Китайский алхимик

Глава 11

Линфэй исчезла. Я искал ее повсюду. В глубине души я надеялся, что она воспользовалась воцарившимся после наступления Ань Лушаня хаосом и сбежала из императорского гарема, чтобы быть вместе с любимым человеком. Я спрашивал, не оставила ли она мне записки. Ничего. Должен признать, это меня глубоко задело. Возможно, Линфэй рассердилась на меня за то, что я с ней не попрощался.

Я отправился в ее покои, но они были заняты кем-то другим. Мастерской Линфэй тоже не было. Я обыскал все тайники, но не нашел ни Линфэй, ни свидетельств ее трудов. Такое впечатление, что ее вообще не было.

Жизнь в императорском дворце почти вернулась в обычное русло. Я понял, что приобрел больше влияния, чем прежде, и вовсю этим пользовался. Вскоре у меня появились прекрасный дом рядом с Чананем, так называемая жена и два приемных сына, один из которых должен был занять мое место во дворце, а другой — со временем подарить внуков.

И все же я часто думал о Линфэй. Была ли она моей сестрой? Что с ней произошло? Похоже, этого никто не знал, а если и знал, то не желал мне говорить. Я искал ее на базарах, как искал Первую сестру. Я искал ее в публичных домах Веселого квартала.

Теперь, когда на престол взошел новый Сын Неба, жизнь во дворце изменилась, но во многом осталась прежней. Теперь в гареме появился призрак. Это был разгневанный призрак человека, умершего мучительной смертью, которого похоронили без специальных ритуалов, чтобы обеспечить покой его облачной душе.

Однажды, через несколько месяцев после возвращения во дворец, мне принесли сверток. Я узнал ткань: это был кусок платья Линфэй, которое она часто надевала за работой, и в него были завернуты несколько страниц, написанных моей рукой. Последняя работа, выполненная мною для Линфэй. Евнух, который принес сверток, пояснил, что сделать это его попросил незнакомец. Он не знал его имени. Мне оставалось только гадать, что все это могло значить.

В ту ночь мне приснился тревожный сон. Я видел Линфэй.

— Ты помнишь меня, Ди-Ди? — спросила она, а затем поведала свою историю.

— Ань Лушань забрал меня в качестве военного трофея, — говорила она со слезами на глазах. — Он был ужасным человеком, совсем не таким утонченным, как император. Он не любил ни музыки, ни танцев, и я была ему безразлична. Пока я была в его руках, он тяжело заболел. Все его тело покрылось болезненными волдырями. Он умер в муках. Один из его приближенных обвинил меня в смерти Ань Лушаня, уверяя, что я отравила его.

— Однажды ночью меня вытащил из постели и задушил тот самый человек, что обвинил меня в колдовстве. Он похоронил меня под большим деревом в императорском парке, в саду, где цветут пионы. Моя облачная душа все еще не обрела покой. Ди-Ди, пожалуйста, помоги мне.

Я резко пробудился. Линфэй назвала меня «братишкой». Тогда я понял, что это действительно была моя пропавшая сестра. И я знал, что делать, чтобы ее душа нашла покой. Надо совершить определенные обряды, чтобы, она покоилась с миром.

Ворота дома Чжана были заперты, но я звонила до тех пор, пока мне не открыли. В дверях стоял Чжан Сяолин с забинтованной головой. Он был явно не рад меня видеть.

— Мы хотим встретиться с Чжаном Энтони, — сказала я. Он не пригласил нас войти. Тогда я просто протиснулась мимо него, за мной Роб, а доктор Се замыкал шествие.

У семьи Чжан был роскошный дом. Прелестные сады, а дома в двух внутренних двориках снаружи выглядели изящно. Хозяева не вызывали чувства жалости. У них были все современные удобства. В комнате, куда нас наконец провели, пожилой мужчина сидел перед телевизором с тридцатиоднодюймовым экраном, держа на коленях корзину.

Вошла служанка с подносом, на котором стояли чашки и лежали засахаренные цветы жасмина. Нам пришлось подождать — похоже, влиятельные и богатые люди любят указывать непрошеным гостям их место, — пока в комнату не вошел мужчина, которому было около шестидесяти. Он был выше среднего роста, хотя все-таки ниже сына, привлекательный — в нем чувствовалась смешанная кровь, — изящно очерченные скулы, красивые глаза. Я не думала, что сумею узнать его, но мне это удалось. Он сидел справа от Майры Тетфорд на торжественном ужине в пекинских апартаментах доктора Се, Майра завела с ним беседу, преследуя сугубо деловые цели, а я располагалась слева и разговаривала с Лю Дэвидом. Я была так близко и даже не подозревала об этом. Конечно, тогда я еще не знала, что именно ищу, к тому же мне, в отличие от Бертона, очень мешало незнание китайского языка. Не помню, но, возможно, меня даже представили тогда этому человеку. Такое ощущение, что это было очень давно.

Я назвала себя.

— Чжан Энтони, мое имя Лара Макклинток. Это доктор Се Цзинхэ из «Се Гомеопатик». Уверена, вы слышали о нем. С нами мой друг, Роб Лучка. Я знакомая вашей сестры Дороти, которая, мне жаль это говорить, умерла.

Говорит ли он по-английски? Я искренне надеялась на это. Первые три года жизни он говорил на этом языке, но потом, скорее всего, нет. Однако его английский был безупречен, говорил он с американским акцентом. В конце концов передо мной был «красный принц», сын одного из ближайших советников Мао, тот, кто был с ним в «Длинном марше». Чжан Энтони получил образование в Гарварде.

— Сейчас меня зовут Чжан И, — сказал он. — Довольно бесцеремонная выходка с вашей стороны, госпожа Макклинток. Я не знаю никакой Дороти. Зачем мне вас слушать?

— Потому что ваш сын пытается меня убить.

Чжан Энтони бросил мимолетный взгляд на Сяолиня, но тот отвел глаза.

— Что ж, продолжайте.

— Спасибо. Поскольку мне неизвестно, насколько осведомлены обо всем находящиеся в этой комнате, я позволю себе резюмировать события. Значительная часть сведений, которыми я собираюсь с вами поделиться, была передана мне Джорджем Мэттьюзом, мужем покойной Дороти, подтвердившим многие из моих догадок.

— Я не знаю этих людей, — повторил Чжан Энтони.

— Дороти, — произнес старик, доставая из корзины сверчка и держа его на ладони. Ему было нелегко это сделать, так как его пальцы были, по-видимому, скрючены от артрита. Однако одного этого слова было достаточно, чтобы понять, что я попала в нужное место.

— Дороти и Энтони Чжан родились в Шанхае в 1940-х годах, она была на три года старше брата. Детей, родившихся после ухода японцев, называли «детьми мира», и именно такими были Дороти и Энтони. Однако в то время мир был относительным понятием, к тому же крайне зыбким. Японцы ушли, но между Гоминьданом и коммунистами по-прежнему шла война. В конце 1940-х годов многие видели в коммунистах спасение, однако не все разделяли это убеждение. После их прихода к власти в 1949 году мать Дороти и Энтони, Вивиан, решила, что с нее довольно войны, а возможно, и присутствия мужа, которого она крайне редко видела, а Дороти была уверена, что он плохой отец.

Когда я это сказала, Энтони посмотрел на свои руки. Я поняла, что мать Дороти была права.

— Вивиан решила забрать детей и уехать, пока не поздно. Но это были тяжелые времена. Будучи решительной женщиной, Вивиан смогла добиться разрешения на выезд из Шанхая для себя, двоих детей и няни на одном из последних судов, отправлявшихся в Гонконг перед началом коммунистического правления. Она не одна пыталась это сделать. В толпе на причале Вивиан с Дороти потеряли няню, державшую на руках Энтони. Вивиан искала их повсюду, но не могла найти сына. Она покинула Шанхай с дочерью. Вивиан была убеждена, что няня, очень привязанная к маленькому Энтони, решила просто забрать его себе, или же ей заплатил отец ребенка, чтобы выкрасть сына.

— Я не удивлюсь, если отец это сделал, — сухо произнес Энтони. — Он был и остается безжалостным человеком, хотя, как вы видите, возраст довольно сильно сковал его. Боюсь, вы выбрали не того человека.

Тут глаза всех присутствующих устремились на старика со сверчком. Мне он казался совершенно безобидным.

— У Вивиан не было времени на сборы, поэтому она взяла с собой то, что попалось под руку. Пятилетняя Дороти настояла, чтобы они захватили ее любимую игрушку, маленькую серебряную шкатулку, одну из трех. Вообще-то она хотела забрать все три, очарованная тем, как их можно вставлять одну в другую, но при данных обстоятельствах ей позволили взять с собой лишь одну маленькую игрушку. И она выбрала самую крошечную шкатулку. Дороти отчетливо помнила, как играла со всеми тремя, когда ее отец привез их домой из своей долгой поездки. Она не знала, как он нашел гробницу, хотя, став взрослой, была уверена, что ему это удалось.

— Еда, — произнес старик.

— Ты только что ел, — нетерпеливо ответил Энтони.

Мне показалось, что старик имел в виду нечто другое.

— Думаю, шкатулку нашли, когда разыскивали съестные припасы. Была война, и солдатам приходилось самим добывать себе пропитание. Итак, гробницу нашли, с годами выяснилось, что она может принести немалый доход, поскольку все ее содержимое было распродано. Я говорю о гробнице императорской наложницы по имени Линфэй.

— Я ничего не знаю об этой гробнице.

— Линфэй, — произнес старик. Энтони поморщился. Если бы дело не было столь серьезным, разговор мог бы принять комический характер, поскольку Энтони все отрицал, а его престарелый отец всякий раз противоречил ему одним лишь словом.

— Итак, Дороти не пожелала оставлять маленькую шкатулку, и ее положили в чемодан. Наконец Вивиан и Дороти прибыли в Канаду. Хотя Вивиан повторно вышла замуж и родила сына Мартина, она так и не смогла пережить потерю своего маленького Энтони. Она ни с кем о нем не говорила и запретила дочери упоминать его имя. Когда Дороти случайно это сделала, Вивиан слегла в постель на несколько дней, и девочку терзало чувство вины за то, что она стала невольной причиной болезни матери. Дороти научилась молчать, и вскоре все стали думать, что ее младшего брата вообще не существовало.

— Но Дороти не забыла своего братишку, которого обожала. Только когда умерла ее мать, а Китай стал более открытым внешнему миру, Дороти почувствовала, что может начать поиски Энтони. Беда в том, что их фамилия была Чжан, одна из самых распространенных в Китае. Она не знала, откуда начать. И потом Дороти не собиралась сама ехать в Китай.

До этого момента на лице Чжана Энтони было написано недоверие, но тут он кивнул.

— Я ее помню, — медленно произнес он. — Мою сестру. Я помню мать, ее прикосновения и запах, хотя не могу вспомнить лица, но также припоминаю еще и маленькую девочку. Как, вы сказали, ее зовут?

— Дороти, — произнес старик. Сын едва взглянул на него. Я плохо знала Энтони, чтобы быть в состоянии прочесть выражение его лица, но мне показалось, что он сердится.

— Дороти стала опытным специалистом в области китайского искусства и старины, куратором отдела азиатского искусства в маленьком, но престижном канадском музее, — продолжала я. — Однажды, разглядывая аукционный каталог «Моулзуорт и Кокс», она увидела одну из серебряных шкатулок, с которыми играла в детстве. Вскоре она увидела и вторую шкатулку из этого набора.

— Минуточку, — бесцеремонно перебил Энтони. Он повернулся к сыну и сказал что-то по-китайски.

Сяолин отрицательно помахал головой. Энтони несколько мгновений смотрел на сына, а затем спросил тихим голосом, от которого мурашки побежали по телу:

— Тогда где они?

Сяолин ничего не ответил.

— Увидев эти шкатулки на рынке, Дороти многое поняла. Во-первых, совершенно очевидно, что их выставил ее родственник. Более того, их появление в Нью-Йорке означало, что шкатулки вывезли из страны контрабандой. Дороти рассказывала мне, что ее отчим привез шкатулки из Китая, но на самом деле это было не так. Она сама вывезла одну шкатулку, потому что была совсем маленькой и не понимала, что делает. Сводный брат Дороти, Мартин, отлично помнит эту шкатулку. Возможно, это было начало всей той лжи, довольно безобидной поначалу, которая разрослась до непредсказуемых и жутких последствий.

Энтони неодобрительно взглянул на меня.

— По просьбе Дороти ее муж купил две шкатулки. Она говорила, что не занимается коллекционированием в своей области, но это была очередная ложь. Полтора года назад Дороти и Джорджу принадлежали все три шкатулки. Дороти сказала, что когда соберет их все, то передаст историческому музею Шаньси в Сиане. Если она действительно говорила правду, то могла бы сделать это уже полтора года назад.

— Она этого не сделала, потому что внезапно придумала, как найти своего брата. Одна из шкатулок раньше была в коллекции Се Цзинхэ. Дороти с Джорджем связались с доктором Се и узнали, что он купил эту шкатулку несколько лет назад, по крайней мере так он им сказал. Они обратились в аукционный дом с просьбой предоставить им информацию о втором продавце, но получили отказ. Однако слова доктора Се убедили их в том, что это был именно он. Доктор Се также сказал, что приобрел шкатулку уже давно. Дороти, которая была куратором музея, самостоятельно проверила источник и не нашла доказательств того, что шкатулка находится в Канаде в коллекции доктора Се значительное время. Ее муж, считавший доктора Се своим коллегой и другом, думал, что стоит поверить ему на слово и что результаты проверки Дороти могут быть ошибочны. Но Дороти не согласилась.

— Шкатулка была в моей личной коллекции много лет, — довольно раздраженно произнес доктор Се. — Я купил ее в Гонконге, прежде чем он перешел в руки китайцев, на совершенно законных основаниях и привез в Канаду тоже законно.

— По-моему, речь сейчас не об этом, доктор Се, — заметила я. — Эта шкатулка была похищена из очень известной гробницы.

— Пожалуйста, продолжайте, — нетерпеливо потребовал Энтони. — Пока я услышал лишь безумные и совершенно голословные утверждения.

— Дороти, — сказал старик, сажая сверчка обратно в корзину. Кажется, он был немного не в себе.

— Мне понятно, почему вы так хотите считать мои слова необоснованными, но поверьте, существует возможность все доказать, и кроме Джорджа Мэттьюза имеются еще два юриста, которые слышали эту историю от самой Дороти, — Ева Рети в Торонто и Майра Тетфорд в Пекине. Далее Дороти решила, что найдет своих китайских родственников и одновременно положит конец контрабанде. Думаю, на это у нее была пара причин. По словам Джорджа, она почти патологически боялась, что кто-нибудь узнает, что она из семьи преступников, и, таким образом, коллеги начнут относиться к ней пренебрежительно. С этим можно не согласиться, учитывая тот факт, что сейчас многие музеи признают, что часть их коллекций составляют похищенные предметы искусства, но Дороти придерживалась иного мнения. С другой стороны, она действительно очень хотела снова увидеть своего младшего брата. Она прекрасно помнила вас, Энтони. Думаю, она всю жизнь скучала по вам.

Энтони кивнул. Внезапно он показался мне постаревшим, словно на него навалился груз сожаления или утраты.

— Когда я стал старше, мне очень хотелось, чтобы у меня была сестра. Конечно, нам разрешили завести всего одного сына. Таковы правила здесь, в Китае: одна семья — один ребенок. Она, правда, умерла?

— Дороти умерла? — спросил старик. Похоже, он действительно следил за разговором, который шел на английском. — Сыновья лучше.

Вот в чем дело. Вивиан могла забрать дочь, но ей никогда бы не позволили взять сына. Я уже успела заметить, что среди китайских детей, которых предлагают усыновить иностранцам, почти одни девочки, что ясно указывает на предпочтения.

— Да, она умерла, — повторила я, сжав зубы. — Чтобы осуществить свое стремление, Дороти взяла шкатулку, которую в детстве привезла из Китая и берегла все эти годы, и выставила ее на том же аукционе, где были проданы две предыдущие, решив, что продавец станет смотреть цены в каталоге и не только увидит шкатулку, но и захочет ее приобрести или хотя бы узнать, кому она принадлежит. Возможно, вы этого не заметили, Энтони, зато заметили другие. Однако для Дороти все случилось слишком поздно, потому что она сильно мучилась от артрита, и у нее не было возможности в полной мере осуществить свой план.

Энтони вновь взглянул на своего отца, на его изуродованные руки.

— Ей было сложно отправиться в Нью-Йорк на аукцион, а Джордж, который поддерживал жену, хотя и не очень одобрял ее увлечения, ехать отказался. Таким образом, Дороти уговорила меня. Она не хотела потерять шкатулку, но мечтала выяснить, кто ее купит, кто, так сказать, выйдет на свет. Думаю, мне стоило догадаться, что Дороти не совсем со мной откровенна. Она сказала, что все шкатулки были вставлены в четвертую коробку из дерева, самую большую. Деревянная коробка не могла сохраниться в течение стольких веков, особенно после того как ее извлекли из гробницы. Она могла знать об этом, если только сама видела остатки деревянного футляра, прежде чем он распался, а значит, Дороти видела его в самой гробнице или же сразу после извлечения оттуда. Если бы футляр стали трогать, он тут же бы развалился на части.

— Она спрашивала, кто, по моему мнению, мог претендовать на шкатулку. Я ответила, что Бертон Холдиманд, ставший куратором отдела азиатского искусства Коттингемского музея после Дороти, пытается приобрести ее для этого самого музея. Я также сообщила, что появился и еще один заинтересованный молодой человек. Это был Сун Лян, сотрудник Бюро культурного наследия, которого направили на аукцион, чтобы он купил шкатулку для государства. Также был еще один телефонный покупатель, это мог быть кто угодно, но я почти уверена, что как только суд заставит аукционный дом предъявить свои записи, это будет доктор Се.

— Госпожа Макклинток! — запротестовал доктор Се, но Энтони жестом приказал ему замолчать.

— Когда Дороти поняла, что может потерять свою бесценную шкатулку и ничего не получить взамен, она испугалась и решила в последнюю минуту отказаться от продажи. Мне она сказала, что ей надо выпить воды, а сама переключилась на другую линию и отправила в аукционный дом факс. Джордж признался, что факс был у нее под рукой.

Энтони повернулся к сыну.

— Ты продал шкатулки Линфэй!

Сяолин не ответил.

— Вообще-то он продал не только это, — заметила я. — Он продал внушительное количество других ценностей эпохи Тан, которые, возможно, были также извлечены из той же самой могилы. Ваш сын придумал остроумный способ контрабанды древностей, поставляя их на североамериканский рынок, где были в панике от того, что вскоре предметы китайской старины не будут доступны.

— К сожалению, Дороти умерла вскоре после того, как отозвала с аукциона серебряную шкатулку. Джордж пообещал жене помочь с осуществлением ее плана и довольно неохотно продолжал выполнять свое обещание уже после ее смерти. Он снова выставил шкатулку на продажу, на сей раз в Пекине. И снова он отправил меня туда, чтобы я попыталась ее купить. Поскольку Джордж все же испытывал угрызения совести из-за интриг своей жены, он попросил своего друга доктора Се приглядывать за шкатулкой и за мной.

Все взгляды обратились на доктора Се, и тот кивнул.

— Вот как, значит, вы мне отплатили? — пропитанным презрением голосом произнес он.

Я не обратила внимания на его слова.

— Доктор Се был счастлив помочь, потому что без ведома Дороти и Джорджа принимал участие в операции по контрабанде ценностей, придуманной Сяолинем. Появление на рынке третьей серебряной шкатулки, естественно, привлекло его внимание, и это был способ узнать, что же на самом деле происходит.

Я услышала, как стоявший рядом со мной мужчина резко втянул в себя воздух.

— Разве не правда, доктор Се?

На этот раз он промолчал.

— Не знаю, почему такой богатый человек, как доктор Се, решился на подобный поступок, — если только из-за желания пополнить личную коллекцию бесценных сокровищ, часть из которых я точно видела в журнале по искусству примерно год назад. Возможно, доктор Се, как и остальные, боялся, что дверь захлопнется и перекроет поток китайских ценностей. Мне также неизвестно, зачем Сун Лян похитил шкатулку в Пекине. Полагаю, мы можем продолжать питать сомнения на его счет и решим, что он действовал из лучших побуждений, надеясь приобрести шкатулку для своего народа. Позднее это искушение оказалось слишком велико для него. С ним связался Сяолин, и Сун Лян согласился выкрасть шкатулку. Сяолин даже был в пекинском аукционном доме, чтобы взглянуть на нее и прикрыть вора. Он удостоверился, что шкатулка не видна другим посетителям и что Сун сможет убежать. Потом Сун решил обмануть человека, который заплатил ему за кражу шкатулки. Это решение стало роковым.

— Что вы подразумеваете под словами «большое количество ценностей эпохи Тан»? — спросил Чжан Энтони, словно до него только что дошло.

— Пятьдесят, может, пятьдесят пять. Мой друг и коллега просмотрел аукционные каталоги за десять лет и обнаружил, что примерно пять лет назад на рынке было особенно много танских ценностей.

Энтони обернулся к сыну.

— Ты был в гробнице Линфэй?

Сяолин покачал головой. Энтони снова воззрился на меня.

— Да, такая гробница существовала, и мы брали оттуда ценности. Они помогли нам не умереть с голоду в те времена, когда особенно буйствовал режим. Хотя мой отец и был доверенным лицом председателя Мао, а я стал «красным принцем», обладавшим привилегиями, недоступными другим, но во времена «культурной революции» меня, получившего диплом преподавателя в США, отправили в деревню вместе с остальными, причисленными к так называемой «буржуазии». Я работал на полях, ухаживал за лекарственными травами. К счастью, мы оказались в провинции Шаньси. Мой отец рассказал мне о гробнице и о том, где именно она находится. Я отыскал ее. Тайно продавая сокровища оттуда, я сумел вернуться в Пекин и приобрести этот уютный дом. Благодаря сокровищам я отправил своего сына в юридическую школу в Калифорнии, хотя он и провалился на выпускных экзаменах. Неужели это так ужасно?

— Не мне судить. Однако вашему сыну не пришлось голодать. Он преступник и негодяй. Он не только занимается контрабандой ценностей, но и запугивает людей. Хотя нет, постойте, это уже не просто запугивание. Люди ненавидят и боятся его. В маленькой деревушке недалеко отсюда живут очень добрые и смелые люди, которым Сяолин внушает страх. Он состоит в пекинском секторе группировки под названием «Золотой лотос», чьи действия выходят далеко за рамки контрабанды ценностей.

Энтони лишь вопросительно взглянул на сына. Сяолин заговорил с ним по-китайски. Когда он замолчал, Энтони обернулся ко мне.

— Мой сын забыл, что значит уважать отца. Он назвал меня дураком за то, что я слушаю вас.

— Тогда я больше ничего не буду говорить и уйду.

— Вы не уйдете, — вставил Сяолин.

— Она уйдет, — с угрозой перебил его Энтони. — Уйдет, когда захочет.

— Вы совершили ошибку, — продолжала я, обращаясь к Сяолину, — заставив своих головорезов угрожать мне в Сиане. Тогда я поняла, что у группировки есть связь с Торонто. Нет, не думаю, чтобы Дори Мэттьюз участвовала в операциях контрабандистов. Она просто непродуманно выставила на продажу свою драгоценную серебряную шкатулку, руководствуясь больше призрачной надеждой, чем уверенностью, что она приведет ее к брату. Шкатулка наделала много шума и привлекла внимание довольно подозрительных личностей.

— Если бы не эти звонки с угрозами в Сиане, я бы решила, что это сугубо китайская проблема, противопоставленная проблеме международной. Пока вы не натолкнули меня на эти мысли, я считала всего лишь роковым стечением обстоятельств тот факт, что отозванная с аукциона шкатулка была в скором времени украдена. Я также стала подозревать, что доктор Се является продавцом по крайней мере одной из шкатулок, выставленных аукционным домом «Моулзуорт и Кокс».

И снова доктор Се предпочел уклониться от ответа.

— Подведем итоги: Чжан Сяолин постоянно грабил по меньшей мере одну гробницу и, возможно, несколько других где-то в провинции Шаньси, думаю, вблизи Хуашани. Чтобы избежать наказания, он контрабандой переправлял ценности в Гонконг и Северную Америку. Доктор Се помогал ему, используя распределительную сеть своей корпорации «Се Гомеопатик».

— Вы этого не докажете, — сказал доктор Се.

— Возможно. Однако вам стоит знать, что я отнесла чайные пакетики, которые вы мне дали, в полицию для анализа, и сказала, что Бертон Холдиманд также мог получать от вас эти же пакетики. Может быть, последнее всего лишь слухи, но мои пакетики — это нечто реальное, и я уверена, что они сами скажут все за себя. Думаю, это вы убили Бертона. Для этого не надо было больших усилий, принимая во внимание состояние его здоровья и все эти препараты, которые он употреблял добровольно, и я уверена, что вам было достаточно известно о нем, чтобы суметь его прикончить.

Кажется, Энтони принял решение.

— Уверяю вас, я позабочусь о том, чтобы деятельность моего сына прекратилась, — сказал он. — Я только прошу вас предоставить все мне. В какой-то момент нам были нужны деньги. Они нужны даже мне, сыну друга председателя Мао. Танские ценности были пережитком загнивающего империализма, и я не испытывал угрызений совести, продавая их. Однако я не стал бы продавать шкатулки Линфэй. Это выглядело кощунством, если здесь уместен данный религиозный термин. Очевидно, мой сын не испытывал подобных колебаний. Я с ним разберусь, только предоставьте все мне.

— Мне кажется, уже немного поздно, — впервые за все время вмешался Роб. — А вы так не считаете?

В этот момент Сяолин бросился на меня. Роб сделал шаг к доктору Се, который уже направлялся к двери. В одно мгновение Сяолин поднес к моему горлу нож. Я отлично знала, что члены «Золотого лотоса» отменно владеют этим оружием. Доктор Се попытался протиснуться мимо Сяолина, но не сумел.

— Не двигайся, Лара, — сказал Роб.

— Не буду, — прохрипела я. Конечно, ему было легко говорить. Мои ноги стали ватными. Единственное, что меня удерживало, это рука Сяолина. На миг в комнате воцарилась тишина, прерываемая стрекотом сверчков.

— Я не имею к этому никакого отношения, — произнес доктор Се. Сяолин с презрением взглянул на него.

Роб громко спросил:

— Ты видишь цель?

— Да, — раздался голос откуда-то неподалеку.

— Чжан Энтони, — заговорил Роб таким голосом, какого я никогда не слышала. — Видите красное световое пятнышко на голове вашего сына? Это лазер. Винтовка находится в руках одного из лучших стрелков Министерства общественной безопасности по имени Лю Дэвид. Там, где вы видите красную точку, пуля войдет в мозг вашего сына. Поверьте, у него не будет шанса остаться в живых. Я предлагаю вам проявить родительский авторитет, заставить вашего сына бросить нож и отпустить госпожу Макклинток.

Полагаю, Энтони выполнил приказ, хотя я не поняла сказанных им слов. Возможно, он говорил по-английски, но я была слишком напугана, изо всех сил стараясь не двигаться. Однако до меня все же дошло, что его сын не собирается подчиняться.

— Министерство общественной безопасности? — повторил он на безупречном английском с ухмылкой на лице. Затем сказал что-то громче уже по-китайски. — Если вам, иностранцам, интересно, я предложил солидное вознаграждение этому Лю за то, что он меня отпустит. Учитывая коррупцию в министерстве, я полагаю, что он согласится. А теперь я ухожу и забираю с собой женщину.

Сяолин сделал шаг назад. Я почувствовала, как к моей шее прижался нож. Потом раздался выстрел, и Чжана Сяолина не стало. Роб успел подхватить меня прежде, чем я упала на пол.

Несколько часов спустя мы с Робом сидели на каменной скамье в роскошном семейном саду Чжана. Здесь было красиво даже зимой. Повсюду суетились полицейские под руководством Лю Дэвида. Я настояла на том, чтобы выйти из дома, но сейчас у меня начали стучать зубы от нервного напряжения и холода. Роб крепко обнял меня. На его лице двигались желваки.

— Хватит, — сказала я. — У тебя пломбы треснут. Если думаешь, что сегодня неудачный день, вспомни о корневом канале.

Конечно, это была неуместная шутка, но надо же что-то сказать, чтобы отвлечься от мысли о том, насколько близки вы были к переходу в вечность.

Роб сделал жалкую попытку улыбнуться.

— Я почему-то думал, что моя работа не может быть опасной для тебя и Дженнифер. Я знал, что опасность может угрожать мне, но не вам. Скажи мне, какой наивной была моя вера.

— Черт возьми, Роб! Я сама вляпалась во все это.

— Но все началось с тех угроз у тебя дома. Я не должен был оставлять тебя одну. Стоит только подумать, что могло случиться…

— Все началось не с угроз. Все началось, когда Дороти Мэттьюз попросила меня купить ее серебряную шкатулку.

— Ты бы не согласилась, если бы мы не застряли в той гостинице.

— Откуда тебе знать?

— И потом, это был «Золотой лотос». А они — моя головная боль.

Очевидно, дальше с Робом спорить было бесполезно.

— Думаю, нам надо сменить тему, — твердо перебила я. — Скажи что-нибудь смешное.

Роб задумался.

— Сейчас ничего в голову не лезет. Не могу придумать ничего забавного. Должен тебе сказать, мне сразу не понравился этот парень, Сяолин, или как там его. Он не только поставил под сомнение честность моего коллеги, но и грубо обращался с моей девушкой.

— С девушкой? Вот это действительно смешно.