Я знаю о нем! Знаю! Прошу - спусти меня - просто прекрати...

Сейчас я затихаю: сломленный шепот.

Сломленный, как я сам.

-... просто спусти меня. Я расскажу всё... умоляю...

И, поскольку она держит в деснице кусочек Реальности, она знает, что моя боль реальна. Моя слабость реальна.

Знает: я говорю правду.

Идет к колесам, контролирующим наклон моей дыбы, крутит, пока крест не становится деревянным ложем. Презрительная ухмылка кривит губы над клыками. Она режет веревки острым боевым когтем. Склоняется к лицу, той же левой рукой выдирает штырь из правого запястья. Дерево скрипит, отпуская его, рука тянется вверх и плечо рычит так громко, что вселенная сереет.

Иииии...

Когда мир воскресает, я уже не на кресте.

Под спиной...

... холодный ночной камень...

О боже...

Боже, боже, получилось. Я снят с затраханного креста.

Я сделал.

Спасибо тебе. Спасибо.

Ночь собирает силу в моих ушах: рев и вопли. Вонь горящего дерьма и волос и гнилого мяса.

Давление гнетет грудь, превращая всхлипы в одышливый хрип, а затем в сдавленный свист. Открываю глаза. Это нога Драной Короны.

Длинная, что мое предплечье. Шириной с мою ладонь. Ногти заострены крючками, способными разорвать мне грудь. Глаза дымятся желтизной, звезды окружили голову. Реальность пульсирует вокруг правой руки. - Говори же, крольчонок. Говори про этот Котел Чи'ианнон. Рассказывай, как его остановить.

Дерьмо.

Гахх. Она оставила...

Клятые штыри в запястьях.

И - ахххр, драть меня и драть, лодыжки сцеплены еще одним штырем, ахх, дрянь...

Надо было догадаться... слишком легко она меня отпустила...

- Говори, крольчонок.

И я встречаюсь с ней глазами и говорю обещанную правду: - Его не остановить.

И сразу же огромная стопа налегла на горло - такая широкая, что разом раздавит сукину сыну шею...

- Повтори, крольчонок. Скажи в последний раз.

Если она не раздавит гортань, скажу, что люблю ее.

Слабыми дрожащими руками я хватаюсь за ее лодыжку, сразу же опускаю руки и надеваю на лицо маску отчаяния.

Руки работают. До плеч. Может, и ноги, если вытерплю боль.

Это сделала она. И с креста сняла.

Люблю ее сильно, очень сильно.

Мне не нужна Дисциплина Контроля. Пение в ушах преображает ночь в страну сияющих чудес, глушит крики и рев, обращая в далекую мелодию крови.

Дорогая... они играют нашу песню...

Собственный локоть чуть не заткнул мне рот, но я выдавливаю плачущие жалобы, сражаясь с громадной когтистой лапой. - Ты не... не остановить заклинание... готово... все что можешь... порубить в куски и сжечь...

Она склоняется, не снимая тяжелой ноги с шеи. Позвонки трещат и скрипят, связки растянуты. Слюна каплет на лицо. Воняет гнилью. - Я слишком нежна с тобой, крольчонок.

Сдвигаю левую руку на три дюйма. Ее глаза не мигают. Она не заметила движения. Ребро кисти сейчас оказалось напротив правого запястья с штырем.

О мой бог, как я люблю эту суку.

У меня есть идея. Нечто особенное.

Я так ее люблю, что сейчас поимею.

Любимым способом кроль...

Правая рука взлетает во весь мах, от груди - сил в ней очень мало, но я помогаю левой... Штырь, что в правом запястье, вонзается ей под колено.

Скрипит по кости, не могу сказать, моя это кость или ее - я накачался адреналином по самые яйца и не чувствую боли.

Она визжит, словно я схватил ее за соски и сказал "хуррк!"

... а я прикладываю и левую, этот штырь проникает в коленную чашечку, нога поднимается и железо ходит под сухожилием, застревая, так что я уже сижу, а ее нога опускается между двух моих, скованных. Потрепанная нервная система поддается, вокруг все сереет и расплывается...

Но между нами есть одно фундаментальное отличие. На улицах, на ринге, в Приключениях - я много раз почти терял сознание, не знал, что с ногами - рана, кровотечение, я одной рукой зажимал живот, а второй прикрывал голову...

Короче, есть опыт.

А Драная Корона, кто она? Не Марада, не Преторнио. Даже не Тизарра. Если не спеша разобрать орешки, Корона - просто сучка с дурной привычкой играться заемной силой.

Вот почему, когда мир частично приходит в фокус, она еще орет, словно макака-ревун с порубленной башкой, и пытается стряхнуть мои ноги.

Но затем вспоминает, что тяжелее на сотню фунтов, а бритвенно-острые боевые когти висят как раз надо мной.

Я могу лишь поднять левую руку, когда ее правая опускается, и в невероятно малую долю секунды я замечаю соотношение ее кулака и моего предплечья, образ расцветает и я меняю угол без участия рассудка.

Кулак падает. Боевой коготь вонзается в трапециевидную мышцу и скребет по ключице, но не заходит глубоко, потому что я заслонился ладонью, и торчащий штырь походит на упертую в землю рогатину, которой останавливают лошадей.

А всадником тут служит кулак Короны.

Острие входит ей между пальцев, она снова визжит и отшатывается, визжит...

Только тут оба мы вспоминаем, что кулак, которым она меня потчует, кулак, который я пронзил...

Тот самый, что держит шар Реальности...

БЕЛАЯ ПУСТОТА

Мир снова темнеет, возвращаясь к существованию...

Мы все еще скреплены - моя рука к ее колену -

Но вторая рука свободна. У нее нет кулака. Лишь культя, сожженная до кости.

Трясу ладонью, раскаленный добела остаток штыря выпадает из обугленной плоти, по ее лицу гуляет слабый красный отсвет и я догадываюсь, что это пылают мои волосы и мне плевать, совсем всё равно.

Штырь воткнулся в почву рядом с моим черепом.

Мы соединены Нездешней Силой.

Она смотрит вниз, и в желтых глазах я вижу величайший дар.

Ее страх.

Ибо теперь мы Знаем друг дружку. Но тот обалдуй с кровоточащим сердцем, что сказал "Понять значит простить", явно жил не в моем гребаном районе.

Я ухмыляюсь ей. - Скайкак Нерутч-хайтан...

Катаю ее имя во рту.

- Скайкак Нерутч-хайтан... - Левая рука в спазме, нервный шок от сквозного ожога; я делаю вид, что это знак ей. - Думаю, этот танец за мной.

Она неловко машет рукой и обрубком руки, пытаясь отскочить, и я удерживаю ее скованными ногами, и цепляюсь за колени, и хватаюсь выше, так что встаю, рука достает ей до шеи. Мой вес не дает ей упасть назад, и мы шатаемся вместе.

Позади нее стена, а дальше лишь кольца черного кизячного дыма поднимаются в небо.

Кажется, это мой звездный час.

Наконец - то.

Прощайте, мудаки. Прощайте, вы, мешки с говном, вы, смотрящие на меня, сжав руками член или потирая щелку.

Надеюсь, неплохо провели время. Поцелуйте меня в зад.

Стена ударяет ей под колени, скованные лодыжки посылают в голову рычащее белое пламя, а стена не так высока, чтобы нас удержать, и я туже сжимаю ей шею и любовно шепчу в рваное ухо...

- Когда очнешься в Аду, ты, гнойная дыра в крысиной жопе, я уже буду тебя ждать. Чтобы убить еще раз.

... и двигаю руку с штырем ей в глаз.

Ее рефлексы на уровне: отдергивает голову от острия...

- так что штырь -

- я ведь даже не целился именно в глаз, знаете ли, какая разница, все равно скоро всё закончится -

- попадает в скулу, над челюстью. У человека там расположен особо чувствительный нерв, часть тройничного -

- вызывая трансцендентально приятственный трубный визг, спина выгибается крутой аркой -

Похоже, у огриллонов тоже есть такое нервное плетение. Мы падаем за стену.

Движением, скорее похожим на судорогу, я расцепляю лодыжки и мы начинаем медленный полет во тьму.

Почему нет? Как говорил в Гартан-Холде наш основной наставник по Единоборствам...

Болит сейчас. Пройдет потом.

Гааа -

- хотел бы услышать, как сосун скажет это снова с пятидесятипенсовым гвоздем в затраханном ахилловом сухожилии...

Но я дергаю ногами и обнимаю ее тушу, мы летим, и я чертовски уверен, что приземление...

БАМ!

Падаем дергаемся царапаемся...

БАМ БУМ БОМ АЙ ВАЙ

звезды в пыли

дыши

- уупс -

дыши, треклятый, дыши...

- уупс -

Звезды

хряк бряк

и за окном огромен звездный свод

пыльный песок оседает вокруг

на меня

в глаза и нос и

трахайте меня до крови я еще

жив

один маленький изъян

хряк бряк

изъян... во всем сучьем плане...

вертикальный город не столь уж вертикален.

Скорее это неровный склон.

Я в одном из домов... стены высоки... крыши нет уже тысячу лет...

С усилием, которое бы привело бы Сизифа на вершину затраханного холма, я поворачиваю голову.

Город сверху бросает достаточно света - горит стоянка - что я могу видеть тело Драной Короны в развалинах, всего в десяти футах.

Она выглядит хуже, чем чувствую себя я.

То есть: мертва.

Думаю, можно даже плохо работающими руками подобрать кусок камня и проверить.

Так и будет.

Только...

Только надо передохнуть...

Да.

Как-нибудь на неделе.

Ладно, в жопу дыхание. Я пойду... пойду...

Как только открою глаза.

Ведь я не могу избавиться от гало - вроде ауры при мигрени, призматические лучи звездного света кристаллизуются на битом камне, ползут по окровавленному лицу Драной Короны, мерцают на руках и ногах...

Это не глаза. Это проклятая вселенная меняет фокус...

Ничего такого.

Ничего такого не происходит.

Но отрицание не удержит звезды на небе.

Отрицание не остановит вращение стен...

дрыг

И над открытыми глазами висит потолок из акустической плитки, неширокая труба...

... под спиной вместо камней платформа Портала Уинстона...

... вместо тысячелетних выкрошенных стен заброшенного города - белые латексные перчатки и хирургические маски и синие антимикробные костюмы фельдшеров Студии...

... кладущих меня на каталку в закручивающем кости урагане: ставь скорее - ампулу эпи - без наркоза, без наркоза, только стероиды - и влекущих меня по коридору из незапоминающейся стерильной плитки, и лишь у одного парня настоящее лицо, и я тянусь к нему и хватаю за руку.

- Я... это реально... Мне снился крест... не знаю сколько раз... или вы затащили меня в сон...

Парень с лицом - за тридцать, бледный и вяловатый, бесцветные глаза и слишком полные губы, почти уже лысый - едва поспевает за фельдшерами неотложки, смотрит на штырь в кровоточащем запястье с ужасом и отвращением и восхищением, словно у него рвота и стояк одновременно. - О, о нет, сотрудник Майклсон, - говорит он, - ох, это все полностью реально. Полностью.

- Я дома? - Новые слезы находят старые запекшиеся дорожки на щеках, они обжигающе горячи. - Вы вытащили меня, вытащили домой...

- Я был в контакте с, э, вашим патроном, то есть бизнесменом Вило, - говорит он, прыгая около каталки, уже запыхавшись. - Он подписал экстренный перенос, и он, ммм, уполномочил меня, э, пересмотреть ваш контракт - когда вы поправитесь, конечно...

- Мне все равно, - отвечаю я. - Все равно. Просто... спасибо, вот и все... спасибо. О боже. О, благодарю вас, бога ради. Я даже не знаю имени...

- О, я... Я. - Он сдается и встает, машет мне вслед.

- Коллберг, - кричит он. - Сотрудник, я администратор Коллберг. Подлатайтесь, и у нас будет что обсудить. Большая сделка...

Он машет снова. - Большая сделка.

Пратт и Красный Рог

Отель "Пратт и Красный Рог" был небольшой, но отлично организованной гостиницей в три этажа, чуть больше двадцати номеров. Он занимал красивое местечко вблизи пристаней, не так далеко от таможни. Я заплатил рикше и прошел через фойе, оставляя на полу капли.

Табличка на трех языках у крошечной стойки советовала звонить в колокольчик, что я и сделал. Запах табака и мяса, изрядный шум - пьяные песни под аккомпанемент немелодичной металлической перкуссии - лились из-за двери, не полностью закрывавшей арочный проем; у двери стояла другая табличка с извинениями на тех же языках, что зал отдан для частного собрания. Мой вздох скорее походил на рычание. Я позвонил громче.

Я был не в настроении. Ни для чего.

Не знаю, какой именно реакции ожидал я от т'Пассе. Пекло, явно не блеска суровых глаз и короткого кивка. - Я уже гадала, как все обернется.

Я даже не стал ссориться. Сперва. Она ведь лежала без сознания в инфирмарии монастырского посольства, когда я вонзил Косалл в камень в верхней части Старого Города, и пламя Ма'элКота прошло по моим рукам, чтобы навеки разрушить проклятый клинок. Но, когда я напомнил Величайшему в Мире Живому Эксперту По Мне о сей детали, они лишь пожала плечами. - Разрушить? Подозреваю, этому не бывать, пока ты жив.

От нее у меня живот болит. - Тебе лучше объяснить.

- Он столь тесно связан с твоей легендой, что вы неразделимы. Подумай: этот клинок убил тебя, Кейна, в день Успения, и тем расчистил поле для твоего воскрешения.

- Разве что я был не вполне мертв.

Она снова пожала плечами. - Семь лет в том, что наши гостеприимные хозяева называют Истинным Адом? Спорь о семантике, если хочешь. Также это оружие убило богиню Пеллес Рил...

- Разве что она тоже не совсем умерла.

- Мы говорим о легенде. О том, что знают. Все знают, что ты тем же клинком вернул ее из мест дальше Ада, и в День Истинного Успения ты - опять мечом - освободил властительного Ма'элКота, сделав его Хозяином Дома. Косалл и ты - практически одно. Даже название - я тут провела исследования...

- Разумеется.

- Хочешь услышать?

- Даже если нет, какая разница?

- Косалл, - сказала она с несколько злорадной улыбкой, - оказывается испорченным произношением липканского К'хотсанджанелл, что означает Лезвие Которое Рассекает Всё. Весьма прямодушно.

Не постыжусь сказать, что вздрогнул. - Делианн... Делианн называл меня так...

- Знаю. - Злорадство спряталось за хитрым лукавством. - Я там была.

- Но... это же просто имя... это просто сказки...

- Ты, - ответила она сурово, - бьешься на крючке. Будешь один из всех людей твердить, что имена лишены смысла? Что бывают "просто сказки"?

Во мне еще оставалось довольно сил. - Утверждаешь, что сказка сильнее того, что было на самом деле?

- Разве "на самом деле" не зависит от рассказчика? - Она ухмыльнулась. - И, разъясняя,"что именно происходило", разве ты просто не заменяешь их рассказ на свой?

- В жопу. - Я снова обозлился. - Ни одна история не отменит свершившегося. Ни одна сказка не превратит драный комок железа в Старом Городе обратно в магический меч, не забросит его на пятьсот лет в прошлое...

- Если только, - сказала она очень серьезно и даже мрачно, - ее не рассказывает бог.

Я не отвечал. Она ткнула мне в грудь треклятой тростью. - Ты знаешь, что это правда. Что реальность творится в разуме. Вот отчего бурлишь и кипишь.

- Вот за это говно Джерет и Джанто начали убивать богов.

Она кивнула. - Пользуясь, если твоя интуиция корректна, мечом, которым в их будущем уже убивали богов. Трех.

- Трех..?

- Пеллес Рил, Ма'элКота и...

Я прервал ее натужным: - Ну что за срань!

- И все же... - Она встала и, хромая, подошла к груде книг на полу. - Уверен, что это был Косалл? Может, это черное рун-лезвие?

- Чего?

- То, что ты нашел в пещере... - Она открыла толстый том и начала листать. - Это было в твоем отчете... Я пометила, посмотрим...

- О чем ты, какого хрена?

Она подняла глаза над книгой. - То, чем ты отворил путь реке.

Я непонимающе потряс головой. - Это был секущий жезл.

- Нет. Вот оно: длина полторы ладони, полированное иссиня-черное, усеянное серебряными рунами...

- Говорю тебе, я воспользовался секущим жезлом. Только потому и выжил - с любым типом материального оружия отдача убила бы меня...

- Явно нет.

- Дай сам погляжу...

- Оригинал доклада хранится в Гартан-Холде, конечно же. Но я читала, а память моя, смею сказать, безупречна. Ты нашел лезвие в палате со Слезой Панчаселла...

- Хреновая у тебя память.

Она склонила голову к плечу. - Хотя тут забавное совпадение - черное лезвие с серебряными рунами, а Косалл был серебряным клинком, и разве руны на нем не были темными...

- Ты прекратишь?

Но разумеется, она не могла, и чем громче я спорил, тем больше терял уверенность и уже не мог припомнить, пользовался ли секущим жезлом или нашел подобие затраханного Косалла, только цветом наоборот, и в голове гудело, будто там поселился кто-то живой и проделывал путь наружу при помощи десятифунтового молота и железнодорожного костыля... Так что я просто сбежал.

И теперь стоял в фойе отеля, весь в мокром плаще и дурном настроении, и колотил по колокольчику так, будто это была шишка на трахнутой голове т'Пассе.

Миг спустя тощий, бледный усталый человек с жалкими клочками волос на лысине выскользнул ко мне. Вздохнул. Обтер руки о коричневый фартук и вынул тряпку, которой утер пот с лица. Двинулся ко мне, качая головой. Акцент был анханским. - Хотелось бы радостно приветствовать вас, дружище, но боюсь, этой ночью мы забиты под...

- Почему все здесь набиваются ко мне в друзья?

Бледный тощий человечек замолчал, моргая. - Ну, я... я ничего особенно не имел, иомен...

- Забудем. И я не иомен, я фримен. Доминик Шейд. Кто-то уже доставил мой сундук.

Лицо прояснилось. - О, фримен Шейд! Добро пожаловать! Я Лессер Пратт. Всегда приятно встретить соотечественника. О, как хорошо. Я уже начал опасаться. Приказ Лорда Тарканена - и ваш сундук - прибыли как раз вовремя, и вам достался последний номер - наверху, и надеюсь, вы не...

- Лишь бы был сухим. - Я кивнул в сторону шумной столовой. - Похоже, вы заняты вечеринкой. Нельзя ли принести тарелку чего-нибудь горячего в номер?

- О, нет, нет. Вовсе нет. Фримен Шейд, вам будут рады на вечеринке...

- Мне?

Пратт кивнул так, что чуть не оторвалась голова. - О, да, вполне - и не только потому, что вы гость Лорда Тарканена. Они, ах... обычаи Бранного Поля... они, э... ну, я сам анханец, знаете, из Нового Коленца, всего три дня вниз по реке...

- Ага, был там. Не надо лизать мне задницу, ладно? Только сухую одежду и горячую еду.

- Я, ах...- Улыбка Пратта погасла. Он потер глаза. - Простите. Сила привычки.

- Забудем. Знаю, что значит тяжко работать.

- Но вас действительно позвали на вечеринку...

- Может, позже. Мне скоро уходить.

- В такую ночь? Ваши дела не позволяют подождать рассвета?

- Разве вы не знаете, что типы вроде Тиркилда бдят даже ночами?

- Рыцаря Аэдхарра? - Пратт кивнул в сторону дыма, сочившегося из щелей двери. - Он там.

- Дурите меня.

- Если бы мог. - Он вздохнул. - Мой старший стал хриллианцем - стражник в этом самом приходе, еще надеется на Рыцарство. А сегодня был убит один из "пальцев" его "кулака". Брехью его звали.

- Ага... - Пустой желудок свело узлом, фантомная боль заставила руку схватиться за бок. - Я тоже там был.

- Знаю. - Пратт жестами звал меня к двери. - Потому вас и пригласили.

Я выпучил глаза.

Пратт развел руками. - Я же говорю: на Бранном Поле обычаи... необычные.

Я подошел и заглянул в дверь.

Вечеринка шла уже долго.

Столы и стулья были сдвинуты к стенам и двери, так что середина казалась чем-то вроде танцплощадки или ринга для занятий джиу-джитсу. На столах высились горы мяса и хлеба, головы сыра, повсюду стояли стальные кубки, кружки и стаканы, еще больше лежало опустошенными на стульях или под ногами танцующих.

- Не похоже, что они в трауре.

Пратт стоял у плеча, глядя на зал. - Это празднество. День победы.

- Да ладно?

Отельер пожал плечами: - Брехью убит в бою, исполняя законный приказ командира. Пал с честью и причислен к Людям Хрила. С их точки зрения, бывает ли победа более достойная?

Я склонил голову набок. - Выжить в бою?

Пратт хихикнул. - Вот почему анханцы никогда тут не приживаются. Ну, как я вижу, вы сделали лишь то, что Хрил написал для вашей роли, если понимаете, о чем я. Они будут вам рады.

- Не готов спорить.

Обычаи обычаями, но смех был слишком громким и резким, пение слишком грубым, а глаза над множеством улыбок казались слишком стеклянными. Похоже, последнее время им приходилось праздновать слишком много побед такого сорта. Я смотрел из двери, пока взгляд на притянулся к тому, кто хохотал громче и пел дурнее всех.

Сквозь дым я едва смог различить бочкообразную тушу Тиркилда, рыцаря Аэдхарра, сидевшего на стуле, что был водружен поверх стола, насмешкой на трон. Он снова был без доспеха, лишь в шерстяной куртке и свитере, овчинных бриджах и сапожках джеледийской работы. В одной руке был кубок размером с ведро, вполне годный и как шлем; вторую занимала хихикающая девица, ерзавшая на его коленях всей своей двадцатилетней попкой. Единственная женщина, единственная без знаков различия и солдатских мундиров; на ней было слишком-короткое-чтобы-стать-приличным набивное платье, поддернутое выше аппетитных коленок, и фартук чуть длиннее, туго обтягивавший аппетитный торс.

- Хорошенькая официантка. Джеледийка? - бросил я Пратту. - Но лучше бы она не заигрывала с Тиркилдом.

- Как будто есть выбор, - сказал он кисло. - Это моя жена.

- Реально? И у вас ребенок такой взрослый, что... о, ладно. Женились на служанке, ха? - Я глянул за плечо. - Не удивляюсь, что такой уставший.

Отельер вздохнул. - Долгая история.

- Они всегда такие, чувак.

Пратт коротко фыркнул. - Теперь это вы навязываетесь в друзья.

Я хохотнул. - Точно. Слушай, мне нужно поговорить с Тиркилдом, но не хочу влезать на вечеринку. Есть такое место, где мы сможем посидеть и спокойно выпить?

- Ну... - Пратт нахмурился. - Есть отделение гриллов, я закрыл его на ночь...

- Гриллов? Обслуживаете огриллонов? - Я подмигнул. - А это законно?

Усталое лицо покраснело. - Я могу жить на Бранном Поле, но я еще анханец - еще не оскотинился, чтобы...

- Тише. Просто вопрос.

- Я... ах. Простите. - Он провел рукой по лицу, пригладил потной ладонью редеющие волосы. - Длинная ночь. Простите. Да, законно. Мы получаем хорошую прибыль от годных, особенно в середине дня. Просто приходится разделять залы. - Он махнул рукой в сторону двери под лестницей. - Поставим для вас столик на стороне гриллов. Никто не удивится.

- Если там не шумно.

- О, гарантирую. Момент, сейчас мы...

- Не вопрос. Но мне нужно переодеться и согреться. Принеси тарелку с чем-нибудь горячим, а? Не важно какое, но мясо и много. В накладе не останешься.

- Даже не думайте. Точно. Это не проблема.

- Ты чертовский враль.

- В нашем деле истина умеет изгибаться, - сказал Пратт небрежно. - О, да - не будет проблемой, если вас обслужит огриллон?

- Почему бы? - Я едва заметно улыбнулся. - Разве мы не анханцы?

Меня попотчевали половиной жареного утенка под темным вишневым соусом с каштанами и в круге утиной колбасы, и печеными яблоками с острой начинкой из тушеной свинины. Прислуживавший огриллон оказался шеф-поваром и распорядителем - громадина-годный с выпирающим трясучим животом. Кравмик Красный Рог, Лаззевгет.

Младший партнер.

Похоже, Пратт серьезно воспринимал принципы Анханы.

- Хороший для человека, лучше не бывает, - гордо провозгласил Кравмик голосом, заставившим дрожать столешницу, и поставил около тарелки стальной кубок с водой и кувшин охлажденного домашнего напитка. - А про питье уж не говорю, хрк!

- Мм. Ммм! - Я был слишком занят пережевыванием, чтобы ответить вежливо. Был какой-то особый смак в прозрачном слое жирка под обжаренной кожицей утиной грудки, от которого сердце наполнилось неожиданным, поразительным томлением по чему-то... чему-то такому, что я... и в пиве тоже... что-то темное, на нос - горелый шоколад, но на языке превращается в сухое и тающее...

Боги, как было хорошо. В глазах защипало. Да что там за привкус..?

Кравмик оказался вполне способен беседовать за обе стороны сразу. Не успел я прикончить утенка, как уже узнал волнующую историю "Пратта и Красного Рога", мне кратко, но выразительно обрисовали характеры выдающихся представителей персонала, описали господ, здесь гостивших, и светил мысли, здесь обедавших. И разумеется, поведали о длящемся романе-у-кухонной-раковины, о любви Лессера Пратта к юной дикарке-джеледийке, что совсем отбилась от рук, едва закончив кормить близняшек и обзаведясь в процессе завидными титьками, уж не упоминая о неприличном внимании, которое ей оказывает Пратт-младший, у самого уже невеста, знаете ли, и сынишка скоро будет...

Наконец я кончил жевать и усмирил фонтан воздетой рукой и задумчивым: - Ты говоришь на вестерлинге лучше любого огриллона, что я встречал.

Кравмик развел руки, каждая ладонь размером с поднос. - Хочешь идти вперед, умей толково толковать. Так Пратт мне говорит. Работает со мной. Помогает стать презентабельным. Пратт сказал, скоро мой вестерлинг будет как его. И не хуже вашего.

- Ха. В Анхане гриллы специально говорят коряво. И этим гордятся.

Кравмик кивнул. - Пратт тоже рассказывал. Говорит, они все воры. Лучшее что могут найти, место вышибалы. И мрут молодыми. А я, у меня есть чем жить. - Он указал ручищей в сторону кухни. - Да, я годный, но у меня есть команда. Годные, люди - все. Знаете, щенки - не самое главное на свете. Быть живым уже здорово. Многого стоит.

- Ага. - Я смотрел в тарелку. - Есть у меня друг, хотелось бы убедить в этом его.

- Эй, вы не едите - все путем? Кушанье остыло?

- Нет... нет, все славно. Аппетит пропал. - Я отодвинул тарелку, взял кубок, опустил. Отодвинул и кувшин с холодным пивом. - Есть что выпить? Именно выпить?

- Немного ледяного вина, знаете - зимой отсекают лед, и остается...

Я скорчил рожу. - Настоящего пойла.

Кравмик горестно покачал головой: - Нельзя делать крепкое. Никому нельзя. Бренди под запретом. А на ввоз пошлины совсем непомерные.

- Дерьмо. Всё, начинаю революцию. - Я махнул рукой. - Ладно. Еще пива. И скажи Пратту, пусть скажет Тиркилду, что я готов.

- Рыцарю Аэдхарру? - Удивление в смеси с подозрением мелькнуло на широкой физиономии. - А он к вам при чем? Зачем ему знать, что вы тут?

- Нужно, поверь. Такого же пива, э?

Профессионализм Кравмика быстро взял верх над скептицизмом, он лишь склонил голову и утащил остатки еды. Пиво подоспело чуть раньше Тиркилда.

Рыцарь-джеледиец огибал в полутьме пустые столики медленными, достойными зигзагами шлюпки под началом опытного загребного; могучий кулак все еще стискивал ручку фляги величиной с ведро. Подошел к столу и начал моргать, глядя на пятна грязи на скатерти.

- Вы, - произнес он с завидной разборчивостью, - Здесь не. На пирушку пришли.

- Верно уловили. Садитесь, пока не упали.

- Пусть я задолжал. Вам, господин Монастырный эзотеридрищинский жопассасин. За вашу гребаную учтипростивость. Но лучше постою, уж не извольте облажаться. - Тиркилд снова моргнул. - Что вы тут забыли?

- Мне выделил номер душка Маркхем. Никакого, чтоб нас, совпадения. Просто чувство юмора такое у сукиного сына.

- Что свободно подтверждаю. Каталогом всех грехов несчетных. Смертных, простительных и просто приятных. - Он качнулся и широко повел рукой с флягой, ухитрившись не пролить и капли. - Хулите меня, но мы были с лордом Тарканеном друзьями и еще будем. После суда. Хрилова Правосудия.

Он рыгнул, сотрясая стекла. Похоже, колени подкосились, ибо он осторожно поставил флягу и сел на гостеприимный стул. - Номер, говорите? Похоже, смогу проверить вашу монастырную благочестивость. Койки тут жутко скрипят, как и полы...

- Я думал, вас призвала к себе вдова. Ну, вдова Брехью...

- И с какого это вы посмели крутить яйца Рыцарю из дома Аэдхарр насчет обязательств...

- Ага, ага, лужица собачьей мочи, козопас и праща, уже говорили. - Я прищурился. Для хриллианца обязательства, налагаемые должностью, абсолютны, но возможны некие нюансы, при наличии которых никто не посмеет укорить его за неспособность исполнить долг по причине слишком восторженного поминания славно погибшего соратника... - Ладно, бог вас раздери. Что во фляге?

Тиркилд моргал. - Прошу прощенья?

Я подался вперед. - Ни в Аду, ни в целом Доме вы бы не налили зенки одним жалким пивом. Хочу знать, что вы пьете. И хочу того же себе.

На лице Тиркилда показалась лукавая ухмылка пьяного, который думает, что уже протрезвел; он так подался назад, что чуть не упал. - В-первых, вы подняли запретную тему. В-вторых, тут всё дело в импорте. В-третьих, мешаете бедному жаждущему рыцарю добраться до заслуженного оппьяняющего. Хошь-не-хошь, вопрос о содержимом фляги встает пред нами...

У меня опять начала болеть голова. - Все джеледийцы говорят навроде вас, или вы специально злите народ?

Тиркилд поднял флягу и сделал глоток столь долгий и глубокий, что край стального ободка прикрыл то, что могло быть неспешным подмигиванием. - Неужели в сей грозный час это стало вопросом великой важности?

- А давно ли джеледийская знать потянулась в хриллианцы? Насколько я слышал, благородные дома Джеледа видели в Липке оккупанта, пока Анхана не оторвала вас от них в Равнинных войнах, тысяча там лет или нет.

Тиркилд снова размашисто повел флягой. - Нет ничего дурного в служении Хрилу, малыш. Кроме компании.

- Ага. - Ледяное пиво в руке вдруг заинтересовало меня. - Я говорил с известной вам дамой. Благодарю, что доставили послание.

Он дико заозирался, без сомнения, считая, что незаметно оглядывается. Впрочем, в зале было пусто. - И мне это сошло с рук. По крайней мере, пока.

Я кивнул. - Мы хотели обсудить, как именно я разоблачил вас.

Он воздел руку, одну из двух, с которыми я слишком близко познакомился. - Не, это я определил. Дело в допросе любительского уровня, не так ли? Сразу начал с Лика Свободы, сглупил, сказав, что магия эльфов обманывает чувство истины, и спешил, хотя понял, что вы много знаете и можете быть опасны...

- Итак, вы не совсем идиот.

- В свою защиту, господин Монастырный, позвольте уверить, что клочки вашей достойной особы намеревались запихать обратно на ближайший пароход и отправить на юг, на лечение. Разумеется, на это ушло бы несколько месяцев. Или лет. В коем случае мои мелкие промахи не имели бы никакого значения.

Я кивнул пивной кружке. - Говно всегда растекается не по плану, верно, э?

- Всегда, малыш. Всегда.

- Нам с вами нужно обсудить здешнюю Говенную Кучу. И что с ней делать.

- Неужели? - Он еще раз зычно рыгнул, сотрясая окна. - То есть: сейчас? Вряд ли вы докажете, что сейчас подходящее время.

- Подходящего времени не бывает. - Я отодвинул стул от шаткого столика и оперся локтями о колени. Потер гребни мозолей на костяшках. - Говно никогда не растекается, когда вы готовы. Когда вы здоровы, в карманах бренчит золотишко и кажется, горы можно свернуть - мир забывает о вас. Он ждет, когда вы подхватите грипп, когда ваша собачка помрет или нечем платить за дом, или... ну, знаете. Вот тогда мир и хватает вас за задницу.

Тиркилд кивнул, глупая улыбка постепенно становилась тихой усмешкой. - Вы так говорите, будто имеете некий опыт несправедливости планетарного масштаба.

Я не сумел повторить его усмешки. - Что самое смешное, до начала всего этого я был чертовски близко к счастью. Думаю, был счастливее, чем когда-либо. Был свободным. Реально свободным. Кажется, впервые в жизни. Передо мной был открыт целый мир. Я был счастлив. А теперь прыгнул в выгребную яму обеими ногами.

- Счастливец, - сказал Тиркилд, подавшись вперед и положив кирпич руки на мое плечо, - живет лишь наполовину.

Я решил не говорить, что жизнь моя стала цепью доказательств этой мудрости. - Кажется, вы хороший человек, Тиркилд. Ну, для низкосортного громилы на подсосе.

- Вы добросердечны, как всегда.

- Думаю, вы уже были бы не здесь, если бы реально понимали, что за дерьмо творится. Свобода порабощенных огриллонов - полная хрень. Свобода огриллонов будет лишь средством иной цели.

Тиркилд чуть покачнулся. - И... ты должен помочь, малыш. Я не мастер интеллектуальных искусств, даже трезвым.

- Лик Свободы - прикрытие анханских повстанцев. Ведь никто даже теперь не хочет сражаться с Рыцарством Хрила в открытом бою. Даже Империя.

Глаза рыцаря стали круглыми. - Сражаться с нами? Анхана?

- Если понадобится.

- Чего ради? Что такого есть у нас, что может понадобиться им?

- Это. - Я повел рукой. - Всё. Все ваше.

- Бранное Поле? - Он казался одуревшим. - Великая Анхана жаждет жалкого уголка Бодекенской пустоши? Зачем? Разве у вашего чертова императора, эльфийского колдуна, мало земель?

- Дело не в земле. В том, что под ней. Дело в артанских гостях и шахтах "Черного Камня". Дело... сложное.

- Что, у нас мало времени?

- Возможно. Не уверен, что смогу вам объяснить, чего именно они хотят. Сейчас вам остро не хватает мозгов. Без обид?

- Без обид. Вполне согласен, малыш. Вполне. И что, сей внезапный интеллектуальный прорыв случился с вами именно сегодня утром?

- Люди говорят мне многое. Когда спрашиваю по-доброму. Кстати, можете сами попробовать.

Осторожность Тиркилда вдруг сменилась буйством. - Красный Рог! Еще флягу! И одну для фримена! - Он грохнул открытой ладонью по столу. Стол затрещал и просел в середине.

Тиркилд заморгал и пожал плечами. - Но молю, господин Монастырный, не будет ли угодно Вашему Лордству одарить бедного межевого рыцаря каплей Сияющей Истины... Почему вы принесли сию новость в час, когда я не вполне трезв? Я едва ли вспомню ваши слова, тем менее смогу предпринять действия...

- Никто не велел вам так наливать зенки.

Он сел прямее и осмотрел меня с ног до головы с долгой дотошностью алкоголика. - Если вами сказанное правдиво, то вы понимаете, что только что свершили... э, как подобрать слово помягче? Да что там говорить, измену.

Я пожал плечами. - Делал кое-что похуже.

Тиркилд заморгал, а потом разразился громовым хохотом. - За это я выпью! - Огляделся. - Вот сейчас... Красный Рог, где мои помои?!

Он хлопнул по сломанному столику. Тот распался пополам и упал с грохотом. Дверь распахнулась, Кравмик вошел, в одной руке фляга размером с ведро, в другой - кубок вполне цивилизованного размера. - А вот и... хрк. Ради любви... Тиркилд, вы сломали еще один стол!

- Вноси помои, - сказал Тиркилд с величественным видом. - Стол вставь в счет.

- Еще бы, - прорычал огриллон, ставя флягу и кубок на ближайший целый столик. - Будете впредь осторожнее. Эй?

- Так вы знакомы?

Огриллон и рыцарь переглянулись, прежде чем уставиться на меня с вежливым недоумением.

- Никаких коленопреклонений. Даже без "милорд Рыцарь" и так далее. Даже не упоминаю тайную бочку с таинственной хренью.

Тиркилд зевнул и утер усы. - Я не в Боевом Облачении, и формально тут нет оскорбления. Насчет бочки...

- Это ж обычное "пойло грилла". - Крамник понурил голову. - Рыцарь Аэдхарр вошел во вкус, всего-то. Так что я припас для него бочонок. В обмен он не дает охране тревожить мой перегонный куб.

- Перегонный куб? - Я сел прямее. - Как в аппарате?

- Скажу, вкус у этого дерьма премерзкий, - вздохнул Тиркилд и потянулся к фляге. - Он вываривает алкоголь из пива, ловит длинной изогнутой трубкой и...

- Стоп. Оба. Горячий трах! - Я вскочил. - Пойло грилла - это дистиллят из пива?

- Не так громко, - пробормотал Кравмик. - Знаю, мы одни, но это не вполне законно. Понимаете?

- Скорее вполне незаконно, - сказал Тиркилд и затянулся. - Не без доброй причины.

- Дайте мне. - Я схватил кубок. Внутри была очень бледная, почти бесцветная жидкость... тот самый темный запах жженого шоколада... и еще вереск и мед, и экзотическая пряность...

Тот самый запах. И вкус, от которого глаза наполнились слезами.

Теперь я вспомнил: Орбек пересказывал страшилки, которые любил его отец. Насчет болотных гулей Бодекена, которые вылезают из болота, высасывают вам глаза и ныряют обратно. В болото.

А в болотах полно...

- Торф. - Восторг разлился внутри, словно летняя заря. - Это торф, трахните меня в зад.

Кравмик наморщил лоб. - Это болотная земля. Мы рубим ее для костров - дерево тут слишком дорогое, уголь портит пищу, а кизяк... ну, хумансы слишком привередливы.

- Делаете пиво из ячменного солода. Который сушите на кострах из торфа, - пробормотал я почтительно. А ты дистиллируешь пиво, чтобы сделать, э, пойло грилла.

- Ну, ага.

- О милые и добрые боги. - Я глотнул. Это был жидкий огонь. Слишком молодой. Слишком резкий. Неотфильтрованный. Чувствовались дрожжи.

Чертовски великолепно.

Я сказал: - Кравмик Красный Рог, Лаззевгет, выйдешь ли за меня?

- Не понял.

- Сколько за бочонок? Дерьмо, сколько за все сразу? Сколько пойла гриллов ты можешь сварить и не быть арестованным?

Кравмик кивнул на Тиркилда. - Спросите его.

Тиркилд смотрел на меня.

- Вам по вкусу это мерзкое пойло?

- Ох, Тиркилд... - Я глотнул еще. Мозги воспламенились. - О, довольно грубо, тут я согласен...

- Так это ж пойло гриллов, - буркнул Кравмик. - Чего вы ждали?

- Это потому, что ты держишь его в бочках из-под пива. Сколько - дни, недели? Слушай, я могу доставить бочки из тиннаранского дуба - и новые, и уже использованные под бренди - и если ты выдержишь его несколько лет, не дней, три года в новом дубе, чтобы внести танинов, и финиш в...

- Он совсем свихнулся, - прошептал Тиркилд. - Кравмик, забери кубок. Два глотка, и бедняга лишился мозгов.

- Тронешь кубок, и сломаю гребаную руку.

Я глотнул еще, много, подержал на языке, пока он не загорелся. Не меньше сорока градусов. Удивительно, как он варит его, не взрывая дом до крыши.

И тут я вспомнил, где я. И зачем.

Сглотнул пойло и поставил кубок.

- Сукин сын. - Пот лился по лбу. Я утер лицо рукавом. - Только брякни, что говно растекается не вовремя...

Тиркилд и Кравмик пялились на меня. Я пожал плечами, сказав громадному огриллону: - Спасибо, Кравмик. От души. Благодарю за бочку, Тиркилд. Вам не понять, что это для меня значило. Но теперь пора спать. Завтра будет хлопотливый день.

Кравмик покачал головой и отвернулся. - Анханцы, - бормотал он, тяжело шагая на кухню. -С ними никогда вперед не скажешь...

Лишившись стола, Тиркилд с трудом удерживался на ногах. Хмуро смотря в флягу. - И среди вещей, доселе сокрытых, господин Монастырный, - пробормотал он, - остается правда о том, почему вы принесли свой рассказ мне.

Я перебрал пару дюжин сказочек; некоторые так и просились на язык.

Но...

- Я мог принести это лишь вам, Тиркилд. По той же причине, по которой Кайрендал хочет вашей смерти: вы из тех, кто повидал говна, кто был во всяких передрягах. Вы тот, кто может навредить ей, едва она перейдет к делу... и... ах, чтоб меня. - Я схватился за кубок. - Потому что не люблю вас, Тиркилд.

- Вас столь привлекает невежество бедного приходского рыцаря. Я уже заверял, что не наделен обширным умом даже трезвый. Буду рад напомнить, что сейчас я не вполне трезв.

Я дернул плечом, поднося кубок к губам. Пламя торфа озарило череп изнутри. - Понимаю, вы лишь наполовину поверили мне. И не пойдете, скажем, к Ангвассе, поднимать полноценную тревогу - к этому вы не готовы, придется рассказать больше, чем вам выгодно. Нет, вы пошарите вокруг, выудите парочку ликов и поколотите их, проверяя мой рассказ.

Тиркилд кивал интенсивнее, чем было необходимо. - Так сделал бы любой честный Рыцарь, уже знакомый с вашей подлой натурой.

- Точно. Но суть в том, что я рассказал правду. - Новый глоток. - А Кайрендал так просто на открячишь. Тоже правда. Пока вы поймете, что правда есть правда, обнаружите себя жестоко убитым.

- Ах.

- Что породит масштабную облаву на Лик Свободы - чего хочу я - а вас превратит в кучку обрезков, которых не сшить вместе даже Хрилу. Чего я тоже хочу.

Тиркилд качался на пятках, держась за подбородок, будто это могло восстановить равновесие. - Ага, теперь вы раскрыли весь свой непотребный план.

Я качнул кубок, приведя пойло в движение, насыщая воздух запахом молодого алкоголя.

- Возможно, я не такой уж твердожопый ублюдок. Одно дело придумать, как убить человека. Иное - быть хладнокровным, смотря ему в лицо.

Я поднял кубок.

- И совсем третье - сделать такое с человеком, только что принесшим вам - поймите, другого случая не выпадет за весь остаток моей жалкой жизни- чертовски большую порцию скотча.

Уже на краю постели, когда, сняв куртку, отстегнув дубинку и кобуру, я стаскивал сапог - я сгорбился и позволил ноге упасть на пол. - Черт побери!

Плюхнулся на кровать и закрыл глаза рукой. Не помогло.

Довольно скоро я пошевелил рукой. Звезды смотрели на меня через окно. Извилистая трещина на покрытой пятнами сырости штукатурке тянулась к двери.

И казалась картой Пути Кейна.

- Сукин сын. - Я тяжело встал и начал натягивать куртку.

Внизу столовый зал выглядел словно после кораблекрушения. Пара усердных гриллов сновала среди остатков вечеринки, поправляя столы, расставляя стулья и скамьи. Юная мисси Пратт уложила волосы, на лице румянец и блестящий пот - она несла огромный поднос с кружками и тарелками; мрачный подросток-человек выметал мусор в заднюю дверь.

Пратт ставил на подносы новые кружки и тарелки; впрочем, он охотно прервался, завидев, как я машу ему от двери.

- Фримен Шейд? - Он вытер руки о фартук и подошел. - Проблема? Что скажете о Рыцаре Аэдхарре? Он вышел от вас и прошел сквозь толпу, и вечеринка рассеялась... не то, чтобы я жаловался - заплачено вперед, знаете, чем меньше выпили, тем нам... Но на его лице было такое...

- С глаз долой, Пратт? Ха?

- О да, фримен. - Он устало хихикнул, выйдя из дверей. - Нет вреда в том, что Итралл сама работает - ей тоже приходится нести тяготы профессии. Знаете, как помогает заведению, если она хотя бы садится Рыцарю на колени и смеется над его шуточками? Работа не лучше, чем...

- Пратт.

Отельер встретился со мной глазами, словно увидел в первый раз. Внезапная опаска сделала черты еще более усталыми и осунувшимися. - Что-то не так, да? - Голос стал ровным. - Очень не так.

- Пратт, вам надо вывезти семью из города.

Почти невидимые брови отельера сошлись вместе. - Что?

- Я сказал.

- А я не понял.

- Вижу. Но не ждите объяснений.

Пратт отступил на шаг. Фартук упал из рук. - Вы... вы мне угрожаете...

- Слушай. Вам нужно. Уходить всем. Забудьте про уборку. Займетесь позже. Если будет "позже". Дела завертелись - я их завертел...

Я покачал головой, зубы сами нашли больное место на губе. - Тут будет плохо. Не знаю, насколько плохо. Может, хуже всего, что бывало раньше. Если не уйдете сейчас... - Я вздохнул. - Шанса может не быть. Вы можете погибнуть. Ты и твоя милашка-жена. И двойняшки. Погибнуть мерзко.

- Чего... - Рот Пратта обмяк, остатки румянца на лице сползли куда-то под воротник. - Не понимаю... о чем это вы?

- Я пытаюсь спасти тебе жизнь.

Пратт взмолился: - Но почему вы говорите это мне?

- Вот самое смешное. - Смех не показался смешным даже мне самому. - Потому что ты мне нравишься.

Пратт выглядел совсем беспомощным.

- Мне нравится это место. Ты хорошо обслуживаешь нас по честным ценам, относишься к народу лучше, чем он заслужил. Мир нуждается в таких парнях.

- Так вы... вы не пугаете меня, а...

- Уезжай на каникулы, Пратт. Забери милую жену и новых сыновей, утром садитесь на чертов пароход - и на юг. В какое-нибудь милое местечко. Здесь будет нехорошо. Здесь вас могут найти мертвыми.

- Но я же не могу... просто не могу...

- Я не шучу, Пратт.

Пратт чуть опомнился, выдавил смешок. Размазал по лысине остатки волос. - Я ... ценю ваше... э, предупреждение, фримен Шейд. Ценю. Но ведь Бранное Поле - самое безопасное место во всем Доме...

- Уже нет.

- Ну. - Он вздохнул. - Середина ночи, в моем отеле кавардак. Ничего не смогу до утра, верно? А пока еще есть работа, и если вы не против, фримен...

Я понурил голову. Ненавижу эту часть.

- Фримен?

Ненавижу.

- Э, фримен Шейд, если вы не возражаете, мне точно...

Моя рука схватила Пратта за грудки быстрее, чем он смог моргнуть. Не успел он набрать воздуха и закричать, как вторая рука деликатно зажала рот.

- Ты знаешь меня.

Крик тревоги застыл у Пратта в горле. Губы работали. Глаза на миг стали дикими, потом закрылись, он сложил ладони у лица, ноги подломились. Он пал на колени предо мной.

- Прости меня - прости меня, Владыка, я не узнал Тебя!..

- Встань.

Дрожа на полу, лицо прижато к коленям, Пратт застонал: - Ма'элКот Владыка Богов и Хозяин Дома, а Кейн - Его Верная Рука... Ма'элКот Владыка Богов и Хозяин Дома, а Кейн - Его Верная Рука...

- Встань. Не пресмыкайся. Не люблю этого.

Пратт поднял лицо, искаженное ужасом и благоговением. - Мой Владыка?

- И эти чертовы псалмы. Они такие унылые. - Я прижал ладонь ко лбу, моргнул. Сколько же я выдул проклятого пойла? - Просто встань, ладно?

- Как повелит Принц Хаоса...

- Довольно дерьма.

- Как...

- Заткнись.

Пратт стоял почти на карачках, пятясь от меня.

- Прими, словно это исходит от самого Маэл-Сукиного-Сына-Кота, ладно? Уноси гребаные ноги из сего места, ладно? Чтоб всех вас.

Пратт едва позволил себе шепот. - Как прикажет Принц Хаоса...

Я оставил его дрожать в фойе, топая по ступеням в номер.

Христос, ненавижу это говно.

Плохой парень

Зависаю в этом мгновении, как было тысячу раз, или миллион, или лишь раз и навсегда; никакое число не значимо, ведь времена не имеют смысла, как и само Время. Всё твоё присутствует здесь: рождение в муках и жалкое детство, криминальная юность и ужасающая зрелость, грустное скольжение к старости и все твои смерти...

Но никого из тебя тут нет. Точно так.

В это мгновение, ради этого мгновения ты выскреб себя. Уже не актер, не человек, не Хэри Майклсон или Кейн.

Ты пропал в легенде, которую сейчас творишь.

Переговорная комната спокойно-зеленая. Стол для переговоров из серого псевдогранита. Стулья для переговоров оливковые.

Они кажутся тебе удобными?

Не ощутил ли ты квантовое пятно будущего, в котором ты однажды сядешь в них - когда будешь вести почти такой же разговор с юными актерами?

Вопрос повиснет без ответа, пока Я не обрету голоса.

А сейчас Я фокусируюсь на жужжании мотоколяски под твоей задницей, на струйке слюны, что течет на привязанную левую руку, и на соли, что ощущаю под твоим языком.

Большой изогнутый экран на дальней стене комнаты показывает мерцающую скелетоподобную схему вертикального города. Схема медленно вращается, являя отмеченные разными цветами точки обзора: виртуальный планетарий для четырнадцати небесных тел.

- Я, э, должен сказать, Майклсон, - бубнит одутловатый тролль, назвавшийся администратором Коллбергом, - вы вынесли всё это, гмм, довольно хорошо...

Ты двигаешь голову вправо и без малейших эмоций рассматриваешь девять дюймов стального штыря, что еще торчит в запястье. - Ну, не совсем сюрприз.

И Мне нравится, как голос звучит в твоей голове, ровным, тусклым гудением.

- Ну, хорошо. Когда вы вытащите гвоздь своей рукой, онлайн - ох, это будет весьма драматично.

- Жду с нетерпением.

- Пусть это вас не заботит. Перед переносом вы получите новую серию инъекций. Едва ли что-то почувствуете. Мы и так снизили болевой порог записи: никто не захочет чувствовать вашу реальную боль - публика жаждет вкусить ваши муки, а не пережить их.

- Ага.

- Так что смотрите на это как на возможность активной роли. Выполните поубедительнее - и дальше. Шатаясь, уходите во мрак...

- Хочу поговорить с Марком Вило.

- Прошу прощения?

- Моим патроном. Хочу поговорить с ним.

Коллберг перемещает тело в уютном кресле и позволяет толстым губам испустить долгий брезгливый вздох. - Один раз я вытерплю такой тон, Майклсон. Но сейчас вы не в Поднебесье. Помните свое место.

Ты закрываешь глаза, в них жжет и колет. "Воздух", говоришь ты безмолвным монологом. "Должно быть, что-то в воздухе".

Уже рассказываешь свою жизнь.

- Простите, администратор. Простите. Это говорят лекарства. Но прошу, сэр, если бы вы позволили...

- Сотрудник. - Пухлый администратор встает, всплескивает руками и складывает их внизу живота. - Как я уже объяснил, бизнесмен Вило подписал новый контракт. Он человек весьма занятой.

- Прошу, позвольте звонок, администратор. Прошу. Он ответит. Точно.

- Может ответить. Но ничего не изменит. Не сможет: операции Студии священны. К делу. Вот ваше спасение. - Коллберг делает несколько шагов к начальственному краю стола. Одна из бледных ручонок отрывается от паха и водит джойстиком размером с карандаш.

Схема вертикального города переходит в новую точку обзора, с верхнего плато. Одинокая звездочка, ярко-красная, сияет вдалеке от выходного тоннеля.

- Туда вы будете перенесены. Вынув гвозди из руки и ноги...

- И как я должен был оказаться так далеко?

Колберг смотрит на тебя.

Ты сглатываешь и опускаешь глаза - рефлекс, привычка? Или пустая злоба в его блеклых глазах слишком страшна для ничтожного Хэри Майклсона? - Простите. Простите, я не хотел прерывать вас. Прошу, администратор, продолжайте.

- Хорошо. - Коллберг откашливается: звук деликатный и вежливый, как у осторожного педофила. - На самом деле это вопрос достаточно ясный. После переноса вы закроете временной перерыв монологом. Много не нужно - пара фраз о том, как тяжело было ползти весь путь, и что-то вроде "смятение боя с зомби Преторнио позволило мне уйти незамеченным".

- Но, - Ты трясешь головой, лицо кривится, отзеркалив болезненный спазм в животе, - во-первых, они не зомби...

- О, да ладно, Майклсон. Не будьте занудой...

- И я никаким образом не смог бы проползти весь путь. Пекло, не думаю, что смог бы ползти сейчас, под медикаментами или нет - вряд ли прополз бы столько даже здоровым...

- Глупости, Майклсон. Никому это не интересно. К тому же самка огриллонов почти исцелила вас на месте. Так?

- Не совсем исцелила, да посмотрите на меня...

- Итак, ползя от города, вы нашли седельную суму. Вот здесь...

Он щелкает клавишей. Новая точка загорается в сотне виртуальных метров от твоей.

- ... она, как вы догадаетесь, упала с лошади Кесса Рамана при попытке к бегству...

- Вы серьезно?

- В суме находите четыре фляги воды, а также сушеное мясо и хлеб. Еще несколько флакончиков мази, в которой вы узнаете целебное средство; вы вотрете ее в раны на ребрах, скрыв тем самым эффект антибиотиков и стероидных капсул, которые мы ввели паравертебрально. Они будут высвобождать содержимое семь дней, хотя вряд ли вам нужен столь долгий срок.

Твое лицо совсем сморщилось; в горле копится рвота, и вряд ли это эффект антибиотиков и стероидов, не так ли? - Хм, администратор...

Коллберг снова щелкает, виртуальный город съеживается, в километрах появляется новая звезда. - Примерно тут - сюда вы легко доберетесь с рассветом - вы найдете двух лошадей, сказав в монологе, что они, должно быть, отбились при бегстве и спаслись от огриллонов. Дайте им какие-нибудь имена, это не важно. Одна будет под полным грузом, сумы с водой и пищей, одежда и сапоги, так что вы оденетесь и перевяжете раны. Не думайте, что придется их искать - мы перенесем их поблизости, вы услышите звон уздечек...

- Администратор, прошу. - Ты пригибаешься, словно готов уйти от удара, хотя привязан к мотоколяске. - Не слишком ли это... своевременно? Я о том, сэр - найти седельную суму именно с тем, что мне нужно - потом лошадь с одеждой и обувью - уже не говорю, что огриллоны не дали бы лошадям бродить где попало; конина на вкус...

- Майклсон, это же фэнтези. - Коллберг вздыхает с показным терпением. - Никто не ждет от нее правдоподобия. Какого-то реализма.

Он снова двигает джойстик, и вид на стене сменяется: цветная подсвеченная карта восточного Бодекена. - Вот. Вам всего семь дней езды до хриллианского поста у Северного Рендхинга; меняя лошадей и дремля в седле, вы успеете менее чем за пять...

- Пять дней? Прошу, сэр - если вы позволите один звонок бизнесмену Вило...

- Погодите, погодите. Вы еще не слышали самого интересного, Майклсон. - Голос Коллберга становится ярче, пот увлажняет верхнюю губу. Глаза блестят, как у белки. - Мы устроили так, чтобы усиленный отряд разведки хриллианцев вышел на границы Бодекена; конечно, я не гарантирую точное число, но вы можете встретить не менее пятерых рыцарей, а может, и десятерых, и до полутора сотен бойцов...

- И какая от того будет польза?

- Вы встретите их всего в трех днях пути от города. Скажете им, что Черные Ножи пленили рыцаря Хрила...

Коллберг склоняется ближе. В дыхании оттенок лаванды и апельсиновой мяты. - Вообразите спасение, Майклсон. Вообразите. Десять рыцарей. Полторы сотни конных копейщиков. Падают на Черных Ножей, подобно стальному разряду молнии... с вами как разведчиком, получившим Исцеление Хрила. Никаких ран. Вы проникаете в лагерь, находите пленников и готовите побег. Наконец, используете все умения монастырского ассасина, чтобы устранить дозоры и обеспечить элемент неожиданности...

- Понимаю, почему вам это нравится.

- Потому что и вам понравится, Майклсон. Вот почему я пошел к бизнесмену Вило; вот почему я рискую карьерой ради экстренного переноса никому не известного актера. Ничтожества.

Коллберг клонился все ближе. За тошнотворно-сладким запахом пастилок ты ощущаешь в дыхании проблемы с сахаром крови. У него диабет второго типа.

- Как насчет первых рук?

Вот теперь ты вообще не дышишь, и это не из-за его запашка. - Вы серьезно?

- О да. О, я серьезно. Я показал отрывки вашего Приключения нескольким... избранным знатокам... уже показал. Как только вы вступите в контакт с хриллианцами, мы включим прямой эфир. Весь остаток Приключения пойдет вживую. Вживую.

- Вживую... - вторишь ты. Губы дрожат. Ты не чувствуешь пальцы на руках и ногах.

- Потому что я вижу в вас кое-что, Майклсон. Увидел в тот самый миг, когда тот самец вышел из пустоши. Я знаю силу звезды. У вас она есть. И я заметил первым.

Ты смотришь на него, видя лишь капли пота, усеявшие все его лицо. - Если бы вы знали, как долго я ждал, когда мне скажут что-то подобное.

Если бы он только знал: момент, который мог стать сладчайшим в жизни, наполняет твой рот пылью и горьким пеплом.

- Я намерен сделать вас, Майклсон. Намерен сделать Кейна звездой, которой вы заслужили быть. И в процессе подняться в главные администраторы всей треклятой Системы Студии. И это начнется прямо здесь. Но вы должны играть, Майклсон. Я могу доставить вас назад, но не могу сделать Кейном, готовым выполнить всю работу.

Ты снова опустил голову, глядя на штырь. И Я лишь догадываюсь, о чем ты думаешь.

Вспоминаешь, что за все время в Студии - за все время возвращения на Землю - от крошечной комнаты Портала Уинстона до неотложки и комнаты отдыха здесь - тебе не позволили и одного взгляда наружу? Потому что это ты твердишь, твердил вечно и вечно будешь твердить. "Ни одного окна".

Нельзя увидеть мир, в котором рожден. Вселенную, которую оставил и в которую был возвращен.

И в этот миг в тебе нечто отмыкается. Я ощущаю это в груди: словно стальные оковы вокруг сердца открылись от касания ключа разума. - Понял, - говоришь ты медленно. - Когда вы спасали меня, вы не мою жизнь спасали. А свою карьеру.

Коллберг откровенно улыбается. - Майклсон, вы умерли в день, когда прошли экзаменационную комиссию. И если бы признали это тогда, уже стали бы звездой.

Ты не отвечаешь, ведь правда не требует ответа.

- Ладно, - говоришь ты через миг. - Ладно.

Правая рука может сжаться в кулак. Левая тоже, и хотя блокировка боли делает свое дело вполне сносно, жилы вокруг штыря наполняют тебя тошнотой.

Вот где источник тошноты.

Не правда ли?

- Ладно. Что есть, то есть.

Коллберг влажно хихикает. - И так почти со всем.

Ты киваешь на экран. - Не дадите ли назад вертикальный город?

Колберг щелкает, и схема вырастает вокруг планетария четырнадцати звезд.

- Это выжившие люди?

- Ммм.

- Как вы их отслеживаете?

- По мыслепередатчикам, естественно.

Ты молча смотришь.

Нижняя губа Коллберга надувается. - Простите... это было тайной?

Ты снова не можешь глубоко вдохнуть. - Все они актеры? Все? Даже носильщики?

- О да.

- Преторнио?

- Ливия Мерфи из Нью-Йорка. - Коллберг щелкает клавишами, экран мелькает - видна стоянка Черных Ножей, видимая сквозь вуаль бело-голубого пламени, скрытые динамики оживают, слышен треск и шипение горящего жира, а также искаженное костной передачей пение Преторнио, ее выспренние старолипканские слова.

Движение джойстика затыкает аудио, Коллберг вздыхает. - Какая жалость. Честно. Получи администраторы ее Студии малейший намек на силы, ей подвластные, карьера могла бы стать более... экстенсивной.

- Святая срань... - Ты неподвижен в коляске, холодеешь, немеет тело. - Это же снафф-видео...

- О, прошу. - Коллберг выглядит обиженным. - Не глупите, Майклсон. Студия не снимает подобной грязи. Это городские легенды.

- Все - актеры, - бормочешь ты. - Все и каждый...

- Разумеется. Как, вы думали, организовали вашу кровавую экспедицию? Думаете, легко поместить актеров в среду настоящих охотников за сокровищами?

- Почему бы... но мы не знали...

- Потому что вы актеры. - Коллберг стряхивает воображаемую соринку с рукава администраторской хламиды. - При всех непреодолимых кодировках и самых дорогостоящих тренингах в истории Земли вы так и не смогли проявить характер. Посмотрите на себя с Бергманн - едва остались наедине, начали вспоминать треклятые школьные дни.

А знаете ли, сколько усилий мы потратили на редактирование этой записи?

- Бергманн? Вы о Мараде?

Он кивает: - Ольга Бергманн из Вены. Кстати, секс был превосходным, отдаем должное. Очень мило сыграно с вашей стороны; умеете замечать невротические слабости. Если она доживет до спасения - и вы, конечно - мы устроим вам совместные Приключения. Когда вдувают большой нордической блондинке, это всегда хорошо идет. О, и кстати - в следующий раз позаботьтесь, чтобы она поработала головой. Переговорю об этом с Веной. Можете в шесть-девять, если угодно, но лучше, если она просто обслуживает вас. Слышали о позиции шесть-восемь? "Подуди в мою дуду, не останусь я в долгу". Ха-хрм. Особенно если она на коленях. Это же атомный взрыв, когда сильная женщина покорно...

- Администратор, ради Христа...

- Сотрудник. - Колберг напирает на это слово. Поросячьи глазки едва видны среди складок. - Подобающий ответ на прямой приказ будет "да, администратор" или, неформально, "да, сэр"...

Он ждет.

Рвота горит в твоем горле.

Коллберг говорит: - Давайте попробуем, а? Сотрудник?

Твоя челюсть зажата так сильно, что болят зубы. Глотка сдавлена. И все же ты с трудом выдавливаешь: - Да, администратор.

Бывали вещи и труднее. Не припомнишь ли сейчас хоть одну?

Твой взгляд скользит от штыря в запястье к сочным складчатым щекам Коллберга и обратно. "Главное отличие между ним и Драной Короной", монологируешь ты, "он слишком умен, чтобы дать мне свободу".

И, конечно, этот Коллберг умеет намекнуть, что тебе есть что терять. - Да, администратор. - Второй раз легче. Легче с каждым разом. - Все хорошо, администратор?

- Вот. Начнем сначала.

Ты скрипишь зубами. - И все же мне нужно поговорить с Марком Мило.

Прошу, сэр.

Коллберг качает головой. - Кажется, я уже объяснил...

- Объяснили. Но вы не понимаете, администратор. Я не пытаюсь соскочить. Отнюдь нет.

Коллберг садится в кресло и складывает руки на гладком животике. - Слушаю.

- Мы на одной стороне, администратор. Вы хотите сделать Кейна звездой. И я хочу сделать Кейна звездой. Больше всего. Больше жизни. Быть актером - я жил лишь этим с десяти лет. А вы... что же, я вас не знаю. Но вам сколько, сорок? И все еще сочиняете нелепые Приключения "сразу-в-кубик", собирая стаю никому не ведомых актеришек? Ваша карьера идет не так, как вам мечталось. Спорить готов.

Единственным ответом Коллберга становится скошенный взгляд - глаза словно пытаются влезть внутрь черепа.

- Догадываюсь, что это Приключение стало для вас самым большим. Не правда ли? Не успели мы собрать вещи - не успел я пройти врата - вы уже предвидели новое будущее.

Ты не в силах разжать зубы, но вполне способен повторить ухмылку Кейна. - Я прямо читаю ваши трепаные мысли, а?

Губы Коллберга смыкаются в куриную гузку печеночного оттенка.

- Вытащив меня, вы получили величайший шанс. Вот почему мы здесь. Вот почему вы втянули меня в лошадиное дерьмо со спасательной экспедицией. Строите на мне свое будущее.

Слова вырываются из гузки словно пердеж. - А если так?

- Вы проиграете.

Коллберг подается вперед, лицо покрыто румянцем. - Вот разница между нами, Майклсон: я могу проиграть и продолжать жить. Помните, вас я могу послать туда, откуда вытащил.

И вот, Моя Любовь, где ты становишься Моей Любовью. Вот откуда Я знаю, что ты поистине Мой. Когда ты позволяешь ухмылке погаснуть. Делаешь взгляд добрым, позволяешь лицу обмякнуть, словно любишь его. Когда говоришь: - Этого я и хочу.

- Э?

- Администратор, вы не совсем человек Студии. Не настоящий студиец.

- Прошу прощения?

- Не хочу быть назойливым, администратор, но... откуда вы пришли? Из какого подразделения Службы?

- Охрана здоровья, - неохотно сознается Коллберг. - Управлял церковной больницей святого Луки в Чикаго. Но всегда наслаждался...

- Ага. Как и все. Но слушайте, играться с кубиком - вовсе не то. Это чепуха. Для меня "Неограниченные Приключения" - вся жизнь, администратор. Я вдыхал Приключения и выдыхал, едва стал достаточно взрослым, чтобы управиться с плеером, пусть для записей "второй руки". Прежде чем стать актером, был студентом актерской Школы. Прежде чем стать студентом, был фаном. Настоящим фаном. Вы хоть понимаете, что это значит? Что значит быть фаном?

- Ну, едва ли...

- Фан - это фанатик. Поняли? Для меня это не хобби. Не карьерный путь. Это моя гребаная религия.

- Религия. - Печеночная гузка изрыгает слово, словно кусок дерьма.

Ты позволяешь страсти окрасить голос: освободившие сердце железные оковы стали красными, потом белыми; они плавятся и пропадают. - Когда вы фанатик, это сжирает вашу жизнь. Для вас больше нет ничего, поняли? Администратор, все, что я знаю, пришло из Приключений... дерьмо, я научился читать лишь потому, что находил мало хороших Приключений и стал читать романы - ту дрянь, на которой основаны сценарии Приключений - и, и я так и не остановился. Только об этом и думал. До сих пор думаю.

Ты поднимаешь лицо вверх, туда, где потолок слоновой кости встречается с зеленой стеной, но видишь нечто невидимое обычными глазами.

- В двенадцать лет я уже дрался на ножах со старшими. У нас были лишь самодельные заточки, понимаете? Я даже не боялся: я ведь кубировал "Белое Пламя, Черную Сталь" раз двадцать, и я позволял им полосовать меня по ребрам, знал, что это больно, но не смертельно, а я бил их в бедро - прямо как Джонатан Мкембе. Понятно? И убегал. Иисусе Христе, администратор, когда я потерял чертову невинность, знаете, о чем думал? Думал, что мы с ней хорошие трахеры, сделали все путем, если учесть, что мы не актеры; и я работал профессионально, знаете, ведь уже ублажил семьдесят или восемьдесят женщин вприглядку, а она и того больше... Самое крутое, что было в жизни? Когда мне было десять или одиннадцать, я встретил Натана Маста. Знаете, кто это был?

Коллберг качает головой. - Не понимаю, куда вы клоните, Майклсон.

- Не важно. Он привык к славе, еще когда я не родился. Был одним из партнеров Мкембе. Я о том, что он жил в районе Миссии Сострадания, в ночлежке для холостяков. Сломленный старик, лицо - сплошные шрамы.

- Жалкое зрелище.

- Не для меня. Это был величайший день в жизни. Это был мудак, но не обычный мудак. Понимаете? Он не был богом. Суперменом. Он был похож на других оборванцев из ночлежки. Еще один неудачник.

- И?

- И он был подобен мне.

Коллберг щурится. - А.

- Ага.

- И тогда...

- В тот день я понял, что гожусь. И готовился серьезно. Не хотел, чтобы все пошло на хрен.

- Чудесно. Весьма рад был выслушать. Ну, гарнизоном Северного Рендхинга командует рыцарь-капитан по имени Пуртин Хлейлок...

- Администратор, вы слушаете и не слышите. Вот что я стараюсь донести - не примите за неуважение - я знаю об здешнем дерьме больше вашего. Больше, чем вы могли бы узнать. Ничего обидного, администратор. Для вас это лишь работа. А для меня - вся жизнь. Ни о чем в жизни не забочусь больше, чем об истории. Ни о чем больше не знаю, чем о различии между историей хорошей и плохой. Вы ставите мою жизнь и свое будущее на следующие два дня. Давайте повысим ставки и устроим, мать их, Самое Лучшее Шоу в Поднебесье. Давайте, администратор. Что скажете?

Губы Коллберга снова сложились гузкой. - Пытаетесь сказать, что у вас есть идея получше?

Ты глубоко, не спеша вдыхаешь воздух. Слово "вдохновение" никогда не было более, многослойно кстати, ибо с воздухом ты набираешься духа. Силы.

Моей Силы.

- Я пытаюсь сказать, что Кейн не может сбежать.

- Эхм?

- Знаю, вы потрудились, устраивая бегство, и ценю...

- Это было не бегство, Майклсон. Это было спасение. Вот почему вы не выйдете в эфир, пока не встретите хриллианцев...

- Да, сэр. Но если вы смогли вызвать хриллианцев, сможете заставить их доехать до города. Верно? Так зачем мне уходить?

- Простите?

- Что, если... вместо того, чтобы ползти от вертикального города, я заползу под город? Глубоко вниз?

- Не улавливаю.

- Совершенно согласен в вами: никому не интересно правдоподобие. Вы глубоко правы. К черту логику. Это фантазия; кто заметит ошибочки, пока в трусах горячо? Верно? Итак: что, если я уполз туда, скажем, где Черные Ножи сложили наше оружие ...

Опять ты понижаешь голос, будто любовник. - Подумайте, администратор - представьте Кейна одного во тьме, в окружении огриллонов, он вытаскивает штыри - потом находит секущий жезл...

Глаза Коллберга загораются. - Как вижу. Как вижу!

- Еще парочка полезных штучек может найтись в вещах, верно? Вы ведь сможете такое устроить? Еще магическое оружие или два, настоящая Целительная мазь вместо чепуховой... Вещи, которые никто не показывал остальным. А теперь все они достаются Кейну.

- Верно... верно... - Коллберг хмурится. - Нет, стойте, не сработает - Черные Ножи уже поделили ваши пожитки. Они в лагере.

Ты качаешь головой в вежливом недовольстве. Ты заполучил его, и сам знаешь: битва выиграна. Остается, как ты полюбишь говорить, лишь зачистка.

- Ничего не меняет. Смотрите, мы ведь искали Слезу Панчаселла, верно? Другие тоже могли ее искать - и я приполз к ней, раздвигая кости ловцов удачи, погибших сотни лет назад. Неужели вы не доставите туда немного пыльных костей? Теперь я вооружен. Дерьмо, с вашими сканерами вы могли бы найти и саму Слезу!

Коллберг то ли кивает, то ли дергает плечами - вполне понятный знак.

- Ох. - Твои губы могли бы улыбаться, не будь они столь тонкими, прижатыми к зубам. - Уже нашли.

- Ну...

- Она действительно там? Это не сказка?

Коллберг вздыхает. - Она действительно там.

- Круто. Вы могли бы сбросить меня прямо на верхушку - как, драматично выйдет? В полуобмороке я заползаю внутрь и теряю сознание рядом с легендарным сокровищем, за которое мы отдали жизни?

Нижняя губа Коллберга втягивается между зубов. - Это... неплохо...

- Итак, я лежу среди костей рядом со Слезой Панчаселла... с адски опасным магическим оружием или еще чем, что даст мне преимущество. Могу двигаться даже раненый, но если найду Мараду, получу Исцеление. Или бросьте какую-нибудь целительную дрянь среди костей - что найдется под рукой, не важно. Я заставлю его работать. Что реально нужно, это точное положение каждого - вы найдете их по точкам обзора - а сканер Уинстона сможет дать мне схему стоянки, где стража и так далее. Нужно узнать, где главные самки, и кто захватил проклятый жезл... детали уточним по ходу. Если что понадобится, сможете подбросить туда, где я с удивлением это найду... как раз, когда есть необходимость...

Коллберг кивает твоим словам, взгляд углубленный, он уже видит картины воображаемого Приключения. - Зрители, - шепчет он. - Зрители. Мы будем продавать кубики, но нужны кабины прямого подключения...

- Вот почему я хочу позвонить Марку Вило.

Глаза Коллберга прячутся в складках плоти. - Э?

- Бизнесмен Вило знает кого нужно, администратор. Разных людей. Людей с, так сказать, экзотическими вкусами.

- Не понимаю, о чем вы.

- Вы ведь о нем слышали? Хм? Знаете, чем он зарабатывает на жизнь?

- Ну... "Вило Интерконтинентал"...

- Прикрытие организованной, мать ее, преступности, администратор. Думаю, он заполнит ваши кабины "первой руки" своими же ребятами.

- Правда? - И снова свет в глазах Коллберга угасает, лоб кривится. - Ну... это будет восхитительно, уверен, но вряд ли спасение, даже в прямом подключении, можно назвать экзоти...

- Спасение? - Твой смех мрачен, как ночь над крестом. - В жопу спасение. Эти люди умерли, сдав экзамены.

- Майклсон, ну что ... - Коллберг старается держать неодобрительную гримасу, но улыбка сражается за контроль над лицом. - Что, даже Мараду? Ваши обещания...

- Парни много чего говорят, когда твердеет член.

Рот Коллберга открывается. И снова закрывается.

- Здесь я многое узнал о себе. Понял, что не таков, каким считал себя. Не таков, каким хотел быть.

Губы ползут, показывая зубы. - Тот, кто я есть - он лучше.

Коллберг моргает: - Майклсон...

- Вот вопрос, администратор. Хотя отвечать не обязательно. Не отвечайте. Просто подумайте. Какая часть вашей души пожелала вытащить меня? Дать мне шанс? От чего у вас отвердел член?

Губы Коллберга почти пропадают, как и глаза.

- Спорим, я смогу отмести всё лишнее? Вас не взволновало, когда я толкал ту речь - как войти в легенды. Не волновало, когда я продавал им чушь о смерти в бою. Даже когда я вышел один и побил парня с копьем. Вовсе не эта геройская чепуха.

- Героизм продается, Майклсон...

- Разумеется. Пекло, я тоже люблю героев. А что же мне не нравится? В нашем бизнесе нельзя поссать, не обдав струей героя. - Твои зубы все больше. - Но ведь вы не прыскаете кипятком от клипов Марады?

Коллберг задумчив.

- Я не из тех хороших парней, администратор. Я тот, кто я есть.

- Это... - Коллберг еще раздумывает. - ... не обязательно проблема.

- О чем я пытаюсь вам сказать.

- Думаю, - мурлычет он, - я начал понимать.

- Вот где беда всей вашей штуки с бегством-и-вызволением. Вытащить друзей, спасти жизни, бла-бла. Чушь с добрыми ребятами.

- А вы?

- Мне плевать, выживут они или нет. И плевать, если сам я погибну.

Коллберг улыбается, почти веря. - Что же вам важно?

- Мне важна история. - Жар в груди вскипает, пар идет в горло, голос становится низким и хриплым.

Ибо это твой голос. Уже не Хэри Майклсона.

- Помните, что я сказал об истории? Я научу этих гниложопых крысят настоящей истории!

- Ах?

- Когда дерешь плохого парня, помни... - Истинная твоя улыбка разворачивается, как нож-бабочка, - плохой парень отдерет тебя самого.

И Я, как раньше, как сейчас и вовеки, говорю...

Да, Моя Любовь. Да.

Дери их всех.

"Отступление из Бодекена", отрывок

Вы Кейн (актер-исполнитель профл. Хэри Майклсон)

Не для перепродажи. Незаконное распространение преследуется.

2187 год. Корпорация "Неограниченные Приключения". Все права защищены

Я не жалею времени, разматывая проволоку с рукояти кинжала, разглаживая каждую неровность. Хорошая проволока, медная, наверное. Гибкая, футов восемь в длину. Я складываю ее вдвое, оба конца туго обматываю вокруг лезвия у гарды. Готово.

Пора идти.

Я встаю с Трона Воителя. Распрямленные ноги присылают сигнал, алое рычание от покрытых коркой ран в лодыжках. Мне смешно.

Я весь какой-то синеватый от грязи, засохшей грязи, но я начинаю соскребать ее лезвием кинжала, с рук и груди и с плеч, и словно сбриваю при этом страхи, сомнения и память о боли.

Нет нужды проверять перевязь или вещи, что я собрал среди древних костей. Каждая вещь на месте, и я на своем месте.

Грязь спадает и лезвие касается шрамов.

Вот этот - от топора, получен в Коре.

Этот - от стрелы на Теранезских равнинах.

Вот от штыря с креста, а вот ожог от бога Драной Короны.

Этот - от ножа в переулке, дома, этот оставил кирпич, а этот - кулак отца. Есть еще шрамы, лезвием не дотянуться, и не надо. Те, что снаружи, показывают всем, кто я такой.

Я силен. Я неутомим. Я непобедим.

Я наклоняюсь и подбираю среди костей штыри, которыми меня приколотили к кресту. На них кровь и грязь. В бледно-розовом свечении Слезы Панчаселла я взвешиваю их в руке. И кладу в пояс.

Усмехаюсь покрытому рунами диаманту размером с голову, на золотом пьедестале, и расползшиеся по пещере тени отражают мое хихиканье. - Думаешь, ты самая большая слеза в мире?

Возвращаю на плечо кинжал с петлей. - Скоро это изменится.

>>Ускоренная перемотка>>

Он отходит от спутников и бредет по темному закоулку. В тупике кладет копье в угол, чтобы обеими руками развязать ремень и присесть.

Огриллоны и люди не так уж отличаются. Они охотятся стаями, мы любим нападать один на другого... но эволюция наша шла похожими путями. Например, и мы и они любим уединяться, чтобы посрать.

Думаю, дело в диете, полной белка и ароматических жиров. Эволюция научила нас использовать мерзкие запахи, чтобы пометить территорию. Как бы говорим: мы здесь, идите восвояси.

Громко говорим.

Для охотящихся носами огриллонов этот язык убедительнее, чем для коротконосых хумансов.

Парок от жалкой кучки поднимается в воздух, в косые лучи луны. Вот почему бедняга не знает, что я скольжу вдоль разрушенной стены. Он опирается на свое копье, кряхтит, крутит задом, стараясь выложить еще. Бедный ублюдок словно рожает алмазы. Слишком много жирной пищи.

Но, знаете, я уже готов ему помочь.

Я скольжу по краю стены, босые ноги ощупывают каждый шаг, прежде чем я прыгну.

Есть два разных типа гарроты. Более популярный похож на струну для резки сыра: полоса гибкой проволоки на рукоятках. Прощает даже глупые ошибки. Режет яремные вены, трахею, при минимальном навыке вам почти не приходится напрягаться. Есть и плохая сторона: упорный противник может сопротивляться долго, пока мозг не израсходует кислород, и если вы расслабитесь за его спиной, он может убить вас, прежде чем сам истечет кровью. А если проволока слишком тонка, она может пересечь трахею, не раздавив. Вот тогда вас ожидает жестокая драка.

Поэтому я предпочитаю "петлю душителя".

Сев, он оказывается ростом мне по грудь; петля скользит по его глазам и рылу, над бивнями - она достаточно широкая; если застрянет не там, я мертвец. И в лунном свете он ее не замечает. Узнает о ее наличии лишь когда я обеими руками тяну петлю, затягивая под подбородком. Он резко встает, и я за ним, поджимая колени, повисаю у него на плечах.

- Тысяча раз.

Мой вес лишает его равновесия, мы пошатнулись назад. Он бросает копье и цепляется за горло, но крик о помощи не становится даже сипением.

- Тысяча два.

Он шагает назад, тесня меня к разрушенной стене. Спотыкается и падает назад спиной. Тяжесть придавливает меня к камням, в голове блестят искры, но мне все равно.

- Тысяча три.

Он бьет ногами и машет руками, извивается, пытаясь завести руки назад, зацепить меня боевыми когтями, но мешает массивная мускулатура; руки огриллонов так не выгибаются.

- Тысяча четыре.

Сейчас он вспоминает о копье, оставшемся рядом с духовитой кучей, падает на колени и ползет через стену.

- Тысяча пять.

Он встает на одну ногу, но мой вес роняет его на колени. Он продолжает попытки - ублюдок не трус - но в том-то и дело с петлей душителя: правильно наложенная, она не режет вены, но сдавливает их, не трогая сонные артерии. То есть: кровь продолжает идти вам в мозг, но не выходит обратно.

Итогом будет массивное церебральное кровоизлияние. Ффу, проще устроить, чем выговорить.

Он добирается до копья в семь секунд, но рука уже не смыкается на древке. Восемь секунд, и он уже не владеет телом. Падает, дергается.

Так продолжается еще малое время. Хотя он практически помер. Сфинктеры не дадут соврать. Бедный ублюдок.

Я снимаю проволоку, а потом обдираю кожу. Оставив лишь на голове, кроме мускусных желез под челюстью. На них у меня свои планы.

Напоследок, уходя, я вынимаю из пояса один из штырей с креста. Рукоятью кинжала забиваю ему в лоб.

Потому что они охотятся носами. Потому что хочу дать знать.

Кейн здесь.

Кейн идет за ними.

Я Дымная Охота

Я проснулся со вкусом сырой человечины, еще свежей и кроваво-сочной на языке.

Перекатился на спину и начал тереть лицо рукой, а другой искал графин на столике. Смочил рот несвежей водой, скорчил рожу и сплюнул на пол. Треклятая вода была на вкус хуже крови.

Отхаркал густую мокроту из глотки и пробурчал: - Вот это вечеринка...

Налил воды в мелкий терракотовый тазик и побрызгал на лицо, смягчив сонную слизь в уголках глаз, прежде чем соскрести ее ногтем. Заря ослабила свечки звезд, видимые в окне мансарды. Я вздохнул и начал прыгать, пока не зазвенело в ушах. До завтрака наверняка еще час. И кофе не достать.

Затем я впал в уныние, припомнив, что велел Пратту убираться из города.

Голова не держалась на плечах. Я зажал ее руками. - Ох, ради всего дрянного!

Достал из-под кровати ночной горшок, открыл крышку, молясь, чтобы хоть кто-то на проклятой планете изобрел круглосуточное обслуживание в номерах. А когда примостился задом на холодный стальной ободок, понял, что смогу прожить без гостиничного сервиса. Что реально нужно Дому, так пара миллионов сантехников. Даже с профсоюзом.

Пластиковые, черт дери, туалеты. С обогревателями.

Я застыл, рассматривая руки. Мягкие и розовые, и мелкие. Слишком маленькие: гибкие ногти, ими едва ли блоху раздавишь. Предплечья гладкие и голые, особенно там, где смутно ощущались боевые когти. И чистые. Слишком чистые. Ни корки подсохшей крови, ни кусков рваной хумансовой плоти... Наверное, это был сон.

Наверняка сон. Точно. Возможно.

Закончив дела на горшке, я закрыл его и вынес за дверь. Дневной уборщик заберет. Если он еще остался. Я сел на койку и завязал брюки. Оставшийся в кобуре автомат промял спину. Я собирался вынуть его и бросить на кровать, но остановился с рукой на прикладе.

Сонное эхо барабанов гудело в голове.

Это не походило на видение, когда я был Орбеком. Сон был живым как жизнь. Куда там воспоминаниям о реальной пьянке.

Или не совсем реальной? Я так не напился.

Какой-то ритуал. Я не мог вытащить подробности из туманного рассудка. Пламя в пещере. Прыжки, топанье и кружение. Пение. Костер размером с дом, аромат курящегося чабра. Каменный потир с кровью.

Калейдоскопическое. Галлюцинаторное. Бум-бум-бум. Барабаны, танцы и зелья...

Отец, сев на антропологического конька, назвал бы это ритуальным безумием: намеренным систематическим разрушением себя, снятием защиты эго, рассечением самосознания ради открытия ума перед бесконечностью. Безоглядное, необузданное, энтузиастическое стремление к трансцендентному единению с...

С чем?

У меня было недоброе чувство, что я знаю.

Книги говорят о более высоких состояниях. Но это не казалось чем-то трансцендентальным. Не опустошением себя в беспредельность. Скорее наоборот.

Это казалось призывом.

Я Дымная Охота.

Меня преследовало мучительное чувство, что я почти понял... есть какие-то соответствия. Дикая Охота? Возможно. Мне всегда нравилась мифология Дикой Охоты: буря хаоса над мирными землями, разрушающая все на пути своем. Не так уж непохоже.

Напоминает мою актерскую карьеру.

Но тут не Дикая Охота. По крайней мере, не вся. Это другой вид охоты.

Сон или видение или что там... не останавливалось на барабанах и плясках, но расцветало в беспрепятственный бег по залитым луной улицам среди запахов мочи и дождевой воды, пролитого вина и человечьего пота... чувство связи - как ритуал Слияния у перворожденных - ощущение, что ты не одна личность... или что твоя личность распространяется на другие тела, на все тела, и в своей своре я гляжу на себя разными глазами, одновременно, и вижу себя извивающимися в мерцающем пламени, алом и не отбрасывающем свет, и это пламя было связью, и связь пульсировала густо и горячо в разделенной жажде оборотней.

Вломиться в дом. Дверь сорвана с петель. Лампы разбиты, пламя ползет: настоящее пламя, треск и ожоги плоти. Одним ударом пробита стена. Вонзаю зубы в мягкий вопящий розово-плотский узел хумансов под одеялом, лью яркую сладкую кровь на рваные матрацы.

Еще пламя, еще ужас, еще сладость медной крови.

Жесткие серые кулаки крушат мясо и кости с тем же чавкающим звуком, что семигранные булавы людей в кольчугах с солнечными коронами Хрила, гром их длинных ружей, ширрр дроби и жжуух пуль, стук подков по мостовым и нет страха нет боли, лишь касания: кровь отдана, кровь принята.

Картинно лежащие в развалинах стены обрывки тел столь истерзанных, что не понять, люди это или гриллы, или смесь, свежая мертвечина, косые лучи лунного света выхватили струйки пара над разрезанным мяском...

Пар от ран...

Отец, лет сорок назад, рассказал мне теорию антропологов о происхождении мифа о человеческой душе: испарения от глубоких ран могли приниматься древними людьми за души, убегающие из тел. Или духов. Слово spiritus происходит от корня, означавшего дыхание. В большинстве традиций призраки похожи на туман, который можно в стылый день увидеть у рта... Вся чепуха о послежизни и Небесах за облаками... все из простых завитков пара, ползущего ввысь словно дым...

Словно дым.

Я сказал: - Сукин сын. Сукин сын.

Точно. Оно. Должно быть. Барабаны. Пляски. Изменяющие разум снадобья. Экстатическое единение с высшей силой... ни страха, ни боли.

"Даже пули вам не повредят. Разве что убьют".

Возьмите религиозный пацифизм людей Земли, профильтруйте через сознание разумных хищников, стайных охотников, и что получите?

Дымную Охоту.

- Это же Пляска Духа, вот так срань. Гребаные огриллоны - Плясуны Духа. [13]

Раздолби конем мой сраный зад! Кровавый Иисус на палочке!

Я глубже уткнул лицо в ладони. - Орбек, какого хрена ты влез во всё это, тупая собачина?

Это был риторический вопрос. Ибо во сне было много чего еще.

Там была она.

Латы, словно манекен из перекрывающихся зеркал. Из тени улицы на площадь, тяжелый двуручный моргенштерн небрежно вскинут на плечо. Отблески пожара пляшут на фасадах. Трое меня мчатся по мостовой навстречу, залитые кровью лучших солдат Дома. Небрежно снимает шлем, встряхивая волосы. На лице нет гнева. Нет страха. Лишь далекая, отстраненная печаль.

Ее запах: человеческий, женский, густой от смерти. Залитые алым пластины доспеха покрыты вдавлениями в форме клыков, дырочками от пуль. Волосы слиплись от сохнущей крови. Булава вздымается с механической точностью, падает стальными громами. Клочья мяса облепили скулы и лоб, нечеловеческая маска с живыми глазами.

Васса Хрилгет, звали они ее. Я отлично понимал почему.

- Ага, окей, - пробормотал я. - И чего ты ждала от меня? Что нужно сделать? - Не то чтобы я ожидал ответа. Или нуждался в ответе.

Я поморщился, смотря на оранжевый рассвет на краю неба. Слишком рано для кофе, точно. Может, найду зерна на кухне, пожую как аспирин... вот еще какой хреновины не хватает этому миру - голова раскалывается уже не от барабанов, от мигрени...

Еще не вполне проснувшись, я натянул сапоги и шарил в поисках куртки, когда вдруг сообразил: свет зари не пульсирует. - Ох, - сказал я. - Ох, дерьмо.

А это что за шум? Голоса?

Я встал на койку и налег на раму окна, пока не открылась щель.

Да. Голоса вдалеке, тихие, но ясные...

- Дизрати голзинн Экк!

Окей. Не сон. Не видение.

Пророчество.

Я сжался, отстраняясь от окна. - Сукин сын.

Мне что, разбираться с этим, даже не испив кофе? - Сукин сын. - Я протер больные глаза. - Ага, ладно. Как скажете.

Подняв и зафиксировав раму окна, я схватился за подоконник, с утренним стоном человека среднего возраста подтянулся, перебросил ногу через край. Заскользил по крыше мансарды, собирая животом сажу и осколки черепицы; и когда наконец встал на колени, потер затылок, озираясь в поисках лестницы. Уже хотелось отлить.

Далекий прилив рева огриллонов, вопли ужаса, боли и ярости. Человеческие. Наверное.

Там: за три или четыре квартала. Оттуда доносятся голоса, там пламя. Отнюдь не заря.

Здания в огне.

Я вдохнул дым. Вода стекала с лица на голую грудь, порождая мурашки. Я глянул вниз, на теплую смятую постель - но ложная заря привлекала больше. Там тоже, казалось, было тепло.

Я уже пятился, чтобы набрать разбег и прыгнуть на крышу напротив, когда подумал: сладостный трах, какого рожна я делаю?

Мне пятьдесят лет, ради всего дрянного. Пятьдесят лет старости, а готов бежать по крышам в сторону кровавой бойни. Без цели. Просто ради того, чтобы быть там. Приходи-кто-хочешь.

Даже без рубахи.

Я потряс головой и поднял руку, будто приказывая какому-то траханому козлу убираться в ад. - Не мое дело.

Прозвучало неубедительно. Ни для кого.

- Не мое дело. - Так лучше. Вполне годно.

К воплям и стонам добавился сочный барабанный ритм. Стрельба. Очень громкая: крупный калибр. Хриллианцы прибыли.

Все, что нужно, узнаю утром. Когда перестанут палить.

"Хочешь, чтобы я засунул стареющую задницу в мясорубку?" Я монологировал для аудитории из одного слушателя. "Так посули выгоду".

Бог не ответил.

Я пожал плечами. - Делай что хочешь, - сказал я вслух. - Пойду в кроватку.

Сидеть на краю кровати. Склонившись грудью до коленей. Смотреть в пол. На мокрое пятно там, куда сплюнул воду. Пятно размером с ладонь, местами вода уже просочилась в дерево сквозь ветхую подстилку.

Она была на вкус как кровь...

А теперь, в тусклом свете пожара сквозь окно в скошенной крыше, она и выглядела как кровь.

Пушечный огонь и вопли.

- Дизрати голзинн Экк!

И бульканье все в том же черном болоте сна: каменные стены рушатся под кулаками, двое меня прыгают в спальню, полно криков и крови - тощий, бледный хуманс лежит, умирает поперек тела юной стриженой рыжеволосой...

И слюна капает с клыков-бивней, когда оба меня слышат плач из двух корзин у кровати...

Да в собачью жопу засуньте все пророчества!

Я натянул рубаху. Чуть подумав, добавил куртку и все остальное: ножи, пружинную дубинку, гарроту и запасные гранаты для автомата. Даже пачку зубочисток. Ибо никогда не знаешь, когда. И двинулся по лестнице.

На лестничной площадке ниже второго этажа я услышал голос Пратта. Отнюдь не полный счастья. Скорее казалось, он боится обделаться.

- Извиняюсь, господа хорошие. Прошу, отель закрыт, вам лучше пойти... нет, Кравмик, не надо!

Незнакомый голос протянул: - Ага, Кравмик. Не надо.

Слова сопровождались холодным двойным щелчком: взведен ударник револьвера.

Акцент у чужака был анханский.

Кто-то еще сказал спокойным тоном: - Сядьте. Оба. Рядом с девицей.

Я застыл в начале последней лестницы, шепнув: - Вот дерьмо.

В конце коридора виднелось окно. Я уже поворачивался, представляя, как лечу в переулок, с четырех или пяти метров, когда услышал: - Его вообще здесь нет.

Пратт говорил с отчаянием: - Он поел, сменил одежду и ушел снова - дела с Рыцарем Аэдхарром - не знаю, какие именно...

- Да хватит, Ястреб, - сказал спокойный голос. - Нет нужды. Пока что. Свистун?

- Засек.

- Что вы делаете? Что это за штука?

- Не беспокойся.

Голос Свистуна: - Итак. Фримен Шейд точно покинул нас?

- Ну, не совсем, - сказал Пратт, будто засыпая. - Я это выдумал, боясь, что вы, парни, ему навредите. Или еще что.

- Пратт? - Голос Кравмика был полон удивления. Женщина сказала: - Лессер, что ты делаешь?

- Ох, да ладно, - отвечал Пратт. - Это хорошие ребята. Точно.

- Согласен, - сказал Ястреб. - Мы хорошие люди. А теперь молчите. Все.

- Эй... - Пратт заговорщицки понизил голос. - Вы знаете, где он сейчас? Реально?

- Ага, - ответил Тихоня. - Знаем. Мы его друзья.

- О, хорошо. Всегда хорошо, когда вокруг друзья.

Застыв на площадке, я вовсе не чувствовал дружелюбия.

Профессионально наложенные Чары. По крайней мере один револьвер. Трое в холле, один из них тавматург. Вполне возможно, один в резерве у входа и еще парочка в переулке. С чем-то потяжелее. И Дымная Охота в городе.

- Пратт, давай поднимемся в его номер. Свистун, со мной. Ястреб, следи за гриллом и девушкой.

- Я? - Ястреб казался скорее удивленным, чем рассерженным. - С вами было бы интереснее.

- Если он обойдет нас, используй их. Девушку.

- А ему не все равно?

- Иногда он становится сентиментальным. Особенно с хорошенькими.

- Я сам чувствую себя с ней сентиментальным...

- Не снимай штаны. Она не доживет.

- Я могу по-быстрому...

- Ага. Если будет время, попользуемся вместе. Чур, я первый? Свистун, идем.

Я завел руку под куртку, вытащил автомат и очень осторожно снял предохранитель. Держа большую пушку у бедра, пошел вниз.

Иногда становлюсь сентиментальным. Особенно насчет людей, трудом зарабатывающим на жизнь. Миловидные они или нет.

Слева, за перилами: Кравмик сидел, горбясь, около Итралл Пратт, закрывая ее крошечную фигуру огромным плечом. Дальше была дверь в кухню. Напротив в небрежной позе стоял бледный юнец из ночного клуба, весовая категория перышка - черные приглаженные волосы, стройное и, похоже, тренированное, тело облачено в бархатный дублет и брючки под широким плащом. В руках ничего. Расслаблен.

Ястреб, стрелок.

В середине холла: Пратт, лампа в руке, лицом к лестнице, он заметил меня, лицо осветилось вполне искренней улыбкой узнавания. Рядом был еще один тощий тип, долговязый, лысоватый, брылы щек висят как у бульдога, на нем охотничья "разгрузка", вся в карманах, между пальцами вьется нить, поблескивает драгоценный камень.

Свистун. Тавматург.

И в полуобороте к ступеням стоял главный, левая рука вытянута, указывая дорогу Пратту: побольше, солиден как боксер полутяжелого веса, голова выбрита и блестит как махогоновая, тоже в складчатом дублете, но небрежно расстегнутом; не брюки - штаны, которые казались бы нормальными в темном переулке, но даже при свете лампы Пратта они привлекали глаз знатока. Толстая кожа, накладные пластины на лодыжках и бедрах, складки на коленях, местами прошиты проволокой - ничто против пули или булавы хриллианца, но способны остановить небольшие клинки - я готов был спорить, что поддевка под дублетом скроена подобным же образом. Ведь такой стиль предпочитали Серые Коты, выходя на "красную работу". Или бывшие Коты, перешедшие в наемники.

По имени его не называют. Тихоня. Отдает приказы. Правую руку не видно.

От этого стоило ожидать фокусов.

Еще шаг вниз, и Пратт, по природе хороший человек, разразился искренним восклицанием: - Эй, а вот и он!

- Эй, а вот и я. - "Автомаг" холодил тонкий хлопок брюк. - Давайте не будем глупить.

- Звучит разумным планом. - Тихоня не шевелился. Даже не моргнул. - Ты первый.

Еще шаг вниз. - Гражданские могли бы уйти. Ха?

- Может, и могли бы, - согласился Тихоня, - если бы так решил я. А раз так хочешь ты, я предпочту иметь их рядом. По крайней мере, пока не увижу обе руки.

- Ты первый.

Плечи вздернулись. - Да легко.

Тихоня повернулся и поднял пустые руки. Кружевные рукава не давали увидеть запястья и даже часть ладоней. И, естественно, рукава на предплечьях неестественно оттопыривались.

- За такие клинки в рукавах тебя вобьет в землю любой рыцарь.

Он снова пожал плечами, кивнул в сторону двери. Из темноты за порогом доносилась вся та же медная дробь стрельбы. - Рыцари заняты.

- Ага. В том и проблема. - Я сделал еще шаг. - Мы все же можем разойтись, не оставив трупов.

- Трупов? - Пратт глядел то на меня то на Тихоню, все сильнее волнуясь. - Что такое тут...

Свистун сказал: - Тихо. Не беспокойся.

Пратт расслабился. - О, о. Да. Забыл, вы же все друзья.

- О да. - Свистун крутил в руках камень. - Мы друзья.

Тихоня прищурился. - Твои руки так и не вижу.

- Ага. Признателен за приглашение, но...

- Думаешь, это приглашение?

- Если бы вы пришли меня убить, но болтали бы.

- Убить тебя - это план Б. Лучше перейдем к плану А-с-половиной. Ты идешь с нами. Тихо-мирно. Или в хорошем обществе, или в мешке.

- Люблю, когда тихо-мирно. - Я умею играть вежливого, когда очень нужно. - Всегда за мир.

- Так идем.

Я не пошевелился. - И куда же?

- Саймон Феллер желает получить удовольствие от твоего общества. Настоятельно желает.

- Феллер? - Я испытал их, перейдя на английский. - Знаете, хотелось бы услышать пару слов от самого мистера Ф...

Он ухмыльнулся типа "Какого хрена?" и посмотрел на друзей. - Ты слишком много болтаешь, - ответил Тихоня по-английски. С бруклинским акцентом. - А мы пришли не болтать. - Он хихикнул, иронически поклонившись. - Простые ребята на работе, понял? Служба доставки.

Я вернулся к вестерлингу. - Заключим сделку.

Он тоже. - Не думаю. - Похоже было, он привык к вестерлингу и не испытывал затруднений.

В отличие от меня.

- Снаружи Дымная Охота, - начал я. - Мы же не хотим встретить ее на улицах? Подождем здесь. Все мы. Когда рыцари позаботятся о Дымной Охоте, я пойду с вами в "Черный Камень" и повстречаюсь с Феллером. Тихо-мирно.

А когда эти усиленные Богом мерзавцы ворвутся сюда и найдут вместо сонных постояльцев хренову тележку вооруженных актиров, кем я окажусь? Плохим пророком. Но счастливым пророком.

А мучил бы меня стыд, если бы Тиркилд, Кайрендал и сама Ангвасса Хлейлок узнали, что я не могу заняться порученным делом, ибо уведен на прием к Волшебнику страны Оз? Не уверен, и проверять не особо хочу.

Но так просто тут дела не делаются.

Тихоня покачал головой. - У нас график. Когда рыцари успокоят Охоту, будет слишком поздно.

- Слишком поздно? Для чего?

- Не успеешь понять, умник.

- Я сделал хорошее предложение. Подумайте.

- К чему?

Я вздохнул. - Этот чертов график ценнее ваших жизней?

- Может, и нет. - Тихоня ухмылялся. - Но ценнее их жизней. Ястреб?

- Эгей. - Под блестящей черной шевелюрой открылась блестящая белая улыбка. - Хочешь фокус?

- Не особо.

Правая рука Ястреба размылась, менее чем за мгновение ока обзавелась большим черным револьвером, дуло повисло в дюйме от красивой головки Итралл.

Кравмик бессловесно зарычал и попытался подтащить ее ближе.

- Давай, - согласился Ястреб. - Тебя застрелю первым.

Я опустил плечи. - Фокус отличный.

- Кто спорит?

- Ты быстрый парень.

- Быстрее ты не видел.

- Быстрее всех был Берн. Святой Берн, называют его сейчас. Может, слышал, что с ним случилось? - Я кивнул в сторону бывшего Кота. - Или спроси его. Он знает. Может, был там.

- Древняя история, старикан. Из иного мира.

Я посмотрел на ухмыляющегося киллера. В те годы ходил в коротких штанишках. Рожден после того, как отсюда ушли Черные Ножи. Или чуть позже. Древняя история. - Догадываюсь.

- Посмотрим же на твои руки.

- Ага, пожалуйста. - Я показал автомат. Никто не казался впечатленным.

- Положи его на ступеньку и сойди вниз. - Я не шевелился.

- Говорите, знаете обо мне. - Я пожал плечами, поднимая "Автомаг". Немного, чтобы никто не напрягся. - Но почти все истории - вранье.

- Давай проверим, - сказал Тихоня. - Ястреб. Грилла. Сначала в ногу. Потом в голову. Потом девку.

- В ногу? - вздохнул Ястреб.- Не люблю, когда они ревут.

- Погоди. - Я поморщился, видя размытое отражение на хромированном боку автомата, качнул оружие, словно не любил свое лицо. И точно. Не особо.

Я пытался решить, кого же увидел в отражении.

- Ястреб. - Я покатал кличку во рту. - Ястреб. Учился ли в аббатстве, Ястреб?

- Эй... - начал Тихоня.

- Я говорю с Ястребом. С тобой поговорю, когда с ним закончу.

Слова падали все медленнее и медленнее, будто у моей пружины заканчивался завод.

Медленнее, суше и холоднее. - Практиковал эзотерику?

Блестящие белые зубы показались снова. В его мягком алом ротике их был изрядный запас. - К чему ты?..

- Хочу задать загадку, Ястреб. Эзотерическую загадку.

- Какого говна тебе?..

- Если знаешь ответ, Ястреб, - сказал я смертельно медленно и тихо, - могу оставить в живых.

Мертвое холодное молчание.

Тихоня и Свистун обменялись взглядами. Похоже было, что они спрашивали друг дружку, стоит ли Ястреб отказа от чертовски занимательного зрелища. И пришли к одному ответу.

Ястреб догадался, каков ответ. Бледные щеки вспыхнули. - Засунь...

- Как... - Загадка прозвучала тихо, мягко, вопросительно, словно я тоже хотел узнать ответ, - ...звучит хлопок одной ладони?

Глаза Ястреба сузились, расширились, а затем вытянутая рука и револьвер размылись, чертя дугу в сторону лестницы; но даже размытому пятну нужно было пройти метр, тогда как дуло автомата сдвинулось на пару дюймов.

Оба ствола изрыгнули пламя. Его - один раз. Мой - три: короткая очередь, режим, очень удобный для хреновых стрелков вроде меня. И еще два по три: всего девять разрывных пуль. Дуло чуть сместилось вправо. От двери донесся короткий вскрик - Пратт, наверное, или Кравмик.

Полетели щепки от балясин на уровне моего таза: выстрел Ястреба. Отличным стрелком был этот малыш: в десять раз лучше меня в лучшие дни. Как будто это ему помогло...

Полетели на пол щепки позади правого колена Ястреба. Как и позади правого бедра, поясницы, позвоночника, левого бока. Щепки иного рода.

Разрывные пули при ударе раскалываются на острые иглы: полное преобразование кинетической энергии в вагон внутренних повреждений. Ястреб повалился мешком гамбургеров. Он не грохнулся на пол. Скорее влажно шлепнулся.

Он лежал, издавая звуки умирающей рыбы, глаза смотрели далеко за грань мироздания.

- Хорошая догадка, дитя. Жаль, раскланяться не успеешь.

Я узнал, кем был в этот миг.

И повернул автомат в сторону Тихони. Он пятился в полуприседе, злая гримаса казалась еще уродливее из-за искажения: из ниоткуда вдруг возникло мерцающее стекло, отгораживая его, Свистуна и необычайно спокойного Пратта.

Щит.

- Эй, мило. Ты тоже быстрый. - Я кивнул Свистуну. - Или это условное заклинание? Включается по звуку выстрела, точно?

- Ястреб! Ястреб! - Тихоня растерял свое спокойствие.

Я пожал плечами, смотря сверху вниз. - Это была шутка. Насчет оставить в живых.

Переключив автомат на одиночные, я не целясь выпалил в Щит. Три раза. Разрывные пули исчезли среди вспышек, отмечая полуреальную границу энергии. Свистун застонал, будто его били под дых.

- Сучья отдача, ха? Как думаешь, щит выдержит весь магазин?

- Сделай его! - Тихоня стал Чертовски Нервным Перцем. - Кончай с ним...

- Зацепил. - Быстрый, ловкий, профессионально бесстрастный, Свистун сунул руку в карман жилета. Другая деловито крутила камень на цепочке. Чертовски Нервный Перец держал нож в одной руке, пистолет в другой, глаза на дуле автомата... когда Лессер Пратт, без словес и лишних движений и сохраняя невозмутимое выражение лица, поднял ураганную лампу и разбил о макушку Свистуна.

Лицо Свистуна обмякло. Как и щит.

Стало темно.

Автомат рыкнул, но полетели лишь деревянные щепки, ведь Чертовски Нервный Перец оказался быстрее кота, уже перекатился через плечо и вскочил на ноги за Праттом, а в холле стало светло, опять, это Свистун упал на колени и лампа облила его маслом и подожгла, и Свистун лежал лицом в пол и пылал, а Чертовски Нервный Перец ударил Пратта в висок концом рукояти, подхватив падающее тело рукой, так что нож очутился напротив ключицы, а пистолет под шеей. Он зарычал: - Бросай! Брось его!

Я спустился вниз.

- Отрежу ему траханую голову! Брось оружие!

Я сказал: - С чего бы?

Кровь текла по щеке Пратта. - Вломи ему. Он велел тому сосуну убить мою жену. Застрели его.

- Молчи! - Чертовски Нервный Перец надавил дулом под челюсть, так что отельер крякнул. - Ты слышал?

- Мне казалось, - ответил я, - ты понял, с кем имеешь дело.

- Сначала убью его... - Глаза были яркими, жесткими и хитрыми: самоцветы, налитые злобой. - ... потом займемся гриллом и девкой. И детишками.

- Как приятно обсуждать будущее при свете твоего сучонка-заклинателя.

Пратт сказал сквозь стиснутые зубы: - Застрели мудака.

- Молчать!

- Вернешься к Феллеру, скажи: здесь происходит то, о чем он не знает. О чем даже не догадывается. Скажи, что это Закон Кейна. Спроси, знает ли он правило номер три.

- Что за хрень, о чем ты?

- Ты отпустишь Пратта. - Я указал на пламя на спине Свистуна. - Мы потушим сучонка, пока еще дышит. Потом вы уберетесь восвояси. А я уже никогда не передумаю.

- Такая сделка не по мне.

Я поднял автомат. - Думаешь, мне жизнь Пратта важнее, чем твоя - тебе?

Чертовски Нервный Перец поразмышлял. Что не заняло слишком много времени.

Какой кайф - быть самим собой.

Он облизнул губы. - Сначала потушите.

- Кравмик. Скатерть.

Великан-огриллон неохотно отпустил Итралл, вытащил скатерть из-под фонаря на столике и накрыл ею Свистуна. Холл снова потемнел.

Чертовски Нервный Перец отступал к двери, таща Пратта за собой. - Ты их не защитишь, старик.

Старик. Я чувствовал вес каждого прожитого дня. - Не забудь передать Феллеру все мои слова.

За порогом Чертовски Нервный Перец толкнул Пратта в холл. - Еще твою маму навещу, - прорычал он, оказавшись в ночной тени. - И передам ей, что ты...

Автомат изрыгнул короткую очередь. Из тени ночной улицы донесся еще один влажный звук падающего тела.

Я созерцал струйку дыма над дулом "Автомага". - Похоже, придется передать самолично.

Не спеша вернулся в холл. Перевел автомат на одиночные и выстрелил Свистуну в голову. Три раза. Переход от человека к трупу был отмечен посвистом, словно удар бича, фонтанчиком крови и треском костных обломков о ковер.

Я вернулся к двери, не слишком высовываясь наружу. Всмотрелся в неловкую кучу на мостовой. Чертовски Нервный Перец становился Дергающимся Пытающимся Вдохнуть Истекающим Кровью Перцем.

- Ты... ты сказал...

- Я сказал... - Автомат вернулся в кобуру. - ... что уже не передумаю.

- Ты.... Ты... не бросишь меня так... Ради любви Бога...

- Какого именно?

Я стоял, пока тот не помер. Времени потребовалось немного.

Я поднял голову и крикнул в ночь. Негромко. Они были поблизости и слышали всё. - - Эй. Видите? Ястреб и Свистун тоже мертвы.

Ночь ответила отзвуками далекой пальбы.

- Думаете, управитесь лучше? Соберитесь с силами. Сейчас или никогда.

Когда я повернулся к холлу, с лестницы на меня смотрели бледные лица: постояльцы, полуодетые и с глазами, полными страха и снов.

- Вставайте все, кто Вооружен, вооружайтесь. Снаружи Дымная Охота, бандиты и мародеры повсюду, рыцари нас не защитят, у них много проблем. Берите все, что сойдет за оружие, и готовьтесь сражаться за свои никчемные жизни.

Лица непонимающе пялились на меня. Я указал на Ястреба и Свистуна: - Хотите стать мертвыми, как эти? Скорее!

Лица исчезли.

Я прошелся по холлу. Свистун пах, как барбекю. Ястреб - как жертва автокатастрофы.

Кравмик весь трясся. - Вы... рыцари... нужно идти в приход...

Я подобрал револьвер Ястреба. - Стрелять умеешь?

Лицо Кравмика исказилось. - Не приходилось.

- Держи крепче, не перегибай запястье. Вот предохранитель. Целься, как из лука. Справишься?

Ствол почти исчез в могучей руке. - Это оружие. А я огриллон, - сказал он с глубоким вздохом. - Справлюсь.

Пратт почти висел на руках жены, дрожа от избытка адреналина. - Сделали... мы их сделали, да?

- Ранен?

- Я... не знаю, я...

Итралл покачала головой, не поднимая лица. Погладила мокрые редеющие волосы. - Он в порядке, милорд. Только потрясение. Хотя я так боялась за милого Лессера...

- Не надо, не надо - они схватили меня именно там, где нужно. - Пратт нервно засмеялся.

- Ага. Как ты ускользнул от Чар?

- Вам следовало бы знать, - ответила жена.

- Следовало?

- Смог бы я преуспевать здесь, если бы каждый прыщ и дрищ оплачивал счет заклинанием? - Пратт порылся под курткой и выудил медальон на цепочке. - Защита от всех видов магического воздействия.

Я протянул руку и повертел медальон. Он был влажным от пота, металл теплый, возможно - белое золото. На одной стороне была выгравирована пара скрещенных в запястьях рук с кинжалами, и меч, который торчал, словно биссектриса, между малыми клинками. На обороте имелась лишь простая надпись на вестерлинге.

"Моя воля, или не стану".

- Сукин сын. - Я уронил медальон, словно он обжигал руку. - Не я ли велел тебе убираться из города?

- Ну... мы... - Он обвел рукой маленький холл, и я лишь сейчас заметил багаж вдоль стен. - Мы не могли вот так просто взять и уехать, милорд...

- Я тебе не лорд.

- Я, поймите меня, у меня персонал, и семья - и у других семьи...

- Ох, ради всего дрянного.

- А постояльцы...

- С ними что?

Пратт метнул взгляд на Кравмика, тот лишь пожал плечами и перешагнул труп Свистуна, направившись к двери. Ствол Ястреба словно прирос к руке.

Пратт вежливо выбрался из объятий Итралл. - Нелегко объяснить...

- Объяснить нетрудно, - сказала жена. - Гость в доме - долг на хозяевах, уж прошу прощения вашего лордства. Мы не можем уйти, пока гости в опасности, в наших стенах или рядом. Это наш долг, милорд. Вы поймете.

Я не стал обсуждать свой долг. Никогда не мог терпеть эту гребаную тему. - Долг стоит больше, чем жизнь?

Пратт беспомощно пожал плечами: - Это и есть наша жизнь.

- Тогда забирайте их с собой.

- Так и будет, - сказала Итралл. - Но сейчас это невозможно, милорд, прошу прощения.

- Что ж... - Я даже не зарычал, борясь внезапным желанием отхлестать их по щекам. - Делайте что должны. Когда уровень говна на улицах спадет и можно будет выходить.

- Не по этой улице. Не сейчас и не скоро. - Кравмик повернулся от двери.

Глаза были пустыми желтыми блюдцами. - Снаружи охотники. Кажется, идут сюда.

Улица за широким плечом казалась пустой.

- Не вижу их.

- И я не вижу. - Кравмик постукивал дулом револьвера по серому от возраста бивню. - Но они там. Недалеко.

- Знаешь, сколько их?

- Тридцать лет назад... узнал бы. Но я уже не разведчик.

- Тиркилдом нигде не пахнет?

- Нет, его запах не по мне. - Он даже не изобразил улыбку.

Я оперся о косяк двери. - Эй, - сказал громче. - Эй, мудаки. Вы еще здесь? Поговорим.

Закрытые витрины и тротуар, пятьдесят ярдов до реки. В другую сторону темный пустырь. Небо затянуто тучами, подсвеченными оранжевым огнем пожаров.

Индиговые тени, резкие и спокойные, словно прорехи между звезд.

- У нас общая проблема, можно порешать ее сообща, - воззвал я. - Выходите, мудаки. Хотите встретиться с Дымной Охотой?

Никого. Похоже, я ошибся насчет группы поддержки. Или у них поистине железные нервы. Есть лишь один способ узнать.

Я вышел из двери и склонился над трупом Тихони, забрать пистолет из руки. Никто не застрелил меня.

Оружие было земной работы, не гномье: "Смит-и-Вессон" с переводчиком огня, удлиненная обойма на тридцать сверхскоростных пуль алюминий-сталь. Старомодное оружие, но эти пули попадают в точку за сто метров, и доспехи их даже не замедлят. Не то чтобы Охотники бегали в доспехах.

Он как влитой лег в руку.

С тротуара улица казалась еще более пустой. Ставни витрин как будто подглядывали за мной. Лужа от ночного дождя отсвечивала оранжевым. Похоже, стрельба смещалась в другом направлении.

Хорош ли нюх у Кравмика?

То есть, бриз дул со стороны спины... свет пожаров тускнел, улица тонула в тенях... любые Охотники должны были пройти мимо бойцов Хрила, ведь они явно не преследовали их... неужели нос Кравмика чует за квартал? Против ветра?

И тут тихий голосок прозвучал в голове: точно, тупой осел, бриз скользит по затылку.

Я обернулся.

Шестеро уже были в реке. Слабые мерцающие нимбы оранжевого колдовского огня над головами вызвали в памяти "трупные фонари" Великого Шамбайгена - только эти двигались против течения, и на хорошей скорости. Еще двое входили в воду. Один стоял на набережной и смотрел на меня.

Обнаженный. Овеваемый пламенными языками силы.

Он простер руки толщиной с бычьи ляжки, набрал воздух в грудь, подобную груженой булыжниками телеге...

И я застыл на месте. Примерно на всю свою жизнь в обратной перемотке.

Типа того.

Не столько застыл, сколько завис над застывшим.

Качался на проволоке в сажени от собственной головы: духовный дамоклов меч. Точно не понимая, как мне это удается. Полжизни превратилось в сон...

Снова в Бодекене...

Подробности разнятся в разное время, не важно, кто со мной и как выглядит местность, какое оружие, ничего такого. Важно лишь, что я снова был в Бодекене, но уже старый, вялый и усталый от убийств.

И Черные Ножи шли за мной. Снова.

Я ощутил в этом некий род справедливости. Именно здесь я начал - все, что раньше, было прологом - так что здесь могу и закончить. Была в этом горькая поэзия: после всех впечатляющих мошеннических подвигов, сделавших меня легендой, я застыл на пустой темной улице, защищая людей, подпавших под власть моей легенды и даже поклоняющихся ей. Похоже, вот способ расплатиться за то, что я стал собой. Превратить конец не в славную песнь о герое, а в дурной анекдот. Которым я всегда и был. Уйти как слабак.

Глаза Стелтона... опаловые звезды под серебряной луной...

Вы не "решаете" застыть, или сломаться, или забиться в угол и обгадить штаны. Не больше, чем "решаете" отключиться, когда кто-то бьет вас трубой по башке. Ваши мозги делают это без сотрудничества с вами. Когда демоны, спавшие внутри черепа, вдруг просыпаются от голода.

Дымящаяся культя Драной Короны, и глаза Стелтона, и Пуртин Хлейлок, вздымающий моргенштерн в молитве...

Так что я висел над головой, качаясь на златой нити и может быть думая но как узнать и когда же, мать ее, волновая функция рухнет и усатая мышка сгниет в черепе?

Но в тоже время я вспоминал слова покойной жены - слишком часто повторяемые. "Не все вокруг тебя вертится".

Кравмик и семья Пратта и целый дом обычных людей, несущихся вниз по говенной реке - я для них ближайший аналог спасительного каноэ, и что справедливо для меня, чертовски плохо для них. Так что за мгновение ока длиной в десять лет я увидел себя в роли Красавчика Жеста, теперь в реальности: стою на обороне отеля, надеясь сдержать Дымную Охоту арсеналом в три ствола, два яйца и совсем без мозгов. Сам помру и Пратту с компанией не оставлю тележку с удачей. Хотя в компании умирать не так уж некрасиво.

Теперь я, будучи актером, вспомнил последние слова Эдмунда Кина: "Умереть легко, сыграть комедию трудно". И заметил, что бормочу: - Думаете? Так смотрите, какое траханое веселье сейчас начнется здесь.

Все это началось и кончилось за полсекунды - не успел бы выстрелить лучший ковбой из старого вестерна. Когда самец за рекой испустил рев, я уже соскочил в тело и оборачивался к Кравмику. - Забудь, что я сказал о драке с ними. Бери Пратта и прочих и гостей, лезьте на крыши, прыгайте на другие дома. Прячьтесь в переулках. Если кто не сможет прыгнуть? Кидай их. И отдай чертову пушку.

Он оскалился. - Но ты сказал...

- Забудь мои слова. Ты не будешь драться. Бери людей и проваливай. Я уведу охотников - замедлю, пока Тиркилд и стража Приречного прихода не подоспеют...

Шеф-повар смотрел на реку. - Может, я поговорю с ними. Гриллы есть гриллы. У Дымной Охоты нет причин цеплять на крюк...

- Кравмик.

Он услышал мой голос. Гримаса сомнения снова обнажила клыки. - Чего?

Кравмик приближался к моему возрасту - может, с неправильной стороны - так что я мог сказать правду. Счастливое исключение.

- Это Черные Ножи.

Глаза его стали размером с мои ладони, он словно проглотил язык. Когда же смог выдавить слово, это был шепот: - Нет...

- Да.

Рот обмяк на пару секунд, потом губы зашлепали: - Но... но... нет знака...

- Ты его не видишь. Не веришь? Иди и спроси Пратта, кто я. Но сначала отдай пушку.

Знаете ли, после того как я помог Хуланской Орде проиграть при Серено, не только род Черных Ножей точит на меня длинный клык. Мне вовсе не хотелось сейчас заполучить пулю за прошлые хитрости.

- Кто ты...

- Иди же. Давай, двигай! - Он нахмурился, словно нашел крысу в миндальном варенье, но положил револьвер в протянутую ладонь и тяжело застучал ногами, обходя труп Свистуна.

Парочка дымных охотников уже вышла из реки. Один прыгал ко мне на четвереньках, медленно и спокойно, второй выпрямился и развел руки, надул паровой котел грудной клетки и проревел: - Дизрати голзинн Экк!

- и это почему-то не заставило застыть на месте перекошенный цирковой фургончик моего рассудка; сочное алое сияние зажглось где-то вокруг яиц и потекло по груди и в ноги, и в руки, а когда достигло наконец головы, рев самца преобразовался во вполне внятное: - Добро пожаловать назад, Ходящий-в-Коже!

Я кивнул ему с улыбкой и оперся левой рукой о забор у тротуара, правую же утвердил между двух планок, с отобранным у Тихони "Смит-и-Вессоном", ведь такие пушки любят надежную опору, и даже хреновый стрелок вроде меня неплохо управится в стиле карабина. Я ответил на приветствие второго огриллона теплым: - Спасибо, как хорошо быть дома, - и отправил послание с тремя выстрелами в сердце, заставившими его влажно шлепнуться мордой вниз.

Поглядел на того, что бежал сюда - он даже не ускорился - и наградил пулей в губу. Голова взорвалась мясной гранатой.

Еще четверо выходили из воды, за ними были еще трое, и я хладнокровно целился, знаете, "двое-готовы-семеро-готовьтесь", или так: "смотри-крошка-я-лечу-на-Ровере". И мне было весело, пока не встал первый застреленный.

Тогда я опять его застрелил. Более чем застрелил. Изрешетил - не меньше десяти патронов. Большие сочные куски охотника отрывались и шлепались на мостовую. В том числе правая рука.

И тут он нагнулся, подобрал чертову оторванную конечность за ошметки запястья и начал крутить над головой.

- Дизрати голзинн Экк!

Черт, он даже не кровоточил.

И мне уже не было весело.

Помню, я тупо моргал, пока не заставил работать губы. - Ни хрена не смешная шутка.

Стало совсем не весело, когда тот, с кровавым фаршем на месте головы, ретиво встал и поскакал к остальным.

Тот сон-видение-пророчество... то Слияние... как я вселялся сразу в разные тела... видел чужими глазами... плюс эти извращенные Танцоры Духа... "и-пули-вас-не-возьмут"...

Кто-то выучил новый трюк. Ах. Старый трюк.

- стоянка Черных Ножей под крестом ожила ночью, тени прыгают, воют, зубы и когти и голод -

Кто-то выучился трюку Преторнио.

Не удивительно, что Охота нарушила монополию хриллианцев. Я видел оживленные трупы носильщиков Преторнио, они рвали Черных Ножей по суставам - ожившие огриллоны должны быть пропорционально сильнее...

Из сна: та фантазия силы, каменные стены крошатся от удара серого кожистого кулака...

... фантазия о том, как я стал сильнее рыцаря Хрила.

"Ну вот, еще один вид смертников-бомбистов", монологировал я для единственного слушателя.

Теперь все они встали на четвереньки, переходя на пожирающую землю побежку, хотя и без спешки; у меня еще было секунды три, через улицу зиял пустотой другой переулок, я помнил там поворот и решил поставить две оставшиеся секунды на то, что поворот не ведет в тупик.

Я вылетел на улицу, подняв "Смит-и-Вессон", выстрелил почти не целясь, опустошая обойму и веря, что раздробленные кости ног помешают им бежать так резво. Обойма опустела, едва я ударился плечом о забор на той стороне, я бросил пистолет на мостовую, разрядил в охотников и револьвер Ястреба, и шагнул в темноту. И тут дерьмо запахло совсем по-особенному.

Потому что один из дымных охотников сказал: - Эй, проверьте - видели, парни? Думаю, там был Кейн!

Другой ответил: - Ни хрена подобного, - а третий сказал: - Нет, чувак, думаю, он прав...

Они говорили по-английски.

- Мы его убьем?

- Убьем? Его? Прежде чем я взял автограф?

И тогда, в переулке у сырой холодной стены, держа автомат обеими руками у щеки, я застыл. Не имея и малейшей тени от чертова ключа к загадке, не зная, что происходит и что делать. Что заставило меня сделать, похоже, первую действительно умную вещь с момента спуска с парохода, вчерашним утром.

Я крикнул по-английски: - Эй, что тут за хрень? Ха?

Все девятеро сгрудились в начале улицы, всматриваясь в тени. Тот, что нес оторванную руку, небрежно бросил ее у ног. - Святая срань - это же ты? Реально ты?

Я ответил: - Валите отсюда. Все вы.

Они не послушались.

Я показал автомат. - Зрение хорошее? Видите эту пушку?

Все они кивали и пожимали плечами (кроме того, что без головы), но нерешительно двигались ко мне. - Ага - ага - Кейн - эй, тут не темно. Не для нас.

- Это не одна из гражданских штучек, из которых я пулял в вас. Это "Автомаг" социальной полиции.

Они остановились.

- Эй, нет, дерьмо - Кейн, мы не за тобой... - сказал Однорукий. - Я то есть, Христос, это так потрясно, ты мой герой...

- О, не герой, - сказал другой.

- Герой. Ты он самый, - горячо заверил меня Однорукий. - Ты величайший... я всегда так...

- Пакард, вечно лижешь задницы. - Второй доверительно кивнул мне. - За всю жизнь не купил ни одного кубика с тобой - вся коллекция с кем-то типа К'Транна или Джуббара, и старые записи милашки Пеллес Рил, до встречи с тобой, и он на нее...

- Заткнись! - Однорукий подхватил оторванную руку и врезал приятелю, так что тот упал. - Не моя вина - мои родители...

Еще кто-то заржал в мою сторону. - Мамаша лизуна-Пакарда не давала ему твое дерьмо, потому что ты все время ругаешься. Одно дело делать, но когда говоришь об этом...

- Ну, хватит! Иисусе Христе!

Я понял, что бессильно прислонился к стене. - Кто вы, мудаки?

Они сказали. Имена звучали перекличкой в Конгрессе Праздных. Пакард, Ренд, Виндзор, два Сауда, Уолтон, Буш и - тот, кому я отстрелил голову - Тернер.

- Тернер? - сказал я, подмигнув безголовой туше. - Ты из деток Веса Тернера? - В давние дни Вестфилд Тернер был президентом "Неограниченных Приключений".

Моим боссом.

Безголовый отмахнулся, указал на Однорукого Пакарда.

Пакард сказал: - Праздножитель Тернер - его дедуля. Малыш Тернер обеспечил нам колыбельки. Обычно он играет лучше - но сейчас истерит, ты ведь отстрелил голову - видел бы, как глаза взрываются - это так потрясно...

Я позволил автомату резко опуститься. - Сколько тебе?

- Пятнадцать.

Тот, которого он ударил - Буш - заржал: - Врешь. Врешь.

- Будет через две недели.

- Две недели превращают тебя в четырнадцатилетнюю какашку.

- Сейчас надеру зад.

- О, точно. - Буш встал. - Попробуй, левша.

- Я о потом. Прилечу на островок твоего чпокнутого папашки и побью тебя прямо на отстойном белом песочке.

- Вы же дети... - Мозги мои превратились в мокрое шерстяное одеяло, разбухающее внутри черепа. - Просто дети.

- Ну, да, - сказал Сауд. - Это еще бета-версия, нужны тестеры, и Тернер все классно придумал, знаешь, все устроил. Это реальная вечеринка, хотя все виртуальное. Установка сим-кресла влетела папаше в кучу денег, и он тоже ждет не дождется. Может, однажды они выловят все баги и выпустят релиз. Это вкуснее первых рук, знаешь ли, во-первых, Студия еще не порылась в записи, и потом, если мы напрямую с тобой, мы как бы в тебе, когда ты убиваешь людей. А теперь мы убиваем их сами...

- И едим. - Клыки Буша блеснули в лунном свете, белесые и влажные. - Приходим, убиваем и жрем. Это куда круче, чем даже твоя каша - без обид, знаешь. Я настоящий фан, не как лизун-Пакард. У меня твой Платиновый Набор, и еще пиратская копия "Слуги Империи"...

- Только потому, что твоя мамаша сосала морщинистую редиску старика Тернера, - ощерился Пакард.

Я покачал головой. - Вы понимаете, мелкие засранцы, что это были настоящие люди? Врубились? Это не треклятая игра...

- Конечно игра, - сказал Пакард. - Наша свора получает очки за каждого гражданского, которого мы валим, прежде чем рыцари разносят нас в клочья. Добавочные очки за бойца, а убийство рыцаря означает победу, но если другая свора тоже валит рыцаря, в счет идут очки за гражданских...

- И вы получаете очки за длительность, ясно? - Буш восторженно кивал. - Мы мало убили, но уже встретили тебя и получили двадцать, и это офигительно, мы нашли тебя и еще можем выполнить задание миссии, потому что пришли по реке - по дну, эти гриллы реально мертвые и им не нужно дышать, знаешь - а рыцари еще не...

Я так и не смог успокоиться. - Вы, затраханные детишки...

Пакард усмехнулся: - Верно. Ты был взрослым, когда убил в первый раз?

- В первый раз я убил, сражаясь за свою жизнь, мелкие ублюдки. - Чертовская ложь, но вались всё в пекло. - А вы, пачка испорченных праздностью выродков, сидите в сим-креслах за вселенную отсюда...

- Ага, верно, - сказал другой Сауд, покачивая головой, словно я был проклятым идиотом. Знаете, им я себя и чувствовал. - Думаешь, родители позволили бы нам заниматься этим, рискуя жизнью? Ну, я о том... - Он поднял набедренник, показав уродливый пенек на месте отрезанного члена. - Даже трахаться не можем. Чем же заняться, если не убивать?

- Никогда я не убивал ради прикола...

- Нет, ты всех убивал ради прикола. - Гримаса Буша ничего не отличалась от Пакардовой. - Ты был хорош. Был лучшим. Знаешь, ты еще в первой десятке. Да, Студия уже не выпускает новинок, но ты бы побил всех новых, этих писек...

- Молчите. Все помолчите минуту, на хрен.

Я не собирался спорить с праздными недомерками, играющими Черных Ножей в гребаной виртуалке.

Особенно спорить, имея все шансы проиграть.

Я пришел в Поднебесье - стал актером - чтобы вкусить власть, которой был лишен на Земле. Да, большие гонорары. Да, слава. Поклонение. Даже политическое влияние. Но это было лишь, знаете, надбавками. Настоящей наградой была власть: возможность презреть законы, которыми обложена жизнь низших классов Земли. Жить вообще без законов. Поклоняться лишь своей воле. Ну, всё это абстракции; если копать до костей, это означало... стать богом.

Убивать без последствий.

Для меня не было тайной, что я свихнутый, и даже весьма. Не было тайной, что, не стань я актером, умер бы в тюряге. Так что я поместил себя в то место, где кровожадные получают власть, а убивать походя - обычное дело.

Как для них.

Они начали прямо из места силы, вот и всё. Получили то, за что я рвал анус, не подставляя мягкие зады под огонь.

Но, знаете, и мой зад не часто бывал под огнем. Половина шрамов осталась от ран, которые должны были меня убить или искалечить - убить или искалечить любого, но не актера. Неограниченный доступ к суперсовременной медицине плюс, временами, откровенное использование магии: лучший страховой тариф в истории обеих вселенных.

Так в чем различие между ими и мной? Реальное различие? Они получили это по приколу. Я заплатил. Вот и всё.

Есть старая шутка Консерватории, не особо смешная: если ты убиваешь за деньги, ты солдат. Если убиваешь по приколу, ты психопат. А вот если по приколу, да еще и платят - ты актер.

Дизрати голзинн, мать вашу, Экк!

Боль грохотала в ушах. - Ты сказал, что есть миссия.

- Точно. - Буш выставил когти в сторону отеля "Пратт и Красный Рог". - Науб. В том месте.

- Науб?

- Найти и убить. Никого не оставлять в живых. Потом мы сожжем его. Пятьсот очков. Блин, ты вообще ничего не знаешь?

- Кое-что знаю.

Найти и убить. Я пропал бы без следа - вероятно, погиб в огне... Этот Феллер упертый тип, все организует точно. Похоже, всегда так было. Намного умнее, чем трюк хриллианцев - использовать гриллов как заложников и тягловый скот. В десять раз умнее.

Скажем, вы громила из Компании, пойманный здесь в день Успения, хотите домой. Если вы знаете фольклор, знаете и о диллин, даже могли бы вспомнить ссылки в книге моего отца, "Сказания Первого Народа", где он предположил, что Тихая Страна - место, куда ведут дилы - могла быть Землей. А может, вы помните и "Отступление из Бодекена", историю Слезы. Вы добираетесь в Пуртинов Брод и начинаете искать грифоний камень.

Ради власти.

Узнаете о деле с Дымной Охотой - некоторые предприимчивые огриллоны сумели достучаться до Нездешней Силы, она же ДилТ'ллан, она же прежний бог Черных Ножей - и понимаете, что оживление дымных охотников вытягивает из Силы слишком много энергии и теперь можно открыть диллин.

Хорошо и дивно. Вы можете уйти на Землю. Но вы не уходите на Землю... потому что слишком умны и понимаете, что сели на единственные рабочие врата между Землей и Домом.

Я понял, что горю желанием встретиться с этим сосуном.

С прищуром посмотрел на окровавленный труп Тихони у выхода, потом на крышу отеля. - Кое-что знаю. Знаю, что вы, мудаки, туда не войдете. И ничего тут не сожжете.

- Ай, да лано, - сказал один (думаю, это был Виндзор, но в такой темноте, и вообще, по мне, все мертвые гриллы выглядят одинаково). - Всю игру нам срываешь.

- Всего пять минут назад я убил троих, защищая это место. Троих настоящих людей, и умерли они по-настоящему. - Я всматривался в желтые, как моча, глаза Виндзора. - Как думаете, что я сделаю с вами?

Виндзор заморгал. - Ух ты - взаправду? Реально убьешь? Ну, это хреновски круто - куда лучше автографа!

- Запытаю до смерти, если вас это осчастливит. Только не поджигайте мой навоз.

Буш заржал. - Как? Ты был там? Мы могли тебя грохнуть? Горячий трах, вот было бы классно! Стать парнем, который убил Кейна!

Пакард медленно кивал. - Знаете... - Он глянул на остальных. - Мы еще можем...

- Тише.

Буш вдруг задумался. - У тебя только это ружье, а?

Я ответил: - Давай объясню, - и послал три пули в коленную чашечку.

Удар развернул его, когда он попытался удержаться, нога сложилась назад, напополам, заставив упасть боком.

- Эй... - сказал он печально. - Эй, хватит. Зачем это?

Я взвесил автомат в руке. - Кого-то еще?

- Облом, - сказал Буш, пытаясь встать на ноги. Ну, на ногу. - Я так никого и не убил!

- Пусть слезы потекут рекой. - Я пожал плечами, смотря сверху вниз на его огриллоново тело. - Надо быть благодарным. Многие сделали ту же ошибку и не выжили.

- Это была идея Пакарда - почему ты не ему отстрелил чертову ногу!

- Идея-то неплоха, - ответил Пакард. - Все врассыпную. Когда начнет стрелять в меня, бросайтесь. Не знаю, на сколько очков он тянет, и что? Это Кейн. Круты ли мы? Проверим!

- Круче мороженых яиц, это точно. - Я шагнул назад. Если успею уйти далеко, смогу стрелять по куче огриллонов, не целясь. Вряд ли это могло бы спасти мне жизнь, но идеи лучше не было.

Тихий металлический звук сзади, в переулке - шелест, как от гремучей змеи - я рискнул оглянуться, видя, как тень преображается в прямого, сурового человека в суровом доспехе, простом и функциональном, кроме открытой Ладони с солнечным взрывом Хрила на кирасе. Я сказал: - Святая срань - никогда не думал, что скажу, но реально рад видеть вас здесь и...

Маркхем, лорд Тарканен, ответил просто. - Пинхолл.

Он был быстрее Тиркилда. Я не заметил кулака.

Путь Кейна

"Отступление из Бодекена", отрывок

Вы Кейн (актер-исполнитель профл. Хэри Майклсон)

Не для перепродажи. Незаконное распространение преследуется.

2187 год. Корпорация "Неограниченные Приключения". Все права защищены

- Тизарра! - Я шиплю так громко, как осмеливаюсь. - Тизарра, да чтоб тебя...

Очередная вспышка летней молнии являет лишь ее затылок и локоны коричневых, как у мышки, волос. Она не шевелится. Ни одного содрогания неуклюжих рук, мертвенно-бледных над веревкой, что удерживает голову, руки и плечи над вязкой лужей из гниющей плоти и обсосанных костей, непонятного происхождения листьев и всяческого вида дерьма.

Когда гром прокатился над стоянкой, я набираю горсть песка и гравия. Окликать уже нет смысла: чуть громче, и меня не спасет импровизированный маскхалат. Какой-нибудь бдительный самец пойдет проверить, почему это куча отбросов и камней начала разговаривать.

Впрочем, вскоре кто-нибудь решит проверить, откуда тут взялась лишняя куча отбросов и камней.

Я выставляю кулак под краем шкуры и кидаю гравий в темноту. Туда, где предполагается ее шея. - Тизарра!

Холодная ночь заставляет долго ждать очередной вспышки. Если Тизарра мертва, я облажался. Не смогу без нее. Возможно, еще смогу убежать. Возможно. И убежал бы, если бы забыл, сколько дозоров обошел и сколько тысяч мерзавцев насчитал.

Будь проклята, ты, слабачка, скулящий мешок с дерьмом, шлюха... Лучше бы ты...

Когда, наконец, сверкает молния, исполняется моя глубочайшая надежда: блеснуло нечто белое над уровнем отхожей ямы. Ее глаз.

- Кто... зздесь? - Голос мертвее рук. - Откудазнашьмоеимя?

- Тише, ради всего дрянного, - шиплю я. - Это Кейн. Надо...

- Кейн? - Голос пустой и унылый. Никакой искры. - Как..?

- Забудь. Нужно убираться.

Тишина.

- Тизарра?

- Я... нет, Кейн. Не могу. Не трогай. Дай мне умереть.

Хрен тебе, ни за что. - Не бросай меня, Тизарра. Не сейчас. Ты нужна мне. И Мараде.

Шепот из мрака: - Не могу... не чую ног, Кейн. Ничего не чувствую. Они... они порезали меня, прежде чем повесить сюда... Идет буря. Она поможет. Утопит...

Ха. Если она мечтала утонуть в чужом говне, могла бы оставаться дома.

- Я могу помочь. Я нашел кое-что. Тизарра...

Да к черту. - Кое-что из дома.

Еще одна летняя молния.

И открылись оба глаза. - Из дома?

- Ага. Я был дома. Поняла?

- Марада - прежде чем ее взяли, сказала - сказала, ты обещал - если тебя возьмут домой...

- Точно, обещал.

Я пропускаю отзвуки грома, прежде чем продолжить.

Люди, морально не готовые нагло лгать в лицо, никогда не становятся эзотериками. То, что я хочу сказать, не вызывает ни малейшего укола совести.

- И вот я пришел. Вернулся за ней. И за тобой. Ибо никогда не оставил бы вас за спиной.

Еще вспышка - теперь ее глаза широко открыты, в них как бы задерживается свет. Голос шепчет, но это уже не шепот мертвеца. - Ты... ты вернулся - спасти нас...

- Но не смогу в одиночку, Тизарра. Нужна ты. Мы можем спасти Мараду.

Гром катится. Он стал громче.

Иногда боги сердятся.

- Мы сможем спасти всех.

Очередная молния показывает мне ответ, написанный на грязном лице; и сердце мое коротко, болезненно запинается.

Похоже, я солгал насчет "ни малейшего укола совести".

>>Ускоренная перемотка>>

Гром рушится, не успела отблистать молния, грохот несется до низких туч, почти заглушив ее стоны и проклятия. Это ноги и руки возвращаются к жизни.

- неее ... дерьмо... - Ливень смывает слезы, не успели они выступить на щеках. Жилы вздулись на шее, запавшие ключицы ловят зловещие разряды света молний. Повсюду синеватая грязь.

Я пожимаю плечами, глядя из двери. - Больно? Это бог напоминает, что ты еще жива.

- Тогда... ухх ... может, мне нужен бог подобрее...

- Как всем нам. - Я распрямляюсь. - Достаточно. Будешь чистой, они учуют хуманса.

- Ладно. - Она кивает и утирает сопли с носа, оставляя их на тыле дрожащей руки. - Ладно. Помоги войти.

Я затаскиваю ее в сухость, прислоняю к стене. Мажу ноги последней железой.

- Что это?

- Они смогут нас отыскать, если постараются, но так мы хотя бы не привлечем лишних носов.

- Это же...

- Пахучие железы. Гриллы имеют их под челюстями, на ладонях и подошвах. Способ метить территорию. Культурнее, чем просто мочой.

- Ты... срезал их?

- Как думала, почему я опередил ублюдков? За счет красоты и шарма? Давай. - Я подхватываю ее, перекинув руку через плечо, и почти тащу в ветреную тьму.

- Куда мы пойдем?

Есть одно безопасное место во всем трепаном Бодекене. - Туда, куда попадаешь, только если уже был там.

Глубоко в черноту. Считаю ступени, вслушиваясь в шум дождевых водопадов - признаки мест, где свод прохудился. Вверх и вверх и еще вверх... Она пыхтит рядом. - Как ты... почему они не ищут?

- Не по следам. Уже нет. - Ее тяжесть превращает смех в кашель. - Полагаю, уже поняли, это плохая идея.

- Но магия... у них магия...

- Это не... - Дерьмо, она все тяжелее. - Не тавматургия. Теургия. Им приходится просить внимания Силы.

- И?

- И я убил чертову главную жрицу. Ту большую суку с убором из черных перьев.

- Ты... как же возможно...

- Легче, чем ты думаешь. Скажешь - удача? Не думаю.

Сейчас мне удается тихий смех. Настоящий, черный как буря снаружи. - Совершенно уверен, их бог на моей стороне.

>>Ускоренная перемотка>>

Она сжалась у пыльной каменной стены, руки на груди, вода льется с них на песок. Бледно-розовое свечение Слезы придает коже оттенок здоровья - если бы не дрожь, не боль и вялый ужас глазах.

- Она действительно была здесь, - повторяет она шепотом, пока я роюсь в куче старых костей, доспехов и оружия и прочей фигни, ища тунику, штаны и сапоги. - Она была здесь все время...

- Ага.

- Но мы не нашли бы ее.

- Ага. Такая на ней магия. Если бы я искал, тоже бы не нашел.

Ее глаза широко раскрыты. Хотел бы я, чтобы это было восторгом. - Тут... все это снаряжение... из дома?

- Не. - Я покачиваю головой. - То есть... ну, почти все я нашел здесь. Мы не первые люди за тысячу лет, искавшие Слезу. Некоторые умерли не от рук Черных Ножей.

- Но...

- Кое-что наше. Кое-что полезное я снял с Черных Ножей. Они носят не только пахучие железы.

Восхищение стирает с лица следы страха. - Ты ходящий-в-коже.

- Чего?

- Монстр - оборотень... страшилище огриллонов. - Она сметает с лица сырые волосы. - Я слышала их болтовню - о тебе...

- Ты их понимаешь? Говоришь на их языке?

- Нет, ничего такого - это магия, род ограниченной телепатии - когда они были близко, я... чтобы отвлечься от...

- Да уж.

- Они говорили, ты сошел с дыбы, но... сказали, ты мертвый. Должен быть. Другие самцы твердили о ходящем-в-коже - он может проходить сквозь стены, невидим, читает мысли, и может обернуться любым убитым, берет их кожу и носит, снаружи грилл, внутри монстр...

- Ходящий-в-коже. - Хм. Мне нравится. Вот почему меня больше не ловят - страху нужно время, чтобы укрепиться. А я обдирал ублюдков только потому, что тела без кожи выглядят говном на палочке.

Везучий же я.

- Ага. - Я сжимаю кулаки. Чувство мне нравится. - Да, это был я.

- Но ты - ты же был дома, да? Сказал, что вытащишь нас домой... сказал, что...

- Я сказал это, чтобы вытащить тебя из ямы.

Воздух замерзает в ее груди. - Ты...

- Ты нужна мне живой и сражающейся, Тизарра. У меня тут всякое дерьмо, которое избавит тебя от инфекций и придаст сил. Я получил пищу и оружие и магические штуки, хотя плохо понимаю, для чего они. Но тебе все это не помогло бы. Ничего не помогло бы, ведь у тебя не было цели.

- Я... - Она обнимает себя руками, сдавив крошечные груди, и не смотрит на меня. - Внизу... там, в той яме...

- Ага. - Я сажусь рядом и кладу на грудь тунику. - Не стану говорить, будто понимаю, что ты испытала там, внизу. Но я и сам повидал немало дерьма за эти дни. Знаешь?

Ее пальцы уже работают, она покрывает себя туникой, как одеялом. - Да. Да, знаю. Но ты... ты всегда был сильным...

- Нет. Я обычный грязный урод.

Она уже может смотреть мне в глаза. Я вижу слезы.

- Вот что я сообразил. На меня вылилось немало дерьма. Но это чепуха. Тебе пришлось много хуже. Как и Мараде, которая страдает прямо сейчас.

- Марада... - откликается она, вяло, тупо и грустно. - Что они делают с ней?

- Это... плохо. Хуже, чем было со мной. Хуже, чем с тобой.

- Ох... о боги. - Новые слезы. - О боги, я не вынесу...

- Она терпит.

Мышиные брови сходятся вместе.

- Так бывает с хриллианцами. Таков дар Хрила. Жестокий дар, но что есть, то есть. Она способна вынести все, если не сдастся.

- Никогда. Она никогда не сдастся...

- Сдастся, когда поймет, что ты умерла.

- О... - Глаза раскрываются еще шире, губы обвисают. - Но я, я...

- Вот почему нужно собраться. Сейчас. Когда буря утихнет и они поглядят на яму и поймут, что над говном торчат лишь две отрубленные руки, которые я подвесил...

Она дрожит сильнее.

- Я не смогу сделать все за тебя, Тизарра. Это твоя сила. Ты тавматург. Можешь делать Плащ. Можешь войти в самое сердце затраханного лагеря...

- Ты... ты хочешь, чтобы я... вернулась туда?!

- Так нужно.

- Я не... Кейн, не могу...

- Можешь. В том всё дело. Это я и стараюсь донести. Ты сильнее, чем думаешь. Я видел людей, проходивших всякое дерьмо. Иногда похуже этого. Знаю кое-что о выживании. Как ведут себя люди. Это не сложно. Просто тяжело.

- Тяжело. - Она смеется, и в смехе слышна грань истерики. - Тяжело?

- Да. Ты просто продолжаешь драться. Неважно чем. Просто не сдаешься.

- Кейн...

- Для обычных людей и хриллианцев - одинаково. Мы выживем, если не сдадимся. Да, у них волшебные тела - но плюнь. Пока ты не сдалась, эти мрази могут тебя лишь убить.

Искалечить, ослепить, отрубить ноги, довести до слюнявого безумия и так далее... но хорошая ложь всегда затопчет дурную истину. Я кладу ей руку на плечо. - Смерть - еще не самое худшее.

Вот это верно.

- Ты не понимаешь. - Дрожь все сильнее, несмотря на одежду. Догадываюсь, что это не связано с холодом. - Я уже сдалась. Сдалась. Я вопила... умоляла...

- Ага, я тоже.

Я снова вижу большие глаза.

И пожимаю плечами. - Они сломали меня, как поганую гнилую палку. И что? Они всех ломают. Только это и умеют.

- Но... но...

- Но это было тогда. - Я встаю. - В жопу тогда. Тогда прошло. А сейчас - бой.

- Я... не знаю, если я...

- Они приковали Мараду лицом вниз к камням. Голую. В середине стоянки. И каждый самец может ее взять, и каждая сучка смотрит...

- Кейн...

- Знаешь, почему она еще жива? Не из-за Хрила. Да, бог Исцеляет ее, но потому, что она борется. Всегда. Борется всегда. Знаешь, почему так?

Я перемещаюсь к ней лицом, беру за руки, и она не отталкивает. - Потому что я уже не на кресте.

- Кейн...

- И потому, что ты еще можешь звать...

- Я...

- Ты так и оставишь ее там? - Я трясу ее. - Оставишь?

- Как ты можешь... можешь требовать такого?

- Потому что бремя на тебе. И на мне. Больше нет никого.

Я скалю зубы. - Потому что у меня есть план.

>>Ускоренная перемотка>>

Дождевой поток стал капелью. Потом лишь шепотом. Гром затихает где-то на востоке.

Пора идти.

Я налегаю на постромку, так, что саднят ожоги на груди, на плечах. Волокуша приходит в движение, и я вытаскиваю ее в ночь.

В мою ночь.

Хорошая ночь для смерти, сосуны.

Стоянка Черных Ножей простирается в сотне футов внизу, горят сторожевые костры.

Вдоль парапета...

Дождь еще шумит, скрывая скрип салазок по песку и случайным камням, но я осторожен, ведь ночь иногда играет шутки со звуком. Вес волокуши позволяет мне идти по самому краю. Но тут салазки цепляются за выступ стены, два бочонка грозят выпасть из плохо закрепленных ремней. И выкатиться в провал, вниз.

Не сейчас. Не здесь.

Руки дрожат и дергаются, пока я стараюсь удержать бочонки и поставить обратно. Понадежнее.

Детали. Вас всегда убивают мелкие детали, чтоб их.

Вперед, проклятый. Пальцы не желают сотрудничать, и стресс заливает потопом ночное зрение, я вожусь вслепую, и мне не совладать. Не сейчас. Я не готов.

Когда бочонки наконец оказываются на месте, я проверяю ремни, крепящие на груди бутылки, и тряпичные фитили. Если я потеряю... Надежно. Надежно. Хорошо. Дыши. Все хорошо.

Снова в постромку. Несколько вдохов наделяют парапет призрачным сине-серым сиянием усиленного зрения. Вполне достаточно. Идем.

И я иду.

Но...

Вот хрень.

Слишком долго. Слишком шумно. А я еще не вернул силы. Без напоминаний боли я забываю, насколько выдохся.

Нужно было устроить пробный прогон. Но как? Уже поздно.

Просто тяни.

Я налегаю на постромку. Веревка рвет кожу и мышцы, обжигает кости да не по-настоящему но это же мать вашу так...

Тяни, мразь.

Слишком громко дождя нет они не слышат но смогут, знаю уже слышат а я не могу быстрее и не доберусь тяни мать твою тяни...

Я добираюсь, когда отказывают колени. Сбрасываю веревку и бросаюсь в волглый песок и позволяю крови смешаться с грязью, лежу в лужице соображая, как же успокоить дыхание.

- Кейн...

Я подпрыгиваю и содрогаюсь, перекатываюсь на спину, встаю, ножи уже в руках, рефлекс, прежде чем понимаю - это голос Тизарры. Торопливо ухожу с края и сажусь у стены.

- Дерьмо, - бормочу сквозь зубы, пряча ножи. - Могла бы просто, ну, потянуть за яйца или еще что. Всё лучше.

Незримая рука легко касается плеча незримой ладонью, и судорога пробуждения от грез проносится по сознанию, теперь я вижу ее и знаю, что мог всегда... но только глазами. Не мозгом.

Пока она не позволит.

От тавматургов у меня вечный понос, и Плащ - одна из причин, почему.

- Все готовы. Насколько я могла им помочь. - У нее секущий жезл, и она передает мне его, попкой вперед. - Все упыри, что рядом с Марадой, узрят бездну удивления. Когда всё начнется.

Я беру жезл. - Готов на это поставить.

- Ты даже не представляешь. - Лицо по-прежнему бледное, но теперь в глазах горит темный огонь. - Вместо кандалов она велела пересечь петли, которыми цепи крепятся к камню.

- Гм.

Живая картина: Марада восстает нагая из груды мусора, от каждой руки взлетает цепь толщиной с мое запястье, гибельные промельки железа...

Бездна удивления - это еще мягко сказано.

Я жалею, что не смогу посмотреть.

Сую секущий жезл за голенище, вытягиваю руки. - Заря близко. Снаряди меня.

Она берет мою левую руку. Вижу как бы оранжевый образ - она облизывает губы, хмурится. - Знаешь, по-настоящему нужна бы медная или серебряная краска...

- Кровь не хуже. Давай.

- Сам давай.

Я вынимаю кинжал и режу большой палец; она ловит кровь в чашу ладони. - Ты уже делал так? Использовал Крик?

- Я знаю, как это работает.

Она кивает. - Не забудь заткнуть уши.

- Ага.

- Потребуется время. Иди дальше с бочками масла. Когда я обработаю руки, ты не сможешь их использовать для другого.

Я убираю кинжал и вытаскиваю жезл. - На него.

Она смотрит на лужицу крови в ладони, начиная дышать глубоко, медленно - регулярные вдохи вводят в мыслезрение. Кровь начинает мерцать, словно глинтвейн. Света практически нет.

Жгут внимания заставляет жезл выпустить синюю плоскость энергии; ремни падают с бочонков, их верхние части сами собой сползают. Срезы идеально, стеклянно ровные. Я хлопаю по боку бочонка, переворачиваю. Масло льется в нужную точку, густой запах, бульканье и завитки на песке - течет, густое и ленивое, к краю выщербленной стены. Я пинаю второй бочонок, с другого края волокуши, а пока он выливается, осторожно несу третий и четвертый к провалу, ставлю там. Масло уже пускает струи вниз, в темные тоннели.

- Кейн... - Ее голос призрачно-пуст: все еще в мыслезрении. - Сейчас.

Я обтираю ладони, пачкая маслом и песком брюки; протягиваю руки ей. Она окунает указательный палец в мерцающую кровь.

Жужжа под нос, рисует на ладони кровавые знаки. Вскоре отпускает руки и подносит палец к лицу, рисуя вокруг губ и на щеках. Еще несколько секунд, и она вздыхает, во взор возвращается сознание.

- Хорошо. - Она вздрагивает. - Когда будешь готов.

Мое дыхание ускоряется, в перехваченном горле рождается тихий свист. - На позиции.

- Кейн... - Она щурится, подавляет кашель. - Мы не доживем до конца, верно?

- Трудно судить. - Я пожимаю плечами, чтобы скрыть дрожь, бегущую по рукам. - Пару дней назад я сказал бы: без шансов. Но последнее время удача со мной.

- Когда я... - Еще кашель, она задыхается, похоже, скрывая рыдание. - Когда я передала Мараде план, Шепча ей - знаешь, отвлечение внимания, встречи, все это - она начала плакать. Это же... я никогда не видела ее плачущей. Не думаю... что они с ней делали... Но она начала плакать, услышав план, и я спросила... она просто ответила, что благодарна. Твердила, что благодарна. Но, знаешь, не за спасение. Помощь.

Она сглатывает. - За шанс ответить.

Мои глаза горят. Не от слез. - Точно.

- И я тоже хочу сказать спасибо. За шанс ответить им.

- Это не просто шанс, - уверяю я. - Помнишь, когда Черные Ножи схватили нас, я сказал: они будут помнить нас тысячу лет?

- Но это же просто...

- Да, просто. Было тогда.

Тучи расходятся. Нам подмигивают звезды.

- Ты и я, Тизарра, здесь и сейчас...

Видит ли она мои зубы?

- ... превратим похвальбу в быль.

>>Ускоренная перемотка>>

Даже ветер утих. Богатый фруктовый аромат плывет над разлитым на выступе утеса маслом.

С края стоянка Черных Ножей кажется россыпью дров и углей: почти все костры давно потушены или погасли сами. Вот дрова - кожаные палатки, а вот угли - кучки получивших посвящение самцов, что спят под звездами и дождем. Отдельные искры - костры дозорных, ждущих наступления рассвета.

"Я на месте. Пора".

Я не трачу сил, давая знак, что услышал.

Сама поймет.

"Мне отмщение", сказал Господь; но этим утром ему, как пить дать, придется поделиться.

Я прижимаю раскрашенные ладони к раскрашенным щекам. Набираю воздуха сколько могу и разеваю рот как можно шире; затем хлопаю в ладоши перед губами. Один раз.

Звук такой, словно взорвался весь Бодекен.

Магия Крика направляет звук от меня, и все же это физический удар, заставляющий подгибаться ноги, я шатаюсь, в глазах звездный блеск.

Прикрыть драные уши - вот это был чертовски полезный совет!

Как будто он помог бы сохранить слух.

Даже не могу представить, как этот звук отозвался на Черных Ножах, но их снулый лагерь пробудился потревоженным муравейником: огриллоны вскакивают и бегут туда и сюда, роняя палатки, ищут оружие. Наверно, еще орут и вопят, хотя я уже ничего не слышу. А ведь только начал.

И я закрываю уши и Кричу:

ВАС

ПРЕДУПРЕЖДАЛИ

Звук слишком мощный, чтобы называться речью: им кажется, что зарычал сам лагерь. Муравейник замедляется и слушает. Размытые пятна лиц Черных Ножей обращаются к небу.

ЭТО МЕСТО

МОЕ

Ногой я роняю один из последних бочонков, добавляя масла в сеть тоннелей вертикального города.

Я ОБЕЩАЛ

СКОРМИТЬ ВАМ

ВАШЕ БУДУЩЕЕ

В ответ поток масла загорается.

Хорошая девочка.

Реки пламени каскадами льются по лику вертикального города, прорываясь в дельту абсолютной тьмы. Пламя рвется и вверх, по тоннелям, сходясь в гигантскую пылающую стрелу.

Указывающую туда, где стою я.

НО Я

БОГ МИЛОСЕРДНЫЙ

Пинаю последний бочонок и отступаю от провала. Пламя вскарабкивается и взлетает огненным столпом пятидесяти футов высотой.

НЕ ЗАСТАВЛЯЮ ВАС

ЕСТЬ ЕГО

СЫРЫМ

Я все еще хихикаю, вынимая из сундучка первую бутыль и зажигая фитиль от пламенного столпа у края обрыва. Так горячо, что приходится закрыть лицо рукой, волосы горят, но я слышу свой смех. Я стал похожим на Бога, играющего костями - планетами.

Думали, это смешно? Смотрите дальше.

Я швыряю горящую бутыль за парапет, следом вторую. Они покажутся искрами буйного пламени, падающими в редеющую ночь. Оборачиваюсь и достаю еще две. Не смотря, куда упали первые. Я знаю, куда они должны попасть.

Может, я и хреновый стрелок, но метать умею отлично.

У ошметков стены с пламенем в руках я готов...

"Кейн - что ты творишь?"

Не совсем Шепот. Есть ли заклинание, называемое Рык?

Я все же бросаю бутылки и смотрю вниз, на ее озаренное пламенем лицо.

КАКОГО ХРЕНА

ВЫ ЕЩЕ ЗДЕСЬ?

От Крика звенит в голове. Она дрожит и закрывает уши, но тут же подбегает к краю и машет вниз, в сторону стоянки. В сторону огня, ползущего от приземлившихся "коктейлей". На тесную площадку. Тесную от визжащих щенков.

Визжащих горящих щенков. Горящих самцов-подростков. Горящих самок-подростков.

И беременных.

"Такого нет в плане! Это же ... были дети..!"

ПРОВАЛИВАЙТЕ

ЧТОБ ВАС

"Но это были дети... малыши... они ничего не сделали..."

Я швыряю очередную бутыль. Та взрывается в десяти футах от положения Тизарры. Ей приходится бежать вдоль парапета, избегая огня, и в ярком свете я вижу на лице ужас и отвращение, и не дам за все это и капли собачьего поноса.

БЕГИ

ИЛИ СЛЕДУЮЩАЯ

ПОЛЕТИТ В ЛИЦО

Последний раз взглянув - выражение чистого гнева преданной женщины - она поворачивается и убегает.

Внизу кто-то успел открыть ворота загона. Весь лагерь ожил. Стрелы клацают вокруг меня. Кто не спасает щенков, тот или стреляет в меня, или мчится по уступам.

Они спешат ко мне.

Я поворачиваюсь к сундуку с бутылками. Если реально хочу сжечь мелких дерьмецов, нужно торопиться.

>>Ускоренная перемотка>>

- Тизарра, разрази тебя..!

Сколько раз я повторил это?

Наношу удар пяткой, с такой силой, что звенят зубы, но проклятущий Щит лишь мерцает, а розовый свет Слезы показывает белые пятна вокруг ее глаз. У нее была хренова куча времени понять, что тут есть реальная сила.

А в душе живет совесть.

Стоя среди обломков костей и лат около Слезы Панчаселла, обхватив руками узкую грудь и подавляя нервную дрожь, она выглядит так, будто готова стоять и следить за всем со стороны. - Ты ничего не говорил об убийстве щенков.

Она совсем съехала, забейте мне кость в жопу. -Извини, ладно? Обещаю, буду чертовски страдать весь остаток жизни, если пустишь под долбаный Щит...

- Это были дети, Кейн - ты никогда не говорил...

- Если бы сказал, - рычу я, - ты помогла бы?

- Ни за что!

- Вот тебе и чертов ответ.

Они уже вышли на след. Слышите, пещеры оглашены отзвуками яростного рева? Слышите, сколько боли? По мне, похоже, они желают вырвать мне когтями кишки, выцарапать боль наружу, и засунуть кишки в глотку, чтобы я задохнулся.

Кажется, не нужно было ей видеть мою улыбку.

Тизарра тоже слышит их боль: я читаю по лицу, по запавшим глазам и белым пятнам на месте губ.

- И что ты решила? Оставишь меня здесь? С ними?

- Следовало бы...

Я засовываю руку за пояс, туда, где торчит секущий жезл. - Что следовало бы, так вправить тебе мозги. Или это сделают они.

- И что я скажу Мараде?

Ох, ради всего дрянного. - Ей? Она смотрит и видит всё - не будь чокнутой девочкой...

- Не говори со мной так... ты не смеешь говорить так...

Ага, точно, я не в лучшем виде и попрошу прощения, если выживу, но эти вопли совсем рядом, у меня волосы стоят дыбом, уже слышу стук когтей по камням и к чертям всё это.

Вынимаю жезл, прижимаю кончик к поверхности Щита, необходимость рождает поток внимания, извергая из жезла режущую силу. Щит рушится каскадом искр, Тизарра шатается, а я прыгаю в пещеру, едва не выбив ей глаз. Ах ты скулящая мокрозадая курва!

Но я лишь прохожу мимо, к Слезе. - Поставь треклятый Щит снова!

- Кейн...

- Не время для дерьма. Давай!

Слеза Панчаселла мерцает мне с золотого пьедестала: частный закат размером с голову. Руническая рябь бежит по поверхности, извивается и распускает перья, тонет, затягивая взор в розовые глубины бриллианта.

Я же поднимаю свой отрезок небес: электрически шипящий кончик секущего жезла.

- Кейн...

Тысячу лет назад, если правдивы сказки: Панчаселл Митондионн, почти бессмертный Высокий Король Первого Народа рыдал, творя свой шедевр, эоны легенд двигали рукой величайшего адепта в истории расы - в истории мира - создавая Вещь Силы, и вещь красоты, песнь в кристалле, грезу о мире, ставшую твердой ради защиты его народа и его земель...

А вот и я, порочный недоносок из рабочего гетто, чья жизнь короче моргания левого глаза самого ничтожнейшего эльфа, готовлюсь рассечь поганую штуку надвое. Потому что кто-то, о ком они даже не слышали, не слушает меня.

Вот, друзья мои, глубокий урок. Вот как устроен мир.

Вот когда Тизарра наконец завладевает моим вниманием, не потому что зовет, а потому что с разрывающим уши грохотом испускает из рук поток пламени прямо в переход, из которого я вышел в пещеру и стрела пролетает в дюйме от ее почки и это достойное наказание за нашу сентиментальность и промедление, ведь залп стрел огриллонов проходит сквозь хвост ее Огненного Шара, загораясь, и одна летит прямо мне в лицо и я уже упал на плечо, перекатился и ударился лбом об пол, покатился обратно и въехал почкой в какой-то камень и даже не могу встать на ноги потому что колени, похоже, вдребезги...

А секущему жезлу конец.

С пола я целю в Слезу, сосредотачиваю волю и всё, что выходит - ожог от попки на ладони и статический разряд на острие жезла.

- Кейн...

Сейчас ее голос стал задушенным хрипом. Больная улыбка и кровь на устах, руки сжимают древко стрелы, угодившей в живот. Она выплевывает еще больше крови. - Кейн... мне жаль...

- Не надо извинений. Просто держи их, пока я не починю эту штуку и мы выберемся...

- Держать? Их тысячи... ты сам сделал так, что они не отстанут...

Чертовски верно.

Я пытаюсь встать, но колени подламываются и я цепляюсь рукой за желвак в скале, о который ударился почкой...

- Ха... хо... ты...

Ты видел?

Это ты увидел глазами или в голове?

Когда я коснулся скалы...

- отсеченная рука - я был - она - была - он и я и она - пронзены в спину - смотрим в небо, держа мужскую руку и струи водопада плещут мне в открытые, смотрящие глаза, мое лицо в вышине среди зданий и клинок движется ко лбу и...

Там, где рука коснулась камня, камень - не камень. Уже не камень. Это рукоять меча.

Там, где я коснулся его, эфес поет высоким жужжанием Силы...

Я смотрю на Тизарру. Она моргает. - Что... что такое?..

- То, что случается вечно, - говорю я, ибо вечно говорю это сейчас.

Она кивает, понимая. - Что будет дальше? Будет ли дальше?

- Ты уже знаешь.

Она снова кивает.

Я бросаю ей жезл. Он навеки повис в воздухе. Он уже в ее руке, не покинув мою. Прежде чем она ловит его, отворачивается, хотя еще смотрит на меня и будет смотреть всегда.

- Держи, - говорю я. - Он твой. Мне уже не нужен. - Встаю, и Меч вылезает из камня. Визжит в моей руке.

Я направляю его на Слезу Панчаселла.

Длинный и прямой и тяжелый, лезвие цвета отполированного до зеркального блеска тунгстена. Глубоко врезанные в металл руны, от широкой части до острия, прекрасны и гладки, словно следы кисти, горят огнем столь черным, что не выдерживают глаза; они меняются, искажаются и мерцают и ползут по клинку, высасывая свет из воздуха...

Я никогда не видел такого Меча. Я знал этот Меч всю жизнь. Все жизни.

Разрушив Слезу, он разорвет хватку Силы на реке. Река, заткнутая на тысячу лет, прорвется и наполнит пещеры. Обрушится с вершины города на стоянку внизу.

В моей руке гибель Черных Ножей и их возрождение.

Гибель - сегодня.

Когда лезвие входит в Слезу, она кричит, словно я убиваю мир.

Возможно, так и есть.

>>Ускоренная перемотка>>

Рассвет за моей спиной поджигает радугу. Невероятно огромную... плотную, как Бифрост, рожденную в брызгах моего водопада...

Одна нога тянется от лица разрушенного пятого яруса, высоко над головой; вторая угнездилась где-то в большом, затянутом туманом море обломков, там, где была стоянка Черных Ножей.

Вот мой горшок с золотом. Прямо здесь. Среди бесконечного, сотрясающего землю грохота водопада я мысленно слышу крики Черных Ножей.

Где-то к югу новая река катится по Бодекенским пустошам, черная от грязи и обрывков палаток, разбитых телег и сломанных тел.

Я взираю на дело рук своих, и оно хорошо.

Один лишь изъян обнаружился в моем плане: встреча назначена слишком далеко от гремящего водопада, так что я слышу беседу идиотов. Обо мне.

Я опираюсь о стену около остатков окна, в комнате девять выживших одеваются в тряпье, которые я собрал, перевязывают раны, которые не смогла Исцелить Марада. Бинты и мази тоже я притащил, и еду, и воду я нашел, а они говорят, что мне нельзя верить.

- ... полная нелепица. - Хотя бы Марада стоит за меня. Кажется, в одиночестве. - Если единственной его целью была месть, зачем рисковать со спасением? Он с легкостью мог бы оставить меня... оставить...

Даже отсюда слышу, как она запинается. Не может сказать.

- ... там, где мы были, - заканчивает она неловко. - Он мог бы сделать то, что сделал, даже без твоей помощи, хотя освобождение реки стоило бы ему жизни...

Вот это верно.

- Тебя там не было, - твердит Тизарра. - Никого из вас. Вы его не видели. Не слышали.

- А щенки - ну так что? - Это Джеш Выдра. - Сколькие из них выжили бы в реке? А?

- И я о том. Зачем... делать так? Зачем это шоу?

- Отвлекающая операция, - говорит Марада, и ясно, что она сама не уверена.

- Так он сказал. Сказал мне. Чтобы они наверняка ринулись бы за ним в город. Оттянуть их из лагеря, дать вам шанс сбежать... Но когда он ударил по детям, многие остались внизу. Охранять выживших.

- Ну, мне все равно, - подает голос кто-то еще. - Чертовски благодарен за жизнь.

- Ты так говоришь сейчас, - отвечает мрачная Тизарра. - Но он с нами не закончил. Вот зачем спасение. Он еще сможет использовать нас. Единственная причина. Просто погодите. И увидите.

Другой человек обиделся бы. Да и я, если бы она ошибалась. Но, знаете, некоторые Черные Ножи умеют плавать.

Я смотрю на свой водопад. На свою радугу. Радуга - обещание Бога, что не будет второго Потопа.

Ну, я его и не планирую.

В дупу наказание. Дело в истреблении.

Правосудие Хрила

Это был недобрый сон.

Я не мог счесть его даже кошмаром: тогда на лице была бы ловчая сеть, не рогожный мешок. Ошметки какого-то дерьма не болтались бы вокруг головы. Я был совершенно уверен.

Следующее пробуждение пробило дыру в черепе, я начал волноваться, что голый, хотя должен был быть облачен в черный кожаный костюм. А этот тряпичный комок во рту, и над ним что-то вроде веревки? Откуда всё это, на хрен?

Впрочем, теперь стало понятно: та мелкая дрянь вокруг головы могла произойти только из моего носа.

Чуть позже в мой лоб вгрызлось смутное понимание, что плечо, на котором я лежал, обычно делается из плоти, не из металла.

И самое последнее, оно же худшее: на руках и лодыжках были не веревки. Забудем, что я лишился метательного ножа, который скрывал за воротником куртки; он не помог бы против стального доспеха на спине несущего, и даже не рассек бы оковы на руках. Я еще мог чувствовать пальцы, потому что в этот раз их надели не так туго, как сделали социальные полицейские Лос-Анджелеса, хватая меня за насильственный контакт с высшей кастой.

Наручники.

Я снова чихнул, загадив мешок соплями.

И покатился обратно в черную дыру.

Я оказался достаточно везучим по жизни, не получив серьезных травм черепа. Да, меня лупили, били палками и камнями, посохами и железными дубинами, боевыми молотами и гранеными булавами, пару раз даже кирпичом; кололи стилетами, кинжалами, ножами и короткими мечами; вгоняли двуручный меч в брюхо и топор в плечо; обстреливали всяческими стрелами, камнями из пращи, пулями и гребаными духовыми дротиками - уж не говорю, сколько раз сбрасывали с высоты - но мне как-то удавалось избегать ударов по голове столь тяжелых, что дело не обходилось парой секунд отключки.

Но теперь даже несколько секунд казались опасным знаком: это сотрясение, а всякий, считающий, что сотрясение не требует лечения, слишком небрежно относится к жизни. Хотя это такая травма, которую можно пережить. Вы просыпаетесь с дикой головной болью, головокружением и тошнотой, общей слабостью и прочим дерьмом, нужен покой - или, скажем, хриллианское Исцеление - но вы это вытерпите. Почти всегда.

Когда же секунды растягиваются в минуты, вы уходите с территории головной боли в области, скажем, субдуральной гематомы (это милый способ сказать, что мозги кровоточат и оболочки их вздуваются). И уже не сможете вскочить и побить врагов. Здесь сам Бог бросает кости, решая, откроете ли вы вообще глаза; а если откроете, не угодите ли в кошмарный сон. Вот как я.

И это не метафора.

Иногда трудно решить, стоит ли постепенное пробуждение таких мук, или лучше навеки упасть в черную дыру, ведь вечный крик - это адски забавно.

По крайней мере, так было со мной.

Может потому, что мучительное пробуждение я испытал, лежа в мешке на спине сукиного сына, бодро куда-то спешащего.

Единственным способом грубо определить длительность беспамятства было - рассчитать, как быстро Маркхем мог дотащить мою содрогающуюся задницу от "Пратта и Красного Рога" к тележке рикши и подняться кругами по Шпилю, ведь он не желал столкнуться по дороге с другим бдительным хриллианцем.

Что, я еще не рассказал?

Оказывается, я не ошибся насчет группы поддержки Тихони. И даже насчет ее по-настоящему крепких нервов. Я ошибся в одном: что поддержка имела причины бояться дымных охотников.

Ну, ладно. Не единственная моя ошибка.

В некоторых делах я мыслю реально быстро. Например, как убить человека. А в некоторых мыслю вовсе не быстро. Например, когда догадываюсь, что боевики Феллера могли узнать о моем присутствии в отеле либо от Кайрендал и Тиркилда с компанией - что маловероятно - либо от, скажем, слишком-удачно-оказавшегося-в-переулке-напротив липканского паука, который сам меня туда и поселил.

Всю дорогу, пока играл роль мясной картофелины в мешке, я ничего не понимал. Лишь беспорядочные образы проносились по мокрой пемзе мозга: пустоши Бодекена, покрытые пшеницей и виноградниками, и делящая город река, и чистые мостовые, и белые дома - в сочетании с безголовыми огриллонами и красным огнем, что не давал света.

Почти ничего не помню о первой части посещения "Черного Камня". Наверное, кто-то стащил мешок, потому что помню, как кто-то сказал "благой боже, да помойте же его" и вскоре я стал мокрым, а в глаза сочилось нестерпимое сияние, и огни набухали в голове, так что я ощутил, будто кости черепа скрипят, начиная разделяться по зазубренным швам и знакомый далекий голос произнес с края колодца, в который я упал...

- Лорд Тарканен... вы ударили его слишком крепко...

Потом другой смутно знакомый голос - не Маркхема - вроде голос актера из кубика Приключений, который я смотрел в детстве, всегда имел хорошую память на голоса...

... или недостаточно хорошую? - Не вы ли прежде практиковали некромантию, Саймон Феллер? Призрак ответит честно, тогда как живой может и соврать...

Тут я попытался засмеяться, знаете ли, хорошая шутка, но уверен, что лишь жалобно застонал.

- Нет нет нет он должен жить - мои приказы - исцеление - давайте же...

- Нет. - Голос Маркхема. Я даже различил во вселенской серой дымке строгое облако. - Рана получена не в битве. Любовь Хрила ему не поможет.

Круглое бледное пятно в дымке начало превращаться в лицо.

- Майклсон? Майклсон, вы можете меня понять? Знаете, где вы? Кейн, поговори со мной.

Помню, тут я попытался ответить.

"Мертв", пытался я сказал. "Ты мертв".

- Саймон Феллер, - вмешался другой голос, не Маркхема. - Он бредит. Дайте ему умереть. Если он выживет, мы все пожалеем. Знаю по личному горькому опыту.

Тут я снова попытался засмеяться. Если бы я мог. Почему-то мысль "сколь многие могли бы сказать так же" казалась дико смешной.

- Это не ко мне, - отозвалось мутное лицо. - И не вам решать. Передадим в том же виде, в каком получили. Пусть договариваются о чем хотят, если помрет, их проблема.

- Целительная магия артан сильнее Хриловой?

- Просто... э, разная. Ну, зовите их.

Мутное лицо склонилось ближе и новые детали попали в фокус: серые прилизанные остатки волос, заостренная бородка цвета соли-с-перцем, слабая челюсть...

Это был Рабебел.

- Майклсон - может, ты не слышишь, но знай - ты всегда всё принимал на личный счет, но это просто бизнес. Точно. Я давно перестал тебя ненавидеть. Просто бизнес.

- Мертв... - В этот раз я ухитрился выдавить слова через зубы, не оставив кататься по раненому черепу. - Ты покойник...

- Вот: не может пошевелиться, едва говорит, а угрожает...

- Это не угроза. - Мертвец отступил, став пятном, потом тучкой. - Сейчас для него это простой факт.

И, прежде чем я смог призвать остатки здравого смысла из покореженного мозга, дела стали еще чудесатее.

- В соответствии с договором между нашими народами, - проговорил Маркхем, - я передаю беглеца в ваши руки и под вашу ответственность.

И две новые тени появились в поле моего зрения. Когда они склонились забрать меня, у обоих оказались нечеловеческие круглые головы с тошнотно знакомыми гримасами, какие можно увидеть в кривых зеркалах.

То было мое лицо.

Я узнал себя. Их. Я же вырос в рабочих трущобах Сан-Франциско. Социальную полицию не узнал бы лишь тот рабочий, что уже шесть дней как мертв.

- Администратор Хэри Майклсон. - Электронный скремблер в зеркальном шлеме социка не работал в физических константах Дома, голос был такой, будто он рукой зажал себе рот. - Вы арестованы по обвинению в злостном насильственном контакте с представителем высшей касты, а именно в убийстве праздножителя Маркуса Энтони Вило.

Знаете, это забавно...

Жизнь всегда умела вонзить мне нож в глаз в самое подходящее время.

Передача в лапы социальной полиции - это был тупой нож. Ржавый. Зазубренный. Полагаю, мне повезло.

Он вошел в левую глазницу и начал пилить синусы, пока скрип ржавой зазубренной метафорической стали по метафорической кости не поднял меня над личным горизонтом событий; и, хотя я не имел малейшего ключа к догадке, что происходит и где, сквозь боль и общее смятение смутно осознал, что ситуация нехороша для моего непосредственного будущего.

И подумал: "Ни хрена. Будем бороться".

Кажется необычным решением со стороны полубесчувственного мужчины средних лет, голого и с переломом черепа, связанного по рукам и ногам несокрушимыми высокотехнологичными оковами соцполиции. Но я уважаю правило большого пальца, я его практиковал очень давно - еще когда был полудиким пацаном на улицах района Миссии - и оно стало твердым как проволока инстинктом.

Если плохие дяди пытаются утянуть тебя куда-то - дерись.

Дерись сразу.

Потому что они тянут тебя в свою зону комфорта. Вот почему тебя не убили прямо на месте: тут у тебя еще есть шанс. Какой угодно. Свидетели. Полиция. Оружие. Пути бегства. Что-то. Вот почему они хотят тебя забрать в другое место. И едва тебя приведут туда, куда они хотят - конец.

Иногда конец наступает не сразу. Что еще хуже.

В драке тебя могут убить. Лучше так, чем попасть туда, где они смогут насладиться полной властью.

Так случалось с некоторыми подростками, которых я знал в районе. Они исчезали. А тела находились потом. Иногда можно было понять: они прожили еще недели. Или месяцы. По тому, сколько ран успело зарасти шрамами. По ампутациям. Кастрациям, разрывам вагины и еще... вам лучше не знать.

Так что...

На хрен.

Дерись.

Но (те, что знают меня, наверняка уже слышали) есть драка и драка.

- Рабебел... - Я сумел сказать, или мне так показалось. Я подмигнул покойнику. - Рабебел, я тебе нужен...

Покойник отскочил в туман. - Рабебел умер двадцать пять лет назад. Ты ему не помог, и мне не нужна помощь от тебя.

- Ты не... - Слова словно вязли в дымке внутри головы. Я тяжелым трудом заставлял их лететь по воздуху. - Передашь меня... и этому месту... конец... несколько дней, и всё... война - война с Анханой...

Это произвело некое впечатление: обрамленное бородой лицо снова стало ближе. - Он же... может ли это быть верным...

Почти знакомый голос ответил: - Я давно понял: из рта этого человека даже Хрил не услышит правды.

А.

Вот кто этот Почти Знакомый.

Даже с расщепленным сознанием его появление здесь привнесло полный смысл. Я стал чертовски интуитивным.

Друзья Хрила при Дворе Бесконечности уверили меня, что его влияние в Церкви и Империи сугубо символическое. Если будет война, то не по его милости.

Я постарался извлечь максимум пользы из рта и мозгов. - Не... про меня, тупица... сделка - нам нужно договориться...

- Майклсон, мне жаль. - В голосе соленого-с-перцем пятна не звучало сожаления. - Дело сделано.

- Нет... ты не можешь - отослать меня назад... не отдавай меня им... умоляю...

- Уже отдал. Офицеры? Время поджимает. Если вам угодно, прошу вот этим путем.

- Стойте, проклятые... стойте...

Висящий в усиленных проволокой перчатках социальной полиции, руки скованы за спиной, лодыжки стянуты тем же металлопластиком, голый, облеванный, неспособный стоять и видеть, я все же зарычал, и внутренний клинок солнечного огня прогнал туман из головы, сжег его. Не важно, насколько мне плохо - убить кого-нибудь всегда сумею. Проще, чем два пальца...

Ведь, знаете, я никогда не был мягким типом и так далее.

Комната сфокусировалась. Выглядела она как убежище не особо успешного грабителя купеческих караванов. Роскошная, но разномастная мебель, изящная резьба вперемешку с трещинами и сколами; кожаные, бархатные драпировки и кружева не могли скрыть всех пятен и следов небрежного обращения. Ковер шириной в целую комнату некогда был роскошным, такой и я положил бы в Эбби, своем особнячке в Сан-Франциско, когда стал звездой. Но сейчас он покрылся пятнами земли, целая дорожка от двери к слишком большому столу слишком темно-вишневого цвета, в стиле "на-колени-рабы-я-Большой-Босс". Там были гобелены и всякая хрень, из стен торчали серебряные крюки с почерневшими стеклянными лампами, но серебро покрылось патиной, а ткани копотью, да и сами стены были с самой дешевой белой штукатуркой и пятнами синеватой плесени. Всё место выглядело нежилым, почти покинутым, словно этот Феллер украл лучшие вещи герцога Китина, убегая из Тернового Ущелья, а затем попросту сложил кучей, намереваясь обгадить перед новым бегством. Как поступают медведи.

В пещере разбойника - кроме меня, социков и Маркхема, Лорда Гребаной Ситуационной Этики, и типа лет шестидесяти, выглядевшего как призрак Рабебела, или близнец, или кузен или да-хрен-с-ним-кто, ведь он не был главной проблемой - стоял великолепный человек в великолепном доспехе и той Сияющей Мантии Королевского Величия, что существует лишь в легендах и песнях. Знаете, Артур, Шарлемань, Фридрих Барбаросса, Ричард Львиное Сердце, все эти кровопийцы и громилы с хорошими пресс-агентами, умеющими вознести героев над толпой завсегда виноватых неудачников.

Вроде меня. Но сейчас не об этом.

Латы были из хромовой стали, угловатые зерцала, в свете ламп блиставшие не хуже розоперстой, мать ее, авроры. Тип внутри был типичным Библейским Патриархом, человеком-горой, но в расцвете сил зрелости - знаете, словно белые как соль брови и борода служили лишь для усиления яркости огня в глазе, являвшем нам Откровение Истины.

О глазе я сказал буквально.

Половина лица была лицом высеченной из Божьего гранита статуи бессмертной красоты, весьма подходящей легендарным королям. Но другая половина...

Левая глазница стала уродливой развалиной: пустота, шрамы и торчащий обломок кости, некогда служивший весьма приличной скулой. Он мало изменился со дня, когда некий гнусный недоносок из гетто врезал ему его же дубиной.

И явление его, как могли уже догадаться самые сообразительные, не было случайным.

Со всей ментальной и физической убедительностью, дарованной мне внутренним солнечным клинком, я прохрипел: - Я не был его пленником...

- Имеет значение лишь то, - сказал социк слева на весьма хорошем вестерлинге, - что сейчас вы наш арестант. - Они с партнером потащили меня к призраку-двойного-кузена Рабебела, который держал открытой дверь... но тут шесть футов девять дюймов хромовой стали Библейского Патриарха преградили нам путь с неохотной царственной неумолимостью громадного ледника, что ползет с гор в арктическое море.

Социальная полиция благоразумно остановилась. И я с ней. Не по своей воле.

Пуртин лорд Хлейлок, Безупречный Правовед Ордена Рыцарей Хрила, обратил открывающий истину взор на Маркхема, Благочестивого Лорда на службе Поборника Хрила. - Это правда?

Маркхем даже не моргнул, тем более не покраснел. - Мой Лорд Правовед повелел мне доставить сего человека без помех, - ответил он просто. - Я так и сделал.

- Поймал из засады, - забулькал я. - Похитил... когда я пытался спасти людей...

Тут Маркхем великодушно покраснел, хотя совсем чуть-чуть. Я провернул нож. Привычное дело. - Я же исполнял за него его обязанности... защищал граждан Бранного Поля...

Было вполне приятно наблюдать, как багрянец поднимается по лицу спесивого липканского подонка к самым корням подстриженных волос.

- Прямой приказ... мой долг перед...

- У каждого находится... долбаное оправдание... - Адреналин гудел в ушах. Я пел его песню, хотя не знал слов. - Вы покинули своих людей в опасности... принеся клятву пред Самим Хрилом... как это называется? Изменник? Вы напали из засады... без предупреждения и Вызова... что делает вас, э, Подлецом...

Лицо Маркхема было красным, лишь глаза белыми. Он взвился, глядя на Хлейлока. - Мой Лорд Правовед - это клевета, мой...

Челюсть племянницы, казалось, может расщеплять бревна; челюсть дядюшки явно была готова дробить валуны. - Вам нет нужды ее переносить.

- Он лишь хочет обмануть палача.

- Неразумно, - пробормотал Пуртин Хлейлок, еле шевеля мощной камнедробилкой, - думать, что вы познали намерения этого человека.

Нет, он не поднес перчатку к зияющей глазнице, но - готов заложить орешки - подумал об этом.

Маркхем нацелил липканский нос мне в лицо, будто меч в защитной позиции. Потом отмахнулся. - Не вижу причин предпочесть разбор личных обид служению закону.

- Личных..? - взвился я. - Я Вооруженный, мать вашу, комбатант...

Маркхем замер. Как и Хлейлок.

- И по вашему гребаному Закону...

- Это Закон Хрила, - зарокотала гора по имени Хлейлок, - и вам следует точнее выбирать ...

- Ага, точнее. Как скажете. - Я пожал плечами, отчего голова заболела сильнее, что помогло сохранять дерзкую улыбку и разгонять туман перед глазами. - Я не сдался и не был побежден в Сражении. Маркхем, лорд Тарканен, вы не истинный рыцарь, но всякая срань - подлый трусливый любитель нападать со спины и просто преступник, да уж - и я взываю к Хрилу и его Правоведу. Свидетельствуйте истинность моих обвинений. Клянусь вашим Богом и Его Законом, что я по праву свободный человек.

На странице это выглядит более эффектно, нежели выглядело тогда: бормотание разбитого рта мужчины средних лет, голого, в крови и рвоте, со скованными руками и ногами, повисшего на руках двух убийц-суперкопов в высокотехнологичных бронекостюмах. Но это сработало.

Маркхем выглядел так, будто я пригласил его нагнуться и вылизать мне задницу. Рабебел-Феллер закрыл лицо руками, сказав по-английски: - Охх, ради милостей проклятого Христа!

Социки обратили зеркала один к другому, потом снова к Хлейлоку.

- Легальность спорна, - сказал один. - Администратор Майклсон теперь наш арестант.

- Нет. - Если бы каменные скрижали, на коих Господь начертал свои Заповеди, могли говорить, это звучало бы под стать голосу Хлейлока. - Хрил - Владыка Правосудия. Если Владыка подтвердит обвинения, этот человек станет свободным. Таков Закон.

Он поглядел на Маркхема. - Лорд Тарканен, вы Ответите?

Маркхем казался полным ужаса. - Милорд, у него всего лишь шестая степень - чуть лучше стражника. И его раны... Сомневаюсь, что он хотя бы сможет стоять без...

- Если лорд отвергнет мой Вызов, я не только встану. - Я старался сказать это так, будто верил сам. - Я уйду отсюда на хрен, и ваша, черт дери, обязанность обеспечить...

- Не учите меня исполнять Закон. - Взор Хлейлока, не отрываясь, сверлил Маркхема. Возможно, он не желал пачкать глаза созерцанием моей рожи. Обдуманно и неуклонно, как движущаяся планета, он продолжил: - Вы Ответите?

Маркхем вздохнул. - Да, Мой Лорд.

Хлейлок опустил голову. - Да будет так. Я Свидетель.

- Вы здесь чтобы... вы скажете им, ведь так? - бормотал Рабебел социкам, а те снова переглядывались сквозь зеркала масок. - Он был жив, когда я доставил его, и не моя вина, если...

- И живым будет он доставлен в Социальный Суд, - сказал Социк-один.

- Это мы увидим. - Хлейлок встал пред Маркхемом и возложил руку в перчатке на стальной эполет. - Маркхем - не делайте допущений и не празднуйте победу заранее. Он не бросил бы вызов, не будь у него хитрого плана поразить вас.

Это было верно, но совет пришелся явно не к месту.

Тусклый взгляд Маркхема уже видел мое будущее. Прискорбно короткое. - Мой Лорд, ваши слова услышаны.

- И не полагайтесь на Нашего Владыку, даже если дело ваше правое. Этот человек воспользовался Законом лишь для своих нужд. Он не ведает чести.

А вот это было наглой ложью: я многое знаю о чести. Но никогда не мог себе позволить такой роскоши.

У него были серьезные причины не любить меня. Двадцать пять лет назад, когда он еще был капитан-рыцарем и командовал гарнизоном Северного Рендхинга, что на юго-восточной границе Бодекена, а я завершал Приключение, делаясь звездой, мы малость разошлись во мнениях о тактике обращения с остатками народа Черных Ножей. Расхождение стало спором, который я разрешил не вполне достойным манером - ведь в честном бою он убил бы меня в одно мгновение. Наши рабочие отношения окончились, когда я оставил его в лапах выживших Черных Ножей. На смерть.

Пусть всё обернулось для него наилучшим образом, признаю: это было гнусно. В те дни я был очень плохим парнем. Да и сейчас не стал хорошим.

Так себе извинение.

Не пытаюсь ничего рационализировать и даже объяснять. Поступки сами себя оправдывают - или нет. Слова их не сделают правильными или ошибочными. Отец твердил: "Если тебе приходится оправдываться за что-то, лучше вообще этого не делать". Я же сказал: вот рассказ о том, что произошло. Не почему.

Вот что произошло.

Я встретил Пуртина Хлейлока во время того самого отступления из "Отступления из Бодекена". По неточным подсчетам - не люблю пересматривать старые Приключения, особенно это - прошло тридцать четыре для после уничтожения Слезы Панчаселла и высвобождения Пути Кейна.

Я даже не могу вспомнить, сколько людей было в экспедиции Рабебела - тридцать девять или сорок, что-то вроде. Из Ада выбрались живыми десятеро.

Не учитывая самого Рабебела. Но тут не о нем.

Повар Нолло, как бы маллантриец; его любовник Джеш, которого все звали Выдрой; три "брата" из Хротнанда - Тарпин, Метрин и Картран, еще парочка сервов из Джеледа, Киндалл и Враллтаг. Марада с Тизаррой.

Когда мы вступили в контакт с передовым постом хриллианцев, нас было трое: Марада, Тизарра и я.

Это был лучший месяц моей жизни.

Прямым путем - в седлах, с водой и запасными лошадьми - от Ада до Северного Рендхинга семь дней. Монашьим шагом (полумедитативная, полумагическая форма бега, которой я обучился в Гартан-Холде) я прошел бы за пять дней. Если бы был в лучшей форме. Почти как полный сил воин - огриллон. Опять же если попадется вода.

Но пойди мы прямо, нас бы догнали и убили самым ужасным образом.

Трудно сказать, сколько Черных Ножей погибло, когда я выпустил реку. Никто не знал точно, сколько их было в самом начале. Численность рода оценивали тысяч в семь голов. Но иные говорили о пятнадцати или даже восемнадцати тысячах. Я же скажу вот что: пережившие ту ночь не относились к старикам и детишкам, не были слабыми или медленными.

Их было не менее трех тысяч.

Три тысячи самых крутых, злых, быстрых и сильных самок и самцов народа Черных Ножей выбрались из руин священного капища, найдя вокруг лишь изломанные тела братьев и сестер. Родителей. Детей.

Остатки Черных Ножей, как можно догадаться, брызгали кипятком при одной мысли обо мне.

Я был первым учеником аббатского курса Тактики малых групп, но умения эти мне мало пригодились. Каждый из семи "носильщиков" окончил школу боевых единоборств Консерватории, и хотя ни один не был "материалом для звезды", разве что Выдра, но дело своё они знали на все сто. Еще Тизарра, Плащом делавшая нас более - менее невидимыми, и секущий жезл, и хренова куча вещичек, которые Коллберг запрятал в стратегически выгодных местах. Уж не упоминая Мараду, Чудо-Женщину с жаждой убийства и паром, валящим из ушей.

К черту тактику.

Мне пришлось лишь вспомнить некоторые книги, которые давал мне отец. Например, "Войну и мир".

Согласно Толстому, Кутузов одолел Наполеона при отступлении из Москвы тем, что отказывался от битвы. Держал армии в контакте, так что Наполеон не мог расслабиться - приходилось поддерживать боевой порядок все время - но едва Наполеон выдвигался для боя, Кутузов ретировался. Когда Наполеон возвращался в лагерь, Кутузов делал вид, что нападает: военная версия тяни-толкая.

Я объединил этот принцип с основными идеями партизанской войны, почерпнутыми из "Жизни Джеронимо". [14] Когда Черные Ножи шли на нас в силе, мы отходили им за спины и убивали раненых на стоянке. Когда они высылали охотничьи отряды, одна-две-три своры исчезали... чтобы обнаружиться в виде ободранных трупов без пахучих желез. Если они выставляли охрану, мы убивали охрану. Если охрана была большой, ну...

Огриллоны сбиваются в кучу при угрозе. Это инстинкт. Вот из ночи доносятся жуткие звуки - они скучились - и нужен один взмах секущего жезла...

Прежде чем ободрать туши, мы растаскивали их в стороны, чтобы Ножи решили: мы побеждаем потому, что своры слишком сильно расходятся.

Врубились?

И, знаете, туши были не просто ободраны, но и частично обглоданы.

И не только ради эффекта.

Смею заверить, это был чистый прагматизм. Нам нужно было быть подвижными. От этого зависели наши жизни. Так что мы несли с собой лишь водяные бурдюки. Жили на том, что удавалось забрать с трупов. И на самих трупах. Да, кровь гуще воды. Но можно привыкнуть.

И на вкус неплоха.

Ну ладно, не буду притворяться. Хватит. Реальной причиной поедания мяса и питья крови Черных Ножей был мой приказ.

Частично в этом проявлялось врожденное мне чувство справедливости.

Да, черт возьми, справедливости. Если они хотят убить и сожрать меня, я буду убивать и жрать их самих.

Такие времена.

Не эти аргументы я представлял остальным. Я вообще не разводил дискуссий. В первую же ночь вернулся на холодную ночную стоянку с ободранным огриллоном на плече, и велел Тизарре достать жезл и нарезать кусочков.

Они не особо прониклись идеей.

В конце концов, огриллоны и люди отличаются лишь деталями фенотипа; наши два вида столь близки, что возможно ограниченное скрещивание на манер лошадей и ослов. Пожирать огриллонов - это слишком сходно с каннибализмом, и все, кроме меня, ощутили неудобство.

Не буду входить в подробности, кто что сказал. История не об этом. По сути: я начал с того, будто поедание гриллов заставит нас пахнуть гриллами, ведь мы едим их белки и гадим их жирами. Это некоторых убедило, но Джеш указал, что это заставит нас пахнуть не гриллами, а хумансами, сожравшими гриллов. Тут дела начали заворачивать в дурную сторону.

Я закончил, сказав тихим и спокойным голосом: припасов мало, мы не сможем тащить ослабевших и, если кому не нравится, тот может валить назад и сдаваться гребаным Ножам прямо сейчас.

Но и это не настоящая причина, по которой я заставил всех есть гриллов. Причина была в еще одной книге отца.

"Сердце тьмы".

Единственного я не понимал в той книжке: почему люди сразу решили, что Куртц свихнулся. На мой личный взгляд - и он не изменился - сумасшедшим был Марлоу. Когда Куртц бормочет "ужас, ужас", мне всегда казалось, он говорит о перспективе вернуться в Европу.

Я догадался об этом, знаете, потому что вырос в джунглях. Моими джунглями были переулки и сточные канавы и катера уголовной полиции, кружившие в воздухе чуть ниже облаков; но это были джунгли. Вот почему, когда появились Черные Ножи, я ощутил себя счастливым. В первый раз после выхода из Консерватории. Кто сказал, что нельзя вернуться домой?

Это я и пытался донести до остальных. Перетянуть в свой двор: показать, что сейчас они в джунглях. Что всё, им известное - Как Делаются Дела и Как Устроен Этот Мир - можно извергнуть из жопы вместе с прочими снарядами. Главный трюк в джунглях - стать высшим хищником.

Жрать всех вокруг.

Мы прошли через такое, что долго убеждать их не потребовалось. О, были высказаны протесты, что нужно сохранить черту между нами и ними, всякое дерьмо насчет высоких моральных стандартов... но главный урок "Сердца тьмы" в том, что джунгли всегда здесь, внутри даже самых цивилизованных из нас. Их призраки что-то любовно шепчут в сумрачных уголках разума, и сколь бы мы не затыкали уши, мы слышим.

Не верите? Изучите цифры доходов от продаж моих Приключений.

Среди выживших лишь Марада могла возражать мне с полным моральным правом. Не только потому, что она была благородным и славным рыцарем Хрила, но и потому, что испытала больше страданий от рук и прочих членов тел Черных Ножей, чем остальные, и если бы она сказала "нет", остальные сказали бы "да" лишь с моим ножом у глоток. Но Марада, при всей ее силе и уверенности в Любви Хрила лично к ней, не родилась для аристократического поместья; под Броней Уверенности и за Утренней Звездой в ее руке скрывалась актриса, и я... гммм...

Я совершил много такого, чем не горжусь.

Говоря "родилась не для поместья", я сказал слишком мало и непонятно. Она не была настоящей Марадой, как я был Кейном. Марада - роль, которую она играла. Сама же она была Ольгой Бергманн, третьей дочерью в беднеющей семье бизнесменов с юга Швеции. Стала актрисой лишь потому, что браки старших сестер не помогли наладить семейные дела. Благополучное детство никак не подготовило ее к грубости Черных Ножей; пекло, не думаю, что кто-то может быть готовым к таким зверствам. Вряд ли Доморожденные рыцари справились бы лучше. Я вот точно не справился бы.

Она строила хорошую мину, пока мы бежали и сражались, пока давление держало нас вместе. Но едва оказавшись в убежище Рендхинга...

Как она сломалась - об этом я не намерен рассказывать. Просто скажу, когда Рыцарство Хрила встало против Хуланской Орды при Серено полтора года спустя, Марады с ними не было. Она горстями принимала таблетки в отделении для беспокойных венского Института Социального Благополучия. Так и не оправилась настолько, чтобы наслаждаться сексом; делала "это" - когда требовалось по контракту - холодно и с какой-то дрожью. Было неприятно. Скажу, это моя вина, хотя никто меня не упрекал.

Всегда имел нюх на слабости. Но сейчас извиняться поздновато.

Так что еще потом, в Ялитрейе, когда мы гнались за короной Дал'каннита, я был уверен: это отзвуки проблем со мной заставили ее сглупить и довериться Берну, который - снова уверен - заставил их с Тизаррой пожалеть, что не умерли в лапах Черных Ножей. Я просматривал их последние записи, из "вторых рук". Хотя бы это я им задолжал.

Помните, я говорил: "Спасение людей - не мой дар"?

Но суть вот в чем...

Картинно убивая десятки или даже сотни самцов, я не впадал в заблуждение, будто достигаю чего-то особенного. Разве что делаю себя, Мараду и Тизарру суперзвездами. Мы ни на миг не забывали, что обязаны развлекать: половина схваток состояла в том, чтобы резать самцов наиболее эффектными способами, а вторая - в том, чтобы не дать им упустить наш след.

Да, мы уже не боялись.

Самцы не были настоящими врагами; они видели, как я прикончил Парня-с-копьем у врат Ада, но бежали следом потому, что боялись своих сучек сильнее смерти. Не без разумной причины.

Так что целью было не убийство самцов (разве что для ублажения масс - оказывается, люди никогда не устают от подобных зрелищ). Марада, та наслаждалась, но это ведь особый случай.

Я скорее старался вывести оставшихся самцов как можно ближе к Северному Рендхингу, где, как заверил меня один авторитетный источник, стоят дозором от пяти до десяти рыцарей. Рыцари Хрила числятся среди немногих существ Родного Дома, способных обогнать и монаха и огриллона. И не в седлах. Хрил не одобряет кавалерии. Рыцари несут доспехи и оружие своими силами - гм, точнее, Силой Самого Хрила. Бегут в полном облачении, и бегут как заведенные. Пока конные стрелки отвлекают огриллонов, я смог бы вывести пеших рыцарей в тыл и взять самок.

Всех сразу.

Я получил достаточную дозу того странного траха-на-троих с их божеством и главной сучкой, которую прозвал Драной Короной, чтобы понять, кто на деле командует. Лишь самки возводили свое поганое жречество к Нездешней Силе. Уничтожив их, мы не только истребили бы целое поколение Черных Ножей, мы отсекли бы их от штуки, по-настоящему делавшей их Черными Ножами. Просто, да?

Просто нет.

Попробуйте объяснить это Капитан-рыцарю Пуртину, Чьи Солдаты Не Ведут Войн с Женщинами и Детьми.

Я и не старался. Объясняться с Хлейлоком.

Его повадки не были тайной; это были типичные повадки Ордена Хрила, самого воинственного культа в липканском пантеоне, вполне изученные Монастырями. Все они одинаковы, и это я учитывал, а точный расчет времени, знаете, самое главное.

Еще утром казалось, что перспектива сражаться с Черными Ножами в поле отнюдь не радует офицера рыцарей Хрила. Через пять часов после рассказа Марады Пуртин Хлейлок вышел из белокаменных ворот Рендхинга во главе колонны из семи рыцарей-искателей, рыцаря-блюстителя и трех сотен конной стражи. Что казалось смехотворно малой силой против двух тысяч Черных Ножей. Но я еще не повидал их в действии.

Произошло лишь одно столкновение в поле, перед главным, у Ада. И было оно не особо трудным.

Стража Хрила - лучшие солдаты Дома. Нехватку духовных даров, которые даются лишь полноценным рыцарям, ее бойцы компенсируют одержимостью в развитии физических сил, абсолютной преданностью кодексу чести, не допускающего и мысли о бегстве.

Сотня великолепно слаженных всадников тяжелой кавалерии с превосходными доспехами, бритвенно-острыми копьями и грозными булавами, при поддержке двух сотен дисциплинированных и смелых конных арбалетчиков, имевших для ближнего боя кривые тесаки - против массы легковооруженных гриллов. Да, у тех было преимущество в росте и силе, и скорости, но их понятие войны основывалось на идее личного геройства, на манер осады Трои. Чтобы обслужить таких неуемных героев, у нас было девять рыцарей Хрила.

Не знаю, скольких самцов убили мы, оставшиеся в живых члены экспедиции. Много. Реально много. Наверное, больше сотни. С половиной. Потребовалось тридцать четыре дня. Так что Черные Ножи оказались вовсе не котятами: шли и шли на нас, скольких бы не потеряли. Но они побежали перед хриллианцами.

Не без причин.

Когда гриллы дрогнули и разбежались, хриллианцы начали преследование; в итоге Черные Ножи потеряли примерно семьсот воинов. Потери хриллианцев исчислялись, помню, парой дюжин. Стражников.

Рыцари остались невредимы.

Хлейлок желал гнать их, наседая на спины. Я посоветовал поберечь коней. Я знал, куда они отходят.

Они бежали к Мамочке.

Мы настигли их через четыре дня. Огриллоны засели на той стороне реки (Пути Кейна, как ее назвали позже), имея сбоку вертикальный город, и речной поток стал их самым большим рвом. У них все еще было около тринадцати или четырнадцати сотен воинов, почти все с луками, и пусть река была по грудь глубиной, успев растечься по пустошам, переходить ее вброд под ливнем толстых пятифутовых стрел никому не казалось веселой затеей.

Конечно, Хлейлок мог пойти на юг и найти другой брод, но что, ради Ада, стал бы он делать с тринадцатью сотнями самцов и восемью сотнями самок, засевших среди улиц и переулков разрушенного города, ярус за ярусом?

С другой стороны, и положение огриллонов было не особо хорошим: высуньте лапы из города, и рыцари расплющат вас в блин на равнине. Так что Пуртин решил послать пару гонцов назад, сообщить Ордену, что загнал в бутылку все племя Черных Ножей; сам он намеревался ждать, пока не подойдет восемь тысяч тяжелой пехоты, чтобы прочесать дом за домом. Аккуратно, чисто, безопасно.

Увы, "аккуратно, чисто и безопасно" - явно не те слова, которые удвоили бы мой гонорар.

К тому же я знал, как действуют хриллианцы. Едва окончится битва, они отпустят самок и щенков, и лишь кастрируют самцов, готовых покориться.

Что я считал неподходящим итогом.

Понимаете, я снова стал разведчиком и знатоком огриллонов, так что не мог спорить с капитаном рыцарей. Однако Марада успела намекнуть, что чувство истины не работает на мне. Совсем.

Знаете же, у меня нюх на слабости.

Так что вечером, едва Хлейлок послал гонцов, я вошел в его шатер. Выразить сочувствие.

Рыцарь-блюститель как раз приготовил Хлейлоку ужин, и Великий Муж расслаблялся на походном стуле у кизячного костерка. Я ввалился и присел на корточки напротив, не ожидая разрешения. - Чудесную вещь вы сделали сегодня, Рыцарь Хлейлок, - начал я. - Я восхищен. Немногие командиры хриллианцев столь отважны, что поставят жизни солдат выше их чести.

Он даже не моргнул. - Осторожнее, Кейн Безземельный. Дважды думайте, прежде чем предложить бесчестие Рыцарю Хрила.

Этого Безземельного он привесил ко мне, верите или нет, из уважения. Рыцари несут имя своего Дома и своих земель, или стран, которым служат; Марада, например, формально звалась Марада, Рыцарь Тартелл из Кевлинз-Лип. В Липканской империи лишь сервы имеют одно имя - Кейн, к примеру. Так что в благодарность за действия по освобождению Марады и Тизарры, их спасение от Черных Ножей, он почтил меня имечком Безземельный, словно отсутствие земель можно было счесть достоинством.

- О, ни хрена. Простите. Я ничего такого. Никакого неуважения. - Я тряс головой, как типичный дружелюбный придурок. - Я говорю о том... как вы это называете? Легендой, да? О том, что любой рыцарь, страж и простой солдат будет рассказывать о себе и других. Пока жив Орден. Всё, и хорошее и дурное, чтобы прочие хриллианцы могли лучше встретить тяжелые обстоятельства. Так?

Он кивнул над краем стальной кружки с вином. - Легенда помогает Рыцарю приносить пользу Нашему Владыке Отваги даже после гибели на Его Службе.

- Да, прекрасно. Вот и я о том. Ну, немного дней назад вы сражались в одной из величайших кавалерийских битв, достойной войти в ваш Легендарий. Может, даже в мировую историю. Но сейчас...

Он сощурился. - Вы наши ошибки в моих приказах?

- Не, не, не. Ничего такого. Именно. Думаю, вы правы, проявив сочувствие к своим людям. Не допускаете лишних потерь, хотя и войдете в историю как рыцарь, позволивший сбежать Черным Ножам.

Он поставил кружку на землю у сапога и вздохнул. - Я не глупец, Кейн Безземельный, а вы глупец, если еще этого не поняли. Орден Хрила не создан ради удовлетворения вашей личной мести.

"Скажи мне это завтра", подумал я. - Все верно, да, мне вас не обмануть. Сам знаю. Но выслушайте же меня хоть половиной уха! Черные Ножи уселись здесь, им хочется драться. На их условиях. Четыре дня назад вы побили их на ваших условиях, и они хотят дать сдачи. Но, когда они поймут, что вы не атакуете - затеяли осаду вместо сражения - дела изменятся. Особенно когда у них начет заканчиваться еда. Ваша пехота подойдет едва ли через месяц. Я точно знаю, припасов им не хватит.

Хлейлок склонился над огнем. - Тогда им придется биться, и мы...

- Нет. Они сбегут, и вы не догоните.

Он ощерился.

- Они оставят немного самцов, чтобы жечь костры и шуметь, будто все еще здесь. Но большинство улизнет. Выйдут и рассеются. И Ордену никогда больше не собрать их вместе. За всю вашу жизнь.

Он обратил гримасу в сторону тьмы за лагерем хриллианцев. Смотрел на пустоши мысленным взором, как должен уметь любой хороший командир: какими они будут в сумерках, какими их можно увидеть с удобных точек обзора, куда лучше всего послать разведку...

Какими их можно будет увидеть из вертикального города, когда тот опустеет.

И он пробормотал: - Говорите, есть другой путь.

- Ага. Еще лучше - лучше для вас, создателя своей легенды. Я говорю, что есть другой путь внутрь.

Он вернул всё внимание мне, и произнес два слова. Будь я более развязным типом, поцеловал бы его в губы. - Покажите мне.

Вот как, спустя пару часов, мы с Хлейлоком и пустились в спор о тактике.

Мы стояли на плато, у выхода тоннеля из вертикального города. Залезть туда не было проблемой: утесы из песчаника, сплошные горизонтальные слои. Мы влезли не хуже, чем по лестнице. Я тянул за собой веревку, которую обвязал наверху вокруг камня. Пуртин с Силой Хрила поднялся, перебирая веревку руками, и даже не вспотел. Трава прерий на плато была по пояс высотой, с запада дул ночной бриз, и мы оказались против ветра. Шуметь было можно - мой водопад ревел, падая с яруса тридцатью футами ниже, и даже Хлейлок подкрался незаметно (а он оказался неуклюжим, хотя снял доспех, оставив лишь длинный нож и моргенштерн).

Черные Ножи выставили часовых у входа в тоннель, но стража обленилась, как часто бывает, и когда один ушел вниз, я взял второго гарротой. Он создал немало шума - сучил ногами, пытался сбросить меня со спины - чтобы привлечь внимание второго. Тот высунул голову из проема, узнать, что тут такое. Новости доставил моргенштерн Хлейлока, опустившись со скоростью молнии.

Как говорится, главное послание - сам посланник.

Конечно, скорость молнии - гипербола... но не такая уж ошеломляющая. Его удар наглядно продемонстрировал разницу между рыцарем-искателем, вроде Марады, и капитан-рыцарем: если удар Марады мог сбить взрослого огриллона с ног и протащить пару ярдов, от булавы Хлейлока голова бедняги просто испарилась.

А я чуть было не передумал. Чуть было. Как говорил кто-то из моих знакомых, я умер в день, когда сдал экзамены.

С края утеса вертикальный город просматривался словно веер: ярусы, рассеянные огоньки костров в тумане водопада. Растущая луна висела на юго-востоке, заливая ошкуренные утесы белесым светом. Я излагал свой не совсем честный план. Указывал на спуск внизу тоннеля, объясняя, как легко Хлейлок с рыцарями могут ударить Черным Ножам в тыл.

И не удивился, когда Хлейлок выразил некоторые сомнения в преимуществах плана. Чем дольше он смотрел вниз, тем сильнее кривились губы. - В лучшем случае внезапная атака заставит Черных Ножей отвернуться, и кавалерия перейдет реку. Но я с Рыцарями останусь внутри города наедине с двумя тысячами Ножей, а кавалеристам придется лезть в узкие проходы, встречая воинов-огриллонов в наихудших для себя условиях.

Я качал головой. - Если сделаете по-моему, сражаться не придется. Они не хотят драки...

- Черные Ножи - самые яростные воители Бодекена...

- Лишь потому, что за трусость жрицы наказывают их так, что лучше умереть в бою. - Он скривился, смотря мне в глаза.

Я же кивнул в сторону россыпи дымных костров. - Вы знаете, что Черные Ножи практикуют ведовство. Но не знаете, что это не просто ведовство - религия. Здесь их самое священное место. Престол их бога. Я убил... так сказать, цвет священства... - Ясное дело, я не мог сказать капитану Тех Что Не Воюют С и так далее, что убил невооруженную женщину. - И знаю, где могут прятаться остальные. Смогу провести вас прямо туда. Едва вы сметете их, воины падут духом. Черт, они выразят вам благодарность!

Ну, и такое возможно. Хотя я сомневался, что они выстроятся в ряд, распевая "Динь-дон, ведьмам конец" на манер группы "Фанкаделик".

Впрочем, с Хлейлоком напрасно было бы делиться шуточками, особенно земного происхождения. Его лицо в свете луны стало бледнее камня. - Рыцари Хрила - воины, не убийцы.

- О, не пора ли вырасти. Ради всего дрянного! Что вам важнее: победить или сыграть честно?

- Действовать с Честью каждый миг - абсолютный долг любого Рыцаря. Хранить Честь своей особы, Ордена и Нашего Владыки. Говорить Правду, даже если это грозит смертью. Защищать тех, кто не могут...

- Ага, ага. Ага. Я уже слышал.

Он уже поворачивался к лестнице, что вела к тоннелю. - К тому же нет нужды в атаке, нет опасности, что Черные Ножи выскользнут здесь. Двое Рыцарей - максимум трое, если учитывать подачу припасов по нашей веревке - смогут сдержать здесь весь их народ.

Он был прав, разумеется. В чем и была проблема. Ну... не совсем проблема...

Единственной причиной, что я вообще начал с ним спор, было мое уважение к Хлейлоку. Всегда были по сердцу такие вот люди: голубая кровь, Честь-и-Справедливость. Да и сейчас таких ценю. Хотя меньше.

Когда-то, ребенком, скачивая из сети дешевые пиратские копии Приключений, я больше всего тащился от Джуббара. Хотя и не готов был признаться в этом даже соседскому парню. Не то окружение. В районе Миссии вам приходилось любить Мкембе, хотя тот давно уже умер. Джуббар - Реймонд Стори - был слишком уси-пуси, знаете ли, благородным и отважным. Защищал слабых и Выказывал Силу Истины в Подвигах Правосудия, и так далее. Но я тащился от такого. Даже отцу не говорил, что мечтаю вырасти и стать им. Он был рыцарем Хрила.

Иногда мне снова хочется стать им.

Иногда я думаю, сколько глупого дерьма наделал, наказывая себя за то, что не вырос в Джуббара Текканала. А иногда подозреваю, что лишь по этой причине женился на покойной Шенне: потому что в глубине души мы презирали мужчину, которым я стал. Единственное, что у нас было общего.

Я перестал себя ненавидеть. Почти. Она - нет. Но ладно.

Суть в том, что я притащил Хлейлока наверх не для того, чтобы продать план. Не в том план состоял. Я планировал убить его и сказать остальным рыцарям, что его схватили Черные Ножи и возглавить операцию по спасению; и устроить так, чтобы рыцари убили сучек-жриц до того, как поймут, что Хлейлок мертв. Если мне понравился этот тип, что ж... всего лишь легкое шевеление совести, прежде чем нажать крючок.

И это не было единственной темой размышлений. Я думал о зрителях.

Мы стояли так близко к краю обрыва, что я мог схватить его за руку, потянуть - и дело в шляпе. Так бы я поступил чуть позднее. Но тогда я был в начале карьеры и не представлял, насколько популярным станет "Отступление из Бодекена".

Коллберг оказался гением маркетинга: продавал капсулы "первых рук" посуточно со скидкой для многодневного подключения и возможностью продлить, если клиент оплатит счет, прежде чем покинет здание. Он также продал лицензии всем Студиям Земли, распространил кубики с урезанной версией "из вторых рук" - самые волнующие отрывки - чтобы потенциальные премиум-клиенты заказывали полный вариант. Все Студии вынуждены были снизить уровень интенсивности; система Студий не получала продолжительного Приключения с таким накалом бесконечной резни со дней Мкембе и Маста в их "Налетчиках Западной Марки".

Я стоял рядом с Хлейлоком, уже став международной звездой; просто я еще не знал этого. Я еще раздумывал, как перевести регулятор Высокой Драмы на "одиннадцать".

Вот почему я сказал: - Ба. Теперь Хрил возлюбил трусов?

Есть много клише, передающих его реакцию: застыл соляным столбом, или как каменный, всякая фигня - но ни одно не может передать его удивительное взрывное безмолвие. Он казался запертым, словно бомба в хранилище. Кто-то выставил миллисекундную паузу между срабатыванием детонатора и взрывом, и растянул ее в долгое, долгое молчание, ничего, кроме рева водопада. По мне реально мурашки поползли.

Горячие черные мурашки чуть выше яиц.

Я взял мурашки в кулаки Дисциплины Контроля и превратил в адреналин. Ночь стала светлой, четкой и громкой. Электрические разряды бежали по рукам и ногам, нашептывая, что, если нужно, я могу взлететь...

Когда он, наконец, заговорил, я едва смог разобрать слова, звучавшие, словно скрежет валунов в реке под нашими ногами.

- Вы не Рыцарь, Кейн Безземельный, и я не в Боевом Облачении...

- Я узнаю труса, едва увидев. Хрил тоже.

Он его косого взгляда уже привычные, горячие черные молнии пронизали меня до черепа. - Будь вы Вооружены...

- В дупу вооружения. - Я вытащил ножи из рукавов. Одним резким движением запястий вонзил по рукояти в землю. - У тебя Хрилова Сила. За мной правда. Думаешь, что я неправ? Докажи.

- Вызов? С вами? - Он выпучил глаза, палица повисла в руке. - Вы безумец?

- Ага. Совсем чокнутый.

Наконец-то он повернулся ко мне, медленно, раздумывая, катая мысль в голове, чтобы рассмотреть с разных углов. - Утверждаете, что Хрил одобряет ваш план...

- Утверждаю, - ответил я, - что ты слабак, ссыкливый проныра. Ты же капитан-рыцарь, срань господня! Не будь у тебя Хриловой Силы, Хриловой Скорости, Хрилова Заднего Выхлопа и Хрил знает чего еще, все равно ты вдвое меня больше. Чего боишься?

- Мое промедление, - сказал он не спеша, - происходит от долга, который имеет перед вами Орден. За спасение Рыцаря Тартелл и помощь в борьбе с народом Черных Ножей. Понимаете ли вы, что прими я Вызов, вам придется Отвечать, ваше здоровье, ваши члены и сама жизнь будут в опасности? И даже если Хрил благословит вашу сторону, ранения могут оказаться недоступными даже для Его исцеляющей Любви?

Я оскалился. - Не тупой.

Еще миг он смотрел на меня. - Вы не отступите? У вас нет надежды победить в поединке, Кейн Безземельный, и я не желаю причинять напрасный вред.

- Милосердие - отговорка трусов. - Я уже не говорил сам. Это черные молнии двигали моими губами и гортанью. - Хрилу решать, кто победит. Не так ли? Или ты впал в ересь?

Он опустил голову, печально вздыхая. - Очень хорошо. Примирись с богом, в которого веришь, малыш; второго шанса не будет. Бросаю Вызов.

- Согласен, - отозвался я. - Принимаю.

И так мы стояли на краю верхнего бастиона, в клубах тумана от водопада. Я спиной к обрыву. Он - к выходу тоннеля. Луна, почти полная и почти над головами, осветила десять футов мягкой травы между нами, блекло, словно набросок углем на пергаменте. Он поднял моргенштерн обеими руками; солнце зашло, и он мог омыть оружие лишь в отраженном свете солнца - свете луны; так он приготовился к молитве, которая должна была освятить предстоящее Сражение.

Он выпрямился во весь рост и поднял голову к свету Хрила - рыцарь Хрила встает на колени в последний раз, когда принимает Присягу, если только не побежден и не Сдается - и, едва он завел на высоком старолипканском свои "Аммаре Хрил Тирхаалв Дхаллейг", семигранный овал булавы засветился огнем святого Эльма, сияние опускалось по рукам - я сделал один широкий шаг для разгона, и прыгнул.

В те дни - за годы до Берна и Косалла, перерезавшего мне позвоночник - я прыгал очень резво.

Дисциплина Контроля так усилила ноги, что я словно очутился на луне; когда арка прыжка повела меня вниз, я все же был на уровне его головы, так что оказалось довольно просто пнуть ногой древко булавы как раз на уровне центра тяжести.

Да, в те дни я вытягивал на семьдесят пять кило живого веса - Хлейлок даже голым был бы под сто пятнадцать - и мне пришлось бы напрячь обе руки, даже просто поднимая булаву, не говоря об игре в гольф, тем более о сражении. Но я не размахивал ей.

Я падал на нее.

Семьдесят пять кило плюс кинетический импульс были вложены в отточенный удар ногой, и двуручная хватка стала точкой опоры, а древко рычагом, которым я, как Архимед, готов был перевернуть мир - голову моргенштерна.

Булава со всей дури врезалась ему в левый висок. Обычный человек был бы убит. Хлейлок даже не упал. Однако эффект был впечатляющим.

С влажным хрустом распалась глазница, скула брызнула кровью в туман; удар развернул голову, моргенштерн скользнул, снося пол-лица. Оружие выпало из слабеющих рук, он пошатнулся, пытаясь повернуться за мной, приземлившимся, пытаясь поднять руки - даже ошеломленный, он старался сражаться - но левый глаз висел наружу, шлепая по черным от крови зубам, оказавшимся также снаружи, ведь губа валялась где-то в траве, прилипнув к грани булавы, и это чертовски мешало ему нацелиться. Он крутил головой, словно решая, какому глазу доверять. Пока он не опомнился, я провернулся в стиле муай-тай и нанес удар ногой в почку, достаточно сильный, чтобы он пошатнулся и побрел в сторону откоса. Я прыгнул следом, уперся ногами и надавил руками в спину, ускоряя его, и знаете, будь он не Легендарным Воителем, а простым Пуртином Хлейлоком, все равно мог бы одолеть меня. Другой рыцарь упал бы, чтобы поскорее подняться. Но Хлейлок дошел, шатаясь, до самого края, вернул равновесие и развернулся ко мне.

Как раз чтобы серединой груди встретить старый добрый удар с полулета.

И сам полетел далеко, далеко вниз, необычайно тихо, с равнодушным взглядом здорового глаза, взглядом бесконечной уверенности - "еще не кончено, малыш".

Пропасть - сотня ярдов до самых высоко расположенных костров Черных Ножей - не соглашалась с ним.

Я упал у самого края и лежал там, позволяя черным разрядам молний всосаться в мокрую траву.

Водопад ревел слишком громко, чтобы я услышал звук падения.

Когда утихла дрожь, я подтащил к краю обоих огриллонов и столкнул ему вслед. Подобрал ножи, спрятал в рукавах, потом отошел и стряхнул остатки лица Хлейлока с булавы.

Поднял обеими руками, глядя, пока они не заныли. Не просто оружие. Символ. Утренняя Звезда. Просветление. Заря Истины и Правосудия, что Разрушает Ночь Неведения и Греха. Помню, я гадал, не успел ли Хлейлок осознать иронию ситуации: его словно убила ручища Самого Хрила.

Затем я пожал плечами и швырнул булаву с утеса.

За двадцать пять лет у меня было время обдумать наше дельце на краю верхнего бастиона, но до сих пор я не уверен, кто из нас оказался гаже. Ага: я был полной задницей. Давил на его кнопки, добиваясь зрелищной драмы. Делал карьеру. Не упоминаю уже о том, что это обдуманное убийство. Но никого не дурачил. Даже себя.

Глядя назад, ясно вижу острое лезвие, главную тему своей карьеры. Не припоминаю, чтобы много размышлял, решаясь биться с Хлейлоком; это просто казалось правильным. Мог бы - еще проще - бросить Вызов, не сойдясь в споре о тактике: по Закону Хрила, любой спор может быть решен Богом. Просто бизнес. Но я сделал это личным делом. Так и было. Смотря в кость, там были я и он, и не важно, ради чего мы бились... Выделываться, изображая высокие материи, было бы...

Бесчестным.

Вот истина о Пуртине Хлейлоке. За всей Истиной и Честью и Преданностью Справедливости и Благородной Неохотой и так далее, смотря в кость - почему он решился убить меня?

Потому что я обзывался.

Да: я был плохим человеком. Но до такого не падал ни разу.

Пуртин Хлейлок, идеальный рыцарь: еще один кровожадный громила.

И да, верно. На моем надгробии следует выбить: "Кровожадный Громила". Не претендую, что я лучше его... но до сих пор задницу ломит, когда кто-то скажет, что он лучше меня.

Во мне есть тщеславие. Но я не убиваю ради него. Вот и всё.

Остаток плана прошел так же, как почти все мои планы: безупречно вплоть до пункта зрелищного срыва.

Срыв случился на рассвете, через несколько секунд после нашей с рыцарями-искателями атаки на самок-жриц. Мы обрушились падающей многоэтажкой. Я как раз протыкал пасть Носопырки острым ножом, когда Черные Ножи взревели, и им ответили хриллианцы за рекой; вдруг стало реально светло, загорелась бело-голубая звезда, словно Преторнио в последней стадии перегрузки, я посмотрел вниз с второго уровня Ада и подумал: "Запечь мне в жопе куриный пирог!", ибо сказанная бело-голубая звезда оказалась голозадым Пуртином Хлейлоком, он стоял по яйца в моей реке и сражался со всем народом гребаных Черных Ножей. Единолично.

Они валили в воду, спеша к нему черным приливом, бурей саранчи, школой гигантских крикливых пираний, да один-хрен-чем-там-они-были, ведь он не убегал, он держался на месте в круге солнечного огня, которым стала дуга летающего моргенштерна.

Если вам довелось побывать у Семи Истоков [15], вы могли посетить залы Славы в Великой Твердыне Дал'каннита и видеть поистине чудесное творение Раткиннана, величайшего из ныне живущих живописцев Липке. Фреску пятидесяти футов высотой и трехсот футов длиной, "Противостояние Хлейлока у Брода". Там всё, первые лучи зари и громадина изъеденной дырами стены вертикального города, скопища несчетных тысяч Черных Ножей, и Хлейлок, весьма достоверно воспроизводящий Утреннюю Звезду Самого Хрила, мать ее, в центре нарастающего урагана из расчлененных тел огриллонов. И кавалерия на другом берегу, с криками строящая боевой порядок.

Кстати, мне на той картине места не выделили.

Частично потому, что Раткиннан - и остальные в Ордене Хрила - предпочли бы вообще не помнить, что я там был. По большей части потому, что я провел битву, изучая ценность интеллектуальной гибкости и импровизационности под гнетом обстоятельств.

Мои рыцари, вполне ожидаемо, лишь полсекунды сомневались, не ринуться ли к реке: они пришли спасать Хлейлока, а не убивать сучек - жриц. Убийство сучек было моей задачей. Так что за эти полсекунды, пока они смотрели вниз, забыв про сучек, а те лезли вверх, я закричал: - Сработало! Вперед!

Полированные шлемы обернулись ко мне.

- Как думали, что сохранило ему жизнь? Чистота помыслов? - рычал я. - Если самки уйдут далеко и пробудят своего бога и его силы, Хлейлок мертв и мы тоже, так что шевелите бронезадницами! - Тут я отвернулся и побежал за жрицами. Пекло, я вполне мог говорить правду. Через пару секунд сзади послышались шаги, и я довольно усмехнулся заре.

Мы убили всех. Всех, кого нашли. Носопырку и Вжопековырку, Грязношлепку и Вислосиську, а когда я уже не помнил, оставались ли еще - мы просто шли и убивали каждую. Было весело заставлять их визжать, истекать кровью и молить о пощаде. Более чем весело. Сказавший "месть - блюдо, которое лучше подавать холодным", просто не отведал его горячим.

Было так весело, что я забыл о намерении тихо смыться под занавес, когда будет удобнее всего.

Довольно скоро - слишком быстро - всё кончилось. Выжившие самцы и подростки рассеялись по ветрам Пустошей, и хриллианцев было слишком мало, чтобы догнать всех; некоторых приняли в другие роды, но солидарность огриллонов почти не простиралась на Черных Ножей. Другие пересекли весь Бодекен ради человеческих городов, скрылись в гетто для нелюдей по всему Липке и в Анхане, стараясь дожить свои дни, делая вид, что никогда и не слышали о Черных Ножах.

Сломанные Ножи, зовут их теперь другие роды. Косые Хрены.

Но все это было позже; пока кавалерия весело истребляла бегущих самцов, я несся из лагеря хриллианцев, не чуя под собой ног.

И это было еще не худшей из возможностей. Когда пара рыцарей-искателей взяли меня под руки нежно, но решительно, типа "ну-готовь-мягкую-задницу-недоносок", сказали, что несут меня на границу лагеря, где ожидает Капитан Хлейлок, о святая срань, эйфория в груди быстренько сменилась парой ярдов ледяных глыб, знаете ли, ведь я так торжествовал, что забыл - Хлейлок еще жив и может оказаться со мной малость грубоватым.

В глазах так и стоял кровавый туман на месте головы одного из Черных Ножей, отведавшего моргенштерна Хлейлока. Воспоминания стали еще ярче, когда мы достигли места и я увидел месиво лица капитана. Любовь Хрила Исцелила его как смогла, сплавив кости и плоть в кратеры рубцов.

Так вообразите мое изумление, когда Хлейлок позвал искателей за собой и они отнесли меня к ближайшему сухому руслу, где обнаружился оседланный конь, мирно щипавший траву на утреннем солнышке.

- Берите и убирайтесь, - сказал Хлейлок. Голос звучал так, словно в горло ему засунули каменное огниво. - Уезжайте и никогда не возвращайтесь, Кейн Безземельный.

Я стоял, моргая на солнце. - Простите?

- Это хороший жеребец, - скрипел Хлейлок. - Он вынесет вас.

- Я, ах... не знаю что сказать...

- Вы уже слишком много сказали.

- Просто я... ну, не хочу казаться неблагодарным, но... то есть не такого я ждал от...

- Считайте это незаслуженной милостью.

- Признаюсь, верил, что вы не преминете повторить Вызов...

На что, кстати, я готовился ответить Сдачей пред всей толпой, признать, что вырубил его неожиданным ударом и теперь извиняюсь, уповая на неизреченную милость Хрила... однако он лишь ударил меня взором единственного глаза, словно хотел пришпилить к земле. - Идите. И пусть следующая заря не найдет вас рядом. Вовеки.

Я ушел.

Через час Студия вытащила меня. Еще через два дня - еще отлеживаясь в госпитале - я понял, почему Хлейлок не повторил Вызов. В первый раз он бросил вызов, когда я назвал его трусом. Поняли?

Он струсил, что проиграет еще раз.

Не удивляюсь, что он брызгал кипятком. Мы можем простить любое преступление, кроме убийства иллюзий.

Хлейлок поднял латную перчатку с плеча Маркхема и пренебрежительно махнул в моем направлении. - Отпустите его.

- Вы не понимаете, - сказал Социк-два, что был справа от меня. - Администратор Майклсон под нашей опекой...

- Это вы лишены понимания. - Один блистающий шаг, и Гора Хлейлок нависла над Социком-два, словно проснувшийся вулкан. - Я охраняю Закон Хрила на Его Бранном Поле. Отпустите этого человека.

Социки не славятся слабыми нервами. Зеркальная маска криво отразила лик Правоведа, пропустив спокойные слова: - А мы Социальная Полиция. По договору здесь территория Земли. Прошу отойти, сэр.

Это могло быть весьма интересным и занимательным, но была немалая возможность, что они найдут некое цивилизованное решение; а одна из проблем плохих парней в том, что цивилизованные решения для них почти всегда невыгодны.

К тому же было бы стыдно упускать такую оказию. Вряд ли я получил бы еще одну.

Я сощурил тот глаз, что работал лучше, ища глаз Хлейлока. - Погано всю жизнь провести в страхе, не так ли?

- Что? - Вроде бы он слишком хорошо знал меня, чтобы вступать в разговоры. Но не мог устоять. - Будь вы готовы к Сражению, я научил бы вас всем оттенкам страха.

Помните, у меня нюх на слабости?

Я ощерился в миловидную часть его лица. - Ага, научите меня. Хорошо учиться у знатока.

Молнии заблистали внутри широко открытого глаза. Да, я ухватил его за живое.

Он изобразил презрение. - Как негодяй столь мерзкий и подлый смеет сомневаться в силе моего сердца...

- Ради всего дрянного, Хлейлок. Нам что, повторить давний бой? Не нужна сила сердца, чтобы раскалывать бедным ублюдкам головы дубиной. Да будь в тебе хоть что-то каменно-твердое, уже убил бы меня. Ах ты мешок вонючего дерьма. Или нет, просто отдай меня социкам. Они утащат меня прямиком в Истинный Ад. Это правосудие получше, чем ты получишь от Хрила.

Он сделал еще два шага и теперь нависал скорее надо мной лично. - Вы бы предпочли это?

- Некоторые поистине тверды и чисты, совершенные рыцари и всякая срань. Такой была Марада. Она куда лучше тебя. Думаю, такова и Ангвасса. А ты? Ты играешь только по правилам, у тебя в трусах мокро, так боишься напортачить и лишиться Хриловой любви.

Он опомнился и вернул вид неколебимого величия: на такое он давно знал ответ. - Страх Божий есть начало мудрости.

У меня тоже был готов ответ: - Чья цитата? Еще одного чудика без орешков в голове и пониже?

Маркхем приосанился. - Смелость Правоведа вошла в легенды...

- Только если сравнивать с твоей, паучья жопа. - Я добавил в ухмылку жалости. - Одно дело быть хорошим парнем потому, что такова твоя суть. Совсем иное - потому, что ссышь нарушить правила.

Жилы шевелились под кожей здоровой половины лица Хлейлока. - Будь вы готовы к Сражению...

- Ага-ага. Мне надоело. Давай сразимся.

Хлейлок устремил взор здорового глаза на Социка-один, державшего меня под левую руку. - Отпустите его.

Похоже, Социк-один был вырублен из того же камня, что Гора Хлейлок. - Повторяю: отойдите, сэр. Больше просить не стану.

- Вы мне угрожаете? - От недоумения Хлейлок чуть пошевелил головой, сместившись на дюйм-два. Чего я и ожидал.

- Эй. Я решу проблемку. Х'сиавалланайг Хриллан-тай!

Наручники социков разработаны такими прочными на разрыв, что можно подвесить легковушку, они не поддаются не только ножам, но болторезам, зубилам, паяльным лампам, возможно, даже дуговой резке. Обычно всякие меры, кроме кодированного сигнала, который перестроит структуру молекул длинной полосы металлопластика - практически бесполезны. Однако они не были предназначены удерживаться на запястьях типа, чья правая рука вдруг стала горячей как поверхность солнца.

Согласен, это изрядное преувеличение - как уже догадались читатели, видя, что атмосфера не выгорела и жизнь не сметена с планеты - но, по сути, Святой Препуций оказался на пару порядков горячее, чем могли вынести наручники. Так что, едва расплавив кольцо на левой руке и освободившись, я выдавил из Социка-два добрую кварту жидкого дерьма, ведь чем помогут хорошие нервы, когда к вашей голове приближается пригоршня солнечного огня?

Рефлексы у него были вполне здоровые: выпустил руку и ловко развернулся ко мне, намереваясь отработанным приемом повалить на пол, и шлем ушел с пути кулака. Хорошо, ведь не он был целью.

Маркхем отскочил подальше от моего замаха, встал в нечто вроде обороны боксера и слова заклинания потекли в губ, окружая тело электрически-синим колдовским огнем - тоже рефлексы что надо - и тоже хорошо, ведь и не он был моей целью.

Пуртин лорд Хлейлок, Правовед и так далее, Сияющая Мантия Чего-то-там-до-хрени-Священного, едва успел моргнуть глазом и набрать воздуха для собственного заклинания на старолипканском, когда пригоршня Святого Препуция коснулась слепой стороны, прямо под левым ухом.

Есть эзотерический вариант тай-чи стиля Южной Кобры, который именуется школой Питона; он основан на ударах открытой ладонью, приводящих к блокам суставов, параличу и удушью. Вот в этом питоновом стиле я не распрямил руку полностью, но перевел ладонь к затылку, и он, рефлекторно отдернув голову, сам сунул основание черепа в Святой Препуций. А тот, хотя не был горячее солнца, успел вскипятить воду в мышцах и коже, создав перегретый пар. Думаю, такой же звук могла издать крупная дробь, выпаленная в горячую ванну с кровью.

И такую же жуткую мешанину.

Будучи слабым экспертам по повреждениям человеческого тела, пропущу технические подробности, типа как взрыв пара уничтожил верхнюю часть трапециевидной и обе затылочные мышцы, сокрушил шейные позвонки, осколки коих пронизали мышцу, поднимающую лопатку и т.д. и т.п. - не говоря уже о том, что и моя драная рука чуть не отлетела. Вот вам суть и полный итог: когда Святой Препуций погас в ладони, наполовину оторванная голова Хлейлока упала на стальную грудь, изменив баланс тела. Он рухнул, сгибая колени, повалился срубленным деревом.

Социк-один, еще державший меня за левую руку, инстинктивно отступил от потока крови из разорванных сонных артерий. Вот отчего полторы сотни кило бронированного мяса не придавили меня.

Слепота от Препуция медленно утекала из глаз, цвета осторожно вползали в комнату. Я заметил, что Феллер и Маркхем моргают, то есть видят не лучше меня. Так мы стояли долгую секунду, взирая на труп Правоведа, и единственными звуками были шлепки кусков обугленной плоти Хлейлока, сползавших со стен и потолка, шипение пара над розовой ладонью, да, и еще шизофреническое бормотание Феллербела - "о мой бог вот срань мой бог вот срань мой..."

Оглядываясь назад, я чувствую, будто перед глазами должна была пролететь вся жизнь и роль Пуртина Хлейлока в последние ее двадцать пять лет. Сам он и то, что я сделал, столь интимно переплелись с моей сутью, что не могу сказать, кем стал бы, не сбросив его с края Ада. Это непредставимо.

Но я лишь вздохнул. - Вот. Готово.

Может, я все же не слишком сентиментален.

Маркхем стоял и мелко трясся, словно колдовской огонь превратился в разряд тысяч вольт переменного тока. Я кивнул. - Эй, ты победил. Поздравления. Вот и приз: придется всё объяснить Ангвассе Хлейлок. Думаю, она будет через минуту-другую; вообще удивительно, что ее еще нет.

Маркхем и Феллер наградили меня одинаковыми совиными взглядами. - Чего?

- Я еще не объяснил? О, извините. - Догадываюсь, смущенным я не выглядел. - Подумай, Маркхем - ты утащил меня из переулка в сердце Приречного прихода. На виду у всех в любимом баре Тиркилда. Того, где ему довелось иметь друга-огриллона. Думаешь, темнота помешала взгляду грилла? Что случилось, когда грилл рассказал Тиркилду, как ты проломил мне череп и уволок? В разгар Дымной Охоты. Когда дымные охотники стояли, черт, рядом с тобой. Думаешь, Тиркилд не заинтересовался? Думаешь, и Ангвассе не стало интересно, что сталось с агентом, наделенным авторитетом Самого Трепаного Хрила?

- Я... я... - Маркхему пришлось откашляться. - Действовал по прямому приказу самого Правоведа...

- Это точно. Ты не заметил охотников? Или они смогли тебя узнать? И не убили одного из тех, знаешь, кто на их стороне.

Рот Маркхема закрылся с громким лязгом.

- Так что ты поведаешь Ангвассе о делах ночных? Скажешь, что никогда ей не служил? Скажешь, лживый ублюдок, что был лишь нянькой, и твоя работа состояла в том, чтобы она ничего не узнала о сути Дымной Охоты?

- Приказ Правоведа, - проскрипел Маркхем, - еще не отменен.

- Точно. Желаю доброй удачи. Хмм? - Я повернул голову к Феллеру. Она весила тонну. С половиной. - Вот дерьмо, дружище. И тебе придется с ней объясняться.

У Феллера был взгляд оленя, ослепленного лучами фар.

Я указал подбородком на труп. - Эта куча мяса была главой государства, и его убил землянин на Земной территории. А ты хочешь увести убийцу из рук Правосудия Хрила. Врубился? У тебя пять минут до войны с Орденом. Еще он был вице-королем Липке, так что, похоже, не миновать и второй войны.

- Я... я... я... то есть социальная полиция... я... - Глаза Феллера выпучились, заикание стало хрипом.

- Слушай, Рабебел. Я покажу выход, понял? Нужно всего лишь сказать правду.

- Правду? Какую?

- Что его убил я. Скажи, я выполнил свою работу. Задание, Вложенное в агента Хрила. Скажи, она наняла меня, зная: не всегда я работаю так, как ожидают боссы.

- ...наняла? Работа?

Я кивнул. - Она наняла меня остановить Дымную Охоту.

- Ост... с чего ты взял..?

- Это было самой сложной частью. Обыкновенно бывает легко вычислить виноватого - лишь узнай, кто получит больше выгоды от творящегося говна. Но Дымная Охота? У всех свои выгоды. Стабильная система. Никто не хочет перемен. Дымный Бог получает бесконечный банкет ужаса, ярости и страха. Вожди охотников получают политическую власть - объединив роды Бодекена так крепко, как не было со времен Хуланской Орды. Хриллианцы нашли стойкого врага, держащего весь народ в послушании и готовности воевать. "Черный Камень" открывает дил, растет бизнес по торговле грифоньим камнем, не говоря уже о стабильном притоке рабов - ведь самых стойких бунтарей рубят на куски в каждой Охоте. Управляющий Совет получает новый доступ в Дом. Пекло, даже Хрил при делах - его сила есть Сила Идеи, она крепнет от преданности поклонников. Когда растекается говно, что делают люди? Всё верно, молятся. Хрил никогда не был счастливее. Вот как я узнал. Это не один из вас, не двое. Слишком тут чисто и гладко. Это все вы. Все вы, мудаки. Всеобщий выигрыш.

Рот заполнился кровью и кислой желчью. - Всеобщий, кроме обычных гриллов в рабьих гетто, отдающий яйца за шанс на лучшую жизнь.

Всеобщий, кроме обычных людей, которых рвут на части гребаные охотники. Христос, я вас ненавижу. Если бы вы знали, как ненавижу.

Я сплюнул кровь на пол. Я задыхался. Дыхание казалось таким горячим, что могло воспламенить комнату. - Но теперь я поимею вас. Потому что осталась пара достойных людей в артезианской говноскважине этого города, и они спешат сюда и вам не отговориться от них. Пекло, даже не пробуйте. Правда - единственная надежда.

- Может быть, - пробормотал Маркхем. - А может и нет. Веришь, будто Поборница Хрила отринет Волю своего Бога, Владыки Битв?

- Только что поставил на это свою жизнь.

Социк-один фыркнул: - Какую жизнь? - Шоковая дубинка взлетела со слепой стороны и высекла звезды в черепе.

В Родном Доме физика не способствует работе электробатарей. Ему пришлось ударить меня несколько раз. Помню, я твердил: - Скажите - скажите, за ней долг. Скажите, я хочу получить плату...

Затем горизонт событий раскрылся внутри головы и поглотил меня целиком.