Kiss. Демон снимает маску

11. «Dirty Livin'», или Тяжкая жизнь: Альбомы «Dynasty» и «Unmasked» 1979-1980

«Dynasty» был записан в Нью-Йорке при участии Винни Пончиа, продюсировавшего сольный альбом Питера. Мы с Полом встретились с Винни по рекомендации Билла Окойна, отчасти чтобы продемонстрировать Питеру уважение к его пластинке, отчасти — чтобы вернуть его в команду. В то время Питер являлся нашей самой большой проблемой, поскольку он приобрел серьезную зависимость от наркотиков. По иронии судьбы, хотя Винни и был продюсером пластинки Питера, он считал, что Питеру не хватает таланта барабанщика, чтобы играть на альбоме KISS. По его выражению, Питер недостаточно квалифицирован для того, чтобы судить о материале или об аранжировках. По мнению Винни Пончиа, Питер не отличался музыкальным слухом и не слишком хорошо играл на ударных.

Периодически я пересматривал свое критическое отношение к Эйсу и Питеру. Иногда мне приходится напоминать себе, что каждый несет свой крест. Будь я на месте Эйса или Питера, мне бы тяжело приходилось в компании Джина Симмонса. Я никогда не испытывал на себе действия наркотиков, не считая наркоза у стоматолога да того случая с шоколадными кексами, и я не умею вести пустых разговоров. Обращаясь к Эйсу или Питеру, я хотел получить информацию: кто, что, зачем, когда, где и как. А у них с этим было неважно. Перед турне или сессией звукозаписи мы проводили бесконечное количество встреч, но парни не могли даже просто усидеть на месте. Они отпускали шутки и кидались друг в друга едой, а в конце встречи каждый раз спрашивали меня: «А что мы, собственно, обсуждали? О чем вообще речь?» Или днем позже интересовались: «А когда мы про альбом‑то поговорим?» И мне приходилось объяснять, что мы это уже сделали и что они согласились на определенные условия. У них ничего не держалось в голове. Эйс и Питер не вели собственных записей и не читали наших памяток. Они вели себя как слон в посудной лавке: заявлялись на встречу, понятия не имея, о чем идет речь, и просто ждали, что все произойдет само собой.

Это всегда представляло проблему, в 1979 году ставки возросли. К тому времени KISS стала огромным, заплывшим жиром чудищем. За каждым из нас следовал свой охранник. Расцвет популярности группы пришелся где‑то на 1979 год. Три года подряд — с 1977-го по 1979-й — мы возглавляли список «Гэллапа» как лучшая рок-группа. На втором месте были Beatles, за ними шли Bee Gees и Led Zeppelin. Мы стали такой важной частью культурной арены и рок-н-ролла в целом, что дальше расти уже было некуда.

Телохранителей каждый из нас использовал в своих целях. Меня устраивало присутствие охранника, потому что благодаря этому мне удавалось получить в два раза больше телефонных номеров девушек, и к тому же во время концерта я мог сказать своему охраннику: «Четырнадцать-три», что означало: «После концерта приведи мне девушку с четырнадцатого места в третьем ряду». Для меня все вертелось вокруг юбок. Охрана как таковая мне не нужна: я и сам ростом под два метра.

В туре в поддержку альбома «Dynasty» в 1979 году мне хотелось восполнить ставшие очевидными пробелы в музыкальном исполнении с помощью грандиозного шоу. Сцену значительно расширили и оформили по задумке Пола. Были установлены лифты, которые поднимали нас из‑под пола на сцену, что позднее начнут делать все, от Майкла Джексона до Bon Jovi и Гарта Брукса. Кроме того, наше сценическое освещение напоминало кадры из фильма «Близкие контакты третьей степени». Свет двигался вверх и вниз. Ударная установка размещалась еще выше прежнего. Мы даже придумали отделяющуюся переднюю часть сцены, которая могла поднимать группу над головами зрителей, сидящих в передних рядах.

Чтобы еще больше повысить зрелищность, я решил соорудить подъемник, с помощью которого я мог бы возноситься к осветительной будке на высоту шестнадцати метров над землей. На каждом концерте я изрыгал кровь, которую набирал в рот, пока сцена находилась в темноте. Я гордо стоял на подъемнике, выпрямившись во весь рост, и ждал, когда зрители воздадут мне заслуженные почести. И хотя в тот момент я упивался своим могуществом, ощущения быстро менялись, когда я взмывал в воздух со скоростью 2 метра в секунду. Каждый раз было ужасно страшно, и каждый раз я говорил себе, возносясь в высоту: «Ну какой же я идиот, что ввязался в эту аферу!»

Отношения с Шер изменили мою личную жизнь. Они заставили меня переосмыслить некоторые основополагающие идеи относительно женщин. Они изменили и мою финансовую жизнь. В какой‑то степени, пожалуй, Шер заставила меня повзрослеть. До нее я никогда ни с кем не жил вместе. Даже в 1979 году, когда мы были на вершине мира, я все еще платил двести долларов в месяц за съемную квартиру в Нью-Йорке, и на этом заканчивались мои финансовые заботы. Машины у меня не было. Я не умел водить и не собирался учиться. Я был совершенно счастлив и сколотил приличное состояние, поскольку вообще не тратил денег. Я редко что‑то покупал и не имел серьезных отношений, на которые нужно тратиться. Периодически я сорил деньгами и заказывал еду из дорогого ресторана «Таверна в зелени» на дом, но не больше того.

Тем не менее, начав встречаться с Шер, я. стал привыкать к большим тратам. Вообще‑то мы все стали расходовать больше денег, будь то понятные издержки на семью или подружек или ребячества вроде дорогих машин. Поэтому как из творческих, так и из финансовых соображений нам необходим был хит.

К моменту записи «Dynasty» Пол целенаправленно пытался сочинить хитовый сингл, и ему это удалось. Помог ему в этом парень по имени Дезмонд Чайлд. Песня Пола «I Was Made for Lovin' You» обладала всем, что требовалось «Casablanca», — они с невиданной ранее настойчивостью давали нам понять, что им нужен сингл от KISS. Пол ухватился за эту идею, а я пытался сопротивляться, хотя особых принципиальных причин у меня на это не было. Я предпочитал работать с Винни Пончиа, который, хоть и вышел из другой эпохи, очень мне нравился. Он был продюсером у Ринго Старра и съел собаку на попсовых хитах. В песне «I Was Made for Lovin' You» присутствовали определенный драйв и запоминающаяся мелодия. Впрочем, я не видел в ней ничего особенного. Пол предполагал, что она может стать хитом, но именно Винни Пончиа убедил нас ее записать.

Наряду с этим группа разваливалась на части. Самую серьезную проблему представлял Питер, у которого к тому моменту начало ухудшаться здоровье, отчасти из‑за наркотиков, но в основном из‑за того, что ему не позволяли играть на ударных. Раньше нам удавалось его усмирять, но в этот раз, находясь под еще большим давлением, он стал совершенно неуправляемым. Мы не так много времени провели в отрыве друг от друга — всего год, — и фанаты получили за этот период достаточно музыки — «Alive II», «Double Platinum» и все четыре сольника, завоевавших статус платиновых, однако из‑за той бешеной скорости, которую мы набрали в середине 1970-х, лейбл каждый год ждал от нас по две пластинки KISS в год.

Когда мы уже готовились к окончанию работы над «Dynasty», Билл Окойн изложил нам идею кампании «Возвращение KISS» и сообщил, что фотографии для обложки будет делать сам Скавулло, знаменитый фэшн-фотограф. Для фотосессии он нарядил нас в смирительные рубашки, и получилось потрясающе. Спустя несколько дней мы снялись для нескольких телевизионных рекламных роликов в том же образе. Эти съемки прошли не так гладко. Режиссер требовал переснимать дубли один за другим, и работа затягивалась до бесконечности. Питера особенно раздражало такое положение дел, поэтому он сбежал в ванную и начал жаловаться. Билл Окойн попытался его успокоить, но Питер настолько разозлился — то ли на себя, то ли на ситуацию, да и наркотики в его организме сыграли тут не последнюю роль, — что с размаху ударил по стеклянному шкафчику, и осколок насквозь пронзил ему руку. Пришлось везти его в больницу и накладывать швы. Теперь встал вопрос о том, состоится ли турне вообще, или же поврежденные сухожилия Питера не позволят ему играть правой рукой. Мы были в панике. Во-первых, мы волновались за Питера, ведь он был частью нашей жизни и мы все равно переживали за него, каким бы пыткам он нас ни подвергал. Но позднее, когда прошел шок от случившегося, мы с Полом разозлились: ну что за идиот этот Питер! Как можно на что‑то так сильно разозлиться, чтобы протаранить кулаком стеклянный шкаф? Вся эта идея жизни в стиле Джеймса Дина мне никогда не нравилась. Когда такой парень погибнет в автокатастрофе, я не стану рыдать — я лучше пересплю с его девушкой.

Сразу же после выхода «Dynasty» сингл «I Was Made for Lovin' You» взлетел на вершины чартов. Он стал невероятно популярным — самый крупный международный хит, который у нас когда‑либо был. До сих пор он остается одним из двух золотых синглов, выпущенных KISS (наряду с «Beth»). Но когда появляется хит, сразу начинаешь чувствовать давление — хочется закрепить успех новыми синглами и гастролировать еще больше. За год до этого все мы нащупывали собственный путь в жизни, наслаждаясь своим личным пространством. А теперь мы очутились в самой гуще событий.

Турне гремело, а психика Эйса и Питера была настолько расшатана, что они умудрились перессориться даже друг с другом. Впоследствии, правда, оба плакали и обнимались.

На дворе стоял 1980-й — время для очередного альбома. Начав работать над «Unmasked», мы поняли, что проблемы Питера с наркотиками больше нельзя игнорировать и что ему нужна серьезная помощь. Но, оставаясь в группе, получить такую помощь он не мог: слишком много соблазнов, слишком много развлечений. Он ставил под удар всю группу.

Мы обсудили это с Винни Пончиа, и он сказал: «Слушайте, я не хочу, чтобы Питер играл на «Unmasked». Давайте возьмем вместо него Антона Фига». Антон, ставший впоследствии барабанщиком на шоу Дэвида Леттермана, дружил с Эйсом и даже отметился на его сольном альбоме. К тому же он играл в группе под названием Spider, чьим менеджером был Билл Окойн. Если бы мы привлекли вместо Питера Антона, это сыграло бы на руку Эйсу, придало бы ему больше веса. Мы с Полом старались придерживаться тактики уравновешивания — этот год помогаем Питеру почувствовать себя более значимым, а в следующем делаем то же самое для Эйса.

Решение взять для альбома другого барабанщика было лишь первым шагом, предпринятым в отношении Питера. Если честно, мы не знали, что с ним делать. Он играл в группе с самого начала, a KISS отличалась исключительной преданностью своим участникам. Ближе к концу звукозаписывающих сессий Пончиа пригласил Питера добавить несколько партий в отдельные песни. Запись прошла не блестяще. После выхода альбома мы начали готовиться к турне, и Билл Окойн пришел к нам обсудить ситуацию. «Слушайте, парни, — сказал он, — вам надо отыграть тур. Я не хочу искать нового барабанщика. Дайте Питеру еще один шанс». Питер поговорил с Биллом и Эйсом, и они согласились, что ему стоит попробовать начать все сначала. Он хотел прийти и показать нам, что изменился.

Тогда мы организовали встречу в репетиционной студии «SIR Rehearsal Studios» в Нью-Йорке, и в назначенный час явился Питер с пюпитром вроде тех, какие бывают у музыкантов симфонического оркестра, с зажимом для нот. Он выглядел очень серьезным и собранным. Напомню, что Питер не знал нотной грамоты ни тогда, ни сейчас. Да и никто из нас ее не знал, мы были рокерами-самоучками. Но в тот момент Питер настолько потерял связь с реальностью, что решил, будто, купив пюпитр, сможет убедить нас в своей серьезности. Еще бы с дирижерской палочкой пришел. «Парни, — обратился он к нам. — Я полностью изменил свою жизнь. Я уже шесть месяцев учусь игре на ударных и нотной грамоте и могу теперь читать по нотам. Я играю намного лучше».

Я недоверчиво посмотрел сначала на ноты, а потом на него: «Так ты можешь читать и записывать ноты, Питер?»

«Конечно», — подтвердил он и что‑то пробормотал, но я не смог разобрать ни слова. Потом мы начали репетировать, и он играл еще хуже, чем обычно. Так что вскоре мы провели собрание и решили, что Питер серьезно болен и может себе навредить. Он должен уйти из группы и обратиться к специалистам. Так что после долгих раздумий все, включая Эйса, проголосовали против участия Питера в группе. Прессе мы дали традиционные для рок-групп объяснения: разные взгляды на творчество, желание начать сольную карьеру и тому подобное. Никто из нас не признался, что Питера выгнали из группы за наркотики. Мы никогда не поступили бы так ни с ним, ни с фанатами, ни с самими собой.

К 1981 году роман с Шер перешел в новое качество. Мы продолжали видеться, но чувства исчезли. Хотя наши отношения приобрели другую форму, они изменили меня навсегда. Вплоть до тридцати я был твердо намерен никого и ничто не впускать в мою жизнь. Как бы я ни любил женщин, идея отношений всегда казалась мне слишком обременительной. Если поддерживаешь серьезные отношения или даже женишься, жизнь превращается в дрессировку: сядь, стой, перевернись на другой бок. Я не желал осваивать новые трюки. Мне хотелось остаться свободным зверем, который может задрать лапу и поссать, где ему только захочется. Я думал, что достаточно хорошо себя знаю и никогда не сдамся, не ввяжусь в отношения, ограничивающие мою свободу, и не заведу детей. Я придерживался абсолютного эгоизма, потому что иногда мне просто хотелось быть честным и не начинать того, что я не смогу закончить. Многие мужчины женятся, заводят детей, а потом уходят. Как мой отец. Я не хотел стать таким, как мой отец.

А потом я повстречался с Шер, и меня словно подменили. Я настолько потерял бдительность, что начал делать такие вещи, которых раньше и представить не мог. Я носил шорты.

Зачесывал волосы назад. Позволял себе радоваться простым вещам. Когда мы с Шер все‑таки решили расстаться, не было ни боли, ни страданий, потому что мы друг друга никогда не мучили. Я заметил, что очень многие отношения основаны на крайних проявлениях любви или ненависти. На первом этапе все вертится вокруг любви и верности, на ощущении, что каждый готов на что угодно ради другого. И если что‑то идет не так, люди вдруг становятся ядовито-мстительными и пускают в ход любые средства. Мы с Шер никогда такими не были. Когда отношения начали заканчиваться, я напомнил себе, какая она замечательная и какой я счастливчик, что мне довелось ее встретить, и приготовился к возвращению к своей распутной жизни. Меньше всего я ожидал, что встречу другую женщину и начну новые серьезные отношения.

Близилось Рождество, и мне нужно было возвращаться из Калифорнии в Нью-Йорк, чтобы провести прослушивания новых барабанщиков на место Питера. Мы с Шер все еще были близки, и однажды она завела разговор о рождественских подарках.

● Я не знаю, что тебе подарить на Рождество, — признался я.

● А ты поговори с моей подругой Дайаной. Она тебе покажет, что я люблю. Мы ходим в одни и те же магазины.

Речь шла о Дайане Росс, которая начала свою карьеру в he Supremes, став не только самой крупной звездой лейбла «Motown», но и одной из самых известных певиц в мире, а потом занялась сольной карьерой, завоевав огромную популярность как в музыке, так и в кино. Она была не просто певицей. Она была настоящей иконой.

Приехав в Нью-Йорк, я разыскал Дайану по телефону, и она пригласила меня к себе. Помню, как я вошел к ней и сразу же почувствовал две вещи: во-первых, что она очень чувственна, а во-вторых, что она абсолютно четко контролирует свою карьеру. В тот момент она предпринимала первые шаги, чтобы уйти из «Motown», и, казалось, совершенно точно представляла свое будущее. Я сел, и мы стали разговаривать. Она хотела узнать, как функционирует KISS, ведь наш успех не опирался на синглы. Я постарался объяснить ей нашу философию: мы играем концерты и создаем фан-базу, которая держится на преданности, а не на хитовых песнях. Такой способ был прямо противоположен тому, как строила свою карьеру Дайана, но я видел, что ей интересно и она хочет лучше меня понять. Пока мы разговаривали, она сварила кофе и предложила мне кусок шоколадного пирога. Это не эвфемизм. Я так быстро его заглотил, что она предложила мне второй кусок, исчезнувший так же стремительно.

В течение последующих нескольких недель мы с Дайаной стали друзьями. Мы много разговаривали, а несколько раз я приглашал ее на ужин. Мы даже в ракетбол играли. Играл я довольно неплохо, а для Дайаны такое занятие было в новинку, так что большую часть времени мы провели на полу корта, смеясь над тем, с какой скоростью летает мяч. Мы не придавали встречам особого значения, и не думаю, чтобы у кого‑то из нас имелись тайные помыслы, но довольно скоро стало ясно, что между нами что‑то происходит.

Дайана сильная женщина, но она никогда не стремилась подавить меня. Я восхищался тем, как она строит свою личную жизнь. Ранее она была замужем за Бобом Сильверстайном, и я был поражен тем, что она по-прежнему с ним так близка. Он был хорошим парнем, и мы подружились.

Время, проведенное с Дайаной, дало мне возможность наслаждаться самыми разными вещами. Я думаю, об этом мечтают все — чтобы отношения строились не только на сексуальной энергии, но и, например, на возможности просто сесть рядом и получить удовольствие от общения друг с другом. Мы с Дайаной говорили о многих вещах. Я с самого начала признался ей, что боюсь заводить детей и не собираюсь жениться. Казалось, Дайана понимает меня лучше меня самого, но она никогда не читала мне нравоучений. Было видно, что она любит своих детей и наверняка желает мне такого же счастья, но она не навязывала мне идею о том, что я должен стать отцом.

В глубине души — вероятно, чтобы оправдать мой страх перед обязательствами, — я считал, что мужчине не пристало мучиться мыслью, что пора заводить детей. У нас внутри нет биологических часов. Если у нас и есть какие‑либо часы, так это те, которые начинают трезвонить после одного-двух дней, проведенных без «компании». Женщинам, с другой стороны, постоянно напоминают о том, что дети им необходимы, — об этом говорят и культура, и сама биология.

Участие в KISS обеспечило мне доступ к неиссякаемому потоку красивых девушек, которые жаждали моего общества — вероятно, просто потому, что я играл в KISS. И они хотели только одного — того же, что хотел я. Общественная мораль не распространялась на мой гостиничный номер, гастрольный автобус или любое другое место, где я вступал в связь с девушками. В любой другой среде девушка, наверное, сначала захотела бы познакомиться с потенциальным поклонником и получить от него приглашение на ужин, но в моей спальне все было предельно просто: «трах-пам-пам, спасибо, мадам». Никаких выяснений отношений, никакого ужина — сразу десерт. И девушки принимали такое положение вещей. Чем больше народу, тем веселее. Если я брал с собой одну из таких девушек на целую неделю, все начиналось чудесно, но уже через несколько дней становилось ясно, что влечение — это одно, а общение — совсем другое. Я хотел не только спать с красивой девушкой, но и разговаривать с ней. Я хотел, чтобы она могла мне достойно ответить. Поспорить со мной. Заставить меня попотеть... ладно, не будем заходить так далеко.

Если я нахожусь в студии, девушка должна меня ждать. Если хочу куда‑то пойти, то она тоже должна этого хотеть. Пожалуй, о такой ситуации мечтает любой парень, но, хоть мне и нравилось делить кровать с юными страстными особами, просыпаться с ними мне уже поднадоело.

Изнутри меня раздирали противоречия. С одной стороны, я жаждал наслаждений в объятиях красоток, с другой — мне нравились и более осмысленные отношения. Мне нравились девушки, но не хотелось, чтобы они на мне зацикливались — во всяком случае, не слишком.

Я сам придумал собственный образ. Я приехал из другой культуры и оказался в совершенно другой реальности, разительно отличающейся от той, которая была мне знакома. В Америке я быстро усвоил секрет «плавильного котла», создавшего великую нацию: я родился в Израиле, говорил на странном языке, носил кипу и принадлежал к «избранному народу». Если я хочу добиться в жизни успеха, я должен «ходить в бритише, думать на идише».

Джин Симмонс — действительно мое имя. Я сам дал его себе, а не получил от кого‑то. В жизни так много вещей, над которыми мы не имеем власти. Мы рождаемся с определенной расой и национальностью. Нас воспитывают в определенной религии. Нас учат определенному языку. Родители дают нам имя и фамилию. В таких вещах ни у кого выбора нет. А потом мы в свою очередь должны жениться и заводить детей — и растить их в своей религии и своей расе.

Мне это претило. Я хотел сам решать, как жить. И с кем делить кровать. И мне, черт возьми, было совершенно безразлично, кто и что думает по этому поводу. В конце жизни я смогу сказать, что сделал или попытался сделать все, чего мне когдалибо хотелось. Я ни о чем не буду жалеть. Я не буду думать: «А вот если бы... Может, надо было...»

Жизнь должна строиться на выборе, и я намеревался выбирать только то, что хорошо для меня. Но вот проблемка: к тому времени, как я встретился с Дайаной Росс и влюбился, мне уже начала нравиться мысль о детях. Я не признавался себе в этом. Тогда еще не признавался. Но я помню, как заходил в дом Дайаны в Коннектикуте и чувствовал, какая любовь связывает Дайану и трех ее дочурок. Мне нравилось там бывать.

Я чувствовал себя в безопасности. Я был окружен детьми. Я жил с женщиной, с которой мне нравилось проводить время и днем и ночью. Но дети были не мои, и нас с Дайаной не связывал брак. Отношения с Дайаной давали мне свободу. Она не нуждалась во мне, чтобы заполнить свою жизнь. Она была матерью и суперзвездой. Мы жили вместе просто потому, что хотели этого.

Я свозил Дайану и ее детей в дом моей матери на пасхальный ужин. Мы провели вместе целое лето на острове Мартас-Винъярд. Впервые я не думал о работе. Во всяком случае, забывал о ней хоть иногда.

Мои соратники по группе к тому моменту решили, что я совершенно спятил. Так оно и было. Я, главный охотник за юбками, примериваюсь к домашней жизни. Уже во второй раз!