Клуб заграничных мужей

Глава 2

Ночь с 3 на 4 мая,

с понедельника на вторник

Внезапно проснувшись среди ночи, я в первое мгновение не поняла, что за звук меня разбудил. Слева на огромной двуспальной кровати сладко посапывал Толя, по-детски пустив слюнку на подушку.

Во дворе хлопнула дверца машины. Пожалуй, я слышала именно это. Или что-то еще? Наверное, вначале что-то еще, а потом удар дверцы. И вот опять. Верка куда-то собралась? Неужели предупредить не могла?

Затем я услышала, как к дому приближаются чьи-то шаги… В ночной тишине звуки разносились прекрасно. Или слух обострился? Если бы я еще спала, то, конечно, ничего бы не уловила. Или сработало обостренное чувство опасности? Старый добрый инстинкт самосохранения, уже не раз выручавший в трудные минуты?

Больше я раздумывать не стала. Лучше перестраховаться, чем потом мерзнуть в узком деревянном ящике под тонким слоем земли. Вскочив с кровати (она чуть скрипнула), я быстро подхватила свою сумочку, валявшуюся в кресле у кровати, одежду, брошенную в основном на пол, затем, вспомнив о тумбе с выставкой всякой дряни, возвышавшейся напротив ложа, прыгнула к ней и схватила самый тяжелый подсвечник. С этим добром в руках, голая, я попыталась открыть дверцу шкафа-купе, установленного справа от кровати – как раз с моей стороны. Как я уже отмечала, в доме встречалось редкостное разнообразие стилей. Правда, дверца шла туго, поэтому мне пришлось бросить барахло на пол, открыть дверцу, приложив некоторые усилия, после чего я подвинула висевшую на вешалках одежду в сторону, уже изнутри подхватила сумочку, шмотки и подсвечник, бросила все в шкаф себе под ноги и с большим трудом закрыла шкаф изнутри. Там замерла.

В это мгновение я услышала, как открылась входная дверь: она слегка скрипнула. Мой слух еще обострился. По личному опыту я знала, что в экстремальных ситуациях ресурсы организма удваиваются, если не утраиваются. Я слушала и одновременно готовилась к бою.

Конечно, голой было не совсем комфортно, но нагота в эти минуты беспокоила меня меньше всего. Ею никого не удивишь. Я решила пока не одеваться, чтобы не создавать лишнего шума. Тяжелый подсвечник был у меня в руках, его я могла использовать в любую минуту, правда, подумав, решила временно поставить на пол, чтобы найти более действенное (по моим прикидкам) средство – одну из любимых «ручек». Или, может, стоит все-таки натянуть джинсы, чтобы было легче выхватывать ее из кармана?

Я быстренько разыскала в куче одежды свои трусики, поверх них натянула джинсы, тут же надела носки и с ужасом вспомнила, что кроссовки остались в коридоре под вешалкой, а выделенные хозяином тапки так и стоят у кровати… Но не выскакивать же за ними? Придется действовать в носках. С другой стороны, в них я не создам никакого шума. Во всем надо видеть положительные моменты.

Дотронувшись до «игрушки» в кармане, я почувствовала уверенность. Достать еще одну из сумки? Пожалуй. Порывшись в своем дамском барахле, извлекла вторую «ручку». Значит, в одну руку возьмем «игрушку», в другую – подсвечник. Таким образом можно справиться с двумя врагами. Хотя сколько их? И враги ли это? Может, бывшая подружка решила проведать Толю? Или жена приехала с проверкой? Я же не в курсе, женаты они со Славкой или как. Мало ли что они выехали на трассу знакомиться с девчонками. Одно другому не мешает. И вообще, какой нормальный мужик возьмет с собой в баню жену?

В общем, я стояла в шкафу в джинсах и носках, с подсвечником в правой руке и «ручкой» в левой, и готовилась отразить атаку, если она последует, конечно. А тихие шаги уже слышались в нашей с хозяином спальне… Откровенно признаться, я пропустила момент, когда дверь открылась. Или она была приоткрыта и при дальнейшем движении не заскрипела? Пожалуй, оставалась приоткрытой, решила я. Иначе я не услышала бы шагов в коридоре. Затем я уловила… нет, не грохот, не хлопок, не звон… Это не мог быть выстрел. Хотя…

Мысль сработала мгновенно. В начале апреля, после наших с Веркой мартовских приключений, у подружки возникла бредовая идея съездить куда-нибудь за город пристрелять оружие, доставшееся нам в результате успешно проведенной экспроприации. Я долго сопротивлялась, но Верка меня уломала. Должны же мы проверить наш арсенал? А вдруг придется идти с чем-то из этого добра на дело и ствол подведет в самый ответственный момент? Ценою нашей лени может стать жизнь, причем собственная. Поскольку жизнь у меня одна и мне еще совсем не надоела, я составила Верке компанию при выезде в один лесок, правда, настояла на обязательном использовании глушителей, также имевшихся в экспроприированном нами арсенале в достаточном количестве.

В случае, когда используется мощный глушитель, звука выстрела практически не слышно. Только удар бойка по капсюлю и движение затворной рамы, которая досылает патрон в патронник. Похоже, до меня в гостеприимный шкаф долетели именно эти звуки. Толя не издал никаких. Просто не успел?

Или я ошибаюсь и мне мерещатся кошмары? Слишком бурно работает воображение? Я вообще сплю или бодрствую? На всякий случай я себя ущипнула, правда, это получилось не очень ловко, так как обе руки были заняты. Однако убедилась: не сплю.

А по комнате кто-то ходил, теперь уже не стараясь ступать тихо. Потом я услышала какой-то грохот и до боли знакомую фразу про маму, произнесенную незнакомым голосом. Затем любитель изящной русской словесности спальню покинул.

Я раздумывала, выглянуть из шкафа или пока воздержаться. Дверца открывается туговато, я создам шум и могу не успеть ее закрыть, если сюда кто-то снова наведается. Пока я раздумывала, в доме послышались голоса. Говорили в полный голос. Даже не говорили – орали, причем каждое второе слово приличной женщине знать не положено.

Дверь в спальню распахнулась с грохотом, ворвался табун, состоявший из троих жеребцов – это я поняла по количеству голосов, а из-за производимого шума, казалось, будто их гораздо больше.

– Куда делись бабы?! – орал один.

– Да уехали, наверное, – отвечал второй. – Куда они могли деться?

– Оставив все барахло?!

Хочу заметить, что вышеприведенные фразы являются моим вольным переводом с русского нецензурного языка на русский литературный.

Слушая парней, я пришла к выводу, что они обнаружили Веркино добро и часть моего, не прихваченного в шкаф. Но где же Верка? Местонахождение подружки волновало меня больше всего. Радовало одно: свора вроде бы до нее не добралась.

Молодцы тем временем предлагали свои версии возможного местонахождения баб. Во-первых, хозяин дома с приятелем могли вызвать проституток, и те по каким-то причинам спешно покинули место сие, бросив барахло. Во-вторых, бабы могли услышать, как подъехали машины, и спрятаться.

После последней версии мне стало не по себе, тело покрылось холодным потом. Мне вообще стало холодно: я стояла с голым торсом, а тепло уже уходило из дома.

В комнате тем временем изучали двуспальную кровать, на которой спали мы с Толей, и пришли к неутешительному для меня выводу, что баба тут все-таки сегодня ночевала.

Судя по звукам и комментариям, молодцы заглядывали под кровать, чтобы проверить, нет ли меня там, но поняли, что на небольшом пространстве, отделяющем кровать (то есть низ матраса) от пола, могла уместиться только мышь. Толя извращенцем не был, животных в сексуальных утехах не использовал, хотя если послушать реплики вновь прибывших… Или они судят о людях по себе? Или не умеют четко формулировать свои мысли, да еще и слишком эмоциональны? У Фрейда, если не ошибаюсь, есть по этому поводу нечто затейливое.

Затем взоры молодцев упали на мой спасительный шкаф – как я поняла из высказываний в его адрес. Хорошо хоть, что мебель неодушевленная, иначе точно обиделась бы…

Я приготовилась, прекрасно понимая, что шансов против троих бугаев не так-то много. А если у них еще кто-то остался в машине… Можно, конечно, использовать элемент неожиданности. И это – мой единственный шанс.

Дверца шла туго не только у меня, но тот, кто ее дергал, справился быстро, в русском народном стиле помогая себе обращением к матери шкафа. Хотя мне почему-то всегда казалось, что на мебельных фабриках работают папы Карлы мужского пола. Но, возможно, я ошибаюсь. К тому моменту, когда дверца открылась, я была готова.

В первое мгновение меня ослепил включенный в комнате свет. Слава богу, что детина, открывший дверцу, заслонял от меня люстру. Он не успел ничего произнести: я тут же со всей силы врезала ему подсвечником по лбу. Этот лоб в отличие от аналогичных частей тел ряда моих знакомых не оказался самой крепкой частью организма нападавшего, и он стал падать на меня. Я сориентировалась мгновенно – еще не хватало мне принимать на себя эту тушу! – и двумя руками с зажатыми в них орудиями оттолкнула молодца от себя, немного помогла еще и ногой, вернее, коленом. Парень успел как-то по-поросячьи взвизгнуть (уже в бессознательном состоянии) и с диким грохотом рухнул в комнату.

Мне ничего не оставалось делать, как выпрыгнуть из шкафа. Скрываться стало уже бессмысленно. Бросив быстрый взгляд на кровать, я увидела Толино лицо, залитое кровью. Самые худшие предчувствия меня не обманули – и это развязывало руки. Или убийцы – или я.

Тем временем на меня уже неслись двое бугаев, показавшихся мне двойниками того, что валялся у моих ног. Глаза – такие же, как у Дракулы, – выкатывались из орбит, пасти оскалены, морды перекошены, кулаки – размером с мою голову каждый и со сбитыми костяшками – готовы к схватке. Радовало одно: ни один, ни второй не держали в руках пистолеты. Наверное, отложили куда-то в сторону.

Я не церемонилась – и направила на первого «ручку». На искаженной морде изобразилось полнейшее удивление, а верхняя часть адидасовского спортивного костюма стала окрашиваться кровью. Я тут же отбросила бесполезную теперь штуковину в сторону. Остался один подсвечник.

К моему великому сожалению, тело первого не смогло остановить второго, и он с диким воплем ринулся на меня. К моему симпатичному (как я всегда считала и как мне говорили многие мужчины) лицу стал со свистом приближаться пудовый кулак. Я видела все, как в замедленной съемке, успела только подумать: «Слава богу, хоть макияж не размажет», так как я обычно его смываю перед тем, как лечь спать. Когда до встречи моего лица и кулака детины оставалось несколько сантиметров, мне удалось изловчиться и ударить мужика тяжелым подсвечником в предплечье, таким образом изменив траекторию полета пятипалого снаряда.

Кулак просвистел над моим ухом и со всей силы врезался в зеркало, украшавшее шкаф-купе снаружи. Раздался звон разбиваемого стекла («Примета плохая, – успела подумать я, – вот только для кого?»), потом хруст. Интересно, это шкаф рушится или все-таки кости ломаются? – это волновало меня, но уточнять не хотелось, как и оглядываться назад. Вместо этого я еще раз огрела его подсвечником, на этот раз по лбу, но у этого типа башка, по всей вероятности, была пуленепробиваемой, потому что удар не возымел никакого действия, только прибавил злости и ненависти в глазах. Брызгая слюной, детина попытался меня схватить. Если бы я была в одежде, то это удалось бы без труда. Как хорошо, что верхняя часть моего тела осталась обнаженной! Я выскользнула, а детина, пожалуй, только теперь заметил, что я не одета, как подобает приличной женщине. Глаза у него округлились еще больше, теперь уже от других эмоций.

Я тем временем с резвостью молодой козочки перескочила через тушу застреленного парня (как только не наступила на осколки?!) и взлетела на кровать, издавшую стон, раздумывая, каким образом мне достичь двери, чтобы скрыться где-то в доме. Детина с диким воем последовал за мной. К моему удивлению, он передвигался достаточно проворно для такого большого тела. Под его весом кровать издавала вопли раненого льва. Ударенный подсвечником тип, который первым полез в шкаф, уже начинал шевелиться на полу, тихо постанывая.

– Убью суку!!! – завопил гоняющийся за мной.

С разбитого кулака капала кровь, но он не обращал внимания на такие мелочи. Я тем временем соскочила с кровати (с той части, где должны лежать ноги) и рванула в направлении двери. Проносясь мимо тумбы, с которой недавно прихватила такой дорогой мне подсвечник, я схватила небольшую, но тяжелую пепельницу, быстро повернулась и бросила ее в лоб несущемуся за мной детине. Попала в глаз. Он издал новый звериный рык, загнул в мой адрес такую фразочку, что при всей образованности в плане русской словесности я не поняла смысла (надо будет обратиться к какому-нибудь филологу, если жива останусь, чтобы перевели), зажал глаз одной рукой, но скорости не сбавил.

Я вылетела в коридор, вспомнила, что на кухне имеется набор больших ножей, висящий на стене, и ринулась туда, так и не выпуская подсвечника из рук. Дом трясся от грохота ног детины. «Как бы не рухнул», – успела подумать я, влетая на кухню. Детина ворвался вслед за мной, изрыгая проклятия. Свободной рукой я схватила какую-то кастрюлю, стоявшую на кухонном столе, и сумела огреть ею преследователя по морде, потом, сама не знаю каким образом, изловчилась – и кастрюля оказалась надетой парню на голову. Из-под нее летели такие проклятия, что, казалось, моим потомкам до седьмого колена счастья в жизни не видать. Тембр голоса у парня под кастрюлей несколько изменился, и если бы мы познакомились в другой ситуации, я бы от души посмеялась, вспомнив, как обычно ставлю механические будильники в кастрюли, чтобы они громче звонили. Тут получалось не громче, а глуше и как-то сочнее, что ли…

Парень вместо того, чтобы быстро скинуть кастрюлю, стал махать кулаками во все стороны, рассекая воздух. Ориентацию, что ли, потерял? Или перестал соображать? Хотя меня брали большие сомнения насчет наличия в его организме серого вещества, скрытого пуленепробиваемым черепом. Если оно там имелось, то только в малом количестве, достаточном для комара или паука. А вообще ему бы не помешало сделать прививку от бешенства. Или там целых сорок уколов положено?

Поскольку шприца под рукой не было, я, недолго думая, врезала парню коленом по самому дорогому. Откровенно признаться, мне не хотелось его убивать, я вообще стараюсь этого никогда не делать (только не всегда получается, скажу честно), лучше просто вывести из строя. Хотя неизвестно, что бы предпочел он сам. Но не спрашивать же?

Детина тем временем рухнул на пол, стукнувшись кастрюлей (не знаю, амортизировала она удар или наоборот), та с его башки слетела, я увидела еще более перекошенную морду, чем раньше (хотя пару минут назад мне казалось, что это невозможно), руки детины сжимали самое дорогое. Он стал с воем кататься по полу, отсекая мне дорогу к выходу. Тут мой взгляд упал на ряд кухонных ножей, за которыми я сюда и примчалась. Схватив самый большой, я сжала его в свободной руке, но не успела решить, что делать дальше: в дверном проеме возникла абсолютно голая Верка с небольшим топориком в руке.

– Ты в норме? – бросила она, глянув на детину, с воем катающегося по полу.

– Ага, – ответила я и попросила подружку как-нибудь изловчиться, чтобы стукнуть детину топорищем по голове. Тогда мы его свяжем и допросим: следовало все-таки выяснить, во что мы вляпались на этот раз.

Верка перевернула топорик, вслух посетовала, что он достаточно легкий, не то что русские топоры, которые ей доводилось держать в руках (в тех же целях, что и этот), заметила, что на иностранный пластик у нее надежды мало, но тем не менее мужику по затылку заехала, потом для надежности добавила ногой, но нога была обута лишь в домашнюю тапку, так что с ударом не очень получилось, но тут присоединилась я и уже подсвечником заехала детине все по тому же затылку. На этот раз сработало – он отключился.

– Веревку ищи, – крикнула я Верке, бросаясь к старой тумбе, стоявшей в углу, в надежде найти там что-нибудь подходящее.

Но подружка действовала нашим старым, уже опробованным в деле способом. Сорвав занавеску (тонкую и грязную, поднявшую столб пыли, от которой мы даже расчихались), она быстро разрезала ее на куски одним из ножей, помянув недобрым словом хозяина, который их плохо точит. Этими кусками мы и связали детину, правда, с его силушкой молодецкой не могли быть стопроцентно уверены в надежности пут. Хотя теперь могли спокойно приняться за поиски веревки: в первый после пробуждения момент парень останется связанным.

На кухне веревку мы не нашли, хотя и открыли все ящики.

– Может, ее здесь и нет? – робко высказала предположение Верка, а потом заметила: – Пойду-ка я оденусь. Что-то холодно.

Я поняла, что мне тоже холодно и что дом остыл. Я предложила сходить за простынями, разрезать одну и связать парня и ею. Оденемся потом. Все-таки нейтрализовать противника важнее.

Даже не дожидаясь моего приказа, Верка куда-то сбегала, быстро вернулась, мы вдвоем разрезали принесенный пододеяльник, добавили пут на тело детины, а также заткнули ему рот кляпом.

– Ладно, пошли одеваться, – сказала я.

Верка выходила первой. Сделав шаг в коридор, издала дикий вой, сотрясший стены и, пожалуй, донесшийся до Питера. У нее хватило сил заскочить назад на кухню, зажимая одной рукой раненое плечо. Другой она захлопнула дверь.

– Держи ее, Ланка! – заорала подружка.

Верка вопила истошным голосом, из коридора послышался дикий топот, дверь стали рвать на себя с другой стороны. Я держала изо всех сил, но они кончались. Себя ругала последними словами: как могла забыть про того парня, которого первым огрела подсвечником по башке? Надо было не резать по двести простыней, а сходить проверить негодяя. Сама виновата, дура!

– Взгляни, нет ли у этого в кармане какого-нибудь пистолета! – крикнула я Верке, кивая на детину, так и валявшегося на полу в бессознательном состоянии.

Подружка временно прекратила изображать из себя умирающую (инстинкт самосохранения у нее развит не хуже, чем у меня, а то и лучше) и, чтобы не лишиться жизни вообще, здоровой рукой обшмонала карманы детины. Она нашла лишь пачку небрежно свернутых купюр, которые придали ей сил – как и всегда, когда деньги попадают Верке в руки.

Я же поняла, что больше не могу держать дверь.

– Дай сюда подсвечник! – рявкнула я подруге, показывая на мое ценное орудие, оставленное на кухонном столе.

Верка подскочила ко мне, держа его здоровой правой рукой. В этот момент дверь распахнулась – и я с трудом удержалась на ногах. Но Верка, полная ярости, что какой-то негодяй испортил ее священное тело (рабочий инструмент), грудью пошла на мужика, к нашему счастью, не успевшего направить на нас пистолет, временно заткнутый за пояс (освободил руки, чтобы тянуть дверь на себя), и со всей силы врезала ему все тем же подсвечником по лбу.

Парень отключился.

Тут уже я взяла инициативу в свои руки, быстро разрезала простыню, связала пленного, заткнула рот кляпом, сбегала в спальню, где ночевала сама, убедилась в том, что там два трупа (Толю-то как жалко!), затем заскочила в комнату, где ночевала Верка, убедилась, что со Славой расправились точно так же, как с Толей, нашла аптечку, хранившуюся в доме, поняла, что там слишком мало лекарств, вспомнила, что мы с Веркой после всего, случившегося с нами в последнее время, стали возить с собой в машинах дополнительные средства, которые могут понадобиться в нашей бурной жизни, заскочила к Верке, так и сидевшей на кухне на табуретке, сказала ей, что выскочу на улицу, попросила чуть-чуть потерпеть.

– Только осторожнее, Ланка! – сказала подруга. – А вдруг они кого-то на улице оставили?

Я кивнула, прихватила у одного негодяя пистолет с длинным глушителем, в коридоре накинула кожаный плащ на голое тело, затем прошла в самую большую комнату (каминный зал), окна которой выходили как раз на ворота.

Припав лицом к стеклу, я смогла рассмотреть лишь очертания двух машин: по всей вероятности, джипа покойного хозяина и Веркиного «Сааба». Куда убийцы дели свою машину? Наверное, оставили за воротами. К моему великому сожалению, белые ночи еще не начались, а с освещением здесь туговато, вернее, вообще никак.

На всякий случай я решила не рисковать и идти не через дверь, а через окно. Это у нас вообще национальная традиция, раз уж мы в Европу через него лезли. Поняв, что длинный плащ мне мешает, я его быстро скинула, все-таки вернулась в спальню, где провела полночи, стараясь не глядеть на трупы, оделась (надо же когда-то), отнесла свою сумку в прихожую, из Веркиной взяла ключи от «Сааба», потом вернулась в каминный зал, легко открыла окно и спрыгнула перед «Гранд Чероки», чтобы большая машина в случае необходимости прикрыла меня от вражеских пуль.

Уже на улице прислушалась. Стояла полная тишина. Ни звуков шагов, ни проезжающих машин, ни музыки, ни голосов. Ночь. Летний поселок до начала сезона.

«Надо было взять фонарик», – подумала я. Но, с другой стороны, искать его где-то в доме… В моей-то машине он живет постоянно, но вот есть ли в Веркиной?

Я решила для начала прогуляться так.

Осторожно обогнув «Гранд Чероки», высунула из-за него свой любопытный нос, вспомнила, что слышала, как в ночи хлопнула дверца машины. Значит, она должна стоять где-то неподалеку.

Я двинулась к воротам, открыла их и в самом деле увидела, что трое негодяев оставили свой автомобиль за успевшим зазеленеть кустом. Я проследовала туда, поняла, что они приехали на темно-синей «Ауди», и убедилась, что в ней никого нет. Я со спокойной душой повернула назад, открыла Веркино авто, взяла из него аптечку и вернулась в дом. Дверь закрыла на щеколду. И почему Толя со Славой ею не воспользовались? Ну надо же быть такими идиотами… Да и мы хороши. Спать в незапертом доме! Или парни были уверены, что сюда никто не сунется? Никакие бомжи не полезут, увидев навороченный джип, а остальных не опасались?

Если бы дверь была заперта, убийцам пришлось бы повозиться – или с нею, или с окном, и они создали бы больше шума. Может, тогда Толя со Славой остались бы живы. Кстати, а что услышала Верка?

Я вернулась на кухню и увидела, что подружка бела как смерть и цветом кожи напоминает японскую гейшу. У нее зуб на зуб не попадал.

– Завяжи им глаза, – пролепетала она, кивая на парней, так пока и не пришедших в сознание. – Чтобы нас не видели. На всякий случай.

Я воспользовалась остатками простыни, потом подставила плечо Верке и оттащила ее в одну из свободных спален, где уложила поверх покрывала и занялась раной, используя свои познания в медицине. Афганский опыт был далеко в прошлом, но кое-что в памяти осталось и было несколько освежено за последний год.

Первым делом я вколола Верке сильное обезболивающее.

– Может, прямо Рубену позвонить? – робко спросила я подружку, оглядывая рану, только что обмытую раствором.

Рубен Саркисович Авакян – великолепный хирург, наш с Веркой давний знакомый, постоянный клиент моей турфирмы, регулярно выезжающий в жаркие страны с молоденькими подружками. У доктора Авакяна есть своя клиника, в которой оказывают любые услуги пострадавшим, способным их оплатить, и не задают ненужных вопросов. Как владелец решает вопросы с милицией и всеми другими инстанциями, никого из его клиентов не интересует. Они платят деньги – им обеспечиваются анонимность и уход. Если пациент, когда его привозят к Авакяну, жив, его вытягивают: в клинике имеется любая техника. Вообще там несколько отделений, и Верке в свое время даже довелось полежать в гинекологии, куда можно попасть и с улицы. В закрытую же хирургию допускают лишь избранных, введенных в память компьютера. И мои, и Веркины данные там есть: мы числимся среди потенциальных клиентов, а мне лично уже доводилось вызывать бригаду. К счастью, не к себе.

– Пока они приедут… – протянула подруга в ответ. – И зачем им видеть все это? – Верка с трудом кивнула на стену, за которой находилась спальня, в которой лежали два трупа. – Я понимаю: у Рубена все научены держать язык за зубами, но все равно. Сама постарайся, ты же училась…

Я извлекла из Веркиной аптечки пинцет, потом слегка дотронулась до кожи вокруг раны. Верка взвыла от одного прикосновения. Пока я обрабатывала рану, она только стонала. Или уже заранее готовится к тому, как я буду извлекать пулю?

– Терпи, – сказала я, намереваясь забраться пинцетом в рану, что и сделала.

В первый раз пуля сорвалась и до меня донесся слабый звук: она слегка клацкнула. Верка дико взвыла, потом обматерила меня и мои медицинские способности, я велела ей заткнуться и по возможности не дергаться, пока я пытаюсь подцепить пулю. Верка стонала и ругала меня, убийц и всех мужиков, вместе взятых. Я заявила ей, что она может поносить кого угодно и сколько угодно, и вновь попросила об одном: не дергаться – или я ее свяжу.

– Не надо, – тут же сказала она и в самом деле затихла, только вся сжалась.

Мне было страшно жалко подружку, но пулю достать все равно следовало – и я принялась шуровать пинцетом. У Верки по щекам текли слезы, у меня тоже, но я справилась – и даже показала Верке пулю, которую зажимала пинцетом.

– Оставить на память? – спросила я у нее. – Будешь на груди носить, как крест.

– Оставь, – кивнула Верка, а потом в ужасе спросила: – Зашивать будешь?

Я покачала головой и принялась за наложение повязки, заявив вслух, что все равно намерена отвезти подругу к Рубену Саркисовичу.

– А с теми что делать будем? – Верка кивнула в сторону кухни.

– Ничего. Сейчас сотру все наши отпечатки пальцев, и отвалим. А ты полежи пока.

Следующие полчаса я занималась наведением того порядка в доме, который был нужен нам с Веркой. Вспомнив все места, в которых мы могли быть, я тщательнейшим образом все там протерла, затем сбегала в баню, повторила процедуру и там, отнесла наши с Веркой сумки в «Сааб», вернулась к подружке, помогла ей одеться, затем подставила свое плечо, чтобы отвести ее к машине.

– Лана, а деньги? – прошептала подружка, едва ступив в коридор.

– Какие деньги? – не поняла я.

– Ты тут нашла что-нибудь?

– О господи! – простонала я. Верка, даже получив пулю, не забывает о желании обогатиться. Она всегда обчищала всех поверженных врагов и проводила ревизию в домах, подвергшихся налетам. Не забыла и теперь.

– Сейчас нам искать некогда, – прошипела я. – Да и кто держит деньги на даче? Не забывай, что кое-кто может сюда еще нагрянуть. Убийцы же, наверное, должны были вернуться в город или отзвониться шефам, заказчикам или кому-то еще.

– Лана, я на кухне на столе оставила то, что вынула из кармана одного… – Верка посмотрела на меня так жалобно, что я поняла: проще сходить на кухню. В противном случае она мне это будет припоминать всю оставшуюся жизнь.

Я привалила подружку к стеночке, по которой та с успехом сползла, но была готова терпеть временное неудобство, только чтобы получить дополнительный доход. Ей ведь больничный никто не оплатит, хотя я подозреваю, что у Верки на черный день отложено столько, сколько средний россиянин не зарабатывает за всю жизнь.

Молодцы на полу в кухне уже очнулись. Я порадовалась, что Верка придумала завязать им глаза: лучше, если они нас не увидят. Они, конечно, успели что-то рассмотреть, но, будем надеяться, подробностей не вспомнят. Да и кто из клиентов моей турфирмы, знающих меня как законопослушную гражданку и глубоко порядочную женщину, поверит, что я осталась ночевать с практически незнакомым мужчиной, а потом убила одного негодяя и связала еще двоих, напавших ночью?

Правда, в это вполне может поверить Афганец, он же – Алексей Петрович Карташов, владелец большой империи, состоящей не менее чем из ста предприятий, с которым нас уже неоднократно сталкивала судьба. Познакомились мы с Лешкой в Доминиканской Республике, куда он выехал через мою турфирму и где показал себя большим выдумщиком, развлекаясь так, что остальные наши граждане с их выходками просто бледнели. Потом мы несколько раз сталкивались в Питере, и как-то так получалось, что я вольно или невольно переходила ему дорогу. В конце концов, Афганец мои таланты оценил и понял, что с рядом заданий, которые он желает видеть выполненными, справлюсь только я – или мы на пару с Веркой. Он знал, чем меня можно держать: сыном и братом, которые для меня дороже всех на свете, но пока мне удавалось выкручиваться, да и обстоятельства складывались так, что Афганцу ничего не оставалось, как отпустить меня на все четыре стороны.

То есть если Афганец узнает о случившемся в этом доме и кто-то скажет ему, что тут орудовали две дамочки, его первое подозрение, я не сомневалась, падет на нас с Веркой. Эх, если бы я знала всех его орлов в лицо!.. Но разве их запомнишь? Тем более морды у большинства стандартные, мыслями не обезображены, стригутся все у одного парикмахера и не особо отличаются друг от друга. Про себя я решила, что надо надеяться на лучшее и предполагать, что ни Толя со Славой, ни прокравшиеся ночью в дом убийцы не принадлежат к орде Афганца.

Молодцы на полу на кухне тем временем шевелились: они услышали, как кто-то зашел в помещение, но из-за кляпов произнести вслух ничего не могли, только невнятно мычали. Ну пусть помычат. Переступив через одного, лежавшего рядом с любимой кастрюлей, я взяла со стола оставленную Веркой пачку денег, залезла в карман к другому (тому, которого лично неоднократно била подсвечником по не самому крепкому лбу), обшарила все его карманы и заполучила водительское удостоверение на имя некоего Олега Анатольевича Курбатова, одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения. Удостоверение вернула обратно, имевшиеся у Олега Анатольевича деньги тоже прихватила и кухню покинула, предварительно протерев все и там и выключив свет.

На улице я первым делом усадила Верку в «Сааб» на место пассажира, затем открыла ворота, выехала за них, вылезла, ворота закрыла и рванула в направлении Питера и клиники Рубена Саркисовича.

По пути я задала Верке, дремлющей на переднем сиденье, только один вопрос: как она успела спрятаться?

Подружка сообщила, что вставала в туалет, расположенный в конце коридора. По всей вероятности, меня разбудил созданный Веркой шум: она наткнулась на какое-то ведро. И тут как раз подъехала машина с убийцами. Верка решила отсидеться в туалете, пока гроза не уляжется.

– А обо мне ты не подумала?! – взорвалась я.

– Ну я же пришла тебе на помощь, когда она тебе понадобилась, – как само собой разумеющееся ответила Верка.

– А если бы меня пристрелили на кровати, как ребят?!

– Но ведь не пристрелили же, – заметила Верка и закрыла глаза.

Не знаю, в самом деле она потеряла сознание или только притворялась, но я тем не менее скорость увеличила. Мне не хотелось, чтобы единственная подруга померла от того, что я не успела вовремя довезти ее до больницы.

К тому времени, как я доставила Верку в клинику Рубена Саркисовича и сдала с рук на руки дежурному врачу, подружка уже плохо соображала и несла какую-то чушь. Но я знала, что она дамочка крепкая, живучая и поправится быстро.

Веркин «Сааб» я оставила в просторном дворе больницы. Там с машиной ничего не случится: и не такие автомобили ночуют. Сама вышла на шоссе, поймала тачку и приехала домой, когда нормальные люди уже встают. Правда, был выходной, нормальные люди спали, как и мой братец с сыном. Более того, они закрыли дверь на защелку, уверенные, что я появлюсь днем.

Звонить пришлось минут десять, пока наконец братец не приковылял к двери и сонным голосом не поинтересовался, кто там. В ответ я рявкнула, и братец быстро отпер дверь, чтобы я не подняла всех соседей.

– А меня кот разбудил, – сообщил Костя. – Он тебя услышал и стал меня бить лапой по лицу.

Костя все время обижается: вроде бы по большей части кота кормит он, но Вовчик (так зовут нашего меньшого) хозяйкой считает меня и спит со мной. С другой стороны, в дом его принесла я, получив в подарок от личного телохранителя Алексея Петровича, в честь которого и назвала животное. Надеюсь, что котенок не дорастет до размеров своего тезки.

Поразглагольствовав о коте и высказав к нему свои претензии (мне Костя их высказывать опасается, а если и решается, то в ограниченном количестве), братец, наконец удосужился заметить мой потрепанный вид, а также посмотреть на часы.

– Случилось что? – спросил он с беспокойством, семеня за мной в мою комнату, где я уже извлекала из бара початую бутылку коньяка. – Лана, опять пить? Сопьешься! С утра пораньше! Да где ж это видано!

– Не с утра пораньше, а на ночь, чтобы крепче спать, – ответила я, налила себе полную рюмку и хлопнула ее, потом вторую. После событий прошлой ночи мне требовалось расслабиться.

Костя немного поорал, повоспитывал меня (он иногда вспоминает, что на десять лет меня старше, правда, обычно ведет себя как мой второй, то есть первый сын), потом опять с беспокойством уточнил, что произошло, где я была и все ли в порядке с Веркой. Я ответила, что подружку он может завтра, то есть уже сегодня, навестить в клинике Рубена Саркисовича, а со мной, можно считать, все о’кей.

Не дав мне договорить до конца, Костя завопил так истошно, что разбудил Сашку, своего племянника и моего сына, которого обычно и пушкой не добудиться, но родному дяде это удалось. Сашок выполз с заспанной физиономией и поинтересовался, чего это мы так орем. Костя ответил, что его мать (то бишь я) опять куда-то вляпалась. Сашок осмотрел меня внимательно, никаких внешних повреждений не обнаружил и уточнил уже у меня лично, какое именно событие произошло и каких последствий следует ожидать нашей семье в целом.

Я знала, что на сына можно вполне положиться: он уже неоднократно помогал мне справиться с различными проблемами, а также пытался оказать достойное сопротивление бойцам Афганца, за что удостоился похвалы самого Алексея Петровича, высказанной, правда, в оригинальной форме. Но я тогда все равно поняла, что Алексей Петрович таланты моего сына оценил высоко и запомнил: у меня растет достойная смена и помощник.

Я самым обыденным тоном сообщила, что тетю Веру ранили в плечо, меня, слава богу, пули не задели, так что все нормально.

Костя опять завопил. Сашок мыслил трезво и вместо криков поинтересовался, кому мы с тетей Верой перешли дорогу на этот раз. Я честно ответила, что не знаю, но буду выяснять. Костя встрял, заявив, что лучше ничего не выяснять, чтобы не нарваться на большие неприятности. Я заметила, что лучше знать, от кого их ждать, чтобы заранее подготовиться.

Несмотря на долгие споры, мы не пришли к общему знаменателю, правда, мы с сыном большинством голосов Костю перевешивали, что на братца действия не возымело. Я махнула рукой и заявила, что ложусь спать и чтобы меня не будили, кто бы ни звонил.