Киммерийцы и скифы

Синды и Боспор

Греческие колонии на берегах Керченского пролива играли важную роль в истории Северного Причерноморья, несмотря на то, что Геродот в своем труде игнорирует их существование. Он ни разу о них не упоминает, хотя и знал о Боспоре Киммерийском (Керченском проливе), о меотах на восточной его стороне и о скифах, переходивших его по льду (IV, 28).

Главными и наиболее крупными городами на берегах Керченского пролива были Пантикапей на европейской стороне и Фанагория на азиатской. В ближайшем соседстве с первым из них были города меньшего размера Тиритака и Мирмекий, а в большем отдалении Нимфей. На азиатской стороне кроме [118] Фанагории известны Гермонасса, Кепы, Корокондама и еще несколько небольших поселений. Греки из городов на Керченском проливе не ограничивались связями с населением Керченского и Таманского полуостровов, а простирали свою активность далеко вглубь страны во всех направлениях. Они рано освоили побережье Азовского моря, Подонье и даже Поднепровье, куда проникали не только по Дону-Донцу и реке Молочной, но и в обход Крымского полуострова по Днепру.

В 480 г. до н. э. греческие города Боспора Киммерийского были объединены под властью Археанактидов, по-видимому, знатной семьи, в качестве архонтов управлявшей этим объединением, ставшим необходимым по внешнеполитическим обстоятельствам. Д. П. Каллистов, вероятно, прав, усматривая ближайшую причину этого объединения в разгроме персами восстания греческих городов в Малой Азии в 494 г., что не могло не отразиться на связанных с ними колониях Северного Причерноморья в виде экономического кризиса и как его следствия ухудшения отношений с окрестными варварами.

Умолчание Геродота о существовании боспорских городов, по всей вероятности, вызвано его проафинскими симпатиями и неприязнью к этим городам ввиду их противодействия стремлению Афин подчинить и их своей гегемонии. В 40-х – 30-х годах V в. до н. э., в то время, когда Геродот составлял свою Историю, Перикл с этой целью предпринял морские походы в Черное море. Из боспорских городов в Афинский союз удалось вовлечь только Нимфей. Вероятно, в связи с этим находится переворот, в результате которого в 438 г. власть в объединенных городах на Боспоре перешла от Археанактидов к династии Спартокидов.

В какой связи находятся друг с другом попытки Афин включить в орбиту своей политики боспорские города и переворот, приведший к власти Спартокидов? Боспорские города под властью этой династии находились в дружественных отношениях с Афинами, но из этого не следует, что они охотно подчинились афинской гегемонии, сопряженной с выплатой более или менее обременительного фороса и с выполнением других стеснительных обязанностей. Умолчание Геродота о боспорских городах весьма красноречиво свидетельствует о том, что на Боспоре Афины встретились с сопротивлением, вследствие чего и могла произойти смена правящей династии в союзе боспорских городов с целью усиления их путем привлечения на свою сторону соседних варваров.

Имя основателя новой династии — Спарток — не скифское, а фракийское. Ввиду этого некоторые ученые полагают, что он был предводителем фракийских наемников, захвативших власть в боспорских городах. Но фракийские наемники появились на Боспоре позже — на рубеже V и IV вв. до н. э. При царе Сатире в его войске было не более двух тысяч наемников греков и столько же фракийцев. О фракийских наемниках более раннего [119] времени в городах Боспора никаких сведений не имеется. Скорее всего династия Спартокидов вышла не из фракийской, а из местной эллинизированной знати, из среды правящей верхушки ближайшего окружения греческих городов на Таманском полуострове — синдов, возникших, как уже говорилось, по всей вероятности, при участии вернувшихся из Малой Азии киммерийцев, во время пребывания в Азии тесно связанных с фракийцами, если они сами не принадлежали к фракийской семье. Фракийские имена у синдов могли явиться одним из следствий этой связи, да и с греками киммерийцы были хорошо знакомы еще по Азии. Нет никаких оснований полагать, что резиденция Спартокидов с самого начала находилась в Пантикапее, с тем же успехам она могла находиться в Фанагории, откуда Спарток и мог осуществлять свою власть, опираясь на живущих в ее окрестностях соплеменников.

С самого начала своего появления в варварском окружении греки стремились заручиться содействием и поддержкой местной аристократии. Ближайшая к городам туземная знать все теснее и теснее связывалась с греками не только в экономическом, но и в культурном отношении. Представители этой знати, стоящей во главе родо-племенных организаций, не только продавали грекам продукты собственного хозяйства и собранные ими у подвластного населения, но и оказывали колонистам различные услуги: посредничали в сношениях с другими такими же, как они сами, властителями, обеспечивали охраной торговые караваны и вооруженной силой греческие города. Сохраняя связи с родными для них обществами, они, как скифский царь Скил, подолгу жили в городах, иногда селились в них, усваивали греческий язык и представления греков и даже роднились с ними. Погребения такой эллинизированной туземной аристократии находятся поблизости от греческих городов и отличаются смешением черт местного и греческого происхождения.

О распространении влияния боспорских греческих городов в Прикубанье в конце VI — начале и первой половине V вв. до н. э. можно было заключить еще по выше рассмотренным курганам Ульского аула. Наиболее ярко следы его выступают в курганном могильнике Семь Братьев, расположенном возле синдского городища у станицы Варенниковской в низовьях Кубани и оставленном, видимо, местной династией царей-вождей. Погребения, сохранившиеся в двух из этих курганов (втором и четвертом), были устроены в склепах, сложенных из сырцовых кирпичей и перекрытых плоской деревянной кровлей. Они относятся ко второй половине V в. и сохраняют выраженный туземный характер. Покойники сопровождаются оружием и несколькими лошадьми, в инвентаре наряду с вещами местных типов находятся произведения, выполненные в греческом или греко-персидском стиле. Особенно замечателен серебряный нагрудник в виде стоящей оленихи с повернутой назад головой, увенчанной симметрично [120] развернутыми рогами. Рядом с ней сосущий теленок, а в основании — фигура стилизованной птицы с раскинутыми в стороны крыльями, с хвостом в виде пальметки и с рыбой в клюве. Рога, крылья и хвост позолоченные. Из другого кургана (№ 4) происходят ахеменидский серебряный ритон со скульптурной фигурой передней части крылатого козерога и четыре треугольные золотые пластины, украшавшие верхнюю часть деревянного сосуда. На одной из них представлена птица, терзающая зайца, на другой — крылатый барс, вцепившийся в загривок козла, на третьей — фантастическое чудовище иранской мифологии сенмурв и на четвертой — нападение льва на оленя. Последнее изображение решено в традициях скифского искусства, тогда как в трех остальных сочетаются признаки греческого и иранского происхождения.

В погребениях этого могильника, относящихся к IV в., наблюдаются те же явления, что и в скифских курганах Поднепровья, а именно сохранение местного художественного стиля в вещах конского убора с чертами орнаментации и уплощенности и преобладание греческих форм в личных украшениях, как и в упомянутом курганном могильнике у станицы Елизаветинской, расположенном выше по Кубани и тоже находящемся возле городища одного из меотских племен.

Считается, что туземцами на Керченском полуострове были скифы-царские, однако туземные погребения там, как и во всем степном Крыму, существенно отличаются по устройству от погребений последних. Вероятно, это были крымские скифы-номады, хоронившие своих покойников в простых земляных могилах, или тавры, погребавшие в каменных ящиках. Такие могилы V в. до н. э. обычно впущены в насыпи курганов эпохи бронзы, а позже иногда помещаются и под специальными насыпями. Они разбросаны по всему степному Крыму, образуя иногда небольшие семейные кладбища, из чего можно заключить, что эти скифы не имели централизованной организации и распадались на более или менее самостоятельные подразделения. Это заключение подтверждается и тем, что среди них нет больших курганов, сравнимых с погребениями царей скифов-царских или среднеднепровских земледельцев. Только появляющиеся возле греческих городов варварские курганы отличаются величиной, сложностью устройства и богатством инвентаря. Это погребения эллинизированной знати, слившейся с верхушкой греческих городов. Она могла быть и синдского, и таврского, и скифского происхождения.

Раньше всего погребения эллинизированных туземцев появляются у города Нимфея. В расположенных возле него курганах погребальный обряд представляет смешение греческих и варварских элементов, а могильный инвентарь по большей части состоит из вещей греческого происхождения. Особенно показательны в этом отношении курганы № 4, 1876 г. (погребение № 19) [121] и курган № 16. Они относятся ко второй половине V в. и содержат вещи, близко сходные с обнаруженными в Семибратних курганах на Кубани. Особенно велико сходство найденных в тех и других золотых нашивных бляшек, видимо, изготовленных в одной мастерской и даже иногда при помощи одного и того же штампа.

Город Нимфей, при Археанактидах не вошедший в союз боспорских городов, а связанный с Афинами, был подчинен Спартокидами только в правление Сатира I в конце V — начале IV в. до н. э. Переход его во власть Спартокидов Эсхин (Речь против Ктесифонта) объясняет изменой афинянина Гилона, деда оратора Демосфена, осужденного за это своими согражданами на смерть и бежавшего поэтому к боспорскому царю. В награду он получил от Сатира в управление г. Кепы на Таманском полуострове. В. В. Латышев оправдывает измену Гилона тем, что Афины с падением их могущества не могли больше удерживать в своей власти город в отдаленной стране. Появление богатых туземных погребений возле этого города говорит о том, что он старался путем привлечения туземцев усилиться и устоять против объединенных боспорских городов. Сатир стремился подчинить и другой греческий город в Восточном Крыму, Феодосию, находившийся на месте современного города, тем более, что там укрылись враждебные ему граждане боспорских городов. При осаде Феодосии он умер в 387 г. до н. э., и добиться победы над этим городом, на помощь которому пришла Гераклея Понтийская, обеспокоенная усилением боспорского царя и возникающей в случае падения Феодосии опасностью для ее колонии Херсонеса, удалось только при его наследнике Левконе.

Основной источник для истории династии Спартокидов — Диодор Сицилийский сообщает ряд отрывочных данных (Библиотека, кн. XII-XX). После основателя этой династии Спартока, правившего 7 лет, по его словам, царствовали Селевк, Сатир и Левкон, каждый по 40 лет. Совпадение продолжительности правления каждого из них вызывает сомнения в достоверности данных Диодор а, но никаких возможностей для проверки их не имеется. Из относящихся к ранним Спартокидам дат он называет годы смерти Спартока (Ол. 86/4; 433/2 г. до н. э.), Сатира (Ол. 94/4; 393/2 ст.) и Левкона (Ол. 106/3; 354/3 г.), в точности соответствующие указанной длительности правления двух последних из них. Однако, по данным этого автора, после Спартока, кроме Сатира, 40 лет правил Селевк, из чего следует, что оба последних правили одновременно и были или соправителями, или царями различных частей унаследованных от общего отца владений. Никаких сведений о правлении Селевка не сохранилось, тогда как в имеющихся данных о Сатире он выступает единоличным правителем греческих городов Боспора. А это значит, что или Селевк личность мифическая, или он был царем [122] не боспорских городов, а тесно связанного с ними единством династий Синдского царства.

А. И. Болтунова опубликовала фрагменты проксенического декрета, найденные в 1953 г. в г. Анапе, находящемся на месте столицы синдов, известной под именами Синдская гавань, Синд, Синдик, Синдика и Горгиппия. Имя царя, даровавшего эту проксению, не сохранилось, но уцелело имя его отца — Евмел. Так как надпись палеографически датируется первой половиной IV в. до н. э., А. И. Болтунова полагает, что царем, даровавшим проксению, был Селевк, правивший в одно время с Сатиром, и что Евмел был отцом не только его, но и Спартока. Если это так, а для сомнений нет повода, то Селевк наследовал не Спартоку, как значится у Диодора, а синдскому царю Евмелу, другой сын которого стал архонтом боспорских городов. Династическое родство синдских царей и боспорских Спартокидов подтверждается и последующими событиями, случившимися при наследнике Спартока Сатире.

Сатир восстановил на престоле неизвестно кем и почему низложенного царя синдов Гекатея и женил его на своей дочери, приказав ему убить первую жену, меотянку Тиргатао.

Гекатей не выполнил приказа, а заточил жену в крепость. Тиргатао убежала из нее и подняла яксаматов (язаматов), над которыми царствовал ее отец, и других меотов, и те стали опустошать Синдику Гекатея и владения Сатира. Последние выпросили мир, выдав в заложники сына Сатира Митродора. Ввиду коварного поведения Сатира, организовавшего покушение на Тиргатао, она велела убить заложника и возобновила войну, подвергнув страны своих врагов страшному опустошению. Сатир в отчаянии умер, а его сын Горгипп только дарами и просьбами добился мира.

Из этого рассказа Полиена (Военные хитрости, VIII-55) следует, во-первых, что Сатир не был царем синдов, которыми управлял их собственный царь Гекатей, во-вторых, что меотские племена в то время были независимыми от боспорского правителя и имели своих царей, в-третьих, что умер от отчаяния скорее всего не Сатир, скончавшийся при осаде Феодосии, а его вассал Гекатей и, в-четвертых, что Сатир еще до своей смерти в 393 г. до н. э. назначил царем Синдики своего сына Горгиппа. О том, что последний был действительно царем синдов, свидетельствует названный его именем упомянутый город Горгиппия на месте современной Анапы, ставший столицей Синдского царства. Известно также, что дочь Горгиппа Комосария была женой Перисада I — внука Сатира от другого его сына Левкона. Боспорские правители и синдские цари были соединены не формальной зависимостью одного от другого, а прочными родственными узами: они были членами одной фамилии, которую греки, несмотря на эллинизацию и греческие имена, преобладавшие среди ее представителей, считали варварской. [123]

На этом основании можно полагать, что уже сильно эллинизированный отец Селевка и Спартока Евмел был царем синдов, а его сын Спарток, сделавшись архонтом нуждавшихся в поддержке синдов боспорских городов, оставался членом синдской царской династии и сохранял за собой соответствующие права, почему его сын Сатир и поддерживал своего двоюродного брата Гекатея, еще больше закрепив союз с ним браком своей дочери с синдским царем. Этими же династическими правами Спартокидов на царство синдов объясняется и назначение царем синдов вместо умершего Гекатея сына Сатира Горгиппа, тогда как другой его сын Левкон после смерти отца занял его место архонта боспорских городов. Никакого деления Боспорского царства между сыновьями Сатира не было, так как так называемое Боспорское царство обнимало тогда только греческие города с прилегающей к ним территорией (хорой) и не простиралось на окружавшее их туземное население.

Левкон, как показывает его титул, становится, кроме архонта греческих городов, царем синдов и меотских племен: торетов, дандариев и псессов, отнюдь не изменив традиционной их организации. Как произошло подчинение этих племен Левкону, неизвестно. Едва ли оно было добровольным, хотя, с другой стороны, могла сказаться и экономическая заинтересованность меотских племен в тесной связи с боспорскими городами. При Левконе хлебная торговля Боспора с Афинами достигла невиданных размеров: Афины получали из Боспора половину необходимого им количества хлеба — 400 000 медимнов. Владения греческих городов Боспора такого количества хлеба дать не могли, он шел главным образом от меотов Прикубанья. В этих условиях меоты могли пойти на закрепление своих экономических связей с греческими городами путем подчинения их правителю как своему верховному царю, тем более, что соответствующие претензии последнего подкреплялись находившейся в его распоряжении военной силой. Левкон вел войны не только с Нимфеем, Феодосией и Гераклеей, но и с Родосом и располагал сильной армией, в составе которой находились, кроме скифов и унаследованных им от отца греческих и фракийских наемников, привлеченные им самим аркадяне.

Судя по титулатуре боспорских царей, меотские племена то отпадали, то вновь присоединялись к их царству, из чего следует, что это царство в части своего туземного состава не было стабильным, что входившие в него туземные племена, сохранившие внутреннюю автономию, скорее добровольно, чем по принуждению оставались в его границах. Для отношений между ними и боспорскими царями особенно показательны события, происшедшие в самом конце IV в. до н. э. во время междоусобной войны сыновей Перисада I, женатого, как упомянуто, на дочери царя синдов Горгиппа, носившей фракийское имя Комосария. Власть после Перисада получил его старший сын [124] Сатир II (309 г. до н. э.), но против него немедленно выступил его брат Евмел, привлекший на свою сторону соседних варваров. Процарствовав всего 9 месяцев, Сатир погиб от раны. Ему наследовал следующий брат Притан, но и он был побежден и убит Евмелом, умертвившим, кроме того, всех детей своих братьев, за исключением сына Сатира II Перисада, бежавшего к скифскому царю Агару. Победу Евмелу обеспечил его союзник Арифарн, явившийся на помощь с 20 тысячами конницы и 22 тысячами пехоты.

В сохранившемся рукописном тексте изложенного повествования Диодора (Библиотека, XX, 22-25) Арифарн назван царем фракийцев, что можно отнести за счет описки. Считается, что это был царь одного из соседних меотских племен, как полагают, близких по написанию — фатеев. Правда, имя этого царя иранское, ввиду чего некоторые считают, что он правил обитавшим поблизости от меотов сарматским племенем сираков. Едва ли, однако, последняя конъектура соответствует действительности, царские имена легко переходят от одного народа к другому, независимо от их этнической принадлежности, тогда как для вооруженного выступления сираков на помощь Евмелу требовались серьезные причины, каковые трудно усмотреть в отношениях их с боспорской династией. Вероятно, Евмел теснее других сыновей Перисада был связан с меотами, может быть, даже потому, что был сыном дочери царя синдов Горгиппа Комосарии, тогда как его братья происходили от другой матери или даже других матерей не синдского происхождения. Он был, по-видимому, обойден в престолонаследии, что и вызвало сочувствие к нему со стороны родственных по матери меотов, а в особенности по какой-то причине особенно близких к нему фатеев.

Не исключено, что наименование союзников Евмела в тексте Диодора фракийцами явилось не случайной опиской. Фракийцами, как выше указывалось, могли считаться синды по их происхождению от киммерийцев. В таком случае Арифарн мог быть царем не фатеев, а синдов и, если он к тому же был сыном Горгиппа, он мог выступать на стороне Евмела как своего племянника. По надписям с титулами боспорских царей известно, что уже Левкон I, брат синдского царя Горгиппа, именовался царем синдов и ряда меотских племен, царем же синдов выступает и его сын Перисад, из чего следует, что синды после Горгиппа, а может быть, и начиная с него, находились в подчинении у Боспора, что не исключает принадлежности их правителей к одной династии с архонтами Боспора. Впрочем, отношение к этой династии Арифарна неизвестно, и он выше назван сыном Горгиппа предположительно.

По рассказу Диодора Сицилийского, войско Сатира, состоявшее из наемных греков и фракийцев, а в большей части из союзных скифов, вначале имело успех и вынудило Евмела и Арифарна укрыться в хорошо защищенном природой и искусственными [125] укреплениями «царском замке» на реке Фар, как называлась Кубань или один из ее притоков, что, кстати говоря, определяет и местоположение фатеев на этой реке. Во время штурма замка Сатир был ранен и умер, войско его отступило в город Гаргаза, расположенный, вероятно, на той же реке, но принадлежавший, кажется, Боспору. Точное местоположение «замка» и города неизвестно, но судя по быстротечности событий, они находились недалеко от Боспора, вероятно, в стране синдов в низовьях Кубани. После смерти Сатира Евмел, как уже сказано, быстро расправился со ставшим на место умершего Пританом и завладел Боспорским царством.

Все это в отношении синдов и Арифарна, конечно, только догадки, не имеющие в данной связи существенного значения. История Евмела для нас важна потому, что она показывает, насколько велика была самостоятельность меотских племен, входивших в состав Боспорского царства и как условна была власть над ними боспорского царя. Греческие города и в первую очередь Пантикапей враждебно встретили торжество Евмела, и, чтобы примирить их со своей властью, ему пришлось не только подтвердить старые, но и обещать ряд новых привилегий.

Пантикапей в IV в. был, несомненно, самым крупным и главным из боспорских городов. В нем находилась резиденция царя, он был средоточием ремесла и торговли. Несмотря на многолетние раскопки, нам мало известен его облик. Как и Ольвия, он был тесно застроен по террасированным склонам горы Митридата одно- и двухэтажными домами с маленькими внутренними двориками, глухими стенами, отгороженными от узких улиц. В нем был акрополь, в котором находилась резиденция царя и его приближенных, были храмы, рынки и даже театр, словом, это был обычный провинциальный греческий город. Но в нем жили не только греки, но и выходцы из туземной среды, в том числе представители туземной аристократии, окружавшей царя и игравшей важную роль в государственном управлении. Насколько эта туземная по происхождению аристократия была эллинизирована, можно судить по находящимся возле города погребениям ее представителей.

Кладбище боспорской туземной аристократии расположено в окрестностях Керчи вдоль хребта Юз-Оба и состоит из ряда курганов, внутри которых находятся каменные склепы, перекрытые ступенчатым ложным сводом, сходные с фракийскими сооружениями этого рода. Впрочем, фракийское происхождение склеповой архитектуры подвергается сомнению. В. Д. Блаватский думает, что она восходит к могилам с деревянными камерами, в свою очередь воспроизводившими жилые постройки с перекрытием из деревянных балок, положенных уступами ряд за рядом и образующих таким образом своего рода свод. Такие постройки до недавнего времени существовали в живом быту в Закавказье. [126] Тесно связываются они и с распространенными у синдов каменными или сырцовыми склепами с деревянным перекрытием.

Сохранившееся погребение в кургане Куль-Оба дает представление о содержании и богатстве этих склепов, в которых наряду с греческими имеются элементы варварского характера. В нем покойника сопровождали жена или наложница и слуга. У главного из погребенных — мужчины был найден полный комплект вооружения из предметов греческих и скифских типов. Имевшиеся украшения по количеству и ценности соперничали с уборам сопровождающей его женщины. Из вещей особое внимание привлекают большие височные дисковидные подвески с изображением головы Афины в шлеме, представляющие собой уникальное воспроизведение несохранившегося творения Фидия, находившегося в Парфеноне в Афинах. Интересна золотая нащитная бляха в виде лежащего оленя того же рода, что и найденная в кургане у станицы Костромской, но выполненная не туземным мастером, а греком, не понявшим скифского образа и привнесшего в него черты греческого античного искусства. Из того же погребения происходит и упомянутый выше кубок со сценами из скифской жизни, представляющими эпизоды скифского мифа в греческой трактовке.

В других курганах Юз-Обы, также относящихся к IV в. до н. э., находятся погребения тоже с большим или меньшим количеством черт туземного характера, указывающих, что, несмотря на эллинизацию, боспорская аристократия местного происхождения сохраняла некоторые традиции своих предков.

На другой стороне Керченского пролива близ города Фанагории среди других находится большой курган Большая Близница с несколькими погребениями членов одной знатной фамилии. Они устроены тоже, как и курганы Юз-Обы, в каменных склепах по смешанному погребальному обряду. На потолке одного из склепов сохранилось живописное погрудное изображение греческой богини плодородия Деметры, а в другом, не затронутом ограблением,— богатейшее женское погребение с вещами, свидетельствующими о связи погребенной с культом той же богини, подобной туземной богине. Признаки связи с тем же культом содержатся и в других погребениях этого кургана, что дает основания считать его принадлежавшим семье, игравшей важную роль в синкретическом культе, объединившем греческие и местные религиозные представления и обряды.

Степень эллинизации туземной аристократии, связанной с греческими городами, была неизмеримо большей, чем представителей того же слоя варварского населения в глубине страны. Тем не менее, элементы греческой культуры проникали в самые широкие слои туземного мира и в той или другой степени сказывались на облике скифской культуры. Обращает на себя внимание единство форм и стиля вещей скифского времени, что, конечно, находится в зависимости от единства самой греческой [127] культуры и от сосредоточения производства вещей на скифский рынок в определенных центрах, главным среди которых был Пантикапей. В этом городе создавались для варваров — скифов и нескифов — многие вещи, как уникальные, так и массового распространения. Об изготовлении в нем серийных украшений уже говорилось. Можно добавить, что к пантикапейской продукции относятся и широко распространенные нашивные золотые бляшки, в которых скифские сюжеты даже с элементами скифского стиля сочетались с мотивами и формами греческого происхождения. Греческое влияние проникает и в вещи, изготовленные в туземной среде собственными мастерами, в частности в особо упорно сохранявшие свой самостоятельный стиль бронзовые конские украшения. Они постепенно утрачивают свои прежние признаки и становятся орнаментально-декоративными. Господствовавший в скифском искусстве образ зверя заменяется абстрагированными геометрическими формами.