26

В семье дождя листва луна желтей

в числе осенних китайских новостей.

Нет, я не длился вчера этой осени ночью одной. Я слушал

как дети дождя шелестят за стеной, поют, обращаясь

к родным и любимым шумящих деревьев ветвями сновидцам

в ненаглядной своей красоте… словно бабочка бьётся в аорте…

Просто мёртвые так не поют. Только ангелы очень поют, отпуская

друг друга на землю на небесного веса верёвках в редком облаке

ласточек, в маленьком блеске маслин. Товарищи маи, товарищи вёсны,

товарищи вёсла и цапли в воде – вот бывает, что так напевают.

Звучат непонятно, поют о руках и богинях, похоже на то,

как если бы я пробегал под рекою Салгира, квадратно-осенней

луной осветлённый, печальный, весёлый, больной… борода

до утра вырастает чуть-чуть, мягко плешь серебрится монеткой…

Сутулый очкарик, бледен, слаб, дождевою водою, как ветром, волнуем,

наделённый библейским кустом бороды, я торжественно сплю наяву,

подражая дождю бормочу, облачённый в себя, опьяняясь антично

стихами, чьи слова – города под водой… или нет —

журавли кораблями… Что ж, печально весёлый, я крестиком в стороны

руки раскину китайской в рубашки пустых рукавах (а на сердце —

свеча и просфорка), я, незримо качаясь на жёлтых и чёрных иного

эфира волнах, подержу в голове Персефонку… Пускай православный,

но всё же… Пускай я крещёный, но всё-таки часто мне хочется

осенью верить каким-то богиням красиво-ночным, в теле плоти собой

засыпая, все их тёплые руки, как листья, к лицу прижимать, на весу

драгоценных верёвок теплеть, а богиням – облизывать пальцы…

И не то, что б хотелось слезами молиться на женские части

дождливых богинь молодых, но всё-таки хочется временем часто

хоть бы издали в Таврике слышать как чьи-нибудь дети порой

поют за китайской по цвету, из-за листьев осенних, стеной:

«Богини левая рука

бела,

как в мае

облака,

а правая

рука —

червонная

рука,

а третия рука —

невидима пока,

а третия рука —

невидима

пока…»

Загрузка...