Клад Волчьего колодца

Совещание трех

Из сарая доносились приглушенные ребячьи голоса. У дверей дремала стража — ленивая рыжая Найда и ее щенок, молодой и лукавый Вьюн. Собаки грелись на солнышке, изредка лязгали зубами, пугая назойливых мух. Однако Вьюну скоро надоело бездельничать — он потянулся, скребнул лапой дверь и залаял.

Дверь слегка приоткрылась, показалось задорное курносое лицо. Окинув быстрым взглядом высокие штабеля смолистых сосновых бревен и подозрительно присмотревшись к буйной зелени орешника, подступающей от самого леса, мальчуган успокоительно сказал:

— Никого нет. Обычная провокация Вьюна.

Он хлопнул собаку ладонью по лбу и снова закрыл дверь. Вьюн радостно взвизгнул, подскочил на задних лапках и с силой ударил передними в дверь. Она распахнулась, и солнце веселым потоком залило прохладную полутьму сарая. На земле, склонив головы над бумагой, похожей на топографическую карту, лежали трое ребят.

— Сперва пойдем через опытный участок. — Стриженный под машинку, крутолобый парнишка ткнул в карту красным концом двухцветного карандаша. — Идти нужно осторожно, чтоб не прицепился Генка Ветряк.

— Генка тоже просится с нами, — нерешительно произнес щуплый мальчик с кроткими синими глазами. — Может, возьмем, Славка?

— Мне что, — пожал плечами Славка. — Как скажет Сережа…

— Ветряка?! — вскричал Сережа (это он выглядывал из сарая). — Ни за что на свете! Разве Генка может сохранить тайну? Ты, Костя, просто не разбираешься в людях! Вот, пусть хоть Славка скажет: есть у Генки сила воли?

— Нет у Генки силы воли, — подумав, признал Славка. — Не возьмем Генку. — И, ткнув уже синим концом карандаша в карту, продолжал: — Через этот овражек, который за опытным участком, выйдем на дорогу и зайдем в населенный пункт Л.

— Генка говорил, что в Лисичках в магазине есть батарейки к карманным фонарикам, — сказал Костя.

— Генка? Гм… По непроверенным данным, в населенном пункте Л. есть батарейки. Зайти и проверить! Если Генка не соврал — купить. Дальше…

— В Лисичках зайдем на почту и напишем домой письма, — перебил Сережа.

— Зачем? — удивился Слава. — Мы завтра же и вернемся.

— А если не вернемся? — сверкая черными, как смородина, глазами, возразил Сережа. — Мы ведь не знаем, что нас ожидает… Кроме того, все, когда отправляются в экспедицию, обязательно пишут письма.

— Ладно, напишем письма. — Славка сделал на бумаге какой-то значок. — Напишем письма… а дальше куда — я не знаю…

— Зато я знаю! Дальше так. — Сережа выхватил из Славкиных рук карандаш и провел длинную извилистую линию. — Видите? Это дорога к лесоразработкам, я ездил туда с отцом на машине. Можно, конечно, этой дорогой, но так неинтересно. Мы пойдем направо, старой вырубкой. — Сережа начертил кружочки и вокруг них что-то похожее на дорогу. — Тут есть тропинка, а дальше — без тропинки. Перейдем болотце… — Он подумал, послюнявил карандаш и нарисовал голубое расплывчатое пятно. — Дальше — бугор, тут — разбитый молнией дуб… просека, а там начинается третий квартал… А вот здесь, смотрите, — Сережа красным карандашом сделал крестик, — и будет Волчий Колодец.

— Волчий Колодец! — мечтательно повторил Костя. — Генка говорил, будто он идет вглубь аж на полкилометра.

— Не меньше километра! — авторитетно заявил Сережа. — Он идет аж в эти… в самые недра.

— На километр нам не хватит веревок, — заметил практичный Слава.

— Ну, может, и не на целый километр, но я знаю хорошо, что он идет в самые недра. А в недрах знаете что может быть?

— Минералы? — зачарованно выдохнул Костя.

— Ого, да еще какие! Я уверен, ребята, что мы найдем совсем новый, не ведомый людям, минерал. И тогда назовем его…

— «Сергеином»! — прыснул Слава. — Скажем «гоп», когда перескочим! Подумаем лучше, что взять на дорогу. Записывай, Костя: веревок метров… ну, сколько достанем, — раз; карманный фонарик — два; продуктов…

— А знаете, — взволнованно прошептал Костя, — может, в войну партизаны там что-нибудь прятали?

— А что ты думаешь? — снова загорелся Сережа. — Наверное прятали!

— Тогда колодец может быть заминирован, — пришел к выводу Слава.

Возбужденные ребята с минуту молчали. Потом Сережа встрепенулся:

— Ну, так что? Мы же не трусы какие-нибудь? Все исследователи должны рисковать своей жизнью. Или, может, вы испугались?

«Испугались»! Какой же на свете мальчишка признается, что он испугался? И Славка, насупясь, сказал, что они с Костей трусами никогда не были и пускай Сергей ведет их к тому Волчьему Колодцу и на деле убедится, кто они такие.

Приятели твердо договорились — завтра на рассвете отправиться в экспедицию к Волчьему Колодцу.

— Пароль будет новый, — предупредил Сережа, — Стучать не надо, просто трижды кукарекнете.

Телеграмма

К вечеру у Сережи все было готово к походу. Он даже выпросил у матери рубль семьдесят копеек на батарейку.

А вечером пришел с работы отец и еще с порога весело объявил:

— Сибиряки наши едут! От Максима с дороги телеграмма. Мать, пеки пироги, а ты, Сергунок, готовься долгожданную подружку встречать!

Мария Семеновна — Сережина мать — радостно забегала по комнате, а Сережа с недоумением взглянул на отца: какую это подружку, да еще долгожданную, ему придется встречать?

— Вот чудачина! — рассмеялся отец. — Тамарочку, дочку моего фронтового побратима, Максима Максимовича из Боготола. Я ведь читал тебе недавно письмо от него: дядя Максим будет проезжать мимо нашей станции Зубры на курорт, в Крым, и по дороге заедет к нам, повидаться. Обещал и дочку свою привезти — погостить в нашем лесничестве. А через месяц, когда будет возвращаться домой, заберет ее. Ну, баламут, — отец весело взъерошил Сережин «ежик», — подружка-сибирячка завтра к тебе приедет! Что ты на это скажешь?

— Завтра? — ошарашенно спросил Сережа. — Батя, давай лучше встретим ее послезавтра.

— Как так — послезавтра? Дядя Максим телеграмму дал из Москвы — следовательно, завтра в шесть утра они будут в Зубрах. Лесничий разрешил взять машину, вот на рассвете и выедем за ними.

Пока Сережа обдумывал свое затруднительное положение, отец достал из комода фотографии и стал их перебирать.

— Эх, давненько, Максим, мы с тобой не видались!

Сережа подошел к отцу и заглянул через плечо. Эту фронтовую, потертую фотокарточку он видел не раз и знал, что тот, высокий, на полголовы выше отца, усатый танкист и есть дядя Максим — сибиряк, лучший батин друг. Очень интересно увидеть его настоящего, живого. Только… лучше бы у дяди Максима был сын…

— А вот она — глянь, вылитый Максим! — отец показал Сереже другую фотографию.

На ней, уже в штатской одежде, тот самый огромный дядя Максим с русоволосой, полнолицей женщиной. А между ними — маленькая, худенькая, лупоглазая девчонка, лет трех.

«Ничего себе подружка! — тоскливо подумал Сережа. — Придется теперь нянчиться с ней целый месяц. Пропала экспедиция к Волчьему Колодцу…»

— Худышка какая, — жалостливо заметила Мария Семеновна, — одни глазенки светятся.

— Она тут как раз после болезни. Помнишь, Максим писал, что Тамарочка тяжко хворала, еле выходили.

— Как же она, бедняжка, такую дальнюю дорогу перенесет?

— Так это ж когда было! Она давно выздоровела.

— Не говори, — перебила мать. — Если бедное дитя так тяжело болело, снова сил набрать нелегко. Известно — Сибирь, морозы, там хоть кто занеможет. Нужно будет ее хорошенько у нас подправить. Побегу утречком на село, к Писаренкам, — меду достану. Ты, сынок, гляди развлекай девочку и, боже сохрани, не обижай ее!

— Может, ей куклу купить? — чуть не плача, предложил Сережа. — Я же не знаю, чем ее развлекать…

— Зачем куклу? — удивился отец. — Ей теперь уже двенадцать лет, как и тебе. Рукоделие ей нужно, вышивание-расшивание всякое, это девчоночье дело. Мать знает, сама такой была.

— Конечно, конечно, ты уж не беспокойся. Найдем ей и вышивание и расшивание, присмотрю, как за родной. Пускай поживет с нами тихое дитя, может, и наш сорвиголова опомнится.

— А откуда вы знаете, что она — тихое дитя? — буркнул Сережа.

— А ты на карточку взгляни. Сразу видать — не твоего поля ягода! Пойду-ка достану новый коврик и постелю в маленькой комнатке, там ей будет уютно.

Мать пошла в кладовку, но сразу же возвратилась.

— За сундуком лежал, — удивленно сказала она, разглядывая холщовый, туго набитый мешок.

Сережа бросился к нему, но мать его уже развязала.

— Вот она где, моя веревка! — она вытащила из мешка смотанную клубком веревку. — Сегодня полдня искала, пришлось у соседей просить. Хлеб… сало… яблоки… Что это значит? — Мария Семеновна с подозрением взглянула на сына. — Не на целину ли снова собрался?

— Нет, — понурился Сережа, — не на целину…

— А куда хотел податься?

Сережа молчал.

— Ну, хватит, Мария, — вступился отец. — Никуда он не уйдет, не станет позорить нас перед дорогими гостями. Ложись спать, Сергей, да гляди, — уже строго добавил он, — как бы нам с тобой не поссориться!

Встреча

На рассвете Петр Трофимович, Сережин отец, вышел из дому, чтобы завести машину.

— Ку-ка-ре-ку-у!.. — раздался вдруг под окном неожиданный петушиный дуэт.

Петр Трофимович остановился, прислушиваясь к голосам.

«Славка объездчика… второй, кажись, Костя — бухгалтерши нашей сынок… Ох уж эти мне мальчишки! Недаром Сережка мешок приготовил…»

И, стараясь не рассмеяться, крикнул:

— Мария, чего же ты кур по двору распустила? Гляди, лисица утащит!

«Петухи», оборвав заливчатое пение, пустились наутек.

Через час, подхватив в кабину Сережу, Петр Трофимович выехал на станцию.

Подходил скорый «Москва — Симферополь».

Отец, всегда такой спокойный и уравновешенный, по-видимому, очень волновался. Сереже также хотелось поскорее увидеть знаменитого дядю Максима. Настроение, правда, слегка портило воспоминание о Тамарочке…

Петр Трофимович, нетерпеливо заглядывая в двери вагонов, побежал вдоль состава.

— Петро, куда же ты мчишься?

Отец на ходу обернулся и бросился обнимать усатого великана в сером, хорошо сшитом костюме.

— Ого-го! — зычно кричал великан, потрясая, как былинку, кряжистого Петра Трофимовича. — Дай-ка я как следует рассмотрю тебя! Однако крепко разнесло тебя, танкист, на украинском сале!

— Максим! — в восторге хлопал отец своего друга по могучей груди и плечам. — Ох, Максим, да ты, никак, снова подрос? И как тебя, такого верзилу, бедный комбайн выдерживает?

Стараясь скрыть волнение, они громко хохотали, тормошили друг друга, забывая стереть со щек радостные слезы.

Сережа растерянно озирался по сторонам, пытаясь угадать, где же она, эта Тамарочка? Не могла же быть тощей, засушенной Тамарочкой, как ее по фотографии представлял себе мальчик, вот эта краснощекая, рослая — повыше, пожалуй, Сережи — девочка с зелеными насмешливыми глазами!

— Так вот он какого себе сына вырастил! — И в ту же минуту, очутившись в железных руках дяди Максима, Сережа взлетел на воздух. — Подходящий хлопец!

Зеленоглазая девочка, столь непохожая на Тамарочку, все-таки оказалась Тамарочкой, так как Петр Трофимович крепко расцеловал ее и подвел к Сереже.

— Ну, племя молодое, незнакомое, знакомьтесь!

— А ведь она у меня украинский язык знает! — похвастался дядя Максим. — Скажу по секрету: с прошлого года специально для Сергея изучала.

— Ничего не специально, — пренебрежительно вскинула голову Тамарочка. — Просто захотела и выучила. — И, отвернувшись к своему отцу, засмеялась: — А я-то думала — он во какой! — и показала рукой на добрых полметра выше своей головы.

Сережа обиделся: подумаешь, он не «во какой»! Да она совсем еще не знает, что за бравый и ловкий он парень!

Когда подошли к машине, Сережа небрежно взялся за борт и вмиг лихо взлетел в кузов.

— Садись в кабину, — снисходительно кивнул он гостье. — Там тебе будет удобнее.

Тамарочка не ответила и — ничуть не хуже Сережи — вскочила в кузов. За ними, побросав чемоданы, забрался туда и дядя Максим.

— А ну-ка, друже, прокати нас с ветерком! — крикнул он Петру Трофимовичу и, став у кабины, крепко обхватил за плечи ребят.

Недаром Сережин отец славится в Зубрах как хороший шофер. Петр Трофимович плавно тронул машину с места, и она стрелой понеслась по дороге к лесничеству.

— Вот она, украинская земля! — взволнованно промолвил Максим Максимович, оглядываясь по сторонам. — Прошли мы по тебе с боями, и была ты тогда черная и опаленная…

Сережа почувствовал, как дядя Максим крепче сжал ему плечо.

А юная сибирячка молча, широко раскрытыми глазами смотрела на ярко-желтые поля расцветшего подсолнуха, сизо-зеленые баштаны, кудрявые рощицы и перелески, узорным ковром раскинувшиеся по обе стороны дороги.

Нашла коса на камень

Через день дядя Максим уехал в Крым, оставив дочку гостить у Сережиных родных на целый месяц.

Нечего сказать, это было «тихое дитя»!..

Во-первых, она сразу же заявила, что никакая она не Тамарочка, а просто Тома, или, еще лучше, Томка, как зовут ее все боготольские приятели; во-вторых, у себя, в Боготоле, она привыкла свободно ходить куда угодно; и, в-третьих, было бы очень приятно, если бы за ней следом не слонялся этот насупленный, как среда на пятницу, мальчишка.

Нет, Сереже не надо было нянчиться с гостьей, наоборот — ему самому пришлось быть на страже своего мальчишеского достоинства, на которое поминутно посягала Томка.

В первый же день после отъезда Максима Максимовича она с утра исчезла. Мария Семеновна всполошилась и стала упрекать сына — почему, мол, не сумел устеречь девочку? Да, как же, такую устережешь! Сережа ей толком сказал — подождать, пока он подготовит удочки, а тогда поведет ее на речку и покажет все рыбные места. А Томка присвистнула на собак и шмыгнула в лес. Как ни отзывал он собак, вернулась неохотно одна Найда, а Вьюн прикинулся глухим. А через несколько минут исчезла и Найда…

Эта девчонка точно приворожила к себе всех животных. На что уж верным был кот Бурлак, и тот бесстыдно изменил, переселившись в Томкину комнату.

Томка вернулась только к обеду — румяная, исцарапанная, с охапкой разных веток. Она заметила, что Зубровский лес совсем не похож на их тайгу, откуда такому мальчишке, как Сергейка, сроду не выбраться. А ветки она собрала для гербария, и пусть ей сейчас скажут, как они называются, потому что в тайге такие деревья не растут. Вслед за Томкой вернулись собаки и виновато прилегли у порога.

После обеда Томка помогла Марии Семеновне вымыть посуду, прибрать в хате и снова куда-то пропала. И так почти каждый день. Как ни странно, но Мария Семеновна, мечтавшая о приезде тихой девочки, явно полюбила эту сорвиголову в юбке и охотно прощала ей все ее проделки. Отец же улыбался, лукаво поглядывая на Сережу, но ничего не говорил. Только однажды подтолкнул его локтем и тихонько шепнул:

— А что, нашла коса на камень?

Пожалуй, уж лучше бы Томка была тихоней. Пускай бы Сережа и понянчился с ней немного…

С такими невеселыми мыслями и застали Сережу его друзья — Славка с Костей.

— Ты что же это? — Славка вызывающе заложил руки в карманы. — Старых товарищей уже и знать не хочешь?

Маленький Костя только вздохнул и укоризненно взглянул на Сережу синими глазами.

Сережа тоже сунул было руки в карманы, но сразу же вынул их и с горечью произнес:

— Эх, ребята, ничего вы не знаете…

— У меня испортилось триста граммов колбасы, а у Кости два десятка вареников, — строго сказал Славка, — Сам говорил: «Если мы задумали стать исследователями, нас ничто не остановит!» И сам же, ради какой-то девчонки, сорвал экспедицию. Разве так поступают товарищи? Костя, скажи: товарищи так поступают?

Костя смутился и не знал, что ответить.

— Идем в штаб — поговорим! — Славка повернулся и зашагал к сараю.

Сережа покорно последовал за ним.

— Вы же понимаете, ребята, не могу я ее теперь бросить! Девочка из далекого края, тут ей все незнакомо, кругом — лес, — оправдывался Сережа. — Ведь дядя Максим оставил ее на мою ответственность.

Не мог же Сережа признаться, что Томка чихать хотела на его ответственность.

— Так давайте возьмем ее с собой, — сказал Костя.

— Ну уж нет! — решительно возразил Славка. — Это тебе не какая-то прогулка, а экспедиция — может, даже с научной целью. Придется преодолевать всякие трудности, а она еще хныкать начнет.

Сережа подумал, что Томка, чего доброго, скорее их заставит хныкать, чем захнычет сама, но вслух произнес:

— Отложим экспедицию. Сейчас ничего не выйдет.

— А у нас так говорят: «Взялся за гуж, не говори, что не дюж!» — неожиданно послышался за спинами ребят задорный Томкин голос.

Ничуть не смутившись, точно она уже давно знала всех троих, Томка подошла к ним и села, слегка потеснив Костю.

— А про какую экспедицию вы говорите? — с любопытством спросила она.

Ссора

Нет, эта девчонка решительно отравляла Сереже жизнь! Не говоря уже об измене собак и кота Бурлака — что кот! — Томка с первой же встречи безраздельно завладела обоими его приятелями. Он еще мог понять простодушного, доверчивого Костю, но Славка!.. Как мог Славка, с его стальной волей, так безоговорочно поддаться Томке и сразу раскрыть ей все тщательно обдуманные планы экспедиции к Волчьему Колодцу? Экспедиция, мысль о которой ему, Сереже, первому пришла в голову! С какой стати?

У Томки вмиг разгорелись глаза, и она решила, что к Волчьему Колодцу они пойдут обязательно. «Надо быть настоящими байбаками, чтобы не исследовать такое интересное место!» Одним словом, смаху принялась командовать, будто ее об этом просили.

Сережа ходил мрачный и молчаливый, будто не замечая веселой кутерьмы, которую вечно подымала вокруг себя эта невозможная девчонка.

В конце концов, что ему до этого? Но как было не возмущаться, когда друзья, прибегая к его дому, забывали о Сереже и в первую очередь интересовались, дома ли Томка.

Накануне похода Вьюн занозил лапу, и Томка погнала Сережу в лисичанскую ветеринарную лечебницу за лекарством. Сережа хмуро поплелся, убеждая себя в том, что пошел только ради Вьюна: «Не может же собака остаться без лапы!» Когда Вьюн выздоровел, Томка торжественно объявила: назавтра всем быть готовыми к походу.

И тут Сережка взбунтовался.

Довольно! Пускай покоряются Томке эти безвольные чудаки — Славка с Костей, пускай предатели Найда с Вьюном шныряют за ней по пятам, пускай Бурлак не Сереже, а ей мурлычет на ночь свои кошачьи песни, пускай даже мать, не понимая Сережиной ревности, ухаживает за этой цацей, он никому не позволит помыкать собой. И никуда не пойдет. Он так и сказал: «Не пойду!»

— Ну и не ходи, — равнодушно сказала Томка. — Напугал!

— И не пойду!

— Пожа-алуйста! Обойдемся и без тебя.

— Вот и не обойдетесь: я один туда дорогу знаю! Без меня вам ни в жизнь не найти Волчий Колодец.

— Ах, вот как? — вспыхнула Томка. — Тогда уж мы ни за что не пойдем с тобой. Сами отыщем дорогу!

— Кто найдет? Может, ты?

— Может, и я! А ты… ты… просто трус!

Костя и Слава пытались прекратить ссору, но противники ощетинились и разбежались в разные стороны.

В одиночку

Теперь Сережа не разговаривал с Томкой. Вид у обоих независимый, при встречах они «не замечают» друг друга. Томка снова пустилась в свои лесные путешествия с собаками, а Сергей засел повторять английский язык: человек он деловой и глупостями заниматься ему недосуг.

Огорченные Слава с Костей тоже притихли и всё больше отсиживались дома.

Но уединенные Томкины экскурсии стали беспокоить Марию Семеновну. И однажды, когда девочка, захватив с собой бутылку воды и узелок с едой, проблуждала в лесу до позднего вечера, Мария Семеновна наконец рассердилась на свою любимицу и решительно запретила ей подобные прогулки. Собаки же, в знак немилости, были посажены на привязь.

Хотя Сереже, понятно, совершенно безразлично было, что о нем думает Томка, но обида, как заноза, не давала покоя. Неужели Томка и в самом деле считает его трусом?

Тогда он докажет этой зеленоглазой зазнайке, кто такой Сергей и на что он способен! Завтра же один-одинешенек пойдет к Волчьему Колодцу и или погибнет — а этом будет ее вина! — или покроет себя славой! Томка еще пожалеет, что так обращалась с ним, захочет помириться, но он будет горд и неумолим. Пусть знает!

Было еще почти темно, когда Сережа, никем не замеченный, вышел из дома.

Проходя мимо усадьбы Генкиного отца — лесника, он вспомнил о Генке и даже пожалел, что не позвал его с собой. Правда, у Генки нет силы воли и он не умеет хранить тайн, но Сереже было немного грустно, и он охотно поделился бы даже с Генкой частицей своей будущей славы. Но Генка еще сладко спал и не мог знать, что слава прошла мимо его окошка.

«Населенный пункт Л.», как его солидно называл Славка, или просто село Лисички, куда ребята ходили в школу, Сережа прошел вместе со стадом: нужно сбить собак со следу, если Томке придет в голову шпионить за ним.

На старой вырубке мальчика застало уже настоящее утро. Если бы Томка услышала такой разноголосый птичий гомон, то… то она, наверное, сказала бы, что в их тайге птицы щебечут еще громче.

А все-таки жаль, что Томка не видит этих оранжевых с черными подвесочками сережек бересклета или длинноногого, смешного зайчонка, испуганно выскочившего из-за старого дубового пня.

Сережа поймал изумрудную ящерицу, и она покорно лежала на его ладони — такая маленькая и притихшая, — поблескивая черными бисеринками глаз; сорвал огромный, усыпанный самоцветами росы, лесной колокольчик — целый колокол! — и заглянул в него. И сразу весь мир сделался прозрачно-синим. Нет, что там ни говори, Томке следовало бы повидать все это!

Узенькая, едва заметная тропинка сделала два — три поворота и затерялась в густой траве. Куда же теперь? Ага, вон и болото.

Они с отцом переходили его зимой. Тогда тут была застывшая плоская равнинка, лишь кое-где из-под снега упрямо пробивались пучки зеленой осоки и сухого бурьяна.

Сережа осторожно шагнул в светлую, сочную траву. Высокие незабудки защекотали ему колени.

А может, лучше обойти болото? Только обходить-то далеко… Э, ничего, он быстренько перескочит, тут не широко. Ну, смелее, напрямик к тому бугру!

Перебросив на бугорок сумку с едой и веревками, мальчик напрягся и прыгнул. Не удержавшись на ногах, он бултыхнулся в воду, но сразу же выкарабкался на бугор.

Теперь Сережа очутился как бы на острове: со всех сторон его окружала предательская болотная вода.

Мальчик уже пожалел, что забрался в эту западню. Ну, да уж если забрался, не мешает немного отдохнуть и позавтракать. Сережа достал из сумки кусок пирога и с аппетитом съел его. В своем воображении он уже рассказывал друзьям, как с опасностью для жизни ползал по болотам, как добрался до неизвестного острова, заросшего незабудками, — он назовет его «Голубым», как… Ой, а это что?

Над нежно-голубым ковром незабудок неожиданно появилась небольшая плоская головка. Мальчик сразу даже не понял, что это такое. Темная, блестящая, она какой-то миг была неподвижной. Потом, вкрадчиво покачиваясь, стала приближаться к Сереже.

Гадюка!.. Сережа пронзительно взвизгнул, подхватил сумку и стремглав плюхнулся в воду. Цепляясь руками за острые, как бритва, стебли осоки и перепрыгивая с кочки на кочку, он быстро очутился на краю болота и что было мочи пустился бежать в лесную чащу.

Остановился он около дуба, опаленного молнией, и тут только перевел дыхание.

— Ффу! Ну ее, эту гадюку!..

Отсюда уже тропинка прямая и лес чистый, веселый — будто звенит. Наконец Сережа вышел на большую поляну. Сбоку поляны чернел старый обвалившийся колодец.

Вот и он.

В Волчьем Колодце

В давние времена, когда хозяином Зубровского леса еще был богатый пан помещик, произошло, рассказывают старые люди, событие, после которого стали называть эту черную, глубокую яму Волчьим Колодцем.

Устроил как-то вельможный пан облаву на волков — той весной их появилось в лесу видимо-невидимо. Особенно донимал панские табуны старый седой волк, свирепый и хитрый.

Вот расставили ловцов, выследили седого волка, и борзые погнали его прямо на засаду. А засада была на этой самой поляне, у колодца. Колодец-то лесник себе выкопал. Собирался и хатенку сложить, но после облавы не захотел.

Выскочил волк на поляну, бросился на одного ловца и сбил его с ног — не успел тот и выстрелить. А пан рядом был… Не стал и пан стрелять: может, испугался. Больше того, рассказывают, пан недолюбливал парня за непокорность и острое слово и, может, нарочно отвел ружье. А седой волк оставил окровавленного ловца и молнией ринулся на пана. Вцепился волчище в панское горло, и покатились они между борзыми по траве…

Сбежались охотники и увидели только, как свалились пан с волком в колодец и пошли камнем на дно…

Кто его знает, так ли было или просто сказку рассказывают старые люди. Колодец тот давным-давно высох, а волков в Зубровском лесу теперь днем с огнем не сыскать.

И все-таки жутковато стало Сереже. Что ни говори, а с товарищами оно веселее.

Ну, да взялся за гуж, не говори, что не дюж! Одежда на нем, после неожиданного купания в болоте, уже просохла, времени терять нечего. Да и не боится он!

Со старой осины, росшей на краю поляны, свисал толстый сук. Сережа без особого труда обломил его, привязал веревку и положил поперек ямы. Проверил фонарик — горит.

Неужели он все-таки боится? Да нет, просто чуть сердце замирает. Жаль только, что никто не увидит, как он, одинокий, брошенный товарищами, гордо и бесстрашно спустится в Волчий Колодец. Ну, Томка, теперь ты узнаешь, кого назвала трусом!

Сережа разулся, поплевал на руки и начал спускаться. Его охватили прохладные, влажные сумерки. Глубок, однако же, этот Волчий Колодец… Скоро и веревка кончится, а дна все нет… А что, если действительно глубина его на полкилометра, а то и на целый километр, как сочинили они с Генкой?!

Веревка кончилась. Сережа беспомощно дрыгнул ногами и… коснулся дна. Облегченно вздохнув, он осторожно стал на ноги.

Внизу было темно. Сверху синело отверстие, рассеченное кривой осиновой веткой. Сережа засветил фонарик и стал внимательно присматриваться к неровным влажным стенам Волчьего Колодца.

Ему показалось, будто внизу, под ногами, что-то сверкнуло тусклым зеленоватым светом. Нет, это только почудилось… Зато вон, в темном углу, действительно сияет большая глыба чего-то необычайного, лучистого и, очевидно, неизвестного людям.

Мальчик посветил фонариком и разочарованно отвернулся. Перед ним была просто гнилая деревянная колода…

Ну ничего, клады не сразу даются в руки. Нужно внимательно обследовать все вокруг. Не может быть, чтобы Волчий Колодец не скрывал в себе какой-нибудь тайны.

Тщательно светя фонариком, Сережа наткнулся на старую ржавую лопату с поломанным черенком. Может, это какая-то доисторическая лопата? Нет, кажется, самая обыкновенная, только очень ржавая.

Какое-то странное углубление в стене. Что оно напоминает?.. Да это же стрела, самая настоящая стрела, нацарапанная чем-то острым! Кто ее нацарапал? Зачем?

Ух!.. Сережа внезапно свалился в узкую яму в углу колодца.

К счастью, яма была неглубокая, и, поднявшись на ноги, мальчик свободно достал руками ее край. Скверно лишь то, что, падая, он уронил фонарик, и тот куда-то отлетел и погас.

Пытаясь вылезть, Сережа стал шарить в темноте руками. Вдруг его рука натолкнулась на какой-то продолговатый холодный предмет, лежавший на краю ямы. Предмет шевельнулся и чуть не упал Сереже на голову.

«Мина!» — мелькнула страшная догадка, и мальчик, как ошпаренный, отдернул руку. У него странно ослабли колени, и он оторопело присел…

Вот она какая, Томка!

Если бы над головой не светлело пятно, Сережа был бы уверен, что наступила глухая ночь. Целую вечность, кажется, сидит он на дне своей неожиданной ловушки.

«…Пошел один, без товарищей, некого даже и на помощь позвать. Так и погибнет тут ни за что ни про что, даже и не узнает никто, куда девался. Доказал свою храбрость, нечего сказать!»

Едкие слезы отчаяния и досады жгут Сережины глаза. Чего бы он только сейчас ни дал, чтобы вновь очутиться там, наверху, где светит жаркое солнце, шелестят деревья… Вот дурень, дурень!..

Дома мать уже беспокоится — куда запропал ее сорванец, а сорванец сидит, точно мышь в мышеловке, и не знает, как выбраться из беды.

Ребята, должно быть, пришли к Томке, им и без Сережи хорошо, даже лучше — никто не сопит и не заводит споров… И Томке, наверное, совсем-совсем безразлично, что Сережка куда-то запропастился… Что ей!

Как холодно… Да неужели вот так и придется сидеть до самой смерти?

«Гав!.. Гав!.. Гав!.. Гав-гав!..» — И радостный визг.

Сережа внезапно вздрогнул и насторожился.

«Вьюн?!. Вьюн!»

Какая-то тень закрыла светлое отверстие колодца.

— Сергейка, ты здесь? Сергейка!

Томка… Она нашла его!

А Томка, потянув к себе пустую веревку, встревоженно закричала:

— Серге-ейка, слышишь? Где ты?

— Я ту-ут! — глухо донеслось снизу.

— Вылезай сюда! — обрадовалась девочка. — Вылезай, а то Вьюн на твой мешок зарится.

— Я не мо-о-гу… Я заминированный…

— Заминированный? — ахнула Томка. — Откуда ты знаешь?

— Надо мной ми-ина… Она вот-вот упадет…

— Так чего же ты ждешь? Вылезай поскорей!

— Тут темно… Я ее задену…

— Тогда не шевелись! — испуганно прокричала Томка. — Я сейчас спущусь к тебе.

— Не спускайся, лучше я один погибну, — обреченно простонал Сережа.

Но Томка, как обычно, не послушалась и стала быстро спускаться по веревке вниз.

— Там лежит мой фонарик, не наступи на него, — предупредил из ямы Сережа. — Да гляди не задень мину!

— Я, кажется, на него уже наступила, — сказала Томка. — Так и есть! А почему он не горит?

— Встряхни!

Томка встряхнула фонарик, и в темноте вспыхнул яркий электрический луч. Осветив осыпанное землей, испуганное Сережино лицо, она стала водить фонариком по краям противной западни. Вот, должно быть, увидела мину, склонилась и… громко рассмеялась:

— Прощайся, Сергейка, с жизнью! — и бросила Сереже обыкновенную пустую бутылку, — И как ты не догадался!

— Как же, догадаешься в такой темноте, — пробормотал обескураженный Сережа. — Думаешь, ты бы догадалась?

— Брось бутылку и давай руку — помогу тебе вылезть.

— Ну да, «брось»! А может, это не простая бутылка? Надо ее разглядеть.

— Самая обыкновенная. Брось, говорю тебе!

Сережа сунул бутылку в карман и, оттолкнув Томкину руку, самостоятельно выбрался из ямы. Через несколько минут он с наслаждением вытянулся на траве против солнышка. Отогревшись, достал из кармана бутылку.

Это была зеленая полулитровка из-под минеральной воды. В середине белела какая-то бумажка.

— Томка! — радостно пораженный, вскрикнул Сережа. — Я же говорил, что это не простая бутылка: тут лежит записка!

— Ты вечно что-нибудь выдумаешь, — засмеялась Томка и побежала за Вьюном на край поляны. — Взгляни лучше сюда — Вьюн твой обед прикончил!

— Э, что там обед! — Сережа, волнуясь, вытряхнул из бутылки бумажку.

Там было написано:

Сережа растерянно замигал, тихонько свернул записку и спрятал в карман. Потом подошел к колодцу и бросил туда пустую бутылку.

— Как ты полагаешь, нагорит нам дома за такую отлучку или нет? — лукаво, будто ничего не заметив, спросила Томка.

— Ой-ой-ой! — спохватился Сережа. — Еще как нагорит!

Он поспешно обулся, Томка смотала веревку, и, по-прежнему все еще избегая глядеть друг на друга, они побежали домой. Дорога была дальняя, есть хотелось ужасно (бездельник Вьюн выкрал из сумки и слопал весь обед). Сережа был крепко сконфужен, и все же, непонятно почему, ему было очень весело.

— Не понимаю, как же ты нашла Волчий Колодец? — не вытерпел наконец Сережа.

— У меня была ваша карта, — призналась Томка. — Я долго искала дорогу. Помнишь, однажды я пробыла в лесу целый день, на меня еще Мария Семеновна рассердилась… Вот тогда я и отыскала его. А сегодня утром заметила, что ты исчез, и догадалась, куда ты пошел. И хорошо, что догадалась, а то бы ты там и до сих пор сидел «заминированный».

Сережа густо покраснел, искоса взглянул на Томку, и оба громко расхохотались.

Ну и молодчина все-таки эта девчонка!..

Воспоминания Петра Трофимовича

Вечерний ветерок до предела напоен терпкими запахами леса. А лес, молчаливый и таинственный, мягко дышит, охватив сплошной мохнатой стеной небольшое Зубровское лесничество.

Завтра утром Томка уезжает.

А сейчас, непривычно тихая, сидит она рядом с ребятами на широком дубовом бревне и глаз не сводит с Петра Трофимовича. А он, а он, глядя в темную зубчатую стену леса, словно видя там что-то, одному ему понятное, рассказывает:

— …Неравным и тяжелым был тот бой. Погиб командир танка — лейтенант Мухтаров, погиб радист, и тяжело был ранен в голову башенный стрелок — твой отец, Тамара. А танк наш горел…

В напряженной тишине порывисто вздохнул Сережа.

— Казалось, гибель была неизбежной… Тогда Максим заскрипел от боли и злости зубами и сказал мне: «Выбирайся, Петро, ползи, может, хоть ты останешься живым. А мне все равно не поможешь…» Не знаю… Возможно, и были такие подлецы, которые, спасая свою шкуру, бросали товарища на погибель. Наверное, были, ну, а я таких, по правде говоря, не видывал… Выволок я Максима из танка и до сих пор удивляюсь, как тогда не подстрелили нас фашисты. Взвалил его себе на спину и пополз. Не шуточное дело — тащить на себе такого богатыря! Упаду с ним в воронку от снаряда, отдохну немного и ползу дальше, к другой воронке. А тут новая беда — ранило меня… Пришел в себя — ночь. Стрельба куда-то в сторону отошла, а меня тащит на себе Максим.

«Ты что, в своем уме? — браню его. — Оставь меня, ты же сам кровью истекаешь».

«Молчи, — стонет он, — молчи, а то…» — и падает, обессиленный, в землю лицом.

А дальше так пошло: Максим потеряет сознание — я его волоку, я упаду — Максим отлежится и меня тащит. Доползли, подобрали нас санитары. Вот так, ребятки, и спасла нас дружба наша!..

В зеленых Томкиных глазах дрожит горячая слезинка. Сережа заглядывает девочке в лицо и тихонько сжимает ее поцарапанную, в сосновой смоле ладонь.

«Я там видел стрелу!»

Семафор открыт. На перроне возникает суетня. Мария Семеновна в последний раз пытается лучше закрыть плотно набитый Томкин чемодан — не зря она вчера целый день пекла-жарила, — а он никак не закрывается. Ребята с волнением обступают подругу, а Петр Трофимович проверяет, на месте ли Томкин билет. Поезд приближается.

— Томка! — неожиданно хлопает себя по лбу Сережа. — Томка, а стрела?!

— Какая стрела? — недоумевает девочка.

— В Волчьем Колодце! Я же там видел нацарапанную на стене стрелу! И лопату…

— Так почему же ты мне тогда ничего не сказал? — возмущается Томка.

— Я как ухнул в эту проклятую яму, так обо всем позабыл! Да еще бутылка твоя…

— Стрела и лопата в Волчьем Колодце? — переспрашивает Костя.

— Значит, там что-то закопано, — убежденно говорит Славка.

— Ой, ребята, как жаль, что я уезжаю! Но что же делать?

— А мы туда спустимся, — успокаивают Томку друзья. — Завтра же пойдем!

— Из колодца не вылезем, пока все не осмотрим! — бьет себя в грудь Сережа.

Поезд останавливается. Из вагона выскакивает загорелый, как негр, дядя Максим. Все бросаются к нему.

Поезд в Зубрах стоит всего три минуты. Не успели как следует поздороваться, спросить о здоровье, не успели как следует попрощаться, чуть не позабыли Томкин чемодан, как поезд тронулся с места, набирая скорость.

Из раскрытого окна вагона высовывается Томкина рука с белым платочком, и едва слышно доносится ее голос:

— Обязательно! Слышите? Обязательно разведайте тайну Волчьего Колодца!..

— О-бя-за-тель-но!! — дружно кричат в ответ ребята и, очутившись в конце перрона, грустно смотрят вслед уходящему поезду.

Неожиданность

Ну, хватит ссор, проволочек, колебаний, из-за которых и так пропал целый месяц! Слово дано, и его нужно сдержать, не то совестно будет не то что людям, но и коту Бурлаку в глаза смотреть.

Возвратившись со станции, Сережа, не говоря друзьям, помчался в Лисички, на почту. Он задумал купить конверт с маркой и немедленно, после окончательного и всестороннего обследования Волчьего Колодца с его таинственной стрелой, написать обо всем Томке в Боготол.

На почте Сережа выбрал роскошный конверт с букетом ярких цветов (он должен напомнить Томке о цветах Зубровского леса), уплатил полтинник, сэкономленный в станционном буфете на лимонаде, и заторопился обратно. В дверях он неожиданно столкнулся со Славкой.

— Вот ты где! — обрадовался тот. — А мы тебя искали.

— Меня? — смутился Сережа, торопливо пряча руку с конвертом за спину. — А зачем я вам?

— Мы решили купить конверт, — выглядывая из-за Славки, объяснил Костя. — Чтобы сразу написать Томке письмо, она ведь будет ждать. У нас не хватало гривенника, но потом мама дала мне рубль.

— Спрячь свой рубль, — оправившись от смущения, ответил Сережа и победоносно помахал перед Костиным носом конвертом. — Все в порядке, конверт имеется!

— Ты уже купил?

Сережа снисходительно улыбнулся. Он ведь не привык долго раздумывать, как некоторые!

Бодро вскинув на плечо лопату, уверенно шествует знакомой тропинкой Сережа. За ним пыхтит навьюченный увесистым мешком Славка и рассеянно натыкается на пеньки о чем-то размечтавшийся Костя. Утро пасмурное, пожалуй, быть дождю, но такая чепуха, как дождь, никого не тревожит. Всякому, взглянувшему на ребят, должно стать понятным: сегодня Волчий Колодец обязательно будет обнаружен!

Дойдя до болотца, Сережа рассказал, как чуть-чуть не убил на острове «Голубом» гадюку, и повел товарищей в обход.

На подходе к третьему кварталу Сережа вдруг остановился и стал прислушиваться. Ему показалось, что в безмятежный птичий щебет вплелись какие-то непонятные, чуждые лесному гомону звуки.

— Что это? — насторожился и Славка. — По-моему, там фырчит автомашина…

— Откуда ей там взяться? С просеки, наверное…

— И я слышу, — подтвердил Костя. — Даже какие-то голоса…

— Тоже скажешь — голоса! — сердито отмахнулся Сережа, но, вслушавшись, швырнул лопату и кинулся бегом к Волчьему Колодцу.

Славка аккуратно прибрал под кусты лопату и свой мешок и вместе с Костей устремился за Сережей. Запыхавшись, друзья добежали до заветной поляны и, озадаченные, застыли на месте…

Поляны больше не существовало. Вернее, она существовала, но это была уже не тихая лесная поляна, а самая настоящая строительная площадка. Бойко стучали топоры, взвизгивали пилы, громко перекликались рабочие… В углу поляны, на месте Волчьего Колодца, громоздились штабеля свежеобтесанных бревен…

— Вот те на! — присвистнул Славка, с любопытством озираясь. — Что же это вздумали здесь, в лесу, строить?

— Как — что? — весело откликнулся один из рабочих, разгружавших грузовик с кирпичом. — Пионерский лагерь! Ему тут самое подходящее место. На будущий год летом — милости просим, приезжайте отдыхать!

Оглушенный Сережа молча повернулся и, понурив голову, побрел прочь. В кармане он нащупал злополучный конверт с живописным букетом. Мальчик грустно взглянул на него, вздохнул и спрятал поглубже в карман.