Клинок мертвеца

Преследователь

Зловещее зарево, видное издалека, снова настигало его.

Воздух с хрипом вырывался из груди. Струившаяся по лысой голове кровь пропитала спутанную бороду. В этих руинах были и другие существа – уродливые твари, которые питались человеческой плотью. Когда он наткнулся на них впервые, они пировали на трупах людей Пятибрюхого: кто вытягивал извивающиеся внутренности из прогрызенных животов, кто вычерпывал запекшуюся кровь из рассеченных грудин, чавкая, подобно зверью, которое поглощает добычу.

Когда он появился в их владениях, пожиратели плоти решили, что им повезло со свежатинкой. Визжа от жажды крови, истекая густой слюной, они помчались за ним, обитатели тьмы, годами, а то и совсем не видавшие солнечного света.

Он оставил за спиной куски их приземистых, уродливых тел, искромсанных стальными топорами. Они быстро обнаружили, что ошиблись, увидев в нем добычу, и теперь, заметив его, разбегались. Его опасались так же, как и его преследователя. Гхолам был неудержим.

Но и он – тоже.

Словно призрак, он брел по улицам, которые веками не видали ни единой живой души. Повсюду толстым слоем лежала пыль, так что скрыть следы было невозможно, но это его не тревожило. Шедшего за ним вели не чутье и не зрение. Оторваться от такого нельзя. Вместо этого нужно зайти туда, куда тот не сумеет. Заманить в ловушку.

Или убить.

Он не съел ни крошки и не сомкнул глаз с тех пор, как забрался в развалины, каждое движение давалось с трудом, но жалости к себе он не испытывал. Дал обещание – выполняй. Он сказал, что выиграет для них время, чтобы они успели удрать, и он это сделает. Разница между мужчиной и дрянью в том, что мужчина держит слово.

Он размашисто шагал сквозь мрак, освещая путь факелом и прислушиваясь к звукам, что доносились со стороны приближавшегося гхолама. Эта игра в кошки-мышки заводила их в Маль-Торрад все глубже. Должно быть, он уже недалеко от тюрьмы. Вблизи места, где его преследователя – существо, созданное богами, – можно остановить, пусть и ненадолго.

Вокруг вздымались сооружения из темного гранита, такие же грубые и угловатые, как топоры у него за спиной. Жители подземья не были склонны к изысканным формам. Чем глубже он спускался, тем больше становились здания, огромные каменные прямоугольники с ржавыми железными дверями, которые не открывались с той поры, как королевство расколола гражданская война. Оранжевый свет его факела озарял груды золота, сверкавшие на улицах возле бесчисленных приземистых скелетов: все, что осталось от тех странных людей, которые называли подземный город домом. Это казалось ему бессмысленным, как, впрочем, и многое в мире.

Наконец он увидел то, что искал. Дворец, перед которым возвышались две огромные статуи с коронами на головах, похоже, короля и королевы подземного города. Он направился к величественному сооружению, держась под прикрытием прилегающих зданий. Его острый взгляд отмечал руны, выгравированные на их дверях, следы пламени на камнях под ногами. Здесь разводили походный костер всего лишь месяц назад. Тот, кто освободил гхолама, заходил во дворец. Вполне возможно, что тюрьма расположена внутри.

Он крался через площадь перед дворцом. Вокруг скульптурных изваяний, выстроившихся там, мелькали тени, долетавшее до него невнятное бормотание нарастало, становилось все громче и пронзительнее.

Пожиратели плоти.

Готовясь к нападению, они доводили себя до неистовства. Не обращая на них внимания, он сосредоточился на огромных, чуть приоткрытых железных воротах, которые высились перед ним. Прислонив факел к стене, он стал протискиваться сквозь ворота. Металл впился в его плоть, но он, пренебрегая болью, втиснулся между створками и налег на них изо всех сил. Скрежеща зубами и напрягши все мускулы, он раздвинул ворота с лязгом, от которого, казалось, затряслись сами дворцовые стены.

Тяжело дыша, он уставился во тьму, лежавшую за раскрытыми вратами, и услышал за спиной быстрое скользящее движение: один из пожирателей плоти, посмелее остальных, двинулся вперед. Развернувшись, он перехватил тварь в прыжке, крепко стиснув ее горло. Светящиеся в темноте глаза пожирателя плоти полыхнули ненавистью, и существо щелкнуло громадными желтыми клыками, пытаясь дотянуться до ладони, державшей его мертвой хваткой.

Он всадил пальцы свободной руки в глазницы твари и вдавил глаза ей в мозг, а затем принялся бить головой по железным воротам, пока она не превратилась в кровавое месиво. Зарычав, он отшвырнул труп монстра на площадь, в тень изваяний, и услышал, как сородичи накинулись на него, раздирая клыками.

Снова взяв факел, он вошел во дворец.

Следы пламени на древнем, покрытом пылью ковре вели его внутрь. Он миновал тронный зал, чуть задержавшись, чтобы взглянуть на застывшую во времени сцену из прошлого. Два скелета, приземистые и коренастые, как и все остальные жители подземья, но с коронами на головах, сидели на тронах, расположенных на возвышении. У обоих из груди торчали кинжалы, давно покрытые ржавчиной. Приподняв сначала одну, а затем другую корону, чтобы взглянуть на иссохшие головы, он увидел, что некогда здесь находились мужчина и женщина. Король и королева.

Тронный зал был полон других скелетов, некоторые из них оказались столь малы, что могли принадлежать лишь детям. Значит, пакт о самоубийстве между правящими семьями. Либо безжалостный мятеж, в ходе которого не пощадили никого.

Сплюнув, он отвернулся. Иные тайны лучше оставлять нераскрытыми, вот что.

След гхолама шел еще на три этажа вниз. Он слышал, как пожиратели плоти стаей ввалились во дворец наверху, по полу зацокали их когтистые лапы.

На пятом, самом нижнем этаже он добрался до тюрьмы.

Она напоминала гигантский лабиринт. Толщина стен превосходила рост человека, они были покрыты рунами, так же как пол и потолок. Руны светились от магии, вся тюрьма словно пульсировала ею. Пробираясь по коридорам, он увидел, что определенные руны были намеренно скрыты чем-то пористым, прилипшим к камню, как смола. Оторвав кусок, он, нахмурившись, рассмотрел его черными, словно уголь, глазами.

Это оказалась кожа одного из человекоподобных пожирателей плоти, содранная с его тела. Тот, кто освободил гхолама, вывел из строя руны, державшие его взаперти, самым жутким способом.

Внезапно свет изменился, и тюрьму залило зловещее сияние. Повернувшись, он увидел своего безжалостного преследователя, который поплыл к нему навстречу, оставляя за собой обожженный камень. Своими очертаниями гхолам напоминал человека, но ничего человеческого не было в этой тени, обвитой языками адского пламени, – одно лишь обещание смерти.

Гхолам, казалось, налетел на невидимую преграду. Руны, покрывающие стены, вспыхнули ярким синим светом, и воздух наполнился шипением искр. Гхолам снова попытался рвануться вперед и опять от чего-то отскочил. Живое оружие на мгновение застыло на месте, а затем поплыло назад тем же путем, каким пришло сюда, и исчезло в другом коридоре. В поисках иного пути, чтобы добраться до своей цели. В поисках бреши в магии рун.

Он понял, что ему делать. Он заметался по коридорам, срывая на бегу кожу, закрывавшую руны, и налепляя ее в другие места. Время от времени гхолам подбирался вплотную, но всякий раз ему удавалось открыть нужные руны и высвободить их охранную магию, в последний момент успевая спастись от смертоносного огненного объятия. Но в конце концов бежать стало некуда. Его спина уперлась в стену, гхолам оказался прямо перед ним, их разделяло едва ли шесть футов. Охранные руны не позволят созданному богами кошмару дотянуться до него, но тот заполнил собой коридор, преградив ему путь, и его не обойти.

В западне.

Он опустился на каменный пол. Больше ничего не сделать. Не такой смерти он хотел – оказаться загнанным в угол и дожидаться кончины от жажды или голода. И тем не менее так вышло. Слово свое он сдержал. Кейн и найденыши, должно быть, уже добрались до безопасного места – если где-нибудь можно чувствовать себя в безопасности от этой жуткой твари, что торчит тут напротив.

Сидя там, он утратил счет времени. Гхолам не двигался. День ли прошел, неделя…

Он начал терять сознание, тело стало ему отказывать. Боли особой не было, но, собственно, физическая боль никогда его не страшила. Не то что боль предательства. Боль от удара в спину, нанесенного единственным человеком, которому он доверял.

Внезапно гхолам пошевелился. Развернулся и уплыл, словно решил прекратить преследование или каким-то образом нашел себе другую цель. Ни первое, ни второе не казалось ему возможным, но, как бы то ни было, ему повезло.

Он обождал несколько часов: не вернется ли гхолам. Потом с трудом поднялся на ноги, опираясь о стену. Факел давно погас, лишь от рун вокруг него исходило мягкое голубое свечение.

Прихрамывая, он поплелся назад через тюрьму, перед глазами все расплывалось, и ориентировался он с трудом. Добравшись до перекрестка, он остановился, моргая, и тут его накрыла волна дикого шума: вой, цоканье когтей, скрежет клыков. За ним пришли пожиратели плоти. Десятки, быть может, сотни этих тварей, которые сжимали в лапах грубые самодельные кинжалы из камня, заполнили проходы со всех сторон.

На мгновение он закрыл глаза. Он так устал, что с трудом стоял. Будет быстрее, если просто опуститься на пол и дать им покончить с этим. Но за ним оставалось еще одно обещание.

Его глаза резко открылись. Он извлек топоры. Приготовился.

Волк оскалил зубы.

Милосердные деяния

На извилистых улочках города завывал зимний ветер, осыпая свежим снегом высокого субъекта, который грациозной походкой следовал в сторону гавани. На мгновение он остановился и отклонил назад голову, моргая черными, как обсидиан, глазами под падавшими на лицо снежинками. Они были почти невидимы на его коже цвета слоновой кости. Темно-синий плащ, означавший принадлежность к Судьям – высшим офицерам вторгшейся в город армии, развевался вокруг его стройной фигуры.

Айзек много раз ходил по этим улицам прежде, но лишь после прибытия Первой флотилии ему стало не нужно скрывать свою истинную сущность. Способность вводить в заблуждение менее развитые расы – редкое умение, которым он обладал наряду со своими сестрами, досталось по наследству от Закариана, одного из первых Пилигримов, исчезнувших в Пустоте. Продолжив путь к гавани, Айзек вознес безмолвную благодарность Пилигримам за их великую жертву. Они принесли ее, чтобы предотвратить вымирание своей расы.

«Человечество не получит подобной отсрочки», – мрачно подумал Судья. Он вспомнил о тех временах, когда земля, на которой построен этот серый город, была еще дикой пустошью. Королевство Андарр являло собой лишь горстку примитивных лачуг, когда Принц Обрахим объявил о Великом Переселении и фехды удалились на запад. Сородичи Айзека оставили расцветавшей молодой расе людей много своих знаний. Это было проявлением грандиозной щедрости, прощальным даром народу, который унаследует континент, подвергшийся огромным изменениям после колоссальных конфликтов между старшими расами.

Через две тысячи лет люди переплыли Бескрайний Океан и разыскали своих благодетелей. Мелиссан, сестра Айзека, предложила путешественникам помощь. Она даже согласилась, чтобы двое фехдов сопровождали людей на обратном пути через океан. Адуана и Фериан жаждали узнать больше о землях, которыми некогда обладал их народ.

В приливе гнева дыхание Айзека ускорилось. Его рука опустилась к прозрачному длинному мечу на поясе – оружию острее любого выкованного человеком. Он заставил себя успокоиться, и гнев растаял, как снег, присыпавший его золотистые волосы. Такие чувства – признак менее развитых рас. Он же – фехд и – более того – Судья.

Он устремил взгляд на юг, за гавань. К затопленным развалинам Призрачного порта, где его сородичей заточили в тюрьму и пытали. Адуана и Фериан, по меркам его народа, едва вышли из детского возраста, им было всего лишь по несколько столетий. Лорд-маг Мариус подверг их невообразимо ужасному.

Даже через огромные расстояния Бескрайнего Океана Айзек и его сородичи ощутили смерть Адуаны и Фериана. Со времен Великого Переселения погибла лишь горстка нестареющих фехдов, а теперь двоих убили при самых мрачных обстоятельствах.

Два десятилетия оплакивали их сородичи. Два десятилетия горевали они, прежде чем задумались о мести.

Айзек смотрел на людей, которые съеживались от страха, когда он проходил мимо них по пути в гавань. Большинство боялось даже взглянуть в его сторону. Кто-то всхлипывал, другие отворачивались и убегали. Им почти негде было укрыться – весь путь к причалам пролегал среди сожженных дотла зданий, все жилые дома, конторы и склады артиллерия Первой флотилии превратила в почерневшие раковины из оплавленного камня. Целые районы за гаванью были уничтожены в течение нескольких дней после прибытия армии фехдов. Треть жителей города стали бездомными.

Сонливия оказалась способна лишь на жалкое подобие сопротивления. Лорд-маг города был мертв, совет, управлявший им, публично уничтожили сестры Айзека. Никто из людей не мог выстоять даже против горстки обычных солдат-фехдов, не говоря уже об элите их армии – Судьях. Их мастерство владения оружием отточили века практики. Они обладали способностью так сильно воздействовать на чувства людей, что сумели бы превратить закаленных воинов в дрожащую массу. А оружие его народа далеко превосходило все, что человечество могло противопоставить для своей защиты. Среди этих недолговечных созданий Айзек и его сестры были подобны богам. Или кому-то вроде них.

Лишь увидев закутанных в лохмотья детей, которые жались к обгоревшим руинам своих домов, Айзек на короткое время почувствовал жалость. Самые старые люди казались ему недолговечными существами, а продолжительность их жизни – чьей-то жестокой шуткой, но эти дети – они уже были наполовину мертвы.

«Ты сделал выбор, – напомнил он себе. – Ты провел четыре года среди людей, оценивая их. Твой вердикт был суров, но справедлив. Не что иное, как абсолютное уничтожение. Полная зачистка континента от человека». Начиная с этого места, которое люди называли Благоприятным Краем.

Десять кораблей, составлявших Первую флотилию, заполнили гавань Сонливии. Все они – громадины из пушечной бронзы, и каждый из них превосходил размерами крупнейший боевой корабль, когда-либо построенный людьми. К тому же их приводили в движение не весла и не паруса, а огромные двигатели, которые легко пожирали пространства Бескрайнего Океана.

Сестры Айзека, Мелиссан и Нимувия, ожидали его на палубе флагманского корабля. Темно-синие плащи, означавшие принадлежность к Судьям, развевались за их спинами на шквалистом зимнем ветру.

– Брат, – приветствовала его Мелиссан. – Кажется, тебя что-то беспокоит.

Встав на носу судна, Айзек смотрел на пленников, суетившихся на палубе. Их были тут сотни, мужчин и женщин, которых он похитил и тайно ввез в город, чтобы ускорить его падение. Имплантаты в плоти пленников подавляли мысли и чувства, принуждали к абсолютному подчинению указаниям, которые давали Айзек и его сестры. Они будут безропотно служить своим бессмертным хозяевам, пока не умрут.

– Правильно ли низводить их до… этого? – изрек наконец Айзек. – Пилигримы учили, что рабство – величайшее из зол. В Прежние Времена заковать человека в цепи означало превратить его в нечто не лучшее, чем животное.

Мелиссан – одного роста с Айзеком, на голову выше любого из пленников-людей на корабле – подошла к брату. Ее волосы были подобны золотым нитям, а глаза черные, как тушь. Она – его полнокровная сестра, рождена теми же родителями.

– Они и есть животные.

Подняв изящную руку, она нахмурилась при виде снежинки, опустившейся на ладонь.

– Они дерутся, трахаются, а потом – умирают, не оставляя после себя ничего более значимого, чем это.

Она повернула кисть, и растаявшая снежинка скатилась каплей на палубу.

– Вспомни, что они сделали, брат, – сказала Нимувия, положив руку ему на плечо.

Она была младшей из них троих, и, хотя родилась от другого отца, чем он и Мелиссан, Айзек дорожил ею больше, чем кем бы то ни было на свете.

– Что они сделали с Адуаной и Ферианом. Что сделал с соседями по Благоприятному Краю богоубийца, который правил этим городом, Салазар, в своем заблуждении, что сможет умиротворить нас.

– Они – отрава, – добавила Мелиссан негромко, но голос ее был пропитан неистовым гневом.

Оказавшиеся поблизости пленники, ощутив ее ярость, подались в стороны.

– Отрава, которую нужно вычистить с этой земли. Как может столь недолговечная раса подняться над грязью, откуда выползла?

– Они не все такие, как ты говоришь, – ответил Айзек. – Не все. Есть некоторые, достойные нашего уважения.

Он понимал, почему сестра гневается. Она все еще винила себя в смерти сородичей. В том, что сказала «да» Адуане и Фернану. То решение будет преследовать ее вечно.

Приблизив лицо к Айзеку, Мелиссан впилась в него взглядом.

– Тебе следует избавиться от Полумага, дорогой брат. Боюсь, что привязанность к этому человеку плохо сказывается на твоей рассудительности.

Айзек ответил сестре столь же пристальным взглядом.

– Верно, он меня восхищает. Но я узнал и еще людей, которые тоже меня поразили. Воинов, преданных друг другу настолько, что они готовы умереть за товарища, как и любой из нас. Разве это не важно?

Он вспомнил Бродара Кейна и его друга Волка. Они были очень разными, но связь между ними казалась ему столь же прочной, как стальная палуба под ногами.

– Люди ничего не знают об истинной преданности, – заявила Мелиссан. – Эти существа стремятся лишь к удобствам, их мотивируют только алчность и страх. Они не испытывают таких чувств, как мы. Их «любовь» – лишь жалкое подобие нашей.

При упоминании о любви глаза Нимувии засверкали.

– У меня есть для тебя новости, брат. Вот почему мы позвали тебя сюда. Вторая флотилия выполнила свою задачу на Небесных островах. Генерал скоро прибудет. Мой суженый – в пути.

От слов Ним в душу Айзека закрался холодок, но улыбка сестры почти не оставила от него следов.

– Савериан, – произнес он.

Этот генерал считался живой легендой его народа.

Айзек вспомнил бойню на островах, где вырезали всех людей. Она была необходима. И Савериан от нее не уклонялся.

– Он приведет нас к победе, – добавил Айзек, однако его слова отчего-то прозвучали неискренне.

– Как и всегда. – Мелиссан указала на юг. – Эта «Белая Госпожа» – единственное, что отделяет нас от следующего этапа священного похода. Ее город падет, как только прибудет генерал. Когда последний лорд-маг Благоприятного Края умрет, Теласса станет нашими вратами на континент.

Айзек кивнул. Магия – единственный вопрос, на который фехды не могли дать легкий ответ. Их народ находился вне Структуры, вне плана, разработанного Создателем для этого мира. Магия была так же чужда сородичам Айзека, как и их способности – людям.

Но у фехдов имелось столь же смертоносное оружие. Оружие, которое губило миры.

– Их ждет Расплата, – тихо сказал он.

На губах Ним заиграла гордая улыбка.

– Как и эльфов до них.

Недолгую тишину, которая последовала за ее словами, нарушили глухой стук и вопль. Один из пленников упал с мачты. Стеная, он лежал на палубе, его правая нога была явно сломана от удара. Айзек узнал человека: один из тех, кого он пленил возле города Кархейна в первый год после возвращения на эти берега. Фермер, работавший на своем поле, который и не подозревал об истинной сущности незнакомца, приближавшегося к нему по грязной старой дороге.

– Я отправлю одного из невольников, чтобы отвел его вниз, на медицинскую палубу, – сказал Айзек. – Ногу можно подлечить…

Опустив руку к бедру, Мелиссан мгновенным движением извлекла из кобуры смертоносное оружие. Раздался резкий треск выстрела, и голова раненого человека взорвалась фонтаном красных брызг. Его тело подергалось и застыло. Из развороченной шеи натекла бордовая лужа, от которой в зимнем воздухе повалил пар.

– Уберите это, – велела Мелиссан, указав на стоявших поблизости пленников дымившимся стволом.

Снова положив оружие в кобуру, висевшую на поясе, она повернулась и вперила взор в Сонливию.

– Это был акт милосердия, – отметила она. – Расплата будет не такой быстрой.

Несмотря на досаду, которую испытывал Айзек, с утверждением сестры спорить не приходилось. Когда прибудет генерал, людям на этих землях останутся считаные дни жизни.

С другой стороны, для фехдов так было всегда.

Более Важная Клятва

Как показывал опыт Бродара Кейна, мир никогда не переставал меняться. И с годами – все быстрее. Он ехал по лагерю, разбитому огромной армией Карна Кровавого Кулака к западу от стен Сердечного Камня, видел незнакомые лица сидевших вокруг костров молодых воинов, большинство которых годилось ему в сыновья, и чувствовал себя стариком из другого века.

Остановив свою кобылу, он попытался размять онемевшие ноги. Затем спешился, сапоги захрустели по замерзшей земле, при каждом выдохе в сгущавшихся сумерках изо рта вылетало плотное облачко тумана. Он уже и забыл, как морозно в Высоких Клыках в середине зимы. Забыл, как резкий холод проникает в стареющие кости и становится так трудно взбираться в седло по утрам и еще труднее – сползать с него.

Он прикрыл глаза рукой и, прищурившись, всмотрелся в падавший снег. Его зрение никуда не годилось, но ему показалось, что он разглядел впереди черную тень шатра вождя. Бродар прикинул, что ярдов, быть может, пятьдесят отделяет его от Карна Кровавого Кулака. Каких-то пятьдесят ярдов, и он окажется лицом к лицу с человеком, голову отца которого отделил от плеч много лет назад.

Вполне вероятно, что Карн Кровавый Кулак попытается сделать то же самое с Кейном, прежде чем Бродар успеет сказать хоть слово. Прежде чем сможет объяснить: он здесь для того, чтобы присоединиться к армии Западного Предела и отобрать столицу у безумного ублюдка Кразки. Вполне возможно, Кейн вот-вот очертя голову ринется навстречу собственной смерти. Такие мысли – серьезный повод, чтобы засомневаться, снова вскарабкаться на лошадь и убраться прочь, пока кто-нибудь из тех, кто в него вглядывался, не узнал старикана, только что появившегося в лагере. Вместо этого он, поправив за спиной двуручный меч и поплотнее закутавшись в грязный плащ, устремил синие глаза вперед.

Кое-что просто приходится делать, когда выбора, по сути, нет.

Аромат баранины, которую готовили на кострах поблизости, вызвал дикое урчание в его животе. Ледяной ветер приносил и другие запахи: старой кожи, несвежего пота, едкую вонь мочи. А под всеми ними – знакомое зловоние войны, тошнотворная сладость разложившейся плоти, гноящихся застарелых ран, что зовет тень смерти.

Кейн знал о тени смерти все. Он жил в этой тени большую часть своих пятидесяти с чем-то лет. Сосредоточившись на шатре впереди, он старался не показывать своих опасений. Пройдено десять ярдов. Двадцать.

Он почти добрался. В последнюю минуту один из воинов, сидевших полукругом вокруг самого дальнего костра, повернулся что-то сказать человеку, стоявшему у него за спиной. Его взгляд упал на Кейна. На мгновение все будто застыло, и мир, казалось, затаил дыхание.

Затем глаза воина округлились, и куриное крылышко, которое он жевал, выскользнуло из пальцев и с шипением упало в огонь.

– Ты.

Это слово проскрежетало, словно меч по стали, заставив умолкнуть мужчин, сидевших вокруг. Тишина опустилась, как саван, ее нарушало лишь потрескивание костров.

Воин поднялся на ноги. Он был чуть старше своих соотечественников, высокий парень двадцати с небольшим лет, с родимым пятном винного цвета на правой щеке. В его глазах сверкала холодная ярость.

– Ты, – повторил он, на сей раз – сиплым шепотом. – Ты вернулся. Какого хрена тебе возвращаться? Именно сюда!

Кейн вытянул вперед руки ладонями вверх.

– Я просто пришел поговорить. Поговорить с Карном.

С отчаянием он заметил, что теперь на них, казалось, смотрело пол-лагеря.

– После того, что ты сделал с его отцом? – Парень тяжело дышал, его ноздри раздувались. – Моего брата убили в тот день. Одного из тысяч, которых ты велел предать мечу.

Кейн поник.

– То были приказы Шамана. – Его слова прозвучали жалко.

Кто-то спросил:

– Финн, о чем речь? Что за старикашка?

Тот, кого звали Финн, шагнул вперед и сплюнул.

– Этот человек – Меч Севера. Один из самых страшных убийц в Высоких Клыках.

Он умолк на мгновение, обдумывая то, что скажет дальше, и неопровержимая истина его слов показалась Кейну кинжалом, вонзившимся в сердце.

– Он руководил бойней у Врат Похитителя четырнадцать лет назад.

– Я не хочу никаких неприятностей. Я просто хочу поговорить, – повторил Кейн.

Однако среди воинов, оказавшихся достаточно близко, чтобы расслышать его, поднялось злобное ворчание, и он понял: что бы он ни сказал, их закипающую ярость это не усмирит.

Финн сделал еще шаг вперед.

– Подайте-ка мне мой меч, – прорычал он.

Кейн слышал за спиной движение, люди поднимались со своих мест у костров и приближались к нему.

Протянув руку за плечо, он извлек свой двуручный меч – три с половиной фута стали, отливавшей алым в свете костра. Затем опустился на колени, которые заскрипели в знак протеста, и осторожно положил меч на землю.

– Не проходило ни дня, чтобы я не сожалел о том, что случилось в Красной долине, – медленно проговорил он. – Я не намерен сражаться ни с тобой, ни с кем-то еще в этом лагере. Ну, за исключением Шамана, если он где-то поблизости, но наша вражда может обождать, пока не кончится война.

Сильные пальцы вцепились в его руки и болезненно завели их за спину. Кейн не протестовал. Не пытался бороться. Он чуял зловонное дыхание воинов позади себя, ощущал жар их ярости, когда они сдавили его со всех сторон. Большинство из них были слишком молоды, чтобы сражаться во время мятежа Таргуса Кровавого Кулака, слишком молоды, чтобы их кровь соединилась с кровью их отцов, и братьев, и дядей в огромном водоеме в тени Врат Похитителя. Бойня в Красной долине – это шрам, который еще должен зажить, покрытая коростой кровоточащая рана, по-прежнему приносящая боль тысячам сыновей Западного Предела. Особенно сейчас, когда человек, который отдал приказ Кразке и его подручным, стоит перед ними.

Финн презрительно усмехнулся, родимое пятно уродливо выделялось на его бледной щеке.

– Шаман еще нужен Карну. А вот какой-то старый выдохшийся трус – не думаю.

– Я много кем побывал, но трусом – никогда, – бросил Кейн, и тут в его памяти всплыли прощальные слова Джерека, прозвучавшие в голове будто издевкой над тем, что он заявил Финну. – Делайте что должны, – добавил он хрипло. – Но держите клинки наготове для Кразки. И для любого, кто заодно с этим мясником.

Финн врезал ему в лицо, и Кейн пошатнулся. Сплюнув кровь, мгновением позже он поперхнулся желчью после удара в живот, от которого сложился бы вдвое, если б не сжатые мертвой хваткой за спиной руки. Он попытался что-то сказать, но злобный удар по ногам лишил его опоры и едва не уложил лицом в грязь, если бы воины не удержали его за локти, и Кейн издал только хрип, а изо рта на подбородок закапала красная слюна, Финн стоял над ним. Он наконец нашел меч и направил его острие прямо в лицо Кейну.

– Король-Мясник получит то, что ему причитается, ты об этом не беспокойся. А что до тебя, то пришло время ответить за сотворенное в Красной долине, старик. Ты вернулся ради мести? Похоже, месть нашла тебя.

Финн схватил его за волосы и откинул голову Кейна назад, задев горло лезвием меча. Возможно, разъяренный воин собирался лишь выбрить его хорошенько, но взгляд Финна не оставлял сомнений, что задумал он нечто более зловещее. Сморгнув с глаз кровь, снег и пот, Кейн ждал конца.

– Придержи руку, парень.

Голос, прогремевший из палатки, был низким и властным. В свете заходившего солнца показался громадный силуэт, Кейн ощутил, как напряглись мускулы, и подавил стремление вывернуться из рук воинов, которые его удерживали, выхватить у Финна клинок и свершить акт кровавой мести над тем, кто вышел из шатра. Когда же на того упал свет от ближайшего костра, Кейн, однако, увидел, что это не Шаман приближается к нему, хрустя сапогами по снегу.

Карн Кровавый Кулак был просто гигантом – на полголовы выше Кейна, его чудовищный лоб выступал над лицом, словно высеченным из зубчатого утеса глубочайшего ущелья Западного предела. Черные волосы, покрывавшие массивный череп лишь наполовину, Карн носил собранными в толстую косу, которая спускалась до уровня бороды, тоже заплетенной. В то время как все тело Шамана состояло из точеных мускулов, накачанных до предела, Карн был невероятно огромным от рождения.

Вождь Западного предела и предводитель армии сопротивления навис над Финном, который будто поник в его присутствии. Темные, как кремень, глаза уставились на Кейна с лица, погруженного во мрак.

– Я дал клятву четырнадцать лет назад, – пророкотал он, – клятву убить человека, который лишил жизни моего отца.

– Тогда лучше не откладывай, – проскрежетал Кейн, отхаркивая кровь. – Пока еще какой-нибудь недовольный ублюдок не предъявил свои права. В этом лагере, похоже, таких полно.

Карн махнул Финну ручищей, покрытой глубокими шрамами, за которыми стояла целая история насилия, свидетельство побед в бессчетных сражениях.

– Возвращайся к своему костру, – прогромыхал он. – Я буду говорить с Мечом Севера наедине. Любой, кто посмеет потревожить нас или поднимет оружие против него, познает мой гнев.

Глаза Финна превратились в щелочки, а челюсть задрожала от ярости, но вождя он ослушаться не посмел. Кейн наконец перевел дух, когда клинок нехотя убрали от его горла. Воины, стоявшие позади, выпустили его локти, и он опрокинулся вперед, больно ткнувшись опухшим лицом в мерзлую землю. То, что еще оставалось в нем от прежнего Бродара Кейна, не позволяло ему лежать там, не позволяло сносить дальнейшее унижение – воины, которые некогда страшились его имени, фыркали, презрительно скривив рты. Он заставил себя подняться, скрипя каждым суставом, и посмотрел на Карна.

Огромный вождь повел плечами и указал под ноги Кейну.

– Подбери свой меч, – прогремел он.

Шатер был больше, чем выглядел снаружи, и слегка попахивал плесенью. Внутри царила почти непроглядная тьма, свет исходил от единственной свечи, стоявшей на перевернутом ящике в центре. Кейн окинул взглядом импровизированный стол, не обратив внимания ни на карту в чернильных пятнах, покрытую каракулями, ни на пустую, потрескавшуюся пивную кружку. Его взгляд был прикован к палашу, который отливал оранжевым в мерцающем свете. Карн медленно подошел к столу, наклонился и поднял потрепанный щит, стоявший у походного сундука рядом с ящиком. Привязав его к запястью, он потянулся к оружию.

– Здесь? – устало спросил Кейн. – Ты хочешь разрешить это здесь?

Он все еще нетвердо стоял на ногах после недавнего избиения. Все еще, казалось, не мог сосредоточиться, получив тот, последний, удар. Тем не менее иссиня-черные руны, покрывавшие клинок по всей его длине, были ему знакомы.

– Ты узнаешь это, – сказал Карн.

Кейн уставился на оружие в руке Карна.

– Так. Меч твоего отца.

– Моего отца, – эхом отозвался Карн. – Прозванного Кровавым Кулаком за то, что переломал все суставы пальцев, убивая великана голыми руками. Это оружие подарил ему чародей из Низин незадолго до того, как он провозгласил независимость Западного предела. Говорили, когда он держал его в руках, ни один человек не мог сразиться с ним и остаться в живых. – Карн помолчал минуту, поглаживая огромную бороду пальцами толщиной с запястье большинства мужчин. – Его нашли возле тела отца в то утро, когда он вызвал тебя на дуэль. Я дал ему имя Держащий Клятву.

Кейн промолчал.

– Расскажи мне, как он умер, – прорычал Карн, и эти слова несли в себе угрозу, которая, казалось, остудила воздух в шатре.

Было время, когда разговоры о прошлых подвигах наполняли Кейна гордостью. Теперь они приносили лишь боль.

– Он умер как воин, – честно ответил он. – Добавил мне несколько шрамов. Один из труднейших боев в моей жизни.

Не самый трудный: фехтовальщик в золотых доспехах из Низин был подлинным мастером клинка.

А самым трудным оказался бой, в котором он и не рассчитывал победить, и сомневался, что хотел бы победить, в любом случае. Воспоминание о той схватке было по-прежнему столь же болезненной раной, как и каждая из его многочисленных телесных травм.

«Если я когда-либо увижу тебя снова, я тебя убью». Слова Джерека.

Его руки неожиданно задрожали, к глазам подступили слезы. Карн, должно быть, заметил это мгновение слабости. Не успел Кейн опомниться, как огромный вождь бросился на него с невообразимой для человека таких размеров скоростью. Держащий Клятву со свистом ринулся вниз и рассек пустое пространство там, где мгновением раньше была голова Кейна. Шестое чувство, которое бессчетное число раз спасало ему жизнь, сработало и сейчас, и он, вовремя откатившись в сторону, вскочил на ноги со своим двуручным мечом, неожиданно оказавшимся в руках. Дрожь исчезла. Он был совершенно неподвижен, спокоен, как гладь озера Драгур летним утром, полным неги.

Карн Кровавый Кулак стоял лицом к лицу с Кейном, его исполинская фигура, казалось, занимала полшатра. Но он не продолжил атаку. Вместо этого – хмыкнул и слегка кивнул, а потом повернулся и направился к перевернутому ящику. Отвязал щит и прислонил его к сундуку. Затем осторожно положил Держащего Клятву рядом с картой, сел на сундук и уставился в темноту, нахмурив густые брови. Мерцающее пламя свечи отбрасывало зловещие тени на его морщинистую щеку.

– По крайней мере, ты помнишь, как сражаться.

– Это не забывается никогда, – устало ответил Кейн. – Если ты решил со мной покончить, полагаю, есть способы проще.

– Кейн, которого я знал, ни за что не сдался бы возле этого шатра моим людям с такой готовностью, – прогремел Карн. – Я должен был понять, остался ли ты тем, кем я тебя помнил. В противном случае мне от тебя никакого толку. Никакого, если ты утратил потребность убивать.

– Я утратил ее давным-давно.

– Но не мастерство.

Кейн пожал плечами.

– Я не тот, каким был когда-то. Я стар. Мир, в конце концов, оставляет всех людей позади.

– Не только людей, – заметил Карн рассеянно. – И лордов-магов – тоже.

Подняв руку, он указал на глубокую тень, лежавшую в углу шатра.

– Взгляни на Шамана.

– Шаман здесь? – прохрипел Кейн, в горле у него внезапно пересохло.

Прищурившись, он вгляделся в темноту, подумав, что лорд-маг, возможно, наблюдал за ними в одном из своих многочисленных воплощений в животное. Но как ни напрягал он ослабевшие глаза, ему удалось разглядеть лишь смутные очертания съежившейся на земле фигуры в плаще с капюшоном. Бродар сделал несколько шажков вперед, стиснув эфес меча побелевшими от напряжения пальцами и занеся его для удара.

Голова в капюшоне покоилась на груди. Когда Кейн приблизился, голова приподнялась. Движение было мучительно медленным, словно это простое действие требовало неимоверных усилий.

– Приветствую, Меч Севера, – произнес хриплый, тоненький голосок.

Прозвучала полная противоположность голоса, так хорошо знакомого Кейну, глубокого баритона лорда-мага, которому он служил более двадцати лет. Однако нечто в этом высказывании, вызвавшем жалость, всколыхнуло старые воспоминания, и Бродар понял: это, без сомнения, Шаман.

Кейн повернулся к Карну Кровавому Кулаку с сотней вопросов на устах, но громадный вождь лишь покачал головой.

– Он слабеет день ото дня. Кразка применил какое-то адское оружие, и рана не заживает. Мы думали, он бессмертен, но все умирают.

Кейн смотрел на закутанную фигуру Шамана, лицо которого было скрыто капюшоном. Некогда он считал Шамана богом или кем-то очень на бога похожим. Теперь он мог просто протянуть руку и переломить лорда-мага надвое. Несмотря на все его мечты о мести бывшему господину, несмотря на всю ярость, которая давала ему цель в жизни последние несколько лет, осознание этого факта выбило его из колеи.

«Мир не перестает меняться».

– Я дал клятву, – неожиданно произнес Карн. – И я собираюсь ее сдержать. Но я дал также и еще одну клятву. И сейчас я пытаюсь решить, какая из них важнее.

– А что это за вторая клятва? – тихо спросил Кейн, хотя и подумал, что знает ответ.

Исполинский кулак вождя сжался и обрушился на перевернутый ящик, служивший ему столом. Тот раскололся от удара.

– Водрузить голову Кразки на пику над стенами Сердечного Камня. Загнать демонов, наводнивших сейчас нашу землю, назад в Приграничье.

Кейн кивнул, сделал глубокий вдох. Это была возможность, которой он дожидался.

– И я тоже дал обещание, – медленно проговорил он, – и должен его сдержать или умереть, пытаясь это сделать.

Карн бросил на Кейна понимающий взгляд, темные глаза великана сверкнули.

– Твой сын еще жив. Кразка поместил его в ивовую клетку на верху Великой Резиденции как предупреждение тем, кто может попытаться встать ему поперек дороги. Король-Мясник любит зрелища… как мой народ убедился в этом четырнадцать лет назад.

Кейн поморщился. Все возвращалось к тому роковому дню.

– Я не могу изменить того, что сделано, – медленно сказал он. – Но я могу предложить свой меч в предстоящей битве. Думаю, тебе нужна любая помощь, которую можно получить.

Вождь Западного предела повернул в руках Держащего Клятву, словно искал ответ на невысказанный вопрос в рунах, выгравированных на клинке. Тишина затягивалась, напряжение было столь велико, что Кейну казалось, будто его можно потрогать рукой.

В конце концов Карн хмыкнул.

– Мы двинемся к воротам на рассвете. Он встал и, открыв дорожный сундук, принялся что-то в нем искать.

– Битва за Сердечный Камень будет одной из самых кровавых в Высоких Клыках. Кразка командует демонами. Магия круга чародеек Сердечного Камня сильнее магии моего, ибо большинство уничтожили гвардейцы Мясника в тот день, когда пал Шаман. Быть может, такой легендарный убийца, как Меч Севера, сумеет склонить чашу весов в нашу пользу.

– Надеюсь, что смогу, – ровно произнес Кейн, хотя слова вождя отнюдь не преисполнили его чувством удовлетворения.

Он больше не хотел быть легендарным. Только приличным мужем и отцом, если духи дадут ему возможность.

Карн, казалось, его не услышал.

– Я сдержу клятву, – прогремел вождь.

Он извлек из сундука точильный камень и провел им по лезвию палаша, покрытого рунами; сталь издала пронзительный звук, будто толпа обреченных душ взывала к правосудию.

– А потом сдержу другую.

К тому времени, как Кейн нашел место, чтобы распаковать свою скатку с постелью и уложить ее на пронизывающе холодную землю, снег наконец перестал идти. В огромном лагере, разбитом к западу от Сердечного Камня, было около десяти тысяч человек, и он чувствовал впивавшиеся в него враждебные взгляды. Немало вновь обретенных союзников при первой же возможности с наслаждением всадили бы в Кейна клинок среди ночи, но Карн приставил к нему охрану. Присев, чтобы развести огонь, Кейн вежливо кивнул парню. Страж сплюнул, а затем, повозившись со своими штанами, облегчился, и от его желтой мочи повалил пар, когда она оросила снег.

«Жаль, что не для всех из нас это так легко», – угрюмо подумал Кейн. Его мочевой пузырь уже несколько дней был упрямее злобной медведицы, и путь из Зеленого предела оказался из-за этого адской мукой. Если бы воины, собравшиеся вокруг костров, знали, как тяжко ему просто отлить, репутация его явно бы не улучшилась. В этом заключался какой-то урок, но будь он проклят, если понимал, в чем же тот состоял.

Он посмотрел на восток. Подступы к столице скрывал ночной мрак. Когда он добрался до Королевского предела, его первым желанием было двинуться прямо к воротам Сердечного Камня и порубить всех, кто стоял между ним и сыном. Но закончилось бы это тем, что его нашпиговали бы стрелами, а преклонный возраст, не балующий особыми милостями, научил его, по крайней мере, немного сдерживать безрассудство. Настанет утро, и он выступит вместе с огромным воинством Карна Кровавого Кулака и сделает, что сможет, для освобождения города от тирана. Кажется, в последнее время он чертовски много занимается подобными вещами, но, помимо прочего, возраст научил его, что мерзкие ублюдки появляются так же быстро, как сорняки в заброшенном саду.

Как и каждую ночь, Кейн осторожно развернул нож, который сделал к четырнадцатилетию сына. Магнар сейчас нуждался в отце больше, чем когда бы то ни было. Он должен сдержать обещание. Обещание самому себе и обещание Мхайре.

Он поднес к губам серебряное обручальное кольцо, которое дала ему она. Как только сын окажется в безопасности, он помчится на юг на первой же попавшейся лошади, отыщет любимую женщину и заключит ее в объятия. Все, что стоит на его пути, – это укрепленный город, ощетинившийся вооруженными защитниками, орда демонов и одноглазый безумец, обладающий оружием, способным сразить лорда-мага. И еще – человек-гора, вождь, имеющий на него зуб, владелец волшебного клинка, командующий самой большой армией за всю историю Клыков.

«Легче не становится».

По правде говоря, он не отказался бы сейчас от помощи друга. Но все его друзья были либо мертвы, либо больше не друзья ему. Мир изменился, и все лежало в руинах. Даже те узы, которые некогда казались ему неразрывными.

Он очнулся от сна среди ночи. Угольки в костровой яме еще тлели, и он немного подвинулся, чтобы оказаться поближе к их теплу. На мгновение ему показалось, что за ним наблюдают. Не те люди, что дремали рядом, но что-то еще. Волосы у него на руках встали дыбом.

«Нервы», – сказал он себе. Они всегда пошаливали перед боем, а ведь через несколько часов он отправится на самое большое сражение в жизни. Закрыв глаза, он погрузился в прерывистый сон. Его не оставлял образ сына, заточенного в клетку. Призраки из пламени, теней и пепла наводняли его кошмары. Потом все исчезло, и остался лишь прежний друг, брат, который смотрел на него из черной ямы глазами, полыхавшими болью от предательства. Затем и этот обвиняющий взгляд тоже пропал, и Кейн наконец проснулся, весь в поту. В его собственных глазах блестели слезы.

Без Пределов

Кразка зевнул, потянулся и перевернулся на кровати. Подняв руку, он лениво положил ее на тело рядом, рассеянно погладил спину любовника. Плоть была прохладной на ощупь – разительный контраст с постоянным жжением в щеке, там, куда пришелся удар кулака Шамана. Ему стал доставлять удовольствие плохо скрываемый ужас в глазах подданных, видевших дыру в его щеке и полуоторванное ухо. Он даже начал находить извращенное наслаждение в пульсирующей мучительной боли. Это напоминало ему, что он жив.

В конце концов, только мертвецы не испытывают страданий.

В комнате еще царил полумрак, единственная в королевской спальне свеча проливала лишь скудный свет в серую мглу. Кразка всегда просыпался на заре, он любил это время больше всего – безмолвное спокойствие перед тем, как солнце заливало мир огнем и шумом. Рассвет наполняли возможности, в его пьянящих объятиях мужчина мог мечтать, что в состоянии достигнуть чего угодно, быть кем угодно. Дотянуться до звезд.

Ему часто снилась мать. Он вспоминал ее голос, когда бремя мира на его плечах становилось невыносимым, и он нуждался в ободрении, чтобы неуклонно следовать избранному пути. Дотянуться до звезд.

Он усмехнулся и сжал рукой плечо лежавшего рядом, впился ногтями в его кожу. Конечно, старенькая мама никогда не говорила ему тянуться к звездам.

Единственное, что сказала шлюха, выплеснувшая его в этот мир, – несколько слов на прощание, которые произнесла, выпустив его ноги и отвернувшись.

«Я не люблю тебя. Мне жаль, я просто не люблю тебя». Жестокие слова для любого ребенка, которые не стали приятнее оттого, что в день третьих именин его сбросили головой вниз в помойную яму глубиной в два человеческих роста – без учета огромной зловонной кучи дерьма на дне.

В то время он не думал о мести. Эти мысли появились потом. Но даже тогда, едва умея ходить, не говоря уже о сломанной при падении ноге, он знал, что должен карабкаться. Продолжать тянуться вверх, если хотел выжить. Так он и делал, пока не выбрался из ямы через три дня, весь в грязи, смахивая на демона, выползшего из бездны. Тем не менее все это было в прошлом. А сейчас имеет значение только будущее, и оно принадлежит ему.

Дотянуться до звезд.

Он опять услышал в голове голос Герольда, и слова лорда демонов намекали, что тот забавлялся: как будто в них была некая двусмысленность, некая шутка, понятная только ему. Кразка не любил, когда над ним подшучивали, но полагал, что двадцатифутового демона с острыми, как бритва, когтями и клыками можно извинить. Если бы только Герольд поспешил назад в Сердечный Камень и вместе со своей чешуйчатой задницей притащил орду сородичей, положение города, окруженного тремя армиями, выглядело бы куда менее неприятным.

Он снова зевнул, а затем стал трясти безответное тело, лежавшее рядом, но, внезапно вспомнив кульминацию ночных развлечений, перестал.

– По зрелом размышлении, я дам тебе отдохнуть, – сказал он, скривив губы.

Он резко пихнул труп, и тот свалился с кровати. Безжизненные конечности неуклюже раскинулись вокруг тела мужчины, шея изогнулась, открыв взгляду зияющий алый разрез на горле. Мертвые глаза были полны ужаса. Кразка ухмыльнулся.

– Меня называют Король-Мясник, – пробормотал он. – Чего же ты ожидал?

Скатившись с кровати, он обошел тело, чтобы взять одежду, и с удовлетворением увидел, что она осталась не замаранной кровью, блестевшей на старом деревянном полу. Он оделся, накинул на плечи большой белый плащ из шкуры убитого им горного кота и застегнулся. Тот огромный кот напал на него из засады на перевале много лет назад. Он прикончил зверя одним ножом, хотя схватка стоила ему глаза. Немного получишь у этого мира, не дав чего-нибудь взамен.

Он нацепил свой пояс с мечом и потратил минуту на то, чтобы извлечь из ножен однолезвийный клинок и полюбоваться его совершенным балансом. Демоническая сталь, или абиссум, так называл Герольд металл, из которого выковали оружие. Его нельзя было найти на земле, ибо, как говорил Герольд, абиссум не принадлежал миру людей. С ним Кразке не могла принести вреда никакая магия. Чародейки Карна познали это, получив тяжкий урок. И Шаман – тоже, хотя то было иное, еще более опасное оружие, которое покончило с их прежним лордом-магом.

Кразка протянул руку к другой части пояса и погладил рукоять смертоносного прибора, висевшего в кобуре. Затем, потерев тыльной стороной ладони слепой левый глаз, убрал пленку слизи, которая всегда появлялась там ночью. Большинство людей сочло бы утрату глаза серьезным ущербом, но Кразка обнаружил, что так ему проще сосредоточиться. Помогает видеть сквозь паутину из тысячи обманов, которую сплетали и мужчины, и женщины, чтобы одурачить себя верой в то, что мир – гораздо лучше, чем есть на самом деле. Что и они – лучше, чем об этом говорили их поступки, что ревность, обман и лицемерие, которые они так презирали в других, каким-то образом оправданы в их мелких извращенных личностях.

У Кразки не было времени для подобных уловок: он пользовался только правдой со всеми ее острыми гранями. А если у кого-то возникали с этим проблемы, ему стоило лишь покопаться в горах трупов, которые Король-Мясник оставил в Берегунде и у Врат Похитителя, и спросить их, почему сомневаться в его принципах могло оказаться не столь уж благоразумно.

В дверь спальни грубо постучали, и она со скрипом приоткрылась. В комнату стал протискиваться гигантский выцветший череп медведя, который оказался слишком большим и застрял между полуоткрытой дверью и рамой.

– Заклинило, – прогремел низкий голос Багхи из-под черепа.

Кразка прищурил глаз и лениво подумал, не извлечь ли меч и не избавиться ли раз и навсегда от этого неуклюжего тупицы-гвардейца. Но огромный парень из Озерного предела, по крайней мере, оказался ему верным. А верность кое-чего стоила, после того как Вулгрет и самопровозглашенный рыцарь сэр Мередит взяли да исчезли. Не говоря уже о Шранри, его старшей чародейке.

Со вздохом Кразка неспешно подошел к двери и вытащил подпорку. Дверь со стуком распахнулась, и Багха ввалился в комнату, сжимая свою нелепую булаву в лапищах размером с добрый окорок.

– Сначала – о главном, медвежьелицый, – терпеливо сказал Кразка. – Прежде чем войти в королевские покои, ты стучишь. Во-вторых, когда речь идет о дежурстве с целью недопущения тех, кто может мне навредить, носить на башке охренительно здоровенный медвежий череп, закрывающий поллица, не кажется мне проявлением проницательности.

– Я не знаю, что значит это слово, – медленно ответил Багха. – Но если ты хочешь, чтобы я его снял, то ладно, хозяин.

– Если бы любой другой человек осмелился назвать меня «хозяин» вместо «мой король», ему вырвали бы язык, – жизнерадостно сказал Кразка. – Но понимая, что у тебя дерьмо взамен мозгов, я не обращаю на это особого внимания. На тот случай, если ты забыл, я короновался как король Высоких Клыков несколько месяцев назад.

Багха снял череп, покрывавший его голову. Затем попятился и споткнулся о тело возле кровати. Раздался страшный треск: огромный горец весом четыре сотни фунтов вместе с булавой в сотню фунтов врезался в деревянную раму. Неуклюжий гигант медленно поднялся на ноги и уставился на кровать, которая тяжко покосилась на одну сторону.

– Прости, – прогремел он.

Кразка вздохнул и указал на труп:

– Я собираюсь прогуляться. Избавься от этого.

Багха уставился на нагое тело. Его крошечные глазки под мохнатыми бровями сощурились.

– Что-то не так? – спросил Кразка.

– Почему на нем нет одежды?

– Почему на людях обычно не бывает одежды? В большинстве случаев потому, что они моются, трахаются или лежат в земляной дыре. Вероятно, ты мог бы помочь побыстрее справиться с этим делом, вместо того чтобы маячить тут, подобно нечестивому отродью медведицы и бревна.

Даже такие неповоротливые мозги, как у огромного гвардейца, смогли соединить фрагменты картины.

– Неправильно это, двум мужчинам лежать вместе, – прогремел он.

Кразка ухмыльнулся:

– Перед тобой человек с перерезанным горлом, из которого льется кровь, и тебя беспокоит это?

– Такие вещи противоречат Кодексу, – пробормотал Багха, уставившись на свои огромные ноги.

Ухмылка Кразки исчезла.

– Кодекс мертв, – проворчал он. – Сейчас – новые времена. Старые правила больше не применяются, да к тому же они никогда на вашего покорного слугу и не распространялись. Я трахаю кого хочу. На самом деле мужчина или женщина – только плоть для использования. Использовал, а затем вышвырнул.

Багха был гнусным преступником, который частенько рассказывал между делом, как убил собственную жену, но при этом разговоре он почувствовал себя не в своей тарелке.

Холод больше не беспокоил Кразку. С тех пор как он заключил сделку с Герольдом тринадцать лет назад – вскоре после бойни у Врат Похитителя, – самозваный Король-Мясник обнаружил, что более не подвержен воздействию ни суровейших зимних ночей, ни жарчайших летних дней. Наступил и прошел его сороковой год, но, шагая вдоль брустверной стенки, идущей по периметру огромного деревянного частокола, окружавшего Сердечный Камень, Кразка чувствовал себя сильнее, чем когда-либо. Герольд сказал ему, что он сохранит энергию человека вдвое моложе до конца своей жизни: один из многих даров, пожалованных бывшему вождю Озерного предела таинственным хозяином лорда демонов, Безымянным.

Своим единственным глазом Кразка осматривал покрытые снегом холмы к западу, где встало лагерем войско Карна Кровавого Кулака. После недель мелких стычек в центральной части гражданская война, раздирающая Высокие Клыки, добралась в конце концов до столицы, где и будет решена судьба страны. Вождь Западного предела и его огромная армия обрушатся на стены Сердечного Камня чудовищной волной. Кразка намеревался встретить ее в полной готовности.

Он приказал поставить на брустверной стене лучников. Они кланялись, когда он проходил мимо, но лишь немногие осмеливались встретить его взгляд. На самом деле они ненавидели правителя почти так же сильно, как и боялись, но, пока они выполняли то, что было велено, Кразку это не трогало. Результаты всегда интересовали его куда больше, чем причины. Людям нравилось логически обосновывать свои решения тысячью способами, но по его опыту, если не придавать значения «почему» и сосредоточиться только на исходе, особой разницы нет.

Вдоль западной стороны частокола с равными промежутками висели огромные железные котлы, выкованные кузнецами в Литейной. Они были подвешены над большими жаровнями на цепях, присоединенных к воротам. По приказу Кразки котлы наполнят маслом и разожгут жаровни. Затем защитники на бруствере поднимут котлы наверх и выльют кипящую черную смерть на тех, кто окажется с другой стороны. Мерзкая кончина, хотя Кразка мог придумать и похуже.

«В этом отношении я наделен благословенным даром живого воображения». Достигнув места назначения, он поднял взгляд на ивовую клетку, подвешенную на виселице над западными воротами. Он не мог претендовать на авторство в отношении этого приспособления: его изобрел Шаман. Обитатель сидел там скрючившись, постоянно сдавленный клеткой в этом положении. Еще три месяца назад крепкий молодой человек, теперь же бывший король Высоких Клыков выглядел хилым, словно стал втрое старше своих лет.

При виде этого жалкого зрелища Кразка ухмыльнулся. От внезапного порыва ветра клетка так заскрипела, что ему пришлось изрядно повысить голос, чтобы его услышали:

– Наслаждаешься новым видом? Полагаю, тебе повезет, если продержишься, пока люди Карна сюда доберутся. Зима теплее не становится. Конечно, твоему старику целый год удалось провести в такой клетке, но, думаю, он был из теста покруче, чем его сын.

– Почему? – донесся хриплый, прерывистый голос. – Что… я тебе сделал?

Кразка окинул взором пространства Королевского предела. Сразу за стенами заснеженные земли патрулировали существа, которые смахивали на больших кошек. Время от времени они исчезали из виду, а затем появлялись ярдах в двадцати от прежнего места. Мерцающие демоны были немногочисленны, но даже Собратьям не удалось бы справиться с их странными способностями. Еще дальше неподвижно застыли в ожидании противника ряды приземистых, коренастых тварей. Наименее сильные из демонов, они могли, однако, перепугать до смерти не хуже старших своих собратьев, заставив обделаться и бывалого воина.

– Ты лично? – произнес наконец Кразка, когда убедился, что все в порядке. – Ничего не сделал, разве что взял принадлежавшее мне по праву.

Кразка извлек из ножен свой клинок из абиссума и осмотрел его лезвие в свете ближайшего факела.

– Это я должен был стать королем, после того как в конце концов отказало сердце Джагара. Но благосклонность Шамана к твоему папаше означала, что вместо меня корону получишь ты. Ну, твой папа, возможно, и был равен мне во владении мечом, а возможно, и нет, – думаю, мы никогда этого не узнаем, поскольку он давно уже далеко. Но он и понятия не имел о тактике на поле боя. Это я спас положение в Красной долине. Но и тут – тоже никакой благодарности.

Из клетки сверху раздался резкий звук, который мог быть сдавленным смехом.

– Ты завидовал? Ты сделал все… это, потому что хотел стать королем?

Кразка сощурил глаз, и мир вокруг словно вспыхнул красным. Не успев опомниться, он направил ствол своего смертоносного оружия вверх, на клетку, но в последний миг сдержался и, прокрутив его трижды, вернул в кобуру на поясе.

– Это была не столько зависть, сколько досада, – заявил он. – Меня достали эти привилегии. Всякий ублюдок получает то, чего не заслуживает, потому что родился в правильном месте или его физиономия соответствует представлению о том человеке, каким его хотят видеть другие люди. Возьмем Меч Севера, твоего старика-отца. Признаюсь, у него хорошая история: единственный выживший после нападения демона, устроившего резню в его деревне, собирается стать великим Хранителем в Приграничье. Отнюдь не лишнее и то, что он подходит для этой роли, со своими синими глазами. Людям нужны легенды, и я полагаю, он отвечал всем требованиям Шамана. Тем не менее легенды – они ведь отбрасывают тени. И я попал в его тень. Кразка Одноглазый, человек, который выполз из помойной ямы и пробился на вершину, став вождем самого большого из пределов. Кейн должен был быть героем. Я должен был быть мясником.

– Ты… хотел быть героем?

– Не-а. Я хотел быть легендой. У героев – отвратная привычка преждевременно умирать. Я хочу состариться и умереть счастливым, вписав свое имя в историю – причем самыми крупными буквами. Я хочу Высокие Клыки, и Низины, и земли за великим океаном, о которых иногда нашептывает Герольд. Видишь ли, нужно продолжать тянуться вверх. Если не взбираешься, то падаешь, а внизу тебя ожидает лишь смерть.

– Но… демоны… – Голос становился все слабее, усилия, которых потребовало это множество слов, уже изнурили пленника.

– Работаешь с тем, что имеешь. Я не великий лорд-маг и не принц из Низин. Боги мертвы, и всех нас в конце ожидает тьма бесконечности. Нет смысла устанавливать себе в жизни какие-то пределы. Сентиментальность ничего не стоит. Смотри, к чему она привела твоего папу. Год проторчал в клетке, а теперь его преследуют до самого края земли, потому что он позволил семье стать помехой делу.

И тут прозвучал усталый голос:

– Для человека, который гордится своими действиями, ты много говоришь. Мальчик умирает. Оставь его.

Оргрим Вражий Молот, вождь Восточного предела и заместитель командующего армией Сердечного Камня, присоединился к Кразке на бруствере над западными воротами. Его бородатое лицо было осунувшимся, а глаза – черными, как полночь, от недостатка сна. За Оргримом шла Рана. В новой роли старшей чародейки городского круга она чувствовала себя не в своей тарелке, что отражалось на ее худощавом лице.

– Вы двое являете собой жалкое зрелище, – живо проговорил Кразка. – И ты опоздала, женщина. Я сказал – на рассвете, а не когда-тебе-на-хрен-заблагорассудится.

– Прости меня, мой король, – произнесла Рана подрагивающим голосом. – Мой племянник пропал прошлой ночью. Я его искала, но без толку.

– А-а.

Кразка впервые всмотрелся в лицо женщины. Нос был явно похож. Не говорил ли тот парень, которого он привел к себе прошлой ночью, что его тетка – чародейка? Он одарил ее широкой улыбкой.

– Будем надеяться, он вернется домой живым и невредимым. А сейчас есть другие дела, требующие нашего внимания.

Кразка запустил руку под плащ и извлек стальную трубу, которую принес Вулгрет из Северного предела. По крайней мере, так рассказал Кразке этот странный воин: многое насчет Вулгрета не сходилось.

Король-Мясник поднял подзорную трубу и приставил узкий конец к здоровому глазу. Мир впечатляюще изменился в размерах, стали видны во всех деталях скованные инеем сосны и замерзшие ручьи, блистающие в первом свете нового дня. И пересекающая полотно ослепительно белого снега темная линия армии на марше.

– Они в пути, – проворчал он.

Оргрим нахмурился.

– Ты сказал, что подкрепления будут здесь к сегодняшнему утру. Если силы Мейса подтянутся раньше, чем отряды Хротгара, то нам кранты. И армия Зеленого предела постепенно приближается.

– Люди Брэндвина лучше коз трахают, чем с мечом обращаются. – Голос Кразки был полон презрения. – Я перебил всех настоящих воинов Зеленого предела во время их мятежа четыре года назад. Ты спроси нашего мальчика.

Он кивнул в сторону ивовой клетки, где Магнар Кейн безмолвствовал, как призрак. Затем левой рукой извлек свое длинноствольное оружие, а правой – меч и развел ладони в стороны, словно готовясь обнять приближающуюся армию.

– Пусть приходят, – прорычал он. – Я сделаю гору из их трупов. Достаточно высокую, чтобы снова штурмовать небеса.

Несмотря на эту демонстрацию напускной храбрости, он чувствовал, как внутри зародилось сомнение. Он не любил неопределенности, за исключением тех случаев, когда сам погружал в это состояние других. Закрыв глаз, он мысленно сосредоточился, пытаясь вступить в контакт с лордом демонов, как делал это последние тринадцать лет.

«Когда? – безмолвно задал вопрос он, не испытывая уверенности в том, что получит ответ. Герольд недавно стал страшно молчалив. – Я принес жертву, как ты просил. Мне нужно подкрепление. Сейчас».

«Скоро», – ответил Герольд в его голове. Это было странное ощущение, будто дюжина разных голосов шептали одновременно. Поврежденная сторона лица дико запульсировала, словно нечто пыталось проникнуть сквозь кожу. «Вернулся старый враг, и внимание Безымянного требуется в другом месте». В следующем телепатическом послании лорда демонов прозвучало порицание. Сначала оно наполнило сердце Кразки жутким страхом, но затем в нем вспыхнула жившая там жгучая ярость – его собственный внутренний демон, который заставил его вскарабкаться из выгребной ямы на трон, – и спалила страх дотла. «Эта ручная пушка в твоей руке… тебе сказали от нее избавиться».

Кразка уставился на оружие в руке – оружие, которым он сразил лорда-мага. «Ручная пушка» – так назвал его сейчас Герольд.

«Я не отвечаю ни перед кем и ни перед чем! – Он послал эту мысль с яростью, не меньшей, чем у лорда демонов. Ни перед тобой, ни перед Безымянным, которому ты служишь! И лучше запомни мои слова. Сомневаюсь, что даже твоя чешуйчатая шкура сможет противостоять этому оружию, если до того дойдет».

Его вспышку встретила полная тишина, и он подумал, не слишком ли далеко зашел.

Какой-то резкий звук вернул внимание Короля-Мясника к окружающему, и тут он осознал, что скрипит зубами. Оргрим и Рана смотрели на него как на сумасшедшего.

– Ну? – рявкнул он. – Какого хрена вы тут вдвоем стоите? займитесь обороной города. На Сердечный Камень вот-вот обрушится ад.

Уже не спасти

Эремул-Полумаг смотрел на руины книгохранилища, и его переполняла горечь.

Дело всей его жизни превратилось в пепел. От тысяч тщательно описанных томов и манускриптов осталась лишь зола, от здания – почерневшие и обугленные развалины, на восстановление которых нельзя было даже надеяться. От артобстрела города Первой флотилией в земле образовалась расселина, разделившая улицу надвое, из нее порой до сих пор валил дым. Это было не временное неудобство вроде того, что случилось после уничтожения Салазаром Призрачного порта, когда воды пролива Мертвеца поднялись и затопили гавань, – полное разрушение.

«И дело не в том, насколько достойно сожаления утраченное, невыносимую боль испытываешь потому, что лишился всего, чем обладал».

Его усталые глаза снова всматривались в нагромождение обломков в поисках Тайро. Пес погиб. Эремул понимал это. Ничто не могло пережить атаки чудовищных орудий, которые открыли огонь с боевых кораблей. Полумаг полагал непристойным могущество лордов-магов, однако, осознав, что каждый из захватчиков имеет оружие, подобное тем пушкам, но маленькое – оно умещалось в ладони – и при этом способное причинить моментальную смерть с расстояния сотни ярдов, почувствовал себя еще бессильнее, чем раньше, когда сидел напротив Салазара в Зале Большого Совета.

– Как помню, у нас бывали здесь хорошие времена, – донесся из-за спины Эремула мелодичный голос Айзека, и возле его кресла появился офицер-фехд.

Как и все остальные представители его народа, он был на голову выше подавляющего большинства людей, а изяществом движений Айзек превосходил самого грациозного танцовщика-человека. Гладкие серебристые доспехи закрывали все его тело до самой шеи. Хотя они казались тонкими и податливыми, словно ткань, сгибаясь при каждом движении, Полумаг лично видел, как они отразили прямой удар мечом в ночь прибытия Первой флотилии. Глаза Айзека, смотревшего на руины книгохранилища, походили на зеркальца из чистейшего обсидиана, и в их взгляде ощущалась такая древность, что даже сейчас, недели спустя после вторжения, Эремул испытывал благоговение и ужас при созерцании их сверкающего великолепия.

Судья приподнял край синего плаща, чтобы не запачкать его грязью. Другой рукой зачерпнул пригоршню пепла.

– Я провел много дней, выметая книгохранилище дочиста. Боюсь, что даже с моей продолжительностью жизни сейчас эта задача была бы мне не но силам.

Нахмурившись, Эремул смотрел на офицера Исчезнувших, или фехдов, как эта древняя раса именовала себя. Айзек использовал свои необыкновенные способности, чтобы годами выдавать себя за слугу Эремула, а сам между тем вел разведку в интересах своего народа и подготовку вторжения. Даже сейчас, в условиях оккупации, Айзек по-прежнему находил время, чтобы развлечь бывшего хозяина.

– Нужда в книгах отпадет, когда твой народ сделает здесь то, зачем пришел, – хмуро проговорил Эремул. – Ты сам мне сказал, что в вашем священном походе не может быть никаких исключений.

Худощавое лицо Айзека, отличавшееся угловатыми чертами, несколько сменило выражение, похоже было, что он нахмурился. Покопавшись немного в обломках, он извлек из них человеческую бедренную кость. Она выглядел так, будто ее грызли, что показалось Эремулу странным и лишенным смысла. Судья отбросил кость в сторону и устремил взгляд на юг, где в гавань входило огромное судно, равных которому Полумаг не видывал за всю жизнь.

– Прибывает Савериан, – сообщил Айзек.

– Полагаю, тот ваш генерал, – с горечью произнес Эремул.

Внутри у него похолодело. Он понял, что означает это событие. Теперь начнется полномасштабный штурм Телассы.

Как только Город Башен падет, что случится наверняка, Сонливия в качестве базы для вторжения на континент фехдам больше не понадобится. От Серого города можно будет избавиться, и все здесь погибнет.

– Генерал, – подтвердил Айзек, но его музыкальный голос прозвучал напряженно, с фальшивинкой. – Ты отправишься со мной в гавань. Я хочу показать тебе кое-что. Причину, по которой в конце концов я решил: человечество на этом континенте должно быть уничтожено.

– Твоя сестра Мелиссан уже прояснила вопрос. Перед тем как вышибла мозги Тимерусу, а твоя другая сестра освободила маршала Брака и главного шпиона Реми от их должностей и, что еще более для них прискорбно, от голов. Отрава, так, полагаю, она нас называет. Отрава, которую следует вычистить.

– Ей нравится это выражение. – Боль, прозвучавшая в голосе Айзека, вызвала невольные слезы в глазах Эремула. – Преступления, совершенные лордом-магом Мариусом, ранили мою сестру больше, чем остальных среди нас. В своем горе она обвиняет себя в смерти Адуаны и Фериана.

Полумаг раздраженно вытер лицо рукавом.

– Тебе обязательно так делать? – гневно воскликнул он. – Держи свои чувства при себе.

– Эмоциональным излучением бывает трудно управлять, – ответил Айзек. – Кроме того, оплакивать такую трагедию не стыдно.

Тонкие губы Эремула изогнулись.

– Я не пролил и слезинки, когда у меня отняли ноги. Не плакал я, и когда ваши корабли уничтожили мой дом и мое дело.

Следующие слова он прохрипел, а вновь повлажневшие глаза едва не превратили их в ложь.

– Я не смог выдавить из себя ни слезы даже по женщине, которую любил.

Он не видел Монику и ничего не слышал о ней с того дня, когда по приказу Тимеруса его арестовали по фальшивому обвинению в измене. Великий Регент сказал ему, что Моника жива и находится в безопасности, и обещал освободить ее и снять с нее все обвинения, если Полумаг примет наказание. Намеревался ли Тимерус сдержать слово, Эремулу никогда не узнать: после того как сестры Айзека выпустили на собравшуюся толпу целую армию скрытых невольников, началось что-то невообразимое. Тимерус умер одним из первых, а вместе с ним – и правда о судьбе Моники.

«Этот ишарский змей мне лгал. Он велел ее убить. Либо она пала жертвой мятежей. Моя единственная настоящая возможность счастья – и меня лишили ее. Как ног. Как достоинства. Как, черт побери, почти всего, что я имел».

Айзек смотрел на Полумага странным взглядом. На его лице появилась едва заметная новая эмоция, и ее можно было бы принять за сострадание, не кажись подобная мысль столь абсурдной.

«Они ничего не чувствуют к человечеству. Мы – не что иное, как чума, которую нужно уничтожить».

– Нам следует отправиться в гавань, – сказал Судья. Поколебавшись, он добавил: Я могу помочь с твоим креслом. Как в старые времена.

– Я справлюсь, – выпалил Эремул. – Сюда я добрался сам.

Это была не в полной мере правда. Айзек следовал за ним всю дорогу на юг, от Прибежища, складского квартала возле Крюка, где искали приюта бездомные Сонливии. Один торговец из Картеля Серого города время от времени устраивал раздачу продуктовых пайков среди наиболее нуждавшихся. Хлеб был черствым, а суп имел такой вкус, будто его начерпали из отхожего места, но тем не менее торговец проявил поразительную заботу об интересах общества. К несчастью, великодушие, на которое оказывались способны жители Сонливии в эти ожесточенные времена, не распространялось на Полумага. Эремул стал теперь отверженным. Его обвинили в содействии захватчикам из-за ложно истолкованной связи с Мелиссан, и на него нападали три раза. Выбраться сухим из воды ему удавалось лишь благодаря сообразительности, хорошей реакции и разумной демонстрации магии. Без Айзека, который выступил сейчас гарантом его безопасности, по дороге к причалам на него вполне могла бы налететь разъяренная толпа. Еще одна несправедливость в дополнение ко всем остальным, что так на него и сыпались.

«Не будь боги давным-давно мертвы, я мог бы обвинить их в том, что они в очередь выстроились, дабы окунуть меня в дерьмо». Ведь именно он почти раскрыл заговор фехдов. Именно он обнаружил истинную природу контролирующих разум механических пауков, вживленных в пленников. Никто из членов Совета ему не поверил. А теперь большинство магистратов мертвы, а их владения захвачены оккупантами. В квартал Знати разрешалось входить только фехдам и их невольникам. Нескольких глупцов, которые пытались проникнуть на эту территорию, руководствуясь, возможно, ложными представлениями о героизме, немедленно убили. Казалось, что у временных обитателей квартала не было интереса ни к пыткам, ни к широким жестам устрашения. К чему, когда безжалостная эффективность столь действенна.

Полумаг и Айзек продвигались к гавани, и Эремул наблюдал, как покоренные жители Сонливии занимаются, насколько могут, повседневными делами. Это было жалкое подобие нормальной жизни. Полумаг катил по крошившимся булыжникам, и бросившееся в нос зловоние причалов напомнило ему, как однажды он заметил дохлую рыбу, тело которой продолжало биться в сети даже после того, как ее лишили головы.

«В природе всего живого – цепляться за привычное до самого горького конца». Труп Сонливии вместе с ее жителями будет продолжать предсказуемые конвульсивные сокращения, пока не придет тот самый конец. «Расплата» – так назвал это Айзек. «При любом раскладе, думаю, речь тут явно не о чашке хорошего чая с куском пирога».

Корабли Первой флотилии выстроились в гавани полумесяцем. Когда в порт вошла Вторая флотилия, суда фехдов образовали гигантский круг, посреди которого оказался колоссальный флагманский корабль, появившийся последним. Раздалось громкое шипение, и величественная железная башня, которая возвышалась в центре флагмана почти на высоту мачт, извергла огромное облако пара.

– В Прежние Времена такие корабли считались давно устаревшими, – заметил Айзек. – Почти все знания наших предков утрачены. Мы – всего лишь бледная тень того, чем были когда-то.

– Устаревшими, – эхом откликнулся Эремул, вспомнив пронизавший его неописуемый ужас, когда корабельная артиллерия Первой флотилии открыла ночью огонь. – Если вы называете «устаревшим» это, то надеюсь, вы никогда не доберетесь до тех утраченных знаний. А что ты имеешь в виду под Прежними Временами?

Судья поднял руку, призвав Эремула к молчанию.

– Я уже сказал слишком много.

Круг кораблей в конце концов разошелся, чтобы пропустить флагман к причалу. На флаге, поднятом на грот-мачте, ближайшей к носу судна, был изображен голубой шар, покрытый зелеными узорами и окруженный цельной золотой лентой. Эремул бросил взгляд на Айзека, собираясь спросить о значении флага, но офицер-фехд покачал головой, предотвратив дальнейшие вопросы. Похоже, его что-то встревожило.

С главной палубы на причал опустились сходни, и вскоре началась высадка. Появились десятки бессмертных, мужчин и женщин поровну, которые шагали один за другим, сверкая серебристыми доспехами, их серые плащи развевались, открывая взглядам прозрачные мечи и смертоносные ручные пушки на бедрах. Эремул с удивлением обнаружил, что не все фехды были бледнокожими и золотоволосыми, некоторые из них оказались темными, словно эбеновое дерево, и с такими же волосами, другие – смуглыми или с волосами красными, как закат солнца. Все они были выше большинства людей и отличались прекрасной кожей и очень угловатыми чертами лиц, присущими их расе.

Шествие фехдов замедлилось и затем остановилось. Над гаванью воцарилась благоговейная тишина. Через мгновение на сходни шагнул фехд, который мог оказаться только их прославленным генералом.

Он был выше Айзека, белоснежные волосы обрамляли столь суровое лицо, что даже Салазар по сравнению с ним показался бы добрым дедушкой. Двигался он с поразительной грацией, которая говорила о безупречном владении каждым мускулом. В том, как он держался, ощущалось исключительное высокомерие или, возможно, уверенность, что в этом мире не осталось неизвестных ему угроз или опасностей: он их все преодолел. На нем был черный плащ, расшитый серебром. Когда он окинул Полумага своим пронизывающим взглядом, тому захотелось скукожиться и умереть на месте.

– Это… Савериан, – тихо произнес Айзек.

В отличие от вновь прибывшего командующего, в глазах Судьи читалась какая-то неуверенность, или, по крайней мере, так показалось Эремулу.

«Возможно, на сей раз я переношу на него свои чувства».

– Впечатляющий персонаж, – пробормотал Полумаг, которого слегка подташнивало.

– Савериан – легендарная личность, уступающая только своему брату, принцу Обрахиму, – объяснил Айзек. – Он из числа Первокровных, древний даже по меркам моего народа. Уже пять тысяч лет он руководит нами во время столкновений. Савериан выдворил из Руна драконов, когда мой народ еще искал свое место в этом мире. Савериан одолел короля эльфов в поединке один на один, что стало концом Сумеречной войны. Та схватка длилась три дня и три ночи. Именно он пленил монстра, который преследовал Пилигримов в этих землях. Безымянный ужас.

Эремул не сводил глаз с Савериана, потрясенный тем, что такая персона находится среди них, в этом городе. Казалось, каждый раз, как ему удавалось понять пределы могущества в мире, появлялся некий новый ублюдок, чтобы поднять на смех его предположения.

Собралась толпа зевак – поглазеть на прибытие Второй флотилии. Большинство из них не решались подходить близко – многие, как заметил Полумаг, таращились на фехдов из тени улочек и переулков, выходивших к гавани. Одного из глазевших он, как показалось, узнал – это был пренеприятный тип, который пялился на Эремула с неприкрытой ненавистью. Полумаг все еще пытался припомнить, откуда он знает типа, когда его внимание привлекло то, что происходило на сходнях. Он уставился на неожиданное зрелище.

С корабля продолжали высаживаться фехды. Каждый из них сопровождал другого, сидевшего в кресле с колесами, почти как у самого Эремула. Сидевшие были с головы до ног укрыты страннейшим одеянием, какое когда-нибудь случалось видеть Полумагу: нелепо раздутый костюм из белой ткани или, возможно, кожи, который доходил до самой шеи и включал в себя толстые сапоги и перчатки, а также изогнутый стеклянный шлем, целиком покрывавший голову. Лица сидевших в креслах фехдов выглядели под стеклом невероятно костлявыми. Их обсидиановые глаза были темнее, чем у остальных, – такими черными, что смахивали на дыры в лицах, а их взгляд казался совершенно пустым.

Облачение сидевших фехдов выглядело столь громоздким, что вряд ли подразумевало какое-то практическое применение.

Понаблюдав еще немного, Полумаг пришел к выводу, что это едва ли имело значение.

– Они мертвы? – поинтересовался он вслух.

Эти странные фехды могли, наверное, дышать под своими одеяниями, трудно сказать. Они были совершенно неподвижны.

– Не мертвы, – ответил Айзек. – Они затерялись в Пустоте. Все шестьдесят шесть Пилигримов, выживших в путешествии, которое привело нас в эти земли. То странствие в конце концов отравило их всех. Ни возраст, ни болезнь не скажутся на их телах, но их разум блуждает неведомо где, и такими они останутся до скончания времен. Их жертва никогда не будет забыта. Мы своих не бросаем.

Обсидиановый взгляд Айзека упал на кучку бездомных сирот, глазевших из близлежащего переулка.

– Хочешь преподать мне урок, какие бестолочи мы, люди? По данному вопросу я уже получил исчерпывающие сведения.

– Народ можно оценить по его отношению к тем, кто пожертвовал собой ради его выживания. Как он усваивает такие уроки и применяет полученные знания в дальнейшем. Моя раса познала это давным-давно. Мы называем те времена прежними. С тех пор никто из фехдов не причинил умышленного вреда другому. Никто из фехдов не отвернется от другого, когда тот в беде. Мы все едины, и вместе мы живем и умрем как один.

Полумаг смотрел на сирот. Сейчас в городе их стало гораздо меньше. Они были самыми слабыми, самыми уязвимыми и погибли первыми, когда в Сонливию пришел голод.

«Те, что до того не умерли от яда, доставленного на улицы Сонливии агентами Белой Госпожи».

Он был вынужден отвернуться. Взгляд Полумага упал на воду, и он уставился на отражение своего изуродованного тела. Заходящее солнце залило город кровавым светом, слова Айзека вонзались в Эремула кинжальными ударами сквозь окутавшую его пелену безысходности.

– За день до того, как Сонливия пала перед Белой Госпожой, я покинул ряды «освободителей» города. Я бродил по этим улицам в отчаянных поисках хоть какого-нибудь признака, что человечество еще можно спасти. Знаешь, что я нашел? Детей, голодавших в Уорренс, невиновных в том, что вот-вот обрушится на них. В то время как в квартале Знати те, кто больше всего способен был предотвратить надвигающуюся трагедию, высказывались в том духе, что «по крайней мере, недолгая война может очистить улицы». Ты помнишь, что произошло с Уорренс, когда подошли войска Белой Госпожи. Опустошение, причиненное требушетами. Тела.

– Я помню, – подтвердил Эремул.

Его голос прозвучал странно, и на сей раз он не был уверен, передались ли эти чувства от Айзека, или просто собственные мрачные воспоминания вызвали слезы на его глазах.

– Я родился с небольшими магическими способностями и возможностью оказывать некоторое влияние на умы и сердца своих собратьев, людей. Я сломлен и полон горечи и даже не помочусь на большую часть человеческих отбросов Серого города, гори они в огне. Но будь в моих силах изменить судьбы тех детей, чего бы подобное ни стоило, я бы сделал это. Ты должен мне поверить.

– Я верю, – тихо сказал Айзек. – И потому буду оплакивать тебя.

В никуда

Она бежала по башне, в темноте ее преследовал лязг железных ножниц. По обеим сторонам выстроились огромные баки, наполненные кровью. Она слышала доносившийся из них глухой стук крошечных тел, шаркавших о стекло. Ее охватило отвращение, и, не разглядев поворот коридора, она врезалась в один из баков. Отпрянув, она уставилась на женщину внутри. Обнаженное тело, озаряемое зловещим свечением крови, медленно вращаясь, плыло в мерзкой жидкости. Глаза женщины неожиданно открылись, и Саша побежала. Вылетела из башни и снова оказалась под ливнем.

Она опять стояла на причале. Дождь хлестал как из ведра, создавая серый саван над гаванью Телассы, в которую медленно вплывал флот мертвецов. Тысячи глаз таращились из отрубленных голов, сложенных в высокие груды с методичностью архитектора. Из тумана появлялся корабль за кораблем, и все они несли тот же вызывавший ужас груз. Некоторые из лиц она узнавала, несмотря на то что они начали разлагаться: соседи, случайные сослуживцы, обычные жители Сонливии, такие как она. Люди, которые надеялись, мечтали и строили честолюбивые замыслы. Каждый горожанин потерял кого-нибудь, некогда знакомого. Слишком многие погибли, чтобы было иначе.

Онемев, она смотрела на эти лица, гадая, кто или что могло устроить такую безжалостную бойню. Одна разлагающаяся голова словно притянула ее взгляд. Это была сестра, Амбрил, ее светлые волосы сейчас слиплись и торчали из иссохшего черепа. Плоть облезала с ее некогда прелестного лица. Неожиданно глаза Амбрил раскрылись, и ее губы произнесли имя…

– Саша!

Отчаянный крик сестры заставил ее оторвать взгляд от тела брата. Кровь все еще струилась вокруг рукоятки ножа, который всадили ему в горло, но не это, а его чудовищно выпученные глаза повергли Сашу в жуткий ступор. Из ее груди вырвался сдавленный хрип, и она повернулась к Амбрил, которая протянула ей навстречу дрожащую руку. Саша двинулась к сестре в паническом стремлении убраться отсюда, бежать от ужаса, творившегося вокруг, но тут отец, издав неистовое рычание, бросился на мужчин, столпившихся около ее умирающего брата, а она, не успев опомниться, оказалась на полу.

Все смешалось. Гневный рев отца. Всхлипывания матери. Крики Амбрил, постепенно становившиеся все тише: трус, который привел убийц в ее дом, вытащил ее наружу.

Отец, шатаясь, медленно отходил в сторону, прижав руки к животу. Меж его пальцев струилась темная жидкость. Мятежники тут же окружили его, как свора бешеных псов, и сбили с ног, на гордого мужчину, который не склонялся никогда и ни перед кем, посыпался град ударов и пинков. Последнее, что она увидела, прежде чем изо всех сил зажмуриться, было его изуродованное лицо, по которому медленно стекали алые слезы.

Казалось, что этот кошмар длился целую вечность, но в конце концов жуткая какофония насилия, стихла, остались слышны только приглушенные рыдания матери и натужное дыхание убийц отца. Хрипя и тяжело дыша, заговорил один из мятежников:

– Упрямый старый хрен. Если бы он сделал то, о чем мы просили, ничего бы не случилось. Что насчет его жены и дочери? Они тоже Красные. – В его голосе было что-то устрашающее. Какая-то жажда.

– Стража скоро будет здесь. Оставь их, – ответил другой мятежник.

– Но они – Красные. Преданные тому ублюдку в Обелиске. А Салазар когда-нибудь проявлял милосердие к своим врагам?

– Он прав, – произнес второй голос таким тоном, который, казалось, предполагал противоположное. – Они тоже заслуживают наказания.

– А сколько им лет, как думаешь?

– Старой? Чересчур стара. Эта? Достаточно взрослая.

– Она еще девочка… – нерешительно сказал второй мятежник.

Но было слишком поздно.

Саша продолжала жмуриться изо всех сил, а грубые руки стиснули ее лодыжки, и внутри нее будто что-то взорвалось…

Сашины глаза открылись. Боль. Ее мир полон боли.

Она пихалась локтями и плевалась, изрыгая ругательства, которые заставили бы покраснеть бывалого моряка. Рука на ее бедре тут же разжалась. Чей-то голос простонал:

– Ой! Проклятье, Саш, больно. За что это, черт побери?

Сморгнув остатки своего мучительного сна, она уставилась в обиженное лицо Даваруса Коула – друга детства и товарища, с которым оказалась в заключении на вершине Звездной Башни. Очередная невыносимо холодная ночь в Телассе.

– Извини. Дурной сон, – пробормотала она.

Коул потер лоб, где ее локоть оставил болезненную красную метку.

– Который? – печально спросил он.

– Все. Думаю, ты опять стукнул меня по лодыжке.

– Прости, – угрюмо буркнул Даварус.

Опустив руку, она осторожно потрогала лубок, который поддерживал сломанную кость. Саша бросила на Коула взгляд, полный притворного гнева.

– Забудь. Не припомню, чтобы говорила, что ты можешь тискать мой зад.

Бледное лицо парня стало еще белее.

– Я не хотел. Просто задремал. Кроме того, именно ты предложила держаться поближе друг к другу, чтобы согреться.

Саша тут же пожалела, что разбудила его. Коул выглядел изможденным. Оба они после заточения засыпали с огромным трудом, но в серых глазах Даваруса таилась невероятная усталость, которой она никогда не видела прежде. Усталость, и еще – гнев. Он очень страдал последние несколько месяцев. Хорошо бы он ей открылся. Теперь, когда они торчат на вершине проклятой башни, в их распоряжении – все время мира, чтобы наговориться. Она решила попытаться еще раз.

– Ты болен? – мягко спросила она. – Выглядишь нездоровым. Что случилось в Заброшенном крае?

Вздохнув, он отвернулся.

– Я бы предпочел не говорить об этом.

Саша схватила палку и раздраженно потыкала в тлеющие угли костерка, который им удалось развести из вещей, оставшихся от предыдущего обитателя башни. Его нагое тело так и валялось там, где они его нашли, лишившись всего, что годилось для растопки. Стоявшие холода сохранили его плоть, и на ней еще не было заметно признаков разложения. Не бог весть какое благо, но сейчас Саша радовалась и этому.

– Пора размяться, – заметила она. – Дай-ка мне руку.

Коул встал на ноги и помог подняться ей. Саша обхватила его одной рукой за плечи, и вместе они пошли по периметру башни. Безжалостные звезды сурово блистали над ними в ночном небе, а темная гряда облаков на горизонте предупреждала о том, что приближается снегопад.

– Чушь какая-то, – высказался Коул, смачно плюнув с башни и наблюдая за полетом плевка на сотни футов вниз, к разбитым улицам. – Она могла просто убить нас. Было бы лучше, чем зачахнуть здесь наверху, как тот бедняга.

Он ткнул пальцем в сторону трупа, составившего им компанию.

– Думаю, у Белой Госпожи есть проблемы поважнее, чем мы, – ответила Саша.

Коул вздохнул, явно расстроенный безнадежностью положения.

– Надеюсь, что, по крайней мере, улицы не провалятся и не потащат башню за собой.

Саша осторожно выглянула за край башни, справившись с приступом головокружения. В первый день их заточения она не могла подойти к краю ближе, чем на десять футов, чувствуя неодолимую слабость. С той поры скука в значительной степени вытеснила страх.

– Фундамент уже осел бы за это время, – заметила она, окидывая взором улицы внизу. – Могло быть гораздо хуже.

Огромные трещины обезобразили некогда совершенные мраморные улицы Телассы. От чудовищной груды обломков в центре по всему городу расползалась исполинская паутина увалов из битого камня – осколков фрагментов башни, которую Белая Госпожа швырнула в Танатеса во время их грандиозной битвы. Часть улицы провалилась в руины древнего города Святилище под Телассой, но казалось, что несущие конструкции в общем и целом выдержали последствия неистовства лорда-мага. Осматривая город сверху, Саша заметила над гаванью странное свечение, которого несколько часов назад там не было.

– Как думаешь, что это? – спросила она, указывая туда.

Коул вгляделся.

– Похоже на какую-то магию. Возможно, это должно защитить город от того, что убило людей на кораблях.

Скрестив на груди руки, Саша, нахмурившись, смотрела на мерцающий барьер. «Исчезнувшие. Амбрил и меня послали сюда, чтобы предупредить Белую Госпожу об их прибытии. Полумаг, как оказалось в конце концов, не был безумцем». Сотни мужчин и женщин поплыли к Небесным островам в поисках сокровищ, и всех до единого поубивали, а их головы аккуратно сложили на корабли и отправили назад, в Город Башен.

Коул покачал головой. Лицо его было костлявым, а кожа – поразительно бледной, даже принимая во внимание пронизывающий зимний холод.

– А что ты сказала тогда Белой Госпоже в тронном зале?

Саша поморщилась.

– Просто правду.

«Я отвесила ей пощечину и назвала дрянью. Белую Госпожу. Самого могущественного чародея в мире». Она вспомнила выражение неверия на лице Амбрил и чуть не улыбнулась, таким абсурдным показалось ей все это. Но в памяти появилась другая картина – как сестра пожертвовала жизнью, и Саша помрачнела. Амбрил оттолкнула ее от рушившегося дома, и вместо того, чтобы засыпать Сашу, падавшие камни похоронили под собой ее старшую сестру.

– Твоя простуда стала хуже, – заметил Коул.

Саша сморгнула слезы, выступившие на глазах, и вытерла мокрый нос тыльной стороной ладони.

Саша не простужалась. Просто ее нос был изуродован чрезмерным количеством хашки и всяких других наркотиков, до которых она смогла добраться. Она скрывала от него свои привычки, что не составляло особого труда. Коул отличался наивностью новорожденного, когда речь шла о том, чтобы понять других людей.

– Я по-прежнему не могу поверить, что Трехпалый пытался тебя изнасиловать, – пробормотал он, словно прочитав ее мысли. – Знаю, он был груб, но я всегда думал, что на самом деле у него золотое сердце. Если я когда-нибудь увижу снова этого сукина сына, я его убью.

Хотя Саша и разделяла чувства Коула, злоба в его голосе расстроила ее. Она никогда прежде не видела его в такой ярости. Тщеславным и хвастливым, и да, одновременно странно располагавшим к себе, но ни разу – кровожадным. Ей не понравилась эта перемена в парне.

– Иногда люди – в точности такие, какими кажутся, – ответила она. – А иногда – в точности наоборот.

«Белая Госпожа. Чудовище с лицом ангела. Или Бродар Кейн. Я могла бы поклясться, что он бездушный убийца, пока не узнала его лучше». Она нахмурилась. Друг Кейна Джерек угрожал убить ее, но защитил на поле битвы возле Сонливии. Хотя, возможно, убить хочет до сих пор. Некоторые мужчины просто с толку сбивают. Некоторые женщины – тоже.

Амбрил. Она думала, что старшая сестра ненавидела ее. А та отдала жизнь ради Саши.

– Кто-то приближается, – прошептал Коул, прервав ее мысли прежде, чем они увлекли ее куда-то во мрак или, по крайней мере, в более мрачное место.

Саша напряглась, но ничего не услышала.

– Служительницы Белой Госпожи, – добавил Коул. – Нерожденные.

Не успела Саша открыть рот, чтобы спросить, отчего он так уверен, как стальная решетка, вмонтированная в крышу башни, с лязгом откинулась, и появились две служительницы. За ними последовали еще четыре. Полдюжины Нерожденных окружили Коула, не обращая на Сашу никакого внимания.

«С чего бы это Белая Госпожа послала к нам шесть своих служительниц? Ведь даже одна превосходит большинство мужчин».

– Хозяйка велела привести тебя во дворец, – сказала одна из Нерожденных присущим им монотонным голосом, лишенным эмоций.

Запустив руку под свое белое одеяние, она вытащила ошейник, выкованный из темного металла.

– Во, блин. Только без этого дерьма, – проворчал Коул.

Он положил руку на украшенный драгоценным камнем эфес Проклятия Мага.

– Нас устроит любой повод, чтобы покинуть проклятую башню, – выпалил он. – Но не в ошейниках.

Саша уставилась на то, что держала в руке служительница. Ошейник был соединен с цепью из переплетенных колец и явно предназначался для того, чтобы вести пленника, как собаку на поводке. Она расценила бы подобное как унижение собственного достоинства, останься бы у нее таковое. Вместо этого она положила ладонь на руку Коула.

– Расслабься. Из-за такого не стоит умирать. Мы пойдем спокойно.

Служительница уставилась на Сашу мертвыми глазами.

– Никаких «мы». Хозяйка потребовала только Даваруса Коула. А от тебя надо избавиться.

– Избавиться? – повторила ошеломленная Саша и услышала, как стальной клинок выскользнул из ножен.

В мгновение ока Коул оказался перед ней, закрыв ее своим телом. Проклятие Мага угрожающе светился синим, но, помимо этого, из клинка исходило что-то сумрачное, чего она никогда не видела раньше. Воздух вокруг них стал, казалось, еще холоднее.

– Как только кто-нибудь из вас тронется с места, я отправлю ее голову Белой Госпоже в качестве предупреждения, – с яростью пообещал он.

Скажи это прежний Коул, прозвучало бы смешно, пустой угрозой, не стоившей и крысиного дерьма. Но глядя сейчас на друга детства, Саша не усомнилась в нем ни на секунду.

Тем не менее чего Нерожденные не боялись, так это смерти. Ближайшая к Даварусу служительница рванулась к Саше, будто смазанное белое пятно возникло в морозном воздухе, девушка застыла на месте, понимая, что и надеяться не может удрать от этих существ. Ни при каких обстоятельствах, тем более – со сломанной лодыжкой, на вершине самой высокой башни в городе.

Служительница – невероятно быстрая, жуткое порождение тайных лабораторий Белой Госпожи – будто оступилась, из ее бока торчал клинок Проклятие Мага. В мгновение ока рука Коула обхватила шею служительницы, свободной ладонью он выдернул кинжал и вскрыл ей горло, выпустив фонтан черной крови. Зловоние ударило Саше в нос, и ее затошнило, хотя в желудке было совершенно пусто.

– Вас – на одну меньше, – сказал Коул, отталкивая содрогавшееся существо.

Саша своими глазами видела, как трудно остановить служительниц Белой Госпожи: видела, как они продолжали сражаться со сломанными позвоночниками в битве у ворот Сонливии. И тем не менее ее друг покончил с неестественной жизнью служительницы с легкостью, которая просто потрясла ее. Нерожденная дернулась еще несколько раз и замерла.

– Сущность нашего Отца в тебе сильнее, чем в нас, брат, – сказала одна из оставшихся служительниц. – И все же мы превосходим тебя пятикратно.

«Брат?» Саша просто не представляла, что имело в виду это существо, но ее недоумение тут же переросло в изумление, когда прежний обитатель башни зашевелился, медленно поднялся на ноги, похрустывая конечностями, и его свесившаяся голова повернулась к Нерожденным.

– Пять к двум, – констатировал Коул.

Бледность его несколько уменьшилась, будто убийство Нерожденной отчасти восстановило его силы.

Воцарилась напряженная тишина, пять оставшихся служительниц склонили головы. Казалось, они к чему-то прислушивались. Возможно, получали указания.

– Эта девушка остается в живых, – произнесла в конце концов одна из Нерожденных. – Пока.

В глубине души Саша хотела обидеться за то, что о ней упомянули как об «этой девушке» в городе, где царил матриархат, где правила самая могущественная женщина в мире. Но с учетом всех обстоятельств она испытывала слишком большое облегчение, чтобы придавать подобному значение.

Во дворце Белой Госпожи все еще шли ремонтные работы: позолоченные двери в тронный зал лежали там, где упали, сорванные с петель во время ее поединка с Танатесом. Сашино сердце заколотилось в груди при виде изуродованного металла. Когда ее и Коула проводили через порог и она взглянула на жуткую правительницу города, сидевшую на троне из слоновой кости, устремив вперед взор фиолетовых глаз, девушке захотелось повернуться и убежать. Но бежать было некуда.

Совет уже собрался. Женщины и один случайный мужчина в белых церемониальных одеждах сидели рядами на скамьях ниже трона: им приходилось взирать на хозяйку, словно ее – так же, как мертвых богов – изобразили на мозаичном потолке. Но она не была богом – она была убийцей богов. Некогда верховная жрица Матери, одной из тринадцати главных богов, Эласса, как называл ее Танатес во время их противостояния, перешла на сторону бывшего врага – из религиозной Конгрегации в Альянс чародеев, – после того как в ее чреве умер ребенок. А когда девушка увидела, что Белая Госпожа швырнула башню в Танатеса, своего бывшего любовника, Саша поняла тревожную истину: пробужденный гнев лорда-мага в самом деле устрашающ.

«А я отвесила ей пощечину и назвала дрянью. Вот дерьмо».

Когда Сашу и Коула подвели к возвышению, на котором стоял трон, Белая Госпожа поднялась.

– Оставьте нас, – приказала она мягким, совершенно спокойным голосом, ее фиолетовый взор по-прежнему был непроницаем. – Все вы.

Она кивнула Совету, члены которого быстро встали с мест и покинули зал.

В наступившей тишине Саша слышала, как колотилось в груди ее сердце. Она уставилась в мраморный пол, не осмеливаясь поднять глаза и встретиться взглядом с лордом-магом.

Даварус не испытывал такого страха.

– Зачем нас привели сюда? – спросил он.

– Вопросы задаю я, дитя, – ответила лорд-маг. – Ты не менее дерзок, чем в прошлый раз, когда стоял предо мной. Даже более того.

– Что ж, все изменилось, – хмуро заметил Коул. Он положил руку на эфес Проклятия Мага и требовательно спросил: – Где мои друзья?

– Твои друзья? – эхом откликнулась Белая Госпожа.

– Деркин и Эд. Они были на причале, когда нас арестовали по твоему приказу.

Саша наконец рискнула бросить взгляд на лорда-мага. Ее красота ошеломляла: платиновые волосы и совершенные черты лица делали ее несравнимой ни с одной женщиной, которую когда-либо видела Саша. Но внутри – Саша знала – скрывалось чудовище. Хуже Салазара, если такое вообще было возможным.

– Мне совершенно безразличны твои друзья, дитя смерти. Ты не столь важен, как тебе кажется. Даже с украденной сущностью бога, что находится в тебе.

«Дитя смерти? Украденная сущность бога?» Заявления лорда-мага звучали просто невероятно. Прежний Коул выкрикивал бы что-нибудь в таком духе с крыш при каждой возможности, но сейчас он поморщился, и Саше показалось, что ему стыдно.

– Я отвечу на твои вопросы, если поможешь мне найти друзей, – отозвался он. – Один из них – горбун. Другой – здоровяк и ведет себя как ребенок. Оба они – хорошие люди.

Голос лорда-мага зазвучал жестче, в нем слышались нотки гнева.

– Когда ты впервые появился в этом городе, ты привел с собой насильника. Во второй раз ты привел Танатеса. Не говори мне о хороших людях, дитя.

– Я был неправ насчет Трехпалого, – признал Коул. – Но Танатес… Ворон… он спас нас в Заброшенном крае. Ты хотела, чтобы всех нас там убили. Так же как хотела, чтобы Темный Сын прикончил меня. Что ж, он в этом не преуспел. Я сразил одного лорда-мага. Быть может, убью и другого.

Потрясенная, Саша смотрела на Коула. В том, что он сказал, не было напускной храбрости, никакой самонадеянности, которая непонятным образом вытаскивала его из самых трудных ситуаций. Эту угрозу он высказал с серьезностью мужчины, сообщавшего жене, что подцепил заразу от местной шлюхи.

Белая Госпожа нахмурилась и подняла изящную руку. В ответ Даварус потянулся к кинжалу. Раздался скрежет, что-то золотое огромного размера врезалось в юношу сзади, и внезапно он оказался пригвожденным к полу одной из позолоченных дверей, которую направляла невидимая сила.

Белая Госпожа шагнула со своего возвышения. Не обращая внимания на ступеньки, ведущие к трону, она проплыла по воздуху и встала перед задыхавшимся Коулом. Он поймал Сашин взгляд, и отчаяние на его лице вырвало девушку из ступора.

– Остановись! Ты его убиваешь, – стала умолять она. – Пожалуйста… Ты вызвала его сюда с какой-то целью. Убей меня, если нужно. От меня никому никакой пользы.

Лорд-маг не обращала внимания на Сашу. Она пропустила прядь своих платиновых волос между пальцами и уставилась на Проклятие Мага, который Коул без толку сжимал в придавленной к полу руке.

– Ты переоцениваешь себя, дитя. Твое оружие способно защитить от магии, но ему не подвластно то, чем может управлять магия. Твоя доля божественной сущности Похитителя, пусть и значительная, делает тебя лишь одаренным орудием. Во мне – сущность не менее пяти богов. Только в Салазаре было больше.

– Я – не орудие, – удалось прошептать Коулу.

– Пожалуйста, – снова взмолилась Саша. – Дай ему дышать.

Прошло еще несколько секунд. Казалось, лорд-маг размышляла. Наконец она размотала прядь волос с пальца и забросила ее за плечо. Дверь поднялась и, выплыв из тронного зала, врезалась в дальнюю стену с жутким лязгом. Коул стонал и хватал воздух ртом, а Белая Госпожа хмуро смотрела на него фиолетовыми глазами.

– За истинную силу следует держаться обеими руками, – ровно сказала она. – Не беги от того, кто ты есть, дитя. Ты не сможешь служить нашему делу, отказываясь от своей истинной природы. Подчинись своей жажде, и она даст тебе силу.

Белая Госпожа повернулась к слуге, нервно ожидавшему у дальней двери. Она подозвала его, указав на Проклятие Мага.

– Возьми это и держи в безопасном месте. Оружие будет возвращено ему, когда он покинет город.

Лорд-маг повернулась к Саше, которой захотелось сжаться в комочек. Но, посмотрев на поверженного Даваруса, она встретила взгляд Белой Госпожи с нескрываемой ненавистью.

– Я не забыла твоей ошибки. Никто не осмеливался говорить со мной так пять сотен лет. Тем более в гневе приложиться ко мне рукой. – Удивительно, но в фиолетовых глазах Белой Госпожи сверкнуло нечто похожее на веселое изумление. – Я считала интересной твою сестру, но ты меня удивляешь. Я прощу тебе вспышку на сей раз. А теперь помоги другу подняться. Его путешествие займет несколько дней, и время крайне важно.

Саша опустилась на колени подле Коула. Ему было больно, но он, похоже, не сильно пострадал.

– Куда мы отправляемся?

– Ты – никуда, по крайней мере – пока. Даварус Коул, однако, направится на юг. Раздробленные государства необходимо оповестить о неотвратимой угрозе нашему виду.

– Угрозе? – прошептала Саша, хотя в глубине души она поняла.

Полумаг был прав все это время.

– Ты помнишь о предупреждении, которое принесла мне. Избиение рабочих на Небесных островах – лишь начало. Пока вы находились в заключении, Исчезнувшие прибыли в Благоприятный край. Сонливия пала. Я – это все, что стоит между Древними и концом человечества.

Верное орудие

Сощурившись, Коул уставился на свое отражение в зеркале над причудливой раковиной. Комнаты Совета на верхнем уровне дворца Белой Госпожи были богато обставлены – с такой роскошью, что особняк Гарретта по сравнению с ними выглядел жилищем бедняка. Как жаль, что его приемного отца и наставника нет сейчас рядом.

– Все это – полная чушь, – прошептал юноша.

Он было стал отворачиваться, но внезапно нахлынувшая ярость заставила его снова повернуться и врезать в зеркало кулаком. Оно разбилось, и осколок полоснул по костяшкам пальцев, в раковину хлынула кровь. Руку жгло болью, но эта боль была знакомой, естественной. Она помогла отвлечь разум от коварной жажды внутри.

Желание убивать становилось все сильнее. Оно ощущалось всегда, подстрекало его. Нерожденная, которую он уничтожил, почти не удовлетворила его: это существо было в большей степени мертвым, чем живым. Он никак не мог избавиться от воспоминания о том, как наблюдал за Сашей, спавшей на вершине Звездной Башни. Как сопротивлялся желанию извлечь Проклятие Мага и сотворить нечто чудовищное. Коула затошнило. Саша – его лучший друг, девушка, которую он любил больше всего на свете.

В ужасе от этого воспоминания, юноша содрогался от рвотных спазмов, склонившись над раковиной, – желудок был пуст. «Во что я превращаюсь?»

В нем обитала сущность Похитителя. Похитителя, Бога Смерти. Когда Коул забирал жизни и утолял жажду мертвого бога, он становился быстрее. Сильнее. Почти необоримым, убийцей, которому не было равных. Но когда он сопротивлялся, как делал со времени мятежа в Новой Страде, это сказывалось на его теле. Жажда становилась все сильнее, и в конце концов он не мог больше думать ни о чем другом. Когда он спал, его мучили видения огромного черепа и рек крови. Коул стал избегать сна, сколько мог.

Прижав здоровую руку ко лбу, он крепко зажмурился в отчаянии. Он хотел быть героем. Теперь же он – на грани превращения в чудовище.

– Коул, пора.

Саша, прихрамывая, вошла в комнату с сумками, которые помогала собирать для его путешествия на юг. Увидев разбитое зеркало и его окровавленные осколки в раковине, она застыла на месте.

– Что случилось? – спросила девушка.

– Да так, недоразумение, – пробормотал он.

– Дай-ка глянуть.

Она схватила его за руку, а потом принялась рыться в сумках в поисках того, чем остановить кровотечение. Коул избегал ее взгляда.

– До Кархейна – день пути верхом после того, как причалишь на севере Тарбонна, – проговорила она сердито. – Далеко не доедешь, если истечешь кровью, еще не выбравшись из Телассы.

– Почему Кархейн? – проворчал он. – Почему бы не куда-нибудь на побережье? Я слышал, в Джанке уже тепло в это время года.

– Ты не на отдых едешь! Ты должен сообщить о вторжении Исчезнувших Лоскутному королю и упросить его выслать подкрепление. Тарбонн – самое могущественное из Раздробленных государств. Говорят, что Лоскутный король и его сотоварищи были кем-то вроде нас, пока не захватили трон. Возможно, они прислушаются к тому, к чему другие не станут.

Коул хмыкнул. Он не отказался бы забраться на корабль и поплыть на юг, к Солнечным землям, чтобы отыскать Темного Сына. Шрам на животе, последствие предательства его бывшего наставника, еще болел. Он хотел отплатить тому скользкому шамаатанскому ублюдку.

– Коул? – голос Саши отвлек его от мыслей о мести. – Что имела в виду Белая Госпожа, говоря о сущности Похитителя?

И о том, чтобы ты «утолил жажду»? Как ты вернул то тело из мертвых?

Тяжко вздохнув, юноша осмотрел повязку, которую Саша сделала на его руке.

– Помнишь уроки истории Гарретта?

Саша закатила глаза. «Такая красивая», – подумал он и отвернулся.

– Ты же знаешь, я всегда отличалась прилежанием, – ответила она. – Тебя же больше интересовало быть героем.

«И много чего хорошего мне это принесло», – с горечью подумал Коул. Он откашлялся.

– Ну, ты знаешь, что когда Салазар, Белая Госпожа и другие лорды-маги взяли приступом небеса, они не просто убили богов. Они похитили их силу. Вот почему лорды-маги не умирают от старости. Они несут в себе сущность богов.

Саша кивнула. Ее темно-каштановые волосы красиво ниспадали на плечи. Даварус сглотнул, прежде чем продолжить, во рту у него внезапно пересохло.

– Салазар и я соединились через Проклятие Мага. Видишь ли… – Он сделал глубокий вдох. – Мой отец в действительности не был героем, Саш. Он был Манипулятором. Самым страшным убийцей Салазара.

К его большому удивлению, Саша снова кивнула.

– Я вроде как догадывалась. Другие Осколки старались не обсуждать этого возле меня, но сложить все воедино труда не составило.

«Для тебя – возможно», – подумал Коул, ярость в нем боролась с восхищением. Она была умнее его, пожалуй – самым умным человеком из всех, кого он знал.

– Когда я убил Салазара, я вобрал сущность бога, которую носил в себе он.

– Похитителя, – подхватила Саша. – Властелина Смерти.

– Да, я ощущаю его внутри, Саш. Страждущего. Страстно желающего, чтобы я убивал. Я не уверен, что в силах держать его под контролем. Я боюсь.

Он закрыл глаза и поэтому только услышал, как Саша пораженно втянула в себя воздух.

– Представить не могла, что ты когда-нибудь скажешь эти слова.

Неожиданно она обняла его, и он обмяк в ее руках, опустив голову ей на плечо. Даварус слышал, как бьется ее сердце, вдыхал ее нежный аромат. Подняв голову, он заглянул в ее темные глаза, полные тревоги. Он чувствовал, как его неодолимо тянет к ним, и ниже, к ее нежным губам…

«Ты просто кретин, Коул. Гарретт стыдился бы тебя».

В памяти всплыли прощальные слова Саши перед осадой Сонливии, причинив боль, так же как и воспоминания о мучительных ночах, когда он наблюдал за нею, спавшей на вершине Звездной Башни. Даварус отшатнулся от нее.

– Ладно, – резко сказал он. – Хватит себя жалеть. Лучше подготовлюсь к отплытию. Тебе безопасно оставаться в Телассе одной?

Сашу, похоже, задело, что он так внезапно отстранился.

– Если бы Белая Госпожа хотела моей смерти, меня бы здесь сейчас не было. Меня больше заботишь ты.

– Не стоит. Вернусь целым и невредимым, обещаю.

На мгновение наступила неловкая тишина, а затем усиленный слух Коула уловил слабый шорох движения в коридоре, и одна из служительниц Белой Госпожи появилась в дверях. В отличие от Саши, биение сердца которой он воспринимал как постоянный пульсирующий ритм, у этого существа он не услышал никакого пульса.

– Уезжаем сейчас, – сказала Нерожденная бесстрастным голосом.

Коул собрал сумки, которые приготовила для него Саша, и обнял ее в последний раз.

– Время быть героем, – пробормотал самому себе.

«Почему я?»

Этот вопрос вертелся у него в голове с той минуты, как Белая Госпожа сообщила о своих планах насчет него. Быть может, ее втайне впечатлило, сколь успешно Коул расправился с Салазаром и удрал из Новой Страды, и она сочла его наиболее подходящим для этого дела. Возможно, она опасалась его силы и способностей и сейчас просто использовала предлог, чтобы отослать его подальше. Но наиболее вероятный вариант – богини судьбы вступили в сговор, чтобы снова вывалять его во вселенском дерьме и вовлечь в самые безумные авантюры, из которых он выберется ожесточенным и сломленным. Как говорил Танатес?

«У тебя поразительное умение оказываться в центре событий».

Идя по сумеречным улицам Телассы в безмолвном сопровождении трех служительниц Белой Госпожи, Коул размышлял о том, что же стало с королем-чародеем Далашры. Даварус сомневался, что Танатес погиб в битве с Белой Госпожой, этого мрачного чародея явно не стоило объявлять мертвым, не понаблюдав по крайней мере с неделю за его разлагающимся трупом в морге. Помимо всего прочего, Танатес выжил после того, как его секли, вешали, выклевали глаза; выжил, проведя большую часть пяти столетий в теле ворона. Все же знание о том, что есть еще люди, которым пришлось куда хуже, чем Даварусу Коулу, несколько утешало.

Ремонт на улицах Телассы шел вовсю. Даже в этот поздний час широкий проспект, ведущий к гавани, был полон граждан, расчищавших завалы и укреплявших поврежденные фундаменты зданий. На его глазах группа рабочих подняла поверженную статую крылатого ангелоподобного существа. Кончик одного из его крыльев отвалился, и Коул заметил, что он лежит возле куста. Подняв осколок с мостовой, Даварус протянул его женщине-бригадиру с самой чарующей, по его мнению, улыбкой. Выхватив фрагмент скульптуры из его руки, женщина с хмурым видом отвернулась.

– «Спасибо» не помешало бы, – проворчал он, не в силах сдержаться.

Та повернулась к нему.

– Что ты сказал? – спросила она.

– Я сказал, что выразить благодарность было бы не лишним. – Ему вовсе не хотелось устраивать сцену, но последние события начинали на нем сказываться.

Бригадир, похоже, собиралась разразиться тирадой, но заметила притаившихся рядом Нерожденных. Побледнев, она быстро вернулась к работе. Коул покачал головой, вспомнив, как в добрые старые времена женщины просто толпились вокруг него, страстно желая удостоиться улыбки, а иногда – и постели. Но не сейчас, когда он обезображен плохо вылеченным носом и шрамами от различных злоключений. Он – просто чудовище, внутри и снаружи. Не лучше, чем Нерожденные. Не считая того, что они были еще относительно привлекательны, по-трупному.

«По-трупному… Что бы это вообще значило?» Он покачал головой, почувствовав отвращение к самому себе, и чуть не свалился в уличную трещину, которую не заметил, погрузившись в свои мысли.

– Тебе следует сосредоточиться на том, куда идешь, – произнесла ближайшая из Нерожденных.

– Легко тебе говорить. Кое у кого из нас – реальные причины для беспокойства, которые и отвлекают.

Глаза Коула впились в служительницу. Он вспомнил, о чем говорил ему Танатес, вспомнил, как выглядел капитан Прайэм и его Белые Плащи, которые бродили, шатаясь, по Новой Страде, словно были пьяны, или вмазавши, или и то и другое сразу.

– Вы питаетесь живыми людьми, – осуждающе сказал он. – Вы пьете их кровь. Так ведь?

– Это необходимо, чтобы поддерживать наше существование.

– Значит, вы не должны существовать. Вы – мерзкие создания, причем не первозданной магии. Вы – гораздо хуже.

Нерожденная, чуть склонив голову, смотрела на него своими странными, бесцветными глазами. Когда она наконец заговорила, Коул поразился, услышав в ее голосе едва заметный трепет чувства, слабый, как зыбь, поднятая крыльями крошечного насекомого, пролетающего над ручейком.

– Мы знаем, кто мы, брат. Дитя внутри нас – дитя, которым все мы когда-то были, – не исчезло полностью. Ему известно, чем мы занимаемся.

Остаток пути к гавани Коул прошагал в тишине, исполненный ужаса.

Когда Даварус и его эскорт наконец добрались, Белая Госпожа ожидала на причале. Вся гавань была озарена серебристым свечением магического барьера, который Коул и Саша заметили впервые с вершины Звездной Башни. Едва мерцающая прозрачная стена окружала порт, насколько хватало глаз. Флот Телассы выстроился оборонительной дугой напротив барьера. В потустороннем свете корабли выглядели очень внушительно, словно призрачная армада, спустившаяся с небес.

– Даварус Коул, – приветствовала его лорд-маг. – Полагаю, ты готов. Ты поплывешь на борту «Ласки».

Белая Госпожа указала в сторону маленькой каравеллы, хорошо знакомой юноше: это было то самое судно, на котором он с группой спутников бежал от правосудия Салазара за несколько недель до осады Сонливии. Казалось, все случилось давным-давно, но на самом деле, по расчетам Коула, прошло едва ли четыре месяца. Подняв взгляд на флаг, реявший на грот-мачте, он увидел на нем вытянутую женскую ладонь, бережно державшую семь башен. Посыл читался без труда: это был город Белой Госпожи, выстроенный по ее замыслу и поддерживаемый ее бессмертной благодатью. Казалось невероятным, что здесь ей может что-нибудь угрожать – и тем не менее капелька пота, которая скатилась по лбу лорда-мага, едва заметное подрагивание губ свидетельствовали о том, что сейчас она оказалась в трудном положении.

– Найди во дворце Затору, – продолжала лорд-маг. – Некогда она была моей ученицей, а ныне – советница Лоскутного короля. Передай ей мое послание. Скажи, что нужда в помощи велика. Только она способна убедить короля послать всех солдат, что смогут собрать Тарбонн и другие государства, где он имеет влияние. Я опущу свой барьер, чтобы смог пройти корабль, который отвезет тебя на юг.

– Почему я? – осмелился спросить Коул, озвучив в конце концов вопрос, изводивший его целый день.

Лорд-маг приподняла совершенную бровь.

– Полагаю, ты ускоряешь события, которые сформируют мир. Метка в грандиозном замысле Создателя. В том, что маги именуют Структурой. Проще говоря, ты избран.

– Избран? – эхом откликнулся Коул.

Некогда он считал себя избранным, предназначенным для великих свершений. Однако позже оказалось, что все, для чего он избран, – это бесконечные неудачи.

– Больше никаких вопросов. Мои служительницы нужны в других местах, поэтому ты поплывешь с командой из людей. Твоя подруга, Саша, убедила меня отправить на борт одного из твоих «товарищей». Не заставляй меня жалеть о своем благодеянии.

Коула отвели на каравеллу. Шагая по сходням с причала на палубу, он бросил прощальный взгляд на Телассу. Вдали он увидел дворец, окруженный парящими шпилями, словно пальцами, указующими в небо. Этот город, конечно, прекрасен.

Несмотря на все ужасы Святилища, притаившиеся глубоко внизу, несмотря на Нерожденных, несмотря на загадочную и, возможно, безумную правительницу и ее колоссальные преступления, Теласса была населена довольными в целом мужчинами и женщинами. Когда-то Коул думал, что в мире – два цвета: черный и белый, что он состоит из добра и зла, героев и злодеев. Теперь он осознал: никто из мужчин и никто из женщин не может притязать ни на одну из крайностей. Жизнь была сложной и полной оттенков серого.

Шагнув на палубу, Даварус тут же оказался в объятиях гиганта, который подхватил его с деревянного настила, так что ноги юноши стали болтаться в воздухе. Счастливые стоны и окативший его затхлый запашок могли принадлежать только одному человеку. В конце концов Коул оторвал голову от большой волосатой груди и уставился в улыбавшуюся физиономию своего друга Тупого Эда. Слабоумный гигант ослабил медвежью хватку, и Даварус шмякнулся на палубу, поморщившись от боли в груди.

«Сокрушительные объятия Эда в дополнение к той двери, что пришпилила меня к полу, – завтра мои синяки станут чернее сумнианца».

– Призрак! – воскликнул Эд громоподобным голосом.

Такое прозвище дали Коулу в Заброшенном крае, где они были вместе, и, как ни странно, оно ему, в общем, нравилось. В любом случае он сомневался, что Эд запомнил бы его настоящее имя.

– Полуночница здесь, – радостно сообщил Эд.

– А кто это – Полуночница? – спросил Коул.

Он окинул взглядом экипаж маленькой каравеллы. Их было двенадцать, мужчин и женщин поровну. Капитан приветствовала его, доброжелательно кивнув. Человек, оказавшийся ее первым помощником, занимался проверкой парусов. Возможно, это была обманчивая игра света и тени, отражение огня в одном из домов поблизости от причала, но Коулу показалось, что взгляд первого помощника на кратчайший миг полыхнул красным. Тут по палубе скользнуло что-то маленькое и пушистое, и Даварус отскочил назад от удивления.

– Это – Полуночница! – восхищенно воскликнул Тупой Эд. – Я принес ее с собой, чтобы ей не было одиноко. Ее братья и сестры умерли, так же как и мама-кошка.

Лицо Эда помрачнело.

Коул вспомнил, как в ночь возвращения в Город Башен обнаружил Эда, нянчившего труп обгоревшей кошки. Один из бывших заключенных из Новой Страды, Дымина, без всякой причины поджег животное во время массовых беспорядков. Эд спас котят как раз перед появлением Коула. Глядя на Полуночницу, свернувшуюся клубком в огромных руках Эда, Даварус посочувствовал кошке. Как и у Коула, у нее не осталось семьи. Она была одинока.

– Я помогу тебе заботиться о ней, обещаю, – сказал он и похлопал друга по плечу. – Но сейчас нам нужно немного отдохнуть. Так хочется поспать для разнообразия в настоящей постели.

В общем, узкая койка в каюте каравеллы – это не бог весть какая роскошь, но все что угодно лучше каменной крыши Звездной Башни посреди зимы.

Когда Коул отправился взглянуть на каюту, в которой ему предстояло совершить путешествие на юг, у него возникло неприятное ощущение, что кто-то или что-то за ним наблюдает.

Его снова кружило. Он несся, вращаясь, сквозь тьму со сцепленными вместе руками и ногами. Даже поморщиться было невозможно – это требовало мучительных усилий, которые, казалось, длились вечность. Он понимал, что видел сон, переживая один и тот же кошмар множество раз. И постоянно испытывал неимоверный ужас.

Он почуял тошнотворное дыхание. Оно обволокло его, как болезнь, как пагуба. Он знал, что ожидало в конце путешествия. Всегда одно и то же. Он не хотел открывать глаза, не хотел снова видеть то ужасное лицо. Но у него не было выбора. Он открыл глаза.

Череп-планета заполнил все поле его зрения. Зияющая пасть, зубы словно горы, пожелтевшие за тысячелетия разложения. И тут он увидел глаза бога – будто луны-близнецы, прогнившие, цвета свернувшегося молока. Они зловеще светились, от их зеленоватого блеска его подташнивало.

И тогда бог заговорил:

– Дитя.

Голос словно отдавался эхом с невообразимого расстояния. Он заполнял его уши, глубокий, как бездна. Казалось, голос способен преодолеть и пространство, и время: столь могуч он был.

– Ты противишься мне.

Он попытался сказать: «Я не хочу быть убийцей», – но его рот был будто напичкан камнями.

– Ты убийца, дитя. Смерть – вот что ты есть. Избранное мною орудие. Тот, кто откроет дверь для моего возвращения. Для возвращения всех нас. Докажи, что ты достоин, дитя.

Коул попытался кричать, звать на помощь, но оказался способен лишь на слабые жалостные стоны. Никто не сможет его услышать. Никто не придет поддержать.

Он был уже почти внутри пещероподобной пасти. Горячее дыхание Похитителя обжигало жаром печи. Но затем, через какое-то мгновение, топка будто погасла, и колоссальный череп исчез, оставив лишь черноту и последние слова, выплывающие из бездонного пространства:

– Докажи…

Глаза Коула резко открылись. Сердце неистово колотилось. Оцепенев, он лежал, пытаясь отгородиться от ужаса, напоминая себе, что все виденное было сном. Постепенно к нему вернулись знакомые ощущения. Запах промасленного дерева. Заплесневелый душок матраса. Плеск волн о корпус судна. Его глаза стали привыкать к царившему в каюте полумраку, и он разглядел смутные очертания двери. Она была приотворена, что показалось ему странным. Он помнил, как закрыл ее и задвинул засов…

Мелькнуло темное пятно, и он подскочил на месте, чуть не врезавшись головой в потолок каюты. Об него потерся теплый меховой комок, слух приласкало тихое мяуканье. Юноша печально ухмыльнулся, проклиная свою глупость. Некогда он похвалялся стальными нервами, а теперь шарахается от котенка. Он слышал стук сердца Полуночницы, тихий и быстрый. Коул опять закрыл глаза и сделал глубокий вдох, молясь о том, чтобы на сей раз его не мучили кошмарные видения.

Затем он услышал другое сердцебиение.

Стучало сердце человека, звук приближался. Он был очень тихим, словно обладатель сердца владел специальными приемами, которым обучил Коула Темный Сын во время тренировок в Святилище. Значит, наемный убийца.

Вытянув руку, Даварус нащупал холодный эфес Проклятия Мага рядом с койкой. Капитан вернула ему оружие перед отплытием.

Темный силуэт мужчины, подобно призраку, прокрался в дверь. Коул оставался совершенно недвижим, притворяясь спящим и поджидая нужного момента.

Сквозь тьму в него впились две красные булавочные головки. Незваный гость прошептал что-то неразборчивое, и они стали ярче.

Коул охнул, когда Проклятие Мага в его руке раскалился, поглощая враждебную магию, только что направленную на хозяина. Он спрыгнул с койки и услышал сдавленное проклятие от вероятного убийцы, который повернулся и выбежал за дверь. Не просто наемник. Еще и маг.

Через мгновение Коул помчался за ним, глухо шлепая босыми ногами но холодным доскам пола. Дверь, ведущая на палубу, была распахнута настежь, и с ночного неба лился звездный свет. Коул взлетел по трапу, перекувыркнулся в прыжке и вскочил на ноги с Проклятием Мага на изготовку.

Палуба казалась покинутой. Там, где должен был находиться рулевой, виднелось только темное пятно. Корабельный штурвал мягко поскрипывал сам по себе. Коул прищурил глаза. Со штурвала что-то капало. Он услышал скрип…

Даварус отскочил в сторону в последний момент: убийца спрыгнул с мачты, опустившись с кошачьей грацией на палубу в том месте, где только что стоял юноша. Мужчина выпрямился, и в его руках оказалось длинное копье с листообразным наконечником, которое он достал неизвестно откуда. Его глаза горели сейчас еще ярче – как два алых рубина, объятых пламенем. На шее сверкал золотой ключ.

– Лорд Мариус шлет привет, – произнес убийца. Его голос был бархатисто-мягким. – Хозяин не упоминал, что ты обладаешь абиссумом. Это не согласуется с законами нашего мира. Попросту говоря, он разрушает магию. Но неважно. У меня было три сотни лет, чтобы научиться многим другим способам убивать.

– Кто ты? – спросил Коул. – Где экипаж?

– Меня называют Волгред, а равные мне – также Скитальцем. Те члены экипажа, которые спали, – по-прежнему в своих койках. Те, кто нет… – Убийца указал копьем на темные пятна на палубе. – Зов крови никогда не удовлетворить надолго, увы. Приучаешься пить тогда, когда появляется возможность.

Коул сделал глубокий вдох и постарался сосредоточиться, как учил Темный Сын. Глядя на Волгреда, он понимал, что тот его превосходит. Этот убийца был не только искусным воином, но и демоническим чародеем, обладавшим способностями, с какими Коул никогда не сталкивался. Он подумал метнуть Проклятие Мага с надеждой на наилучший исход, но без сопротивления чарам, которое обеспечивал кинжал, он мгновенно окажется мертвецом, превратившись в еще одно пятно на палубе.

С нерешительностью Коула покончил Волгред, который, взлетев на невероятную высоту, прыгнул на него с копьем, направленным вниз. Даварус вовремя откатился в сторону и нырнул за деревянный рундук, едва не врезавшись в кулем лежавшее там тело одного из членов команды. Он потрогал труп. Тот был еще теплым.

– Встань, – прошептал он. – Встань и помоги мне.

Простонав нечто неразборчивое, мертвец стал подниматься на ноги. До Коула донесся тихий смех Волгреда с другой стороны рундука.

– Думаешь, зомби испугает такого, как я? Тебе нужно сделать что-то получше, мальчик.

– Я не мальчик, – прошипел Коул.

Он напрягся и прыгнул через рундук, замахнувшись для удара ногой в голову убийцы. Даварус надеялся, что труп, который он сейчас поднял, отвлечет противника настолько, чтобы успеть завершить атаку, но древко копья Волгреда отбило его ногу в сторону. Конец древка врезал ему в живот и отбросил на рундук, Проклятие Мага выскользнул из его руки и упал на палубу в нескольких футах от юноши.

Волгред навел на него копье.

– Признаюсь, я разочарован, – заявил убийца. – Хозяин упоминал, что ты можешь оказаться более грозным противником. Я отнесу ему твое иссохшее сердце, после того как опустошу тебя.

Волгред отвел копье назад. Что-то крошечное пронеслось мимо мага, но Коул мог думать только о смертоносном лезвии оружия, готовом пронзить его.

– Полуночница! Вернись!

Откуда ни возьмись, к Волгреду понесся Эд. Коул заметил, как Полуночница скакнула в сторону и взметнулась вверх по мачте, но слабоумный великан не смог повернуть на бегу. Он налетел на мага, копье которого врезалось в живот Эда и, пройдя насквозь, вышло из спины. Ошеломленный гигант застыл на месте, а Волгред попытался извлечь из него свое оружие.

Пальцы Коула стиснули эфес Проклятия Мага. Прицелившись, он метнул кинжал.

Поразив убийцу в грудь, клинок вошел глубоко. Волгред упал на колени, и почти сразу же плоть мага начала сморщиваться. Завопив, он выронил копье и стал отчаянно хвататься за эфес с рубином, торчавший из его груди. Тут раздался громкий стон, и труп, который Коул вернул из мертвых, врезался в убийцу, огрел его по плечу и повалил на палубу.

Коул не обращал внимания на звуки терзаемой плоти и вопли Волгреда. Он подскочил к Эду, который не сводил глаз с пронзившего его копья, с подбородка гиганта свисала кровавая слюна.

– П-призрак, – запинаясь, пробормотал он. – Мне холодно…

– Все в порядке, Эд. Я здесь, – сказал Коул, сдерживая слезы.

Друг обмяк у него на руках, дыхание Эда становилось все слабее. Однажды Даварус смог излечить смертельно раненную мать Деркина, направив в ее тело жизненную силу человека, которого он убил. Сейчас в нем не было такой похищенной энергии. Он бросил взгляд на Волгреда, но от того осталась лишь пустая оболочка. Магию, что поддерживала в нем жизнь три столетия, вобрал в себя кинжал Даваруса, и тело чародея вернулось в естественное состояние. Мертвый член экипажа, которого поднял Коул, бесцельно слонялся поблизости.

– Мне очень жаль, Эд, – всхлипывая, проговорил Даварус.

Глаза его друга стали стекленеть. Ненавистный голос Похитителя внутри Коула побуждал его извлечь Проклятие Мага и поглотить жизненную силу Эда, пока она не исчезла окончательно, но он не слушал его. Вместо этого он опустил друга на палубу и встал на колени рядом.

Веки Эда задрожали, и он с усилием открыл глаза.

– Полуночница? – прошептал он едва слышно.

– Она здесь, Эд. Она здесь. Я позабочусь о ней, я же говорил. Обещаю тебе.

Эд улыбнулся. А затем глаза друга закрылись в последний раз.

Коул оставался возле него, крепко стиснув веки, по его щекам бежали горячие слезы. В конце концов он поднялся и подошел к сморщенному трупу Волгреда. Наклонившись, положил руку на эфес Проклятия Мага. Кинжал вышел из иссохшей груди убийцы с сухим щелчком.

Даварус изо всех сил двинул сапогом в бесплотное лицо Волгреда. Почувствовал, как треснула кость, врезал еще и еще, круша череп убийцы, пока невредимым не остался лишь золотой ключ, который Скиталец носил на шее. Подобрав ключ, Коул сунул его в карман, а потом сел на палубу и уставился на звезды. Рядом поднялся крик – члены экипажа, разбуженные шумом, вышли из своих кают, но он не отвечал на их вопросы. Умер еще один близкий ему человек, и он слышал только слова Похитителя, которые отдавались в его голове бесконечным эхом.

«Смерть – вот что ты есть».

Хороший день, чтобы убивать

Занялся рассвет: яркий и кроваво-красный.

Бродар Кейн поднял взгляд на солнце и сморгнул с глаз остатки сна, которые держали их полузакрытыми. Все его тело болело: от долгой поездки верхом из Зеленого предела, от дерьмового сна на неудобном земляном ложе, от взбучки, что он получил от Финна и его друзей. Даже короткая встреча с Карном привела к растяжению мышцы на ноге. С мучительным напряжением Кейн вытянул ногу, затем поднялся и окинул взглядом лагерь. Все вокруг готовились к маршу. Через час они доберутся до стен Сердечного Камня.

Кейн зачерпнул миску дымящегося горячего рагу из общего котла и с жадностью умял его. День обещал быть ясным, но безжалостно холодным: от такого мороза яйца съеживаются. По опыту Кейна, хороший день, чтобы убивать.

Закончив утреннюю зарядку, он решил пройтись по периметру лагеря. Как он заметил накануне, большинство воинов оказались очень молоды. Увидев двух подростков, которые вели тренировочный бой, Бродар подавил желание ввязаться, чтобы показать им, как правильно парировать удар сверху. Сейчас уже поздновато было учить, да к тому же, вероятно, никто не захочет его слушать.

Странная это штука – слава. Правильная слава как ничто другое делает мужчину важным и желанным. Превратная слава как ничто другое изолирует его и делает одиноким… И рано или поздно все всегда заканчивается превратной славой.

«Убийство порождает лишь убийство. Нет ничего хорошего в том, что знаешь, как пользоваться мечом, чтобы убить человека». Мхайра говорила ему это. Она хотела, чтобы он ушел в отставку, стал пастухом и стриг баранов. Вместо того Шаман вызвал его в Сердечный Камень, и не успел Кейн опомниться, как принялся резать горла. Такая работа принесла ему даже больше славы, чем десятилетняя служба Хранителем, и прекрасную ферму для семьи в Зеленом пределе, но он утратил все, за что с гордостью называл себя мужчиной.

Бродар не был склонен к молитвам и, конечно же, не думал о богах Низин. Мертвый бог казался ему еще менее полезным, чем отсутствующий. Но он по-прежнему верил в духов. Мудрец, вероний, проводил ритуал у небольшого сооружения из камней, которое часто использовали для таких целей. Кейн подошел и присоединился к воинам.

Опустившись на колени, он взял горсть земли в загрубелые руки и вознес быструю молитву к духам земли с просьбой уберечь жену, пока он не сможет к ней вернуться. Прошло уже несколько лет, и Кейн, несомненно, стал еще безобразнее, чем перед отъездом, но он надеялся, что жена встретит его с распростертыми объятиями.

«Встретит. Конечно, встретит». Любовь Мхайры чище, чем все, что он знал в мире. Нo ему нужно было сдержать обещание. Обещание, которое он дал ей в тот день, когда, убегая от Шамана, они разделились, и он попытался увести Собратьев в сторону, а она направилась в Приграничье.

«Они поймали ее на хребте Дьявола, или, по крайней мере, так они мне лгали». В действительности Магнар заключил отчаянную сделку с Шаманом: тот пощадил Мхайру, а ее двоюродная сестра Наталия заняла ее место на костре лорда-мага. Шаман использовал чары, чтобы изменить внешность Наталии и ввести Кейна в заблуждение, заставить поверить, что сгорела Мхайра. Преподать ему урок, как заявил потом лорд-маг.

Поднявшись, Бродар отряхнул руки, на его обветренном лбу залегла глубокая морщина. Хотелось развернуться, ворваться в шатер Карна и отомстить Шаману за все зло, которое причинил ему этот ублюдок. Таков был его план, прежде чем Кразка захватил трон и заключил соглашение с лордом демонов. С тех пор приоритеты Кейна изменились, и теперь он снова оказался на той же стороне, что и лорд-маг Высоких Клыков. Бродар устало вздохнул. Союзы в Клыках возникали и исчезали так быстро, что ему оставалось лишь каждый раз делать новый выбор, сообразуясь с обстоятельствами.

Кейн продолжил обход лагеря, но вскоре начал задыхаться, и ему пришлось остановиться. В груди опять болело, в руке снова стало покалывать. Он был так чертовски измотан, что, наклонившись, уперся ладонями в колени; его трясло, он покрылся потом, несмотря на мороз.

«Что за дьявольщина со мной происходит?» – с яростью подумал Бродар. Он мог бы поискать целителя и задать ему этот вопрос, но не был уверен, что готов услышать ответ. В любом случае, нужно протянуть еще немного. Еще чуть-чуть, чтобы спасти сына и отыскать жену. Тогда если сердце и откажет, то, по крайней мере, оно откажет удовлетворенным.

Мужчина не может просить о большем.

– Ты ведь Меч Севера? Подойди, выпей со мной.

Кейн медленно выпрямился, глубоко вдыхая. Колоть стало поменьше, и он, запинаясь, сделал несколько шагов к молодому парню, который только что его окликнул. Это был красавец с каштановой бородой и короткими курчавыми волосами. Он сидел у костра и грел на нем кружку с медовухой, внимательно, но с улыбкой наблюдая за Кейном.

– Приятно видеть дружелюбное лицо, – пробормотал старый воин.

Усевшись на камень возле костра, он поморщился от боли в одеревеневших коленях.

– Некоторые нюхают джхаэлд перед битвой, – заметил он. – Думаю, медовуха – всегда более верный выбор.

Взяв предложенную кружку, он сделал долгий глоток.

Курчавый парень кивнул:

– Это о тебе говорили. Что ты никогда не суетился с огненной травой.

Кейн приподнял бровь и вытер бороду тыльной стороной ладони.

– А что сейчас? Джхаэлд может придать мужчине мужества, но не мастерства, и он ослабляет рассудительность. По моему опыту, ясный ум более ценен, чем пылкое неистовство. Но я не говорю, что не бывает ситуаций, когда нужно и то и другое, помни это. Э-э, а кто ты такой, кстати?

– Меня зовут Дрожун.

Парень протянул руку, и Кейн стиснул ее. Она слегка дрогнула в ладони Бродара, но он вежливо сделал вид, что ничего не заметил.

– Странное имя. За ним какая-то история?

– Ну… – Парень опустил взгляд на копье, лежавшее рядом, видно было, что он смутился. – Это прозвище, которое дали мне братья. Понимаешь ли, в бою меня охватывает дрожь. С трудом удерживаю оружие, чтобы не поранить того, кто рядом находится. Я и подумал, что солдата из меня не выйдет, и решил вместо этого стать бардом. Чтобы придавать мужества лучшим, чем я, бойцам своей песней.

– Бард? Ты имеешь в виду, как воины-скальды из легенд?

– Так. Только я предпочитаю вообще избегать участия в сражениях, если получается. Я провел некоторое время в Низинах, обучаясь у виртуозов из Города Садов. На протяжении многих лет туда отправились лишь несколько торговых караванов. Я не мог упустить такую возможность, когда она подвернулась, хотя повторять это путешествие я бы не хотел.

– Понимаю, – ответил Кейн. – И над чем ты работаешь сейчас, если можно спросить?

– Думаю, у нас довольно песен о Серостальном Граззте и героях Золотого Века. Я собираюсь написать новый эпос, о Веке Разрушения. Сагу, которая заставит грядущие поколения оглянуться назад и задуматься о том, что, в конце концов, нас окружали не только сплошные ужасы и беспросветный мрак. Что существует и существовало что-то такое, ради чего стоило сражаться.

Бродар кивнул.

– Благородная цель. А есть уже какие-то темы?

– Хочу написать песнь о твоих деяниях.

– Моих деяниях? – пробормотал Кейн. – Я не делал ничего, стоящего песни. По крайней мере, когда был уже немолод. Думаю, чем меньше упоминать о последних годах, тем лучше.

Дрожун задумчиво погладил подбородок.

– А можно спросить про твоего товарища? Говорят, Волк никогда не покидает тебя. Тем не менее я не вижу его здесь.

Кейн вздрогнул, будто от удара.

– Джерек… мы расстались в развалинах Маль-Торрада. Не думаю, что мы увидимся вновь. Возможно, к лучшему.

«Если я когда-либо увижу тебя снова, я тебя убью».

Бродар сделал еще глоток теплой медовухи и поморщился. Она была слишком сладкой. Слишком сладкой по сравнению с неожиданной горечью во рту.

Дрожун, казалось, не заметил его волнения.

Тогда позволь спросить о твоих отношениях с Шаманом.

– У нас нет отношений.

Бард опустил руку в сумку на поясе и, пошарив в ней, извлек перо для письма, чернила и лист пергамента.

Говорят, что некогда вы были близки. Говорят, ты был его воителем. Почему он набросился на тебя?

Кейн покачал головой.

– Долгая история.

– Ты можешь ее сократить. Или пойти рядом со мной и рассказать все. Вероятно, это поможет отвлечься от того, что ожидает нас в Сердечном Камне.

Бродар бросил взгляд на пергамент, подрагивавший в руках барда. Он выдохнул, моргнул синими глазами и глотнул медовухи.

– Ну, – сказал он, – рассказчик из меня не очень, но я мог бы пройтись за компанию. Было это так…

По выражению лица сына он сразу понял: что-то не в порядке.

Меч Севера, слегка поклонился Магнару, а затем Шаману, который с мрачным видом наблюдал за ним из-за трона, сложив громадные руки на груди.

– Я прибыл, как только получил вызов, – неуверенно сказал Кейн. – Твоя мать была нездорова, сын. Болезнь у нее в легких. Чародейка, которую ты прислал, говорит, там у нее что-то есть, какая-то опухоль. Говорит, нет магии, что может остановить тело, разъедающее само себя.

Он бросил взгляд на Шамана, ожидая некоего подтверждения, но ледяные синие глаза лорда-мага Высоких Клыков сощурились так, что пресекли продолжение беседы на эту тему.

– Зеленый предел провозгласил независимость, – прорычал Шаман. Вена на его толстой шее, казалось, вот-вот лопнет. – Брэндвин отправил с вороном сообщение сегодня утром.

Он оспаривает новый налог на зимний урожай. Осуждает его как несправедливый. Это мое владение, и тем не менее он смеет отвергать мои условия?

В тронном зале раздался скрежет: лорд-маг сжал зубы. Кейн встретил железный взор сына, в нем зашевелился страх.

– Я говорил тебе, что мы не можем доверять Наталии, отец, – спокойно сказал Магнар. – Она манипулирует. Брэндвином. Ты знаешь, что она делит с ним. ложе с тех пор, как умер ее муж Tapeд.

Кейн беспомощно пожал плечами.

– Что мне сделать с ней, сын? Убить ее? Она сестра твоей матери.

– Она предательница, – прогромыхал Шаман. – Я предоставил тебе слишком большую свободу действий в этой ситуации, Меч Севера. И тебе тоже, Магнар Кейн. Я сделал тебя королем. Самым молодым с тех пор, как я пришел в эти земли. Ты меня разочаровываешь.

Бродар с трудом сглотнул, во рту у него пересохло. Может, он был слишком мягок и позволил ситуации выйти из-под контроля. Брэндвин провозгласил независимость? Это же безумие! Он помнил, что произошло в последний раз, когда предел попытался отделиться. Он помнил Красную долину и кровь, пролитую в тот день, когда сдался Западный предел.

– Я все исправлю, – сказал Магнар. – Отец поедет в Берегунд и казнит Брэндвина.

Кейн медленно кивнул.

– Так, я могу это сделать.

– И тетю Наталию, – добавил Магнар.

Взгляд Кейна скрестился со взором сына, синие глаза встретились с серыми, глазами его матери. Он хотел возразить, но его сын, король, едва заметно качнул головой.

– И Наталию, – повторил Кейн сдавленным голосом.

– Нет. – Шаман произнес это слово, точно молотом грохнул по наковальне. – Никаких полумер. Берегунд должен быть предан мечу. Всех в городе нужно казнить.

Словно ледяные когти пронзили Кейна. Он яростно затряс головой.

– Зачем? – воскликнул он. – В этом нет никакого правосудия. Наказать тех, кто ответственен, – да. Но я больше не причиню вреда невинным.

Голос Шамана понизился до рокота. Его мышцы напряглись и перекатывались так, словно под его бронзовой кожей плясало жидкое железо.

– Ты отказываешь мне, Меч Севера?

Младший Кейн заговорил прежде, чем успел открыть рот старший. В голосе короля прозвучали нотки отчаяния, заставившие его отца вздрогнуть:

– Зеленый предел слишком важен, чтобы позволить мятежу гноиться. Без пищи, которую он производит, Высокие Клыки будут голодать. Убрать только Брэндвина значит лишь отложить решение проблемы. Ты должен это понимать, отец. – Больше никаких невинных, – прорычал Кейн.

Шаман сделал шаг в его сторону.

– Подожди, просительно сказал Магнар, уговаривая Шамана. – Дай отцу день, чтобы все обдумать. Ты знаешь, что у него друзья в Берегунде. Ему нелегко.

Шаман сделал глубокий вдох, преодолевая гнев. Его огромная грудь раздувалась, как кузнечные мехи.

– Хорошо, – нехотя сказал он. – Один-единственный день. За твою верную службу. Но знай, Кейн: не повиноваться мне – значит совершить предательство, а совершить предательство – умереть от моей руки. Никто не выше этого закона. Даже ты.

– Кразка готов выступить, – добавил Магнар. В серых глазах короля читался стыд. – Его армия присоединится к нашей на границе Озерного предела. Мне жаль, отец.

Кейн отвернулся.

– Один день, – эхом отозвался он. – Ты получишь мой ответ.

– Ответом было «нет».

– Так, ответом было «нет». Я поскакал прямо домой, к Мхайре, и мы бежали из Зеленого предела, как только оседлали еще одну лошадь. Далеко не ушли, нас догнали Собратья.

Огромное войско Карна Кровавого Кулака наконец остановилось. Толстые деревянные стены Сердечного Камня высотой в три человеческих роста поднимались прямо перед ним, на бруствере было полно лучников, и, если Кейн не ошибался в этом ублюдке Кразке, приближавшуюся армию ожидало еще немало мерзких сюрпризов.

Дрожун опустил перо, чернила и пергамент в сумку. Он не переставал быстро писать в течение всего часа их перехода.

– Тут есть задатки для эпической поэмы.

– У меня ощущение, что у нее не будет счастливого конца.

– Может быть, и нет. Но я скорее предпочитаю трагедию.

Позади них захрустел снег, и они обернулись. Подошел воин, за ним следовало несколько других. Сердце Кейна упало, когда он узнал Финна, разгневанного жителя Западного предела с родимым пятном на щеке, который так жестоко обошелся с ним накануне вечером. Он бросил на Бродара взгляд, полный крайнего отвращения.

– Вождь требует, чтобы ты присоединился к нему в авангарде.

Кейн прищурился.

– Карн хочет, чтобы я был с ним рядом? Странное место для человека, которого он поклялся убить.

Финн сплюнул.

– Кразка выслал вперед демонов. Нам нужны мужчины с опытом борьбы с ними.

Услышав это, Кейн кивнул. Давненько он не испытывал меч против демона. Хотя он и не горел желанием повторить былое, Бродар не мог не признать, что, убивая демонов, чувствовал радость, которой никогда не ощущал, убивая людей, за исключением разве что того ублюдка Скарна.

Простившись с Дрожуном, Кейн отправился на поиски Карна и его окружения. Однако не успел он сделать и нескольких шагов, как кто-то поставил ему сзади подножку, и он второй раз за последние два дня упал лицом вниз, больно оцарапав подбородок о заледенелый снег. Подняв глаза, он увидел Финна, который жег его взглядом. Молодой воин сильно пнул Кейна сапогом в ребра. Друзья Финна смотрели на это с удовольствием.

– Я видел, как ты хватался там за грудь, старик. Не знаю, каким образом тебе удалось одурачить вождя, заставив его поверить, что тебя стоит оставить здесь, но я вижу правду. Ты – выдохшийся шарлатан, у которого не осталось ничего, кроме репутации, фальшивой, как вопли шлюхи. Держись от меня подальше, когда начнется сражение, или в следующий раз ты уже не поднимешься. Обещаю.

Выговорившись, Финн умчался.

Кейн медленно поднялся на ноги, отмахнувшись от Дрожуна, который попытался ему помочь. Выплюнув изо рта снег, он печально покачал головой.

– У меня такое ощущение, что я не нравлюсь этому типу.

За его унижением из-за деревьев наблюдала группа воинов. В одном из них, широкоплечем, с капюшоном на голове, было что-то тревожно знакомое. Бродар сморгнул, и мужчина исчез, если, конечно, он вообще существовал. Возраст и плохое зрение могли вытворять с мозгами всякие штуки. И нервы тоже.

Прищурившись, Кейн бросил взгляд на стены Сердечного Камня, а затем, в последний раз – на солнце. Хороший день, чтобы убивать. Хороший день, чтобы умереть.

Хороший день, чтобы умереть

– К стенам! – вопил Кразка.

Волна наступала: нескончаемый поток людей, которые забрасывали на стены штурмовые крюки и лестницы и отчаянно взбирались по ним, невзирая на ураган стрел и кипящего масла, несущийся навстречу. Гибли многие, но на их место приходило еще больше людей.

«Это демоны», – понял он. Сверхъестественный ужас, который излучали чудовища, сначала отбросил первую волну атаковавших назад к холмам, но те, кто шел на приступ за ними, вынудили их вновь направиться вперед. Поскольку путь к отступлению был отрезан соотечественниками, запаниковавшие воины помчались прямиком на Сердечный Камень с уверенностью, какой не смогла бы вселить и добрая порция джхаэлда.

«Выходит, страх и мужество – две стороны одной медали, если правильно ее поворачиваешь».

Кразку охватила ярость. Он просто шипел от бешенства. Герольд хранил молчание, а люди Хротгара не появились, как было обещано. Кразка уже отсек ухо старшему сыну Хротгара и отправил его с вороном в качестве предупреждения несколько недель назад. Казалось, вождя Синего предела это не тронуло. Раз подкрепление не прибыло, Кразка решил снести парню голову, как только появится возможность. Правда, если дело в непредвиденной задержке, его позиция на переговорах ухудшится, но они вряд ли уже состоятся. Зато почувствует он себя чертовски здорово, вот что. Будь он проклят, если станет сносить тяготы королевской власти, не позволяя себе расслабиться время от времени.

Он добрался до западной стены, когда объятый ужасом воин из Западного предела переваливался через нее, держась за штурмовой крюк, прочно засевший в дереве. Кразка снес ему полчерепа и, вытащив крюк, задушил другого воина веревкой, стиснув ее вокруг шеи так, что лицо ублюдка посинело. Спихнув труп с бруствера, Кразка смотрел, как тот кувыркался по заснеженной земле внизу. Там топтались воины Западного предела, готовя лестницы для очередного приступа.

– Эй, принесите мне котел, – прорычал он. – Хочу, чтобы эти придурки сварились заживо.

Группа защитников бросилась выполнять. Однако, когда они устанавливали котел, один из мужчин поскользнулся, и котел опрокинулся на внутреннюю сторону укреплений, поток кипящего масла хлынул на воинов, находившихся внизу. Их вопли обескуражили всех вокруг, и здоровый глаз Кразки сощурился от ярости. Он выхватил свою ручную пушку, как назвал ее Герольд, и выпалил неуклюжему сукину сыну прямо в лицо. Строго говоря, положения в целом это не улучшило, но, по крайней мере, теперь стало на одного неумеху меньше – неразберихи и так хватало.

– Где Оргрим? – рявкнул Кразка.

– Здесь, – долетел ответный рев от Вражьего Молота.

Здоровенный вождь Восточного предела находился внизу у ворот, руководя отчаянной обороной. Ворота уже прорубили и расщепили в дюжине мест. Там же был Багха – на фоне его колоссальной туши даже Оргрим казался незначительным – чудовищную булаву, которой он орудовал, залепило кровью и остатками мозгов убитых им воинов Западного предела.

– Почему их не удерживают демоны? – пролаял Кразка. Он не ожидал, что его союзники окажутся столь неэффективными, особенно – после той бойни, которую они учинили в прошлый раз, когда появилась армия Карна.

– Демоны встретили неожиданное сопротивление, – ответил поджарый житель Озерного предела, опиравшийся на бруствер.

Он подбрасывал в воздух кинжалы и ловил за рукоятки. Время от времени он заглядывал за стену и метал кинжал в атаковавших внизу. Кразка узнал в нем Ленку, одного из трех братьев из лесной части предела. Все трое – безжалостные убийцы, наилучшего пошиба.

– А вот тут хорошо бы поконкретней, – заметил Кразка в адрес некстати умолкшего Ленки. – Если бы мне нужен был жонглер, я бы его нанял.

Ленка пожал плечами. Для этого апатичного типа, похоже, ничто в мире не могло оказаться настолько важным, чтобы заставить его полностью отвлечься от собственных мыслей.

– Большинство людей обделываются, стоит им только подумать о схватке с демоном, но там оказалось несколько парней, которые, кажется, достигли в этом большого мастерства. Один из них – здоровенный ублюдок, похоже, с магическим мечом. Издает визг всякий раз, как поражает плоть.

Кразка нахмурился.

– Должно быть, это сам Кровавый Кулак. У меня припасено для него металлическое ядрышко. Трудно будет промахнуться по такому лбу, как у него.

Внезапно раздался громкий свист, за ним последовал взрыв, и хлынула тепловая волна. Стена сотряслась, и утренний воздух разорвали дикие крики.

– Брешь! – завопил кто-то. – Магия!

Выругавшись, Кразка рявкнул:

– Эй, кто-нибудь, позовите Рану.

Он бросился с бруствера вниз, где у нового пролома завязалась схватка. Рваные края пролома лизали языки пламени, а рядом на земле тлели несколько трупов, попавшие под огненный шар, который пробил защитную стену. Дюжина оборонявшихся противостояла примерно такому же количеству воинов Западного предела. Те, похоже, одерживали верх, когда подбежал Король-Мясник, поэтому он извлек свой однолезвийный меч, клинок из демонической стали, и ринулся в схватку. Он двигался плавно, изгибаясь и вращаясь, как танцор, отсекал конечности, а затем, обернувшись вокруг себя, приканчивал врагов сокрушительным ударом. Какой-то лысый недотепа попытался разбить ему голову, мощно замахнувшись молотом. Отклонившись назад, Кразка проводил взглядом молот, а затем, изящно вписавшись в траекторию движения неуклюжего противника, походя приставил к его черепу ручную пушку. Секундой позже его мозги забрызгали лица ошеломленных воинов Западного предела, находившихся рядом. Пока они таращили глаза, Кразка, не теряя ни мгновения, тут же их и прикончил.

Не прошло и минуты, как все было кончено. По снегу, усеянному телами западников, расползалась алая лужа, в центре, как ни в чем не бывало, стоял Кразка, с меча которого стекали капли крови. Внезапный порыв ветра с воем пронесся сквозь пролом в стене, рассеяв дым и взметнув меховой плащ Кразки за его спиной. Его зрячий глаз прищурился. На возвышении за городскими стенами стояла чародейка, воздев руки, и творила очередное заклинание. Ухмыльнувшись, Король-Мясник зашагал к ней.

Не успела женщина заметить его, как у нее за спиной из воздуха материализовалось нечто темное, смутно напоминавшее огромную кошку. Чародейка неожиданно дернулась, ее руки безвольно упали вдоль тела, магия пресеклась. Пропоров ее живот, чудовищный шипастый язык словно пробовал на вкус морозный воздух. Затем он медленно втянулся в нее, а несчастная женщина, опустив голову, беспомощно смотрела на хлынувшую из тела кровь и выползавшие внутренности. Мгновением позже мерцающий демон, набросившись на чародейку, разорвал ее на части своими бритвенно-острыми когтями.

Услышав позади звуки движения, Кразка обернулся. Подошла Рана, предводительница его чародеек. Лицо ее побледнело, казалось, ее вот-вот стошнит.

– Пусть это будет уроком, – проговорил Кразка, махнув рукой в сторону кровавого холмика плоти, в который превратилась живая еще недавно женщина. Мерцающий демон уже исчез в поисках новой жертвы. – Всегда береги спину.

Рана сглотнула. Слюну или рвоту, трудно сказать. Как и у большинства женщин, подумал Кразка, у нее слабый желудок. Но когда она наконец собралась с духом, чтобы заговорить, от ее слов у Кразки кишки будто узлом стянуло.

– Войско Брэндвина подошло к южным воротам. С ними есть чародейки. И еще кое-что, мой король. Здесь – Меч Севера.

В свое время Бродар Кейн повидал немало побоищ, но первая атака на Сердечный Камень была не менее кровавой, чем любое из них. Его соотечественники оказались не сильны в тактике боя, а при том что на подходах к городу их поджидали демоны, схватка почти сразу превратилась в хаос. В отличие от тщательно спланированного штурма Сонливии минувшим летом, сейчас происходила дикая бойня.

Отряды Карна насчитывали десять тысяч воинов, ровно вдвое больше, чем в Сердечном Камне. Но осада Серого города показала Кейну, что защищать гораздо проще, чем штурмовать. На самом деле сумнианская армия, взявшая Сонливию, легко справилась бы с Сердечным Камнем. У войск Западного предела не было огромных осадных орудий, которые применяли темнокожие жители юга. Бродар с горечью осознал, что при всей прославленной свирепости его соотечественников они безнадежно отстали от времени.

«И не близость тут порождает пренебрежение, – подумал Кейн. – Это – прогресс».

Его размышления прервал удиравший воин Западного предела, который врезался в него на бегу. Едва удержавшись на ногах, Кейн схватил парня за куртку и развернул. Глаза солдата были полны страха, и Бродар понял: воин порабощен демоническим ужасом. Что бы он ни сказал, что бы ни сделал – ничто не избавит парня от этого ужаса, потому Кейн сочувственно похлопал его по плечу и отпустил куртку. Воин бросился бежать, настолько обезумев от испуга, что почти тут же наткнулся на случайный валун и упал без сознания.

Через несколько мгновений Бродар увидел, что вызвало панику. На группу воинов, к которой он примкнул, надвигались два невнятно бормотавших демона. Они размахивали длиннющими руками вокруг своих коренастых и безволосых тел и широко разевали бесформенные рожи, демонстрируя игольчатые зубы. Глаза у них отсутствовали: эти демоны были слепы. Однако они обладали сверхъестественным чутьем на теплую кровь. Кейн увидел, как каждый из них, свалив наземь по воину, вонзил в него зубы, прокусывая кости, словно бумагу.

Бродар бросился на демонов, разя их двуручным мечом. Он слышал, как трещали кожистые шкуры, чувствовал, как гнулись кости под его мощными ударами. Демоны умирали не так легко, как люди, они продолжали наскакивать на Кейна, царапать когтями, острыми, точно бритвы, несшими демоническую гниль, от которой человеческая кожа чернела и отваливалась. Он поморщился, ощутив, как их пальцы, подобные кинжалам, скребут по его кожаной куртке, стремясь добраться до мягкой плоти.

Рыкнув, он сокрушил череп оставшегося демона и стоял, хватая ртом воздух, с двуручного меча стекал каплями гной и, дымясь, падал в снег. Бросив взгляд на стены Сердечного Камня, Бродар увидел, как первая волна атаковавших, нещадно поливаемая дождем стрел, отчаянно пыталась взобраться на стены. Демоны, охранявшие внешние границы города, бились с группами воинов, которым достало на это мужества. Какофонию сражения пронзил жуткий визг, и Кейн увидел высоченную фигуру Карна Кровавого Кулака, пробивавшегося сквозь группу демонов. Вождь рубил налево и направо своим магическим мечом, Держащим Клятву. Когда клинок врезался в плоть, демоны будто взрывались, разлетаясь на куски, заколдованная, покрытая рунами сталь издавала высокий, пронзительный крик, словно вопия о мести.

– Продолжай в том же духе, старик, – проскрежетал голос сзади.

Мимо промчался Финн, за которым следовали его товарищи, – они направлялись к Карну.

Группа воинов образовала защитную стену вокруг своего огромного вождя. Кейн собрался присоединиться, но застыл на месте: прямо перед ним из ниоткуда стал возникать чудовищный кошмар.

Это был мерцающий демон, из пасти которого текла кровавая слюна. В его когтях еще торчали пучки волос, судя по виду – женских.

Именно мерцающий демон перебил всю деревню Бродара, когда тот был ребенком. Убил его брата Даннарда, пока Кейн в страхе прятался. Его изнуренное старое сердце питало к этим коварным котоподобным монстрам особую ненависть.

Язык демона рванулся к Кейну, тот поднял руку. Язык обвился вокруг его запястья и стал погружаться иззубренным концом в плоть. Старый воин стиснул челюсти, но не замедлил движений, продолжая следовать избранной тактике. Сделав выбор в смертельной схватке, действуешь, как нужно, и быстро. Нерешительность убила больше мужчин, чем чума.

Наведя двуручный меч свободной рукой, он всадил его в единственный глаз монстра, расположенный посреди лба. Сталь вошла внутрь на добрых несколько дюймов, прежде чем демон осознал, что происходит, и языком потянул Кейна к себе. Не сопротивляясь, а используя этот импульс, воин рванулся к монстру и, загнав меч как можно глубже, свирепо повернул его. Демон попытался исчезнуть, удрать туда, где в его теле не будет трех футов стали, но было поздно. Он уже умирал, молотя всеми конечностями и дико визжа. Бродар приложил все усилия, чтобы не попасть под когти бурно издыхавшего чудовища.

Как только демон перестал дергаться, Кейн отодрал его язык от запястья и осмотрел руку. Она сильно кровоточила, местами виднелась кость. Попытавшись согнуть руку, он с облегчением отметил, что она все еще работала. Боль – это всего лишь боль. Боль можно снести, хотя бывали времена, когда он думал, что предпочел бы смерть. Ведь двуручный меч не сильно бы ему пригодился лишь с одной рабочей рукой.

Спотыкаясь и то и дело переходя на бег, Бродар направился к Карну и остальным у стены. Штурмовавшим город удалось наконец прорваться через западные ворота. Потоки сверхъестественной энергии вспыхивали в утреннем небе к югу, где круг Кразки и несколько чародеек, которых привел с собой из Южного Пристанища Брэндвин, сошлись в магическом поединке.

Карн заметил появление Кейна. Глубокий голос вождя перекрыл стоявший гул.

– С демонами Кразки покончено. Сейчас битва начинается по-настоящему. Говорят, ты забрал больше жизней мужчин, чем сама зима, Меч Севера. Теперь время сдержать свое обещание.

Вождь Западного предела указал на вершину стены, где слабеющие глаза Бродара смогли разглядеть что-то висевшее возле ворот. Его сердце, продолжавшее колотиться после схватки с мерцающим демоном, чуть не разорвалось.

Там была так хорошо знакомая ему ивовая клетка. Клетка, в которой он провел целый год жизни. Клетка, в которой, как ему сообщили, последние несколько недель держали Магнара.

Она была пуста.

– Выведите парня через восточные ворота, – приказал Кразка. – Не нежничайте, но не убивайте. Пока. Сдается, он может оказаться полезным козырем на переговорах, если понадобится.

Ленка и два его брата плотоядно пялились на Магнара Кейна, и Кразка ощутил укол зависти. Никто не мог сравниться с ним в таком взгляде до того, как Шаман разодрал ему пол-лица. Интересно, что стало с их прежним лордом-магом? Надо надеяться, кормит червей. Король-Мясник мог бы войти в историю как первый смертный, сразивший богоубийцу, и разве не здорово впишется этот подвиг в его легенду?

– Сделаем, хозяин, – подтвердил Ленка.

Его братья растянули в ухмылке губы, казавшиеся ярко- алыми на фоне их бледных лиц. Кразка слышал, что они любят пить кровь сраженных врагов. Они немного напоминали ему Райдера, старого служаку, который исчез в Зеленых Дебрях недели назад. Эти три брата – жуткие парни, худшие из людей – идеальные приспешники, по оценке Кразки. Хорошие люди склонны позволять совести вмешиваться в то, что нужно сделать. Помимо того, верность существовала только в фантазиях. Страх – вот что владело сердцами и мужчин, и женщин. Страх и алчность. «Используй и то и другое, и они будут у тебя в руках».

Магнар, которого держал Ленка, пошевелился. Низложенный король Высоких Клыков слабел на глазах. Его кожа была покрыта язвами, а также многочисленными шрамами: Кразка вырезал у него куски плоти. Несмотря на это, Магнар оказался выносливее, чем выглядел: большинство людей и недели не протягивало в ивовой клетке. Кразка пнул узника ногой в ребра, чтобы вывести из себя, хотя молодой Кейн был столь слаб, что не издал ни звука.

– Слыхал, твой папа здесь, – бодро сообщил Король- Мясник. – Но не ожидай грандиозного спасения. Сегодня – день для похорон легенд.

«И рождения новых. Да, когда мы двинемся на Низины, мир узнает имя Кразки Одноглазого. От отдаленнейших пределов Высоких Клыков до Солнечных земель чернокожих. Всегда хотел увидеть чернокожего во плоти».

Со стороны западных ворот донеслась новая волна криков, за нею – лязг стали и вопли умиравших. Подоспел Оргрим Вражий Молот. За ним следовали Рана и другая чародейка, которую, припомнил Кразка, звали Полга или еще как-то столь же захолустно.

– Они прорвались, – прохрипел вождь Восточного предела. – Нас превосходят в численности.

Кразка вздохнул и посмотрел на свое отражение в зеркальном клинке меча из демонической стали.

– Во сколько раз?

– Вдвое.

Кразка повернулся к Ране.

– Полагаю, ты можешь выделить несколько сестер?

Рана выглядела какой-то пугливой. Она всегда была такой, отметил про себя Кразка. Это его раздражало. Она ведь женщина, а не чертова лошадь.

– Мы можем, наверное, выделить одну или двух, но если у Брэндвина есть чародейки в запасе…

– Пошли туда трех лучших. Скажи им, чтобы дождались, когда схватка возле западных ворот разгорится. Затем – сжечь все.

Рана заморгала.

– Сжечь все?

Кразка наклонил голову и приставил свернутую ладонь к уху.

– Тут где-то эхо? Да, все. Сжечь западные ворота и всех вокруг дотла.

– Ты не можешь так поступить, – выпалила Полга.

Это была женщина средних лет и непримечательной наружности. Вполне могла стать чьей-нибудь матерью или бабушкой, только вот чародейкам воспрещалось выходить замуж. Иногда Кразка развлекался, размышляя о том, как они удовлетворяли себя в отсутствие мужчины. Сейчас же он ощутил сильное желание увидеть, как этой чародейке понравятся два с половиной фута стали, загнанные в зад.

– Отчего же? – угрожающе прошипел он.

– Ты убьешь защитников города, – медленно ответила она. Словно говорила с ребенком.

Мир стало заливать алым. Кразка бросил хмурый взгляд на Оргрима.

– Во сколько раз нас превосходят? – снова спросил он.

– Вдвое, – повторил Оргрим.

– Что ж, тогда мы убьем вдвое больше их людей, чем своих. Так выигрываются войны.

– Ты не можешь, – опять возразила Полга. – Я этого не сделаю.

Кразка приподнял бровь и повернулся к Ране.

– Что ты сказала? Ты собираешься отказать своему законному королю?

Предводительница круга Сердечного Камня стояла с глупым видом, шлепая губами, как рыба, вытащенная из воды.

– Ладно, – изрек Кразка. – Давай-ка я помогу тебе определиться.

Три шага понадобилось ему, чтобы добраться до Полги. Три секунды – ее невыразительной физиономии, чтобы уткнуться в заснеженную землю после того, как он снес ей голову. Кровь, хлынувшая из трупа фонтаном, обдала ошеломленную Рану от макушки до пят, прежде чем обезглавленное тело рухнуло наземь.

Мгновением позже меч Короля-Мясника оказался у шеи его старшей чародейки.

– Выбирай, – ровно произнес он. – Повинуйся или умри. Только два варианта. Который?

Лицо Раны было белым, как у призрака.

– Повинуюсь, – пискнула она.

Кразка кивнул.

– Передашь остальным чародейкам то, что я сказал тебе. Любая, кто возразит, закончит как Полга: мясом для ворон. – Он повернулся к Ленке. – Как только мой предшественник окажется на безопасном расстоянии от схватки, я хочу, чтобы ты и твои братья пришли назад к западным воротам. Ждите, пока не закончится магическая атака, и затем уничтожьте всех, кто выживет. Пошевеливайтесь и убивайте быстро.

Ленка лениво приподнял бровь.

– Похоже, дело опасное. Какая нам выгода?

Кразка ухмыльнулся. Ему нравился этот твердый характер. Сразу к сути дела.

– Я удвою вашу долю, обещанную после того, как будет покончено с Карном. Вы разделите на троих королевство, когда мы завоюем Низины. И я не снесу здесь и сейчас ваши уродливые головы.

Ленка обменялся взглядом со старшими братьями.

– Идет, – сказал он.

«Страх и алчность, – подумал Кразка. – Страх и алчность. Всякий раз».

Кейн бросился в брешь плечом к плечу с воинами Западного предела, воздев двуручный меч. Земля вокруг была запружена телами, их почерневшая плоть еще дымилась от кипящего масла, которым оборонявшиеся поливали нападавших с бруствера. Атака разрезала первую волну защитников, возглавлял ее Карн со своим магическим мечом, крошившим людей и слева, и справа, и в центре. Перепрыгнув через труп, Кейн наметил цель и приготовился снести противнику голову. В последнюю секунду мужчина, а точнее, как разглядел Бродар, – мальчик, – повернулся и увидел приближавшуюся смерть. Его глаза наполнились ужасом.

Меч Кейна пошел вниз плоскостью клинка и сбил мальчишку с ног. Он посмотрел на упавшего юношу, и оружие внезапно задрожало в его руках.

– Да что ты творишь, старик? – прозвучал знакомый голос.

Кейн почти не слышал его. Его сковал ужас в глазах парнишки. Он не мог нанести смертельный удар.

– Он утратил мужество, Финн.

– С дороги, я этим займусь.

Кейна оттолкнули в сторону, и его место занял Финн с мечом наготове, чтобы покончить с упавшим парнем.

– Как я тебя назвал? – презрительно усмехнулся Финн, занося оружие. – Выдохшийся шарлатан.

Не успев опомниться, Кейн развернул Финна и коротким ударом справа уложил наземь. Друзья Финна бросились на Бродара, и он обезоружил двоих прежде, чем третий успел вмешаться в стычку. Вокруг них кипело сражение, но он не обращал на него внимания. Бродар не смог бы объяснить, почему для него было так важно удержать их от убийства мальчишки. Он знал лишь, что умрет, но не позволит, чтобы это случилось.

– Кейн.

Его имя произнес Карн Кровавый Кулак. Вождь Западного предела возник из побоища, словно сама смерть, с Держащего Клятву струились наземь алые капли.

– Ты меня разочаровываешь.

– Это наши люди. Наши соотечественники. – Голос Кейна наполняла скорбь. – Они сражаются потому, что запуганы. Мы безжалостно убиваем их, как животных, значит, мы не лучше, чем монстры. Чем демоны.

Темные глаза Карна сощурились под его широким лбом.

– Ты не солгал, сказав, что утратил потребность убивать.

– Я убью, когда придется. Только не так.

Карн пожал огромными плечами.

– Я пощажу этого – но лишь этого. Я не буду рисковать нашей победой из-за сентиментальности. Из-за твоей, Меч Севера.

Кейн кивнул. Карн сдержит слово. Как ни странно, если и можно доверять кому-либо, обещающему, что сказанное будет выполнено, то заклятый враг, который сейчас смотрел на Кейна, окажется в верхней части списка. В этом было что-то утешительное: мужчины говорят, а затем делают. Даже если речь о том, чтобы его убить.

«Если я когда-либо увижу тебя снова, я тебя убью». Не было человека более верного слову, чем Джерек. Даже Карн с ним не сравнится.

Оставив сражение у ворот позади, он направился на восток по широкой грязной дороге, которая шла через весь Сердечный Камень. На него нахлынули воспоминания: старые улицы, где он хаживал сотни раз в молодые годы, дымный запах Литейной. Далеко впереди в центре города высилась громада Великой Резиденции. Она показалась Кейну наиболее вероятным местом для поисков Магнара, поэтому он направился в ту сторону, надеясь вопреки всему, что не опоздал.

Мгновением позже три чародейки обогнули лавку аптекаря и чуть не столкнулись с ним.

Бытовало мнение, что у воина нет никаких шансов против мага. Что чары всегда побеждают сталь. И как полагал Кейн, если речь идет о лордах-магах, так оно и есть. Они могли убить мыслью. Вывернуть человека наизнанку, не успеет он и моргнуть.

Но у тех, что не были лордами-магами, у обычных чародеев и чародеек, оружие имело слабые места, как и всякое другое. Им приходилось выбирать заклинание. Подготавливать его, правильно нацеливать. Главное – им требовалась сила воли, чтобы смотреть человеку в глаза и осуществлять действие, которое лишит его жизни. А это тяжело, если никогда прежде не убивал.

Но он – Бродар Кейн, и для него убивать так же легко, как дышать.

Он уже откатывался в сторону, когда вспышка пламени вылетела из кончика пальца ближайшей к нему чародейки, которая оказалась самой быстрой из троих. Пламя ударило рядом с ним, последовал небольшой взрыв, посыпались искры и комья земли. Подобрав камень, Бродар швырнул его и с удовлетворением услышал, как чародейка рухнула, потеряв сознание. Вторая безмолвно глазела, не успевая осмыслить происходившее. Кейн расправился с ней через мгновение, вырубил головкой рукояти меча. Оставалась третья и последняя чародейка, а время, которое есть у человека между замыслом и его исполнением, оно имеет пределы.

Чародейка прошептала какое-то слово, и тут же тело Кейна перестало ему повиноваться. Сначала застыла на месте голова, затем ступор охватил плечи и ладони, и двуручный меч выпал из онемевших пальцев. Пришло мгновение, когда все заканчивалось. Когда он умирал вместе со своим обещанием Мхайре.

Он призвал все свое упрямство. Весь гнев, ту ярость, которая нарастала в нем с минуты, как в южной части Зеленых Дебрей он услышал о судьбе сына. Заставил себя действовать, несмотря на неимоверную боль в каждом мускуле.

Бродар пошевелился. Тяжко уронил неподъемно-свинцовую руку на пояс и вынул нож. Нож Магнара, заказанный Бродаром Кейном к четырнадцатым именинам сына. Тот выпал.

Парализующее заклятье добралось до пояса. До верхней части ног. Ниже, еще ниже. Но не до конца.

Ему удалось подставить под выпавший нож стопу. Махнув ей, Бродар смотрел, как оружие крутится в воздухе, сверкая в свете пожаров, бушевавших в городе.

Нож поразил чародейку в горло и застрял. Она поперхнулась, заклятие разрушилось, и через мгновение Кейн оказался рядом. Он подхватил ее в воздухе, не дав упасть, и нелепо опустил на землю. Она умерла у него на руках, задохнувшись в собственной крови.

– Мне жаль, – прошептал он. – Мне жаль.

Ему показалось, что он узнал лицо женщины: она лечила Мхайру, когда его жена заболела.

Осторожно вынув нож из горла чародейки, он закрыл ей веки. Поднял двуручный меч, убедился в том, что две другие дышали. С глазами, красными от дыма, усталости и горя, Бродар Кейн продолжил свой путь к центру Сердечного Камня.

Кразка стоял на верхушке Великой Резиденции, в самом высоком месте Сердечного Камня, и смотрел на город.

– Вот оно, – провозгласил он, широко разведя руки, вбирая в них весь ад, творившийся внизу на улицах. – Все, ради чего я так напряженно работал. Все, ради чего я лгал, убивал и насиловал. На краю гибели.

Рядом с ним высилась исполинская фигура Багхи, который достигал почти семи футов в высоту, а по умственному развитию – ребенка семи лет. Каким бы недалеким он ни был, у громадного убийцы оказалось достаточно проницательности, чтобы заметить упущение в высказывании Кразки.

– Да ты бы лгал, убивал и насиловал в любом случае, – прогромыхал он.

– Так. В общем, верно. Остальное было приятным приложением, но я просто расчувствовался.

Прищурив единственный глаз, Кразка обозревал картину крушения своих планов. К югу чародейки Сердечного Камня все еще удерживали армию Зеленого предела. Похоже, Брэндвин Младший был столь же трусоват, как и его отец, с головой которого Кразка вдоволь наигрался, снеся ее с плеч во время разграбления Берегунда. Главные его проблемы сосредоточились на западе. Магической атаки на западные ворота не произошло, чародейки там так и не появились. Защитников города оттесняли превосходившие силы противника. Очень скоро вторгшаяся армия достигнет самой Великой Резиденции.

– Герольд меня оттрахал, – с горечью констатировал Кразка.

Наступила тишина: озадаченный Багха пытался осмыслить эту информацию.

– Ха. Не знал, что у него есть член. Думаю, было больно. Герольд такой здоровенный.

Глаз Кразки сощурился еще сильнее.

– Это не в буквальном смысле, медвежья башка. Герольд должен был прислать подкрепления, Хротгар – людей. Ни тот, ни другой не выполнили обязательств. Если нельзя доверять властелину демонов и вождю, которого шантажировали, то скажи мне, кому же я могу доверять.

Багха немного поразмыслил.

– Бабуле? – предложил он.

«Я выкарабкался из сточной ямы с помощью одних голых рук, – с горечью подумал Кразка. – Я не собираюсь подохнуть здесь рядом с придурком».

– Следуй за мной! – рявкнул он и бросился к лестнице, которая вела на первый этаж.

Он прошел через тронный зал, а затем – через зал героев, где стены украшало оружие легендарных воинов и Хранителей. Пнув ногой дубовую дверь, схватил факел с подставки на противоположной стене и протянул его Багхе.

– Масло, – велел он, указав на огромные деревянные бочки, стоявшие вдоль стен. – Я хочу, чтобы ты спалил это место дотла.

– Спалить Великую Резиденцию? – повторил Багха.

– Знаешь, может, люди стали бы понимать меня лучше, если бы я начал писать приказы их кровью, когда до них не доходит. Так, я сказал: спали это хреново место дотла. Мне нужно, чтобы нечто отвлекло внимание, когда я буду прорываться к восточным воротам. Думаю залечь на время в Озерном пределе, пока не смогу начать заново.

– А как со мной? – спросил Багха.

– Присоединяйся ко мне, когда закончишь. Захвати также Рану и Ленку с двумя его братьями. Они могут оказаться полезными. Я буду ждать на западном берегу озера Драгур.

– Что я получу за все это?

– Я учетверю твою плату.

Багха думал о предложении с минуту, смехотворный медвежий череп на его голове болтался вверх и вниз, пока он пытался осуществить нечто вроде подсчета.

– Утрой, – потребовал он.

Кразка выдохнул, затем вдобавок поморщился.

– Ты много запрашиваешь. Утраиваю. Из чистого любопытства: сколько людей ты уже убил сегодня?

Исполин с заляпанной кровью булавой на огромном плече нахмурился.

– Я потерял счет, – признал он.

– Вполне возможно. Запомни, озеро Драгур. Убей любого, кто попытается тебя остановить.

Сказав это, Король-Мясник развернулся на каблуках и вышел из Великой Резиденции с развевавшимся за спиной плащом, одна ладонь – на эфесе меча из демонической стали, другая – на ручной пушке, сидевшей в кобуре на поясе. На сей раз не сработало – но когда ты упал, встаешь и начинаешь снова взбираться наверх. Он найдет больше преданных ему людей в Озерном пределе. Отыщет нового лорда демонов, если таковой существует. Может, бывший король Высоких Клыков в качестве заложника станет для него рычагом в переговорах с другими вождями, а может – и нет. Это не имело значения. Жизнь являла собой обширный гобелен возможностей, и он не успокоится, пока не переткет его по своему замыслу либо не спалит всю хрень дотла.

Он почти добрался до восточных ворот, когда изуродованная сторона его лица начала пульсировать. В голову неожиданно ворвался Герольд, какофония голосов взвыла бурей в черепе.

«Легион идет».

«Мило с твоей стороны подумать обо мне. – Кразка швырнул эту мысль в лорда демонов, как копье. – Слишком поздно. Сердечный Камень потерян».

«Сердечный Камень не важен».

«Это для меня. Королю нужен трон».

«Ты не понимаешь. Ты послужил своей цели. Твой народ выведен из равновесия. Ослаблен. А теперь идет Легион».

Глаз Кразки сощурился. «Ты говоришь, что с нашим союзом покончено?»

«Союза никогда не существовало. Ты был орудием, которое нужно использовать и выбросить».

Мир стар красным. Багровым. Пунцовым.

– Вероломный чешуйчатый ублюдок! – заревел во весь голос Кразка. – Как только закончу здесь, я приду за тобой. Обещаю.

По тону Герольда было ясно, что происходящее его забавляет. «Можешь не беспокоиться. Печать, наложенная на нас Древними тысячелетия назад, наконец сломана. Легион не остановить. Безымянное овладеет этим миром. Ты будешь мясом. Все станет мясом».

Кразка завизжал от ярости и вцепился в изуродованную сторону лица, которая пульсировала в ритме воющего смеха, раздиравшего череп. Он рванулся вперед. Ворота были прямо напротив него.

– Куда ты идешь?

Могучая фигура Оргрима Вражьего Молота преградила ему путь. Вождь Восточного предела был в поту и крови, молот, который он держал в руках, огромных, как окорок, окрасился алым.

– Ты не убежишь от того, что наворотил здесь, Король- Мясник. Мы проиграли. Пора держать ответ.

– С дороги, Вражий Молот.

Оргрим покачал головой.

– Я свалял дурака, встав на твою сторону, – сказал он голосом, полным отчаяния. – Лучше бы умер честно со своим народом, защищая Клыки от нашествия демонов. Я думал, ты предложил выход из положения.

– Что ж, пусть это будет уроком. Выход есть один-единственный.

Кразка ринулся вперед прежде, чем слова слетели с его губ, клинок из демонической стали блеснул в утреннем солнце. Оргрим был некогда славным воином, его схватка с Мечом Севера на берегах Ледотая уже почти превратилась в легенду. Но сейчас он стал старым и тучным.

Тем не менее он поднял молот почти вовремя. Почти, но не совсем. «А почти – это недостаточно хорошо».

Оргрим опустил глаза на дыру, которую Кразка проделал в его животе. Хлынула кровь, и Вражий Молот упал на колени, молот, давший ему имя, тяжело шмякнулся на снег. Воздух разорвали негодующие крики, и два воина поверженного вождя бросились на Кразку, воздев мечи. Одному он выстрелил в голову, мозги из которой разлетелись во все стороны, а второго снес мечом в мгновение ока.

Затем он промчался через ворота и оказался на дороге, ведущей на восток. Назад обернулся лишь раз – тогда и заметил мерцающего демона, который возник из воздуха у него за спиной за мгновение перед броском.

Великая Резиденция превратилась в бушевавший огнем ад.

Кейн онемело взирал на языки пламени, охватившие самое большое здание в Высоких Клыках. Никаких признаков Магнара не было. Никаких признаков людей вообще, за исключением нескольких трупов на земле вокруг здания с головами, проломленными каким-то большим тупым орудием. С двуручного меча Кейна стекала алая кровь – схватка догнала его на полпути к центру города. Он был вынужден убить множество людей. Бродар не хотел думать об этом. Не хотел думать ни о чем, кроме сына и обещания, которое дал Мхайре в последний миг перед расставанием.

За спиной раздались звуки какого-то движения, и он обернулся. Подошел Карн Кровавый Кулак.

– Город взят, – объявил вождь. Несмотря на это, его явно что-то беспокоило. – Я получил тревожные новости от Мейса. Армию Черного предела перехватили к северу отсюда. Мейс привел с собой пять тысяч людей. В живых остались менее тысячи.

– Как? – прошептал Кейн.

– На них обрушилось полчище демонов, каких Высокие Клыки никогда не видели. Тысячи. Десятки тысяч. Они заполонили горизонт, эта кишащая масса способна наводнить весь север.

Отвернувшись, Карн окинул взглядом город. Сражение угасло, теперь уцелевшие собирали раненых и покалеченных с обеих сторон. Гражданская война закончилась. Все мысли обратились к выживанию.

– Мы должны покинуть Высокие Клыки. Все десять пределов. Тех, кто останется, ожидает лишь смерть.

– Покинуть наш дом? Куда же мы пойдем? – В голосе Кейна слышалось недоверие. И нескрываемое отчаяние.

– В единственное место, куда можем уйти. В Низины.

Кейн закрыл глаза. Похоже, у истории есть привычка повторяться.

Южная провидица, Шара, говорила, он метка в Структуре, что бы ее слова ни значили. Ему казалось, что эта самая Структура стала какой-то искривленной и запутанной. Он посмотрел на руины Великой Резиденции.

– Мне нужно найти сына, – сказал он, чуть не задохнувшись от горя, понимая, что уже слишком поздно, что Магнара сожгли заживо. – Я обещал ей. Я обещал Мхайре.

– Мы пройдем по пути мимо Берегунда. Ты можешь найти жену там. Что до Магнара, кажется, слишком поздно выполнить это обещание, если только ты не хочешь собрать его кости в пепле. Демоны не станут тебя дожидаться, Меч Севера. Нам нужно начать подготовку к отходу немедленно.

– Тогда я отыщу Кразку, – прорычал Кейн. – Я заставлю этого ублюдка заплатить.

– Он ушел через восточные ворота. Твоего сына отправили тем же путем раньше, – послышался могучий голос, который расшевелил старые воспоминания.

И Карн, и Кейн повернулись на звук. Нельзя было не узнать Оргрима Вражьего Молота, хотя годы изрядно поубавили ему мускулатуры. Борода его пропиталась кровью, и он прижимал руку к животу, болезненно морщась при каждом вздохе.

– Я пытался удержать его от бегства, когда увидел, что мы проиграли. Меня нашла чародейка и сделала, что смогла, но, проклятие, болит по-прежнему зверски.

– Вражий Молот, – проскрежетал Карн. – Ты поддержал узурпатора. Мне следовало бы убить тебя прямо сейчас.

Оргрим склонил голову, его взгляд был полон глубокого стыда.

– Так. Я не пытался бы тебя остановить, да и не смог бы. Но сначала я хотел принести весть старому другу.

Оргрим протянул руку. Поколебавшись, Кейн стиснул ее. Они были когда-то близки. Вражий Молот спас ему жизнь на берегах Ледотая. Вел его во время Посвящения в Хранители.

– Ты тоже ранен, – заметил Оргрим.

Кейн опустил взгляд на покалеченное запястье.

– Нет времени на поиски чародейки, – прохрипел он. Мне нужна лошадь.

– Если ты этим займешься, то в одиночку, – прогремел Карн. – У меня ответственность перед моими людьми. Демоны окажутся здесь в течение дня. К тому времени мы должны уже уйти.

Кейн кивнул и сморгнул что-то из глаз. Снежинку.

– Я догоню тебя, если смогу.

Оргрим покачал головой.

– Кразка взял с собой наемных убийц. Из числа самых ужасных, что я повидал за свои почти шестьдесят лет. А его единственный уцелевший гвардеец – воин-великан.

– Я уже убивал великанов. Настоящих.

– С ним еще и чародейка, не говоря уж о каком-то оружии, способном снести человеку голову с сотни ярдов. Оно уложило Шамана, которого мы считали когда-то бессмертным. Ты умрешь, Кейн.

Бродар поднял взгляд в небо. Стягивались стальные облака. Воздух наполняло предчувствие надвигающегося урагана.

– Меня все это устраивает, – сказал он.

Его колени болели, запястье болело, в груди болело. Но он дал обещание, которое нужно сдержать.

– Ну и, кроме того, – пробормотал он себе под нос, – сегодня хороший день, чтобы умереть.

– Хренов снег.

Прикрыв здоровый глаз одной рукой, Кразка плотнее запахнул другой новый плащ. Шкура горного кота хорошо служила ему десяток лет, но в том, чтобы носить шкуру первого демона, который напал на него после предательства Герольда, было особое удовольствие. Говорили, Меч Севера в одиночку убил мерцающего демона сегодня утром.

«А теперь – и Король-Мясник тоже».

– Ты почти одолел меня, не так ли, парниша? – сказал он весело.

Опустив руку, он похлопал по котоподобной туше возле костра. Ему пришлось тащить ее к берегу озера Драгур. По правде говоря, это была та еще работенка – освежевать демона, но Ленка и два его брата помогли ему. Они сидели напротив у костра, а Багха дежурил. Не то чтобы исполин мог разглядеть что-нибудь сквозь снежную бурю, но Кразке доставляло удовольствие заставить его помучиться.

– Твои братья не слишком разговорчивы, да? – обратился он к Ленке.

Поджарый житель Озерного предела пожал плечами. Рядом с ним его старшие братья озлобленно пялились в никуда. Кразка повернулся к пятому человеку у костра. Толстая веревка стягивала запястья Магнара Кейна за спиной, но, по правде говоря, она не требовалась. Парень был скорее мертв, чем жив. Сколько бы Кразка ни тыкал ножом сероглазого бывшего короля, он ничего не смог из него извлечь все утро.

– Мы заставим тебя заговорить прежде, чем кончится буря. Ну… я сказал «заговорить», но, думаю, «завизжать» будет ближе к сути. Ленка, хочешь попытаться? Золотая монета, если сможешь заставить его вопить.

Убийца поднялся на ноги и подошел к пленнику. Вокруг них падали белые хлопья, принесенные ледяными южными ветрами. Слева мягко плескались о берег воды озера Драгур. В отличие от Ледотая, который замерзал поздней осенью, это озеро питалось горячими родниками, берущими начало в вулканических горах Черного предела. Вода в нем редко бывала достаточно холодной, чтобы замерзнуть, и даже когда застывала, пробить лед не составляло труда. Озеро будет удобным источником пищи, пока не появится план получше.

Наклонившись, Ленка осмотрел ножи у себя на поясе.

– Этот, – сказал он наконец, извлекая чрезвычайно тонкий клинок с жутким лезвием. – Я называю его кожеснимателем.

– Образно, протянул Кразка. Кто-то испуганно охнул, и он раздраженно повернулся к шестому человеку, сидевшему у костра. – Не надо тут рыдать передо мной, дорогая. Ты вовсе не должна была сюда приходить.

– Что она здесь делает? – проворчал Багха со своего поста наблюдателя.

Он слегка повернул голову, словно заметил нечто интересное.

– То, что делают суки, – презрительно усмехнулся Кразка. – Следуют за хозяином. Женщины, они как собаки, медвежьелицый. Заставишь их бояться, покажешь им последствия неповиновения, и они – твои на всю жизнь.

Он похлопал ладонью по клинку из демонической стали.

– Ты знаешь, что произойдет, если ты не станешь повиноваться, да?

Побледнев, Рана кивнула. Кразка ухмыльнулся и опять повернулся к Ленке. Убийца с костлявым лицом сосредоточенно резал Магнара, высунув от усердия язык. Тот тяжело дышал, но не кричал.

– Там кто-то есть, – прогремел Багха. – Я вижу лошадь. На ней едет мужчина.

Кразка тут же вскочил на ноги с мечом в одной ладони, ручной пушкой – в другой.

– Ты уверен, что лошадь? Не демон?

Один человек его не страшил, тогда как демон – это уже что-то. Он сомневался, что Клыки видели худшее из того, что мог изрыгнуть хребет Дьявола, сейчас, когда надвигался Легион, или как там назвал Герольд ту хрень.

– Это человек, – повторил Багха. – Он слезает с лошади.

Уставившись в слепящий снег, Кразка смог рассмотреть высокую фигуру, которая направлялась к ним. В том, как она двигалась, было что-то тревожащее, ведь когда убил столько людей, каждое движение говорит тебе о многом.

– Парни, – проскрежетал он, помахав рукой братьям. – У нас гость.

Ленка и его родственники молча поднялись и подошли. Рана осталась сидеть на месте, не сводя глаз с Магнара. С рукоятки ножа, торчавшей между его ребрами.

Человек приближался. Сквозь толстую пелену снега Кразка рассмотрел седеющие волосы, росшие небольшим «мысом вдовца», неровный шрам на одной обветренной щеке. Синие глаза сверкали, как ледник холодным зимним утром, и обещали они только смерть. Такие глаза были лишь у одного воина в Высоких Клыках, и сказать они могли куда больше, чем сам Кразка.

– Он стар, – проговорил Багха, и его тупая рожа расплылась в ухмылке. – Он умрет быстро.

Огромный воин поднял свою железную булаву.

– В старении есть кое-что, – спокойно сказал Кразка, чувствуя, как в венах стало покалывать от нараставшего возбуждения. Обещание, данное давным-давно, вот-вот будет выполнено. – Оно означает, что у тебя хорошо получается не умирать. – Сунув ручную пушку в кобуру, он поднял меч в пародии на приветствие. – Похоже, папаша пришел за своим мальчиком.

Мхайра опять споткнулась. Каждый вдох отдавался хрипом в ее груди. Он видел капельки крови на ее губах, и ему хотелось кричать от муки, которую он испытывал. Подбежав к ней, он схватил жену на руки и крепко обнял. Вой Собратьев становился все ближе. Они не могли уйти далеко от слуг Шамана. Он это понял. Понимал всегда.

– Мне жаль, – отрывисто проговорил он. Слезы душили его, но он знал, что должен оставаться сильным. Это был их единственный шанс. Единственный шанс Мхайры. – Продолжай без меня. Я попытаюсь задержать их.

– Бродар…

– Я люблю тебя, Мэй. – Наклонившись, он поцеловал ее в лоб. – Ты меня предупреждала. Вот что выходит из убийства. Но я оказался слишком слаб, чтобы сказать «нет».

– Ты никогда не был слабым, – ответила она. – И ты сказал «нет». Когда это имело значение, ты сказал «нет».

– Я привел нас к этому, – произнес он, проклиная себя. Ненавидя себя. – Мне просто следовало сделать то, что он просил. Следовало отправиться в Берегунд и…

– Нет, – мягко прервала она. – Ты сделал то, что было правильно, и я не приняла бы другого. Просто обещай мне кое-что. Пожалуйста.

– Все что угодно, – сказал он сдавленным голосом.

Она положила руки на его щеки и встретила его взгляд. Ее нежные серые глаза были самым прекрасным из всего, что он когда-либо видел. Здесь, в мире уродства и насилия, они, казалось, совершенно не на месте.

– Обещай защитить нашего сына. Он всегда хотел быть таким, как ты. Всегда боялся, что будет жить в твоей тени. Он делает только то, что считает правильным. Обещай, что ты простишь его. Что будешь его защищать.

– Я обещаю, – сказал он и, собрав волю в кулак, добавил: – Сейчас я должен идти. Продолжай бежать. Не жди меня и не оглядывайся.

– Я люблю тебя, – прошептала она.

– Я тоже тебя люблю.

Кейн сморгнул с глаз снег. Снег или слезы – трудно было сказать. Ни то, ни другое не помогало ему сосредоточиться на троице воинов зловещего вида, рассыпавшихся в стороны, чтобы окружить его. Позади них маячил какой-то гигант, крупнее Карна, размерами с того исполина в доспехах, которого убил Джерек в Сонливии несколько месяцев назад. На голове у гиганта был череп огромного медведя. Булава, что он сжимал в своих чудовищных пальцах, весила, вероятно, как сам Кейн.

Позади великана, осклабясь на сцену, которая разыгрывалась перед ним, стоял Кразка.

В Кейне вспыхнула ярость. Этот злобный глаз преследовал его в ночных кошмарах. Один из них не уйдет отсюда живым, и быстрая оценка ситуации привела его к заключению, что почти наверняка трупом окажется он, Бродар. Но он будет биться до последнего вздоха, чтобы привести этого убийцу и насильника, этот кусок дерьма к заслуженному концу.

Сражайся или умри. Что-то было в этой простой истине, всегда звучавшей в нем. Вот и сейчас он его слышал – первый припев песни, под которую танцевал уже тысячи раз.

Он воздел двуручный меч, приняв боевую стойку. Двуручный меч, который Браксус преподнес ему как свадебный подарок полжизни назад. Многие говорили, что нельзя эффективно сражаться оружием такого размера: с ним невозможно двигаться быстро. Но двигаться быстро не нужно. Нужно двигаться правильно.

Воин, находившийся прямо перед ним, с дюжиной ножей на поясе, презрительно усмехнулся и, вытащив кинжал, метнул его одним плавным движением. Кейн слегка дернулся и почувствовал, как лезвие просвистело мимо его шеи, затем двинул мечом, когда сквозь снег блеснул второй нож. Бродар ощутил, как тот отскочил от его клинка, но удовлетворение от этого можно было испытывать лишь очень короткое время. Через мгновение на него насели два брата, энергично орудуя мечами с тонкими лезвиями. Двигаясь инстинктивно, Кейн парировал один меч, увернулся из-под удара второго, из-за сплошной пелены снегопада вокруг было почти ничего не видно. Он почувствовал, как его клинок соприкоснулся с плотью, а потом последовала награда: один из противников заковылял в сторону. Мгновением позже Бродар ощутил жгучую боль в руке и осознал, что меч другого погрузился глубоко в его собственное тело.

Он не колебался. Даже не вздрогнул. Вместо того быстро повернулся, понимая, где окажется противник, нанесший удар, и резко махнул мечом, который прошел сквозь кожу и мышцы. Бродар услышал влажное хлюпанье и, сморгнув снег с глаз, рассмотрел человека, опустившего взгляд на свой живот. Извивающиеся кишки вываливались из раны и слегка дымились, касаясь снега. С его меча стекала кровь Кейна, но Бродар будто и не видел этого. Схватив умиравшего парня, он притянул его к себе и развернул навстречу третьему ножу, вращавшемуся в воздухе. Тот поразил его точно в грудь. Младший из братьев завопил в ярости.

Огненная, ослепляющая боль вспыхнула у Кейна в боку, и он охнул. Опустив взгляд, увидел вонзившееся в него копье. Второй брат ударил его исподтишка. Взревев, он вырвал нож, торчавший из груди парня, которым прикрылся, и метнул его в типа, сжимавшего в руках копье. На таком расстоянии он не мог промахнуться. Нож погрузился в мерзкую рожу по самую рукоять. Копье обвисло – ладони издохшего убийцы соскользнули с древка. Стиснув зубы, Кейн выдернул стальной наконечник копья из своего тела.

От адской боли он чуть не потерял сознание. Однако у него не было времени жалеть себя – единственный оставшийся в живых брат набросился на него через мгновение с лицом, искаженным от бешенства, и бессвязными воплями, которые перекрывали завывания ветра. Перехватив его руку, Кейн не дал ему всадить в себя другой нож и, развернув ее как можно сильнее, получил в награду треск сломавшейся кости. Вопли ярости сменились визгами боли, и метатель ножей, пошатываясь, отошел в сторону и упал на снег, поддерживая сломанную руку и всхлипывая, как ребенок. Наступившую тишину нарушал лишь плеск волн озера Драгур о берег.

Каждый вдох Кейна отдавался хрипом в груди. Он чувствовал, как кровь струилась из его руки и вытекала из раненого бока, по снегу барабанила капель. Боль потихоньку исчезала. Подсознательно он понимал, что это опасно. Боль была полезной. Боль поддерживала в человеке жизнь.

– Прикончи его, медвежьелицый, – прозвучал голос Кразки.

Сквозь снег к Бродару тяжело затопал очередной враг. Он понял, что ему нужно сосредоточиться, но было так трудно беспокоиться об этом, трудно вообще думать. Что-то ударило его в губы, и он услышал, как хрустнула его челюсть. Затем оказался на снегу, выплевывая кровь и зубы. И все же снег был приятным. Кейн нуждался в отдыхе. Кейн годами нуждался в отдыхе, это правда.

«Хороший день, чтобы умереть», – неспешно проплыло в его голове. К нему приближалась огромная туша воина с могучей булавой, занесенной для смертельного удара. Кейну становилось все труднее держать синие глаза открытыми. Их взгляд упал на бивачный костер, на женщину, сидевшую возле него.

На связанного молодого человека у огня. Кейн не замечал его раньше. Из его груди что-то торчало. Серые глаза встретились с ним взглядом, в котором отчетливо виделась тяжелая тень смерти. Бродар знал это лицо.

Словно вулкан извергся в его груди – то вспыхнула огненная ярость. В тело снова хлынула боль. Булава обрушилась вниз, и в самый последний момент Кейн, придя в движение, выкатился из-под огромной дуги, описав которую чудовищное орудие врезалось в обледенелую землю с фонтаном ледяных брызг. Кейн зарычал, его нос и рот заполнила горячая кровь. Он выплюнул ее в лицо возвышавшегося над ним гиганта и, дотянувшись до древка валявшегося рядом копья, всадил его в брюхо противника. Безжалостно провернув копье, он использовал его как рычаг, чтобы медленно подняться на ноги, каждый преодоленный дюйм был для него настоящей пыткой. Им двигала ярость, и наконец он снова стоял, тяжело хватая ртом воздух, залитый кровью сверху донизу. Выпустив из рук копье, он сдернул с головы воина медвежий череп, заливая алым все вокруг. Подняв череп, он нанес им страшный удар по огромной башке проткнутого копьем исполина. Один раз, второй, третий, пока лицо воина не превратилось в кровавое месиво и он не опрокинулся наконец в снег.

Бросив разбитый череп, Кейн, покачиваясь при каждом шаге, направился туда, где лежал его двуручный меч. Наклонившись, он поднял оружие. Метатель ножей продолжал всхлипывать, и Бродар пошел на звуки, пока не встал над самым молодым из трех братьев. Единственным, который еще дышал.

– Ты пытался выпотрошить моего сына, – прошептал он, брызгая кровью из искалеченного рта при каждом слове.

В ответ раздался лишь жалобный всхлип, но в Мече Севера не осталось милосердия.

Через мгновение он повернулся и швырнул отсеченную голову метателя ножей к ногам последнего человека, стоявшего напротив него.

Кразка, Король-Мясник, который предал собственный народ ради союза с лордом демонов, неспешно поаплодировал Кейну. Он стоял в небрежной позе, за спиной развевался плащ из фиолетовой шкуры, рука в перчатке лениво сжимала однолезвийный меч. Он поманил Бродара к себе, изогнув губы в злобной ухмылке.

Кейн воздел двуручный меч. Попытался сделать шаг навстречу Кразке. Все вокруг дико закачалось, и он был вынужден остановиться, отчаянно стараясь не упасть. Он понимал, что больше не встанет.

Кразка рассматривал свой жуткий меч в свете бивачного костра.

– Говорят, ты был лучшим. Ты никогда не встречался со мной на равных, но после того я мог бы нехотя признать, что ты так же хорош, как и я. Однако сейчас это не имеет значения. Думаю, с тобой покончено. Ты не можешь даже двигаться.

Кейн не ответил. Ему не хватало воздуха. Он едва дышал. Мир вокруг него потемнел. Он смутно осознавал, что Кразка шагал к нему, мастерски держа меч.

– Ты подобрался близко, но близко – никогда не было достаточно. Я больше не прячусь в твоей тени, Меч Севера. Пришло время одной легенде умереть, а другой – занять ее место.

Мутневшим взглядом Кейн видел лицо Кразки. Этот злобный глаз, делавший из всего мира посмешище. Из всего, что Кейн когда-либо любил.

– Весьма уместно, что ты умрешь здесь со своим мальчиком. Не тревожься – он вскоре последует за тобой.

Кразка собрался для смертельного удара. Меч заплясал в его руках, быстрый, как змея. Он совершил весьма расточительное движение. Движение палача.

Кейн изогнулся. Едва заметно. Но иногда это – все, что нужно. Правильное движение. Правильное движение в правильное мгновение.

Меч Короля-Мясника из демонической стали вылетел из его рук и рухнул в снег в двадцати футах. Кейн попытался продолжить, но его силы иссякли, он едва удерживал двуручный меч. Кразка поймал клинок между ладонями в шести дюймах от своей груди. Его сардонический настрой мгновенно сменился изумлением и бешенством.

– Как же это, на хрен, тебе удалось? – выпалил Кразка.

Он вырвал меч из не сопротивлявшихся рук Кейна и отшвырнул его в снег. Бродар осел на колени, вконец изнуренный. Кразка навис над ним, и Кейн почувствовал, как что-то холодное и металлическое прижалось к его виску. Откуда-то из тайников затухавшего разума в его сознании всплыли слова провидицы.

«Ты преклонил колено перед Королем-Мясником».

Над ним раздался щелчок, за которым посыпались дикие ругательства.

– Тот патронник оказался пуст. В следующий раз – не будет. Я не оставляю выживших. Никаких свидетелей. Ты меня унизил. Я – проклятый богами Король-Мясник. Я выкарабкался из сточной ямы голыми руками. Никто не унизит Кразку…

Кейн ждал, но дальше наступила тишина.

А затем зазвучал тихий голос, женский; в нем кипела ярость.

– Ты предал наш народ. Ты принес в жертву демону городских детей. Ты мучил ту бедную девушку, Илландрис. Ты убил моего племянника.

Бродар попытался открыть глаза и увидел приближавшийся силуэт женщины. В руке у нее был факел. Она поднесла его к Кразке.

– Ты думал, я – твоя сука. Трусиха. Но я ждала. Ждала мгновения, чтобы подобраться поближе и сотворить заклинание. Женщины Высоких Клыков – это не слабые существа, которых можно насиловать. Которых можно убивать. Которых можно оскорблять.

Кейн почувствовал запах горящей плоти. Мгновением позже что-то теплое и мокрое упало ему на лоб и скатилось вниз. Возможно, слеза.

– Теперь беспомощен ты. Ты больше не причинишь боли невинным. Не будешь вселять страх в моих сестер. Шранри была жестокой женщиной. Я не такая, но этого ты заслуживаешь. От имени Илландрис. От имени Полги. От имени моего племянника и всех жертв твоей порочности, гореть тебе во веки веков.

Потом женщина зашептала Кейну на ухо, и ее горячие слова становились все тише по мере того, как жизнь ускользала из его тела.

– Мне бы хотелось помочь тебе и твоему сыну, но ваши раны слишком серьезны, а я – не целительница. Я расскажу, что ты умер достойно. Каковы бы ни были твои прегрешения, ты умер, сражаясь, чтобы сдержать обещание женщине, которую любил. Нет ничего более ценного.

Бродар услышал удалявшийся от него хруст шагов по снегу.

И в конце концов его глаза закрылись.

Малые благодеяния

Полумаг никогда не боялся моря. В предсказуемости приливов и отливов, действии бесконечного природного цикла было что-то утешительное. Даже Бурное море, естественные свойства которого изменила неконтролируемая магия, кружившаяся в водоворотах глубин как последствие Войны с Богами, в значительной степени соответствовало привычным представлениям. Море оставалось узнаваемым, и в него можно было вцепиться в переменчивом мире, полном неизвестности и неопределенности. Вероятно, и так продлится недолго, в их Век Разрушения. Но все же это – уже кое-что.

Нет, Эремул боялся вовсе не моря.

«А плавания на корабле размером с небольшое поселение к городу, управляемому самым могущественным чародеем в мире. Корабле, несущем достаточно огневой мощи, чтобы уничтожить нас всех, включая Конфедерацию».

Эремул опустил взгляд на пенившуюся далеко внизу воду и попытался успокоить нервы.

Пролив Мертвеца был узок даже в лучшие времена, но Полумагу показалось, что не успел Айзек помочь ему подняться на борт колоссального флагманского судна Второй флотилии, как в поле видимости появилась Теласса. Она заметно отличалась от Сонливии – бледный и прекрасный побратим низкорослого, серого и угрюмого города через пролив. Будь у него выбор, Эремул всегда предпочел бы последнего.

«В конце концов, „низкорослый“ и „угрюмый“ – это все про меня».

Вслед за флагманом шли величественные суда, составлявшие Вторую флотилию. Каждое из них было укомплектовано маленьким экипажем фехдов, а также – гораздо более значительной командой невольников. Генерал Савериан собственной персоной стоял всего лишь в тридцати футах от Эремула на самом носу флагманского корабля. Зловещее присутствие беловолосого генерала было главной причиной тревожного состояния Эремула. Интересно, как поведет себя лорд-маг перед лицом легендарного бессмертного.

«Возможно, мы это скоро выясним».

Когда они приблизились к гавани Телассы, их встретило странное зрелище. Возникла мерцающая стена, которая поднималась от моря и вздымалась на сотни футов над флотом Телассы, располагавшимся прямо за ней. Эремул ощущал необычайную силу магии, исходившую от колдовского барьера; он был поистине колоссальным творением, соперничавшим с грандиозным заклятием Салазара, сокрушившим Призрачный порт.

Казалось, фехдов охватило замешательство из-за появления неожиданного препятствия. Флагман бросил якорь, и остальная часть флотилии последовала его примеру. Из больших башен кораблей с шипением вырвались огромные облака пара, на мгновение сделав прохладный зимний воздух вязким. После короткого разговора Савериана с офицерами флагманское судно резко повернулось, и Полумагу пришлось ухватиться за металлический поручень, чтобы его кресло не унесло вниз по палубе. На артиллерийской палубе корабля, который повернулся бортом к магическому барьеру, началась подготовка орудий.

К Эремулу подошел Айзек и указал на серебристую преграду перед кораблями.

– А не сможешь ли ты разогнать это? – спросил он с серьезным видом.

Эремул посмотрел на древнего человека, который некогда выдавал себя за его слугу, и постарался не рассмеяться ему в лицо.

– Эту стену сотворил, возможно, величайший из живущих ныне знатоков магии в известном мире, – язвительно заявил он. – С таким же успехом ты мог бы просить рыбака поймать на удочку одного из огромных китов, которые, как говорят, обитают в Бескрайнем океане. Я – получеловек-полумаг. Белая Госпожа – средоточие божественной сущности.

– Те боги никогда не были нашими, – заметил Айзек. – Мы не понимаем того, что вы называете магией. Ее не существует в том месте, откуда пришли мои предки.

Брови Эремула приподнялись.

– Что ж, она явно существует здесь, – констатировал он. – И потом, как назвать то, что могут ваши люди, если не магией? Вашу вечную жизнь. Вашу способность вводить в заблуждение.

– Прежние Времена были эпохой мастерства и изобретательности, – сказал Айзек, наблюдая вместе с Эремулом за подготовкой пушек к залпу. – Наши предки открыли, как постоянно изменять свои тела. Они уничтожили болезни. Становились выше и сильнее с каждым последующим поколением. Самые богатые из них обеспечивали себе развитие новые возможностей и способностей, таких как эмоциональное излучение, которые могли передаваться их детям и детям их детей. Со временем они открыли тайну вечной жизни. Это и привело их к гибели.

Эремула неожиданно охватила великая печаль. Нахмурившись, он посмотрел на Айзека.

– Я же просил тебя не делать так.

Судья протянул руку и, к удивлению Полумага, похлопал его по плечу.

– Как я говорил, излучение трудно контролировать. История нашего народа – летопись успехов, достигнутых через преодоление трагедии.

Механизмы, управляющие гигантскими пушками, прекратили жужжать и щелкать. В гавани воцарилась многозначительная тишина.

– Тебе стоит закрыть уши, – спокойно сказал Айзек.

Эремул сделал так, как предложил Судья, и очень вовремя.

Какофония взрывов внезапно сотрясла палубу под ним, и огненный ливень смерти вырвался из орудий флагманского корабля. Небо озарилось снарядами, летевшими к Телассе. Опускаясь на Город Башен, смертоносная буря ударила в полупрозрачный барьер, который остановил ее, и все снаряды разорвались на лету. Корабли обдала волна жара от потерпевшего неудачу артобстрела, и Эремул подавился воздухом, ставшим внезапно таким горячим, что обжег ему горло.

– Прекратить обстрел. – Голос генерала Савериана прозвучал, словно трубный глас, приказ, неодолимый, как прилив. – Приближается госпожа города.

Артиллерия умолкла. Долгую минуту дым окутывал гавань, так что невозможно было ничего разглядеть за его пеленой. Когда он наконец расчистился, обнаружилось, что мерцающая стена магии осталась совершенно невредимой.

За барьером в безопасности плыла лорд-маг Телассы, вокруг нее в легком ветерке развевалась ее белоснежная шелковая мантия.

Генерал Савериан поднял в приветствии руку в перчатке. Его голос, словно железо, сковывал всех присутствующих своей силой.

– Я – генерал Савериан, – прогромыхал он. – Ты опустишь барьер.

Ответ Белой Госпожи, принесенный на крыльях ее магии, передал всю красоту ее голоса:

– Поворачивайте назад, Древние. Вы не причините вреда ни моему городу, ни моим людям.

Эремул переводил взгляд с Белой Госпожи на Савериана и обратно. Он и представить себе не мог, что доживет до такого дня: лорд-маг, бессмертная чародейка, казалась уязвимой перед лицом того, что даже она не в состоянии понять. Савериану было пять тысяч лет. Он преодолевал худшее из того, что Век Легенд мог наслать на его народ, прежде чем человечество научилось ползать.

«Для меня Белая Госпожа – не человек. Устрашающе неземное создание, которого следует бояться и воспринимать как нечто почти божественное. Для Савериана она просто еще одно жужжащее насекомое. Пчелиная матка, возможно, с опасным жалом – но тем не менее она несущественна».

Беловолосый генерал скрестил на груди руки и, прищурившись, вперил в Белую Госпожу испепеляющий взгляд. Его черный плащ развевался в соленом бризе.

– В нашем священном походе не будет исключений, богоубийца. Твой город разрушат, а твоих людей уничтожат. Такова судьба тех, кого мы оцениваем как недостойных.

– А кто ты такой, чтобы судить, что является достойным? – мягко спросила Белая Госпожа. – Это – как ты сказал, генерал. Даже боги не смогли судить меня.

– Ваши боги были единственными существами, обладавшими силой противостоять нам! – прогремел голос Савериана. – Тем не менее подобные тебе убили их, как и двоих наших людей. На такое может быть лишь один ответ.

– Вам не преодолеть барьер, – снова заявила Белая Госпожа.

Однако теперь ее голос прозвучал несколько напряженно, возможно, даже с ноткой сомнения.

Эремул повернулся к Айзеку, стоявшему рядом.

– Что бы произошло, если бы Белой Госпоже пришлось обратить свою магию против Савериана? Она могла бы уничтожить вашего генерала здесь и сейчас.

Айзек покачал головой.

– Мы не принадлежим к Структуре, и ее правила касаются нас лишь до некоторой степени. Для старейших из нас магия – словно вода. Сопротивляемость магии – в прямой зависимости от близости к наследию благословенных Пилигримов, но даже тот, у кого за плечами хотя бы несколько веков, может выдержать значительное магическое воздействие. Эльфы тоже собирались противопоставить нам свое волшебство во время Сумеречной войны. Оно мало помогло им.

Савериан выпрямился во весь рост – более семи футов резких черт и чересчур угловатых конечностей, заключенных в почти непроницаемые серебряные доспехи, которые облегали его, как ткань.

– Я преследовал великих змеев из Руна. Я убил в поединке короля эльфов. Я был древним, когда твои предки еще рылись в грязи. Я – генерал Савериан, и я заявляю сейчас, что тебя настигнет Расплата. Нет такого щита – ни магического, никакого другого, – который защитит тебя от нее.

Сделав это заявление, генерал встал к Белой Госпоже спиной и дал флоту сигнал разворачиваться. Лорд-маг молча смотрела, как уходят корабли. Затем она повернулась и поплыла назад, к своему городу.

Когда флотилия направилась обратно через пролив Мертвеца, Эремул собрался с духом и задал вопрос, который беспокоил его с тех пор, как он впервые услышал понятие от Айзека.

– А что это значит, – спросил он, – Расплата?

Судья смотрел вдаль. Он казался встревоженным, и на мгновение Полумаг задумался, не слишком ли он искушает судьбу.

А потом Айзек объяснил.

– Прах, – прошептал он. – Все обратится в прах.

Эремул сидел в мрачной комнате в Прибежище, которую он делил с двумя другими беженцами. Рикер и Мард были убогой компанией, но, по крайней мере, они не презирали его, как многие в городе. Сон опять ускользал от Полумага этой ночью. По всей вероятности он будет ускользать от него каждую ночь, начиная с сегодняшней и до той минуты, когда генерал Савериан применит чудовищное оружие, которое описал Айзек. Это оружие разрушало миры. Слова Айзека снова и снова крутились в голове Эремула.

В Прежние Времена мы назвали его последним средством спасения. Оно было у всех народов, когда дело шло к концу. Отчаянная борьба за бессмертие сводила правителей с ума. Как только один решался применить это оружие, все остальные следовали его примеру. Тех, кто не умирал сразу, травили. На земле тоже сказывалось содеянное нами. Пилигримы были нашей последней надеждой. Они уехали в поисках лучшего места. Их путешествие длилось бессчетные тысячелетия, пока наконец они не нашли где-то новую землю. Землю, которую можно было назвать домом.

Эльфы, стали первыми, кого настигла Расплата, их большие лесные города превратились в почерневшие пустыри, полные пепла и костей. Вторая Расплата состоялась далеко на юге, когда империя покрытых чешуей людей, которых мы называли сауронами, стала угрожать применением смертоносных ядов против нашего народа. Мы выбрали меньшее зло. Я выбрал меньшее зло.

Как Судья Айзек – вместе с сестрами – был одним из нескольких избранных, на которых возлагалась этическая проблема: они решали, заслуживала ли цивилизация применения крайнего средства.

У Полумага дрожали руки, когда он открыл спрятанную коробку, прикрепленную к нижней части его кресла, и достал бутылку кархейнского белого, которую купил неделю назад. Она предназначалась в дар Монике – ее любимое вино с родины, из Тарбонна. Но Моника исчезла, и прозрачная жидкость в бутылке – возможно, единственное, что позволит ему забыть о неотвратимом уничтожении города и его населения, по крайней мере на время.

И тут грубая рука вырвала у него бутылку. Подняв голову, Эремул увидел щербатую ухмылку Рикера, который бросил на него злобный взгляд.

– Думаю, я это опрокину, – сказал он.

Засунув пробку в рот, он попытался вытащить ее с помощью нескольких оставшихся у него зубов.

Эремул смотрел снизу вверх на Рикера, пока тот боролся с бутылкой.

– Я ведь чародей, ты знаешь, – медленно проговорил он. – Не могу удержаться от мысли, что с твоей стороны было бы умнее просто попросить.

– Наплевать, – пробормотал Рикер, не выпуская пробки изо рта. – Мне незачем жить. Если хочешь забрать вино у меня, сначала убей.

Полумаг вздохнул. После недолгого размышления махнул рукой – продолжай, мол.

– Наслаждайся, – сказал он.

Затем Эремул покатился на кресле в угол грязной комнатушки, который объявил своим, и закрыл глаза.

«О спокойной выпивке можно забыть».

Минутой позже раздался стук в дверь.

– Кто там? – громко проворчал Мард.

Старик почти не двигался со своего места на полу. Когда к нему возвращалась способность ясно мыслить, он говорил, что работал в доках, пока невольники Мелиссан не сожгли его дом и не убили семью. Полумаг полагал, что эта трагедия и свела мужчину с ума.

Дверь открылась, и в проеме появилась женская фигура. Она неуверенно топталась там, укрытая темнотой ночи.

– Я сказал тебе, – злобно завопил Мард, – я не хочу подцепить никакой заразы. Моя жена меня убьет.

– Твоя жена мертва, – мягко произнес Эремул. – И у нас есть более серьезные причины для беспокойства, чем какая-то зараза. Поверь мне.

Нахмурившись, он посмотрел на женщину. В Прибежище шлюхи захаживали довольно часто, каждый делал, что мог, дабы выжить. Но эта не была одета для подобной, так сказать, работы.

Он подкатился поближе.

– Тебе что-нибудь нужно? – с раздражением спросил он.

Затем он почувствовал аромат духов и тихо ахнул. Он знал этот запах. Гостья приблизилась, и на нее упал лунный свет, выхватив из темноты ее черты. Сердце Полумага словно взорвалось в груди.

– Не хочу никакой заразы, – снова рявкнул Мард.

Эремул почти не слышал его. Он впился взглядом в ее лицо, блестящие черные волосы, очки для чтения, водруженные на совершенный нос.

– Моника? – произнес он, и дыхание его прервалось.

Она бросилась на него, крепко обхватив руками, тепло дыша ему в ухо, а ее горячие слезы скользили по его щеке.

– Я нашла тебя, – проговорила она, всхлипывая. – Моя любовь… Я нашла тебя.

Эремул гладил ее волосы, с трудом веря случившемуся, почти не смея надеяться, что происходящее не чья-то грандиозная шутка, затеянная, чтобы растравить его раны. Но никто не шутил.

Моника была здесь. Единственная женщина, которую он любил, отыскала его.

– Я не хочу никакой…

– Заткнись наконец, в ярости прошептал Эремул.

Мард со стоном умолк.

– Они отослали меня в Западную Скалу, – сказала Моника с мелодичным тарбоннским акцентом. – Держали там в тюрьме. Когда началось вторжение, все бежали из города на восток, но я не смогла. Без тебя.

Моника всхлипывала, а Полумаг обнимал ее. Впервые за многие годы у него возникло странное ощущение, что он, в конце концов, не абсолютно никчемен. Он на самом деле был для кого-то важен.

Он знал: боги мертвы, и Создателя давно уже нет, и все же вознес благодарственную молитву – кто бы ее ни услышал в это мгновение.

Фехды могли планировать осуществление Расплаты, но, пока она не произошла, он будет считать каждую минуту блаженством.

Сбившийся с пути

Даварус Коул сошел с борта «Ласки» и сделал глубокий вдох. Повернувшись лицом к каравелле, он махнул рукой тем, кто остался на корабле. Никто из них даже не кивнул в ответ. Он знал, капитан обвиняла его в том, что лишилась четырех членов экипажа, и как только его сапоги коснулись набережной порта Ро’вед, она начала подготовку к отплытию. Эда и остальных мертвецов отвезут назад, в Телассу, для похорон. Коул сожалел, что не сможет на них присутствовать и попрощаться с другом, но срочная миссия, которая была ему поручена, не терпела отлагательств.

Улицы Ро’веда оказались неимоверно грязны. Когда он проходил мимо, на него пялились портовые рабочие. Оставляя их без внимания, он шел к конюшням, как ему наказывали. Подписанное самой Белой Госпожой обращение, которое он нес, содержало просьбу предоставлять ему все необходимое и обещание полностью возместить в будущем понесенные расходы. Если судить по хмурым лицам наблюдавших за ним тарбоннцев, то было маловероятно, что они благожелательно отнесутся к неожиданно появившемуся иностранцу, начни он предъявлять какие-то требования.

«С этим ничего не поделаешь. Я здесь с миссией величайшей важности. От моего успеха в ней может зависеть будущее Благоприятного края».

Он скитался по узким улицам в поисках признаков конюшни. Деревянные домишки тесно скучились, и вскоре он заблудился. Юноша учуял запах пекущегося хлеба, и в животе у него засвербело: дал себя знать голод, правильный голод. Он вошел в булочную и собрался было дать несколько монет за свежую буханку, когда вспомнил об обращении Белой Госпожи. Он показал его щербатой старой женщине, стоявшей за прилавком.

– Меня зовут Даварус Коул. Видите? Это официальный документ, подписанный Белой Госпожой Телассы. Она просит оказать мне посильную помощь.

Лавочница искоса взглянула на пергамент.

– А кто это – белая госпожа? – произнесла она с ярко выраженным тарбоннским акцентом.

– Сама Белая Госпожа – лорд-маг, вы же знаете.

Женщина пожала плечами.

– Ничего о ней не слыхала. Меня никогда не интересовала политика. Это было больше по части Себастиана, прежде чем он потерялся во снах. Я скучаю по мужу.

Коул моргнул. Он кое-что знал о снах.

– Что вы имеете в виду? Что с ним случилось?

Глаза женщины увлажнились.

– После того как наш сын погиб на войне, он стал очень подавленным. Начал бормотать что-то про трехглазого демона, который преследовал его в ночных кошмарах. Вскоре он не мог уже говорить ни о чем другом, кроме благословенных объятий Безымянного. Однажды утром я проснулась, а он ушел.

– Ушел? Вы имеете в виду, что он умер?

По щеке булочницы покатилась слеза, и Коул смутился: стоит тут, машет бумагой в лицо старухи.

– Не умер. Это было бы легче перенести. Нет, он ушел.

– Ладно.

Коул аккуратно сложил документ в карман и сделал шаг назад. Менее всего ему хотелось влезать в какие-то странности, которые творились со старухой. Он положил хлеб на прилавок и повернулся, чтобы уйти.

– Подожди, – сказала булочница. – Возьми это. Не беспокойся об оплате. Ты напоминаешь мне его. Моего сына, я имею в виду. Суровые наступили времена после того, как он и его отец оставили меня здесь одну-одинешеньку, но тебе, похоже, очень нужно чем-то заправиться.

Коул заколебался. Он вгляделся в запущенный домишко, стены, покрытые трещинами. Глубокие морщины горя, избороздившие лицо булочницы.

– А сколько стоит буханка хлеба? – спросил он резко.

– Пятнадцать медяков. Но тебе не нужно мне ничего давать.

– Житель Сонливии всегда платит по долгам, – энергично заявил Даварус. – Кажется, это дороговато, но я сделаю здесь пометку, чтобы не забыть. Пятнадцать серебряных монет причитаются…

Он умолк, выжидая, пока до нее дойдет.

– Зачем… это Рене. Гляди-ка, пожалел старуху! Ты герой какой-то?

Коул поморщился.

– Нет, не герой, – ответил он. – Определенно не герой. Скажите-ка, где мне найти конюшню? Мне нужна лошадь.

«Однажды ты станешь великим. Как твой отец».

Гарретт частенько говорил так мальчику, когда Коул рос на его попечении. Эта простая истина легла в основу тех лет, которые сформировали личность Даваруса Коула. Придала ему уверенности, что он должен быть смелее остальных. Лучше остальных. Быть героем.

– Я не герой, – с горечью повторил он себе в третий или четвертый раз за сегодняшнее утро. – Мой отец был убийцей. Моя мать – шлюхой.

Он пришпорил лошадь, и та ответила тихим ржанием. Дорога на восток из портового города Ро’веда к Кархейну дала ему массу времени для размышлений над его несчастной жизнью, которая до самых недавних пор зиждилась на сплошной лжи.

Коул извлек Проклятие Мага из ножен и пристально посмотрел на клинок. Зимнее солнце красиво отражалось от металла, ярко светился в его лучах рубин эфеса.

«Как глаза того ублюдка, который напал на меня на „Ласке“». Того ублюдка, который убил его друга Эда. Коул потрогал золотой ключ, висевший теперь у него на шее. Он понятия не имел, каково его предназначение, но в том, чтобы взять что-то у Волгреда после его смерти, было какое-то, пусть и малое, удовлетворение. Взять что-то у убийцы, который забрал жизнь Эда.

Он перевел взгляд на клинок, сверкавший в руке, и испытал отвращение.

– У меня ведь никогда не было выбора, правда? – пробормотал он. – Таков предначертанный мне путь. Все из-за дурацкого оружия.

Его так и подмывало швырнуть Проклятие Мага в кусты и ускакать, не оглядываясь. Тогда найти кинжал снова было бы практически невозможно. Тарбонн даже зимой покрывала буйная зеленая растительность. Юноша скакал мимо мягко чередующихся холмов с нагими деревьями, булькающими ручьями и пастбищами всевозможных оттенков травы, складывавшимися в приятное глазу полотно.

Коул снова уставился на Проклятие Мага. Истина состоялась в том, что он был бы никем, не обладай он этим правом по рождению. Заколдованным кинжалом, который его отец, Иллариус Коул, завещал ему при последнем вздохе.

«Этот кинжал – вот кто я есть, – с отчаяньем осознал он. – Он – все, что я есть».

Ужасное проклятие, которое Коул нес в себе, означало, что он зачахнет и в конце концов погибнет, если не будет убивать Проклятием Мага, причем часто. Жизненная сила, которую он похитил у Нерожденной на крыше Звездной Башни, иссякла. Его кожа уже побледнела, а в волосах было полно седины. Если он вскоре не утолит божественный голод, тот поглотит его.

«Да почему же я все это делаю?» Единственной ценностью в его жизни была Саша. В тот день, когда он в конце концов набрался бы мужества сказать ей о своих истинных чувствах, все его надежды и мечты навсегда разбились бы вдребезги.

«Она умнее тебя. Привлекательнее тебя. У нее нет безнадежной пагубной привычки, которая в конечном счете ее уничтожит».

Саша всегда была лучшей из них, это правда. Никаких шансов, что она захочет иметь что-то общее с убийцей и шлюхиным отродьем – она заслуживала большего.

Он ощутил легчайшее прикосновение и, слегка повернув голову, увидел, как Полуночница игриво трогала его лапкой за шею. Маленький черный котенок удобно расположился в его заплечном мешке. Опустив руку в карман, Коул извлек крошечный кусочек рыбы, которую стянул с корабля перед высадкой. Даварус знать не знал, как ухаживать за котенком, но он обещал Эду позаботиться о ней, вот и все.

У Коула начал болеть зад, и он подумал, сколько же еще осталось до Кархейна. Столица Тарбонна была одним из старейших городов к северу от Солнечных земель. По слухам, не столь большой город, как Сонливия, не такой таинственный, как Теласса, некогда он был известен как Сокровище Девяти Королевств, до того как Война с Богами изменила регион. Пусть теперь он сохранил лишь тень прежней славы, Кархейн был тем не менее известен как центр искусства, культуры и торговли.

Не то чтобы Коул располагал временем испробовать что- нибудь из этого, особенно – бордели, которыми так славился розовый квартал. Нет, его уделом была роль посыльного сильных мира сего. Он не представлял себе, как проникнет во дворец и встретится с этой Заторой. Белая Госпожа вручила Коулу письмо для передачи советнице короля. Такой весьма безыскусный способ общения поразил его: ведь обе они были магами и могли, предположительно, отправить послание посредством сна, или волшебного духа, или еще какой загадочной дребедени, но, в конце концов, кто он такой, чтобы что-то выспрашивать у лорда-мага?

«Я просто убиваю их время от времени. Когда жизнь им достаточно наскучила и они решают, что можно было бы попытаться и умереть». Коула не покидало ощущение, что Салазар мог бы прихлопнуть его как муху даже с Проклятием Мага в руке, если бы действительно захотел. Несомненно, Белая Госпожа ни капельки не вспотела, поставив его на место.

Повернувшись, он, не глядя, сплюнул и чуть не попал в проезжавшего но другой стороне дороги всадника. Мужчина показал Даварусу кулак, и он помахал рукой в знак извинения. Через несколько минут Коул заметил приближавшуюся повозку. Возница остановился и жестом предложил юноше сделать то же.

Возница выглядел достаточно дружелюбно, а Коул давно уже не беседовал с людьми – с тех пор, как попрощался с оставшимися в живых членами экипажа «Ласки» в Ро’веде. Заинтересовавшись, он подъехал к мужчине.

– Рад встрече, – сказал он. – Я – Даварус Коул. Вам что-то нужно?

– Мрачные сейчас времена, – заметил хозяин повозки с сильным тарбоннским акцентом. Это был широкоплечий человек с густыми усами. – Соблюдай осторожность на дороге. Культ Безымянного охотится на опрометчивых путешественников. У них глаза повсюду.

Он украдкой огляделся по сторонам, словно за ними могли наблюдать прямо сейчас.

– Спасибо за предупреждение, – поблагодарил Коул.

Возница выжидательно смотрел на него, и юноша счел себя обязанным продолжить разговор, хотя предпочел бы вновь отправиться в путь.

– Расскажите мне о культе, – попросил он.

Даварус вспомнил, как булочница в Ро’веде упоминала об этом Безымянном.

– Ты знаешь об исчезновениях в последние годы? Отцы, матери покидали семьи и так и не возвращались. Войны, которые раздирали королевство на части, до того как трон занял Лоскутный король, породили отчаяние, и это отчаяние обрело голос. Культ Безымянного. Они проповедуют, что любовь – слабость. Что если мы покоримся тьме, то больше не будем знать боли.

– По мне, так это – полное фуфло, – рассердился Коул. – В нынешнем году я побывал во всяких мрачных местах, и поверьте мне – боль не уходит никогда. Просто учишься с ней жить.

Возница пожал здоровенным плечом.

– Я лишь честно предупреждаю, вот и все. Ты здесь чужак, в наших землях. Лучше идти с открытыми глазами.

– Я признателен за совет, – солгал Даварус. – Сколько осталось до Кархейна?

– Скачи быстро, и окажешься там к наступлению ночи, – ответил мужчина.

Еще раз опасливо оглядевшись по сторонам, он вернулся к своей повозке.

Помахав на прощание, Коул решил последовать совету возницы и припустил вперед. Пока его лошадь неслась галопом по дороге к столице, он встретил лишь несколько человек, следовавших в противоположном направлении. Некоторые были явно напуганы. Кое-кто бросал на него заинтересованные взгляды. Он почти не обращал на них внимания: ни один не оказался достаточно привлекательным или занятным, чтобы возбудить любопытство Коула.

Одолев еще некоторое расстояние, он ощутил сильную жажду. Беседа с возницей иссушила его горло, а в мехе для воды оставалось лишь несколько капель. К счастью, он заметил впереди на обочине дороги белое кирпичное здание. Вывеска снаружи гласила: таверна «Причуда юного фермера».

Коул засомневался. Белая Госпожа наказывала ему двигаться прямиком в Кархейн со всей поспешностью и ни на что не отвлекаться. Намеки на то, что ему нельзя доверять, заставили его исполниться негодования. «После всего, что устроила мне эта стерва, будь я проклят, если стану мучиться из-за нее от жажды!» Бросив взгляд на Полуночницу, он решил, что она, наверное, тоже хотела пить. А вот уж в чем никогда нельзя было упрекнуть Даваруса Коула, так это в пренебрежении благополучием животных.

По крайней мере, вот что он говорил сам себе, передавая поводья лошади мальчишке-конюху и открывая дверь таверны. Внутри царило приятное тепло. В очаге весело горели поленья, и доносился запах жарившегося мяса. Вокруг столов развалились человек двадцать местных. По освященной веками традиции пивных все повернулись посмотреть на Коула, когда он вошел. Несколько посетителей играли в карты, а в углу таверны кучковалась группа молодежи одних лет с Даварусом, они смеялись и показывали на что-то на стене.

– Только воды, – сказал Коул, подойдя к бару.

Бармен, похоже, был захвачен врасплох, но когда Даварус добавил: «И блюдце молока», – осуждение в его взгляде достигло такой силы, что он мог, казалось, содрать взором всю краску со степ.

Молодые тарбоннцы в углу насмехались над Коулом и перекидывались шуточками. Даваруса это задело. После всего, через что он прошел, он заслуживал большего уважения.

– Что они делают? – спросил он бармена, указав пальцем на посмеивавшихся людей.

– Ножи метают, – ответил тот, фыркнув. – Такая традиция в здешних местах. Игра для настоящих мужчин, – добавил он, нахмурившись в сторону Полуночницы.

Сидя на барной стойке, котенок лакал молоко из блюдца.

– Настоящих мужчин, говорите? – выпалил в ответ Коул, безуспешно пытаясь скрыть раздражение.

Он подошел к группе. Один из парней метнул нож в деревянную доску, висевшую на ржавом гвозде на стене. Доску покрывали нарисованные круги, каждый внутри следующего, становясь к центру все меньше. Брошенный нож попал в один из внешних кругов. Несмотря на скромный результат, друзья похлопали парня по спине, словно за впечатляющее достижение.

– Не возражаете, если я попробую? – спросил Коул, небрежно отпив из своего стакана с водой.

Один из мужчин подтолкнул локтем другого, тот усмехнулся и сделал добрый глоток эля. Он протянул Коулу нож и подмигнул ему.

– Все просто, – сказал он. – Целишься в коричневую дыру в центре. Я уверен, ты с этим знаком, да?

Его друг захихикал и сделал неприличный жест пальцами, обозливший Коула. Выровняв в руке нож, он метнул его, почти не глядя. Он воткнулся в доску гораздо ближе к центру, чем остальные ножи.

– Вы имеете в виду так? – спросил он насмешливо.

Он направился к двери, словно собравшись уходить, но затем извлек из ножен Проклятие Мага, развернулся и бросил его одним плавным движением. Воткнувшись точно в центр, кинжал подрагивал там, словно восклицательный знак.

– Или настоящий мужчина делает это так? – спросил он громко, разведя руки в стороны.

Воцарилась оглушительная тишина, а затем группка собравшихся посмотреть на зрелище разразилась хором поздравлений. Люди, которые минутами раньше сомневались в его мужественности, теперь хлопали его но спине и превозносили его достоинства. Коул вытащил Проклятие Мага из доски и вернул в ножны. Вежливо приняв знаки одобрения, он отправился за Полуночницей, которая покончила с молоком и, свернувшись клубком вокруг бутылки с тарбоннским красным вином, дремала с довольным видом.

– Тост! – воскликнул один из метателей ножей. – За нашего нового друга из Благоприятного края!

Коул улыбнулся и покачал головой.

– Я не могу, – возразил он. – Мне нужно быть в другом месте.

«Более того. После случившегося в Заброшенном краю я больше не могу позволить себе забыть об осторожности».

К тому же все эти разговоры о культе – меньше всего ему хотелось проявить беспечность. Он усвоил урок.

– Он метает нож как мужчина, но пьет как девчонка! – крикнул кто-то.

А вот это Коула разозлило. Его умение пить стало легендой в самых захудалых пивнушках Сонливии. И слышать, как его поносят вонючие чужаки, было неприятно.

– В другой раз я перепью вас так, что все вы окажетесь под столом, – рявкнул Даварус в ответ.

Он бережно положил Полуночницу в заплечный мешок. Она тихо мяукнула.

– Кое у кого из нас есть дела величайшей важности, которые требуют нашего внимания. На моих плечах может покоиться судьба мира.

– О, вы его только послушайте, – сказала одна из прислуживавших девушек.

Раньше он ее не замечал. У нее были прелестные глаза, а также и другие, более очевидные достоинства. Ее очаровательный акцент еще сильнее привлек внимание к тому, что она сказала:

– Если он захочет отправиться под стол, я не прочь ответить «да»!

Ее слова вызвали новые смешки, и Коул невольно остановился на полпути к двери. Все его инстинкты убеждали его уйти, за исключением одного. К несчастью, это был довольно настойчивый инстинкт.

– О, ладно, – сказал он, возвращаясь к своим новым друзьям с широкой улыбкой. Я принимаю тост. Но пью только один раз, – добавил он решительным голосом. – Только раз.

Вокруг была сплошная тьма.

Его череп пронзила ослепляющая боль, будто там сидела куча мужичков, колошмативших крошечными молоточками.

Он ощутил запах блевотины. Кислый и едкий. Вонь достигала такой силы, что рвота явно залила всю его одежду. Его глаза были открыты, но он видел лишь черноту. Его охватила паника и новый приступ тошноты. Во рту ощущалась отвратительная смесь: эль, вино, крепкое спиртное и горечь желчи.

– Где я? – проскрежетал он.

Под собой он чувствовал покачивание. Он лежал на чем-то двигавшемся, его куда-то везли. Он попытался пошевелить руками, поднять их к лицу, но запястья связали. Попробовал дернуть ногами, но и те обездвижили.

«Что же произошло?» Он силился сложить целостную картину из своих воспоминаний, сбивавших с толку и неполных, словно осколки стекла. У него было страшное похмелье, это он понял. Даже думать оказалось больно.

– Где я? – спросил он опять, на сей раз громче, его голос срывался от отчаяния.

Раздались звуки движения. Кто-то наклонился к нему, и он ощутил кислый запах дыхания человека. С его головы стянули мешок, и он уставился в лицо под капюшоном, в глубине которого сверкали зловещей горячностью темные глаза.

– Ты – в повозке. Ты и твой друг из таверны. Теперь, дитя, тобою обладает культ Безымянного. Не противься. Покорись тьме. Вскоре мы достигнем места назначения, и тогда твоя боль уйдет.

Последователь культа вернул мешок на голову Коула. Даварус закрыл глаза и уткнулся затылком в стенку повозки.

– Во, блин, – прошептал он.

Нежданный союзник

После противостояния Белой Госпожи и Савериана возле гавани Телассы прошла неделя, и безрассудное плавание «Удачи Госпожи» к Небесным островам близилось к завершению.

Саша вытерла губы тыльной стороной ладони и сплюнула остатки желчи, те, что не извергла из себя ранее, перегнувшись через поручни каракки.

«О боги, как я ненавижу это судно», – подумала она со злостью. Плавание по Бурному морю к затопленным руинам Призрачного порта было достаточно тяжелым, но нынешнее оказалось просто пыткой. Экипаж, состоявший из Нерожденных, явно не испытывал никаких приступов морской болезни, даже когда ужасные волны, вздымавшиеся в Бескрайнем океане, угрожали перевернуть корабль – столько раз, что девушка давно сбилась со счета. Ее же выворачивало наизнанку так часто, что и дышать было больно.

Саша гадала, каких глубин достигают темно-серые воды под ней. Пару раз она замечала некие гигантские силуэты, плывшие на большом расстоянии от корабля, которые через считаные мгновения погружались в воду с огромными всплесками. Случись это неподалеку от судна, «Удачу Госпожи» наверняка затопило бы.

Возможно, хуже морской болезни для нее было ощущение скуки. Ее товарищи по плаванию оказались не слишком общительны – за одним неудачным исключением.

– Прекрасное утро, не правда ли? – спросил Фергус, который подошел и встал рядом с ней на носу судна.

Высокий мужчина с острым профилем и бросающимся в глаза «мысом вдовца» мог бы считаться красивым и утонченным – на расстоянии.

«Прежде чем станет заметной пустота в глубине его взгляда. Вакуум там, где должна быть душа».

По правде говоря, от Фергуса у Саши мурашки бежали по телу. Казалось, он полностью лишен человеческих чувств, даже в большей степени, чем окружавшие их Нерожденные. Разница, пожалуй, состояла в том, что Нерожденные никогда не развивались до той стадии, в которой возможно появление чувств, Фергус же просто прошел мимо них – человек здоровый, но лишенный того, что делает человека личностью. Когда-то каждая из Нерожденных находившаяся на борту корабля, была младенцем. За свое неестественное существование им следовало благодарить Фергуса, поскольку именно он выступил инициатором безнравственного сотворения служительниц Белой Госпожи.

Саша повернулась к Фергусу спиной, но он, казалось, не желал улавливать намек. Не желал или был не способен понимать язык жестов.

– Острова всего в нескольких милях от нас.

Самопровозглашенный «человек прогресса» запустил длинные пальцы в седые волосы. Судя по его взгляду, он, казалось, постоянно был занят расчетами, анализом, разбором на составляющие и сбором их в другом порядке. Она вспомнила лязг его ножниц в башне ужасов в Телассе, и ее чуть не бросило в дрожь.

– Я сказала, чтобы ты не разговаривал со мной, – выпалила она. – Ты – чудовище.

Фергус изобразил улыбку, чуть скривив губы.

– Нет, нет, моя девочка, ты ошибаешься. Это – чудовища. – Он указал на служительниц на палубе. – А я – человек прогресса.

Саша искоса бросила взгляд поверх бесконечно катившихся волн, надеясь заметить землю. Что-нибудь в качестве повода – улизнуть от этого психопата. Фергус был высокопоставленным членом Совета, управлявшего городом от имени Белой Госпожи, и потому обладал правом старшинства над Сашей, которая до сих пор не разобралась в собственной роли на борту «Удачи Госпожи». Лорд-маг необъяснимо тепло отнеслась к Саше, исцелила чарами ее сломанную лодыжку и предоставила апартаменты в жилой зоне Совета. Фергус лично попросил, чтобы девушку включили в состав экспедиции на Небесные острова.

– Я надеюсь, что на этих островах найдется то, что можно будет использовать, – заметил Фергус. – Они были крупнейшим источником нетронутой магии в известном мире. Кто знает, до какой степени Древние могли их осквернить.

«Могли их осквернить? Да они поубивали здесь сотни жителей Сонливии!» – хотелось крикнуть Саше. Но она сделала ряд глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и подумала: как там Коул в Раздробленных государствах. Насколько она знала Даваруса, он наверняка выкидывал нелепые фортели и уже достал всех людей слева, справа и в центре. А еще она знала, что если кто и смог бы преуспеть в деле, несмотря на все подобное, так это Коул.

Саша почувствовала, как ей что-то всунули в руку, и опустила глаза. Мешочек, маленький коричневый мешочек. Подняв взгляд, она увидела, как тонкие черты лица Фергуса исказились в очередной пародии на улыбку.

– Кое-что для тебя. Средство от морской болезни.

Саша развязала шнурок и заглянула внутрь. Там был серебристый порошок.

– Мне это не нужно, – заявила она, бросив ему мешочек.

Однако она не докинула, и мешочек повис на ее согнутых пальцах девушке хотелось одного-единственного: раскрыть его и втянуть все содержимое своим искалеченным носом. И ублюдок Фергус понимал это. Он наблюдал за ней, словно она была любопытным насекомым, препарируя ее мысли, ее чувства. Ее потребности.

– Хорошо, – сказал он и, взяв у нее мешочек, спрятал его в свой плащ.

Затем посмотрел прямо по курсу судна, и его пристальный взгляд ящерицы загорелся.

– А-ха! Полагаю, мы приближаемся к месту назначения.

Впереди из тумана появились темные очертания берега. Даже на таком расстоянии Саша почувствовала: здесь что-то не так. В воздухе ощущалась какая-то тяжесть, в нем словно что-то назревало, будто действовали некие незримые, неслышимые, невоспринимаемые колоссальные энергии, которые могли проявиться в неожиданной форме в любое мгновение.

Нерожденная – капитан «Удачи Госпожи» присоединилась к ним на носу судна, двигаясь неслышно, как призрак.

– Небесные острова были вырваны из небес во время Войны с Богами, – сказала служительница.

Оставалось неясно, ее ли это слова, либо она просто выступала рупором своей хозяйки в Городе Башен. Саша уже становилась свидетельницей телепатической связи между Белой Госпожой и ее служительницами.

– То, что вы чувствуете, – первозданная сущность магии. Потенциал для созидания. Это место опасно – возможно, даже более опасно, чем Опухоль. Даже местная дикая природа подвержена воздействию ее ауры.

Палубу накрыла огромная тень – подняв взгляд, Саша увидела пролетавшего исполинского орла, размах его крыльев превосходил ширину судна под ним. Издав пронзительный крик, он слегка повернулся, будто размышляя, могли ли находившиеся на корабле стать добычей. Очевидно, решил, что не могли – или, возможно, присутствие Нерожденной, существа чуждой природы, обеспокоило его – как бы то ни было, он изменил курс и направился назад, к островам.

Сцепив пальцы рук вместе, Фергус произнес:

– Хм-м. Впечатляющий образчик… И, разумеется, совершенно неестественный. Говорили, во времена Века Легенд существовала птица столь огромная, что ее тень могла накрыть целый город. Полагаю, она называлась «рок». Меня всегда интересовало, что случилось бы, если бы пришлось встретиться в небесах с драконом. Думаю, мы этого никогда не узнаем.

По мере того как они подплывали к островам, странное ощущение в воздухе становилось все сильнее. Саша услышала глухой стук о палубу позади и, обернувшись, увидела, что там, как ей сначала показалось, лежала рыба. Присмотревшись получше, она разглядела странную форму рыбы – большую тупую голову, плавно сужавшуюся к хвосту, – и необычно умные глаза. В животном было что-то тревожащее.

Фергус наклонился, чтобы рассмотреть его, и пробормотал в восхищении:

– Ну и ну. Кит! – воскликнул он.

– Кит? – недоуменно повторила Саша. – Это же те невероятные существа, которых я недавно видела? Они были огромные. Больше, чем дом.

– Этот кит испытал воздействие магии островов, – заметил Фергус. – Не всякое такое воздействие желанно. Говорят, что мозг кита близок по размерам человеческому – в относительном выражении. Как неожиданно – обнаружить себя выброшенным из воды здесь и в таком… приемлемом виде.

Его глаза, казалось, разгорались, пока он, не отрываясь, смотрел на существо. Оно не билось, как рыба, а скорее печально лежало там, словно зная свою судьбу. Фергус опустил руку в плащ и извлек оттуда нож, выглядевший очень острым.

– Что ты делаешь? – спросила Саша, хотя блеск во взгляде мужчины говорил сам за себя.

– Я собираюсь поэкспериментировать, – ответил Фергус. – Хочу увидеть мозг этого животного своими глазами. Поиск знаний не прекращается никогда. В конце концов, я – человек прогресса.

Через час они наконец подошли достаточно близко к береговой линии, чтобы начать поиски места, где причалить. Тогда-то тела и стали стукаться о корпус судна.

Когда Саша заглянула за борт, ее снова затошнило. В заливе плавали сотни обезглавленных трупов Первопроходцев, которые отправились под парусами из Сонливии с мечтой вернуться богатыми или, по крайней мере, уже не бедняками. Фехды поубивали их всех.

Девушку внезапно обуяла всепоглощающая потребность притупить этот ужас, и ее взгляд упал на Фергуса. На его лице уже заиграла самодовольная ухмылка, словно он точно знал, как все произойдет. Она ненавидела его за это и презирала.

Но ни ненависть, ни презрение не удержали Сашу от того, чтобы подойти к нему и протянуть руку. Он молча передал ей мешочек с хашкой.

«Он не видит людей, – осознала она. – Он видит проекты. Загадки».

Девушка почти развязала шнурок, когда с наблюдательного поста донесся крик. Саша удалось не выронить свой драгоценный груз и засунуть его в карман, и тут на берегу появились какие-то крохотные фигурки. Они по-прежнему оставались слишком мелкими, чтобы можно было рассмотреть детали, но через несколько секунд она услышала резкий хруст, и настил палубы справа от нее разбился, в воздух взлетели куски дерева и грязи.

Нерожденная на полубаке неожиданно дернулась. Из ее груди потекла омерзительно пахнувшая черная кровь, что заставило людей на борту «Удачи Госпожи» броситься по сторонам в отвращении либо зажать носы. Всех, кроме Фергуса, который с интересом наблюдал за происходившим. Казалось, служительницу не слишком обеспокоила рана, но через несколько мгновений раздался еще один резкий треск, и ее череп разлетелся на куски, как спелая дыня, а гниющие мозги забрызгали мачту позади.

Воздух разорвало еще несколько таких же звуков подряд, и Саша бросилась на палубу. Вокруг нее летали куски дерева и плоти, капли тошнотворной черной крови. Она увидела, как несколько Нерожденных нырнули с поручней корабля и погрузились в океан. Они поплыли к островам, пытаясь добраться до нападавших, прежде чем те потопят судно.

«Как они атакуют нас? – отчаянно размышляла Саша. – Ведь они находятся в сотнях ярдов!» Раскаты грома сотрясли небо, и вылетевшая из облаков черная молния, описав дугу, ударила в берег, откуда плеснул фонтан камня и брызг. Атака на судно тут же прекратилась. Саша поднялась на ноги, вытирая с лица вонючую запекшуюся кровь. Палуба «Удачи Госпожи» являла собой сцену жуткого побоища: повсюду лежали мертвые и раненые члены экипажа, одни подергивались, другие безмолвно смотрели на рваные отверстия в своих телах. Убито было лишь несколько Нерожденных, но у многих недоставало конечностей. Те, что прыгнули за борт, продолжали плыть: Саша видела зыбь, которую они оставляли за собой.

Небо осветилось новыми молниями, ударившими по той части побережья, откуда атаковали «Удачу Госпожи». Из-за облака пыли, которую подняли удары молний, было трудно рассмотреть, что происходит, но резкий треск быстро возобновился. Как ни странно, но на сей раз атаку, похоже, направляли не на корабль.

Неспешно подошел Фергус. Казалось, он не пострадал, и более того, его совершенно не тронуло разыгравшееся вокруг безумие.

– Кажется, у нас – нежданный союзник, – задумчиво проговорил он и указал в небо: – Там, в облаках, маг. Или еще кто-то, способный вызывать и направлять молнии.

И тут сверху опять понеслись ветвившиеся молнии. Те, кто находился внизу, ответили новой волной треска и свиста выстрелов, обращенных к облакам.

У Саши и так уже безумно стучало в груди, а когда она заметила огромное судно, словно чудовищный призрак огибавшее побережье в тумане, ее сердце чуть не разорвалось. Новый корабль не походил ни на что, виденное ею ранее: металлическая угловатая громадина цвета свинцового неба. «Удача Госпожи» была, возможно, самым лучшим судном в Благоприятном крае, но даже флагманский корабль правительницы Телассы казался маленьким и примитивным по сравнению с этим.

– Нам нужно спасаться бегством, – объявила капитан. – Фехды не покинули острова. Мы не сможем пережить противостояния с тем кораблем.

Подняв паруса, «Удачу Госпожи» развернули со всей возможной быстротой, и она понеслась прочь от приближавшегося судна. Удивительно, но оно не попыталось немедленно преследовать их. Молния прорвала небо позади них, и Саша увидела, как боевой корабль фехдов охватило черное пламя.

«Маг атакует корабль. Он пытается замедлить его продвижение».

Они неслись на всех парусах, понимая, что если преследовавший корабль догонит, то все они обречены. Каким-то образом им удалось оторваться от судна фехдов, и с наступлением вечера капитан объявила, что оно, очевидно, не преследует их. К тому времени Саша уже наполовину опустошила мешочек с хашкой и поэтому не сразу сообразила, что к чему, когда ночную тишину нарушило резкое карканье ворона. Она могла думать только о проявлении сильной магии, о грубых словах в адрес самой могущественной женщины в мире. О своей сестре, Амбрил, которая пожертвовала собой ради спасения младшей. Каким-то образом в ее забытье все соединилось, и тут ее словно камнем по набитой хашкой башке стукнуло: она поняла, кто стал их нежданным союзником.

– Танатес, – прошептала она.

Размахивая крыльями, из ночного неба на палубу опустился ворон. Птица стала светиться и менять форму, и вот перед ними оказался высокий мужчина в черном плаще, изодранном в лохмотья в сотне мест. Красная тряпка, которой он некогда прикрывал отсутствовавшие глаза, исчезла – ее сорвала Белая Госпожа во время их поединка. В его пустых глазницах полыхало черное пламя.

Последовало мгновение оглушительной тишины, и затем одна из Нерожденных прыгнула на Танатеса. Он поднял руку в перчатке, и ее потащило с палубы, швырнуло за борт, и она погрузилась в пенившиеся волны, как обломок кораблекрушения.

Мрачный чародей сделал шаг к экипажу. От него пахло черным порохом, пеплом и смертью.

– Слуги Элассы, – прорычал он. – Где ваша хозяйка?

– Защищает свой народ, – ответила Нерожденная – капитан корабля. – Тебя здесь не принимают, Ворон.

Танатес рассмеялся – словно ворона прокаркала.

– Ты не понимаешь. Я не спрашиваю у тебя разрешения. У нас с твоей хозяйкой есть незавершенное дело. По ее приказу меня высекли и повесили на стене ее города. Она даже украла мои воспоминания. Теперь я здесь, чтобы отомстить.

Чародей поднял кулак, объятый черным пламенем.

– Подожди. – Саша заковыляла вперед, споткнулась и упала на колени, больно оцарапав их о палубу. – Ты сражался с фехдами. Почему?

Танатес ответил не сразу:

– Древние умертвили здесь сотни невинных. Король-чародей Далашры не позволяет, чтобы несправедливость оставалась безответной. Это я помню. Теперь вы, слуги Элассы, ответите за преступления хозяйки.

– Подожди, – снова сказала Саша. – Ты меня знаешь. Я – Саша. Даварус Коул говорил обо мне.

Чародей опять помолчал.

– Даварус Коул? А. Дитя смерти. Ты – девушка, которую, по его словам, он любит.

«Любит? Никто не может меня любить». Саша отчаянно заморгала, стараясь избавиться от тумана в мозгах, порожденного хашкой, понимая, что сейчас – ее единственный шанс предотвратить катастрофу.

– Он говорил, ты – хороший человек. Мы не ответственны за то, что Белая Госпожа сотворила с тобой. Мы приплыли на эти острова в поисках магии, чтобы помочь сражаться с фехдами.

Танатес поморщился.

– Я думал сделать то же самое. Древние и близко никого не подпустят. Оружие, которое есть у них, достает дальше любого лука или пушки.

Неожиданно Фергус откашлялся и поднял тонкую руку.

– Извините. Позвольте мне задать вам вопрос, если можно. Жажда мести перевешивает долг перед человечеством?

Саша уставилась на Фергуса. Его глаза блестели. В них не было ни страха, ни ощущения понимания, сколь он близок к тому, что его магическим образом выпотрошат. Только любопытство перед очередной тайной, которую следует раскрыть.

Самопровозглашенный король-чародей Далашры нахмурился.

– Не говори мне о долге. Первейший долг короля всегда перед его народом.

Фергус кивнул.

– Тогда ваш долг – отложить вендетту против моей хозяйки и помочь нам сражаться с фехдами. Ибо, если вы этого не сделаете, все человечество обречено.

Черное пламя, окружавшее сжатый кулак Танатеса, замерцало и погасло. Он нахмурился.

– Легко говорить. Элассу не заботит долг. Глубочайшее из всех ее желаний – быть спасительницей. Оно и правило ее яростью, так же, как и потеря нашего ребенка: она отказалась от объединения Конгрегации и Альянса. Вместо этого мы его обрекли.

– Ты еще можешь нас спасти, – прошептала Саша. – Ты и Белая Госпожа. Пожалуйста. Больше никого нет.

На долгое время воцарилась тишина. Танатес покрутил головой по сторонам, словно осматривая урон, нанесенный кораблю фехдами.

– Я узнал, что сделали здесь Древние. Эти тела…. Мне все равно.

– Так ты нам поможешь? – взмолилась Саша.

Танатес тяжко вздохнул. Стиснув челюсти, уставился невидящим взором в небо и в конце концов кивнул.

– Ты должна устроить нашу встречу. Я не могу обещать, что мы не убьем друг друга. Но если Эласса и я сможем оставить в стороне ненависть, я расскажу ей о том, как провел время в Сонливии, и об одном фехде, которого очень хорошо узнал. Его звали Айзек.

Преодоление

Полумаг погладил руку женщины, находившейся рядом с ним, поражаясь тому, сколь нежна она на ощупь. Та вознаградила его улыбкой, которая при данных обстоятельствах чуть не разбила его иссохшее сердце, или что у него там было на этом месте.

Воздух разорвал оглушающий сигнал рога, и гигантское транспортное судно с оружием, предвещавшим Расплату Телассы, на борту вошло в гавань. По размерам оно почти соответствовало флагманам Первой и Второй флотилий, но на нем не было артиллерии, а экипаж насчитывал минимально необходимое количество человек. Большую часть главной палубы занимал металлический цилиндр, такой громадный, что мог соперничать с башнями, которые Эремул увидел из гавани Телассы; этот чудовищный ствол из стали был направлен в небо. Айзек называл его Разрушителем Миров. Судья вскользь упомянул, что в таинственные Прежние Времена оружие могло быть развернуто в гораздо более компактной форме, а когда тысячи таких устройств применили одновременно, это в конце концов и привело к массовому опустошению их древней родины.

«Исчезнувшие и человечество. Мы разделяем с ними склонность к массовым убийствам, которые посрамили бы и богов, не считая того, что мы убили и их тоже».

Полумаг почувствовал, как пальцы Моники сжали его руку. Он оторвал взгляд от предвестника их гибели и встретился с ней глазами.

– Будет больно? – спросила она его. – Когда наступит наш черед, будет больно?

Эремул беспомощно пожал плечами.

– Я так не думаю. Это произойдет мгновенно, насколько я понимаю. У нас не найдется времени, чтобы ощутить боль. Одна секунда, и… – Он умолк, не желая заканчивать фразу.

– Но ты же чародей. Твоя магия может защитить нас? – Надежда, прозвучавшая в голосе Моники, заставила его почувствовать себя шестидюймовым крошкой.

«А я ведь почти трех футов достигаю в хороший день».

– Моя магия не защитит нас, – слабым голосом ответил он. – Даже магия Белой Госпожи не защитит ни ее город, ни ее народ. Оружие, которое применят с того корабля, Разрушитель Миров, уничтожает всю материю. Взрыв будет колоссальный. Ничто на мили вокруг не выживет.

Зазвучала труба, и Полумаг посмотрел вниз, на причалы, к которым приближалась процессия фехдов, чтобы встретить прибывавшее судно. Генерал Савериан целеустремленно шагал впереди. Рядом с ним шла женщина-фехд, присутствовавшая, как вспомнил Эремул, во время побоища в день его предполагаемой казни. Айзек и его сестра Мелиссан, которую он знал некогда как Лорганну, следовали за ними, а позади шествовала еще пара десятков Древних. На правом плече Савериана возлежала смертоносная ручная пушка, применяемая Древними, только больших размеров, чем у всех остальных.

– Нам нора идти, – пробормотал Эремул.

Им нужно было отдохнуть от Прибежища, не говоря уже о нескончаемых безумных словоизвержениях Марда и Рикера. Уединение стало роскошью, не доступной никому в условиях оккупации города. Как ни странно, гавань была чуть ли не самым безопасным местом для печально известного отверженного. В отличие от его соотечественников, жителей Сонливии, фехды не испытывали к нему враждебности. Не в большей степени, чем сам Эремул – к крысам, которые наводнили Прибежище. Его настигнет Расплата, когда придет время, вот и все. Мелочная жестокость – это, казалось, удел меньших рас.

Когда Эремул и Моника покинули гавань и начали обратный путь к Прибежищу, его окликнул хорошо знакомый мелодичный голос. Обернувшись, он увидел Айзека, который жестами просил его остаться на месте. К ужасу Эремула, Судья сказал что-то генералу Савериану. Внезапный страх превратился в настоящую панику, когда те вдвоем зашагали к нему и Монике. И не только они, но и сестры Айзека – тоже.

«Черт, – подумал он, пытаясь бороться с собственным страхом. – Спокойно. Если бы они хотели тебя убить, ты бы давно уже оказался в земляной яме. Или, что более вероятно, превратился бы в пепел, летящий по ветру».

Моника прильнула к нему, и он понял, что надо держать себя в руках ради нее. Айзека и его сестер он еще мог как-то принять, но вот беловолосый генерал устрашал крайне.

– Итак, это – тот человек, – произнес Савериан, глядя сверху вниз на Полумага глазами чернее, чем само отчаяние, старше, чем сама земля. Это могло бы быть вопросом, но холодная уверенность в голосе Савериана не оставляла никакого места для сомнения. – Твой любимчик.

– Я бы не стал формулировать таким образом, сэр, – ответил Айзек.

Мелиссан рассмеялась, и смех ее прозвучал перезвоном сотни серебряных колокольчиков.

– Боюсь, мой дорогой брат просто одержим своим маленьким проектом. Осмелюсь сказать, он даже может считать его другом – как ни абсурдно такое представление.

Вторая женщина рядом с Саверианом подняла совершенную руку и отбросила прядь золотистых волос. Древние были красивым народом – высоким и стройным, с чертами, словно высеченными самым искусным скульптором, – но она – прекрасной неописуемо.

– А рядом спутница жизни того существа? – с любопытством спросила она, едва заметно кивнув Монике.

– То – не существо, а мужчина, Ним, – мягко сказал Айзек, глядя на сестру с искренним восторгом.

У Эремула никогда не было ни брата, ни сестры. Произошло ли это из-за эмоционального излучения со стороны Судьи, или хватило одного выражения его лица, но в то мгновение Полумаг понял, какой силы чувство может испытывать брат к сестре. Когда ощущение пропало, на его место пришло опустошение. И как всегда, пустоту заполнила горечь.

– Люди редко имеют спутников жизни, как мы понимаем это, – заметила Мелиссан. Полумаг физически ощущал яд, сочившийся в ее голосе. – Они – как собаки. Спариваются, а потом уходят, чтобы найти кого-то другого, с кем разделить свое семя. Последствие незначительной продолжительности их жизни.

Полумагу хотелось выплеснуть ярость в надменное лицо этой женщины-фехда, которая так легко им манипулировала. Именно Мелиссан едва не довела его до кончины в петле. А теперь она смеет оскорблять то единственное, что придало его жизни хоть какое-то значение?

«Все тридцать пять моих лет на этой земле соотечественники высмеивали и оплевывали меня, внушали мне ощущение собственной никчемности. Я могу вынести от вас что угодно. Но не оскорбляйте ее». Четверо совершенных бессмертных смотрели сверху вниз на Монику, будто она была пятнышком мушиного дерьма. «Три», – поправился он. Айзека эта ситуация, похоже, смущала.

Генерал Савериан положил руку в перчатке на плечо женщины по имени Ним.

– Тысячу лет Нимувия была обещана мне. Однажды мы соединим наши жизни и проведем остаток вечности вместе. Мне жаль вас, недолговечные существа, и ваших иллюзий значимости. И постоянства.

«Не делай ничего сгоряча. Не делай ничего сгоряча». Эремул повторял фразу снова и снова, скрежеща зубами – единственный жалкий выход ярости, который он мог себе позволить. Ему отчаянно хотелось выплеснуть на этого Савериана свою магию, по останавливал страх. Страх, и еще – слова Айзека.

«Магия для нас – словно вода. Эльфы тоже собирались противопоставить нам свое волшебство во время Сумеречной войны. Оно мало помогло им».

Савериан прожил пять тысяч лет. Если бы убить легендарного генерала магией было легко, это случилось бы давным- давно.

– Нам пора осмотреть Разрушителя Миров, – объявил генерал, водружая на плечо свое орудие и разворачиваясь на каблуках. – Мы потратили достаточно времени на этих животных.

Эремула в конце концов прорвало.

– Не называй ее животным, ты, надменный придурок! – рявкнул он.

Савериан остановился. Мелиссан развернулась, ее губы скривились от гнева. Ним тихо ахнула. Айзек просто закрыл глаза, словно он почти ожидал такого исхода, но надеялся, что трагедии можно будет избежать. Генерал медленно повернулся.

И тут Савериана ударила стрела.

Стукнув его в грудь, она отскочила от серебристых доспехов, хотя, судя по боли, мелькнувшей в обсидиановых глазах, удар был чувствительным. Эремул тоже взвизгнул от боли – эмоциональное излучение Савериана оказалось еще сильнее, чем у Айзека.

Воздух разорвали боевые кличи. Из переулка выскочили вооруженные мужчины – бывшие Алые Стражники, ополченцы – ветераны коротких войн с Призрачным портом и Телассой, – и обычные граждане, нашедшие в себе смелость взяться за меч в последнем отчаянном сражении с захватчиками. Засада была идеально спланирована либо оказалась невероятно удачной: остальные фехды находились в сотнях ярдов от своих четырех офицеров, оставив их без всякого прикрытия.

Раздались призывы: «За Сонливию!» – и другие, также не отличавшиеся особой оригинальностью, но достойные одобрения. Несмотря ни на что, Эремул ощутил некоторый прилив гордости. Нашлись в городе люди, рискнувшие пойти на безрассудно смелое сопротивление оккупантам. Пораженный, он заметил среди мятежников знакомого – Лашана, бывшего начальника порта, которого Эремул дважды унизил в недалеком прошлом. Взгляд Лашана, бежавшего в атаку с коротким мечом, неловко сжатым недавно вылеченной рукой, упал на Полумага. Летом Эремул сломал ему пальцы колесами кресла. Этот человек был тогда распоследним трусом, но теперь откуда-то почерпнул мужество.

– Предатель! – завизжал Лашан, брызгая слюной.

«Все совсем не так, как кажется», – хотел было возразить Полумаг. Кто бы ни стоял за атакой, ему он явно не доверял, раз не посвятил в планы. Он это понимал. Полумага не заботило, что его могут убить заодно с командованием фехдов, но Моника тоже оказалась у них на пути. В пределах дальности выстрела из лука находилось по крайней мере тридцать вооруженных мужчин, и позади них бежали другие.

Трое Судей выступили вперед, чтобы защитить командующего, но Савериан поднял руку, и они отошли. Беловолосый генерал в одиночку сделал единственный длинный шаг навстречу тем, кто выскочил из засады.

Эремул начал читать заклинание, призванное защитить Монику, но то, что произошло дальше, заставило его застыть на месте. Он не верил своим глазам. Когда прилетела первая волна стрел, генерал Савериан сделал невероятно высокий прыжок, вращаясь в воздухе. Стрелы отскакивали от его плаща, словно черная ткань была из стали. Во время прыжка Савериан навел одной рукой оружие на плече. Раздался такой грохот, будто поочередно взорвалось несколько бочек с черным порохом. Воздух прорвал бесконечный поток крошечных металлических снарядов, которые дырявили тела отважных сонливийцев, и те, шатаясь, заливали все вокруг кровью либо падали замертво, как подкошенные, на булыжные мостовые.

Савериан опустился наземь, будто вихрь. Теперь в его руке оказался прозрачный длинный меч, и он покрыл оставшиеся до мятежников двадцать шагов одним рывком, словно покорив пространство и время. Он наносил удары направо и налево, находясь в непрерывном движении, его клинок отсекал конечности и разрубал людей надвое, точно огромная свистящая пила, так быстро, что Полумаг не успевал за ним уследить. Лашан умер в числе последних, его правая рука с мечом улетела в одну сторону, а голова взмыла вверх в другую.

Все было кончено за считаные секунды. Набережная у причалов покрылась алым месивом раскроенных тел и расползавшимися лужами крови. Савериан нагнулся, чтобы поднять свое ручное орудие, затем выпрямился и вложил в ножны меч одним совершенным движением. Дунув на дымящееся дуло орудия, он зашагал к Эремулу.

– Гнев – признак меньших рас, – констатировал он. – Животных и всяких тварей. Истинная сила обретается через преодоление. Твои слова не значат ничего. Они – лай злого пса. Завтра Телассу настигнет Расплата. Этот город последует за ним. Используй оставшиеся тебе дни как можно лучше.

Генерал Савериан повернулся и направился к ожидавшему кораблю. Мелиссан и Ним быстро последовали за ним. Айзек поколебался, но, бросив на Эремула извиняющийся взгляд, присоединился к остальным в осмотре Разрушителя Миров, кошмарного оружия, которое будет в конце концов применено завтра.

Полумаг глядел прямо перед собой. На север города и на Прибежище.

– Мы уходим, – глухо сказал он.

В приливе стыда он не мог обратить взгляд на Монику. Его мокрая одежда говорила сама за себя.

Он обмочился.

Согнутый, но не сломленный

Он очнулся под звуки плескавшейся воды. Открыл глаза, уставился вверх, в стальное небо. По-прежнему шел снег, но сумерки были уже близко. На него нападал целый сугроб, и он стряхнул его, стер снежинки с лица. Магнар находился рядом, грудь сына под белым покрывалом вздымалась и опускалась в естественном ритме. Кейн смел снег, боясь того, что обнаружит под ним. Но никаких следов ножа, который всадили в грудь сыну, не было.

Кейн осмотрел собственное тело. У него появились свежие шрамы на запястье, на руке и на боку, где вошло копье. Ощупал лицо вокруг губ. Одного-двух зубов не хватало, но челюсть осталась целой.

– Мне вспомнилась наша первая встреча. Ты убил, чтобы завоевать мое расположение. Я вылечил тебя тогда, как и сейчас.

Голос был очень тонким, древним, словно деревья, рассеянные по холмам вокруг.

Кейн поспешил подняться на ноги, удалось это с большим трудом. Тело болело просто жутко, но по любым меркам он должен был уже помереть от полученных ран. Он огляделся по сторонам в поисках источника голоса. В поисках человека, который спас жизнь ему и сыну. И обнаружил его стоявшим у озера, спиной к нему. Хрупкая фигура, по-детски тонкая под одеянием.

Шаман.

Лорд-маг медленно повернулся. Поднял сморщенные, старческие руки и отбросил назад капюшон.

У Кейна перехватило дыхание. Шаман выглядел древним. Выглядел как труп или почти как труп, потому что еще дышал. Единственной чертой, хоть как-то напоминавшей того внушительного бессмертного, которого знал Кейн когда-то, были синие глаза, хотя даже они потускнели сейчас от возраста и слезились.

– Что с тобой случилось? – прошептал Кейн.

– Это.

Шаман обнажил грудь, сморщенную сильнее, чем яблоко, оставленное под солнцем на месяц. Под складками, возле сердца, оказалась нарывавшая дыра. Плоть была черной и источала гной. Пахло ужасно – даже на таком расстоянии, – и Кейну пришлось отвернуться, чтобы его не стошнило.

– Пуля, отлитая из демонической стали. Этот узурпатор выстрелил ею из оружия фехдов, которое где-то нашел. – Шаман кивнул в сторону тлевшего скелета, торчавшего в луже талой воды возле остатков бивачного костра.

Парализующее заклятие, от которого Кразка застыл на месте, сгорая заживо, действовало и после его смерти. На почерневшем от огня лице остались изумление и ярость. Обуглившиеся костяшки пальцев все еще сжимали мертвой хваткой оружие, но этот странный предмет был сейчас изуродован, погнутый металлический ствол пузырился.

– Демоническая сталь – проклятие для магии, – продолжил Шаман. – Металл, застрявший во мне, – яд, от которого мне не спастись. Тебе следует забрать меч узурпатора, Кейн. Это грозное оружие.

Наклонившись, Кейн взял меч Кразки из демонической стали. Он колебался. Затем поднял свой старый двуручный меч, потертый клинок, который его друг Браксус выковал для него много лет назад. Посмотрев на оба меча, он нахмурился.

– Не оружие создает мужчину. Мужчина создает оружие.

Повернувшись, он зашвырнул меч Кразки в озеро. Кейн смотрел, как тот исчез в водах, чтобы опуститься на самое дно, губительное оружие, которое, если духи будут добры, никогда больше не отнимет ни одной жизни.

Вложив в ножны двуручный меч, он проверил, как там Магнар. Сын был еще без сознания, ужасно худ и весь в шрамах от всевозможных пыток, о которых Кейну не хотелось даже думать. Но, по крайней мере, он выжил.

Бродар повернулся к Шаману.

– Зачем? – задал он простой вопрос. – После всего, что случилось между нами. Зачем спасать наши жизни?

Шаман помолчал минуту, а потом ответил таким вымученным шепотом, что Кейн с трудом расслышал его слова из-за ветра:

– Я любил когда-то одну женщину. Еще до Войны с Богами Конгрегация поймала ее и сожгла заживо. Они использовали демоническую сталь, чтобы лишить силы нашу магию. Это меня сломало. Я был тогда слаб, Кейн. Я решил стать кем-то иным. Так я пришел сюда, в вашу страну, в то место, которое не захотел взять себе ни один другой лорд-маг. Я сделал себя богом. Богом, чье господство никогда нельзя было подвергать сомнению. Тех, кто не обращал внимания на мои законы, я ломал.

– Ты пытался сломить меня.

– Да. И тем не менее тебя сломить не удалось. Я был самым слабым из лордов-магов. Но ты – ты всегда был самым сильным из людей. Ты нужен сейчас своему народу, Меч Севера.

Словно для того чтобы пояснить свои слова, лорд-маг указал дрожащим пальцем на противоположный берег озера.

Кейн сощурился, пытаясь увидеть сквозь падавший снег. Он смог разглядеть мерзкие очертания сотни тварей, ползших, скользивших по снегу. Он распознал обычных и мерцающих демонов, но там были и другие, еще более жуткие монстры, которых он никогда прежде не видывал за все годы службы Хранителем.

– Они догонят нас, не успеем мы пройти и милю, – сказал Кейн. – Слишком поздно.

Нагнувшись, он поднял на руки Магнара, поразившись тому, сколь мало весил его сын. Бежать было некуда, их настигнут везде в течение часа.

И тут Кейн услышал движение вокруг. Медленно повернувшись, он увидел, как когтистые лапы зацокали по замерзшей земле вдоль озера. Из снежной бури возникали самые разные звери: медведи и волки, лоси и олени. Горные коты, белые, как снег, почти невидимые, не считая их желтых глаз.

– Оставшиеся Собратья, – пояснил Шаман. – Они примут здесь свой последний бой. – Он поднял руки, такие тонкие, что смотрелись они как пародия на огромные бицепсы, которыми некогда гордился лорд-маг. – Я всегда был самым слабым из лордов-магов, а создание Портала – одно из труднейших колдовских деяний. У меня осталось мало магии, поэтому я отдаю себя. Мою божественную сущность, украденную у богов. Мой дар тебе, Кейн. Мое извинение.

Раздался неистовый треск. Пространство вокруг Шамана начало колыхаться, волны воздушной зыби стали искажать озеро позади, пока оно не исчезло, и вместо него появились холмы Зеленого предела. Сквозь магический дверной проем Кейн увидел огромный караван людей, направлявшийся на юг, диаспору горцев, бежавших от орды демонов, буйствовавших в Высоких Клыках.

– Иди, – прошептал Шаман.

Из него истекали золотые и серебряные пылинки. Казалось, он сжимался, а затем стал сгибаться, поддерживая Портал.

– Позаботься о сыне и отыщи жену. Веди наш народ в безопасное место.

Кейн шагнул к колебавшемуся образу Зеленого предела. Прежде чем пересечь порог, оглянулся.

– А как же ты? – спросил он.

Синие глаза Шамана моргнули.

– Все умирают, – просто сказал он.

Затем он стал распадаться, из отверстий в его теле там, где трескалась плоть, вырывались потоки божественной энергии, возвращаясь в небеса, откуда были украдены столетия назад.

– Иди, – приказал угасающий голос Шамана в последний раз.

Крепко сжимая в руках сына, Бродар Кейн бросился через Портал.

– Даже при всей исцеляющей магии, что я применила, его тело слабо. Но он выживет.

Выдохнув с облегчением, он провел по лицу грубыми, заскорузлыми руками, ощутив щетину месячной давности, шрамы и морщины, запечатлевшие на его лице историю совершенного насилия. Холодная вода смогла отчасти смыть глубоко въевшуюся грязь, но эти шрамы останутся навсегда, постоянно напоминая, чем он был. Кем он был.

Он поднял взгляд на молодую чародейку, которая принесла ему эту весть. Одна из немногих, она уцелела в магическом противоборстве круга Сердечного Камня и чародеек Зеленого предела – трагедии, напрасно унесшей столько жизней. Он вспомнил нож, дрожавший в горле ведуньи, которую он убил, и вздрогнул.

– Я сожалею о твоей подруге, – сказал он. – Я лишь хотел найти сына.

Чародейка холодно пожала плечами.

– Ты нашел его.

Сообщив о состоянии Магнара, женщина повернулась и ушла. Кейн уладил личное дело с Кразкой, но никто не приветствовал его, как вернувшегося героя. Сейчас – не время героев, и, помимо того, нельзя было выйти из тени совершенного им. Из тени Красной долины или пары десятков меньших преступлений.

– Пора, – прозвучал знакомый голос.

Кейн, стоявший на коленях у ледяного ручья, поднялся на ноги и обменялся кивками с Оргримом Вражьим Молотом. Скоро начнется сбор вождей.

Узкая долина, в которую открылся Портал Шамана, была всего в нескольких милях от скромной усадьбы, где Бродар и Мхайра прожили лучшую часть своей супружеской жизни. Ему не терпелось взять лошадь и поскакать сейчас туда, но Карн настоял, чтобы он присутствовал на коротком сборе вождей Западного, Зеленого и Восточного пределов. Скоро массовый исход достигнет Зеленых Дебрей, и огромная толпа убегавших горцев неизбежно начнет рассредоточиваться.

Кейн направился к возвышавшейся посреди заснеженной долины фигуре вождя. Мимо него быстро шли воины, а также женщины и дети, все двигались на юг. К Низинам. Десятки тысяч его соотечественников, изгнанные из домов вторгшейся ордой демонов.

Карн ждал, всадив Держащий Клятву острием в землю перед собой. Кейн и Оргрим подошли одновременно с Брэндвином Младшим, который появился из толпы своих людей. Вождь Зеленого предела выступил вперед и пожал руку Кейну, его кожа оказалась нежнее и мягче, чем у любого воина. Но ведь Брэндвин на самом деле не был настоящим воином: он был губернатором и советником, куда лучше управляясь с цифрами и политикой, чем с мечом и щитом. Сражаться умел Брэндвин Старший, его отец. Но неуступчивость, недалекость и упрямство того привели к смерти многих людей.

Брэндвин Младший, обладатель маленьких глазок и слабого голоса, улыбнулся Кейну из-под рыжеватой бороды.

– Бродар Кейн. Меч Севера. Я почти не знал тебя, когда рос, но мой отец всегда высоко отзывался о тебе как о лучшем друге.

– Так. Твой папа и я были когда-то близки, – ответил Кейн.

Возможно, слишком близки. Возможно, ему давно следовало заставить Брэндвина свернуть с той дороги, что привела его в конце концов к разрыву Договора и провозглашению независимости Зеленого предела. Однако жизнь состояла из множества возможно, и единственное, что действительно имело значение, – несомненность данной минуты.

– Скажи мне, как умер тот сукин сын? – тихо спросил Брэндвин Младший.

Несколько удивленный, Кейн моргнул.

– Кразка или Шаман?

Глаза молодого вождя сверкнули.

– Оба.

Кейн поразмыслил минуту.

– Так, как они заслужили, – ответил он.

– К делу, – прогремел Карн, предотвращая дальнейшие вопросы. – Основная масса легиона демонов – еще в центральной части Клыков. Как только они поубивают все, что у них на пути, они расползутся по самым дальним пределам. В Небесный предел и в Синий предел. В Глубокий предел и в Северный предел.

– Для них есть какая-то надежда? – спросил Кейн.

Карн пожал массивными плечами.

– Вероятно, кто-то сможет найти безопасное укрытие. Хротгар – осмотрительный вождь. Но от Нарма Чернозубого ничего не слышно уже много дней.

– А как Мехмон?

Вождь Северного предела был когда-то другом Кейна.

Оргрим прокашлялся.

– Морозную Твердыню сожгли дотла. Я сам исполнял приказ. Я и Кразка. Мехмон мертв. – В глазах Оргрима появился стыд.

– Мертв, – эхом откликнулся Кейн.

Мехмон был человеком чести. Таких осталось немного, вот что ему казалось.

– Мы все умрем в конце концов, – заметил Карн, бросив на Бродара весьма многозначительный взгляд. – Но если хотим спасти наших людей, мы должны забыть тех, кому уже поздно помогать.

С северной стороны донесся какой-то шум, и вперед протолкался коренастый, широкоплечий воин.

– Мейс! – воскликнул Оргрим. – У тебя получилось.

Вождь Черного предела выглядел крайне изнуренным, его темная шевелюра слиплась от пота, а безволосый подбородок покрылся струпьями от бесчисленных порезов.

– Едва-едва, – проворчал он. – Демоны догнали нас за несколько миль от Сердечного Камня. Мы думали, что идем маршем на юг, чтобы помочь отобрать столицу у Короля-Мясника, а вместо этого попали в чертову бойню.

– Вы здорово справились, добравшись так далеко, – пророкотал Карн, протягивая руку в приветствии.

Мейс сжал ее. Вождь Черного предела был на фут ниже, но так же широк, как Карн.

– Мне помогли, – добавил Мейс. – Там появились Отрекшиеся. Оказалось, что они оставили Северный предел несколько недель назад. Никто не посылал припасов в Ледяной Шпиль после смерти Мехмона.

Отрекшиеся. В прошлом Кейн встречал лишь немногих членов этого ордена. Они редко покидали Ледяной Шпиль, свою крепость, которая возвышалась на самом краю ледяной пустыни. Принятые в ряды Отрекшихся, как правило, погибали, неся службу, сражаясь в одиночку в тундре с ледяными упырями или кем-то похуже. За одним примечательным исключением, это были забытые герои горцев.

– И еще какой-то парень, – продолжал Мейс. – Одинокий воин. Появился уже в ходе битвы. Убил демонов больше, чем любые трое мужчин вместе. Не снимал капюшона, но его топоры пели о смерти, как сам Похититель.

– Топоры? – повторил Кейн. Он ощутил холодок, пробежавший по спине. – Он выжил?

Мейс пожал плечами.

– Не думаю. Когда я видел его в последний раз, он был безнадежно окружен.

– Если демоны придут за нами сюда, – сказал Карн, – неминуема резня. Мы рассредоточены, наши женщины и дети уязвимы.

Оргрим поднял огромный боевой молот.

– Я соберу воинов. Самых смелых и самых преданных. Я сдал Восточный предел, думая сберечь своих людей, но вижу теперь, что демоны не пощадят никого. – Голос вождя звучал хрипло, а во взгляде чувствовалась тяжесть совершенных ошибок. – Я дал им войти – и теперь мой народ, мои соотечественники мертвы. Позвольте мне умереть вместе с ними. Куплю вам времени, сколько смогу.

Мейс сплюнул, и это означало, что страшное дело нужно сделать и мужчина не станет от него уклоняться.

– Я соберу своих воинов и присоединюсь к тебе. Все, кто пожелает бежать на юг, вольны уходить. Те, кто хочет остаться и умереть как горцы, могут пойти с нами.

– Я не боюсь никаких демонов, – заявил Карн. – Но моим людям нужен предводитель. Я обязан находиться с ними.

Брэндвин задумчиво поскреб бороду.

– Демоны должны еще войти в мой предел. Я не стану жертвовать ни собой, ни моими людьми. Кроме того, мне нужно организовать подготовку припасов, тех, что мы сможем взять на юг. Предстоит долгий путь до гостеприимных мест.

Остался Кейн, который разминал недавно поврежденное запястье и смотрел вдаль.

– Я не мечтаю об очередном путешествии на юг, – медленно проговорил он. – Было бы легче и, возможно, благороднее умереть в сражении с демонами рядом с Вражьим Молотом. Как в прежние времена. – Он кивнул Оргриму, который ответил призрачной улыбкой, несмотря на переживаемую трагедию. – Но я не могу остаться. Я обещал, что позабочусь о безопасности сына, и я никуда не отправлюсь без Мхайры.

Карн извлек из сугроба Держащего Клятву, стряхнул снег с покрытого рунами клинка.

– Ты знаешь Низины лучше любого из нас, – сказал он. – Я прослежу, чтобы о твоем сыне заботились, пока ты нас не догонишь. Меч Севера нужен на юге.

Они распрощались. Кейн сжал лапищу Оргрима в последний раз.

– Помнишь, как на берегах Ледотая ты сказал, что во мне – огонь и сталь? Мы были тогда молоды. Что ж, огонь ушел, и, думаю, железо становится хрупким с возрастом, но не скажешь, что мы плохо провели время. Оберегали Клыки от демонов тридцать лет.

– Я сломался, – сказал Оргрим. – Под конец я сломался.

Кейн покачал головой.

– Ты не сломался. Ты согнулся. Думаю, ты можешь кому угодно простить мгновение слабости. Ты хороший человек, Оргрим. Один из лучших, кого я знаю. – Протянув руку, он похлопал огромного вождя по спине. – Умри так же, как жил. Защищая наш народ.

Кейн смотрел, как уходил его старый друг, понимая, что видит Оргрима в последний раз. Еще одно лицо вскоре будет принадлежать прошлому. В памяти всплыли слова Шамана. «Все умирают». Даже лорд-маг, тот, которого он тоже некогда мог назвать другом. Вероятно, последний из них.

Он пошел проверить, как там Магнар. Сын лежал на соломенном тюфяке под присмотром целителей. Чародейка приложила к губам палец, когда Бродар приблизился, и покачала головой, поэтому он тихо ускользнул, чтобы поискать лошадь. Только ему удалось убедить кого-то одолжить на несколько часов кобылу, как появился Дрожун. У него был наготове пергамент и перо.

– Бродар Кейн, – горячо приветствовал его парень. – Как я понимаю, на озере Драгур произошли важные события. Шаман мертв. Ты должен рассказать мне все.

Кейн улыбнулся.

– Возможно, позже, – ответил он, взобравшись на взятую взаймы лошадь и подняв руку в знак прощания. – Я должен сделать кое-что еще более важное прямо сейчас. Я отыщу жену. Я найду Мхайру.

Кархейн

«В конце туннеля всегда есть свет», – сказал ему Гарретт однажды.

Лежа в задней части повозки, подобно трупу на телеге Уборщиков, связанный Даварус Коул подумал: а не может ли этот свет появиться в виде ослепительного огненного шара, выпущенного рассвирепевшим лордом-магом, или, возможно, в виде колоссального взрыва, любезно устроенного Исчезнувшими, о страшном оружии которых ходили слухи. Коул был чертовски уверен лишь в одном: ничего хорошего он не принесет.

Кто-то, вероятно, отравил его пиво в таверне. Даварус не помнил, чтобы пил уж слишком много, хотя, по правде говоря, он вообще мало что мог вспомнить.

Повозка неожиданно подскочила, и его левое колено больно ударилось о боковую стенку.

– Вот дерьмо, – прошипел он.

– Спокойно, малыш, – велел чей-то голос.

В нем слышалось что-то знакомое. Разозлившийся Коул с запозданием осознал, что голос принадлежал вознице, который предупреждал его о культе Безымянного перед тем, как он остановился выпить в «Причуде юного фермера».

– Ты, – выпалил парень. – Ты – один из них. Один из последователей культа Безымянного.

С головы Коула стянули мешок. Несмотря на полумрак, царивший в крытой повозке, после многих часов, проведенных в полной тьме, из его глаз покатились слезы. Если судить по свету, который просачивался сквозь дыры в брезенте над головой, он провалялся здесь связанным ночь и еще полдня.

Последователь культа поднял руку и снял капюшон. Красная рожа и густые усы подтвердили подозрения Коула.

– Не просто один из них, – заявил тот в ответ, сверкая глазами. – Я – Надап Наиф, замглавы южного отделения в Кархейне.

– Ты это планировал? – спросил Даварус. – Ты знал, что я остановлюсь в таверне?

– Напротив, – усмехнулся Надап. – Я хотел, чтобы ты убрался отсюда подальше до прихода ночи. Я подозревал, что назойливый иностранец вроде тебя будет совать нос куда не следует – как в «Причуде» в ночь полнолуния.

Коул быстро осмотрелся. От похмелья у него все плыло перед глазами. За Надапом сидел еще один сторонник культа, также весь в черном, с капюшоном, надвинутым на лицо. Это он заговорил с Коулом, когда тот очнулся в первый раз. На другой стороне повозки лежала служанка из таверны – связанная, с мешком на голове. Имя ее стерлось из памяти юноши, тем не менее эти плавные изгибы… Ошибиться было невозможно. Он вспомнил теплые руки на своем теле, горячее дыхание на шее…

– Вы похитили подавальщицу из «Причуды»! – воскликнул он.

– Блудница просто нуждалась в объятиях Безымянного! Ее распутство на самом деле явно звало о помощи. Мы нашли вас в ее комнате, оба вы вырубились от выпивки. В отличие от девушки, тебе не предоставят возможности искать утешения в темноте.

– Нет?

– Нет. Ты, малыш, был избран.

– Избран для чего? – спросил Коул.

Повозка громыхнула на дорожной колдобине, его задницу пронзила острая боль; появилось дурное предчувствие: он понял, что его ожидает.

– Для смерти. Если ты станешь жертвой трехглазому демону, это поможет приблизить мир к благословенным объятиям тьмы.

Коул испустил глубокий вздох. Мгновением позже подавил зевок. Надап нахмурился.

– Известие о надвигающейся смерти вызывает у тебя скуку? – Адепт культа извлек из-под своих одеяний Проклятие Мага и помахал им перед носом юноши. – Может, выколоть тебе глаза этим чудным кинжалом?

Даварус отпрянул, вновь проклиная собственное невезение. Он должен был доставить послание советнице Лоскутного короля. Каждая секунда, которую он проводил связанным в этой телеге, – потеря времени.

– Куда ты меня везешь? – спросил он.

– Мы почти приехали. Там увидишь – если до того захочешь сохранить глаза.

Коул смиренно кивнул. Он снова попробовал свои путы. Поблизости из дна повозки торчал зазубренный кусок металла, в былые дни он бы уже украдкой тер об него веревку, готовясь схватить Проклятие Мага, как только путы упадут и его руки окажутся свободны.

Так бы он поступил тогда, когда еще воображал себя героем. Теперь более вероятно, что его убьют. И очень возможно, он так тут напортачил, что и девушку убьют тоже.

Его захлестнуло отчаяние. Приятный землистый запах сельской местности сменился вонью большого города, и с передка повозки донеслось:

– Мы почти у западных ворот. Заткните пленникам рты.

Надап засунул в рот Коулу грязную тряпку, и парня затошнило. Культист пошел взглянуть на девушку, которая еще спала, ее округлая грудь ритмично поднималась и опускалась. Пожав плечами, он повернулся и сказал вознице:

– Парню заткнул. С Шармэн проблем не будет.

«Шармэн?» Уставившись на тарбоннскую девушку, Даварус призадумался: что же произошло в ее комнате в таверне, прежде чем яд, подсыпанный в выпивку, вырубил его напрочь. Его захлестнуло чувство вины. Он утащил ее в постель? Даварус подумал о Саше и о том, как она отзовется на эту новость. На самом деле официально они парой не считались, но отсутствие рядом с ней других мужчин могло означать лишь, что она берегла себя для него. Коул сожалел, что у него не хватало силы воли ответить ей подобным же образом, но было бы неверно лишать женщин мира Даваруса Коула. По крайней мере до тех пор, пока он не наденет кольцо на палец Саше.

Услыхав тихое мяу, он вспомнил, что уложил Полуночницу в заплечный мешок. Похоже, адепты культа еще не обнаружили котенка.

Юноша уловил голоса снаружи повозки. Они были приглушенными, поэтому он не смог разобрать, что именно говорили. Даварус попытался воззвать о помощи, но кляп заглушил его слова, и вырвался только стон. Покачиваясь, повозка снова двинулась вперед. Вскоре до него донесся шум города. Многообразие запахов вызвало одновременно чувство голода и тошноту.

«Мы в Кархейне», – подумал он. Повозка резко остановилась, и зазвучала труба.

– Солдаты, прошипел возница с облучка. – Лоскутный король посылает новых людей на юг, воевать.

Снаружи донеслась барабанная дробь маршировавших ног. Коул слышал биение сотен сердец солдат, проходивших мимо повозки. Вскоре все звуки затихли вдали, и они снова поехали дальше. Шли минуты, его лоб покрылся каплями пота. Внутри повозки было душно. Наконец он почуял кисловатую вонь, и Надап вытащил кляп.

– Мы на месте, – проворчал он.

Девушка, Шармэн, стала ворочаться, приподнимать голову и осовело озираться вокруг. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но Коул, перехватив ее взгляд, покачал головой.

Брезент, прикрывавший повозку, откинули, и в его глаза хлынул неяркий дневной свет. Они находились в узком переулке, заваленном всяким хламом и мутной грязью, которая выливалась из засоренной сточной трубы. Повозка закрывала ему вид на город, но Коул был вполне уверен, что они находились в одном из беднейших районов столицы Тарбонна, в трущобах, по всей вероятности.

Один из адептов культа развязал его лодыжки и схватил за руки, а другой поднял Шармэн. Надап отстучал сложную последовательность сигналов по ближайшей двери здания, столь обветшалого, что было похоже, оно вот-вот рухнет. Вскоре дверь распахнулась, и Коула втолкнули в затемненное пристанище приверженцев культа. В кромешной тьме его провели по коридору, потом они завернули за угол и подошли к другой двери, из-под которой выбивался зловещий зеленый свет. Юноша чуял в воздухе смерть, она пронизывала каждый дюйм деревянного пола и стен вокруг. Позади всхлипывала Шармэн.

Дверь со скрипом отворилась, и двух пленников втолкнули в большую комнату, освещенную жаровнями, ярко горевшими в каждом углу. Адепты культа жгли какое-то странное вещество, чтобы придать пламени зеленый цвет, и от едкого запаха глаза Коула стали слезиться.

– Ты вернулся, – прошептал некто в капюшоне, сидевший, скрестив ноги, на полу в центре комнаты. – Ты привел девушку. И нежданного гостя.

Приверженец культа медленно поднялся на ноги. Он стянул с головы капюшон, и представшее перед юношей зрелище заставило его отшатнуться.

Старик выколол себе глаза, судя по неровным шрамам, окружавшим его пустые глазницы. Посреди лба огромный разрез в форме глаза открывал кость. Смотреть спокойно на результаты этого самокалечения было невозможно.

– Да, Сновидец, – ответил Надап. – Жертву Безымянному. Жителя Сонливии.

– Иностранца? – спросил тог, кого назвали Сновидцем. Он улыбнулся, открыв коричневые зубы. Его дыхание было тошнотворным. – Подходит. Городская стража не станет его искать.

– Чего вы от меня хотите? – крикнула Шармэн.

Девушка побледнела от страха. Коул снова подергал путы, но выскользнуть из них было невозможно: веревку плотно стянули узлами вокруг запястий.

– Не спрашивай, чего мы хотим от тебя, дитя, но, скорее, что мы можем для тебя сделать.

– Ты можешь меня отпустить, ты, больной придурок! – крикнула подавальщица, к удивлению Коула.

Из перепуганной девчонки Шармэн мгновенно превратилась в разъяренную фурию.

Сновидец прикоснулся морщинистой рукой к ее щеке. Она плюнула и попыталась отвернуться, но Надап, фальшивый возница, держал ее крепко.

– Внутри у тебя полная сумятица, девушка. Боль, что ты стремишься смягчить, блудодействуя без разбора с каждым мужчиной, который положит на тебя глаз.

Даварус хотел возразить на услышанное «без разбора» и – особенно – «с каждым мужчиной», но сверкание стали на поясе Сновидца и злобное выражение, с которым Надап посмотрел на него, раздавили это желание, словно дерьмо, попавшее под колесо повозки. Теперь юноша понял, в какой он опасности.

– Ты потеряла кого-то близкого, – продолжил Сновидец. – Сестру. Она была одной из тех, кто исчез до того, как Лоскутный король добился трона. Я понимаю твою боль, дитя. Мой сын погиб в войнах. Но тогда трехглазый демон пришел ко мне во снах и заговорил о Безымянном.

На фанатика стоит безусловно положиться вот в чем: при любой возможности он с энтузиазмом расскажет о том, какое кровавое дело вытащило его с утра из постели. Коул подумал, что наилучший способ выиграть время для выработки какого-нибудь плана – заставить этого человека рассказывать.

– Трехглазый демон говорил с тобой, – повторил он, стараясь, чтобы в его голосе прозвучал благоговейный страх. – А почему с тобой?

– Не только со мной. В Раздробленных государствах есть и другие Сновидцы. Мы обращаемся к заблудшим. К тем, у кого ничего нет, кого гражданские войны, которые раздирают это королевство, сделали бездомными и нищими. Безымянное предлагает нам помощь. Утешение в забвении.

Коул украдкой смотрел по сторонам в поисках чего-нибудь, чтобы освободить руки. Проклятие Мага все еще оставался у Надапа, где-то под верхней одеждой, но добраться до него со связанными запястьями не было никакой возможности, к тому же другие адепты культа облепили его, как короста на ране.

– Безымянное возвещает приход новой эпохи, – продолжал Сновидец, воодушевляясь темой. – Когда Безымянное окажется среди нас, не будет больше никакого неравенства. Не будет больше богатый повелевать бедным. Не будут больше сыновья и дочери гибнуть в бессмысленных войнах или безвозвратно исчезать в ночи.

– Ты безумец, – выпалила Шармэн.

Сновидец ухмыльнулся.

– Определенная степень безумия – первый шаг к спасению. Пора тебе усвоить этот урок. Надап, открой Комнату Раздумий.

Тот снял ключ с крюка, торчавшего в стене рядом с дверью, и, отперев ее, сделал шаг в сторону. Оттуда вывалилось тело мужчины, истощенного от голода.

– Увы, последний обитатель Комнаты сопротивлялся освобождению, – сообщил Сновидец. – Он отказался вырвать себе глаза и увидеть истину, как сделал я. Теперь единственная правда, которую он познает, – окончательность смерти.

Коул в ужасе смотрел на Комнату Раздумий. На самом деле она представляла собой всего лишь чулан, в котором едва хватало места, чтобы стоять. Внутреннюю сторону двери покрывали выемки, царапины и рыжеватые пятна. Даварус ужаснулся еще больше, увидев изуродованные пальцы мертвеца. Пленник пытался проскрести дверь, чтобы вырваться оттуда, пока не погиб от недостатка пищи и воды.

– Поместите в комнату девушку, – приказал Сновидец.

Шармэн тут же начала визжать и сопротивляться Надапу, который тащил ее в кошмарную камеру. Коул смотрел на труп, а слова Сновидца эхом отдавались в его голове.

«Теперь единственная правда, которую он познает, – окончательность смерти».

Внезапно у него появилась идея.

– Поднимись, – прошептал он. – Поднимись и напади на этих людей.

Труп заворочался на полу, испуская прерывистые стоны, а Коул врезал головой в лицо адепту, стоявшему перед ним. Тот с воплем упал, и Даварус бросился к ближайшей жаровне. Он поместил связанные запястья над пламенем, стоически стиснул зубы и приготовился смириться с мучительной болью. Это всего лишь боль, а плоть заживет. Если бы ему удалось продержать веревку достаточно долго, чтобы она прогорела…

– Вот дерьмо, – прошипел он, невольно отдернув руки. Горячо.

Пленник, которого он поднял из мертвых, бросился на Сновидца, вцепился нечеловечески сильными челюстями в его шею и разодрал тонкое горло, откуда хлынул поток крови. Шармэн, сложив руки вместе, двинула локтем в живот вознице и, отскочив от него, встала рядом с Коулом. Надап, увидев, как труп пожирает голову Сновидца, удрал из комнаты с выпученными глазами.

Коул выскочил из дома, Шармэн – за ним, их преследовали два приверженца культа. Юноша сбавил скорость, увидев шеренгу стражников с розовыми плюмажами, ожидавших у повозки. Мертвый Надап лежал на земле с тремя арбалетными стрелами, торчавшими из спины.

– Стоять на месте! – рявкнул капитан гвардейцев. – Покажите руки, чтобы я мог их видеть, собаки!

Коулу не очень хотелось подчиняться с учетом двух убийц- фанатиков за спиной, но либо так, либо разделить участь Надапа. Он замер на месте и поднял связанные руки перед собой. Секундой позже его примеру последовала Шармэн.

– А теперь опуститесь на колени…

Капитана гвардии прервали фанатики, которые вылетели из дверного проема, размахивая широкими ножами. Коул вздрогнул, ожидая клинка в спину в любое мгновение, но почти сразу же раздались щелчки арбалетов, и адепты культа глухо шмякнулись оземь один за другим.

– Там внутри есть еще кто-нибудь из них? – спросил капитан.

Коул беспомощно пожал плечами.

– Я так не думаю.

Капитан повернулся и сплюнул.

– Бешеные псы. Меня так и подмывает предать весь квартал трущоб огню. Выкурить их оттуда, как крыс!

Я обнаружила контрабанду, сэр, доложила женщина-гвардеец.

Она вышла из-за повозки с маленьким темным пушистым комочком в руках.

– Полуночница, – прошептал Коул.

Он и забыл про котенка.

– Тебе знаком этот вредитель? – рявкнул капитан.

– Она не вредитель! ответил Даварус, стараясь сдержать вспыльчивость. – Она моя кошка!

Капитан гвардии отвесил Коулу болезненную пощечину. Пораженный юноша с трудом подавил желание выдернуть из-за пояса офицера рапиру и всадить в его пульсирующее горло. За этим желанием стояло не только потрясение и негодование – но и голод. Похититель не подкреплялся уже много дней.

– Твое высокомерие оскорбляет меня, чужак! Ты не знаешь, что такие животные запрещены в Кархейне? К счастью для тебя, кошка вылезла из повозки, и один из моих офицеров последовал за ней в это пристанище. Ты не знаком с историей Лоскутного короля?

– Боюсь, нет, – ответил Коул, постаравшись, чтобы его слова звучали очень робко. – У меня не было времени поспрашивать, так как меня опоили и бросили связанным в повозку.

Капитан гвардии повернулся к Шармэн.

– Он говорит правду? Вас опоили фанатики?

Тарбоннская девушка покачала головой.

– Думаю, мы просто слишком много выпили. Этот парень из Сонливии отрубился. У него даже не стоял.

– Ну, это чушь, – пробормотал Коул. Капитан ухмылялся, глядя на него, и он подавил гнев, заставив себя вспомнить, зачем он приехал в страну. – Мне нужно передать послание советнице короля, – заявил юноша. – Это крайне важно. Я уже и так потерял здесь очень много времени.

– Покажи послание мне, и я решу, насколько оно важно.

Коул раздраженно вздохнул.

– Оно в моем заплечном мешке, – сообщил он, показав в сторону повозки.

– Капитан, – обратился стражник, который осматривал тело Надапа.

Он выпрямился, и Коул увидел, что в руке у него Проклятие Мага. Мягко сиявший кинжал давал голубой отсвет на его крысиные черты.

– Взгляните на это.

– Он мой, – сказал Коул как можно непринужденнее.

Взяв у гвардейца кинжал, капитан осмотрел его округлившимися глазами.

– В нем же магия. С чего бы у такого мальчишки было подобное оружие?

– Я не мальчишка! – пылко воскликнул Даварус. Он заставил себя успокоиться. – Его передал мне мой отец. Его сила действует только для меня.

«Сила Проклятия Мага будет действовать только для тех, у кого кровь истинного героя». Очередная ложь Гарретта. Кровь убийцы, прислужника лорда-мага, Манипулятора – вот настоящая правда.

– Докажи, – потребовал капитан.

– Не смогу, если только вы не знаете каких-нибудь чародеев поблизости, – ответил Коул.

– Никого, кроме Заторы.

– Да, – воскликнул Даварус. – Затора. Советница короля. Вот что я пытался сказать. Мне нужно отнести послание Заторе.

Капитан подошел к заплечному мешку Коула и открыл его. Вытащив свиток, он, нахмурившись, осмотрел его.

– Он чистый, – сказал офицер. – Ты меня за придурка держишь?

– Он магически зашифрован, – ответил юноша. – Вот. У меня есть писание самой Белой Госпожи Телассы, где объясняется положение дел. Если вы только ослабите путы…

Капитан с ворчанием извлек из-за пояса кинжал и полоснул по веревке, которой были связаны запястья Коула. Он посгибал руки, чтобы кровь вернулась в них, и затем полез в карман, с облегчением обнаружив, что писание там, куда он его положил.

– Вот, – сказал Даварус, передавая капитану документ.

Офицер пробежал его глазами, его брови слегка приподнялись.

– Тебе лучше пойти со мной во дворец, – сказал он в конце концов. – Король и его Рыцари в последнее время были сами не свои, но, если подпись здесь действительно принадлежит лорду-магу Телассы, им нужно сообщить об этом. Девушка останется.

– Меня устраивает, – ответил Коул, не обратив внимания на обиду, пробежавшую по лицу Шармэн.

Он посмотрел на нее нерешительно, помялся.

– А мы… там, в «Причуде»…

– Нет, – сказала она с некоторой злостью. – Нет.

«Я знал это. Знал, что не мог предать Сашу. Даже когда мою выпивку отравили и я не понимал, что за дьявольщина происходит».

– Не принимай это на свой счет, – обрадованно заявил он. – Я держу обещание девушке, которую люблю.

Голос Шармэн прозвучал ровно и сухо:

– Забавно. Помню, хотелось тебе страшно, как распалившемуся псу. У тебя просто не встал, когда мы уже приступили к делу. Ты был слишком пьян.

– А, – произнес Коул.

Снова повернувшись к капитану, он откашлялся.

– Так мы уже идем?

Тонкая грань

Опустошив желудок, Саша, пошатываясь, отошла от ночной вазы и вытерла тыльной стороной ладони слюну с подбородка. Она несколько раз моргнула, пытаясь отогнать пурпурно-золотистых демонов, которых ее поврежденный хашкой мозг порождал, а затем кромсал на кусочки в бесконечном психоделическом цикле, знакомом ей, как старый башмак.

– Ты просил меня для?.. – невнятно пробормотала она, вваливаясь в кабинет Фергуса, расположенный в самой верхней части помещений Совета.

Он сидел за столом, тыкая ножницами в мягкий ком какого-то губчатого материала. «Это же мозг кита», – осознала она сквозь туман, окутывавший ее разум. И не то чтобы нежеланный туман: он помогал ей заслониться и не видеть, насколько она отвратительна сама себе.

– А, Саша, – сказал Фергус, слегка улыбнувшись. «Дзык-дзык», – щелкали ножницы, и она в панике замерла. Он положил их в ящик стола и поманил ее поближе.

– Мне нужна твоя помощь. Как понимаю, у тебя природный талант к проведению операций. Ты была ключевой фигурой в мятежной группировке, противостоявшей Салазару, если не ошибаюсь.

Саша прищурилась, глядя на Фергуса. Казалось, он разделился на два человека, а потом они слились воедино.

– А что в этом для тебя? – спросила она, заставляя себя мыслить ясно, избавиться от последствий употребления наркотика, широко известного как лунная пыль из-за помешательства, которое он вызывал.

Перед ней был опасный человек.

– Мне нужен исполнитель для организации следующего цикла Уборки Урожая.

– Уборки Урожая? – эхом повторила Саша, испытывая ненависть к каждому слогу этих слов, понимая, что они приведут к еще более темному месту, чем то, в котором она обнаружила себя сейчас.

Фергус резко кивнул.

– Хозяйка потеряла много служительниц со времени войны с Сонливией. Их численность должна быть пополнена. Ты ведь знакома с Камерами Нежити? В городе их пять. Нет никакой необходимости проявлять подобный консерватизм по поводу нашего производства новых Нерожденных. Не в эти безысходные времена.

– Ты хочешь, чтобы я похищала больше женщин и крала их младенцев? – спросила Саша, пораженная ужасом.

Дикие цветные вспышки в ее видении сформировали рога над человеком, сидевшим напротив нее.

– Я не стану этого делать, – выпалила она, брызжа слюной так, что та попала на лицо Фергуса. – Ты – само зло.

Опустив руку в карман, Фергус извлек платок и тщательно вытер слюну, не проявляя никаких признаков тревоги из-за вспышки Саши.

– Для людей прогресса зла не существует, – заявил он. – Это явно ложное понятие. Когда нет никаких богов, способных судить, кто же может сказать, что верно, а что неверно? В природе есть животные, которые убивают и поедают свое потомство. Они – зло?

– Это не… – начала Саша.

Однако Фергус продолжал, не обращая на ее слова внимания, доводя свои аргументы с такой убежденностью, что у нее начали закрадываться сомнения:

– Хорошо ли проявить сдержанность и оставить город неготовым перед лицом наших бессмертных врагов? А как тогда со всеми детьми, которые умрут, если фехды прорвут барьер? Гораздо больше, чем требуется по моей программе. На много тысяч больше.

– Но ты не можешь просто похищать людей и красть их детей!

Теперь Саша кричала. Другие члены Совета повернулись, чтобы посмотреть на нее, по девушка не обращала на них внимания, сосредоточив всю ярость на человеке, сидевшем перед ней.

– То же сказала и Хозяйка, когда я впервые предложил ей мои планы много лет назад, – сообщил Фергус. Его едва заметная улыбка была полна самодовольства. – В конце концов она увидела достоинства того, что я предлагал. Ибо, понимаешь ли, нет ни добра, ни зла. Есть только необходимость. Матерь изобретения и краеугольный камень выживания.

– Да пошел ты, – прошептала Саша. – Я не буду этого делать.

Не смутившись, Фергус кивнул и снова полез в ящик стола.

– Кстати, о необходимости, быть может, это изменит твое мнение. – Когда он опустил мешочек на стол и чуть-чуть открыл, показав серебристое содержимое, его глаза сверкнули.

Саша сглотнула, ее горло внезапно пересохло, как пустыни Солнечных земель на юге. Ее руки задрожали. Ненавидя саму себя, она протянула ладонь к мешочку.

– Тебя будет ожидать большее количество, когда ты принесешь мне план увеличения нашего производства Нерожденных еще наполовину, – сказал Фергус. – Даю тебе время до полудня. Мои люди предоставят все необходимые сведения.

Саша крепко закрыла глаза. Она была безнадежной наркоманкой с тех пор, как подростком впервые попробовала серебристый порошок в доме у Гарретта. Сначала он помогал ей облегчить боль. Вскоре стал злом, которому она не способна была сопротивляться. Оказалось достаточно легко добраться до всего, что ей требовалось: ничего не подозревавший приемный отец редко спрашивал, как она тратила его деньги, а коллега-Осколок, Викард, стабильно обеспечивал ее до самой своей смерти на Стенающем Разломе.

«Нет ни добра, ни зла».

Кто будет судить ее? Родители? Они мертвы. Ее приемный отец? Гарретт мертв. Другие Осколки, ее сестра Амбрил? Все мертвы. Она была совершенно одна.

Совершенно одна, не считая единственного человека. И если кто и знал, в чем разница между добром и злом, то это Коул.

Она схватила мешочек хашки и швырнула его в Фергуса. Мешочек ударил его по носу, и порошок обсыпал его с головы до ног. Он никак не реагировал, просто сидел там, пораженный, словно расчет, в верности которого он был уверен, оказался совершенно неправильным.

Никто не успел и пошевелиться, как из тронного зала, где Белая Госпожа и Танатес вели яростный спор с того времени, как «Ласка» причалила в Телассе, донеслись громкие взрывы.

Саша поспешила через комнаты Совета, маневрируя среди мужчин и женщин, которые мчались в том же направлении. Все бежали к лестнице, ведущей на нижние уровни. Саша присоединилась к этому паническому бегству, стараясь не оступиться и не сломать в спешке лодыжку. Она сомневалась, что Белая Госпожа будет столь же услужлива со своей магией во второй раз.

Саша одной из первых добралась до тронного зала и, таким образом, смогла увидеть назревающее бедствие во всей полноте. Танатес был пришпилен к потолку, Белая Госпожа находилась прямо под ним, вокруг ее рук плясали языки серебристого пламени. Трон слоновой кости на возвышении каким-то образом оказался разломан надвое. Большинство скульптур по пути в тронный зал также были уничтожены, словно один из магов прятался от колдовской атаки позади изображений животных из минувших веков. Судя но опасному положению Танатеса, Саша полагала, что именно так все и произошло.

– Я тебя предупреждала! – кричала Белая Госпожа. Когда я приняла твое предложение о перемирии и позволила тебе войти в Телассу, я предупреждала, чтобы ты не говорил о нем!

– Отпусти меня, Эласса, – приказал Танатес. – Не губи свой город из-за того, что ты не можешь контролировать боль.

– Не губить свой город? – презрительно усмехнулась Белая Госпожа. – Я есть мой город! Я – свет во мраке! Я – последний страж!

– Ты нуждаешься во мне, – проскрежетал Танатес.

– Мне никогда не был нужен ни один мужчина!

Саша переводила взгляд с первого чародея на второго, вокруг нее члены Совета съежились от страха, а Нерожденные ожидали указаний от разъяренной хозяйки. Саша подумала о Фергусе, все еще сидевшем за столом, обсыпанном хашкой, и ей захотелось рассмеяться. Затем она осознала, как зверски ей нужна очередная доза, и поняла, что ее единственный канал поставок, возможно, был перерезан теперь навсегда, и ей захотелось расплакаться.

Интересно, как там Коул странствует по Раздробленным государствам, подумала она. Несомненно, вскоре состоится его триумфальное возвращение, с армией по пятам и с дюжиной историй о его последних выходках. А что она ему скажет, когда он спросит о ее вкладе в оборону города? «О, я отправилась в неудачное плавание к Небесным островам, а затем слонялась по дворцу, накачавшись наркотиками по самое некуда».

– Пятьсот лет! – кричала теперь Белая Госпожа. – Пятьсот лет, а ты по-прежнему знаешь, как довести меня до пределов ярости, Танатес. Я прикончу тебя сейчас!

– Убей меня, и надежды на спасение твоего города умрут вместе со мной! – рявкнул в ответ бывший король Далашры.

«Они в самом деле хотят убить друг друга?» Саше казалось, что, если бы один из магов действительно хотел, чтобы его бывший любовник умер, это случилось бы давным-давно. Даже сейчас, когда лорд-маг явно находилась в господствующем положении, она, казалось, выискивала новые ходы в споре с Танатесом, вовсе не стремясь покончить с ним.

Фиолетовые глаза Белой Госпожи сощурились, ее платиновые волосы развевались. Саша вновь испытала благоговение перед красотой этой женщины. Неимоверной, опьяняющей красотой.

– Я прикончу тебя сейчас, – повторила Белая Госпожа.

Осталось только гадать, в самом ли деле она намеревалась выполнить обещанное, поскольку в то же мгновение раздался жуткий треск, и в центре тронного зала будто открылась дыра. Воздух заколыхался, и с противоположной стороны отверстия, сквозь воздушную зыбь, которая поначалу деформировала изображение, показался, приближаясь в пространстве, другой тронный зал. Он сильно отличался от зала Белой Госпожи. Нефритовые скульптуры странных существ стояли вдоль алого ковра, ведущего к большому золотому трону. Бронзовокожие мужчины в золотых доспехах составляли почетный караул. В воздухе промелькнуло смазанное пятно быстрого движения – кто-то или что-то шагнул сквозь магический проход…

– Портал? – прошептала разъяренная Белая Госпожа. – Здесь? Кто посмел?

Мгновением позже она получила ответ.

Человек, появившийся в ее тронном зале, тоже бронзовокожий и темноглазый, был высок, худощав и одет в экстравагантную золотую мантию. На его голове возвышалась великолепная корона, украшенная изумрудами, черные с проседью волосы ниспадали на плечи; доходившие до них же впечатляющие борода и усы были весьма сложно заплетены, такого Саша никогда не видела. Мужчина – король? – слегка поклонился Белой Госпоже, скрестив при этом руки на уровне пояса. Жест явно был не проявлением подобострастия, но знаком уважения со стороны равного.

– Хайакара? – проворчала Белая Госпожа. – Ты нарушил соглашение. Перемещаться в город другого лорда-мага через Портал запрещено.

– Не было времени для более формального визита, – сказал иностранный лорд-маг. Он говорил со странным акцентом, словно пользовался не совсем естественным для себя языком. – Пришлось применить Портал.

Ты хочешь предложить нам помощь? Я думала, тебя не заботит запад.

Хайакара покачал головой.

– Не то чтобы меня он не заботил, королева Телассы. У Нефритовых островов – свои проблемы, а ты и эти посягатели – в другом мире.

– Тогда зачем же ты здесь?

Голос Хайакары помрачнел.

– Есть иная угроза, за которую я чувствую себя ответственным. Гхолама активировали. Вор забрался в императорскую сокровищницу и похитил ключ.

– Гхолам? – воскликнула Белая Госпожа. Похоже, известие ошеломило ее. – Я думала, императорская сокровищница неприступна.

– Так думал и я. Вор применил странную разновидность магии, чтобы получить туда доступ. Каким-то образом защитные заклинания не сработали.

– Ты знаешь, кто этот вор?

– Мы не знаем. Я послал одного из своих агентов выследить его. Ее миссия закончилась неудачей.

– Гхолам, – повторила Белая Госпожа, в ее голосе зазвучал страх. – Одно из трех орудий богов. Даже наша магия не способна причинить ему вреда. А ты представляешь, где можно найти вора или ключ?

Хайакара покачал головой.

– В отсутствие живой цели гхолам всегда будет стремиться отыскать хранителя ключа, убивая все, что встретится на пути.

Белой Госпоже было явно не по себе, и это устрашало Сашу больше, чем ее недавняя ярость.

– Благодарю тебя за предупреждение, Хайакара. Ты не изменишь своего мнения насчет отправки помощи?

Восточный лорд-маг опять покачал головой.

– Я не могу. Но я желаю тебе удачи, королева Телассы. Из чисто эгоистических соображений я надеюсь, что ты остановишь посягателей прежде, чем они смогут угрожать Конфедерации. Как я говорил – у нас есть свои проблемы, с которыми нужно что-то делать.

Хайакара, казалось, только что заметил Танатеса, пригвожденного к потолку. Он слегка поднял руку.

– Бывший король Далашры, – сказал он.

– Король-чародей, – отозвался Танатес сверху.

Хайакара повернулся и в вихре своей золотой мантии ступил назад в открытый им магический проход. Тот завибрировал, а затем начал сжиматься, становясь все меньше и меньше, пока не исчез совсем, издав хлопок. Тронный зал Белой Госпожи принял обычный вид или, по крайней мере, близкий к обычному.

Раздался глухой стук. Танатес поднялся с пола и отряхнул изодранный плащ, его покрытое шрамами лицо было задумчивым и хмурым.

Лорд-маг Телассы долго стояла, не двигаясь и храня молчание. Затем Белая Госпожа повернулась к Совету.

– Оставьте меня, – велела она, ее голос прозвучал поразительно глухо. – Мне нужно побыть одной.

Лоскутный король

– Хозяйка доверила тебе лично доставить мне письмо. Ее доверие дается нелегко. Я впечатлена.

Затора посмотрела на Коула поверх палисандрового столика в своем кабинете в дворце Кархейна и приподняла бровь в одобрении. Советница Лоскутного короля отпила глоток из бокала с вином, который держала в руке, и Коулу бросились в глаза ее мягкие округлые губы. Затора достигла прекрасной зрелости, ее длинные черные волосы лишь слегка тронула седина, а оливковая кожа уроженки Эспанды замечательно сочеталась с зеленым платьем, которое подчеркивало выразительность форм женщины.

Коул поднял стакан с водой и сделал добрый глоток. Он решил отказаться от вина после недавнего приключения.

«Я больше никогда не подставлюсь под отравление».

– Впечатляться тут особо нечем, – скромно ответил он. – Честно говоря, я – ничто без моего права по рождению.

Он кивнул на Проклятие Мага. Кинжал сейчас находился у капитана дворцовой гвардии – человека с суровым лицом, который, кажется, даже не мигал. Его поставили у двери в апартаменты Заторы.

– Ты понимаешь, почему я велела Эрику конфисковать твой кинжал, – сказала Затора с любезной улыбкой. – Я не могу рисковать. Твоя слава бежит впереди тебя.

Коул торжественно кивнул.

– Не говорю, что виню тебя в этом. Я просто рад, что встретил наконец в вашей стране человека, который меня уважает.

Затора опять улыбнулась. Ее плечи были обнажены, а облегающее платье почти не оставляло пищи для воображения.

«Сосредоточься, Коул. Сосредоточься». Он находился здесь с миссией жизненной важности. Он не мог позволить себе отвлекаться, не в этот раз. Будущее Благоприятного края, самого человечества, возможно, зависело от его успеха.

– Я училась у лорда-мага Телассы двадцать лет, – задумчиво проговорила Затора. – Полагаю, она взяла после меня новую ученицу. Возможно, Брианну.

Коул кивнул.

– Великолепная женщина.

«Хотя до тебя ей далеко… Проклятие, сосредоточься, Коул!»

– Она умерла, помогая свергнуть тирана Салазара, – продолжил он. – Принесла себя в жертву, чтобы разрушить его магию.

Саша была очень взволнована, рассказывая ему о смерти Брианны, когда они сидели на вершине Звездной Башни. Похоже, она просто обожала женщину.

– Пожертвовала, – повторила Затора своим хрипловатым голосом. – Иногда это необходимо.

– Я знаю, что такое жертва, – мрачно заметил Коул.

Он окинул взглядом пышно украшенный кабинет. Стражники привели его прямо к советнице короля, поэтому ему не представилось возможности изучить остальную часть дворца, но если он был так же роскошен, как апартаменты Заторы, то Тарбонн обеспечивал себя гораздо лучше, чем Сонливия. Даже до последних событий в Благоприятном крае.

– В самом деле? – Затора поднялась с кресла и, обойдя столик, положила нежную руку на его ладонь. – Скажи мне, что ты знаешь о жертве.

Коул с некоторой тревогой опустил взгляд на свои штаны, испытывая неловкость от оживления в этой области, и откашлялся.

– Правда в том, что я всегда нарываюсь на неприятности, делая то, что считаю наилучшим. Я провел годы, пытаясь быть героем, и потерял все, что мне дорого. Я почти не сплю месяцами.

«Хотя это имеет мало общего с отсутствием возможности и связано с божественным голодом, пожирающим меня изнутри».

– Ты выглядишь нездоровым, – заметила Затора, поглаживая его руку. – Ты такой бледный, и волосы редкие для столь молодого человека.

– Недостаток солнца, – быстро ответил Коул. – Там, на севере, мрачно.

Он испытывал какое-то странное ощущение и чувствовал себя не в своей тарелке. Было что-то тревожащее в том, как Затора смотрела на него. Она вглядывалась так напряженно, что это казалось… проявлением голода.

– Возможно, нам стоит отнести послание Белой Госпожи королю? – предложил он.

– Терпение, Даварус Коул.

Затора обошла его, изгибаясь, как змея, остановилась позади его кресла и посмотрела на чистый лист пергамента в центре стола. Он излучал нежное сияние.

– Хозяйка закодировала послание, и моей магии понадобится время, чтобы расшифровать ее слова. Что бы она ни хотела сказать, это – весьма конфиденциальная информация. Возможно, она опасалась, что ее послание попадет в руки тех жестоких захватчиков из-за океана, о которых ты говоришь.

– Исчезнувших, – согласился Коул. – Как думаешь, твой король пошлет помощь? Я слышал, что у Тарбонна – самая большая армия в Раздробленных государствах.

Тут он напрягся: Затора погладила пальцем его шею сзади. Встретившись взглядом с капитаном стражи – Эриком, кажется, – он поразился тому, какими пустыми казались его глаза.

– У Тарбонна – самая разбросанная армия, – промурлыкала Затора. – Герцог все еще держится на юге, и треть воинов Тарбонна присягнула на верность его знамени. Но ты – харизматичный мужчина, Даварус Коул. Возможно, тебе еще удастся убедить короля, что в его интересах – послать солдат на север, если письмо от твоей хозяйки не возымеет желаемого воздействия.

– Она – не хозяйка мне, – заявил Коул.

Он несколько расслабился. Он действительно харизматичен, это правда. Быть может, неудивительно, что Затора оказалась без ума от него. Она – не первая женщина старше, на которую он так подействовал. Ее рука продолжала гладить его шею, продвигаясь вниз. Внезапно советница короля застыла, когда ее палец добрался до золотого ключа, висевшего под его рубашкой.

– Что это? – резко спросила она, из ее голоса мгновенно улетучилась вся знойная страстность.

– Просто подарок одной из моих многих любовниц, – сказал Коул, решив, что такая ложь будет достаточно убедительна.

– Это принадлежало Волгреду, – прошипела она.

«Волгред. Скиталец. Маг, который напал на меня на борту „Ласки“! Откуда Затора знает о нем?»

Повернувшись, Коул посмотрел на советницу короля. Ее глаза превратились в щелки от ярости. Впервые он заметил их красноватый оттенок, и его охватил страх. Он вспомнил глаза Волгреда, горевшие как рубины.

Даварус вскочил с кресла и бросился через всю комнату к капитану стражи, отчаянно стремясь добраться до Проклятия Мага, прежде чем Затора применит против него магию. Но ему удалось сделать лишь три шага, когда ноги внезапно отказались повиноваться. Все мускулы до последнего застыли. Как юноша ни старался, он не мог шевельнуть ни одним пальцем.

Тогда его обуяла жуткая паника, взяв в тиски так же прочно, как и магия Заторы.

Советница короля подошла и встала перед Даварусом, с ее губ слетели последние слова заклятия, которым она обездвижила парня.

– Все в порядке, миледи? – спросил Эрик со своего поста у двери.

На мгновение у Коула мелькнула надежда, что этот человек может ему помочь, – но она быстро угасла.

– Вполне, спасибо. Сходи, принеси нам еще вина. Мне бы хотелось побыть несколько минут наедине с нашим гостем.

– Но, леди Затора, это против правил…

Советница короля подняла палец и указала.

– Иди, – велела она, и ее карие глаза на кратчайший миг будто бы полыхнули алым.

– Да, миледи, – бесстрастно ответил страж.

Он повернулся и вышел, не произнеся больше ни слова, и Коул понял, что Эрик находится под воздействием заклятия Заторы.

«Я сейчас умру». Без Проклятия Мага он был просто человеком, не особо умным, не очень искусным. Судя по выражению лица Заторы, его смерть не будет ни быстрой, ни легкой.

– Не знаю, как ты это нашел, – сказала советница короля.

Нахмурившись, она осматривала золотой ключ. Коул чувствовал приторный аромат ее духов, который маскировал что-то другое – намек на какую-то мертвечину, тухлятину.

– Приходится допустить, что Волгред мертв. Он не освободил бы гхолама только для того, чтобы легкомысленно отдать ключ. Хозяин содрал бы с него кожу заживо.

Коул боролся с магией Заторы, напрягая всю силу воли, – безнадежно. Даже моргнуть было неимоверно трудно. Когда Даварус осознал, что больше не увидит Сашу, к его глазам подступили слезы и неудержимо покатились по щекам, последнее, жалкое проявление слабости.

– Белая Госпожа послала тебя сюда, чтобы убить меня? – задумчиво проговорила Затора, зная, что он не может ответить. – Или она и в самом деле верит, что король ослабит свою армию просто для того, чтобы отдалить ее гибель? Древних не остановить людям с мечами и стрелами или даже лорду-магу с его украденной у богов силой.

Советница короля приблизилась к Коулу. Ее рот открылся, в глазах пылал голод. Не вожделение, нет, – ненасытный, непристойный голод, который терзал и его.

– Когда Эрик вернется, я скажу ему, что ты был наемным убийцей, подосланным людьми герцога, – прошептала Затора. – Я бы поглотила твою кровь здесь и сейчас, но магически манипулировать приближенными короля так, чтобы никто ничего не обнаружил, – деликатная задача, а если объяснять, откуда взялись твои иссохшие останки, той седовласой стерве, то можно подставиться. Я выпью тебя позже.

«Выпьешь меня?» Коулу удалось слегка выпучить глаза от ужаса.

Повернувшись, Затора снова подошла к столу.

– Послание Белой Госпожи готово, – сказала она. – Давай-ка посмотрим, что есть сообщить моей бывшей хозяйке. Прежде чем я избавлюсь от этого документа и оттащу тебя к королю.

Пригвожденный к месту Коул смотрел, как Затора подняла свиток.

– Фехды? – пробормотала она, читая. – Таково их настоящее название? Приход Древних был предсказан Хозяином, хотя никто из учеников не знает всех его замыслов. Более выдающийся человек не жил никогда. Для меня честь служить ему и учиться. Однажды я встану с ним рядом навсегда.

Коулу хотелось закрыть глаза. Оградить себя от вида женщины, которая всего лишь несколько минут назад приводила его в смятение всякими бесстыдными мыслями.

– «Ты была верной и талантливой ученицей», – цитировала Затора. – Как это великодушно с ее стороны! И все же Белая Госпожа никогда не смогла бы дать мне то, чего я хотела. Вечной красоты. Вечной жизни. Всего, что предлагает магия крови. Постой-ка – тут еще кое-что: «Я знаю, Затора. Я знаю. Считай это моим даром тебе».

Какой дар? Что знает эта дрянь…

Пергамент неожиданно вспыхнул блистающим серебром, так ярко, что из глаз Коула брызнули слезы, ослепив его на мгновение.

Когда его зрение прояснилось, Затора дрожала, как лист на ураганном ветру. Она охнула, и ее тело, обволакиваемое серебристым сиянием, поднимавшимся от пергамента, начало причудливо искривляться, затрещали конечности. Первыми, как сухие прутики, надломились руки. Затем стали дробиться ноги, из разорванной кожи показались белые осколки костей. Наконец треснул позвоночник, и она жутко задергалась, словно марионетка, пляшущая на нитях безжалостного кукловода. С леденящим кровь визгом Затора рухнула на пол.

Коул неожиданно обрел свободу движений, магия, которая держала его застывшим на месте, разбилась вдребезги, как скелет женщины, лежавший напротив. Даварус бросился к столу, изо всех сил сдерживаясь, чтобы его не стошнило при виде бесформенной массы плоти, которая несколько мгновений назад была живой женщиной. Он схватил заплечный мешок, быстро заглянув внутрь, чтобы убедиться, что Полуночница в порядке, а затем рванулся к двери.

«К дьяволу послание Белой Госпожи. Я делаю ноги». Припомнить бы еще, как выйти из дворца…

Дверь в апартаменты Заторы открылась, и капитан стражи, Эрик, врезался прямо в Коула. От изумления солдат выронил бутылку вина, которую держал в руке, и она разлетелась на тысячу осколков, а продукт лучших виноградников Кархейна выплеснулся на Даваруса. Коулу удалось остаться на ногах. Глаза капитана округлились, когда он увидел на полу труп советницы короля, и его рука потянулась к мечу, висевшему на бедре.

– Убийство! – крикнул он. – Стража, к оружию!

Коул в ужасе огляделся, но бежать было некуда, кроме как прямо на фигуру в шлеме, которая закрывала собой дверной проем. Бросившись вперед, он врезал стражу в лицо ногой в сапоге. Эрик брякнулся оземь, и в следующий миг Даварус, оказавшийся возле него, выдернул Проклятие Мага из-за пояса капитана. Вокруг клинка тут же возникло голубое сияние.

Перепрыгнув через лежавшего гвардейца, Коул выскочил в коридор.

Прямо на него бежали три стражника с копьями наперевес. Даварус подался назад, но там его схватила чья-то рука. Это был Эрик, нос которого являл собой кровавое месиво. В отчаянии Коул, лишенный выбора, развернулся и всадил Проклятие Мага в шею капитана. Юношу наполнило тепло – жизнь Эрика покидала тело и переходила через кинжал в Даваруса. Это ощущалось как нечто совершенно неправильное. Совершенно неправильное и тем не менее восхитительно прекрасное.

Первый из копьеносцев сделал выпад, и Коул изогнулся. Его рефлексы были невероятно быстрыми, а движения – естественно плавными, не чета неуклюжему стражнику. Проклятие Мага вскрыл тому горло, и в тело Коула влилось еще больше силы.

«Да, – громыхал голос откуда-то изнутри. – Убей их. Убей их всех, дитя».

Два оставшихся стражника попытались взять его в клещи, но его уже было не остановить, он превратился в смертоносный механизм. На его лице заиграла безумная усмешка, он отбил в сторону одно копье, сделал выпад и услышал сдавленный стон, когда теплая кровь брызнула ему на руку. Коул почувствовал движение позади себя, но оно было смехотворно неловким, как будто человек двигался сквозь смолу. Похититель полоснул его по лицу, а затем всадил кинжал стражу в сердце, прежде чем крик успел сорваться с его изуродованных губ.

В его ушах загромыхал целый хор бьющихся сердец. Обернувшись, он увидел толпу стражников, бежавших на него. Он не стал их считать. Не было нужды.

Оттолкнувшись ногой от стены, он развернулся и сбоку всадил кинжал в шею одному из нападавших, тот камнем рухнул наземь. Снова прыгнув, каким-то образом помчался вдоль стены, копья стражников вокруг него – словно стебли пшеницы, которые лениво полоскались на ветру, а он – коса, неотразимая и неодолимая. В считаные мгновения все они оказались мертвы. Внутри него бушевала ярость, но внешне он был тенью, мраком, шагавшим со свирепой улыбкой по коридору, оставляя за собой только тела.

Похититель плавно вошел в большую прямоугольную комнату, тронный зал, судя по креслу с высокой спинкой на возвышении. В нем сидел мужчина в лоскутной мантии, сшитой из сотен кусочков тканей всевозможных цветов и оттенков. На голове у него была серебряная корона. «Король, – произнес с отчаяньем тоненький голосок. – Остановись!» Но его заглушил все тот же беспрестанный рефрен:

«Убей их всех. Убей их всех, дитя».

Полдюжины стражников с поднятыми арбалетами образовали защитную стену перед троном. Услышав череду щелчков, он увидел помчавшиеся к нему стрелы, которые вращались на лету.

Похититель велел обволакивавшим его теням остановить их. Завитки тьмы понеслись вперед, перехватили стрелы в воздухе и направили вниз, те бесполезно загрохотали по полу. Затем он бросился на стражников, пронзая и полосуя их кинжалом, заливая все вокруг дождем алых капель.

«Я – смерть».

– Леди Сталь! – крикнул могучий воин, грудь колесом, слева от короля.

Перед собой он держал гигантский щит. Справа худощавая женщина с длинными седыми волосами, в стальных доспехах, отсалютовала длинным мечом. Вдвоем они спустились с возвышения и дошли до Похитителя, когда он приканчивал последнего стражника, из разрубленного горла которого хлынул фонтан крови.

Он прыгнул на них, разбрасывая по сторонам алые капли со своего кинжала. Они все здесь погибнут, горючее для бушующего в нем адского голода.

Щитоносцу удалось каким-то образом отбить его атаки. Женщина с волосами цвета стали выступила вперед и, обрушив на Похитителя яростную серию ударов сплеча, отбросила его назад, лезвие его кинжала высекало искры из ее брони, но не могло пронзить доспехи, чтобы добраться до нежной плоти.

Он взревел, сплюнул и принялся биться с удвоенной яростью. Раз за разом мужчине удавалось подставить щит вовремя и отвести смертельный удар, а женщина с волосами цвета стали сражалась с величайшим мастерством, уклоняясь от Проклятия Мага и атакуя в ответ с такой точностью, что Похититель обнаружил: его теснят.

Ярость начинала утихать, опьянение безумием постепенно сходило на нет, пока Похититель сражался с этими мастерами меча и щита. Король просто наблюдал с трона, не двигаясь, опустив подбородок на покрытую шрамами ладонь.

Похититель фыркнул, когда сталеволосая женщина-воин резанула по его руке. Внезапный болевой шок прорвал красный туман, и, подобно первым зеленым весенним росткам, пробивающимся сквозь землю после долгой зимы, сознание Коула вырвалось наружу. Сверхъестественная ярость, двигавшая им, утратила силу, и щитоносец свирепым ударом опрокинул его на спину. Коул был вынужден отползти в сторону с кровоточившей раной на руке, нанесенной воительницей.

– Подожди, – хрипло выдавил он, увертываясь от летевшего по дуге вниз клинка женщины – Леди Сталь? – и поднял перед собой руки, чтобы успокоить ее. – Мне нужно поговорить с королем.

– Демон, – прорычал суровый воин с огромным щитом. – Ты не подойдешь к нему! Приближенные побеждали противников и хуже тебя.

– Я не демон, – в отчаянии сказал Коул.

Щит снова ударил его, он зашатался и чуть не споткнулся о тело одного из стражников, которых убил.

– Белая Госпожа послала меня с сообщением для Заторы, – проговорил он в безумной спешке. – Она оказалась каким-то кровавым магом. Я думаю, она держала короля под контролем. Я вовсе не хотел убивать стражников.

– Довольно, – выпалил щитоносец. – Не думай, что твоя ложь спасет тебя сейчас, убийца.

Леди Сталь промолчала, хотя и приподняла слегка одну бровь.

– Клянусь, я говорю правду…

Щит пребольно ударил Коула по голове, оборвав его на полуслове.

– Обожди, – донесся резкий голос с трона. – Дай ему поговорить со мной.

Изрыгая проклятия, щитоносец отступил назад и гневно уставился на юношу. Леди Сталь вложила меч в ножны, не отрывая от Даваруса глаз.

Коул потер ушибленную голову и опустил Проклятие Мага. С клинка стекала кровь, и когда он обвел взглядом бойню в тронном зале, его затошнило.

«Я это сделал. Все эти стражники мертвы. Все из-за меня».

– Ты отдашь свое оружие, прежде чем приблизиться к королю, – прорычал щитоносец.

Коул облизнул губы, во рту у него внезапно пересохло, и, сделав, как велел воин, он протянул ему Проклятие Мага, стараясь не смотреть на эфес в алых пятнах. Он подошел к трону. Раздалось хлюпанье, и он осознал, что у него мокрые сапоги, кровь пропитала их насквозь. Его вновь затошнило, и он сделал над собой усилие, чтобы сдержаться.

Лоскутный король наблюдал за ним. Когда Даварус приблизился, он увидел, что лицо короля было таким же лоскутным, как мантия: сотня шрамов покрывала его от подбородка до лба.

– Затора мертва? – спросил король, когда Коул встал перед ним.

– Да, – ответил Коул. – Ее смерть была… – Он хотел сказать ужасающей, но все, что произошло с тех пор, было ужасающим. – Красочной, – закончил он, запнувшись.

– Ты убил ее?

Коул покачал головой.

– Белая Госпожа дала мне послание для Заторы, которая привела в действие какое-то заклинание. Это была ловушка, помещенная в пергамент. Заклинание разрушило ее. Сломало все до одной кости в теле.

– Где послание сейчас? – мягко спросил король.

– В апартаментах Заторы. На ее столе.

Лоскутный король кивнул щитоносцу, который бросил на Коула сердитый взгляд, прежде чем выйти из зала, предположительно, чтобы принести послание.

Король посмотрел на Коула.

– Что ты такое? – спросил он с любопытством.

«Убийца. Душегуб».

– Я… просто человек.

– То, что вошло в тронный зал и поубивало стражников, не было человеком. Понадобились два моих Приближенных, чтобы остановить тебя. Ты – маг?

Коул покачал головой.

– Нет, я…

«Что я такое? Шлюхино отродье, ублюдок. Дитя убийства и преемник убийства. Чудовище».

– Я проклят, – удалось наконец выдавить Коулу.

Лоскутный король сощурил глаза. Они были разных цветов, заметил Даварус: один синий, другой – зеленый. Бесчисленные шрамы на его лице будто заплясали, когда он нахмурился.

– Я знаю немного о проклятьях.

– Все они мертвы! Он убил их всех! Даже Эрика.

Громыхающий голос щитоносца оповестил о его возвращении прежде, чем он влетел в двери. Воин направился прямо к Коулу, сжав огромный щит в одной ладони, боевой топор – в другой, его намерения ясно читались на лице.

Лоскутный король поднял руку, и Леди Сталь двинулась щитоносцу наперерез.

– Полегче, Джакс. Мы больше не на дороге. Я один выношу решения в этом зале. Ты принес послание Белой Госпожи?

– Вот, – прорычал Джакс, швырнув его безмолвной женщине с мечом, преградившей ему путь.

Она взяла пергамент и отнесла его королю, который стал читать послание, водя по нему разноцветными глазами.

– Лорд-маг Телассы хочет моей помощи? Ей следовало бы знать, что у меня недостаточно людей. Ни для чего, и менее всего – для того чтобы сражаться с таинственными монстрами из-за моря. Что это? «Я знаю, Затора. Я знаю. Считай это моим даром тебе». – Лоскутный король неожиданно усмехнулся. – Полагаю, последняя строка была адресована непосредственно мне. Кажется, дар Белой Госпожи проявился в форме казни, освободив таким образом меня от интриг моего двуличного советника. Признаюсь, что последнее время чувствовал себя не в своей тарелке. Теперь понятно почему. – Король вздохнул и положил пергамент. – Сэр Мередит предупреждал меня о Заторе. Он был не прав очень во многом, но в этом отношении, как кажется, не ошибся.

Коул понятия не имел, кто такой сэр Мередит, но если этот человек был столь же грозным, как другие приближенные короля, которые находились сейчас в зале, Даварус мог считать себя счастливчиком, раз сэра Мередита не оказалось среди присутствовавших. Леди Сталь наблюдала за ним так пристально, что муравьев бы взглядом сварила. Эта женщина словно вообще не мигала.

– Людям Благоприятного края нужны твои солдаты, – сказал он, решив приступить к сути дела, прежде чем поднимавшаяся тошнота не привела его еще к одному унижению. – Сонливия уже пала.

Лоскутный король слегка откинулся назад на троне и сложил руки на коленях. Они тоже были сплошь покрыты шрамами.

– Если забыть о том, что ты только что перебил пару десятков моих стражников, как это затрагивает Тарбонн?

– Они хотят уничтожить все человечество, – ответил Коул, стараясь не смотреть на тела, завалившие весь зал позади него. – Как только они завоюют Благоприятный край, они двинутся на юг. Исчезнувшие обладают оружием за пределами нашего понимания. Если Теласса падет, никто не будет в безопасности.

– У меня нет лишних солдат. Война с герцогом требует каждого бойца, которого я могу забрать на службу.

– Ты можешь убедить другие государства послать помощь, – заявил Коул. – Это – больше чем конфликт между людьми. Это – битва за выживание. Исчезнувшим все равно, кто сидит на троне в Тарбонне или в любом другом королевстве. Если мы не сплотимся, все, что мы знаем, обратится в прах.

– По мне, его слова – куча лошадиного навоза, – проворчал щитоносец Джакс. – Захватчики из-за океана? Следует вызвать инквизицию и допросить этого убийцу. Выжать из него правду.

Лоскутный король обменялся взглядами с Леди Сталь. Молчаливая фехтовальщица, посмотрев с минуту на Коула, медленно кивнула.

– Я верю, что он говорит правду, – ответил король. – Белая Госпожа думала добиться моей поддержки, избавив меня от влияния Заторы.

Король нахмурился, глядя на Коула.

– Почему она выбрала именно тебя, чтобы доставить послание, я не могу сказать. Ты несешь в себе проклятие, которое превратило тебя в… то, кем ты был. И все-таки она в отчаянии, а твое желание кажется искренним. Если захватчики действительно двинутся на юг, я займусь ими, когда это произойдет. Я добился трона не потому, что пренебрегал непосредственной угрозой.

Король провел пальцем, покрытым шрамами, но лицу, которое смахивало на жутковатую вышивку.

– А что до других государств, – продолжил он, – мое влияние ослабло. У многих – собственные проблемы. Они не станут меня слушать.

– Значит, я пришел сюда зря, – с горечью сказал Коул. – Лишь для того, чтобы забрать жизни невинных.

– Жизни, за которые ты должен ответить, – прорычал Джакс.

Он сделал шаг к Коулу. Лоскутный король поднял руку, чтобы успокоить его, и щитоносец с омерзением отвернулся.

– Верно – тебе следовало умереть за то, что ты тут натворил, – сказал король. Проклятие или не проклятие, но ты убил достаточно моих людей, чтобы тебя повесили несколько раз. Будь я молод и порывист, сам бы за этим присмотрел. Однако я не хочу делать Белую Госпожу своим врагом. Джакс, верни молодому человеку его оружие.

Раздалось ругательство, а затем звон металла: щитоносец швырнул Проклятие Мага к ногам Коула. Даварус опустил взгляд на кинжал с рубином в эфесе, проклиная самого себя и оружие, забравшее столько жизней.

«Я хотел быть героем. Я никогда не хотел быть убийцей. Это – не я».

Но именно им он и был. А без Проклятия Мага лишался и этого, без Проклятия Мага он становился никчемным, никем.

Ненавидя себя, он наклонился и поднял кинжал.

– А что сейчас? – спросил он оцепенело, встретившись взглядом с разноцветными глазами короля, непреклонным взором Леди Сталь, яростным – Джакса.

Он потерпел неудачу в своих поисках. Даварус пожалел, что вместо него здесь не Саша. Она бы убедила этого странного короля направить людей в ответ на угрозу Исчезнувших.

– А теперь уходи, – просто сказал Лоскутный король. – Не возвращайся в Тарбонн. Если попытаешься – поплатишься жизнью. Как эти люди, отдавшие свои у меня на службе.

Он указал испещренной шрамами рукой на останки стражников, из которых вытекли целые лужи крови, поблескивавшие в свете факелов. Коула снова затошнило.

Он повернулся и побежал прочь из дворца, крепко зажав рукой рот. Ему почти удалось выбраться наружу, когда между его пальцами прорвалась первая порция рвоты.

Оружие

В день Расплаты Телассы над Благоприятным краем разверзлись небесные хляби.

Задрав голову и хмуро взирая на тучи, Эремул подставил лицо под колючие капли студеного дождя. Это был мрачный день, подходящий для еще более мрачных событий, которым предстояло разыграться. Полумаг видел, как в гавани, на корабле, что запустит Разрушитель Миров, проходят последние приготовления. Вряд ли ливень окажется помехой планам фехдов.

Несмотря на дождь, собралась небольшая толпа, чтобы посмотреть на кошмарное оружие, которое готовили на борту корабля. Быть может, в этом интересе проявлялось ощущение неизбежности грядущего, а может, кое-кто думал, что их оккупанты планировали создать постоянную базу в Сером городе и намеревались уничтожить соперника, к которому большинство не испытывало никакой приязни. Сонливия пережила трех тиранов за три месяца, и краткое правление Белой Госпожи было, возможно, наихудшим из них – по крайней мере до тех пор, пока Древние не удосужатся свершить Расплату над Серым городом вместе со всеми, кто в нем находится.

«Странно, как все происходит по три раза. Три города Благоприятного края, три Судьи. Служительницы Белой Госпожи, кажется, всегда приходят по трое. Может, у Создателя была особая приверженность к этому числу. Или, возможно, таково космическое правило, что пустота всегда будет заполнена, а три – число, которое обеспечивает такую вероятность».

Эремулу пришло в голову, что сегодня день, подходящий для философствования. Огоньки десятков тысяч жизней скоро погасят, как свечи. Это себя оправдывало – сосредоточиться на масштабных проблемах, когда вопросы помельче приводили к таким ответам, от которых ему хотелось перерезать себе запястья.

Полумаг подумал о Монике в Прибежище. Интересно, как она там? Он пришел к заключению, что оставлять женщину с Рикером и Мардом было, вероятно, безопасно. Один из них просто не просыхал от пьянства и не мог приподнять даже голову, не говоря уж о члене, тогда как второй больше опасался заразы, чем возможного уничтожения оружием, разрушающим миры.

На его плечо легла чья-то рука, и Эремул подскочил бы как ужаленный, будь у него ноги на месте.

– Присоединяйся ко мне в Обелиске, – прозвучал певучий голос Айзека у него за спиной. – Вид будет впечатляющий.

– Неужели обязательно вот так подкрадываться ко мне? – проворчал Полумаг. – Помимо того, я уже был свидетелем уничтожения одного города. Помнишь, когда Салазар сокрушил Призрачный порт волнами.

Айзек пожал плечами.

– Жизнь – последовательность впечатлений. Воспринимай, что можешь, пока можешь.

Эремул нахмурился.

– Теласса – на расстоянии многих миль отсюда. Даже с Обелиска мы не сможем ничего разглядеть. Если только твои глаза не обладают скрытыми способностями, которые могут выбить из колеи представителей меньших рас.

Судья улыбнулся, похоже, ему понравилась колкость Полумага.

– Наши глаза действительно способны видеть дальше, чем ваши, но мы используем другие глаза. Уцелевшие остатки тех чудес, которыми обладали в Прежние Времена.

– Я не буду толкать эту штуку всю дорогу вверх к Обелиску, – заявил Полумаг, похлопав по креслу на колесах, которое Айзек разработал для него годы назад. – Путь долгий, и не особо хочется, чтобы на меня под ливнем налетела злобная толпа.

Казалось, обсидиановые глаза Айзека сверкнули, когда он взялся за рукоятки на спинке кресла Эремула.

– Я тебе помогу.

Обелиск был самым высоким зданием в Сонливии – монолит из темного камня, который возвышался над прилегавшими имениями городской знати и магистратов. Теперь, когда Эремул впервые увидел Город Башен и его изящные шпили, Обелиск уже не казался ему таким впечатляющим. С другой стороны, многое из того, что раньше производило на него глубокое впечатление, утратило значимость с тех пор, как в Благоприятный край прибыли Древние.

«Таков один из великих уроков жизни. Чем больше узнаешь о мире, тем меньше значишь ты сам. Когда мы молоды, мы находимся в самом центре круга мироздания. По мере того как проходят годы, мы двигаемся к краю, пока не наступит наш черед пасть в забвение, и мы принимаем это, даже не ойкнув».

Полумаг задался вопросом, изменило ли время фехдов так, как оно изменило людей. Оглядывая квартал Знати и встречая взгляды бессмертных, которые теперь объявили территорию своим анклавом, он решил, что нет.

– А сколько вас здесь сейчас? – спросил он Айзека, пока тот катил его по внутреннему двору Обелиска, привлекая любопытные взгляды соотечественников.

– Путешествие через Бескрайний океан предприняла тысяча из нас, – ответил Айзек. – На родине нас в двадцать раз больше. Лишь крупица того, что ваш народ может собрать даже в этом малом регионе континента, но воспроизведение не так заботит тех, кто не стареет. Бесконечное размножение – признак… – Он не договорил.

– Меньших рас, – закончил за него Эремул, подражая певучему голосу Айзека.

Офицер фехдов улыбнулся, и на мгновение будто вернулись старые времена, когда Полумаг и его верный слуга лениво подтрунивали друг над другом, хотя теперь это превратилось в поток сарказма и выпады со стороны Эремула.

«Айзек – не слуга, – напомнил себе Полумаг. – Он – бессмертный семифутового роста. И он вот-вот привезет меня в самый центр командования фехдов в Благоприятном крае».

Они прошли мимо казарм Алой Стражи, которые сейчас пустовали, и приблизились к железным воротам Обелиска. Фехд-караульный отдал Айзеку честь и вопросительно посмотрел на Эремула, но Судья жестом велел ему открыть ворота, и его сородич тут же подчинился. Когда Эремул в последний раз посещал Обелиск, ворота запирались на большой висячий замок. А сейчас страж-фехд на глазах у Эремула подошел к странной панели, которую установили на стене недавно. Она была покрыта, по виду, решеткой с пронумерованными кнопками. Страж постукал но ней своими тонкими пальцами. Мгновением позже ворота щелкнули и сами собой открылись.

Полумаг приподнял бровь, но Айзек просто махнул ему, предлагая следовать за ним.

Аванзал остался таким, как помнил его Эремул. Катясь по ковровым дорожкам, он услышал жужжание и, подняв взгляд, заметил прикрепленные к потолку механические объекты, которые своим видом напоминали ручные пушки фехдов. Они двигались вслед за ним, отслеживая его путь, их крохотные красные глазки, словно подмигивая, мерцали наверху.

– Они не опасны, – сказал Айзек, заметив волнение Эремула. – Они только наблюдают. В Прежние Времена они были на каждом здании, ну или так говорится в легендах. Они записывали все.

Они приближались к ступенькам, ведущим наверх, к Залу Большого Совета, и Эремул сбавил ход.

– Если хочешь, чтобы я сопроводил тебя на верхний этаж, тебе придется понести меня, – с горечью сказал он. – У меня аллергия на лестницы.

Айзек ничего не ответил. Вместо этого Судья повернулся к стене слева от ступеней. Офицер фехдов нажал серебристую кнопку в середине панели, установленной в трех футах над полом. Неожиданно стена скользнула в сторону, открыв маленькую пустую комнату. Айзек вошел и поманил Эремула за собой.

– Это шутка? – спросил Полумаг.

А может, подумалось ему, бывший слуга решил посадить его в тюрьму, в отплату за тот унизительный труд, которым он заставлял заниматься Айзека во время его четырехлетнего пребывания в книгохранилище.

Судья повернулся к другой панели внутри комнатки. Там было шесть кнопок, расположенных по вертикали.

«По одной на каждый из этажей Обелиска?» – предположил Эремул.

Айзек нажал на самую верхнюю кнопку на панели.

– Соберись с духом, – сказал он, и в его музыкальном голосе прозвучало какое-то предвкушение.

Эремул открыл рот, чтобы спросить зачем, – но в изумлении замер, когда дверь внезапно исчезла куда-то в пол. У него возникло ощущение, что его поднимают в воздух. Оно продолжалось несколько секунд.

– Мы кое-что улучшили, когда въехали сюда, – криво усмехнулся Айзек.

Неприятное ощущение исчезло, и дверь открылась с резким звоном, похожим на звон малого колокола. Айзек взялся за кресло Эремула.

Постарайся ничего не говорить, – посоветовал он и покатил Полумага на перестроенный верхний этаж Обелиска.

Представшее перед Эремулом зрелище оказалось вовсе не тем, чего он ожидал. Генерал Савериан и полдюжины офицеров сидели в креслах с высокими спинками вокруг слегка приподнятой платформы. Над этой платформой плавали в воздухе несколько трехмерных, поразительно подробных изображений Сонливии и региона, окружавшего город. Когда Айзек подкатил Полумага ближе, у того просто челюсть отвисла от потрясения. На самой большой из плававших в воздухе призрачных диорам, которая была совершенным представлением корабля, несшего Разрушитель Миров, суетилось множество крошечных фигурок.

– Это магия? – спросил он в изумлении.

– Не магия, – тихо ответил Айзек. – Ты видишь гавань, как она есть в настоящий момент. Изображения передаются сюда через видовые сферы – одно из немногих уцелевших чудес из Прежних Времен. Они плавают высоко в небе над нами. Можно сказать, это нечто вроде следящих ястребов Салазара.

Савериан повернулся и посмотрел на Полумага.

– Судья, – сказал он с ноткой досады в голосе, от которой по спине у Эремула побежали мурашки. – Кажется, ты привел сюда человека. Могу я спросить зачем?

– Я хотел показать ему частицу славных достижений нашего народа, сэр, – робко ответил Айзек. – Пока я еще могу это сделать.

– Ты слишком снисходителен, брат, – заметила Мелиссан со своего места рядом с генералом.

– Боюсь, так оно и есть, – ответил Айзек с чуть заметной улыбкой.

– Мы приближаемся к запуску, – объявил Савериан стальным голосом, его взгляд был устремлен на диораму.

Потоки дождя барабанили по виртуальной палубе корабля, стекали с исполинского орудия, которому через несколько мгновений предстояло превратить тридцать тысяч жителей Телассы в пепел. После слов генерала орудие начало менять положение.

За приподнятой платформой, вокруг которой сидели фехды, по всей окружности верхнего этажа Обелиска шло прозрачное стекло, оно обеспечивало прекрасный вид на квартал Знати Сонливии. Дождь струился по стеклу во внутренний двор, лежавший далеко внизу. Несколько месяцев назад Салазар встретил свой конец на тех булыжниках, его смерть была легче той, что ожидала народ Телассы.

На мгновение Эремул подумал применить здесь магию. Возможно, удалось бы уничтожить те странные предметы, которые Савериан и его офицеры использовали для связи с фехдами, управлявшими огромным орудием на борту корабля. В лучшем случае он добился бы небольшой отсрочки. Стоила ли она его собственной жизни?

«Никто в Сонливии даже не помочился бы на меня, гори я ярким пламенем. В Телассе, пожалуй, могли бы сходить за маслом».

Савериан поднял руку и что-то поправил у себя в ухе.

– Приступайте к Расплате на счет «пять», – приказал он. – Пять… четыре…

Эремул не смог наблюдать, он закрыл глаза и ждал.

– Генерал, – обратился один из офицеров Савериана, кожа которого была очень темной по сравнению с другими фехдами. – Взгляните на это.

Настойчивость обращения заставила Эремула тут же открыть глаза. Савериан махнул рукой, и воздушное изображение гавани Сонливии на платформе внезапно сменилось панорамой холмов Демонических Огней к северу от города. Из земли торчали устремленные в небо сломанные гранитные гребни.

Полумаг прищурился. Похоже, там находился аванпост фехдов – маленький лагерь бессмертных и их помощников- невольников, устроенный в седловине между двумя наиболее крупными холмами.

– Что это? – спросила Мелиссан, указывая тонким пальцем на нечто, спускавшееся с северного холма.

То был не человек и не фехд. Он походил на мужчину, состоявшего из тени и пламени, и, плывя через скалы, оставлял за собой опаленный камень. Неопознанный кошмар направлялся прямо на аванпост фехдов.

– Наведите на него, – приказал Савериан. – Я хочу взглянуть поближе.

Чернокожий офицер повернул диск на панели сбоку платформы, и панорама сдвинулась, сужаясь и увеличиваясь в размерах и деталях по мере того, как фехдский реликт, передававший изображение, приближался к нарушителю спокойствия. Собравшиеся в Обелиске видели, как дюжина людей-невольников устремились с оружием на изготовку к жуткому чужаку. Тот встретил их ударами расплывчатых конечностей, состоявших из пламени и тени. Удары разорвали несчастных невольников на части, их тела мгновенно обратились в пепел.

– Дайте звук, – рявкнул Савериан.

Офицер покрутил другой диск, и тогда они услышали вопли и резкий лай ручных пушек. Кошмар проник на территорию лагеря, не обращая внимания на встретивший его поток металлических пуль. Прорубаясь сквозь невольников, он приближался к горстке фехдов. Одного из них, женщину в развевавшемся синем плаще, Эремул знал.

– Ним, – охнул Айзек.

Он повернулся к Савериану.

– Сэр, вы послали Ним на разведку?

Зубы генерала скрежетали, будто он пережевывал сталь.

– Да. Это моя прерогатива, Судья.

Ним что-то держала в изящной руке – сферический предмет, похожий на зажигательные бомбы, которые применяли мятежники в Сонливии. Она метнула его. Прогремел сильный взрыв, и на минуту панорама скрылась в густом облаке пыли.

Кошмар из тени и пламени поднялся из воронки, которая образовалась от взрыва, совершенно не изменившимся. Он добрался до первого из Древних, тот прыгнул на него, взмахнув прозрачным мечом. Фехд двигался невероятно быстро и сражался с нечеловеческим мастерством, но его клинок просто проходил сквозь жуткого призрака, который рванулся вперед и поглотил Древнего. Белая кожа задымилась, и волосы фехда воспламенились.

– Кажется, он не чувствует боли, – сказала Мелиссан, явно потрясенная. – Что это за существо?

– Оружие, – прорычал Савериан. – Один из трех, созданных богами в то время, которые люди называют Веком Раздора. Они опасались восстания магов. Таков был их ответ. Гхолам.

Раздался леденящий кровь вопль, и фехда разорвало на части.

– Генерал, как мы его остановим? – спросила Мелиссан, в ее голосе звучала паника.

Эремул обнаружил, что трясется от страха, вся его одежда взмокла от пота.

– Он невосприимчив к стали, – мрачно сказал Савериан. – Не поддается магии. Даже нашего обычного оружия недостаточно. Есть лишь один метод. Мы разрушим его.

«Разрушим его?» У Эремула закружилась голова. «Разрушитель Миров. Он имеет в виду, что свершит Расплату».

Савериан поднял руку к уху.

– Вы должны скорректировать цель, – скомандовал он.

Я дам новые координаты.

– Генерал, – отчаянно вмешался Айзек. – Там наши сородичи. Там Нимувия!

Могучий беловолосый генерал поднялся с кресла. Его лицо было суровым, а голос – твердым, как сталь.

– Это – единственный способ, Судья. Я не позволю ему добраться до города. Его необходимо остановить сейчас.

– Генерал, – снова произнес Айзек, в его голосе звучало страдание. – Ним – моя сестра! Она помолвлена с вами!

Он бросился было к Савериану, но Мелиссан удержала его за руку.

– Остановись, брат, – прошептала она.

Савериан смотрел куда-то за Айзека, в поток воды, поливавший улицы Сонливии.

– Я – щит, который защищает наш народ от зла, – проговорил он, будто откусывая каждое слово. – Я сделаю для этого все, что потребуется. Пойми, Судья. Все, что потребуется.

Полумаг развернул кресло, чтобы увидеть то, на что смотрел генерал. Савериан снова поднял руку к уху и произнес ряд чисел. Через несколько мгновений небо озарила вспышка – взлетела световая дуга. Высоко над городом она внезапно изменила направление, отклонившись к северу.

К холмам Демонических Огней.

В комнате повисла гнетущая тишина. Савериан стиснул зубы, его лицо было непроницаемо. Мелиссан прижала к себе Айзека, что-то нашептывая ему на ухо. Остальные фехды выглядели встревоженными или напуганными.

Полумаг сосредоточил внимание на призрачной панораме холмов Демонических Огней. Казалось, весь мир затаил дыхание, каждая секунда была наполнена невыразимым напряжением. Мелиссан отпустила Айзека, и он отвернулся от нее, по его щеке побежала одинокая слеза.

Изображение холмов Демонических Огней внезапно мигнуло и исчезло. Откуда-то издалека докатился звук невообразимо чудовищного взрыва. Комнату тряхнуло, весь Обелиск опасно качнулся.

Затем их накрыл жар.

Обещания

Он поерзал в клетке, боль от накопленных за год заточения язв волнами перекатывалась по всему телу. Он почти не чувствовал этой боли. Он вообще почти ничего не чувствовал, все онемело.

Он только что видел, как его жена заживо сгорела на костре. Теперь ему хотелось лишь одного: смерти. Чтобы все закончилось. Его тело просто таяло, и каждый вдох давался с огромным трудом, но пустота в сердце была хуже всего на свете.

Он услышал шаги снаружи клетки. Может, это Борун, который снова пришел извиняться. Ближайший друг повернулся спиной к Кейну, когда тот больше всего в нем нуждался. Сказал, что у него есть жена и дочери, о которых нужно думать.

Мог подойти и Оргрим. Но он теперь был вождем, и хотя он и выразил сожаление о том, что произошло, здоровенный предводитель Восточного предела не стал бы жертвовать долгом перед народом ради долга перед другом.

Или, возможно, это был Магнар. Сын смотрел, как его мать погибала в пламени. Мальчик, которого он растил, чтобы тот стал мужчиной.

Он хотел умереть. Молился об этом. Но Шаман не выполнит его желание, пока не подобреет. Высока была вероятность того, что его сожгут, как Мхайру. Даже его ярость обратилась в пепел. Не осталось ничего. В том числе и сил, чтобы поднять голову.

– Кейн, – проскрежетал голос.

Голос, знакомый ему с давно прошедших лет.

– Джерек? – попытался сказать Кейн.

– Вышло только сипение.

– Я вытащу тебя отсюда. Если Шаману нужен ты, ему придется сначала разобраться со мной.

– Мне конец, – удалось прошептать ему. – Уходи. Не беспокойся обо мне.

– Я дал тебе обещание, Кейн. – Раздались звуки ударов стали по ивовым прутьям. – После того как ты вытащил меня из огня.

– Уходи, – снова сказал Кейн. – Или тоже сгоришь.

– Уже горел однажды. Это меня не прикончило, так ведь?

Кейн промолчал. У него не осталось сил, чтобы говорить. Он слышал, как слева клетка раскололась. Слышал треск, когда грозный воин, которого звали Волк, схватил его тюрьму и стал ее выкручивать.

– Уходи, – удалось ему выдохнуть в последний раз.

Он не хотел еще одной смерти на своих руках. Еще одной потерянной из-за его действий жизни.

С минуту было слышно только тяжелое дыхание и треск ивы. Затем сильная рука схватила его и потянула. Его истерзанное тело вытащили из разрушенной тюрьмы, и взрыв боли оглушил Кейна.

– Я дал тебе слово, – сказал Джерек. – Меня изгнали из Отрекшихся, когда я услышал, что сделал с тобой Шаман. Таков единственный способ покинуть Ледяной Шпиль, за исключением смерти. Но если мужчина о чем-то говорит, он это делает.

Кейн захрипел: его подняли и перекинули через крепкое плечо, как мешок с картошкой.

– Я буду рядом, когда понадоблюсь тебе, – проскрежетал Джерек, – и это, черт его дери, обещание.

Он медленно соскользнул с лошади. Сапоги хрустели по снегу, а дыхание порождало облачка тумана в холодном утреннем воздухе, но внутри у него все горело в лихорадке возбуждения. Сделав вдох, он постарался успокоить колотившееся сердце. Ему не хотелось упасть замертво прежде, чем он доберется до двери.

Он был дома. Он был дома, и Мхайра ждала его.

Все осталось так, как ему запомнилось. Дом выглядел так, как в его снах, место, хранившее одни из лучших воспоминаний его жизни. Одни из худших – тоже, но и их надо было принять, ведь иначе не поймешь, что действительно важно. Пока почти не лишишься этого.

Кейн пошел к двери, отмечая ухоженные поля, аккуратно подстриженные деревья вдоль дорожки. Доказательство того, что жена была здесь, жила под той же крышей, что и последние двадцать лет. А он думал, она мертва. Умерла ужасной смертью, сгорев дотла на костре Шамана три года назад.

Но она была жива, и она ждала его.

Он провел рукой по лицу, внезапно осознав шрамы, месячную щетину, грязь, которая покрывала его с головы до ног. Мхайра всегда жаловалась, что от его щетины ей щекотно, хотя при этих словах в глазах у нее неизменно горел огонек.

Он усмехнулся, представив выражение ее лица, когда она увидит его. Это было единственным, что поддерживало его временами: воспоминание о ее улыбке, которую он видел, просыпаясь утром. И еще – из давнего прошлого: как она укладывала Магнара спать. Не важные события, такие как день их соединения, хотя они имели свою ценность. Простые, повседневные мгновения, не отличавшиеся от тех, что разделяли любые мужчина и женщина повсюду в Высоких Клыках, за исключением того, что Мхайра решила разделить эти мгновения с ним.

Приближаясь к двери, он замедлил шаг. На ней не было свадебного венка, который висел там всегда. Мхайра иногда вносила его внутрь, если становилось слишком холодно, хотя благословение духов означало, что на нем не скажется ни смена лета на осень, ни время вообще. Пока остается искренней их любовь.

Поколебавшись, он постучал в дверь дважды, все его тело дрожало от предвкушения, к глазам подступили слезы. Он печально покачал головой. В последнее время было слишком много слез. Ему не хотелось, чтобы Мхайра подумала, что он размяк.

Он обождал, затем обождал еще. Ответа не последовало. Нахмурившись в замешательстве, постучал снова. По-прежнему ничего. Подергав ручку, он обнаружил, что дверь не заперта. Быть может, Мхайра спала. По правде говоря, она не молодела, хотя ему казалось, что она не менялась, несмотря на проходившие годы. Она всегда была так же прекрасна, как в тот день, когда он на ней женился.

Он вошел в дом, увидел дыру в стене, которую зачинил годы назад, заметил, как все вокруг чисто и опрятно. Прошел на цыпочках к их спальне и тихо открыл дверь, ожидая увидеть ее крепко спящей. Постель оказалась пустой, хотя ее одежда по-прежнему была в комнате. Кейн заметил шарф, который подарил ей на именины, и поднес его к носу. Шарф все еще пах ею.

Он прошелся по дому в поисках жены. В комнатах, похоже, недавно жили, хотя еды в кладовой не нашлось. Бродар выглянул наружу, уверенный, что найдет Мхайру работающей в саду, но там тоже никого не было. Пусть и покрытый снегом, сад не казался заросшим. Кто-то ухаживал за ним не так давно.

– Мэй? – позвал он, начиная беспокоиться.

Оставив дом, он пересек поле в направлении соседнего, где жили двоюродная сестра Мхайры, Наталия, и ее муж, до того, как Гаред умер. Когда ему оставалось несколько футов до двери, она распахнулась. Оттуда, прихрамывая, вышла пожилая женщина, опираясь на палку. Она прищурилась, вглядываясь в Кейна.

– Ты здесь, чтобы помочь мне отправиться на юг, вместе с остальными? Я ожидала кого-нибудь помоложе.

Остановившись, Бродар уставился на иссохшую старуху.

– Кто ты?

Бабка постучала палкой о снег.

– Меня зовут Габз. Король Магнар послал меня сюда несколько месяцев назад.

– Да? – спросил озадаченный Кейн. – Зачем?

Габз покачала головой.

– Хозяйка дома была нездорова. Молодой король послал меня, чтобы ухаживать за ней. Бедняжка к концу с трудом могла вставать с постели.

«К концу».

– Где она? – спросил Кейн, его голос внезапно так задрожал, что он с трудом выдавил из себя эти слова. – Где Мхайра?

Старуха печально покачала головой, и Бродар наконец понял. Все вокруг, казалось, посерело.

– Она скончалась на прошлой неделе. Это все из-за болезни в легких. Я похоронила ее у скамьи в саду, как она просила. Ты ее знал?

Кейн почти не слышал ее. Он повернулся, земля под ногами качалась, сердце в груди налилось свинцовой тяжестью. Он зашагал назад к дому в полуобморочном состоянии, ноги ощущались как чужие.

– Эй, что ты делаешь? – крикнула Габз у него за спиной.

Не обратив на нее внимания, он пересек поле и вернулся в дом. Вышел по коридору в сад. И тогда увидел невысокий холмик у скамейки. Он был покрыт снегом.

– Мэй, – судорожно прошептал он, рухнув на колени и сметая снег голыми руками, не чувствуя холода, не чувствуя ничего, кроме пустоты, столь глубокой, что мог бы потонуть в ней и никогда не найти пути назад.

Его пальцы что-то нащупали. Их свадебный венок. Он нежно встряхнул его дрожащими руками, и, когда прилипший снег опал с венка, Бродар увидел, что листья зеленели так же, как в день их свадьбы, а переплетавшиеся ветви, которые символизировали их соединение, были крепкими, как всегда.

Он стоял там на коленях, глядя вверх в серое небо. На лицо стали падать снежинки, над головой собиралась очередная буря. Кейн опустил глаза на венок, всхлипнул, и по щекам покатились горячие слезы. Боль захлестнула его и вырвалась наружу.

За спиной по снегу захрустели шаги. Бродар не повернулся, не хотел, чтобы Габз увидела его таким. Не хотел слышать неудобные вопросы старухи.

Он просто хотел, чтобы его оставили наедине с женой и воспоминаниями.

– Кейн.

Скрежещущий голос прорубил воздух, словно стальной клинок. Кейн повернулся, онемело всматриваясь сквозь слезы, застилавшие глаза. Его взгляд упал на лицо, покрытое шрамами. Лицо, которое он не должен был больше видеть никогда.

Джерек с каменным выражением шагнул вперед, крепко сжав топоры. В глазах его плескалась жуткая тьма, точно он прошел сквозь ад.

«Если я когда-либо увижу тебя снова, я тебя убью. Обещаю».

Бродар встретил взгляд старого друга. С минуту ни один из них не двигался. Затем Кейн медленно кивнул. Повернувшись к могиле Мхайры, он бережно опустил на нее венок. Волк всегда платил по долгам. Всегда держал слово.

Он стоял на коленях, слушая, как приближается Джерек. Он не собирался сражаться. Не сейчас. Он хотел только увидеть Мхайру в последний раз. Он подумал о ее улыбке, и слезы снова засверкали в его глазах.

Волк переступил с ноги на ногу у него за спиной.

– Кейн, – проскрежетал он снова.

– Так, – спокойно ответил Бродар.

Время пришло.

Долгую минуту ничего не происходило. А затем но обе стороны от него на землю упали топоры, и сильная рука сжала его плечо.