Кейс Менделеева

Глава 3

Ветер, доносивший с поля запахи ближайшей свинофермы, бил в лицо Славика, пока они с Михаилом Илларионовичем на желтом милицейском мотоцикле следовали к месту происшествия.

«Митрич умер», – думал он. Конечно, мало что объединяло доморощенного исследователя европейской истории со сторожем провинциального музея, но Славик с удовольствием вспоминал монологи Митрича, его незатейливый юмор, грубоватые повадки, скрывающие изысканную и по-своему мудрую житейскую философию, к пониманию которой он, Славик, только-только начинал подходить.

«Что же он мог выпить?» – спрашивал себя Славик, памятуя о славе Митрича, городского светила в области употребления спиртных напитков. На фоне его тревожных мыслей обычная городская жизнь с ее малозначительными событиями казалась неуместной и нелепой: собаки лаяли на велосипедистов, козы задумчиво жевали гумус и силос, влюбленная парочка старалась не краснеть под залихватскую матерную дразнилку. – Лейтенант Сидорчук очень обрадовался, что ты еще здесь, – сказал участковый. – Он сказал, что это счастливое совпадение.

Всерьез увлекаясь мистикой, предметом загадочным и темным, Славик пришел к выводу, что случайностей не бывает: стало быть, неведомое ему действие привело в движение колеса кармы, раз он едет сейчас на место происшествия, вместо того чтобы видеть десятый сон. – Это вам хозяйка сказала, что я в городе? – спросил он. – Нет, в билетной кассе. Городок у нас небольшой, я с утра и спросил у кассирши, брали ли приезжие билеты. Оказалось, не брали. Значит, ты не уехал.

О способах получения информации в маленьких городках Славик совсем забыл.

Мотоцикл прибавил скорость, и они проехали мимо главного в городке компьютерного клуба. – Был здесь? – спросил его участковый. – Еще нет, – удрученно сказал Славик. – А хочется? – Не особо, – честно признался тот. – Зря. Это символ нашего прогресса. Здесь стоят самые большие и быстрые в городе компьютеры, – назидательно проговорил Михаил Илларионович.

«Небось Пентиум-2» – рассеянно подумал Славик, только что вгрохавший солидную премию во внеочередной апгрейд до двухъядерного процессора и соответствующих компонентов к нему. Славику представлялось весьма странным, что люди, от компьютеров далекие, представляют себе их мощность напрямую связанной с размером системного блока.

Запах свиной жизнедеятельности тем временем сделался еще нестерпимее, а потом будто включили невидимый кондиционер и воздух резко очистился – Илларионович свернул на главную улицу и погромыхал по цветной итальянской плитке перед мэрией, мимо памятника Баратынскому с вытянутой, как у Ильича, вперед рукой, и наконец, переехав через свежую канаву, остановился перед домом-музеем Менделеева.

В том факте, что музей великому химику построили в городе, где Менделеев ни разу не был, заключался неясный мистический смысл. Как объяснял ему год назад Митрич, раньше он стоял совершенно в другом месте, но при Хрущеве, после передачи Крыма Украине, руководители областей с бедным культурным прошлым, вдохновленные вседозволенностью, стали растаскивать по своим городам и селам памятники старины. Первый секретарь Васютинского горкома был человеком решительным, к тому же лично знакомым с Хрущевым по работе на Украине, и добился разрешения построить для начала музей Менделеева и установить памятник Баратынскому. Если бы не безвременная кончина, то энергии его хватило бы и на то, чтобы перевезти в Васютинск мавзолей Вождя.

Дом-музей, таким образом, был восстановленной копией другого дома-музея, созданного на месте придорожного трактира, где Менделеев провел неделю, путешествуя из Парижа в Жмеринку. Демократическая общественность Васютинска в перестроечные времена регулярно устраивала несанкционированные митинги, выступая за снос ложного музея и требуя от властей отыскать в самом городе подлинные реликвии прошлого, и даже однажды приступили к разборке сооружения, но были остановлены искусствоведами. Они быстро разъяснили взъерепененным гражданам, что в Японии, например, храмовые и культовые сооружения подновляются постоянно, и от первоначального варианта уже через столетие ничего не остается. После окончания консультации искусствоведы привели в порядок штатскую одежду и продолжили свою нелегкую работу в других точках, становящихся со временем более и более горячими. – Ну как тебе наша дверь? – спросил участковый у Славика.

Дверь действительно была примечательная, относительно новая, бронированная. Прошлый мэр, племянник которого работал на фирме, изготовляющей металлоконструкции, истратил таким образом часть бюджета города, выделенную на культуру, на три года вперед. – Современно, – дипломатично ответил Славик и прикусил язык, потому что Митрича эта дверь не спасла. – Как зовут вашего лейтенанта? – Лейтенант Сидорчук. – отрапортовал Михаил Илларионович. – Имя-отчество у него тоже есть, но такие, что по имени-отчеству его только бандиты называют, да и то втихую. – Ну, входи, удачи тебе. – А вы не со мной? – Занят я сейчас. Но я еще заеду. Славик долго стучал в дверь, пока не догадался, что бронедверь обеспечивает еще и звукоизоляцию, и потянул ручку на себя. Дверь открылась, и он прошел внутрь. – Лейтенант Сидорчук! – немедленно взял под козырек худощавый молодой человек в милицейской форме. – Славик. – Вас-то мы и ждем.

И лейтенант закрыл дверь.

Лейтенант Сидорчук был в полном смысле этого слова лейтенантом – стройным, молодым, белобрысым; он был похож на доблестных молодых людей с плакатов, рекламирующих то ли милицейскую, то ли сверхсрочную службу. – Ну, как вам наша дверь? – спросил он первым делом. – Солидная дверь, – отозвался Славик. – Воровство народных денег! – предостерегающе поднял палец лейтенант.

Славик понял, что попал на худший из типажей представителей российского государства – на идеалиста.

У двери встали два молодых сержанта, показывая своим решительным видом, что вход и выход надежно защищены. – А где тетя Нюра? – На карантине, – серьезно ответил лейтенант. – Давно ли вы были знакомы с Яровым Артуром Михайловичем? – Вообще не знаком, – удивленно ответил Славик. – Он называл себя Митрич. – С прошлого года. – А Вы не знаете, почему он так себя называл? – Не знаю. – На лице у Славика было написано, что он чист, как слеза младенца, и лейтенанту пришлось сделать вид, что он поверил в столь незамысловатую телегу. – Но Вы же собирались к нему зайти? – Да, зашел бы, наверное, если бы мы договаривались. – А он предлагал? – Нет, не предлагал, но я думал, что все по-простому – зайти, посидеть немножко. – Заходили такие, – проворчал лейтенант. – И что в результате? Труп. И неясно, было ли это отравление. Так о чем Вы собирались поговорить? – За жизнь, – ответил чистую правду Славик. – Вот что у нас получается. У столичной знаменитости и сторожа музея есть общие интересы. В чем они могут заключаться? – О жизни поговорить, – повторил Славик, чувствуя всю глупость этого высказывания. – Да, жизнь тема всеобщая, – лейтенанта как будто устраивал его ответ. Но Славик чувствовал, что лейтенант ничего не понял, потому что никогда не разговаривал с людьми «за жизнь», а вместо этого учил уставы, следственное дело и законы, а поэтому «понятия» не имеет о том, как важно просто посидеть за бутылочкой пива и поговорить по душам. – Может быть, он знал о предмете ваших исследований? – Митрич? Сомневаюсь. – Славик нисколько не покривил душой. – Мои идеи не так распространены, и понять их может только специалист. – Да? – лейтенант как будто был удивлен. – а фамилия Обров вам ни о чем не говорит? – Обров? – настало время Славику удивиться. – Тот самый Обров, который разработал идею «Мiровеевой Руси»? Человек-легенда, консультировавший в свое время Бэйджент и Ли в их работе над «Священной загадкой»? – Обров – это псевдоним Ярова, известного Вам как Митрич. – лейтенант не скрывал своего довольства. – Вам было о чем поговорить. Пройдемте.

И он провел ничего не соображающего Славика в каморку Митрича, заваленную всякой рухлядью. Там на стуле сидел еще один сержант. Увидев Сидорчука, он вскочил и немедленно начал докладвать, трясясь от усердия: – Медэкспертиза установила отравление, товарищ лейтенант. Славик понял, что начавшийся так рано день будет долгим и нудным.

Улица Ленинских заветов, дом 200. Именно здесь, в Красногорске, находился штаб церкви Диалектики – величественное тридцатидвухэтажное здание, пентхаус на крыше которого был не виден из-за архитектурных излишеств. Пентхаус принадлежал лично главе Новосибирской ЦД; кирпичные башенки мешали любоваться видом из окна, но победила аргументация московских дизайнеров, сказавших, что «все так делают». Поскольку в списке их заказчиков фигурировали многие государственные деятели, большинство – с заведенными на них уголовными делами, аргументация была признана обоснованной. Да и на что смотреть в Новосибирске из окна пентхауса?

Супервайзер Попов, глава Новосибирского филиала ЦД, готовился к отлету в Москву. Его скромный значок «10 000 часов одитинга», выполненный из осмиевоиридиевого сплава, о многом говорил понимающим людям, но для любого постороннего был ничего не значащей безделушкой. Ритуальный брезентовый фартук, введенный как обязательный элемент облачения иерархов нынешним руководителем ЦД (бывшим франкметаллистом), покоился в дорожном чемодане, вместе с ноутбуком и собранием анонимных священных текстов «Исследование кейса».

Попов был одним из самых ревностных деятелей диалектиков, и его пророчили на пост главы церкви, но, к сожалению, был замешан в одном из скандалов, связанных с проповедью учения среди пенсионеров. Вездесущие журналисты пронюхали, что его команда вовлекала в свое движение пожилых людей, раздавая им но-шпу и валокордин. Эти препараты приводили стариков и старух в столь благостное состояние духа, что из-за тотальной неявки участников пришлось отменить три митинга левой оппозиции. К тому же один ветеран отнес выданную ему цепочку из бронзы – знак очередного градуса посвящения – в скупку цветных металлов и купил себе на вырученные деньги почти новый «Запорожец», а это попахивало святотатством. Самым большим же проколом было присоединение к ЦД союза ветеранов МЧС, оказавшегося незаконным общественным объединением, что вызвало нежелательный резонанс в определенных кругах. – Вряд ли такого человека можно назвать истинным последователем диалектики, – критически отозвались о Попове в российском правительстве. И чуть было не лишили таможенных льгот на сигареты. Дальше – хуже. При правительстве был создан специальный контрольный комитет, который начал издавать еженедельный бюллетень, подробно комментирующий деятельность ЦД. В силу указанных обстоятельств, здание в Новосибирске пришлось построить высотой всего в тридцать два этажа, тогда как Токийская Башня Диалектики, например, уже третий год удерживала звание самого высокого сооружения Азии.

Средства массовой информации обращались к теме ЦД постоянно, но особо пристальное внимание журналистов церковь привлекала летом, в период думских каникул – народу круглый год потребны скандалы и сплетни. Руководство церкви материлось, но отпуска брали зимой, чтобы иметь возможность оперативно реагировать на особо злобные измышления.

Вдобавок ко всему относительно недавно в ЦД узнали о существовании таких темных и страшных сил, по сравнению с деятельностью которых происки Дарта Вейдера казались детской забавой. Сейчас эти силы готовились нанести решающий удар… – Они не врубились, на кого наехали, падлы, – думал супервайзер, потирая все чаще нывшую челюсть. В молодости будущий иерарх частенько практиковал старинную русскую борьбу кабак-до – искусство ресторанной драки, и достигал неплохих результатов в соревнованиях; последствия занятий экстремальным спортом сказывались до сих пор.

Он пролетал уже над Череповцом, когда раздался звонок его мобильного телефона: – Союз нашел последний градус. Он в Москве. – Мы должны отреагировать, – сказал супервайзер. – Можно начинать? – Действуйте. В нескольких тысячах верст от него Вован сосредоточенно смазывал ссадины от золотых цепей жидкостью Кастеляни.