Кидалы в лампасах

Глава 11 Проба «пера»

Хват проснулся ровно в четыре тридцать, как и приказал себе, прежде чем отключиться по мысленной команде: «Четыре, три, два… один». На счет «один» проваливаешься в сон, чтобы вынырнуть из небытия точно в назначенный срок. Единственный недостаток подобного самогипноза состоит в том, что в промежутке между засыпанием и пробуждением ты совершенно не реагируешь на происходящее вокруг, рискуя навеки остаться во мраке забвения. Но Хват пока что находился не на вражеской территории, чтобы дремать вполглаза. Ему требовался полноценный отдых, и он его получил. Один из главных принципов выживания. Бери все, что можешь взять, бери сразу и в полной мере. Дожидаться милостей от природы – дело гиблое и заведомо неблагодарное.

Поднявшись на ноги, он смахнул с волос сосновые иголки и огляделся. За рыжими стволами сосен виднелись корпуса казарм, ангары, приземистые строения автопарка. Подлесок, в котором переночевал Хват, примыкал к расположению военной части, но было очевидно, что праздношатающиеся сюда не забредают. Соваться к спецназовцам ГРУ – все равно что по вольеру с дикими хищниками прогуливаться. Могут, конечно, проигнорировать, как блоху на чужой собаке. А могут заинтересоваться твоей персоной, и тогда не избежать либо мгновенной расправы, либо допроса, который, случается, значительно хуже смерти.

Допрашивать быстро и эффективно умеют сотрудники любых спецслужб. До сих пор ходят леденящие кровь истории о том, как обращались с пленными афганские «духи», но если быть честным, то их методы ничем не отличались от наших, тем более что они обучались в советских военных училищах. Когда человек попадает в руки спецназовца, то самое мудрое в его положении – быстро и внятно рассказать все, что ему известно. Иначе в ход будет пущен нож, и тогда…

Хват непроизвольно нахмурился, извлекая из кожаного чехла свой верный клинок, имевший, подобно рыцарскому мечу, собственное имя. «Союзник» – так нарек его владелец, и нож полностью оправдывал это название. Незаменимый, надежный, безотказный, годящийся на все случаи жизни. Под отвинчивающейся крышкой на рукоятке имелся пластмассовый патрон, в котором хранились рыболовные крючки, иголки с нитками, натертые воском спички, обрезок карандаша, лейкопластырь и даже миниатюрный скальпель с пинцетиком на обратном конце, чтобы извлекать из тела вражеские пули, коли не удастся их миновать.

Если хорошенько вспомнить, то Хват пользовался пинцетом даже чаще, чем компасом, вмонтированным в дно отвинчивающейся крышки. Если покопаться в памяти еще глубже, то удалять пули Хвату доводилось реже, чем, скажем, срывать ногти несговорчивым моджахедам и прочей нечисти, становившейся у него на пути.

Но мысленные путешествия в прошлое – удел тех, кому нечем заняться в настоящем. Вместо того чтобы любоваться «союзником», вспоминая все плохое и хорошее, что было с ним связано, Хват просто срезал сосновую веточку, ободрал с нее кору и добросовестно измочалил зубами конец, превращая его в своеобразную зубную щетку. Никогда не знаешь, когда тебе доведется снова попасть в ванную комнату, а умирать с нечищенными зубами – последнее дело.

– И вообще умирать – последнее дело, – пробормотал Хват, покончив с личной гигиеной. – Самое последнее, – добавил он, возвращая нож в кожаный чехол.

Привычка разговаривать с «союзником» возникла после отставки, когда других достойных собеседников у Хвата не осталось. «Союзник» разделил с ним все победы и поражения, так разве можно было оставить его дома, когда все началось сначала? Нет, нет и еще раз нет. Этот нож Хвату был дороже всех НР и НРС вместе взятых.

Он в совершенстве владел как ножом разведчика, так и ножом разведчика специальным. Последний очень смахивает на самый обычный клинок: длинный, относительно узкий, снабженный рукоятью с ограничителем. Но специальный нож разведчика имеет также хитрую кнопочку, при нажатии которой лезвие вылетает из рукоятки на семь-десять метров, поражая противника насмерть. Ни один разведчик не отправится на задание без этого надежного и бесшумного оружия, крепящегося в ножнах на голени правой ноги, на поясе или на левом плече. Кстати, судя по зарубцевавшимся и совсем свежим отметинам на сосновых стволах, окружающих Хвата, подлесок служил своеобразным полигоном для отработки приемов с ножом.

– С какого же вы расстояния метаете свои жала, ребятки? – прошептал Хват, обернувшись.

Утоптанный пятачок земли находился ровно в девяти шагах от мишени. Все правильно. Ножи никогда не метают с четного количества шагов, иначе лезвие не вонзится в цель. Азбука спецназа. В соответствии с ней проводятся и остальные тренировки. Обучение личного состава обращению с холодным оружием начинается в одношеренговом строю: шаг вперед, назад, вправо, влево, удар с подскоком, удар из положения согнувшись. Затем вводят более сложные позиции: удары ножом на ходу и на бегу, после чего переходят к отработке выпадов на неподвижных или качающихся чучелах.

«Это – что касается обыкновенного армейского спецназа», – уточнил Хват мысленно. В ГРУ тренировки с неживыми манекенами всегда считались малоэффективными, там предпочитали выставлять против бойцов одушевленные «куклы». Заменить одну из таких и предстояло сегодня Хвату. Именно поэтому он так тщательно осматривал территорию, пытаясь определить, насколько опытными будут его нынешние противники. Судя по отсутствию обмотанных ветошью палок, ящиков с глиной и истыканных лезвиями автомобильных покрышек, безупречная техника удара здесь не отрабатывалась.

Что ж, может, оно и к лучшему. Хват вовсе не стремился закончить сегодняшнее утро с полоской заточенной стали между ребер. Он и завтрашний день намеревался провести без подобного украшения, и послезавтрашний, и всю оставшуюся жизнь, сколько бы там ее ни отмерили таинственные властители людских судеб. Ему доводилось слышать, что каждому человеку суждено сделать определенное количество вдохов и выдохов, а потом кислород ему перекрывают, мол, с тебя хватит. «Только попробуйте», – сказал Хват, не имея в виду никого конкретно… и всех сразу. Его научили дорожить собственной персоной.

– Курсант Эм, что главное при выполнении задания?

– Достижение поставленной цели.

– Вы полный мудак, курсант. Государство вбухало в вашу подготовку такие средства, что даже подумать страшно, а вы рассуждаете, словно какой-то сраный камикадзе. Повторяю вопрос: что является самым важным при выполнении задания?

– Ну… выполнить это задание любой ценой. Чтобы, значит, оправдать возложенные на меня надежды.

– Возложенный на вас болт, курсант Эм. В первую очередь от вас требуется вернуться на базу живым. Мы тут не одноразовые гондоны выпускаем, это вам понятно?

– Так точно, товарищ инструктор! Главное при выполнении задания – вернуться живым.

– Этого мало, курсант. Штопкой драных гондонов мы тоже не занимаемся. Поэтому ваш долг возвращаться всегда не просто живым, но плюс к этому целым и невредимым. Повторить это заклинание тысячу раз, приняв упор лежа!.. Я вас научу собственную жизнь любить, курсант Эм. Больше чем родину, сучий вы потрох. Ее и без вас есть кому любить, а вы будьте любезны ценить свою собственную говняную персону. Вы тут себя так возлюбите, курсант Эм, что кровью ссать будете при каждом упоминании вашего имени… Вы себя в каждом страшном сне будете видеть, живого и невредимого мудака, которому запрещено подыхать без особого на то распоряжения… Громче повторяйте, курсант, громче!..

– Мой долг… возвращаться всегда… не просто живым… а целым и невредимым… Мой долг… мой долг…

Проделав достаточное количество отжиманий, приседаний, кувырков и кульбитов, Хват отыскал трухлявый пень со скопившейся внутри водой, ополоснул лицо и с удовольствием напился. Желудок попытался заявить свои права на полноценный завтрак, но Хват проигнорировал его недовольное бурчание. Слишком много домашних пирожков съедено за последние годы. Пришла пора великого поста. Ранение в набитое жратвой брюхо – почти верная смерть, так что лучше поголодать. «Дело привычное», – решил Хват.

Шорох за спиной заставил его крутнуться на месте волчком, и в конце этого мгновенного разворота выхваченный из чехла «союзник» уставился острием в сторону предполагаемого противника.

Противник, усевшись на ветке, смотрел на Хвата своими черными глазами-бусинками и невозмутимо жевал что-то, нисколько не беспокоясь за сохранность своей серенькой шкуры. Белке было плевать на человека, застывшего внизу с ножом на изготовку. Ее нисколько не заботило, что он в совершенстве владеет любым существующим на земле оружием, современным и древним. Ее не волновало также, что он умеет обращаться со всеми видами техники, знает пять иностранных языков, владеет изощреннейшей техникой рукопашного боя, разбирается в электронике, способен сотворить мощное взрывное устройство из самого скромного набора подручных средств, и сотворил таковых на своем веку немало, и применил по назначению, а потом даже не покаялся, потому что там, куда забрасывала его судьба, православных церквей отродясь не было.

Профессиональный воин, способный уничтожить любое живое существо голыми руками за доли секунды, глядел на нахального зверька и улыбался.

Если бы в этот момент всевышний хорошенько схватил Хвата за шкирку, хорошенько встряхнул и поинтересовался: «Ну, любезный, так в чем же все-таки смысл твоего поганого существования?» – то ответ последовал бы незамедлительно.

Чтобы никто никого не боялся, нигде и никогда. Чтобы любая мелюзга могла безбоязненно пялиться на кого угодно, зная, что не поплатится за это жизнью. И чтобы слово «убийство» исчезло из всех словарей, раз уж ты не в состоянии отменить понятие «смерть», господи.

Ты удовлетворен ответом? Тогда продолжай наблюдать за нами сверху и ни во что не вмешивайся, потому что мы, люди, сами во всем разберемся.

Рано или поздно, господи. Иначе зачем было заселять нами эту опасную и неприветливую планету, а? Не орешки же щелкать, верно?

Полковник Реутов прикатил в сером «рафике», двигатель которого ревел не хуже танкового, так что приближение его не расслышал бы разве что глухой. Следом за ним из автобуса высыпало целое отделение в составе шестерых бойцов под командованием низкорослого сержанта с перебитым носом и ушами, напоминающими жеваные-пережеванные, мятые-перемятые вареники. Уставившись на скромно стоящего в сторонке Хвата, он ткнул в него желтым от никотина пальцем и поинтересовался:

– Это, что ли, наш завтрак? Его как, сразу схавать или растянуть удовольствие?

– Убери свой вонючий палец, – посоветовал ему полковник, явно находящийся не в лучшем расположении духа. – Не то прикажу откусить его и засунуть туда, где ему самое место.

– В задницу, что ли? – хохотнул сержант, делая вид, что шутка его развеселила.

– Если у тебя имеется передница, то место тебе не в разведроте, а в портовом борделе, – осадил его полковник.

Сколько Хват ни вглядывался в лица притихших бойцов, ни на одном из них он не заметил даже тени глумливой усмешки. Разведчики – наипервейшие нарушители армейской дисциплины, но своих командиров отделений, взводов и рот они чтут свято, любой лейтенант, любой сержант для них бог и царь. За малейшее ослушание следует жесточайшая расправа, в ходе которой зубы провинившихся летят во все стороны, с соплями вперемешку. Зато в остальные моменты отношения между командирами и рядовым составом дружеские, почти панибратские. Они ведь вместе гостят у черта на куличках, а там без взаимовыручки никак. «Разведчику лучше без оружия остаться, чем без плеча друга», – подумал Хват, попутно оценивая экипировку прибывших.

Вооружение «махры» ничем не отличалось от того, с каким ходят в бой обычные пехотинцы. Складные «калаши» с укороченным стволом, подствольники «ГП-25», «ПБ», гранаты в подсумках. Зато у каждого на поясе висит стреляющий нож, без которого ни один уважающий себя разведчик даже по малой нужде не выйдет.

Приемов ближнего боя существует превеликое множество, их в одной книге не перечислишь, все эти коварные удары кулаками, локтями, коленями и стопами, броски, подсечки, болевые выкручивания рук, захваты, удушения. Между тем металлическое оружие по своим поражающим характеристикам во много раз превосходит человеческие конечности. У разведчика всегда должен быть нож наготове, и пускать его в ход нужно абсолютно не задумываясь, в автоматическом режиме.

Автоматы для рукопашного боя не годятся: попробуй оглуши кого-нибудь рамочным прикладом или пластиковым магазином. Саперную лопатку тоже не в каждую дыру с собой прихватишь. Другие виды холодного оружия штатным расписанием не предусмотрены, разве что разведчик по собственной инициативе припрячет на себе какой-нибудь кастет или самодельную свинчатку. Но командир может этой самой свинчаткой между глаз звездануть, так что подобная инициатива популярностью не пользуется. А вот нож, висящий на поясе (плюс пара ножей в карманах, за воротником и хотя бы один на голени), это те самые игрушки, с которыми разведчики управляются как заправские фокусники, глазом не уследишь.

Те, которые выстроились шеренгой перед Хватом, носили ножи на поясе, слева. Поскольку профессиональный выпад является продолжением выхватывания оружия из ножен, можно было ожидать, что разведчики попытаются полоснуть противника слева направо, от себя, по диагонали. Это движение рефлекторно, оно отработано в ходе многочасовых тренировок: сначала резиновыми ножами, затем – стальными, уже не на учебной площадке, а в траншеях, в штурмуемых домах, в лесных зарослях, на горных склонах. Вряд ли парни, побывавшие там, станут импровизировать, тем более что они абсолютно уверены в своем превосходстве. Возможно, после сегодняшнего урока некоторые из них попытаются разнообразить свою технику. Когда-нибудь, может быть, в самом ближайшем будущем, это сохранит им жизнь.

Отведя взгляд от переминающихся с ноги на ногу бойцов, Хват посмотрел в глаза приблизившегося к нему Реутова.

– Руки не подаю, – хмуро предупредил тот, остановившись напротив, – как самочувствие, не спрашиваю. Ты сейчас дезертир, которого нужно как следует проучить. Трус и предатель. У ребят руки чешутся от желания вывернуть тебя наизнанку.

– Лучше бы вы меня беглым зэком объявили, – проворчал Хват, которого уже однажды объявляли дезертиром, трусом и предателем, что оказалось весьма памятным уроком.

– Еще скажи: насильником несовершеннолетних. Думаешь, мне вид твоих выпущенных кишок настроение поднимет? – Произнеся эту приглушенную тираду, Реутов повернулся к переговаривающимся за его спиной разведчикам. – Вот ваш клиент, парни. Сам нашкодил, сам себе и наказание выбрал. Покажите ему, где раки зимуют и каково им там приходится. – Реутов снова обратился к Хвату, чтобы предупредить его свистящим шепотом: – Шибко не зарывайся. Проведи пару боев один на один, и хватит с тебя. Ребятишки только что из «зеленки», где почти целый взвод остался. Злобствуют.

– Это хорошо, – улыбнулся Хват, прежде чем крикнуть разведчикам: – Подходите по трое, мужики. Сначала с ножами, потом с лопатками. У меня нынче прием граждан по личным вопросам.

– Ух, борзый какой! – недобро восхитился корноухий сержант.

– Оно в бою в штаны наложило, а тут вякает, – поддержали его подчиненные.

– Ты, дядя, какие ножи имеешь в виду, деревянные или резиновые?

– Деревянными задние проходы себе прочищайте, – посоветовал Хват, умышленно накаляя обстановку. – Наилучшее средство от запоров после перловки.

– Не, ну вы тока ляньте на ейное благородие, – воскликнул верзила на певучей малоросской мове. – Воны тута цирк представляют, чи шо?

– Я сейчас из него клоуна сделаю, – пообещал сержант, делая шаг вперед. – Он у меня до скончания века лыбиться будет, от уха до уха, падла такая.

– Стоять! – рявкнул Реутов, одарив Хвата испепеляющим взглядом. – Разве была команда рыпаться?

– Так никаких нервов не хватит его слушать, – стал оправдываться сержант. – Язык бы ему укоротить.

– По самую шею, – подсказал верзила.

– Отставить! – ощерился Реутов. – Схватка продолжается до первой крови, получивший ранение считается выбывшим. И если хоть одна тварь попытается нарушить это правило, – Реутов повысил голос до надсадного крика, – то я сам возьмусь за нож и располосую умника на ремни. Как поняли, защитники родины?

Ответом ему было глухое ворчание. Точно так отреагировала бы свора собак на команду «фу!», завидя перед собой матерого серого хищника. Губы разведчиков кривились, обнажая оскаленные зубы. Было заметно, что им не терпится сорваться с места и проучить болтливого незнакомца, уронившего свою офицерскую честь. Лишь субординация удерживала каждого на месте, как натянутая до предела цепь. Цепь невидимая, но абсолютно надежная, как и многие другие нити, с помощью которых манипулируют людьми в этом подлунном мире.

– Цып-цып, – поманил Хват корноухого сержанта, самого взбудораженного, самого негодующего из всех.

– Я с ним один на один, можно? – спросил тот, умоляюще взглянув на полковника.

– Можно жену свою раком долбить, – ответил Реутов, – если, конечно, она соседом не востребована для тех же целей.

– Разрешите? – поправился сержант, суча ногами так, словно ему не терпелось опорожнить мочевой пузырь. – Разрешите, товарищ полковник, – повторял он. – Ну разрешите, а?

– Давай.

Повинуясь отмашке Реутова, сержант двинулся вперед, моментально преобразившись. Ни намека на недавнюю расхлябанность, ни одного развязного или лишнего движения. К Хвату подбирался опытный боец, который не станет тратить время на картинное поигрывание ножом. Его, кстати, сержант вытащил заранее и теперь держал в чуть отведенной назад руке, прикрытой корпусом.

«Почти профессионал», – одобрительно подумал Хват, продолжая стоять на месте. «Союзник» как бы сам по себе скользнул в его ладонь, лег на нее по диагонали и замер, удерживаемый кольцом, образованным безымянным пальцем и мизинцем. Указательный, средний и большой пальцы Хват использовал лишь для того, чтобы направлять нож в цель. Только желторотые новички поступают прямо противоположным образом. За что и расплачиваются.

– Что, дезертир, – спросил сержант, описывая широкую дугу возле поворачивающегося вокруг своей оси Хвата, – очко жим-жим?

Вооруженный не просто ножом, а кинжалом с двусторонней заточкой, он пару раз рассек им перед собой воздух, надеясь заметить на лице противника признаки парализующего ужаса.

Ничего путного из этой затеи не вышло.

– Позаботься о профилактике своего собственного очка, парень, – сказал ему Хват. – Способ я тебе уже подсказал. Если деревяшки покажется мало, воспользуйся шомполом.

– Через минуту ты перестанешь зубы скалить, – пообещал сержант. – Будешь звать врача и мамочку, но повидаться с ними уже не успеешь. Я ж тебя выпотрошу, как карпа, дезертир поганый.

Сделав шажок вперед, он наложил большой палец на торец рукоятки, явно готовясь закончить бой одним точным ударом, после которого первая кровь будет литься до тех пор, пока не вытечет до последней капли.

«Станет целиться в грудь или в горло», – догадался Хват, следя то за глазами сержанта, то за положением его ног.

При колющем ударе снизу вверх человек стремится вложить в удар весь вес своего тела и занимает такую позицию, чтобы иметь возможность сделать шаг вперед. Именно это стремление выказывали пыльные ботинки сержанта, перетаптывающиеся вокруг да около. Сам он присматривался к кадыку Хвата, явно намереваясь проткнуть ему яремную вену. Ведь при ранении в живот противник способен продолжать бой, если только не потеряет сознание от болевого шока. А удар в сердце, защищенное грудной клеткой, требует не только значительного усилия, но и выверенной до миллиметра точности. Сержант, по достоинству оценивший профессиональную стойку Хвата, не хотел рисковать. Поединок на ножах состоит из двух-трех выпадов, после которых один из бойцов выходит из строя. Тут важно не промахнуться и не подставиться. Балетные па пусть выделывают киногерои с волевыми подбородками.

Поощряя сержанта к более решительным действиям, Хват занялся тем, чего не станет делать ни один знаток рукопашного боя. А именно: принялся совершать небрежные движения кистью руки, разворачивая клинок то так, то эдак, постоянно меняя положение пальцев, перебирающих рукоятку.

– Фраер, – понимающе ухмыльнулся сержант.

Он полагал, что этого достаточно для вынесения смертельного приговора.

– Н-на!

Резкий шаг вперед, сиплый выдох, сверкание стали у самого носа. Все это Хват видел не раз, у него даже содержание адреналина в крови не повысилось. Отклонившись назад, он подбил локоть противника вверх, а сам нырнул вперед, боднув головой недоуменно сморщившуюся сержантскую переносицу.

Крак!

Звук получился сухой и звонкий, как от столкновения двух бильярдных шаров у кромки стола. Кость в кость.

– О? – выдохнул сержант без особого эмоционального подъема в голосе.

После чего его понесло на каблуках прочь, с закатившимися под брови глазами и отвисшей нижней челюстью.

Если парень намеревался запечатлеть самые значительные моменты своей воинской службы на фотографиях, то этот кадр был бы явно лишним, он испортил бы все впечатление от просмотра дембельского альбома. Отважные сержанты-разведчики не должны падать на задницу, как неуклюжие бабы в гололед. Они также не должны ронять ножи, которыми обещали выпотрошить врага. И уж тем более негоже командиру отделения фотографироваться с расквашенным носом, который у него и до того не блистал изяществом линий. Особенно если, не продержавшись в сидячем положении даже трех секунд, он опрокидывается назад, с размахом ударяясь затылком о землю, которую присягал защищать верой и правдой.

– Первая кровь! – провозгласил Реутов голосом массовика-затейника, подозрительно повеселевшего после недолгой отлучки за кулисы. – Следующий, сказал заведующий!

– Трое, – напомнил Хват, демонстрируя соответствующее количество пальцев.

– Окружайте его, мужики!

Маленький отряд взялся возглавлять рослый малоросс, на верхнюю губу которого так и просились вислые усы в пышном кобзарском стиле. Возможно, именно отсутствие таковых сделало его человеком нервным, вспыльчивым и горячим. Как бы то ни было, не дожидаясь, пока товарищи обойдут противника слева и справа, он ринулся в лобовую атаку, намереваясь разделаться с Хватом первым же диагональным ударом снизу вверх.

Это был очень хороший удар, почти непредсказуемый, мощный, стремительный. Ручища нападающего взметнулась от правого колена и, едва не вспоров рубаху Хвата ножом, приготовилась проделать обратное движение, чтобы перерубить ему запястье или локтевой сгиб. Любой разведчик знает, что колющие и режущие удары по рукам являются основой защиты и нападения. Не менее важно уметь превращать конец одного движения в начало второго. Все это было известно верзиле не понаслышке, но вряд ли он был готов к тому обескураживающему открытию, что противник умеет делать то же самое, только в два раза быстрее.

Ш-шух… Ш-шух…

Клинок Хвата полоснул сначала по правому бицепсу нападающего, затем вскользь приласкал его левое предплечье. Это были не смертельные ранения, нанесенные лишь для того, чтобы обездвижить чересчур длинные конечности верзилы, но он побледнел так, словно ему рассекли бронхиальную артерию, проходящую над внутренней частью локтя, и жить ему осталось не более двух минут.

Отправив его в нокаут коротким крюком слева, Хват кувырнулся вперед, уходя от рубящего удара по затылку. Набегавший с противоположной стороны боец жалобно вскрикнул, почувствовав, как холодная сталь пронзает его бедро. Раненая нога подкосилась, он упал на одно колено и захлопал глазами, пытаясь понять, как и когда приключилось с ним это несчастье. Попади нож пятью сантиметрами выше, и он истек бы кровью раньше, чем ему наложили жгут, но Хват не собирался убивать ни этого парня, ни тех двоих, которые уже валялись на земле, ни того, который еще только подступал к нему, подстегивая себя истеричной руганью:

– Яблянахблятящабля…

– Мы не на турнире по фехтованию, – напомнил ему Хват. – Соберись, парень. Вспомни, чему тебя учили.

– Блянахятящанах…

Не прислушавшись к совету, боец продолжал делать частые беспорядочные выпады, настолько энергичные, что воздух вокруг него раскалился до критической температуры.

– Остынь, – увещевал его Хват, легко уклоняясь от взмахов клинка.

– Это ты у меня остынешь, в морге, блянах… Ятяблянахща… Уп!

Боец заткнулся, вытаращившись на свой располосованный по диагонали комбинезон. Хват позаботился о том, чтобы «союзник» не задел ни одного жизненно важного органа, но вид у раны был действительно впечатляющий. Замахнувшись еще раз, он вынудил бойца инстинктивно заслонить пах руками, после чего аккуратно смазал его по кончику подбородка левым кулаком.

– Стоп! – заорал Реутов, хотя в этом не было никакой необходимости.

Хват поднял руки, давая понять, что добивать раненых не намерен, чай, не на гладиаторской арене стоит.

– Пусть парней перевяжут, – предложил он, – а потом продолжим. С ними все в порядке, не переживайте. Подлечатся немного и снова в строй.

– За них-то я не переживаю, – пробормотал Реутов, озираясь через плечо. – А вот твое ближайшее будущее представляется мне не слишком обнадеживающим.

Зрачки Хвата сузились на манер кошачьих, следя за перемещениями второй тройки, вооружившейся саперными лопатками. Эти не суетились, не пытались опередить друг друга и не лезли на рожон. Постепенно обступая Хвата с трех сторон, они приближались к нему, и запах их пота перебивал все остальные, включая аромат сосновой хвои. Это означало, что парни очень и очень нервничают, что они злы и напуганы, что они просто в бешенстве от расправы над своими товарищами и твердо намерены не разделять их участь.

Вряд ли их остановит вид крови противника. И приказы полковника тоже вряд ли остановят.

Разве что смерть или глубокий обморок.

А вы когда-нибудь пробовали вывести из строя здоровенного разведчика, вооруженного заточенной до бритвенной остроты лопаткой? Нет? И правильно. Пусть этим занимаются другие. Те, для кого эти и многие другие предметы предназначены.

ИЗ ОБЪЯСНЕНИЙ РЯДОВОГО А. Д. ШУРЫГИНА, ДАННЫХ НАЧАЛЬНИКУ ОСОБОГО ОТДЕЛА ТОВ. БЕБЕХОВУ ПО ПОВОДУ ПРОИСХОЖДЕНИЯ РАНЕНИЙ ЛИЧНОГО СОСТАВА РАЗВЕДРОТЫ В/Ч № ТАКОЙ-ТО.

СТЕНОГРАФИЧЕСКОЕ ПРОТОКОЛИРОВАНИЕ ВЫПОЛНЕНО НА ОСНОВЕ МАГНИТОФОННОЙ ЗАПИСИ, ПРИЛАГАЕМОЙ К ДЕЛУ.

«Вот он и говорит, этот псих, этот хрен грушовый, полковник ГРУ, то есть… Вы, говорит, отметельте одного офицерика борзого, чтобы, значит, берег честь смолоду, а не по кустам во время зачистки отсиживался. Насмерть валить не надо, а покалечить слеганца – самое оно. Ответственность, говорит, беру на себя. Будут, мол, допрашивать, валите все на Реутова, а вы и ваш ротный не при делах, ваше дело маленькое.

Ну, мы и согласились, тем более что спиртяги по возвращении приняли, килограмма два. Поминали братишек наших, что с задания не вернулись. Чуток поддатые были, взвинченные, врать не стану. Сели в автобус, ротному на прощание ручками сделали и поехали. Сержант Птахин мне: что, Саня, братуха, пощиплем перышки фраерку? Я ему: а то! Трусов всяких терпеть ненавижу. Из-за них вся мерзопакость творится. Вот, говорят, крысы бегут с тонущего корабля. Ни хрена подобного. Он бы и не тонул вовсе, если бы крысы на нем не развелись. Они, курвы, сначала напакостят, дыр в днище понаделают, а потом уж драпают. Такое мое мнение, хотя самому плавать не доводилось, я, блин, не морская душа, задница у меня ракушками не обрастает.

Ладно, излагаю по существу. Существо такое, что офицерик тот на самом деле никогда трусом не был, от пуль не бегал, за спинами солдатскими не отсиживался. Точняк. Не крыса, нет. Волчара. А глаза, как у дикого кошака, как его?.. Ну этот, пятнистый, с кисточками на ушах… О, точно, рысьи глаза, желтючие и злые. Глянет, как в пятак приложит. Или под дыхало.

Поначалу мы этого не просекли, не врубились, проще говоря. Смотрит и смотрит себе, хрен с ним. А вот улыбочка его нам сразу не понравилась, конкретно. Его, падлу, месить собираются, а он лыбится. С каких таких делов? Мы решили: обкуренный, ясный перец. В дымину наш офицерик. Сержант Птахин так и заявил: балдой, сука. Пойду, говорит, его резать. Он, говорит, свои смехуечки до гробовой доски вспоминать будет.

Короче говоря, офицерик ему по-быстрому в лобешник зарядил, и всех делов. Курит, значит, Птахин. В смысле, отдыхает. Ну, в отрубях валяется, никуда уже не спешит, команды не отдает, скучает.

А все почему? Потому что противника недооценил. Буром попер и нарвался.

Климбис, Брякотин и Засохо тоже сплоховали. Против чеченов они, может, и д'Артаньяны, а против того офицерика – кутята сопливые, вот что я вам скажу. У него ж не нож в кулаке, нет. У него рука как бы лезвием заканчивается, такая вот неприятная особенность. И рука эта исчезает, когда он удары наносит. Не видать ее. Ему бы змееловом работать, офицерику. Или инструктором у нашего брата.

Нас ведь как учили с ножами управляться? Три главных принципа: скорость, точность плюс простота. Не зевай, не тычь лезвием куда попало, не перебрасывай ножик из руки в руку, перед противником рисуясь. Мы три месяца технику отрабатывали, асами себя считали. А тут появляется этот офицерик и начинает такое выделывать, что хоть стой, хоть падай. Я время не засекал, но думаю, наши против него и двадцати секунд не продержались. Все трое по резано-колотому схлопотали да еще по хорошей плюхе в качестве добавки. Но, что характерно, ни у кого опасного ранения не было. Нам медик потом сказал: вы прям на хирурга какого-то нарвались. Ни одного сухожилия поврежденного, ни одной вены перерезанной.

В санчасть, правда, мы уже потом попали, а сначала решили: кранты пацанам. У Засохо рука плетью висит. Брякотин на одной ноге ковыляет. Климбис вообще пополам распанахан. Ну, так нам померещилось, что распанахан. По запарке. По пьяному делу.

Ладно, соображаю, не ссы, Сашок, прорвемся. Муйня война – главное маневры. Пошли, братишки, покрошим гада в петрушку с щавелем. Сделаем ему такое членовредительство, чтобы хоронили его в десяти маленьких гробиках, частями. Устроим ему Тбилиси апреля восемьдесят девятого. В смысле, Владивосток две тыщи.

Лопатки у нас на запястьях болтаются, в специальных петельках, чтобы не уронить ненароком. Заточены так, что хоть брейся. Башку такой раскроить – тьфу, раз плюнуть. Харакири с хакамадой сделать – тоже без проблем. Ну, а руку с ножичком отрубить, так это вообще милое дело. Я пробовал, у меня получалось. А главный мастак в этом деле – ефрейтор Зуев. Он-то первым и начал.

Взял свою лопатку на манер копья и метнул. С пяти шагов. Он таким макаром не одного «духа» завалил, я сам тому свидетель. Короче, о промахе и говорить было нечего. Увернуться бы офицерик тоже не успел, да он и не пытался. Он, сука такая, лопатку зуевскую в воздухе поймал и обратно швырнул, рукояткой вперед. Зуев мне потом сказал, что быть такого не может, потому что не может быть никогда. Он считает, что этот чертяка просто загипнотизировал нас всех, а потом уж действовал. В смысле, ходил промеж нас, хорошенько примерялся и бил, усыпленных.

Но вы ему не верьте, Зуеву. Он после прямого попадания лопаткой как отрубился, так только через полчаса оклемался. Что он вам может рассказать, Зуев? У него гуля на пол головы да провал в памяти. А я до последнего на ногах оставался, так что заявляю с полной ответственностью: был офицерик тот никакой не Кашпировский, а самый настоящий человек без тени. Чертяка, одним словом. Слыхали про таких умельцев? Я тоже слыхал, а нос к носу столкнулся впервые. Радости от этого мало, но зато будет, что вспомнить. Если еще один такой когда-нибудь башку не отшибет к едрене фене.

Что касается дальнейшей махабхараты, то она закончилась быстро. Как говорится, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. В смысле, два фраера. Я и Чернец, которые последними свое отгребли, под закрытие занавеса.

Чернец как в штыковую шел, с криком. Типа, получай, гад. «Получай» – это пока бежал. «Гад» – это когда вверх тормашками полетел. Мужик его на ходу перехватил и вместе с лопаткой вверх подбросил. Чернец теперь сожалеет, что пальцы вовремя не разжал. А я так думаю, что это даже к лучшему. Потому что мне даже представлять не хочется, что бы произошло, если бы этот черт у него лопатку отобрал. Он-то нас вроде как щадил, но кто его знает?

Еще Чернец говорит, что он как бы на турнике себя ощутил. Ну, знаете, как это бывает, когда «солнышко» начинаешь крутить и зависаешь в воздухе вниз головой. Только вдруг перекладина летит к такой матери, а ты вместе с ней. И приземляешься, естественно, не на маты. Без соскока, без всякого «алле-опа». Рожу Чернеца видели? Он теперь с месячишко бриться не сможет, потому что на роже живого места не осталось. Хотя у всякого минуса есть свои плюсы. Экономия времени и денежных средств.

А что касается меня, так я легче всех отделался.

Мужик глядел-глядел, как я вокруг него увиваюсь, и говорит:

«Не суетись, парень. Представь, что ты на чучеле удары отрабатываешь».

«Не учи ученого», – я ему.

Он: «Ну, тогда действуй, раз ты такой кот ученый».

А сам ножик давно убрал и столбычит напротив меня с голыми руками.

Полковник ему: «Кончай выкаблучиваться, слышишь? Парень невменяемый совсем. Пришибет ведь».

В смысле: это я невменяемый. В смысле: это я его пришибу.

Хрена с два. Потому что он три раза мне позволил лопаткой махнуть, и все три раза я впустую воздух рассекал, как какой-то долбаный пропеллер. Говорю же вам, человек без тени. Вернее, тень-то есть, а сам он то появится, то растворится. Напоследок я сверху вниз как рубанул! Метил по ступне, попал по земле, чему уже особо не удивился. Лопата на полтора штыка вглубь ушла, пока я с ней мудохался, он на нее аккуратненько так наступил и говорит:

«Хорошего понемножку, извиняй».

И – от пояса мне в челюсть, жах!

Про то, что дальше было, у тех расспрашивайте, кто к тому моменту очухался. А вам напоследок одно скажу: если станут набор в те войска проводить, откуда этот черт появился, то можете смело меня записывать. Добровольцем, бля. На сверхсрочную. Я тоже хочу без тени, ну ее на фиг».