Глава 2

Влажные листья тихо зашелестели под ногами едва не потерявшего равновесие Финлея. Пригнувшись низко к земле, он всматривался вперед сквозь густой подлесок, стараясь дышать бесшумно и не шевелиться. Слой хвои под кронами сосен исполосовали бледные тени: лунный свет едва проникал сквозь тонкий покров облаков. Руки Финлея замерзли, сквозь сапоги проникла сырость инея, покрывающего землю. Однако он не мерз — слишком напряженной была погоня.

Финлей глубоко вдохнул холодный вечерний воздух и выдохнул, прикрыв лицо локтем, чтобы клубы пара не выдали его. Он вбирал лесные запахи, все целиком и по отдельности, перебирал их, оценивая и отбрасывая, пока не нашел тот, который был ему нужен.

Всюду вокруг раздавались тихие звуки, неумолчный шорох лесной жизни. Финлей мог назвать каждую составляющую, но было гораздо легче — и несравненно полезнее — поймать их все разом, дать запомнить образ леса колдовским чувствам, а потом позволить пришельцу обнаружить себя на этом знакомом фоне.

Шан Мосс жил теперь внутри Финлея постоянно, и так было уже восемь лет. Этот бескрайний лес, сейчас почти полностью обнаженный осенними ветрами, давал ему мало радости и непрерывную боль, сеял семена печали и радовал лишь редким проблеском надежды. И вот теперь, после четырех дней выслеживания, его терпение почти иссякло.

Бросив на всякий случай еще один взгляд на окрестности, Финлей сделал шаг вперед. Чуткие уши ловили любой шорох, ветки кустов, казалось, раздвигались, пропуская его. Длинные иглы низко опустившей ветки сосны скользнули по его лицу — едва ощутимая ласка, почти приветствие. Финлей сохранил в себе достаточно мальчишеского, чтобы эта мысль заставила его улыбнуться.

Потом он снова остановился, прислушиваясь, и стал ждать.

Кинжал скользнул из-за голенища сапога прямо ему в руку; Финлей ощутил его знакомую тяжесть, замерзшие пальцы охватили костяную рукоять, потертую и привычную. Перенеся тяжесть тела с одной ноги на другую, Финлей сделал еще один глубокий вдох...

... И прыгнул вперед. Он обхватил своего пленника, одной рукой приставив клинок к его горлу, а другой вырвал из негнущихся пальцев меч. Только когда оружие с глухим стуком упало на землю, Финлей позволил себе сделать выдох, на этот раз не заботясь о том, будет ли заметен пар от дыхания. Впрочем, удовлетворения он не чувствовал: только все то же отчаяние...

— Проклятие, мальчик мой, как ты думаешь, чем это могло кончиться?

Тело пленника немного расслабилось, ответом на вопрос Финлея послужил сдавленный вздох.

— Извини, Финлей. Я просто...

Финлей крепче прижал клинок к шее подростка, чтобы тот ощутил холодную острую сталь.

— И что бы ты делал, если бы тут оказался не я?

Шок заставил мальчишку замереть.

— Прости. Я в самом деле старался. Просто...

Финлей с ворчанием выпустил пленника, сунул кинжал за голенище и поднял с земли меч. Бросив его подростку небрежным жестом, он все же отказал себе в удовольствии дать волю гневу и задать тому хорошую трепку.

— Пошли!

Фиилей не оглядывался, двинувшись в долгий путь к лагерю, и молчал, прислушиваясь к тяжелым шагам позади; его спутник то и дело переходил на бег, чтобы не отстать.

Если бросить его здесь одного, тогда, может быть, мальчишка начнет относиться к делу хоть немного более серьезно...

Оеовно почувствовав его раздражение, подросток заговорил, перемежая слова быстрыми вдохами:

— Знаешь, ведь сейчас совсем не поздно. Не могли бы мы попробовать еще раз?

— Нет. — Но... Финлей остановился и резко обернулся.

— Какой смысл пробовать еще раз, а? Мы целый день только этим и занимаемся. Тебе, должно быть, надоело. Мне-то надоело определенно.

Финлей почти не мог разглядеть лица темной фигуры перед собой, но ему и не было нужды видеть спутника. Выражение этого лица было ему давно знакомо. Надежда, стыд за неудачу, готовность сделать еще одну попытку.

— Но ведь и правда еще не поздно... я имею в виду, если мы попробуем еще раз... обещаю, я буду очень стараться, поверь!

— Какой смысл? Чтобы я снова поймал тебя через пятнадцать минут? Дольше всего ты держался сегодня в первый раз — и то только потому, что я дал тебе большую фору. — Финлей развел руками — единственное выражение раздражения, которое он себе позволил. — Проклятие, Эндрю, для тебя это что — игра?

— Нет! — Эндрю смотрел на Финлея с ужасом, широко раскрыв синие глаза.

— Мы упражняется в нетрудном деле: чтобы ты не дал себя поймать в течение часа. Всего лишь часа! Ничего другого от тебя не требуется. Двигаться по лесу бесшумно, не выдавая себя, такое короткое время, — и ты не выдерживаешь дольше пятнадцати минут даже после четырех дней тренировок!

— Ноты... — Что?

Эндрю пожал плечами и отвернулся.

— Ничего.

— А все-таки?

— Ты же искатель, — буркнул Эндрю.

С трудом сдержавшись, Финлей сделал шаг вперед, нависая над Эндрю.

— Мне не требуется быть искателем, чтобы найти тебя. Я мог бы сделать это с завязанными глазами и лишившись одной ноги — так много шума ты производишь. Ты ведь знаешь, что я ни разу не пытался найти тебя с помощью колдовского зрения, да если бы и попытался, значения это не имеет. Откуда ты знаешь, что человек, который однажды станет тебя выслеживать, тоже не окажется искателем? Как, черт возьми, ты от него скроешься?

— Никто не может скрыться от искателя.

— Ах вот как? Ты у нас знаток в этом деле?

Эндрю ничего не ответил. Вся его поза говорила о таком глубоком унынии, что гнев Финлея быстро растаял.

— Пошли, — сказал он спокойно. — Остальные, должно быть, уже ждут нас. К тому времени, когда мы доберемся до лагеря, поспеет ужин. Ты, наверное, голоден.

Эндрю ответил ему еле заметным кивком, потом все же прошептал:

— Мне действительно жаль, Финлей.

Такое искреннее раскаяние глубоко тронуло Финлея, как это всегда и случалось. Он почувствовал, что раздражение покинуло его, и обнял племянника за плечи, заставляя ускорить шаг.

— Мне тоже жаль. Я не хотел на тебя сердиться, но я ведь знаю, что ты способен на большее.

— А что, если на большее я не способен?

Финлей всмотрелся в юное лицо, освещенное ярким светом луны. Эндрю был так похож на мать, что иногда становилось страшно, но все же что-то в его глазах было такое, что не оставляло сомнений в том, кто его отец.

— Что, если на большее я не способен, Финлей? — повторил Эндрю. — Все остальные могут уйти от погони, верно? Они могут заставить свои колдовские чувства предупредить их, есть ли люди поблизости. Что, если я совсем лишен колдовской силы?

В голосе подростка прозвучала нотка отчаяния, и Финлей внезапно почувствовал себя виноватым за то, что так его ругал.

Если сила Эндрю не проявилась до сих пор, несмотря на все провокации, может, она и не проявится?

Но Дженн была так уверена в том, что Эндрю одарен от природы... Да и Марта говорила, что ее чутье подтверждает это. А если колдовской дар просто глубоко скрыт, почему Эндрю не удается вытащить его на поверхность, когда он так в нем нуждается?

— Я не могу быть салти пазар, раз не обладаю колдовской силой, да?

— Тебя это смущает? Поверь, тут не о чем беспокоиться. Очень многие салти имеют детей, лишенных колдовской силы. Такое случается постоянно. Не думай, что отсутствие способностей сделает тебя изгоем.

— Колдовской силой обладают все, кого я знаю. Ты же работаешь с другими. Они что, тоже все время проваливаются?

— С некоторыми случается. — Фишей остановился и решительно посмотрел в лицо племяннику. — Понимаешь, я не хочу, чтобы ты переживал из-за этого. Сила твоей матери не проявлялась, пока ей не исполнилось семнадцать, а тебе до этого возраста остается еще три года. Единственная причина того, что мы пытаемся выявить твои способности, заключается в том, что ты так много времени проводишь при дворе, рядом с Кенриком. И запомни: наши тренировки направлены не только на то, чтобы узнать, обладаешь ли ты колдовской силой; главная их цель — научить тебя избегать преследования, пользуясь обычными чувствами, которые все имеют от рождения. Ты не должен в лесу спотыкаться на каждом шагу, производя такой шум и оставляя такие следы, что и слепец тебя найдет. Мы хотим, чтобы ты ради собственной безопасности был как можно лучше вооружен, вот и все. Тебе ведь так хорошо удается все остальное! Твоя мать очень тобой гордится, знаешь ли.

Слабая улыбка осветила лицо Эндрю.

— Тебе, должно быть, иногда хочется рвать на себе волосы, когда ты со мной занимаешься.

— Ну да, правда, — согласился Финлей, стараясь, чтобы лицо его не выдало. — Только ты не один такой. Половина моих учеников оказывает на меня такое же действие, и я даже не могу утверждать, что ты, по чести говоря, самый неумелый.

— Действительно?

— Действительно. — Финлей снова двинулся вперед, прислушиваясь к шагам племянника, которые стали теперь не такими тяжелыми. — Тебе следует также знать, — добавил он, чтобы обнадежить мальчишку, — что я тоже был самым плохим учеником.

— Не может быть! — В голосе Эндрю неожиданно прозвучало возбуждение.

— Я всех доводил до отчаяния — родителей, учителей, брата.

— Герцога Роберта?

Финлей в темноте усмехнулся. Эта уловка всегда срабатывала. Каждый раз, когда он упоминал брата, Эндрю обрушивал на него множество вопросов. Нужно было только следить за тем, чтобы такого не случилось в присутствии Дженн. Финлей хотел, чтобы Эндрю рос, как можно больше зная об отце. Дженн, напротив, сомневалась в том, что это желательно, — тем более что ни Роберт, ни Эндрю не знали, что они — отец и сын.

— Финлей!

— Да?

— После ужина ты не расскажешь нам снова о битве? Уверен, матушка не станет возражать. Дело в том, что здесь, в том самом лесу, где сражение и произошло, все кажется гораздо более реальным. Ведь правильно?

Пожалуй, даже слишком правильно... Однако Финлей согласился:

— Если это и другим интересно, конечно, расскажу. А теперь давай поторапливаться. Я даже отсюда чувствую, как запахло едой.


Финлей мог бы найти поляну, где они разбили лагерь, по одному запаху. На костре готовили что-то вкусное, и у него сразу забурчало в животе. Эндрю почти сразу отошел от него и присоединился к друзьям. Они собрались на другом конце поляны, вокруг Арли, который явно их чему-то учил. Финлей мгновение смотрел ему вслед, потом подошел к сидящей у костра с книгой на коленях Дженн. Последнее время она совсем не отрывалась от работы, и Финлей иногда об этом жалел.

Когда он подошел, Дженн подняла глаза, и на ее лице появилась легкая напряженная улыбка.

— Как его успехи?

Финлей опустился на бревно у огня и ответил, тщательно подбирая слова:

— Примерно такие же, как и раньше. А что у тебя? Как успехи у остальных?

Дженн нахмурилась, услышав столь краткий ответ, и посмотрела в конец поляны. Ее синие глаза, такие похожие на глаза сына, были полны раздумья.

— Вполне удовлетворительно. Арли последний час — с тех пор, как закончилась месса, — учит их зажигать огонь. Заодно они приготовили ужин. Пахнет соблазнительно.

— Я заметил. — Финлей оперся руками о полено и оглядел поляну, отмечая, кто чем занят. Они взяли с собой на этот раз восьмерых детей салти пазар, вдвое больше обычного, поскольку дело шло к зиме, и возможностей для обучения оставалось мало. Самой младшей в отряде была тринадцатилетняя Хелен, его собственная дочь, а старшим — Лиам, которому весной должно было исполниться восемнадцать. Пока все шло хорошо: подростки не доставляли огорчений, осваивали жизнь в лесу и испытывали некоторые свои умения, обретенные в Анклаве.

Может быть, этого молодежи и было мало, но все же лучше, чем ничего, учитывая почти тюремные условия, в которых жила община.

Сейчас Арли Болдуин показывал им еще один способ разжечь сырые дрова — без использования колдовской силы. Именно это и было целью подобных вылазок: научить молодых салти выживать в лесу, обнаруживать и уходить от преследования, выслеживать зверя и человека, — делать все то, чему незаметно обучался обычный подросток и что Финлей усвоил, еще живя в Данлорне. Подобные умения были бы необходимы, если бы в один прекрасный день (который, впрочем, казался не менее далеким, чем раньше) молодежь получила возможность жить в безопасности где-то кроме их горного убежища.

— Что случилось? — Голос Дженн был тих; она отложила книгу и смотрела на Финлея, подняв брови.

— Ничего. Я просто гадаю, какая польза от всего этого — если смотреть в будущее. Ты ведь знаешь, как скучают они в Анклаве. — Так же, как и некоторые взрослые, которых он мог бы назвать...

— Пока мы отсутствовали, у них все было хорошо.

— Именно. Но впереди еще одна долгая зима, когда возможности покинуть Анклав практически не будет. Я предвижу неприятности.

— Два последних года дались Финлею особенно трудно. Бывали дни, когда он тратил все силы на то, чтобы уследить за своими подопечными, чтобы просто не дать им попасть в беду. По правде сказать, он устал от ответственности, от попыток подготовить молодежь к жизни, которую они, возможно, никогда не смогут вести.

Устал от сознания того, в каком тупике находится сам.

Очнувшись от задумчивости, Финлей заметил, что Дженн наблюдает за ним. Некоторое время она молчала. Ее взгляд скользил по занятым делом подросткам, по расседланным и стреноженным коням. Лицо ее было задумчивым, как будто ей приходилось принимать в расчет многое, о чем не знал даже Финлей. Она продолжала молчать, пока собирала свои книги и бумаги и складывала в старую кожаную сумку, потом тихо спросила:

— Ты можешь предложить что-то другое?

Финлей хмыкнул.

— Предложить? Мы лечим симптомы болезни, от которой не знаем лекарства. Считается, что Калике открыл бы нам, как можно жить на свободе, не прячась в Анклаве, — но ты не можешь заставить Ключ открыть нам, где искать Калике. Дела будут идти все хуже, если только ты не найдешь какой-то способ избавиться от Нэша и Кенрика. — Когда-то именно об этом мечтал он сам — найти Калике и принять участие в битве, которая освободит Люсару от зла, принесенного Нэшем, зла, которое тот привил и молодому королю.

— Неужели дела и правда так плохи?

Финлей посмотрел на Дженн — по-настоящему посмотрел. В свои тридцать два года она все еще была красива — с бездонными синими глазами, густыми черными волосами и выразительным овальным лицом.

Годы мало отразились на ней — в отличие от событий прошлого. Сегодня ему предстоит рассказать молодежи историю великой битвы, не упоминая о том, что эта женщина так и не оправилась от последствий своих поступков, так и не стала прежней. Что ж, с тех пор она держала себя с достоинством, в которое сама, похоже, не верила, и с твердостью, не уступающей решимости человека, которого она предала, его брата, Роберта.

Как все они, она жила год за годом, зная о том, что надежда существует, но не рассчитывая, что она сбудется.

Финлей вздохнул.

— Нет, пожалуй, кризис еще не наступил, но когда-нибудь он неминуем. В течение пяти столетий колдуны салти находили убежище в Анклаве. Мы обучали их, они возвращались в мир и вели обычную жизнь, лишь иногда посещая Анклав, хотя некоторые и оставались там навсегда. Теперь же слишком опасно покидать Анклав. Дети, рождающиеся там, не имеют шанса выйти на свободу. И, — Финлей поднял руку, подчеркивая свои слова, — единственная возможность для нас хотя бы изредка выбираться сюда — это твое присутствие и защита Ключа, благодаря которой ни один искатель не в силах нас выследить.

— Финлей, — тихо, чтобы ее не услышали на другом конце поляны, сказала Дженн, — я знаю, что они становятся беспокойны. Знаю, что они скучают. Но что мы можем поделать?

— Именно. — Раздражение Финлея сменилось просто усталостью. — Действительно, что? — Он поднялся на ноги и потянулся к седельной сумке. — Я пойду к ручью, умоюсь. Но об одном я хочу тебя предупредить: Эндрю желает, чтобы сегодня вечером я снова рассказал им о битве.

Финлей отвернулся и двинулся прочь, не желая видеть выражения ее лица и тени, которая промелькнула в глазах Дженн.


Заледеневшими руками Дженн взяла еще одно полено и осторожно подкинула в костер. Хотя ужин закончился час назад, огонь пылал вовсю; впрочем, Дженн так и не могла избавиться от озноба, как бы близко к костру ни сидела и во сколько бы плащей ни закуталась.

Слишком долго прожила она в пещерах Анклава с их ровным теплом, и теперь ее телу трудно вспомнить, что выросла она в лесу, что с трех лет зимой и летом свободно бегала под деревьями, пока в семнадцать, спасаясь от преследования отряда гильдийцев, не повстречала Финлея с Микой... и Роберта.

Его сообразительность той ночью спасла ее от опасности; окружающая его тайна увлекла ее, увлекла так сильно, что она оказалась не в силах высвободиться. И эта история все еще продолжается... пусть Финлей и рассказывает молодежи лишь одну из ее глав, ту главу, которую Дженн знала гораздо лучше, чем признавалась.

Финлей за прошедшие годы приобрел большой опыт в таких рассказах. Теперь он делал это умело и терпеливо, не возражая, когда его прерывали вопросами, ловко обходя нежелательные подробности — вроде того, что девушка-малахи, захваченная в плен, оказалась возлюбленной Мики. Или того, что сам Финлей поклялся не допустить Дженн на поле битвы, но не сумел этого сделать и, напротив, позволил ей встать между Робертом и Нэшем, чтобы прекратить их единоборство и не дать ни одному из них погибнуть.

И еще Финлей ничего не рассказывал о тех часах после битвы, когда Роберт умирал и Дженн спасла его ценой лжи.

Нет, рассказ Финлея касался только тех аспектов сражения, которые запечатлела история: противостоящих друг другу противников, того, кто был ранен и кто погиб. Финлей говорил о том, как было применено колдовство и как хорошо это сработало. Он описывал стратегию, тактику, уловки, к которым прибегало и то, и другое войско, — и тут ему никак не удавалось избежать упоминаний о своем возлюбленном брате.

Дженн следила за рассказом издали, сохраняя и внутреннюю дистанцию тоже. Молодежь, и Эндрю в том числе, слушали в зачарованном молчании, то улыбаясь, то хмурясь, с широко раскрытыми глазами, как будто слышали эту историю в первый раз. Другое дело, что в этот раз они были на месте событий, в глубине Шан Мосса, хотя и на некотором расстоянии от поля битвы. То, что они выслушивали теперь повествование на месте событий, окруженные теми же деревьями, вдыхая тот самый воздух, воскрешало для них прошлое.

Мечты о славе, о победах, о свободе... Дженн читала их на лицах слушателей; в их возрасте еще трудно было понять, что ни славы, ни победы, ни свободы битва при Шан Моссе не принесла, а была лишь длинной цепью ошибок, и некоторые из них совершила она, Дженн.

Она сделала глубокий вдох. Хелен, хорошенькая дочка Финлея, сидела рядом с отцом, положив голову ему на плечо; рука Финлея обнимала ее. Девочка была молчаливой, задумчивой, мягкой и доброй, и трудно было представить, что Финлей с его горячим нравом, нетерпеливостью, стремлением к немедленным результатам, — ее отец. Никакие два человека не могли бы быть так несходны, и все же они были близки, как только могут быть близки отец и дочь, и на сердце у Дженн всегда теплело, когда она видела их вместе, такими умиротворенными и счастливыми, пусть и всего на несколько часов.

С другой стороны от Финлея сидели шестнадцатилетние близнецы, Зеа и Нейл. Если Нейл, как и Хелен, был спокойным и мягким, то Зеа могла быть такой же требовательной и нетерпеливой, как Финлей. Родители близнецов часто беспокоились о будущем дочери. Позади Нейла, наблюдая за всеми орлиным взором, сидел старший из всей группы, семнадцатилетний Лиам. Финлей не хотел брать его с собой в этот раз, но Дженн настояла на своем. Она знала, что Лиам, пожалуй, больше остальной молодежи тяготится ограничениями жизни в Анклаве, стараниями Гильдии и короля все сильнее напоминающем темницу. Впрочем, у Лиама был ясный ум, и под должным руководством он мог вырасти настоящим предводителем.

Лицом к Финлею сидел Сэйр; его веснушчатое лицо и рыжие кудри слишком часто напоминали Дженн о Мике, хотя не было сомнений в том, что родства между ними нет. Взгляд юноши то и дело обращался к Дамарис, дочери Арли, которая выбрала себе место немного в стороне и рассеянно рисовала что-то в захваченной с собой книге. Рядом с Сэйром расположились Эндрю и его лучший друг, Гай. Эндрю слушал рассказ Финлея с многозначительной улыбкой, которая встревожила бы Дженн, если бы она уже тысячу раз не видела ее на лице сына. Это просто означало, что Эндрю удалось сделать что-то, приятное остальным, и теперь он получает удовольствие, не только слушая Финлея, но и радуясь интересу друзей. Дженн иногда трудно было поверить, что Эндрю уже четырнадцать. Гай просто слушал, смеясь, когда смеялись другие, и отложив свои вопросы на потом, когда он сможет быть вполне откровенным, никого этим не смутив. Эндрю как-то сказал Дженн, что ему в друге больше всего нравится то, что тот всегда докапывается до правды, какой бы мрачной она ни была.

Еще десять дней, и Дженн придется снова расстаться с сыном, смотреть ему вслед, когда в сопровождении Мики он двинется по горной дороге в сторону Мейтленда, где должен провести зиму. Ей придется отпустить его, зная, что колдовская сила Эндрю еще не проявилась, что он лишен защиты, в которой так нуждается, хотя сам об этом и не подозревает. Бывали дни, когда от беспокойства за сына Дженн чувствовала себя совсем больной.

От размышлений Дженн отвлек шум: молодежь засыпала финлея вопросами. Один голос — Лиама — звучал особенно настойчиво:

— Но почему королевская армия побежала? Почему Кенрик отступил перед герцогом Робертом? Его войско все еще имело численное преимущество. Раз герцог Роберт был так тяжело ранен, у Кенрика были все шансы добиться победы. Кенрик должен был это понимать — и все-таки бежал. Почему?

Да, Финлей здорово наловчился рассказывать о битве, только на Дженн он при этом не смотрел.

— Трудно сказать с уверенностью, но думаю, что четырнадцатилетний принц просто не имел опыта в сражениях такого размаха. Его отец был убит накануне, а Нэш, человек, стоявший за всем предприятием с самого начала, страшно пострадал в единоборстве с Робертом. По-моему, Кенрик усомнился, что сможет...

— Я слышал, — со знающим видом перебил его Нейл, — что герцог Роберт что-то сделал с принцем накануне битвы: он заставил Кенрика поверить в то, что тот всегда будет его бояться. Это правда?

Теперь Финлей все-таки посмотрел на Дженн; та кивнула. Эти сведения можно было сообщить, не опасаясь, что за них придется расплачиваться.

— Да, — Финлей снова повернулся к слушателям, — хотя я и не знаю, как долго сохраняется такое внушение.

Дженн бросила быстрый взгляд на Эндрю, гадая, как тот отнесется к такому известию: он был единственным здесь, кто знал молодого короля. Но Эндрю только моргнул, ничем не показав, что заинтересован.

— Но, — Сэйр даже наклонился вперед, — раз твой брат самый могущественный из когда-либо существовавших колдунов, разве не мог он заставить бояться себя всегда?

Взгляд Финлея затуманился, и, словно почувствовав его смущение, Хелен теснее прижалась к отцу. Финлей помолчал, потом тихо ответил: — Да. Роберт мог сделать так, чтобы страх стал вечным.


Финлей добровольно вызвался стоять на часах первым, предоставив Арли и Дженн возможность отдохнуть. Он не стал ничего им объяснять, но дело заключалось в том, что воспоминания о битве, наивные вопросы подростков вызвали у него смутное беспокойство, так что о сне нечего было и думать.

В дни, последовавшие за битвой, Финлея преследовали кошмары: его слишком близкое знакомство с Нэшем, когда он чуть не погиб, чувство беспомощности, такое всеобъемлющее, что он готов был призывать смерть...

Ему повезло — и Роберту тоже. Только через три недели после битвы Роберт поправился настолько, что смог отправиться в дорогу, да и то на носилках. Финлей все время оставался рядом с братом, и прошел еще месяц, прежде чем он перестал тревожиться о том, что Роберт может умереть от ран или от вызванной ими лихорадки. Тогда увечья Роберта казались неисцелимыми: шрам на спине никак не заживал, а из раны в боку начинала сочиться кровь, стоило Роберту сделать резкое движение. К тому времени, когда Финлей согласился вернуться в Анклав, Роберт еще только начинал делать по нескольку шагов в день, и было почти невозможно поверить, что он когда-нибудь полностью выздоровеет.

С тех пор до Финлея иногда доходили известия о брате: Мердок провел с ним все лето, потом на зиму приехал в Анклав, где они с Финлеем часами обсуждали приключения Роберта, хотя и делали это втайне. О здоровье Роберта Мердок помалкивал: Финлею было известно, что Дженн не желает ничего об этом знать, и бередить ее раны ему вовсе не улыбалось.

Однако ситуация оставалась неопределенной, дело было не закончено, и это не давало Финлею покоя. Несмотря на все рассказы Мердока, он на самом деле совершенно не представлял, каковы дальнейшие планы Роберта.

Лагерь, как обычно, постепенно затих: угли костра сгребли, коней напоили, спальные мешки разложили, и после шутливых перебранок и смеха, когда луна стояла уже высоко, наступила тишина, в которой слышались лишь обычные лесные шорохи и изредка — шумные вздохи лошадей.

Финлей выбрал себе укромное местечко на краю поляны, где на недавно упавшем дереве и сидеть было удобно, и на сук спиной опереться можно. Устроившись, Финлей закрыл глаза и сжал в руке аярн, позволив своей колдовской силе хлынуть сквозь камешек, обежать темные окрестности, выискивая любую возможную опасность. Пользуясь умением искателя, Финлей обеспечивал спокойный ночлег своим подопечным.

Как обычно, беспокоиться оказалось не о чем, Финлей открыл глаза — и увидел прямо перед собой совершенно не сонного Эндрю с одеялом, накинутым на плечи.

— Разве сидеть у костра тебе было бы не теплее?

— А тебе разве было бы не теплее в постели?

Эндрю оглянулся через плечо на спящих спутников, потом уселся на поваленном дереве рядом с Финлеем, поджав ноги и обхватив колени руками.

— Мне не спится.

— Так я и понял.

— На самом деле ты мог разрешить посторожить Нейлу или Лиаму, верно? Разве это не была бы для них хорошая практика?

— А если бы они уснули, и на нас напали?

В уголках глаз Эндрю появились морщинки. Этой ночью луна светила так ярко, что на поляне можно было бы читать.

— Тогда я посторожу с тобой вместе, и мы не дадим друг другу уснуть.

Финлей усмехнулся. Улыбка Эндрю была заразительна, в мальчишке было что-то такое, что у всех вызывало симпатию. Несмотря на то, что многие из детей салти пазар завидовали свободе, которой он пользовался, живя в Мейтленде, никто из них не испытывал к нему ненависти. Конечно, Эндрю всегда охотно делал подарки и привозил книги, о которых его просили, да и о своих приключениях при дворе и в других местах помалкивал. Этот мальчик жил в двух мирах и почему-то, казалось, не чувствовал себя как дома ни в одном из них.

— Ну и почему, — проворчал через некоторое время Финлей, — тебе не спалось?

— Я все думал, — Эндрю положил подбородок на колено и всматривался в темноту, — о Нэше и герцоге Роберте.

— И что?

— Что такое Слово Уничтожения? — Финлей от неожиданности моргнул.

— Прошу прощения?

Эндрю усмехнулся, и его синие глаза сверкнули.

— Нет, я не прошу тебя назвать мне само слово...

— Я его и не знаю.

— Я имею в виду другое: что оно такое? Я знаю, что оно было создано столетия назад и стало известно Ключу, а Ключ сообщил его твоему брату, — но что оно такое на самом деле? Как оно действует? Удалось ли герцогу Роберту что-то о нем узнать?

Финлей вздохнул.

— Я не могу сказать тебе, что ему удалось узнать за последние годы, да и удалось ли. Насколько мне известно, он прибег к Слову Уничтожения лишь однажды — в тот день, когда ты родился. Поскольку я видел последствия, сомневаюсь, что мне захотелось бы увидеть, как Роберт прибегнет к нему еще раз.

— Он ведь собирался использовать Слово Уничтожения, чтобы убить Нэша, верно?

Внезапно насторожившись, Финлей коротко ответил: — Да.

Смущенный взгляд синих глаз скользнул по Финлею и снова устремился в темноту.

— Почему... почему мама его остановила?

Финлей изумленно заморгал. Неужели Дженн не рассказала сыну достаточно, чтобы удовлетворить его любопытство?

Похоже, что нет.

Не дожидаясь ответа, а может быть, и боясь его услышать, Эндрю продолжал свистящим шепотом:

— Ведь Нэш до сих пор жив, и это означает, что герцог Роберт все еще должен его убить... и это он и намерен сделать теперь, да? Значит, еще одна война? Потому что Нэша нужно убить, верно?

— Ты разве не разговаривал с Мердоком? Что он тебе сказал?

— А разве я должен был с ним поговорить? Прошу прощения, если мне не полагалось знать или... Дело в том... Ну, мне было любопытно, а Мердок о войне не упоминал... Вот я и подумал...

— Все это не имеет значения, — поднял руку Финлей. — Как я понимаю, со своей матерью ничего такого ты не обсуждаешь.

— Нет. — Ответ прозвучал коротко, мальчик явно испытывал неловкость. — Все-таки почему она их остановила? Она не верила в герцога Роберта?

О боги, это уж чересчур! Как могла она так много рассказать сыну и при этом не позволить ему понять ее отношений с Робертом? Финлей повернулся к племяннику и пристально посмотрел в лицо, которое так напоминало Дженн, но имело и несомненное сходство с отцом.

— Ты ее спрашивал? — В ответ Эндрю только пожал плечами. — Не кажется ли тебе, что если бы Дженн хотела, чтобы ты знал, она сама тебе сказала бы?

— Не знаю. Просто мне кажется...

— Что?

— Мне кажется, что она его в чем-то предала. — Эндрю взглянул на Финлея немного испуганно, как будто сказал что-то, чего говорить не следовало.

Сказать ему правду Финлей не мог. Не ему было все рассказывать Эндрю — уж если кто-то и мог это сделать, то только Дженн, а она, когда доходило до того, что можно и что нельзя знать ее сыну, могла оказаться настоящим тираном.

И еще она ведь взяла с него обещание никогда не открывать Роберту, что Эндрю его сын, — обещание, о котором он никогда не переставал жалеть.

Впрочем, Финлей мог показать Эндрю дорогу в нужном направлении.

— Ты ведь знаешь о пророчестве, правда? Тебе известно, что роли, которые играют мой брат, твоя мать и Нэш, были расписаны столетия назад?

Эндрю ответил не сразу. Его взгляд скользнул в сторону, устремился в пустоту; перед Финлеем возник образ Роберта, который вел себя точно так же, когда колдовским зрением высматривал, не приближается ли кто. Финлей терпеливо дождался, пока Эндрю снова посмотрел на него, как будто ничего не случилось.

— Что случилось? — все-таки не удержался Финлей от вопроса.

Эндрю покачал головой, явно не подозревая о том, что" только что сделал.

— Ничего. Ты говорил о пророчестве...

Финлей так и не мог решить, как понять то, что он только что видел; поэтому он решил, что лучше всего не касаться этой темы. Он не мог позволить себе воодушевиться надеждой, что в Эндрю наконец проснулась колдовская сила. Маленькое происшествие могло ничего не значить.

— Ну так вот, ты должен понимать, что их отношения неизбежно должны были стать запутанными. Более запутанными, чем ты или я можем судить, глядя со стороны. Одно мне все же известно — Дженн говорила мне, что Ключ снова и снова повторял: битва в Шан Моссе — неподходящее время для единоборства Роберта и Нэша. Может быть, отсрочка означала бы, что к следующему разу Роберт будет иметь более грозное оружие или большие знания. Тут можно только гадать, но в чем я не сомневаюсь — это что у Дженн были веские основания так поступить. Ты ведь не думаешь, что в противном случае она бы действовала так, как действовала?

— Нет! — От одного такого предположения в широко раскрытых глазах Эндрю вспыхнул ужас. — Я просто хочу понять, а она на самом деле не хочет говорить со мной об этом.

— Что ж, может быть, Дженн и расскажет тебе все, когда ты станешь старше.

— Может быть. — Эндрю сделал глубокий вдох. — Наверное, она ждет, когда во мне проявится колдовская сила.

— Возможно.

— А что... что, если этого так и не случится? — Эндрю закусил губу. — У моего отца ведь ее не было. На мне нет даже знака Дома, как у тебя и у мамы. Так откуда во мне взяться силе?

Это тоже был вопрос, ответить честно на который Финлей не мог.

— Нет доказательств, что знак Дома напрямую связан с колдовством, — это только предположение. Однако просто из того, что Ичерн не обладал силой, не следует, что и у тебя ее не будет. Кровь твоей матери достаточно сильна. — Финлей позволил себе улыбнуться. — Ты только представь себе, каким могущественным оказался бы, будь оба твоих родителя колдунами!

Это замечание вызвало у Эндрю смущенную улыбку, прогнавшую выражение тревоги.

Финлей хлопнул Эндрю по плечу.

— Ты немного посиди тихо, пока я снова осмотрю окрестности.

— Конечно.

Финлей опять закрыл глаза, сделал глубокий вдох, окинул колдовским взглядом лес, выискивая возможную опасность. Поблизости он ничего не обнаружил и расширил сферу поиска, пользуясь этой возможностью для того, чтобы уклониться от непростых вопросов и еще более непростых ответов. На дальнем краю сферы, однако, что-то привлекло его внимание.

Что-то, чего здесь быть не должно... Десять, может быть, двадцать всадников, углубляющихся в лес. Движущихся в их направлении!

Финлей открыл глаза и вскочил на ноги. Эндрю тоже поспешно поднялся, побледнев от страха.

— Скорее! Разбуди свою мать и Арли! Нам нужно уезжать!

Загрузка...