Киношное

Беркем аль Атоми КИНОШНОЕ

На штабеле снарядных ящиков со 152-м калибром подпрыгивают замотанные солдаты-артиллеристы, они полуспят; новое, необмятое обмундирование изорвано погрузкой, ладони сбиты в кровь.

У кабины Старший, знаки различия лейтенанта, это высокий спортивный парень из довоенного кадрового состава РККА. Старший донельзя напряжен и смотрит вперед, досадливо шевеля губами, смотрит на часы и не выдерживает — преодолевая тряску, встает в кузове на колени и отчаянно лупит кулаком по крыше кабины.

Старший: Опарин, жми, что ты плетешься, два тридцать время! Ты приказ слышал?! Жми!

Из кабины сквозь шум мотора едва доносится неразборчивый крик водителя, машина на скорости входит в поворот, Старшего мотает, и он не удерживается, падая обратно в то же положение, что и раньше.

Машина на повышенной скорости едет по неосвещенной окраине спящего приграничного городка — частные дома, окраина. Навстречу попадаются такие же полуторки, порожняком.

Машина резко тормозит перед выскочившими на дорогу поддатыми и веселыми выпускниками с гармонью, кто-то пытается петь, гомон, девчачий визг, суета, выпускники безобидно дурачатся, они просто не заметили машину.

Солдаты сбиваются от торможения в кучу на Старшем, шофер, приоткрыв дверцу, растерянно-отчаянно орет: «Шо ж вы творитя, это, вы шо!»

Старший бешено раскидывает копошашихся на нем солдат, выпрыгивает из машины, падает, подымается, дерганой от ярости походкой подходит к переднему скату, и с трясущимися губами зависает от контраста, пытаясь найти слова — перед ним не вытянувшиеся солдаты, а беспечно гуляющая молодежь.

Старший: А ну..! Проезд!!! Вы что тут себе!!! Немедленно!!!

Голоса молодых парней и девок (весело, задорно, с симпатией, как бы предлагая вместе посмеяться):

— Чуть не задавил, товарищ краском!

— Прям как на войну спешите!

— Товарищ командир, а вы женаты? (смех)

— Смотрю, вы всю ночь со станции туда-сюда, туда-сюда… Учения, да? Товарищ краском?

— Это военная тайна! Петров, тебе не положено!

— Зинка, вот я щщас тебя! (смех, визг)

— Петров, а Валька с Зелениным пошла, ты б догонял! (взрыв девчоночьего смеха).[1]

За спиной Старшего к выглядывающим из кузова красноармейцам тянется сильно поддатый выпускник, хочет что-то сказать, пытается сунуть бутылку, солдаты нерешительно улыбаются, косясь на Старшего.

Старший наконец побеждает накативший ступор, и, сбавив тон с бешеной ярости до торопливой досадливой категоричности, командует выпускникам.

Старший: А ну, ребят, быстрей освобождаем! Давай-давай-давай! Не задерживай!

Голоса молодых парней и девок (в том же задорно-шутливом тоне):

— Есть, товарищ краском!

— Так, Николаев! А ну руки!

— Вы прям как на войну спешите!

— А пошли на речку?

— Счастливо, товарищи военные!

Молодежь послушно покидает проезжую часть, снова играет гармошка, молодежь направляется вдоль улицы, симпатичная девушка оборачивается и машет Старшему.

Старший смягчившимся взглядом смотрит на удаляющуюся молодежь. Поворачиваясь к машине, Старший бросает взгляд на часы, и на его лицо возвращается злобно-загнанная маска. Почти бегом обходя капот, Старший в нетерпении стучит по крылу полуторки:

Старший: Все, Опарин! Газу, газу!

Машина взревывает мотором и продолжает движение.

На стуле расстегнутая пустая кобура от маузера и милицейский китель.

Из окна частного дома на сценку смотрят ужинающий Милиционер в исподней рубахе и Бабка.

Бабка (по-стариковски в никуда): Он што… Все торопятся, как бутки на пожар… (после непродолжительной паузы.) Шо так поздно, Янек?

Милиционер: Служба, Серафимовна. Знаешь ведь.

Бабка: «Служба»… Ох попал мне постоялец… Скоро уж скотину выгонять, а он только со службы… (после непродолжительной паузы.) Тряпицу-то вон, положила я тебе. Левольверт-то будешь свой чистить? (с небольшой насмешкой) Кажный день его драишь, как кот… Энто место…

Милиционер: Как же не чистить, Серафимовна. Все ж не кто-нибудь, сам товарищ Берия награждал.

Бабка (не слушая собеседника, по-стариковски забывшись): Ездють и ездють, ездють и ездють… Куды ездють, чё им надо… Ох, не к добру. И чего им на месте не сидится? Янек, ты ж при власти, скажи.

Милиционер (прихлебывая суп): По всему видать, Серафимовна, освободительный поход скоро. Пора уже белополякам укорот показать, да и Гитлеру за компанию. А то совсем нюх потеряли. Вредителей от них через границу лезет — тьма. Нет дня, чтоб нам одного-двух с заставы не привозили. Да и сами, тоже задерживаем. Так, понимаешь, и шнырят. Связь портят, самостыйников этих наших баламутят… Все неймется им.

Машина удаляется, и видно, как она догоняет пешую колонну.

На дороге движение — машина эта далеко не одна, она лишь часть настоящего муравейника готовящейся к бою огромной армии. Движение везде, ночь как день, и каждый перелесок набит войсками под завязку.

Машина останавливается на огневых позициях гаубичной артбригады. Солдат трет глаза, просыпается, а рядом уже спрыгивают с машины его товарищи. Старший торопливо отстегивает борт и подгоняет Солдата.

Водитель помогает Старшему отстегнуть борт и сразу лезет под капот.

Солдат спрыгивает и включается в работу.

На огневых никто не спит, приходит и уходит транспорт, идет подготовка орудий, из укупорки вынимают снаряды, снимают консервацию и вкручивают взрыватели — понятно, что война на носу.

Начинается разгрузка прибывшей машины, солдаты работают в привычно-бешеном темпе, снимая ящики и складывая их в штабель.

Штабель уже очень здоровый, это боекомплект не на день и не на два непрерывной стрельбы.

Удостоверившись, что все идет штатно и никто не отлынивает, старший улучает минутку покурить, достает портсигар и шарит по карманам в поиске спичек.

Мимо быстрым шагом проходит группа старших командиров. Один из командиров отделяется от группы и останавливается рядом со Старшим. Это подтянутый Комбриг в летах. По выправке офицера видна не только Гражданская, но и первая Мировая.

Комбриг (бросает лейтенанту зажигалку): Олейник! Держи!

Старший (прикуривает и почтительно возвращает зажигалку. Заметно, что польщен вниманием командира): Спасибо, товарищ комбриг!

Комбриг (на подъеме, вызванном успешным ходом выдвижения): Ну что там, Олейник, много еще?

Старший: С зарядами все, товарищ комбриг! Уже снаряды возим. Если матчасть не подведет, к шести ноль-ноль закончим.

Водитель (мрачно, с обычным водильским недовольством): У матчасти подшипники бы перетянуть, уход ей какой-никакой дать. А то матчасть продыху не видит, гоняют ее в хвост и в гриву по шашнадцать часов подряд, пока не свалится. У ей уже дым со всех щелей, у матчасти-то…

Комбриг (оборачиваясь к ковыряющемуся под капотом Водителю, весело и без наезда): Опарин! Ты мне давай не ворчи, ты обеспечь! Чтоб как часы! (снова к Старшему). Как люди? Не выдохлись?

Старший (тоже на подъеме, несмотря на усталость. Говорит повышая голос, чтобы слышал личный состав): Никак нет, товарищ комбриг! Выполним, согласно графика!

Комбриг: Давай, Олейник! Поднажмите! Мне оператор штарма звонит каждые полчаса, как у нас тут продвигается. К пяти-сорока пяти жду с докладом. (понижая голос). Завтра отдохнете. Мне штабные по секрету шепнули, что на завтра выходной подписан.

Старший: То как на пожар, то вдруг выходной… О чем они там думают…

Комбриг: Наше дело телячье, Олейник. Приказано успевать — успеваем, прикажут отдыхать — будем отдыхать. Ты мне разгрузку обеспечь, согласно графика! Понял?

Старший (вскидывает руку к козырьку): Есть, товарищ комбриг! (поворачиваясь к прислушивающимся красноармейцам) Давай, давай, давай, братцы, не телись!

В порыве энтузиазма Старший спихивает ГГ с машины, откуда тот подавал ящик с боеприпасом своим товарищам, и начинает сам придвигать ящики к краю.

ГГ, пытаясь встроиться в работу коллектива, ищет себе место в цепи, и оказывается за машиной, и видит, как по всей стороне противника взлетают красные сигнальные ракеты.

Больше их никто не замечает.

ГГ, разинув рот, какое-то время смотрит на взлетевшие огоньки, и тут облака над немецкими огневыми позициями подсвечиваются вспышками артиллерийского залпа.

Это первый залп Великой Отечественной войны, поэтому немцы максимально используют все свои артиллерийские мощности — на небе видна багровая полоса вдоль всей границы, это вспышки артогня отражаются на нижней поверхности облаков.

Звук еще не долетел, и ГГ успевает удивиться, понять, что же это за иллюминация, напугаться, вытянуть палец в сторону фронта и окликнуть Старшего.

Старший оборачивается к ГГ из кузова машины, на его лице радостная улыбка и напряжение физической работы.

Обернуться и посмотреть, куда же указывает ГГ, Старший не успевает: исподволь народившийся свист сотен артснарядов за секунду набирает мощь, становится свербящим пульсирующим воем, режет уши, и Старшего скрывает вспышка разрыва, это снаряд немаленького калибра.

Начинается полный хаос.

Взгляд ГГ выхватывает из этого кошмара только отдельные кадрики, мозг обрабатывает их очень неравномерно — то ГГ видит как в замедленной съемке и как в бинокль, то кадры несутся с неестественной скоростью, и при этом все содрогается от мощнейших нутряных ударов: крупный калибр на большом угле возвышения успевает проникать в землю.

В кадре темнота и тонкий звон, кадр начинает пульсировать по краям темно-красным, ГГ приходит в себя.

Картинка «из глаз» ГГ: все красно-белое, других цветов нет. Изображение плывет и кривляется.

Фокус зрения своевольно переносится с предмета на предмет, ГГ своим взглядом не управляет, он НИКАКОЙ. Он даже не понимает что видит — а видит он не очень приятные вещи. Результаты артогня смотрятся очень страшно.

Здесь ничего этого писать не буду, дойдет до дела — уточню если понадобится.

Орудия на немецкой стороне продолжают молотить, но огонь перенесен в тыл, и ГГ идет по каше из мяса и техники, не осознавая ничего вокруг себя, и морщится от каждого звука.

На огневой позиции не осталось никого, на каждый ее метр упало по нескольку снарядов, по сути — это толстый слой дымящегося мусора с пятнами фарша, состоящего из мяса, костей, обрывков формы и щепок с землей.

Когда под ногами ГГ оказываются такие пятна, ГГ оскальзывается и упирается в фарш руками, но не обращает на это никакого внимания.

На уцелевших деревьях не хватает листьев, их сильно побрило осколками, из стелющегося над позицией дыма торчат причудливо исковерканные стволы — пейзаж полностью изменился, в занимающемся рассвете перестает различаться линия вспышек над немецкими огневыми позициями артиллерии.

Невдалеке, но на безопасном расстоянии падает запоздалый снаряд небольшого калибра, и ГГ вздрагивает всем телом.

Штаб дивизии. Немцы только что нанесли артиллерийский удар по расположению и перенесли огонь в глубину, но бомбежка продолжается. Штаб получил попадания и горит, часть штабных офицеров погибла. Посреди горящего расположения Комдив хладнокровно руководит выходом полка по тревоге, одновременно пытаясь наладить управление остальными частями дивизии. К нему подбегают подчиненные, докладывают и получают новые приказы.

Комдив: Писарчук, почему зенитки не стреляют? Под трибунал захотел?!

Командир зенитного дивизиона: Товарищ генерал, так ведь…

Комдив: Что ты мне тут такаешь?! Полк не прикрыт! Где твои орудия, где расчеты?! Почему одни пулеметы работают?!

Начштаба: Товарищ генерал, нет у него расчетов, на сборах расчеты.

Комдив: На каких еще, к чертовой матери, сборах?!

Командир зенитного дивизиона: На окружных, товарищ генерал, приказ из округа… Сам комокруга товарищ Павлов подписал. Позавчера убыли…

Комдив: Слушай сюда, Писарчук. Ты уже штаб дивизии дал разбомбить, но склад ГСМ ты мне разбомбить не дашь! Меня не волнует, как ты обеспечишь, хоть сам к пулемету вставай! Если у меня полк без горючего останется, я тебя лично, вот этой самой рукой! Перед строем! Понял?!

Командир зенитного дивизиона: Так точно, товарищ генерал-майор!

Генерал раздраженным жестом отпускает Командира ЗД, тот торопливо исчезает.

Комдив: Ну Павлов, ну сука… Ох попадешься ты мне, я тебя на месте придушу, вредитель…

Начштаба аккуратно дергает Комдива за рукав, указывая глазами на догоняющего группу офицеров Особиста, майора 3-го отдела. Особист замечает это движение и без выражения вклинивается в разговор.

Особист: Полностью поддерживаю, товарищ начштаба. Вредительство налицо. Будем живы — по своей линии подробнейший рапорт отправлю, сразу же. (К Комдиву). Товарищ генерал-майор, пока моей работы нет, разрешите принять связь, я в этой кухне понимаю немного, на радиокурсах в Приволжском обучался.

Комдив: Отлично, товарищ Антипов. Принимай связь.

Решая вопросы на ходу, Комдив доходит до парка, где Зампотех организовал эвакуацию техники из горящих боксов. На фоне горящих боксов солдаты в нижнем белье берут на жесткую сцепку БТ и вытаскивают его из бокса. Кровля сразу же обрушивается.

Среди солдат мечется одетый по форме Зампотех, пытаясь зацепить тросом сцепку тягача.

Зампотех, завидев Комдива, перепоручает стальной трос солдату и обнаруживает, что руки изодраны в кровь, а на рукаве тлеет очаг возгорания. На ходу гася хлопками тлеющий рукав, подбегает к Комдиву.

Зампотех: Товарищ ге…

Комдив (нетерпеливо обрывает титулование): Потом, Вельке! Потери?

Зампотех: Шестнадцать машин, товарищ генерал. Которые без хода стояли, ремонтные. Здоровые машины все выгнали. Склад с ЗиПами вот не смогли…

Все оборачиваются на ярко полыхающий барак, в которого один за другим рвутся какие-то огнеопасные материалы.

Комдив: С людьми что?

Зампотех: Не считали еще. Обгорелых много, все ж раздетые выскочили. Караул полностью погиб, и по периметру, и в караулку бомба попала, всю отдыхающую смену — разом…

Начштаба (в сторону, не мешая Комдиву, отдавая приказание лейтенанту-адъютанту): Беридзе!

Адъютант (подбегает, вытягивается): Здэсь Бэрыдзэ, таварыш палковнык!

Начштаба: Санинструкторов, со второго батальона и автороты, бегом сюда!

Комдив (выйдя из секундной задумчивости): Вельке!

Зампотех: Я, товарищ генерал!

Комдив: В баках сколько у тебя?

Зампотех: Согласно приказа — четверть заправки.

Комдив: Оставляй здесь заместителя, а сам — обеспечь заправку! Чтоб под пробку залился, понял? Все забери, насухо! Ни капли чтоб не осталось! Организуй бочки, на броню пусть берут. Срок… Час тебе, не больше. Давай, Вельке, действуй!

Зампотех: Есть, товарищ генерал.

Берет под козырек и отходит, подзывая подчиненного офицера. Поясняет что-то, указывая рукой на суетящихся возле танков солдат. Подчиненный кивает.

Тем временем к группе возле генерала быстрым шагом подходит офицер и невозмутимо ожидает, когда его заметят.

Начштаба: Товарищ генерал, начальник разведки.

Начальник разведки: Товарищ генерал, майор Саломатин…

Комдив: Слушай задачи, Саломатин. Первое. Давай мне обстановку по району сосредоточения и пути выдвижения. Район по старому плану прикрытия. Второе. Найдешь мне NN танковый полк и NN пехотный, и поторопишь с восстановлением связи. Я через час начинаю выдвигаться, так что давай быстро, понял?

Начальник разведки козыряет и бросается исполнять.

Слышен звук моторов очередной группы Ю-87, на расположение снова начинает поочередно пикировать группа бомбардировщиков, бомбежка усиливается, слышны команды командиров, гонящих людей в укрытия.

Тревожно глянув в небо, Начштаба настаивает на том, чтоб генерал спустился в щель. Генерал с группой офицеров и Начальником Штаба спускается, но остается на приступке, наблюдая, как немцы бомбят полк его дивизии. Начштаба встает на ступеньку рядом с Комдивом.

Зенитчикам удается подбить один из «Юнкерсов», и Комдив радостно бьет ладонью по бревну отбортовки щели.

Комдив: Писарчук, шельма, сбил-таки! Можем ведь, когда хотим!

Офицеры радостно переглядываются, но оживление на их лицах тут же сменяется тревогой — беспорядочно кувыркающийся самолет несется к рощице, под прикрытием которой развернут склад ГСМ.

Из рощицы отчаянно вылетает подпрыгивающий на кочках заправщик и разбегаются фигурки солдат.

Комдив: Только не на ГСМ, тварь… Да что же это, а?! Глянь, ведь зацепит, тварь такая, зацепит…

Офицеры отчаянно всматриваются в траекторию несущегося к земле факела, на их лицах отражается мощная вспышка, другая, третья… Над рощицей поднимается исполинский гриб, переливающийся жирным пламенем горящего бензина. Горит и пытавшийся успеть выехать заправщик, и тоже взрывается.

Комдив в бешенстве бьет кулаком по отбортовке щели, но тут же берет себя в руки.

Комдив: В эшелоне с КВ для нашего NN полка горючее планировалось?

Начштаба: Только КВ и боекомплект.

Комдив: Опять для КВ или 45-миллиметровые тоже есть? А то КВ еще не приехали, зато снарядов для них полный склад. А имеющимся БТешкам стрелять нечем. Головотяпство!

Начштаба: Должны быть 45-миллиметровые в эшелоне. Сейчас, распоряжусь. (Подзывает одного из офицеров.) Полухин, возьми полуторку, и на Станцию, живо. Загрузишь 45-миллиметровыми, сколько влезет, и сюда. Если задержишься, то догоняй колонну в направлении района сосредоточения. Давай, надеюсь на тебя.

Лейтенант неловко козыряет в тесноте щели и выскакивает под бомбы.

ГГ сидит у ствола дерева, прижав колени к груди. Его колотит крупной дрожью, ГГ смотрит перед собой остановившимся взглядом, и одной рукой механически зачерпывает воду из глубокой лесной лужи, и вытирает мокрой ладонью чумазое лицо.

Над ГГ на небольшой высоте идут немецкие самолеты, их много, и кажется, что гудит все небо, от края до края.

ГГ то и дело вздергивает взгляд вверх, но не доводит его до цели, он боится прямо посмотреть на пролетающего над головой врага.

Со стороны фронта начинается ружейно-пулеметная стрельба. Ее до сих пор не было, только гул самолетов и отдаленная канонада.

Стрельба спугивает ГГ, он встает и шатаясь выходит с узкой лесной грунтовки на ту дорогу, по которой недавно ехал, обгоняя пешую колонну.

Лес расступается, ГГ видит дорогу, по кюветам которой горят машины, Городок вдалеке. Над всем этим в небе густо идут немецкие бомбардировщики, давя ГГ к земле низким гулом.

Чуть дальше за Городом — Станция, над которой спокойно кружат, выбирая цели, несколько Ю-87. Они гораздо ниже, чем идущие в наш тыл группы Ю-88, покрывающие все небо. То и дело один из них пикирует и укладывает бомбы куда-то в невидимую цель, видно только, что цели точно поражаются — после разрывов бомб на земле продолжает гореть и взрываться, но Станция не особо четко выделяется на фоне пейзажа — примерно такая же картина над каждым леском, в которых концентрировалась Красная Армия.

На глазах ГГ Ю-87 заканчивают бомбить, собираются в ордер и уходят назад.

ГГ идет по дороге, накрытой точным артогнем, и потихоньку приходит в себя — он начинает обращать внимание на знаки войны: проходя мимо сгоревшего наливника в рыжем пятне, он уже осознает увиденное и в страхе пятится, едва не запнувшись за обугленного водителя, выкинутым взрывом из кабины.

ГГ пошатываясь бредет по пустой окраине Городка. Все ворота и ставни наглухо заперты, Городок как будто вымер. Со стороны центра слышны редкие, разрозненные выстрелы, отдаленные крики, невнятный тревожный шум.

Внимание ГГ привлекает открывшаяся калитка, за которой явно кто-то есть. ГГ замедляет шаг, приближаясь к калитке; за калиткой показывается Бабка, не очень вменяемого вида.

Бабка: Эй, солдатик! Ступай суды, ступай!

ГГ: А..? Это… Ты чего… Тебе чего, мать?

Бабка (показывает на нелепо торчащие из канавы ноги в синих милицейских бриджах, сапоги отсутствуют): Помоги, сынок. Давай Янека приберем, нехорошо человеку в канаве валяться…

Вон шо с Яником зробили, душегубцы… Постоялец он мой. Помоги мне его хоть прибрать, сынок… Он, болезный, милицанером служил, а эти ироды понабежали, левольверт все отымали, а ён не давал… Вона, подывысь…

Я уж пробовала, да куда мне, в ём как в быке весу-то, вон здоровый какой… (Легко начинает плакать, но так же легко берет себя в руки.) Янек-Янек, что ж с тобой эти ироды исделали-то…

ГГ с трудом заволакивает труп во двор, кладет на стоящий в летней кухне стол.

Бабка цепко хватает ГГ за рукав и тащит ГГ куда-то во двор, в хозпостройки. ГГ на автомате идет за Бабкой, не особо понимая, что он делает и зачем.

Бабка заводит ГГ в какой-то сарай, кидает на ларь охапку сена, застеливает дерюгой.

Бабка: Лягай, солдатик, а то зараз упадешь, на тебе лица нет… Давай заховайся, миленький… Вашим зараз лучше не соваться… А я покамест Янека приберу, обмою, а потом и схороним его с тобой…

ГГ: Ты прости, мать… Мне это, надо… Да обожди ты! Мне на станцию надо, на станцию как дойти? Чтоб не по дороге?

Бабка: Куда тебе на Станцию, убьют же ж…

ГГ: Так я ж на службе, мне надо начальство найти, доложиться — а не то в дезертиры попаду.

Бабка: Какое тебе начальство, схоронись от греха, а как утихнет, так и пойдешь, мать хоть свою пожалей…

ГГ: Не, я пошел. Мать, ты мне скажешь, как покороче до Станции дойти?

Бабка: Дак вот, за моим огородом стежка, она как раз до Станции твоей… Не ходил бы ты, сынок…

ГГ выходит, бабка крестит его в спину и что-то шепчет со слезами на глазах.

ГГ взбегает на холм, и шум пожара сразу усиливается — Станция рядом; бомбившие ее немецкие самолеты уже улетели.

ГГ идет между вполне мирно выглядящими служебными строениями Станции, они не пострадали при бомбежке, о войне напоминает лишь отдаленная канонада и близкий шум пожара с неразборчивым еще людским гвалтом.

На задней стороне одного из пакгаузов кучка цыган разного пола и возраста, много детей. Они заняты тем, что выдавили крохотное окно высоко на стене склада, и просовывают туда одного из пацанов.

ГГ в растерянности проходит мимо, цыгане тоже растеряны: дети помладше сосут пальцы, невинно вылупившись на представителя государства, старшие цыганята откровенно напуганы, бабы испуганно-дерзко подбоченились — да так и замерли, мужики мрачно глядят исподлобья и держат в рукавах ножи наготове.

Замирает и наполовину засунутый в форточку пацаненок.

Однако расстояние таково, что не требует немедленных действий, и ГГ проходит мимо цыган бочком, а цыгане не решаются ступить с места и только провожают ГГ напряженными взглядами.

Как только ГГ отворачивается, цыгане тут же бросаются продолжать начатое.

ГГ выворачивает из-за угла нетронутого пакгауза и оказывается на войне: горит здание Станции, горят составы на ж/д путях, вся пристанционная площадь в свежих, еще дымящихся воронках, кругом валяются убитые, горит перевернутая полуторка, мечутся военные и гражданские.

Внимание ГГ привлекает по форме одетый Старший Лейтенант, который в меру нервно собирает и строит расхристанных и перепуганных бойцов. Вместе с бойцами в строю железнодорожники, их можно узнать по отдельным деталям формы НКПС. Старший Лейтенант тут же формирует команды, назначает старших и ставит задачи. Заметив ГГ, Старший Лейтенант подзывает и ставит его в строй.

Возле строя останавливаются два старших офицера, продолжая разговор на здорово повышенных тонах. Это Уполномоченный ВОСО, (уполномоченный по военным сообщениям) и Начальник эшелона, одного из эшелонов, застигнутых бомбежкой на Станции. Офицер ВОСО понимает, что боеспособность вверенного подразделения нарушена необратимо; но не покидает Станцию из чувства долга. Начальник эшелона несмотря на свой высокий ранг еще вполне не осознал происшедшего, и оттого несколько неадекватен и требует невыполнимого.

Офицер ВОСО: Родной, ты ослеп?! Какую я еще на хер «тягу» тебе «обеспечу»?! Ты в уме?! Вон она, тяга — осями на грунте! На выходной семафор погляди — там эшелон с КВ горит! С тягой вместе! Куда я тебя отправлю, ты башкой своей подумай!

Командир без знаков различия, старший эшелона (в панике; адекватно оценивать обстановку не способен): Я тебе не «родной»! Ты за ВОСО отвечаешь?! Ты и ответишь! Если хоть одна бомба в эшелон… Я за тебя, вредителя, под трибунал не пойду! Добром не хочешь — заставлю, не думай! (Достает маузер и трясет им под носом Офицера ВОСО).

Офицер ВОСО: Родной, ты что, не понимаешь?! Убери щас же! Какой трибунал, надо тушить что можно, расцеплять, да выкатывать что получится! Пока опять не прилетели! У меня личный состав побит, а на четвертом пути состав с артснарядом — одна искра, и тут мокрого места не останется! Давай бери людей, и пошли артиллерийский выкатим, пока тут все не взлетело! (Оборачивается к подошедшему сержанту НКВД, еле переставляющему ноги из-за контузии и ранения.) Товарищ сержант, ты чего встал?! А ну иди лежи, ща машину найдем, отправим тебя…

Сержант НКВД (едва ворочая языком): Отставить машины, товарищ Никишин. Связь есть?

Офицер ВОСО: Нет связи… Я мотовоз в свой линейный отдел на узловую посылал — ни мотовоза, ни хрена собачьего…

Сержант НКВД: В горотдел делегата, срочно… Дай бойца, Никишин… А комендант, где он? Тфу, черт, прям как патефон в голове…

Офицер ВОСО: На почтовом складе лежит, с остальными. Убило коменданта. Тебе зачем в горотдел?

Сержант НКВД (властно, с угрозой в голосе): Взвод сюда вызову. Порядок наводить. А то, смотрю, тут некоторые чуток понимание порастеряли… Да, про тебя, товарищ большой начальник. Ты давай маузер спрятал, и слушай товарища Никишина, он тут по сообщениям уполномочен, так что на машруте ты ему подчиняешься…

Лейтенант, Подчиненный Командира без знаков различия (подбегает, докладывает не по форме): Товарищ Севостьянов, ваше приказание выполнено! Личный состав готов продолжать движение!

(Командир без знаков различия жестом отпускает подчиненного)

Сержант НКВД: Значит, ты Севостьянов. Севостьянов, тебе уполномоченный по воинским сообщениям что приказал?! Кончай саботаж! Личный состав — построить здесь, пять минут исполнение! Лейтенант, куда?! Стоять!!! Ко мне! Севостьянов, командуй!

Командир без знаков различия, старший эшелона (теряя самообладание): Да катись ты! Сержант! У меня приказ штаба армии! Будешь ты мне, начальнику связи корпуса указывать!

Сержант НКВД: Что?! Сука, что ты сказал?! (Выхватывает ТТ и наводится по уходящему.) Севостьянов, стоять!!! Стой, блядина, пристрелю!!! (Сержант НКВД стреляет, с первого выстрела убивает уходящего и тут же начинает строить оторопевшего лейтенанта.) А ну ко мне, лейтенант! Должность?! Приказы исполнять не разучился? Давай весь свой личный состав — сюда, в распоряжение уполномоченного!

Офицер ВОСО: Эй, боец! Ко мне!

ГГ: Я?

Офицер ВОСО: Ты, ты! Ко мне! (Обращается к сержанту НКВД.) Петро, пиши давай, я сейчас вот бойца делегирую. Боец, винтовка твоя где?

ГГ: В оружейке… наверно… Я… (Замолкает, не зная, что сказать — да и ответа его никто не ждет.)

Сержант НКВД: Спасибо, товарищ Никишин… Все, боец, давай бегом в город, найдешь управление НКВД, это все рядом, у церкви, площадь там такая, туда все улицы ведут, не заблудишься. Дежурному отдашь, и со взводом вернешься! Понял? Бегом-марш!

ГГ срывается с места и выполняет приказание — бежит в сторону Города, среди тех же незатронутых бомбежкой станционных строений.

Мельком глядит на то место, где ковырялись цыгане — а там идет лихорадочная работа, цыгане, осмелев и расслабившись, пытаются справиться с погрузкой на телегу подаваемых в окошко мешков.

Сержант НКВД замечает машину, шофер которой все это время пытался завестись. Наконец машина завелась, шофер выдергивает кривой стартер и спешит в кабину, но его останавливает окрик Сержанта НКВД

Сержант НКВД (подходит, откидывает тент, глядит на ящики в кузове): А ну стоять! Что в кузове, танкист?

Водитель (неуверенно мямлит, с опаской глядя на ТТ в руке Сержанта): Боекомплект тама, танковый. Дык эта, товарищ… Я согласно распоряжения зампотеха батальона, товарища Каюрина, вот… Загрузился, а старшего мово убило, а потом она сначала заглохла, а… Мне ехать…

Сержант НКВД (подзывая бойцов): Отставить, разгружайся. Раненых на узловую повезешь. Так, бойцы! Три минуты на разгрузку, время пошло!

Водитель (совсем неуверенно): А как это, груз-то? Я по распоряжению, доставить…

Сержант НКВД (с нешуточной угрозой): Тебе приказ неясен? Приступай.

Водитель (резво выполняя команду, недоуменно бормочет под нос): Дык а как же без снарядов…

Комдив и Начштаба с Комиссаром едут в ГАЗ-61 вдоль растянутой по лесной дороге танковой колонны. Комдив обращает внимание на стоящий на обочине танк, у которого ковыряются чумазые танкисты.

Комдив (досадливо): Еще один… А ну, Еропкин, тормозни!

Комдив выходит из машины, на ходу окликая командира экипажа.

Комдив: Командир, ко мне! Только не говори, что фрикцион — на месте расстреляю!

От танка подрывается навстречу танкист со знаками различия сержанта, знаком приказав подчиненным продолжать чиниться.

Сержант: Никак нет, товарищ генерал! Палец трака срезало! Через десять минут закончим, товарищ генерал!

Комдив (узнает и смягчается): А, ты… Комсомольский экипаж… Давайте, давайте чинитесь скорей, товарищи комсомольцы — в бой скоро!

Трое танкистов принимают строевую стойку, командир экипажа берет под козырек, и с подъемом кричат «Есть, товарищ генерал!». Точнее, кричат двое — третий, Заряжающий, услышав про скорое введение подразделения в бой, изменяется в лице и оплывает, как будто из тела вынули скелет. Он неловко опускает вдоль тела руки, едва не выпустив из правой здоровенную монтажку.

Генерал возвращается в машину и продолжает следование.

ГГ выбегает со Станции, переходит на шаг — дорога взбирается на господствующую над местностью высотку, откуда открывается панорама окрестностей Городка и Станции.

ГГ замедляет шаг и останавливается: он воочию видит линию фронта. Погода ясная, видимость километров 10, так что зрелище вполне такое впечатляющее: от горизонта к горизонту в небо вздымаются столбы дыма — кажется, что в прифронтовой полосе поражены все цели, что не осталось ничего.

Усиливая это впечатление, по полям, избегая дорог, в направлении тыла неорганизованно двигаются разрозненные группы военнослужащих, половина не в защитной форме, а в нательном белье; многие ранены.

В стороне, на приличном удалении, продолжают спокойно тянуться на бомбежку и обратно большие группы немецкой авиации. Противодействия им нет никакого — в небе ни одного нашего самолета.

Звуковая картина довершает впечатление полного разгрома: на немецкой стороне слышна размеренная канонада по всему фронту, с наиболее близких огневых позиций слышны аккуратные батарейные серии по четыре, а разрывы (это совершенно иной звук, абсолютно непохожий на звук орудийного выстрела) доносятся уже из нашего тыла. Понятно, что немцы, поразив цели в районе концентрации наших войск, перенесли огонь в ближний тыл и теперь уже работают на заграждение, мешая маневру уцелевших частей.

Дав зрителю прочувствовать, что такое «массовое беспорядочное отступление», ГГ сбегает с гребня высотки и продолжает движение к Городу.

Наперерез ему на дорогу с поля выходит группа со знаками различия ВВС: Старшина с винтовкой, средних лет; пожилой мужик в форме техника и молодой капитан-Пилот в летном комбинезоне и шлеме. Пилот серьезно ранен, и хотя еще передвигается, но принять участие в разговоре не может; Старшина угрюмо озирается, видно, что он здорово опасается всего вокруг. Более-менее адекватен лишь Техник.

Техник: Эй, служивый! Со Станции идешь?

ГГ: Ага… А… (не знает, что сказать).

Техник: Там как? Порядок есть хоть какой-то? Помощь есть кому подать? Надо вон, комэска как-то определить.

ГГ: Там… там это, бомбили… Горит, там даже целый поезд с танками горит! И тушить некому! Вокзал совсем разбитый… И еще наш эшелон, недоразгруженый… А там боекомплект на всю гаубичную бригаду…

Техник: Да обожди с эшелонами! «Гори-и-ит!» Ясно дело, что горит! Щас везде горит! У нас вон тоже, весь полк одним проходом раздолбали! Только один наш комэск и взлетел… И то недолго, тут же завалили, но одного приложить успел… Нам его кровь из носу вытащить надо, понял? Я чего у тя и спрашиваю — там порядок хоть какой-нибудь есть? Командование, санчасть хоть какая-то?

ГГ (ГГ близок к срыву, и говорит нервно и невпопад): Да я не знаю! Мы только на огневые приехали, разгружаться — а тут как началось! Я потом встаю — а бригады нет! Вообще нет, совсем! Ты понял?! А на Станции сержант НКВДешный главный, и еще уполномоченный ВОСО! Я на Станцию когда пришел, меня сразу в строй поставили, я тебе откуда чо знаю! А уходил, они начальника связи корпуса застрелили. За саботаж. А меня за взводом в НКВД послали, в Город.

Техник: Ага. Понятно. Значит, надо дальше, до узловой. Товарищ капитан, ты потерпи, но похоже еще немного пешком придется…

Техник перехватывает Пилота поудобнее, чтобы идти, Пилот стонет и начинает терять сознание, Старшина подхватывает Пилота с другой стороны, и троица направляется дальше.

Старшина с винтовкой: Обожди-ка, Егор… Предупрежу бойца. (Оборачиваясь и обращаясь к ГГ.) Слышь, земеля. Ты в Городе аккуратней, понял? Мы тут с начала июня простояли, так местные недобитки вовсю зубы щерят, у нас в полку даже запрещено было поодиночке в город ходить, понял? А щас вообще озвереют. Так что в оба смотри.

Расставшись с летчиками, ГГ продолжает идти к Городу, и едва успевает отскочить от падающего на дорогу телеграфного столба.

Отскочив, ГГ растерянно подходит полюбопытствовать, чего это вдруг телеграфные столбы начали падать на дорогу, и застает на месте преступления двоих местных, старого и молодого.

Пока ГГ подходит и еще не обнаружен, зритель слышит коротенький злорадный диалог, из которого ясно, что это украинские националисты, нарушающие связь — с целью в меру сил навредить Красной Армии и помочь Гитлеру-освободителю.

Следует немая сцена — ГГ выходит на вредителей, и они секунду смотрят друг на друга в упор, не понимая, что же теперь делать.

Вредители приходят в себя первыми и поспешно скрываются, оставив ГГ стоящим на дороге и растерянно глядящим им вслед.

ГГ идет по второму этажу УНКВД. По кабинетам ветер носит бумаги, сейфы открыты, кругом следы поспешного бегства. Под ногами ГГ то и дело хрустит стекло, ГГ оскальзывается на ворохе бумаг.

ГГ уже никого не ищет — понятно, что никакого взвода тут уже нет, все разбежались.

ГГ проходит по коридору второго этажа, бессмысленно заходя в кабинеты. Из окна одного кабинета показываем соседнее здание, горком ВКП(б). Там точно такой же разгром, и зритель замечает торчащие из-за угла во дворе горкома неподвижные женские ноги в туфлях, рядом с нагруженным пожитками открытым ЗиСом. Из ЗиСа выпал легкий полевой сейф с планшеткой для оттисков, из сейфа высыпалась груда советских купюр разного достоинства — но ГГ этот натюрморт не замечает.

Внимание ГГ привлекает отдаленное карканье громкоговорителя. ГГ подходит к окну, и видит, что неподалеку от здания НКВД у ворот рынка с громкоговорителем собрался народ и слушает что-то важное.

ГГ сбегает по лестнице, не замечая сидящий под лестницей труп в форме НКВД.

Проявляя явно недостаточную осторожность, ГГ выходит из здания УНКВД и двигается в направлении ворот рынка с громкоговорителем. Когда ГГ, бестолково озираясь, идет по улице, в домах отслеживают его перемещение, занавески осторожно отдергиваются и задергиваются, но ГГ этого не замечает. По мере приближения ГГ к рынку слова «Обращения В. М. Молотова от 22.06.41» становятся разборчивыми, но контакт часто пропадает, и репродуктор хрюкает.

На заднем сиденьи ГАЗ-61 Комдив и Начштаба, машина обгоняет колонну.

Начштаба: Гусеница? Не вредительство, непохоже.

Комдив: Не-е, это комсомольцы наши, палец меняют. Черт, полста верст не прошли, полдня войне, а от полутора батальонов три неполных роты! (Тихо и мрачно, чтоб не слышал водитель.) Да что батальон, о чем я говорю. Дивизия! Дивизии в минуту не стало! От этого полка три роты осталось, а что у Кожевникова, я и подумать боюсь, у него-то даже тех крох горючего нет, и заправочный пункт за двадцать верст… А пехота. Они-то к самой границе выдвинуты — и ни транспорта, ни артиллерии, ни боезапаса, две трети полка еще в эшелоне едет или разгружается… Ни связи, ни управления. Чем они сейчас воюют? И воюют ли? Черт, надо ж такому случиться-то, а… И это я, командир дивизии, гадаю — где мои танки? Где моя пехота? Да мне голову снять за такое мало — хотя все в соответствии с приказом… Все как округ приказывал, все в точности выполнял… А сейчас сам видишь — ни штарм на связь не выходит, ни округ… Не понимаю.

(Тяжелая пауза.)

Семен, а у тебя нет мыслей, что не просто так все это? Черт, аж в голове не умещается… Но с другой стороны, я как Павлова увижу, у меня прям в душе что-то ворохтится — враг ведь, вражина… Но ведь не мог же товарищ Сталин ТАКОЕ прошляпить?

Начштаба: Не знаю… Не могу я пока всего этого понять, Степан Авдеич. Но тоже, знаешь… Сосет в сердце, прямо скажу. Вот те же зенитки взять. Это ж лично Павлов приказал, сборы эти сочинил. Да и так, по мелочи, тоже хватает, доложу я тебе. И складываются эти мелочи во что-то не очень хорошее…

Тем временем двое танкистов продолжают сводить траки на натянутой гусенице, вставляют новый палец. Мимо идут танки и автомобили, колонна кончается.

Механик оборачивается и в запале орет на Заряжающего.

Механик: Глухов, уснул, что ли?! Монтажку подай!!! Че стоишь как баран! И давай кувалду бери, щас забивать уже будем!

Заряжающий (бегая глазками и воровато-нахальным тоном): Чего разорался, щас подам!

Получив монтажку, Механик вновь углубляется в работу, они с Сержантом полностью поглощены ремонтом и не обращают на Заряжающего никакого внимания.

Подав монтажку, Заряжающий, уже принявший решение, отходит к корме танка и открывает ящик с инструментом, достает кувалду. Бесцельно, для отмазки, перебирая железки в ящике, он бросает взгляд на склонившихся за работой товарищей, убеждается, что за ним никто не смотрит, оглядывается — кругом никого, колонна прошла.

Заряжающий выпускает кувалду из руки, делает шаг назад, не сводя глаз с того места, где могут показаться товарищи, если вдруг заметят его отсутствие. Второй шаг, третий — Заряжающий разворачивается и сперва тихонько, нерешительно, но с каждым шагом все быстрее и быстрее бежит в лес.

Заряжающий делает шаг назад, не сводя глаз с того места, где могут показаться товарищи, если вдруг заметят его отсутствие.

Второй шаг, третий — Заряжающий разворачивается и сперва тихонько, но все быстрее и быстрее бежит в лес.

Сержант: Глухов! Ты там чё, умер?! Кувалду тащи, забивать надо!

Механик: Санька, а ну давай быстрей, я долго не удержу!

Сержант (тревожно распрямляется): Глухов! Ты где там! Эй!

Механик бросает работу, встает рядом с Сержантом. Танкисты тревожно осматриваются, пятясь к танку — возможность бегства их товарища еще не пришла им в голову. Вокруг одиноко стоящего на дороге танка — лесная тишина, чириканье птичек и звон кузнечиков, канонада сюда доносится как сквозь стену. Танкисты пугаются этой тишины и неизвестности, и кидаются к танку, за личным оружием. Механик достает карабин из своего люка, Сержант лазает за своим ТТ в боевое отделение.

Сержант спрыгивает с танка рядом с уже дославшим патрон Механиком, оба выставляют стволы и обходят танк в сторону кормы, где они последний раз видели дезертировавшего товарища. Сержант досылает, на ходу обретая уверенность от оружия в руках. Какое-то время смотрят в лес, но лес не снежная целина, и никаких следов исчезнувшего Заряжающего не видать.

Танкисты переглядываются и опускают оружие.

Механик: «Санька»… Вот те и Санька. (Мрачно плюет в сторону, куда ушел дезертир.) Сука ты позорная, а не «Санька»!

Сержант (подымая брошенную Заряжающим кувалду): Эт точна… Ладно, айда чиниться, время не ждет.

Толпа у ворот рынка сдержанно гудит, отдельные восклицания и обрывки диалогов задают тон — люди встревожены, причем хватает идейно-озабоченных врагов. Те орут погромче основной массы.

Рядом, отдельно от толпы стоит группа взрослых вооруженных мужиков. Они тоже пришли послушать Сообщение, но понятно, что они — и есть нынешняя кратковременная власть, украинские националисты.[2]

Один из бандеровцев, с виду — старший, командует молодому.

Старший бандеровец: Мартынко, а ну метнись-ка да наладь эту бисову хреновину, а то панове недочувают, шо там эта больщевицка пся брэшеть.[3]

Молодой бандеровец: Слухаю, пан куренной.

Молодой бандеровец вскарабкивается на ворота, поправляет отходящий провод, передача возобновляется.

Молодой бандеровец из озорства остается на воротах, сидит, прислушивается к речи Молотова, и издевательски гримасничает, отковыривая заодно, раз уж залез, фанерный декор со звездой и серпом-молотом.

Старшие бандеровцы снисходительно дослушивают Обращение, отпуская едкие замечания (потом допишу, когда с хохлами проконсультируюсь).

Обращение заканчивается, но один из старших бандеровцев осаживает толпу, типа не расходиться, ща вам пару слов скажут. Толпа послушно притормаживает и не спешит расходиться.

К воротам рынка подчеркнуто неторопливо выходит Старший бандеровец, с важно закинутым на плечо АВСом (это по тем временам очень блатное оружие) и двигает речь.

Старший бандеровец: Ну шо, громадяне <…> (допишу после консультаций).

Смысл такой: большевички откомиссарились, идет Гитлер, зараз будэ Вильна та Нэзалежна Украйна. Сидите по хатам, никто ват не тронет. Хто попробует заховать чи краснюка, чи жидовина — розстриляэмо, и просимо не обижаться. Увидел красного чи жида — будь ласка зараз же поведомить чи меня, чи пана Трофимчука.

(Из речи Старшего бандеровца зрителю ясно, что команда бандеровцев видит свою задачу в установлении своей власти — и поимке как можно большего числа бойцов Красной Армии, отступающих через Город и его окрестности.)

Жители реагируют на его речь в целом негативно, наиболее смелые выкрикивают язвительные замечания, толпа глухо ропщет.

Помогалам Старшего бандеровца даже приходится направить оружие на толпу.

Тут до нашего ГГ доходит вся опасность его положения. Он сидит в своем укрытии, здорово ошарашенный — как так, ведь я вроде бы на своей территории, а выходит, что она совсем не своя?!

В этот момент его замечает Молодой бандеровец, пытающийся слезть с ворот рынка. От неожиданности МБ падает, и истошно верещит — вон, красная падаль ныкается!

ГГ бросается бежать, сзади раздаются крики и выстрелы, пули щелкают по стенам рядом с ГГ.

ГГ быстро выдыхается, пытается остановиться и отдышаться, но его спугивает приближающаяся погоня.

Молодой бандеровец здорово опережает погоню, у него на лице тупо-счастливая гримаса азарта, он впервые чувствует себя не забитым чмом, а настоящим взрослым самцом, гонящимся за жертвой с оружием в руках.

ГГ мечется по незнакомым улицам, сворачивает не туда — и выходит прямо на бегущего за ним по глухому переулку Молодого бандеровца. Оторопевший ГГ пятится в проулок.

Молодой бандеровец переходит на шаг, поднимает винтовку и пытается дослать, бездумно улыбаясь. Погоня выдула из его головы рациональное — он уже не помнит ни того, зачем он гнался за своей добычей, ни того, что вообще-то красноармейца ловят затем, чтоб сдать немцам; он не думает о грозящем наказании — он поймал первую в жизни настоящую дичь, человека, и теперь должен увидеть ее кровь.

Молодой бандеровец наконец справляется с досыланием патрона, и целится в ГГ.

На перекресток лесных дорог выкатывается БТ, Механик тормозит, глушит двигатель, и, искривляясь в узком люке, чтоб взглянуть вверх, кричит Сержанту.

Механик: Старшой, прямо или куда?

Сержант (стоя в люке и задумчиво глядя на карту в планшете): Погоди… Так, это у нас что получается…

Механик: А чего ты гадаешь? Вон же, видно где наши прошли. Вся дорога распахана.

Сержант: Обожди ты… Я срезать хочу, а то и так сколько времени потеряли…

Механик: Срезать это хорошо, только смотри, чтоб в болотину какую не заехать. Вытаскивать-то некому будет.

Сержант (задумчиво, себе под нос): Не. Пройдем. (Решительно командует механу.) Все, заводи, направо пойдем. Верст пять срежется.

Лесная дорога поворачивает, и открывается вид на колонну брошенной техники. На лесной дороге стоит чуть ли не полк — заправщики, артиллерийские тягачи с 76-мм пушками на прицепе, автомобили. Все исправно, эта техника не воевала.

Механик замедляет ход, Сержант командует.

Сержант: А ну стой!

Механик (удивленно): Да стою, стою… Чё-то я не понял, что это тут творится…

Танкисты вылезают из танка, заворожено проходят несколько десятков метров вдоль колонны. Абсолютно все целое, нигде ни царапины. Танкисты ежатся и оглядываются, водя по кустам стволами. Поворачивают, не дойдя даже до середины колонны, направляются обратно к танку. Механик стучит по бакам всякой техники, надеясь на случайно оставленный бензин. Но нигде ничего нет, все выработано или слито.

Механик: Чё-то не нравится мне все это. Куда они все подевались?

Сержант: Думаю, сами ушли.

Механик: Почему так думаешь?

Сержант: На пушках ни замков, ни панорам. А без них стрелять никак не получится. Стрельбы тут не было, бомбежки тоже. Значит, забрали и ушли.

Механик: Ну да, так получается.

Сержант: Точнее, уехали.

Механик: С чего взял?

Сержант: В голове колонны заправщик стоит, шланг валяется. Значит, заправлялся кто-то. Какой идиот будет тащить с собой пустого заправщика?

Механик: Слушай, точно! А ты не дурак, товарищ командир первого комсомольского танкового экипажа!

Сержант: Поэтому я сержант и командир танка, а ты — водила чумазый! (мрачнеет) Только мы теперь не первый комсомольский экипаж, а первый дезертирский.

Механик: Это да… Ну Глухов, ну сучара!

Сержант: Мы-то чё, тут вон, смотрю, целый полк дезертирский.

Механик (останавливается от неожиданности): Почему дезертирский?

Сержант: Да потому. Следы смотри чьи — вон, вон, вон вообще по луже проехала. «Эмка» тут заправлялась. А это чё значит?

Механик: Чё?

Сержант: На самом деле не понял, или дурочку валяешь? «Эмку» заправили — сколько она народу увезет?

Механик: Пятерых, если сильно потесниться. С шофером. И чё?

Сержант: Ничё. А автобус намного больше бензина требует?

Механик: Точно. Точно! Это ж получается, что могли двадцать человек увезти, а увезли четверых? А автобусов вон. Штуки три самое малое стоит… Значит…

Сержант: То и значит. Не захотели, значит, вот и не увезли. А это значит, что тишком уехали. Если б не тишком, то пришлось бы автобус заправлять, а не «эмку».

Механик (мрачно): Поехали отсюда.

Молодой бандеровец целится в ГГ.

Сбоку из сарая появляется карауливший Молодого бандеровца незнакомец в армейской нательной рубахе и защитных галифе. Это Стройбатовец, моложавый крепкий мужик крестьянистого вида. Стройбатовец ловким ударом поперек груди укладывает Молодого бандеровца на землю, ловко перехватив выпущенную им винтовку.

Действуя грамотно, а оттого как бы неторопливо, Стройбатовец прислоняет винтовку к плетню и метким пинком переворачивает пытающегося встать Молодого бандеровца навзничь. Присаживается возле сучащего ногами тела, прижав его коленом к земле, снимает с трехлинейки штык, и несколько раз, короткими быстрыми движениями сует штыка в печень, снизу вверх, чтобы прихватить сердце — длина штыка это позволяет.

Работа сделана чисто и хорошо, ни крови, ни шума — Молодой бандеровец только охает детским голосом от каждого удара, затем напряженно вытягивается и обмякает, мелко вибрируют одни ступни.

ГГ ошарашено смотрит на происходящее — он впервые видит, как режут человека.

Стройбатовец торопливо обшаривает карманы трупа, рассовывая что-то по карманам галифе. Достает «Маузер» с наградной табличкой, осматривает, сует за пояс.

В конце переулка появляется погоня, она еще довольно далеко. Глядящий в ту сторону ГГ замечает ее первым, пугается, и жестом с неразборчивым мычанием дает знать Стройбатовцу.

Стройбатовец: Это еще чё… эти тоже за тобой? Ну земеля, ну удружил… Посидел я спокойно, дождался темноты…

ГГ: Ага… За мной… Они наших всех ловят…

Стройбатовец: Ну и хули стоим, «ага»? Бегом марш!

Стройбатовец быстро оглядывается, выбирает направление и дергает ГГ за собой. Сзади на фоне невнятных выкриков раздается вопль «Марты-ы-ын!» — отец нашел убитого сына, и разряжает винтовку вслед беглецам.

ГГ с Стройбатовцем срываются с места и под пулями перескакивают низкий плетень, бегут задами частных домов, выскакивают на ту самую дорогу, по которой ГГ пришел в Город. Стройбатовец на ходу осведомляется у ГГ, знает ли он, куда они бегут, ГГ лишь утвердительно мотает головой.

Во время передышки практичный Стройбатовец задает вопрос.

Стройбатовец: Слышь… Фф-ф-уу… Черт, запалил, здоров ты бегать… А мы чего туда идем, скажи.

ГГ (продолжая движение): Мне там доложить надо… меня за взводом посылали…

Стройбатовец (уже на бегу, приостанавливаясь от такой дурости собеседника): Земеля, ты совсем дурак?! Кому сейчас нужны твои доклады, ты башкой подумай! (Продолжая бег, себе под нос.) Ну дурила, это ж надо… Хотя ладно, может, какой эшелон подвернется…

Выйдя на насыпь чуть в стороне от Станции, ГГ с Стройбатовцем останавливаются — на путях горит медленно катящийся от Станции вагон.

ГГ: А вагончик-то с нашего эшелона…

Стройбатовец: А что везли-то?

ГГ (пятясь и дрожа губой): Боекомплект…

Оба, не сговариваясь, резко стартуют и бегут сломя голову по редкому лесу вдоль насыпи, в направлении Станции, оглядываясь на удаляющееся пламя горящего вагона. Когда вагон окончательно скрывается за деревьями, взрывная волна с оглушительным грохотом кидает обоих носом вперед, и проносит мимо тонну сбитых листьев.

Стройбатовец (вставая и отряхаясь, себе под нос): Да, подвернулся эшелон… (В спину ГГ.) Эй, тебя куда опять несет!

Стройбатовец догоняет ГГ, остановившегося на краю леса, откуда открывается вид на всю Станцию. Оба стоят и смотрят, как множество красноармейцев под руководством Уполномоченного ВОСО и Сержанта НКВД выкатывают с путей Станции еще один горящий вагон.

Сержант НКВД замечает ГГ

Сержант НКВД: Боец! Тебя где черти носят?! Где взвод? Давайте оба, к вагону!

ГГ бросается выполнять приказ, но падает — Стройбатовец ловко заплетает ему ноги подсечкой, и сам падает рядом.

Стройбатовец: Куда опять тебя несет, дурило! Не видишь?! Щас опять бомбить будут!

Над Станцией появляется пара немецких истребителей. Они с малой высоты проходят из пушек по пристанционной площади, при этом один замечает, что русские пытаются избавиться от горящего вагона. Немец тут же смекает, в чем тут дело, и разворачивается на вагон. Немец тщательно заходит на цель, чтоб поразить вагон наверняка.

Сержант НКВД замечает маневр немецкого самолета и командует «Воздух!», но уже поздно: пушечная очередь вспарывает еще не занявшуюся крышу вагона, и вагон взрывается, раскидывая не успевших отбежать людей.

ГГ с Стройбатовцем потрясенно смотрят на гибель сразу пары десятков человек, инстинктивно обходя по дуге место трагедии, усеянное обломками вагона и трупами.

Настороженно высунувшись на площадь перед разбомбленным зданием Станции, ГГ с Стройбатовцем замечают, что это место, ранее служившее невольным местом притяжения для всех военных людей на этом пятачке, опустело. Здесь больше нет никого, кто своей волей объединял бы людей, направлял их движение — или хотя бы пытался это сделать.

Площадь изрыта воронками, в нескольких местах догорают остовы полуторок, посреди площади лежит несколько убитых гражданских и красноармейцев, в пыли валяются использованные перевязочные средства.

Герои останавливаются и бесцельно созерцают картину разгрома, они подавлены и не знают, что им делать.

Первым в себя начинает приходить более практичный Стройбатовец.

Стройбатовец (не без характерного для этого персонажа насмешливо-«бывалого» тона): Ну чё, доложил кому надо?

ГГ: Доложил… (После паузы, тяжело выдохнув.) Ф-фу-у… Давай хоть присядем, а то что-то ноги не держат…

Стройбатовец: Это… А может ну его к черту, пошли поспокойней место найдем. Хотя чего там, давай действительно перекурим…

Герои присаживаются в тени, Стройбатовец достает из кармана два портсигара, открывает один — там пусто. Видно, что он открывает портсигар впервые — не знает о содержимом и не сразу справляется с защелкой. Убирает пустой портсигар, берет второй, во втором оказывается курево. Сует папиросу в зубы, протягивает портсигар ГГ — угощайся.

ГГ медлит, не обращая внимания на протянутый ему портсигар, смотрит поверх портсигара в глаза Стройбатовцу.

ГГ (давая понять свое отношение, но не обостряя): А чего это ты сразу в двух портсигарах курево таскаешь?

Стройбатовец (обозначая нежелание ссориться, и одновременно с ухмылкой, выражающей безразличие к позиции напарника относительно мародерства): А у нас в стройбатах все так ходют… Ну ты курить будешь, или чё?

Герои прикуривают и с наслаждением затягиваются.

Затянувшись, ГГ с некоторым любопытством рассматривает папиросу — видать, такой дорогой табак непривычен для деревенского парня.

Стройбатовец замечает уголком глаза какое-то шевеление в стороне и поворачивается, тыкая ГГ кулаком в плечо.

Стройбатовец (шепотом): Хы, смотри-ка, не теряется боец. Тихо только поворачивайся, не спугни.

ГГ аккуратно оборачивается и видит солдата, осторожно перебегающего в полуприседе от одного трупа к другому и собирающего с мертвых все ценное.

Как бы продолжая поднятую вопросом про два портсигара тему, ГГ изображает презрительный плевок.

Стройбатовец: Опа. А это что еще за воинство христово… Пошли-ка от греха, а то ты сейчас, чую, бросишься докладывать да на поручения нарываться, комсомолец недоделанный… Хотя сиди, а то заметят, и начнется опять «встань в строй» да «шагом марш»… А боец-то все же никакой не шустрый оказался, прозяпил, фраер…

Со стороны фронта на площадь перед станцией выходит группа красноармейцев во главе с Капитаном опирающимся на руку здоровенного Сержанта.

У Капитана замотано бинтом плечо и поясница, на боку через бинты пробивается кровавое пятно, поэтому Капитан здорово приволакивает ногу с этого бока и морщится при ходьбе.

Все бойцы заправлены и со знаками различия, здоровые несут винтовки раненых и занятых переноской единственного лежачего, всем раненым оказана полагающаяся помощь — словом, все во внешнем виде солдат группы свидетельствует о надлежащем исполнении Капитаном командирского долга.

Завидев картину на пристанционной площади, группа останавливается и несколько секунд молча рассматривает происходящее. Капитан и его люди понимают, что они зря шли на Станцию — здесь уже нет ничего, кроме догорающих на путях составов и общего запустения.

Цыган подошедших не видит и продолжает сидя на корточках возле трупа обшаривать карманы убитого. Капитан показывает рукой на мародерствующего бойца и тихо командует что-то Сержанту. Капитана спешно усаживают, и Сержант дает меткую очередь из ППШ. В шаге от мародерящего бойца взлетает поднятая пыль, воют рикошеты. Мародер испуганно приседает и оборачивается — его манит пальцем сидящий у стенки Капитан. Мародер растерянно дергается, но его тут же приводит в чувство еще одна короткая очередь, и он послушно бредет к Капитану. Мародеру навстречу выдвигаются два посланных Сержантом бойца, берут его под белы крылья, отпускают и ставят перед Капитаном, грамотно страхуя от неожиданностей с двух винтовок.

Следует неразборчивый из-за расстояния до наших героев короткий диалог, в ходе которого Мародер активно жестикулирует и что-то доказывает Капитану. Капитан подает команду вывернуть карманы, Мародер начинает разгружаться — мелькают часы, пистолет и нож, деньги и прочие награбленные предметы. Капитан подает команду, солдаты снова хватают Мародера и ставят на колени к стенке, Сержант достает ТТ и стреляет Мародеру в затылок.

Наблюдавшие за сценой бойцы располагаются на перекур, помогают сесть раненым, один из бойцов собирает фляжки и уходит искать воду. Капитан посылает одного из бойцов осмотреть трупы. Боец переходит от трупа к трупу, трогает за шею, находит живого бойца. Подзывает товарищей, бойца подымают и уносят к месту, где группа расположилась на отдых.

Слышен приближающийся шум мотора. Транспорт приближается не со стороны немцев, поэтому группа Капитана не подрывается в полном составе, а предпринимает нечрезвычайные меры безопасности: несколько бойцов вскакивают, изготовляя оружие, один бежит на угол, посмотреть, кто там едет.

На пристанционную площадь выезжает тяжело нагруженная узлами и фикусами (усл.) гражданская полуторка, проезжает мимо делающего останавливающие знаки солдата, останавливается неподалеку от наших героев. В кабине рядом с шофером холеная дама средних лет, явная жена непростого человека.

Сам непростой человек в кузове, в обнимку с фикусом — это Партийный, в бежевом полувоенном френче, таких же брюках и в партийном картузе как у Орджоникидзе на известной фотографии, тоже из материала френча.

Сержант помогает подняться Капитану, и они с парой бойцов направляются к машине.

Дама, посмотрев на творящееся на станции, начинает истерично визжать на шофера:

Партийная Дама: Ты ослеп ?! ты куда нас завез, дубина! Не видишь — какие тут поезда, тут все горит! Поворачивай, сейчас же! Поедем дальше, на узловую.

Капитан (подходя вплотную): Эй, товарищи! А ну, обождите. (Шоферу.) Земляк, глуши мотор.

Партийная Дама: Щас-ка, «глуши»! Я те заглушу! Поехал, кому говорю. А ты, капитан, глаза разуй, кого тормозишь. Обнаглели совсем… Ну! Трогай, чего телишься!

Однако шофер не дурак, он уже понял, что на войне прав всегда человек с ружьем и сидит смирно, убрав руки с баранки, стараясь не обозначить себя как поддерживающего сторону Партийных Рыл.

Сержант закидывает на плечо ППШ, нехорошо ухмыляясь и сверля Дамочку тяжелым взглядом, ясно говорящим: «Ну чё, сука, дай только повод!»

Капитан (говорит твердо, начиная осознавать, какие сволочи ему тут попались — но сохраняя вежливость): Товарищи, освобождаем машину, я ее реквизирую. Машина повезет раненых. (Шоферу.) Товарищ, подгоняй — вон, видишь? Раненые сидят. Туда давай. (Трусливо прячущемуся за фикус Партийному.) Ты в кузове оставайся, сейчас разгружать будешь. (Снова шоферу.) Все, давай, земляк, трогай.

Похлопав ладонью по крылу, Капитан делает шаг назад, давая машине повернуть. Шофер кивает, заводится и начинает выворачивать руль, направляя машину к указанному Капитаном месту.

Дамочка сидит с перекошенным лицом — она еще не сдалась, она только онемела от наглости какого-то армейского капитанишки. Машина начинает описывать полудугу, но вдруг рыскает в разные стороны — это Дамочка очнулась, она хватается за руль и лупит Шофера. Шофер закрывается, бросает руль и давит на тормоз.

Капитан вырывает руку у поддерживающего его Сержанта и быстрыми шагами догоняет машину, дергает за ручку пассажирской дверцы, протягивает руку, чтобы вытащить Дамочку из кабины, но тут же из кабины вперемешку с визгом вылетает град ударов, один из которых попадает аккурат по ране.

Капитан отшатывается и стискивает зубы, чтоб не заорать, его лицо ощутимо белеет.

Сержант долю секунды не верит своим глазам, но тут же забрасывает ППШ за спину и подхватывает Капитана, у которого подкашиваются ноги, и осторожно сажает у машины на землю.

Посадив Капитана, Сержант запускает руку в кабину и мощным рывком выдергивает Дамочку наружу. Дамочка цепляется за дверцу и умудряется устоять на каблуках. Вторым рывком Сержант кидает ее на землю и нехорошо улыбаясь вытаскивает ТТ — он явно сильно разозлен, и скорее всего пристрелит ее.

Раздается винтовочный выстрел и злой крик.

Солдат с винтовкой: Эй, боров, а ну брось! Руки в гору!

Второй солдат с винтовкой: Ты смотри, тварь какая! Только дернись, сучара, сразу влуплю! Стрелок, сука, Ворошиловский!

Вставший из-за фикуса Партийный неуклюже пытавшийся снять с предохранителя никелированный заграничный пистолетик, роняет его и задирает трясущиеся руки.

Сержант бросает Дамочку, оборачивается и смотрит на трясущегося в кузове Партийного уже совсем нехорошим взглядом. Переступает через замершую в наконец-то дошедшем страхе дамочку и идет к машине, не сводя глаз с Партийного. В руке Сержанта ТТ.

Капитан, глядя в землю, резко, но спокойно командует сержанту.

Капитан: Дегтев, стоять.

Сержант дергается от голоса Капитана, как от удара, но лишь замедляет шаги. Капитан повторяет, еще жестче.

Капитан: Стоять, я сказал. Убери пистолет.

Сержант стоит и рвется на части от противонаправленных желаний — но, видать, крепко уважает Капитана, и ему удается взять себя в руки. Сержант выдыхает и убирает ТТ в кобуру.

Капитан: Дегтев, мы с тобой — солдаты. Не убийцы. (Бойцам с винтовками, злобно.) Сердюк, Краснопольский! Убрать это дерьмо из кузова!

Солдаты бросаются к машине и мстительно сдергивают Партийного с кучи пожитков, действуя при этом так расчетливо, что на пути к земле Партийный собирает все углы и приземляется в неоднократно разорванном френче.

К пятящемуся от солдат задом по земле Партийному подползает на карачках Дамочка и пытается спрятаться у него за спиной.

Солдат с винтовкой (изображая, будто передергивает затвор винтовки, и немного переигрывая): Чё с ними, товарищ капитан? Может, отвести да шлепнуть?

Отвратительные хари Партийных перекашивает еще больше, по штанам партийного расплывается пятно мочи. Солдаты откровенно смеются над Партийным, мрачный сержант не выдерживает и тоже прыскает, тут же принимая серьезный вид.

Капитан (бойцам с винтовками, улыбаясь): Отставить шуточки! Марш раненых грузить! (Шоферу.) Езжай, земляк.

Машина подъезжает на указанное место, Шофер выпрыгивает и откидывает борт — имущество Партийных Рыл высыпается на землю. Солдаты заскакивают в кузов и сноровисто скидывают на землю сундуки, узлы и фикусы. Начинается погрузка раненых.

ГГ (шепотом): А может, пошли к ним пристанем? Смотри, и на машине места есть, и командир у них хороший.

Стройбатовец (мнется): Обожди… Чё-то у меня душа не на месте, не нравится мне это все…

ГГ (шепотом): А чего тебе не нравится? Все равно надо как-то определяться, не бегать же вот так. А с ними мы быстрей к нашим попадем, на машине-то! Пошли!

Стройбатовец (ощеривается и передразнивает): «Нашим»… Сопля ты еще зеленая! С мякиной вместо мозгов! Ты точно знаешь, где наши, где не наши?

ГГ (изумленно): А чё ж тут знать-то?! Вот наши, вот немцы?

Стройбатовец (насмешливо): Я ж говорю — мякина! «Наши, немцы»… Ты скажи мне вот чего: ты жить хочешь, или сдохнуть поскорей?

ГГ (изумленно): Ну… Жить, конечно. Кто ж помирать-то сам хочет. Спросишь тоже.

Группа Капитана заканчивает грузить раненых. Сержант помогает Капитану забраться в кабину. Партийные несмело выползают откуда-то и роются в куче своих пожитков.

Стройбатовец (резко меняя насмешливый тон на очень серьезный): Тогда не спорь со старшими, мозгляк. Время — обед, а ты уже за сегодня сколько раз сдох бы? Если б я тебя за хвост не придерживал? Я тебя не держу, хочешь — вон, беги пока не уехали, просись — «Дяденьки, возьмите меня с собой, а как надоем кому — пристрелите, и всего делов!». (После непродолжительной паузы.) Ну чё, понял чё-нибудь?

ГГ (не решаясь в открытую спорить): Ну…

Стройбатовец (обычным насмешливым тоном): Баранки гну! Хочешь жить — держись меня, и не суйся куда не просят, у меня нутро завсегда укажет, куды нать, куды не нать, ни разу еще не… (Осекается на полуслове и падает на землю прямо из положения сидя, увлекая за собой ГГ.) Падай! Опаньки… У тебя в роду цыган часом не было?

ГГ (еще не понимает, в чем дело): Ты чего? Не было цыган, все казаки…

Стройбатовец: Не было, говоришь… А накаркал. Вон тебе и немцы. Просил немцев — получи, распишись.

ГГ (вытягивает голову): Где немцы?

Стройбатовец (злобно шипит): Опусти бажбан, дурила! Вон они, видишь, пыль под горкой? На мотоциклах едут. Сейчас уже передний покажется, гляди. Ага, и эти заметили, смотри. Которые «наши»…

Наши бойцы действительно заметили, и стучат по крыше кабины шоферу. Машина тормозит, бойцы выскакивают, изготовляясь к бою, Сержант свирепо машет шоферу — вали давай, мы задержим.

Машина трогается, на противоположном конце площади появляются головной дозор боевого охранения.

Немцы как на учениях ставят мотоциклы, пулеметчики лупят из МГ, водители залегают и стреляют из винтовок — тем временем задние тоже спешиваются и подтягиваются к вступившему в соприкосновение головному дозору. Несколько пулеметов быстро решают контакт в пользу немцев — наши успевают сделать только по нескольку выстрелов. Не успевшая набрать скорость машина сразу получает точную очередь в район кабины и останавливается. Дольше всех держится Сержант с ППШ, умудряющийся срезать несколько немцев и поджечь мотоцикл.

Немцы по-хозяйски подходят к месту боя, достреливая тяжелораненых. Один совершает классическую ошибку — заглядывает в кузов машины, где лежат раненые, и получает выстрел в упор. Немцы тут же забрасывают машину гранатами.

Немцы собираются двинуться дальше, но замечают испуганно прижухших возле кучи барахла Партийных. Бабу тут же с гоготом забирает в коляску мотоцикла передовой дозор и уезжает. Оборванного партийца, потерявшего и лоск, и фуражку, оставшиеся на площади немцы подтаскивают за шиворот к стенке. Пытаются поставить Партийца на ноги, но ноги его не держат, тогда немцы плюют на это дело, разворачивают Партийца рылом в землю и торопливо кончают, спеша поскорее приступить к разбору кучи барахла.

Колонна танкового соединения на лесной дороге. Танков на батальон, но остальная матчасть явно не батальонная — кроме танков тут и радиомашина, и артиллерия, и штабной автобус, грузовики, заправщики, артиллерийские тягачи.

Вид колонны ясно говорит о том, что данная войсковая часть отнюдь не сборище напуганных людей без управления, а полноценная боевая единица, находящаяся под волевым командованием.

Танки стоят не кое-как, а хоть на скорую руку, но все же замаскированы, люди заняты работами под наблюдением младшего комсостава, дымит кухня, несется служба войск. Все танки — БТ-7.

Штабной автобус, под маскировочной сеткой на откинутых столах карты и полевые телефоны. Рядом с автобусом развернута радиомашина. У радиомашины Комдив, Комиссар и Начштаба, приземистые (раньше в танковые войска брали только малорослых) мужики средних лет, в танковых комбезах и шлемофонах. У Комдива на груди Орден Боевого Красного Знамени и две генерал-майорских звезды в петлицах, у Начштаба и Комиссара — по четыре и две шпалы соответственно. Рядом группа младших офицеров.

Комдив и Начштаба продолжают идущий разговор, в беспокойном, но подчеркнуто-уверенном тоне.

Начштаба: Без снарядов никуда. Горючего еще как-нибудь наскребем, с ремонтных посливаем, с тягачей, да автобатовских раскулачим. Машин двадцать в строю останется. Эх, как же так, а… Как так могло случиться-то? Не понимаю. Весь боекомплект, все КВ…

Из радиомашины высовывается связист, и докладывает Начштаба.

Связист: Товарищ полковник! Нет ни со штармом, ни со штабом фронта! Соседи тоже молчат, только по-немецки везде! Вызывать дальше? А то питание садится, надо или движок запускать, или на одном приеме сидеть…

Начштаба вопросительно смотрит на Комдива. Комдив машет рукой — все, хватит, бесполезно.

Начштаба: Все, сворачивай лавочку. Готовься к маршу.

Комдив: Да, за те КВ я по шапке еще огребу. Но сейчас не это главное. Ясно одно — нас взяли врасплох. Приказов мы уже не дождемся, у штарма и без нас головной боли хватает.

Начштаба: Это уж точно. Ладно мы из лагеря вышли, а ведь две трети корпуса еще в эшелонах…

Комдив: Полфронта в эшелонах, не мы одни. Считаю, собрать сейчас дивизию — нереально. Согласен?

Начштаба: Еще бы. Если что — можешь положиться. Повоюем батальоном, раз уж так вышло.

Комдив: Решение такое: действовать наличными средствами, согласно своему видению обстановки.

Начштаба: Поддерживаю. Планом прикрытия — осталось только печки разжигать. Если, не дай Бог, до трибунала дойдет — рядом встану. Приказов нет, связи нет, взаимодействия не обозначено, задач нет. Поддерживаю, без оговорок.

Комдив: Не сомневался в тебе. Ладно, к делу. У нас вместо дивизии — полтора батальона без топлива. Выходит, самим надо думать, как немцу оглобли заворачивать…

Значит, так. Слушай решение. Сейчас вызову Саломатина, пусть рыщет. Вытянем разъезды, нащупаем себе достойную задачу. Как обозначится цель, передаю тебе командование, сам беру танки и атакую. Ты выводишь людей и технику на соединение с армией. Нашей или соседской, как выйдет.

Начштаба: Это смерть, Степан Авдеич, без вариантов. В первый день войны. Подумай. Не о шкуре разговор, да ты и сам понимаешь. Об Армии подумай. Таких как ты — в Красной Армии раз-два и обчелся, без тени лести говорю. С кем воевать, Степан Авдеич? С Павловым? Или, может, с Кирпоносом?

Комдив: Не трать слов, Семен, я решение принял. Танкам бежать от врага не дам. Точка. А насчет Красной Армии — не беспокойся, не пропадет без меня ни Красная Армия, ни бронетанковые войска… Товарищ Сталин как сказал — «Незаменимых у нас нет». И знаешь, прав он. Разведка!

К командирам подбегает невозмутимый майор, Начальник разведки дивизии, инструктировавший неподалеку своих подчиненных.

Начальник разведки: Здесь разведка, товарищ генерал.

Комдив: Докладывай, что имеем.

Начальник разведки: Есть, товарищ генерал. Делегаты в оба наших полка и к пехоте убыли, я помимо начсвязи сам решил попытать счастья. Ответа нет. Принял решение не ждать, направил повторно.

Горючее ищем. Головной ГСМ уничтожен, у летчиков склад ГСМ тоже горит, с заправочным взводом связи нет.

Восточнее Радехова мои встретили колонну 4-го мехкорпуса, отходят на Броды, связи со штармом и вышестоящими штабами нет, с горючим хуже чем у нас, боекомплекта нет вообще.

По противнику: заняли переправу в десяти километрах южнее Луцка, силами до батальона. Начинают переправляться. Сейчас вышлю туда своих орлов, доразведают.

Пока все.

Комдив: Спасибо, Саломатин. Продолжай заниматься. (К Начштаба, с изменившимся от волнения лицом и голосом — при этом так, чтоб слышал поджидающий результатов совещания младший комсостав.) Ну, вот и решение. Сейчас доразведают, возьму первую и вторую роту, и — туда. Спокойно переправляться я им не позволю. (Два младших офицера, командиры названных рот, принимают строевую стойку — один решителен и горд оказанным доверием, второй чуть ли не прячется под себя.) Хоть как-то моя дивизия отметится. Все, товарищ полковник. Давай принимай командование, Семен. Выводи матчасть. Сохраняй людей. Начинай немедленно.

Начштаба (тоже переглатывая от волнительности момента): Есть, товарищ генерал.

Командиры принимают строевую стойку и обмениваются последним рукопожатием.

Бывший и нынешний комдивы делают движение разойтись, но Комиссар, молча прислушивающийся к разговору командиров, останавливает Начштаба.

Комиссар: Товарищ полковник. Оставь мне одну полуторку заправленную, с комдивом пойду. Может, хоть кого-нибудь смогу забрать.

Командиры переглядываются, Комдив смотрит на Комиссара и кивает. Начштаба уходит готовить колонну к маршу, и идущие на верную смерть остаются одни. Комиссар остается невозмутим, а Комдив, с легким от принятого решения сердцем, весело командует ротным.

Комдив: Ну, чего стоим, товарищи красные командиры? Все, братцы, забирайте весь боекомплект, заправляйте машины. Готовность к маршу тридцать минут! Выполнять!

Немецкая пехотная часть на марше. По обочине идет колонна, ее обгоняет взвод мотоциклистов. Солдаты идут уже давно: обмундирование расстегнуто, винтовки не на плече, а как попало, лица потные и усталые. Мотоциклисты поднимают пыль, солдаты вяло ругаются и вытирают лица пилотками.

Молодой Нем. Солдат (далее — НС) устало перекладывает винтовку с плеча на плечо, кто-то из идущих сзади сбивает ее. Солдат неловко ловит сбитую винтовку и оборачивается на ходу.

Там три смеющиеся рожи его дурачащихся товарищей, они протягивают НС кулаки с вытянутыми большими пальцами, детская забава «Угадай кто тебя стукнул». Солдат сперва непонимающе глядит на сослуживцев, потом на долю секунды рассерженно хмурится, и, наконец, искренне смеется вместе со всеми, обозначает шутливый удар, отворачивается и продолжает идти, улыбаясь своим мыслям — шутка попала в цель, приободрила и напомнила о детстве.

Впереди из-за поворота дороги показывается близкая река и переправа, это вызывает некоторое оживление.

Колонну вновь обгоняют, теперь это грузовики с противотанковыми орудиями на прицепах. Это та самая батарея, которая через несколько минут будет встречать нашу танковую атаку.

Через задний борт последней машины приметный (скажем, длинный и рыжий) Немецкий Артиллерист показывает пехоте зад, хлопая по нему ладонью, поворачивается и безобидно гогочет. Из колонны ему отвечают шуткой, видимо, остроумной — в голове колонны смех.

Над колонной, обрывая смех, раздается пронзительная команда «Воздух!», немцы бросаются с дороги и залегают, вертя головами в надежде обнаружить вражеские самолеты.

У моста начинают стрелять зенитки, но самолеты заходят от солнца, и почти ничего не видно.

ГГ с Стройбатовцем осторожно идут краем леса, между деревьями виднеется немаленькая река. Первым идет Стройбатовец, задавая грамотный темп передвижения. Останавливается, заметив впереди мост.

Стройбатовец: Опаньки, ну вот и переправа. Да стой ты, куда прешь. Потише давай. Тут у них охранение должно быть выдвинуто, как бы не нарваться… Пошли к воде поближе.

ГГ с Стройбатовцем направляются к реке, и выходят на высокий берег, откуда открывается вид на переправу и противоположный берег реки. Заняв удобную для ведения наблюдения позицию, осторожно выглядывают из ограничивающих сектор наблюдения кустов.

Большое количество живой силы и техники сконцентрировано на немецком берегу, через переправу непрерывной колонной идут войска. На наш берег переправилось незначительное количество войск — но немцы уже разворачивают предмостный заслон ПТО, выставляют охранение и разворачивают зенитное прикрытие.

Стройбатовец: Ух ты, мама моя рòдная… Ты глянь, какой силой прет…

ГГ: Ой, Господи… Это чё ж такое-то, а? В жизни столько войск не видал…

Стройбатовец: Война, «чё такое»… «Малой», понимаешь, «кровью». И «на чужой территории». Тьфу…

ГГ: Эх, вот бы сейчас и долбануть по ним, пока они тут все в кучу собратые… С самолета…

Стройбатовец: О, глянь! Смотри-ка, прям опять как накаркал — летят, вон они! Явились — не запылились, соколы наши сталинские, мать их за ногу со всем воздушным флотом…

ГГ со Стройбатовцем наблюдают, как истребители немцев начинают расстреливать СБ. ГГ замирает на месте и переживает каждый выстрел, каждый кусок обшивки, вырванный очередями из наших самолетов.

Стройбатовец практично крутит головой по сторонам, и, придя к решению, тащит ГГ за рукав.

Стройбатовец: Чё рот раззявил?! Пошли быстрей. Переправимся, пока им не до нас…

За воздушным боем наблюдают танкисты, выстроенные позади машин на постановку задачи, они с зубовным скрежетом отмечают падение нашего бомбардировщика и радуются последней победе истребителя. Перед строем стоят Комдив и Комиссар.

Комиссар: Товарищи бойцы! Пришел день, когда надо отдать долг нашей социалистической Родине. За каждый кусок хлеба, который народ оторвал от себя для наших танковых войск. За ту непосильную работу, благодаря которой у нас сегодня есть чем встретить врага.

(допишется позже)

Комдив: Я тоже хотел сказать пару слов. Но что я хотел сказать, то летчики вон показали… Словом, вот и все, товарищи. Разговоры кончились. Пора Родине послужить. По машинам!

Экипажи слаженно рассыпаются из строя, откидывая маскировку (из березового подлеска) и занимают места в танках.

На поляну вылетает припоздавший БТ комсомольского экипажа, Сержант соскакивает на ходу, подбегает к ротному, видимо — докладывает о прибытии.

Механики заводят двигатели, гоняют их на холостых, и выводят технику из промежутков между деревьями на дорогу.

Комдив, стоя в люке командирского танка с поручневой антенной, дает сигнал к движению.

Танки трогаются с места, совершают короткий марш и выскакивают на гребень долины, строясь на направлении атаки.

Стройбатовец: Ну вот. Вот и все соколы. Сколько их прилетело, десяток, два? А мост — вот он, стоит. Никуда не делся. Эх, мне еще батюшка покойный сказывал — ох несладко с германцем воевать… Это погоди, они еще газы не пускали. Батя говорил, от них спасу нет, хоть одевай ты эту морду, хоть не одевай.

ГГ (явно напрягшись при упоминании газов): Это как не поможет? А как же мы тогда все с противогазами бегали, учения противохимические? Это что, зря все, что ли?

Стройбатовец: Да черт его разберет. Батя говорил, что когда германец газ пускал, они потом мертвяков по траншеям собирать ходили. Так, говорит, все они там в одной куче лежали, и с кто одел, и кто не одел. «Цельну, говорил, дивизию тогда уморили». Вот так, товарищ боец непобедимой Красной Армии. И нас так же потравят, вот увидишь.

ГГ (с радостью. В том числе и от перемены темы разговора): А вон, смотри! Видишь? Вон, где дорога в горку идет…

Стройбатовец (замечает танки): Где? Чё ты там… О! А вот это уже другое дело! А немчура-то смотри как забегала! Ну чё, морды фашистские, чой-то мне кажется, что щас вас трохи умоют!

Вид на переправу со стороны ГГ и Стройбатовца. Немцы действительно суетятся, спешно разворачивая вторую батарею ПТО. Наши танкисты видят только ее, и не могут учесть при выполнении своего плана вторую батарею, которую немцы развернули ранее и успели замаскировать.

Вид на переправу из бинокля Комдива.

Немцы разворачивают батарею ПТО, вдоль линии будущего соприкосновения залегает немецкая пехота, немцы пытаются развернуть уже переправившиеся войска и направить их с угрожаемого берега на свой — но на мосту сутолока, слишком мало места, транспорт на раз-два не повернуть, поэтому на мосту давка и паника.

Комдив: Селиванец!

Комроты-1: Я, товарищ генерал!

Комдив: Твоя задача — батарея справа от моста. Кровь из носу, но что она у меня на втором снаряде подавилась! Понял?!

Комроты-1: Так точно, товарищ генерал! Заткнем!

Комдив: Ержанов!

Комроты-2: Я, товарищ генерал!

Комдив: Мы с тобой прорываемся и захватываем переправу. Снаряды беречь, работать гусеницами. Задача ясна?

Комроты-2: Так точно, товарищ генерал!

Комдив: Ну, мужики, не посрамим… Вперед!

Танки переваливают гребень и идут в атаку. Немцы сразу же начинают их обстреливать из противотанковых орудий, не озаботясь выжиданием сокращения дистанции до убойной. БТ шустро летят по пологому склону долины, но против них все-таки не четыре, а восемь пушек, к тому же свой огонь с ходу нерезультативен.

Немецкие артиллеристы работают быстро и слаженно, демонстрируя отличную боевую выучку.

БТ один за другим получают попадания — кто-то взрывается, кто-то теряет ход, основная масса пораженных танков просто останавливается и помаленьку дымит из всех щелей.

ГГ с Стройбатовцем, наблюдая за храброй, но самоубийственной без артподдержки и пехоты атакой, теряют весь энтузиазм и лежат, скрежеща зубами от боли за наших танкистов.

ГГ: Суки! Твари поганые! Смотри, всего один наш остался!

Стройбатовец (злобно): Ну, хватит тут! Ты еще нюни распусти! Э, э! Ты чего, рехнулся?! А ну дай сюда!

Когда от наших танков остается один, последний, ГГ не выдерживает и прицеливается из винтовки в сторону немецкого противотанкового орудия. Расстояние слишком велико, и осмысленная, прицельная стрельба невозможна.

Стройбатовец пытается помешать, но ГГ совершает несколько торопливых выстрелов, пока Стройбатовец, наградив ГГ крепкой затрещиной, не отнимает у него винтовку, забрасывая ее в кусты под берегом.

Уже знакомый зрителю длинный рыжий немецкий артиллерист ПТО (далее НА) работает у своего орудия заряжающим. Он очень хороший солдат — не боится, подбадривает товарищей, пашет за троих. На его крайнее орудие, в спешке поставленное так, что сектор отделен от соседних секторов рельефом местности, выходит последний русский танк.

Начинается состязание в скорости — танк летит на противотанковую пушку, обслуга пушки пытается его подбить. На лобовой броне танка снопами искр вспыхивают попадания, но они приходятся на самые края проекции, и снаряды рикошетят. Однако немцы работают так зло и слаженно, что понятно — скорее всего подобьют, не этим выстрелом, так следующим. Первую скрипку в расчете орудия играет НА, на него равняются остальные номера расчета.

Напротив батареи НА дымит танк комсомольского экипажа.

Сквозь клубящийся дым красиво падают лучи солнца, проникающие через открытые башенные люки и дыру от бронебойного снаряда. Стены боевого отделения в крови: снаряд, пробив броню, угодил аккурат в заряжающего.

Внутри танка, на полу боевого отделения едва шевелящиеся тела. Одно тело сбрасывает с себя тлеющие остатки трупа Заряжающего, это Сержант. Сержант встает, руками тушит на себе огонь, поднимается на свое место, смотрит в перископ — а напротив немецкая батарея, активно стреляющая куда-то ему за спину. Сержант обгоревшей рукой дергает рукоять поворота башни, но он не поддается, башня заклинена. Тогда Сержант переключается на ДП и стреляет, пока пулемет не давится перекосом. В этот момент подбитый танк комсомольцев сбоку обходит последний танк батальона, танк Комдива.

Немецкому артиллеристу достается очередь из танкового пулемета. От удачно попавшей пули только что скалившая зубы и хохмившая голова НА разлетается как арбуз.

Это производит тяжелое впечатление на расчет — все немцы, на секунду забыв о русском танке, тупо глазеют на обезглавленное тело в куче дымящихся гильз, и упорядоченная работа расчета нарушается — заминка следует за заминкой, наводчик мажет, и вот уже расчеты орудий бегут от слишком быстро подошедшего танка.

Танкисты подбитого танка с трудом покидают машину через люк механика, Сержант поддерживая Механа, тащит его по направлению тыла, где уже бежит на помощь Комиссар, не обращающий внимания на ружейно-пулеметный огонь. Благодаря ему танкисты спасаются.

Танк Комдива давит противотанковую пушку и прорывается в тыл батарей ПТО.

К успевшим переправиться немецким войскам прорывается всего один танк из обоих рот, но ему удается оторваться за всех.

Уцелевший танк вылетает на узкость перед мостом, немцы сперва (пока есть пространство для маневра) разбегаются, в панике паля по танку из стрелкового оружия, но убежать от БТ нереально, и БТ таки въезжает в толпу давящихся на мосту пехотинцев, ломая телеги и уничтожая людей с лошадьми, выдавливая кровь фонтанами в человеческий рост. Батарейцы ПТО разворачивают пушки, но сейчас стрелять по танку — это стрелять по своим, но артиллерийский офицер все же решается выстрелить, и скашивает снарядом несколько своих солдат; после этого пушки не стреляют.

Тут чудо оканчивается, в моторное отделение танка прилетает удачно брошенная граната, двигатель глохнет и БТ загорается. Он теряет ход, стоит и горит, мы показываем его анфас — БТ спереди красный, полностью; в каждой щели ходовой торчит мясо и кровавые тряпки, по гусеницам течет. Немцы боятся приблизиться, над предмостьем стон раненых.

У танка откидывается башенный люк, откуда начинает валить дым, сперва синий и легкий, но с каждой секундой гуще и чернее. Из танка глухо слышен нечеловеческий вой — танкисты не успели вылезти, и теперь горят заживо. За край люка хватается черная от копоти рука.

Немецкий офицер влезает на броню и расстреливает через люк танкистов, рука отпускает край люка и падает обратно в боевое отделение.

ГГ со Стройбатовцем замирают среди кустов, заслышав осторожные шаги. Стройбатовец вытаскивает наградной «Маузер» и аккуратно взводит, рукой отводя ГГ с линии огня.

Из-за куста выходит дезертир-Заряжающий, останавливается, закидывая на плечо сползшую лямку туго набитого сидора.

Стройбатовец неслышно делает пару шагов и приставляет ствол к затылку Заряжающего. Заряжающий дергается и замирает.

Стройбатовец: Ага, все правильно. Смирно стой, голуба. Ну-ка давай мешочек скинь, ага, вот так… А ручки на потылице сложь.

Стройбатовец ребром ступни нажимает Заряжающему под колено и заставляет упасть ничком.

Стройбатовец (обхлопывая карманы лежащего, достает комсомольский билет): Во, молодцом. Лежи смирно. А ну повернись, вот… У, да ты у нас партейный, вон чо… Глухов Александр Тимофеевич, 18 года.

Заряжающий (услышав неодобрение и пытаясь оправдаться): Нет, это комсомольский, не партийный я…

Стройбатовец бросает в кусты комсомольский билет, и одной рукой ослабляет горловину сидора, берет сидора за угол, переворачивает. Из сидора в траву сыплются консервные банки.

Стройбатовец (с издевательско-шутливой строгостью, подымая подбородок Заряжающего стволом): А где свой танк потерял, комсомолец-доброволец? Немцам на тушенку сменял, ага? Ты откель ее тащищь, голуба? И куда?

Заряжающий (угодливо тараторя): Да тут недалеко, часть стояла, а щас нет никого, я покажу если надо, там много еще всякого…

Панорама пункта временной дислокации, наспех брошенного располагавшейся здесь частью. Понятно, что часть уходила с этого ПВД рывком, выводя из-под бомбежки людей и технику, но достаточно организованно: несмотря на множество подбитой и просто брошенной техники, большое количество использованного перевязочного материала — трупов нет. Зато кругом разбросано множество военного имущества, количество которого вызывает досаду — ведь все это достанется наступающему противнику.

Под деревьями с неснятой маскировкой стоит разукомплектованная техника, стоят зенитные орудия, прямо на грунте в отсеках колючей проволоки лежит боекомплект, намного превосходящий потребности прикрытия того войскового соединения, что могло базироваться на таком маленьком ПВД.

На деревьях прибиты указатели с аббревиатурами подразделений, висят незабранные кабели проводной связи.

Трое выходят из густого подлеска, видят брошенный ПВД и сбавляют ход.

Стройбатовец (толкая идущего впереди Заряжающего стволом): Ох ты, и впрямь…

ГГ: Ух ты, сколько снаряда-то… Как у нас, пока не…

Стройбатовец (деловито): Где тушенку брал, показывай.

Заряжающий подводит ГГ со Стройбатовцем к крытому автомобилю, Стройбатовец, продолжая присматривать за Заряжающим, тыкает стволом в кузов.

Стройбатовец (деловито): А ну, слазь-ка погляди.

ГГ залезает в машину и ковыряется в грузе.

ГГ (из машины, продолжая рыться): Да тут сухпая на целый дивизион! Эх, жалко хлеба нету…

Стройбатовец (деловито): Ну чё, выходит, не соврал. Молодец, по-комсомольски. Все, гуляй отсюда.

Заряжающий (несколько растерянно): А куда?

Стройбатовец (насмешливо): А куда гулял, туда и гуляй, мое какое дело. Хочешь, пойди вон да вздернись в сортире.

Заряжающий (растерянно): А можно, я это, с вами?

Стройбатовец (насмешливо): Да на кой ты мне сдался, гавна кусок. (К ГГ, смеясь.) Слыхал? Комсомолец-доброволец-то наш, в артель набивается!

ГГ (простодушно): Ну а чего? Всё вместе веселее.

Стройбатовец (настороженно-задумчиво): Веселее, говоришь…

Стройбатовец смотрит на Заряжающего нехорошим взглядом — понятно, что он задумался не оттого, что согласился с ГГ — скорее, он начинает рассматривать заряжающего как расходный материал для какого-нибудь размена.

Стройбатовец (задумчиво себе под нос): Ну, может, и веселее… (К Заряжающему.) Ну ладно. Раз уж коллектив без возражений.

Землянка с указателем «КП 2 Орвб», из-за завешенного шинелями дверного проема видны отблески пламени. ГГ со Стройбатовцем и Заряжающим сидят у маленького костра, прислушиваясь к отдаленному грохоту артогня. Они прибарахлились — грязные рваные шмотки выброшены, они во всем новом, рядом с костром лежит вещмешок с консервами, в землю воткнут штык от СВТ.

ГГ помешивает веткой в костре, подкладывая угольки к трем вскрытым банкам тушенки, Стройбатовец переобувается, любуясь ногой в офицерском сапоге отличного качества.

Стройбатовец: О какие, глянь. Комсоставовские, чистый хром… Не то что мои. Враз мозоли набил. Хотя как не набить. Мы сегодня с тобой сколь, верст двадцать-то дали марша, не меньше…

ГГ (очень серьезно, с плохо скрытым беспокойством, продолжая давно идущий разговор): Да черт с ними, сапогами. Ты мне ответишь, нет? Вот сам-то, сам для себя — что думаешь? Как оно все дальше будет?

Стройбатовец (с отчаянным весельицем и злобой): Чё-чё… Все. Вот чё. Пиздец. Только не «будет», а уже есть. Головой-то сам подумай: если уж не только комсомольцы, а уже и генералы в одиночку по лесу шмыгают, то я тебе точно говорю, пиздец это означает. Войне сколь сегодня? Второй день без малого. А мы с тобой где?

ГГ: Не знаю…

Стройбатовец: «Не зна-а-аю…» А ты, танкист комсомольский, чего там прижух? Ты-то знаешь, что за местность?

Заряжающий (заискивающе лыбится, обозначая покорность): Не, я-то откуда… Но уже далеко от границы.

Стройбатовец: Во, понял? Слушай, что комсомольцы-добровольцы говорят, они знают, они у нас грамотные… А мы с тобой, друг ситный, уже аж за Луцком. Переправлялись, помнишь днем? По той речке, верст десять вверх — Луцк уже будет. А от той заставы, где мы ДОТы строили, до Войницы было два часа, если на подводе. Ты понимаешь, нет? Второй день войне, а мы не «на вражеской территории» «мощные удары» (передразнивает) «малой кровью» наносим! (Срывает со стены землянки агитплакат, комкает, и бросает в костер.) Мы полста верст уже прошли, так? А немца даже еще не нагнали! Немец вперед нас бежит…

ГГ: Дак они же не идут, они едут…

Стройбатовец: Во-во: именно что едут. Так, глядишь, к августу и до Москвы доедут. До самого Кремля: тук-тук, товарищ Сталин, пусти переночевать…

ГГ (непроизвольно морщится: ему непривычно и по инерции еще страшновато — как так можно и про Сталина, да и с наглядной агитацией): И чё, как теперь все будет?

Заряжающий (все так же заискивающе, косясь на Стройбатовца): Если не еврей, то все с тобой нормально будет…

Стройбатовец (делая в сторону Заряжающего угрожающее движение): А ты хлебало свое закрой, пока тебя не спрашивают! Комсомолец-доброволец… (Возвращаясь к спокойному тону разговора с ГГ.) Да мне-то откуда знать, «что будет»… Я тебе что, Ворошилов? «Что будет»… О, закипела. Сымай скорей, а то банка распаяется, самый сок-то и вытечет.

Собеседники замолкают и сперва жадно, а потом все степенней и со вкусом едят тушенку из банок. Каждый смотрит в никуда перед собой, думая о чем-то своем.

ГГ: Ух, вкуснотища-то… Сроду ничё похожего не пробовал.

Стройбатовец: А как ты думал, чай не пехота. Сухпай у них крепкий. А у летчиков, соколов наших сталинских, так вообще говорят — и шоколад тебе, и мармалат, и вино даже выдают… Каждый ужин… Эх, щас бы хлебушка еще, юшку подобрать… Давай еще по одной. Черт его знает, когда еще доведется.

ГГ вытаскивает из мешка еще три банки, вскрывает штыком СВТ и ставит поближе к угольям.

Стройбатовец укладывается на бок и лежит, блаженно щурясь на огонь. По всему видать, что он что-то для себя решил, или, по крайней мере, очень близок к этому.

ГГ не может определиться насчет своих дальнейших действий, он довольно туго соображает, и поэтому пребывает в состоянии постоянной легкой встревоженности, ему хочется узнать, какое решение для себя принял более старший и опытный Стройбатовец.

ГГ: Ты так и не сказал ничё — как теперь все будет-то?

Стройбатовец (мрачно, и мгновенно раздражаясь): «Как-как»… Каком кверху. (После долгой паузы.) Похоже, что все, вот как. Пришел СэСээРу Пиздец на гнутых ножках. Это вам не мужиков раскулачивать. Это германец на танках. Против него — кишка тонка.

ГГ (очень <волнуясь>): Думаешь, не побьем немцев?

Заряжающий (нервно хмыкает, неуверенно вступая в разговор): «Побьем…» Побивальщик.

Стройбатовец (насмешливо-раздраженно): А телок-то наш, комсомолец-доброволец, смотри-ка чё, не без мозгов… Понимает, где обушок, а где моечка… (К ГГ.) А ты как, видишь, что их кто-нибудь «бьет»? Вон, сколько мы с тобой сегодня войск видели? И чё, торопится кто-нибудь с германцем воевать? Не-е-ет, нету дураков! Все в тыл прут с квадратными глазами. Ну, не считая тех танкистов. Причем заметь, как прут — без команды, гуртом, как овцы. Офицерье где? Поразбежалось офицерье! Пушки побросали, танки побросали! Все побросали! Даже генерал тот давешний — он что, один по лесу немца бить торопился? Нет, он жопу свою выручал! А где его штаб, где его часть? Они же без команды остались — ты об этом подумал? Что они, будут ждать сидеть, когда генерал ихний пятки смазал? Тоже разбегутся!

«Не побьем»! Чтоб побить, надо не по лесам блукать, как мы с тобой. Эх, да чё говорить… Все. Это — все, как ты не поймешь. Кончилась совецка власть.

ГГ (мучительно подбирая слова): А ты сам не из этих… ну, бывших. Ну, я не в том смысле, что..?

Стройбатовец (задумчиво): Да ладно тебе сбоку заходить. Нет, не кулацкий сын, природный пролетарий. К советской власти у меня претензиев нет. Только это, сам же видишь — вон оно как все повернулось. Видать, не судьба ей. Сила, она и солому ломит, не то что совецку власть. Была власть совецка, а теперь, по всему, будет германска.

ГГ: Ну а нам-то что делать?

Стройбатовец (с насмешкой): Вот ты пристал, как банный лист! «Чё, чё»! Отдыхать согласно распорядка, вот «чё делать». Вон, с комсомольца пример бери — вишь, сопит в обе дырки, и глупых вопросов с него не слышно, один только бздёх, прости Господи… Спи давай. (Накрывается шинелью.) А завтра поглядим, чё и куда…

ГГ с Стройбатовцем стоят неподалеку от землянки и застегивают штаны. Сзади лес, впереди — огромная ровная поляна. Стройбатовец, справившись с ширинкой, раскидывает руки, зевает и шумно потягивается. ГГ бьет дрожь, он совершает характерные ужимки озябшего со сна человека. Стройбатовец со смехом лупит его по спине ладонью, и по-дружески трет кулаком спину. ГГ вырывается, и шутливо обозначает, что удар был слишком сильным — короче, наши герои ведут себя как дети спросонья, и о войне напоминает лишь отдаленная орудийная канонада.

Из землянки выходит заспанный Заряжающий, подходит к попутчикам и замирает, пробормотав под нос: «Ой, чё это?»

Внезапно ГГ замирает, настораживается, с его лица сползает улыбка — он тоже услышал.

Раздаётся шум двигателей — негромкий, но явно приближающийся.

ГГ с Стройбатовцем тревожно оглядываются — но кругом только тихий лес и пустая поляна с нарождающимся туманом над травой, ничего подозрительного не видно.

Сквозь туман на поляне разом появляется несколько пятен света, это костры, зажженные для обозначения посадочной полосы.

Все трое, разинув рты, смотрят на невесть откуда появившиеся посадочные знаки — только что ничто не указывало на наличие вокруг большого количества вражеских диверсантов, а ведь костры для посадочного десантирования могут развести только они. Получается так, что наши герои всю ночь сидели у костра, ели тушенку и спали — прямо в зоне расположения большой команды немецкого спецназа, готовившей операцию по приему десанта.

Шум моторов стремительно нарастает, превращается в гул, выделяется из далекой канонады и мгновенно доходит до рёва.

Стройбатовец догадывается поднять голову, да так и замирает — присев и с открытым ртом: прямо над нашими героями проходит на посадку здоровенная туша немецкого транспортника с черными крестами на крыльях. Транспортник обходит поляну и садится вдоль обозначающих посадку костров, скользит и подпрыгивает по полю, замирает невдалеке от наших героев. Дверь открывается, десантники в полной тишине выгружаются и вытаскивают снарягу. Садятся второй и третий транспортники.

Заряжающий (загипнотизировано, скорее сам себе): Не. Это всё. Точно — всё. С этими — ни в жисть, это сила… Хватит. С меня хватит…

Заряжающий, не сводя глаз с немцев, роется по карманам и выбрасывает на землю финку и маленький «Вальтер». Подымает руки на уровень груди и решительно направляется к немцам.

Стройбатовец с недоумением тихонько окликает Заряжающего, но тот как не слышит.

Стройбатовец (приглушенно, с удивлением и тревогой): Э, дура, ты куда прёсся-то! Это ж десант, им пленные без надобности!

Заряжающий никак не реагирует и даже не смотрит на попутчиков, они для него больше не существуют — он принял решение.

Немецкий офицер, здоровенный детина в комбезе с закатанными рукавами, приглушенным голосом командует своими десантниками, напряженно крутя головой по сторонам. Он первым замечает бредущего в направлении его людей Заряжающего с приподнятыми руками. Подзывает троих, шепотом инструктирует и посылает наперехват.

Заряжающий видит, как ему навстречу по выступившему над землей туману бегут трое мосластых десантника в мешковатых маскировочных комбезах. Останавливается и подымает руки повыше, глупо и заискивающе улыбаясь.

ГГ видит, как трое немцев вырастают из тумана рядом с остановившимся Заряжающим. Короткая пауза — непонятно, то ли они пытаются разговаривать, то ли еще что — но после паузы немец без замаха вгоняет штык в шею Заряжающего, второй тут же страхует товарища несколькими быстрыми тычками штыка в туловище. Немцы тут же бросаются назад и исчезают в густеющем тумане, а Заряжающий какое-то время стоит, зажимая горло, но тут же начинает складываться и валится набок.

ГГ округлившимися глазами смотрит на эту сценку, затем разворачивается, падает на четвереньки и вслед за Стройбатовцем скрывается в кустах за землянкой, даже не прихватив ничего из новообретенного имущества.

ГГ бредет по обочине большого тракта среди полей. Тракт забит — по нему вперемешку двигается масса войск и немного гражданских. Военнослужащие наплевали на форму одежды — это толпа раненых и дезертиров, среди которых лишь изредка попадаются небольшие группы, сохранившие знаки различия и оружие. Движение затруднено, т.к. на пути следования часто встречается брошенная из-за отсутствия горючего техника, разбитые машины, убитые лошади. В кюветах попадаются перевернутые машины и орудия. На обочинах встречаются трупы, в кюветах раненые. При пролетах самолетов противника народ с дороги разбегается, прячась в высоких хлебах по обе стороны.

ГГ обгоняет мотоцикл с коляской. На мотоцикле едет в чистой, но расхристанной форме толстый военспец средних лет. Военспец ведет мотоцикл рискованно, объезжая орудия, подводы и машины по самой бровке, едва не сваливаясь в канаву.

Военспец охрипшим голосом орёт.

Военспец: С дороги! Уходите все с дороги! Немцы! Колонной идут!

ГГ безразлично встает и отходит к обочине. Он стоит на невысоком холме, с которого хорошо видна дорога, полная брошенной техники и транспорта. С дороги в пшеницу уходят группы людей, раненые пытаются выползти из кювета и скрыться в колосьях.

Мимо ГГ тяжело проезжает телега с гражданскими, возница зверски нахлестывает еле выволакивающую в гору кобылу: возница выбрал стратегию убегать от немцев не в пшеницу, а по дороге.

На подъеме сдыхает автобус с ранеными: кончилось горючее. Водитель выскакивает из кабины и бежит в поле, не обращая внимания на крики нескольких медсестер. В автобусе стреляется находящийся в полубреду лейтенант НКВД, и этой же пулей подстреливает стоявшую в салоне девушку-санинструктора. Из автобуса двое едва передвигающихся танкистов выволакивают находящегося в бессознательном состоянии Комиссара. Это Сержант и Механик.

Один из танкистов с замотанной бинтом головой оставляет Комиссара товарищу.

Сержант: Обожди тут, я щас…

Сержант, ковыляя из последних сил, вцепляется обожженными руками в задний борт едва ползущей в гору телеги с гражданскими и хрипит:

Сержант: Стоять… А ну стоять, я сказал…

Кобыла не выдеживает и встает, на руках танкиста лопается ожоговая корка, дети в телеге испуганно шарахаются от страшных рук Танкиста.

Мужик передает вожжи бабе и спрыгивает с телеги, идет к танкисту, как бы между делом разворачивая толстый кнут, но танкист успевает встать и сунуть мужику в нос ТТ.

Сержант: Стоять, пристрелю как собаку, понял… Щас я тебе положу комиссара, и не дай Бог… Доставишь, понял меня?!

Дети и бабы на телеге испуганно жмутся, маленькие начинают реветь в голос.

Мужик какое-то время смотрит в глаза Сержанта, и понимает — танкист не шутит ни на грамм — пристрелит, и очень легко.

Мужик принимает решение и неохотно соглашается.

Мужик: Убери пукалку. Не вишь, детишков спужал… (Хмуро, бабам на подводе.) А ну посуньтесь, расщеперились тут…

Бабы ерзают, уплотняют детей, освобождают немного места.

Танкист не решается выпустить мужика из-под контроля, и правильно делает — мужик зыркает довольно хищно и держит кнут наготове.

Сержант: Федор, тащи сюда!

Второй танкист пытается сделать шаг с Комиссаром, но падает, Комиссар болезненно стонет. Танкист пытается подняться, встречается взглядом с ГГ и рычит.

Механик: Ты хули стоишь, падла! А ну помог!

ГГ подходит и вскидывает Комиссара на руки, Комиссар опять стонет, Механик опять рычит.

Механик: Осторожнее, сука! Потихоньку неси!

Механик падает и остается лежать, ГГ доносит Комиссара до телеги и аккуратно кладет между баб и детишек.

Мужик, стоящий у телеги с вожжами, пытается тронуть кобылу и хмуро бросает ГГ с Танкистом.

Мужик: Толкайте тяперя, вишь — нейдет…

ГГ с Сержантом выталкивают телегу на бугор, по дороге танкист падает и ГГ остается один.

На бугре мужик оборачивается, но его внимание привлекает что-то позади ГГ — у Мужика мелькает на лице страх, он начинает нешуточно лупить вожжами кобылу, и телега начинает удаляться.

Глядя телеге вслед, ГГ успевает заметить, что одна из баб подкладывает что-то под безвольно мотающуюся голову Комиссара и заботливо промокает его лицо тряпицей.

ГГ оборачивается на запад — и видит показавшуюся на дороге немецкую колонну. Она еще далеко, и больше определяется по поднятой пыли. Навстречу ГГ бегут люди — и военнослужащие, и немного гражданских — все стремятся покинуть опасное место и уйти с пути немецкой колонны.

ГГ вместе со всеми сходит с дороги в пшеничное поле и не спеша идет по хлебам, глядя в точку перед собой. Замедляет шаг, останавливается — в этот момент происходит постепенное вылупление Солдата из бестолковой сомнамбулы. Солдат водит бессмысленным взглядом по спинам убегающих в поле. Неторопливо поворачивается всем корпусом в сторону немцев. Глаза Солдата потеряли телячью наивность и вечный испуг — теперь это взгляд бойца.

Солдат решительно поворачивается и размашисто идет назад, к дороге. По пути ловко нагибается и подымает из хлебов за ремень винтовку, не сбавляя шага дергает затвор и выбрасывает — что-то не понравилось.

Навстречу, от дороги, бежит расхристанный солдатик с СВТ. Солдат заступает ему дорогу, молча сдергивает СВТ и подсумок. У самой обочины наклоняется и подбирает лопатку в чехле. Сдергивает чехол и по крестьянской привычке пробует ногтем заточку. С каждым шагом его движения всё легче и складнее, Солдата не узнать — это не мешковатый запинающийся телепень, это сильный и опасный боец, благоговейно делающий приготовления к своему последнему бою. Тут за немцев уже должно быть страшно, к немцам от вида Солдата должно появиться некоторое сочувствие.

На макушке высотки ссыпной пункт, с высокой башней транспортера над бункером, у ссыпного пункта в беспорядке стоит сельхозтехника. На опустевшей дороге Сержант пытается поставить на ноги Механика.

Солдат останавливается на самом гребне высотки и оглядывает макушку. Место для стрелковой ячейки выбрано. Солдат аккуратно кладет винтовку и подсумок рядом с выбранным местом, снимает гимнастерку и начинает копать. Рядом с копающим ячейку Солдатом останавливается пехотинец с винтовкой. Некоторое время смотрит на копающего Солдата — Солдат не обращает никакого внимания.

Пехотинец: Где окапываться, браток?

Солдат не глядя на пехотинца прекращает рыть и внимательно осматривает макушку высотки. Указывает рукой место и продолжает рыть.

Подходят раненые танкисты, Солдат молча отдает им свою лопату и продолжает рыть штыком.

На горку, тяжело дыша, подымается возрастной старшина с рукой на перевязи, и тоже не какое-то время останавливается рядом с роющими Солдатами. Молча проходит к своему месту и тоже принимается неуклюже рыть одной рукой.

Посреди поля копошение на гребне высотки замечает еще один солдат. Стоит, смотрит из под руки на зарывающихся в землю бойцов. Их ощутимо прибавилось, их уже чуть ли не взвод. Солдат останавливается в раздумьи. Смотрит на спины уходящих подальше от дороги, на высотку с окапывающимися смертниками, снова в спины убегающим. Принимает решение и направляется на высотку. По дороге что-то вспоминает, дает крюка — бежит куда-то в сторону, что-то ищет в высоком хлебе, наконец находит — это РПД с диском. С усилием вскидывает РПД на плечо и трусцой бежит к высотке. Замечает в хлебах винтовку, цепляет ее за ремень и продолжает движение.

Солдаты вырыли себе стрелковые ячейки, расчистили сектора от бурьянов и сидят на своих местах, наслаждаясь последними минутами жизни. Никто не разговаривает, все остаются наедине со своими мыслями: кто бесстрастно смотрит в пустоту, кто улыбается, глядя на облака.

Солдат спокойно наблюдает, как по дороге приближается немецкая колонна. Когда расстояние сокращается, солдат ложится в ячейку, подавая пример остальным. Один из солдат вполголоса бросает.

Один из Солдат: Старшой, как будет пора — стреляй первым, а мы за тобой.

Солдат лежит, изготовившись к стрельбе, и наблюдает за немцами поверх прицела. Его неожиданно толкают в бок — рядом падает на живот ухмыляющийся Стройбатовец.

Солдат: Ты?

Стройбатовец: И я. А чё такого? Вон, глянь-ка! (Показывает полную пазуху пачек патронов, и начинает бросать их солдатам.) Эй, братишки, а вот гостинца! Лови, дура, чё смотришь! (снова к ГГ) Смотрю — лежат. Ну, думаю, чего им так валяться. Чё вылупился-то? Давай, двигайся. Разлегся, понимаешь…

Немецкое охранение едет на мотоциклах по дороге, где недавно проходил Солдат. То и дело им приходится останавливаться, и убирать то мертвую лошадь, то телегу, то машину. Из-за этих задержек их догоняет колонна. Из «Кубельвагена» на командира мотоциклистов раздраженно кричит немецкий полковник, командир головного дозора разводит руками и тянется в струнку, но ничего не поделаешь — чтоб проехать, дорогу надо освобождать.

Немцы не обнаруживают упершихся солдат вовремя и подходят на дистанцию прицельного огня. Наши подпускают мотоциклистов и открывают огонь.

Едущего первым водителя выкидывает из седла сразу несколькими пулями, пулеметчик в коляске тоже не успевает даже дернуться, и сидит в коляске, оплывая кровью из нескольких пулевых ранений в груди. Мотоцикл глохнет и нависает над кюветом, в него въезжает другой мотоцикл, водитель которого сгоряча неверно оценил обстановку и попытавшийся проскочить опасный участок. Остальные мотоциклисты понимают ситуацию правильно, и останавливаются, залегая и прячась за мотоциклами.

Голова пешей колонны в растерянности — солдаты на миг замирают, а по первым рядам проходится пулеметчик, и немцы кто скрючиватся, кто падает как стоял, кто хватается за подстреленное место. В немецкой колонне помаленьку начинается хаос — в оглоблях подвод дурят напуганные и раненые лошади, разворачивать их не получается, а задние продолжают напирать на передних.

Наши радостно оживлены — наметился первый успех, а никакого противодействия пока нет. Над стрелковой ячейкой приподымается Старшина и воодушевленно орет на бойцов:

Старшина: Мужики, по солдатам не стреляй! Только офицеры и пулеметчики! Эй, с «дегтярем»! Давай-ка машину осыпь, там, похоже, какая-то важная птица!

Солдат с РПД радостно кивает, и, злобно прищурившись, посылает в сторону «кубеля» несколько коротких очередей.

Немецкий полковник встает в «Кубельвагене» в рост — он полностью сохраняет самообладание и деловито пытается командовать, энергично жестикулируя. Ему в голову прилетает пуля, и полковник грохается обратно в машину, на руки офицера, который только что тянул его вниз за рукав и бил в спину водителя, заставляя быстрее разворачивать «кубель».

Однако унтеры и младшие офицеры не дают бардаку распространяться — они стягиваются к атакованной голове колонны и наводят порядок.

Колонна рассыпается, немцы залегают по обратной стороне дороги в кюветах. Самые хладнокровные солдаты очухиваются, со стороны немцев начинается первая стрельба. Но позиция немцев крайне невыгодна — растянутые вдоль дороги немцы не могут нормально стрелять — им мешают подводы, в которых убиты лошади, и запертые ими грузовики. Да и из пулемета в положении лежа хорошо стрелять сверху вниз, а вот снизу вверх особо не постреляешь. Кроме того, они скучены по фронту, и поэтому представляют собой одну большую мишень — при такой проекции результативен каждый наш выстрел, так как пуля, миновав намеченную стрелком цель, по-любому попадает в кого-то другого, расположенного чуть дальше — из-за выстроения немцев в линию, перпендикулярную нашей огневой. Поэтому немцы несут ощутимые потери от огня неполного взвода.

Естественно, немецкие офицеры не терпят такого положения вещей, и поднимают солдат, заставляя развернуться в цепь. Немцы начинают двигаться, и результативность огня резко падает.

Видя такое положение, Старшина командует.

Старшина: Прекратить огонь! Эй, а ну, хорош стрелять! Береги патроны!

Стройбатовец подымается на локте, тревожно толкая Солдата в бок.

Стройбатовец: Опаньки… А ну глянь! Видишь? Чё-то не ндравятся мне такие расклады…

В ближнем немецком тылу от колонны отделяется грузовик, и съезжает на хлебное поле. Тем временем немцы напротив высотки скапливаются в достаточном для атаки количестве, и унтера уже встают, готовясь вести своих подчиненных в атаку.

Стройбатовец: Обложить суки пытаются… Ну ничё. Ща я их малость осажу. (Кричит бойцу с РПД.) Эй, пулеметчик! А ну хватай дурынду, и давай за мной!

Пулеметчик недоуменно оборачивается, но Стройбатовца тут же поддерживает Старшина.

Старшина: Давай, паря. Не дай им сбоку нас обойти.

Взлетает ракета, немецкая машина в поле на левом фланге останавливается, немцы спрыгивают и разворачиваются. С фронта одновременно начинает бить сразу несколько пулеметов, а цепь немцев из-под склона встает и идет на штурм высотки.

Немецкий Солдат, знакомый нам по моменту перед атакой танков, бежит в горку. Снизу высотка кажется куда более крутой, нежели сверху.

Русские ведут редкий, но прицельный огонь — рядом с НС падают его товарищи, а сам он стреляет на ходу, не имея возможности нормально прицелиться.

Немцы пытаются достать наших гранатами, но расстояние еще слишком велико, и гранаты рвутся ниже нашей огневой — зато остановившихся для метания очень здорово снимают прицельными выстрелами.

НС вырывается вперед, его крупно видно в прицеле винтовки раненого Механика, мушка ходуном ходит в прорези целика, боец целится на пределе возможностей. Следует выстрел, пуля пробивает горло НС.

Вид «из глаз» Немецкого Солдата: картинка неприступной высотки на мгновение замирает и тут же начинает расплываться, цвет картинки становится извращенным, и перед глазами НС оказывается очень большой смятый колос, по которому ползет немаленький с такого расстояния муравей. Картинка меркнет.

Стройбатовец, выдвинувшись с Пулеметчиком на левый фланг, занимает грамотную позицию, используя в качестве укрытия брошенную сельхозтехнику. Подпускает немцев на очень малую дистанцию, не давая нервничающему пулеметчику стрелять, и командует пулеметчику огонь, стреляя из винтовки, когда немцы подходят совсем близко, на 50 метров(хотя для кино это, наверное, будет многовато).

Атака в лоб захлебывается — без поддержки пулеметов атакующие не успевают пройти и десятка шагов, как сразу несут потери.

Уцелевший унтер дает команду к отходу, и немцы отползают, оставляя на склоне высотки пару десятков трупов.

Солдаты оборачиваются друг к другу, они не верят своей удаче — они меньше чем взводом, без патронов, без тяжелого оружия -остановили колонну, и сумели отбить первую атаку!

Радость омрачается потерями: несколько бойцов во время атаки поймали по пуле, и теперь лежат ничком в своих ячейках. Живые забирают у мертвых остатки патронов и заряжаются.

Солдат жмется в своей ячейке под пулеметным огнем, наблюдая, как немцы подтягивают артиллерию.

Перепахав макушку высотки снарядами, немцы всходят по покрытому убитыми немцами склону высотки и обнаруживают жалкую кучку наших солдат.

Сталин идет по полутемному коридору. Офицеры на постах охраны вытягиваются, когда он проходит мимо. К Сталину подбегает с докладом офицер связи, козыряет, открывает папку и молча подает телеграфную ленту. Сталин читает и хмурится. Возвращает ленту офицеру. Сворачивает в дверь без таблички, сразу же выходит — уже с листком машинописного текста в руках. Просматривая текст, проходит по коридору и подымается по лестнице и останавливается, продолжая читать текст на листке.

К нему сразу же подходит генерал, дожидается, когда Сталин оторвет взгляд от бумаги, тихо просит разрешения доложить.

Генерал: Товарищ Сталин. Поступили данные по 11-му мехкорпусу. Разрешите доложить.

Сталин: Дакладывай.

Генерал: Наши прогнозы не подтвердились, товарищ Сталин! Сегодня МК-11 вышел из района ХХХ. Генерал YYY сообщает, что удалось вывести всю матчасть и большинство личного состава!

Сталин: Атлычно. Значит, тэпэр ми сможэм астанавыть Гепнера на рубеже NNN — NNN. (Задумчивая пауза.) Как палучылас, что YYY смог высколзнут из катла?

Генерал: Чрезвычайно удачное стечение обстоятельств, товарищ Сталин! (Гепнер выдвинул на NNN направлении такой-то полк, его тормознул наш Солдат, получаса не хватило, взаимодействие нарушилось, командиру прилетел шальняк, т.д. и т.п. Что повлекло то-то и то-то… Словом, тут лучше пусть формулируют историки.)

Сталин: Это нэ «стэчение абстаятылств». Это подвиг, таварыш генерал. Наградыт нэмедленно всех уцелевших. Что за саедынение это сделало? Кто камандыр?

Генерал: По нашим данным, товарищ Сталин, это просто группа отступавших. Полегли все. Организовал оборону и руководил боем какой-то неизвестный солдат.

Сталин (жестом отпустив генерала, задумчиво повторяет про себя, словно пробуя слова на вкус): Вот как, значыт. Нэизвэстный Солдат…

Чуть дальше по коридору открывается дверь, выходит офицер и подходит к задумавшемуся Сталину.

Сталин (замечая офицера): Все гатово, Сергеев?

Офицер: Так точно, товарищ Сталин.

Сталин идет по коридору, входит в дверь, из которой вышел офицер, и садится напротив висящего на штанге допотопного микрофона.

Кладет перед собой лист и читает: «Братья и сестры…».