Клуб любителей фантастики, 1976–1977

_{Рис. Игоря Шалито}

— Лист, — сказал главный. — Печатный лист. Сорок тысяч знаков, и ни единой запятой сверх того.

— Но я пишу роман, — сопротивлялся я. — В романе проблемы, характеры, конфликты. Характеры развиваются, конфликты переплетаются. Еще научная идея, ее тоже надо объяснить.

Редактор снисходительно положил мне руку на плечо.

— Георгий, ты отстал от жизни. Нашему читателю не нужны объяснения. Он грамотный, он подкован технически, он мыслит. Фантастику вообще читает по диагонали. Ловит намеки на лету, детали сам дорисует, довоображает.

— Довоображает?

— Безусловно.

— Хорошо. Тогда я изложу замысел, а читатель представит себе роман. Договорились? Пробуем?

Главный закашлялся.

— Ну чем мы рискуем, собственно говоря? — сказал он. — Мы экспериментальный журнал.

Итак, пробуем. Рискуем. «Диагональные», поддерживайте!

Ода сложности

Сейчас я задумал, пишу, напишу, если успею в этой жизни, роман под названием «Нелинейная фантастика».

Термин «нелинейная» взят у точных наук. В природе есть простые процессы, зависящие от одной причины, они описываются простыми линейными уравнениями с однозначным решением, единственным и безупречным. Нелинейные же процессы зависят от многих причин, и у нелинейных уравнений много решений — два, три… пять… пятнадцать, в зависимости от степени, действительные, мнимые… Путайся с ними.

С возрастом меня все больше увлекает сложность. Мне интересно прослеживать, как из лица выглядывает изнанка, как она превращается в новое лицо, как черное становится белым, а белое распадается на семь цветов радуги. Меня восхищает относительность пространства и времени, бесконечность космоса и неисчерпаемость электрона, переход количества в качество, единство и борьба противоположностей и отрицание отрицания. И мне все хочется рассказывать, как великолепно, увлекательно сложен мир, жизнь и человек.

Кажется, читатели пожимают плечами. Человек сложен! Да кто же не знает этого?

Все знают. Но забывают. Упускают из виду. О бесконечно сложном человеке говорят простенько: «скверный малый», «хорошая девушка». Да кто же из нас (из ваших знакомых) бывает всегда, при всех обстоятельствах, для всех на свете хорош или плох? Но и взрослые литературоведы делят героев на положительных и отрицательных, настаивают, чтобы писатели дали образец, достойный подражания. Даже ученые нередко утверждают, что природа склоняется к простоте, ищут простые законы…

Ничего подобного, природа ни к чему не склонна. Она бездушна и автоматична. Очень обширна и от обилия однообразна. Плодит очень много похожих тел: много звезд, много атомов, много песчинок, травинок, комаров. Но как же бесконечно сложен каждый комар! Нет, не природа, это мы склоняемся к простоте. Я сам стремлюсь. Вот в пятый раз переписываю эту страничку о сложности, все пытаюсь вытянуть в линеечку спиральную пружину.

Дело в том, что простота проще, понятнее, доходчивее.

Простота легче, экономнее, рациональнее. Ехать по асфальту просто, прокладывать новую дорогу — сложно. Бессмысленно прокладывать новый путь для каждой поездки.

Простота производительнее. Работать автоматически проще, и руки рабочего движутся автоматически. Нельзя тратить время на обдумывание каждого движения. Шофер автоматически жмет на тормоза. Если задумается, будет авария. Задача обучения: привить автоматизм.

И так как животному словами не объяснишь, что оно должно стремиться к автоматизму, природа сделала так, что автоматичность приятна. А непривычное трудно, вызывает напряжение… даже стресс.

Нам тоже приятно простое и привычное. «Привычка свыше нам дана, замена счастию она».

Но у понятной, рациональной, производительной и приятной простоты есть и недостатки.

Во-первых, она приблизительна. Природа-то бесконечно сложна, простые формулы — это упрощение. Они правильны от сих и до сих, а где-то за горизонтом неверны.

Простота склонна к потребительству. Съесть обед просто, купить продукты в магазине — чуть труднее. Вот вырастить хлеб — намного сложнее. Послушать музыку просто, исполнить — сложно, сочинить достойное — еще сложнее. И так далее, подбирайте примеры сами.

Простота консервативна, кроме того. Ведь повторять просто, придумывать куда сложнее. И в результате простота не подготовлена к новому. Новое — не заасфальтированное шоссе.

Прогресс требует сложности, сложность — прогресса.

Но я хочу сказать не только о том, что сложность необходима. Она еще и увлекательна. Это очень хорошо, что природа бесконечна и бесконечно сложна. Простые-то истины давно известны, но на нашу долю осталось полным-полно непонятных сложностей.

Сложность щедра. Ибо простое, доступное давно используется. Но в бесконечной природе впереди всегда больше, чем пройдено. Впереди больше богатств, чем найдено.

Сложность тоже приятна, но по-своему. Она нелегка, но тем почетнее победа. Ах, невелика честь подняться на лифте на десятый этаж, но как же гордятся покорители вершин, где не ступала нога человека! Как приятно распутать клубок, который никто до тебя не распутал!

Славно, что природа заготовила для нас столько головоломок, что пространство и время относительны, космос бесконечен, электрон неисчерпаем, количество переходит в качество, превращается в свою противоположность и отрицается отрицание. Увлекательный мир. Великолепно сложный, великолепно запутанный!

Вот я и хочу написать книгу об этой сложности.

Инфант

Для иллюстрации мысли нужны примеры. Пожалуй, в строительстве можно найти немало. И не потому, что сам я инженер-строитель по образованию. Вообще ломать просто, строить посложнее.

Вот, например, проектируется самолет. Идет борьба прочности и легкости. Чтобы взлететь, нужен легкий корпус и мощный двигатель, но мощный двигатель много весит, нельзя ли его облегчить? Горючего взять побольше? Но баки и горючее тоже имеют вес. Еще облегчить кузов? Непрочен будет. Сделать поменьше? Пассажиров будет меньше. Взлететь выше, где сопротивление меньше? Но для подъема нужна скорость, мощность, горючее. Выигрыш за счет формы, за счет обтекаемости? Ломают головы конструкторы, решают на ЭВМ нелинейные уравнения.

Нет, я не о самолетах напишу. У нас в фантастике фантастические примеры. Не самолет, а звездолет, не новое платье — новое тело. И если стройка, то планетарная: осушение целого моря, сооружение целого хребта, вкрест Уралу — от Карпат к Орску или от Финляндии на Норильск.

А что он даст, такой хребет? Что принесет, что испортит? Заранее надо бы проверить.

Вот для проигрывания самых фантастических мечтаний и создан Инфант — научно-исследовательский Институт нелинейной фантастики.

Всяческие идеи из сказок и умов мечтателей присылаются туда для опробования. Производится оно на моделях, технических и математических, как и в обычных институтах. Звездолет, или горный хребет, или скатерть-самобранку, или шапку-невидимку кодируют там, то есть превращают в милое изящное нелинейное уравнение с полудюжиной корней, переводят в двоичную систему, записывают дырочками на ленте и поручают решать послушной машине. И машина выдает решения, действительные и мнимые. А научные сотрудники пишут заключение: «стоит стараться» или же: «не стоит».

Кроме того, в Инфанте есть и еще одна машина — ППП, то есть Проектор Произвольных Параметров. «Произвольные параметры» в переводе на человеческий язык — это все, что в голову взбредет. А проектор — это экран, на котором показывается то, что взбрело. Видно, как будет выглядеть осушенное море, или скатерть-самобранка, и к лицу ли вам шапка-невидимка. В последнем случае ничего не будет видно.

Но частенько внешний осмотр дает слишком мало. Надо бы в деле испытать идею.

На одной всемирной выставке видел я дом, похожий на соты. Каждая сота — квартира, перед каждой — балкой. Твой балкой — крыша нижнего этажа. Выглядело оригинально, красиво, пожалуй, заманчиво. Но надо бы пожить в таком доме, испробовать, насколько это удобно.

Или новое тело. Тут баланс нужнее всего. Переделаешь тело неудачно, душу искалечишь. Необходимо пожить в нем, попробовать. А как попробовать?

Такую задачу решает лаборатория № 17.

Приглашаются герои

Я отвел Инфанту отдельный остров на Белом море. Рядом тундра, тайга, морские просторы — достаточно места для масштабных опытов.

В институте, как полагается, будут директор, научный руководитель, ученый совет и секретарь совета, старшие научные сотрудники, младшие научные сотрудники и хорошенькие лаборантки, столовая, бухгалтерия, получка 5-го и 20-го, клуб и танцы в клубе, предпочтительно — старомодные. Но я не собираюсь рассказывать обо всем. В центре будет лаборатория 17.

В кино на главные роли приглашаются артисты из других фильмов, проявившие талант, полюбившиеся зрителю и подходящие по внешним данным. Здесь я приглашу в лабораторию героев из других моих рассказов, людей талантливых, способных возглавить лабораторию, подходящих по характеру, — Гелия Десницкого и Бориса Борисовича — ББ.

Гелий — молодой инженер из «Месторождения времени» — человек с кпд около 1000 или 1200 %. Он изящен, с тонким лицом, нежным, деликатным голосом. Но больше всего на свете он любит спорить, чаще всего — с упрямой, неуступчивой неподатливой природой. В споре яростен, напорист, как носорог, забывает все на свете — деликатность, дипломатичность, интересы друзей, свои собственные. Уверен, что все на свете можно решить, все можно изобрести, лишь бы взяться как следует. Браться предпочитает с противоположного конца, еще не испробованного. Дело для него превыше всего, отраднее всего — победа над материалом.

Борис Борисович (из «Дельфинии») старше лет на двадцать, грузен, малоподвижен, предпочитает все свободное время проводить на кушетке. Любит вдумываться, любит солидные старинные книги средневековых или восточных философов, где каждая строчка многозначительна и иносказательна — этакий словесный ребус. Любит, когда к нему приходят гости изливать душу, не столько помогает, сколько сочувствует, так сказать, выслушиватель на общественных началах. Утверждает, что каждый живой человек интереснее романа, надо дать ему выговориться. Гелия тоже выслушивает охотно, чуточку с иронией, снисходительной. Уважает за энергию, напор и непреклонность и осуждает неуемную энергию, напор и непреклонность.

Я думаю, что они оба окажутся на месте в институте и в книге, где идет извечный спор сложности с простотой. ББ видит мир глубже, сложнее и склонен почтительно отступать перед сложностью. Гелий воюет со сложностями, чтобы подчинить и упростить. Глядя из окна на живописные холмы, ББ восхищается нетронутой природой. Гелий, глядя из того же окна, мысленно прокладывает шоссе. «Вы загадите чудесный лес», — вздыхает ББ. «Мне надо бетон возить», — отвечает Гелий.

Могу добавить, что ББ холост, хотя очень ценит нежную девичью красоту. У Гелия все время романы. Их много. Не хочется сплетничать.

Кролики Инфанта

Итак, события происходят в научном институте. Фантастику такого рода я окрестил лабораторной. Сюжеты у нее бывают двух типов: с узнаванием и без оного.

Сюжет без узнавания взрослее. Это просто психологический роман об ученых. Дан институт, научная проблема сообщается в первой главе, не засекречивается, читателя не интригуют. Дан, например, институт, идущий на грозу. Среди научных работников есть смелые, честные, бескорыстные, есть корыстные, бессовестные карьеристы. Идет борьба, честные, конечно, побеждают и попутно побеждают грозу.

Да, бывает так в подлинных институтах. Бывает изредка и иначе: честные и бесчестные бьются-бьются, колеблющиеся колеблются, равнодушные и трусливые стоят в сторонке, беспринципные переходят со стороны на сторону, а грозу побить не могут. Не дается в руки природа.

Сюжет с узнаванием занимательнее. Читателю не сразу сообщается, чем занят институт, автор о грозе помалкивает. Не знает этого и герой. Он посторонний. Самое убогое и серое — он скверный корреспондент, не ведающий, куда его послали. Или же — заблудившийся турист, или озорной мальчишка, перемахнувший через забор, или родственник директора, или чужестранный разведчик, или же жертва злоумышленных зарубежных ученых, похищенная, чтобы ставить на ней опыты. В этом варианте герой ничего не знает, ловит намеки, складывает догадки, читатель гадает вместе с героем.

Инфант настойчиво толкает меня на сюжет с узнаванием. Лаборатория № 17 занимается примеркой тел. Примерка идет на потребителя, не на профессионалов. А потребители — посторонние. Притом люди без специальности, без квалификации. Специалисты не поедут на Белое море в неведомый НИИ.

Без квалификации, но не малограмотные. Нужны такие, которые сумеют внятно рассказать, как они себя чувствуют в новом теле. Лучше — с законченным средним образованием. И вероятно, холостые, поскольку семейные тяжелее на подъем.

Ну вот и определился круг выбора. Холостые, грамотные, без квалификации. Значит, окончили десятилетку, в институты не поступили. Молоды, свободны, немного растерянны, склонны нырнуть в неведомое.

Я долго подбирал имя главному герою. Употребительных имен у нас не так много: около сотни мужских, полсотни женских. Притом в литературе они приобрели смысловую окраску. Коля — это деревенская нетронутость, чистосердечная простота. Жора (Георгий) — бойкий, ушлый малый, проворный и не слишком честный от излишнего проворства. Андрей и Сергей — символы твердости и правильности. Эдики — отрицательные пошляки и низкопоклонники, любители западных мод, джаза, беспринципные соблазнители. Валентины — из мягкотелой потомственной интеллигенции. Валерки — названы в честь Чкалова, для меня они староваты. Виктор? Витя? Виталий? Ну пусть будет Виталий. Не очень затасканное в литературе имя, городское. Талка, Виталька? Как звучит? Ладно, пусть будет Виталий. Все равно в книге он — я.

Он — я, не потому что он — я. Виталий — рассказчик. Я — автор, предпочитаю эту лирическую форму, поскольку она позволяет отвлекаться в сторону, рассуждать о том о сем, обо всем, что в голову взбредет. Но, конечно, Виталий — не я. Сорок лет разницы как-никак. Единственное сходство: как я, он собирался стать писателем. В отличие от меня поступал на филологический. И не сдал. Из-за характера. Виталий — парень наблюдательный, склонный к размышлениям, любит вдумываться в сложности (а иначе я не поручил бы ему вести рассказ). Он не слишком самостоятелен в жизни, не заводила, неинициативен, но рассуждает самостоятельно, даже самонадеянно. Есть тут и мальчишеская бравада, жажда идти наперекор старшим, независимость показать. В школе это ценили, на приемном экзамене он получил тройку за сочинение. Вздумал критиковать Достоевского. А на литературоведов производит очень плохое впечатление такое неуважение. Не видит величия классика, значит, не понял, не разобрался.

Сейчас даже трудно припомнить, как пришли ко мне товарищи Виталия. Десяток набрался постепенно: семь парией, три девушки, целая учебная группа подопытных кроликов Инфанта.

Илья — математик. Лохматый, неряшливо одетый, неумеренно талантливый абстрактный мыслитель с корявыми неумелыми руками. Нередко такие бывают заносчивыми, способностями кичатся. Но Илья добродушен. Неловкость кажется ему существеннее врожденного дара. Он старательно подражает умелым, без высокомерия консультирует несообразительных. В общем, кролики любят его.

Филипп — обязательный в каждой компании балагур. Очень общителен, потому что не уверен в себе. Смешит, чтобы быть в центре внимания. Готов даже себя выставить на смех. Наедине с собой теряется, впадает в уныние. На людях парень дельный и исполнительный.

Павел — стержень, хребет группы, самый взрослый духовно. Не слишком способен, возможно, не успел развить ум чтением. Некогда было. Старший брат в многодетной семье, смолоду добытчик и работник. И в обществе сверстников всегда помнит о товарищах, не только о собственных интересах.

Роман — спортсмен, перворазрядник. Не дотянул до мастера. Любит природу, любит действовать, не очень любит думать. Может, потому и не дотянул до мастера. Не сумел перехитрить соперников. «Не сумел навязать свою волю» — называется это в спорте.

Игнат (но Эдик по натуре) — способный малый, мог бы быть дельным, но глубоко убежден, что «работа для дураков». Стезя умного: устроиться, устроить, достать. Разыгрывает бывалого, намекает на влиятельные знакомства. Но в глубине души перепуган, не верит в самого себя, при первом испытании впадает в истерику. Его отчисляют сразу же.

И в книгу он попал, бедняга, чтобы быть отчисленным.

Безымянный соня. Тоже попал, чтобы быть отчисленным. Девиз его жизни: «Где бы ни поспать, лишь бы поспать». Его тоже отчислят, потому что Инфанту не нужны бесчувственные кролики, способные проспать землетрясение. Что они расскажут потом?

Теперь о девушках. Первая — Ольга, моя любимица. Очень хорошая девушка — прилежная, трудолюбивая, принципиальная. И хорошенькая, кроме того: с удивительно тонким лицом и тонкой талией, этакая березка, прорисованная перышком. Почти не подкрашивается. И так хороша, от природы. Сознает свои достоинства и не снисходит до кокетства. Когда-нибудь появится в ее жизни принц, полюбит и будет носить на руках. Так понимает любовь: ее носят на руках. Сама холодновата: Ольга, не Олечка. Несколько пассивна. Ждет, чтобы ей указали, пригласили, помогли. Но терпеливо ждет, без хныканья. Никогда не теряет достоинства, даже в опасных положениях.

Провал на экзамене был большим ударом для Ольги. У себя в районе она была гордостью школы и роно. Привыкла быть отличницей, добивалась успехов настойчиво и сосредоточенно. Не слишком начитанна… не тратила время на внепрограммное чтение. Боюсь, что я добавил каплю дегтя в характеристику образцовой героини. Но это школа виновата. Недостаток от исполнительности.

Ташенька (Таисия — не Наташа) — подруга Ольги, одноклассница, но не отличница. Кургузая толстушка, добросердечная и добродушная, жалостливая, любит детишек, щенков, котят, птенцов, выпавших из гнезда. Молитвенно влюблена в подругу, но даже не пытается подражать. Скромна… как-то громогласно скромна. Все время подчеркивает свою беспомощность. Может быть, это своеобразная форма кокетства. «Глядите, какая я слабая! Скорее сюда, все на помощь ко мне!»

Алла — антипод Ольги (и Ташеньки). Не очень хорошая девушка в куртке с хризантемами и алых штанах. Способная, даже талантливая, но училась посредственно, потому что всегда увлекалась чем-нибудь: фигурным катанием на льду, Кафкой, шейком, собаководством, киноартистами. Интересуется мальчиками и не скрывает этого. С девочками не ладит, и они ее недолюбливают. Склонна рисковать в отличие от боязливой Ташеньки и разумно осторожной Ольги.

Ну вот, характеры есть, целый десяток, незрелые, способные к развитию. Теперь надо их столкнуть, и завяжется интрига.

Таблица ролей

Ну вот, характеры есть, целый десяток, незрелые, способные к развитию. Теперь надо их столкнуть, и завяжется интрига.

Но разве суть в столкновении характеров? О нелинейной фантастике идет речь.

Я даже не решил еще, кто кого полюбит. Боюсь, что все шестеро парней (кроме полусонного) влюбятся в Ольгу. Мальчишкам свойственно стадное чувство. Все это не так уж важно для Инфанта. У института своя программа испытаний, и она диктует последовательность глав.

Некогда я удивился, прочтя у Алексея Толстого, что он не составляет план романа о Петре. Есть у него характеры, герои живут. Когда обдумывается очередной эпизод, автор решает, кто в нем принимает участие и как действует. Я недоумевал… верный последователь плановости в литературе. Потом понял, что на самом деле план есть и в «Петре». План за писателя составила история. Есть порядок в событиях: свержение соправительницы Софьи, стрелецкий бунт. Азов, Голландия, битва под Нарвой, Шлиссельбург, закладка новой столицы…

Нечто подобное получается у меня с Инфантом. Все кролики проходят через одни и те же эпизоды. Все они завербовались в Инфант, потому что не попали в институты, все встретились на пристани в Беломорске, все ехали на остров на пароходе и в пути попали в аварию, все, и т. д. Обстоятельства были одинаковые: проявлялись по-разному характеры. Я могу составить таблицу по ординате — обстоятельства, по абсциссе — имена. Я даже составил ее.

Вот первая строка: не попали в институт. Почему?

Виталий — из-за неуместной самостоятельности. Оригинальничал, независимость демонстрировал. Не потрафил.

Филипп — из-за несамостоятельности. Скучал в одиночестве за учебниками. Все компаньона ждал. И подготовился плохо.

Илья — из-за неорганизованности. Решил задачу быстро, но зачем-то искал более красивое, нетривиальное решение. Зря потратил время. Не успел переписать начисто. Заспешил, перепутал плюс и минус.

Павел стремился заработать. Мало времени отвел на подготовку.

Алла тоже не успела. Любовь крутила.

Роман уповал на свои спортивные достижения. Но неосторожно подал в институт, где директор был равнодушен к стадиону.

Игнат-Эдик мог бы подготовиться, но он же считал экзамен делом второстепенным. Главное — устроить телефонный звонок. Не удалось. Отец подвел. Заявил, что сам он начинал рядовым солдатом и никто его не устраивал в академию.

Ольгу подвела ее собственная школа. Предъявляла пониженные требования, в Москве девушка не вытянула. И самолюбие не позволяло ей вернуться в родной район с клеймом поражения.

И Ташенька не вытянула, само собой.

Что касается безымянного сони, он все проспал. Вообще, жил на авось. Повезет — примут, не повезет — не примут.

Строка вторая: все десятеро поступили на работу в некий таинственный, по-видимому, закрытый институт: НИИНФ. И вот, встретившись на пристани в Беломорске (могу рассказать, как они были одеты), ребята гадают, что такое НФ.

— Новейшая физика, — уверен Павел.

Виталий, словесник, напоминает, что с буквы Ф начинается много наук: философия, филология, физиология, фототехника…

— Но зачем же филологию помещать в Белом море?

— Институт нерешенных формул, — мечтает Илья.

— Неплановое финансирование, — предполагает Игнат.

— Небесный футбол, — приходит в голову Роману.

А Ташеньке — новые фасоны.

— Институт наивных фифочек, — подкалывает Филипп.

— Нахальных фанфаронов, — готова отбрить Алла.

Так, гадая и зубоскаля, они представляются друг другу и читателю. У кого что на уме.

Не в каждой сценке каждому предоставляется слово. Но я, автор, знаю, что они сказали бы. Сами подсказывают. Появившись на свет, мною же порожденные герои упрямо гнут свою линию. Иному надо бы дать задание, поручить высказывание, а он упрямится: не в моем характере.

А с другой стороны, мне легче. Дан эпизод. И герои готовы. Сами диктуют, как им хочется проявиться.

Необитаемый остров

Именно необитаемый. В Белом море полно таких островков. Скала в полкилометра длиной, мох, черника, корявые, пригнутые ветром к земле карликовые березки. Вокруг молочная мгла, угрюмые туши других скал на горизонте.

Ночная тревога на пароходе. Пассажиров поднимают с коек, сажают в шлюпку, велят грести к ближайшему островку. И вот они выбираются на мокрые камни — семь парней, три девушки.

Я-то, автор, знаю, что это учебная тревога. Инфант испытывает, как ведут себя кролики в чрезвычайных обстоятельствах. Но испытуемые не знают, воспринимают робинзонаду всерьез.

Плачет испуганная Ташенька. Ольга молчит, крепится. Для нее важно всегда сохранять достоинство. А больше всех шумит Игнат. Кому-то грозит, обещает жаловаться, кричит, что «кто-то виноват, кто-то обязан спасать». Но некому звонить по телефону. Тут, на пустынном островке, мастер устраиваться и устраивать теряет почву под ногами. Он в панике и сеет панику.

Павел первым принимается за дело. Дождь идет, холодно, девчонки простудятся. Навес прежде всего. Костер хорошо бы. У кого есть спички? Собирайте дрова. Его примеру следуют Виталий, и компанейский Филипп, и неловкий Илья, и Роман. Филя уже балагурит. Он растеряется только в одиночестве. Его слушают. Смеются. Что еще нужно?

Роман приволок самое большое бревно, плавник нашел в темноте. Гордится силой. На Ольгу посматривает, ждет одобрения. Все они смотрят на Ольгу.

Виталий, конечно, все подмечает, запоминает. По привычке подбирает выразительные слова, чтобы позже записать рассказ о смертельной опасности? А опасность смертельная? Едва ли. В семнадцать лет не верится в реальность собственной гибели. Но все-таки страшновато, сосет под ложечкой.

С утра проблема еды. Черникой не прокормишься. Но есть грибы. И ловится рыба. В Беломорске Виталий разглядел, что тамошние ребята ловят камбалу острыми палочками. Протыкают, так и носят улов, нанизывая. Набирается на жиденькую уху. Трудно ловить: сноровки нет, и вода ледяная. Походи в ней!

День проходит, другой, не появляются спасатели. Павел предлагает строить плот. Кто поплывет рискуя? Кого оставят слабых кормить? Характеры подсказывают.

А соня все спит. Авось обойдется. Когда спишь, меньше есть хочется.

Вертолет прибывает на четвертый день робинзонады, когда Роман, Виталий и Алла отчаливают на плоту. А вы других послали бы?

Волетворцы

Лаборатория номер 1 похожа сейчас на класс. Борис Борисович сидит за кафедрой, откинувшись, зорко поглядывает сквозь прищуренные веки, Гелий бегает из угла в угол, с жаром объясняет задачу восьмерке испытателей. Восемь осталось. Выслушав рассказы о пребывании на острове, Гелий и ББ отчислили двоих: соню, которому рассказать было нечего, и Игната, который только грозил пожаловаться. Крайности: излишнее спокойствие и излишнее возбуждение мешают опыту.

— Итак, вы отправитесь в Беломорск на день, — говорит Гелий. — Вам дается дар превращения. Вы сможете как угодно менять свое тело и лицо в пределах генотипа человека. За пределы остерегайтесь выходить. Наблюдайте, запоминайте все детали…

— Разве можно менять свое тело и лицо? — спрашивает Алла. — Ведь это же гены определяют.

Гелий мог бы ответить, что институт исследует произвольные параметры. Я мог бы ответить, что научная фантастика допускает что угодно, даже то, что науке не понравится. Но мне самому неинтересно описывать невозможное, а Гелию неинтересно исследовать невозможное. И он объясняет (испытуемым и читателям).

В человеческом теле пять систем управления, которые сложились постепенно в течение двух миллиардов лет развития жизни.

Первая система — генетическая. Она обеспечивает повторение формы тела родителей. Благодаря ей от мухи рождаются мухи, от львов — львы. Без нее вид исчез бы в следующем же поколении.

Но генетическая система не увязана с внешним миром, с временами года, теплом, холодом. И природа добавила к ней другую систему управления — гуморальную, соковую, кровяную. Химический состав сока у низших животных и растений регулирует стадии развития и их своевременность, прорастание весной, цветение, плодоношение.

Но гуморальная система слишком медленна, Она пригодна для стадий роста, не годится, чтобы ловить добычу или удирать от хищников. И природа добавила в нее, с медуз начиная, электрическую сигнальную систему: нервную. А к ней — все более сложную программу действий, в зависимости от раздражений извне.

Но нервно-вегетативная, она же безусловно-рефлекторная, система непригодна в меняющейся обстановке. Она запрограммирована на всю жизнь и подводит долгоживущих животных. Поэтому природа в основном, начиная от рыб, присоединила еще четвертую, условно-рефлекторную систему, систему накопления личного опыта. И создала для нее специальный орган — мозг. И создала критерий для отбора полезных навыков: полезное приятно, вредное причиняет боль.

Но условно-рефлекторная, четвертая система имеет свой недостаток: она сиюминутна. Больно сейчас, приятно сейчас. Кроме того, она эгоистична: больно мне, приятно мне. Для заботы о будущем, для обмена опытом при жизни потребовалось еще одно усовершенствование, пятая система управления: сознание, позволяющее выражать опыт словами и передавать словами.

Казалось бы, получен отрицательный ответ: форма тела зависит от первой системы, и она не подчиняется пятой — сознанию, воле.

Однако в нелинейной природе все гораздо сложнее.

Новые, более совершенные системы проникали в дела старых и постепенно перенимали их. Нервы были созданы для управления движениями, у человека они ведают всеми внутренними органами. А безусловно-рефлекторных движений осталось не так много: отдергивание, мигание. И то можно играть в мигалки, задерживая веки силой волн. Услышав оскорбительное слово, мы краснеем, мы лезем в драку, потеряв соображение. Иначе говоря, слово, сигнал для пятой системы, приводит в действие и четвертую — эмоциональную и вторую — гуморальную. Вспомнив обидчика, вообразив обиду, мы сжимаем кулаки, мы скрежещем зубами. Воображение — вот рычаг воздействия на нижние уровни физиологии.

— Мы в Инфанте усилим связь между всеми системами вашего тела, — говорит Гелий. — Мы подчиним ваши гены сознанию. Вам надо будет вообразить желательную форму, и вы получите новое лицо через две-три минуты, новое тело — через десять-пятнадцать.

— А зачем это нужно? — спрашивает Ольга.

— Разве вы довольны сами собой? — спрашивает Гелий быстро.

Вообще-то, Ольга довольна, но кто же признается в таком самомнении? Она молчит. А парни начинают фантазировать.

Виталий, например, хотел бы мысли читать. Очень нужно это начинающему писателю.

Илья, к удивлению, хотел бы усовершенствовать математические способности. Он выше других в математике, но недоволен своим уровнем.

Однако Гелий ставит условия:

— Чур, мозг не менять. Сначала разберемся с телом. А то напортите — не восстановишь. И еще одно условие: тело любое, но череп вместительный, чтобы сохранить и разум и память.

Маскарад

Это центральная и самая объемная часть романа. Здесь узел, здесь главный опыт, основные приключения.

А в рассказе о романе — несколько страничек. При изложении замысла обоснования занимают больше места, чем действия.

Итак, в маленьком лесо-рыбном Беломорске сразу восемь волшебников, восемь Протеев, меняющих внешность по выбору.

В сомнении они сначала: как же менять внешность?

Виталий (рассказчик) долго раздумывает. Нет у него планов на перелицовку. Потом решает превратиться в Гелия. Тут ревность играет роль. Виталий подозревает, что Ольга неравнодушна к их наставнику.

А где Ольга? Три Ольги сразу. Ольга — подлинная, вторая — Ташенька, конечно, для той подруга — идеал. А третью нипочем не угадаете. Третья Ольга — Филипп. Для смеху и из любопытства Филя принял образ девушки. Не нравится. Парни пристают, напрашиваются на знакомство.

Гелий распознает мнимых. Одна Ольга балагурит, другая все жалуется на беспомощность.

Это я для кино придумал такой эпизод. Представьте, как интересно артистке сыграть три характера в одном облике.

И подлинная Ольга охотно отходит в сторонку с мнимым Гелием. Но он-то оказывается несостоятельным. Не может ответить на серьезные вопросы, не может о себе (о Гелии) рассказать. И стыдно ему становится: вроде чужое платье надел, чужие тайны подслушивает. Поспешно скрывается, чтобы снова стать Виталием.

Прибегает Филипп (и этот вернулся в свой облик). Сообщает, что Роман осуществляет свою мечту. Он видоизменил тело, приспособил для мирового рекорда, собирается выступать на стадионе. У Филиппа озорная идея: он просит Илью и Виталия, главных выдумщиков, изобрести ему сверхрекордное тело так, чтобы обставить Романа.

«Выдумщики» предлагают Филиппу довольно уродливое тельце: тонконогое, обтекаемое, с головой, убранной в плечи. А на макушке шип, как у сверхзвуковых самолетов, воздух пробивать.

И этот уродец ставит рекорд, обогнав опытного и умелого Романа.

Спортсмен оскорблен и обижен. Он произносит речь, самую длинную в своей жизни, о честности в спорте. На беговой дорожке сравниваются сила, воля, опыт спортсмена… а не обтекаемость, придуманная хитроумными конструкторами тел. Это уже не бег, это соревнование моделистов.

А друзья возражают, что Роман и сам моделировал свое тело, стало быть, поступал не по-спортивному.

Дискуссия возникает вторично между Аллой и Ольгой. Алла перелицевалась по-своему. Длинноносая сутуловатая девушка превратила себя в смуглую испанку с вороными косами, талией в рюмочку, соболиными бровями. Оригинал известен — популярная киноартистка. С успехом Алла выступает в местном парке культуры на эстраде, ей бросают букеты цветов. И вот теперь возмущена Ольга. «Человек должен быть таким, каков он от природы, — утверждает она. — Перемена внешности — обман. Это новая форма притворства».

Но Алла за словом в карман не полезет.

— Ты за биологический феодализм, Олечка. Ты родилась красивой. Так это же заслуги родителей, не твои. Нет, внешность надо менять по собственному вкусу. По крайней мере, вкус демонстрируешь.

— Или вкус портнихи, — парирует Ольга. — Или ум друзей, как Филя показал на стадионе.

А Павел считает, что все равно, откуда взялась красота.

— Каждая девочка имеет право на красоту. Пусть всем приятно будет жить, а нам приятно смотреть на всех.

Сам Павел не стал менять тело. Но зато он нашел людей, которым менять необходимо. В городе есть санаторий для маленьких детей. Среди них искалеченные и парализованные полиомиелитом. Павел прибежал посоветоваться. Им-то сделали прививку в Инфанте: гены волетворчества у них в крови. Можно ли перелить кровь маленьким больным? И сумеют ли они сосредоточенно воображать несколько минут? Нельзя ли их лечить заговором, внушая, что вы здоровы, здоровы… здоровы?.. Может быть, опыты на котятах поставить? Но не вообразит ли себя котенок львом?

— Ой, не надо мучить котят, — просит Ташенька.

Девушки отправляются вслед за Павлом. Предпринимать ничего не собираются, хотят только поговорить о новом лечении с врачами. А ребята остаются выручать Филиппа. Чемпион попал за это время в беду.

Игнат оказался на трибунах. Отчисленный застрял в Беломорске, приметив, что тут можно «прибарахлиться». Завел себе дружков в универмаге, они тоже были на трибунах, Игнат привел к ним Филиппа, и гордый победитель забега чистосердечно рассказал, что у него этакая прививка в крови — он может стать каким угодно. Сам-то Игнат не замышлял никакой уголовщины. Его мысли вертелись в круге «устроить — устроиться». Но парни, которые устраивали ему меховую куртку, смекнули по-своему.

— А можешь ты стать богатырем? — спросили они.

Филипп был рад показать свои возможности.

— А можешь стать маленьким, щупленьким?

Филипп продемонстрировал.

И тогда парни, накинувшись, связали его, затащили в подвал и себе перелили его чудодейственную кровь.

И ограбили кассу универмага. Один притворился директором, вызвал к себе кассиршу, другой принял облик кассирши, вынул из сейфа деньги.

О похищении Филиппа рассказал Виталию перепуганный Игнат. Об ограблении парень не знал, но понимал, что впутался в уголовщину. Умолял не выдавать его, обойтись без милиции.

Как разыскать Филиппа?

Роман соглашается стать человеком-ищейкой. Особенного уродства тут нет, он только обостренное чутье приобретает.

Долгий (в романе) путь по следу. Филиппа удается найти, спасти, прежде чем он истек кровью.

Не менее долгая и опасная погоня за преступниками, меняющими свой облик. Их удается настичь. Ребята сами хотят их поймать, чувствуют ответственность за то, что внесли беду в город. В конце концов грабители сами себя губят. Не зная правил превращения, они принимают облик волков, чтобы укрыться… Но в черепе волка не помещается разум человека. И они забывают «Сезам, откройся». Навеки остаются волками.

На обратном пути из леса Роман, Илья и Виталий слышат сирену. В городе бедствие. Горят окрестные леса. Огонь подошел к окраинам. И угрожает детскому санаторию.

Павел и Алла, превратив себя в амфибий, неуклюжих, обросших жиром, чтобы не замерзнуть, переправляют детишек через пролив на ближайший островок.

Но один корпус отрезан пламенем. И там Ольга.

Надо пробиться туда. Противопожарное тело требуется.

Придумывают его для Виталия. Больше некому.

Пусть будет кожа как у носорога.

Под кожей изоляция. Жир? Нет, лучше воздух. Подкожные легкие. И в них запас кислорода. Можно вообще не дышать ртом.

Толстенный, словно подушками обложенный со всех сторон, Виталий кидается в горящий дом. Главное, обещаю, что Ольгу он вынесет на руках. Но не обещаю, что Ольга полюбит его. По литературной традиции полагалось бы. Но 17-летним девушкам их сверстники кажутся такими детьми. Гелий нравится Ольге гораздо больше.

На рассвете, глотая горький дым чадящих головешек, обтекаемые амфибии и огнеупорные толстяки сидят в кабинете председателя горсовета.

Их благодарят за помощь. Предлагают работу и квартиры. Городу нужны люди с редкими талантами: огнеупорные, плавающие, как тюлени, выслеживающие по запаху… Лесные пожары, увы, не редкость, и всегда есть что выловите из воды.

Но кролики Инфанта жмутся, с отвращением глядят на свои жабры и огнеупорные подушки.

— Мы научные работники, у нас особое задание, — говорит Виталий.

Павел, всегда готовый прийти на помощь, предлагает приезжать по воскресеньям.

— Главное, детей лечить, — напоминает Алла.

Смотря где

— Ну и как вы решили, стоит овчинка выделки? — спрашивает Борис Борисович. Он сидит в кресле, прищурив глаза, а Гелий расхаживает из угла в угол. Не волнуется, энергия пышет.

— Не стоит, — говорит Ольга. — Человек должен быть человеком.

— А детишек лечить? — спорит Алла.

А Виталий говорит:

— Смотря где.

Это главные слова. Из-за них построен Инфант.

Среди вас, читателей, среди нас, писателей, есть любители простых решений: «да — нет», «плохо — хорошо». Но обширная природа не укладывается в такие рамки. И обширное открытие тоже.

Можно все это вместить в рассказ? Рассказ по размеру своему тянет к линейности. Взял чужую внешность, чужой ум не получил. Не надо! Вернул малышу здоровье. Надо! Получил дар превращений, сделался зверем и не можешь вернуть человеческий облик. Не надо! Прижми ученых, придумывающих невесть что.

«Надо — не надо» укладывается в рассказ.

Для «смотря где» нужен целый роман.

ППП и ПП

Страсти бушуют. «Стоит — не стоит». «Надо — не надо». Спор идет и в рабочее время, и в столовой. Юные кролики мыслят пока линейно, каждый видит одну сторону, свой личный опыт. И тут является Филипп с криком:

— Чуваки, нас продали! Все обман!

Филипп не был сегодня на занятиях, его положили в больницу. Но чувствовал он себя превосходно, синяки и раны исчезли чудодейственно. Филя скучал в пустой палате. И он сбежал. Побродил по парку, потом с заднего двора забрел в технический корпус. «Что стоишь, малый, помогай тащить!» — крикнули ему. Филя подставил плечо… И постепенно, из разговоров монтажников узнал то, о чем читатель догадался с самого начала. Догадался?

Не было никаких превращений, не было поездки в Беломорск, не было стадиона, грабителей, наводнения и пожара. Были проекторы произвольных параметров — ППП. Проекторам давались «вводные»: программа пожара, программа ограбления; параметры изображались на экранах. А кроме того, была еще приставка присутствия — ПП (я, автор, еще не сконструировал ее мысленно, но думаю, что Гелий сможет — он все может, человек с КПД 1200 процентов). И приставка ПП внушала зрителям, что они присутствуют на экране, принимают участие в событиях.

Филипп горевал и возмущался больше всех. Такие героические события вошли в его жизнь: выпытывали тайну, похищали, заперли, кровь выпускали, на смерть обрекли. На всю жизнь рассказывать! Все мираж. Привиделось, приснилось. Украли геройство у Филиппа.

— Вы нас продали! — крикнул он входящему Гелию.

И другие накинулись:

— Ложь! Аморально! Безнравственно!

— А что же вы хотели? — Гелий с трудом разобрался в мотивах крика. — Хотели, чтобы вас, неопытных, непрактичных, кинули с опасным даром в гущу жизни? Да вы бы себя загубили и черт знает сколько напортили.

— Но зачем обман? — настаивает принципиальная Ольга.

— Не получается иначе. Нет искренности в переживаниях. В памяти хранится: «Это опыт, только опыт». Пробовали мы с научными сотрудниками. Подсознательно помнят об опыте. И просыпаются в минуту напряжения. Все время приходится набирать новичков.

Кролики продолжают шумно возмущаться. И тут раздается жалобный голос Ташеньки:

— Значит, мы не нужны больше?

И все замолкают. Страшнее всего отчисление, прощание с увлекательными опытами Инфанта.

— А это от вас зависит, — говорит Гелий. — Полноценными испытателями вы сейчас не можете быть. Но полно работы в технических корпусах. Филя видел их.

— И кролики станут ишаками, — подхватывает Филипп, уже улыбаясь.

— И это от вас зависит, — повторяет Гелий. — На чем остановитесь. В институте полно научной работы. Учитесь, станете такими же, как мы…

— Зубрами, — подсказывает тот же Филипп.

Но это уже другая книга о нелинейной фантастике. Первая — «Кролики Инфанта», вторая — «Зубры Инфанта». Восемь зубров, восемь отдельных новелл.

Характеры известны. А какие темы они выберут, можно представить себе. Я уже сделал прикидку.

Ну вот и все. Остается написать роман.

Начать можно так, например:

«Черное море бывает черным только ночью, Красное никогда не бывает красным, а вот Белое действительно оказалось белым. Было оно матовым, цвета чая с молоком, и у горизонта сливалось с таким же матово-молочным небом. И в этом мутном месиве темнели туши островов. Они были похожи на купающихся медведей, или быков, или динозавров…» Некоторое время я упражнял воображение. Не хватило на все острова…

Я обязательно напишу о нелинейной фантастике… в свое время. Я уже подал заявку на 1985 год.

А пока — рассказ о романе. «Диагональные», поддерживайте!