Классические будзюцу [Боевые искусства и боевые пути Японии]

Глава 1 Воинская традиция Японии

За последние несколько десятилетий процессы перемен в японском обществе интенсифицировались настолько, что во многом грозят обеднить наши знания о традиционных общественных институтах. И поэтому очень важно, чтобы была написана книга (пусть даже большинство рассматриваемых в ней вопросов получат лишь косвенное освещение) об одном из наиболее противоречиво истолковываемых сегодня институтов древнего японского общества. Этот институт оказал влияние на культуру практически всех слоев японского общества, и поэтому появление такой книги совершенно оправдано. Конечно же, ни один отдельный класс японской нации не имел монополии на ямато дамасии («японский дух»), но вряд ли какой-то другой слой японского общества столь же полно его проявлял как класс воинов. Рассмотрение того, чем это было обусловлено, поможет нам глубже понять, что сделало Японию такой, какой она была в прошлом, какой является сейчас и какой станет в будущем.

Эта книга представляет собой рассказ о классическом японском воине. Писатели, жившие в относительно спокойные времена, наступившие уже после эпохи ренессанса классического воина, использовали в своих произведениях идеализированный образ, олицетворявший такие качества, как преданность, честь, отвага, уверенность в себе, самопожертвование и бескорыстное служение. Конечно, исторические хроники изобилуют примерами, иллюстрирующими такие замечательные качества, к тому же было бы чрезвычайно несправедливо предполагать, что кодекс воинской этики нарушался чаще, чем соблюдался; однако факт остается фактом — вопиющие нарушения кодекса воина, сохраненные историей, свидетельствуют о том, что он отнюдь не являлся незыблемым законом. В этой книге автор лишь пытается проделать небольшую брешь во времени, сквозь которую читатель мог бы безо всяких эмоций, взглянуть на классического японского воина.

Поскольку авторское видение этой книги ни в коем случае не предусматривало исчерпывающей полноты изложения материала, то все скучные описания военных действий, которыми изобилуют военные хроники, не вошли в нее, за исключением некоторого количества эпизодов, иллюстрирующих отличительные черты японских воинских искусств. Более того, автор старался тщательно избегать невразумительных философских разглагольствований, которыми злоупотребляют некоторые писатели в желании обосновать сдерживание воином своих боевых «аппетитов», поскольку основная цель данной книги заключается в том, чтобы дать возможность взглянуть на техническую сторону боевой культуры классического воина — будзюцу или воинские искусства.

Велизарий, выдающийся римский полководец времен императора Юстиниана, заметил, что «величайшее благословение — это мир, и с этим согласится любой, в ком есть хоть малая доля здравого смысла». Однако история — это кровавый путь, и, скорее всего, если бы войны стали невозможными или искусство их ведения оказалось утраченным, человеку пришлось бы заново открыть его, чтобы уберечь свою жизнь от скуки и деградации. И не имеет значения, согласимся ли мы с Жан-Жаком Руссо, утверждавшим, что война и цивилизация имеют общие корни, или с Фридрихом Ницше, заметившим, что война — это «облагораживающий опыт для всего человечества в целом» или предпочтем тезис Арнольда Тойнби о том, что войны — это «самые непосредственные причины» уничтожения цивилизаций, в любом случае невозможно игнорировать готовность человека сражаться со своим ближним.

На вопрос, почему люди сражаются, до сих пор не было дано ни одного четкого и сколько-нибудь удовлетворительного ответа. Люди сражаются со всем живым и уничтожают друг друга со времен первого доисторического конфликта. И неважно, является ли желание человека драться свойством человеческой природы или это детище цивилизации, в любом случае совершенно очевидно, что война — это модель поведения, от которой он не в силах избавиться. Похоже, что Плиний Старший был прав, когда писал, что «только одному жалкому животному, человеку, в силу своей внутренней природы суждено прожить всю жизнь в войне».

Некоторые рассматривают человеческую драчливость как инстинкт, который не в состоянии подавить никакая культурная обусловленность. Другие полагают, что люди вступают в конфликт друг с другом в результате влияния окружающей среды. Как бы там ни было, очень сложно не согласиться с мнением Томаса Гоббса, для которого «единственной формой социальных взаимоотношений людей является война». Единственное, что можно с уверенностью сказать по поводу всего этого, как бы это тривиально не звучало — война является проявлением жизни, и зачатки воинственности дремлют в каждом человеке до тех пор, пока не появится нужный стимул.

Человек во все времена проявлял склонность к изобретению инструментов и способов ведения войны; ни одна раса не была настолько примитивной, чтоб не иметь оружия. Оружие и способы ведения боевых действий существовали еще задолго до того, как возникли нации, а вскоре после возникновения наций война стала использоваться как инструмент национальной политики, оправданный нуждами государства; последние логически обосновывались такими универсальными понятиями, как справедливость, власть или дальнейшее эволюционное развитие. Таким образом, нет ни одного современного государства, которое не имело бы военной традиции, тесно связанной с самим существованием этого государства.

Военная традиция занимает выдающееся место в истории и культуре Японии. Статуэтки из древних могильников эпохи хан ива отражают культуру и дух воина. Мифология Синто рассказывает о насильственном объединении Японии императорским кланом. Самые ранние письменные источники, такие как «Кодзики» восьмого века («Записи о делах древних»), «Нихон сёки»(«Хроники Японии»), «Когосюи» («Записи о древней истории») и «Манъёсю» («Собрание мириад листьев»), все содержат упоминания о более ранней воинской культуре. В «Манъёсю», поэтической антологии, мы находим упоминание о масурао, мужественном воине: «масурао но киёки соно на». Это означает, что честь воина должна быть незапятнанной, обязанности должны быть выше прав, и что храбрость — это аспект преданности.

Чувства и эмоции, характерные для этого раннего периода, в конце концов, перестали оказывать этическое воздействие на индивидуальное сознание, вместо этого они превратились в условности, продолжавшие существовать в форме неких идеалов; они прославлялись в литературе периода Камакура (1186–1336 гг.): «Хогэн Моногатари» («Сказание о войне Хогэн»), «Хэйдзи Моногатари» («Сказание о войне Хэйдзи»), «Хэйкэ Моногатари» («Сказание о доме Тайра»), «Гэмпэй Сэйсуйки» («Записи о подъеме и падении Минамото и Тайра») и «Адзума Кагами» («Зеркало Восточной Земли»).

Внимательное изучение ранней японской литературы, и в особенности упомянутых выше гунки моногатари («военных повестей»), откроет нам очень важный факт: несмотря на тенденцию литературы такого рода создавать благоприятное впечатление о классе воинов, примеры вероломства, трусости, предательства и корыстолюбия превалируют над примерами проявления высших качеств.

Вряд ли можно на самом деле понять или оценить японцев и их страну в целом, не обладая определенным знанием об их воинской культуре. В то же время, вряд ли можно обвинить японцев в том, что антропологи называют «ритуальной войной». Этот термин относится к традиции определенных народов, которые воспринимают войну, как нечто большее, чем неизбежное зло. Для таких народов мир означает застой общества, который, в конечном счете, приводит к разрушению. Под ритуальными войнами подразумевается регулярное проведение войн, без которых общество просто не может обойтись. Обычная война имеет совершенно иное обоснование, она носит мирской характер, а не священный, как война ритуальная. Однако для того чтобы ритуальная война могла считаться законным институтом, она должна возникнуть из доисторической традиции. Данные о доисторической Японии, которыми мы располагаем, не дают нам никаких свидетельств о том, что ранние поселенцы японских островов были чрезмерно воинственны или вели войны таких масштабов, что их можно было бы отнести к разряду ритуальных. Более того, такие антропологи, как Морис Давье, считают, что воинственность желтой расы гораздо ниже, чем воинственность белой и черной рас.

Хотя конечно нельзя отрицать, что древние японцы обладали склонностью к воинскому делу. Но, похоже, что они понимали боевые действия несколько иначе, чем их рассматривают многие другие народы, превратив их в дисциплины скорее метафизические. К VIII–IX вв. нашей эры японцы, затратив массу сил и энергии, начали изготавливать стандартное оружие из стали, однако до нас не дошло ни одной технической записи, которая указывала бы на то, что к этому времени уже были разработаны систематические методы боевой подготовки воинов. Только в двенадцатом веке, с приходом класса воинов к политической власти, японцы начали проявлять то, что можно было бы назвать склонностью к ритуальным войнам. Толкователи японской истории очень часто не могут понять разницу между классическим воином и современным солдатом. В самом деле, многих современных японцев научили верить в то, что солдат нашего времени представляет собой точное воплощение воинского духа прошлого. Такое прискорбное положение дел отражает точку зрения людей, которые судят о вещах по единичным, разрозненным фактам, делают необоснованные обобщения и обладают лишь поверхностным знанием о японской воинской культуре. Поэтому вторая цель этой книги заключается в том, чтобы продемонстрировать, что есть существенная разница между классическим японским воином и его современным двойником, солдатом.

И хотя военная история Японии охватывает примерно два тысячелетия, лишь в течение очень непродолжительного периода времени классические воины действовали как мощный единый институт. Насколько недолгим был этот период, становится ясно после внимательного изучения истории Японии; именно из-за этого короткого отрезка времени историки и другие писатели склонны приукрашивать этот уникальный институт. Если предположить, что все японские воины представляли собой единую группу, объединенную общими принципами и идеалами, то можно очень легко упустить из виду тот факт, что на протяжении всей истории Японии, воинами становились представители различных социальных слоев. Делали они это по разным причинам, использовали разное оружие (и, следовательно, использовали различные техники, стратегии и тактики), движимы они были различными этическими принципами, пользовались различными правами и привилегиями и имели различные политические взгляды. Эти различия ни в коем случае нельзя игнорировать. В интересах точности их нельзя смешивать вместе одним широким обобщением.

Слово буси — это общий термин, обозначающий японского воина; однако не всех японских воинов можно назвать буси. Этот термин используется только по отношению к воину-аристократу дофеодальной и феодальной Японии (с девятого по девятнадцатый век). Но даже в этот период времени были воины, которых нельзя было назвать буси: например солдаты, рекрутированные в шестнадцатом веке в армии Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси. Затем, буси середины и конца периода Токугава (1603–1868 гг.), не владевшие никакими воинскими искусствами и становившиеся буси лишь по праву рождения, не заслуживают этого названия, ни по своим воинским, ни по моральным качествам.

Также существовало множество других уровней или рангов буси, которые зависели от социального статуса воина, его воинских заслуг и расположения к нему сёгуна. Самурай — это всего лишь один из таких рангов, и далеко не самый высший. Первоначально, до периода Камакура, термин самурай использовался применительно к слугам, которые обслуживали знать. Единственное, что их связывало с воинским окружением, так это то, что они обычно собирались возле сторожевых домиков, где размещались воины в ожидании приказаний своих начальников. Даже когда термин стал распространяться на определенный класс воинов, что произошло примерно в четырнадцатом веке, значение «служения» полностью не исчезло. Поэтому было бы ошибкой называть всех воинов самураями или допускать, что самураи, как группа, правили японской нацией, будь то в периоды военного правления, либо в любое другое время.

Таким образом, дать точное определение классического воина довольно сложно. Этот особый институт не так-то просто поддается точному определению. Тем не менее, поскольку в этой книге мы ограничиваемся рассмотрением именно классического воина, с точки зрения его оружия и боевых искусств, то мы обязаны определить, что же мы понимаем под этим термином. Если говорить просто, то классический воин — это тот тип воина, который достиг своего расцвета при военном правлении (бакуфу) Минамото Ёритомо, установленном в Камакура в конце двенадцатого века. Это было первое в истории Японии правительство, состоящее исключительно из профессиональных воинов. После смерти Ёритомо в 1199 году, влияние клана Минамото в военных вопросах значительно снизилось и вся социальная, экономическая и политическая структура нации изменилась.

Частично из-за того, что в вопросах лояльности акцент был перенесен с личной преданности, которая требовалась от воина при Ёритомо, на преданность всему институту, классический воин уступил свою абсолютную власть, новому типу смешанного гражданского и военного руководства. Вскоре к власти пришел воин нового типа; он являл собой наихудший образчик предательства, вероломства, анархии, алчности и коррупции, который когда-либо только знала Япония.

Тем не менее, мы не можем просто вырвать часть из календаря истории и использовать только вырванную часть для определения классического воина. Если мы так сделаем, то тем самым придем к ложному выводу о том, что ни один воин, действовавший на исторической сцене до или после этого периода времени не является классическим. Воины времен Ёритомо были людьми большой моральной силы, наиболее сдержанные и наименее легкомысленные из всех японских воинов. Их вдохновляющие подвиги, которые они совершали, следуя своему предначертанию, изменили ход японской истории. И не удивительно, что эти могучие люди очень быстро стали традиционной моделью воинской силы и добродетели для всех последующих поколений японских воинов; то есть для тех, кто уважал эти традиции и следовал им вопреки социальному и экономическому давлению, направленному против них. За исключением отдельных воинов (выдающимся примером которых может служить герой четырнадцатого века Кусуноки Масасигэ) и отрядов их ближайших последователей, период с тринадцатого по семнадцатый века стал периодом разобщенности классических воинов. Возможность использования их как реальной силы значительно уменьшилась, поскольку они растворились среди более слабых воинов. В неразберихе, которая царила в государственном аппарате, значительно ослабленном сражающимися за власть фракциями, бразды правления, в конце концов, попали в руки тех, кто утопил классических воинов в их собственной крови и остановил их мечи «мерзкой селитрой» пороха. Произошел военный переворот.

Это правительство было военным только по названию, за исключением разве что самых первых лет бакуфу Токугава (1603–1868 гг.). Более двух столетий объявленной Токугава изоляции от иностранного влияния прозвучали погребальным звоном по классическому воину. Сочетание в правительстве гражданских должностных лиц и воинов, разочаровавшихся в классических воинских традициях, полностью изменило его структуру, и, в конце концов, во второй половине девятнадцатого века, когда классический воин и его место в обществе стали анахронизмом, он был предан забвению, как кондотьер (солдат-наемник) Италии периода Возрождения. Классический воин был сразу же заменен солдатом-гражданином, призывавшимся в армию на основании закона о всеобщей воинской повинности; в такой армии воин классического типа встречался чрезвычайно редко. Однако мы должны ясно понимать, что классический воин, как тип, существовал как до, так и после времен Ёритомо, хотя, конечно, и не в качестве абсолютного правящего класса страны. Фактически, классический тип воина существует даже сегодня.

Еще одна важная цель этой книги — подчеркнуть неточность тех, кто относит все японские воинские искусства к одной категории, называя всю их совокупность просто «боевые искусства». Читатели обратят внимание на то, что в этой книге не упоминаются такие широко известные дисциплины, как дзюдо, каратэ-до, айки-до и кэндо. Фактически ни одна из так называемых форм доне представлена в этой книге. Это сделано сознательно. Существует огромная разница между будзюцу или воинскими искусствами и будо, воинскими путями. Будзюцу представляют собой боевую систему, разработанную воинами для воинов, цель которой — самозащита, как отдельной личности, так и группы в целом. Будо — это духовные системы, которые не обязательно были разработаны воинами или для воинов. Их цель в самосовершенствовании личности. Поскольку будо развивались уже тот в период, когда классические воины не выступали в роли лидеров политических и социальных институтов власти, то их (будо) рассмотрение выходит за рамки этой книги и будет предпринято в следующем томе. Читатель должен как следует усвоить основное различие между этими двумя широкими категориями; в противном случае просто невозможно будет четко понять ту часть японской культуры, которая связана с воинскими искусствами.

Очень сложно передать внутреннюю природу будзюцу классического воина, которые он развил и использовал в период своей наибольшей боевой активности. Это отчасти потому, что мы слишком удалены от той феодальной эпохи, но также еще и потому что мы склонны полагаться на источники, которые имеют минимальное отношение или не имеют такового вообще к реалиям жизни классического воина.

Недостатка в информации о классическом воине нет, но большая часть того, что о нем было написано, равно как и информация, передаваемая устной традицией, основывается на искаженных и сознательно подтасованных фактах. Многое из того, что называется «историей», было записано в мирное время учеными, которые в силу того, что им не были доступны достоверные источники, не могли прийти к верным заключениям. Военная история (да и любой другой источник, повествующий о воинах [хотя и в гораздо меньшей степени]), может быть совершенно ненадежной. Определенная часть военной истории, равно как и часть воинского искусства, создается лишь ради поддержания репутации, сохранения секретов или сокрытия фактов предательства, и всегда с оглядкой на возможную в будущем войну.

Любители военной культуры, а особенно апологеты буси, обычно описывая славные дела прошлого, не скупятся на гиперболы. Полагаясь в своей работе больше на собственное рвение и энтузиазм, чем на реальное знание, они подолгу распространяются о том, что такое отвага, преданность, дисциплина или мастерство. Добродетели, проявленные на поле битвы многими, обобщающе переносятся на немногих, в попытке сохранить образы национальных героев. Строгие критики военной культуры усердно работают над тем, чтобы разрушить такие монументы славы. Они приводят факты, изображающие буси людьми бесчувственными, получающими удовольствие от человеческих страданий, или вовсе безумными — символами варварства и жестокости. Также неверны оценки тех исследователей, которые описывают буси только с эстетической точки зрения; они успешно отвлекают внимание публики от всего, кроме правильного или прекрасного.

Ни одна из этих ограниченных точек зрения не верна. Самое важное перед лицом настолько противоречивых фактов сохранять интеллектуальную честность. Мы должны попытаться увидеть буситеми, кем они были на самом деле, а не пытаться сделать из них тех, кем они по нашему мнению должны были быть. Буси были людьми, а не сверхлюдьми. И хотя как воины они определенно выходили далеко за рамки нормы, тем не менее тоже имели недостатки и слабости, присущие обычным людям, которые лишь до определенной степени компенсировались их сюгё(суровой дисциплиной). Поэтому мы должны тщательно выбирать только те источники, которые менее всего искажают реальность. Метод, который я выбрал в своей книге, основывается главным образом на специальных фотографиях. Я полагаю, что это надежный метод, который даст читателям возможность изучить классических воинов и увидеть их несколько более ясно и глубоко.

Одним из основных наших первоисточников (при достаточно критическом их использовании) могут быть воинские рю. В английском языке нет слова, которое могло бы правильно и адекватно передать смысл этого термина, но для удобства мы будем рассматривать рю как воинскую традицию. По сути дела, рю — это своего рода корпорация, переходящая от одного ведущего мастера к другому по линии прямых или непрямых родственных связей (сэй) или неродственных связей (дай).

Для того чтобы полностью понять, что такое рю, читатель должен представить его себе, как нечто обладающее своей собственной индивидуальностью, которая включает в себя индивидуальности всех тех, кто составляет рю. Рю «живет», «дышит» и «действует», подобно наделенному сознанием существу, но полное проявление его силы выходит далеко за пределы человеческого сознания. Основание рю всегда связывают с божественным наставлением (тэнсин сё), явленным основателю (сёсэй или сёдай) и поэтому элементы мистицизма и сверхъестественности пронизывают все рю. Все основатели рю, помимо того, что руководствовались божественным наставлением, были воинами, гениями военного дела, которые после долгих лет строжайшей дисциплины, чувствовали вдохновение сформулировать технические особенности своих рю. Особенность учений рю заключается в том, что они открывают свою сущность только тем, кто на деле доказал, что он стоит того жизненно важного знания и опыта, которые воплощены в этих учениях. И поскольку каждое рю смогло возникнуть лишь милостью божественного проведения, то оно само и все его члены защищены божественной силой, которая проявляется через оракула в синтоистском храме. Ранее существовало около девяти тысяч различных воинских рю, но не все они сохранились до наших дней. К сожалению, не было обнаружено ни одного документа, в котором говорилось бы о дофеодальных (то есть существовавших до четырнадцатого века) рю, поэтому нам остается полагаться только на документы феодального периода. Также не все рю были связаны с правительством, императорским двором или бакуфу — военно-административным правительством; поэтому боевые достоинства таких рю очень трудно оценить. Целый ряд рю был создан после того, как феодальная эпоха закончилась, такие рю не представляют существенного интереса для нашего исследования и поэтому не рассматриваются, поскольку классические воины больше не представляли сколько-нибудь влиятельной силы. К тому же, из феодальных рю я выбрал только те, которые, на мой взгляд, претерпели меньше технических изменений со времен своего наибольшего расцвета.

Каждое феодальное рю хранит свою историю, традиции, технические особенности и реальные боевые техники. Все это записано в форме маки моно («рукописный свиток»). Маки моно считаются сокровищами рю, и поскольку они отражают божественное проведение, вызвавшее к жизни само рю, то почитаются как реликвии и тщательно оберегаются. И хотя историческая ценность маки моно (для изучения японской воинской культуры) огромна, содержание этих свитков ни в коем случае не предназначалось для людей, не входящих в рю; поэтому их содержание недоступно для простого изучения. Даже если бы маки моно были открыты для изучения, то исследователи (даже японские) вряд ли смогли бы расшифровать их. Каждое рю для записи технических особенностей, характерных только для данного рю, использовало тайный язык, диаграммы и символы, которые не доступны пониманию тех, кто не обладает достаточным опытом и не является последователем рю.

Современные специалисты, изучившие феодальные рю, также являются ценным источником информации в вопросах изучения японского боевого прошлого. На этих людях лежит чрезвычайно тяжелое бремя моральной ответственности — сохранить учения своих рю в неискаженном виде; современное общество оказывает на них сильнейшее давление, желая заставить их поступиться своими традициями. Но когда мы ближе знакомимся с повседневной жизнью немногих сохранившихся настоящих представителей воинской культуры, мы начинаем понимать, что истинная сила классического воина коренится в безыскусном патриотизме, строгой дисциплине, умеренной жизни и неустанных занятиях будзюцу.

Эти люди демонстрируют, как тренировались и сражались классические воины. В динамических исполнениях различных компонентов будзюцу, показанных на фотографиях этой книги, феодальные воины обретают новую жизнь, и воинские искусства прошлого раскрывают свои глубины.

Нам вполне понятно, что для классического воина сражение не было простым испытанием боевого мастерства и выносливости; прежде всего, оно являлось проблемой этического порядка, разрешение которой требовало следования строго определенным правилам. Из-за своих неизменных традиций, оружия и боевых навыков классический воин совершенно не был приспособлен для захватнических войн на чужой территории, но зато идеально подходил для войны с себе подобными. На чужой земле он мог встретиться с воинами, которые воспитывались на других этических принципах, традициях, верованиях и способах сражения, и которые не видели никакого смысла в том, чтобы придерживаться японской манеры ведения войны. Такой враг, скорее всего, одержал бы победу над буси с его издавна устоявшимися и неизменными привычками. Это неоднократно подтверждалось военными поражениями, нанесенными японцам в прошлом на азиатском континенте. Поэтому классический воин ограничивался боевыми действиями внутри своей страны.

Еще одним ценным источником информации о традиционной воинской культуре являются муся-э, гравюры, изображающие воинов. Из тысяч подобного рода гравюр я выбрал такие, которые изображали бы классических воинов, использующих характерное оружие. Этими гравюрами я хотел дополнить фотографии современных представителей будзюцу. Для нашего исследования совершенно не важно насколько эти картины эстетичны, и соответствуют ли они каким-либо критериям и требованиям, выдвигаемым знатоками искусств. Нам важно лишь быть уверенными в том, что художники обладали достаточным знанием предмета, чтобы не допускать технических ошибок.

Используя класс воинов в качестве объекта изобразительного искусства, художники рисовали яркие картины тренировок и сражений. Эти гравюры производят настолько сильное впечатление, что кажется, будто воины тех далеких феодальных времен оживают, чтобы еще раз продемонстрировать свое боевое мастерство и рвение. У нас создается впечатление, что во времена классического воина сражение сопровождалось

множеством ситуаций, подвергавших человека самым жестким испытаниям. Изучая эти гравюры, мы воочию видим, как воины натягивают свои луки и вытаскивают мечи из ножен. И в самом деле, невольно возникает чувство, что это на нас направлены их угрожающие взгляды и сверкающие клинки. И нет совершенно никакой необходимости напрягать свое воображение, чтобы представить себе событие, увековеченное на гравюре.

Когда эти гравюры сочетаются с фотографиями современных последователей воинских рю, воплощающих в себе тип классических воинов, то действиям современных бугэй-ся (мастеров будзюцу) как бы передается героический дух тех, кто изображен на гравюрах, тот дух, который мастера двадцатого века пытаются сохранить. Таким образом, посредство камеры прошлое и настоящие соединяются воедино.

Глава 2 Классический воин в истории

Древние японцы, до того как стать профессиональными воинами, занимались охотой и земледелием; но даже тогда они были постоянно готовы в случае необходимости защищать себя с оружием в руках. Выполняя божественную волю или пытаясь извлечь экономическую выгоду, защищая репутацию, честь и престиж какой-нибудь группы или просто ища приключений, японские воины с доисторических времен собирались под различными знаменами. Борьба за доминирование между локальными группами породила множество соперников, стремящихся к лидерству, а их вооруженное противостояние в свою очередь переросло в амбиции общенационального масштаба, для реализации которых были необходимы хорошо тренированные воины.

Появление воинов, известных как классические буси, было обусловлено военной необходимостью с одной стороны и экономическими и социальными факторами, возникшими после падения монархической формы правления, с другой.

Уже к девятому веку нашей эры, результатом вооруженной борьбы и разногласий, характерных для раннего японского родоплеменного общества, стало появление профессионального воина; этот факт превратил оружие и боевые навыки в условие выживания общества.

В десятом веке военная профессия была утверждена как привилегия, переходящая по наследству. Более того, каждый воин воспринимал сражение также как и его праотцы: легко прогнозируемый факт, неоднократно повторявшийся в прошлом и неизбежный в будущем. Позднее, в двенадцатом веке, в условиях полнейшего беззакония и коррупции, царивших при пришедшем в полный упадок дворе, возглавляемом кланом Тайра, Минамото Ёритомо (1147–1199 гг.) собрал вместе крепких провинциальных буси. Он использовал их боевое мастерство для того, чтобы сокрушить Тайра и навести в стране порядок. Тем самым Ёритомо сделал буси бесспорными правителями нации.

Бакуфу Ёритомо размещалось в Камакура, вдали от столицы страны, Киото. Это было продиктовано главным образом его желанием изолировать своих воинов от пагубного влияния придворного общества. Он был свидетелем того, насколько быстро придворная жизнь подточила боевую силу его врагов-предшественников, Тайра, и Ёритомо хотел избежать их участи. Его бакуфу, каждый его административный и исполнительный орган, представлял собой поистине военный институт, первейшей заботой которого были дисциплина и благополучие буси, чьи ряды значительно увеличились. Но, несмотря на ярко выраженную военную ориентацию, правление Ёритомо было справедливым по отношению к другим сословиям. Его правление стало для японского народа коротким периодом процветания и мира, какого они раньше не знали. После того как он официально получил от императора титул первого пожизненного сёгуна, или главнокомандующего, Ёритомо стал мощной военной силой императора и защитником двора; по сути же дела он стал абсолютным правителем Японии.

Будучи сёгуном, Ёритомо издал указ о том, что все его приемники на этом посту должны быть из рода Минамото. Он начал строить систему власти, которая сохранила бы процесс прямого наследования. И Ёритомо имел прочный психологический фундамент для строительства такой системы, поскольку японскому народу присущи такие черты, как повиновение лидеру, чрезвычайное чувство гордости за свою причастность к определенной группе, согласие с социальным и политическим неравенством, высокое уважение к боевой доблести и признание обязанности подданных быть преданными своему правителю.

Провинциальные буси, которых собрал Ёритомо, были грубой, необразованной массой, разнородной смесью воинов, которым была абсолютно чужда сама мысль об объединении кланов в одну централизованную силу. Более того, концепции лояльности по отношению к верховному правителю практически не существовало; кроме нескольких избранных буси, удостоенных привилегии служить охраной при дворе, провинциальные буси едва ли вообще знали о существовании императора. Они были выходцами из аристократических семей и царящее в восточных сельскохозяйственных районах беззаконие (а в северных районах — необходимость защищаться от нападений Айну) требовало непрерывного развития воинских искусств. В силу того, что буси всегда приходилось полагаться только лишь на себя, они стали независимы от государства. Поскольку все провинциальные буси испытывали одинаковые трудности, сражаясь за свое существование, то они уважали традиции родоплеменного общества, такие как глубокое чувство преданности. Между этими буси и их непосредственными начальниками не было большой пропасти, поскольку их предводители были людьми такой же отчаянной храбрости и крепкой боевой закалки. Среди провинциальных буси было достаточно отважных людей, но были среди них и трусы. Были и такие, которые шли на огромный риск ради славы и чести. Если буси были храбрыми, преданными и благородными в своих действиях, то они были такими до конца, и сплоченность людей таких высоких моральных качеств была настолько сильной, что целые группы, даже целые кланы, могли погибнуть, защищая свои земли.

Ёритомо восхищался такими качествами и требовал их от своих буси. Он осознавал, что для многих буси его времени было типично нарушать данные обязательства, не повиноваться начальству, переходить на сторону врага, меняя тем самым ход сражений и ставить материальные выгоды выше преданности. Ёритомо проявил огромную проницательность и завоевал расположение провинциальных буси. Но он никогда не рассчитывал на то, что буси будут ему верны только из моральных соображений; нет, он очень хорошо вознаграждал всех буси за достойную службу, присваивая своим воинам новые звания и подтверждая их права на землю, которой они уже владели.

Ёритомо избегал мобилизаций, он доверял только профессиональным воинам, выходцам из военных семей или членам избранных групп, состоящих в основном из потомков аристократических родов. Он очень хорошо понимал разницу между солдатом, мобилизованным на военную службу, и профессиональным бойцом; первый представлял собой лишь временного воина, вынужденного в силу обстоятельств подчиняться военной дисциплине, а второй посвящал своей профессии всю свою жизнь и добровольно подчинялся всем ее требованиям. Профессиональные воины сражаются, потому что это их привычка, выработанная жесткой дисциплиной; они представляют собой послушный инструмент и поэтому на него можно положиться при любых обстоятельствах.

Поскольку Ёритомо требовались буси самых лучших качеств, то он примирился с некоторыми из своих бывших врагов. Он принимал в свои ряды тех выдающихся вражеских воинов, которые после своего поражения клялись ему в верности, и в искренность которых он верил. Ёритомо признавал даже предательские действия, если они совершались в его интересах. Иида Горо Иэёси сражался против Ёритомо в битве при Исибасияма, но повернул против своего командира, как раз в то время, когда тот намеревался нанести Ёритомо решающий удар; Ёритомо наградил Иэёси и принял его в свои ряды. Но предательство ради награды вызывало у него ярость. Кирю Рокуро принес голову своего командира, Фудзивара Тосицуна, которого Ёритомо разыскивал, и попросил награду. Ёритомо отказал ему, объявив его поступок низким, а затем приказал обезглавить. Ёритомо настолько ценил истинную преданность, что когда Тайра Сигэхира был схвачен и доставлен к нему для вынесения приговора, то он освободил воина Тайра после того, как тот сказал, что скорее умрет, чем присоединиться к Ёритомо и тем самым предаст свой клан.

В то время как военные вожди прошлого, как правило, полагались только на буси своих собственных кланов и исключали из своих отрядов всех остальных, Ёритомо ценил и приветствовал услуги всех достойных людей, не задавая вопросов об их происхождении. Все преданные буси становились его непосредственными товарищами, абсолютно равными потомственным буси из его собственного клана. Он представлял себя вождем всех воинов, и тем самым завоевал доверие многих. Ёритомо имел полный военный контроль практически над всеми буси, он также имел абсолютную гражданскую власть: назначал и снимал чиновников своего бакуфу, жаловал земли и пр., подтверждал право воинов на владение землями, лишал воинов права собственности и предпринимал другие карательные действия, направленные против них, а также требовал от вассалов таких даров и услуг, какие он считал необходимыми для блага бакуфу. Ёритомо сохранял за собой право назначать избранных им буси должностными лицами, ответственными за сбор налогов и поддержание порядка. Он даже контролировал выбор женщин, на которых должны были жениться его буси.

Буси рекой стекались под его белое знамя; большинство из них привлекала простота его правления. Некоторых вдохновляло исключительно военная сторона правления Ёритомо; другие были менее идеалистично настроены и видели практические выгоды в процветании бакуфу, от которого зависели их звания, права и материальные ценности. Тем не менее, все буси, одни руководствуясь страхом, другие восхищением, считали Ёритомо достойным титула сёгуна и абсолютного правителя.

В общем, можно сказать, что с точки зрения лояльности действия Ёритомо воплощали те принципы, следования которым он требовал от своих буси. Для воинов в бакуфу не могло быть двойной лояльности. С теми, кто делил свою лояльность, обращались очень сурово, как, например, в случае с Огино Горо Тосиасигэ, который был обезглавлен за то, что покинул своих товарищей и дезертировал при Исибасияма. Всех буси предупреждали, что они должны посвятить свои жизни только Ёритомо, как сёгуну, и поэтому лояльность имела прямой и личный характер. Верность буси принималась официально, когда бегун подтверждал его права на владение землями или допускал его присутствие в своей свите в Камакура. Личная честь была еще одним важным этическим аспектом неписанного кодекса, которого придерживались все буси бакуфуЁритомо. Концепция чести сделала преданность обязательной в абсолютистской системе Ёритомо. Нарушение неписанного кодекса ложилось несмываемым пятном на честь буси, смыть которое могла только смерть. Буси могли предоставить право сохранить свою честь, совершив сэппуку (ритуальное самоубийство путем вспарывания живота, в просторечии известное как хара-кири, «разрезание живота»).

Ёритомо считал, что все буси должны быть полностью ему покорны. Тайра Хироцунэ поплатился жизнью за то, что не разделял этой точки зрения. Он был преданным последователем Ёритомо, но при этом несколько самонадеянным. Однажды при встрече с Ёритомо он отказался спешиться; позже, когда Хироцунэ выразил свое несогласие с тем, что некоторые буси получили от Ёритомо награду, его по приказу Ёритомо убили. Ёритомо был чрезвычайно требователен к общественному поведению своих буси. Самэсима Сиро во время торжественного обеда напал на своего приятеля буси, и в наказание ему отрубили палец правой руки. Буси, которых объявляли вне закона, после поимки обезглавливали, а тех, кто убивал таких буси, щедро вознаграждали.

В силу моральных обязательств, существовавших между ним как сёгуноми буси, Ёритомо мог казнить своих людей, если сомневался в их преданности. Его младший сводный брат и самый выдающийся полевой командир, Ёсицунэ, в 1189 году был убит по приказу Ёритомо, подозревавшего Ёсицунэ в устройстве заговора против него. Говорят, что Ёритомо даже соблазнял дочерей и жен самых верных своих воинов, чтобы испытать их преданность. Буси, которым наносили такое оскорбление, ничего не могли с этим сделать. Любое заметное проявление неудовольствия моментально вызывало у Ёритомо ярость. Поведение сёгунане считалось обоснованной причиной для того, чтобы буси покинул своего верховного вождя. Если бусине одобрял действий сёгуна, то он скорее предпочитал совершить сэппуку, чем пойти против воли своего августейшего повелителя. Такое поведение было идеалом практически для каждого буси. Но на практике, как и в случаях почти со всеми идеалами буси, так поступали очень редко.

Один из наиболее интересных моментов японской истории — это перемены, произошедшие в воинской культуре после смерти Ёритомо. Некоторые из них были такими же очевидными, как политическая ошибка бакуфу — пренебрежение необходимостью назначить компетентного буси-сёгуна, другие были более тонкими, например, сдвиги в этическом мировоззрении. Эти перемены затрагивали самые основы и имели решающее значение.

Несмотря на то, что клан Ходзё, который взял в свои руки управление бакуфу после смерти Ёритомо в 1199 году, выработал хорошо отлаженную форму правления, которая принесла японской нации почти целый век законности и порядка, политическое равновесие в стране было нестабильным. Причина такого положения была в том, что лидеры каждого структурного компонента, составляющего правительство, не могли завоевать такого же уважения буси, какое имел Ёритомо. В Киото находился император, чье право на власть было центральной доктриной национальной религии Синто; в Камакура также находился правитель, чье право управлять зависело от боевой силы армии, которая была в его распоряжении, готовая ответить на любой вызов двора или кого бы то ни было еще. Когда эта сила уменьшилась, двор, никогда не оставлявший надежд восстановить свою власть, увидел в этом возможность, которую ни в коем случае нельзя было упустить. Тот факт, что приемники Ходзё, которые вначале славились своей справедливостью, в конце концов, опустились до взяток и прочих злоупотреблений властью, послужил еще одним стимулом к активным действиям для тех, кто добивался свержения олигархии в Камакура и уничтожения стоявшего во главе ее клана Ходзё.

Система управления Ёритомо представляла собой простой треугольник взаимоотношений, в котором Ёритомо, как сёгун, занимал вершину. Стороны этого треугольника — добродетели: честь и верность, а основание — будзюцу. И поэтому когда Ёритомо не стало, и его приемники уничтожили в этом треугольнике честь и верность, которые он тщательно и постепенно вводил в кодекс буси, осталась только жесткая основа треугольника — будзюцу. Лишенное этической поддержки чести и верности, будзюцу перестало быть связанным какими-либо условиями, и поэтому легко могло быть использовано как за, так и против бакуфу.

Ходзё контролировали двух сыновей Ёритомо, Ёрииэ и Санэтомо, которые по очереди занимали пост сёгуна, и оба проявили полную некомпетентность как правители. Ёрииэ в 1204 году был сослан, а позже убит Ходзё; Санэтомо был убит сыном Ёрииэ в 1219 году. Последующие сёгуны, назначаемые Ходзё, не были из числа буси. Хоть они и были знатного происхождения, но очень часто оказывались умственно и физически слабыми. Эти номинальные бегуны были полностью подвластны клану Ходзё, представители которого занимали пост регентов. Некоторые регенты Ходзё были способными администраторами, но всем им недоставало твердости руки первого сёгуна Минамото. Последний регент, Ходзё Такатоки (1303–1333 гг.), вступил в эту должность в возрасте тринадцати лет и поручил исполнение своих обязанностей бездарным подчиненным, в то время как сам проводил время, развлекаясь собачьими боями, попойками и танцовщицами.

Таким образом, во время регентства Ходзё пост сёгуна стал всего лишь символом, а не инструментом власти; они по своей прихоти могли посадить или снять человека с этого поста. Но если Ёритомо использовал добродетель чести для того, чтобы связать вместе верность и воинский пыл, то его приемники Ходзё этого не делали. Абсолютное пренебрежение последних регентов Ходзё этическими принципам вызывали ярость большинства буси. Пытаясь направить боевой пыл буси в русло эстетических изысков, требующих академического образования, Ходзё еще больше отдалились от них; непривычность для большинства буси интеллектуального ландшафта гарантировала провал этой политики. После Ёритомо воцарилась обстановка относительной недисциплинированности, при которой отношения между бусии бегуном не были четко регламентированны; они не были ни личными, ни прямыми. Ходзё серьезно опасались того, что их влияние значительно уменьшится, если буси будут напрямую связаны с сёгуном, поскольку как регенты сёгуна они являлись узурпаторами власти, поддерживаемыми главным образом членами их собственного клана. Они не могли требовать лояльности всех буси, как это делал Ёритомо, а с течением времени Ходзё разделили высшие посты бакуфу с членами других ведущих кланов, обладавшими большими амбициями. Для бакуфу Ходзё было характерно коллективное управление. Буси внушалась мысль о верности институту — бакуфу, а не лично сёгуну. За этим, естественно, последовала разобщенность в решении национальных проблем.

Этот сдвиг в лояльности не принес буси ничего хорошего. Лишь несколько сотен буси были готовы обнажить свои мечи в защиту номинального лидера, который не смог сохранить суровых традиций воинов, и еще меньшее количество буси желало быть верными организации, которую возглавляли люди, значительно уступавшие им в воинском искусстве. Поэтому когда Ходзё арестовали и несправедливо обошлись с Ёрииэ, Идзуми Тикахира, который был личным слугой сёгуна, совершил coup d'etat (государственный переворот), также как это в свое время сделал Миура Мицумура, когда Ходзё свергли его молодого господина, Фудзивара Ёрицунэ, ставшего бегуном в возрасте восьми лет.

Провинциальные буси были рассеяны по огромной территории, и многие крупные воинские семьи были географически изолированы друг от друга. Только самые влиятельные из них имели непосредственный контакт с сёгуном. Бакуфу, которое во времена Ёритомо было патерналистским, при господстве Ходзё стало по природе своей бюрократическим. Для большинства бусиэто означало, что исполнительная власть закрыла для них свободный доступ даже к самым заурядным органам управления бакуфу, которое они должны были поддерживать.

Временная отмена традиции первородства особенно навредила сохранявшейся длительное время лояльности сёгуну. Землевладельцы делили свои владения без согласия сёгуна, и каждый новый землевладелец управлял теми, кто жил на его землях. Большая степень свободы, предоставленная буси в вопросах отмены и пересмотра своей политики, отречения от детей и лишения их наследства, разделения своих земель между членами семьи, как состоящими в кровном родстве, так и приемными, также ослабила власть сёгуна над ними. Более того, практика раздела земель уменьшала экономические ресурсы многих буси, а это, помимо того, что делало их должниками государства, вызывало у них беспокойство и тем самым превращало их в потенциальный источник беспорядков.

Связи с бегуном были еще больше ослаблены политикой бакуфу Ходзё, которая позволяла буси признавать одного из лидеров Ходзё своим личным начальником, отказываясь при этом от своей верности сёгуну. Такого рода смены вассальной зависимости стали обычной практикой. Бакуфу признавало и поощряло такие переходы, полагая, что независимо от того, какого начальника выберет себе буси, в конечном счете, он все равно останется под юрисдикцией бакуфу, которое являлось правителем всей структуры буси. Лишь нелояльность, связанная с несправедливым отречением от своего начальника (например, отказ от верности начальнику с сохранением земель, пожалованных им), предательскими действиями или восстаниями против бакуфу или неподчинением законам бакуфу влекла быстрое возмездие со стороны правительства.

Конечно, это неоспоримый факт, что эгоистичные и корыстные желания некоторых буси повинны в распространении привычки открыто не повиноваться своим начальникам. Но также было множество случаев, когда буси, занимавшие руководящие должности, были небезупречны в своих действиях, а граничащая с самопожертвованием верность, проявленная их последователями, оказывала разрушительное воздействие на национальное единство. Несмотря на то, что начальники действовали неэтично, их верноподданные вели себя, как и подобает верноподданным, и не протестовали. Постёритомовские времена характеризовались разногласиями как между буси, так и среди простолюдинов и это стало немаловажным фактором. Мирное правление Ходзё незаметно породило национальное сознание, и теперь появилось общественное мнение. Чрезмерно амбициозные буси стали явно враждебно относиться к таким вещам, как право на наследование титула сёгуна или регента, а также совершенно не интересовались такими вопросами, как политическое единство нации и должен ли император править или только царствовать.

Различные беды, преследовавшие слабого сёгуна и еще более слабый двор, благоприятствовали установлению независимого класса военных правителей, каждый из которых имел свою собственную территорию. Но ни один из таких правителей не мог чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока не собирал под своими знаменами большого количества воинов, профессией которых стало постоянное совершенствование в будзюцу. Было очевидно, что в условиях, когда сама законность бакуфу была под вопросом, такая форма правления долго не просуществует, если сильный лидер-буси не возьмет контроль в свои руки.

Общая опасность в виде двух вторжений в Японию монголов в конце тринадцатого века временно отодвинула на второй план растущий антагонизм буси по отношению к бакуфу. Мужество буси в сочетании со стихийными бедствиями в виде двух тайфунов отбросили монгольские армии назад на азиатский континент, отбив у них всякое желание впредь бросать вызов Японии.

Во время и после монгольского вторжения буси осознали, что их вера в эффективность тактики поединков один на один чуть не обернулась катастрофой, поскольку монголы были специалистами по массовым сражениям. Лишь только фанатичная решимость буси не позволить монголам собрать воедино всю свою кавалерию спасла положение. Массивная каменная стена высотой в десять футов, которую буси воздвигли вдоль побережья залива Хаката на острове Кюсю, оказалась бесценной, поскольку она в значительной степени помешала монгольской кавалерии скоординировать свои действия. И поэтому способ возведения полевых укреплений или тикудзё-дзюцу стал одним из ответвлений будзюцу, которое стали изучать по-новому.

После того как их прямое вторжение было остановлено каменной стеной, монголы попытались обойти японцев с флангов. Орды китайских воинов, нанятых монголами специально для нашествий, погибли от рук искусных буси, орудовавших острыми как бритвы мечами. Тем не менее, китайцы отлично владели копьями. В результате среди буси возник интерес к копьям. Буси, с другой стороны, в высшей степени успешно управлялись с оружием, похожим на алебарды, нагамаки и нагината. Когда монгольские всадники попытались обойти стену, их встретила японская пехота, которая просто рубила коням ноги и добивала падавших на землю всадников.

Одним из результатов монгольского вторжения стала модификация доспехов, которые использовали японские воины на протяжении веков: они стали более легкими и менее сковывающими. Также были укорочены и облегчены мечи, для того чтобы с ними быстрее можно было управляться.

Подготовка бакуфу к защите от возможных в будущем вторжений монголов продолжалась почти два десятилетия после того, как в 1281 году было отбито второе нашествие. Затраты, необходимые для поддержания состояния готовности к войне опустошили казну как бакуфу, так и императорского двора. Частично по причине финансовых затруднений, а частично по причине крайнего недовольства своей участью тех буси, которые так ожесточенно сражались за свою страну, очень многие выступили против бакуфу. Профессиональные воины ожидали награды за свою службу, поскольку с самых ранних пор подобного рода услуги всегда очень хорошо материально вознаграждались. Даже во времена Ёритомо буси-победители получали долю военной добычи. Но меры, предпринимаемые против монгольского вторжения, были только оборонительными, поэтому не было никаких трофеев, которые можно было бы разделить. Многие буси были в большом долгу перед растущим классом простолюдинов, перед торговцами и ремесленниками, которые обеспечивали их товарами и деньгами, необходимыми для продолжения сражений.

Вдобавок многих буси открыто приводило в ярость то, что сёгун не был человеком, заслуживающим уважения; другие же просто ненавидели проводимую бакуфу политику выбора наследников трона. Ситуация стремительно двигалась к кульминации. В конце концов, предательский поступок генерала бакуфу, Асикага Такаудзи, который переметнулся на сторону императора, позволил императорским войскам в 1333 году свергнуть бакуфу, возглавляемое кланом Ходзё. Такаудзи повел себя еще более предательски, когда воспользовавшись недостатком у императора политической мудрости, изменил и ему, учредив свой двор и назначив верховного правителя, чем еще больше усложнил вопрос о законности императора. Этот раскол существовал более пятидесяти лет. Так Япония вступила в бурный период Асикага (1336–1568 гг.).

В это время таких воинов, как Кусуноки Масасигэ было немного. Масасигэ был воплощением воинской доблести и преданности, примером классического воина, которого не могли изменить ни превратности судьбы, ни процветание. Он встал на сторону императорского двора в то время, когда трон не мог рассчитывать на значительную военную поддержку со стороны класса воинов, и вместо этого полагался на армии сохэев, или воинов-монахов, из больших монастырей, а также на те провинциальные кланы, которые были либо разочарованы правлением Ходзё, либо арендовали земли двора и поэтому склонялись на сторону императора.

Бакуфу Ходзё быстро распознало в Масасигэ опасного врага и открыто объявило денежную награду за его голову. Любой человек, каким бы низким ни был его социальный статус, который доказал бы, что он убил Масасигэ, мог получить солидный участок земли. Это был отход от традиционной политики, проводимой Ёритомо и ранним бакуфу Ходзё, но Ходзё даже не осознали этого. Императорский престиж ни разу не пошатнулся, поскольку отвага и воинская находчивость Масасигэ принимали любой вызов. В Тихая, крепости на горе Конго, он доблестно оборонялся против решительного нападения сил бакуфу, сдерживая огромную армию с помощью горстки людей, вдохновленных его блестящей тактикой. Крепость Тихая так никогда и не пала. Обороняя ее, Масасигэ продемонстрировал свою верность, без которой императорская сторона, без сомнения, проиграла бы.

Несмотря на то, что Масасигэ не любил своего командующего, Нитта Ёсисада, и не испытывал к нему доверия, он все равно оставался безоговорочно предан ему. В битве при Минатогава, когда Ёсисада под жестоким натиском врага увел свои войска и тем самым поставил Масасигэ под удар значительно превосходящих сил противника, сторонники императора проиграли. Масасигэ умер на поле битвы, предпочтя честно защищать грубую тактическую ошибку своего начальника, но не отступать в безопасное место.

Предательские поступки, подобные поступкам Асикага Такаудзи, снизили стандарты добродетелей буси. Теперь лояльность буси разделилась между поддержкой бакуфу с одной стороны и личными интересами с другой. Все этические ценности, которые когда-то были оплотом буси, оказались отброшенными. Преданность всегда была моральным долгом, но теперь, когда буси стали нарушать системы владения землей и налогообложения, она приобрела контрактный характер; нелегальная конфискация земли и освобождение от налогов — вот два из основных нарушений, которые совершались ради извлечения экономической выгоды. Лояльность подпитывалась благополучием и поэтому превратилось в жадность. Буси быстро рвали связи со своими начальниками и мирились со своими недавними врагами, чтобы оказаться на стороне победителей. Воинский пыл, который во времена Ёритомо воплощался в отчаянном пренебрежении к собственной безопасности в бою, поубавился, и многие буси теперь были отважными только тогда, когда это было выгодно. К тому же, практически ни у кого не было желания встречать лицом к лицу превратности судьбы, и не было никакого позора в том, чтобы дезертировать с поля боя и бросить тех из своих товарищей, которые не успели опередить их с отступлением. Самой главной заботой на поле боя стало остаться в живых, личная честь стала скорее вопросом академическим. Большинство буси периода Асикага были далеко не такими храбрыми, как воины прежних времен. Тем не мене, даже в этот период, когда всякие взаимные обязательства исчезли или были обменяны на выгоды, некоторые буси стойко придерживались традиционных ценностей. Их имена навсегда запечатлены на страницах истории.

Старое общество исчезало, а вместо него стали появляться новые формы социальных связей. В результате ответственность прокладывания курса к объединению нации постепенно легла в основном на не-буси. Далее последовал позорный период сэнгоку дзидай («воюющих государств»), когда жестокость стала нормой жизни. С точки зрения будзюцу это была технически продуктивная эпоха, хотя с точки зрения этики она способствовала резкому снижению моральных стандартов буси. Японская воинская культура претерпевала радикальные перемены.

Первоначально популярность Асикага Такаудзи среди буси была ошеломляюще высокой, вероятно, потому что он сам был буси и притом удачливым полевым командиром. Он добился поддержки буси и основал бакуфу, с центром в Киото, официально получив от своего соверена титул сёгуна. Бакуфу Асикага признавало классические добродетели ничуть не больше, чем сам Такаудзи. Его бакуфу очень скоро присвоило себе все императорские прерогативы, вступив в период роскошной жизни и общего упадка морали, смягченного определенными успехами в интеллектуальной и эстетической сферах. Приемники Такаудзи на посту сёгуна вызывали еще меньшее восхищение, чем он сам.

Социальное положение сёгуна стало, по словам одного из придворных, «таким же незначительным, как птичка, перепархивающая с ветки на ветку». Власть бакуфу очень скоро уменьшилась настолько, что оно сохранило лишь номинальный контроль над центральными провинциями. Правосудие бакуфу стало чрезвычайно коррумпированным, а суды были завалены неразрешенными делами. Среди людей начались волнения, и после того как буси оставили свои посты в бакуфу, хаос, охвативший Японию, больше ничем нельзя было остановить. Политическая власть попала в руки буси низших рангов и гражданских лиц. Подчиненные сбросили своих начальников и стали правителями в провинциях; крестьяне и горожане вели настолько жалкое существование, что поднимали одно восстание за другим, с оружием в руках отстаивая свои интересы. Это был период, когда каждый человек в своих действиях руководствовался личной выгодой. Даже придворные и сам бегун обнищали настолько, что утратили всякое достоинство.

Этот хаос спровоцировал самые революционные перемены, когда-либо происходившие в японской культуре. Одна их отличительных черт этого периода — появление даймё — могущественных землевладельцев, некоторые из которых являлись разбогатевшими различными способами (обычно путем коррупции или хитрости) буси, рангом от аристократов низкого социального уровня до фактических правителей независимых областей. Именно даймё повлияли на развитие различных аспектов японской феодальной культуры, включая и воинские рю.

Для того чтобы даймё мог контролировать свои территории и защищать их от посягательств других не менее амбициозных даймё (которые нередко прибегали к силе), ему необходимо было иметь в своем распоряжении постоянные отряды воинов. Буси составляли лишь часть этих отрядов. Появился новый класс воинов, известных как нобуси, «полевые воины», или асигару, «солдат-пехотинец». Эти люди (в основном выходцы из земледельцев) были слишком отважны, чтобы довольствоваться положением пешек в общенациональном хаосе, но у них не было возможности стать буси. Иногда среди них попадались надежные солдаты, но чаще всего это были хулиганы и грабители или наемники, избравшие авантюрную жизнь и предлагавшие свои профессиональные услуги и видимость лояльности любому, кто мог гарантировать им средства к существованию.

Даймё также понимали, что производительность их владений не сможет быть стабильной, если рабочая сила будет постоянно бунтовать из-за жестокого угнетения, поэтому они вели политику защиты своей рабочей силы от плохого обращения. Более того, они подняли престиж простолюдинов. Поскольку в условиях военной обстановки каждый человек становился воином, то даймё начали набирать на военную службу фермеров и крестьян, чтобы те служили вместе с буси и нобуси. Закаленные фермеры, пройдя минимальную военную подготовку, показали себя отличными бойцами; они очень быстро привыкли переходить со своих полей на поле битвы. Выступая в этой новой и важной роли, они получили название дзи-самураи, «фермеры-воины».

Таким образом, простолюдины, равно как и нобусии дзи-самураи, лишили буси монополии на военную профессию. Из этих простолюдинов получилась достаточно эффективная сила для будущих мятежей, возникавших всякий раз, когда на их жалобы и недовольство не обращали должного внимания. Иногда эта коллективная сила доставляла серьезные беспокойства лидерам Японии.

Классические буси теперь, когда даймё сформировали свои боевые силы, оказались в меньшинстве. Не устраивал их и тот факт, что простолюдины получили доступ к некоторым воинским рю. Но буси оставались непреклонными даже перед лицом потери монополии на военную профессию и уменьшения социальной пропасти между ними и простолюдинами. Одним социальным признаком, который отличал буси от простолюдина, было право носить два меча; нобуси и дзи-самураям разрешалось носить только один короткий меч.

С течением времени нобуси и дзи-самураи становились все более и более необходимы армиям тех, кто предпринимал попытки объединить страну. Но для того чтобы сделать простолюдинов грозными бойцами, необходимы были специальные люди и средства. Средства появились раньше, чем люди; португальцы прибыли из Европы в середине шестнадцатого века и привезли с собой огнестрельное оружие. Это было первое огнестрельное оружие, которое увидели японцы.

Такэда Сингэн, родившийся во влиятельной воинской семье провинции Кай, одержал свою первую победу в возрасте двадцати лет, сражаясь с деспотичными воинами-землевладельцами на суровых просторах провинции Синано. Сингэн был выдающимся тактиком и решительным воином, который, несмотря на то, что сделал своими врагами одновременно такие мощные кланы как Ода, Имагава, Ходзё и Уэсуги, не проиграл ни одной из своих тридцати восьми битв. Сингэн специализировался на атаке. Во главе каждого из его четырех отрядов несли знамя, с написанным на нем девизом. Эти девизы гласили: «Быстрый как ветер», «Тихий как лес», «Поглощающий как огонь» и «Непоколебимый как гора». Воинов каждого отряда учили жить согласно его девизу.

Сингэн был уверен в том, что любую битву можно выиграть, если командир будет придерживаться хорошо продуманной стратегии. Когда офицеры спросили его, почему он не строит крепость, которая служила бы ему штаб-квартирой, Сингэн ответил: «Воин-лидер должен строить крепость в сердце каждого из его буси, и тогда она будет сильнее любой каменной крепости». Это замечание демонстрирует то значение, которое он придавал классическим добродетелям буси — верности и чести. Он требовал от всех своих воинов абсолютного следования этике классических буси, которую четко изложил в своем кодексе Кай но Гунрицу («Военная дисциплина Кай»). Но, несмотря на всю свою приверженность классическим воинским традициям, он не противился введению технических новшеств, если они обещали принести практические выгоды. Он весьма успешно использовал простолюдинов в своей армии, рекрутируя тех фермеров и нобуси, которые могли выдержать суровую воинскую дисциплину, царившую в его войсках. Сингэн также осознал важность огнестрельного оружия и даже создал рю, основанное на его использовании.

Уэсуги Кэнсин, даймё провинции Этиго, что расположена на западном побережье Японии, был гораздо менее талантливым тактиком, чем Сингэн, и поэтому в еще большей степени полагался на огнестрельное оружие. Он обещал награду тем крестьянам, которые присоединяться к его армии, и в результате набрал разнородную массу людей, одетых в ветхие доспехи и вооруженную чем попало. Но, несмотря на свои недостатки, крестьянская армия Кэнсина основательно трепала отряды Сингэна, состоящие из классических буси, однако ни одна из кампаний Кэнсина не принесла ему каких-либо конкретных побед.

Если таких буси, как Такэда Сингэн и Уэсуги Кэнсин, можно обвинить в создании гибридных воинских систем, в которых классические традиции соблюдались лишь до определенной степени, то Ода Нобунага (1534–1582) можно назвать разрушителем классических традиций буси. Своим быстрым восхождением как государственный деятель-воин он вызвал одни из наиболее значительных перемен в японской воинской культуре.

Нобунага происходил из старинной семьи, которая поставляла людей на службу Асикага. Он унаследовал от своего отца провинцию Овари и успешно служил там в качестве предводителя нобуси. Престиж и сила правительства Асикага упали практически до нуля, и военные способности Нобунага привлекли внимание императора, который остро нуждался в ком-то, с чьей помощью он мог бы предпринять попытку умиротворения и объединения страны. Стратегия Нобунага привела к разрушительным результатам. Укрепив свои позиции в Овари, он захватил Киото; несколько позже, когда бегуну строил против него заговор, Нобунага сверг его и положил конец режиму Асикага. Нобунага правил железной рукой, но напряженные конфликты, возникавшие главным образом из-за даймё и их автономных владений, привели к периоду, когда верность и честь стали цениться еще меньше, чем раньше. Убил Нобунага его собственный генерал, Акэти Мицухидэ.

И хотя Нобунага никогда формально не изучал воинских дисциплин, он обладал способностью изобретать различные способы использования новых видов оружия, которые самым убедительным образом доказали, что буси, придерживавшиеся классических будзюцу, в настоящем бою были менее эффективны, чем простолюдины, вооруженные огнестрельным оружием. При Нагасино, в 1575 году, нобуси Нобунага и его набранная из крестьян армия, использовав огнестрельное оружие, расстреляли один за другим все отряды классических буси под командованием Такэда Кацуёри.

Огнестрельное оружие, продемонстрировав свою эффективность, вызвало жаркие споры между буси. Классические буси утверждали, что теперь даже трус, вооруженный мушкетом, может победить самого отважного и искусного фехтовальщика. Убить врага издали — это одно, а сойтись с ним лицом к лицу и скрестить мечи — это совершенно другое. Сражение, по мнению классических буси, представляло собой упражнение в моральной отваге, проявляемой в физическом мастерстве. Соответственно, все защитники старой воинской традиции считали использование огнестрельного оружия тактикой трусов, не достойной настоящего воина. Многие из них отказались использовать огнестрельное оружие.

Но было и другое соображение, выдвинутое классическими буси. Использование огнестрельного оружия лишало человека возможности научиться тому, как сражаться врукопашную. Ставка на corpus vile (мушкет) привела бы к отмиранию традиционных боевых искусств. Некоторые буси удовлетворялись тем, что оставляли использование огнестрельного оружия нобуси и дзи-самураям, а сами полагались только на свои традиционные виды оружия. Многие из таких буси стали боевыми командирами нобуси и рекрутов армий даймё.

Несмотря на горячие протесты против использования огнестрельного оружия, этот вид оружия был безоговорочно признан составным компонентом будзюцу после победы Нобунага при Нагасино. В этом была четкая практическая целесообразность. Новое воинское искусство стало называться ходзюцу, или огненное искусство.

Типичного воина конца шестнадцатого века меньше всего интересовало, каким образом достигнута победа, если победа была на его стороне. Мушкет, особенно при использовании его против воинов, сражающихся традиционными видами оружия, являлся мощным и достойным уважения аргументом, дающим такое преимущество, что его не мог проигнорировать ни один военачальник. Еще одним практическим моментом было то, что на подготовку классических буси обычно уходило больше трех лет. В условиях постоянных и быстротечных войн, время, необходимое для такой тренировки, было непозволительной роскошью. Задержка с пополнением тренированных бойцов стоила очень дорого, в том смысле, что сражения в этом случае не имели никакого решающего значения. А простолюдина, вооруженного мушкетом, можно было превратить в эффективного воина меньше чем за полгода.

Стратегия ведения военных действий была изменена с тем, чтобы приспособиться к использованию огнестрельного оружия. Сэндзё-дзюцу, компонент будзюцу, рассматривающий тактику, и тикудзё-дзюцу, искусство возведения полевых укреплений, были пересмотрены по той же причине. Защитные доспехи попытались сделать чуть более прочными, чтобы они выдерживали попадание пули или картечи.

Тоётоми Хидэёси (1536–1598 гг.) был совсем не прочь наследовать Нобунагу (своему бывшему командиру) на политическом поприще. Отомстив за убийство Нобунага в битве при Ямадзаки, и став во главе огромной победоносной армии, стал действовать очень точно и сумел перехватить политическую инициативу; к концу шестнадцатого века ему удалось объединить страну. Этот выдающийся человек (Хидэёси не был буси) признан одним из величайших генералов Японии. Но если Нобунага допускал, чтобы простолюдины занимали руководящие должности в его правительстве и даже поощрял это, то Хидэёси был категорически против такой либеральной политики. И как следствие, он заложил основы японского милитаризма.

Даймё, которые продолжали разжигать интриги, стремясь получить экономические и политические преимущества, ставили под угрозу национальную стабильность. Для того чтобы пресечь такие попытки, Хидэёси нанес удар по самому источнику военной силы даймё-нобуси, наемникам и дзи-самураям, которые постепенно вытеснили армии буси. Он издал эдикт, запрещавший простолюдинам владеть каким бы то ни было оружием. Для простолюдинов, которые уже стали нобуси и дзи-самураями и служили даймё, было сделано исключение, отныне их следовало считать буси. Следующий эдикт запрещал социальную мобильность: ни один крестьянин не мог оставить свою работу и заняться торговлей или стать ремесленником, ни один бусине мог без разрешения покинуть своего непосредственного начальника; и ни один бусине мог сменить свою профессию и стать ремесленником или фермером.

Политика Хидэёси провела четкую линию между воинами и простолюдинами. В некоторой степени эта политика стала причиной того, что семьи потомственных воинов, проживавшие в сельской местности, пришли в еще больший упадок. Начиная со времен Хидэёси, должности в корпусе буси, вобравшем в себя множество простолюдинов, стали занимать люди, не имевшие ни малейшего профессионального интереса к классическим воинским традициям и методам.

После смерти Хидэёси Токугава Иэясу (1542–1616 гг.), генерал, выбранный самим Хидэёси для продолжения работы по объединению нации, взял верх над теми, кто стремился вырвать бразды правления из его рук. При Сэкигахара в 1600 году Иэясу одержал великолепную победу над своими врагами. После этого он установил в Эдо (ныне Токио) бакуфу Токугава и стал его первым сёгуном. Два непосредственных приемника Токугава управляли бакуфу в военном стиле, как это было при его основателе, но позже оно превратилось во что угодно, но только не в военное правительство. Несмотря на слабые попытки некоторых сёгунов, бакуфу почти полностью перешло под контроль гражданских должностных лиц, чья политика заключалась в том, чтобы парализовать инициативу простолюдинов, приучив их довольствоваться статусом кво. Их управление, слегка окрашенное неоконфуцианством, дало нации 265 лет относительного мира и стабильности, а также из-за строгой политики изоляционизма отгородило ее от всего остального мира. Тем не менее, начиная со времен правления четвертого сёгуна, стали очевидны растущие антиправительственные настроения.

Крах бакуфу в середине девятнадцатого века был вызван целым рядом причин, самой важной из которых было расхождение между буси и гражданскими чиновниками в вопросах монархической власти и вмешательства европейцев. С падением бакуфу многие феодальные институты прекратили свое существование, не стали исключением и воинские рю и будзюцу. Но выживание присуще будзюцу. Само по себе изучение самообороны, а, следовательно, и классических воинских искусств и их рю выдержало натиск времени.

Нам необязательно изучать японскую историю после падения бакуфу Токугава. Есть множество фактов, свидетельствующих о том, что период Токугава характеризовался отсутствием какой-либо поддержки в отношении классических буси и их традиций, а также демонстрировал общий упадок системы квази-буси. Краткое изложение некоторых основных черт воинской культуры периода Токугава позволит уловить контраст и различия между ними и традициями классических буси. В ходе великого конфликта между объединением и разрозненностью, открытостью и изоляцией, являвшегося отличительной чертой периода Токугава, классические воинские традиции стали неэффективны как управляющая сила и были замещены элементами, которые впоследствии оказались зернами современного милитаризма.

Попытки Хидэёси создать военное сословие не были новой идеей. Однако своими эдиктами, запретившими социальную мобильность и ношение простолюдинами оружия, Хидэёси снова вызвал к жизни то, что не было реализовано даже во времена Ёритомо:

создание абсолютной военной кастовой системы. До этого времени всегда существовала определенная социальная мобильность и никогда нарушение запрета на ношение или хранение оружия не каралось так строго.

Установление абсолютной кастовой системы является основной чертой милитаризма, и правительство Токугава, приняв эдикты Хидэёси, а затем ужесточив их последующими законодательными актами, построило милитаристское общество. Правительство продемонстрировало такие черты милитаризма, которых не хватало более ранним бакуфу. Оно собрало огромное количество буси и боевой техники исключительно для увековечения традиций, интересов и видов деятельности, которые на первый взгляд были связаны с воинскими дисциплинами, но на самом деле имели не только военное значение. Токугава создал свои армии для того, чтобы и в дальнейшем обеспечивать политическое влияние клана Токугава, а не для того чтобы вести войну. Поступая таким образом, он препятствовал проявлениям изобретательности и творческого воображения в воинском искусстве; такая политика в перспективе уничтожила бы воинское искусство.

В результате проведения подобной политики, правительство Токугава утратило социальное и политическое равновесие. Придавая слишком большое значение сохранению социальных классов, культа и наследственной власти, и полагаясь на привилегированный слой (не имевший должного социального обоснования) так называемых воинов, сёгунат породил самовлюбленный военный дух, что из-за нежелания правительства обращать внимание на реальное положение вещей привело к огромным затратам рабочей силы в непродуктивной сфере деятельности.

Буси бакуфу Токугава, за незначительными исключениями, можно охарактеризовать как выскочек, которые, будучи не в состоянии на законных основаниях доказать знатность своего происхождения, фальсифицировали генеалогические записи для того, чтобы добиться престижа, необходимого для получения высоких должностей в бакуфу. Эти тщеславные люди наслаждались любыми преимуществами над простолюдинами, забывая о том к какому социальному слою они сами в действительности принадлежали. Они угнетали тех, кто некогда был равен им по социальному положению, пользуясь полученным обманным путем старшинством. Они также укрылись за другими искусственными социальными и юридическими барьерами, такими как ложные заслуги и награды, напыщенные манеры, злоупотребления властью и незаслуженная воинская слава — отголосок прошлого, к которому они не имели никакого отношения. Даже лучшие из этих людей становились буси только по праву рождения, а не в результате долгой и активной военной службы, которая всегда была основным критерием, характеризующим классического воина. Хатамото («знаменосцы»), буси высшего ранга, являлись заслуживающим особого порицания социально бесполезным институтом, который лишь усиливал недовольство общественности политикой бакуфу Токугава. Те немногие подлинные классические буси, которые еще оставались, также не испытывали к бакуфу Токугава ничего кроме презрения, поскольку в нем было слишком много аморальных и эмоционально нестабильных людей, боявшихся войн и в мирное время занятых в основном тем, что как попугаи твердили о добродетелях классических буси, подразумевая, что эти добродетели их собственные.

Существует множество свидетельств того, что бакуфу Токугава стало этической и юридической смирительной рубашкой для класса буси. Бакуфу держало буси в постоянной занятости и финансовой напряженности. Помпезность и церемониальность, поддерживавшие такое положение дел в государстве, заставляли тех, кто стоял ближе всего к правительству, действовать очень властно. И это неизбежно должно было привести к ухудшению моральных качеств буси Токугава. К этому нужно добавить еще тот факт, что за период мира, который переживала нация, большинство буси Токугава стали ленивы. Наблюдая очевидное отсутствие у своих буси навыков в верховой езде, стрельбе, плавании, владении мечом и другими видами оружия, один очень рассерженный бегун счел целесообразным вызвать провинциальных буси в качестве инструкторов будзюцу.

Буси Токугава прославились тем, что отнюдь не спешили проявлять свою отвагу, когда им предоставлялась возможность сразиться с кем-нибудь. Провинциальные буси, напротив, сохранили твердый воинский дух, поскольку жили в суровой среде. Вдали от городов, остатки классических воинских рю продолжали поддерживать в бойцах горячую веру в то, что такие добродетели, как верность и честь, являются неотъемлемыми чертами настоящего воина. Со временем их убеждения приобретут антиправительственную направленность и, в конечном счете, обусловят падение режима Токугава.

Общий упадок, в который пришло воинское искусство буси Токугава, можно проследить на примере модификации мицу-догу, трех классических видов оружия, использовавшихся для усмирения фехтовальщика. Это такие виды оружия как сасумата, вилообразное приспособление; содэгарами, приспособление с зазубринами; и цукубо, Т-образное орудие. Каждый вид оружия имел длинное древко, для защиты того, кто им пользуется от клинка искусного фехтовальщика. В период Токугава эти виды оружия стали чисто декоративными предметами, очень немногие буси знали, как пользоваться ими в бою. Мицу-догу были заменены тремя другими орудиями: дзюттэ, вилообразная металлическая дубинка; манрики-гусари, отрезок утяжеленной цепи; и рокусяку-бо, тяжелый деревянный шест длиной шесть футов; за исключением последнего, радиус действия этих видов оружия был сравнительно небольшим, что требовало от использующего их подходить вплотную к человеку, которого необходимо было арестовать. В общем, эти три новых вида оружия использовались независимо друг от друга, что является скорее не свидетельством мастерства тех, кто использовал их, а показателем недостатка мастерства фехтовальщиков, которых арестовывали. Новое оружие задержания, за исключением шеста, оказалось бы совершенно неэффективным против классического фехтовальщика.

В период Токугава, когда в стране воцарился мир, и боевые доспехи стали покрываться пылью, начали процветать системы единоборств без оружия. Мастерское владение дзюдзюцу (общий термин, возникший во времена Токугава для обозначения различных систем, используемых в поединках, участники которых были минимально вооружены) стало мерилом боевых способностей. Во многих системах дзюдзюцу оружие вообще не использовалось. Техники этих систем основывались на абстрактных идеях, почерпнутых из китайской философии, и аксиома дзю ёку го о сэй суру, «гибкость подчиняет твердость», стала их лейтмотивом. Японцы расширили значение этой аксиомы, придав ей следующие значения: «мягкое побеждает твердое», «слабое обходит сильное» и «сила в податливости». В боевых техниках классических воинов всегда присутствовала определенная доля «гибкости» и «податливости», но в бою они никогда не полагались только на эти факторы. Акцент на подобных интеллектуализированиях привел к потере эффективности систем, основывавшихся исключительно на концепции «гибкости» и «податливости». Стремление классических воинов к эффективности боевого искусства сменилось удовлетворением от его ритмичных форм, а эстетическое удовольствие стало основной целью многих систем дзюдзюцу.

Таким образом, во времена Токугава с переходом воинских устремлений из боевой сферы в сферу, где первостепенное значение имело удовольствие человека, суровый воинский дух прошлого был ослаблен. Это была эпоха, когда желание защитить себя уступило желанию усовершенствовать себя. Она характеризовалась потерей воинскими искусствами (будзюцу) своего былого значения и развитием и ростом престижа воинских путей (будо).

Возможность почерпнуть нечто ценное из методов классических буси была потеряна для буси Токугава во время военных кампаний бакуфу (при Сэкигахара [1600 г.], осада Осаки [1614-15 гг.] и при Симабара [1639 г.]) против так называемых тётэки, повстанцев. В этих битвах погибли сотни тысяч классических буси, уничтоженные огнем бакуфу. После этого классические буси перестали существовать как реальная социальная сила; они превратились в небольшие, изолированные друг от друга группы людей. Классические буси снова поднимутся и обнажат свои клинки, когда политика правительства разозлит их, но результат будет не в их пользу. Тот факт, что для подавления классических буси пришлось прибегнуть к огнестрельному оружию, служит, вероятно, самой высокой похвалой их боевому искусству. Можно с уверенностью сказать, что в Японии не было другой группы воинов, которая смогла бы победить их какими-либо другими способами.

Глава 3 Развитие будзюцу

Необходимость изобретения более эффективных способов ведения боевых действий стимулировала даже самых ранних японских воинов к тому, чтобы всесторонне изучать оружие и способы его использования, но до появления класса профессиональных воинов не предпринималось практически никаких попыток стандартизации оружия или систематизации боевых искусств. Буси, выжившие в ужасных сражений, и тем самым снискавшие уважение своих товарищей (слава легко зарабатывается на поле битвы), проделали большую часть изысканий. Начиная примерно с конца двенадцатого века и дальше, результаты таких открытий и находок систематизировались, а затем объединялись в воинские рю. Особое внимание было уделено основным видам оружия: луку и стрелам, мечу, копью и алебарде, но это не значит, что было оставлено без внимания хоть какое-нибудь оружие или метод, которые могли бы оказаться эффективными в бою. К семнадцатому веку насчитывалось примерно шестьдесят боевых систем в почти девяти тысячах формальных традициях, или рю, что само по себе довольно внушительно.

Важность воинских искусств была признана еще во времена бакуфу Камакура; тогда бакуфу тщательно отбирало лучших мастеров школ, и приглашало их работать инструкторами. Те рю, которые не хотели сотрудничать или не были выбраны бакуфу, развивались как воинские традиции частных владений.

По современным стандартам классические воинские рю имели дело с неизменными традициями, оружием и способами его боевого применения, но это постоянство, сохранявшееся вплоть до двадцатого века, является показателем непоколебимой преданности, а не неспособности изобрести, принять или перенять новые идеи.

Каждое рю развило специфические техники, которые сделали его уникальным. Такие техники считались абсолютно закрытым для непосвященных наследием рю. С течением времени из-за профессиональной зависти соперничество среди бесчисленных рю стало неизбежным. Страстное желание доказать превосходство своей традиции над остальными, сделало сражения между мастерами различных рю обычной вещью. Стремление найти более эффективные способы расправиться с врагом, спровоцировало еще более широкое распространение будзюцу.

Боевые искусства состоят из различных аспектов ведения боевых действий, как на суше, так и на воде. И хотя они уделяют основное внимание способам использования различных видов оружия (особенно меча, копья и алебарды,), будзюцу также включают в себя и вспомогательные системы, например, искусство возведения полевых укреплений, разведение сигнальных костров и даже стратегия и тактика.

Поскольку будзюцу являются символом и инструментом силы и жизнеспособности буси, то их изучение было объявлено исключительной прерогативой класса профессиональных воинов. Простолюдины, хоть и не были абсолютно безоружными, все же не могли использовать те виды оружия, которые использовали буси, и им было запрещено изучать будзюцу.

Благодаря своему знанию прошлого, Ёритомо четко понимал две вещи. Первое — вооруженные силы, хоть они и не являются единственным средством управления нацией, никогда не следует полностью отстранять от государственных дел. И второе — преданность растет, в присутствии гордости, а мастерское владение воинским искусством порождает гордость. Ёритомо добился преданности буси потому, что сам был буси; он стрелял из лука и владел мечом наравне с лучшими из них. Он также был полностью согласен с буси в том, что каждый воин должен быть всегда готовым в случае необходимости сражаться максимально эффективно; большинство буси считали, что все остальное — это просто стремление к величию. Ёритомо требовал от своих воинов, чтобы они постоянно изучали и практиковали будзюцу.

Таким образом, долг обязывал классического буси быть эффективным бойцом, преданным своему сёгуну. Считалось, что за серьезную измену бакуфу, скорее всего, обрушит всю свою ярость, как на провинившегося лично, так и на всю группу, в которой он действует. Классический буси безоговорочно верил, что будзюцу пробудит в нем правильное мировосприятие, достойное доверия и уважения окружающих; он считал ниже своего достоинства добиваться потом того, что могло быть завоевано. Такой образ мысли стал причиной презрения буси к представителям более низких социальных слоев, которые своим потом зарабатывали средства к существованию.

Жесткие ежедневные тренировки стали отличительным знаком всех буси. Эти занятия включали тщательное изучение омотэ, внешних техник (обычно изучение омотэ занимало 3–4 года). Практикуя омотэ, буси знакомился с базовыми техниками обращения с оружием в соответствии со строгими предписаниями той воинской традиции, к которой он присоединился. Овладев основой, он переходил к более высокому уровню, окудэн, секретным учениям, которые превращали боевые способности буси в настоящее мастерство. Его успехи в бою зависели от овладения именно этой категорией техник.

Эти самые сокровенные секреты воинских рю придавали буси огромную уверенность, поскольку он знал, что когда придет время последнего испытания — сражения — он будет вооружен молниеносными рефлексами. Более того, знание большого количества технических деталей, усвоенных буси посредством практики окудэн, позволяло ему точно оценивать возможности, особенности и эффективный радиус каждого боевого действия. Он знал, например, что если вонзит свой меч в среднюю часть туловища врага хотя бы на долю дюйма, то это не позволит врагу выполнить рубящий удар сверху вниз, и, следовательно, нет абсолютно никакой опасности в том, чтобы находиться прямо под оружием врага. И наоборот, буси также знал, что если он нанесет глубокий режущий удар по обратной стороне запястья врага, пусть даже настолько сильный, что практически отсечет ему руку, враг все равно сможет продолжить свой рубящий удар сверху вниз.

Но будзюцу значило для классических буси гораздо больше. Это был своеобразный процесс воспитания, который прививал воину такие добродетели как храбрость, уверенность в себе, повиновение, дисциплина, терпение, внимательная оценка, вежливость, умеренность и скромность; приобретение всех этих качеств сопутствовало развитию технических навыков. Любая попытка отдельного буси отклониться от традиции, пресекалась рю различными дисциплинарными мерами (включавших даже смертную казнь). В результате классические буси стали элитной группой воинов с наивысшим esprit de corps («кастовым духом»).

Будзюцу развивались и поддерживались совершенно не случайно. Боевые искусства приняли систематизированную форму благодаря тому, что буси изучали их при помощи так называемых ката, формальная последовательность движений). Ката стали, и по сей день остаются, основным тренировочным методом всех будзюцу. Это единственный способ отработать техники будзюцу, без риска ранить или убить занимающегося.

Главным образом по экономическим причинам, но также и из соображений безопасности, мастера будзюцу традиционно использовали тренировочное оружие, изготовленное из специальных твердых пород дерева. Металлическое оружие также использовалось, но в результате ежедневных тренировок быстро приходило в негодность, в то время как деревянные его заменители были более долговечны и их замена в случае поломки стоила гораздо дешевле. Относительная безопасность деревянного оружия была еще одним очевидным преимуществом.

Тем не менее, деревянное оружие не следует воспринимать лишь как стоящий уровнем ниже заменитель металлического оружия. Во многих типах сражений они превосходят своих металлических двойников. Самый знаменитый из всех японских фехтовальщиков, Миямото Мусаси (1584?-1645 гг.), предпочитал боккэн, или деревянный меч, просто потому, что он не ломается.

До периода Камакура воины обычно ездили на конях. Верхом на своих быстрых боевых товарищах шумная и относительно недисциплинированная толпа воинов яростно неслась в битву, в которой каждый из них зависел от единоборства один на один, решавшего дело. Воины были одеты в доспехи и вооружены луками и стрелами. Это были великолепно сконструированные, ассиметричные длинные луки с огромной дальностью выстрела. Воины также были вооружены острыми как бритва длинными мечами, называемыми тати, которые подвешивались на левом бедре на специальных похожих на пращу ремнях. Этот длинный меч носили режущей выпуклой кромкой вниз. Эта традиция требовала выхватывания меча из ножен известного под названием «от земли к небу», которое давало преимущество при использовании его верхом на коне. При Ёритомо были разработаны новые, более совершенные виды оружия, и буси стали специализироваться на определенных типах оружия; в результате тактика стала более сложной. Метательное оружие, хоть и не вышло из моды полностью, все же до некоторой степени было вытеснено рубящим и колющим оружием: яри, копьем, нагамаки или нагината, разновидности алебарды, и бо, шестом. Даже меч был модифицирован.

Великий фехтовальщик семнадцатого века Миямото Мусаси, тренирующийся с двумя боккэнами, или деревянными мечами. Он сделал знаменитым этот способ кэндзюцу, он фехтовал двумя мечами с такой ловкостью, что с ним не мог сравниться ни один другой мастер меча его времени.

И хотя карьера воина-всадника пользовалась большой популярностью среди аристократии (поскольку только богатые могли позволить себе доспехи, хороших лошадей и острые, надежные мечи), то, что показали более ранние испытания, быстро подтвердилось снова, а именно — тактика, основанная на использовании пехоты, чрезвычайно эффективна как средство завершения сражения. Длинный кавалерийский меч, с его выхватыванием «от земли к небу», оказался менее эффективным при использовании в пешем строю, чем более короткий (катана), который носился за поясом, режущей кромкой вверх. Этот меч имел подобно тати изогнутое, заточенное с одной стороны лезвие. Его можно было быстро и аккуратно выхватить способом «от неба к земле», и одним ударом легко отрубить врагу конечность или даже голову. Еще более короткий меч, вакидзаси, был похож по дизайну на катана, но предназначался для использования исключительно одной рукой. Его носили за поясом рядом с катана, в качестве вспомогательного клинка. Эти два меча — катана и вакидзаси — назывались дайсё или большой и маленький. Привилегия носить дайсё стала отличительным признаком воина.

Доспехи, которые одевались для защиты от стрел, а также рубящих и колющих ударов, для пехотинцев необходимо было модифицировать, сделать более легким и менее сковывающим, чтобы пеший воин был подвижным в бою.

Исход любой битвы зависел исключительно от тайминга (времени реагирования) и интуиции. Многим сражениям предшествовала строгая, формальная процедура, предназначенная для того, чтобы вызвать у воина, которому предстояло вступить в бой, правильное состояние сознания. Классический воин, после того, как выбирал себе противника, нараспев произносил вызов, иногда довольно длинный; делалось это главным образом для того, чтобы запугать врага: «Я Сато Сигэнобу, второй сын Масаюки, самый искусный и устрашающий кэнсин (мастер фехтовальщик) Тюдзё-рю. Я участвовал в шестнадцати боях и ни разу не получил ни одного ранения. Я заставлю тебя почувствовать острый укус моего клинка Сунэ-кири (Отсекатель голеней), бесценной реликвии моей семьи. Этим клинком мои предки убили огромное количество врагов. Теперь — приготовься умереть!»

Поскольку поле боя было местом чести, то, проговорив свой вызов, воин позволял своему противнику сделать то же самое: «Тебе не посчастливилось встретить меня, Якумицу Тадао, потомка лучших фехтовальщиков Японии. Я бесстрашный буси, который один повинен в смерти более тридцати мастеров твоего рю. Ваш неуклюжий стиль бессилен против меня. Это твой последний бой, так как я разделаюсь с тобой своим коронным ударом гяку кэса-агэ (обратный диагональный удар). Поспеши же навстречу своему року!»

После того, как бой начинался, это на самом деле превращалось в синкэн сёбу, сражение до конца. Победитель имел привилегию взять голову побежденного врага, как символ своей победы, но в основном это было своеобразной распиской, поскольку голова, принесенная командиру победителя, служила неоспоримым доказательством победы; буси мог ожидать награды, особенно если убивал какого-нибудь знаменитого воина.

Поединок между двумя воинами — поединок один на одни — был характерен для раннего периода японской истории. Существовало два принципиально разных типа таких поединков: поединок на дальней дистанции и рукопашная схватка. Завязать бой с противником издали, используя метательное оружие, такое как лук и стрелы, и сойтись с ним вплотную на дистанцию, необходимую для использования меча или любого другого колюще-рубящего оружия — это совершенно разные вещи. Поэтому буси классических времен были вынуждены развивать самодисциплину, главным образом для того, чтобы контролировать свой страх. «Страх распределен» гласила старинная пословица буси, в отношении ма-ай (дистанция, на которой два воина вступают в поединок друг с другом) — с сокращением ма-ай мужество и мастерство воина должно увеличиваться.

Буси также развивали дзансин (буквально это означает «поддержание постоянной боевой готовности»), сочетание хорошей физической формы с ментальной остротой и концентрацией, обеспечивающее превосходство над противником. Без дзансин эффективное боевое мастерство невозможно. Дзансин был признаком мастера, его нельзя было подделать. Он являл собой результат бесчисленных часов тренировок и выражался в физической стойке. Посредством дзансин буси достигал должного ментального и физического состояния, которое позволяло ему доминировать над своим противником.

Ма-ай в каждой конкретной боевой ситуации различаются в зависимости от тех видов оружия, которые использует каждая из сторон. Буси должен был знать, какую занять позицию, чтобы создать условия благоприятные для себя и неблагоприятные для врага. Исходя из этого очень важного соображения, воинские рю были вынуждены стараться сохранять баланс в своей программе обучения. Каждое рю, если оно надеялось пройти испытание боем, требовало изучения широкого арсенала оружия. Буси, тренированные подобным образом, редко сталкивались с оружием, с возможностями и недостатками которого они были бы абсолютно незнакомы. Поэтому, в дополнение к своему основному оружию, одати (длинному мечу), каждый буси в той или иной степени владел такими видами оружия, как короткий меч, копье, алебарда, метательный нож и палка или шест.

Для того чтобы понять природу этих видов оружия, их боевое применение, и то, как буси тренировались использовать их, в последующих шести главах мы детально рассмотрим каждый из основных компонентов классического будзюцу.