Клятва Люка Болдуина

8. Как стать практичным

Люк ходил за дядей Генри по лесопильне не только потому, что ему нравился свежий душистый запах струганого дерева, огромные кучи опилок и вой пилы, но и потому, что на него произвёл впечатление твёрдый лаконичный тон, каким дядя Генри разговаривал с рабочими.

Иногда дядя Генри останавливался рядом с Люком возле конвейера и тоже смотрел, как рабочие снимают с медленно движущейся ленты бруски дерева.

— Они смотрят на дерево и определяют, куда что класть, — заметил он. — А ты мог бы отличить одну породу от другой, Люк?

— Прежде всего я бы обратил внимание на цвет.

— Правильно, — кивнул дядя Генри. — Ты наблюдателен, но не забудь, что существует и фибра. У каждой породы своя фибра, и знаешь, что ещё, Люк? Каждая порода пахнет по-своему. Как духи. Ну-ка возьми несколько брусков, Люк.

— Я заметил, что тут всегда приятно пахнет, — быстро отозвался Люк.

— Понюхай эту пихту, Люк, — сказал дядя Генри, протягивая ему брусок. — Какой чудесный запах! И у ели тоже, и у сосны. По-моему, нет на свете лучше и свежее духа, чем этот, правда?

Люк никогда бы не поверил, что такой серьёзный и деловой человек, как дядя Генри, найдёт минуту закрыть глаза и, глубоко вдохнув, наслаждаться ароматом древесины, не думая при этом, что напрасно теряет время. Но, может, он способен на это только потому, что должен уметь отличать один запах от другого? Знать густой свежий запах каждой породы в отдельности — его обязанность, от этого он становится более компетентным в своём деле, которое, по-видимому, его очень интересует, иначе он занялся бы чем-нибудь другим. И всё равно, когда дядя Генри закрыл глаза и вдохнул, он стал чуточку ближе Люку. Наконец-то у них обнаружилось нечто общее.

Люк проводил много времени на лесопильне, где ему очень нравилось. Теперь он почти не чувствовал себя одиноким. Если ему надоедало на лесопильне, он тихим свистом подзывал к себе Дэна, и они уходили в лес на прогалину с большим валуном, где сидели и отдыхали. Он думал об отце, потом играл с Дэном и через час возвращался на лесопильню, никому не объясняя, куда исчезал, и снова испытывая желание научиться чему-нибудь новому у дяди Генри.

Дядя Генри с удовольствием останавливался и объяснял, какая древесина хорошего качества, какая имеет дефект, а какую вообще следует выбросить.

— Посмотри на фибру, Люк. Смотри внимательно, — завершая изложение своих доводов, говорил дядя Генри, брал в руки дощечку и ломал её надвое. — Слабая фибра, ясно? Сразу видно, спорить не приходится. Нужно уметь отличать полезное от бесполезного и научиться не обманываться за счёт внешнего вида. Это не так просто, Люк. И единственный способ не оставаться в дураках — это располагать фактами. Изучай факты, ясно? Если факты при тебе, значит, ты знаешь, в чём польза и в чём пользы нет, и тогда никто никогда тебя не обманет. Ясно?

— Ясно, — ответил Люк, но понял по-настоящему он только то, что, вычёсывая Дэна, наводя на него блеск и принуждая прыгать и скакать, зря надеялся заставить дядю Генри поверить, что пёс ещё молод, и лишь натолкнул его на мысль приглядеться к собаке и вспомнить, что от Дэна теперь нет такой пользы, как прежде. У дяди Генри были факты против Дэна. Только, казалось Люку, не все факты. Он не знал того, что знал Люк. Но эти факты он вынужден скрывать от дяди, потому что их слишком трудно объяснить. В них не поверишь, пока не убедишься сам. Иначе они похожи на те дощечки, что дядя Генри ломает надвое и выбрасывает.

Однако дядя Генри никогда не выбрасывал того, что имело хоть какую-нибудь ценность. На лесопильне ничто не пропадало попусту. Интересно, часто думал Люк, есть ли на свете ещё хоть один человек, который так хорошо знает, что полезно, а что можно выбросить. По-видимому, в этом и был ключ к успеху. Знаешь это, значит, становишься хозяином жизни. Удивляло Люка лишь то, что дома, в городе, когда ещё был жив отец, никто не учил его таким понятиям.

Даже тётя Элен в своих делах по дому или на кухне полагалась на мнение дяди Генри и советовалась с ним во всех своих начинаниях. Он знал, сколько стоит мука, картофель, сахар, лук, специи, ванилин, сдоба, печенье, мясо, в каких лавках товары дешевле и сколько денег в неделю уходит на всякие хозяйственные нужды. Тётя Элен вовсе не протестовала против его вмешательства в так называемую сферу её действий, наоборот, от этого ей жилось легче. Его практичность была ей только на пользу, потому что она могла не опасаться, что её обманут. Дядя Генри был способен даже сказать вместо миссис Болл, сколько будет стоить стирка белья. Миссис Болл, широкоплечая, с толстыми руками седая женщина, обычно приходила к ним три раза в неделю, и ей платили за количество выстиранных вещей. Дядя Генри с одного только взгляда на узел белья определял, сколько времени уйдёт на стирку, а значит, и сколько в нём вещей, причем делал это с такой точностью, что миссис Болл полностью доверяла его подсчётам и никогда в них не сомневалась. Иногда ей платили два доллара пятьдесят центов, в другой раз три доллара двадцать центов. Но миссис Болл знала, что дядя Генри сам никогда не обманывает и что его тоже нельзя обмануть.

Вечером Люк обычно сидел в гостиной, наблюдая за дядей, который, разместившись за письменным столом, делал какие-то пометки в своей чёрной записной книжке. У ног Люка обычно устраивался колли. Он лежал распластавшись, уронив голову, чем очень напоминал волчью шкуру на полу. Он не двигался и лишь время от времени исподтишка поглядывал вокруг, казалось, зная, что его пускают в дом только из-за Люка, и то лишь временно.

Тётя Элен сидела в качалке и штопала носки. Из открытого окна доносилось стрекотанье цикад в траве и еле уловимый плеск воды у плотины.

Люк точил перочинный нож, который дал ему дядя, медленно водя лезвием взад и вперёд по оселку, как показал ему дядя Генри. Он водил всё медленнее и медленнее, потом совсем остановился и с глубоким вниманием уставился на дядю Генри.

Дядя Генри, чуть сгорбившись, склонился над столом и что-то записывал; порой он, хмурясь, поглядывал на потолок, делал какие-то подсчёты, заносил их в книжку и задумывался, опершись локтём на стол и положив подбородок на руку.

Люк знал, что дядя определяет стоимость самой мелкой сделки, состоявшейся в этот день.

Люк смотрел, думал и, наконец, принялся мечтать. Он представил себе, будто беседует с дядей, который с уважением говорит:

«Вот мои подсчёты, Люк. Посмотри и скажи, согласен ли ты со мной».

«Позвольте сказать вам, дядя Генри, что вот здесь, по-моему, вы ошибаетесь».

«В этих цифрах, Люк?»

«Именно. — И, откашлявшись, продолжал: — Послушайте, дядя Генри, почему бы нам вообще не избавиться от всего этого? Нам ведь это уже не нужно, верно?»

«Подумать только, нам и вправду это не нужно, Люк. И почему это я придерживался другого мнения?»

«Я уже давно собирался сказать вам это, дядя Генри».

«Не знаю, откуда я решил, что мы в этом нуждаемся. Послушай, Люк, хорошо бы нам просмотреть эти цифры вместе с тобой, если у тебя найдётся время. Мне бы хотелось, если ты не возражаешь, услышать твой добрый и разумный совет».

Пока он мечтал, тётя подняла голову, посмотрела на часы и сказала:

— Всё, Люк. Пора ложиться спать.

— Хорошо. Пойдём, Дэн.

Колли медленно поднялся и, бросив искоса на дядю Генри виноватый взгляд, с опущенным хвостом двинулся вслед за Люком.

— Как это получилось, что собака спит в доме? — вдруг спросил дядя Генри.

— Он это делает с приезда Люка, — объяснила тётя Элен.

— По-моему, ты сто раз говорила, Элен, что терпеть не можешь, когда в доме собачья шерсть. Ты же говорила, что Дэн портит ковры и что ему место на улице.

— Да, Генри, говорила, — согласилась тётя.

Она взглянула на Люка и остановилась в нерешительности, заметив его замешательство: его друга Дэна унижают и оскорбляют, и ему хотелось извиниться перед собакой. Он повернулся, настороженно ожидая, что скажет тётя, и её тронул взгляд его глаз.

— Пока Люк не обвыкнется у нас, — примирительно заявила она, — собака нужна. Она помогает всем нам, временно, разумеется.

— Да, в этом случае от неё, пожалуй, есть толк, — задумчиво подтвердил дядя Генри. — Ещё с неделю или около того. — Потом он повернулся и чуть улыбнулся Люку, который со страхом ждал возле дверей. — Между прочим, Элен, — заинтересовался он, — как, по-твоему, Люк привыкает к здешней жизни? Выглядит он неплохо, правда?

— По-моему, он как раз входит в курс вещей, Генри.

— И по-моему, тоже. Порой, правда, он бывает каким-то непонятным.

— Все мальчики в этом возрасте ведут себя непонятно.

— Немного мечтаем, а, Люк?

— Ну, Генри, ты же знаешь, что Люк мальчик умный.

— Да, — согласился дядя Генри, с одобрением глядя на племянника. — Оглянуться не успеем, он у нас заблестит, как серебряный доллар… Спокойной ночи тебе, мой мальчик.

— Спокойной ночи. Пойдём, Дэн, — сказал Люк.

И пока они поднимались наверх, он с жаром пообещал собаке, что будет расти таким практичным, что дяде Генри придется глубоко уважать его, а когда станет совсем взрослым, люди будут испытывать к нему благодарность за добрые и разумные советы.